Бесплатный фрагмент - Литературные басни
Краткие сведения из биографии
Томáса де Ириарте
Томáс де Ириарте (1750–1791) родился на Канарских островах, остров Санта-Крус-де-Тенерифе, Испания. Его отцом был дон Бернардо де Ириарте, а матерью — донья Барбара де лас Ньевес Эрнандес де Оропеса; поэтому его полное имя по-разному приводится как Томáс де Ириарте-и-Ньевес Равело или Томáс де Ириарте-и-Оропеса.
Он получил литературное образование в Мадриде, куда отправился в возрасте 14 лет в 1764 году под присмотром своего дяди Хуана Ириарте, библиотекаря короля Испании. В 18 лет Томáс начал свою литературную карьеру с перевода французских пьес для королевского театра, а в 20 лет под псевдонимом Тирсо Имарете опубликовал комедию «Делать то, что мы делаем».
«Литературные басни» (1782), с которыми наиболее тесно связано его имя, написаны в разных размерах и известны своими юмористическими нападками на критиков, переводчиков и писателей, разоблачая их нравы и методы. Аллегорический смысл басен и их вымышленный мир, населенный людьми и животными, позволили относительно легко обходить цензуру.
В последние годы жизни, отчасти из-за «Басен», Томáс Ириарте был втянут в личные конфликты, и в 1786 году на него донесли в испанскую инквизицию за симпатии к французским философам. Он написал всего 76 басен, все они представлены в этой книге на испанском языке и в русском переводе. Томáс Ириарте умер 17 сентября 1791 года в возрасте 41 года.
Fábula I.
El Elefante y otros animales
Allá en tiempo de entronces
y en tierras muy remotas,
cuando hablaban los brutos
su cierta jerigonza,
notó el sabio Elefante
que entre ellos era moda
incurrir en abusos
dignos de gran reforma;
afeárselos quiere,
y a este fin los convoca.
Hace una reverencia
a todos con su trompa,
y empieza a persuadirlos
en una arenga docta,
que para aquel intento
estudió de memoria.
Abominando estuvo
por más de un cuarto de hora
mil ridículas faltas,
mil costumbres viciosas:
la nociva pereza,
la afectada bambolla,
la arrogante ignorancia,
la envidia maliciosa.
Басня I.
Слон и другие животные
Когда-то, в далёкие времена
Земля была заселена
говорящими животными,
которые общались охотно
на тарабарском языке
накоротке.
Заметил однажды мудрый Слон,
что было среди них обыкновение
чинить злоупотребления,
и потому нужны нововведения.
С этой целью он их созывает,
в реверансе приседает
и произносит речь научную,
наизусть заученную.
Говорит он с ожесточением
о тысячах нелепых поступках,
ошеломляющем самомнении,
о губительной праздности,
о тысячах порочных обычаях,
злонамеренной зависти,
высокомерном невежестве
и удовольствиях до крайности.
Gustosos en extremo,
y abriendo tanta boca,
sus consejos oían
muchos de aquella tropa.
El Cordero inocente,
la siempre fiel Paloma,
el leal perdiguero,
la Abeja artificiosa.
El Caballo obediente,
la Hormiga afanadora,
el hábil Jilquerillo,
la simpre Mariposa.
Pero del auditorio
otra porción no corta,
ofendida, no pudo
sufrir tanta parola.
El Tigre, el rapaz Lobo
contra el censor se enojan.
¡Qué de injurias vomita
la sierpe venenose!
Murmuran por lo bajo,
zumbando en voces roncas,
el Zángano, la Avispa,
el Tábano y la Mosca;
sálense del concurso
por no escuchar sus glorias
el Cigarrón dañino,
la Oruga y la Langosta.
La Garduña se encoge,
disimula la Zorra,
y el insolente Mono
hace de todos mofa.
Слушали его внимательно
Ягнёнок невинный,
Голубь благочинный,
преданный Ретривер
Пчела хлопотливая,
Лошадь трудолюбивая,
Муравей суетливый,
Щегол певчий
и Бабочка прилетевшая.
Но другая часть собрания
не слушала болтовню назидательную,
не желая терпеть обиды
от этого воспитателя.
Тигр и Волк зложелательные
рассердились на порицателя.
«Ты изрыгаешь на нас оскорбления,
Как яд змеи, твои обвинения!»
Они ропщут и злословят,
гудят хриплые голоса,
жужжат Муха и Овод,
им вторят Трутень и Оса.
Уходят с собрания,
чтобы не слушать его призывы,
Кузнечик шкодливый,
Гусеница и Саранча,
прячется, бормоча, Куница,
старается скрыться Лисица,
а нахальная Обезьяна
дразнит их игриво.
Estaba el Elefante
viéndolo con pachorra;
y su razonamiento
concluyó en esta forma:
«A todos y a ninguno
mis advertencies tocan.
Quien las siente, se culpa;
el que no, que las oiga.»
«Quien mis Fábulas lea,
sepa también que todas
hablan a mil naciones,
no sólo a la española.
Ni de estos tiempos hablan,
porque defectos notan
que hubo en el mundo siempre,
como los hay ahora.
Y pues no vituperan
señaladas persnas.
Quien haga aplicaciones,
con su pan se lo coma.»
Ningún particular debe ofenderse de lo que se
dice en común.
Слон, сохранив терпение,
закончил речь такими словами:
«Всем и каждому предупреждение:
кто понял, тот пусть повинится,
а кто нет, пусть тот услышит.»
Кто мои басни читает,
тот знает,
что обращаюсь я без упрёка
к разным нациям,
а не только к испанцам.
Они говорят о пороках,
бытующих в прошлом и настоящем,
но не обвиняют усердных людей,
хлеб свой насущный едящих.
Ни один частный человек не должен обижаться
на то, что говорится в обществе.
Fábula II.
El Gusano de seda y la Araña
Trabajando un Gusano su capullo,
la Araña, que tejía a toda prisa,
de esta suerte le habló con falsa risa,
muy propia de su orgullo:
«¿Qué dice de mi tela el señor Gusano?,
esta mañana la empecé temprano,
y ya estará acabada al mediodía,»
«Mire qué sutil es, mire qué bella…»
El Gusano con sorna respondía:
«Usted tiene razón: así sale ella.»
Se ha de considerar la calidad de la obra,
y no el tiempo que se ha tardado en hacerla.
Басня II.
Шелкопряд и Паук
Готовила Шелкопряд шёлковый кокон,
Паук торопился плести паутину;
«Взгляните, сеньора, на эту картину,
я сделал её из тонких волокон, —
сказал Паук с фальшивой улыбкой, —
вам нравится эта завеса липкая?
Я начал ткать её спозаранку,
и к полудню она будет готова
в виде искусной красивой приманки!»
Ответила Гусеница ему язвительно:
«Вы правы, такое бывает действительно.»
Следует учитывать качество работы,
а не время, затраченное на её выполнение.
Fábula III.
El Oso, la Mona y el Cerdo
Un Oso con que la vida
ganaba un piamontés,
la no muy bien aprendida
danza ensayaba en dos pies.
Queriendo hacer de persona,
dijo a una Mona: “¿Qué tal?»
Era perita la Mona,
y respondióle: «Muy mal.»
«Yo creo, replicó el Oso,
que me haces poco favor.
¿Pues qué?, ¿mi aire no es garboso?
¿No hago el paso con primor?»
Estaba el Cerdo presente
y dijo: “¡Bravo! ¡Bien va!
Bailarín más excelente
no se ha visto ni verá!»
Echó el Oso, al oír esto,
sus cuentas allá entre sí,
y, con ademán modesto
hubo de exclamar así:
«Cuando me desaprobaba
la Mona, llegué a dudar;
mas ya que el Cerdo me alaba,
muy mal debo de bailar.
Басня III.
Медведь, Обезьяна и Свинья
Один пьемонтец приобрёл
Медведя для показа
и научил его без страха
плясать на задних лапах.
Наш косолапый показал
уменье Обезьяне,
закончив танец, он сказал:
«Каков итог стараний?»
Была известным знатоком
в округе Обезьяна,
ответила: «Ты плох во всём!», —
артистка балагана.
«Я думаю, — Медведь сказал, —
ты просто неучтива,
я видом выше всех похвал,
шаг лёгкий и красивый».
Поблизости была Свинья,
за спором наблюдала,
«Прекрасно! Браво! — изрекла она, —
такого не бывало!»
Услышав речи невпопад
Свиньи и Обезьяны,
сказал Медведь: «Тому не рад,
но в танце есть изъяны».
Guarde para su regalo
esta sentencia un autor:
Si el sabio no aprueba, ¡malo!
si el necio aplaude, ¡peor!
Nunca una obra acredita tanto de mala,
como cuando la aplauden los necios.
Узнай, читатель, наконец,
о смысле этой басни:
что хуже: хвалит вас глупец
или ругает мастер?
Никогда пьеса не считается настолько плохой,
как когда ей аплодируют глупцы.
Fábula IV.
La Abeja y los Zánganos
A tratar de un gravísimo negocio
se juntaron los zánganos un día;
cada cual varios medios discurría
para disimular su inútil ocio;
y por librarse de tan fea nota
a vista de los otros animales,
aun el más perezoso y más idiota
querían bien o mal hacer panales.
Mas, como el trabajar les era duro,
y el enjambre inexperto
no estaba muy seguro
de rematar la empresa con acierto,
intentaron salir de aquel apuro
con acudir a una colmena vieja
y sacar el cadáver de una abeja
muy hábil en su tiempo y laboriosa;
hacerle con la pompa más honrosa
unas grandes exequias funerales,
y susurrar elogios inmortales
de lo ingeniosa que era
en labrar dulce miel y blanca cera.
Con esto se alababan tan ufanos,
que una Abeja les dijo por despique:
«¿No trabajáis más que eso? Pues hermanos,
jamás equivaldrá vuestro zumbido
a una gota de miel que yo fabrique.»
Басня IV.
Пчела и трутни
Однажды решили собраться трутни,
дабы заняться полезной работой,
каждый из них придумывал плутни,
как оставаться праздными в будни
и не слышать от животных разных
поношений разнообразных.
Даже очень ленивые проявили охоту
хорошо ли, плохо ли строить соты.
Но работа была нескончаемой,
и был не уверен неопытный рой,
что сможет справиться с работой такой
и удачно завершить начинание.
Они полетели к старому улью
и там обнаружили пчёлку,
известную своим трудолюбием,
лежащую мёртвой на полке.
Они совершили её погребение,
и прожужжали благодарения
творцу искусному мёда и воска.
При этом себя так чванливо хвалили,
что одна Пчела сказала брезгливо:
«Вы не работники, в чём ваше значение?
И потому никогда не сравнится
с моей каплей мёда ваше гудение.»
¡Cuántos pasar por sabios han querido
con citar a los muertos que lo han sido!
¡Y qué pomposamente que los citan!
Mas pregunto yo ahora: ¿los imitan?
Fácilmente se luce con citar y elogiar a los hombres grandes
de la antigüedad: el mérito está en imitarlos.
Кто максимы древних читает,
тот мудрым хочет казаться,
и как помпезно их излагает!
Но это что? Имитация!
Это легко обнаруживается при цитировании
великих людей древности и похвалой им: отличие в том,
что мы им подражаем.
Fábula V.
Los dos Loros y la Cotorra
De Santo Domingo trajo
dos Loros una señora,
la isla es mitad francesa,
y otra española,
así cada animalito
hablaba distinto idioma.
Pusiéronlos al balcón,
y aquello era Babilonia:
de francés y castellano
hicieron tal pepitoria,
que al cabo ya no sabían
hablar ni una lengua ni otra.
El francés del español
tomó voces aunque pocas;
el espanol al francés
casi se las toma todas.
Manda el ama separarlos,
y el francés luego reforma
las palabras que aprendió
de lengua que no es de moda.
El español, al contrario,
no olvida la jerigonza,
y aun discurre que con ella
ilustra su lengua propia.
Llegó a pedir en francés
los garbanzos de la olla.
Басня V.
Два Попугая и Сорока
Из Санто-Доминго однажды
одна дама привезла попугаев
(óстрова, где половина французская,
а другая — испанская),
поэтому болтала птица каждая
на своём языке, не уставая,
одна на французском искусно,
другая — на испанском, заокеанском.
Поселила хозяйка их на балконе,
и это было как в Вавилоне:
из двух языков родилась мешанина,
в которой увязли они как в трясине,
что, наконец, по этой причине
друг друга уже не понимали:
один из испанского брал немного,
другой французский брал на подмогу.
Хозяйка болтливых птиц разделяет,
но Француз искажать продолжает
слова языка, ему незнакомого.
Испанец, напротив, не забыл свой говор
и даже улучшил его толково.
Он даже попросил на французском
подать ему порцию ольи вкусной.
Y desde el balcón de enfrente
una erudita cotorra,
la carcajada soltó,
hacienda del loro mofa.
El respondió solamente,
como por tacha afrentosa:
«Vos no sois que una purista.»
Y ella dijo: «A mucha honra.»
¡Vaya, que los loros son
lo mismo que las personas!
Los que corrompen su idioma no tienen otro desquite
que llamar puristas a los que les hablan con propiedad,
como si el serlo fuera tacha.
Но вот прилетает к балкону
образованная Сорока
и хохочет над попугаем с наскока,
а Попугай откликнулся, намекая
на недостаток зазорный, ему известный:
«Ты не пуристка, возможно».
Сорока в ответ: «Много чести!»
Ну, как попугаи не ложно
на людей быть могут похожи!
У тех, кто развращает свой язык, нет другого выхода,
кроме как называть пуристами тех, кто говорит с ними
по-свойски, как будто быть пуристом —
это недостаток.
Fábula VI.
El Mono y el Titiritero
El fidedigno padre Valdecebro,
que en discurrir historias de animales
se calentó el cerebro,
pintándolos con pelos y señales,
que en estilo encumbrado y elocuente
del unicornio cuenta maravillas
y el ave fénix cree a pie juntillas,
(no tengo bien presente
si es en el libro octavo o en el nono)
refiere el caso de un famoso Mono.
Este, pues, que era diestro
en mil habilidades, y servía
a un gran ritiritero, quiso un día,
mientras estaba ausente su maestro,
convidar diferentes animales
de aquellos más amigos,
a que fuesen testigos
de todas sus monadas principales.
Empezó por hacer la mortecina;
después bailó en la cuerda a la arlequina,
con el salto mortal y la campana;
luego el despeñadero,
la espatarrada, vueltas de carnero,
y la fin el ejercicio a la prusiana.
De esta y otras gracias hizo alarde;
mas lo mejor faltaba todavía,
pues imitando lo que su amo hacía,
ofrecerles pensó y la functión amena,
de «La linterna mágica”* una escena.
Басня VI.
Обезьяна и Кукловод
Надежный падре Вальдесебро,
рассказывал с внутренним трепетом
о животных, живущих в дебрях,
о чудесах в благородной манере,
о Единороге благонравном
и птице Феникс, родившейся заново,
а также об Обезьяне славной.
Учёная, с навыками и сноровкой,
она служила одному Кукловоду.
Захотела однажды эта плутовка
пригласить животных на сходку,
показать эскапады этому сброду
и обезьянью свою природу
в отсутствии своего благодетеля.
Мёртвой прикинулась она для почина,
затем на тросе а ла Арлекино
плясала, делая сальто мортале,
и другие трюки в финале.
После многих благодарений,
подражая своему господину,
показывала в полумраке картины
аппаратом «La linterna magica».
Luego que la atención del auditorio
con un preparatorio
exordio concilió, segun es uso,
detrás de aquella máquina se puso;
y durante el manejo
de los vidrios pintados,
fáciles de mover a todos lados,
las diversas figuras
iba explicando con locuaz despejo.
Estaba el cuarto a oscuras,
cual se requiere en cosas semejantes;
y aunque los circundantes
observaban atentos,
ninguno ver podía los portentos
que con tanta parola y grave tono
les anunciaba el ingenioso Mono.
Todos se confundían, sospechando
que aquello era burlarse de la gente.
Estaba el Mono ya corrido, cuando
entró maese Pedro de repente,
e informado del lance, entre severo
y risueño le dijo: «Majadero,
¿de qué sirve tu charla sempiterna,
si tienes apagada la linterna?»
Perdonadme, sutiles y altas musas,
las que hacéis vanidad de ser confusas;
¿os puedo yo decir con mejor modo
que sin la claridad os falta todo?
Sin claridad no hay obra buena.
Объясняла она увлекательно
изображения различные.
Все наблюдали внимательно,
но не видели ничего необычного,
о чём говорила она артистично.
Гости были в недоумении, подозревая,
что это проказа очередная.
Но вдруг Обезьяна пришла в смущение,
когда мастер Педро вошёл неожиданно,
и тоном то ли сурового осуждения,
то ли с насмешкой отчуждения
сказал: «Глупая, есть ли смысл
в твоей болтовне,
если фонарь не светит в окне?»
Изящные музы, прошу извинения,
что вижу гордыню в вашем служении;
могу ли сказать вам в лучшей манере,
если нет ясности, то нет и меры?
Без ясности нет хорошего дела.
Fábula VII.
La campana y el esquilón
En cierta catedral una campana había,
que sólo se tocaba algún solemne día.
Con el más recio son, con pausado compás
cuatro golpes o tres solía dar no más.
Por esto, y ser mayor de la ordinaria marca,
celebrada fue siempre en toda la comarca.
Tenía ciudad en su jurisdicción
una aldea infeliz, de corta población,
siendo su parroquia una pobre iglesita
con chico campanario a modo de una ermita.
Y un rajado esquilón pendiente en medio de él,
era allí el que hacía el principal papel.
A fin de que imitase aqueste campanario
al de la catedral, dispuso el vecindario
que despacio y muy poco el dicho esquilón
se hubiese de tocar sólo en tal cual función,
y pudo tanto aquello en la gente aldeana,
que el esquilón pasó por una gran campana.
Muy verosímil es, pues que la gravedad
sople en muchos así por la capacidad.
dígnanse rara vez de despegar sus labios,
y piensan que con esto imitan a los sabios.
Con hablar poco y gravemente,
logran muchos opinión de hombres grandes.
Басня VII.
Большой колокол и маленький
Когда-то я слушал в кафедральном соборе
звон главного Колокола, стоя на хорах,
три или четыре удара отмерены,
темп их ударов казался умеренным.
Не было в городе громче звона,
извещавшего жителей всего региона.
У города этого была в подчинении
деревня бедная с небольшим населением.
В церквушке убогой двери открыты,
маленькая колокольня вроде скита,
разбитый колокол подвешен в ней,
что делало её ещё тесней.
Наконец, колокольня здешняя
была не похожа на кафедральную внешне,
колокол звучал в той же манере,
тише и с паузами равномерными.
Посему принимали люди селения
звон его как большого, без изменения.
Это правдоподобно, ибо вместо серьёзности
многие используют другие способности.
От них не услышишь порой и словца,
и думают, что похожи на мудреца.
Мало и серьёзно разговаривая,
некоторые добиваются репутации великих людей.
Fábula VIII.
El Burro flautista
Esta fabulilla,
salgo bien o mal,
me ha ocurrido ahora
por casualidad.
Cerca de unos prados
que hay en mi lugar,
pasada un Borrico
por casualidad.
Una flauta en ellos
halló, que un zagal
se dejó olvidada
por casualidad.
Acercóse a olerla
el dicho animal,
y dio un resoplido
por casualidad.
En la flauta el aire
se hubo de colar,
y sonó la flauta
por casualidad.
¡Oh!, dijo el Borrrico,
¡Qué bien sé tocar!
¿Y dirán que es mala
la música asnal?
Басня VIII.
Осёл флейтист
Я басню эту написал
к добру или к досаде,
и сам сейчас в неё попал
нечаянно.
В моём имении трава
обильем отличается,
на выпас мой забрёл Oсёл
нечаянно.
Там флейту обнаружил он
среди растений чайных,
её здесь мальчик потерял
случайно.
А вышеназванный Oсёл,
решив понюхать флейту,
вдруг фыркнул, мордою качая,
случайно.
Повеял воздух из ноздрей,
во флейту проникая,
и флейта нежно прозвучала
случайно.
— Ого! — воскликнул наш Oсёл, —
как хорошо играю,
но скажут, что ослиная
мелодия плохая!
Sin reglas del arte,
borriquitos hay
que una vez aciertan
por casualidad.
Sin reglas del arte, el que en algo acierta es por casualidad.
Есть правила в искусстве,
их должно соблюдать,
Oсёл же может ноту взять
случайно.
Без правил искусства тот, кто в чем-то прав,
оказывается прав случайно.
Fábula IX.
La Hormiga y la Pulga
Tienen algunos un graciso modo
de aparentar que se lo saben todo;
pues cuando oyen o ven cualquier cosa,
por más nueva que sea y primorosa,
muy trivial y muy fácil la suponen
y a tener que alabarla no se exponen.
Esta casta de gente
no se me ha de escaper, por vida mía
sin que lleve su fábula, corriente
aunque gaste en hacerla todo un día.
A la Pulga la Hormiga refería
lo mucho que se afana,
y con qué industrias el sustento gana;
de qué suerte fabrica el hormiguero,
cuál es la habitación, cuál el granero.
Como el grano acarrea
repartiendo entre todas la tarea,
con otras menudencias muy curiosas
que pudieran pasar por fabulosas.
si diarias experiencias
no las acreditasen de evidencias.
A todas sus razones
contestaba la Pulga, no diciendo
mas que éstas u otras tales expresiones:
«Pues ya…, sí…, se supone, bien…, lo entiendo…,
ya lo decía yo…, sin duda…, es claro…,
está visto: ¿tiene eso algo de raro?»
Басня IX.
Муравей и Блоха
Есть у людей такая манера,
увидев что-то или узнав, для примера,
притворятся, что всё им известно,
даже самое новое или чудесное,
считают это весьма тривиальным,
а потому слов не достойно похвальных.
Эта порода людей не ускользнёт от меня,
и я постараюсь поставить их в басню,
потрудиться над ней не жалко и дня,
изложить стараясь всё просто и ясно.
Однажды блоха Муравья спросила,
Много ль у него тяжёлых заданий
и чем добывает себе пропитание,
как устроен его муравейник
и много ли у амбара ступенек,
честно ли службу распределяли
и много других деталей,
что могло показаться едва ли
правдоподобным, если бы
ежедневные наблюдения
нам этого не подтверждали.
На все его объяснения
Блоха изрекала такие речения:
ну да, я всё понимаю, мне ясно,
я говорила уже, без сомнения,
нет ничего странного, согласна я.
La Hormiga, que salió de sus casillas
al oir estas vanas respuestillas,
dijo a la Pulga: «Amiga, pues yo quiero
que venga usted conmigo al Hormiguero.
Ya que con ese tono de maestra
todo lo facilita y da por hecho,
siquiera para muestra
ayúdenos en algo de provecho.»
La Pulga, dando un brinco muy ligero,
respodió con grandisímo resuello:
«¡Miren qué friolera!
¿Tanto piensas que me costaría?
Todo es ponerse a ello…
Pero… tengo que hacer… Hasta otro día.»
Para no alabar las obras buenas,
algunos las suponen de fácil ejecución.
Муравей, услышав пустые ответы,
почувствовав себя задетым,
вылез из будки сторожевой
и сказал ей: «Приглашаю со мной, подруга,
в муравейник спуститься,
как ментор, оказать нам услугу
и пропозициями поделиться.»
Блоха, слегка подпрыгнув,
ответила, запинаясь:
«Посмотрите, какая безделица!
Надо удостовериться…
Сколько времени это займёт у меня…
Вы не знаете? Я занята…
До нового дня.»
Чтобы не восхвалять добрые дела,
некоторые предполагают, что они легко совершаются.
Fábula X.
La Parietaria y Tomillo
Yo leí, no sé dónde, que en la lengua herbolaria
saludando a un Tomillo la yerba Parietaria
con socarronería le dijo de esta suerte:
«Dios te guarde, Tomillo, lástima me da verte,
que aunque más oloroso que todas estas plantas,
apenas medio palmo del suelo te levantas.»
El responde: «Querida, chico soy, pero crezco
sin ayuda de nadie. Yo sí te compadezco;
pues, por más que presumas, ni medio palmo puedes
medrar, si no te arrimas a una de esas paredes.»
Cuando veo yo algunos que de otros escritores
a la sombra se arriman, y piensan ser autores
con poner cuatro notas, o hacer un prologuillo,
estoy por aplicarles lo que dijo el Tomillo.
Nadie pretenda ser tenido por autor sólo con
poner un ligero prólogo, o algunas notas a libro ajeno.
Басня X.
Теменная трава и Тимьян
У трав есть язык свой, читал я где-то,
на нём Трава теменная порой первоцвета
сказала Тимьяну с ревнивой насмешкой:
«Храни тебя Бог и расти успешно,
такой душистый, в ярком наряде,
но ты не вырос ни на пол пяди.
Тимьян отвечал: «Пока я ребёнок, но подрастаю,
никто не поспешествует мне, дорогая.
Тебе я советую, ты можешь хвалиться,
но, вырастая,
придётся к стене тебе прислониться.»
Когда я вижу иных писателей,
в тени прозябающих, но старательно
заметки пишущих и предисловия,
себя к авторскому относя сословию,
но на самом деле они профаны,
к ним отношу я слова Тимьяна.
Никто не претендует на звание автора,
просто добавив небольшое предисловие
или несколько примечаний к чужой книге.
Fábula XI.
Los dos Conejos
Por entre unas matas,
seguido de perros,
(no diré corría),
volaba un conejo.
De su madriguera
salió un compañero
y le dijo: «Tente
amigo, ¿qué es esto?».
— ¿Qué ha de ser?, responde,
sin aliento llego…
dos pícaros galgos
me vienen siguiendo.
— Sí, replica el otro,
Por allí los veo…
Pero no son galgos.
— ¿Pues qué son? — Podencos.
— ¿Qué, ¿podencos dices?
— Sí, como mi abuelo.
— Galgos y muy galgos.
Bien visto lo tengo.
— Son podencos; vaya,
que no entiendes de eso.
— Son galgos, te digo.
— Digo que podencos.
Басня XI.
Два Кролика
Собаки бежали
между кустами,
а кролик спасался
большими прыжками.
Из своего логовища
вылез товарищ,
— Что случилось, дружище,
от кого убегаешь?
— Вот что было! — беглец отвечал,
не переводя дыхание, —
гнались за мною борзые
в смертельном состязании!
— Да, — ответил другой, —
вижу свору собак плюгавых,
но не борзые они,
— А кто же? — Это легавые.
— Что? Говоришь, легавые?
Ещё дедушка меня учил:
борзые, очень даже борзые!
Я вижу этих собак вертлявых.
— Легавые, узнаю по их худобе,
ты этого не понимаешь!
— Они борзые, говорю тебе.
— А я говорю, что легавые.
En esta disputa
llegando los perros,
pillan descuidados
a mis dos conejos.
Los que por cuestiones
de poco momento
dejan lo que importa,
llévense este ejemplo.
No debemos detenernos en cuestiones frivolas,
olvidando el asunto principal.
Во время этой риторики
прибежали собаки
и схватили беспечных
двух моих Кроликов.
Кто важному не уделяет внимания
ради незначительных дел,
пусть возьмут в назидание
то, что я подсмотрел.
Мы не должны останавливаться
на легкомысленных вопросах, забывая о главном.
Fábula XII. Los Huevos
Más allá de las islas Filipinas
hay una que ni sé cómo se llama,
ni me importa saberlo, dónde es fama
que jamás hubo casta de gallinas,
hasta que allá un viajero
llevó por accidente un gallinero.
Al fin tal fue la cría, que ya el plato
más común y barato
era de huevos frescos: pero todos
los pasaban por agua (que el viajante
no enseñó a componerlos de otros modos).
Luego de aquella tierra un habitante
introdujo el comerlos estrellados.
¡Oh, qué elogios se oyeron a porfía
de su rara y fecunda fantasía!
Otro discurre hacerlos escalfados…
¡Pensamiento feliz! …, otro, rellenos…
Ahora sí que están los huevos buenos:
uno después inventa la tortilla;
y todos claman ya,!que maravilla!
No bien se pasó un año.
Cuando otro dijo: «Sois unos petates:
yo los haré revueltos con tomates.»
Y aquel guiso de huevo tan extraño,
con que toda la isla se alborota,
hubiera estado largo tiempo en uso,
a no ser porque luego los compuso
un famoso extranjero a la hugonota.
Басня XII. Яйца
Островов на Филиппинах немало,
на одном, с именем неизвестным,
мне не интересным, скажу вам честно,
куриц никогда не бывало,
пока один пилигрим бесприютный
не привёз курятник на остров, попутно.
Курицы неслись с такой быстротой,
что яйца стали дешёвой едой,
но путник не дал жителям острова
ни единого способа готовить их просто,
и яйца ели сырыми вдосталь.
Потом один островной обитатель
завёл обычай есть курятину.
О, как хвалили его фантазию
за этот пример разнообразия.
Другой предложил варёные яйца.
Счастливая мысль! … Всем это нравится.
Ещё один житель готовил омлет,
и все закричали: отличный обед!
Не прошло и полгода, когда
один обыватель сказал: «Ерунда!»,
и омлет с томатами его был ответ.
Но блюдо это вызвало отторжение,
и не было в употреблении,
ибо готовил его гугенот иноземный
с перцем и солью отменно.
Esto hicieron diversos cocineros:
pero ¡qué condimentos delicados
no añadieron después los reposteros!
Moles, dobles, hilados,
en caramelo, en leche,
en sorbete, en compota, en escabeche.
Al cabo todos eran inventores,
y los últimos huevos, los mejores.
Mas un prudente anciano
les dijo un día: «Presumís en vano
de esas composiciones peregrinas.
¡Gracias al que nos trajo las gallinas!»
¿Tantos autores nuevos
no se pudieran ir a guisar huevos
más allá de las islas Filipinas?
No falta quien quiera pasar por autor original,
cuando no hace más que repetir con corta diferencia
lo que otros muchos han dicho.
Что только ни делали повара,
сколько изысканных приправ
добавляли в блюда кондитеры!
Цельные, резанные, в карамели,
шербетом или маринадом пропитаны,
и что-то лучше придумать хотели.
Но однажды старик рассудительный
сказал: «Напрасно гордитесь вы
рецептами чужестранцев,
скажите спасибо тому посланцу,
кто до острова смог добраться.»
Неужели такое множество авторов
не могло отправиться готовить яйца
подальше от Филиппинских островов?
Нет недостатка в тех, кто хочет сойти
за первоначального автора, когда он просто повторяет
с небольшой разницей то, что говорили многие другие.
Fábula XIII. El Pato y la Serpiente
A orillas de un estanque,
diciendo estaba un Pato:
«¿A qué animal dió el cielo
los dones que me ha dado?
Soy de agua, tierra y aire:
cuando de andar me canso,
si se me antoja, vuelo;
si se me antoja, nado.»
Una Serpiente astuta
que le estaba escuchando,
le llamó con un silbo,
y le dijo: “¡Seo guapo!
No hay que echar tantas plantas;
pues ni anda como el gamo,
ni vuela como el sacre,
ni nada como el barbo.
Y así tenga sabido
que lo importante y raro
no es entender de todo,
sino ser diestro en algo.»
Mas vale saber una cosa bien, que muchas mal.
Басня XIII. Утка и Змея
На берегу пруда
так иногда рассуждала Утка:
«Какой ещё твари дарило небо,
столько талантов потребных?»
«Обитаю я в разной среде,
иду по земле, плыву на воде,
а когда захочу, полечу,
мне место найдётся везде.»
Змея в это время была недалече,
и, подслушав утиные речи,
окликнула птицу свистом
и сказала: «Хвалишь себя без смысла!
Да, ты славно в небе порхаешь,
но как сокол-балабан не летаешь,
не можешь бежать как олень смятенный
и плыть как рыба усач-марена».
Хочешь узнать суть морали?
всё уметь ты сможешь едва ли,
поставь себе во главенстве
чем-то одним владеть в совершенстве.
Лучше владеть одним делом хорошо, чем многими плохо.
Fábula XIV. El Manguito, el Abanico y el Quitasol
Si querer entender de todo
es ridícula presunción,
servir sólo para una cosa
suele ser falta no menor.
Sobre una mesa cierto día
dando estaba conversación
a un Abanico y a un Manguito
un paraguas o Quitasol;
y en la lengua que en otro tiempo
con la olla el caldero habló
a sus compañeros dijo:
«!Oh qué buenas alhajas sois!
Tú, Manguito, en invierno sirves;
en verano vas a un rincón.
Tú, Abanico, eres mueble inútil
cuando el frío sigue al calor.
No sabéis salir de un oficio.
Aprended de mí, pese a vos;
que en el invierno soy paraguas;
y en el verano, quitasol.»
Suele ser nulidad el no saber más que una cosa
y el extremo opuesto de saber muchas, pero todas mal.
Басня XIV. Муфта, Опахало и Зонт
Если желание всё знать —
смешное самомнение,
то одному делу служение —
не меньшее заблуждение.
На столе лежали однажды,
и вели разговор для куража
с Муфтой и Опахалом
большой или маленький зонты;
на языке, на котором когда-то
говорил с горшком для салата,
сказал большой Зонт витиевато:
«О, какие дорогие предметы!
Ты, Муфта, верно зимою служишь,
и лежишь без дела в чулане летом.
Ты, Опахало, станешь ненужным,
когда холодом воздух остужен.
Вам не дано менять назначение.
Урок преподам вам, есть в этом нужда:
зимой бережёт малый зонт от дождя,
а летом большой — по усмотрению.
Обычно проигрывает тот, кто не владеет более,
чем одним делом, и противоположная крайность —
владеть многими ремёслами, но всеми плохо.
Fábula XV. La Rana y el Renacuajo
En la orilla del Tajo
hablaba con la Rana el renacuajo,
alababan las hojas, la espesura
de un gran cañaveral y su verdura.
Mas luego que del viento
el ímpetu violento
una caña abatió, que cayó al río,
en tono de lección dijo la Rana:
«Ven a verla, hijo mío:
por de fuera muy tersa, muy lozana,
por dentro toda fofa, toda vana.»
Si la Rana entendiera poesía,
también de muchos versos lo diría.
¡Qué despreciable es la poesía de mucha hojarasca!
Басня XV. Лягушка и Головастик
На берегу реки Тахо
в зелёной гуще
говорил с Лягушкой
заморыш растущий.
Хвалили они тростник и зелень,
но неожиданно бурный ветер
наклонил его вмиг
и сломал прибрежный тростник,
повалив на землю.
Лягушка менторским тоном сказала:
«Иди, мой сын, посмотри,
тростник оказался рыхлым внутри,
хотя снаружи пышный и гладкий,
внутри он пустой, в этом разгадка.»
Если б лягушка поэзию знала,
Она бы о многих стихах так сказала.
Как презренна поэзия с большим количеством мусора!
Fábula XVI. La Avutarda
De sus hijos la torpe Avutarda,
el pesado volar conocía,
deseando sacar una cría
más ligera, aunque fuese bastarda.
A este fin muchos huevos robados
de alcotán, de jilguero y paloma,
de perdiz y de tórtola toma,
y en su nido los guarda y los mezclados.
Largo tiempo estuvo sobre ellos;
y aunque hueros salieron bastantes
produjeron por fin los restantes
varias castas de pájaros bellos.
La Avutarda mil aves convida
por lucirlo con cría tan nueva;
sus polluelas cada ave se lleva,
y hete aquí la Avutarda lucida.
Los que andáis empollando obras de otros,
sacad, pues, a volar vuestra cría.
Ya dirá cada autor: «Esta es mía»;
y veremos qué os queda a vosotros.
Muy ridículo papel hacen los plagiarios
que escriben centones.
Басня XVI. Дрофа
Однажды Дрофа неуклюжая,
увидя, как птенцам тяжело
взлетать и вставать на крыло,
захотела потомство, пусть ей и чуждое.
С этим умыслом яйца украла
у ястреба, щегла и голубки,
у горлицы, куропатки и утки
и в своём гнезде их смешала.
Сидела долго на яйцах в гнезде,
и наконец дождалась Дрофа,
хотя была и с пустотой скорлупа,
рожденья птенцов в родовой пестроте.
Затем она многих птиц приглашает
и хвалится новым потомством,
не стесняясь своего вероломства,
а птицы своих цыплят забирают.
Кто высиживает чужие творения
и потом выпускают их полетать,
скажет автор любой: «Чужое не брать!»,
и увидим, что останется от его сочинений.
Очень смешную роль играют плагиаторы,
которые пишут компиляции.
Fábula XVII. El Jilguero y el Cisne
«Calla tú, pajarillo vocinglero,
(dijo el cisne al jilguero):
¿A cantar me provocas, cuando sabes
Que de mi voz la dulce melodía
nunca ha renido igual entre las aves?»
El jilguero sus trinos repetía,
y el cisne continuaba: “¡Qué insolencia!
¡Miren cómo me insulta el musiquillo!
si con soltar mi canto no le humillo,
dé muchas gracias a mi gran prudencia.»
«¡Ojalá que cantaras!
(le respondió por fin el pajarillo):
¡Cuánto no admirarías
con las cadencias raras
que ninguno asegura haberte oído,
aunque logren más fama que las mías!…»
Quiso el cisne cantar, y dio un graznido:
¡Gran cosa! Ganar crédito sin ciencia,
y perderle en llegando a la experiencia.
Nada sirve la fama, si no corresponden las obras.
Басня XVII. Щегол и Лебедь
Щебетал Щегол рулады
не для пернатых, а для услады.
Увидев Лебедя, он подлетает
и спеть что-нибудь ему предлагает.
«Замолчи, существо болтливое, —
сказал Лебедь Щеглу сварливо, —
внушаешь мне желание петь,
но голос мой не для мелодий,
как птички, не могу я свистеть,
тем более распевать рапсодии».
Щегол повторял свои трели,
пытаясь достичь своей цели.
Но Лебедь воскликнул: «Какая наглость!
Твоя болтовня для меня оскорбление,
тебя не обижу отказом от пения,
благодари лучше мою щедрую благость».
«Хочу я, чтобы ты запел! —
наконец отвечала птичка, —
говорят, что пение твоё гармонично
с каденциями редкими и яркими,
а голос твой звучит необычно!…»
Хотел Лебедь запеть, но получилось карканье.
Большое дело! Иметь успех без обучения
и утратить его, на опыте добиваясь умения.
Ничто не служит славе, если не соответствует делам.
Fábula XVIII. El Caminante y la Mula de alquiler
Harta de paja y cebada
una mula de alquiler
salía de la posada;
y tanto empezó a correr,
que apenas el caminante
la podía detener.
No dudo que en un instante
su media jornada haría;
pero algo más adelante
la falsa caballería
ya iba retardando el paso.
«¿Si lo hará de picardía?…
¡Arre!… ¿Te paras? Acaso
metiendo la espuela… Nada.
Mucho me temo un fracaso…
Esta vara que es delgada…
Menos… Pues este aguijón…
Mas ¿si estará ya cansada?
Coces tira… y mordiscón.
Se vuelve contra el jinete:
¡Oh, qué corcovo, qué envión!
Aunque las piernas apriete…
Ni por esas… ¿Voto a quién?
Barrabás que la sujete…»
Басня XVIII. Путник и наёмный Mул
Насытившись ячменём и соломой,
выбежал наёмный мул
из постоялого дома,
когда путник уснул,
с такой быстротой,
что поймать было трудно
мула блудного.
На ловлю его ушло бы полдня,
удалялся всё дальше скакун-беглец,
путник кричит, угощеньем маня,
и замедлил он шаг, будто дразня.
«А если играет со мной хитрец?
Стой! … Остановился. Вот случай
шпоры надеть, чтобы тебя унять,
или взять тонкую палку лучше,
чтобы тебя отхлестать…»
Но мул продолжает упрямиться,
брыкается… кусается!
И всаднику сопротивляется!
И как толкается! Кого позвать?
Наконец он идёт по дороге!
У путника подгибаются ноги.
Por fin dio en tierra…»! Muy bien!
¿Y eres tú la que corrías?…
¡Mal muermo te mate, amén!»
No me fiaré en mis dias
De mula que empiece haciendo
Semejantes valentías.»
Después de este lance, en viendo
que un autor ha principado
con altisonante estruendo,
al punto digo: «Cuidado,
tente, hombre, que te has de ver
en el vergonzoso estado
de la mula de alquiler!»
Los que empiezan elevando el estilo, se ven tal precisados
a humillarle despues demasiado.
«А сейчас ты зачем пустился вскачь?
Пусть сап тебя погубит, аминь!
Не доверю себя в эти дни
мулу, которого невозможно запрячь,
и как управлять приказами
мулом проказливым?»
Позже, описав этот случай тревожный,
автор тут же сказал: «Осторожно!
Прими, человек, во внимание,
Что в позорном был мул состоянии,
это понять не сложно!»
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.