Бесплатный фрагмент - Ларчик души

Материнское сердце

Просто мама

Криминальных подборок злость…

И смотреть бы не надо было!

Сохрани, помоги, помилуй! —

тут случилось и там стряслось…

Телевизор, пугавший, стих…

Но тревога бессонной ночью

мою душу терзала в клочья —

до чего ж я боюсь за них!

Потому что, как не таи,

мне дороже всего на свете —

мои взрослые… мои дети.

Мои крылья, огни мои!

Задержалась с работы дочь,

а у сына опять экзамен.

И, волнуясь, хожу кругами —

побежать бы, найти, помочь!

Их обидят — а больно мне.

Их заботы всегда со мною —

я бы стала для них стеною,

пусть и хлопотно той стене.

Сделать, сбегать, помочь, сказать…

До чего ж от всего устала.

Мне б забиться под коврик старый,

закрывая на все глаза.

Нет! Нельзя! И набравшиcь сил,

стану мудрой и нужной самой,

потому что, я просто — МАМА!

Помоги… сохрани… спаси…

---

Малыш

Мы идем: я — в проблемах вечных,

Вновь не понятая людьми;

Рядом — маленький человечек,

Рядом — яркий и целый мир.

Скачет быстро, щебечет звонко,

Шарик ртути, порыв, огонь…

А доверчивая ручонка

Согревает мою ладонь.

Через ворох тревожных мыслей

Слышу перечень важных дел:

Что у волчика ножки скисли,

Потому что в воде сидел,

У собачки объелись дети,

А у киски — синяк на лбу…

Среди милых нелепиц этих

Вдруг сверкнуло: «Тебя любу!»

И теплом затопило душу,

Как волной — все невзгоды смыв.

Прочь проблемы! Я буду слушать,

И, дыхание затаив,

Сердцем впитывать этот лепет,

Осознав, что всего ценней

Теплых пальчиков нежный трепет,

Лучик солнца в руке моей!

---

Два глоточка счастья

И было б все иначе. Может быть…

Не будь глаза их так ясны и строги.

Изгиб реки, как поворот судьбы,

Непредсказуем в зарослях осоки.

А так хотелось все перевернуть!

Жизнь разорвать на две неравных части…

Да только тот, невыверенный путь

Мне подарил их — два глоточка счастья.

Два солнца, две надежды, два крыла;

И миллион забот, тревог, волнений.

Вот мой алтарь, и мой бесценный клад,

За что молюсь я, преклонив колени.

И безнадежно проблески любви

Терзали душу, словно сталь без ножен,

Ведь маленькие стражники мои

Мне жизни, счастья, всех наград дороже.

И вот я снова в жертву принесла

Моим Богам, моим Великим судьям

Тепло руки и легкий взмах весла…

Биение сердец, слиянье судеб.

---

Колыбельная

Моей дочурке тихо напеваю,

лишь только ночка вступит на порог:

спи, деточка моя, спи дорогая,

уж месяц-странник звездочки зажег

а зорьку потушил. Уснула речка,

как в покрывало кутаясь в туман.

На легких облаках, мое сердечко,

к нам прилетают сны из дальних стран.

Я нежностью своей тебя укрою

и прогоню ночные страхи прочь,

и сказку расскажу, как под горою

живет в волшебном замке фея-ночь.

А возле речки тихо бродит тайна,

и гном стучит в открытое окно…

Я ж позову для милой дочки стайку

счастливых самых-самых лучших снов.

Пусть спит спокойно, а когда проснется,

всегда пусть будут на ее пути

добро и радость, ласковое солнце

и много, много счастья впереди!

---

Дочери

Негаданно, непрошено,

Заветною тропой,

Уйдет моя хорошая,

Чтоб стать его судьбой.

Еще мне неизвестного,

Нагаданного лишь…

Уйдет моя прелестная

Под сень далеких крыш.

И к счастью долгожданному,

Ладошки протянув,

Уйдет моя желанная,

На маму не взглянув.

Уйдет, надеюсь, к радости,

Теплу и доброте,

Чтоб утешеньем к старости

Мне вырастить детей.

Вихрами их и ручками

Любуясь, возгоржусь…

И может быть, во внучке я

Случайно отражусь.

И девочка с косичками

Примчится — егоза.

На миловидном личике

Сверкнут МОИ глаза…

Мечтой неуловимою,

В неярком свете дня,

Уйдет моя любимая,

Чтоб ВОЗРОДИТЬ МЕНЯ!

Сыну

Сынок мой… Челка непокорная.

Упрямо-взрослые слова…

Уклонится, когда упорно я

Хочу его поцеловать,

И скажет: «Мама, я не маленький!»

Не понимая, вот беда!

Что для меня, пусть и начальником,

Ребенком будет он всегда.

А эта, яростная самая,

Слепая пылкая любовь

Во имя мальчика упрямого

Заставит жертвовать собой.

Заставит волноваться, мучаясь,

Терзаясь ночи напролет…

Тревогу стонущую, жгучую

Лишь сердце матери поймет.

Жизнь позовет в дорогу дальнюю,

Мечтами яркими маня,

И вот однажды взрослый — маленький! —

Уйдет, не глядя на меня.

Но вдруг поймет, коснувшись пламени,

Иль оступившись невзначай,

Что нет любви прочнее маминой,

Что нет надежнее плеча.

Вернется и обнимет ласково,

Расправив жесткие усы…

Мой мальчик… Солнце ясноглазое,

Моя надежда, гордость. Сын.

---

Молитва матери

90-е годы. Перестройка

Нет покоя  от мыслей чёрных.

Боже! Дай мне любви глоток!

Слёзы падают обречённо

В неподслащенный кипяток.

Всё смешалось в душе и мыслях…

Иль хотят нас свести с ума?

Под унылым дождём закисли

Неухоженные дома…

Как же быть? Не читать газеты?

Телевизоры с  глаз долой?

Всё смешалось на этом свете.

Взрыв в Москве… На Кавказе бой...

И прошу я тебя, Всевышний!

Снизойди  в доброте своей!

Боже! Если ты есть! Услышь же!

Сохрани мне моих детей!

О, Владычица пресвятая!

Ты поймёшь! Ты ведь тоже мать!

От тревоги щемящей таю,

Всё готова за них отдать!

Я б и жизни не пожалела,

За себя мне не страшно.! Нет!

Вы моё превратите тело

В щит, что их защитит от бед!

И опять умоляю небо,

Сбросив старенькое пальто…

В магазинах не стало хлеба…

Что же завтра отнимут? Что?

Боже! Дай мне чуть- чуть отваги.

Веры дай, что не все плохи.

И… Хотя бы листок бумаги,

Чтоб на нём написать стихи.

Слёзы матери

90-е Годы

Плачет мать над повесткой сыну.

Равнодушно журчит вода,

Борщ кипит, и котлеты стынут…

Не до них, коль пришла беда.

За  газетой она спустилась,

Но беззвучно спустив курок,

Словно молнией поразила

Злая весточка парой строк.

Спрятать? Выбросить? Не пускать бы!

Но строга военкомов рать…

Что же делать? Хотели свадьбу-

Надо проводы собирать…

Как спасти, уберечь  сыночка?

Ведь у власти характер крут.

Вдруг в горящую снова точку

Не спросив, на убой сошлют.

И, метнувшись к иконе старой,

Молит, как из последних сил:

«Боже мой! Всё, что мне осталось,

Всё возьми! Но его спаси!

Сохрани от случайной пули,

От снарядов, от кулаков,

Чтоб по сердцу не полоснули

Злым кнутом беспощадных  слов…»

Плачет мать. А в чужих долинах

Чьи-то брошены в бой сыны…

Слёзы  матери, как дождинки

На разбитом лице страны.

---

Ларчик души

Электричка на Родину

Вновь электропоезд на Семенов

объявляют с третьего пути…

Как надежда, семафор зеленый.

Мне б спешить — да некуда идти.

Шум колес, как сердца стук ритмичный.

Пыльных фар усталые глаза… —

Ты меня, родная электричка,

увези на тридцать лет назад.

В те края, что, как в тумане зыбком,

на чужом остались берегу.

К дорогим, чью добрую улыбку,

как надежду в сердце берегу,

и храню тепло родных ладоней

в самом тайном ларчике души.

Увези туда, где в старом доме

Хохломой расписанный кувшин.

Круглый стол. И плюшевая скатерть.

И дорожки, что следы хранят

дорогих. Но нет, не отыскать их,

навсегда ушедших от меня.

Родителям

Лишь розовый фонарь закат засветит,

Лишь звёзды замерцают в вышине,

Войду я в дом, единственный на свете,

и вот вы снова выйдете ко мне.

Окину быстрым взглядом вас с порожка.

Все хорошо, и нечего таить.

Все те же вы, усталые немножко,

хорошие, любимые мои.

И сбросив с плеч все тяжести разлуки,

я вас своей любовью обниму.

Возьму скорей натруженные руки

и в ласковом пожатием сожму.

Пусть за окном горит закат безбрежный,

в нем свет дневной доверчиво угас.

Разглажу поцелуем самым нежным

я лучики морщин у ваших глаз.

---

Мольба

Чем ближе обрыв, что неведом, непознан,

Плющом предрассудков  увит,

острей заклинанье. Молитвою к звёздам —

крик сердца: « Подольше живи!»

Родной. Поседевший… Зануда дотошный…

Ворчи, поучай и зови.

И делай, что хочешь! Пусть трудно. Пусть сложно!

Пожалуйста! Дольше живи!

Из горя и радости вырос наш остров

на лаве далёкой любви.

И если вдруг рухнет — не выдержу просто…

Пожалуйста! Дольше живи!

Прислушаюсь ночью к дыханью тревожно,

Пугающий сбой уловив…

И даже к врачам тебя вытащить сложно!

Пожалуйста! Дольше живи!

Обиды, упрёки ушли вместе с горем.

Затихли, как скрип половиц.

Осталось лишь нежности бурное море

с мольбою — «Подольше живи!»

---

Ветерок из детства

Дышит лес покоем.

Сон берёзок светел…

Что-то дорогое

нашептал мне ветер.

О родном и милом,

что не вспомнишь сразу…

Обо всём, что было

в детстве ясноглазом.

Нет туда дорожки,

нет туда возврата.

Годы не вернёшь ты,

что ушли куда-то.

В час вечерний ели

зашептали с лаской…

Позабудь о деле!

Вспомни детства сказку.

---

Сокровище

Внучке Асеньке

Мне  приснился сон  необычайный :

Сводчатый подвал, неяркий свет,

Кованный сундук, хранящий тайну

не один десяток  мрачных лет.

Карта, что дана вождём туземцев,

Указала на заветный клад,

И к подвалу, через ход подземный,

узкая тропинка привела.

Приоткрыв узорчатую крышку,

В изумленьи радостном застыв,

Бриллианты, золото я вижу,

И рубины  дивной красоты.

Яркий  блеск  сапфиров, изумрудов…

Но раздался голос громовой:

«Всё бери! В обмен на ваше чудо,

Что весь мир заполнило собой!»

Я, проснувшись, бросилась к кроватке.

Вот оно — сокровище моё!

Спит, раскинув ручки… Сладко — сладко!

Пусть все тропы порастут быльём!

Пусть огнём горят, исчезнут клады!

Блеск холодный, жадный, роковой…

Ярких драгоценностей — не надо!

Лишь бы было золотко со мной.

Тёплых щёчек розовая нежность…

Глазок блеск, улыбки милой свет,

Что согреет и зимою снежной…

Мой восторг! Мой солнечный рассвет!

Топот ножек в маленькой квартире,

Голосок, что радостно поёт…

Мне дороже всех сокровищ в мире

Чудо ненаглядное моё.

---

Нижегородская земля

Нижегородская земля!

Благословенна будь навеки!

Твои леса, равнины, реки

и плодородные поля!

Вбирая вешнее тепло

цвети, как сад — светло и вечно!

И пусть тебя людское зло

не подорвёт, не покалечит!

Пусть города твои растут,

Среди садов светлеют сёла.

И радость праздников весёлых

венчает радужный салют.

А песни льются, как ручьи,

улыбок свет добром сияет,

Красоты дивные твои,

талант поэтов прославляет.

Пусть злые вихри перемен

не обожгут людские души,

и оснований не порушив

промчатся ветром в вышине!

Как стены древнего кремля,

надёжна ты и вдохновенна!

Нижегородская земля!

Навеки будь благословенна!

---

Коралловый атолл

С детства о коралловом атолле

я мечтала тихо и светло.

Рисовала на уроках в школе

островок, обласканный теплом.

Полумесяц белый в океане,

стайка пальм над бурною волной…

Так  в мечту несбывшуюся тянет,

что нет сил смеяться над собой.

Надо бы заняться срочным делом,

но волной нахлынула печаль:

теплоход невысказанно белый

уплывает в сказочную даль…

Но встряхнусь, скажу себе — всё будет!

Теплоход желанный догоню!

На каком витке нежданных судеб

полечу, как бабочка к огню?

Все свернут направо — я налево,

и при свете гаснущего дня,

стану на атолле королевой.

Милый островок! Дождись меня!

Поданных не будет — он безлюден.

Ну зато — есть пальмы и песок.

В красоте такой — зачем мне люди?

…Размечталась. Что-то жмёт висок…

Всё равно! Я это точно знаю.

Мне осталось до мечты чуть-чуть:

Лет через пятнадцать, в тёплом мае,

пенсию скоплю — и полечу.

Родной городок

Где же ты, мой маленький Семёнов?

За лесами синими, вдали,

за прозрачной дымкой небосклона,

на груди у Керженской земли.

Милый мой, зеленоглазый город!

Как ты там живёшь, в лесном краю?

Кто бы знал на свете, как мне дорог

узких улиц ласковый уют.

Тихих скверов зелень и прохлада,

площадей неброскость и покой,

домик с покосившейся оградой,

Флоксов куст над ласковой рекой.

Ели протянувшие ладони,

песни, что струятся из души,

школа за углом. А в старом доме

Хохломой расписанный кувшин.

---

Ода сельской церкви

Триста лет назад старик седой

Возложил в подножье первый камень,

И она головкой золотой

Вознеслась над мрачными веками.

Сколько войн она перенесла,

Выстояв, любви святой во имя

Защищая прихожан от зла,

Вещими иконами своими.

Перезвон её колоколов

Плыл призывом благозвучным к вере…

Но однажды кованный засов

Грубою ладонью лёг на двери.

Благо не взорвали, ввергнув в грязь,

Ведь молились за неё недаром.

Грубому кощунству покоряясь,

Много лет она была амбаром.

Как святое можно осквернить?

Бог судья им, палачам глумливым…

Но не порвалась в святое нить,

Вновь заколосилась правды нива.

Вновь зазолотились купола,

Колокольный звон взывает к люду…

Светится, прекрасней, чем была,

Церковь, как Рождественское  чудо.

---

Мельница — время

Мельница — время все смелет и высыпет,

Все заметет, перетрет. Отболит

Там на забытом погосте, на выселках,

Сердца кусочек тоскует вдали.

Бегаем, ходим, друг другу мешаемся,

Бродит, как тени, теснимся кругом…

А вдалеке зарастает лишайником,

Мой под холмом притулившийся дом.

Мы в суете позабыли про прошлое.

И друга детства не вспомним порой.

А вдалеке заросли подорожником

Тропы, где бегали шумной гурьбой.

Год собираюсь, нет времени выбраться,

Детства поселок родной посетить.

В речке извилистой плещется рыбица,

Только нет к теплым плесам пути.

Там огороды и домики ставнями

Окна прикрыли. Ромашки в лугах…

Сердце зовёт тот кусочек оставленный

на недоступных, родных берегах.

---

Мороз и голубь

Мой городок — нет дороже, роднее —

взятый морозом в полон…

Холодно так, что лицо леденеет.

Так, что дышать тяжело.

Стынут  деревья в немом хороводе,

в кружеве тонких седин.

Голубь взъерошенный даже не бродит,

лишь обречённо сидит.

Что ты, бедняжечка? Зёрнышек просишь?

Где-то здесь был пирожок…

Мы одиноки на лютом морозе.

Так получилось, дружок.

Этим морозным, заснеженным утром

ты никуда не летишь.

Гнёздышка нет. Вот и мне почему-то

некуда стало идти.

В школе родной мне приюта не будет.

Скалят замки гаражи…

В доме моём посторонние люди.

Как так случилось?! Скажи…

Слышу упрёки ушедших когда-то.

Боль — не осталось угла…

Милые, знаю! Сама виновата!

Не сберегла… Не смогла!

Кошки на сердце скребут беспрестанно,

видно, таков их удел.

Так от царапаний нудных устала,

лучше бы ты залетел.

Взмахом крыла безысходность разрушил —

пусть отступает вина.

Клювиком тронул замёрзшую душу,

чтоб встрепенулась она.

Памяти мамы

Вот и ты, моя родная,

спишь спокойно вечным сном…

Не заблещет свет, играя,

В тесном домике твоём.

Отболела, отстрадалась…

Нет ни боли, ни тоски…

Вековечная усталость —

Не поднять уже руки.

А на худенькие  плечи

Столько бед и зол легли…

Как же мне теперь облегчить

Тяжесть холмика земли?

Спи, родная!

Ветер  стонет

Горькою моей тоской…

В вечном и земном поклоне

Я стою перед тобой.

---

Ушедшим родителям

С любовью и тоской

Давно вы не со мной. Я достигаю возраста,

В котором вы навек покинули меня.

А время всё бежит с неумолимой скоростью,

И в жизни ничего не хочется менять.

Давно вы не со мной. Всё ваше поколение,

Неспешной чередой, ушло за звёздный мост.

Участники войны… И преклоню колени я

Пред памятью людей, вознёсшихся до звёзд.

А, может, вы вдали друзей любимых встретили,

И рассказали всё движеньем лёгких губ..

И кто же вы теперь? Свет солнца? Тёплый ветер ли,

Что обнимал меня на волжском берегу?

Вас внуки ваши чтут, и подрастают правнуки.

Вы смотрите на них с незримой высоты…

До них я донесла всё важное, всё главное,

А в лицах нахожу заветные черты.

В сиреневую высь вгляделась на рассвете я.

Высокий ваш чертог закрыли облака…

Давно вы не со мной. Прошли десятилетия,

Но не стихает боль, и всё острей тоска.

Эхо войны

Погибшему деду

Абашкину Андрею Архиповичу посвящается. Светлая память!

Я тебя не знала, не любила,

впрочем, в этом нет твоей вины.

Ты, наверно, добрым был и милым,

дед мой, не вернувшийся с войны.

Двадцать лет неполных разделяли

твой последний вздох, мой первый крик,

и в мои тревоги и печали

ты своей душою не проник.

Да и мне не испытать той боли,

не увидеть даже в страшном сне

бомбой развороченное поле

и от крови побуревший снег.

Как за жизнь цеплялся ты упрямо,

повторял в горячечном бреду

имя своей дочки — моей мамы,

вдалеке не верившей в беду.

А в унылых госпитальных стенах

ты еще успел в окно взглянуть,

и вздохнул, и вырвался из плена

жгучей боли, раздиравшей грудь.

За окном звучал в капельном звоне

зов твоей несбывшейся весны…

Я склонюсь перед тобой в поклоне,

дед мой, не вернувшийся с войны.

---

Чёрные сухари

Светлой памяти мамы

Абашкиной Марии Андреевны

посвящается.

Он, уходя на фронт, сказал:

«Вернусь, и мы сыграем свадьбу.»

Сияли нежностью глаза…

Вот только боль из них убрать бы.

«Суши, родная, сухари.

Боюсь, что голод будет, всё же.

Гостям, гулявшим до зари,

Их как пирожные предложим.

Вернусь, и будешь мне женой!» —

Сказал он, и умчался в небо.

Как сокол. Как орёл степной,

 в кровавый бой, в легенду… в небыль.

Она сушила сухари,

Ломти от пайки, отрезая.

Она сушила сухари,

оголодав и замерзая.

И сдерживая боли крик,

Молясь несмело и негромко,

она  сушила сухари,

когда пришла к ней похоронка.

Застыла. Нет! Не может быть!

Словам казённым веры мало.

Вернётся! Это знак судьбы!

Подруге плачущей сказала:

«Врёт похоронка! Не смотри!»

Глаза черны, как дно колодца…

Она сушила сухари, и верила:

Солдат вернётся!

Когда сводила боль с ума,

И плакать не хватало силы —

как оберег! Как талисман! —

упрямо сухари сушила

Подруги, глядя на неё,

Свой горький хлеб сушили тоже :

А  вдруг, отпрянет вороньё —

Родной придёт! А вдруг, поможет?

В домах, застывших в сизой мгле,

Уставших от бомбёжек улиц,

Сушили жёны чёрный хлеб,

чтобы солдатики вернулись.

В победном мае — так ждала,

И эшелон встречала каждый!

Но, правда — жёстче, чем булат:

Другой солдат  пришёл  однажды.

Дал окровавленный конверт:

«Мой друг писал на поле боя…

Он так любил тебя! Поверь:

Он был отважным. Пал — героем.

Могу могилу показать.»

Она молчала. Боль. Усталость.

Сухие резало глаза,

В них ни слезинки не осталось.

«Постой солдат. Пакет бери.

И помяни… Сушила к свадьбе.»

И протянула сухари.

Как боль унять? Тоску отдать бы!

Ходила по госпиталям,

По площадям и по вокзалам,

Их, горьких, чёрных, как земля,

всем раздавала, раздавала.

Любовь, и веру, боль свою,

надежды тоненькие нити…

«За мужа, павшего в бою

Вы помолитесь… Помяните!»

---

Бежала девчонка

Не мети, снегопад! Подбери свои белые пряди.

Пусть смеётся капель, её время настало давно.

В сорок третьем году день весенний был свеж и наряден,

И кружила судьба, словно ролик немого кино.

Белым кадром любовь, а война оглушительно-чёрным,

Титров строками рваными — цепи разбитых дорог…

Здесь по мокрому снегу бежала, спешила девчонка,

Чтоб окопы копать, не пуская беду за порог.

Все ладони в мозолях, а мысли о нём, о любимом,

обещавшем вернуться и скорую свадьбу сыграть.

И звенела капель, прогоняя жестокую зиму.

И мечталось о «завтра», забыв про кошмары «вчера».

На груди притаился желанный письма треугольник

по потрёпанной серой фуфайке струилась коса,

в сапогах закорузлых ногам было жёстко и больно,

но скользила улыбка, светились надеждой глаза.

Засмеялась негромко, когда, подскользнувшись, упала.

---

Отступил даже голод, сводивший порою с ума,

убежали невзгоды, ведь девичью грудь согревал он —

долгожданный листочек его фронтового письма.

Снова рыла окопы и верила в свадьбу упрямо,

И ждала и любила лихой похоронке назло…

Той девчонкой была моя рано ушедшая мама,

Но далёкой метелью следы её ног замело.

Закружи снегопад, рассыпаясь серебряной пылью,

Всё смешав: небеса, быль и явь и времён забытьё…

Унеси ты меня в прошлый век на узорчатых крыльях,

Чтобы, хоть на минутку, смогла я увидеть её.

---

Дети, кот и война

Как ты сюда попал? В недобрый час…

Трясусь и глажу… Чтобы тихо было.

Ты, Барсик, не дрожи, молчи сейчас…

Мне очень страшно.. Помоги нам, милый

Ты только не мяукай, погоди.

И не задень меня когтистой лапой

Я прижимаю братика к груди…

Ох, только б, не проснулся, не заплакал!

С утра успела мама покормить,

Пока не слышно было криков, стука.

Пока не обрывалась жизней нить,

И не гремели очереди гулко.

Он есть не просит. Лишь поспал бы всласть!

Его качаю… Спит пока, наш мальчик…

Ведь, это очень маленький чуланчик,

И мамочка в него не убралась

Она успела только нас втолкнуть,

кровать придвинуть… Незаметно стало.

И тут влетел фашист. Ударил в грудь,

И выгнал на дорогу, к сеновалу.

Обыскивали… Дверку не нашли.

Нас не нашли! Какое это чудо!

Не застрелили… Дом не подожгли.

Ты, Барсик, не кричи… И я не буду.

Как там вопят!!! Какой ужасный гул

И выстрелы гремят и дымом тянет.

Не буду плакать, выдержу! Смогу!

Лишь не подвёл бы, не заплакал Ваня.

И ты бы не мяукал и молчал

И поскорей бы прибежала мама!

Сидели кот и дети.. Три луча,

Три жизни в чёрной тесноте чулана.

---

Штабной писарь

Посвящается папе Шабалину Александру Семёновичу.

Светлая память!

Он не считал участником войны

Себя. Был близорук, и, заполняя списки,

С непроходящей тяжестью вины,

Со штабом кочевал за фронтом близким.

Не мог сражаться на передовой.

Лишь, с бесконечной ломотой в суставах,

Писал, считал для них, идущих в бой,

Провизию, вагоны и составы.

Он улыбался только иногда —

За списком награждённых орденами.

Казалось, отступает прочь беда,

И радость снова поднимает знамя.

А на закате, на исходе сил,

Украдкой со щеки стирая влагу,

Очередное имя заносил

В казённую и страшную бумагу.

И каждый раз пронзала душу боль.…

И отзывались колокольным звоном

Фамилии, с оборванной судьбой,

В скупых и чёрных строчках похоронок.

---

И каждая вонзала в сердце нож,

не зря оно потом всю жизнь болело.

В глазах темнело, руки била дрожь,

От чёрных крыльев на бумагах белых…

И снова груз тяжёлого труда:

Подсчёты, списки, сводки и награды

А он хотел на фронт, хотел туда,

Где гулко грохотала канонада

На пальцы занемевшие дышал,

По тысяче страниц писал. Иль по две.

Он презирал себя. Но совершал

Свой незаметный, постоянный подвиг.

---

Разговор со старушкой

На лавочке согнулась, у грибочка,

седою тополиною пушинкой.

Глаза под цвет линялого платочка,

извилистыми тропами морщинки.

Натруженные руки перекрестом —

пергаментная кожа, вздуты вены…

А вспоминает как была невестой,

бормочет мне о самом сокровенном.

И путались слова, как струйки дыма:

фата из тюля… свадьба у завода…

Что был веселым, стройным, молодым он,

жаль, на войне погиб через полгода.

А платье было ситцевым в горошек,

а из подарков — сахар, соль и мыло.

Не обижал он, добрым был, хорошим…

«Бабулечка, а ты его любила?»

И вспыхнули глаза добром и лаской,

румянец проступил на бледных скулах.

Сквозь старческую сморщенную маску

вдруг прежняя девчонка проглянула…

Наступит день, когда в потоках лунных

однажды предрассветной стылой ранью

по отблескам зари девчонкой юной

она к нему умчится на свиданье.

---

Совсем одна

Совсем одна осталась тётя Валя.

Совсем одна! Из целого полка…

А все друзья, с кем вместе воевали,

Ушли, оставив звёзды и медали,

за млечный путь, пространство и века.

Лишь с пожелтевших фотографий лица,

ей улыбнутся. Лучики тепла…

А бой тот страшный постоянно снится,

и кровь и пот и влага на ресницах.

Как дотащила. Тяжко… Но спасла.

Да, трудно было, сильной и отважной,

внушать, что не боялась ничего…

Но, лишь теперь, ей умирать не страшно.

А вдруг она ТАМ встретит их, вчерашних,

таких родных, желанных… И ЕГО.

И, наконец-то, всё ему расскажет,

как каждый взгляд и слово берегла.

О том, как нужен был, как дорог, важен.

До слёз любила, не надеясь даже…

Смолчала. Не призналась. Не смогла.

Когда погиб, кричала выпью. Выла.

Рыдала и металась до зари…

Ему всего-то двадцать восемь было.

Ах, как бы жили! Любо, ладно, мило…

Всю жизнь одна. Все девяносто три.

Друзья-однополчане помогали.

Но, друг за другом, шли и шли в закат.

А до родных могил дойдёт едва ли…

Совсем одна осталась тётя Валя.

Совсем одна. Из целого полка.

---

Баллада об орденах

Всю войну прошёл солдат бывалый,

Пыль глотая фронтовых дорог.

Боль и холод, ужас — всё бывало.

Как уж выжил? Видно Бог помог.

Страшный бой тот как сквозь сон он помнит:

Танки, наступавшие стеной,

Кровь и грязь смешавшиеся в комья,

Грохот взрывов и снарядов вой.

Вынес друга он из под обстрела,

Рядом с ним упав в кровавый снег.

И земля, и небо — всё горело,

Всё смешалось в бешеном огне.

Яростно стрелял он, оглушённо,

Отбивался, делал всё, что мог,

долго, до последнего патрона

и до боли, расколовшей мозг.

…В госпитале, в стонущей палате

Он узнал, что сломлена война,

Что вчера представлены к награде —

Он и друг спасённый — к орденам.

Отгремели дни войны проклятой.

Друг погиб. Солдат остался жив.

И хранил два ордена он свято,

Рядышком в коробку положив.

Он берёг их, защищал от пыли,

Любовался, вспоминая дни —

Горькие, счастливые. Ведь, были,

Оба с другом, молоды они.

Он не думал, что наживы ради,

Чтоб за деньги грязные продать,

Боевые, кровные награды

захотят бандиты отобрать.

Ведь за них когда–то воевал он.

За детей, за внуков бил врага,

А они ворвались чёрным шквалом,

В масках и с обрезами в руках.

Негодяи… Им лишь боги судьи.

Это был его последний бой.

И упал на ордена он грудью,

Словно друга заслонив собой.

---

Бессмертен!

Сорок пятый год, канун апреля,

боем вспахан луг в чужой стране,

и звучат победно птичьи трели,

вопреки умолкнувшей войне.

Бой затих вчера, снег рыхлый тает,

под пробитой каской — кромка льда.

Весело журча ручей стекает

в пасть воронки, черной, как беда.

И лежит солдат, раскинув руки,

землю обгоревшую обняв,

на лице уже не видно муки,

лишь следы вчерашнего огня.

Между пальцев первые травинки,

сломанный подснежник у виска,

и звенит средь комьев мёрзлой глины

тихой лаской песня ручейка.

Встретившись с медалью за отвагу,

отразился яркий солнца блик.

До победы два рывка! Два шага!

Он лежит — бессмертен и велик.

---

Ударили отца

Обычное «часпиковое» утро,

И транспорта сплошной круговорот…

Привычно шла привычная « маршрутка».

В ней люди, каждый с ворохом забот.

Вошёл старик. Рукав, повисший плетью,

И тросточка в единственной руке,

И орденские планки многоцветьем

На стареньком, потёртом пиджаке,

Морщин глубоких извитые нити,

И седина редеющей волной…

Вдруг взвизгнула кондукторша,: «Платите!»,

Нависнув неприступною скалой.

«Я воевал! Имею право, дочка!»

Он документ пытался предъявить,

Как будто два желтеющих листочка

Могли его от хамства защитить.

Но корочек багрянец слишком тонок,

Чтоб уберечь от грубости и зла,

От волчьих, нам навязанных законов,

Перекроивших жизнь на новый лад.

Увязли в брани возгласы защиты,

И денег не успели передать,

Как вытолкнут кондукторшей сердитой

до остановки был седой солдат.

…Затихли все. Молчание давило

Виною общей. Тяжестью свинца.

Так горько на душе… Так больно было,

Как будто бы ударили отца.

---

Ветеранам

Всё меньше вас. Всё строже ваши лица.

Морщины глубже, резче седина.

И подвигами вашими гордиться

Не в силах заболевшая страна.

Бурлит в интригах, в поисках наживы,

Среди страстей терпя за шоком шок…

Вы ж вопреки всем тёмным силам живы,

Открыты сердцем и светлы душой.

А сыновья, под властью капитала,

Спесиво разрывая с прошлым нить,

Крушат жестоко ваши идеалы,

Пытаются святое очернить.

Простите их! Пусть горестно, пусть жутко!

Пусть нет страны, такой, как сберегли.

Простите тех, которые в маршрутке,

Скандаля выгрызают с вас рубли.

И нет лекарств бесплатных. Чья-то дача

На ваши деньги строится опять.

И даже льготы — жалкие подачки —

У вас постановили отобрать.

Но вы мудры. Вы выше и сильнее

Всех передряг. Всей этой суеты.

И лица ваши строгие светлеют,

Когда вам дарят школьники цветы.

Блестят глаза, и отступают беды,

Досада и обиды — ни к чему.

И ваш великий праздник — День победы-

Вновь засверкает. Вопреки всему!

Крик души

Подборка кричащих стихов

Ликвидированы

Не могу молчать. Боль просто выплескивается.

Кажется, от боли чувства вырваны.

И сидим, закрывшись каменными ставнями.

Ровный голос сообщает: " Ликвидированы»

А они — мальчишки те же! Их заставили!

Показали, как спастись пытаются.

Ну, куда им убежать?! Они же ранены…

И сгорают жизни. Обрываются.

А они же сыновья! Кровинки мамины!

Воют в голос мамы! Боль немеряна!

Там и тут! Родные же, по сути мы…

Кто же это начал преднамеренно?

Всех загнали в ложь, в тупик. Запутали.

Там, ведь, тоже сообщают радостно,

Сколько полегло у нас, добито, ранено.

И кричат, рыдают мамы яростно…

А растили! А любили пламенно!

Кто их боль измерит, сердце вылощит?

Кто седые волосы укроет им?

Лишь слова надуманные: «тыла щит…

А в тылу рыдают! И не кровью ли?!

Люди!!! Ну, когда же это кончится?!

Ну когда всю ненависть нам выплеснут!

Снова тут и там от боли корчатся,

Сыновья, родные.. Где же мыслей суть?!

И опять там грубо аплодируют…

Тоже замороченные ставками.

«Столько оккупантов ликвидировано!»

А они мальчишки наши… Их заставили.

---

Письмо к волшебнику

Здравствуй, уважаемый волшебник!

Мне сказали, что помочь ты можешь.

Подари сестрёнке украшенья,

белый шарф и тёплые сапожки.

Я большой! Мне ничего не надо!

Справлюсь с горем, я же — старший самый!

Только вот, с сестрой не стало сладу:

плачет, день и ночь, и просит маму.

От неё нас в интернат забрали:

выпивала крепко, пропадала.

Все, конечно, лучшего желали,

только здесь нам тяжелее стало.

Пусть холодный дом! Но он роднее.

Хлеба нет — соседи помогали.

Я и сам найти еду сумею!

Сможем ли мы выбраться? Едва ли…

Помоги, прошу — чтоб отпустили

нас домой! И к маме — лучшей самой!

Я не дам ей пить! Я буду сильным!

Защищу её! Она же мама…