Бесплатный фрагмент - Лишние и оптимисты

Глоток свободы

Сколько себя помнил Алексей Хромов — серость, убогость, неустроенность. И вроде изба как изба, но не родная с самого детства.

Мать — доярка, отец тоже работал на ферме. Выгребал навоз. Всю жизнь прожили в деревне. Самая дальняя поездка — в соседнюю деревню Хабоцкое. Уходя на работу, привязывали пацана к молочному 40-литровому бидону, чтобы куда-нибудь не удрал. Рядом, за огородом, протекала река Могоча. Вечно сырые телогрейки, валенки. В избе постоянный запах смеси табака, прокисшего молока, сырости. И нужда, нужда, нужда. Денег хватало только на сигареты и хлеб. Дымили все и часто.

Но сейчас, лежа на металлической койке и уставившись в потолок барака, Леша вспоминал с тоской и этот убогий уголок Тверской области.

Третий срок за кражу мотоцикла, подходил к концу. Наказание отбывал в исправительной колонии строгого режима в селе Тахтамыгда Амурской области.

Весной зеки, соскучившись по солнцу, выползали на крышу барака, погреться, поглазеть на волю. Охрана особо не лютовала. Зону держали воры, порядок был. На крышу мог попасть не каждый. В основном бродяги и к ним приближенные, вроде Хромова.

Третья судимость, за правильную статью, давали ему право на некоторые льготы. Сам Алексей о первых двух судимостях не распространялся. Достаточно было, что в приговоре по последнему делу указано, что ранее дважды судим за кражи. Хотя на самом деле, какие это кражи. Первый раз три мешка картошки, второй — удобрения с колхозного склада. По сравнению с сегодняшним размахом преступности — один смех.

Наказание отбывал в Бежецкой колонии, так сказать по месту жительства.

Зато теперь на зоне надувал щеки, показывал свою значимость, во всем поддакивал опытным сидельцам. Но в душе оставался обиженным с детства ребенком, привязанным к бидону с водой.

Последнюю неделю срока, не мог найти себе места, почти не спал. Все думал, что будет делать на воле. В стране перестройка. Такие возможности открывались, так хотелось пожить по-человечески.

Со справкой об освобождении и небольшой суммой денег, вышел из поезда на Ярославском вокзале. Теперь на Савеловский вокзал и домой.

Первый глоток свежего воздуха, воздуха свободы. Эйфория. Огни большого города ошеломили. Впереди новая жизнь. Распирало. Ну, просто необходимо с кем-нибудь поделиться, иначе разорвет.

Компания нашлась быстро. Спиртное продавали на каждом углу. Собутыльники заглядывали в рот Леше, уважали. С интересом слушали зековские байки. Хотелось сделать что-то хорошее, особенное, чтобы зауважали еще больше.

На против вокзала остановился автобус №85. Конечная. Водитель вышел из кабины. Новые пассажиры не спеша заполняли салон.

Хромов залез в кабину автобуса, попытался его завести.

Закричала женщина: — Ты что делаешь?!!!

Водитель за ногу тащил Алексея на улицу, тот отбивался. Подбежали милиционеры. Никак не могли оторвать его от руля. Бился остервенело, как за родной дом. Порвал рубашку сотруднику, поцарапал лицо.

Когда милиционеры волокли Алексея под руки в линейное отделение, плакал навзрыд: — Не хочу, не хочу больше, не хочу…

Слезы текли ручьем, как у маленького ребенка, потерявшего любимую игрушку. Умоляюще смотрел на прохожих. И столько тоски было в глазах, что люди невольно отворачивались.

Никчемные

Как-то все бестолково. Зачем жили? Чего пытались доказать? Он пил. Она ела конфеты. По молодости еще была надежда, что все образуется. А ведь мать предупреждала: -Не выходи за него. Ей хватило несколько дней понаблюдать. Отговаривала и родственница, приехавшая погостить из другого города. Ответ был один: — А может, я его люблю.

Парень симпатичный, вроде не злой.

После свадьбы жили у родителей мужа. Родился сын. Славный мальчик. Назвали Толей.

Как наваждение, в семье началось рукоприкладство. Мальчик в испуге забивался под стол. Отец, наверное, хотел показать кто в доме хозяин.

Через несколько лет все прошло. Не мог понять, зачем бил супругу. Но этого хватило. Вместо хоть какого -нибудь уважения к отцу, презрение и жалость.

Сынок подрастал. Появились дружки, первые загулы.

Потом родители только разводили руками: «Это все школьные друзья. У них весь класс такой». И действительно компания была как на подбор. В основном из обеспеченных, но по-своему неблагополучных семей. Кого-то воспитывал один отец, если можно назвать воспитанием — материальное обеспечение. У кого-то родители, как ледоколы шли в разные стороны, откупаясь от детей. Поэтому деньги в компании водились. Толик чувствовал себя уверенно, хотя его семья, по сравнению с остальными была бедной. И это немного задевало.

Как-то отец за столом похвалился: — А, что мы тоже можем купить машину.

— Да куда тебе! — и столько тоски и боли в глазах. Но по-своему он их любил.

Один раз была возможность все изменить. Сын закодировался. Устроился на работу помощником водителя мусоровоза. Появились неплохие деньги за неплановый забор мусора из коммерческих точек. И вот тут-то поддержать бы отцу сына, бросить на-время прикладываться к бутылке. Не смог, не получилось. Как в том анекдоте про дохлую лошадь на скачках. «Ну не смогла, не смогла!»

Потом один за другим, начали уходить ребята. Трое погибли, разбившись по пьянке на машине. ДТП показали по телевизору в «Чрезвычайных происшествиях». Машину подарил сыночку отец-банкир, лишь бы только не мешал жить.

Затем, лучший друг утонул. Ребята, кроме гулянки, пока еще находили время для рыбалки.

Настала и его очередь. Как-то гуляли у подруги в соседнем доме. Толя вызвался сходить за хлебом. Был сильно навеселе, но еще соображал. Выйдя из подъезда, почувствовал себя плохо. Присел на газон. Потом прилег и больше не встал. Приехала скорая, пытались откачать, но видно слабо. А компания гуляла дальше, никто не заметил, что ушел еще один.

На похоронах, мать все прикладывала ухо к груди Толика. Выглядел в гробу хорошо и ей все казалось, что он живой, дышит.

Прошло время. Потихоньку жизнь вошла в свою колею. Хозяин не останавливался на достигнутом. По жизни от него одни убытки. То в гостях разобьет гитару, упав на нее по пьянке. То потеряет ключи от бани у родственников на даче и приходится спиливать замок. То, чуть не спалил дом в деревне, переборщив с дровами и закрыв раньше времени вьюшку.

Уже и старость подошла. А он все пьет, а она все ест. Он подурнел, полысел, вместо зубов — вставные «копыта». Она тоже изменилась, потолстела.

И вот сидят они за столом на кухне. Смотрят сквозь стену. Как на полотне Анри де Тулуз Лотрека. Никому не нужные, никчемные люди.

Сквозняк

«Голова дана не для того чтобы думать, а чтобы записывать»

Леша Сидоренко рос на окраине Москвы, в Лианозово. Отец с матерью с утра до ночи на работе. Мальчик способный, особенно хвалила учительница немецкого языка. Но больше тянула улица. Немного трусоватый, Алексей инстинктивно искал покровительство у старших. И хотя в компании был на подхвате, чувствовал за спиной силу. Мог безнаказанно ударить более сильного, отобрать что-нибудь по мелочи. Начались приводы в милицию. Выручал отец, ходил, упрашивал, оплачивал штрафы.

Армия не исправила. Командир жаловался: — Вот дурак я, купился на фамилию, думал хохол.

К украинцам в части относились хорошо. Ребята службисты, исполнительные. И тут такой облом! Одно слово — разгильдяй. Направили «благодарственное» письмо родителям. Думали, поможет. Но, нет.

Кое-как дотянул до дембеля.

На гражданке устроился на работу электриком. Выпивать продолжал.

В один из дней, товарищ с работы уходил в отпуск. Хорошо отметили это дело. Леша вызвался проводить до поезда. Взяли такси и поехали за вещами. Сидоренко остался в машине, а водитель и товарищ пошли в квартиру.

В голове замкнуло. Сидоренко сел за руль и выехал на Дмитровское шоссе. Видимо решил потренироваться в вождении. Прав еще не имел. Выехать из потока машин не получилось. Так и ехал, пока не задержали сотрудники милиции. О чем думал в тот момент, сказать трудно.

Окончательно пришел в себя в «Бутырке». Ночью, проснувшись, не мог понять. В автобусе, что ли едет? В проходе стояли люди, держась друг за друга. Тихо разговаривали. Потом сообразил. Спали то в три смены. Камеры переполнены.

Командир роты, где служил Сидоренко, говорил про него: — Хороший парень, но дура-а-а-а-к. Сквозняк в голове.

Горемычная старость

До перестройки в деревне Медведево жили два брата — Владимир и Евгений Тугариновы.

Жили неплохо. У обоих бревенчатые дома, обшитые тесом, черепичные крыши. Дома покрашенные. У одного — в синей цвет, у другого — в желтый.

Владимир Иванович женатый человек — жена, сын, дочь. Евгений Иванович холостой.

Работали в колхозе. В то время государство еще помогало сельскому хозяйству техникой, бензином, стройматериалами. В хозяйстве было два коровника, телятник, конюшня. Все добротное. На платформах — пчелиные улья, которые перевозили с места на место.

Владимир твердый хозяйственник. Держал овечек, корову, кур. Работал бригадиром. Евгений жил один, в колхозе больше занимался партийной работой. Подсобное хозяйство не имел.

Может быть, так жили бы и жили. Да наступили тревожные времена. Государству стало выгоднее закупать продукцию за границей. Колхозы пытались выжить, акционировались. Но толи за время Советской власти разучились самостоятельно принимать решения, налаживать контакты, искать рынки сбыта, толи обленились. Хозяйству наступил крах. Сменялись руководители. Бежали колхозники. За копейки никто работать не хотел.

Евгений Иванович сидел дома. Призывы и лозунги стали никому не нужны. Хорошо, что заработал на пенсию, успел. Чудил, заказывал по почте какие-то рекламные безделушки. Выпивал, любил поговорить. Постарел. Зимой дрова не покупал, потихоньку разбирал сарай, пристроенный к дому. Затем очередь дошла и до сеней. Крышу не ремонтировал, шифер не обновлял. В дождливую погоду вода капала с потолка. Подставлял тазы, ведра, банки. Никому не жаловался, помощи не просил. Умер сидя за столом, в окружении банок и ведер с водой.

Владимир Иванович тоже остался один. Сначала умерла жена, потом в сельском клубе зарезали сына. Парень был задиристый, бесшабашный. В тот вечер местные подрались с Краснохолмскими, приехавшими на танцы. Того, кто ударил ножом, так и не нашли. Дочь, недолго думая, собрала вещи и укатила из деревни. С отцом связь не поддерживала. Ходили слухи, что обосновалась где-то в Сибири.

Так Владимир Иванович на старости лет остался один. Иногда приходили две подружки юности из деревни Ведерницы. Помогали с уборкой по дому. После сидели за столом, вспоминали молодость. Выпивали. В деревне самогонку давно никто не варил. Покупали в автолавке «паленку». Крестьянская жилка — бережливость, а проще говоря, скупердяйство, не позволяла купить нормальную водку. Все подешевле, да подешевле. Знал, что не надо такое пить, но ничего с собой поделать не мог. Много мужиков загнулось от этого. Заработал болячку и дядя Володя.

Умирал тяжело. Организм не принимал даже воду. Перед смертью попросил подружек приподнять его, чтобы посмотреть в окошко на улицу. Прощался.

Вот такая сага о Тугариных по-русски.

Поборники

На пригорке, за деревней Медведево, стоит церковь, скорее все, что от нее осталось. Место хорошее, видно со всех сторон. Храм построен в 18 веке. Иконостас был дорогой, роспись в храме невероятной голубизны. Службы проходили регулярно. Приход достаточный, из крестьян соседних деревень.

Батюшка полный сил. Службу знал хорошо. Разъяснял, утешал, отпевал.

Но как в любом приходе, нашлись рьяные поборники веры — несколько деревенских старушек. Видите ли, поп им не такой, выпивает, поглядывает на молодых прихожанок. Хотя пьяным его никто не видел.

В Епархию пошли письма с просьбой прислать другого настоятеля. Мол, не подходит он нам. Подавай другого, более святого.

Приезжала проверка. Ничего предосудительного не нашли.

Безгрешные опять стали писать письма. Достали. Отозвали батюшку. На его место прислали старичка.

— Вот теперь другое дело — обрадовались бабушки. Но ненадолго. Через полгода настоятель умер. И все, больше в эту глухомань никого не нашли. Позже приехали церковные служащие из Красного Холма. Утварь и иконы увезли. На дверь повесили замок.

Со временем церковь пришла в упадок. Перекрытия сгнили, крыша провалилась.

Вот так все и бывает в жизни. Как пели после войны: «Полюбила лейтенанта, а потом политрука, а потом все выше, выше — добралась до пастуха».

Безнадега

Что не говорили бы о качестве жизни в СССР, но дети были счастливы. Бесплатные кружки в школах, домах пионеров, клубах. Спортивные секции доступные всем и тоже бесплатные. У молодежи из деревни была возможность учиться в городах. Предоставляли общежитие, выплачивали стипендию. Ответственные преподаватели, в лучшем смысле слова воспитатели. Целая система — октябрята, пионеры, комсомольцы. Все было направлено на подготовку достойного члена общества. Никто не оставался без внимания.

Все было, все прошло. Развалили, растоптали, не создали. В худшем положении оказалась сельская молодежь. Особенно дети из не6лагополучных семей.

Ярким представителем такого поколения стал Ваня Гришаков.

Родился в разгар перестройки. Отца не помнил совсем, мать и бабушка выпивали. Жили на пенсию старушки. Для деревни пенсия основная возможность выжить. В бывшем колхозе заработки смешные — 5—7 тысяч рублей. Еще и не всех брали. Работы не было. Поля зарастали, коровы убывали.

Дом Гришаковых старенький, крыльцо перекошено, половицы прогнили.

Мальчик рос в нужде, но виду не подавал. Паренек крепкий. Вот в этот момент поддержать бы Ваню, помочь с учебой, с пропитанием. Вытащить его из этого дерьма. Попытки неудачные с его стороны были. Поехал учиться в город Кашин. Но вскоре вернулся обратно. Денег на еду и одежду явно не хватало.

Вся злость на неустроенность в жизни, выливалась на приезжих из ближнего зарубежья. Драки были постоянно. Молодежь считала, что все беды от них.

Ваня начал восхвалять идеи национализма, в шутку называл себя «Иван Геббельс». В дальнейшем это с ним сыграло злую шутку. На призывной комиссии его забраковали, несмотря на отличную физическую подготовку. Это лишило его возможности хоть как-то вырваться из деревни. Озлобился еще больше. Стал поколачивать сожителя матери, в общем-то, безобидного человека. Повод — распитие спиртных напитков с матерью.

После очередного избиения, мать вызвала милицию. При задержании ударил участкового.

Все. Колония. Другая жизнь. Закономерный итог равнодушия окружающих и государства.

Переплет

Витя Метлин тупо смотрел в потолок, лежа на диване. Улыбался своим мыслям. Погулял парень. Отмечал переезд на новую квартиру, котору получил от работы. Хорошо, что был очередником по месту жительства. Успел встать на очередь. Долго добивался. По дому уже пошли трещины.

Да и последнее время всех достала соседка по дому — пьяница Зоя. Переехала в квартиру на третьем этаже год назад. Но уже всем жильцам осточертела. И вроде семья полная — она, муж и дочка. И вроде татары — пить по религии не должны. Куда там!

Каждый вечер и ночь скандалы, пьянки, драки. Слышимость ночью отличная.

То муж ее воспитывает, то с дочкой ругаются.

— Чего плюешься? Чего плюешься? А еще мои тапочки надела! Плюется она! — голосила Зоя.

С их приездом, на первом этаже, где жил Виктор, начались засоры. Никто не видел, чтобы Зоя выносила мусор. Все отходы — в унитаз. Достали!

— У людей горе, а вы смеетесь… — говорил отец Виктора знакомым, когда выносил на помойку ведро с отходами засора.

И когда на организацию пришли две квартиры, распределили кадровику и главному юрисконсульту Департамента. Благо сами были в жилищной комиссии. Сами себе и распределили.

Перевозили мебель с друзьями, еще по школе. Старый гардероб от гарнитура «Ольховка» почти развалился. Скрепляли на ходу.

За всем зорко следила теща. Жена с детьми были в деревне. Лето. Отдыхали.

Потом репетировали новоселье. Обмывание квартиры затянулось. Теща уехала к себе, ребята потихоньку разъехались. Но подключился сосед по лестничной клетке Серега. Он тоже отмечал новоселье.

Парень жилистый, спортивный. Бывший боксер, мастер спорта. До переезда в Москву, жил в Свердловске, на Урале. Выступал на областных соревнованиях. Там ему видно и отбили печень. О чем не раз упоминал за рюмкой водки.

Познакомились ближе, узнали кто где работает. Серега предложил утром смотаться к нему на работу. На Киевский вокзал. Он отпросится и потом еще погуляем.

Утром, хмурые, на машине соседа БМВ (он ее называл «бэха») добрались до вокзала.

— Крутая у тебя тачка, — заметил Виктор.

— А то!

— И как ты не боишься с перегаром ездить? Права могут гаишники отобрать.

— Да они все меня знают. Сначала, конечно, останавливали. Подъезжали братки. Пробашляют, права заберут и дальше поехали. Потом уже не замечали. Правда один раз остановили, открыли дверь, а я оттуда вывалился. Не знали, что делать. Вот так и живем.

— Да, весело!

— Ну что? Посидишь в машине или со мной прогуляешься? — спросил когда подъехали.

— Лучше с тобой.

— Ну, пошли.

Прошли торговые ряды, складские помещения. Подошли к небольшому автобусу, по виду «ПАЗик».

Виктор зашел следом за соседом в заднюю дверь автобуса. В салоне, на сиденьях, расположились молодые ребята, в спортивных костюмах. Перед кабиной водителя — стол. За ним угрюмый дядечка, пальцы в наколках — перстнях.

— Кого привел? — строго спросил.

— Да, это мой сосед. Юрист. Нормальный парень, — ответил Сергей.

Многие, с интересом, посмотрели на Виктора. Некоторые недобро ухмылялись.

— Ладно. Ша! Потом поговорим. Сейчас — по делу.

Началась раздача заданий. Кто куда идет, кто кого трясет.

Виктор сидел с широко открыми глазами. Ничего не понимал. Вроде штаб на колесах. Обсуждают текущие дела. Но не работяги. Лица наглые, холеные. Начинало доходить. Попал к бандитам.

А за столом — бригадир дает указания сколько и с кого надо взять. Крышуют вокзал и местный рынок.

Ребята отходили, возвращались, опять уходили. Кто-то отмывал кровь со спортивного костюма: — Вот пастух попался несговорчивый. С первого раза не понимает.

«Пастух, какой пастух?» — размышлял про себя Метлин. Но спросить боялся. Уже потом узнал, что братки так называли продавцов на рынке, с Кавказа.

Витя уже не рад был такому приключению.

«Вот влип, так влип. Какого черта согласился поехать. Вот значит чем занимается Сергей, какая у него работа на вокзале!»

Облегчение наступило, когда Серега потянул его за рукав на выход.

Ночью, проснувшись, с тревогой думал: «Вот попал в переплет. Интересно, а я смог бы вот так выбивать долги? Нет, наверное, нет! Совсем нет! Я по натуре добрый. По другому воспитан. Еще отец рассказывал, как он в молодости жил на Кавказе, в Кабардино-Балкарии. Играл на гармошке лезгинку. Горцы его любили и он с уважением относился к ним. Да и я такой же. В институте дружил с Гришей — грузином из Поти, с Рафиком — из Фрунзе. Да, разве я мог бы их лупить из-за денег! Нет, такая жизнь не для меня. Все! Завтра на работу. Хватит, погулял!»

Утром Метлин несся на работу. Пережив случившееся, мечтал только о нормальной жизни. Никого не трогать и чтобы его никто не трогал. Тихонечко лежать на диванчике, почитывая книжечку.

Вечером усталый, но довольный возвращался домой. На лестничной клетке встретила соседка.

— А к тебе в обед ломились три амбала.

— А чего им надо было?

— Как я поняла, они приезжали к Сергею. Не вышел на работу. Искали его. Думали, что у тебя гуляет. Я им сказала, что ты приличный человек, работаешь в солидной организации. И сейчас на службе. Немного поругались и уехали.

«Господи, пронеси», — попросил про себя Виктор.

Прямо как в том анекдоте, когда Василий Иванович и Петька прятались в кустах от белогвардейского аэроплана. Когда самолет улетел, вышли из кустов.

— Слава Богу! Пронесло!

— Меня тоже! — подтвердил Петька.

Сопля

Война

Виктор Антонов родился в деревне Черкасово Тверской области в 1923 году.

Небольшого росточка, задиристый, характер в прямом смысле «говнистый». От ребят сразу получил кличку — «Сопля».

До войны, от колхоза выучился на шофера. Но поработать, толком не успел. В августе 1941 года получил повестку. Но можно сказать повезло, возил на «Виллисе» офицеров Особого отдела. В прямых столкновениях с противником не участвовал. По сравнению с другими, можно сказать сладко спал и сытно ел. Особистов в войсках побаивались и одновременно ненавидели. Расстрелять могли за любую мелочь. Война, одним словом.

Однажды, такая служба, чуть не сыграло с Антоновым, злую шутку.

Полк срочно покидал деревню. Отступали. А машина никак не заводилась. Главное вечером мотор работал как часы, а с утра — никаких признаков жизни. Не знал, за что зацепиться. Перетрогал все клеммы и другие детали под капотом. Не хватало опыта.

Подбежал капитан. Стал размахивать пистолетом: — Ты что сволочь! Хочешь нас немцам сдать?

Антонов только разводил руками. Был напуган. Хватал открытым ртом воздух как рыба на суше.

Особист уже передернул затвор.

Хорошо в это время рядом проезжала полуторка ГАЗ-А-А. Виктор бросился к водителю — пожилому сержанту. Тот быстро сообразил, в чем дело, подсунул, куда надо кусочек газеты, уменьшил зазор. Машина завелась.

Руки еще долго потом тряслись.

Каторга

После войны вернулся в родную деревню. Встретил старых друзей, из тех, кто остался жив.

Гуляли, гуляли, отмечали, отмечали. Допились. Подломили магазин в деревне Кесово.

И поехал Виктор Петрович отбывать срок в Воркуту. Работал на шахте горнорабочим подземным. Многому научился у горного мастера, немца по происхождению, военнопленного.

Вернулся другим человеком. В грудь больше себя не стучал, помалкивал.

Пока сидел, девушка Шура, за которой ухаживал, уехала в Москву. Жила на окраине города у тетки, торговала цветами. Возможно, так и стала бы москвичкой, но тут нагрянул Антонов. Умолял, упрашивал вернуться в деревню. Уже и дом присмотрел в деревне Медведево.

И ведь не хотела ехать, чувствовала, будет потом жалеть. Поехала.

Со временем сельская жизнь затянула. В четыре утра дойка и понеслось. Дом, работа на ферме, огород, скотина — две коровы, поросята. Без выходных и проходных.

Потом пошли дети — дочка, дочка, дочка и сыночек Лешенька.

Все хозяйство на ней. Петрович помощник никакой. Вечером на тракторе еле-еле до дома. Кабина открылась, вывалился на землю. Шура с детьми потащила в избу.

И стала тетя Шура той самой бабой, что коня на скаку остановит. Руки ниже колен, от постоянного таскания ведер с водой и работы на ферме. Взгляд с хитринкой, прижимистая. Это и понятно — надо думать наперед. Лишние расходы ни к чему.

Петрович веселел, тетя Шура тускнела. Переживала за каждую копейку. А тут разве напасешься. Рядом с деревней Медведево, на возвышенности, церковь и кладбище. Как какой-нибудь праздник, вся родня из соседних деревень, после посещения кладбища, к ним в гости.

— А мне готовь, угощай. Никто не поможет. Устала, сил нет. Да и никаких денег не хватит, — жаловалась тетя Шура.

Сердобольные соседи посоветовали: — А ты, как увидишь, что гости идут, спрячься. Прислушалась.

На следующий день у колодца сияла «бланшем» под глазом.

Видно нашел ее Петрович. Плохо спряталась.

Диалект

Между тем, дочки подросли и уехали в город Рыбинск. С родителями остался Алексей. Немного странноватый, косноязычный. Работал пастухом. Из деревни практически не выезжал. Зубы не лечил. Поэтому к сорока годам остались одни клыки. Когда улыбался, походил на вампира.

Почему-то в деревне его звали Ленькой, хотя по паспорту — Алексей. Правда, в деревне он был такой не один. На краю жила Валя Березина. Но после ее смерти, крест на могиле поставили Варваре Черноусовой. Вот такие шпионские страсти.

Как-то, с другом сына — Чистяковым Сашей решили сходить за грибами. Проходя по деревне, увидели Леньку.

— Пошли с нами, — крикнул ему.

В ответ, он что-то промычал.

— Что он сказал?