Бесплатный фрагмент - Лето Крауна

Эта небольшая книга — в первую очередь, всего лишь напоминание мне о том, как иногда приятно замечтаться. Бывает, смотришь в окошко и не замечаешь, как прошел час. Или целый день. Со временем становится тяжелее проваливаться в это странное безмятежное настроение. Но с помощью складывания слов, это иногда удается.

Надеюсь, и вам понравится находить себя в предвкушении этого чувства.

С любовью, С.

Бабушка Риф

— Что действительно заслуживает внимания, так это твои усы!

Бабушка Риф крутила огромной поварешкой над головой. Желтые пузатые кастрюли стояли на плите и танцевали переплетающийся танец запахов.

Малыш Краун в толстовке стоял у плиты на табуретке, с причмокиванием как рыба, открывал рот и ловил им пар. В одной руке у него был пластмассовый катер, в другой старая деревянная трубка. Он очень старался научиться пускать облака дыма изо рта, как капитан дальнего плавания, но к табаку его не подпускали, а другого дыма он еще и не видывал.

— Убери свой нос, Краун. Сожжёшь себе обе щеки!

Бабушка покрутила поварешкой еще раз, на этот раз на опасном расстоянии перед носом Крауна.

За юного испытателя внезапно вступился низкий и теплый голос.

— В Полинезии не боятся вулканов. В Полинезии даже камни на дорогах дымят. Столько там под ногами вулканов! И щеки там у всех целые.

Это был дедушка, который тут же закрутил ус и хитро подмигнул Крауну.

— Что ты все врешь! Краун не слушай его, спускайся с табуретки и сбегай в кладовку. Мне нужно кленовое варенье.

Кленовое варенье прячется на заваленных полезными вещами полках. Спускаешься по скрипучей лестнице в подвал. Тут слева зажигается свет. Вот тут свалены дедушкины инструменты, тут испачканная в краске веревка, тут великое множество разбросанных гвоздей и гвоздиков. Ай.

Краун хватает холодную банку кленового варенья, она скользит, вылетает из рук и почти разбивается. Ловкий Краун! Малыш успел поймать банку в самый последний момент.

— Будет начинка с приключениями. А пирог с опасностями, — делает вывод мальчишка.

Вечером все за столом. Дедушка и бабушка Риф в своих любимых свитерах рассаживаются в плетеные кресла. Ужин. В центре стола свеча. Краун за семь минут до этого пробежал по всем уголкам и выключил весь свет, который смог найти. Даже декоративную лампу, которая никогда не светила в прихожей, Краун, на всякий случай, занавесил тряпкой.

Дедушка за столом начинает ужин аппетитной репликой, обязательно вонзив палец вверх.

— В Полинезии пауки любят полакомиться ягодами, они не любят мух. А сами они размером вот с этот кулак.

— Старая пластинка. Краун, садись скорее. Ужин в 8 часов. А уже 5 минут как.

Щепетильная старушка. Не каждому так везет. Краун забегает в гостиную.

Свет заговорчески освещает только лица сидящих за столом. Поднимая кружку с молоком, Краун говорит тост.

— За заговорческие пироги!

— Это какие же? Из Полинезии? — усмехается дедушка.

— Стая заговорщиков у меня за столом. Всем приятного аппетита! — говорит бабушка Риф.

Ложки и вилки разлетаются по тарелкам, отправляя в рот все самое вкусное.

— Краун. Расскажи, каким ты будешь?

— Я буду смелым! Буду предводителем собак и буду без страха спускаться за вареньем. Можно еще пирога?

После ужина Краун отправляется в ванную, чистит зубы, строит рожицы отражению в зеркале и пальцами на разный манер мастерит прически на голове. Удовлетворенный, он прыжками добирается до кровати, упаковывает себя в одеяло, и теперь будет спать до утра. Весь дом неторопливо кутается в темноту, пока на улице все еще что-то шумит, завершает дела.

Из коридора доносятся обрывки фраз бабушки.

— Только посмотри на себя! Как у трубочиста. Что действительно заслуживает внимания, так это твои усы.

Смотри, Краун, прошел день. И это было хорошо.

Краун в лесу

Краун собирает орехи. К полудню набралось уже с горкой в раскрытых ладонях, да так, что не удается спрятать в карман. На плечо наброшена кожаная пилотная сумка, внутри шуршат прочерченные маркером маршруты на контурных картах и несколько конфет. Краун крадется по тропинке, выглядывает из-за каждого дерева, проверяя, свободен ли путь.

— От кого? — спрашивает Инга.

Мало ли от кого. В Полинезии все друг у друга также что-то спрашивают, а потом — раз! и ты в животе огромного паука или зеленого крокодила. Поменьше вопросов, милая Инга, поменьше вопросов. Краун запускает руку в сумку за конфетами.

— Держи. Иногда лучше ничего такого не знать.

Тропинка прячется в лес, подальше от дороги с машинами, подальше от кукурузного поля с красным пыхтящим трактором. Хотя Краун и пересекал это поле не раз и уж точно не раз шагал по этой тропинке, каждый раз он останавливался в одном и том же месте, чтобы как следует все изучить. Наблюдательность помогает не заблудиться. Значит так: ветки орешника обнимают друг друга в солнечных просветах, сверху корабельными мачтами высятся сосны, тополя и ивы листьями подпирают бока облаков, щекочут воздух своим шепотом.

— Краун, у тебя красная нитка. Подожди, я уберу.

Кажется, Инга боится. Хотя делает вид, что нет. Девчонки пуще мальчиков готовы изображать из себя.

— Вдруг там волк?

— Где?

— В лесу.

Краун про себя смеется. Милая Инга, в прошлый раз никаких волков не было. Разве что тигры и гиены.

В этот момент огромная тень от облака скользнула по всему лесу, и тут же повеяло холодом, осенью, и легкий, но колкий ветерок пробежал по листве. Краун поежился. А вдруг и правда, впереди волк. Хотя нет, откуда там. Волк — это околесица. Про несуществующие предметы бабушка так и говорит — околесица это все, фикция. И обязательно добавит, чем лучше заняться в этот самый момент. Ну что за околесица, лучше заправь кровать.

Инга, разве волк будет гулять, когда рядом фырчит кукурузный трактор, и солнце стоит высоко в небе? Чаще ночью, спрятанные в маленькие волчьи шубки, они выходят на эту тропинку и едят таких, как ты.

— Не бойся, у меня с собой конфеты. Бросим им парочку и смоемся. Джелли Риббонс — самые вкусные.

Инга чуть помедлила и произнесла.

— Тогда идем.

Она берет его за руку, Краун поправляет сумку, и они попадают в лес. Все то же самое. Те же птицы и ветки, но уже через несколько метров развилка.

— Что-то я ее не припомню.

Краун тянет за собой Ингу.

— Разве нам сюда?

— Не знаю, кажется, нет. Но мы попробуем.

Тропинка взбирается на небольшой холм, и спускается дальше мимо трав и мхов и песен иволги. Инга выбирает веточку из волос. Таинственно. Тени проседают большими мешками по оврагам, свет кое-где мелькает между деревьями, но в глубине, дальше в лес, стволы все плотнее и суровее, не пропускают никого в свои владения.

— Краун, — испуганно шепчет Инга

— Я… смотри.

Впереди на огромных деревянных сваях высится охотничий домик. Слева от него кое-как скроенный сарай с жестяной крышей, оставленные инструменты, ружье и олень. Самый настоящий лесной олень! С мягкими боками, поднимающимися вверх и вниз при дыхании. Рядом с сараем он что-то ищет в земле, затем замечает ребят и долго смотрит им прямо в глаза. Краун замер, просто замерз посреди леса, посередине лета, рядышком Инга тихонечко дышит. Вдруг внутри дома — какой-то звук. Олень ведет ухом, затем мгновение, и он исчезает в один прыжок.

— Ах, вот оно где. А я его ищу.

На крыльце появляется лесничий. У него веснушки на щеках и красная шапка, из под которой топорщатся черные лохматые волосы. Это Нильс — еще один житель леса.

— Краун, Инга. Вы как тут?

«Олень!», «Олень!» наперебой кричат дети и со всех ног бегут к Нильсу. Краун молотит языком с космической скоростью, его обгоняет Инга, и снова Краун — шум и гам!

Нильс останавливает перепалку, треплет по голове детей и приглашает их на вкусный еловый чай. Лес обнимает вокруг. Ветер растворяется в листве.

Рассказы о Полинезии

Что-то в это время происходит в Полинезии.

— Интересно, что в это время происходит в Полинезии?

— Я расскажу, — дедушка поудобнее устроился на кровати Крауна. — В Полинезии в это время соль уже спит в портовых тюках. И остров Тиненбаум на несколько лун удалился от берега. Все затаилось. Каменный лев у подножия Национального Музея, блестит в свете полной луны, и клыки его, и суровой взгляд его — все говорит о том, что он заступил на вахту.

Ему отсюда видны все корабли, что заходят в порт, и все прохожие в городе, и животные в джунглях. Все 6-ти метровые крокодилы, что выбрались ночью кого-нибудь съесть, и, конечно, все охотники за сокровищами, с масками на лицах и пустыми картофельными мешками за спиной.

Всю ночь он будет на страже и до утра не сомкнет глаз. Если вдруг кто и рискнет прошмыгнуть мимо него, сразу же будет схвачен и разодран в клочья.

Ты бы осмелился, Краун?

Краун натянул одеяло до подбородка и отрицательно помотал головой.

— Так вот. В Полинезии ночь. Пальмы шуршат листьями в тишине, птицы спят на ветках, все спокойно. Но, этой иллюзии я бы не стал доверять. Стоит потерять осторожность — все, пиши пропало. Считай, потерял репутацию, а возможно и жизнь.

Дедушка Крауна замолчал, выдержал большую паузу, после чего пафосно и со страстью продолжил:

— Я там был Краун! Я смог пройти мимо льва!

Краун возмутился.

— Врешь, ничего ты там не был?

— А это что?

Дедушка закатал рукав и ткнул пальцем в огромный шрам.

— По-твоему, это я убирал урожай и на грабли упал?

— Ой, что это? Больно было?

— Больно?! Да если бы я хоть на секундочку поддался боли и позволил ей исказить вот это лицо, мы бы с тобой не разговаривали, — дедушка перевел дух, — Слушай, Краун как все было. Я направлялся домой после охоты, но единственный более менее безопасный путь лежал через Музей. Нет, можно, конечно, было отправиться и через ущелье полное ядовитых пауков или спуститься по речке, кишащей пираньями и змеями. Но я не мог так рисковать. В моем рюкзаке была лампа, которая нужна была твоей бабушке, чтобы преспокойно шить занавески.

Уже на подходе к Музею, я понял, что что-то не так. Лев, который обыкновенно одним глазом спит, а вторым глядит на все окружающее, в эту ночь бодрствовал. Да еще как! В оба открытых глаза. Потом я слышал, что он выглядывал банду контрабандистов, которые в ту ночь пришвартовались в порту. А я, ни сном ни духом, выхожу из-за поворота — бац! Передо мной машина для убийства, настоящий монстр по части случайных прохожих и заблудившихся недотеп. Естественно, что я замираю, как вкопанный. Даже ногу опустить на землю не успел.

— Он тебя увидел?

— Может быть. Но я тоже стал как каменный, решил притвориться статуей. Так прошло около часа. Клянусь. Все это время я чувствовал, как его взгляд бегает туда-сюда молнией по моей спине, прямо по позвоночнику. Ну, все, думаю, не дождется Риф своей прекрасной лампы. И тут — идея!

— Ты решил с ним драться?

— В своем уме ли ты, Краун? Одна его лапа была как эта комната, он бы прихлопнул меня как муху. Я решил пойти на хитрость. Он хоть и каменный, но все-таки живой. Я обратил внимание на его глаза. Холодные, строгие, они неотрывно наблюдали за всем. Но — иногда моргали! Где-то раз в 15 минут. Это я установил в течение еще одного часа.

Краун вытянул шею и вот-вот был готов свалиться с кровати от удивления.

— И что? Что ты придумал?

— Я?! Я решил проскочить, когда он на полсекундочки закроет глаза, — гордо отметил Дедушкка. — Другого шанса не было. И вот, представь себе — ничего вокруг не шелохнется, деревья, фонари и дома все под неустанным контролем каменного льва, и от напряжения буквально воздух хрустит. Тут я, наконец, замечаю, как дрогнула ресница. Будет моргать. Я из последних сил прыгаю вперед. И… падаю оземь! От долгого стояния на месте у меня затекли мышцы, и я просто плюхнулся на асфальт. Лев в крайнем удивлении вздергивает бровь. Ну, думаю, все, здравствуй, пиратское горе. И знаешь что, Краун? Оказывается этот каменный простофиля так оторопел от наглости, что кто-то способен прогуливаться у него под носом, что у меня появилось еще пол секундочки, чтобы рвануть с места.

— И что?

— И что?! Я рванул, как ястреб с высоты. Опомнившись, лев резко выпустил каменные когти, чтобы оторвать мне голову. Хорошо, что я вовремя пригнулся, и сообразил включить лампу. Свет ударил в глаза, и он еще на мгновение зажмурился. Это меня и спасло, иначе сам понимаешь. Вот — этот шрам — моя память о той ночи. Он разодрал мне руку всего лишь кончиком когтя. Попади я под его лапу… Ой-ой! Я мчался без оглядки до самого дома. Кажется, даже пробежался по спинам парочки крокодилов, когда пересекал реку.

Дедушка Крауна замолчал и посмотрел в окно. Там за облаками и ветками деревьев плыла белая полная луна.

— Вот, Краун, вот именно в такие ночи, когда полнолуние, я вспоминаю эту встречу. И аж мурашки по коже. Ну, ладно все, давай спать.

— Что? И после таких страшностей ты оставишь меня одного? И еще выключишь свет? Нет, дедушка, не уходи.

— Эгей, Краун, где твоя полинизийская храбрость, которая передалась тебе по наследству. Не бойся, что бы ни произошло. Тебя защитит наша легендарная лампа. Вот она, кстати, та самая, что была со мной тогда и спасла меня от крупных неприятностей. Спи, Краун. Я рядом.

Дедушка поцеловал Крауна в макушку, потрепал его по волосам и вышел. Лампа с абажуром из матового стекла, украшенная плавными золотыми линиями, стояла на столике рядом с кроватью. Краун дотронулся до лампы и огляделся вокруг; свет мягким полукруглым покрывалом стелился по кровати, полу, игрушкам на ковре, захватывая островок книжного шкафа и письменного стола.

«Нормально, — подумал Краун, — ни один коготь не достанет».

Через 3 минуты он уже спокойно спал, а дедушка на всякий случай еще раз заглянул в дверной проем, улыбнулся и отправился в свою комнату.

Завтрак в Полинезии

— Завтракать!

«Вот и выходные. Можно делать, что угодно. О чем бы попросить, например, это облако», — думает Краун с утра.

Теплый солнечный луч спускается по диагонали аккурат на живот Крауна. Он лежит в постели, укутанный одеялом до самого подбородка. Это утро, и с кухни уверенно, в этом Краун нисколечко не сомневается, слышно, как пахнет блинами бабушки Риф.

В животе, растолканный чудесными ароматами и солнечными зайчиками, просыпается вселенский голод.

Он похож на огромного волка. Или на разбуженного возмущенного льва.

— Ррррр! — где моя добыча!?

Краун вцепился пальцами в одеяло, сделал страшное выражение лица, и снизу снова раздалось знакомое:

— Завтракать! — от укротительницы всех диких зверей в этом имении, бабушки Риф.

Краун подмигивает облаку, сбрасывает одеяло, надевает тапочки и несется на зов.

Около самой кухни его ловит дедушка и говорит шепотом:

— Стой, боец, стой. Неужели тебе не страшно, вот так вот с разбега, на скорости влетать за добычей.

— Никак нет! — чеканит слова Краун и, снова превратившись в ненасытного волка, прорывается дальше. Дедушка еле успевает затормозить его, еще бы секунда и нога Крауна приземлилась бы на пол кухни.

— Засада, брат! Я бы на твоем месте поосмотрелся. В Полинезии, не успеешь выйти из дома, обязательно попадешь в яму с неприятностями или логово с тумаками!

Дедушка продолжал, потрогав себя за усы.

— К тому же ты хищник. А хищники должны быть очень осторожны. Там, куда они направляются, могут быть такие же хищники. Давай я тебе покажу, как надо.

Дедушка надвигает на брови армейскую пилотку с рыболовными крючками, и, согнувшись, на цыпочках аккуратно крадется в кухню. Жестом он манит Крауна за собой.

Бабушка стоит спиной, разливая по белым фарфоровым чашкам чай, и ничего не видит. На столе уже ждут блины на большой круглой тарелке и баночки со сметаной и джемом. А сзади — Краун и дедушка — парочка опасных хищников, крадущихся за добычей.

— В атаку! — внезапно кричит дедушка, и герои синхронно, сделав фехтовальный выпад, хватают приборы со стола и направляют их в сторону аппетитных блинов и бабушки Риф.

Тут же, по плану, должен был последовать захват провизии, но врожденный инстинкт сохранения заставляет хищников остановиться в миллиметре от добычи. Напряженная пауза.

«Вот это бабушка! Вот это выдержка! — пронеслось в голове у Крауна, — я бы обязательно испугался и проглотил язык. А, вдруг она…»

Бабушка Риф медленно поворачивается, как в тех самых фильмах ужасов. Также медленно она снимает очки, берет банку черносмородинового варенья, большой ложкой кладет две горки в блюдце, после чего с нерушимым хладнокровием и серьезностью окунает пальцы в варенье и быстро-быстро наносит себе боевой макияж под глазами. Подготовившись к схватке, бабушка издает боевой кухонный клич «Аааааа!» и бросается в контратаку.

Краун и дедушка тут же пускаются наутек, нарезая круги вокруг обеденного стола. Риф успевает догнать каждого: хватая жертву за воротник, она доводит ее до своего места за столом и усаживает к завтраку.

Захватив, таким образом, нарушителей в плен, она еще раз обходит кругом стол, наслаждаясь собственной победой, останавливается, улыбается и, вновь превратившись в милую бабушку, как ни в чем не бывало, произносит: «Приятного аппетита».

— Ничего, — говорит дедушка, уплетая блины, — мы с тобой еще возьмем в этой битве полинезийский реванш!

Бабушка Риф треплет его по седым волосам и целует, оставив на щеке черносмородивый узор. Краун просто счастлив.