Бесплатный фрагмент - Лавка дьявола, или Темное желание. Цена за любовь

Лавка дьявола или темное желание

Глава: Сны в которых живет она

Цепочка судьбоносных совпадений — и вот я здесь, у перекрёстка желаний, с одной лишь надеждой на чудо. Ночь усиливала боль моей души, а тишина, присущая ей, будто впитывала каждую мою мысль. Даже стук сердца не мог заглушить этот внутренний шум — шум одержимости.

Порой наши поступки не поддаются никакой логике. В таких решениях мы либо созидаем, либо разрушаем всё вокруг. Но, кажется, я сделал свой выбор давно. Приезд сюда был неизбежен, лишь делом времени. Я приехал с чистыми помыслами — лишь с желанием вернуть утраченное. Её.

Я стоял на перекрёстке и думал только о ней. Её образ был сильнее страха, но с каждой минутой надежда таяла. Говорят, надежда — удел слабых, но разве она не даёт нам силу идти сквозь невозможное?

Время шло. Прошёл час. Я всё стоял и ждал. Но кого? Чего? Лавочник мог оказаться обманщиком. Или я сам что-то упустил. До трёх ночи я ждал чуда. Забавно, как связаны между собой эти слова — чудо и надежда. Вера в одно держит нас на плаву через другое.

Надежда угасала. Я медленно направился к машине, решив исчезнуть во тьме.

И вдруг — шаги. Звук, которого я жаждал… но вместе с ним — страх.

Лёд пробежал по коже. А что, если это не она? Что, если всё это — случайность?

Я не мог двигаться. Меня будто прибили к земле. Но, собравшись, я дал своей надежде последний шанс и обернулся.

То, что я увидел, не поддавалось объяснению.

Передо мной стояла она.

Та, что жила в моих снах.

Моя потерянная любовь. Моё чудо.

Глава: Улица последних закатов

В пятнадцать лет я сбежал из дома.

До этого я жил в маленьком городке, где все знали друг друга — почти как в общине. Это было одной из главных проблем этого городка: ничто не оставалось в секрете. Люди в этом городе обладали невероятной памятью на грехи и проступки других. Моя семья была, как черное пятнона белом полотне. Когда я осиротел, позор и грех моих родителей стал моим наследством.

Жить с клеймом позора, оставленного родителями, становилось с каждым днём тяжелее. Он рос, как камень на сердце. И однажды, сквозь слезы и обиду, я решил навсегда оставить этот город.

По воле судьбы я оказался в другом городе, полном чужих лиц и ложных надежд.

Город ложных надежд оказался более безжалостен. Он бил больнее, чем я мог представить.

Улицы стали моим приютом. Друзьями и родными стали бездомные. Улицу, которая нас, обездоленных, приютила мы называли «Улица последных закатов».

Я пытался выживать, хватался за любую подработку, голодал днями, ночевал в парках, тёмных подворотнях, на скамейках, в заброшенных домах, где пахло плесенью и отчаянием. Порой получал по лицу просто за то, что существую.

Но даже тогда, несмотря на все лишения и унижения, мысль о возвращении в то убогое место, которое я когда-то считал домом, не приходила мне в голову.

Насколько жизнь безжалостна я понял подростком. Мне было двенадцать, когда моя мама умерла от редкой и странной болезни — некротического фасциита. Болезнь не была наследственной. Просто… ей не повезло.

Когда врачи сообщили ей окончательный диагноз, она прошептала:

— Надежда умирает последней…

И больше ни слова. Она не молилась. Не кричала от боли. Не просила ничего. Просто молчала.

Смерти сопровождали меня всю жизнь — необъяснимые случаи, странные болезни. Казалось, будто я проклят. Будто нес проклятие, уносящее жизни всех, кого любил.

Но я не согласен с последними словами матери.

Надежда не умирает. Она живёт — даже после смерти, как в моем случаи.

Каждая потеря в моей жизни не убивала во мне дух бунтаря, а еще сильнее усиливала ее.

Смерть матери пробудила моё подсознание и жизнь приобразилось в своем настоящем облике. Маленькими шагами начолось мое первое путешествие.

Смерть бабушки — дала мне силу покинуть родной город.

Смерть моего единственного друга, бездомного, стала освобождением. Его закат стал моим восходом.

Так я оставил улицу последних закатов — и ступил на путь, что ведёт к ней…

Глава: Таинственный лес. Тропа судьбы

Переполненный новой надеждой, я покинул город. Перешагнув его границы, за спиной оставил ещё одно прошлое, которое многому научило меня. Не зря говорят: жизнь — универсальный учитель, уроки которого бесценны.

Мой новый путь начинался с дороги, ведущей к горам, окутанным плотным туманом. Шагая дальше, я оказался в сердце леса. Лес был густой. Деревья стояли, словно грозные великаны, их кроны, подобно ладоням, преграждали свет, не позволяя солнечным лучам коснуться земли.

В лесу царила необычная тишина. Не слышно было ни пения птиц, ни шороха травоядных, ни завываний волков. Будто сам лес замер в ожидании. Лишь порой казалось, что трава шепчется между собой. Иногда издалека доносился журчащий голос ручья, словно он пел колыбельную, убаюкивая чащу и её обитателей.

Я уже шёл не по широкой дороге, а по узкой тропинке. Дорога осталась далеко позади. С каждой минутой темнело, лес окутывался полумраком. С наступлением ночи тишина становилась всё глуше, и её безмолвие давило на психику. Казалось, я хожу по кругу — всё вокруг было одно и то же. Сил больше не было.

Наконец тропа вывела меня к заброшенной деревне. Она выглядела покинутой много лет назад: дома стояли, как мёртвые, с обрушенными крышами, заросшими мхом дверями и слепыми окнами.

Разум уже отказывался здраво мыслить. Голод выжег последние силы. Я остался на ночь. Прислонившись к прохладной стене одного из домов, заснул как мёртвый, словно сам сон взял меня в плен.

До этого я не раз ночевал в заброшенных домах, иногда даже попадались уютные с кроватями, но никогда ещё я не спал так крепко. В этот раз мне приснился сон… приятный, светлый.

Мне приснилась мама. Она пекла мой любимый клюквенный пирог. На ней было светло-голубое платье, поверх — фартук с кружевами. Она любила платья, особенно светлых тонов. Голубой был её любимым. У неё были большие золотистые кудри, а веснушки на лице делали её ещё красивее. После её смерти я часто вспоминал её, старался не забыть её черты — ведь время стирает лица тех, кого мы любим.

Сон оживил мою память, а аромат пирога разбудил меня…

Глава: Ожившая деревня. Клюквенный пирог

Когда я проснулся, первое, что ощутил — это аромат. Тёплый, домашний, сладковато-кислый запах клюквенного пирога, будто вытащенного прямо из детства. На миг мне показалось, что я всё ещё сплю, и где-то в кухне мама, живая, как прежде, ставит чайник на огонь. Но стоило открыть глаза — сомнение сменилось растерянностью.

Я лежал не в полуразрушенном доме, с облупленными стенами и плесенью на потолке, а в уютной, чисто убранной комнате, будто вырезанной из старого сна. Мебель — простая, добротная, деревянная. Воздух — тёплый и пахнущий свежестью.

Первые минуты я провёл в полном оцепенении, стараясь понять: не сон ли это всё? Я попытался снова закрыть глаза, задержал дыхание, надеясь, что, если проснусь ещё раз — окажусь там, где был накануне. Но нет. Комната оставалась той же. Это было слишком реально, чтобы быть сном.

Я встал и подошёл к окну. То, что я увидел, заставило моё сердце сбиться с ритма.

Снаружи кипела жизнь. По улочкам бегали дети, в палисадниках женщины развешивали бельё, с колодца кто-то черпал воду. Легкий ветерок колыхал занавески. А ведь ещё ночью деревня казалась мёртвой. Ни одного огонька, ни звука — только разрушенные дома и мрак.

Я не успел погрузиться в размышления, как в дверь тихо постучали. Детский голос прозвучал из-за порога:

— Вы ещё спите? Матушка зовёт вас на завтрак.

На мне было нательное белье, а одежда, аккуратно сложенная на стуле у кровати, была чистой, словно только что выстиранной и выглаженной. Это удивило меня не меньше, чем сам факт моего пробуждения здесь. Кто успел постирать и высушить мои вещи? Кто меня переодел?

Но я отбросил эти вопросы — разум пытался найти логику там, где, похоже, её быть не должно.

Я быстро оделся, чувствуя странное облегчение: одежда пахла полевыми цветами и чем-то чуть пряным, почти как… шалфей?

Дверь комнаты вела в длинный узкий коридор, обитый деревом, с неровным полом, который приятно поскрипывал под ногами. Слева доносились приглушённые голоса, смех, звон посуды — звуки жизни, которые так не вязались с вчерашней пустотой.

Я шагнул на звук и остановился у двери. Она была чуть приоткрыта. Тёплый свет просачивался в щель, вместе с ароматом жареного хлеба и того самого пирога.

Я постучал нерешительно, будто боялся разрушить это чудо.

— Ну что стоишь? Заходи, присяживайся, — раздался мягкий, но уверенный женский голос.

Я вошёл.

Кухня была просторной, залитой золотистым светом. За большим деревянным столом сидели четверо: мальчик, тот самый, что звал меня на завтрак, девушка лет девятнадцати с тёмной косой, старик с выжженным солнцем лицом и сама хозяйка дома — женщина неопределённого возраста, в простом платье, с глазами, в которых будто скрывались целые эпохи.

— Голоден, как зверь, наверное, — улыбнулась она, наливая мне в кружку густой чай с травами. — С дороги всегда так.

Я не знал, что сказать. В груди копились десятки вопросов, но язык словно прилип к нёбу. Я лишь кивнул и сел, пытаясь понять: кто они? Где я? И главное — почему всё это происходит со мной?

Глава: Прогулки по деревне. Чертог

За столом стояла тёплая, почти семейная атмосфера. Все ели молча, и лишь хозяйка изредка бросала на меня внимательные, будто изучающие взгляды. Я чувствовал себя немного не в своей тарелке — не только из-за незнакомой обстановки, но и из-за ощущения, что я здесь должен быть. Будто всё это уже случалось — где-то в другом времени, или во сне.

— Ты хорошо спал, милок? — наконец нарушила тишину хозяйка.

— Да… более чем, — ответил я с лёгкой неуверенностью. — Хотя… мне всё же не даёт покоя один вопрос. Как я очутился у вас?

Она отложила ложку и посмотрела прямо в глаза, чуть прищурившись:

— Ты уже два дня как у нас. Позавчера, в ночь весеннего ливня, ты постучался к нам весь промокший, еле на ногах держался. Когда мы открыли дверь, ты стоял на крыльце, как потерянный. Спросили, кто ты такой — и ты тут же рухнул. Словно обесточенный. Два дня лежал в жару, мы уж думали, не очнёшься.

Я вздрогнул. В моём воспоминании всё было иначе. Я отчётливо помнил, как заснул в заброшенной деревне под стеной полуразваленного дома. Ни дождя, ни крыльца, ни чьих-то рук, несущих меня в дом, не было.

— Простите… но я помню совершенно другое. Я уснул один, в доме без крыши. Никакого дождя… Только тишина. Лес. Заброшенные постройки. Неужели всё это было бредом?

— Бывает, милок, — вмешался старик, не поднимая глаз от тарелки. — Когда человек долго в дороге и под солнцем, а потом ещё и под дождём — голова может показать что угодно.

— Может быть… — я кивнул, но внутри меня что-то протестовало. Слишком чётко я помнил свои шаги, свои мысли в ту ночь, и даже прохладную стену, к которой прислонился, прежде чем уснуть. Но я решил промолчать и во всем разобраться по тихому.

Я поблагодарил хозяйку за еду, тепло и заботу. И, вспомнив, в каком отчаянии был, когда ступил в лес, осторожно спросил:

— Могу ли я остаться здесь немного дольше? В знак блогодарности я могу вам помочь по хозяйству.

Хозяйка чуть приподняла брови, словно уже знала, что я это скажу.

— Конечно, оставайся, коль душа просит. Места у нас хватит. А если не боишься работы — всегда найдём, чем заняться. Ниара, — обратилась она к девушке за столом, — покажешь ему деревню?

Злата кивнула. В её глазах мелькнуло что-то похожее на искру любопытства.

Мы вышли под весеннее солнце. Деревня оказалась больше, чем я думал: старые, но крепкие дома, ухоженные дорожки, поленницы вдоль стен, в воздухе — запах травы и дровяного дыма. Жизнь текла размеренно, по-старому, будто вне времени. Люди здесь были приветливы, но немногословны. Некоторые приветствовали меня лёгким кивком, будто я им уже знаком.

Мы с Ниарой шли молча — первые шаги были скованными, но затем беседа завязалась сама собой. Она рассказывала о местных обычаях, о доме у реки, где делают лучшие свечи, и о медунице, растущей у старого моста.

Но вдруг мой взгляд притянуло нечто странное: на холме, высоко над деревней, сквозь листву деревьев проглядывало строение. Тёмное, почти незаметное, с остроконечными крышами. Оно словно наблюдало за всем посёлком свысока.

— А что это там, на холме? — спросил я, замедляя шаг.

Ниара изменилась в лице. Улыбка исчезла, глаза потемнели. Она отвернулась.

— Лучше не спрашивай об этом, — тихо сказала она. — И не ходи туда. Просто… поверь мне.

— Почему?

Ниара остановилась и пробежала взглядом по деревне, пока она о чет-то думала, ветер игрался ее черными, как ночь, волосами.

— Потому что — это владения хозяина. Уже поздно. Пойдем.

Мы пошли дальше. Всю дорогу до дома она молчала. Ее молчание еще больше пробудила во мне интерес к Чертогу и к ее хозяину…

Глава: Дом, которого я искал… или самообман?

Прошёл почти месяц с того дня, как я оказался в деревне.

Дом, в котором меня приютили, стал чем-то большим, чем просто временным пристанищем — он стал для меня почти родным.

Семья, спасшая меня той дождливой ночью, приняла меня с теплом, которое я когда-то знал… очень давно.

Деревня больше не казалась чужой — наоборот, я начал воспринимать её как утраченный когда-то дом.

Благодаря Ниаре, я обзавёлся друзьями. Она познакомила меня с местными — с простыми, тёплыми людьми, у каждого из которых был свой маленький мир.

Мы с Ниарой сблизились.

Сначала это были простые прогулки, беседы, обмен взглядами. Но день за днём между нами рождалось чувство, которое словами не объяснишь.

Оно было тихим, глубоким, как река, текущая подо льдом — не сразу заметная, но неумолимо сильная.

Я трудился на ферме — помогал семье, как мог. Эти простые заботы придавали моей жизни ритм.

Иногда мне казалось, что я наконец нашёл то, чего так долго искал.

Но…

Несмотря на покой, тепло и кажущуюся идиллию, внутри меня жило другое. Вопрос.

Невыразимое, глухое чувство того, что за всей этой деревенской тишиной скрывается что-то большее.

Чертог. Он не выходил у меня из головы. И Ниара… Каждый раз, когда я пытался заговорить с ней о нём, она мягко, но уверенно уходила от темы. Я чувствовал, что за её взглядом прячется что-то большее, чем просто предостережение.

Что-то, что связано с её семьёй. С деревней. И, возможно, со мной.

Жители деревни почти никогда не выходили за её пределы — словно сам лес пугал их.

Я замечал, как настороженно они смотрят в сторону деревьев, как быстро отворачиваются, если разговор заходит о тропах, ведущих в чащу.

Несколько раз я предлагал Ниаре прогуляться со мной в лесу. Хотел показать ей места, которые казались мне красивыми и полными жизни.

Но каждый раз она мягко, но твёрдо отказывалась.

На мои вопросы она лишь отшучивалась или переводила разговор на другую тему.

Я чувствовал — за этим скрывается нечто большее, чем простое нежелание.

Но не хотел настаивать. Не хотел давить, раздражать её расспросами.

Я просто надеялся, что однажды она сама решит рассказать.

Но, пожалуй, вряд ли она когда-нибудь решится рассказать мне хоть что-то.

Слишком много тайн витает в воздухе этой деревни. Слишком много взглядов в пол, слишком много молчания там, где нужны слова.

И тогда я понял — если хочу получить ответы, мне придётся искать их самому.

Никаких намёков, никаких недосказанностей больше.

Я решил — пойду в лес. Если получится, доберусь до Чертога.

Он манил меня с того самого утра, как я впервые увидел его, возвышающимся над деревней, будто страж над тайнами, которые никто не осмеливался выговорить вслух.

Возможно, именно там — в этом странном, пугающем месте — скрыта правда…

Глава: Связанные навеки узами ленточки

Всю ночь я почти не сомкнул глаз. Думал: правильно ли будет ослушаться Ниару и всё-таки отправиться в лес? А ещё хуже — подойти к тому странному дому на холме. Но решение во мне уже созрело. Я должен был найти ответы на свои вопросы. Я больше не мог жить вслепую, в вечном ожидании и догадках.

Рано утром, когда небо только начинало светлеть, я собрал немного еды и воды в дорогу и тихо вышел из дома.

Но на крыльце меня ждал сюрприз.

Ниара стояла там, будто знала. И, что удивительно — совсем не удивилась, увидев меня. Каким-то образом она разгадала мой план. Что удивительно — она даже не попыталась меня остановить. Лишь тихо сказала:

— Я не пущу тебя туда одного. Мы пойдём в лес вместе.