Бесплатный фрагмент - Леонардо да Винчи, Боттичелли, Рафаэль

Я верю в руки, которые работают, в умы, которые думают, и в сердца, которые любят… Я верю в солнечный свет, свежий воздух, дружбу, спокойный сон, прекрасные мысли.

Элберт Хаббард

Вступительное слово

*

Кто такой Элберт Хаббард?

Несмотря на то, что сам Элберт Хаббард (1856–1915) охарактеризовал себя как анархиста и социалиста, его экстраординарная фигура, стремительно взошедшая на волне культурного Рассвета и промышленного бума начала 20-го века в Америке, оказалась куда более многогранной. Без преувеличения можно сказать, что по масштабу своего дарования Хаббард приближался к Мастерам Возрождения, ведь всё, к чему он прикасался как созидатель превращалось в золото, а его благородное слово мудрости раскрепощало дух современников. Блестящий оратор, плодовитый писатель и оригинальный философ, оказавший огромное влияние на мышление своего поколения, успешный предприниматель и основатель движения «Искусства и ремесла», он отвергал дегуманизирующий эффект массового производства в пользу индивидуального — Честного — Мастерства, восходящего к идеалам Ренессанса, и верил в экономическую, умственную и духовную свободу человека.

В «Послании Гарсии и тринадцати других вещах» (1901) Хаббард ярко и афористично сформулировал свой символ веры:

Я анархист. Все хорошие люди — анархисты. Все культурные, добрые люди; все джентльмены; все справедливые люди — анархисты. Иисус был анархистом.

<…>

Я верю, что Джон Рёскин, Уильям Моррис, Генри Торо, Уолт Уитмен и Лев Толстой — пророки Бога, и по уровню умственного развития и духовной проницательности они должны стоять в одном ряду с Илией, Осией, Иезекиилем и Исайей.

К слову, в 1920-х годах «Послание Гарсии» оказалось настолько популярным в Америке, что в какой-то момент тираж этого «эссе, написанного за час после ужина», превысил количество экземпляров любых других изданий, кроме Библии и букваря — за прошедшее столетие было распространено более 40 миллионов копий!

Среди многочисленных публикаций Хаббарда особенно выделяется его поистине титанический труд с интригующим названием «Маленькие путешествия в дома великих людей». Это пятнадцатитомное (!) собрание состоит из биографий знаменитых государственных деятелей, художников, писателей, артистов, ораторов, философов, реформаторов, учителей, бизнесменов, ученых, любовников и музыкантов. Каждая из биографий Хаббарда, несмотря на небольшой объём, представляет собой увлекательное и содержательное исследование, в котором автор оригинально и порой с неожиданной стороны раскрывает жизнь и достижения своих героев, демонстрируя безупречный художественный вкус, незаурядную эрудицию и восхитительное мастерство эссеиста. Особую ценность биографическим очеркам Хаббарда придаёт то, что он писал не только о людях из прошлого, но и о своих современниках, с которыми был знаком не понаслышке. Среди них Марк Твен, Уолт Уитмен, Томас Эдисон, Уильям Моррис, Генри Форд, Александр Грейам Белл и многие, многие другие. Попасть в «коллекцию» Хаббарда означало получить высшее признание эпохи. Если говорить о культурологической «географии» «Путешествий» Хаббарда, то она простирается далеко за рамки сборника рассказов о великих людях. Автор охватывает тысячелетия, создавая уникальный путеводитель по истории искусств, науки и философии. Это настоящая энциклопедия человеческой жизни, которую можно сравнить только с «Кругом Чтения» Льва Толстого.

Элберт Хаббард был одним из самых интересных американских персонажей своего времени. Он обладал редкой способностью выражения и использовал ее, чтобы служить делу здравого смысла в этой стране.

<…>

Я навещал его в Ист-Авроре и был читателем его публикаций с самого начала. Элберт Хаббард заслуживает постоянного места в наших библиотеках.

Генри Форд

По иронии судьбы Элберт Хаббард, один из самых читаемых авторов своего времени, которого можно по праву поставить в один ряд с «благороднейшим из благородных» Ральфом Уолдо Эмерсоном, сегодня практически забыт. По этому поводу вспоминается один известный афоризм Хаббарда, который как нельзя лучше характеризует его обаятельно-снисходительное отношение к неизбежным превратностям судьбы:

Не относитесь к жизни слишком серьезно, все равно никто не выберется живым.

И всё же его поступок — остаться с женой на тонущей «Лузитании», которая была потоплена немецкой подлодкой в начале Первой мировой войны — не канет в Лету. Как и его впечатляющее литературное наследие, пронизанное духом свободы, гуманизма и просвещения. Такие выдающиеся личности не исчезают, а сияют ещё ярче в Вечности.

*

О книге

В настоящей книге представлены три очерка Хаббарда о великих художниках Возрождения: Леонардо, Боттичелли и Рафаэле.

В этих текстах, взятых из упомянутых выше «Путешествий», читатель не обнаружит бульварных сенсаций, которыми так изобилуют публикации нашего времени. Ибо шокировать — это удел дилетантов. Хорошо знакомый с многочисленными апокрифами, автор тактично оставляет их в стороне, хотя иногда и позволяет себе некоторые смелые вольности. Но всякий раз он делает это с какой-то восхитительной, романтической лёгкостью. И с единственной целью — создать притягательный, цельный образ своих героев, выявляя их непростые характеры на фоне противоречивых времён. Не стоит забывать, что Хаббард — художник слова, а не ученый, и что по прошествии столетий все накопившиеся пробелы в биографиях своих героев он восполняет двумя единственными доступными ему инструментами — здравым смыслом и воображением. И, надо признать, выполняет свою задачу добросовестно.

Повинуясь законам жанра, автор, конечно же, пытается завладеть вниманием читателя, и для этого он использует вполне предсказуемый набор риторических приёмов, но предлагая при этом свою собственную, уникальную точку зрения. Именно авторский взгляд, а не информация или «бессмысленные силлогизмы», свойственные по образному выражению Хаббарда «капусте с высшим образованием», важен в каждом его эссе. В конце концов, в наши дни читатель имеет практически неограниченный доступ к информации. Но есть нечто, что многие авторы, в первую очередь современные, вырванные из почвы Традиции, не в состоянии выразить. Что же это за загадочное «нечто»? Позволю себе повторить слова самого Хаббарда, которые он высказал по отношению к одной из прочитанных им книг о художниках Возрождения: «Она меня каким-то образом озарила». Наверное, в этой фразе и заключается то главное, то «нечто», без которого художники Возрождения не могли творить, и которое Элберт Хаббард, как подлинный Мастер, «уловил» в их творениях и теперь пытается передать нам своим проницательным «взором» —

Озарение.

Владислав Цылёв

*

От составителя и переводчика

Предлагаемая публикация представляет собой перевод избранных глав из книги:

Elbert Hubbard: Little Journeys to the Homes of the Great, — Memorial Edition, Wm. H. Wise & Co. Publisher, New York, 1916.

Все тексты даны в моём переводе с сохранением стилистических особенностей оригинала и снабжены дополнительными комментариями и иллюстрациями.

Все иллюстрации выполнены мной средствами графического редактора и с использованием изобразительных материалов, созданных не позднее конца XIX — начала XX века и являющихся общественным достоянием.

В. Ц.

Леонардо да Винчи

В мире, пожалуй, нет другого примера столь универсального гения, как Леонардо, — столь творческого, столь неспособного к самодовольству, столь жаждущего бесконечного, столь благородного от рождения, столь далеко опередившего свою и последующие эпохи. Его картины выражают невероятную чувствительность и умственную силу, они переполнены невыразимыми идеями и эмоциями. Рядом с его портретами персонажи Микеланджело — это просто герои-атлеты, а девы Рафаэля — лишь безмятежные дети, чьи души еще пребывают во сне. Его существа чувствуют и мыслят каждой линией, каждой чертой своего лица. Чтобы вступить с ними в общение, необходимо время; не то чтобы их душевные состояния были слишком слабо выражены, напротив, они проистекают из всего облика; но они слишком утонченны, слишком сложны, слишком далеко выходят за пределы обыденности, слишком похожи на сон и необъяснимы.

Ипполит Тэн,

«Путешествие по Италии»

*

Есть небольшая книга Джорджа Б. Роуза под названием «Мастера эпохи Возрождения», которую стоит прочитать. Я носил экземпляр — для компании — в боковом кармане своего пальто в течение недели и просто заглядывал в этот томик от случая к случаю. Помню, я до такой степени мало заботился о нём, что читал его с грифельным карандашом, постоянно делая пометки где ни попадя, заполняя форзацы случайными мыслями и уродуя поля своими глупыми зарисовками.

И вот в один прекрасный день Белая Голубка заглянула в магазин «Ройкрофт» — проездом из Буффало. Она приехала на двухчасовом поезде, а уехала на четырехчасовом, и ее визит был подобен окну, распахнутому в лазурь.

Белая Голубка пробыла в Ист-Авроре всего два часа: «Недостаточно долго, — сказала она, — чтобы успеть стряхнуть золото и изумруд с прекрасных крыльев бабочки».

Белая Голубка увидела на моем столе в башенной комнате книжечку, о которой я уже упоминал. Она взяла ее в руки и стала бесцельно перелистывать страницы; затем она открыла свою бостонскую сумку и сунула книгу внутрь, сказав при этом:

«Вы не возражаете?»

Я ответил: «Конечно, нет!»

После чего она добавила: «Мне нравится идти по проторенному Вами пути».

На этом вопрос с маленькой книжкой был закрыт. Правда, уже после того, как я дошел с Белой Голубкой до станции, и она села в вагон, всё-таки стоит отметить один момент: пока я стоял на платформе, наблюдая, как поезд исчезает за поворотом, Белая Голубка вышла на заднюю площадку, полезла в бостонскую сумку, достала книжечку и подняла её над собой.

Это был последний раз, когда я видел Белую Голубку. Она выглядела бодрой и сильной, а ее походка, как я заметил, была твердой и уверенной, и она высоко держала свою голову и подбородок. Это заставило меня тоже приподнять подбородок, просто в силу примера, я полагаю — мы так легко поддаемся влиянию. Когда находишься с одними людьми, то невольно сутулишься, а с другими чувствуешь подъем и небесное притяжение — вот что любопытно!

И все же я действительно верю, что Белой Голубке сорок или очень близко к тому. В ее каштановых косах появились серебристые пряди, а персиковый румянец, несомненно, давно сошел с ее щек. В тот день она выглядела ужасно загорелой — и маленькая родинка на ее лбу вместе с подругой на подбородке выделялись больше, чем когда-либо — как веснушки на лице Алкивиада Ройкрофта, когда он принимает свой августовский рыжий цвет.

Да я просто уверен, что Белой Голубке должно было быть около сорока! Это уже вторая книга, которую она у меня увела; другой были «Воспоминания» Макса Мюллера — это случилось в парижском Лувре Четырнадцатого Августа Восемнадцатьсот Девяносто-пятого года, когда мы молча сидели на скамейке перед «Моной Лизой» Леонардо.

В любом случае, эта книга, «Мастера эпохи Возрождения», меня не слишком заинтересовала. Я не почерпнул из нее никакой информации, но она меня каким-то образом озарила — вот и все — как та лекция Уэнделла Филлипса, которую я слушал в детстве.

В книге я запомнил только одну вещь, но она выделяется так же отчётливо, как маленькая родинка на лбу Белой Голубки. Автор утверждал, что Леонардо да Винчи изобрел больше полезных вещей, чем любой другой человек, когда-либо живший, за исключением нашего Эдисона.

Я знаю Эдисона: это чрезвычайно обаятельный человек (потому что он сам по себе такой), причём глуховатый — и он рад этому, потому что, по его словам, это спасает его от многих вещей, которые он не хотел бы слышать. «Так и есть, — сказал он мне однажды, — глухота дает вам необходимую изоляцию; снижает вашу чувствительность, чтобы вещи не беспокоили и не отвлекали; позволяет вам собраться и сконцентрироваться на мысли, пока вы не доведете ее до логического завершения — понимаете?» Эдисон — великий филистер — читает все, что я пишу, у него есть полная подшивка журнала «Малышка Брауни», а в некоторых из «Маленьких путешествий», которые я у него видел, он делал записи между строк или оставлял отметки. Я думаю, что Эдисон — один из самых выдающихся людей, которых я когда-либо встречал, — он ценит Хорошие Вещи.

Я рассказал Эдисону, как этот писатель, Роуз, сравнил его с Леонардо. Он улыбнулся и сказал: «Кто такой Роуз?» Затем, немного помолчав, он продолжил: «Великий Человек — это тот, кто давно умер, — леса полны волшебников, но немногие из них знают об этом», и Волшебник тихо рассмеялся над собственной шуткой.

Каким же человеком был Леонардо? Он был таким же, как Эдисон, только Леонардо был худым и высоким, а Эдисон — коренастым. Но мы с вами будем чувствовать себя как дома с любым из них. Оба — классики, а значит, по сути, современники. Леонардо изучал Природу из первых рук — он ничего не принимал на веру, Природа была его единственной книгой. Чопорные, привередливые, замкнутые профессора — люди с непомерным чувством собственного величия — пугают окружающих, доводят детей до крика, а дам — до благоговейного трепета; но Леонардо был прост и непритязателен. Он чувствовал себя как дома в любом обществе: высоком или низком, богатом или бедном, образованном или необразованном — и был вполне доволен тем, что оставался самим собой. Оставаться самим собой — прекрасное качество!

Теккерей однажды сказал: «Если бы я встретил Шекспира на лестнице, я бы точно упал в обморок!» По-моему, от присутствия Шекспира ещё никто не падал в обморок. Он был настолько велик, что мог легко завоевывать симпатии окружающих.

Если бы Леонардо приехал в Ист-Аврору, мы с Берти, Оливером и Лайлом отправились бы с ним в поля, и он бы нес свою кожаную сумку, перекинутую через плечо, как и всегда, когда бывал в деревне. Он был геологом и ботаником и постоянно что-то собирал («забывая», где что лежит).

Мы могли бы бродить вместе, скажу я, и в урожайное время года заглядывать во фруктовые сады, сидеть под деревьями и есть яблоки. И Леонардо, по своему обыкновению, рассказывал бы нам, почему та сторона плода, которая обращена к солнцу, сначала приобретает такой красивый цвет; а когда яблоко падало с дерева, он, без сомнения, предвосхищал бы сэра Исаака Ньютона и объяснял, почему оно упало вниз, а не вверх. Его кожаная сумка, боюсь, очень скоро стала бы довольно тяжелой, прежде чем мы вернулись, и, вероятно, Оливер и Лайл оспаривали бы честь нести ее для него.

Однажды Чезаре Борджиа поручил Леонардо укрепить королевство Романья. Это было совершенно новое королевство, подаренное молодому человеку Папой Александром Шестым. Именно папа приказал Леонардо обследовать местность и составить планы укреплений, каналов и всего прочего — поэтому Леонардо не посмел отказаться. Чезаре Борджиа имел счастье быть сыном папы, но папа называл его своим племянником — так было принято у пап. У папы Александра была ещё дочь по имени Лукреция Борджиа, сестра Чезаре, очень похожая на брата, ведь они устраивали свои развлечения с одинаковым азартом.

Леонардо приступил к работе и составил планы неприступных укреплений. Он тщательно осматривал местность, передвигаясь верхом, а двое его слуг следовали за ним в запряженной быком повозке, которая, как спокойно объяснил Леонардо, представляла собой «судно с бортовыми колесами».

Леонардо носил с собой большой альбом для зарисовок и, составляя планы редутов, попутно делал заметки о том, что вороны летают стаями без вожака, а дикие утки имеют систему и летят V-образно, с вожаком, который время от времени меняется с рядовыми. Кроме того, в водопаде звучит вся музыкальная гамма, и разделив поток воды на ноты, можно сыграть мелодию. А еще листья становятся золотыми от окисления, и малиновки образуют пары на всю жизнь.

В это время Леонардо также писал о движении облаков, изломах горных пород, опылении цветов, повадках пчел и множестве других тем, которые образовали целую библиотеку рабочих тетрадей, которые он оставил после себя.

Тем временем Чезаре Борджиа с нарастающим нетерпением ждал строительства своих крепостей. Прошло два года, когда с Чезаре и его отцом произошел несчастный случай, нередкий в те времена. Драгоценная парочка предавалась своим борджианским забавам в обществе некоего кардинала, которым они не очень-то восхищались, хотя заговор, похоже, был делом рук Чезаре. По ошибке они выпили отравленное вино, приготовленное для кардинала, и папа был умерщвлён на пике своего могущества и пастырского служения, а его сына постигла еще более тяжкая участь. Папа Юлий Второй, появившись на сцене, быстро расправился с Борджиа, и идея нового королевства была заброшена.

Леонардо, очевидно, не скорбел о смерти папы. У него была повозка, запряженная волами, нагруженная образцами, эскизами и записными книжками, и он принялся за работу по их сортировке. Он был очень счастлив в этой работе — будучи по сути мирным человеком — и пока он строил форты и проектировал осадные орудия, его гораздо больше интересовали некоторые ласточки, которые устраивали свои гнезда, склеивая их в весьма любопытные и красивые конструкции, а когда птенцы подрастали и были готовы к полёту, разрывали гнездо, выталкивая маленьких пташек, чтобы те «плавали в воздухе» или погибали.

Я сделал несколько заметок о наблюдениях Леонардо за птицами на обороте той книги «Эпоха Возрождения», которую присвоила Белая Голубка. Я не могу вспомнить, о чем именно они были — думаю, я разыщу Белую Голубку в следующий раз, когда буду в Париже, и верну книгу.

*

Когда дотошный биограф Арсен Уссе пытался установить дату рождения Леонардо да Винчи, он взял интервью у некоего епископа, который отмахнулся от этого вопроса следующим образом: «Да какая разница, если ему вообще незачем было рождаться?» — ответ, очень похожий на милетский. Уссе — слишком здравомыслящий человек, чтобы тратить время на разговоры с духовно обрюзгшими, и поэтому он просто ответил языком Теренция: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо!»

Великодушный Эразм в детстве был однажды осмеян школьным товарищем за то, что у него «нет имени». И Эразм ответил: «Тогда я сам себе его придумаю». И придумал.

Никаких записей о рождении Леонардо не существует, но год его рождения установлен весьма любопытным образом. Катерина, его мать, вышла замуж через год после его рождения. Дата этого брака установлена, и тот факт, что сыну благородного Пьеро да Винчи тогда был год, также подтверждается. Поскольку брак был заключен в Четырнадцатьсот Пятьдесят-третьем году, мы просто возвращаемся на год назад и говорим, что Леонардо да Винчи родился в Четырнадцатьсот Пятьдесят-втором году.

В большинстве источников говорится, что Катерина была служанкой в семье Да Винчи, но более поздний и, по-видимому, более компетентный автор сообщает нам, что она была гувернанткой и учительницей рукоделия. То, что ее родственники поспешили выдать ее замуж за крестьянина по имени Вакка Аккаттабрига, кажется совершенно очевидным: они стремились обеспечить ей респектабельное положение. И она смирилась со своей участью, избежав общественного презрения, подобно тому, как лорд Бэкон избежал позора, оставив «Гамлета» на пороге дома Шекспира.

Ребенок Катерины нашел теплый прием в знатной семье своего отца. Кажется. с самого младенчества он обладал способностью покорять сердца — он пришел буквально от Бога и принес с собой любовь. Мы даже слышим легкий ропот неодобрения от бабушки и теток, когда его отец, Пьеро да Винчи, женился и начал вести хозяйство, как это делал Бенджамин Франклин «с женой и резвящимся мальчиком».

Очарование ребенка проявилось и в том, что мачеха относилась к нему как к собственному малышу и щедро одаривала его своей любовью с первого брачного утра.

Возможно, похвала должна быть адресована не только ребенку, но и ей самой, ведь женщина, чье сердце отдано чужому ребенку, несомненно, обладает высокими достоинствами. И это был тот единственный праздник материнства, который познала эта отважная женщина, ибо через несколько месяцев она скончалась.

Судьба распорядилась так, что у Леонардо сменилось четыре мачехи, и со всеми он жил в счастье и согласии, ибо всегда принимал дом отца как свой собственный.

Леонардо был кумиром своего отца и всех этих мачех. У него было десять сводных братьев, которые поочередно то кичились родством с ним, то высмеивали его. Однако ничто не могло серьезно нарушить спокойствие его духа. Когда его отец умер, не оставив завещания, братья попытались лишить Леонардо его прав, и мы узнаём о судебной тяжбе, которая в итоге была улажена. Однако обратите внимание на великодушие Леонардо — в своем завещании он оставляет имущество братьям, которые пытались избавиться от него!

О жизни матери после замужества нам ничего не известно. В книге Вазари есть смутное упоминание о ее «большой семье и растущих заботах», но знала ли она о карьере своего сына, мы сказать не можем. Леонардо никогда не упоминал о ней, однако один автор попытался показать, что редкая красота этого загадочного лица, изображенного на многих картинах Леонардо, была создана по образу и подобию лица его матери.

В жизни самого Леонардо не было ни одной любовной истории — он никогда не был женат. Вентури предполагает, что «в силу своего рождения он был равнодушен к божественному институту брака». Но это всего лишь предположение. Мы знаем, что его великие современники, такие как Микеланджело, Рафаэль, Тициан и Джорджоне, никогда не женились; также известно, что в то время в воздухе витало чувство, что художник принадлежит Церкви, и его жизнь, как и жизнь священника, должна быть посвящена служению ей.

Как и сэр Уильям Давенант, Леонардо всегда гордился тайной, окружавшей его рождение, — она выделяла его из общей массы и относила к разряду людей, стоящих особняком. Он мог бы использовать слова, вложенные в уста Эдмунда в «Короле Лире». В одной из рукописей Леонардо найдена вставная молитва с благодарностью за «божественность моего рождения и ангелов, которые охраняли мою жизнь и направляли мои стопы».

Эта идея «божественности» сильна в сознании каждого великого человека. Он признает свое сыновство и заявляет о своем божественном происхождении. Человек с выдающимся умом поневоле становится эгоистом. Его речь утвердительна, ибо «так говорит Господь». Если он не верит в себя, как он может заставить других поверить в него? Измельчавшие люди извиняются, придумывают оправдания своему пребыванию на земле и причины, по которым они так долго здесь остаются, и бегут прочь, оглядываясь по сторонам, чтобы найти себе бесславные могилы. Не таковы Великие Души — тот факт, что они здесь, является доказательством того, что их послал Бог. Их действия царственны, их язык пророческий, их манеры утвердительные. Умонастроение Леонардо было возвышенно благородным — у него не было обид или ссор со своим Создателем, он принимал жизнь и всегда находил ее благой. «Мы все сыновья Божьи, и еще не открылось, какими мы будем».

*

Филипп Гилберт Хамертон, автор книги «Интеллектуальная жизнь», называет Леонардо да Винчи человеком, на долю которого выпала самая богатая, полнокровная и всесторонне развитая жизнь из всех известных нам. Однако в то время, когда жил Леонардо, жили также Шекспир, Лойола, Сервантес, Колумб, Мартин Лютер, Савонарола, Эразм, Микеланджело, Тициан и Рафаэль. Все эти титаны — исполины ума и деяний, которые творили и дерзали, совершая такие чудеса, каких ещё не видывали люди: не задумываясь о наследии, они сочиняли пьесы, которые и сегодня являются неисчерпаемым рудником, питающим поэзию; создавали классические комедии; плавали по бескрайним морям и открывали континенты; вывешивали на дверях церквей призывы к неповиновению; подвергались травле и изгнанию за слово правды; приветствовали яростное пламя костров; падали на мраморные глыбы и освобождали ангелов; писали картины, которые и по сей день вдохновляют миллионы! Но ни один человек не соприкасался с жизнью в стольких ее проявлениях, не наслаждался так своим существованием и не был таким властелином своей души, как Леонардо да Винчи.

Вазари называет его «божественно одаренным», «осыпанным богатейшими дарами, как небесной щедростью», и с восторгом отзывается о его лице: «Сияние его лица было столь ослепительно прекрасно, что вселяло бодрость в сердца самых печальных людей, а его присутствие было таково, что легчайшее слово побуждало самых упрямых сказать „да“ или „нет“».

Банделло, рассказчик, которого за его особый талант сделали епископом, имел наглость вложить в уста Леонардо одну из своих сквернейших историй — о приключениях Фра Липпо Липпи. Эта грубо отлитая небылица, несколько смягченная и отшлифованная вручную, послужила основой для одной из самых известных поэм Браунинга. Если бы Банделло позволил Боттичелли рассказать эту историю, она была бы гораздо более уместной. Дни Леонардо были слишком заняты работой, чтобы он мог предаваться обществу проходимцев — его жизнь была необычайно достойной и благородной.

Когда Леонардо было около двадцати лет, он вместе с Перуджино учился в боттеге старого доброго Андреа дель Верроккьо. Кажется, мастер писал группу и дал Леонардо задание нарисовать одну фигуру. Леонардо нарисовал ангела — ангела, чья грация и тонкая красота выделяются даже сегодня, как луч света. Рассказывают, что старый добрый Верроккьо прослезился, увидев эту картину, — прослезился бескорыстными слезами радости, охваченный невероятным душевным порывом — его ученик намного превзошел его, и больше Верроккьо никогда не пытался писать картины.

По физической силе Леонардо превосходил всех своих товарищей. «Он мог скручивать подковы между пальцами, сгибать железные прутья на коленях, обезоруживать любого противника, а в борьбе, беге, прыжках и плавании ему не было равных. Особенно он любил лошадей и в рыцарских поединках предпочитал ещё необъезженных скакунов, выигрывая призы у самых отчаянных соперников». Ловкость и сила обычно достаются в ущерб умственным способностям, но не в этом случае. Леонардо был придворным и дипломатом, и все самые изысканные грации были в его распоряжении уже с самого детства. А один из недавних биографов сделал открытие, что его вызвали из Флоренции к Миланскому двору «потому что он был очень искусным арфистом, играл и пел свои собственные композиции».

Кроме того, у нас есть письмо, написанное Леонардо герцогу Миланскому, в котором он высоко оценивает себя и со смирением рассказывает о некоторых вещах, которые он может сделать. Этот ценнейший документ хранится сейчас в Амброзианской библиотеке в Милане. Назвав девять пунктов, касающихся строительства мостов, туннелей, каналов, укреплений, изготовления пушек, использования горючих и взрывчатых веществ — известных только ему одному, — он переходит к делам мирным и говорит: «Я считаю, что в архитектуре мне нет равных в строительстве общественных и частных зданий, а также в проведении воды из одного места в другое. Я могу создавать скульптуры из мрамора, бронзы или терракоты, а в рисовании и живописи, я полагаю, я могу сделать столько же, сколько любой другой человек, будь он кем угодно. Кроме того, я мог бы взяться за исполнение бронзовой статуи в память о Вашем достопочтенном отце. И опять же, если что-то из вышеперечисленного покажется Вам невозможным или преувеличенным, я готов исполнить это в любом месте и в любое время, чтобы доказать Вам свою силу. Со смирением вверяю себя Вашему прославленному дому и остаюсь Вашим слугой, Леонардо да Винчи».

И самое странное во всем этом то, что Леонардо мог сделать все, о чем заявлял, — или вполне мог, если бы в сутках было сто часов и человек не старел. То, что он предсказывал и планировал, в основном уже осуществилось. Он знал, что Земля круглая, и понимал орбиты планет — Колумб знал не больше. Его план строительства канала от Пизы до Флоренции и отвода вод Арно был реализован в точности так, как он планировал, через двести лет после его смерти. Он знал, как действует пар, как следует проводить работы по углублению дна, как действуют приливы и отливы, как правильно использовать рычаги, винты и краны и как можно поднимать и опускать огромные грузы. Он заложил новый фундамент под церковь, которая тонула в песке, и поднял все каменное строение на несколько футов. Но когда Вазари всерьез заявляет, что у него был план передвижения гор (помимо веры), я думаю, нам лучше отойти в сторону и поговорить о других вещах.

И все то время, пока он работал в области физики и математики, он делал рисунки и лепил из глины — просто для удовольствия.

И вот герцог Миланский, аскет и распутник, свободолюбец и мечтатель, услышав о нем, сразу же послал за Леонардо, потому что тот «самый искусный арфист в Италии»!

Леонардо приехал и руководил танцами и турнирами, сочинял песни и планировал праздники и фестивали, на которых диковинные животные превращались в птиц, а гигантские цветы раскрывались, открывая взору прекрасные девичьи силуэты.

И все же Леонардо нашел время для создания конной статуи Франческо Сфорца, отца герцога, и, найдя эту тему столь интересной, занялся систематическим изучением лошади и погрузился в глубины ее анатомии так, как до него не делал ни один живой человек. Он препарировал лошадь, сочленял скелеты разных пород для сравнения, а затем написал книгу на эту тему, которая до сих пор является настольным пособием; а статуе оставалось лишь дожидаться своей очереди. Он обнаружил, что у лошади есть рудиментарные мышцы и неиспользуемые органы — например, «водяной желудок», — и тем самым показал, что лошадь произошла от низшей формы жизни, опередив Дарвина на триста лет.