Бесплатный фрагмент - Леденящие душу истории: Ревельская коллекция 2

«Леденящие душу истории: Ревельская коллекция» 2

«Даже в самой глубокой тьме есть надежда на свет.»

Беда Достопочтенный (лат. Beda Venerabilis) — английский монах-бенедиктинец, богослов, историк и писатель. Первый ученый, кто использовал летоисчисление «от Рождества Христова» (Anno Domini). (ок. 673–735 года)

Введение. Кельтская руна

В благостный день Пасхи, когда колокольный звон оглашал улицы Ревеля, напоминая пастве о чуде, что произошло в Иерусалиме, когда жизнь победила смерть, сердца горожан наполнялись радостью и надеждой, в аптеке, что находилась на Ратушной площади, царила атмосфера покоя и умиротворения. Сквозь небольшое окошко проникал теплый солнечный свет, отчего пылинки, витающие в воздухе, казались золотыми искрами.

Аптекарь Йенс Бурхард, очнувшись, поднял голову и огляделся. Проклятье, задремал, и именно сейчас, когда древний фолиант, обтянутый потемневшей кожей, скрывал в себе тайные рецепты, запрещенные заклинания и таинственные пророчества, записанные десятками законов алхимиков и магов, наконец, был у него в руках. Шестнадцать долгих лет он искал её, эту книгу, по всей Европе, а она оказалась совсем рядом, в библиотеке соседнего Дерпта. Двойная цена, уплаченная нарочному за скорость доставки, душила жабой, но книга была дороже любой драгоценной безделушки. И вот, стоило лишь раскрыть фолиант, как сон сморил его — сказалось напряжение, с каким учёный жаждал этот фолиант.

Алхимик был уверен, что именно здесь, на этих страницах, скрыта формула первоэлемента. Не то чтобы он стремился превратить свинец в золото — нет, аптека приносила стабильный доход, да и алчность не снедала его душу. Вера в Христа давала ему знание, что бессмертие уже даровано человеку Богом. Его истинной мечтой было создание универсального лекарства — панацеи от всех болезней. Воздух, наполненный ожиданием чуда, витал в комнате, освещаемой лишь тусклым светом свечи. Запах трав и медикаментов смешивался с запахом старой кожи и пыли, создавая атмосферу тайны и древности. Сердце Бурхарда колотилось в предвкушении открытия, которое, возможно, изменит мир.

Йенс, дабы отогнать дремоту, умылся ледяной водой, взбодрившей его не хуже крепкого кофе. Заварив целый кофейник контрабандного напитка, он вознес безмолвную молитву о благословении начатого дела и вновь раскрыл книгу. Йенс Бурхард склонился над древним фолиантом, его пальцы осторожно перелистывали страницы, покрытые таинственными символами. Сердце алхимика колотилось в предвкушении открытия, которое, возможно, изменит мир. Но, видимо, не судьба была сегодня погрузиться в древний труд. Неожиданный стук в дверь, условный, узнаваемый, возвестил о прибытии старинного друга, Вольфрама фон Палена. Что-то явно случилось, ибо визит в столь поздний час не сулил ничего хорошего.

Аптекарь вздохнул и направился открывать дверь.

— Опять она пылает, — произнес Вольфрам, входя в помещение.

На руке избранника зловеще мерцала кельтская руна — три переплетенные спирали, символ прошлого, настоящего и будущего. Этот знак, полученный им волшебным образом, служил для того, чтобы предупреждать рыцаря о надвигающейся на город опасности, исходящей от темных сил.

— Что это может быть? Ведь в городе сейчас спокойно, — спросил Вольфрам, его голос был полон тревоги.

— Спокойно? — усмехнулся Йенс. — Покой — это лишь иллюзия. Тьма всегда где-то рядом, готовая в любой момент вырваться наружу.

Тепло и свет праздничного дня наполняли Ревель. Завтра на Ратушной площади должна была развернуться пасхальная ярмарка, что сулило скопление народа, стекающегося со всей Ливонии.

— Надо быть настороже, — произнес рыцарь, потирая волшебный знак, который беспокойно пульсировал. — Послушаем, о чем судачат эти торговцы и зеваки. Может, что-то полезное услышим.

Аптекарь, человек с пытливым умом и ненасытной потребностью новых приключений, кивнул.

— Ты помнишь кабатчика в «Хвосте селедки», рыжего пройдоху по прозвищу Хитрый Бугор?

Он не упустит ни единого слова из того, что будет сказано за кружкой эля в любом углу таверны. Надо предупредить его, пусть обратит

Он не упустит ни единого слова из того, что будет сказано за кружкой эля в любом углу таверны, надо предупредить его пусть обратит внимание, что будут говорить о проявлениях темных сил.»

Он не упустит ни единого слова из того, что будет сказано за кружкой эля в любом углу таверны. Надо предупредить его, пусть обратит внимание, что будут говорить о проявлениях темных сил.

Они отложили свои планы до утра, решив насладиться последними минутами покоя за чашкой кофе. Но судьба, как всегда, имела на них свои виды. Дверь, хотя и была смазана с особой тщательностью, со скрипом отворилась, и проведение собственной персоной решило нарушить их покой. Ледяной, как из склепа, воздух из коридора проник в комнату, заставив друзей содрогнуться.

Из мрака появилась черная кошка с глазами, наполненными зеленым огнем. «Гезеке?» — в унисон выдохнули рыцарь и аптекарь, узнавая свою давнюю знакомую, кошку-ведьму.

Она мягко вступила в круг лунного света, и в тот же миг свечи погасли, словно по волшебству. Серебряные искры пробежали по ее шерсти, и в мгновение ока перед ними стояла стройная брюнетка с все такими же пронзительно зелеными глазами.. Поскольку грамота для благородных мужей считалась тогда излишеством, барон фон Пален читал с трудом. Йенс Бертранд взял на себя труд прочесть вслух сей текст:

«Приветствую вас, господа,» — промурлыкала девушка, и друзья, без лишних слов, заключили ее в объятия. Их связывали годы совместных испытаний и приключений.

Кофе пришлось варить заново. Устроившись у камина с горячими кружками, они приготовились слушать рассказ Гезеке.

Логово её, страна Снов, лежало за гранью яви, где всё было зыбко и изменчиво, где законы мироздания обращались в прах. Там, в этой обители хаоса, Гезеке чувствовала себя дома. Когда-то, давным-давно, эта дева-кошка помогла фон Палену вырвать из плена забвения его подругу, ту, что делила с ним бремя Избранного. Дабы не тратить слов попусту, Гезеке со словами: «Это вам передал Ванненумей,» — протянула им свиток пергамента, испещрённый письменами древних. Легенда, что была там начертана, повествовала о событиях минувших лет, о том, как всё началось и что привело к началу этой новой истории.

.Поскольку грамота для благородных мужей считалась тогда излишеством, барон фон Пален читал с трудом. Йенс Бертранд взял на себя труд прочесть вслух сей текст:

Тайна Ревельских Башен: Каменные Слёзы Любви

«Вера, закованная в цепи догм, мертва. Лишь свободный дух может узреть истинное лицо Бога.»

— Магистр Экхарт, доминиканский монах. Немецкий теолог и философ (ок. 1260 — 1328)

Иоганн из Хильтена, монах и еретик

Иоганн фон Хильтен, третий сын в семье небогатого дворянина, не был рожден для меча или плуга. Он был ребенком книг, влюбленным в тишину библиотек, где запах старых фолиантов опьянял его сильнее любого вина. Слова древних мудрецов сплетались в его голове, как нити узора в причудливом гобелене, и к тому времени, как он ступил за порог Доминиканского монастыря Святой Марии, его мировоззрение уже было прочным, как гранитная скала.

Иоганн не был создан для молчания. Переполняющие его ум идеи требовали выхода. Бывали моменты, когда, не находя слушателя, монах разговаривал сам с собой. Вскоре его пылкие речи стали вызывать пересуды и косые взгляды. Слово «ересь» повисло в воздухе, густое и липкое, как паутина. Настоятель, Иоганн фон Шаумбург, был человеком мудрым и взвешенным, но даже он не мог игнорировать растущее напряжение. И вот, чтобы избежать открытого конфликта, приор Доминиканского монастыря решил отправить юного бунтаря подальше, в город Ревель, где настоятелем был его старый друг, приор Дитрих фон Дерпт.

Дитрих был известен своей строгостью и несгибаемой волей. Говорили, что он способен вправить мозги на место даже самой заблудшей овце. Иоганн фон Шаумбург надеялся, что суровый климат Ревеля и железная дисциплина монастыря охладят пыл молодого монаха.

Жажда проповедовать, делиться своими мыслями, подобно пламени, пожирала Иоганна фон Хильтена изнутри. Он грезил о славе великих ораторов прошлого, но его собственные слова спотыкались и падали, словно увечные птицы, разбиваясь о стену непонимания окружающих. Его душу жгло, словно раскаленное железо, равнодушие братьев по вере ко всему, кроме желания набить поплотнее пузо.

И в этот момент отчаяния, когда тьма безумия сгущалась вокруг его разума, из глубины измученной души зашелестел шепот, древний и соблазнительный. Враг рода человеческого предложил сделку, и Иоганн, ослепленный жаждой стать духовным лидером и научить людей своей истине, протянул руку навстречу тьме, продавая свою душу.

На борту «Ковчега Святой Доминик»

Туман, подобный дыханию Левиафана, окутывал торговое судно купца Большой Гильдии, навевая безысходность и тоску. На палубу когга ступил еретик, изгнанник, подобный тени, кривая усмешка иронии повисла в воздухе. Святой Доминик, покровитель корабля, известен своей непримиримой борьбой с ересью, а теперь корабль, нареченный в его честь, стал прибежищем для отступника.

Когда корабль замер в мертвом штиле, морская гладь превратилась в зеркало, отражающее лишь бескрайнюю пустоту серого Балтийского неба. От скуки и в надежде на спасение заблудшей души, купец Дитрих Круве, хозяин судна и столп веры, решил скоротать время в беседе с еретиком.

Монах, глядя в глаза Дитриха, начал свой рассказ, словно плетя паутину из слов, пропитанных ядом сомнения.

«Католическая церковь, — начал вещать он, закрыв глаза в экзальтированном порыве, ощущая себя пророком, — давно отошла от истины, погрязла в роскоши и лицемерии. Вместо того, чтобы следовать заветам Христа о простоте и смирении, она превратилась в инструмент власти и обогащения. Взгляни на пышные соборы, на одеяния священников, на их алчность и жажду власти. Разве это путь истинной веры?»

Дитрих слушал, завороженный. Слова монаха проникали в его сознание, подобно ядовитым шипам, разрывая ткань его веры. Он вдруг явственно ощутил пропасть между учением Христа и действиями церкви, и эта пропасть разверзлась перед ним, как бездна.

«А обряды, — продолжал монах, — это всего лишь внешняя мишура, за которой скрывается пустота. Вместо того, чтобы искать Бога в своих душах, люди ищут его в ритуалах и церемониях. Мы адамиты, последователи первых христиан, тех что жили в простоте и невинности, отвергая все земные блага. Они знали, что истинная вера заключается в любви к Богу и ближнему, а не в соблюдении формальностей.»

Монах говорил о возвращении к первоначальной чистоте христианства, о необходимости отвергнуть все земные привязанности и жить в гармонии с Богом и первозданной природой. Он описывал общины, где люди жили вместе, делили все поровну и отвергали институт брака, а также ношение одежды, считая отказ от нее возвращением к первозданной простоте Адама и Евы и путем к духовному развитию.

Дитрих слушал, завороженный. Слова монаха рисовали перед ним картину идеального мира, где нет места алчности, лицемерию и несправедливости. Он чувствовал, как его вера в церковь рушится, уступая место новым, заманчивым горизонтам.

Наконец, «Ковчег» бросил якорь в гавани свободного города Ревеля. Дитрих Круве, уважаемый член Большой гильдии и ратман города, ступил на родную землю вслед за своим темным пастырем. Его душа, некогда оплот веры, теперь была подобна вспаханному полю, куда упали семена ереси. Свет и тьма схлестнулись в ней в смертельной схватке, и свет проиграл. Победившая мгла заполнила его душу до краев.

Кошмар в доме купца

В тот роковой вечер, когда когг, прибывший из далеких западных земель, бросил якорь в гавани Ревеля, никто не мог предвидеть грядущих жутких событий.

Под ярким осенним солнцем Дитрих и Иоганн сошли на берег и направились к дому купца. Одурманенный речами монаха, купец пригласил его в свое жилище, не подозревая, что этот визит станет началом кошмара.

В честь счастливого возвращения Дитриха был устроен праздничный пир. И вот, когда вино лилось рекой, а смех наполнял зал, Иоганн из Хильтена поднялся из-за стола и начал свою бесовскую проповедь. Его слова, подобно острым кинжалам, пронзали сердца слушателей, сея сомнения и страх.

В просторном зале, сердце средневекового дома, где прежде кипела жизнь, велась торговля и устраивались шумные пиры, теперь царила гнетущая тишина. Лица дочерей купца, освещенные пляшущим светом свечей, были подобны маскам, на которых застыла гримаса первобытного ужаса, смешанного с каким-то извращенным восторгом. Старшие сестры, словно одержимые, смотрели на еретика расширенными, немигающими глазами. В их душах, некогда чистых и невинных, теперь смешались еретические слова и запретное возбуждение, от которого у девушек затуманился взгляд, а дыхание стало прерывистым и частым.

Маргарита, любимая падчерица купца, ощутила, как ледяные пальцы страха сжимают ее сердце. Она не могла поверить, что этот человек, некогда служитель Бога, мог извергать из себя столь мерзкие, кощунственные слова. Рядом с ней стоял Герман, подмастерье и ученик купца, их руки сплелись. Молодые люди давно любили друг друга и мечтали о свадьбе. В их глазах, полных ужаса от происходящего, все же тлел огонек непокорности. Младшие дочери купца, парализованные страхом, прижались к Маргарите, которая после смерти их матери при родах заменила им усопшую.

Старая няня, крестная мать девушки, словно пробуждаясь от векового сна, подняла иссохшую руку, перевитую венами, напоминающими извилистые реки и горные хребты на старинных картах, начертанных на пергаменте. Морщины на ее лице сложились в древние руны. Ее губы зашевелились, и из них полились слова на языке, который не слышали в этих краях с тех пор, как эльфы покинули леса.

Воздух вокруг задрожал. Таинственная сила окутала влюбленную пару, сплетаясь в защитный кокон. Чары еретика пали, и молодые люди ощутили себя так, словно с их шей сорвали тугую веревку висельника, а вместо нее нежно накинули легкий шелковый шарф, сотканный из надежды и радости.

Черный кот извивался у ног бывшего монаха, словно одержимый демоном, издавая утробное шипение. Верный пес купца превратился в свирепого цербера, ощетинился и грозно зарычал, обнажая клыки, защищая молодую хозяйку.