Бесплатный фрагмент - Лесниковы байки

Глава 1

— А дак ить как у нас, лесников-то, заведено, — попыхивая трубкой и приглаживая пышные седые усы, говорил своему гостю дед Матвей Захарович, — Здесь мы все гости, и к хозяевам леса как до́лжно отнестися надоть! Потому — в лес идёшь по дрова, али ещё по какой надобности, так и веди себя подобающе, подношение какое оставь. Не любит хозяин леса наглых да буянистых, жадных да бедовых. Гонит из лесу, а то и вовсе сгубить может.

— Дед, а кто это — хозяин леса? Медведь что ли? — спрашивал Алексей, молодой смешливый парень, сидевший возле широкого дощатого стола.

Перед гостем стояла синяя эмалированная кружка, от неё шёл душистый аппетитный парок, на столе красовалась большая миска с мёдом и порезанный широкими ломтями ржаной каравай. За оконцем лесной сторожки, отворенным настежь, умиротворяюще шумел лес. В макушках сосен и в широких еловых юбках играл свежий ветерок, вечер уже спускался с сопок, отражался в зеркале широкой реки под пригорком и остужал нагретый за день лужок.

Алексей приехал в эти глухие края не просто так, у него было очень даже важное и интересное дело. Он закончил четвёртый курс института, где учился на инженера, но было у него ещё и увлечение такое — звукозапись. За отличную учёбу родители его решили поощрить и купили ему просто фантастическую «гэдээровскую» аппаратуру, а отец договорился с каким-то своим хорошим другом и отправил Алексея на дальний кордон, к старому леснику, деду Матвею.

Матвей Захарович был потомственным лесником, до него еще дед тут хозяйничал, стерёг алтайские леса. Летом на кордон его добраться можно было только лодкой, почитай, что двадцать километров пройти, чтобы в обход порогов, а там, на невысоком пригорке, густо поросшем кустарником, и стояла просторная изба, никак на охотничью заимку не похожая. Вот и договорился отец Алексея отправить туда сына на два летних месяца, пока у студентов каникулы. Парень серьёзно увлекался звукозаписью, и даже конкурс выиграл однажды — его запись пенья лесных птиц очень понравилась строгой комиссии, её потом даже в каком-то фильме использовали!

Вот тогда и принял Василий Михайлович такое решение — договорился со своим давним другом, геологом, и тот, помня свою дружбу со старым лесником, описал в подробностях маршрут и отправил телеграмму для деда Матвея, чтобы гостя ждал. Дед Матвей в посёлок иногда наведывался, как положено леснику отчитывался в местной конторе, телеграмму ту получил и ответ дал, мол, милости прошу.

Так и оказался Алексей, после долгой дороги, на холме возле шумной реки, и понял — вот оно, то самое место, где запишет он не только пение птиц, но и звуки леса, реки… и всей этой жизни, в которой нет места шуму городского проспекта, ревущих моторов и прочих «прелестей». Зато есть звенящая ночная тишина, нарушаемая только голосом ветра, играющего в хвойных кронах, и уханье филина, считающего ночь лучшим временем для охоты, и звенящими вдали перекатами реки.

Сейчас, когда сиреневый вечер только ещё разливался от леса, Алексей сидел за столом, дед Матвей поставил на стол чугунок картошки, тарелку с копчёным мясом, и порезал на продольные такие полоски благоухающие укропом малосольные огурцы.

— Тоже скажешь — медведь, — усмехнулся дед в ответ на вопрос гостя, — Это вам, городским, невдомёк, что есть в лесу окромя человека хозяева! На каждое дело приспособленные, своими заботами существуют! Ить, как говорят чичас: человек- царь природы! А?

— А что, так оно и есть, — улыбался Алексей, — Вон, ты и нефть, и уголь добываем, и полезные ископаемые всякие! Покоряется природа советскому человеку, потому что наука всё изучает!

— Ерунда, эта твоя наука! — ворчал лесник в ответ, — Ну, или как я тебе скажу… Полезные ископаемые — оно, конечно, хорошо! Вона, ране-то дед мой на вёслах по реке почитай сколь дней шёл! Руки в мозоли, от вёсел-то! А теперь, на моторке, куда хош за считанные часы! Красота! Но только позабыл человек, что жадность да бездумность, пороки людские, никого ещё до добра не довели. От того и наказывают некоторых, какие тут от баловства по лесам бродют!

— Кто наказывает, дедусь? — Алексею страшно нравилось слушать дедовы присказки, — Расскажи что-нибудь, как раньше тут люди жили, а? Расскажи пожалуйста! А я тебя сейчас вот запишу на плёнку, потом домой вернусь и стану тебя переслушивать!

— Дак а чего тебе рассказать-то? — дед Матвей пыхтел в усы от смущения, — Поди скажешь, всё то бабкины россказни… а меж тем народ-то на пустом месте никогда не скажет ничего. Так-то!

— Ну вот и расскажи! А сказки ведь тоже вещь полезная, не зря говорят — сказка ложь, да в ней намёк!

— Да ешь уже, простынет всё скоро, — отмахивался дед, — Расскажу…. Опосля!

— А почему опосля? — очищая от кожуры картофелину, не унимался Алексей, — Я слыхал, как ты давеча племяннице своей наказывал, чтоб она на Старое Рыбалье не ходила, и журил ещё за то, что тебя Нютка не слушает и свою линию гнёт. Расскажи, что там? Ведь просто гарь старая…

— Просто, да не просто, — дед Матвей усмехнулся в усы и помягчел, — Ладно, расскажу, только сперва давай-кось поужинам с тобой.

После ужина усталый Алексей улёгся на широкую скамью возле окна, покрытую пушистой и терпко пахнувшей овчиной, он сегодня чуть не весь день ходил по лесу, и ему удалось записать, как сердито трещит на него побеспокоенная им белка. Видимо на большой ели гнездо у неё, а тут как раз человек расселся со своими приспособами. Ноги у Алексея гудели от усталости, и он с наслаждением вытянулся… он по лесу уже без деда Матвея хорошо ходит, не плутает. Даже самому странно это, но такое ощущение, словно знает он эти места, видел когда-то… очень давно. Отец рассказывал, что прадед Алексей тоже родом из этих мест был, это уж после войны остался он по ту сторону Урала, завод восстанавливал, который эвакуировали. Потом вот дети пошли, и внуки. И вот теперь сидит Алексей, его правнук, на поваленном дереве, и думает, сколько же поколений его предков ходили по этой земле.

Дед Матвей расставил чистые чашки в буфет, повернув их вверх дном на блюдца, как его матушка испокон веку хранила, а сам сел поближе к окну снасти чинить. Из освещения тут была только керосиновая лампа, которую дед Матвей зажигал, когда становилось уже совсем темно.

Алексей всё беспокоился хватит ли ему запаса батареек, которые он привёз с собой для своей «тарахтелки», как говорил дед Матвей, но пока вроде бы получалось экономить. Сейчас он думал, может быть, стоит всё же наведаться в село, дед сказал, что скоро геологи мимо пойдут на катере, можно с ними. И обратно тоже, смена поедет. Купит батарейки, если те будут в сельском магазине, хотя есть риск скататься напрасно. Нужно всё рассчитать получше, чтоб хватило…

— Дедусь, ну так расскажи, чего там на Старом Рыбалье было, а? — Алексей обещания деда не забыл, хоть глаза уже слипались от усталости, но страсть как хотелось послушать дедовых баек.

— А что было… ладно, расскажу уж тебе, коли бабкины сказки слушать любишь, — дед смеялся в усы, и рассказ его заструился, словно тихий шелест листвы, которую ветер ласково треплет в погожий день.

Глава 2

Дед Матвей поправил фитиль в лампе, приладил обратно стекло и перекрестился на образа в правом углу избы.

— Давно было, почитай, когда — и не упомнить. Старое-то Рыбалье тогда ещё жилым было, люди тама селились, дома ставили. Места там по-над рекою были хорошие, из-под большого камня источник пробился, вода свежая, вкусная. А сколь изб-то было, точно не упомню, дюжина может, а то и побо́ле, бабка моя мне про то сказывала, когда я сам парнишком ишшо был. Мужик там жил, Игнатов Пётр, охотой промышлял, ну рыбачил, как водится, кузнечил помаленьку. Семья у него была, два сына да дочка-красавица, Настасьей звали. Жену схоронил, сызнова не женился, детей сам ро́стил.

Приглянулась та Настасья парню одному, а он сам из народности йыш-кижи, да не простой охотник, а сын шамана. Захотел он Настю в жёны взять. Село у них большое, дальше, возле озера, избы у них не такие, как наши, да и сами по-иному живут. Теперича их уж мало осталось, раньше-то поболе было кижей этих. Их ещё тубаларами нынче кличут, а сами они свою народность так и зовут — йыш-кижи, «лесные люди». Ну вот и приглядел тот парень, Чагат, невесту себе не среди соплеменниц, а у нас на Старом Рыбалье, только вот не принято это у них — чужого рода девку в жёны брать. Отец Чагата шаманом был, сыну настрого запретил такую жену брать, из своего племени девку прочил за сына. Парень убежать намерился, украсть невесту, Настю-то, значица, у них такие обычаи присутствуют. Да видать не нашёл себе помощников в таком деле, да и немудрено — боязно друзьям Чагата было ему пособлять, за ослушание шаман и своего-то сына по голове не погладит, а уж его помощникам достанется не шутя. Затужил от такого горя Чагат, даже занедужил здоровьем. Отец и так, и этак, а Чагат всё на глазах тает, тогда шаман гордыню смирил и отправился за советом к старой бабке-найманке, та далеко в тайге жила, в кедровом вековом бору. Бабке этой людская молва чего только не прочила! И что живёт она уж сто лет, а кабы и больше, и что подвластно ей то, что даже шаману неведомо, не то, что простому человеку.

Так вот и пошёл шаман к старухе Огийё на поклон, дары взял, какие там у них, нехристей, положено, шапку новую на голову надел. Что уж там у них со старухой за разговор случился, никто теперь и не знает, старики наши разное говорили, да кто теперь разберёт, уж сколь годов то минуло, почитай, что и полтора века. Злой вернулся шаман домой, жена и приступить к нему с расспросами остереглась, только всё слёзы лила, сын-то словно огонёк угасает, уж и не встаёт почти.

Ну, как у них, язычников, водится, начал шаман обряды свои проводить, жертву принёс идолу ихнему, и чего там ещё, не знаю. Говорят, что какой-то там отвар на молоке они делают, да под ноги идолам своим льют, ну да я на то думаю — у каждого народа свои божества, не нам судить, кому да как правильно молиться. Льют и льют молоко, их дело.

Опосля всех обрядов шаман пришёл к сыну и сказал, что по совету мудрой Огийё даёт он разрешение на брак с чужеродной, старая ведунья сказала, что ежели такой брак случится, родившиеся в этом браке дети свет на их землю принесут, и множиться станет народ йыш-кижи. Обрадовался Чагат, есть-пить начал, на поправку пошёл, матери на радость.

Да вот только одно дело, когда и сам жених рад девку в жёны взять, и родители его согласие дали, пусть и нехотя да скрепя сердце. А только у нас-то не принято девку неволить да взамуж отдавать тому, кто попросит да дары богатые даст. А Чагат даров чуть не три воза привёз в Старое Рыбалье к невестину двору, с друзьями весёлыми прибыл, нарядные да радостные. Им и невдомёк, что у нас и за десять возов отец за инородца да иноверца дочь свою отдавать не поспешит!

Вышел Пётр к сватам, с сынами вместе, уважил, поклон отдал, как у нас полагается гостей встретил. Благодарил, что приехали чин по чину, девицу в жёны испросить! Да и сказал Чагату, что дочка его согласия на такой брак не даёт, просит обиды не держать, а только сердцу не прикажешь.

Рассердился Чагат, обиду смертную заимел, дак ить как — у них такие дела по-иному вершатся. Кто там девку спросит, согласна или нет! Пушнины привезли да шкур зверя ценного, мяса солонины в бочках, ещё там всякого, чего у них в хозяйстве довольно, и всё — считай невеста твоя, ежели родители её подношения приняли.

А у нас вот не так, супротив воли у нас не женятся, вот и Настасья в пояс жениху кланялась, сказала, что не по сердцу ей жених, прощения просила, да чтоб обиды в сердце Чагат не носил. Но что у нас дело обычное, у них, может, смертная обида. Так видать и было, затаил злобу Чагат, и не только он, но и отец его, шаман, черным гневом загневался, посчитав этот отказ оскорблением всего рода.

Чёрные дела после того сватовства на Старом Рыбалье стали твориться. Сперва с охоты старший брат Настасьи не вернулся, искать пошли отец да брат, нашли… поеденного зверьми уж, поди распознай, от чего погиб — от руки ли человека и по его умыслу, или от зверя лютого. Охотник был бывалый, опытный, а в тайге и не такие смерть свою находят…

После отец Настасьи на реке утоп, лодка на порогах ли перевернулась, али ещё какая беда приключилась, а и на воде всякое случается. Искали его, после того как лодку с уловом да снастями к берегу прибило, ну и нашли много ниже по течению, там, где рукав от реки к озеру заворачивает.

Тут уж слухи поползли, что проклял старый шаман всю семью Настасьи, не простил за сына обиды. А сам-то Чагат намерения своего не оставил, как после оказалось… но до того много ещё чего сталось.

Мор пришёл в селенье, откуда поветрие пошло, так и не дознались, а только почитай, что в каждом дворе не по одному покойнику случалось, замертво падали люди, кровью исходили. Кто смог уберечься, собирали поспешно кои-то пожитки и уезжали подальше от сих местов.

Вот и Настасью та беда не минула, за отцом да старшим братом и младшего брата схоронила, от той неведомой болезни помер, да и осталась одна. И когда уж почитай, что последние живые люди из Старого Рыбалья уходили, дома свои побросав да страшась неведомой хвори, звали они и Настасью с собой, не испугались шаманова проклятья.

Дескать, чего тебе, девка, в пустом дворе оставаться, ведь никого и в селе уже не осталось, пусты избы, ни людей, ни скотины, токма смерть чёрная ходит окрест… Не поехала Настасья, знала, не оставит Чагат в живых тех людей, кто помочь ей желал. Поклонилась, перекрестила вослед последнюю подводу, да и в дом ушла.

Сушь пришла страшная в ту годину, уж то ли шаман наколдовал, или бабка та найманка, поди их разбери, у них свои боги. Иссяк источник, что столько веков из-под камня большого исходил, заболотело русло, гнильём вокруг понесло…

Чагат сам приехал к Настасьиному двору, в этот раз один, без друзей и без даров. Вышла Настасья к нему, будто ждала его давно, встала на родном крыльце, словно каменная…

— Что, девка, поучил я тебя! Смирись с судьбой, мне ты богами в жёны назначена! Без тебя роду моему угаснуть прочат, и всё одно тебя в жены возьму! Либо своею волей пойдёшь, и тогда благодать на эту землю вернётся, либо силой уведу, и тогда…

Бровью только повела Настасья, косу на спину с высокой груди перекинула, да так глазами сверкнула, что не удержался Чагат, назад отступил.

— Своими Богами мы живём, и ваших тоже чтили, как полагается на доброй земле соседям жить, — сказала Настя Чагату, — А только за твои дела чёрные не быть никогда по-твоему! За братьев моих, за отца, за всех сельчан, кто на погосте теперь лежит от хвори неведомой завершив труды земные… За всех этих людей…. Тебя я проклинаю, страшным проклятьем перед кончиной своей, никогда тебе самому покоя на этой земле не будет! И отцу твоему зло его возвернётся! Угаснет ваш род, через века всё меньше будет лесного народа, растворится он в тайге, среди кедров вековых!

Закричала страшным криком девушка, взяла горевший у крылечка жирник масляный, да и разбила на крыльце. Занялся огонь, как доселе никогда Чагат не видал, понесло пал так, что заревело кругом, и давай, и давай по пустым-то избам скакать! Ревел огонь, кричал Чагат, ухватить Настю пытался, да только увернулась та, бросилась к реке, да и полетела, душа светлая, с крутого берега в омут. Так и сгинула в омуте, а с ней и Старое Рыбалье сгинуло навек.

Замолчал дед Матвей, прищурился, поди спит гость его, сказом старинным убаюканный, да не тут-то было. Поднял Алексей голову, хоть он и подрёмывал уже давно, а всё ж как такое не слушать!

— Дедо, а дальше-то что было, с шаманом этим, и с Чагатом?

— А про то завтра сказывать стану, чичас спать пора! — сказал дед Матвей и погасил лампу, погрузив избу в темноту.

Давно играла за окном ночь, засеяв звёздами небосвод, далеко на порогах шумела река… засыпая, Алексей видел перед глазами лёгкую девичью фигурку посреди горящих изб, и мечущегося среди огня парня в меховой круглой шапке…

Глава 3

Утром дед Матвей совсем ранёхонько Алексея разбудил. Уже и чай был готов, за окном только занималась алая зорька, окрашивая светом верхушки кедров. Тишь стояла над лесом, обещая жаркий погожи день.

— Уж поди скоро геологи-то прибудут, коли с ними собираешься, так собери, что с собой. Вот, заодно к куму моему на селе заглянешь, к Фёдору Кузьмичу. Отдашь ему котомку, там сынам моим письма, он отправит, да кое-что из гостинцев. У него тоже заберёшь, я там ему кой-чего в город заказывал, так уж поди привёз. Обратно уж завтра спозаранку со сменой и отбудешь, а у Фёдора Кузьмича и заночуешь. Нютка евойная тоже на каникулы приехала, вот и сходите вместе, может фильму какую привезли. Поди скучно тебе тут у меня, что тут — кедры да ёлки, ёлки да кедры.

— Нет, дедусь, что ты! Мне не скучно! — запротестовал Алексей, — Даже наоборот… Очень мне понравилась та история, что ты мне вчера рассказывал про шаманова сына. Вот и думаю, может не ехать сегодня, потом уж… пока есть у меня батарейки, а ты вечером мне расскажешь, что дальше-то было!

— Опосля такой оказии может и не случиться, поезжай теперь. Катер у геологов хороший, быстро идёт. А чего там дальше — так я и потом тебе расскажу, не боись.

Алексею стало немного совестно, ведь дед Матвей, наверное, рассчитывает на него, чтобы тот посылку передал Фёдору Кузьмичу, а он тут про сказки… Нельзя, так, дело вперёд, решил Алексей и принялся наскоро завтракать.

— Да не спеши, хорошенько подкрепись, по реке долго идти, обедать когда ещё станете! — напутствовал дед Матвей, — Ну, вона, на старом причале уж ихной-то катер слыхать, значит — пора идти на реку, как раз поспеем.

Катер и вправду было слышно, и Алексей усмехнулся — это ж какой слух у деда, да и привычка, знание этих мест, что так легко он угадывает расстояние. К маленькой пристани, хотя, скорее это были просто крепкие деревянные мостки, Алексей с дедом подошли как раз в тот момент, когда из-за поворота вышел небольшой катерок, весело прогудевший приветствуя их.

Погрузились быстро, весёлые геологи выскочили на берег, загорелые и бородатые, отрядили деду Матвею пару каких-то ящиков и вот уже летит катерок дальше, брызги взметаются в воздух, переливаясь радугой в солнечных лучах. Мимо проносятся каменистые берега, утёсы сменяются отмелями, за которыми простираются далеко зелёные луга.

Посёлок встретил Алексея, как ему показалось, прямо-таки толпой народа. Просто привык он уже к уединённой жизни в избе деда Матвея, и стоящая на причале «толпа» народа, человек в пятнадцать, выглядела как-то непривычно… А что будет, когда он домой вернётся, в город? Даже думать страшно было.

Где живёт Фёдор Кузьмич, Алексей знал только примерно, когда дед Матвей его только встречал, они заходили к дедову куму, но как-то уже и подзабылось это. Немного поплутав среди дворов и переулков, Алексей наконец узнал знакомый забор, окрашенный свежей голубой краской, и палисад с невысокой яблоней посередине.

— Хозяева, есть кто дома? — отворив калитку, Алексей вошёл в широкий двор и остановился, совсем позабыл, что у Фёдора Кузьмича во дворе живёт Малыш…

Ну как, Малыш… Кличка собаки говорила сама за себя, только наоборот. Малыш вылез из будки, больше похожей на медвежью берлогу, только немного «благоустроенную», зевнул, лениво потряс головой и вопросительно посмотрел на гостя. Мол, чего тут шастаешь, поспать не даешь?!

— Дома, дома! — отозвался откуда-то из глубины двора звонкий девичий голос, это Нютка, младшая дочка Фёдора Кузьмича, она так же, как и Алексей, приехала на каникулы.

Девушка, вышедшая из-за угла дома, поставила на скамейку ведро с огурцами и вытерла руки о передник. Она училась в городе на учителя русского языка и литературы, окончила третий курс и была на год младше Алексея. Нютка чуть покраснела, увидев гостя, но виду старалась не показать, что застеснялась.

— Малыш, свои, — сказала она собаке, и Алексей готов был поклясться, что собака ей в ответ кивнула… хотя, конечно, ему это показалось, — Проходи, Лёша, отец скоро придёт, ушёл в контору по делам своим.

В доме вкусно пахло свежим хлебом, и проголодавшийся в дороге Алексей смутился, когда в животе у него громко заурчало. Нютка улыбнулась, чем смутила его ещё больше, Алексею она с первой встречи понравилась…

— Иди умойся, сейчас покормлю тебя, — ласково глянув на парня, сказала она, — А котомку дедову вон там поставь, отец сам потом разберёт, поди снова патроны там у них ружьё, да запчасти какие-нибудь!

Алексей вышел во двор и отправился к умывальнику возле бани. Малыш, лежавший в тени забора, отправился за ним, скорее от любопытства, это Алексей сразу понял. Он присел на корточки и протянул к собаке руки, через несколько минут контакт был установлен и скреплён дружеским почёсыванием с одной стороны, и дружеским же облизыванием — с другой.

Когда Алексей вернулся в дом, на столе его ждал наваристый борщ, нарезанное крупными кусками, по-деревенски, копчёное сало и испечённый этим утром хлеб.

— Анюта, спасибо! Я и не думал, что так проголодался в дороге, но сейчас даже смотреть спокойно не могу на это великолепие!

— А ты и не смотри, садись да ешь, — Анюта довольно улыбнулась, — Ешь, и добавки просить не стесняйся, это лучший комплимент стряпухе, как отец говорит.

Когда гость с удовольствием стал есть, Нютка налила в кружку молока и сама села перекусить.

— А мне в магазин нужно, — рассказывал Алексей, — Может тут батарейки продают, для аппаратуры моей. Пока у меня есть запас, но Матвей Захарович сказал, пока катер идёт — поезжай, потом может и не получится, Анют, ты не знаешь, батарейки есть в местном магазине?

— Вот не скажу, не обращала внимания, — покачала головой девушка, — Я там по другой надобности бываю, тебе лучше самому посмотреть. А что, много записал? И что, расскажи, очень у тебя занятие интересное.

— Ну, птиц записывал, и вот с дедом мы ночью даже ходили, с вечера в засаде сидели, чтоб филина записать. Я переслушивал, хорошо получилось! Сейчас я не слушаю, что записал, экономлю батарейки. Дома уж всё это, а тут хочу материала побольше собрать. Дятел есть, белка, а ещё как заяц кричит записал, жуткое дело, я сначала думал — человек, или ребёнок.

Нютка слушала, подперев щёку кулачком и блестя глазами, было видно, что ей это и в самом деле интересно.

— А я у себя в историческом кружке занимаюсь, так вот мы для экспозиции собираем сказания и легенды нашего края, — рассказывала она, — Здесь места интересные — много народностей перемешано, все жили рядом друг с другом…

— Так вы для этого тогда на Старое Рыбалье ходили? — вспомнил Алексей, — Дед Матвей ещё тебя журил за это…

— Да, ребята приезжали и мы туда вылазку делали, думали заночевать, но…, — Нютка отвела глаза, — Не получилось. Скоро наши снова приедут, думаем ещё раз пойти, составить карту той местности, чтобы наглядно можно было край наш показать.

— А возьмите меня! — загорелся Алексей, — Я бы тоже с вами сходил, может, что интересной и записать получится!

— Ладно, — помедлив, ответила Нютка, — Мы всё равно через дедову заимку пойдём, там ночевать думаем. Так что соберёшься и двинешь с нами дальше, на Рыбалье. Ребята приедут через неделю примерно, вот и пойдём… если ты к тому времени не передумаешь.

Чуть позже Алексей шагал к поселковому магазину, целый рой мыслей гудел в его голове… о том, что было бы отлично, окажись в продаже в местном магазинчике батарейки, какие ему нужны… и о том, что пойти куда-то с ребятами из исторического кружка, это отличное приключение, а особенно если там будет Анюта. И в этом рое робко промелькнула мысль, почему Анюта так сказала, что он может передумать? Странно как-то…

Глава 4

— Ну, хоть не зря прокатился, — кивнул дед Матвей, глядя как вернувшийся Алексей выкладывает из своего рюкзака батарейки.

— Да, последние забрал, — кивнул Алексей, — Повезло! Продавец сказала, что теперь привоз только в следующем месяце будет. А вот вам ещё Анюта передала…

Алексей привёз деду Матвею от кума Фёдора Кузьмича два увесистых мешка с разным хозяйственным скарбом, Анюта же отдельно упаковала в пакетик вязаные шерстяные носки и фланелевую рубашку. Чтоб не намокли на реке, сказала она с заботой.

Алексей попрощался с девушкой в предвкушении будущего похода в группе «историков», и намеревался показать себя уж никак не хуже их. Ну а что, парень он спортивный, даже достижения некоторые имеются, по лыжному спорту, к примеру, ну, и ГТО ещё…

— Хочу сегодня к дальним порогам сходить, — сказал он деду Матвею, — Перекаты записать, да и птицы там голосистые.

— Ну, поди, чего ж, — кивнул степенно дед, — У меня тоже делов на сегодня много имеется. На старый рудник схожу, у нас такие «чудскими копями» кличут. О прошлый-то раз я там видал мешок брошенный, вот теперь думаю глянуть, не повадился ли кто туда лазить! Лет с пяток назад этаких вот «скалолазов» я со Змеиной горешки чуть не на себе двоих волок. Ладно вот Мишка мне помог, без него я б и не сдюжил.

Мишкой дед звал Малышова брата, жил он у деда во дворе и в Алексее души не чаял. Сперва, по приезде городского гостя, Мишка к нему отнёсся крайне недоброжелательно, и пару дней Алексей ходил по двору с опаской. Но после Мишка захромал. Дед Матвей ушёл тогда на обход, недалеко, проверить лесные свои борта, пса с собой не взял — недалече идти то, быстро обернётся, а Мишка чего-то невесёлый ходит, как бы не занемог.

Вот Алексей и приметил, что Мишка сначала хромал, шастая по двору, а потом и вовсе перестал на переднюю лапу наступать. Жалко животину, думал Алексей, видно, что страдает, но и подойти к такой махине, весьма недружелюбно смотревшей на него… страшновато.

Но и ничего не делать, смотреть как лежит Мишка в тени забора и поскуливает Алексей тоже не смог. Взял кусочек мяса, в собачью плошку воды налил и осторожно подкрался к смотревшему на него весьма пристальным взглядом Мишке. Положив подношения, Алексей чуть отошёл. С сомнением глянув на Алексея, потом на угощение, Мишка снизошел и мясо съел. Алексей принёс ещё, на этот раз смелее подошёл к собаке и протянул мясо на открытой ладони. Мишка аккуратно взял кусок, и пока жевал, Алексею удалось осмотреть псу лапу. В мягкой подушечке торчала огромная заноза, Алексей не растерялся и выдернул её. Мишка взвизгнул, огромные зубы лязгнули где-то рядом с Лёшиной рукой, сам он упал на спину, крича и тыкая занозой в воздух:

— Мишка, фу! Вот, вот, я её вытащил!

Позже Мишка лежал у крыльца и зализывал рану, Алексей сидел рядом и уговаривал его не обижаться и позволить обработать рану йодом. Такую картину и застал тогда вернувшийся из леса дед Матвей. После этой истории Мишка к Алексею проникся, и даже однажды принёс ему выкопанную откуда-то кость. Дружба была скреплена таким подарком, чему Алексей был очень рад.

Вот и теперь дед Матвей велел Алексею Мишку с собой взять, до порогов идти прилично, пусть хоть разомнётся.

— Ты только вдоль берега ступай, — наставлял Алексея старый лесник, — Там по отмели как раз доберётесь, чтоб по верху не лезть. До утёсов и дойдёте, там твои пороги. Да гляди, до ночи чтоб обернуться время рассчитай.

Человек и собака шли по каменистой отмели, протянувшейся далеко вверх по течению реки. Противоположный берег был высоким и крутым утёсом, по верху поросшим кустарником и подлеском, переходящим дальше от реки в вековой бор.

Алексей нёс рюкзак с аппаратурой и скромным запасом провизии, маленькая кружка, прикреплённая к рюкзаку, мерно позвякивала на ходу. Денёк выдался на славу, и Алексей предвкушал получить отличный материал и к вечеру вернуться обратно! Мишка шастал туда и сюда, обследуя берег и иногда подбегая к воде, чтобы попить.

Вскоре показались и пороги, они были недалеко от заимки лесника и это их говор слышал ночами Алексей. Давно хотел сюда дойти, да всё времени было жаль тратить на это целый день. Ну вот, выдалась половинка — как раз ему хватит.

Птицы гомонили во всю, присутствие человека и собаки их ничуть не беспокоило, Алексей укрепил свою аппаратуру на плоском камне, а сам вместе с Мишкой расположился дальше от воды. Берег, по которому они пришли, здесь чуть поднимался над руслом, образую неглубокий грот, вот там, в тенёчке, они с Мишкой и разлеглись. Скинув обувь, Алексей вытянул ноги, утренняя поездка на катере была не из приятных, их почему-то сильно болтало и ветер вместе с брызгами воды резко бил по лицу.

Мишка задремал, и Алексей, положив на собаку голову, тоже прикрыл глаза. Вода шумела на перекатах, убаюкивая и принося прохладу… вздремнуть полчасика, не больше… иначе вся запись насмарку…

Проснулся Алексей от того, что Мишка рядом вздрогнул и глухо зарычал. Алексей подскочил и огляделся кругом, может кто из рыбаков местных или охотников идёт? Мишка чужих не жалует! Он положил руку на вздрагивающий и ходивший буграми собачий загривок. Пуст был берег, никого не было видно, и… слышно.

Странная, звенящая тишина стояла над берегом, привычное ухо Алексея ничего не улавливало, ни птичьего гомона, ни шума ветра в высоких вершинах… ничего… Даже река гудела на перекатах по-иному, тревожно, глухо, словно бы угрожающе…

Алексей поёжился, мурашки пробежали по спине, и тут парень порадовался, что взял с собой Мишку, всё же не так страшно вдвоём-то. А между тем пёс вёл себя весьма странно! Он описал круг по небольшому каменистому пятачку, на котором они устроились, после встал рядом с Алексеем и с тревогой посмотрел ему в лицо.

«Нужно запись выключить, — подумал Алексей, пытаясь взять себя в руки, — Может гроза собирается, почему такой воздух странный…»

Потянуло какой-то промозглой затхлостью, а вовсе не свежестью реки и запахом хвои, Мишка глухо зарычал. Алексей пытался понять, может быть он сейчас спит и всё это ему попросту снится, и изо всех сил старался проснуться. Но понимал, это вовсе не сон…

Он медленно двинулся к тому месту, где установил записывающее устройство, воздух вдруг сделался каким-то густым, идти стало трудно, Мишка топтался рядом и тыкался в колено Алексей своей большой головой. Парень выключил запись и аккуратно убрал аппарат в футляр, здесь что-то не так, нужно уходить отсюда.

Чувство какого-то животного, беспричинного страха сковало всё тело так, что даже мышцы свело судорогой, камни, которыми был усыпан берег, больно впивались в босые ноги Алексея и ему казалось, что именно эта боль не даёт ему сейчас же упасть без чувств.

Перекинув ремень от сумки с аппаратом через плечо, Алексей поднял взгляд, пытаясь вздохнуть глубже, и остолбенел… Мишка рядом с ним ощерился и грозно зарычал.

Неподалёку от них, там, где с берега ссыпались мелкие камни, поросшие чем-то зелёным то ли мхом, то ли травой, стоял человек.

Алексей сжал ладонью Мишкин затылок, каким-то шестым чувством он угадал, что даже такому большому и сильному псу не справиться с тем, кто так пристально смотрит на них сейчас.

Плоское, чуть скуластое лицо, раскосые глаза и круглая меховая шапка, это в такую-то жару… Но не это было самым странным в этом человеке! Вся его одежда была странной, сделанной из какой-то плохо выделанной кожи… или может была испачкана чем? Кое где поглядывали этнические узоры, вышитые белой и красной грубой нитью, полуистлевшие перевязи были скреплены поржавевшими пряжками. Штаны человека были все измазаны чёрным, то ли грязью, то ли сажей, а может быть и тем и другим! Но то, что увидел Алексей ниже…

Одна нога этого человека была обута в полуистлевший сапог, а вторая… белые кости были явственно видны через висевшие обугленные ошмётки кожи и плоти, которые тошнотворно колыхались на ветру.

Алексей схватился за пояс, на котором висел небольшой охотничий нож, подаренный дедом Матвеем. Тот, кто стоял на склоне, засмеялся, в горле его забулькало, и Алексей увидел на его шее глубокие сквозные дыры, откуда сочилась чёрная кровь.

Глава 5

Алексея мутило, он стоял на камнях и уже не ощущал боли от впивающихся в босые ступни каменей. Всё в нём напряглось, рука сжимала рукоять ножа, она стала такой горячей… Мишка переступил с лапы на лапу, прижал уши и снова зарычал, и то существо… человеком его трудно было назвать, двинулось на Алексея.

Мишка залаял, а Алексей, продолжая сжимать собачий ошейник, поднял руку с ножом:

— Стой на месте! — крикнул он, — Не подходи, или я спущу собаку!

Распялив чёрный рот, незнакомец оскалился, изо рта посыпались чёрные черви, челюсть неестественно отвисла. Пугать такое существо собакой? Смешно! Это пронеслось в голове у Алексея, и чем ближе подходил незнакомец, подтягивая за собой изорванную ногу, тем сильнее накатывалось на Алексея ощущение неминуемой смерти… с которой нужно смириться, и нет от этой погибели спасения, нет шанса, и не за чем жить.

Колени у Алексея подогнулись, судя по всему, и Мишка тоже ощущал нечто подобное, потому что он жалобно заскулил и присел на камни.

То, что надвигалось на них, заскрипело зубами и было уже совсем близко, в накатившейся на берег тишине было слышно, как скребёт его рваная нога по камням… Алексей попытался поднять было руку с ножом, но она словно стала свинцовой, он не смог ею даже пошевелить. Это всё, понял Алексей, сейчас он умрёт здесь, вместе с верным Мишкой…

— Чагат…, — голос разнёсся над берегом ниоткуда и ото всюду, тот, что шёл на Алексея вздрогнул и остановился, лицо его страшно перекосилось.

Алексей почувствовал, что та тяжесть и тоска, та чёрная безысходность и желание покориться страшной кончине отступила. Он ощутил, как его босые ноги залило холодной водой, и опустив глаза увидел, что река на перекатах вспенилась, запела звонко и весело, от этого захотелось жить! Вода заливала берег, ручейки струились меж камней, играли серебристо-голубыми искрами.

Алексей вместе с Мишкой стояли теперь в воде, она словно огородила их от того, кто щерился в зверином оскале, торопливо отступая назад, туда, подальше от заливающей каменистый берег воды.

Мишка залился лаем, словно тоже почуял, как отступило зло, навалившееся и на его храброе собачье сердце! Алексей покрепче ухватился за ошейник, нельзя пустить Мишку туда, к этому… иначе ему конец, парень это чувствовал.

А река бурлила всё сильнее, водяные искры взметались вверх, доставая чуть не до самых вершин елей на противоположном берегу. В этих искрах показался силуэт девушки в старинных одеждах, и Алексей потряс головой, он боялся, что сошёл с ума…

— Уходи, Чагат! — девушка повела рукой, и вода вскипела сильнее, тесня Чагата на камни, — Здесь тебе нет воли, и не будет! Люди не твои, уходи!

— Здесь всё моё! — проговорил Чагат, — Это моя земля! Всё моё, род мой велик, победил всех врагов! И ты не сможешь… не… сможешь…

Челюсть его неестественно вывернулась, черная слизь потекла на ржавый нагрудник, нога в лохмотьях гнилого мяса подогнулась, и он упал на одно колено, словно кланяясь стоявшей в искрящейся воде девушке.

— Нет на этой земле ничего твоего, отторгла она тебя, и твой род сгинул во мраке веков, — сурово сказала девушка и взмахнула рукой, от чего синие воды плеснули сильнее и Чагат закричал что-то на незнакомом Алексею языке.

Протяжно завыл Мишка, тоскливо и горестно, вспыхнуло на каменистом склоне и Чагат пропал в чёрном, пахнувшем гарью и смертью мареве. Девушка повернулась к Алексею, который стоял по щиколотку в воде, но она понемногу убывала, стихия, спасшая их с Мишкой, тихо отступала от людей.

— Скажите, кто вы? — справившись с собой и снова обретя дар речи, спросил Алексей, — Вы нас спасли… спасибо!

— Зло вернулось в эти края, — прошелестел голос, силуэт девушки таял на глазах, превращаясь в сиреневую дымку, — Остерегитесь, люди, не пускайте зло в свои сердца…

Сиреневое марево над порогами исчезло, Алексей стоял на мокрых камнях и вдруг понял, что звуки снова вернулись в этот мир. Снова шумел высокий бор на другом берегу, птичьи трели заливисто звенели на всю округу, а вода спокойно шумела на каменистых перекатах.

Мишка шумно вздохнул, и пошёл обходить небольшой каменистый бережок, где они расположились, обнюхивая всё и иногда поднимая нос по ветру. Алексей тоже очнулся и пошёл к воде, чтобы умыть лицо, но окунув руки в воду подумал, и сунул голову в свежие холодные струи.

То, что с ним сейчас случилось… он это всё действительно видел? Это было не наваждение, не дурной сон или бред, может он перегрелся? Или заснул так крепко, и теперь нужно просто проснуться?

Холодная вода с мокрых волос текла Алексею за шиворот, и он понимал — он не спит… и не спал! Всё это было на самом деле, и вот даже Мишка, хоть он и собака, а сидит у воды и трясёт ушастой своей головой, видать тоже пытается понять, не приснилось ли ему это всё в страшных собачьих кошмарах.

Алексей обулся, аккуратно положил сумку на камень и пошёл туда, на склон, где только что стоял тот, кого призрачная девушка называла Чагатом. Осторожно ступая по большим валунам, Алексей думал… не может такого быть, чтобы это был тот самый, про которого старый лесник рассказывал!

— Да? И много ты знаешь людей, которые вот на такой ноге по камням ходят? — ехидно спросил Алексей сам себя, — Ты же видел, там от ноги нет ничего… обычный человек вообще не выжил бы при таком! А его шея?! И… остальное…

Алексей внимательно рассматривал большие камни у себя под ногами, они были измазаны какой-то чёрной грязью, может, сажей. Сгустки слизи стекали с них кое-где, тошнотворно воняло гнилью, а на одном валуне Алексей увидел отчётливый угольно-чёрный след сапога…

«На нём и были сапоги кожаные, вроде бы…, — думал Алексей, озадаченно рассматривая отпечаток, — Чем раньше там сапоги-то подбивали с подошвы? Войлоком или кожей, типа такого… Надо деда Матвея спросить. А как? Не скажешь же ему, что видел призрака с ободранной до костей ногой… Да, дела!»

— Мишка, давай домой двигать, — негромко позвал пса Алексей, — Дело уже к вечеру, я бы не хотел здесь ночь застать! Да и дед нас заругает, он же говорил, что в сумерках тут можно запросто на камнях ноги переломать.

Пёс послушно подошёл к нему, продолжая тянуть носом воздух, Алексею тоже казалось, что откуда-то немного тянет гарью или дымом. Может, пожар где неподалёку? Нужно возвращаться! Человек и собака, беспокойно оглядываясь, зашагали прочь по каменистому берегу.

На душе у Алексея был сплошной сумбур. Он шёл и думал о том, что такого просто не может быть… то, что он увидел сегодня, противоречит всему, что он учил и в школе, и сейчас в институте. Одно дело — слушать под треск сверчка дедовы присказки, а другое… Но как же — а след? И этот запах гари?

Так вот в чём дело! Алексей даже обрадовался такой своей догадке! Наверное, где-то недалеко, в Тайге, начался пожар, дымом понесло по берегу реки, когда они с Мишкой задремали там, во сне они надышались и им такое приснилось, или привиделось! А потом ветер подул с реки, дым отнесло в другую сторону, они и пришли в себя! А след? Ну, неизвестно, кто и когда его оставил! Может быть Алексей видел его раньше, когда только пришёл к порогам, но не придал значения, а после, во сне, это и явилось ему!

Ну, теперь стало значительно, лучше, когда всему нашлось нормальное объяснение! Алексей тряхнул влажными ещё волосами, голова немного побаливала — ну точно надышался дымом! Нужно спешить на заимку, дед Матвей должен знать, если где пожар, с холма всё видно! Алексей глянул кругом, может подняться чуть выше с берега, там по верху должна идти тропа, он ей ходил… может быть оттуда что-то будет видно? Хотя, дед Матвей сказал по берегу идти лучше… Ладно, он человек опытный, нужно совета его послушать!

— Мишка, идём побыстрее, может помощь наша нужна! — Алексей поторопил скорее себя, чем идущего рядом пса.

Часа через полтора Алексей свернул на знакомую тропу, за кустами и невысоким ельником показалась изба деда Матвея. Сам хозяин стоял возле сарая приложив ко лбу ладонь. Увидев возвращающихся Алексея и Мишку, он махнул им рукой и принялся что-то там тесать топориком… Значит, никакого пожара нигде нет, подумал Алексей и нахмурился.

Глава 6

— Ну, как оно? — спросил дед Матвей вернувшегося Алексея, — А ты никак купался? Дак и немудрено, жара-то стоит. Ну, поди в дом, отдохни маненько, скоро ужинать станем.

Мишка улёгся на своё любимое место под стеной сарая, в тенёк, и принялся грызть припасённую им ранее косточку. Алексей глянул на пса, жаль, что у него ведь не спросишь ничего… было оно на самом деле, или приснилось ему.

За небольшой банькой стояли бочки с водой, за день она нагрелась на жаре, и Алексей помылся, поливая на себя из ковша. У сарая постукивал топор, дед Матвей что-то там правил, солнце уже разлилось над горизонтом кроваво-красным закатом. Дед говорит, такой закат к вёдру, завтрашний день тоже будет знойным.

— Дедусь, а что, ничего сегодня не горело в округе? — вытирая голову полотенцем, спросил Алексей, подходя к сараю, — Мне показалось, будто дымом по берегу несло.

— Горело? — дед с удивлением поднял седые брови, — Да вроде нет, слава Богу! Селиванов Пётр вот только недавно вертался с Кривой сопки, а оттудова уж точно любой дым окрест видать было бы, так ничего, довольный шёл, с добычей. Может, кто костёр держал от тебя неподалёку? Не приметил никого?

— Да нет, вроде бы никого… и потом обратно шли, не было видать никого, — задумчиво ответил Алексей, — Может дальше, в лесу туристы какие…

— Такая сушь стоит, какие сейчас костры, — ворчливо ответил лесник, — Запрещено это сейчас, может так, залётные кто… Пойду-ка с чердака гляну, покуда не стемнело, мало ли! Может где и дымит…

Алексей покачал головой, глядя, как дед ловко и шустро забирается по лестнице на чердак высокого сарая, оттуда, через широкое окно сеновала можно было оглядеть округу. Но сейчас парень думал… нет, не пожар это был, и не костёр незадачливых туристов. И всё, что было с ним сегодня — случилось на самом деле, никакой это не сон.

— Чего-то ты сегодня и не ешь ничего, никак прихворнул? — дед Матвей прищурился на парня, который задумчиво смотрел в окно, — Болит чего?

— Нет, дедусь, ничего не болит. Так, задумался. Скоро вот ребята приедут с Анютой, собираются вылазку тут сделать, составить карту ландшафта, и что-то там ещё они изучить хотели, на Старом Рыбалье. Вот я и думаю…

— Ох, вот егоза, егоза, эта наша Нютка, — вздохнул дед, — Уж сколь говорёно девке, рази это место для прогулки — гарь старая, поди знай, чего там… какой беды да откудова ждать! Чего там бродить, гарь и гарь, ничего там нету. Вот когда было… дак лет может с семь, али больше, ходили туда что ли археологи, раскопки делать собиралися, да чего-то не вышло у них. Все вернулись через три дня. Одного на носилках принесли, другой сам шёл, да только на костыле и нога вся деревяшками заложена — шины накладывали. У меня катер ждали, так всё молча, молча… чего случилось у их там, не сказывали. А только и так понятно, что ничего хорошего! А ты никак с ними собрался?

— Собрался, — кивнул Алексей, — Тоже охота посмотреть, да и… помочь им может чем.

Алексей слегка покраснел, не скажешь ведь деду Матвею, что единственная причина, по которой он собирается идти с группой историков — это Анюта. Но дед того не приметил, занялся своими делами, а Алексей решил переслушать то, что записал на перекатах, чтобы немного отвлечься и вернуться к технике, к обычной жизни, какой живут все люди.

А на записи река несла через пороги свои воды, шумел лес и пели птицы, Алексей закрыл глаза, слушая звуки в наушниках, в окна уже заглядывали сумерки, тени протягивались по дощатому полу избы. Вдруг всё стихло… нет, не в доме — со двора всё так же доносились звуки дедова топорика, всё стихло на записи. Гудела река, но как-то тревожно и страшно, но не было больше слышно ни пенья птах, ни шума ветра в еловых вершинах.

И тут Алексей расслышал его… глухой, хрипловатый и страшный голос негромко тянул какую-то то ли песню, то ли молитву на незнакомом языке. Парень прибавил звук и за мерным, только каким-то железным звоном падающей с камней воды в реке, он расслышал голос старухи, та мерно, словно ударяя в незримый бубен, повторяла какие-то слова. Постепенно слова становились отчётливее, но при этом их всё равно было не разобрать, они сливались в гудящий, сверлящий мозг, давящий звук.

Голова у Алексей заболела, мозг словно закипал внутри, в ушах тонко и противно зазвенело. Он поспешно снял наушники и огляделся по сторонам. Тишина, благостная и свежая, даже дедов топор смолк, слышалось, как дед Матвей напевает что-то под окном.

«Как-то надо дослушать до того места, где… где говорила девушка с… этим, — Алексей взялся за голову руками и пытался собраться с мыслями, — Она называла его Чагатом? Или я ослышался? Может на самом деле на меня так дедовы сказы подействовали, я задремал и всё привиделось! Но как же… на плёнке? Там ясно слышно, как кто-то говорит! Нужно потерпеть этот зудящий звук и постараться дослушать дальше!»

В избу вошёл дед Матвей, налил в собачью миску сваренную для Мишки похлёбку и пристально посмотрел на Алексея.

— Ты, паря, бледный какой-то! Чичас я тебе достану взвару, на меду! Кабы тебя на реке-то нонче не продуло! Воды вот принесу…

— Дедусь, да я нормально! — спохватился Алексей и взял с лавки два больших жестяных ведра, — Я сам по воду схожу, сейчас, я быстро!

Засиделся со своими звукозаписями, позабыл, что деду помогать надо, корил себя Алексей, подходя к колодцу. Вытащив ведро воды, он в задумчивости смотрел вдаль, голова гудела после прослушивания плёнки… всё же что-то там такое есть, только вот как дослушать? Алексей напился воды и умыл лицо, сразу полегчало, прояснились мысли, растаяла пелена перед глазами.

«Вода словно лекарство тут, всё проходит, — подумал Алексей и подхватив вёдра пошёл к дому, — Может, если вот так умывать лицо или ещё как-то… и получится плёнку дослушать! Дед Матвей спать ляжет, нужно попробовать!»

Алексея так захватила эта мысль, что он заспешил с вёдрами к дому, стараясь не расплескать воду, и даже позабыл, что намеревался сегодня упросить деда Матвея рассказать ему окончание той истории, про девушку и сына шамана.

Ужинать сели поздно, за окном уже стемнело, и дед Матвей подвесил над столом фонарь. Причудливые тени плясали на стенах, навевали сказочное какое-то настроение, и Алексей поскорее доел кашу, помог деду помыть посуду и убрать её в буфет.

— Дедо, можно я на сеновале сегодня заночую? Хочу может ночью чего записать, — Алексей решил, что будет лучше, если он станет слушать эту свою… сомнительную запись на плёнке вне дома, мало ли.

— А чего ж, ступай. На вот, тебе дам одеяло ватное, ночи то уж поди не жаркие. Сено свежее, нонче хороший год. Я хучь много и не запасал, чего у меня, коровы нет, бычка вот на откорм взял, мне и того довольно.

Алексей взял свою сумку, выданное дедом толстое лоскутное одеяло, запасные батарейки и небольшой карманный фонарик. На дворе было темно, звенящая ночная тишина и свежесть окутали парня, он немного поёжился, захотелось поскорее забраться на прогретый солнцем за день сеновал, завернуться в одеяло и просто сидеть, глядя на алмазную россыпь звёзд, отражающуюся в реке.

Мишка высунул свою голову из будки, помотал ею будто бы укоризненно, дескать, чего тебе не спится, поздно уже. Пёс выбрался из будки и подошёл к парню, ткнувшись лбом в его руку, Алексей погладил его и угостил припасённым сухариком.