Бесплатный фрагмент - Лени Рифеншталь. Вне профессии

Николай Надеждин

«Маленькие рассказы о большом успехе»

Лени
Рифеншталь
Вне профессии

2024

Введение

Очень больная тема — художник и власть. Искусство и пропаганда. Где заканчивается одно и начинается другое? Что можно назвать искусством, а что таковым не является? Ничего себе вопросы…

Судьба Лени Рифеншталь ужасно несправедлива. Не должна она была воспевать нацизм. Но — воспевала. Не должна была нести ответственность за преступления Гитлера и его приспешников. И — понесла. Не должна была половину жизни оставаться вне профессии и, по сути, в одиночестве. Но — оставалась. Не жизнь, а сплошной парадокс.

Но все не так просто, как может показаться на первый взгляд. И если покопаться в нашей истории, то отыщется множество странных параллелей. Не будем указывать пальцем, дабы не разжигать напрасных дискуссий. И так понятно, о чем идет речь.

Лени досталось больше, чем кому бы то ни было. Наверное, из-за того, что она была безмерно одарена от бога. За то, что видела дальше и больше, чем видели другие. За то, что умела снимать настоящее кино, а не плоские любовные комедии на тему фальшивого изобилия. Примеров полно — и у них, и, к сожалению, у нас.

А вот своей Рифеншталь не было. И в этом тоже великая несправедливость. Хотя, разобраться бы для начала — у кого это «у нас».

Нет, художник и власть — фигуры несовместные. Им самой жизнью положено вращаться на разных орбитах. Самый яркое тому доказательство — жизнь Лени Рифеншталь.

1. День рождения будущей звезды

Это случилось 22 августа 1902 года. В этот день в семье владельца небольшого магазина и мастерской по установке сантехнического оборудования Альфреда Рифеншталя и его супруги Берты на свет появилась девочка, которой дали длинное имя Берта Хелена Амалия. Но домашние звали девочку просто Лени. Так это имя за ней и закрепилось на всю жизнь — Лени Рифеншталь.

Девочка была очень хороша собой, здоровенькая и подвижная. А папаша Альфред был недоволен. Он всегда был чем-то недоволен. Едкий, желчный и временами даже неприятный человек. В этот раз он был недоволен тем, что родилась девочка, а не мальчик, которого он ждал. Впрочем, когда через два с половиной года матушка Берта родила мальчика, Альфред снова был недоволен, заявив, что с девочками гораздо меньше проблем.

На самом деле это была не злость. Это такой способ выражения любви. Покопаться глубже в мыслях Альфреда Рифеншталя, и очень могло статься, что на самом деле он без ума и от своей Берты, и от маленькой красавицы Лени, и даже от малыша Хайнца. От Хайнца прежде всего, поскольку Альфред очень хотел наследника. А почему ворчал? Да, как не ворчать, если все всё делают неправильно? А если не ворчать, то распустятся вконец и начнут вытворять такое…

Ну вот, пожалуйста, Берта снова пересолила капусту. Да куда же она смотрела? Да какая же она после этого хозяйка? Нет, все надо делать самому. И полагаться на этих женщин нельзя никак.

2. Домохозяйка и мастеровой

Чего бы не хотела для себя Лени (когда подросла бы и стала взрослой, конечно), так это повторить судьбу матери. Чтобы жить с таким человеком, как папаша Альфред, нужно иметь стальные нервы…

А Альфред Рифеншталь был великим тружеником. Он все заработал собственными руками. Начинал слесаренком у опытного мастера — подносил инструмент, бегал за пивом, отмывал захламленную мастерскую. Потом набрался ума и стал работать самостоятельно. Потом случился бум на современную сантехнику — все хотели водопровод и полный набор удобств. А мастеров по этой части не хватало. И отправился Альфред по домам берлинских буржуа устанавливать раковины, ванны и унитазы. И за десять лет наскреб денег на собственную мастерскую, в которой молоденькие слесаренки работали уже на него. А потом образовался магазин американской сантехники — при той же мастерской. И началась благополучная безбедная жизнь, в которой по-прежнему все держалось только на нем — на Альфреде Рифенштале.

У Берты Иды Шербах (девичья фамилия матушки Берты) была своя история. Когда Лени немножко подросла, матушка рассказала ей, как была хороша в молодости (словно успела состариться — Берте тогда не было еще и тридцати). Как хорошо пела, играла на фортепьяно и как замечательно танцевала. А за Альфреда вышла замуж лишь потому, что понимала — лицей, какой бы он ни был, родословной не выправит. И уж лучше выйти за купца, чем остаться одной на веки вечные. И, вообще, случается с людьми любовь…

Лени, конечно, ошибалась. Ее родители жили так, как умели. Но при этом друг друга любили.

3. Брат Хайнц

Лени многое поняла о жизни позже — когда ей самой стукнуло за сорок. В последние дни войны, до ареста американцами, Лени жила вместе с матушкой в Праге. И Берта Ида много рассказывала ей об отце, который к тому времени уже был на небесах. Сожалела, плакала, вспоминала. И только тогда Лени осознала, что же связывало хрупкую кроткую женщину со здоровяком с дурными манерами. Только тогда ей пришло в голову, что объясняться в любви можно разными словами. И что папаша Альфред частенько ругался… от избытка чувств…

В первые пять лет жизни Лени позволялось все. В немецких семьях, где обычно царит строгий порядок, детишкам до определенного возраста прощаются любые шалости. И лишь годам к пяти-шести их начинают приучать к обязанностям и дисциплине. Но в случае Лени все было чуточку иначе. Она сама была еще совсем малышкой, как на свет появился братец Хайнц. И внимание родителей тут же переключилось на малыша. А Лени могла бегать во дворе, играть с мальчишками, лазить по деревьям и вытворять всякие штуки, от которых ее коленки были всегда в синяках и ссадинах.

К счастью, она не приревновала брата к матушке. Этого не случилось. Наоборот, подражая матушке, Лени стала опекать Хайнца. С тех пор так и повелось — Лени старшая, Хайнц младший. Она для него — пример для подражания, он для нее — маленький беззащитный мальчишка, которого надо уберечь от неприятностей…

Они были на удивление дружны. И более того, Хайнц всегда был рядом с Лени, став ее верным помощником и даже тенью.

4. Клуб «Русалка»

Когда Лени исполнилось пять лет, матушка Берта встревожилась. Девочка росла быстро и выглядела чуть старше своих лет. Берте пришло в голову, что она опоздала с обучением дочки. Что за фортепьяно надо садиться именно в пять лет. Потом будет поздно. Поздно учиться музыке, танцам. Поздно вставать на лыжи или, скажем… плавать…

Музыке Берта учила дочь сама. А вот научить плавать не могла — негде, да и сама толком не умела. И Берта, с согласия супруга, конечно, отдала Лени в детский спортивный клуб «Русалка». Тогда же Берта услышала от детского тренера:

— Фрау Рифеншталь, а ваша девочка — просто золото. У Лени великолепные данные. Ей бы не только плаванием заняться…

И поехало. Берта отдала дочь в гимнастическую секцию. Потом в группу обучения конькобежному спорту. Потом наняла профессионального учителя музыки, который в течение пяти лет два раза в неделю приходил в дом Рифеншталей и учил Лени премудростям игры на фортепьяно. Удивительно, но малышка везде успевала!

Недоволен был лишь папаша Альфред. Он каждый вечер наблюдал, как смертельно уставшая после спортивных занятий (в пять-то лет!) Лени разучивает гаммы. Потом презрительно бросал: «Пигалица!» И уходил из дома… Как узнала Лени в сорок четвертом от матери, папаша шел в пивную, где до хрипоты доказывал сотоварищам (слесарями и другим мастеровым людом), что его дочь «самая-самая». И однажды смертельно рассорился с другом, который не поверил его рассказам и поднял на смех.

5. Лицей

А потом пришло время, и Лени отдали в школу. Это был самый что ни на есть обычный берлинский лицей, в котором учились дети зажиточных граждан Германии. Чуть выше уровень преподавания, чуть больше внимания гуманитарным предметам. А в целом — хорошая добротная школа, способная научить ребенка главному — не бездельничать и не болтаться по жизни неприкаянным, а искать, искать свое главное дело. И — трудиться.

Каким-то неведомым образом Лени удалось проскочить трудный подростковый период. Она так и не успела толком побыть «гадким утенком». И из очаровательной девочки вдруг превратилась в очаровательную барышню… Да нет же! В красавицу. В небесной красоты фею. В одну из самых красивых девушек Берлина или даже всей Германии.

В годы, когда Лени училась в старших классах, она частенько слышала, как отец за ее спиной бормочет грязные солдатские ругательства. Лени принимала их на свой счет и недоумевала — в чем она провинилась. А Альфред не ругался, он тревожился. Если бы умел плакать — заплакал бы. Он до умопомрачения боялся за свою девочку. С таким лицом, с такой фигуркой — ох, как несладко ей придется в жизни. Копия матери… А что, разве она с ним счастлива? Разве сантехник нужен Берте? Эх, жизнь…

Как Лени училась? Очень хорошо. Была непоседой, но все схватывала на лету. За десять лет учебы в лицее у нее не было плохих отметок. Сразу было видно — одаренная девчушка. Очень.

6. Уроки танцев

В 1918 году шестнадцати лет от роду Лени закончила лицей и получила аттестат зрелости. Тут же встал вопрос — куда идти дальше. Она была не против продолжить учебу, но… что скажет отец, если она откроет ему свои планы?

Папаша Альфред — ходячая совесть и неисправимый ворчун закатил бы скандал, если бы Лени призналась ему, что мечтает о сцене. Что хочет танцевать балет. Что уже танцевала немножко — в лицее. И что это было чудесно.

Хорошо, что ее во всем поддерживала матушка Берта. Летом 1918 года она устроила Лени к частному хореографу. А в августе, накануне своего дня рождения, Лени впервые вышла на сцену…

Это был любительский спектакль. Рафинированная публика. Классический танец. Лени, которая два месяца не отходила от балетного станка и от усердия даже похудела, вызвала у зрителей восторг. О, это были сладкие минуты. Слезы, блистающие на глазах незнакомых людей (она видела, видела сама!), потом шквал аплодисментов.

Когда Альфред Рифеншталь услышал от кого-то из знакомых, что его дочь танцевала на публике, он, не обладая развитой фантазией, решил, что она танцевала… голой и на столе. Другого он просто не мог себе представить. И устроил такой грандиозный скандал, что Лени едва ни умерла от обиды.

Не помогло матушкино заступничество. Не помогли увещевания друзей семьи, которые видели это выступление Лени. Отец рвал и метал. И приговор его был суров — в интернат! В закрытый интернат для девушек. Для Лени это было все равно, что в монастырь.

7. Художественное училище

Альфред Рифеншталь вовсе не был зверем. Он даже готов был понять дочь — хочешь скакать голой по столам, черт с тобой, скачи. Но и она должна понять отца. Он трудился не покладая рук — для кого? Для нее и Хайнца. Что было — маленькая мастерская, заваленная унитазами? Пожалуйста, теперь у них большой магазин и большой штат наемных работников. Теперь уже не папаша Альфред работает на кого-то, теперь кто-то работает на папашу Альфреда… И на них — на его непутевую семью! Раньше они жили в скромных съемных квартирах — за детство Лени сменили шесть квартир. А теперь, пожалуйста, живут в своем собственном доме в хорошем районе Берлина… Так чего же ты хочешь, дочка? Опозорить отца?

И Лени ответила:

— Ладно… Я поступлю в художественную школу.

И отец тут же успокоился.

Лени с детства неплохо рисовала. А в Берлине, недалеко от дома, где жили Рифенштали, была отличная художественная школа. Почему бы и нет? Во всяком случае, лучше закрытого интерната…

В берлинском художественном училище Лени проучилась всего несколько месяцев. Уроки живописи ей быстро наскучили. А когда девушка вынуждена заниматься чем-то из-под палки, через силу, хорошего не жди. Завалила один зачет на другой просто не пошла. Педагоги направили отцу студентки письмо — благо герра Рифеншталя знала половина Берлина.

И снова разразился скандал. И на этот раз Лени отвертеться не удалось. Волей отца девушка была «сослана» в пансион Тале, в крошечный провинциальный городишко в Саксонии. Господи, какая тоска…

8. Пансион в Тале

Городишко и в самом деле очень небольшой. Даже, пожалуй, «деревня городского типа». Несколько тысяч жителей, пансион, куда и была отправлена строптивая Лени. Но зато «зеленый театр», сценическая площадка под открытым небом, где регулярно ставились театральные спектакли и давались концерты.

Приехав в Тале Лени рассказала преподавателям — сплошь пожилым почтенным дамам о сути конфликта с папашей Альфредом. И неожиданно для себя получила полную поддержку. На это она точно не рассчитывала. Но классная наставница, старая дева лет шестидесяти, была ярой мужененавистницей. Мешать девочке идти к своей судьбе? Как бы не так! Она сама найдет для Лени хорошего хореографа.

Так и случилось. Всю осень и зиму 1919 года Лени посещала уроки танцев. А весной 1920 уже выступала на сцене театрика в Тале, срывая зрительские аплодисменты и все больше убеждаясь в том, что идет верной дорогой.

Собственно, уроками танцев и драматического мастерства, которые Лени давал режиссер самодеятельного театра провинциального городка, ее обучение и ограничилось. Когда Альфред Рифеншталь запросил у преподавателей пансиона характеристику дочери — мол, как ее успехи, насколько хорошо она занимается — то в ответ услышал лишь восторги. Девочка чудо, очень талантлива. Что и укрепило папашу Альфреда в собственном убеждении — в том, что его строгости принесли свои плоды… Как же он заблуждался!

9. Секретарша собственного отца

К лету 1920 года довольно бессмысленное обучение Лени в пансионе Тале закончилось. И отец разрешил девушке вернуться в Берлин…

Она уже знала, в чем ее главная проблема. В нерешительности. Она не могла пойти против воли отца, хотя сопротивлялась отчаянно. Не помогало и заступничество матушки — им влетало от отца обоим. Но для себя Лени решила — дотерплю до совершеннолетия и поставлю вопрос ребром. Будучи взрослым человеком, я могу решать свою судьбу сама. Тем до поры и успокоилась.

А папаша Альфред увидел притихшую Лени и возрадовался. Наконец-то девочка взялась за ум. И он устроил ее к себе на фирму секретарем в приемной. Подсунул гору учебников по делопроизводству и бухгалтерии. Пусть занимается — дело-то общее, семейное.

И Лени, в самом деле, взялась штудировать бухгалтерию, попутно освоив машинопись и «китайскую грамоту» стенографии. Печатала она довольно бойко — стучала приказы и распоряжения, ведомости и счета, словно заправская машинистка. Уж что-что, а этот навык машинописи ей очень скоро пригодится. Двадцатый век на дворе. Если хочешь добиться успеха — учись печатать.

Ее послушание длилось ровно до 22 августа 1920 года. В этот день, прямо с утра, приняв от родителей поздравления с днем рождения и подарки, она заявила отцу, что больше не намерена жить по его указке. Что она отныне совершеннолетняя, что имеет право заниматься тем, чем хочет.

— Уж не танцами ли? — ехидно спросил отец.

— Вот именно! — гордо заявила дочь.

10. Балет

В этот день папаша Альфред узнал о дочери много такого, что не могло присниться и в кошмарном сне. Оказалось, что Лени и не думала бросать свои танцульки. И что в пансионе Тале занималась именно танцами (ох, уж он покажет этим… серым мышкам!). Более того, эта малолетняя чертовка еще и… курит! Последнее папашу Альфреда сразило просто наповал. Он выдержал томительную паузу и сказал:

— Вон из моего дома!

Лени побледнела, внимательно посмотрела отцу в глаза и… Альфред Рифеншталь смутился. И вдруг произнес дрогнувшим голосом:

— Как же ты не понимаешь, дочка, я же о тебе беспокоюсь…

Она ушла из дома в тот же день. Перебралась к подруге, которая жила здесь же, в Берлине. Скандал был, конечно, чудовищный, но совершенно неизбежный. Сколько Лени могла терпеть этот абсурдный диктат папаши Альфреда? Всему же есть предел.

А потом, спустя несколько дней, к ней зашла матушка Берта. Вся в слезах и в расстройстве. Сообщила, что отец больше не противиться ее воле. И что дает свое благословение на эти танцы. При этом матушка скрыла, какими эпитетами Альфред Рифеншталь украсил слово «танцы». В данной ситуации это было совершенно ни к чему.

В родительский дом Лени не вернулась. А вскоре нашла то, что искала — хорошую балетную студию Ютты Кламт. А потом — отличного преподавателя классического танца Евгению Эдуардову, бывшую петербургскую приму. И для Лени начался период настоящей профессиональной учебы.

11. Первое выступление

Она училась серьезно и кропотливо, потратив на совершенствование техники танца три года. От Эдуардовой Лени была в восторге. И русская эмигрантка, бежавшая из Петербурга от большевиков, сразу разглядела в молодой очень красивой танцовщице будущую звезду немецкого балета. Лени была очень гибкой и сильной девушкой. Усталость ей, казалось, была неведома — она по восемь часов в день не отходила от балетного станка, разучивая движения и танцевальные па. «Безумно талантливая девочка», — говорила Эдуардова и сожалела только о том, что Лени было уже слишком много лет. В мир балета приходят в пятилетнем возрасте. Тогда есть надежда, что годам к двадцати балерина достигнет вершин мастерства. А Лени пришла в балет в двадцать…

Но у нее все получилось. Вскоре она уже выступала на сцене в общей группе танцовщиц. И готовилась исполнить сольную партию. И исполнила — 23 октября 1923 года на сцене мюнхенского театра. И сорвала бурю аплодисментов. А потом получила первый гонорар, ощутив себя, наконец, профессиональной балериной. Как ни странно звучит, но это был… один доллар США. Таковы последствия чудовищной гиперинфляции, разразившейся в стране.

В те годы ей жилось непросто. Очень много работы и очень мало денег. Отец, конечно, постоянно передавал ей деньги (хотя семья, как и вся трудовая Германия, понемногу разорялась и беднела), которых, по его мнению, должно было хватать на жизнь. Но Лени снимала комнату, за которую надо было платить. Потом — квартиру, которая стоила дороже. Платить приходилось и за обучение. Немецкая марка же не стоила почти ничего.

12. Пражская катастрофа

С балетной труппой Лени объездила половину Германии и даже половину Европы. Она танцевала в Берлине на сцене Немецкого театра, во Франкфурте, Лейпциге, Дюссельдорфе, Кельне, Килле, Штеттине. Танцевала в Австрии и Швейцарии. И вот приехала с гастролями в Чехию.

Это был самый обычный спектакль в Праге. Полный зал, все билеты распроданы за неделю до спектакля. Волнение на сцене — балерины разглядывают зал через дырочки в занавесе. Шум усаживающейся публики. Потом первые аккорды музыки и — мертвая тишина. Пошел занавес. Сцена освещена. И начинается танец…

Лени все сделала верно. Она безупречно вела свою партию. И лишь в самом конце оступилась… Острая боль пронзила левую лодыжку. Лени упала. Публика взволнованно вскочила с мест. Потом раздались аплодисменты. Со сцены Лени вынесли на руках.

Приговор врачей был безжалостен — разрыв связок. С такими травмами думать о карьере бессмысленно. Когда Лени об этом заговорила, доктор положил свою мягкую ладонь на ее руку и сказал:

— Милая девочка, смиритесь. Радуйтесь, что вы не лошадь, иначе бы вас попросту пристрелили.

Лени улыбнулась. И… заплакала.

Так и окончилась ее балетная карьера. Пройдет немного времени, и она еще вернётся на сцену. Но ненадолго — эта травма ноги, полученная в Праге, будет давать о себе знать долгие годы.

Но не таким Лени Рифеншталь была человеком, чтобы покоряться обстоятельствам. Впереди ее ждала новая судьба.

13. Ее берлинский дом

Лени вернулась в Берлин. И первое, что сделала — купила свою собственную, первую в жизни квартиру. На Фазановой улице.

Этот дом вскоре станет центром богемной жизни Берлина. Не в том смысле, что дым коромыслом и дикие выкрики по ночам. Вовсе нет. Просто сюда, на Фазановую улицу, к Лени Рифеншталь будут приходить самые известные, самые талантливые, самые выдающиеся люди Германии. Певицы, артисты, режиссеры, художники, писатели.

Шел 1924 год. Лени, успевшая к тому времени обзавестись первыми драгоценностями и пусть небольшими, но все же сбережениями, уже была дамой независимой и состоятельной. У нее, совсем еще девчонки, было собственное прошлое — балетное, сценическое, какое бывает у много работавших и долго поживших людей. А еще она была ослепительно красива и немного загадочна… ровно до тех пор, пока молодые люди, заинтригованные ее острой красотой, не осмеливались подойти и попытаться завязать знакомство.

Лени обладала великолепной реакцией и безупречным чувством юмора. Ожидая услышать лепет глупенькой красотки, ее кавалеры нарывались на такое остроумие, что поспешно бежали прочь. Она умела осадить выскочку, но умела привлечь человека, в котором была заинтересована.

Лени умела слушать. И люди, которые приходили в ее дом, сами того не замечая рассказывали ей то, что обычно другим людям не рассказывают. И уже потом, после первой встречи, с изумлением вспоминали эту ослепительную девушку, которая на поверку оказалась такой удивительной умницей.

14. Отто

Сидеть на месте Лени не могла. Утратив возможность танцевать (а она все же лелеяла мечту вернуться на сцену), Лени активно занималась спортом. Очень любила теннис, а потому летом, когда в Берлине было тепло и уютно, целыми днями пропадала на корте. Здесь ее и заприметил Отто Фройцхайм, восходящая звезда большого тенниса.

Он давно наблюдал за энергичной гибкой девушкой, которая поражала его верной и сильной подачей, которую не мог взять ни один соперник. Играла Лени великолепно, но все же непрофессионально — она не успевала предугадать полет мяча, а потому сильно выматывала себя метаниями по корту. Об этом Отто ей однажды и сказал. И встретил заинтересованный доброжелательный взгляд. Потом он признался Лени, что этот взгляд не отпускал его очень долго. И он боролся с внезапным желанием ее поцеловать, понимая, что если покориться своему порыву, то неизбежно все разрушит. Лени бы ему этого не простила.

Они стали встречаться. А осенью 1924 года объявили о своей помолвке. Весной 1925 года Лени и Отто должны были стать мужем и женой.

Отто очень нравился Лени. Но чем больше она его узнавала, тем больше находила похожим на… собственного отца. Отто и слышать ничего не хотел о ее будущей карьере артистки. Немецкая женщина должна сидеть дома и воспитывать детей. Пока он говорил это мягко и с улыбкой. Но Лени полагала, что очень скоро его тон может измениться.

15. Арнольд Фанк

Деньги, которые Лени заработала своими выступлениями, подошли к концу. А нога еще побаливала — вернуться в балет она не могла. Снова наступили трудные времена.

Лени не могла пойти на поклон к отцу и попросить денег. Хотя знала (ей рассказывала об этом матушка), что Альфред Рифеншталь сильно тоскует по «своей упрямой дочери». И часто говорит о ней. И в голосе его слышна неприкрытая нежность… Но нет, нет! Она должна зарабатывать сама.

С этими мыслями Лени спускалась в подземку и отправлялась в больницу, где проходила восстановительный курс после разрыва связок. Однажды в берлинском метро ей в глаза бросилась афиша кинофильма «Гора судьбы». Это был фильм Арнольда Фанка, одна из первых картин в «альпийском» жанре, где все действие разворачивается на фоне живописнейших гор.

Лени зашла в кинотеатр. Купила билет. И началось волшебство… Из кинотеатра она вышла ошарашенная и заплаканная. Ее просто распирало от ощущения простора, от непонятного воодушевления. Такая красота, боже ты мой!

Эти фильмы пользовались бешеной и совершенно непонятной для самих создателей популярностью. Вроде бы ничего особенного — «видовое» почти документальное кино, в котором художественная составляющая была относительно невелика. Нет, был сюжет, были актеры. Но главным героем этих картин оставалась природа… А речь-то идет о черно-белых немых фильмах. Любопытно…

16. Мечты Лени

И Лени загорелась. Она решила — хватит сидеть в Берлине. Она хочет в горы — в те самые горы, что показал в своем фильме Арнольд Фанк.

Легкая на подъем, на следующее утро Лени уже сидела в вагоне пассажирского поезда, который вез ее на границу со Швейцарией, в немецкие Альпы…

В судьбе Лени Рифеншталь большое значение имел случай. И в этот раз счастливый случай свел ее с актером Луи Тренкером, исполнителем главной роли в картине «Гора судьбы». Тренкер сидел в привокзальном ресторане и ужинал. Лени, которая мгновенно вычленила его взглядом из толпы отдыхающих, бесцеремонно подсела к нему за столик и сказала:

— Здравствуйте. Я — Лени Рифеншталь.

И одарила Тренкера одной из самых ослепительных улыбок своего богатого арсенала. Актер был сражен наповал.

Они провели весь вечер вместе. А далеко за полночь, когда надо было расходиться по своим гостиничным номерам, Лени попросила Луи не уезжать без ее ведома. И взяла с него слово, что они позавтракают вместе.

Наутро Лени вручила заспанному Тренкеру письмо для Фанка. И он пообещал передать это письмо режиссеру.

О чем она написала? О том, что мечтает стать киноактрисой. И сниматься намерена только у Арнольда Фанка, поскольку считает его гениальным режиссером. И далее в таком же роде с массой комплиментов.

К счастью, Фанк знал Лени по балетной сцене. Он был большим поклонником балетного искусства. И видел, как она танцевала. Письмо Лени угодила в самую точку.

17. «Священная гора»

Фанк и Лени Рифеншталь встретились в Берлине после телефонного звонка режиссера (Лени указала в письме свой номер). Поговорили, сидя в кафе. Потом встретились еще раз — на киностудии «Уфа», в одном из офисов. Потом на Фазановой улице, в квартире Рифеншталь.

Арнольд Фанк был сражен и красотой Лени, и ее напором. Недолго думая, он взялся за сценарий нового фильма, главную роль в котором должна сыграть Лени. Картина будет называться «Священная гора». Съемки намечены в Доломитовых Альпах…

А у Лени снова приключились неприятности со здоровьем. Вдруг стала плохо сгибаться левая нога, которую пришлось полтора месяца держать в гипсе после травмы на сцене. Лени легла в больницу, где ей сделали операцию на колене.

В это же время окончательно испортились отношения с Отто Фройцхаймом. На его упреки в том, что Лени под разными предлогами оттягивает время свадьбы, девушка заявила, что свадьбы не будет вообще. Почему? Потому что она Отто не любит. А кого любит? Никого (не могла же она признаться бывшему жениху, что увлечена режиссером Фанком). Отто пытался возражать, но возражать Лени — все равно, что пытаться вручную остановить поезд. На том и расстались…

Весной 1925 года Лени, преисполненная сил и планов, отправилась в Альпы, чтобы провести в горах три чудесных месяца. Так началась ее карьера киноактрисы.

18. «Большой прыжок»

О, это было волшебное время! Лени научилась кататься на горных лыжах и освоила непростую науку альпинизма. Она взбиралась на скалы с проворством обезьяны. И делала это не как-нибудь, а босиком — поскольку именно так было задумано по сценарию Фанка. Режиссер был от Лени в полном восторге. Стремительная, сильная, гибкая, ослепительно красивая, живая, необыкновенно артистичная, непосредственная… Фанк считал, что наконец-то нашел идеальную актрису, которая органично вписывалась в альпийский пейзаж, сама была необыкновенным творением природы и украшением его картин.

А потом загорелая Лени, коленки которой были сплошь покрыты синяками и ссадинами, и счастливый Фанк вернулись в Берлин. И два месяца монтировали картину. Лени не отходила от режиссера ни на шаг. Ей было интересно положительно все — как делается кино, из чего, чьими руками. Она садилась за монтажный стол, дышала парами грушевой эссенции (ее использовали для склейки целлулоидной кинопленки), безошибочно отхватывала ножницами монтажные куски, вешая их на шею. И Фанк еще раз убедился — как же она потрясающе талантлива…

Премьера «Священной горы» состоялась в кинозале Уфа-центра в Берлинском зоопарке 17 декабря 1926 года. И это был подлинный триумф…

А в наступившем 1927 году Фанк приступил к съемкам новой картины с участием Лени — «Большой прыжок»… Впрочем, что значит «с участием»? Она была в этом фильме главной. Как крупный сверкающий бриллиант в изящном колье.

19. Ханс

Еще во время съемок «Священной горы» Лени, нуждавшаяся в деньгах, снова вышла на балетную сцену. Дала несколько спектаклей и поняла — это невозможно. Больно и… неловко. Она быстро теряла квалификацию танцовщицы. Балет — искусство очень трудоемкое. Оно требует постоянных тренировок. И все же в декабре 1926 года она вышла на сцену. Как оказалось, в последний раз.

Фанк, увидев выступление Лени, бросился за кулисы.

— Лени, детка, это было великолепно, — воскликнул он, не удержавшись от небольшой льстивой лжи. — Но ты же не можешь танцевать? Твои связки, твой мениск?

Лени лишь жалобно улыбнулась, растирая саднящие ноги. И Фанк все понял. На следующее утро Лени получила свой гонорар — раньше всех, вне очереди…

Ей везло на достойных понимающих мужчин. Причем, всю жизнь. Ей, в принципе, повезло и с отцом, которого она по недомыслию считала почти врагом. А какой из Альфреда Рифеншталя враг, да и кому — собственной дочери! Просто она его еще не до конца поняла. А когда поняла, было уже слишком поздно — обычная история, которой не избежал ни один из когда-либо живших на земле.

Во время съемок «Большого прыжка» судьба свела Лени с выдающимся кинооператором и актером Хансом Шнеебергером. Исполнитель главной роли и возлюбленный Лени по фильму, он стал таковым и в жизни. С Хансом Лени прожила в гражданском браке следующие три года.

20. Штернберг и Дитрих

Сразу после премьеры «Большого прыжка», состоявшейся в том же Уфа-центре в зоопарке (большой кинокомплекс берлинской киностудии, где проводились премьерные показы фильмов и другие мероприятия, посвященные кино), на Фазановую улицу заглянул давний знакомый Лени режиссер Йозеф фон Штернберг.

— Лени, ты как всегда неподражаема. Я смотрел твои фильмы по несколько раз, — признался он.

Лени улыбнулась. Она знала цену лести, но это был не кто-нибудь, а сам Штернберг.

— Я готовлюсь снимать большую картину, — сказал Штернберг. — Ищу актрису на главную роль. Может…

Он осекся. Предложение прозвучало. И Штернбергу не хотелось уговаривать Лени. Он знал себе цену.

А через несколько дней к Лени заглянула берлинская певица и начинающая актриса Марлен Дитрих. И пожаловалась, что у нее совсем не клеятся дела. И что хороших предложений нет.

— Отыщи Штернберга, — задумчиво ответила Лени. — Он как раз ищет актрису… вроде тебя…

И Марлен встретилась с великим режиссером. И родилась звезда мировой величины — Марлен Дитрих.

Любопытно, что сама Марлен особой благодарности к Лени не испытывала. Сблизившись со Штернбергом, она жутко ревновала его ко всем актрисам, в том числе и к Лени. Однажды Рифеншталь заглянула на съемочную площадку, где Штернберг снимал своего «Голубого ангела», фильм, принесший славу и ему, и Дитрих. Увидев Лени, Марлен… задрала юбку и показала голый зад.

— Марлен, ты свинья! — заорал взбешенный Штернберг.

21. Ремарк и другие

Лени добилась статуса «матера альпийского кино». В Берлине за ней закрепилась слава опытной спортсменки-альпинистки. Как ни странно, но альпинисткой она как раз и не была — на любительском уровне, да, но профессионалом, знающим все тонкости восхождения, разумеется, нет. Но ее экранные образы были настолько убедительны, а движения настолько точны и свободны, что у зрителя складывалось впечатление, будто она родилась в горах.

В этих первых фильмах Лени играла влюбленную и страдающую от любви женщину. Ее драматический талант был очевиден, как было совершенно ясно, что в жанре «горного» кино Лени слишком тесно. Ей нужны другие фильмы, более масштабные и более значительные.

В 1927 году Рифеншталь познакомилась и даже завела дружбу с известными немецкими режиссерами Георгом Пабстом (с ним ее свел Фанк), Абелем Гансом и Вальтером Руттманном. Каждый из них вынашивал планы снять Лени в своих картинах. Получилось только у Пабста (фильм 1929 года «Белый ад Пиц-Палю», совместная работа Пабста и Фанка).

Но удивительней всего было знакомство с писателем Эрихом Марией Ремарком. В те годы его звезда только восходила. И Лени увидела перед собой интеллигентного, нервного, очень красивого молодого человека, много курившего и не выпускающего из руки стакан с крепким алкоголем. Они понравились друг другу. Но вскоре судьба развела этих великих людей. Ремарк уехал в Америку, спасаясь от преследования фашистов. А Лени стала одним из пропагандистов нацистского режима. Это и удивительно.

22. Олимпийские игры в Швейцарии

Швейцария, 1928 год. Городок Санкт-Мориц. Здесь идут зимние Олимпийские игры. И Лени Рифеншталь, преодолев несколько десятков километров и швейцарско-германскую границу, приехала в Санкт-Мориц, чтобы посмотреть игры.

Думала ли она тогда, что спустя восемь лет будет снимать Олимпийские игры в Берлине? Что ее фильм станет самым грандиозным, самым величественным документальным полотном, когда-либо созданным в истории кинематографа? Разумеется, нет. Она просто смотрела во все глаза, удивлялась и восхищалась — как любой обыватель, которому посчастливилось увидеть самому праздник спорта и красоты…