Бесплатный фрагмент - Литературный Альманах Урала

ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ УРАЛА

Дорогие и уважаемые читатели!

Предлагаею вашему вниманию сборник произведений авторов, победивших на IV литературном конкурсе «Уральский книгоход».

В 2020 году на конкурсе участвовали авторы из Армении, Белоруссии, Израиля, Казахстана, Украины и России.

Команду экспертов в этом году возглавила Ребковец Ольга Александровна — директор фонда «Тотальный диктант», член Совета по русскому языку при Президенте РФ, член президи- ума Азиатско — Тихоокеанской ассоциации преподавателей русского языка и литературы (АТАПРЯЛ).

В состав экспертной комиссии вошли:

Ерёменко Олеся Николаевна — заведующий методико — библиографическим отделом МБУК «Межпоселенческая библи- отека Выборгского района». (г. Выборг);

Кощеев Сергей Николаевич — лауреат всероссийских и об- ластных конкурсов народного творчества, сценарист, ведущий, менеджер культурно — массового досуга отдела маркетинга МБУК Ростовская — на — Дону городская централизованная би- блиотечная система (г. Ростов — на — Дону);

Неснова Ольга Павловна — главный редактор издатель- ского проекта «СМИ АРТМосковия» (г. Москва);

Сафонова Наталья Константиновна — кандидат педаго- гических наук, доцент, главный библиотекарь по научно — ме- тодической работе Муниципального казённого учреждения культуры «Централизованная система детских библиотек» г. Челябинска (г. Челябинск);

Тимошкова Марина Владимировна — заведующий отделом обслуживания МБУК «Межпоселенческая библиотека Выборгского района» (г. Выборг).

В альманах вошли лучшие произведения конкурсантов победителей в 4—х номинациях: «Детская проза и поэзия»,

«Художественная проза», «Документальная проза».

При публикации произведений сохранена авторская орфография и пунктуация. г. Первоуральск. 2020

Составитель Альманаха Игорь Назаров, участник IV литературного конкурса «Уральский книгоход».

Документальная проза

Елена Попкова (Елена Самкова) (г. Ногинск)

Диплом III степени в номинации

«Документальная проза»

Родилась в Ногинске, Московской области. Окончила Литератур- ный институт им. А. М. Горького. Лауреат Президентской премии для поддержки талантливой молодёжи (2006). Стихотворения публиковались: в журналах «Юность», «Наследник», «Артбух- та»; альманахах: «Всенародная поэзия России», «Молодые голо- са», «Звезда полей — 2011», «Поэзия»; антологии «Неопавшие листья», литературных сборниках: «Славянская лира–2017», «В тысячу солнц» и газете «Берлюковское Слово». Елена — автор сборника стихов и переводов «Осколки Вечности» (2016).

«Стерегущий»: героический подвиг или красивая легенда?

(О гибели миноносца «Стерегущий» в Русско — японской войне 1904—1905)

Герой никогда не умрёт — он вечно в народе живёт.

Русская пословица

Русско — японская война (9 февраля 1904 — 5 сентября 1905) стала первой масштабной войной после нескольких десяти- летий мира. Она велась между Российской и Японской им- периями за контроль над Манчжурией и Кореей. В ней была использована новейшая военная техника того времени: даль- нобойная артиллерия, броненосцы и миноносцы. Император Николай II хотел укрепить свое влияние в Восточной Азии.

Основным препятствием к этому оказалась Япония. Но пра- вительство Российской Империи до последнего надеялось на мирное урегулирование конфликта. Все же наша страна зару- чилась поддержкой Австрии и старалась улучшить отношения с Германией. Но после завершения японо — китайской войны (1894–1895), в которой, ко всеобщему удивлению, победила Страна восходящего солнца, был подписан Симоносекский договор. В нем Китай отказывался от всех прав на Корею и передавал Японии Ляодунский полуостров в Манчжурии. Его- то в 1898 году, под давлением Германии, России и Франции, Япония сдала в арендное пользование нашей стране, что еще больше обострило конфликт. Россия не шла ни на какие уступки Японии, слишком велика была цена. Победитель получал выход к незамерзающим морям и обладание огромными слабозасе- ленными территориями Манчжурии. Но и начать войну первой Российская Империя также не решалась. По этой причине ни один из планов по подготовке кампании против Японии так и не был до конца реализован.

Воспользовавшись замешательством России, Японская им- перия, без официального объявления войны, внезапно напала на русскую эскадру близ Порт — Артура 9 февраля 1904 года. В итоге, полуторагодовая война завершилась Портсмутским ми- ром, подписанным 5 сентября 1905 года. Побежденная Россия уступила Японии часть Сахалина, свои арендные права на Ляо- дунский полуостров и Южно — Маньчжурскую железную дорогу. Среди основных причин, приведших российскую армию к по- ражению, являлась незавершенность военно — стратегической подготовки, удаленность театра военных действий от основных центров страны, чрезвычайно ограниченная сетевая комму- никация и отставание России в технологическом оснащении от своего противника.

Однако, условия мирного договора были выгоднее Рос- сийской Империи, нежели победившей Японии. На фоне этих событий произошли массовые беспорядки в Токио в 1905 году.

Российская дипломатическая делегация во главе с С. Ю. Вит- те и при посредничестве президента США Теодора Рузвельта успешно провела эти переговоры. Она твердо отстояла две принципиально важные позиции для нашей страны. Отвергла требование японской стороны о выплате контрибуции в разме- ре 1, 2 миллиарда иен, а также требование о демилитаризации Владивостока.

На этой войне русские воины запомнились храбрыми за- щитниками рубежей своей родины, проявили мужество, патри- отизм и отвагу. Японская же армия оказалась не так беспощад- на к своему врагу, как думалось. Наши солдаты, попадавшие в плен, содержались вполне сносных условиях. Японцы уважали смелость и решительность своего врага. В год 110—летия со дня окончания Русско — японской войны хочется вспомнить забытый подвиг русского эскадренного миноносца «Стерегу- щий». История его героической гибели сделалась легендарной. Имя миноносца не раз присваивалось кораблям советского и российского флота, именем капитана — А. С. Сергеева, названа школа №18 в его родном городе Курске. Гибель «Стерегущего» вдохновляла также поэтов и композиторов. Вот одна из наи- более известных песен, когда-то проникновенно исполненная Жанной Бичевской.

Помилуй нас, Бог Всемогущий, И нашей молитве внемли.

Так истребитель погиб «Стерегущий» Вдали от родимой земли.

Так истребитель погиб «Стерегущий» Вдали от родимой земли.

Командир прокричал: «Ну, ребята! Для вас не взойдет уж заря.

Героями Русь ведь богата: Умрём же и мы за Царя!»

И вмиг отворили кингстоны, И в бездну морскую ушли Без ропота, даже без стона, Вдали от родимой земли.

И чайки туда прилетели, Кружатся с предсмертной тоской, И вечную память пропели Героям в пучине морской.

Так что же, действительно, произошло со «Стерегущем» 10 марта 1904 года, а что привнесено народной легендой?

В ту ночь дул пронизывающий ветер. Морские брызги за- летали на палубу. На капитанском мостике в черном офицер- ском пальто стоял человек. Это был сорокалетний лейтенант Александр Семенович Сергеев — командир миноносца «Сте- регущий». Зубная боль вот уже три дня не давала ему покоя, за щекой вздулся флюс. Да и печень последние годы стала пошаливать, отдавая болью в правом паху. Четыре месяца на- зад врач посоветовал Сергееву ехать на лечение в Карлсбад, но назначение на Тихоокеанскую эскадру изменило планы. После некоторых колебаний А. С. все же решает ехать на Дальний Восток. Весть о войне застала его в родном городе Курске, где лейтенант навещал 80—летнего отца. Решение было принято незамедлительно: «Что же, когда мирное время и нам платят жалование, мы здоровы, а когда война — больны?!» — отрезал Сергеев.

По прибытии в Порт — Артур А. С. назначают командиром

«Стерегущего». Вскоре выясняется, что ходивший в дальнюю разведку миноносец «Сторожевой» неисправен, и в следующий раз в паре с «Решительным» отправится «Стерегущий». Коман- дирам кораблей дано задание подробно изучить побережье. В бой с вражескими кораблями, без особой нужды, не всту- пать. 9 марта 1904 года в 19:00 «Решительный» и «Стерегущий»

вышли в рейс. Через 2 часа, у острова Кеп, были замечены неприятельские суда. Капитан 2—го ранга Федор Эмильевич Боссе — командир «Решительного» приказал увеличить ско- рость и атаковать противника. Японцы заметили предатель- ские вспышки дымовых труб миноносцев и начали преследова- ние. Российские корабли попытались скрыться в тени острова Южный Саншантао и этот маневр им удался. Они оторвались от неприятеля. В 3 часа ночи миноносцы решили отправлять- ся в обратный путь. Японских судов нигде не было видно. Но вскоре «Стерегущий» стал отставать, пришлось сбавить ход и «Решительному». Когда уже на горизонте показались зна- комые очертания острова Ляотешань, сигнальщики замети- ли прямо по курсу четыре японских «истребителя». Попытка обойти их корабли на этот раз не увенчалась успехом. Японцы пошли наперерез. «Решительный» и «Стерегущий», на пре- дельной скорости устремились к спасительному Порт — Артуру. Но тщетно! Достигнув параллельного курса, головной япон- ский миноносец открыл огонь. И если «Решительный», нахо- дившийся на три румба справа и впереди успешно отбивался,

«Стерегущий» оказался под прицелом сразу двух, а затем еще двух подошедших неприятельских кораблей. Один из снарядов угодил в правый борт «Стерегущего» и разорвался в угольной яме, повредив паропровод. Судно не потеряло хода, но его окутало густым паром. Видимости практически не стало.

В то время «Решительный» уже был вне пределов досягаемо- сти, его команда была спасена. Впоследствии, вдова лейтенанта Сергеева обвинила капитана Боссе в предательстве. Но очевид- цы и историки тех событий оправдали действия Ф. Э. Повернуть на выручку «Стерегущему» означало бы погубить не один, а два корабля. Вся команда «Решительного» была представлена к наградам, контр — адмирал Ф. Э. Боссе получил Св. Георгия 4—й степени.

Но вернемся к «Стерегущему». На палубе миноносца царил ад! Наш «Стерегущий» отчаянно отбивался от прицельного

огня четырёх японских «истребителей». Ему удалось выве- сти из строя головной корабль «Акебоно». Но силы все равно оставались неравны. Команда из 52—х человек, понимала, что обречена, но сражалась до последнего выстрела. Кочегары не успевали устранять повреждения. На своих постах были убиты: командир — лейтенант А. С. Сергеев, артиллерийский офицер — мичман К. В. Кудревич, старший офицер — лейтенант Н. С. Голо- визнин. Инженера — механика В. С. Анастасова взрывом снаряда выбросило за борт.

В 7:10 орудия «Стерегущего» смолкли навсегда. Все герои- ческие защитники были мертвы, а на воде качался лишь раз- рушенный остров миноносца, без труб и мачты.

Разгоряченный боем командир «истребителя» «Сазанами» предложил захватить «Стерегущий» в качестве трофея. То, что капитан 2—го ранга Микикане Цуция увидел на борту нашего корабля, привело его в ужас: «В полубак попало три снаряда, палуба пробита, один снаряд — в правый якорь. С обоих бортов снаружи следы от попаданий десятков больших и малых сна- рядов, в том числе пробоины близ ватерлинии, через которые при качке в миноносец проникала вода. На стволе носового орудия след попавшего снаряда, близ орудия труп комендора с оторванной правой ногой и сочившейся из раны кровью. Фок — мачта упала на правый борт. Мостик разбит в куски. Вся передняя половина судна в полном разрушении с разбросан- ными осколками предметов. В пространстве до передней трубы валялось около двадцати трупов, обезображенных, частью туло- вища без конечностей, частью оторванные ноги и руки — кар- тина ужасная, в том числе один, видимо офицер, на шее у него был надет бинокль. Установленные для защиты койки местами сгорели. (…) Число попавших снарядов в кожух и трубы было очень велико. (…) Кормовой минный аппарат был повернут поперек, видимо, готовый к выстрелу. В кормовой части убитых было немного — только на самой корме лежал один труп. Жилая палуба была совершенно в воде, и войти туда было нельзя. (…)

Вообще положение миноносца было настолько ужасное, что не поддается описанию».

По злой иронии судьбы ровно через час после того, как на

«Стерегущем» замолчало последнее орудие, в 8:10 подошло подкрепление — крейсера «Баян» и «Новик» под командовани- ем адмирала С. О. Макарова. Японцы не решились дать второй бой. Они взяли в плен четырех выживших членов российского миноносца и отступили. Еще полчаса «Стерегущий» держался на воде. В 9:07 воды Желтого моря сомкнулись над ним навсегда.

По возвращении на родину, выживших членов команды — трюмного машиниста В. Н. Новикова, кочегара 1—й статьи А. А. Осинина, минно — машинного боцмана Ф. Д. Юрьева и ко- чегара И. П. Хиринского наградили Георгиевскими крестами (одной из высших наград для солдат и унтер — офицеров).

26 апреля 1911 года в торжественной обстановке в присут- ствии императора Николая II и четверых членов экипажа в Александровском парке Петербурга на Каменноостровском проспекте был открыт памятник «Стерегущему». На нем изо- бражались два неизвестных матроса, открывающие кингстоны родного миноносца. Этот памятник до сих пор украшает один из красивейших проспектов северной столицы. Однако, сюжет, изображенный на нем, остается не более, чем журналисткой уткой, запущенной с легкой руки корреспондента английской газеты «Таймс» в 1904 году. В действительности, на кораблях такого класса кингстоны не были предусмотрены, их никогда не было на «Стерегущем». В ходе расследования выяснилось, что корабль затонул от полученных пробоин. Выходит, в цен- тре Петербурга стоит памятник событию, которого не было?

«Считать, что памятник сооружен в память геройской гибели в бою миноносца «Стерегущий»», — такова была резолюция Николая II. Даже если в этой истории и заключена доля мифа, очевидно одно: «26 ФЕВРАЛЯ (ст. с.) 1904 ГОДА В БОРЬБЕ С СИЛЬНЕЙШИМ ВРАГОМ ЭСКАДРЕННЫЙ МИНОНОСЕЦ «СТЕ- РЕГУЩИЙ», ПОТЕРЯВ КОМАНДИРА, ВСЕХ ОФИЦЕРОВ, 45 ИЗ

49 МАТРОСОВ, ПОСЛЕ ЧАСОВОГО, ДО ПОСЛЕДНЕГО СНАРЯДА БОЯ, ПОШЕЛ КО ДНУ, ИЗУМЛЯЯ ВРАГА ДОБЛЕСТЬЮ СВОЕГО

ЭКИПАЖА!», — это слова сказаны в далеком 1910 году капита- ном 2—го ранга Евдокимом Николаевичем Квашниным — Са- марином, расстрелянном большевиками в 1920 году в Ялте.

Вечная память и вечный покой героям, положившим жизни, за Веру, Царя и Отечество.

Используемая литература: http://www.warships.ru/ships/stereg/Stereg.htm http://ruskline.ru/history/2014/03/11/gibel_stereguwego http://www.pravda—tv.ru/2017/02/13/282312/patrioticheskie—istorii— minonosets — steregushhij — ili — podvig — russkih — matrosov http://keu—ocr.narod.ru/Steregushchy/ http://mirznanii.com/a/331206/gibel—minonostsa—steregushchiy— mify — i—realnost

https://ru.wikipedia.org/wiki

Татьяна Шипошина (г. Москва)

Диплом II степени в номинации

«Документальная проза»

Татьяна Владимировна Шипошина, 1953 г. р. Член МГО СПР. Председатель ТО ДАР. Главный литературный редактор сайта ТО ДАР «Дети и книги». Автор более пятидесяти книг для взрослых, детей и подростков. Многие книги переизданы. Печаталась в журналах «Мурзилка», «Костёр», «Шишкин лес», «Кукумбер», «Фома», «Полдень XXI век» и др. Лауреат и дипломант многих литературных конкурсов. В 2017 вошла в

двадцатку конкурса «Книга года — выбирают дети». Обладатель знака «Золотое перо Руси» — 2016 и других литературных наград.

Укажи мне путь…

(отрывок)

Книга посвящена жизни и мученической кончине митрополита Серафима Чичагова, расстрелянного на Бутовском полигоне в 1937 году, в возрасте восьмидесяти двух лет.

1937 год

На допрос митрополита Серафима вызвали через несколько дней, 3 декабря.

— Чичагов, на выход! — скомандовал охранник.

Владыка с трудом поднялся с нар. Посмотрел на свои ноги, подумал: «Не дойду».

— Давай, а то помогу! — прикрикнул охранник. Кто-то поддержал владыку. Он сделал первый шаг.

— Давай, держись, — прошептали в ухо.

— С Божией помощью, — ответил митрополит Серафим.

Несколько дней, проведенных в камере, помогли «подгото- виться» к допросу.

Народ в камере можно было разделить на три категории. Первые возвращались с допросов веселые и с «непопорчен-

ной шкурой». Среди них встречались и молодые ребята, и люди

средних лет, и пожилые. Некоторые молодые даже хвалились, что на допросе их угощали «чаем с пирожными». А они подпи- сывали все, что им подсовывали. «Писали» на отцов и матерей, на знакомых и незнакомых, на близких и далеких.

Вторые были «битые». Они тоже подписывали, но только по- сле побоев, иногда и смертельных, после издевательств, после угроз в адрес их родных и близких. Часто они «подписывали» только на себя, стараясь спасти как можно больше людей.

Третьи, самая малочисленная группа заключенных, не под- писывали ничего и ни на кого. Таких людей — единицы. Их притаскивали с допросов полуживыми или не притаскивали в камеру вовсе, а отправляли сразу в лазарет, чтобы после того, как человек хоть немного придет в себя, начать снова его до- прашивать.

Судила и первых, и вторых, и третьих тройка НКВД по Мо- сковской области. Приговоры не отличались разнообразием.

…С трудом переставляя отечные ноги, подгоняемый ох- ранником, владыка продвигался по коридору в кабинет следо- вателя, старшего лейтенанта госбезопасности Булыжникова (фамилия подлинная).

Булыжников так Булыжников. Камешек. Винтик огромной машины убийства.

Говорят, жестокий и бескомпромиссный следователь. Говорят, даже лютый.

Не брезгует и в морду дать самолично. Ну что ж.

На долгом веку владыки многие хотели бы увидеть его поверженным и сдавшимся. Разве в нем что-то изменилось за многие годы?

Когда-то он получил под свое руководство суздальский Спа- со-Евфимиев монастырь, в котором еще в XVIII веке была учре- ждена тюрьма. Старые казематы хранили память о страшных и подчас несправедливых событиях. Тогда будущий владыка сделал все для того, чтобы страшная тюрьма перестала суще- ствовать. Последний заключенный покинул казематы. Многие считали это чудом.

Вероятно, новая власть старую тюрьму возродила…

Меж двух огней

Даже приняв монашество, отец Серафим оставался как бы меж двух огней. И аристократы, и военные, и многочисленные родственники никак не могли согласиться с тем, что потом- ственный дворянин, воспитанник Пажеского корпуса Леонид Чичагов стал не только священником, но и монахом.

А монахи и некоторые церковные иерархи никак не могли принять его «за своего». Слишком он был аристократичен, образован, слишком блестящую карьеру сделал в миру. Еще бы! Обласкан императорами, многократно награжден, причем награжден и боевыми орденами за храбрость, и иностранны- ми орденами (один орден Почетного Легиона чего стоит!), и памятными императорскими знаками, которые имеют честь носить далеко не все!

В действиях иеромонаха Серафима и аристократы, и мо- нашествующие искали подвох, а некоторые искали повод опозорить его, доказать его нечестность и несостоятельность. Возможно, имела место элементарная зависть, скрытая под благими предлогами.

Волна сплетен поднялась после того, как в августе 1898 года иеромонах Серафим получил высочайшее приглашение от

императора Николая II на торжественное открытие памятника Александру II. Ведь во время русско-турецкой войны состоял будущий иеромонах при царе и писал «Дневник пребывания Царя-освободителя в Дунайской армии в 1877 году».

Государь Николай II принял отца Серафима в отдельном кабинете и расспрашивал о том, «где и в каком положении» находится иеромонах.

Ох, как это не понравилось «синодальным прокурорам», хотя иеромонах Серафим ни на кого не жаловался и никого не выставил перед государем в ненадлежащем свете.

Иеромонаху Серафиму приписали поползновение на вы- сокие епископские должности. Многие предпочли этому по- верить.

Но между тем в течение восьми месяцев иеромонах Се- рафим жил в Троице — Сергиевой Лавре, не занимая никаких должностей, молясь и выполняя монашеские послушания.

Одним из его трудов в это время было написание летопис- ного очерка «Зосимова пустынь во имя Смоленской иконы Божией Матери, Владимирской губернии, Александровского уезда». Эта пустынь была приписана к Троицкой Лавре.

Книга впоследствии дополнялась и исправлялась и выдер- жала несколько переизданий.

Изучение документов о жизни святого подвижника, об- работка их, и сам процесс написания заставляли не просто размышлять, а словно бы постоянно молиться, как и положено монаху.

«О, ослепленный и маловерный мир! Где ты был и чем был занят, если не заметил даже таких великих и совершенных иноков, явленных тебе, как Великие — Антоний, Макарий, Па- хомий, Василий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Иоанн Лествичник, Ефрем и Исаак Сирины и многие, многие другие? Как ты не познал красоты иночества на Афоне?! Неужели до сих пор неизвестна маловерному миру история просвещения Рос-

сии, труды святых Кирилла и Мефодия, Антония и Феодосия и многочисленных святых Киево-Печерской Лавры. Ты не усмо- трел нравственного совершенства в преподобном Сергии и его учениках. Не они ли явились 500 лет тому назад пред глазами мира в чистоте целомудрия, во всем безстрастии евангельского нестяжания, во всей глубине самоотреченного смирения! Ты не приметил в вышедшем 200 лет тому назад из Свято-Троицкой Сергиевой Лавры схимонахе Зосиме инока, который был дей- ствительно далек в духе и жизни от мира, выше его, спокойнее и счастливее в душе!»

Если плачет душа того, кто водит пером по бумаге, не запла- чет ли и читающий?

«Мир и поныне с величайшим трудом, непонятным неве- дением и равнодушием относится к бедным обителям, осно- ванным многими этими великими иноками, которые почи- ют в мощах, благоухают, творят чудеса, как истинно живые, и порождают Духом собирающихся боголюбивых иноков на их могилах. Так ценил мир сокровище иночества тогда и так продолжает ценить теперь! Или мир особенно озлобляется только против современных иноков? Зачем же он тогда не чтит память прежних, забрасывает их святые гробницы? Пусть этот мир сам достигнет того совершенства, чтобы понять, что и ныне нет обители без праведника! „Сетуют, что ныне нет святых“, — говорит святитель Филарет, — но не может быть, чтобы их совсем не было, ибо без святых мир не был бы досто- ин хранения Божия и не мог бы стоять. Мы можем говорить, что нет ныне в мире святых, подобно как отец Алексия, человека Божия, сказал, что у него нет в доме сына и нет святого, тогда как сын его жил у него в доме и был муж святой, но закрыт был и от отца, и от других образом нищаго».

Разве думал иеромонах Серафим, составляя свой очерк, что наступят такие времена, когда мир начнет убивать не только своих святых, но и просто тех, кто осмеливались назвать себя верующими?

Однако новое назначение для иеромонаха Серафима уже готовится. После смерти настоятеля суздальского Спасо-Ев- фимиева монастыря архимандрита Досифея обер-прокурор Священного Синода Константин Петрович Победоносцев на- значил на этот пост иеромонаха Серафима. Он был возведен в сан архимандрита и назначен благочинным монастырей Владимирской епархии.

Произошло это в 1899 году, когда отцу Серафиму исполни- лось сорок три года.

Спасо-Евфимиева обитель

Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь встретил архи- мандрита Серафима разрухой и запустением. Новый настоя- тель не ожидал, что его встретит налаженная монастырская жизнь и крепкий монастырь, но того, что он увидел, и пред- ставить было невозможно.

— Сколько же лет не ремонтировалась обитель? — спросил у казначея новый настоятель.

— Да лет сто будет, — вздохнул тот.

— А тюрьма-крепость как? — продолжал расспрашивать настоятель. — Надобно посетить, посмотреть.

— Лучше бы Вам туда с дороги не ходить, — махнул рукой казначей.

— Чего ж не ходить?

— Да худо там… Люто и худо.

— Сколько же узников содержится в крепости?

— Пятьдесят две души грешные, — перекрестился казначей.

Помолясь да испросив помощи Божией, отправился новый настоятель осматривать свое хозяйство.

Обитель представляла собой «громадное разрушенное про- странство с оградой в 1,5 версты и 13-ю падающими башнями».

Вот и тюрьма. Старое двухэтажное и примыкающее к нему одноэтажное здание, со стен которого ободрана краска, на всех небольших окнах которого железные решетки. В одноэтажном здании двадцать пять одиночных камер. Двери камер выходят в вонючий коридор. Грязь, крики. Тюрьма…

«Господи, помилуй…»

Спасо-Евфимиева обитель знаменита не только тем, что в ней пребывают мощи преподобного Евфимия Суздальского. Она печально известна тем, что с середины XVIII века здесь находилась государственная тюрьма-крепость.

Спасская крепость, или, как называют ее официальные доку- менты Святейшего правительствующего Синода, «арестантское отделение Спасо-Евфимиева монастыря», была учреждена по указу Екатерины II в 1766 году и предназначалась для умали- шенных религиозных колодников.

Однако за время существования крепости в заточении на- ходились разные узники, а сумасшедшими они часто станови- лись только здесь, после многолетнего пребывания в мрачных казематах.

В этой тюрьме имелись в основном одиночные камеры, но были и общие — грязные, ветхие, холодные, со спертым, гни- лым воздухом. Иногда особо буйных заключенных наказывали батогами, а некоторых даже заковывали в цепи.

Несколько узников, закончивших здесь свою жизнь, были знаменитыми людьми. В XIX веке в крепости находился опаль- ный прорицатель монах Авель; здесь скончался доведенный до сумасшествия декабрист Фёдор Шаховской; здесь же содер- жались старообрядческие священнослужители: архиепископ Аркадий, епископ Алимпий, епископ Конон, епископ Геннадий и некоторые известные миряне.

Пищу заключенным давали два раза в день, на обед и ужин. Кормили впроголодь. Специальной тюремной одежды не суще- ствовало. Арестанты из лиц духовного звания носили подряс-

ники, тулупы, лица светские — кафтаны, халаты, тулупы. Белье холщовое, обувь — сапоги, валенки. Уж какими становились все эти одежонки за много лет — страшно и представить.

Узники проводили в крепости десятки лет, лишались разума, молодости, умирали от чахотки, от истощения сил, гнили от цинги.

Воинская команда монастырской тюрьмы — это рядовые инвалидных команд, т. е. солдаты нестроевой службы. В карауле числилось десять солдат и один унтер-офицер.

Архимандриту Серафиму удалось в конце своего настоя- тельства заменить караул вольнонаемной стражей из четырех человек.

Дверь одной из камер распахнули перед архимандритом Серафимом. Пахнуло спертым воздухом. В камере находился бледный человек, обросший бородой. Возраст трудно опреде- лить.

— Вставай! Новый настоятель к тебе пожаловал! Доклады- вай, кто ты! — скомандовал охранник.

— Что новый, что старый, — усмехнулся узник. — Что-то разве изменится? Ну, Василий я. Рахов.

— Давно сидишь? — спросил отец настоятель, по — хозяйски оглядывая грязную, провонявшую плесенью камеру.

Что в ней находилось? Койка без белья, войлок да табурет.

— Седьмой год.

— Православный?

— Православный. Оговорили меня. Свои же, православные, и оговорили.

— Разберемся. Узник махнул рукой:

— Да что разбираться. Прежний настоятель, Царство ему Небесное, прошение составлял. Бумаги в Синод посылал, а толку… Все вернулось назад.

— Если невиновен — составим еще бумаги.

— Никто уже разбираться не будет.

— Посмотрю твое дело, раб Божий Василий.

Узник не пожелал подойти под благословение. А настоя- тель пошел дальше, открывая дверь за дверью, смотря в глаза каждому…

Осмотревшись, архимандрит Серафим приступил к ремонту тюремного корпуса. Начал с наведения чистоты, улучшил пита- ние узников, упорядочил посещения ими богослужений, устро- ил библиотеки, а главное, начал изучать дела заключенных и готовить их документы на пересмотр в Святейший Синод. Многие из невольников содержались в тюрьме без решения суда, а только по распоряжению Синода. Да и вина некоторых из них имела весьма сомнительные доказательства…

Усилиями настоятеля стало происходить то, во что никто не верил: начали освобождаться узники, находящиеся в тюрьме десятки лет. Документы на некоторых из них, например на крестьянина Василия Рахова, на сектанта Фёдора Ковалёва и других подавались по нескольку раз. У многих бы опустились руки, но не у архимандрита Серафима. Дело Василия Рахова вернулось с положительным решением только после третьей подачи! Василий был отпущен домой. На этот раз, под благо- словение подойдя. И поцеловав руку настоятеля. Не просто так, а от благодарного сердца.

С раскольниками и сектантами игумен Серафим беседовал лично, и не раз.

Дар убеждения у настоятеля был от Бога, потому и усилия увенчались успехом. Около двадцати сектантов были освобож- дены, из них девять вернулись в лоно Православной Церкви. Некоторые пожелали остаться в обители монахами.

Игумен Серафим сумел обратить в Православие закорене- лого сектанта-изувера Фёдора Ковалёва, который в 1897 году во время первой всеобщей переписи заживо замуровал девять человек, в том числе всю свою семью. Слёзно и искренне каялся Фёдор перед Господом.

Так последний заключенный был отпущен на волю, тюрьма закончила свое существование и была обращена в скит.

Не меньшего настоятельского труда и заботы требовала организация хозяйственной стороны жизни в обители.

На монастырском дворе запахло досками, красками. На- шлась работа и для монахов, и для пришлых рабочих. Рабочие регулярно стали получать жалованье.

— Смотри, не филонь! — предупреждал приходящих в оби- тель секретарь настоятеля иеродиакон Филарет. — Вот отец Серафим придет работу проверять — все заставит переделы- вать, если что не так!

— Неужто сам придет рамы щупать?

— Не сомневайся!

Да, сомневаться не стоило. Ни в строгости настоятеля, ни в справедливости его решений.

Пришлось заново обустроить двухэтажный братский корпус, начиная с рам, полов, дверей, балок, так как жить в нем было невозможно… пришлось громоздкие здания с четырех сторон отрыть из земли из-за того, что они веками засыпались мусо- ром и даже отдушины нижнего этажа оказались под землей.

Была построена новая ризница, новая трапезная, кухня, хлебопекарня, колодец, проложены дороги, куплено новое иму- щество для келий: стулья, столы, кровати. В облагороженную

обитель можно стало звать новых людей, и количество братии стало увеличиваться.

Новому настоятелю удалось в монастыре построить: «для слепых стариков — богадельню, для страждущих — больницу, для… детей — приют, для окрестных жителей — школу, для рабочих и скотниц — новое жилище, для странников и приез- жающих — странноприимный дом, для братии и арестантского отделения — две библиотеки, для обширного монастырского архива — новое помещение».

Труд в обители требовал от настоятеля напряжения всех его духовных и физических сил. А вот помощи ждать было неоткуда, наоборот, некоторые из «начальствующих» за ним словно наблюдали, посмеиваясь: выдержит ли этот аристократ?

Ни перед кем не мог он открыть душу.

— Как же вы справляетесь, батенька? — спрашивала одна из немногих, поддерживающих настоятеля, старица Наталия Петровна Киреевская, которая в молодые годы была духовной дочерью батюшки Серафима Саровского.

— Не знаю, — сознавался настоятель. — Одно могу сказать: свои личные финансовые возможности я исчерпал полностью.

— Просил ли у кого?

— Персонально ни у кого не просил, а прошения подавал, как положено. Долг свой исполнял, не расшаркивался ни перед кем. Но изнемог уже… изнемог в скорбях и трудах… Жизнь у меня какая-то удивительная и многострадальная… и чудес, и горей предостаточно…

— И много ли вложили в обитель?

— Не считал. Все потому, что я дворянин и в духовной ие- рархии протекции не имею.

— Жаль, что у нас и для дел духовных протекция надобна, — вздыхала старица.

Наталия Петровна была уже очень пожилой и больной. Чувствовала, что дни ее подходят к концу. Но успела написать письмо с предсмертной просьбой к архиепископу Флавиану (Городецкому), чтоб тот взял под свое покровительство архи- мандрита Серафима.

Но и это письмо владыка передал адресату не сразу… Поддерживали настоятеля его келейник иеромонах Иона,

его секретарь иеромонах Филарет и многие монахи, поверив-

шие в честность и бескорыстие отца Серафима, увидевшие воочию плоды его трудов. Потому что усилиями архимандрита Серафима обитель совершенно возродилась; он собрал около 100 тысяч на ремонт, упросил Владимира Карловича Саблера дать 6 тысяч на реставрацию тюрьмы, и Евфимиев монастырь удалось возродить.

Тюрьма, как уже было сказано, обратилась в скит, а невин- ные — выпущены на волю. «Благодарению Господу — я мне назначенное исполнил», — писал отец Серафим.

Ольга Ожгибесова (г. Тюмень)

Победитель в номинации «Документальная проза»

Родилась в г. Свердловске (Екатеринбург). Окончила философский факультет Уральского государственного университета. С 1983 по 2001 год — старший преподаватель кафедры философии Тюменской медицинской гос. академии. С 1997 — внештатный

и штатный автор областных и московских СМИ. Член Союза журналистов, член Союза писателей России, автор 13—ти книг поэзии и прозы, лауреат и дипломант ряда международных, всероссийских и региональных конкурсов, автор сценариев нескольких документальных фильмов.

Приказано похоронить с почестями

Отрывок из повести

Герой Советского Союза Николай Кузнецов таинственно исчез на Украине весной сорок четвертого года при попытке выйти с оккупированной территории для соединения с частями Красной армии. Есть две основные версии гибели разведчика, но при более детальном исследовании обе они оказываются не состоятельными. Как погиб легендарный разведчик и погиб ли? Кого похоронили под его именем? Об этом — в повести «Приказано похоронить с почестями». Основано на реальных событиях.

Странная история, запутанная… Так думал Андрей Пацула, трясясь на заднем сидении армейского газика. Впрочем, вой- на — похлещё любого романа. Такие иногда сюжеты закручи- вала… И кто знает — может, удастся найти хоть какие-то следы пропавших разведчиков, ещё на шаг приблизиться к разгадке тайны их гибели.

Группа Васнецова с боем выходила из Львова, где на них уже вовсю шла охота. Впрочем, почему на них? Немцам было известно лишь то, что под видом капитана вермахта в городе действует советский диверсант. Но ни имени, ни точного опи- сания у гестапо не было. Единственная примета — звание. Но в городе хватало воинских частей и офицеров с капитанскими погонами. Удостоверение на имя гауптмана Гиберта вроде бы оказалось засвеченным, но кто это может знать со сто- процентной точностью? На КПП на выезде из города машину разведчиков остановили для проверки документов. Что-то не понравилось майору фельджандармерии… И Васнецов убил его. Может быть, зря? Может быть, все обошлось бы?

О событиях, происходивших во Львове и заставивших Ва- снецова покинуть город, партизанам стало известно со слов самого Васнецова, но это тоже не достоверные сведения. Это его интерпретация… Его восприятие, приправленное его чув- ствами и переживаниями, его догадками и предположениями. А ещё невероятным напряжением, в котором он жил в послед- ние дни. Всё это и заставило Васнецова нажать на курок…

— Спишь, журналист?

Негромкий окрик Крутицкого заставил Пацулу вздрогнуть и открыть глаза. Он сам не знал — спал он или бодрствовал, затуманенный мозг крутил в голове какие-то неясные картин- ки, обрывки мыслей, путаницу слов… Калейдоскоп, пёстрая мозаика… Она никак не могла сложиться в единую, целостную картину…

— Да так… Думаю.

— О чём, если не секрет?

— Сам не знаю…

Пацула поежился, запахнул поплотнеё куртку.

— Как-то всё… Не то! Не нравится мне… Эта история со Львовом… Зачем, зачем надо было отправлять туда Васнецова? Спасти от НКВД? За уши притянуто. Неделей раньше, неделей

позже… Знаете, по принципу: либо падишах умрет, либо ишак сдохнет. Так и тут: либо немцы убьют, либо свои расстреляют. Один конец. Ну, свои-то, может, ещё и пощадили бы, боевые заслуги зачли и на Колыму отправили, а с немцами — без ва- риантов.

— У него был приказ, — медленно, с расстановкой произнес Крутицкий, — уничтожать высших офицеров.

— Да бросьте вы! Такого приказа у него не было. Во Львов Волков отправил его на свой страх и риск. Подверг смертельной опасности ценного разведчика. Точнеё, потерял его. И, заметь- те, не понёс за это никакого наказания! Как так?

— Не знаю… — с трудом выдавил из себя Крутицкий. — Я тоже этого не понимаю.

— Ну, слава Богу! — усмехнулся Пацула. — А я-то думал, что один такой… непонятливый.

В Куровичах их, разумеётся, никто не ждал. Улицы неболь- шого села, несмотря на не ранний уже час, словно вымерли. А, может, и действительно вымерли. До войны здесь было обыч- ное еврейское местечко. В сорок первом, когда в Куровичи пришли немцы, всем нашили на грудь и спины желтые звезды. В графском имении, хозяин которого бежал в Польшу, когда За- падная Украина вошла в состав Советского Союза, новая власть создала рабочий лагерь, согнав туда добрую половину еврей- ского мужского населения. Повезло тем, кому удалось бежать из родного села: пока не пришли красные, они прятались по лесам и даже помогали партизанам. Остальных расстреляли… В Куровичах после этого остались поляки да украинцы, которые до этого были в меньшинстве, а вдруг стали большинством.

После войны, конечно, вернулись в свои дома беглецы, прятавшиеся по лесам. Вернулись — кто на пепелище, кто — к могилам родных… Одни остались восстанавливать порушенное хозяйство, другие подались искать лучшей доли. Куровичи хоть

и не захирели, но назвать их большим селом язык теперь не поворачивался. Так, сельцо… Здесь, по имевшимся у Крутиц- кого сведениям, жил человек, последним видевший живым Васнецова.

Если евреи старались жить компактно, строя свои халупы как можно ближе друг к другу, то украинцы селились, как пра- вило, на отшибе, на хуторах. Вроде бы и в селе — и в то же время сами по себе. Тут тебе и хата, тут и огород, тут и выпаса для скота — всё рядом. Немцы хутора жгли, справедливо опасаясь, что они могут стать партизанскими базами. Уцелевшие хозяева уходили в леса и брались за оружие. Василь Давыдченко как раз был из таких.

Хозяин хутора жёг на огороде картофельную ботву. Ботва была сырая, горела плохо, белый дым столбом поднимался в низкое серое небо. Давыдченко — в ватнике и обвисших шта- нах, в мятой, потерявшей форму кепке, больше похожей на серый сморщенный гриб, стоял рядом с костром, опираясь на грабли, и пристально смотрел в огонь. Непрошенные гости увидели его издали, подъехали даже не к дому, а прямиком к ограде, — Давыдченко и головы не повернул на звук мотора, как будто не слышал. По всей видимости, справедливо полагая, что, если к нему, — окликнут.

Крутицкий, открыв дверь, высунулся из машины.

— Василь Михалыч!..

Давыдченко медленно обернулся, качнулся взад — вперед, словно раздумывал — идти — не идти, и, не спеша, приблизился к ограде.

Это был высокий, крепкий старикан лет шестидесяти — шестидесяти пяти с суровым лицом и насупленным взгля- дом. Лицо у него было — цвета сушёного яблока. И такое же шершавое. Именно шершавое, а не морщинистое. И пальцы, вцепившиеся в почерневшую рукоятку грабель, тоже были коричневые, с черной окантовкой ногтей. Колоритный старик.

— Ну и чего надо?

Голос у Давыдченко был негромкий, глуховатый и неласко- вый. Крутицкий вышел из машины.

— Василь Михалыч, я — Крутицкий Николай. Помните меня?

— Ну? — полувопросительно отозвался Давыдченко. И в этом коротком слове читалось: даже если и помню, дальше-то что?

— Поговорить бы, Василь Михалыч…

— О чем?

— О Васнецове.

Пацула не выдержал, открыл дверь, спрыгнул на мокрую траву. Давыдченко одарил его неласковым взглядом. Посопел, помолчал. Крутицкий тоже держал паузу.

— А чего говорить-то? Спрашивали уже. Ещё тогда, в сорок четвертом. Нового ничего не скажу.

— Но мы-то не слышали, — в голове Крутицкого звучали примиряющие нотки. — Для нас — все вновь.

— А это с тобой кто? — старик мотнул головой в сторону Пацулы.

— Это?

Крутицкий обернулся, словно хотел удостовериться, что за его спиной стоит именно Андрей.

— Журналист из областной газеты. Будет про Васнецова писать. Вот и ваш рассказ ему нужен. Для статьи.

— А-а-а-а… — Давыдченко смягчился. Он как будто ждал какого-то подвоха, а теперь вдруг расслабился и подобрел.

— Ну, идите во двор, там открыто.

Старик долго плескался под рукомойником на заднем дво- ре — Крутицкий и Пацула, сидя на рассохшейся от дождей и ветра скамейке, слышали, как брякал язычок, и лилась вода, вышел из-за угла дома, вытирая руки полотенцем сомнитель- ной свежести, присел на ступеньку крыльца.

— Ну, что, покурим?

Крутицкий торопливо вынул из кармана пачку папирос, а Пацула услужливо протянул зажигалку.

— Городские! — одобрил Давыдченко. Затянулся с удоволь- ствием, пыхнул дымом в сторону.

— Так чего рассказывать-то?

— Где вы Васнецова видели? Как? При каких обстоятель- ствах?

Пацула достал из кармана свернутый в трубочку блокнот, карандаш, приготовился записывать.

— Так не помню я уже ничего… Вот вы даете! Столько лет прошло!

— Ну, как же? Вы же сами говорите, что рассказывали…

— Ну, рассказывал… Тогда помнил. Сейчас забыл.

— Василь Михалыч…

Крутицкий старался сдерживать нарастающеё раздражение.

А курил Давыдченко с нарочитым спокойствием.

— Ну, бросьте себе цену-то набивать! Знаете ведь, что вы — последний, кто Васнецова живым видел. Так что же вы…

— Да ладно, ладно. Чего закипел? Что вспомню — скажу. Что ж я, не понимаю, што ли? Ну, дело было так… В сорок чет- вёртом, в январе — кажется, в сочельник… Ну, точно в сочель- ник! … Волков отправил отряд — человек двадцать, наверное. Для поддержки Васнецова, для прикрытия… Мы должны были здесь, в Куровичах, обосноваться — в лесу. У нас и рация с собой была, чтобы легче со своими связываться. Всё — чин чинарём. Выйти-то мы из-под Ровно вышли, а вот до Львова не дошли. Наши-то, Красная армия то есть, наступали, немцы оборону усиливали, леса прочесывали, облавы устраивали. Раз мы на засаду наткнулись, едва отбились, второй — на бандеровцев вышли… Опять бой… Кого убили, кого просто потеряли — раз- брелись, кто куда. Радиста убили, — это я точно видел. А рация

при нём была, — ну, значит, немцам и досталась… В общем, до Куровичей только я добрался и со мной ещё один, Федор Заступа. И не дошли бы, может, да я здешние места, как пять пальцев, знаю. Ну, вот… Это, считай, уже за вторую половину января перевалило. Однако перед самым Крещеньем…

— Верующий вы? — неожиданно перебил старика Крутиц- кий.

Тот смутился на секунду.

— Ну, верующий — неверующий, а праздники не нами при- думаны. Народ сроду по церковным календарям жил. Число иногда из головы вылетит, а праздник — не забудешь.

— Пусть рассказывает, — вступился за Давыдченко журна- лист. — Ну и?.. Васнецов-то когда у вас появился?

— У — у—у… — Давыдченко махнул жилистой коричневой рукой. — Это уж после было. Чуть ли не через месяц. А! В Срете- ние! Точно! Батюшка-то в деревне уцелел, евреёв расстреляли, а православных не успели. Так он по большим праздникам даже службы в храме вёл. Сретение!

— Число-то какое? — призвав мысленно все свое терпение, уточнил Крутицкий.

— Так пятнадцатое… Пятнадцатое февраля!

— То есть пятнадцатого февраля в Куровичи пришли Вас- нецов и его люди.

— Да нет! — Давыдченко хлопнул ладонями по коленям, словно удивляясь непонятливости гостя. — В праздник его уже не было, он ушёл накануне. А привели его к нам ещё за день до того. Вот и считай: тринадцатого февраля.

— То есть тринадцатого февраля к вам на «маяк» привели группу Васнецова. Сколько их было? Трое?

— Трое. И два проводника-еврея. В лесу евреи прятались, которые от немцев сбежали. Они знали про «маяк». Еду нам приносили, лекарства. Федор… Ну, который со мной был…

тифом заболел. Мы поэтому в Куровичах и застряли: куда с ним, с больным? А Васнецов, когда из Львова уходил, на ев- реёв и наткнулся. Вот так все и было.

— Итак, тринадцатого февраля…

— Ночью, — добавил Давыдченко.

— Тринадцатого февраля ночью к вам на «маяк» пришел Васнецов с товарищами.

Давыдченко кивнул.

— Как он выглядел? — неожиданно вступил в разговор Па- цула.

— Да как? — удивился старик. — Обыкновенно. В немецкой форме. Сверху — то ли халат какой-то, то ли накидка… Тепла от неё никакого.

— А двое других?

— Один — в солдатском, второй — по гражданке одет.

— Это точно?

— Точнее не бывает!

— Хорошо, а что он рассказывал?

— Да что? — развел руками Давыдченко. — Задание своё, говорит, выполнил, сейчас нужно пробиваться в отряд.

— Говорил, что именно делал во Львове?

— Да это мы знаем… — попытался вмешаться Крутицкий, но Пацула протестующеё вскинул руку, и подполковник замолчал, хотя и удивился слегка.

— Ну… Говорил. Каких-то там важных генералов пострелял. Заместителя губернатора, что ли? И ещё кого-то. Сейчас и не припомню уже. Да я рассказывал, меня же ещё тогда, в сорок четвертом допрашивали. Когда наши пришли. Искали его…

— Хорошо, — кивнул Пацула, — ещё что?

— Ещё? — задумался Давыдченко. — Говорил, что, когда из Львова выезжали, документы у них стали проверять. Майора

и ещё несколько человек они застрелили, а один успел его удостоверение схватить и убежать… Машину у них подбили. Еле ушли…

— Вот! — Пацула торжествующе повернулся к Крутицкому. — Я же говорил, что у него не было документов!

— Не было, — подтвердил Давыдченко. — Он спросил, где рация, я сказал, что нету. Тогда, — говорит, — в Буск пойдем. Там ещё один «маяк», и рация есть. Будем, говорит, самолет вызывать, без документов не выбраться. Ну, а если уж совсем никак, — тогда, говорит, сами… До линии фронта. Ну, я ему рассказал, где у немцев посты, где бандиты из УПА рыщут, — чтобы стороной эти места обходили. Проводники-то местные, все тропки знают. Ну и всё. В ту же ночь, т.е. четырнадцатого уже числа, они и ушли. А чего вы вдруг вспомнили про это дело?

— Да так… — медленно, как будто осмысливая услышанное, ответил Пацула. — Хотим хоть какие-то следы найти.

— Да бросьте! — махнул рукой Давыдченко. — Сколько лет прошло… Если кто-то даже и видел что — забыл уже давно.

— Ну и как вам это нравится? — сказал Крутицкий, когда, подпрыгивая на колдобинах, машина отъехала от дома. — Буск! Впервые слышу! Волков никогда не упоминал, что в Буске был ещё один «маяк». Если он знал, что Васнецов мог отправиться туда, почему молчал? Ведь это важно!

— А вы не понимаете? — саркастически улыбнулся Пацула. — Потому что это разрушало его стройную конструкцию о захвате группы разведчиков в Белогородке. Потому что в Буске была рация. И туда мог прилететь самолет, чтобы вывезти Васнецова в Москву!

— Ты хочешь сказать, — обернулся к нему Крутицкий, — что самолет был?

— Я не знаю… — развел руками Пацула.

— Чёрт… Чёрт! Чёрт! — завелся Крутицкий. — Ты понимаешь, что у меня приказ найти могилу?! Могилу, которой, может быть, и нет?!

— Понимаю! — кивнул головой журналист и тоже вдруг пе- решел на «ты». — А ты понимаешь, что именно потому и надо найти могилу, что её здесь нет?!

Крутицкий бросил на него быстрый взгляд. Глаза у него были сумасшедшие.

Какое-то время мужчины молчали, думая каждый о своем.

Потом голос подал Жорик.

— Товарищ подполковник, куда едем-то? В Буск или домой?

— Не знаю, Жора, — устало отозвался Крутицкий. — Домой далеко. Да и ни к чему. Чтобы завтра снова машину гнать?

— А в Буске чего? Кого мы там будем искать?

— Да не знаю я! — вскинулся Крутицкий, уже не скрывая раздражения. — Переночуем в гостинице, оттуда позвоню, попробую выяснить что-нибудь про «маяк».

Буск оказался маленьким захудалым городком, к тому же основательно разрушенным во время войны и до конца ещё не восстановленным. Обшарпанные дома, разбитые улицы, покорёженные снарядами деревья, — на всём лежала печать запустения и безхозяйственности. Безлюдье добавляло свою ложку дегтя в общий колорит. Впрочем, все маленькие городки похожи друг на друга: заканчивается рабочий день, и улицы пустеют, особенно на окраинах и особенно осенью, когда летнеё веселье уже подошло к концу, а для зимних забав время ещё не настало.

Жора долго кружил по переулкам, прежде чем выбрался на вымощенную булыжником центральную улицу. Впереди видне- лось здание старинной ратуши, а рядом, где-то над крышами, полоскался на ветру красный флаг. Вдоль обочины неторопливо

вышагивал пегий мерин, тянувший за собой телегу, в которой, держа вожжи в обмякших руках, клевал носом его хозяин.

— Остановись! — скомандовал Крутицкий Жорику. — Надо узнать у него, где гостиница.

Машина поравнялась с мерином, и Жора, решивший, видно, пошутить, два раза нажал на клаксон. Мерин ошалел от вне- запного резкого звука у него под ухом, шарахнулся в сторону. Телега дернулась, сидевший в ней мужик, не удержавшись, повалился на бок.

Жора хрюкнул от смеха.

— Ну, ты — юморист! — с укором сказал ему Крутицкий и открыл дверь машины.

Возница барахтался в телеге, пытаясь подняться, и материл мерина, который стоял, переступая с ноги на ногу, косил боль- шим карим глазом и жевал мягкими губами. Мужик явно был навеселе и причины своего падения, похоже, не понял. Нако- нец, ему удалось обрести более-менее устойчивое положение.

— Отец, — окликнул его Крутицкий, — подскажи, где тут у вас гостиница?

— Чего? — не понял тот.

— Гостиница, говорю, где? Переночевать…

— А-а-а… Тама… — мужик как-то неопределённо махнул рукой налево.

— Туда? — так же жестом уточнил направление движения Крутицкий, поняв, что от нетрезвого ездока толку не добьёшься.

— Ага, ага…

— Далеко?

— Да не, недалече… Вот туды, а потом туды и вот так… И вот — упретеся…

И прикрикнул на мерина:

— А ну, пошел, фашист проклятый! Чуть не угробил батьку…

— Понятно, — уже садясь в машину, пробормотал подпол- ковник, — вот туды и туды, и упрётеся.

Жорик закрыл рот ладонью и снова захрюкал, давясь от смеха. На заднем сиденье ухмылялся Пацула.

— Чего ржешь? — закричал на своего подчиненного Крутиц- кий. — Давай, езжай!

— Куды? — откровенно захохотал Жора.

— Туды! Умник… Сейчас скажу тебе, куды…