Бесплатный фрагмент - Легенда о Лиандре

Глава 1: Гобелен Мира

Утро в Арбаноре рождалось из тишины. Прохладный туман, пахнущий влажной землёй и прелыми листьями, ещё цеплялся за стволы вековых деревьев, но первые лучи солнца уже пронзали его тонкими золотыми иглами. На большом, поросшем изумрудным мхом валуне у самой кромки быстрой лесной реки сидела Лиандра. Ветер, ещё сонный и ласковый, перебирал тёмные, спутанные пряди её волос, в которых запутались крохотные листочки и лепесток ночной фиалки. Её простое платье из небелёного льна было перехвачено на талии широким кожаным поясом, а босые ступни утопали в мягком мхе, словно она сама была частью этого леса.

Она смотрела на реку. Для любого другого это была бы просто вода — сверкающая на солнце гладь, мерно несущая свои потоки к далёким низинам. Поверхность её покрывала золотая чешуя солнечных бликов, а течение было ровным и предсказуемым. Это был Порядок — ясный, понятный, успокаивающий. Но Лиандра моргнула, чуть прикрыла веки, и мир послушно расслоился, обнажая свою изнанку.

Теперь она видела не поверхность, а суть. Под гладкой плёнкой воды бушевала неистовая жизнь. Багровые, пульсирующие нити Хаоса бились о подводные камни, закручиваясь в тугие спирали. Каждый водоворот был яростным спором, каждое течение — порывом воли, не желающей следовать прямому пути. Она видела, как энергия реки, живая и неукротимая, ищет себе тысячи дорог, создавая и разрушая их в одно и то же мгновение.

Лиандра протянула руку и опустила тонкие пальцы в холодную воду. Поток не просто обтёк её ладонь. Он откликнулся. Словно услышав безмолвный зов, вода вокруг её руки закрутилась в маленький, послушный водоворот. Лиандра улыбнулась — тихо, едва заметно. В эти мгновения она не была одинока. Она была частью великого, вечно танцующего гобелена мира.

Тропа, уводившая от реки, была капризной и своевольной. Она петляла между деревьями, ныряла под корявые пальцы корней и то и дело терялась в папоротниках. Но ближе к деревне она выпрямлялась, становилась шире и ровнее, словно кто-то силой заставил её забыть о лесных причудах. У околицы, где начинались первые дома, мир окончательно подчинялся закону прямых углов.

Двое парней, её ровесников, размеренными ударами молотков чинили плетёную изгородь. Каждый удар был точной копией предыдущего. Неподалёку, на крыльце, сидела Айна. В её руках ровно и быстро вращалось веретено, и из пучка шерсти вытягивалась безупречная, гладкая нить. Их движения были танцем Порядка, выверенным и безопасным.

— Лиандра! — Айна подняла голову. Её улыбка была приветливой, но глаза смотрели настороженно, как смотрят на красивого, но дикого лесного зверя. — Вернулась. Не видела ли в лесу чего тревожного?

Лиандра на миг замерла, пытаясь перевести вопрос на свой язык. Тревожное? Для неё тревожной была эта мёртвая тишина размеренного труда. Она проследила за взглядом Айны, который скользнул по её растрёпанным волосам, по прилипшему к щеке листку.

Вместо ответа она шагнула к обочине и указала на старый, расколотый камень, из трещины в котором гордо тянулся к солнцу лиловый цветок. Её глаза загорелись тем восторгом, который никто, кроме неё, не мог понять.

Айна проследила за её пальцем.

— А, дрёма-трава, — она равнодушно пожала плечами. — Её тут полно.

— Нет! — выдохнула Лиандра, её голос звенел от волнения. — Ты посмотри! Это же бунт! Это крик! Он не должен был здесь расти, камень — это порядок, он твёрд и нерушим. А эта кроха… эта маленькая искра жизни взломала его! Она не спросила разрешения. Она просто захотела жить, и её хаос оказался сильнее его порядка. Слышишь? Его лепестки поют о победе!

Айна смотрела на неё с откровенным недоумением. Парни прекратили стучать и обернулись. Один из них, качнув головой, негромко усмехнулся:

— Не слушай её, Айна. Лесная ведьма опять со своими травами разговаривает.

Слово «ведьма» ударило как пощёчина. Восторг в глазах Лиандры погас, словно его задуло холодным ветром. Она увидела перед собой стену — гладкую, прочную стену их простого, понятного мира, в котором не было места её чудесам. Её дар был уродством. Её правда — безумием.

Не сказав больше ни слова, она молча развернулась и пошла прочь, обратно — под сень деревьев, оставив за спиной мир прямых линий и ровных нитей. Она прислонилась спиной к шершавой коре старого дуба, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Упорядоченный стук молотков затих, и до неё снова донеслись звуки её мира: нестройный хор птиц, каждая из которых пела свою, неповторимую песню; непредсказуемый треск сухой ветки под лапой невидимого зверя; могучий, безмолвный гул живой энергии, текущей по венам этого леса. Здесь, в сердце честного, первозданного Хаоса, она наконец была дома.

Глава 2: Шёпот Старого Эльвара

Послевкусие насмешки было горьким, как сок недозрелой ягоды. Лиандра шла вглубь леса, но впервые его дикая симфония не приносила утешения. Пение птиц казалось бессмысленным шумом, шелест листвы — пустым шёпотом. Она чувствовала себя прозрачной, словно мир смотрел сквозь неё, не замечая ни её боли, ни её восторга. Её одиночество, прежде бывшее просто фактом, теперь обрело вес и холод камня.

Тропа, по которой она шла теперь, была другим существом, не похожим на те, что топтали её односельчане. Это был не след, а намёк, секрет, прошептанный между корнями и папоротниками. Она вела туда, где лес переставал быть просто лесом, превращаясь в осмысленное пространство, где чья-то мудрая воля не боролась с природой, а вела с ней неспешный разговор.

Наконец деревья расступились, открыв небольшую, залитую солнцем поляну. Здесь, наполовину вросши в зелёный склон холма, стояла приземистая хижина Эльвара, её крыша из дёрна была неотличима от окружающей земли. Пространство перед ней было гимном живому равновесию. Слева, словно по линейке, тянулись ровные грядки с пузатыми тыквами и кудрявой капустой — оплот ясного Порядка. Справа же буйствовал дикий сад — заросли целебных трав, которым было позволено расти, как им вздумается, переплетаясь в тугой, благоухающий клубок чистого Хаоса.

Сам Эльвар сидел на старом пне, неподвижный, как изваяние из дерева. Его лицо, изрезанное глубокими морщинами, словно кора векового дуба, было обращено к ветке папоротника. Лиандра подошла неслышно и проследила за его взглядом. На резном листе раскинулась идеальная геометрия паутины, её серебряные нити сверкали в лучах утреннего солнца. Это был триумф Порядка. И в этом триумфе отчаянно билась, трепеща асимметричными крыльями, бабочка-пестрянка — воплощение непредсказуемой, хаотичной красоты.

— Красота Порядка создана, чтобы ловить красоту Хаоса, — произнёс Эльвар, не оборачиваясь. Его голос был тихим и скрипучим, как трение старых ветвей. — А сила Хаоса — чтобы рвать сети Порядка. И так будет вечно, дитя.

Он жестом пригласил её сесть у небольшого кострища, где в закопчённом котелке что-то тихо булькало. Молча зачерпнув глиняной кружкой тёплый, дымящийся отвар, пахнущий лесной малиной и мятой, он протянул его Лиандре. Она обхватила кружку ладонями, вбирая в себя её живое тепло.

— Они видят только камень и сорняк, Эльвар, — тихо проговорила она, глядя на отражение неба в тёмной жидкости. — Они не видят борьбу и победу. Они считают меня… неправильной.

Эльвар долго молчал, глядя, как языки пламени облизывают дно котелка. Затем он протянул руку и взял с поленницы две ветки. Одна была прямой и гладкой, словно её специально обтесали. Другая — корявой, сучковатой, изогнутой в причудливом танце. Он положил прямую ветку слева от огня, а кривую — справа.

— Они строят свои дома и свои жизни из вот таких веток, — сказал он, коснувшись пальцем гладкой. — Она предсказуема, надёжна. Из таких легко сложить ровную стену. А вот эта, — он кивнул на корявую, — неудобна. Она всё время будет выпирать, мешать. Она — хаос.

С этими словами он взял кривую ветку и бросил её в огонь. Пламя тут же взревело, жадно вцепившись в её изгибы. Костёр загудел, затрещал, выбросив в небо целый сноп золотых, непредсказуемых искр.

— Но только такая ветка даёт самый жаркий огонь, — продолжил Эльвар, не сводя глаз с пламени. — Самый непредсказуемый танец и самые яркие искры. Людям нужен ровный дом, чтобы укрыться от дождя. Но им нужен и яркий огонь, чтобы согреть душу. Они просто боятся того, что не могут обтесать и подогнать.

Он повернулся к ней, и в глубине его выцветших глаз она впервые увидела не жалость, а полное, абсолютное понимание.

— Твой дар — не изъян, дитя. Это напоминание миру, что он жив. А живое не может быть до конца правильным.

Когда она поднялась, чтобы уйти, боль в её душе не исчезла, но она больше не казалась бесцельной. Эльвар подошёл к ручью, что огибал поляну, и, опустив руку в ледяную воду, извлёк со дна гладкий, идеально окатанный камень. Он был необычным. Одна его половина была из угольно-чёрного кремня, другая — из молочно-белого кварца. Но граница между ними была не прямой линией, а извилистой, беспокойной рекой, словно два цвета вечно боролись и перетекали друг в друга.

— Мир не чёрный и не белый, — сказал Эльвар, вкладывая прохладный, тяжёлый камень ей в ладонь. — Он — в этой границе. В вечном споре. Не пытайся заставить их видеть твоими глазами. Попробуй для начала понять, почему они так отчаянно цепляются за свой. Ответы ты найдёшь не в лесной тиши, а там, на границе.

Лиандра крепче сжала камень. Она уходила с поляны отшельника, унося с собой не утешение, а задачу. Она всё ещё была одна, но теперь у её одиночества появилась цель.

Глава 3: Зов из Сердца Земли

Ночь навалилась на деревню своей тяжёлой, бархатной тишиной. Лиандра лежала на своей жёсткой лежанке из соломы и шкур, но сон не шёл. Сквозь узкую щель в деревянных ставнях в её комнату просачивался лунный свет, рисуя на земляном полу строгие, упорядоченные полосы. В руке она сжимала гладкий чёрно-белый камень, подарок Эльвара. Его прохлада и ощутимый вес были единственным якорем в мире, который её не принимал.

И тогда она почувствовала это.

Это был не звук, который можно услышать ушами. Не шёпот, который ловит ветер. Это была вибрация, пронзившая самую её суть. Глубокий, низкий, всепроникающий гул, который шёл не по воздуху, а по тем самым багровым нитям Хаоса, что она видела даже за закрытыми веками. Он был похож на безмолвную ноту, которую пела сама земля, просыпаясь от долгого сна. Он не пугал. Он звал.

Лиандра села, сердце забилось в такт этой древней песне. Она подползла к окну и, осторожно отодвинув грубую ставню, выглянула наружу. Лес стоял чёрной, незыблемой стеной под россыпью холодных звёзд. Но в её особом зрении он был иным. Нити энергии, исходящие из самой глубокой, нехоженой его части, светились ярче обычного, пульсируя в такт беззвучному зову. Он шёл оттуда.

Решение пришло мгновенно, без колебаний и страха. Это был первый язык, кроме её собственного, говоривший с ней о душе мира. Она не могла не ответить. Быстро и бесшумно, как лесная кошка, она натянула своё платье, сунула камень Эльвара в кожаный мешочек на поясе и выскользнула из дома.

Деревня спала. Ровные ряды домов, прямые линии изгородей, покой, разлитый в неподвижном воздухе. Мир Порядка казался ей сейчас хрупкой, удушающей клеткой. На околице она на миг обернулась, прощаясь не с людьми, а с тщетными попытками стать одной из них. А затем сделала шаг во тьму, и лес принял её в свои объятия.

Ночью Арбанор был другим. Знакомые тропы растворились в тенях, а каждый треск ветки звучал как предупреждение. Но Лиандра почти не смотрела глазами. Она шла, доверившись своему внутреннему чутью, видя не деревья, а столпы живой энергии, чувствуя неровности почвы как вихри и узлы в силовых линиях земли. В какой-то момент она замерла, плавно, как вода. Справа, на толстой ветке старого вяза, она ощутила хищный, напряжённый до предела сгусток Хаоса — рысь, приготовившаяся к прыжку. Не видя её горящих глаз, но чувствуя её голод, Лиандра без единого звука изменила путь. Чуть позже её взору предстала поляна, залитая обманчивым лунным светом, но её дар кричал о предательской пустоте под тонким слоем мха — о гнилостной, засасывающей энергии топи. Она обошла и её. Дар, бывший её проклятием среди людей, здесь, во тьме, стал её единственным проводником.

А гул нарастал, становясь её компасом, ведя её всё глубже, туда, где деревья превратились в колоссов из другого мира. Воздух стал неподвижным и тяжёлым, пахнущим вечностью и сырой землёй. Наконец, её путь упёрся в отвесную скалу, сплошь укрытую покрывалом из мха и плюща. Тупик. Но зов исходил прямо из-за камня. Отчаяние холодной змеёй скользнуло к сердцу. Она протянула руку, коснувшись влажной, прохладной поверхности, и закрыла глаза, полностью отдавшись своему дару.

И она увидела. Плющ рос не как придётся. Его жизненная сила сплеталась в гигантский, едва заметный узор медленно раскручивающейся спирали. Ведя по ней кончиками пальцев, она чувствовала, как камень под ними словно оживает. В самом центре спирали она нашла точку, которая отзывалась на её прикосновение, и упёрлась в неё обеими руками.

С низким, скрежещущим стоном, от которого по спине пробежал мороз, огромный валун, неотличимый от остальной скалы, поддался. Он медленно отъехал в сторону, открывая провал, наполненный абсолютной, первозданной чернотой. Из него пахнуло древностью — запахом глубинной земли, мокрого камня и грозы. Гул перестал быть просто ощущением и превратился в мощную, обволакивающую вибрацию, которая не угрожала, а приглашала. Это было чувство возвращения домой, в место, которого она никогда не знала.

Крепко сжав в руке камень Эльвара, Лиандра сделала шаг через порог. И тьма поглотила её.

Глава 4: Живой Камень

Каменная дверь за её спиной вернулась на место с глухим, окончательным грохотом. Эхо удара прокатилось по туннелю, а затем умерло, поглощённое тьмой и тишиной. Лиандру окутал холод абсолютного безмолвия. Лишь мощная, беззвучная вибрация, что привела её сюда, продолжала тянуть вперёд, став её единственным поводырём.

Здесь не было света для обычных глаз, но Лиандра видела. Стены туннеля были не просто камнем. Для неё это была летопись времени. Она видела ровные, упорядоченные пласты геологических эпох, испещрённые шрамами древних разломов. Она видела застывшие молнии спящих энергетических вен, пронзающих эту каменную плоть. Она читала дорогу, как раскрытую книгу. Туннель, гладкий и влажный на ощупь, незаметно уводил её вниз, закручиваясь в спираль, повторяя тот самый узор, что начертал для неё плющ на скале. Под её ладонью, прижатой к стене, бился медленный, могучий пульс самой земли.