Бесплатный фрагмент - Лишённый имени

Глава 1. Приговор

Я расскажу вам о своих приключениях в другом мире…

С чего бы начать?

С того, как встретил самую настоящую эльфийку, а она чуть меня не съела. Как лишился имени, отчего навсегда потерял волшебную силу, которой никогда и не имел. Или как вместе с неожиданными союзниками победил злобного архимага, тянувшего силы из разумных?

Вот вы скажите — «Что за бред?! Как можешь ты — целый кандидат и старший научный сотрудник верить в эдакую чушь?». Наверное, вы будете правы, я бы вот и сам себе никогда не поверил.

Впрочем, я не стану утомлять вас мой дорогой читатель долгими россказнями о работе учёных, мне в той жизни хватило её сполна. Не поведаю я вам, как и зачем мы открыли портал в другой мир, потому, что посторонним этого точно знать не следует. В общем, вы услышите мою историю не с самого начала…

***

— Юрий Андреевич, я пуст! — сквозь грохот выстрелов, услышал я голос Коли.

Не поворачиваясь, я проорал в ответ:

— Колька, уматывай отсюда!

Я полоснул короткой очередью по высунувшейся из-за угла твари. Её уродливую голову буквально разнесло, и тело рухнуло на бетонный пол. Из мертвого чудовищ растекалась лужа голубоватой жижи.

— Бегите, мы их здесь задержим, — снова прокричал я, не оборачиваясь назад.

У меня оставалось ещё три полных магазина и три патрона в этом. Ещё пистолет с двумя обоймами. Я зло матюгнулся на самого себя. Как же я теперь жалел, что пропускал занятия на стрельбище.

Под грохот очередей из машинного зала раздался грозный, то ли рёв, то ли вой.

— Ща попрут… — во внезапно повисшей тишине произнёс Георгич, его белый халат весь был вымазан в голубой крови тварей.

Я сменил опустевший магазин. Как говорил, командир в армейке — «если мы не стреляем, мы перезаряжаемся». Я глянул на забрызганные синей жижей бетонные стены. Сейчас в красном мерцающем свете, они выглядели особенно зловеще.

Всего секунду спустя, из-за угла высунулась уродливая голова, потом ещё и ещё. Я, не останавливаясь, палил по рвущейся с той стороны массе чудовищ. Определить, что они собой представляли, оказалось совсем непросто, то ли крабо-осьминоги, то ли рако-каракатицы. Твари пёрли прямо по телам своих погибших и живых собратьев, давя их без всякой жалости.

Я стрелял, стрелял и стрелял, даже возьми я калаш в руки первый раз, не попасть, я бы вряд ли смог. Весь коридор уже был завален трупами, а монстры всё не кончались.

— Андреич! — меня окрикнул Корнеев, наш безопасник. — Оставь калаш и бегом к изделию! Надо закрыть портал… — он тыкал в меня ключом.

— Лучше вы… — ответил я, стараясь перекричать грохот выстрелов.

— Нет! Я здесь прикрою, ты мажешь!

Да, как тут промахнуться-то?!

Я секунду колебался. Потом положил на пол рядом с двумя полными магазинами, опустевший АКМ и рванул назад по коридору. На бегу я проверил свой пистолет и чуть завозился, вводя код в терминал, расположенный на двери в обходную галерею.

Вдруг меня кто-то толкнул.

— Колька, ты, что тут делаешь, мать твою?! Вали отсюда, — я продолжал материться, пытаясь скользкими от крови руками набрать код.

— Девчонок наверх отправил, мне места в лифте не хватило. Давайте уж вместе! — проорал он, перекрикивая визг чудовищ и грохот очередей.

— Идиот, я иду изделие активировать, — голос мой предательски дрогнул.

— Нормально, ща как дербалызнет! — попытался изобразить веселье он.

Я наконец-то смог ввести комбинацию, и дверь отскочила в сторону, пропуская нас в галерею — длинный коридор, отделанный сероватыми пластиковыми панелями. В левой стене были проделаны окна, забранные бронестёклами.

Галерея шла вокруг всего машинного зала. Лестница на нижний уровень находилась, с другой стороны — в самом конце коридора. Я на секунду задержался, чтобы выглянуть вниз.

Посреди огромного помещения мерцала зловещим тёмно-фиолетовым сиянием мутная гладь портала, из которой, давя друг друга, лезли всё новые и новые твари. Я матюгнулся и рванул по галерее. Коля последовал за мной.

***

— Заключённый номер два восемь один три восемь шесть, статья триста восемнадцатая, пункт «б» — произнёс парень, встав с узких нар во всю длину его одиночки.

У открывшейся только что металлической двери стояли двое в незнакомой форме. У обоих на поясе висели короткие огненные хлысты, скрученные в кольцо. Тот, что был повыше ростом, глумливо улыбнулся и кивнул, указывая на коридор.

Парень шагнул к ним, протягивая руки. Те, вместо того чтобы надеть кандалы, скрутили его, заломив локти за спину. Только после этого на нём защёлкнули наручники. Потом те двое проверили номер ошейника-блокиратора и повели к лестнице.

У рунной решётки они остановились, впечатав заключённого в стену. Один охранник держал, а другой отпер дверь. Надзиратель вышел на лестничную клетку, затем обернулся к заключённому, которого напарник выволок туда же.

Потом долго спускались. Явно дольше, чем должны были идти до первого этажа. Оказавшись в подвале, охранники впихнули парня в крохотную камеру, больше похожую на шкаф. Наручники с него снять даже и не подумали. Стоило двери закрыться, как заключённый три восемь шесть оказался в полной темноте и тишине.

Сколько прошло времени, он не знал, но дверь открылась и его грубо вытащили наружу, а потом, так же как раньше, повели по коридору, явно вырубленному в сплошной скале.

Они прошли совсем чуть-чуть и оказались у дверей укреплённой вязью незнакомых рун. Один из надзирателей распахнул створку, а второй с силой втолкнул парня в освящённый магическими фонарями зал. Он кубарем покатился по каменному по́лу.

— Заключённый номер два восемь один три восемь шесть Иван Кошкин — усталым голосом произнёс государев человек в форме сыскного приказа. — Вы обвиняетесь в убийствах, причинении вреда здоровью и сговоре с целью преступления — это сыскарь прочитал на листке, который вытащил из толстой пачки, лежавшей на столе перед ним. — Вы приговорены к лишению имени. — Парень с трудом поднялся на ноги и, выпрямившись, посмотрел на сыскаря. — Ваше прошение о замене наказания на смертную казнь суд не удовлетворил — всё тем же скучным голосом продолжил тот. — В связи с этим сегодня — в лето две тысячи пятьдесят четвёртое от Рождества Господа нашего, девятнадцатого числа пятого месяца вы будете лишены имени. Перед тем как приговор будет приведён во исполнение, я повторно спрашиваю, признаёте ли вы себя виновным в убийстве Ксении Лопухиной?

— Я Ксюшу… — он осёкся — да было… — продолжил заключённый.

— Может, хватит?

— Да, пошёл ты! — вдруг зло сплюнул парень.

Один из стоявших сзади охранников тут же с силой ударил его хлыстом по спине. Иван скривился от боли, но промолчал.

— Есть ли у вас, ещё что сказать, перед приведением приговора в исполнение? — всё так же скучно произнёс сыскарь.

— Нет…

Парню снова заломили руки за спину и поволокли в дальний конец зала. Через ещё одни рунные двери они попали в небольшую комнату, на по́лу, здесь зловещими тёмно-фиолетовыми сполохами мерцал сложный магический круг. Отсветы его бегали по дикому камню стен и людям, стоявшим вдоль них.

Парень с ужасом смотрел на всполохи, не в силах отвести взгляд. Один из охранников грубо сказал:

— Шагай…

Парня прошиб холодный пот. Он медлил, уставившись на круг. Колени его дрожали.

Надзиратель вдруг с силой подсёк его, одновременно с этим ловко, явно давно отработанным движением, толкнул вперёд, и парень полетел в переливающееся сияние…

***

Я бежал по галерее. Красный свет аварийных ламп смешивался с жуткими фиолетовыми отблесками портала. Они плясали на стенах, создавая нереальную атмосферу. Мне чудилось, что блики складываются в какие-то знаки.

Думать об этом времени не было. Я еле дышал и поминутно отплёвывался.

БАХ!

Что-то с силой ударило в бронестекло. Ещё удар, третий, четвёртый!

— Ходу! — крикнул я Коле, который отстал от меня, кажется, глядя в одно из окон.

Я припустил быстрее, удары приближались. Коля бежал чуть позади. Я на мгновение обернулся, чтобы поторопить его, и в этот момент окно лопнуло. В галерею хлынул поток осколков.

В мечущемся свете, мне показалось, что это искры. Словно в замедленной съёмке они полетели в сторону Коли. Парень инстинктивно попытался закрыться руками, от несущихся на него стекляшек, и тут же в галерею ворвалось что-то.

Это был полупрозрачный коготь, еле видимый среди осколков. Он ударил парня, а потом отскочил обратно. Коля полетел к стене. Я рванулся к раненому и, упав на колени, стал осматривать. Из крупной дыры в правой половине грудной клетки струёй вытекала кровь, на белом халате стремительно расползалось красное пятно.

Коля посмотрел на меня мутнеющим взором и прохрипел:

— А интересный эксперимент у нас получи…

Он затих. Глаза его закатились.

Меня всего трясло, гнев захватил всё моё существо. Я хотел подскочить к разбитому окну и пристрелить эту дрянь. Я не успел встать, как коготь ударил снова, на этот раз, попав в стену и разворотив пластиковые панели. Он почему-то задержался, то ли застряв, то ли ещё чего.

Потянуло палёным. Из машинного зала донёсся рёв, полный боли и ярости. Я инстинктивно рухнул на пол. Прямо в лужу крови.

Коготь был всё ещё здесь, я перевернулся, выхватил пистолет и разрядил всю обойму в лапу твари. Пули прошили полупрозрачную плоть, оставляя синие дыры, из которых полилась голубая кровь. Медь вместо железа, механически отметил я.

Я вскочил и рванул дальше по галерее. Чудовище продолжало реветь. Из того места, где его коготь вонзился в стену, валил дым. Аварийный свет мигнул и погас.

— Не суй пальцы в розетку, идиотина! — зло проорал я и тут же пожалел, потому что сбил дыхание и бежать стало тяжелее.

Я нёсся, виляя, как заяц, тварь в машинном зале пришла в неистовство и молотила своими когтями по стенам и стёклам. Лупила тварь так сильно, что, казалось, сотрясался весь подземный комплекс. То тут, то там лопались бронестёкла. В галерею летели потоки осколков.

Мне показалось, что я бежал целую вечность. Хотя здесь вряд ли было дальше полукилометра.

На другой стороне нашлась такая же дверь, как и та, через которую вошёл. Код я помнил наизусть, но дрожащими, скользкими от крови пальцами не попадал по кнопкам. Наконец, мне удалось набрать нужную комбинацию, и дверь открылась, пропуская меня на лестницу.

Стоило войти, как створка её захлопнулась и наступила полная темнота. Основное освещение вырубил электромагнитный импульс при открытии портала. Резервное электропитание же сослужило нам добрую службу. Тварь попала когтем в кабель и мало ей явно не показалось.

Я вытащил из нагрудного кармана ручку-фонарик и, светя ей, кинулся вниз по лестнице. Я бежал как умалишённый, один пролёт, два, площадка, ещё один, два, ещё площадка…

Удары здесь слышались еле-еле, больше чувствовалось, как вибрирует стена, за которую я придерживался рукой. Когда лестница кончилась, я оказался на пятачке немного большего размера, перед ещё одной дверью.

Мне стоило немалых усилий отпереть её. Руки дрожали. Ключ скользил в них. Наконец, я с грехом пополам вставил его в скважину и трижды повернул по часовой стрелке, дождался щелчка и сделал пять оборотов в обратную сторону.

Замок лязгнул, и дверь открылась. Я оказался в длинном абсолютно пустом коридоре. Сейчас я ничего не видел, но отлично помнил, бетонные стены и потолок.

Темнота здесь стояла непроглядная, но заблудиться я бы вряд ли смог — ход был прямым. Я со всех ног рванул по нему. Фонарик я выключил, экономя заряд батареи. Удары здесь ощущались намного сильнее, и коридор сотрясался, словно его била мелкая дрожь.

Я споткнулся и кубарем полетел по бетонному по́лу. Порядком расшибся, по лицу текло что-то тёплое, но я, нащупав рукой стену, поднялся и похромал дальше.

Сил уже не было. Дыхание спёрло. В боку кололо.

Матеря все съеденные за жизнь булочки и макароны, я нёсся по коридору. Казалось, бежать я больше не мог, но умудрялся как-то заставить себя, стараясь, как можно ярче представить, что случится, если твари прорвутся наверх. Перед глазами вставали растерзанные трупы и разрушенные дома, превратившиеся в ловушки для их обитателей.

Сосредоточившись, я представил Лену и детей на пляже в тот страшный день, когда над ними рассы́пался кассетный боеприпас. Эта картинка вызвала дикую ярость, а та дала силы, и я бросился дальше по коридору.

Я бежал, как умалишённый, пока с разгону не впечатался в дверь. Удар был так силён, что вышиб из меня дыхание. По спине пробежала холодная змейка: «А вдруг я разбил фонарик». Я завозился, доставая его, но тот оказался цел.

Дверь запиралась на механический кодовый замок. Комбинацию клавиш я помнил наизусть и легко набрал её. Раздался щелчок, и я шагнул в небольшую комнатку, расположенную точно под порталом. Я прекрасно помнил её серые стены, нависающий куполообразный потолок и металлический цилиндр в центре.

Сейчас клетушку освещали фиолетовые всполохи. Они проникали сюда через широкую трещину в потолке. Оттуда словно бы торчал край мутного марева портала.

Я принялся читать молитву и ползком, чтобы не задеть завесы, двинулся к цилиндру. Расстояние было плёвым, но я видел, как сверху наползает мерцающий студень. Всего несколько секунд и вот оно изделие.

Система управления находилась у него на верхнем торце. Мне ничего не оставалось, и я, повернувшись набок, с силой толкнул цилиндр. Не с первого раза, но мне удалось наклонить изделие. Оно с грохотом повалилось набок и немного откатилось.

Молясь, я прополз ещё несколько метров, с ужасом глядя, на то, как марево медленно спускается, словно течёт из трещины. Добравшись до изделия, я замешкался. Мне вспомнилась судьба самоубийц.

Секунды ползли, а я медлил… По лицу разливался мерзкий холодный пот, во мне всё застыло. Даже воспоминания о том страшном дне выцвели. Я весь трепетал от страха. Я боялся смерти…

Я протянул руку и проверил пистолет, выкинул пустую обойму и вставил новую. Нашёл на поясе аптечку.

Мне удалось отвлечься, и в голову пришла мысль: ещё чуть-чуть, один маленький шажок и мы с Леной снова будем вместе…

Я сосредоточился и стал повторять слова молитвы.

— Да воскреснет Бог…

Вставил ключ.

— Да расточатся враги его…

Набрал первый код.

— Да бежáт от лица его, ненавидящие его…

Повернул ключ.

— Яко исчезает дым, да исчезнут…

Набрал второй код

— Яко таит воск от лица огня, тако да погибнут, беси от лица любящих Бога..

Ещё поворот ключа.

— И знаменую…

В этот момент, инициирующие заряды взорвались. Энергия прошла сквозь металлические «линзы» и сжала плутониевые полусферы, мгновенно создав критическую массу, запустившую реакцию синтеза.

— …щихся крестным знамением…

Всё потонуло в невероятно ярком белом свете, словно загорелось новое солнце.

Вдруг оказалось, что я гляжу на себя со стороны. Вижу, как мгновенно обратился в прах. Я стоял и смотрел, как неумолимое термоядерное пламя разнесло бетон и испарило прорвавшуюся в наш мир нечисть. Как свет пошёл дальше, выжигая подземный комплекс, очищая его, освобождая всех, кто здесь остался.

Я с удовольствием наблюдал, как рухнули перекрытия, хороня под тоннами породы саму возможность того, что чудовища, прорвутся наверх.

Я перевёл свои новые свободные глаза на фиолетовое марево. Оно корчилось в термоядерном пламени, словно пыталось уползти, защититься, но спасения не было.

Я подумал: «Ну, вот и всё, наконец-то мы будем вместе» — но в этот момент откуда-то пришёл, нет, не голос, уверенность: «для тебя ещё есть работа, придётся подождать…»

Тут марево вдруг сжалось в крохотный шарик, из которого, мгновение спустя, вырвались протуберанцы всё того же жуткого фиолетового оттенка. Я с ужасом наблюдал, как одно из этих омерзительных щупалец метнулось ко мне. Я попытался уйти, увернуться, но оказалось поздно.

Протуберанец зацепил меня и с бешеной скоростью потащил к стремительно сокращающемуся фиолетовому комку. Всего миг спустя я попал в пустоту

Мгновение темноты, словно кто-то играл с выключателем, и я вновь очутился в комнатушке, заполненной фиолетовыми бликами. Только я теперь был кем-то другим.

Тот, иной я, слышал пение, хор негромко, равномерно вытягивал заунывную мелодию. От этого звука меня раздирала невыносимая запредельная боль. Из него… нет из меня. Из самого средоточия наших душ, что-то вырвали. Я бешено метался, сопротивляясь, но фиолетовые блики плотно держали.

Руки оказались скованы за спиной. В голову стремительно вливалась мучительная муть, я пытался кричать, но не мог. Боль становилась всё сильнее, разрывая всё моё существо.

Откуда-то, словно издалека вдруг стали появляться картинки.

Его, то есть здешнего меня раньше звали Иваном.

Вот он, то есть мы, нет я… дома. В большом, красивом особняке, там трудятся слуги. А ещё у здешнего меня целая толпа братьев и сестёр родных, двоюродных и даже троюродных. Они год за годом растут вместе. Все равны, все счастливы.

Вот здешний я уже старше и среди детей избраны первый, второй и третий наследники рода, но я — не один из них. Тот парень, который я, вообще мало чем выделяется на фоне остальных. Средний в учёбе, почти не способен к магии, только рукопашный бой даётся лучше, чем другим, но на что он здесь…

Стоп, какой ещё на хрен магии… Её же не существует! Это я… я — Виктор Андреевич — старший научный сотрудник НИИ №186 кричу, как сумасшедший, но крик мой тонет в наплывающих воспоминаниях.

Вот идёт время, я то есть он оканчивает самую обычную школу, скоро ему отправляться в академию, как и остальным аристократам. Здешний я не сильно-то этому рад. У него оценки так себе, да и магическая сила только на бумаге, не то, что у других.

Вот он тот страшный день. Отец приходит ко мне сам, невероятная редкость. Глава рода давно не обращает внимания на сына. Он долго говорит о чём-то.

Потом следует провал.

Затем почему-то был суд, совсем короткий два — заседания и Медногорская каторга для одарённых. Та самая, откуда не возвращаются. Малахит Медной горы вытягивает из людей жизненную силу, и прожить в подземельях дольше пяти лет не удавалось ещё никому.

На каторге мало охраны, надзирателям интересно, только то, чтобы все выходили на работу, и каждый сдавал норму малахита. Если кто-то отказывается трудиться, его помещают в магическую оболочку, через которую не передать ни еды, ни воды, и приковывают к стене.

Что происходило в жилых помещениях после отбоя, надзирателей не интересовало, пока зе́ков не осталось слишком мало. Значит, упала выработка малахита и не видать охране премии.

Вот тогда расследование оказалось очень простым и быстрым. Здесь отбывал наказание всего один заключённый с подтверждёнными навыками рукопашного боя, и блокировка магии ему лишь помогала.

Здешний я, и правда, был виноват в ранениях и даже паре смертей. Но он никогда не лез в драку сам. Будь расследование хоть чуточку справедливым, обвинить его ни в чём бы не смогли.

Всем, оказалось, плевать на то, что тот здешний я защищался. Вокруг этой истории организовали огромную шумиху. Меня теперь звали «Медногорским мясником».

Убитых, представили безобидными овечками, и вместо лёгкой смерти здешнему мне предстояло лишение имени, наказание, хуже которого в этом мире не существовало.

Во время этого ужасного обряда человека раз и навсегда лишали способности к волшебству. Для местных это было тоже, что для нас лишиться глаз, ушей и рук. Хуже того лишённый продолжал накапливать магическую силу, но тратить её больше не мог, что доставляло ему страдания, избавить от которых было уже невозможно.

Картинки больше не наплывали. Всё вдруг стало удивительно чистым. Боль пропала. Я с трудом разлепил глаза, но почему-то вокруг больше не было того жуткого фиолетового света. По комнате разлилось мягкое белое сияние.

Пение остановилось. Люди в балахонах стояли молча, не верящими глазами глядя на меня. Один даже рот открыл. Я вдруг почувствовал, что руки мои свободны и больше меня ничего не держит. И мы, то есть я встал, удивлённо оглядываясь по сторонам.

В тот момент я… а как меня зовут?.. Я, я… я… я не помню. Остался только нынешний я — безымянный. Затем была вспышка невыносимой боли и темнота.

Глава 2. Пустошь

В себя я пришёл на грязной соломе в товарном вагоне поезда. Свет пробивался сквозь узкие щели между досками. Я лежал там, мучаясь невыносимой головной болью и тошнотой. Мы ехали ещё долго, наверное, целый день.

Потом меня и троих заключённых выгнали из вагона. Мы оказались на небольшой площади зажатой между кирпичной стеной высотой в пятиэтажку и несколькими пакгаузами из красного кирпича. Нас по очереди подводили к плите из полированного гранита, в нижнем правом углу которой, находилось схематическое изображение кисти.

Повинуясь неясному наитию, я приложил к нему руку. В этот момент гладкой поверхности плиты зажёгся значок, изображавший череп на фоне двух сложенных крест-накрест кос, вписанных в тонкий круг, ярко горевший зелёным.

Я отошёл, пропуская следующего, и вдруг буквально наткнулся на взгляд миловидной девушки. Она носила строгое платье, а обеими руками держала сумочку. Что-то в ней было мне явно знакомо, но я не мог вспомнить что.

***

Таня вперила взгляд в убийцу сестры. Гад, как там его звали-то… приходился им троюродным братом!

Они выросли вместе! Чёртов ублюдок прирезал Ксюшу зачарованным ножом. И как ему только это удалось, он же был почти бессильный.

Ему никто не говорил, но все знали, что мальчишка — выродок. Магия в семье главы выдохлась, и его дети мало отличались от простолюдинов. А всё из-за этих глупостей о том, что аристократ сам волен выбирать, как и с кем жить. Учились они, видите ли, вместе… Какой бред!

Неудивительно, что наследниками рода стали двое племянников, а один вообще приёмный.

Родственничка, она сразу даже и не признала. Всего за пару лет в Медногорске парень разительно изменился. От полного сил и здоровья юноши не осталось почти ничего.

Теперь убийца оказался болезненно худ и бледен, а на щеках обозначился нездоровый румянец. Когда-то чёрные волосы приобрели мышиный оттенок, и в них поблёскивала седина.

Вокруг глаз залегли тяжёлые тени. Парень слегка сгорбился. Да и вся повадка его неуловимо изменилась.

Одет убийца был в чёрную робу, поверх которой носил замызганный ватник. В руках он мял неуместную в это время года ушанку. Если бы Таня не знала его всю жизнь, то подумала бы, что ему к пятидесяти.

Да ещё и взгляд, этот спокойный, оценивающий, совсем не такой, бегающий, как у остальных. Его первым подвели к небольшой калитке. Там уже ждал сыскарь. Он окинул убийцу взглядом и произнёс:

— Слышишь, меня?

— Да, — пожал плечами тот.

— Хорошо! Тебе запрещено появляться в обитаемых землях за исключением города Выборга. Там ты можешь бывать только пока на небе солнце. Если нет, купол убьёт тебя. Понимаешь?

— Что ж здесь непонятного?! — произнёс убийца. Голос его напоминал скрип какого-то механизма.

— Хорошо! Тогда второе: ты обязан прибыть в Выборг не позднее тридцатого июля сего года. Там будешь учиться в академии.

Тут Таню затрясло. Какого чёрта! Почему подонка отправляют именно туда, где она работает. Плевать, что на её памяти ещё никто не дошёл. Какого чёрта!

— Так, я ж это… колдовать больше не могу и не смогу никогда. Зачем? Я уж на природе лучше… — проскрипел убийца, кажется, растерявшись.

— Твоё дело, но мой тебе совет, приходи, — твёрдо сказал сыскарь. — Будешь жив и не придёшь — ваш род ждёт наказание. Понимаешь?

— Понимаю… — эхом ответил он.

Мужчина протянул ему плоскую сумку.

— Твои документы, здесь приговор, постановление об условно-досрочном освобождении, и отношение в академию, там же адрес в Выборге, где должен будешь отмечаться.

Потом сыскарь достал откуда-то папку с листами, и положил один из них на сумку.

— Здесь распишись — он ткнул в нижнюю часть документа рядом с замысловатым вензелем.

— А как? Я же никто… — снова удивился парень.

— Как хочешь, так и пиши, и помни: прав ты лишён, но обязанностей никто с тебя не снимал. Смекаешь?

Таня не видела, как расписался убийца, но сыскарь глянул и криво ухмыльнулся.

— А где мы? — проскрипел этот мерзавец, пока отпирали калитку.

— Дибуны там… — указал на стену сыскарь, уже шедший к другому заключённому.

Убийца на мгновение задержался и двинулся в калитку. Прямо на съедение тварям. В тот момент ликование наполнило душу Тани. Наконец-то сестра отомщена, а выродка ждёт достойная его участь!

***

Километров восемь я прошёл без проблем, и вдруг на меня из кустов, словно смерч, бросилось что-то серое. Лишь чудом я успел подставить руку в кожаном наруче, и зубастая пасть вцепилась в него, а не в моё горло.

Я со всей силы жахнул кулаком по продолговатой голове, потом ещё и ещё. Тварь и не думала отцепляться. Прокусить голенища она не смогла, но сдавила предплечье с такой силой, что мне послышался хруст костей.

Выставив согнутую руку перед собой, я резко упал вперёд, стараясь налечь на тварь всей массой. Удар получился сокрушительным и просто разбил ей голову. Подхватив с земли камень, я собирался добить тварь, но та вдруг расслабилась и отпустила. Я вскочил и несколько раз с силой ударил её подошвой ботинка, буквально вбивая чудовище в покрытую мхом землю.

Заяц!

Да, это был грёбаный заяц, наконец-то издох. Он оказался такой грязный, тощий и облезлый, что мне на мгновение, даже стало его жаль.

Близился июнь, и на северо-западе — а я совсем недалеко ушёл от Петрограда — уже входили в свои права белые ночи. Я шёл через смешанный лес. Чаще всего здесь попадались сосны, но встречались и другие деревья.

Почему-то в пустошах было удивительно тихо. За весь путь я ни разу не слышал пенья птицы.

Есть мне почему-то совсем не хотелось, то ли из-за грёбаного обряда, то ли сказывалось нервное перенапряжение последних дней, но я не сомневался, скоро мне потребуется пища.

Я провозился с полчаса, но смог-таки осколком стекла разрезать зайцу артерию на шее и выпустил кровь. Потом помучался ещё порядком и выпотрошил ему живот, и только затем сунул косого в сумку. Её я прикрепил к верёвке, служившей мне поясом.

Сыскарь не соврал. Нас, и правда, выгнали в руины посёлка. Остатки домов снесли, чтобы в них не могли прятаться твари, и теперь на несколько километров от стены протянулся пустырь, заваленный строительным мусором.

Среди хлама я быстро смог найти осколок стекла. Им я отпорол от сумки с документами плотный тряпичный ремень. Потом распустил один его конец на нитки и сплёл их в крепкие шнуры, а ими привязал подходящий камень.

Этому трюку здешний я научился в тюрьме. Кистень сокрушительно эффективен, если, конечно, уметь им пользоваться, а попрактиковаться в этом пришлось порядком.

В пустошах я оказался около шести вечера, и у меня оставалось ещё несколько часов до заката. Я потратил время с пользой и теперь, кроме кистеня, у меня были наручи из голенищ, найденных по дороге старых сапог.

О судьбе остальных зеков, я знал мало. Двое остались возле стены. Один сидел и что-то бессмысленно лепетал, качаясь вперёд-назад, второй молча лежал, глядя куда-то. Как я не пытался растолкать их, у меня ничего не вышло.

Третий же держался на расстоянии. Почти сразу он подхватил с земли деревяшку, явно намереваясь использовать её как дубинку. Мы разошлись у реки, он двинулся вниз по течению к развалинам Дюн, так здесь звали Сестрорецк, а я переплыл на другой берег и пошагал в сторону Курносовки. Там я собирался выбраться к заливу и идти дальше по берегу.

Меня всего трясло. Воспоминания превратились во мне в лохмотья. Постоянно наплывали какие-то сцены, смысла которых я не понимал. Зато очень яркой оказалась жизнь в другом мире.

Как, однако, впечатляюще! Кажется, мне порядком настучали по голове, и я многое забыл. Мозг же, недовольный пустотой, заместил настоящую память выдуманными картинками.

Если не ошибаюсь, это называется конфабуляция. Вот ведь! Это слово я, кажется, сам же и выдумал…

Всё произошедшее казалось каким-то диким кошмаром, и единственная соломинка, за которую я цеплялся, чтобы не свалиться в безумие, была уверенность в том, что у меня есть работа. Именно эта убеждённость и гнала меня дальше. Благодаря ей, я теперь жил.

Местность по которой я шёл ни чем не отличалась от привычных мне лесов Карельского перешейка. Это был в основном сосновый лес, но иногда встречались ели осины, берёзы и совсем редко дубки. Почва большей частью была покрыта мхом, глушившим звуки.

Хрясь!

Мой самодельный кистень ударил по уродливой голове. Тварь заскулила и резко остановилась, а потом отскочила назад. Я немедленно принялся снова раскручивать своё оружие.

Волк, а может собака… Нет, скорее всё-таки волк. Он был тощий. Грязная шерсть на нём свалялась и свисала клоками, обнажая розоватые пятна лишая. Из пасти вырывался пар. Зубов у него порядком не хватало. Одно слово, изголодавшийся…

Так вот, он стал медленно обходить меня, пытаясь зайти с фланга. Я притворялся, что это ему удалось, повернув голову в другую сторону. Мне не хотелось рвать дистанцию самому.

Долго ждать не пришлось, и серый бросился, явно собираясь свалить меня на землю. Я был готов и резко повернувшись, впечатал ему головку кистеня прямо в рёбра. В тишине белой ночи послышался хруст ломающихся костей.

Сбитый с траектории волк полетел в сторону и мерзко заскулил, ударившись о поваленную сосну. Он попытался подняться, но поздно. Я стегнул по его уродливой голове. Раз, другой, третий. Волчара затих. Я снова и снова лупил его кистенём, пока до меня не дошло, что он подох.

Тяжело дыша, я стоял, глядя на тварь. Мне вообще повезло, что смог его вовремя заметить. По дороге я старался выбирать максимально открытые участки, без подлеска, чтобы противникам труднее было подобраться, и эта тактика себя оправдала.

Во мне стало подниматься чувство победы, наполняя всё моё существо восторгом. Я поднял лицо к небу и выкрикнул:

— РИКИ-ТИКИ-ТА!

Этому кличу я научился когда служил по контракту. Наш гранатомётчик — Киплинг любил сравнивать себя с мангустом. Глядя на горящую машину он поднимал свой РПГ вверх и орал «РИКИ-ТИКИ-ТАНК».

В этом его кличе было столько победного торжества, что им заражались все окружающие. Его убило ВОГом, сброшенным с дрона, а мы до самого дембеля так и продолжали поднимать автоматы к небу посреди взятого опорника, крича в едином порыве «РИКИ-ТИКИ-ТА».

Однако мне пора возвращаться к моей истории.

Пустошь звалась так потому, что здесь отсутствовал естественный магический фон, необходимый всем, кто дышал в этом мире. Животные без него болели и начинали искать лишь одного — восполнения волшебной силы, а достать её здесь можно было единственным способом — сожрать разумного. Именно этих тварей и звали изголодавшимися.

Подобное в пустошах случалось и с людьми. Когда их запас магической силы опустевал, они приходили в исступление и готовы были без любых сомнений и сожалений убить кого угодно, чтобы вновь заполнить его.

Изголодавшиеся чуяли людей и концентрировались близко к границам нормальных территорий, которые прикрывали так называемые купола. Что-то вроде плёнок, непреодолимых для тех, у кого совсем не осталось магии. Они не позволяли людям и зверям просто сбежать из пустошей, чтобы жить спокойно.

Я двигался, ориентируясь на остатки железнодорожной насыпи, она, как я помнил из своего мира, шла, то есть должна была идти, почти прямо, а, следовательно, это был кратчайший путь к последнему оплоту человечества перед великой пустошью.

Самым трудным было перебираться через речки. Они были неглубоки, но тёмная торфяная вода в них текла стремительно и к тому же была буквально ледяной.

Совсем в темноте я вышел к руинам Белоострова. Задерживаться здесь я не собирался. Пустошь поглотила посёлок относительно недавно. Здешний я до тюрьмы слышал, что не прошло и десяти лет. В городке ещё оставался какой-то магический фон, а значит, руины просто кишели изголодавшимися. Они, конечно, были поспокойнее, но всё же соваться туда я не решился.

Кроме того, даже издалека я легко мог разглядеть, что из домов вытащили буквально всё. Не оставили ни дверей, ни даже оконных рам, не говоря уже о стёклах. Между домами уже поднимались маленькие сосенки, делая руины ещё опаснее.

Посёлок этот оказался меньше того, что я помнил из моего мира. Да, да, моего личного мира. Я его придумал, а значит, я его полноправный хозяин… Не так уж и плохо быть сумасшедшим!

Я остановился в сотне метров от первых домов. Потом несколько вернулся в лес и стал обходить посёлок, отклонившись от железки в сторону залива.

Когда начало светать, я удалился от Белоострова ещё вёрст на пять — шесть. Лес в этот момент весь был пронизан красными лучами солнца. Почему-то некоторые думают, что это красиво. Мне же показалось, что вокруг всё: сосны, мох, камни и песчаные осыпи — залито кровью.

Я покрепче сжал кистень и двинулся вперёд. Изголодавшиеся, подобно всем страдающим нервными болезнями, спали днём, а выходили на охоту ночью. Потому я на секунду почувствовал облегчение.

Идти вдруг стало веселее. Я повернулся, чтобы глянуть на встающее солнце, и в красном сиянии увидел нёсшийся на меня тёмный силуэт. Тварь бежала абсолютно беззвучно, легко ступая по мягкому мху.

Я прыгнул в сторону и попытался достать её кистенём, но та с удивительной лёгкостью уклонилась и, чуть отступив, снова двинулась ко мне.

Теперь я смог рассмотреть её. Поджарое тело покрывали клочья рыжей шерсти. На одном ухе остался крупный пучок грязных волос. В солнечном свете пятна лишая неприятно поблёскивали. Это была рысь, размером побольше немецкой овчарки. Сейчас она ощерилась, демонстрируя жёлтые клыки.

Я раскрутил кистень и начал не спеша сокращать дистанцию, готовясь атаковать. Кошатина вдруг резко мотнулась в сторону и прыгнула. Лишь чудом я смог уклониться от неё. Попытался ударить, но она ловко отскочила. И снова бросилась на меня. Вновь и вновь я атаковал, но она была слишком быстрой.

Я медленно пятился, рисуя кистенём перед собой в воздухе восьмёрку. Рысь всё увереннее наступала. Так продолжалось довольно долго, и я стал ощутимо уставать. В один момент мы вышли к песчаной осыпи, довольно круто спускавшейся куда-то.

Здесь фланг у меня оказался закрыт, и я попытался перейти в атаку. Раскрутил свой кистень и с силой толкнул его в сторону рыси. Та стала отскакивать, но не успела.

Мне уже хотелось праздновать победу, когда камень выскочил из державших его шнуров и влетел рыси в бок. Та не удержалась и кубарем покатилась по осыпи. Я остался наверху с куском полотняного ремня в руках.

Всего секунду спустя грёбаная кошка оказалась на лапах и рванула вверх по склону. Мне ничего не оставалось, как спасаться бегством. Я припустил так быстро, как только могли нести меня ноги, стараясь держаться ближе к осыпи. В крайнем случае, я бы соскочил с неё, чтобы оторваться от преследования.

Рысь кинулась за мной. Ей, похоже, порядком досталось, и она разъярилась, почище моей благоверной при упоминании служебной командировки. Я еле держался на ногах, но желание жить вливало в меня силы. Мне, наверное, никогда ещё не доводилось бегать так быстро. Увы, это всё равно было недостаточно, рысь постепенно догоняла меня.

Я обливался потом, в боку кололо. В голову лезли воспоминания из выдуманной прошлой жизни. Мне бы сейчас ружье. Да хоть нож бы, но это слишком большая роскошь.

Осыпь уже кончилась, и мы сломя голову, неслись через редкий сосняк. Солнце поднялось над горизонтом не менее чем наполовину, и теперь стало намного светлее. Я лавировал, стараясь не запнуться о кочки.

Рысь, вообще-то, охотится из засады и долго бегать не может. Только ей про это, кажется, сказать забыли, и она неслась за мной словно долбаная лошадь.

Я уже совсем выдохся, когда впереди показался решётчатый забор. Часть секция накренилась, но другие остались на своих местах. Страх придал мне сил. Оказавшись перед оградой, я подпрыгнул, вцепился руками в верхнюю перекладину и, подтянувшись, перемахнул через неё.

Не дожидаясь, пока рысь переберётся через препятствие, я рванул дальше. Впереди маячило довольно крупное здание. Я побежал к нему, рассчитывая, забаррикадироваться где-нибудь и вновь обзавестись оружием.

Я оказался у самого дома, когда заметил, что рысь отстала. Не будь я так напуган, обязательно бы осмотрелся, но я вместо этого, как умалишённый, рванул в здание. Крупный кирпичный особняк в стиле классицизма стоял посреди обширного и абсолютно голого участка. Штукатурка во многих местах со стен отвалилась. Окна первого этажа закрывали толстые решётки.

Дверь, к моему удивлению, оказалась на своём месте. Она была хоть и деревянной, но весьма крепкой, и выбить её ударом плеча не удалось. Этому я очень обрадовался.

Я отошёл чуть в сторону. Возле крыльца дождевая вода размыла штукатурку, обнажив выщербленную кладку. В том состоянии мне, оказалось, легко взобраться по ней на балкон второго этажа. Дверь не с первого раза, но поддалась мне, и я вошёл в дом.

Глава 3. Проклятый старый дом

Глядя снаружи, я, признаться, подумал, что это какая-то усадьба, но оказавшись внутри, понял, что ошибался. Здание скорее напоминало лабораторию. Коричневый кафель на по́лу, белый на стенах, коридоры, освещаемые небольшими окнами, расположенными сверху дверей.

Уж чего-чего, а лабораторий, я повидал на своем веку более чем достаточно. Так что меня было не обмануть ни балконом, ни лепниной, ни даже бальной залой в центральной части постройки.

В здании имелись два крыла. На балкон, как ни странно, можно было попасть из левого. Все комнаты здесь оказались одинаковыми и совершенно пустыми. Разве, что в одной обнаружился остов металлического шкафа, вмурованный в стену и пол.

Центральный зал, имел когда-то стеклянный купол вместо крыши. От него остался только остов, и теперь дождь и снег свободно проникали сюда. Паркет на полу́ вздыбился, а лаги под ним очень нехорошо прогибались и скрипели.

После всего, что случилось, я ходил крадучись. Я миновал зал, двигаясь вдоль стены, и вошёл в правое крыло. Здесь снова не нашлось ничего интересного. Всё те же вездесущие кафель и пустота.

В конце коридора обнаружилась дверь на неширокую лестницу. Перила, видимо, тоже сочли ценными и вывезли. Я спустился на первый этаж и снова прошёлся по коридорам. Всё те же пустые комнаты.

Разве что нашлась кладовка, дверь, в которую чудом сохранилась. На дощатом по́лу валялась гора тряпья. Здесь было сухо и пыльно.

Просто идеальное место для сна!

Зал на первом этаже оказался почти такой же, как на втором. Разве что весь он был завален обломками штукатурки, обсыпавшейся с потолка и стен. Глянув вверх, я аж присвистнул. Балки перекрытий совсем сгнили и частично выкрошились.

В самой дальней от лестницы комнате в правом крыле, я нашёл толстый металлический пруток, почти метр длиной, с двух сторон на железке имелась резьба. Причём один конец был косо спилен, образуя нечто вроде острия.

«А жизнь явно налаживается», — подумал я. — «Теперь бы ещё, какую гирю и вообще всё хорошо будет!»

Окрылённый этими мыслями, я двинулся в подвал. Он оказался разделён на небольшие комнаты, в которые вели двери-решётки. Как и во всём здании, замки́ с них сняли, и они легко открывались.

Здесь было также пусто, и довольно темно. Свет проникал сквозь крошечные окошки под самым потолком. На по́лу плескался тонкий слой воды.

Я прошёл весь коридор и снова оказался в зале. В дальней части помещения на пол падал свет из огромной дыры в стене. Кирпичи обвалились, видимо, их размыла вода. Снаружи образовалась крупная яма, так что получалось что-то вроде пандуса.

В зале было несколько возвышений, на одном из которых громоздилась гора чего-то, то ли тряпья, то ли старых облезлых шкур. Я не придал ей особого значения и двинулся дальше.

Получив в свои руки железный прут, я осмелел и больше не крался. Во мне появился даже какой-то злой азарт. Там в конце зала стоял почти нетронутый верстак, над которым на стене висели инструменты. Я, наверное, никогда и ничему не радовался, так как им. Шутка ли, там, как мне показалось, были напильники, стамески, молоток и даже тиски!

Я прошёл, наверное, половину зала, когда вдруг заметил, что гора на дальнем возвышении изменила форму. В ближней ко мне части теперь блестели два кругляшка.

«Это ж медведь!» — запоздало понял я и рванул обратно к лестнице.

Косолапый в полном молчании метнулся за мной. Это только в кино хищники ревут перед атакой, наверное, чтобы помочь жертве подготовиться к отражению нападения, в жизни им этого делать незачем.

Я нёсся даже быстрее, чем когда улепётывал от рыси. По дороге я захлопывал все попадающиеся двери. Во мне больше не оставалось ничего, кроме страха. Я рванул на второй этаж к балкону. Мне показалось, что там я могу спастись. Из-за спины на меня неслось многократно усиленное эхом шлёпанье медвежьих лап по воде.

Внезапно сзади на меня накатилась волна, высотой почти в мой рост. Тое есть, сначала она такой была, на подходе она стала оседать и в конце лишь придала мне скорости.

Я птицей взлетел по лестнице на второй этаж, пронёсся через коридор и, не сбавляя темпа, выбежал в зал. Гнилой деревянный пол ходил подо мной ходуном, а я про себя молился:

«Господи! Только бы лаги выдержали».

Я уже был возле двери в левое крыло, когда медведь вылетел в зал. Пол жалобно заскрипел. Со всей силы прыгнув, я оказался всего в паре сантиметров от спасительного кафеля. Мой прут полетел вперёд и со звоном покатился по по́лу в коридор.

В этот момент с диким хрустом и грохотом гнилые перекрытия стали обваливаться. Каким-то чудом я успел повиснуть на створке двери. Пол уходил у меня из-под ног, но я таки смог, подтянувшись, втащить себя в коридор.

Всего секунду спустя, раздался обиженный рёв. Выглянув, я увидел, что медведь барахтался, прижатый несколькими тяжёлыми балками. Ближайшая ко мне часть пола теперь стояла эпод довольно острым углом.

Упускать такой шанс было никак нельзя. Я поудобнее, перехватил свой прут, выбрал ровное место и съехал по паркету вниз.

Красиво соскользнуть, как со снежной горки, мне, конечно, не удалось, но всё же я смог приземлиться на ноги, и даже не сильно их повредил. Теперь я оказался всего в паре метров от головы зверя.

Не дожидаясь пока, он вырвется, я принялся лупить медведя железякой. Тот ревел сначала яростно, потом жалобно, но оставлять его в живых я не имел никакого желания.

Когда я понял, что так уработать его вряд ли удастся, то со всей силы воткнул ему железяку в глаз. Она была тупой, но я налёг всем весом, а потом выдрал её. Из раны хлынула кровь. Зверь затих, но я ещё долго не мог остановиться, охаживая прутом уже мёртвое тело.

Когда я, наконец, понял, что медведь издох, я просто осел на пол, тяжело дыша. Я лежал среди обломков гнилых досок и битой штукатурки. Всё вокруг казалось каким-то мутным. К горлу то и дело подступала мучительная дурнота.

И всё же я поднялся и снова уставился в сероватое небо и хрипло выкрикнул:

— РИКИ-ТИКИ-ТА!

Я не помнил, когда последний раз ел, да и пил только торфяную воду из реки. Впрочем, я слишком устал, даже чтобы утолить голод. Я поднялся и потащился в кладовку. По дороге я прихватил крепкую деревяшку и подпёр дверь изнутри. Потом повалился на пыльное тряпьё и заснул.

***

Вот он я — сижу за верстаком, возясь с редукторной винтовкой. Нет бы нормальную купить, так они какую-то натовскую богомерзость притащили. Резьба нестандартная, колбу надо под размер искать, дюзу регулировать — внутрь лезь. Всё не как у людей. Ещё и грохочет, как я не знаю, уши не казённые, а я целыми днями стрелков исследую.

Я устанавливаю заготовку в 3D станцию металлообработки и вожусь с программой.

— Сергеич тебе чего делать нечего?

Я резко оборачиваюсь и вижу Антона — нашего начлаба. Он явно возмущён:

— Ты мне аналитический обзор на той неделе сдать должен… — распаляется он. — Вечно тебя из мастерской не выгонишь, а потом тебе какого-нибудь болезного притащат, а кто работать будет? Коля в командировке, Семёныча в другой, отдел придали, у меня своей работы завались… Ты вон докладную написал и считаешь, что на этом всё…

Раз и я уже сижу на жёстком стуле у приставного стола в кабинете Трефолева. Тот долго изучает мой отчёт. Закончив читать, он возвращается в начало. Затем принимается что-то искать, перелистывая страницы. Потом, снимает очки, роняет лицо на руки, некоторое время трёт ладонями глаза и спрашивает.

— Вы полностью уверены, что они это сделают? Просто поймите и меня. Вы же представляете, какие ресурсы придётся задействовать, чтобы подготовится к пандемии. И ещё, у них же нет настоящей системы здравоохранения, нет единого центра. Это же всё по ним ударит, сильнее, чем по кому бы то ни было. И откуда такая уверенность, что именно этот вирус?

— Давайте с конца, как я и писал, первая инфекция «сарс» у них была комом — слишком тяжёлая, её китайцы быстро локализовали. Потом «мерс» легче, но всё ещё слишком агрессивна. Потом ковид он намного легче и есть не болеющие носители. Заметьте, отрабатывали именно это направление. В общем, они научились, и теперь зараза будет убивать не сразу. Им, по-прежнему, мировой пожар подавай. А насчёт того, что ударит по ним. Так они и перед появлением ковида особо не готовились.

— А если вы ошиблись? Если инструмент будет другим? Они вон сепсисом активно занимаются.

— Сепсис могут вызывать почти любые бактерии — ответил я. — Это так сказать результат, а не причина. Хотя думаю, и всякие кокки-палочки тоже изучают, но от них есть антибиотики, а с вирусами бороться намного труднее.

Мгновение и я оказался на автостоянке в Ефремове, перед магазином Тингам, рядом с нашим сорокатонным автомоснстром. Не хухры-мухры — полный привод восемь на восемь, подкачка шин, запасные топливные баки, фургон на удлинённой базе, два спальных места в кабине, хотя мы всё равно предпочитали останавливаться в гостиницах.

Рядом со мной курил наш водитель — Серёга.

Тут откуда-то из снежной мглы нарисовался крепкий парень явно из местных, спросивший:

— Мужики, что за агрегат? — он качнул головой в сторону машины.

— Честно? — спросил, глубоко затянувшись, Серёга. — Автохолодильник, а внутри трупы, инфицированных. Лучшая коллекция штаммов, — он доверительно улыбнулся. — Сергеич вон собирал, — он указал на меня.

Местный хохотнул и принялся расспрашивать водилу о двигателе, тормозах трансмиссии и чём-то ещё. Стоило ему отойти, как Серёга криво усмехнулся:

— Вот так, правда, только правда, ничего кроме правды ведь в неё никто никогда не поверит…

Я только лишь усмехнулся в ответ.

Мгновение и я уже сижу в кабинете нашего зама по науке. Тот, как это обычно с ним случалось, ходит туда-сюда вокруг приставного стола, говоря:

— Вы же понимаете, что волны глюонного резонанса распространяются не только в пространстве, но и во времени. Чисто теоретически их можно сфокусировать поразив наши ядерные заряды…

— Так, а наш-то институт тут, каким боком? — не выдержал я.

— Так при том, что это уникальный шанс исследовать воздействие этих волн на людей?! — Горячо заговорил он. — Как раз для тебя работа. Ты вон после конца основной фазы пандемии уже год не напрягаешься…

***

Меня разбудил мучительный голод. Живот мой буквально крутило. Я с трудом выбрался из кладовки. В окна вновь бил яркий солнечный свет — я, похоже, проспал целые сутки.

Единственной едой оставался заяц. Увы, когда я достал его из сумки, от него уже шёл неприятный душок. Что-то рано он стал портится, не к добру это…

Что ж, придётся съесть медведя, но его надо было ещё разделать.

Я стоял и смотрел на косолапого, придавленного толстой балкой. Что осталось от этого невероятно сильного зверя, этого хозяина лесов? Туша — бесславная и безобразная!

Я вдруг почувствовал приток такого ликования, какого не ощущал с самой войны. Сейчас это была настоящая жизнь. Внутри меня поднялось одно запредельной силы потрясающее слово — победа!

О, как сладок её вкус! Когда-то нам лгали, что его имеет кола. Я получал тройки, четвёрки, пятёрки, и красный диплом, первую зарплату, премию правительства, и ордер на квартиру, орден за заслуги и согласие любимой. И все они имели вкус несоизмеримо слаще, чем подкрашенная водичка с ароматизатором.

В этот раз я отвоевал право на жизнь, и победа имела солёный вкус крови — моей и моего врага. Он был больше меня! Он был сильнее меня! Он был быстрее меня! Он даже пах хуже, чем я! И всё равно я взял верх! Разум развалял материю.

— РИКИ-ТИКИ-ТА! — заорал я в серое небо.

Последний раз я чувствовал, что-то подобное, когда мы пробили дыру между мирами. Маленькие, жалкие человьи прогрызли само пространство, заставили вселенные повиноваться! Тогда я по-настоящему, невероятно остро ощущал, что мы личинки Бога. Каждый человечишка может быть чуточку подобен ему!

К слову, нам это порядком вышло боком, с той стороны, тоже имелись свои охотники нести миру мир любой ценой. Как и мы, они страстно желали того сладкого ощущение победы! За него чудища спокойно готовы были отдавать жизни своих собратьев.

Впрочем, долго насыщаться тщеславием я не смог. Голод брал причитающееся. Что ж, я отправился в подвал, надеясь найти там что-нибудь походящее, для разделки туши павшего врага. Спускался я со смешанным чувством, всё-таки туда мог прийти кто угодно.

Оказавшись в подвальном зале, я обнаружил, что на возвышение, которое медведь использовал в качестве лежанки, бледно светится магический круг. Руны рассыпали по стенам блики, пусть и не такие яркие, как те, что я видел, когда меня лишали имени.

Я опасливо подошёл к помосту и глянул на вязь рун. В отличие от тех, что я видел в тюрьме, эти оказались здешнему мне вполне знакомы. Так, что тут у нас? вот руна холода, вот огня, вот символ твёрдости, вот долголетия…

Кстати, нашёлся в сплетении колдовских рун и странный знак с изображением черепа и двух скрещённых кос, только кружка вокруг них не было. Я долго смотрел на глиф и вдруг вспомнил: он обозначает дар смерти.

Дары людям от Бога в этом мире бывали самые разные, но таким подарком обладают все без исключения, собственно, потому мы и зовёмся смертными. Так что спа-а-асибо, кэп! Я полностью лишён магии во всех её проявлениях.

Самое странное, что прямо в рунную вязь вписали изображение правой кисти. Таких штук здешний я раньше не видел.

Я на всякий случай обошёл круг подальше и двинулся к верстаку. Чего здесь только не было — и того не было, и этого, ни ножа, ни топора, ни пилы по металлу, ни фомки, ни молотка! Только набор напильников и стамесок, да ещё изъеденные ржавчиной тиски. Впрочем, мне больше-то ничего и не требовалось.

Я с удовольствием взял из держателя плоский напильник с грубыми насечками. Он был шириной сантиметров десять с промасленной деревянной ручкой. На его полотне не нашлись ни точечки ржавчины, ни пылинки, ни трещинки. Инструмент буквально сиял…

Если бы вы только знали, какое это наслаждение — держать в руках промасленную ручку, отполированную мозолистыми ладонями трудолюбивых слесарей?

Не знаете?

Вот и я не узнал!

Стоило мне лишь коснуться этого чуда, как напильник обратился в прах, потоками сбежавший между моими пальцами. Я в ужасе схватился за ручку долота, и оно прошелестело на залитый водой пол. Его примеру последовал и круглый, и полукруглый, и треугольный напильники, и даже набор надфилей, а потом и стамески…

Я упал на колени прямо в ледяную воду, и дико завыл. Вопль мой был в тот миг исполнен такой злобы и безысходности, что, наверное, достиг небес. О, Господи, как жесток этот мир!

Вскочив, я принялся лупить, всё, что мне попадалось под руку и под ногу: верстак, стены, двери. Я разворотил столешницу по досочке. Я плакал и кричал, не думая о том, что на вопли могут прийти дикие звери. Мне было наплевать!

Наконец гнев мой иссяк, и я буквально повалился на одно из возвышений и лежал там, сотрясаясь рыданиями.

Не знаю, сколько прошло времени, но я смог успокоиться и пошёл осматривать другое крыло. Снова пустые помещения, грязь, плесень и трещины в стенах и потолке. В дальней комнате стоял старый сундук, он весь изгнил и рассохся. Я бы прошёл мимо, если бы в свете, проникавшем сквозь провал в стене, наверное, когда-то бывший окном, не увидел вокруг ящика ржавую муть.

Сундук был доверху забит всякой рухлядью. Я нашёл здесь: зонтик, рассыпавшийся от одного прикосновения, старые башмаки без подошв, кучу промасленных тряпок, половник, пустую бутылку и… набор инструментов — великолепный, чудесный, потрясающий…

О, Господи всемилосердный! Какое это блаженство. В тканевом футляре лежали ржавоватые напильники с истлевшими рукоятками, кусок точильного бруска, небольшие клещи, коловорот без свёрл, цепная пила, гаечный ключ и о чудо! Господи, спасибо тебе, за твою безграничную милость! Я обнаружил монтажный нож со сломанным остриём и тупым лезвием. Ручка была перемотана гнилой верёвкой. Какой восторг!

Мне стало стыдно, что я так бушевал из-за тех мажорских безделушек там в зале. Я опустился на колени и попросил у Бога прощения. В конце концов, никто, кроме него, не видел моего унижения.

Однако драгоценные приобретения на этом не кончились, я нашёл целых четыре тяжеленные гайки просто огромных размеров и шайбы. Я, не медля ни минуты, попробовал накрутить их на стальной прут и совсем скоро оказался счастливейшим обладателем булавы.

Я двинулся наверх. Мой желудок настоятельно требовал еды. Я осмотрел медведя. Тот на удивление оказался дороден. Шкура его хоть местами и вылезла, но, похоже, он просто линял. В остальном же передо мной был вполне благополучный мишка, ну разве что немного мёртвый…

Я уселся на обломок балки и принялся точить нож. Не знаю, сколько я на это потратил, но уже совсем скоро я смог взрезать плотную шкуру и добраться до мяса. Тут только я понял, что медведь ещё жив.

Сердце его едва билось. Я порядком провозился, но смог найти и перерезать крупную артерию. Кровь потекла вялыми толчками. Косолапый, был при смерти, но всё-таки есть мясо ещё живого врага… Нет, это выше моих сил.

Мне хотелось бы рассказать вам: как я развёл огонь, нанизал куски мяса на прутики, а потом изжарил на углях, вдыхая терпкий аромат… Ум-м-м

Увы, я просто нашёл самый чистый кафельный подоконник и стал камнем лупить мясо, пока оно не превратилось в тонкий блин. Только потом нарезал мелкими кусками и съел.

Почему я не смог развести огонь? В книжках же это делают так легко с помощью трения или двух камней?

Нет, искры выбить несложно — трудно найти то, что от них загорится. Для этого отлично подходят чипсы или сухой лишайник. Просто здесь ничего подходящего не нашлось. Даже зажги я тряпьё из кладовки, это ничего бы не дало. Ведь дерево вымокло и прогнило настолько, что, когда я брал его в руки, иногда выжимал из него воду.

Так вот, сырое мясо порядком припахивало чем-то, то ли мочой, то ли желчью, но знаете, оно было удивительно приятным. Жуя, я ощущал на языке вкус победы!

Меня, как цивилизованного обитателя высокоразвитого государства, овладевшего ядерной энергией, покорившего космическое пространство и подарившее миру множество технологий, вырвало бы от одной мысли о таком обеде. Но голод — лучший повар! Я уплетал за обе щёки, не обращая внимания, на песок и кровь.

Сначала я жрал, потом ел, покончив с этим, стал неспешно насыщаться, наконец, даже немного покушал. Затем отдохнул и запихал в себя ещё еды и не останавливался, пока не почувствовал, что в меня точно больше не влезет. От съеденного, я так отяжелел, что, напившись дождевой воды, скопившейся в выложенном кафелем углублении в полу́ одной из комнат, снова завалился спать.

***

— Контакт!

Взрывная волна бьёт меня в грудь. Кто-то кричит, я падаю на землю и тут же перекатываюсь вбок, как учили ещё на срочке. В наушниках раздается голос Утёса — нашего командира:

— Обед — трёхсотый! Оказать помощь.

Я привычно скидываю рюкзак, Сыч и Горец уже волокут ко мне Обеда. Тот крутится хрипло воя. Вместе мы затаскиваем его в ямку за камень. Я откладываю в сторону свой АКМ. Сослуживцы уходят, я разоружаю Обеда. Непрерывно болтая, принимаюсь срезать с раненного штанину.

В левом бедре у него две дырки, из которых неспешно вытекает темная кровь. Я принимаюсь за тампонаду, запихивая хитозановый бинт в рану. Потом накручиваю давящую повязку. Затем, сняв с парня бронежилет принимаюсь за осмотр. И только потом вкалываю обезболивающее.

Больше ранений нет, и я, разрезав левый ботинок, приматываю к ноге складную шину.

Мгновение и вот я уже по кустам ползу к опорнику, долго-долго, то и дело замирая, чтобы не заметили. Сыч ползёт чуть в стороне, дальше Галич и Воробей. Время течёт невыносимо медленно.

Миг и я уже бегу по лестнице с полуразломанными перилами. Забегаю на площадку дальше в коридор. Первая дверь налево моя, я закатываю туда гранату без чеки, а сам падаю на пол.

Взрыв.

Я швыряю вторую гранату с чекой и тут же даю в комнату длинную очередь, держа автомат на вытянутых руках. Меняю магазин, врываюсь внутрь и… просыпаюсь.

***

Я только институт окончил, когда меня мобилизовали. Служил я в пехоте и медиком был внештатным. В принципе хорошо так платили, плюс немалая практика по экстренной медицине. На квартиру заработал. Помню, как дембельнулся по ранению и пришёл к Лене с цветами в общежитие, она на четыре курса младше меня училась. Я гляжу, а у неё на стене моя фотография с чёрной ленточкой.

Что-то я опять отвлёкся. Так о чём бишь я, ааа…

Близилась ночь я, оправившись и опять поев, сплёл из ниток, на которые распустил тряпьё, крепкую верёвку. Затем обмотал ей ручку своей булавы. С одного конца на пруте была разбитая резьба, именно из-за этого железку, наверное, и выбросили.

Верёвка держалась крепко и не соскальзывала. Более того, я смог сделать петлю, которой привязывал оружие к запястью. Теперь в бою она не вылетит из рук.

Потом я снова поел и отправился спать.

***

Я лежал, и мне снилось, что я задремал дома в своей кровати. И в той дрёме я видел момент открытия портала. Как электромагнитным импульсом вынесло бо́льшую часть техники. Кто вообще мог знать, что так знатно долбанёт? Да никто…

Ладно бы только это! Портал оказался просто огромен и не спеша расползался во все стороны. Его зловеще поблескивающая фиолетовая гладь пошла кругами, словно кто-то бросил в воду камень и из марева вылез первый крабо-осьминог.

Тварюга повертела головой, на которой, кроме двух глаз, размером с хорошее блюдце имелся круглый воронкообразный рот, усеянный зубами, больше похожими на шипы, а потом рванула назад.

Не прошло и минуты, как из качающейся фиолетовой дымки полезли новые и новые твари. Сначала чудики просто столпились на пятачке возле портала. Они словно присматривались, принюхивались и ждали чего-то. Мы тоже смотрели и слушали, но совсем не так спокойно.

Весь персонал, и военные, и учёные, и технари прыгали, кричали, обнимали друг друга. Кто-то даже припасённого шампанского выпил. Всё-таки такой результат! Интересно же! Первая иномирская форма жизни. И фиолетово, что она синевато гадкого цвета и страшна как смертный грех. Люди, может, для них тоже те ещё уроды.

Ещё пара минут протекла, мы по-прежнему играли в гляделки, а потом, видимо, кто-то из тварей рассудил, что свадьба свадьбой, а драку начинать надо, и рванулся на Петровича, пытавшегося оживить блок измерительных приборов в паре десятков метров от портала.

Тот даже, наверное, не успел понять, что произошло. Он умер мгновенно. Своим воронкообразным ртом тварь вдруг удивительно ловко перекусила его на две половинки и проглотила одну из них.

А дальше всё делали по инструкции, мы попытались отключить портал, раздали АКМы, но было уже поздно…

***

Я проснулся оттого, что кто-то ходил по дому. Шаги этого кого-то оказались едва слышны, но этого хватило, чтобы я не смог больше уснуть.

Промаявшись до рассвета, я собрал свои вещи и решил двинуться дальше. Благо ботинки мои высохли. К тому же теперь у меня было несколько портянок.

Я перекрестился и медленно вышел в зал. Медведя явно ел кто-то, кроме меня. Клочья окровавленной шерсти были разбросаны по всему помещению. Насытившийся моей добычей, двигался очень тихо. Ох, мамочки, да это ж рысь!

Не успел я вспомнить про неё, как грёбаная кошатина объявилась собственной персоной, попытавшись спрыгнуть на меня со второго этажа. Но в этот раз я оказался готов. Я резко отскочил и попытался заехать по кошаре палицей. Не тут-то было! Она умудрилась извернуться в полёте, и моё оружие прошло буквально в миллиметре от её бока.

Рысь пригнулась и зашипела.

— Так значит? — осклабился я. — Признаёшь во мне соперника, а не добычу? Интере-есно…

Я поднял импровизированную булаву и ринулся на врага. Та вдруг резко развернулась и дала дёру.

— А ну, стой! — проскрипел я. — Возвращайся и дерись, как мужик, драная кошка!

«Да что ж я несу-то» — добавил я уже про себя.

Рысь в несколько прыжков миновала весь коридор, свернула на лестницу и скрылась в подвале. Я не отставал от неё. Ведь эта тварь легко могла подстроить засаду в одной из комнат.

Кошатина метнулась в зал и буквально полетела прямиком, к тому возвышению, на котором жутко святился рунный круг. В пылу погони я не особо обращал на него внимания.

Рысь добежала до помоста, перемахнула через него и рванула к выходу. Я двинул за кошатиной.

Что было дальше? Я и сам не очень понял. То ли я решил, что стал великим мастером паркура и попытался перескочить через платформу, то ли поскользнулся, но внезапно ладонь моя угодила прямо в то место рунного круга, где была нарисована кисть.

Вдруг на возвышении ядовито-зелёным полыхнул знак черепа с двумя косами. Рисунок неожиданно мигнул… и погас. В тот момент я этого не понял, но испытал я ровно тоже, что испытывал, когда в моих руках рассыпались инструменты.

Я вскочил и ринулся дальше. Рысь вдруг остановилась и издала вой, полный такого ликования, что даже моя давешняя кричалка, показалась депрессивной.

С потолка вдруг хлынула пыль, а вместе с ней полетели куски штукатурки и деревяшки. Рысь на мгновение задержалась и рванула на выход. Я последовал за ней. Когда я улепётывал от медведя, мне казалось, что шустрее бежать у меня просто не получится, но нет, на самом деле, быстрее я вполне могу!

Я нёсся, не чуя под собой ног. Потолок, стены, всё осыпалось, вниз обращаясь в пыль и песок. Шлёп! Ботинок влетел в невидимую под водой ямку, я кубарем покатился по затопленному по́лу, ударяясь обо всё подряд. Я, не обращая внимания на боль, вскочил и понёсся, что есть сил, к спасительной дыре. Моя булава всё ещё оставалась при мне.

Ай! Она больно прилетела мне по икре.

Дыра всё ближе. Весь мир словно замедлился.

Я вижу только провал в стене перед собой. Я бегу туда. До него ещё ужасно далеко.

Десять метров! Передо мной падают несколько скреплённых кирпичей. Прямо на лету кладочный раствор между ними рассыпался в пыль, и они касаются пола уже поодиночке.

Восемь метров! Здание ходит ходуном. Из верхней части дыры вниз словно стекает струйка пыли.

Шесть метров! Появляется вторая, потом третья, четвёртая.

Четыре метра! На пол падает кирпич. Я запинаюсь обо, что-то, чуть не валюсь вперёд, но от этого бегу только ещё быстрее.

Два метра! В воду плюхается обломок штукатурки. Пыль сыпется уже словно завеса.

Метр! Я вскидываю вперёд руки и со всей силы отталкиваюсь ногами. Ничком падаю прямо под осыпающуюся пыль и тут же получаю по спине кирпичом. Больно!

Вскакиваю на четвереньки и, что есть сил, карабкаюсь по сырой земле. Руки скользят, мокрые ботинки тянут вниз. Хватаюсь за траву на краю ямы. Дёрн обрывается, но каким-то чудом, мне удаётся удержаться. Карабкаюсь и, всего секунду спустя, оказываюсь наверху.

Р-раз — и мир вернул себе свой привычный ход. Я лежал на траве и дышал глубоко, как только мог.

Сзади меня тем временем разворачивалось самое настоящее светопреставление. С грохотом, хрустом и словно бы даже рёвом, рушился старый дом. Во все стороны, будто дым страшного пожара, летели тучи пыли.

Цемент, штукатурка, дерево, металл — истлевали, стремительно обращаясь в прах. Наверное, удерживавшая от этого сила исчезла, и теперь время брало своё.

Меня начало тошнить. Желудок был пуст, но меня всё равно выворачивало. Я с трудом поднялся и, качаясь, похромал прочь. Не прошёл трёх шагов, как из центра разрушающегося здания вверх вылетел фонтан пыли и мусора.

Казалось, я уже не могу не то что бежать, идти-то нормально, но жажда жизни вдруг поднялась из самых глубин моего существа, и я рванул.

Шаг, другой. Я на бегу обернулся, фонтан мусора поднимался всё выше. Вновь, словно в замедленной съёмке с неба падали тряпки, свёртки, стопки бумаги, книги, папки, ещё какой-то хлам — и откуда только всё это взялось?

Я бежал как умалишённый. Спустя миг я оказался словно под зонтиком из рухляди и пыли. Всего пара шагов отделяла меня от того места, где падающий мусор не смог бы меня достать.

В этот самый момент я запнулся обо что-то мягкое и повалился на него, даже не выставив перед собой руки. Я ещё не успел удариться о землю, как вокруг забарабанил мусор. Мне по голове ударило чем-то мягким, и я потерял сознание.

***

Что за день? Ещё утро, а уже такой бедлам, кровать почему-то была ужасно жёсткой, да ещё и неровная какая-то. Безобразие! Солнце светило в окно, шторы, конечно, со вчера закрыть забыли. Одно хорошо, — Лена пыталась разбудить меня поцелуями. Какое блаженство!

Только зачем она лижет мне лицо? И почему у неё такой шершавый язык?..

Я открыл глаза и резко вскинулся. Прямо у моего лица была морда рыси. Своим огромным языком-тёркой кошатина вылизывала меня, и будь я проклят — она улыбалась!

Глава 4. Город крыс, часть I — «Руины»

Я весь напрягся, вцепившись в копьё. Древко я вставил в выбоину на кирпичной стене. Когда-то кладка была оштукатурена и даже украшена искусной лепниной, но времена эти давно прошли.

Я наклонился, стараясь держать копьё пониже. Кабан с рёвом нёсся на меня. Сразу видно, не хищник — пытается напугать.

Хрясь!

Секач налетел на сделанный из ржавой стамески наконечник и, не видя ничего от ярости, рванул ко мне, нанизывая себя на сучковатое древко. Копьё трещало, но держалось. Всего лишь мгновение, и свин уже дошёл до развилки, где от ствола сосенки отходили две мощных ветки.

Эта «перекладина» застопорила его, но он продолжал реветь и вращать глазами, клацая пастью, из которой торчали устрашающего вида клыки. Я распрямился и, подхватив палицу, принялся лупить ей вепря по уродливой башке.

Кабан ревел, явно думая только о том, как бы порвать раздражающего человечишку. Голова свина быстро превратилась в одно сплошное кровавое месиво, но вепрь и не думал помирать. Я стал терять дыхание, начиная уставать, и в этот момент в кабаний бок, круша рёбра, влетел еле видимый ударный импульс.

Это жахнула магией подкравшаяся с фланга Мурка. Кабан затих, ноги его подкосились, и он осел. Я стоял тяжело дыша. Рысь тем временем подошла ко мне и стала тереться о ногу. Кажется, она была довольна сегодняшней охотой.

Да, да, Муркой я теперь звал ту самую рысь. Имя своё она получила потому, что, когда я пришёл в себя возле разрушившегося дома, она мурлыкала, словно рядом работал какой-то мощный агрегат.

Не знаю уж, как так вышло, но безумие покинуло её. Даже не так, она словно бы стала огромной домашней кошкой, способной бить, как минимум двумя видами заклинаний — узкими импульсами и широкой ударной волной. Ещё в бою она могла на несколько секунд покрываться полупрозрачной бронёй. Как всё-таки хорошо, что рысь на моей стороне!

На самом деле здесь многие звери умели колдовать. Волки, например, накладывали панику, а кабаны имели волшебный щит. Медведи вообще могли использовать до десятка разных заклинаний. Здесь без естественного магического фона энергии на колдовство у животных не было. Наверное, только это спасало меня, уравнивая наши шансы.

Откуда Мурка брала силу, оставалось для меня неразрешимой загадкой. То ли так подействовала медвежатина, всё-таки медведь спал на магическом круге, насыщаясь его энергией, то ли рысь смогла впитать силу в момент разрушения дома, но теперь Мурка имела её предостаточно.

Она даже умела лечить. Стоило ей потереться о мою ногу и мне становилось немного легче. Дурнота и муть в голове уходили. Собственно, насколько мне было плохо до того, я почувствовал, лишь когда встретил Мурку.

Я думаю, мне порядком надавали по голове во время этого их богомерзкого ритуала. Так что теперь я страдал от сотрясения, а может, даже и лёгкого ушиба мозга.

Впрочем, как всякая кошка на первое место Мурка всё-таки ставила себя любимую. Мы шли вместе всего пятый день, а она уже освободилась от лишая, и там, где раньше были шелушащиеся красные пятна, теперь отрастала жёсткая шерсть.

Для Мурки я, скорее всего, был танком из компьютерных игр. Она выманивала противников на меня, а сама отходила в сторону и стреляла в них с безопасного расстояния.

Впрочем, совсем не только это. Меня не покидало ощущение, что Мурка меня куда-то ведёт. Если я останавливался, не для того, чтобы разделать очередную добычу и, естественно, покормить мою спутницу, рысь начинала беспокоиться и даже требовательно мяукала, правда, совсем тихо. Когда я продолжал двигаться в правильном, с её точки зрения, направлении, она вознаграждала меня мурлыканьем.

Впрочем, нам было явно по пути, и больше я думал об открывшихся возможностях охоты. Мы справились с парой волков, показавшихся мне очень невкусными, но зато шикарно зашедших Мурке. Потом нам встретился средних размеров олень. Редкостно хреновый противник, доложу я вам.

Мне пришлось изображать тореро, пока Мурка пыталась в него попасть. Походу она трижды промазала. Если бы не навыки боя с кистенём, нам бы несдобровать.

Я крутил перед собой восьмёрку и при любой возможности дубасил эту благородную гадину. Кто вообще назвал оленей благородными. По-моему, так сволочь сволочью — напал на меня со спины, если бы не Мурка…

С кистенём сто́ит рассказать, получилась отдельная история. Каким-то образом дом, разрушаясь, выкинул фонтан мусора, хранившегося на чердаке, туда залезть я просто не додумался. Среди хлама я нашёл швейный набор, драный рюкзак, который я почти целый день зашивал и шарообразную гирю от часов. Так, я оказался упакован лучше некуда.

Позже, уже в Курносовке, я нашёл отличное ведро. По дороге я собрал дикий чеснок и щавель. Они оказались такие ядрёные, что прям крутило. Наверное, тоже изголодались и собирались меня таким образом погубить.

Впрочем, из толчёных листьев получался замечательный маринад. Жаль, только соли обнаружить не удалось.

Однако вернёмся к нашим приключениям. Наихудшими противниками оказались десяток зайцев, напавших толпой со всех сторон. Я пытался дубасить их кистенём и палицей, а Мурка лупила лапами и била ударной волной. Получалось у нас плохо, они двигались быстро и слаженно, нам до них было очень далеко. Как мы остались живы, не поняли ни я, ни рысь.

Ещё нам встретился пчелиный рой, который Мурка смогла-таки завалить с одного выстрела. Меня, правда, порядком изжалили, но ничего, я привычный. У меня батя, царствие ему небесное, держал пасеку, и пчёлами меня не напугать.

Вот так, в Териоки, так здесь называли Зеленогорск, я пришёл просто счастливым человеком. Я отъелся, ещё и здоровье поправил. Да и Мурка умела греть совсем не только тело. Рысь давала то, что было значительно важнее — душевное тепло. Все кошки умеют это, и мы — двуногие очень на многое ради него готовы.

Так вот, о Тириоки…

Что вы представляете при слове Зеленогорск?

Вот в моём лично воображении возникают лето, солнце, бьющее между стволов вековых сосен, морской воздух, пляж, какого-нибудь из здешних санаториев — Восток-6, Буревестник, Дюны.

Лучшие образчики советской кухни на завтрак, обед и ужин. Ну и, конечно же, кефир с булочкой на полдник. О, Боже мой, как сладко всё это звучит!

Одним словом, лучшие воспоминания детства.

Увы, в этом мире Тириоки был местом страшной трагедии, разыгравшейся здесь около тридцати лет назад. Тогда граница пустоши внезапно откатилась к Белоострову. Всего за одну ночь город наполнился изголодавшимися.

Нечто тогда высосало энергию из людей, и те стали опаснее любых зверей. Немногие уцелевшие бежали, кто в чём был и на чём мог. Спастись удалось лишь единицам. А потому первое, увиденное мной в городе, это куча обглоданных человеческих костей.

Эти руины не особо грабили. По Тириоки ещё долго болтались изголодавшиеся люди. По какой-то непонятной причине помочь им не могли ни зелья, ни кристаллы-накопители, в которые запасали магию. Один из таких кристаллов я сейчас держал в руке.

У каждого существа здесь имелось магическое ядро, в котором оно хранило энергию. Этот орган располагался под сердцем и напоминал жёлчный пузырь. Да, да, пузырь со странной вязкой жидкостью.

Если животное или человек попадали в пустоши, то у несчастных начиналась своеобразная болезнь. В магическом ядре вырастал камень.

Очень я бы сказал фэнтезийного вида — длинный гранёный, абсолютно прозрачный кристалл. У изголодавшихся он достигал порой огромных размеров, приобретая запредельную ёмкость.

Камень кабана еле помещался в мою ладонь. Я какое-то время разглядывал его, крутя в руках, так и эдак, и вдруг заметил, что он стал быстро наливаться красным светом.

Когда я вытащил его из туши, камень был прозрачным как стекло, а теперь стал мутным и зловеще светился. Не к добру это. А выбросить жалко, им можно учёбу в академии за весь срок оплатить и ещё на безбедную жизнь останется… всю оставшуюся.

Так, вот о чём я? Ах да…

Кристалл тем временем стал подозрительно ярко светиться жёлтым. Я замотал его в тряпицу и сунул в рюкзак. В принципе неплохо. Послужит вместо фонарика.

Тириоки когда-то был довольно крупным и богатым городом. Улицы мостили каменными плитами, между которыми теперь поднималась трава. Здания когда-то были весьма основательны. Самое интересное что даже через тридцать лет после ухода людей они стояли поразительно целыми, разве что их теперь даже внутри покрывал вездесущий мох.

Там где когда-то были газоны теперь поднимались высокие сосны, кое где впрочем встречались ёли и берёзы. Ну и конечно же можжевельник, образовывавший густые заросли, которые я старался обходить стороной.

Город, как и лес, был непривычно тихим, куда всё же делись все птицы? Может, просто смогли вовремя улететь или находили места, где ещё имелись остатки магии? Впрочем, вокруг старого дома птиц я тоже не видел и не слышал, а сейчас самый сезон их пения.

Я нарезал мясо, замариновал его и двинулся вглубь города. Кабан напал на окраине. Центр, скорее всего, был пуст и относительно безопасен. Ну, по крайней мере, я лелеял такие надежды.

Я обходил, дома стараясь не пропускать ни одного. Увы, это приносило совсем мало толку. Бо́льшая часть найденного рассы́палась в моих руках в пыль, убегавшую сквозь пальцы.

Нашлось, правда, две действительно ценных вещи — длинная полоса металла, оставшаяся от какого-то станка, который до моего появления выглядел новым. Ещё в том же цеху из ящика я выудил грубый напильник шире моей ладони. Полотно его местами поела ржавчина, а ручка совсем истлела, но всё же это было потрясающее приобретение. Оставалось только найти тиски.

Да, ещё чуть позже я обнаружил отличный охотничий кинжал, даже одна деревянная накладка на ручке сохранилась.

Я праздновал победу. По ходу своих поисков я обнаружил, двухэтажный деревянный особняк в неповторимом стиле Карельского перешейка. В котором нашлась небольшая комната без окон, обшитая стальными листами и с металлической дверью.

К слову, дверь запиралась изнутри на замок, имевший ручку вместо ключа. Идеальное место для отдыха. На кухне неплохо сохранилась печь и даже нашлось что-то вроде шампуров.

Уже совсем вечером я наткнулся на аптеку. Бо́льшая часть снадобий там были магическими и для меня ценности не представляли, но только не спирт. Он хранился в десятках стеклянных бутылок и как минимум одной двухсотлитровой бочке. А рядом стояли банки крахмала, вполне сухого. Он даже не очень слежался, только сверху образовалась плотная корка.

Мне тут же в голову пришла мысль изготовить нечто вроде «коктейля Молотова», загустив крахмалом спирт. С этим делом я справился очень быстро. Оставалось найти зажигалку. Увы, чего не было, того не было, а мой способ с выбиванием искр работал так себе. Хорошо, если с пятого раза.

Впрочем, я взял с собой три готовых «коктейля Молотова» и ещё одну бутылку со спиртом. Ведь политая им бумага или щепки горели весьма неплохо. В общем, наевшись и оставив порядком назавтра, я, запер дверь и отправился спать.

***

Я внезапно оказался в пустоте. Нет не так в странном месте, я даже не знаю, как его описать. Сейчас я видел теми свободными глазами, которыми смотрел, когда моё тело сожгло ядерное пламя.

Вдруг появился ангел. Нет, не такой как на иконе. Он был одет в серую одежду, явно форменного вида. На поясе носил огненный меч в потёртых ножнах, не смехотворный лайтсэйбер из историй про джедаев и ситхов, клинок был соткан из термоядерного пламени в котором рождаются и умирают миры. Я даже не знаю, как понял что он именно ангел, но почему-то был в этом уверен. Он заговорил:

— Послушай времени очень мало…

— Повторяй за мной, — резко произнёс я. — Верую во единого Бога отца вседержителя…

Он повторил за мной каждое слово, Символа веры, а потом «Да воскреснет Бог». Когда мы закончили, ангел, улыбнувшись, сказал:

— Молодец, не забывай, что ангелы бывают разные. А теперь к делу. Ты сейчас находишься в мире очень похожем на твой, и в тоже время в корне отличающемся. Эта планета имеет магический фон, как зовут его местные. Благодаря этому разум может прямо контролировать материю, то есть там многие способны к магии без всякого оккультизма и прочей гадости.

Так вот их волшебная сила один из видов энергии и его сейчас из мира активно вытягивают. Твоя задача остановить это. Ты уже разрушил один объект противника. Не останавливайся на достигнутом. При перемещении мы наделили тебя всеми требуемыми для этой работы способностями.

Теперь ещё одно. Местный ты освободился и ушёл. Прости, но придётся сражаться одному. Мы смогли уговорить его оставить тебе часть памяти, включая некоторые навыки, в основном рукопашный бой.

В общем, удачи! И помни, мы постараемся тебе помочь всем, чем сможем.

***

Разбудила меня духота. Сон не давал мне покоя. Или это никакой не сон? Ангелы являются только тем, кто этого достоин. А я точно не из них. У меня и там и тут грехов невпроворот…

Ладно, здешний я, должен добраться до Выборга. Он прошёл через слишком многое, и я не могу предать его усилия, а потому и я двинусь к эксклаву.

Я лежал ещё долго. Честно говоря, выходить из клетушки, если на дворе ночь, мне совсем не хотелось. Я промаялся какое-то время, неспособный уснуть, завидуя Мурке, сладко посапывавшей рядом.

Я даже стал задрёмывать, как услышал скрежетание и шебаршение. Казалось, оно доносилось сразу со всех сторон. Словно миллионы маленьких лапок пытались пробиться сквозь металлические листы, которыми была обита комнатка изнутри. Похоже, к нам пожаловали крысы.

Мурка уже стояла на ногах. Я быстро поднялся и стал чиркать своим импровизированным огнивом, стараясь зажечь пропитанную спиртом бумагу. Та скоро загорелась, и я, подхватив рюкзак, достал все три бутылки «коктейля Молотова».

— Мурка, я сейчас открываю дверь, а ты бей! — кошка глянула на меня и, могу поклясться, очень по-человечески качнула головой. Я повернул ручку замка, так тихо, как только смог, придерживая створку. Потом отпустил и со всей силы вдарил по ней ногой.

Дверь распахнулась, и с той стороны засияли, отражая свет пламени, тысячи маленьких злобных глазок. Крысы, видимо, были чем-то заняты, и наше появления застало их врасплох.

Я поджёг тряпку на горлышке и швырнул бутылку в особенно плотное скопление врагов. Она ударилась о мягкие крысиные спины и целая скатилась на пол. Я матюгнулся и швырнул вторую с тем же эффектом.

В панике я повернулся и увидел, что Мурка повторила приснопамятный жест министра иностранных дел, ударив себя лапой по лбу. Мне прям послышалась его реплика.

— Да бей же! — заорал я.

Рысь только фыркнула. Крысы уже явно опомнились и удивительно упорядочено рванули к нам. Я выдрал тряпку из горла последней бутылки и стал бешено разбрызгивать её содержимое на грызунов. Оно быстро кончилось, и я швырнул в наступающих горящий бумажный факел.

И тут полыхнуло. Видать, содержимое первых двух бутылок растеклось по по́лу и теперь загорелось под ногами у мелких гадов. В мгновение крысиный строй рассы́пался, и грызуны с громким писком и какими-то стонами в панике рванули к выходу.

Я уже собирался последовать их примеру, когда увидел, что Мурка, не отрывая взгляда от огня, испуганно пятится внутрь комнатушки.

Не будь я сам в панике, понял бы, что у рыси есть щит, но меня самого до смерти напугала орда крыс и полыхающий снаружи пожар. С воплем: «Господи, помоги!» я схватил Мурку поперёк пуза, взвалил на плечо и рванул на выход прямо по горящему по́лу. Рысь бешено вырывалась. Ноги мне жгло. Дым ел глаза.

Сделав всего пару шагов, я поскользнулся на чём-то мягком, наверное, трупе крысы. Мне каким-то чудом удалось сохранить равновесие, и всего секунду спустя я выскочил из полыхающей комнаты на лестницу. С ужасом я обнаружил, что огонь стремительно распространяется и сюда.

Я бежал, не чуя обожжённых ног, кашляя от дыма, выедавшего глаза. Я почти ничего не видел. Оказавшись на межэтажной площадке, куда ещё не добрался огонь, я рванул вниз, перепрыгивая через ступеньки. Пролётом ниже я поскользнулся на чём-то и, не удержавшись, проехался по лестнице спиной.

Болела поясница, болела отбитая задница, болели обожжённые ноги и раздражённое горло, но я, произнеся сакраментальное — «боль — друг, клещ — брат» — вскочил и рванул на улицу. Вылетев из дверей дома, я рухнул прямо в большую лужу, стараясь потушить горящую одежду.

Мурка, наконец, вывернулась и с истерическим мявом унеслась куда-то в темноту. Крыс было не видно, похоже, что за время, которое прошло с ухода людей, они отвыкли от огня и теперь панически боялись пламени.

Пожар тем временем разгорался всё сильнее, пожирая деревянный особняк. От огня волнами распространялся невыносимый жар. Я с трудом сел и, перекрестившись, произнёс:

— Спасибо, Господи!

Мы оба: я и Мурка прошли только что на волосок от гибели. Я осмотрел себя. На штанах и ватнике зияла пара крупных дыр, шапку я потерял. Я вовремя искупался в луже, и сильных ожогов, похоже, удалось избежать.

Я был грязен. Не подумайте, я даже не знаю, когда вообще здешнему мне случалось мыться. Если только не считать мытьём тот момент, когда я переплывал реку. К слову, дно у неё оказалось илистым, и я порядком вымазался.

Сейчас же я был грязен даже по своим меркам. Увидев меня на улице, вы — мои уважаемые читатели, обошли бы стороной, чтобы не нюхать вони немытого тела и не отбрёхиваться от попрошайничества на опохмел. Я даже на уважающего себя бомжа не тянул. Да ну и ладно!

Знаете, что? Я был счастлив, я только что пусть и не без потерь, но вывернулся из почти безвыходной ситуации.

Что ж, палица, кистень, оба ножа и набор инструментов остались при мне, как и всё содержимое рюкзака. А вот замечательное копьё, с прекрасным наконечником из ржавой стамески! Где ты, моя прелесть?!

Ведёрко моё… полное чудесного маринованного мяса… чесночок уже почти завявши-и-ий… железяка, железячка, железячечка моя… на кого же вы меня оставили?!

Впрочем, главное я был жив, а живому, как известно, всё хорошо!

Вот интересно, когда я вытащил из рюкзака кристалл, то обнаружил, что он почему-то опять стал прозрачным и теперь сиял ровным голубым светом. Я хотел использовать его как фонарь, но обнаружил, что уже порядком рассвело, и двинулся к аптеке, она, к слову, стояла по пути к реке.

Я чувствовал, что это не последняя встреча с крысами. Вообще, множество мелких противников значительно опаснее одного большого, потому я собирался запастись горючей жидкостью. Да и пара-тройка факелов мне бы точно не помешала. Стоп! А где же Мурка?

Глава 5. Город крыс: часть II — «Приготовься к будущему!»

После встречи с крысами меня не оставляло ощущение, что за мной следят. Похоже, что предстоящей ночи я не переживу…

— Ну, так и не переживай! — сказал я себе и двинулся к аптеке.

Именно там, как мне казалось, я смогу раздобыть всё нужное для пиромании. По дороге я свернул на территорию какого-то заводика и принялся искать.

Мне требовалось всего ничего: бак, шланг, труба с заглушкой и там ещё по мелочи. Да, да, я намеревался сделать огнемёт. Я прекрасно помнил, как не разбились бутылки, и не собирался сплоховать во второй раз.

Кому-то эта затея показалась бы безумной, но я-то в своей прошлой жизни уже такое проворачивал. Я вообще всегда любил возиться с железками. Благо работа в институте этому очень способствовала. У нас вечно не хватало сотрудников и очень многое приходилось делать самим.

И вообще, не сто́ит бояться делать, что-то впервые. Не надо забывать: ковчег построил дилетант, специалисты же построили «Титаник».

Узким местом оставался пиропатрон, создающий давления в баке. Для него мне требовались сахар и селитра, и вот если второе в городе наверняка можно было найти, то сахар вряд ли удалось бы обнаружить. Не думаю, что крысы дремали все эти годы. Я б вот на их месте что угодно за сладкое отдал.

По дороге я наткнулся на высокий забор какого-то заводика. Ворота были открыты и я легко попал на уже превратившуюся в лес территорию. Вот странно на улицах почти что не было мха, а здесь он царствовал безраздельно.

Я вошёл в огромные двери цеха. Здание это было построено из красного кирпича в лучших традициях заводской архитектуры Выборгской стороны Петербурга. Даже башенка с часами имелась.

Перекрытий в цеху не было, и помещение уходило метров на восемь вверх. Кровля, каким-то чудом оставшаяся почти целой, держалась на сложной паутине металлических балок. Под крышей имелось множество высоких окон, благодаря чему свет проникал во все уголки цеха. Большинство стёкол оказались разбиты, но встречались и целые.

Тут-то мой странный навык обращать все приличные вещи в пыль, очень пригодился. Нет, в цеху, конечно, и так было грязно, а уж после моего появления так и вообще…

Я уже успел разжиться приличным баком, кажется, в нём раньше, как в рюкзаке, носили воду, даже крепления под лямки сохранились. Ещё я нашёл трубку, потом поворотную заглушку, и уже обнаружил один штуцер, когда за очередным станком встретил крысу размером со среднюю собаку.

Она была упитанной и производила впечатление ну просто очень благопо́лучной. Серо-коричневая шёрстка так и лоснилась. В тот момент она что-то активно жевала или кого-то… Изо рта у неё торчал тонкий, неприятно извивающийся крысиный хвост.

Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга, а потом она втянула хвост, как макаронину, и ринулась в атаку. Я швырнул в неё оказавшуюся в руках трубку, стараясь отвлечь, а сам вскинул висевшую на правом запястье булаву. Крыса ловко увернулась от летящей железки.

Однако тут же оказалась вынуждена отступать под ударами палицы. Попасть по ней, впрочем, я не мог. Уж слишком она была вёрткая. Потому второй рукой я снял с пояса намотанный на манер кушака кистень и принялся его раскручивать. При этом я намеренно стал неловко бить булавой, промахиваясь особенно сильно.

Крыса явно не поняла моего манёвра и ринулась в новую атаку. Она резко сократила расстояние, и я саданул палицей, метя ей в правый бок. Она шарахнулась влево и тут же получила кистенём по рёбрам.

Пасюк отскочил метра эдак на два и пронзительно завизжал. Вдруг валяющиеся на полу́ обломки кирпича, щепки и прочий мусор поднялись в воздух и с огромной скоростью полетели в меня. Я словно в замедленной съёмке видел, как оказался в самом настоящем шаре из несущегося на меня мусора. Убегать было поздно.

Я уже начал молиться, как хлам словно ударился в невидимую стену и, потеряв энергию, дождём осыпался на пол, лупя крысу-каннибала. А у меня вот ни на секунду не возникло сомнений в том, чей хвост минуту назад торчал у неё изо рта.

Вот чудо — ни один из снарядов не упал на меня. Всё-таки везучий я сукин сын!

Крыса повторно завизжала, но поздно. Я подскочил к ней и со всей дури вдарил палицей по голове. Она испустила дух, и, взлетевший было с пола, мусор с грохотом рухнул обратно.

Орать свою кричалку мангуста не имело смысла. Всё-таки крыса это вам не кабан, не медведь, и уж точно не огромное инопланетное чудище. Потому я просто спросил:

— Ну что, силы не хватило пальнуть нормально-то, а? — и пнул дохлого пасюка ногой.

Я выпотрошил крысу и с интересом нашёл кристалл. Он оказался намного меньше, чем в кабане, но всё равно здоровым — с большой палец ноги. Здешний я, к слову, даже таких никогда не видел не то, что выросший в секаче. Вот что интересно, камень из крысы был полон красной мути и тускло светился.

Стоило мне взять камень в руку, как он стал наливаться жёлтым. Я завернул его в тряпицу и сунул в рюкзак.

Мясо у крысы неприятно пахло, потому есть я его не стал. Всё-таки я пока был не настолько голоден. Я оторвал взгляд от монаршей особы. Изо всех углов смотрели злобные глазки, но не на меня — на их короля.

На подводных лодках, кораблях и подземных объектах крысы — это огромная проблема, бороться с которой очень трудно. Один из способов таков: наловить побольше этих грызунов, засунуть в бочку и не кормить. Они там передерутся, последняя и станет их королём. Она не захочет есть ничего, кроме соплеменников.

Мы не раз так делали. Да, у монаршей особы не хватало лап. Порой оставался один глаз, но победитель реально жрал исключительно других крыс. Не только ел. Он убивал их за просто так.

Да, ему редко удавалось протянуть долго, но место его последнего боя можно было найти по дорожке из крысиных трупов.

Интересно, где здешний король брал магическую энергию? Тут, наверное, тоже где-то есть рунный круг. Стоило мне об этом подумать, как у меня появилось сильное желание найти его и погасить.

Та-ак, всё таки я здесь именно за этим…

Я уже двинулся на поиски, когда со всех сторон зашуршало — это крысы кинулись пожирать своего короля.

Однако не тут-то было. Откуда-то из-под высокой крыши цеха вниз спикировала чёрная тень. Она резко подхватила тушу грызуна и унеслась вверх. Я проследил за ней и вдруг обнаружил ворона, сидевшего на железных балках под потолком.

Он был огромен! Больше сажени ростом. Иссиня-чёрное одеяние так и блестело. На груди и крыльях ярко выделялись белые перья, из-за чего казалось, что ворон нацепил строгий костюм.

В одно движение он подбросил крысиного короля вверх, поймал клювом и проглотил. Мне показалось, что птиц сейчас сочно рыгнёт, но нет. Ворон не зря носил фрак. Он свысока оглядел собравшихся — меня и крыс, странно каркнул, будто хмыкнул и произнёс, несколько коверкая слова:

— Брагодарю Крысоброй!

Высказавшись, ворон снялся с насеста и вылетел в разбитое окно цеха. Я тут же перевёл взгляд на кучку грызунов. Те голодно смотрели на меня. Я поудобнее перехватил палицу и кистень. Крысы глянули друг на друга, видимо, прикидывая шансы на успех, и нехотя стали расходиться.

Круг я так и не нашёл, как и шланг. Зато нарыл отличный корпус для пиропатрона и ножницы по металлу. Я уже собирался уходить, когда у самых ворот цеха увидел зазевавшуюся крысу.

Она, глянув на меня, тут же кинулась наутёк, но я заметил одну вещь. Грызун был абсолютно здоров. Обыкновенный помойный пасюк, никаких лишаёв и прочего, что покрывало остальных изголодавшихся.

Я стал вспоминать и понял, что все виденные мной здесь крысы были нормальными. Чудеса какие-то! Впрочем, кабан выглядел ободранным, зубов у него не хватало, да и щитом воспользоваться он не смог. Странно всё это.

Шланг я искал до самого вечера и был-таки вознаграждён за упорство. Правда, он неожиданно оказался изготовлен из потрескавшейся местами, но ещё крепкой кожи. Похоже, что резины здесь ещё не знали.

По ходу грабежа я нарыл трёхгранный напильник, коловорот и ещё деталей по мелочи. Нашёлся, кстати, и сахар. Ну не совсем сахар — целая гора гомеопатических горошков, а они большей частью из него и состоят. Чуть позже обнаружилась селитра и компоненты для огнепроводного шнура.

Уже вечерело, я стал ощущать зуд. Чесалось буквально всё. Скорее всего, сказалось купание в луже. Кто его знает, что в ней могло быть. Мне нужно было помыться.

Я стоял и смотрел на реку, размышляя, кто попытается сожрать меня там. Зудело всё сильнее, и я решил не гадать. В общем, я разделся, взяв с собой только нож, и полез мыться. Ещё утром я разжился засохшим обмылком, кто знает, как он здесь сохранился.

Однако стоило мне оказаться в воде, как меня буквально облепили мелкие рыбки. Наверное, это были уклейки. Они принялись грызть меня, надеясь сожрать, но их маленькие рты для такого не годились. За исключением пары болезненных укусов за самое, что ни на есть причинное место, урона они мне не нанесли.

Я уже решил выбираться из холодной воды после рыбного пилинга, когда мне в ногу что-то вцепилось. Я яростно рванулся на мелководье. Тварь не отпускала. Она сжала мне икру, явно прокусив кожу, но крови в воде было совсем немного.

Я пытался выбраться на берег, тварь тянула назад, уклейки не прекращали меня грызть. Я вышел на мелководье и оказался в воде примерно по пояс. При этом некоторые рыбки пытались не отпускать и теперь торчали, словно пиявки.

Тварь изо всех сил рванула меня на глубину, но я схватился за свисавшую к самой воде берёзу, и принялся тянуть рыбину к берегу. У меня созрел план.

Расслабившись, я постарался обмануть тварь, та, почувствовав победу, стала тянуть сильнее. Я же покрепче уцепился левой рукой за берёзу, правой перехватил нож, который был привязан к бедру.

Я сосредоточился, подготовился и со всей силы подогнул ноги к животу. Мгновение и в воде подо мной мелькнула тёмная спина в каких-то буграх. Я с силой вогнал нож рыбине в бок. Она оказалась так велика, что клинок вошёл в неё на две трети.

Тварюга отпустила меня и попыталась вывернуться. Не тут-то было. Голод брал своё, к тому же позволять уйти ранившей меня твари я не собирался из принципа. Я поймал ногами дно, встал и, наклонившись, вцепился в бугристое тело рыбы. Рука скользнула и вдруг попала в плоскую дыру.

Осётр! Ах ты, тварюга доисторическая. Я вцепился в ручку ножа и жаберную щель и потащил рыбину на берег. Уклейки буквально впились в мои раны, но ликование победы уже переполняло меня, и рыбин я просто не замечал.

Осётр вяло вырывался, всё-таки ранил я его серьёзно. На берег я вытащил его с трудом. Он весил, наверное, килограмм пятнадцать, если не больше.

Ну и картина! Хоть сейчас в какую-нибудь галерею: голый мужик, на котором ещё висят несколько наиболее упёртых уклеек, тащит из воды пудового осетра. Художник Криворуков, холст, масло…

В общем, я закрепил к берёзе одежду, чтобы её промыло течением, развёл огонь и стал жарить добычу. К слову, солью я разжился ещё днём. Она была грязноватой и слежавшейся, но для меня она казалась чем-то волшебным.

Над городом поплыл запах жареной рыбы. Говорят, в иных странах выкидывают бокал, из которого пили пиво, заедая его воблой, настолько силён её запах. Именно на него я и уповал.

Сказать по правде, я надеялся, что на рыбный дух вернётся Мурка. Время шло, и я всё более волновался, не случилось ли с ней чего. Даже если рысь просто решила, что я конченый пироманьяк и со мной дело иметь себе дороже, это не так уж и плохо, была бы цела.

Я быстро поел жареной осетрины. Здешняя память просто-таки бомбардировала меня воспоминаниями о сказочном вкусе испробованных кулебяк с визигой, щей с головизной, жаренных, печёных, фаршированных, тушёных, приготовленных на пару, припущенных и так далее, и тому подобное, и прочая осетров. Только вот их, как выясняется, ещё надо было уметь готовить.

Конечно же, здешний я, пробовал такое не раз, всё-таки представитель не самого мелкого боярского рода. В доме у них работали целых два повара, их помощники — поварята, и даже пара служанок, занимавшихся исключительно подачей пищи. К чести родителей здешнего меня, они ели вместе со всеми. Впрочем, возможно, так просто старались избежать отравления…

Такое количество персонала было вполне оправдано. Шутка ли, на воспитании там жили человек тридцать детей только возраста здешнего меня. Делалось это не из какого-то особого чадолюбия, просто все сколько-нибудь перспективные дети воспитывались в доме главы клана. Это исключало ситуацию, при которой бедные родственники захотят поживиться за счёт основной ветви.

Наступала пора завязывать с воспоминаниями, наевшись, я взял с собой, что смог, надел мокрую одежду. Потом, подрагивая от холода, всё-таки были ещё только первые числа июня, двинулся к своему ночному убежищу.

В особняке неподалёку нашлась замечательная комната без окон, дверь её была обшита железом, так что крысам нелегко будет в неё попасть. К тому же здесь имелась вентиляция, забранная прочной решёткой. Так что осадой меня взять будет совсем непросто.

В этом доме имелась мастерская, и я, воспользовавшись собранными инструментами, допоздна провозился с огнемётом. Собственно, теперь у меня была вся конструкция. Я даже смог прикрутить к баку и трубе штуцеры, сделав с другой стороны запальную звёздку. Оставалось только изготовить пиропатрон.

Для этого требовалось выполнить простую вещь — сварить селитряную карамель. Этому я научился ещё подростком, изготавливая самодельные фейерверки. Именно из такой карамели и делался твердотопливный двигатель для ракет, выносивших ярко горевший состав на высоту.

Карамель никак не желала готовиться. То она подгорала, видать, в горошки было добавлено что-то, кроме сахара, то нормально не хотела застывать.

Однако глубокой ночью я таки смог изготовить путный пиропатрон. Он горел даже под водой, выдавая огромное количество газа. Как это получалось? Всё просто, селитра выделяла окислитель — оксид азота.

У меня было огромное желание попробовать сахар. Ведь сладкого здешний я не видел уже года два. Меня останавливало лишь то, что в горошки явно что-то добавили. В ином случае они бы вряд ли пролежали тридцать лет нетронутыми.

Пока застывала карамель, я сделал огнепроводный шнур. В общем, совсем скоро ранцевый огнемёт оказался готов, к тому же я стал обладателем пары запасных пиропатронов.

Меня подгоняло всё нарастающее беспокойство. Я не мог спать, потому смастерил ещё и копьё. Дело это было быстрое: палку на древко я срезал днём, а лезвие нашёл ещё в окрестностях Белоострова.

В комнате, где работал, я установил несколько факелов, а по по́лу разлил спирт. Дверь я открыл намерено и из темноты на меня смотрели десятки маленьких хищных глазок, но нападать не спешили. Видимо, усвоили вчерашний урок.

Наконец, совсем утомившись, я таки отправился на боковую. Спал я недолго, меня мучило беспокойство. Даже во сне мне лезли в голову нехорошие мысли.

Снилась странная версия сказки о щелкунчике. В ней я спасал от многоглавого крысиного короля прекрасную девушку с милыми ушками и коротким рысьим хвостом.

Вот откуда у меня в голове подобное. Нет, я, конечно, слышал множество шуток, про «аниме с кошкодевочками» и демотиваторы с мемами на эту тему видел, но чтоб так…

Однако рациональное зерно во сне, безусловно, имелось. В городе наверняка можно было разжиться холодным оружием. В сказке для победы над мышами щелкунчику требовалась сабля. Мне бы она тоже не помешала. И ещё пригодились бы доспехи. Именно с этой мыслью, я и проснулся.

С бронёй всё было просто. Я обмотал себя тряпками, чтобы, если что, смягчать удары, а потом принялся нарезать полосы из больших консервных банок. Их я, очень кстати, обнаружил здесь недалеко. Я загибал их края, а потом обстукивал камнем. Увы, все найденные мной молотки рассыпа́лись в пыль.

В общем, часа через два я оказался одет в лёгкие доспехи. От ударов они меня защитить не могли, а вот укусы мне теперь были практически не страшны. Выглядел я, конечно, по-бомжатски. Ну, так в таком положении я и находился.

Закончив с доспехами, я ненадолго провалился в сон, словно моргнул. Р-раз, и из вентиляционной отдушины льётся солнечный свет. Разбудил меня странный звук, не то кряхтение, не то рокот. Скорее даже что-то наподобие карканья, постепенно становившегося всё более и более похожим на инфернальный смех. То и дело он прерывался фразой:

— Крырсы рысь загр-рабрастарли!

Глава 6. Город крыс часть III — «Цитадель»

Вдох! Вы-ы-ы-дох… Вдох! Вы-ы-ы-дох… Полный бак огнемёта больно бил меня по спине. Новое копьё так и норовило запутаться в ногах, но я нёсся сломя голову. Я бежал за вороном, летевшим над городом. Он продолжал своё карканье, похожее на смех, но про рысь уже не орал.

Зачем я за ним гнался? Да ни зачем… Я вообще за ним не гнался.

Он вёл меня к цитадели крыс. Умная скотина! К слову, ворон представился Карлом Петровирчем, согласился показать место, где пасюки держали Мурку в обмен на то, что я не буду потрошить их королей и отдам ему на съедение вместе с кристаллами.

С широкого проспекта, шедшего от залива к вокзалу, я вылетел на узенькую улочку. Пробежав по ней с полверсты, я оказался перед высокой стеной. Штукатурка с неё обвалились, обнажая выщербленную кладку. Кое-где кирпичи выкрошились настолько, что появились как бы ступени. Раньше поверху шло что-то вроде колючей проволоки, но от неё остались лишь лохмотья.

Я с разгона упёрся носком в одну из выбоин, оттолкнулся, поставил ногу в другую, потом в третью. Ухватился за верх ограды и подтянулся, оседлал стену подобно Шалтай-болтаю. Мне открылся вид на цитадель крыс.

В центре большого двора, заваленного мусором, находился особняк, весьма похожий на тот, где я столкнулся с медведем. Такой же классицизм, два крыла и центральная круглая часть. Главный вход в него когда-то украшал портик. Сейчас он рухнул, и прямо в центре парадной лестницы красовался провал.

Я спрыгнул и всего через минуту уже стоял у торца особняка. Решётки на смотревших в эту сторону окнах вывалились, и теперь не составило труда забраться внутрь здания.

А там, в принципе, всё оказалось почти так же. Кафель на полу́ и стенах, отходивший во многих местах целыми пластами, некогда беленые потолки и окошки над дверями.

Здесь в отличие от предыдущего особняка, осталась мебель. Вся она была повреждена водой, однако любой мог заметить, что раньше здесь располагалась какая-то лаборатория. Комнату заполняли металлические столы и шкафы, в которых осталась стеклянная и фарфоровая посуда. В углу громоздились остатки изгрызенного письменного стола.

Дверь в коридор, когда-то выкрашенная белой краской, была совсем хилой, к тому же внизу у неё зияла большая дыра, через которую сюда, скорее всего, попадали крысы. Я вынес дверь ударом ноги. Доски так прогнили, что разлетелись в щепки.

Я не опасался нашуметь. Наоборот, я старался привлечь внимание. В помещении, где находилась Мурка, использовать огнемёт я не мог. Зато здесь сколько угодно. Я совсем недавно искупался в реке прямо в своём доспехе, и мокрые тряпки должны были, пусть и плохо, но защитить меня от огня.

В предпоследней комнате перед залом я обнаружил лёжку крысиного короля. Весь пол устилали кости, среди которых встречалось немало человеческих. В центре помещения на куче мусора возлежал крупный пасюк размером со среднюю собаку. Справа от него в полу́ была прогрызена неровная дыра, через которую хозяин и попадал в свои апартаменты.

Стоило мне вынести дверь, как кости начали подниматься. Крыса явно собиралась использовать телекинез. Я перехватил правой рукой копьё, а в левую взял палицу и ринулся в бой.