Бесплатный фрагмент - Лад Посадский и компания

Глава 1

«Война, — дело не хитрое…»

Начало торжественной речи Ярома Живодёра Вырвиглаз на собрании совета Посада.

«Согласен, если ты идиот, и имя тебе Яром Живодёр…»

Ответ М. Уолта на том же собрании.

Примечание: дуэль не состоялась.

Начальнику особого отдела при тайной канцелярии

места здесь дивные тчк леса глухие зпт поля широкие тчк дичи разной — несчитано тчк слухи о том зпт что в лесах посадских живёт племя зпт именуемое у местных нечистью зпт пока не подтвердились тчк скоро уже месяц как я нахожусь здесь инкогнито зпт а никакой нечисти не видно тчк думаю зпт сомнения и опасения владыки слишком преувеличены тчк народ посадский не злобный тчк торговлю ведёт бойкую зпт тем и живёт тчк есть дружина зпт славная своим прошлым тчк но не думаю зпт что она одна способна защитить посад тчк судя по слухам о делах минувших зпт в моменты опасности все жители Посада берутся за оружие тчк с означенными людьми зпт по списку зпт контакт не налажен тчк верчусь около да рядом тчк выжидаю тчк будет у меня к вам просьба нижайшая тчк пока я здесь служу владыке зпт находясь среди нравов чужих зпт беспокоюсь о судьбе своих родных тчк если будет в чём нужда у них зпт вы уж не оставьте тчк а о деле я помню денно и нощно зпт не сомневайтесь тчк

Соникс

Агенту Сониксу

думать или не думать — не твоя прерогатива зпт времени у тебя осталось не много тчк помни только об этом тчк

День выдался ясный. Солнышко с утра распарило луга покосные. Посад скинул дремоту ночную, и начал новый день как всегда — торговлей бойкой.

Открывались кабаки, полнились ярмарки и базары говором разным, мешанным. Сплетни и слухи, оставив ночное шушуканье, обретали мощь бабьего голоса.

В кузнях Мечплуговича послышались удары молота, сперва редкие, одиночные, после силу и темп набравшие. Им вторили свист и шипение мехов кузнечных.

Хундустанцы открывали сотни лавок, полных всякой невидали. Жёлтые головки кристального сахара, каждая весом в четверть пуда, орехи всех сортов — от размера с ноготок, до величины с добрый кулак. И конечно, — блеск оружия. Ножи, сабли, мечи. Над сиянием стали вился аромат приправ, чей пряный вкус перебивался горчинкой зёрен кофейных.

С улицы итайской общины к своим торговым рядам тянулись купцы степенные в своей мудрости, и изворотливые в хитрости. Напутственные слова Комер-сана:

— Пусть и сегодня удача не обойдёт вас стороной, — вселяли уверенность в предвкушении сделок прибыльных.

И бовуссцы, и франзонцы, и прочие представители народов разных, все, без исключения, спешили занять места свои на площадях базарных, в рядах торговых.

И уже суетились приказчики, отмечая первые удачные сделки галочками в ведомостях. Полнились народом конторы ссудные, а кое-кто спешил с утра к юристам, в надежде решить вопрос спорный о наследстве, или получить разъяснения по поводу правоты своих претензий к соседу: — «Давеча гуси мои смешались со стаей соседской, и вечером двух десятков я не досчитался! А у соседа стая не в первый раз за одну ночь увеличивается! Не иначе, как тёмной ворожбой занимается сосед. Приговаривает гусей чужих….»

Совет старейшин посадских перед избой просторной собирается. Жмурятся на утреннем солнышке старики длиннобородые. Греют кровь старческую. После окрика Зуба, тянутся неспешно в избу, рассаживаются по лавкам. На столах уже к чаю утреннему собрано — и пироги, и мёд, и ветчина холодная, нежная, ломтиками тонкими нарезанная. Что б, значит, легче им было, беззубым, смаковать вкус мяса. И конечно — хлеб посадский, знатный.

Вот попьют чаю старейшины, пообсуждают не торопясь, что кому за ночь приснилось, а ближе к обеду приступят к разбору дел посадских. Оно завсегда сподручнее то, в обед дела решать. Мякишем хлебным в щи жирные макаешь, гусятину, в печи до корочки румяной утомлённую, руками ломаешь, и говоришь, говоришь, говоришь… Или слушаешь, слушаешь, слушаешь… Опосля — и вздремнуть не возбраняется. Приберут девки молодые со столов, принесут подушки мягкие, накидают на лавки. А как же, надо, надо… Послушать — послушали, сказать — сказали. Теперь черёд решения принимать. А с наскоку, с бухты-барахты — неположено. Всё обсудить надо, взвесить. Вот после полуденного сна, когда опять на столы выставят мясца разного, а к нему — наливочки всякие: — и на рябине ставленые, и на меду, и на малине, — вот тут самый раз решениям быть! А коли не найдутся они, решения то, не беда. Завтра день будет — опять соберутся старейшины…

В общем, начался день в Посаде как обычно. Как вчера, позавчера, как пять, десять лет назад. И как завтра начнётся. А будут силы разные милостивы, — и послезавтра, и десять лет спустя. Всё чинно, благопристойно. И это не смотря на то, что ресторация «Пьяный Гоблин» — любимая в народе, стала местом сборищ молодых, охочих до решения дел посадских! Возмутители спокойствия и благочиния! Ничего, пройдёт время, отрастят бороды седые эти ранние, быстрые на решения, займут места в совете — вот тогда, имея мудрость жизни, пущай верховодят! А пока — пусть забавляются в ресторации. Что ещё им там делать? Пить, есть, да «Гадюкины Ведомости» читать. Ох, грамотные все…

Однако в дружине посадской с утра всё случилось не так как всегда. И не мудрено. Две недели назад, набрал Яром Живодёр Вырвиглаз новобранцев в дружину. Три десятка молодцов посадских, решивших жизнь свою посвятить достойному из дел — защите Посада, терпели его муштру, и слушались как отца родного. Льстило подобное воеводе.

Отбирал новобранцев Яром лично. Из тридцати двух, при всей строгости отбора, выбрал тридцать. Тридцать первый оказался хромым с рождения. Тридцать второй — и вовсе девкой! Потянулась дурёха за любимым в дружину. Волосы остригла, — а что, на всех собраниях совета женщин Посада (ах, Гадина, Гадина!) только и слышно про феминизм, — костюм мужской напялила, и явилась пред очи Ярома. И кабы не Пустолоб, опознавший дочь соседа, то быть позору дружине! Вот и ярился Яром пуще прежнего, гоняя с утра до вечера новобранцев. Ведь оно как есть — в учении горечь и пот, в сражении — победа и слава! (Про возможную гибель во цвете лет на поле брани, Яром благоразумно молчал).

Дружинники поддерживали новобранцев, где шуткой беззлобной, где хлопком по плечу. Новобранцам легче не становилось. Но уйти никто не решался — хоть и знают в Посаде про лютость и самодурство Ярома, а всё равно — засмеют и освистают. С таким позором не покажешься на ярмарке или базаре. Девки молодые отвернутся…

— Чего спите? А?! Подъём! А ну, встать! Проспите всё на свете! Все на двор, чтоб вас кувыркало!!!!

После пробежки и умывания водой колодезной — завтрак, простой, но сытный. Каша гречневая с мясом, чай остывший с пирогами рыбными. Стряп Свиныч расстарался, злыдень этакий!

Проверив тарелки на предмет чистоты, — дружиннику должно с утра всё съедать, а как же, какой он к Чер-Тую воин (тьфу!!!), коли тарелку каши осилить с утра не может?, — построил Яром новобранцев в колонну, и повёл в поле, что верстах в трёх за слободой дружинной в лесу раскинулось. Значились нынче в расписании обучения стрельбы из лука. Вроде и пустяк, в Посаде каждый сызмальства знает, как стрелять. Ан нет, не всё так просто…

За молодцами увязались девки молодые, за ними матери да тётки — как бы чего не вышло с дурёхами, а там и старики да мужики бездельные приблудились.

В поле выстроил Яром новобранцев в линию. На другом конце, шагах в пятидесяти, Пустолоб заблаговременно установил мишени — чучела соломенные, на шестах в землю воткнутые. Любопытный народ за спинами бойцов обустроился — расстелились на земле платки домотканые, появились крынки с молоком, хлеб, мясо холодное, зелень. Тётки семечки лузгали. А где-то и приторговывать пытались — пирогами домашними, с картошкой, капустой и яблоками.

Расселись девки и тётки, мужики позади них развалились. Смотрят, как Яром муштрует молодых, любуются воеводой, судачат о том, о сём.

Яром, безуспешно пытавшийся спрятать разжиревшее брюхо затянутым ремнём кожаным, велел Пустолобу раздать каждому новобранцу лук и десяток стрел. Прошёлся вдоль строя, внимательно осматривая бойцов. Перед одними крякал удовлетворительно, перед другими — брови хмурил. Встал в сторону и гаркнул:

— На изготовку! Тетиву туго натягивать! До самого правого уха-а-а! Перо стрелы аккурат возле самого глаза-а-а! Во-о-от… Молодцы! И на выдохе-е-е… Пли!!! А-а-а, чтоб вас свиньи заели! Ма-зи-лы! Дар-мо-еды! Всех в свинарниках сгною! И не видать вам славы дружинников посадских, как своих ушей! А ну, ещё раз! Тетиву туго натягивать….

— А чего воевода так ярится? — Удивлялись девки. — Ребята вон как стараются. В струнку вытянулись… А он всё орёт, горло дерёт.

— Как же ему не орать, — отвечал кто-нибудь из мужиков, — коли ребята твои окромя молодости в плечах широкой, разумения более никакого не имеют? Вишь, как стрелы то легли? В самый раз позади мишеней. И ни одна в цель не попала! Вот в нашу бытность, за такое не то, что свинарником пугали, ремни сыромятные на спины ложились. Вот. Тут то наука воинская в разы быстрее усваивалась.

— Да хватит брехать то! — Осаживали старухи такого. — Нашёлся, знаток науки воинской! Где же ты её видел-нюхал, науку то эту, а? А ещё про ремни речь ведёт. Да ты их и не чувствовал на спине собственной, толстокожий ты, тьфу! Ну, разве что мальцом голым, когда мамка тебя из баньки выгнать не могла, ха-ха-ха!

— Вот-вот, — тут же нашлись те, кто это воочию видел, — бежал и щебетал во весь голос — маменька, не бей, маменька, не нада-а-а-а…

Мужик краснел, махал рукой.

— А ну вас…

Смеялись все, подначивали.

— Нет, он знает, что такое ремень сыромятный. Давеча захожу к нему на двор, а жена Анюська, во весь его голос честерит… Да ремешком то этим и охаживает его по бокам да заднице!

— Ну-у, эт ты врёшь, старая! Не было такого! Да чтоб моя Анюська…

— А что?! — Подбоченивались тётки. — Вам можно, а нам нельзя?!

— Да угомонитесь вы, сороки! — Шикали старики. — Совсем распоясались… Не к добру, ох, не к добру ваши советы женские! А Гадина, на пару с этой бестией рыжей, пришлой, всё мутят и мутят вам головы! А вы, курицы, рты и разинули! У-у-у-у!

— Гадину не троньте! И Соньку Рыжую в покое оставьте! Не год и не два жена она Мечплуговичу, а вы всё — пришлая да пришлая! Твердолобые вы, деды. Как дубы на той опушке…

— А ну, цыц, дурёхи! Вишь, Яром сам за лук взялся.

Гомон и смешки в миг стихли.

Яром важно прохаживался вдоль строя. В одной руке держал он лук хундустанский, из рогов барана горного выгнутый. Умаялся воевода. На лбу испарина. Ремень сполз, и меч посадский по земле волочился. Брюшко, отросшее за последние годы спокойной и сытой жизни, — верный признак купца зажиточного, но никак не воеводы, — свободу почувствовав, выпятилось, и стал Яром на гусака жирного похож.

— Вот что, мазилы, были бы вы с нами в походах дальних, или хотя бы в битве той знатной, — тут голос воеводы дрогнул, слезу дал, — знали бы вы, что почём! Смотрите, как стрелять надо!

Щёлкнул тетивой проверяя, положил стрелу, и… Натянуть то тетиву он натянул. С трудом, видать, вышло. Ибо взмок весь воевода, да рука, лук сжимавшая, дрожью пошла. Тужился Яром, прицеливался, и, как других учил, на выдохе пустил стрелу. Восхищению публики предела не было! И не беда, что стрела в цель не попала. Прошла над, ушла ввысь, потом вниз скользнула, и затерялась в лесу. Так далеко новобранцы не стреляли. Они же, неучи, в мишени целились, вот и ложились стрелы шагах в десяти позади чучел в землю, оперением дрожа. А Яром… всех превзошёл, что тут скажешь.

Бросив лук, и грозно зыркнув на толпу, Яром выпрямился, подобрал живот, грудь выгнул.

— Так далеко стрелять должны! А вы, дармоеды, и с пятидесяти шагов попасть не можете. А ну, чего рты разинули?! Тетиву туго натягивать! Раз! Перо стрелы к глазу! Два!…

Чему и как научил бы Яром в это утро новобранцев — ещё вопрос. Только заминка вышла. После очередного залпа, — стрелы, кстати, опять за мишенями в землю уткнулись, — на окраине поляны появился обоз. Таких телег в Посаде отродясь не видывали. Ни спереди, ни с боку, да чего уж тут — всяких чудаков на свете хватает — ни даже сзади, не имел обоз движущей силы. То бишь — лошадей. Не было оных, хоть тресни и слюной изойди!!!

Шёл обоз ходко, сам, словно чародейство в нём какое жило, гудело, дымом чёрным воздух травило сквозь трубу.

Замешкались новобранцы. Пустолоб слюну пускал. Собравшийся народ на ноги повскакивал — эка невидаль явилась с утра! Будет о чём после судачить на базарах и ярмарках. Один Яром не потерял присутствие духа. Сплюнув, и нечисть помянув, заорал:

— На изготовку! По движущейся мишени — пли!!!

— А может… ну, повременим, а? — Подал голос Пустолоб. — Подождём, и оно… чудо это… само исчезнет?

— Да какое это чудо, раскудрит тебя через коромысло, нечисть это, тьфу!!! Пли!!!

В этот раз пошли стрелы кучно. И на удивление — далеко. Яром видел как две или три стрелы ударили в бок обоза чудного, и отскочили. Обоз дёрнулся, пустил большущее облако дыма чёрного, крутанулся на месте, и исчез в редколесье.

Вернувшись в слободу, тешил утробу свою Яром наливкой сливовой почитай до самого ужина. Весть о подвиге воеводы — Пустолоб расстарался — в миг облетела слободу. После и в Посад пошла гулять. И мнилось Ярому за ужином, что не ведал он страха при виде чуда нездешнего. Пустолоб, осоловевший от чарки лишней, ворочал языком оловянным, расхваляя удаль воеводы.

А новобранцы после случая такого сразу как-то и повзрослели. И приняты были негласно старыми дружинниками в братство безоговорочно…

В обед М. Уолту обо всём доложили.

Ситуацию в мельчайших подробностях обрисовал человек подручный.

«Внештатники» — так их Донд обозвал — находились на содержании ЗАО, и за мзду небольшую М. Уолт имел зоркие глаза да чуткие уши почти на каждом мало-мальски значимом событии в Посаде. Открывается ли новый ряд торговый, приезжает ли купец богатый и знатный, или же какая размолвка вышла между диаспорами разными — М. Уолт узнавал обо всём сразу.

Сеть осведомителей составлялась тщательно, и под личным контролем Донда. М. Уолт понимал — подобные действия нарушают статус Посада как града свободного. Что же это за свобода, если всюду за тобой приглядывает кто-то? Но пока никто подобных вопросов не задавал.

— Значит, объявился? — Тихо спросил М. Уолт.

— Все прочие на виду, при посольствах своих. А этот…

— Знаешь кто? — М. Уолт внимательно посмотрел на Донда.

— Работаем над этим.

— Нд-а-а… Плохо. Я в Синдикат запрос пошлю. Общий. Не надо их пока тревожить по пустякам. Но кое-что вытянуть из них, по мелочам, попробую. А ты сеть агентурную прочеши. Не может такого быть, что бы он… нигде не засветился. Да, загляни к этим, как их там… к девкам, в общем.

— К феминисткам?!

— Вот-вот, к ним. «Боёвка» у них отлично организована. Пора нам в их сторону реверанс изобразить, пора.

На тонких губах М. Уолта скользнула улыбка.

Донд всё понял…

М. Уолт долго смотрел в окно, размышляя о превратностях своей жизни. Когда-то давно назначение в Посад казалось ему большой удачей. Подальше от распрей заморских далей, природа, не изгаженная промышленным дымом. Тишь и покой. Ан нет. Не вышло. Настигли проблемы большого мира и здесь….

Года прошли. Родным стал Посад. И никуда отсюда не хочется…

Комер-сан сощурил глазки, и без того узкие.

— Уважаемый, правду ли ты сказал?

Человек перед ним побледнел. Взор у Комер-сана особый. Насквозь видит человека. И даже суть явлений многих постигает без хлопот…

Когда-то, толи на краю этого мира, толи в другой вселенной (от Комер-сана всего можно ожидать!), случился у него забавный разговор с молодым человеком по имени Шнэ Тейн.

Молодой человек не сказать, что был умён, но наглость, заменившая живость ума, компенсировала этот недостаток. Он схватывал всё на лету — и чаевые, и мысли мудрые, кои понимал он не больше, чем знаменитый осёл Буридана! (О, это, я вам скажу, был ещё тот случай! Но речь не о нём…)

Шнэ Тейн работал официантом в ресторанчике, неподалёку от университета, в котором Комер-сан, по стечению обстоятельств, читал цикл лекций по экономике.

Замечательные, надо заметить, лекции.

Позже, пара нерадивых студентов — Мада Тимс и Дивад Одракир — извратив всё, что Комер-сан вдалбливал им в головы, явили миру новую экономическую теорию в двух частях. Принцип абсолютного непонимания и принцип сравнительного непонимания! И тем самым усложнили до безобразия и без того непростые дела торговые, то бишь — экономику!

Так вот, как-то после чашки превосходного итайского чая, попытался Комер-сан объяснить Шнэ Тейну, что размер запрашиваемых чаевых не соответствует уровню сервиса. Шнэ Тейн упорствовал, настаивая на том, что с его точки зрения сумма чаевых — самая подходящая.

Комер-сан сдался. Глупость и упрямство — стена, которую не перепрыгнешь.

— Что ж, может так оно и есть, — вздохнул Комер-сан, бросая в фарфоровую тарелочку горсть меди. — Ведь всё относительно в мире.

Каково же было его удивление, когда по прошествии лет десяти, ему сообщили, что Шнэ Тейн стал не просто знаменитым, но и очень богатым человеком, преуспевающим в бизнесе. Его супермаркеты «ИгдеяАтамты» предлагали покупателям не самые лучшие товары по очень высокой цене. На многочисленных пресс-конференциях объяснял Шнэ Тейн это просто:

— Для вас дорого? А для меня в самый раз. Ведь всё ОТНОСИТЕЛЬНО! Понимаете — ОТ-НО-СИ-ТЕ-ЛЬ-НО! Взяли и отнесли.

И загадочно улыбался.

Именно из-за слова «относительно» и загадочной улыбки, люди почему-то охотно покупали его товары, чувствуя при этом, что приобщаются к чему-то очень непонятному, но уж больно мудрому.

А кому хочется выглядеть дураком?

Впрочем, нет ничего удивительного, что на том краю (или в другой вселенной), где миром стала править абсурдная теория Мада Тимса и Дивада Одракира, ещё одна теория — теория относительности (в смысле — ВЗЯЛИ И ОТНЕСЛИ), приобрела такую популярность!

Создаётся впечатление, что ТАМ вообще одни лишь ТЕОРИИ.

Что ещё раз подтверждает — видит Комер-сан суть явлений. (Иначе не выбрал бы он Посад для постоянного места жительства. Ибо как можно спокойно жить там, где всё существующее не доказано, а лишь описано ТЕОРИЯМИ?)

— Зрит итаец в самый корень. — Так высказалась о Комер-сане одна умная КОЗА, живущая на берегу глубокого ПРУДА, заполненного водами житейской мудрости…

— Подумай, так ли всё на самом деле, как ты сказал.

— Именно так. — Человек отвёл взгляд.

— Хорошо. Ступай.

Новость была странной. Нет, конечно, не в первый раз кто-то встречи ищет с Комер-саном. Тайно ищет. Не в новинку. И причины могут быть у ищущего разные. Всё понятно и здесь. Купцы из разных общин, и люд посадский, простой, и даже старейшины — у всех могут быть и причины и тайны.

Кто за советом идёт, кто с деловым предложением. Бывает, что среди гостей и такие попадаются, чьи мысли недобрым светят. Но таких Комер-сан, с улыбкой выслушав, отпускал без ответа. И больше не принимал

Находились тысячи причин — то уважаемый купец итайский в отсутствии, то приболел, то занят сейчас чем-то важным.

Понимал тогда человек тот — нет ему пути к Комер-сану. А тут ещё дружинники начинали проявлять интерес к делам его. И тогда одно из двух — либо покидай Посад навсегда, либо иди с повинной к воеводе посадскому.

Задумался Комер-сан. Взглянул на доску шахматную, с фигурками резными из кости. Тронул коня. Придёт Седобород, сделает ответный ход. Уж, поди, месяц партию эту играют. Не спеша. Говорят о разном, фигурки переставляют.

Везде есть зерно рациональное. Слов таких Комер-сан при посадских старался не произносить. Плюются ещё. За обереги хватаются. Но наедине с собой размышлял Комер-сан не хуже учёного философа бовусского. Кто-то ищет встречи.

Купец? Агент торговой фирмы? Али концерн заморский прислал представителя? Или по ведомству М. Уолта идёт этот «кто-то»? Шпион? Чей?… Один вопрос тянет за собой с десяток других. Слухи, полушепот, сплетни… На прямую — ни-ни! Задачка. Чем грозит это Посаду, и лично ему, Комер-сану? Есть ли выгода там, где другие видят потери?

Съел Комер-сан вишенку, сплюнул косточку, и поставил коня на место. Не удачный ход.

* * *

В «Пьяном Гоблине» в обед не протолкнуться. И клиенты все — люди солидные, на баловство желудка деньги не жалеющие.

Много способов в Посаде потешить собственное самолюбие — и лавки торговые богатые, и одежда из тканей дорогих итайских. И речь размеренная, неторопливая, вдумчивая.

Но только здесь, в ресторации, можно совместить приятное с полезным. Отведать лучшие блюда, и показать другим — вот, могу позволить себе и то, и это.

Вот и старались все в ресторации перещеголять друг друга. Бовуссцы в обед целого кабана жареного заказывают, франзонцы — десяток бутылок вина благородного, итайцы — народ утонченный — чай дорогой попивают. А посадские купцы и вовсе народ души широкой. Мало того, что заказывают полный стол яств разных, так ещё от щедрот душевных соседей угощают — то буженинку на стол к бовуссцам отправят, то рыбки франзонцам предложат. А рыбка то на стол еле вмещается, а буженина весом никак не меньше пол пуда!

Гадине подобное в радость. Прибыльным делом оказалась ресторация.

Гоблин, Сэр Тумак, иногда сиживает за столом угловым, на вечное пользование за ним закреплённым. Тоже — реклама. А теперь и Наковальня Мечплугович, кузнец главный, часто заглядывать стал. Вот и сегодня встретились оба. Заказали по скромному — пива да мяса холодного, лещей вяленых. Посетителям — радость. Где ещё воочию увидишь героев знатных вместе?

— Что-то ты, кузнец, зачастил сюда. — Гоблин хлебнул пива тёмного, бовусского. — Не иначе, как к юбке тебя пришили намертво.

Рассмеялся Наковальня.

— Вот умный ты, шерстяной, а невдомёк тебе, что есть на свете любовь.

— Так я о том и говорю. Любовь, юбка… Разницы нет. Как только стала твоя рыжая в партнёрах по делу у Гадины ходить, тут и ты объявился. Словно в кузнях посадских больше дела нет. Сколь уж лет женат, а всё про любовь толкуешь. Не надоело?

— Не понять тебе… Вот не вижу её пол дня, и всё. В груди что-то ноет и тянет.

— Да ты …пей пиво! Чего на двери смотришь? На верху она, с Гадиной. Встреча у них. Совет женщин Посада. Женщины, а туда же, дела решать стремятся.

— Согласись, получается у них.

Посмотрел гоблин на кузнеца печально.

— Любовь… она кого хочешь с ног собьёт.

— Да не собьёт. Крепче стоять помогает.

— Тут кому как повезёт. — Хмыкнул гоблин.

Наковальня покачал головой. Что взять с лохматого? Сколько лет в лесу обретается в одиночестве. Нечисть не в счёт, тьфу! Пожалеть бы ущербного. Да не выйдет. Гордый Сэр Тумак.

— Слышал, как Яромушка утром отличился?

Гоблин махнул рукой.

— Брехня. В лесу ветка хрустнет, так Яром дружину поднять готов.

— Нет, — задумался Наковальня. — В этот раз дело действительно странное. Такие обозы мы с тобой насмотрелись в стране за Звёздными туманами. Там они не в диковинку, а у нас им откуда взяться?

— Ну-у, — гоблин пополнил кружку, — мастеров и у нас хватает. Взбрела в голову кому-то идея, вот и результат…. Хотя, сколь живу здесь, а всё диву даюсь — во всём мире давно НТ — революция идёт…

— Чего, чего?

— А, новые технологии.

— Да? — Наковальня странно взглянул на гоблина и одним глотком осушил свою кружку.

— А у нас вроде, как и застой выходит, — продолжал гоблин. — Всё по старинке живём.

— Деды так жили.

— Жили, — согласился гоблин. — Но ты вот кузни перестроил. Что, хуже стало?

— Лучше.

— То-то. Впрочем, прав ты в чём-то.

— Вот и надо обдумать…

— О чём это вы тут болтаете, а? Что обдумать хотите?

Гоблин от неожиданности голову в плечи втянул, а Наковальня… Наковальня в улыбке расплылся.

Гадина и Саша Рыжая стояли возле их столика. Подбоченились обе. В глазах юморок горит.

— А мы тут это… того…

— Вас дожидаемся. — Буркнул гоблин.

— Женщины делом заняты, а они за столом лясы точат. — Насмехаясь, Гадина за стол присела. Ткнула Мечплуговича в бок. — Вставай, вставай. Жёнушка твоя сегодня сильно торопится. Проводил бы ты её, любезный.

Раскраснелся Наковальня.

— Ну… я пошёл, что ли.

— Ага, — кивнул гоблин. — Иди. Если что, в кузнях найду тебя.

Наковальня намёк понял, напустил на себя деловой вид. Подхватил жену под руку и направился к выходу.

— Ох, и хитёр ты, Сэр Тумак. — Гадина подвинула к нему стул. — Где ж ты ума набрался? Всё по лесам да болотам шастаешь. А там какой ум? Одни комары, да нечисть.

— А ты сама то, не наших ли будешь, а, Гадина, дочь колдуна франзонского? А подруга твоя, наперсница, не знатная ли ведьма?

— Говорю же, хитёр ты. Так что вы тут обсуждали?

— А тебе всё знать надо? Лучше скажи, где вторые сутки Лад пропадает.

— У Седоборода он. Опять что-то старик замышляет. А что — не говорит. — Загрустила Гадина. — Я кто? Жена Ладу. Так не уж то мне знать не положено?!

— Тебе расскажи, так через день весь Посад знать будет. Пропечатаешь в «Ведомостях», и всё, нету тайны и секретности.

— Чай, не глупая я. Знаю что публиковать, а что придержать до времени.

— Вот и придержи своё любопытство.

— Ах ты… Шерсть бы тебе повыдёргивать, да не клочьями, а по волоску, чтоб больней было!

С тем и ушла.

Гоблин проводил её улыбкой. После над словами кузнеца задумался. Спустя две кружки пива (в ресторации время Сэр Тумак мерил не часами, а кружками), решил он на заимку поскорее вернуться. С Сичкарём (тьфу!!!) надо бы разговор устроить…

* * *

— Явился? И чего это Седобороду от тебя потребовалось? Два дня тебя не видно, не слышно!

— Да так… мелочь. — Замялся Лад, сапоги хундустанские снимая.

— Знаю я эти «мелочи»! То с гоблином в карты играешь, то со стариком, из ума выжившим, опять что-то замышляешь! Вон, Наковальня, по нему и видать, что женат человек. Хоть и пропадает в кузнях своих, а о доме не забывает. К жене спешит. Ох, и повезло же Соньке! А у меня муженёк непутёвый. Они парой ужинать приходят… А ты меня ни разу в ресторацию не пригласил.

— Так твоя же она. Чего приглашать? Ты там хозяйка. Когда хочешь — пришла. Что хочешь — поела.

Лад с трудом скинул сапоги, в угол поставил.

— Дурак ты, Ладушка. — Вздохнула Гадина, поправила одеяло шёлковое, и отвернулась к стене.

Лад плечами пожал, разделся, лёг рядом.

— Слышала новость?

— Будто Яром с новобранцами нечисть гонял? Чушь это.

— Про нечисть не знал… А вот о том, что он утром, совершая объезд дозорный вокруг Посада, уберёг покой торговли честной, путём побития ворога тайного, об этом всё ярмарки шумят.

— Ой, ты, надо же… — Встрепенулась Гадина, повернулась к мужу, голову на грудь его положила. — «Покой уберёг»!!! Да напился твой воевода. Голову припекло, вот и привиделось невесть что. Какие вороги тайные?! Ты то хоть не повторяй чепухи базарной! Все вороги тайные нынче как на ладони. При посольствах своих ошиваются. Всё законно и легально.

Отучился Лад слюну разбрызгивать по поводу и без. Но иногда хотелось ему в сердцах сплюнуть, как раньше бывало, унять тревогу пусть слабым, но всё же утешением — обряд совершён, и нет над ним силы ворожбы.

— Ты сказала бы Зятье, пусть не шумит при всех. А то, что это за дела, — как только ступаю на двор, имея желание в делах хозяйских участие принять, или совет дельный кому дать, так она, ведьма старая, кричит на меня, будто и не хозяин я здесь! Да ещё и при всех.

— А нечего тебе, милый, в дела домашние вникать. Ты кто? Купец знатный. Дела торговые в гору идут. Она же не учит тебя как торговлю вести. Вот и ты не суйся! Да и какие советы дельные от тебя, ежели ты в хозяйстве домашнем ну прям как ребёнок! Того и гляди, чтоб чего с тобой не случилось! Чего стоила затея твоя с мельницей механической! Побаловался недельку, выстроил невесть что… Хорошо, ума хватило на испытаниях народ разогнать. Никого не убило, когда на куски всё разлетелось! Сколько потом насмешки терпели? Поди, месяца два в Посаде шутки смешнее не было. Ох, и натерпелась я… Ладно, не сопи. Скажу. Спи.

Поворочался Лад на перинах мягких, обнял жену, и заснул с мыслью — надо бы завтра к Комер-сану заглянуть. А после, и на заимку, гоблина повидать. Может он всё объяснит. А то что-то не так с этим случаем странным… вороги тайные… дружина… Гадина… милая.

Глава 2

«Кабы не уважение к совету, разве сидел бы я с этим недоумком за одним столом!?»

Сэр Тумак о Пустолобе. Собрание совета Посада.

«Эх, дожили! Клуб шерсти нас, коренных посадских, поучает!»

Пустолоб на ушко Ярому. Собрание совета Посада.

Примечание: Седобород услышал, и отвесил Пустолобу подзатыльник.

Начальнику особого отдела при тайной канцелярии

не все плохо тчк в ресторации «пьяный гоблин» выбор блюд огромен тчк давеча довелось отведать судака заливного тчк и не скажу зпт что блюдо сие восхитительное зпт не по карману простому жителю посада тчк а ещё понравился напиток зпт именуемый у местных водкой тчк после трёх напёрстков показались мне все родными зпт а в теле гибкость странная ощущалась тчк дело до слёз дошло тчк тчк тчк Соникс

Агенту Сониксу

опасайся змия зелёного вскл знк

и вот ещё что зпт если ты зпт жалкая пародия на воплощение великих идей владыки зпт не примешься за дело сей же час зпт то кара зпт постигшая тебя и твоих родных зпт будет безмерной вскл знк

— Ох, детей тебе надо, хозяюшка. — Зятья Тёщевна подала на стол чай горячий, а к нему блинчики румяные со сметаной. — Сколь годков замужем, пора бы, ой пора.

Гадина зарделась, сдула пыл с кипятка.

— Дел вон сколько… Где тут о семье думать! Ладушка весь в заботах.

— Дел много, да. Только всех то не переделаешь и во век. А хозяин… чудной он, спору нет. И заботы его мало кому понятны. На базарах и ярмарках лучшие места заняты! В достатке живём. Знаемся и с Комер-саном, и с мудрым Седобородом! А старейшины Посада, все как один, не прочь в ресторации вечерок-другой провести. Какие уж тут заботы? Всё как по маслу идёт. Пора бы и о детках подумать!

— Да ну тебя! — Рассмеялась Гадина.

— Смейся… Это к добру. А подумать стоит. Есть у меня порошок один. Купец итайский по секрету продал. Так я его на свиньях опробовала. Такое случилось у них! Ох, и словами не сказать.

— Без порошков обойдёмся! — Резко осадила Гадина. — Я не свинья какая! Да и Лад мой, чай, не вепрь! В оборотнях не ходим!

— Да я…

— Хватит! — Нахмурилась Гадина. — Лучше поведай мне, почему каждую третью ночь в лес ходишь? Чего засуетилась, а?

— Так я… это… травы какой собрать.

— В доме все чуланы сеном забиты! В кабинете моём от трав сухих дышать нечем. А тебе всё мало?

— Так от духов злых, от взглядов косых, слов недобрых. — Затараторила Зятья. — Народу в доме вон сколько бывает! За всеми и не уследишь. А трава… она нехорошее в себя впитывает.

— Хитришь ты, Зятья. Но… пускай. Знаю, к недоброму ты не склонна. Дом этот тебе родным стал.

— Вот-вот, хозяюшка. А хочешь, погадаю тебе?

— Вечером. Сейчас пора мне. Соньке Рыжей обещала в гости быть по полудни. Как Лад проснётся, завтрак накрой ему. Потом, коли изволит, не мешай в делах домашних хозяйничать. Да не хмурься. Знаю, что бы не решил он, всё по-твоему будет. Пусть мужик побалуется. Хозяин ведь.

Усмехнулась Зятья, сощурила глазки, носом с горбинкой шмыгнула. Ой, умна хозяюшка-а-а!

— Слышала я тут сплетню одну новую.

— Да? — Живо заинтересовалась Гадина.

Сплетни и слухи в Посаде — чуть ли не главные источники новостей и всякой другой информации. Даже «Гадюкины Ведомости», и те лишь вторят тому, о чём народ уже неделю как болтает.

— Что же это за новость такая, ну?

— Болтают о том, о чём всегда любят на базарах и ярмарках пошуметь. Кто кому сколько должен. У кого какой товар лучше. Кто замуж идёт, а кто от женитьбы бегает.

— Сплетня то новая о чём? Уж, не о подвиге ли Ярома? Так это уже не новость.

— Разве? Не знаю, что за подвиги совершил воевода, а вот о чудном обозе стоит задуматься. Сам едет, и дыму напустил — не продохнуть! Когда-то, давно, видела я нечто подобное… Да не об этом речь! Вот ведь напасть какая, — все о чуде болтают, а о главном забыли!

— Говори.

— Что обоз этот в землях наших ДЕЛАЕТ? Странностей у нас всегда хватает. Что ни день, то чудо новое. Но, — родное. Местное. А если и заморское, то понятное, на ощупь попробовать можно. А этот, обоз, значит, тайком по лесам ездит. Почему в Посаде не объявился? Привыкли тут к невидали. Пошумели бы денька два, да и забыли. Ан нет. Не появляется. Как бы не обернулось это всё…

— Чем?

— Чем, чем… походом новым героев посадских! Али и того хуже, — войной!

— Ну, уж нет! — Хватила Гадина ладошкой по столу. Чашки с чаем подпрыгнули. — Натерпелись! Не пущу более Лада НИ-КУ-ДА!!! Ишь, моду взяли, чуть что непонять, так сразу поход! На месте разберёмся. Без походов дальних. Что же мне, всю жизнь его дожидаться?! Годы идут. А в походах этих ещё неизвестно чем обернуться всё может! Муж он мне, а не проезжий какой!!! Ты вот что, Зятья, пошушукай по базарам и ярмаркам. Пусти словечко — другое. Мол, обременительны походы дальние для казны Посада. Да и не нужны они более. Пусть ветерком мыслишка такая разнесётся над Посадом. Особо пусть женщины о том шумят. Остальное, — наша задача. Разберёмся. В «Ведомостях» пропечатаем одну идейку, тогда и посмотрим!

Брови её дугой к переносице сошлись, в глазах сталь блеснула.

Зятья головой закивала. Поняла.

Только ушла Гадина со двора, как Зятья дворню собрала. Распоряжение каждому дала. Проверила быстро, всё ли в доме в порядке, все ли при делах — кто в конюшне прибирается, кто на птичьем дворе заправляет, кто в подвалах счёт ведёт: сколь бутылок вина франзонского, сколь бочек мёду, и каков чистый доход от продажи головок сырных.

После девок позвала, каждой по дому работу нашла. А двум, рыжим и конопатым, заявила:

— Как хозяин встанет, завтрак ему сытный подать! Мясо, чашку мёда, хлеб душистый. Да, ещё кофей хундустанский, тьфу! Будет просить чего из алкоголя, отказать! Настаивать начнёт — на меня сошлитесь. Да припугните, мол, хозяйке всё расскажите. Ясно? Да смотреть мне, чтоб всё съел! Мужик с утра голодный — быть к вечеру беде. Коли захочет по делам хозяйским всё осмотреть — препятствий не чинить. Со всем соглашаться, но ничего не выполнять!

После разоделась Зятья как на праздник — в шелка итайские да кружева франзонские. В куль бумажный сыпанула две жмени семечек подсолнуха, жареных, маслом сбрызнутых да сольцой приправленных, и пошла в Посад торговый, по ярмаркам и базарам прогуляться. В лавки торговые заглянуть. Перекинуться парой фраз с другими старухами. А где и с мужиками деловитыми поговорить о том, о сём…

* * *

Время — странное измерение мира. В том Седобород был уверен. Иной раз хочешь, чтоб бежало оно быстрее ветра! Ан нет, — тянется как патока липкая. Другой раз остановить желаешь, а время как вода сквозь пальцы утекает. Оглянуться не успел, и нет ни дня, ни часа, ни секунды одной!

Одному делу и часа хватает.

Для другого — года мало.

А для слухов время всё равно, что дрожжи для теста. В первый день лишь круги на воде. На второй — уже пена сплошная! А на третий — вязкое месиво. Перебродившее. И пойди, разберись, — где и с чего всё началось!

Вот и выходит, что времени всего ничего — три дня и три ночи, — а слухи уж по всему Посаду разнеслись.

Да не ЭТО беда.

Слухами и сплетнями в Посаде многие живут. «Гадюкины Ведомости», и те им вторят! Вот и побираются тем, что там да сям услышат. А услышанное раз в одном месте, в другом обрастает комментариями и личными впечатлениями, — вот где корень то!

И оборачивается после запуск детворой беззаботной змея воздушного (новинка купцов итайских), летающей коровой над пастбищами Посада!

Истошный вопль в ночи жены кабатчика нерадивого — « Что ж ты, олух бессовестный, всю медовуху в бане извёл!», — резким взлётом цен на всю алкогольную продукцию в округе целой!

Замеченный кем-то в утреннем мареве медведь в малиннике, к вечеру превращается в самого Чер-Туя (тьфу!!!), чтоб ему всю жизнь в медвежьей шкуре пребывать! И спрос на малину падает!

Оно и понятно, кто захочет ягоду покупать, над которой нечисть главная ворожила, а?! То-то.

Но больше всего достают слухи политические.

Брехнёт где-то кто-то, мол, не всё так ладно в Посаде, коли опять нужда в походе дальнем появилась. И всё, — спокойствия как не бывало! Посадские на послов иноземных косятся. Феминистки в сапогах мужских марши затевают. А купцы чинные за расспросами к старейшине совета Зубу спешат.

А Зуб что? Кого и успокоит, над кем посмеётся. После сам к Седобороду идёт…

Хмурил брови Седобород от мыслей таких.

Да без толку.

Лыбится Лад строгости деда, зная — нет над ним власти ворожбе тайной и явной.

А Донд, с показным спокойствием, всё же очень хотел сейчас быть где угодно, хоть у Чер-Туя на закорках, лишь бы не здесь!

Седобород отчитывал молодых по всем правилам дела такого! Сперва обозвал молокососами безусыми, после припечатал ярлыком — «позор седины моей».

Позже утихла ярость старческая, на слова обидные охочая. Пришёл черёд разговора строгого.

— Третий день в Посаде слышны разговоры о походе новом. Все как белены объелись! Совет женщин посадских митинг (!) готовит. Кто их этому надоумил, а? Найти бы гадёныша, да язык оттяпать! Феминистки злостные опять ЗАО штурмуют. Требуют в поход отрядить женщин одних. М. Уолт пока спокоен. Но и у него терпения — не бочка ж целая! Кто сию бузу устроил? Не вы ли, умом оскудевшие? Откуда ветер дует, я вас спрашиваю?! Ныне и без этого хлопот хватает. Один обоз тайный чего стоит! В посольствах стран дальних что-то непонятное происходит. Шушукаются послы меж собой. Не новость это, знаю. Политика, понимаешь ли! Но всё равно, — тревожно.

— Успокойся, дед. — Зевнул Лад. — Чего злобу на нас лить, коли мы не при деле?

— То-то и оно, что не при деле… С тебя, Донд, как с гуся вода. Ты не на службе града торгового. Но ведь и ЗАО радеет за интересы посадские! Вот и разузнал бы — что да к чему! Известно мне, имеется у вас своя агентурная сеть. А если не можешь так — втихомолку да в обход, скажи М. Уолту прямо, мол, Седобород просит. Мне то не откажет мафиозник главный. А с тебя, Лад, — желчно продолжил дед, — спрос вдвойне! Говорят, твоя домоправительница давеча на многих базарах и ярмарках замечена была. Речи странные заводила.

— Ну так что с того?! Болтают бабы чушь всякую. Что же нам, мужикам, каждую за язык хватать?!!

— Я тебя щас так хватану, долго помнить будешь! Всё. Послезавтра Комер-сан пожалует ко мне в гости. Чтоб и вы были. Ясно?

Куда яснее, коли в голосе Седоборода кашель старческий на скрежет стали сошёл…

Над Посадом вечер завис покрывалом прозрачным. Лёгкий ветерок из лесу шепот листвы нёс. Улицы и проулки народом полны.

Словом одним — благодать кругом.

И чего Седобороду так тревожно?

Потоптались друзья у крыльца избы, глянули по сторонам недоумённо, и решили в ресторацию «Пьяный Гоблин» идти.

Кружка-другая пива отменного в раз мозги прочищает. Разумение яснее становится. Мысли, на язык косо ложащиеся, после пивка стройнее излагаются…

«Пьяный Гоблин» — заведение знатное. Одни вертепом зовут. Другие — лучшим питейным заведением во всех землях ближних!

Впрочем, одно другому не помеха.

Главное, при Ладе, да жене его, Гадине, слово это — «вертеп», значит, не произносить.

А так, «Пьяный Гоблин» у посадских на хорошем счету. Да и люди пришлые, иноземные, за удовольствие почитают провести вечер здесь. Отведать блюд разных, выпить напитков всяких. Новый выпуск «Гадюкиных ведомостей» полистать.

Чего только на страницах издания сего не найдёшь!

Топ самых популярных сплетен недели!

В коем на первом месте ныне значится обоз тайный:

Непробиваемый, или все флаги в гости к нам!

С обязательным приложением — «этикет встречи гостей дорогих».

Тень на плетень!

Украденная свинья причастна к гибели трёх цыплят.

Мутирующие пни как исчезающий вид!

Экологи бьют тревогу.

Пропавшая бочка спирта, принадлежавшая ЗАО, найдена пустой в трёх верстах к северу от Посада!

Северные соседи, кто они — спиртоеды или бочкокрады?

Выведен новый сорт «ерша». Бовусское пиво и спирт ЗАО.

Кто победит в борьбе за потребителя?

Знатоки утверждают, лучше мир, чем вражда. Водка, «полированная» пивом, — новая забава мужиков посадских.

А так же новости феминистского расследования, идущего почитай год как, под общим названием: ЖЕНЩИНА ТОЖЕ ЧЕЛОВЕК.

Да кто же спорит, спросит несведущий. А ему, тут как тут, на страницах «Гадюкиных ведомостей» объяснят доходчиво, — кто виноват и что делать!

И ещё с десяток различных интервью с замечательными жителями Посада и заезжими знаменитостями!

Седобород и Комер-сан числились среди важных подписчиков, о чём «Ведомости» сообщали на первой полосе каждого номера. (Реклама, сказала Гадина, и Лад сплюнул.)

Последняя полоса была отдана исключительно совету Посадскому. Еженедельные интервью с Зубом, способные усыпить даже хундустанца, выпившего ведро кофе!

Прогноз погоды, основанный на тезисе — одна бабка сказала.

Курс разных «валют» по отношению к посадскому серебру.

Всякий читатель находил в газете что-то интересное для себя. К тому же, за кружкой пива, или стаканом франзонского красного, листать газету, — это с некоторых пор считается в «Пьяном Гоблине» признаком хорошего… вкуса!

В самом прямом смысле.

Появилась мода на совместимость самых, казалось бы, несовместимых вещей. Заказывают селёдочку, и тут же к ней, к жирной, малосоленой, просят подать «Гадюкины Ведомости»! Ну какая здесь связь?! Водку к селедке, ну, горбушку подрумяненного ржаного хлебца, или лучку маринованного, в конце то концов! Но чтоб газету…

Как бы там ни было, а стало модным, Чер-Туй забодай этих эстетов!!!

Лад «Гадюкины Ведомости» не читал. Забава жены, обернувшаяся делом прибыльным, — как же, на весь Посад одна газета, вызывала у него скепсис. Откуда слово такое?! Не иначе, как изжога!

Тем не менее, к пиву тёмному да ломтикам жёлтого сыра, подали им газету.

Поломав голову над причиной тревоги Седоборода, поделившись друг с другом недоумением, пустились друзья после кружки третьей в воспоминания. Тут к ним за столик подсели другие, охочие послушать о миссии заокеанской, снискавшей героям Посада славу дипломатов первых!

* * *

Ставлен дом Мечплуговича по всем канонам посадским — с размахом и мощью. Ворота дубовые, ограда высокая в круг дома. Ворота украшены ковкой изысканной ­– цветы чугунные, как живые. По утру на них роса выпадает, принимая металл кручёный за живую природу.

Говорили многие, что чудо это не иначе как ворожбой сотворённое. Да только где это видано, что бы кузнец к чародейству прибегал? Ну, разве что возле печей своих споёт песнь солнышку да земле-матери. Или кинет в тигель травы тайной, чтоб серебро засверкало как водица под солнечным лучиком. Вот и всё!

Знающие соглашались. Возле горна с металлом горячим, тягучим, ворожил Наковальня знаниями тонкостей дела кузнечного, не многим подвластного. Вкладывал иной раз в безделушку какую столько любви и души собственной, что выходила вещь та как живая.

Вот и цветы железа кованного, распустившись на воротах дубовых, летом росой покрывались. А зимой, хрусталём инея сверкая, заставляли природу с изумлением взирать — как же цветы дивные не увяли, не утратили злой осенью прелесть свою?

От дома Мечплуговича начиналась слобода кузнечная, с улицами широкими, всегда полными. Обозы, полные руды и слитков железа, делегации купцов знатных, спешащих заказы сделать, а где и поблагодарить за работу искусную. Тут же, вдоль трактов оживлённых ­– хлебопекарни, лавки скобяные, да баньки. И конечно — кабак, чей хозяин в бытность свою кузнец хороший, знал, чем кузнецов-молотобойцев приветить.

С трёх сторон в слободу попасть можно. Коли в гости к кузнецу какому — так от дома Мечплуговича идти надобно.

Ежели в лавки скобяные, коих и на базарах множество, так с ярмарки, что к главной площади Посада левым боком тиснулась. В слободе то кузнечной лавки побогаче будут, а цены — ниже.

Ну а если нужда к печам гонит, — посмотреть, как металл искрит, почувствовать, как жар пышет, так это от избы Седоборода с полверсты будет по дороге широкой, краюшкой леса дворами задними. О том всяк ведает.

Знала и Гадина. Недаром в кабинете у неё, в тайном ящичке огромного стола лежал сложенный в четверть лист бумаги. Мало ли бумаг хранится в ящичках деловой женщины, подумает иной. Действительно, чего там только нет. Вернее, что там только ЕСТЬ!!! Список займёт не одну страницу, потому ответим коротко — бумага бумаге рознь!

Тот лист не был обыкновенным. Неведомым чародейством — для не знающих (тьфу!!!), а для Гадины так просто ОФСЕТНОЙ печатью, была нанесена на бумагу подробная карта Посада.

Новшество сие придумал Комер-сан. Подручные его, ухлопав год времени, составили подробный список: — где какая улица, улочка, тропинка, базар, ярмарка, рынок. Где слобода чья, диаспоры какой, да склады и амбары. Да с каких сторон в Посад тракты торговые вкатывают пыль да ветер странствий дальних. А после уже, по списку, с координатами, расстояниями от колодца к колодцу, от базара к базару, карту и нарисовали.

Имелись такие же у Седоборода и Зуба, у М. Уолта, да у воеводы посадского.

Узрев лист бумаги у себя на столе, морщился Яромушка, бедова головушка.

— И зачем мне каракули сии разглядывать? Я мальцом весь Посад поперёк изведал да вдоль. Знаю, где какая кочка на дороге торчит, где какой колодец зной летний студит!

Но согласился с новшеством. Ибо намекнул ему как-то в разговоре М. Уолт, что карта такая — хорошее подспорье для стратегии умного Ярома. Нечего и говорить, Яром после так выпятил грудь, что слюна, вспенившаяся на языке при слове «стратегия», тут же и сглотнулась бравым воеводой!

— А что, мы хоть академий Ген. Штабов не заканчивали, и всё же, вон, слободой дружинной не первый год верховодим. В совете Посадском сидим. И ворогов всяких в прошлом били, и в будущем бить будем! Во как, кувыркнись Чер-Туй, и лопни! Тьфу!

Гадина в слободу кузнечную пожаловала с той стороны, с какой навстречу путнику первым высится дом Наковальни. Верхом пожаловала. Негоже жене купца знатного за три версты ноги ломать.

Спрыгнув лихо с молодой кобылки, (от хундустанцев подарок), трижды она ударила в ворота молоточком медным.

Вздрогнули ворота, неприлично скрипнули, и настежь отворились. Кобылка с испугу всхрапнула, прянула ушами. Гадина успокоила лошадку словом добрым, и на поводу ввела её на двор кузнеца главного. Прислуга дворовая тут же приняла кобылку. Гостью дорогую без разговоров лишних проводили на женскую половину.

Саша Рыжая ждала гостью. На столе обед собран, и графинчик наливочки рябиновой ставлен.

Обнялись чинно две сестрицы по прошлому, ныне же — подруги знатные, одним делом связанные.

Кому невдомёк, так вот вам — Саша Рыжая числилась зам. глав. реда в «Гадюкиных ведомостях». Произносилась должность её посадскими так — Замгла Вреда. И понятно, слюну пускали! А ещё в совете женщин Посада Сонька теперь главной была. Уступила ей Гадина пост, ибо дел и без того хватает.

После рюмочки третьей, разомлели подруги. Отправили девок-прислужниц на сон послеполуденный. А сами повели разговоры странные. В разговорах тех прошлое ведьмовское сплеталось с настоящим в тугие узлы кос девичьих. Поди, разбери, где начало, а где конец…

* * *

Скромный визит Комер-сана к другу старому обернулся импровизированным советом, на котором собрались знатнейшие люди Посада.

Ворон Седоборода несколько раз за вечер улетал куда-то. После жаловали к Седобороду гости, коих Лад не ожидал здесь увидеть.

Яром, с ним Пустолоб, заместитель в делах дружинных.

М. Уолт. Как всегда ­­– сдержан, одинаково вежлив со всеми.

Зуб, ворчащий на старость свою и немощь в костях. Прибеднялся старейшина! Посох дубовый — знак доверия народа Посадского, цепко держал — не выхватишь!

Наковальня. Гоблин Сэр Тумак.

Были люди от хундустанцев.

От бовусской слободы два знатных пивовара пришли, да не с пустыми руками, что очень обрадовало Сэра Тумака.

От феминисток две девахи присутствовали. После визита Донда в их организацию засуетились милые! Обрадовались — М. Уолт первым пошёл на контакт!

Были девчонки в костюмах военного кроя, на ножках — ботинки огромные. На кудри непослушные лихо береты двинуты.

Зуб, недобро глянув на них исподлобья, помянул Чегевару какую-то, отчего многим сплюнуть ой как захотелось!

Ближе к полуночи, когда ужин поздний со стола щедрого смели, да разговоры разные поутихли, как угли в очаге, Седобород призвал всех к вниманию ударив ладонью по столу.

­ — Вот что знатные, — начал дед. — Собрались мы для решений важных. Полночь — само время.

Закивали некоторые, понимая, куда мудрый гнёт.

— Много чего странного за последнее время в Посаде случилось. Кто-то скажет — эка новость! Непонятного да диковинного у нас всегда хватало! Отвечу такому — только глупый не видит, как всё в одну картинку складывается! — Резко бросил дед, и на Лада посмотрел. Лад шею втянул под взглядом таким. — Ежели песчинка к песчинке пристаёт, со временем пустыня образуется. Так и события разные, коли с умом обдумать, много чего поведать могут. Все вы здесь не глупые, — тут дед ехидный опять Лада взглядом пронзил, — в Посаде авторитет определённый имеющие. Вот давайте и разберемся, кого что беспокоит. Без этого нам никак. Если уж мы что проглядим, то люд Посадский и вовсе в тревоге смутной пропадёт.

— А чего тут думать? — Хрустнул Яромушка позвонками шейными, свернув голову на бок. — Смутьянов в острог. Слухи пресечь!

— Скор ты на решения. Смотри, как бы боком тебе это не вышло. — Подал голос Сэр Тумак, оторвавшись на миг от подарка бовусских пивоваров — бочонка темного пива. — Как ты слухи пресекать будешь? Дружиной по базарам шастать, да всех, на язык не сдержанных, за ворот хватать?

— Ты дружину не тронь! Чего моим молодцам по базарам бегать? Не зачем это. А вот «Гадюкины Ведомости» прикрыть надо. Редакцию спалить. От этих ведомостей сплетни ползут! Да огласить на площадях, что за сплетни и слухи нынче плетьми наказывают! Тут-то народ и образумится! — Выпалил воевода.

— Вот что, Яромушка, — тихо сказал Седобород. Так тихо, что слышно стало, как озноб по коже от голоса бежит. — Ты мыслишки то свои при себе держи. Не ровен час, по тебе те плети спляшут.

— Да, — подтвердил хитрый Комер-сан. — Нехорошо. Цензурой пахнет.

— Как же народу без слухов жить? — Недоумевал Зуб. — Ты, Яром, думай, что мелешь!

— Никто ничего запрещать не будет. — Хмыкнул Седобород. — Да и невозможно сие. Запретим, они как плесень по углам, тайно плодиться начнут. Тут то беды не миновать!

Лад решил — придёт время, напомнит Ярому Живодёру Вырвиглаз про идею спалить редакцию газеты. Ох, напомнит! Так, что вовек мысли такие в голове воеводы не появятся!

— Вот что, — Седобород вернул всех к действительности. — Видится мне, что-то грядёт в будущем. Что — не разумею. Туманом скрыто. Не к добру такое… Надобно нам штаб создать.

Огорошил тут дед!

Задумались все. Не сказано ничего тревожного, и не разобрались вроде, что к чему, какая такая картинка Седобороду чудится, а он видишь, что задумал — ШТАБ!

— Из посольств наших, что в землях дальних, — закряхтел Зуб, — смутные вести идут. Надо бы нам пригласить в Посад людей сведущих в делах политических. Да, созовём саммит.

Лад глаза округлил. Феминистки сплюнули.

— Хорошо. — Комер-сан подпёр щёки ладонями. — Людей надо звать из ведомств иностранных дел. Во многих странах верховная должность выборная. Неизвестно, кто её сейчас занимает, — умный, или клоун какой. А профессионалы из ведомств при службе всегда. С ними надо разговоры вести.

Заскучал Лад. О чём старейшины говорят? Что за саммит? Кто такой клоун? Эх, податься бы сейчас на заимку, да сплюнуть в болото!

— От ЗАО просит совет Посадский весть в страну за Звёздными туманами отправить. Пускай Макди подсобит, чем сможет. Ум у него всегда острым был. — Обратился Седобород к М. Уолту.

Тот улыбнулся уголками губ. Понял, значит, о чём речь.

— Теперь о штабе. — Взял слово Комер-сан. — Начальником назначается Наковальня. И не спорь, Мечплугович! Лучше тебя на должность такую не найти. М. Уолт поможет тебе в плане стратегии. Купцов бовусских попросим отрядить в штаб человек пять. Педантичность и рассудительность в делах штабных вещь необходимая. Бовуссцы знатные ни тем, ни другим не обижены. Мы с Седобородом в качестве советников при тебе будем. Так решил Совет Посада. Зуб тому свидетель.

Зуб встал, оглядел всех присутствующих.

— Верно. Давно так решили. Пришло время. Много вопросов у вас. На все не найдутся ответы… Одно скажу. Злое время грядёт. Время не битвы одной, в коей когда-то верх одержали. Время не похода дальнего, положившего начало дипломатии Посадской. — Витиевато иногда говорил Зуб. На собраниях совета в сон мог вогнать. — Время пришло масштабной войны. Всё о том говорит. И, как это ни странно, исход ёё будет решён не на поле битвы.

Притихли бовуссцы. Хундустанцы языками цокали, что выдавало волнение огромное. М. Уолт с непроницаемым лицом смотрел куда-то в угол. Даже Яром притих, обсуждая что-то шепотом с Пустолобом. Гоблин Сэр Тумак, обняв бочонок, спал. Сон его был тихим — без храпа.

Лад поддел локтём. Гоблин хмыкнул во сне. Не проснулся.

Сколько молчание хранили, обдумывая услышанное, — не известно. Только ночь миновала уже. Петухи зорьку встречали.

С первыми лучами солнышка разошлись все.

Остались Донд с феминистками, Лад, да гоблин, коего никто разбудить не решился.

Седобород собрал на столе завтрак простенький — молоко из погреба, хлеб душистый, кусок вепрятины копчёной, да мёд с диких бортей.

Ели быстро, насыщая живот, а умом переваривали ночные размышления.

— Вот что, Лад, — заговорил Седобород, когда крынка молока опустела, а крошки со стола сметены были на угли серые. — При штабе возглавишь иностранный отдел. Дело такое тебе знакомо. Не перечь! Донд тебе в помощники отряжается. Сэр Тумак тоже, куда без него! Они, — указал дед на феминисток, — при тебе будут охраной, караулом, или ещё чем, коли захочешь.

— Но… — Начал было Донд.

— Знаю, — осадил Седобород. — Ты лучший в охране друга. Но нынче другая у тебя задача. Да и всего ЗАО вашего мафиозного. Так что будешь при Ладе как помощник. М. Уолт о том ведает.

— Всё так серьёзно? — Задумался Лад.

Седобород нахмурился.

— Многое не ясно. Да ещё этот обоз тайный, чтоб ему дымить на болотах Чер-Туя! — Не сдержался мудрый. — Да, всё очень и очень серьёзно. Из Накитава, столицы Коймирской, дуют злые ветра. Союз стран Приозёрских лоялен к нам. Страна Крута Макди в хороших теперь отношениях с нами. Но Накитав имеет влияние повсюду. И влияние это держится не только на торговых монополиях.

Больше ничего не сказал Седобород. А Ладу и не надо было! И так голова кругом…

Проводив Донда до ЗАО, шёл он домой в сопровождении двух феминисток, гадая, как встретит его Гадина. Уходил на вечер, возвращается под утро. Да ещё с феминистками молоденькими!

* * *

Дом Комер-сана — полная чаша. И всему своё место. Если надо что хозяину — минуты не проходит, всё тут как тут! Прислуга дело своё знает. В дела дворовые Комер-сан не вникал. Раз в неделю инспектировал хозяйство, отмечая, что необходимо, а что лишнее.

Но в ТОРГОВЫХ делах не было ему равных!

Обозы Комер-сана колесили по всей земле Посадской. Караваны торговые хаживали дважды в год в земли дальние. И всегда с удачей торговой возвращались.

Община итайская из года в год выбирала Комер-сана главой, видя в этом залог успеха и спокойствия.

Но что в душе купца знатного, да на уме хитром — никто не ведал. Лишь улыбка на пухлом лице, об которое время копья свои затупило.

Приняв душ, — приспособление странное для иного мужика посадского, облачившись в халат шелковый, принял Комер-сан в кабинете своём посетителей ранних. Были среди них не только итайцы.

Кому совет дав, кому напутствие доброе, а кому и обещание — и впредь в делах торговых рука об руку идти, вызвал он к себе человека одного, на службе тайной занятого.

— Когда? — Безразличный голос Комер-сана напугал человека.

— Сегодня вечером обещал быть. — Он согнулся в поклоне глубоком.

— Проводишь его с заднего двора. Охрану выстави. Да, да, в полном вооружении. Пускай видит мощь оружия. Чарами такого не проймёшь, а сталь… она любой доспех пробьёт, коли умелая рука ею владеет.

Глава 3

«Всё тайное со временем становится… ещё более тайным! А после и вовсе забывается!»

Из выступления главы феминисток. Собрание совета Посада.

«О чём это она, а? О пользе вранья?»

Вопрос Лада к Сэру Тумаку.

…договорился о встрече тчк с другими пока промах тчк встретилась как-то мне местная нечисть тчк ужас зпт да и только тчк когда всё это кончится впр знк вскл знк соникс

агенту сониксу

скоро тчк если не исполнишь должное зпт то зпт очень скоро вскл знк

Зятья искоса взглянула на феминисток. Те подбоченились.

— Ну, чего в дверях застыли? Проходь в сенцы. Да башмаки свои скидайте у порога! — Цыкнула она на девок. — Значит, в охране хозяина ходите? Доброе дело. Ему, родимому, охрана сейчас ох как нужна! Особенно после ночи отсутствия дома!

Гадина без разговоров долгих вцепилась в седой чуб Лада.

— Это тебе за обман! — Причитала в голос. — За ночь бессонную, за тревогу мою и обиду лютую!

Через секунду остыла. Отпустила мужа. Уселась за стол, как ни в чём не бывало.

— Ну, изверг, рассказывай, где ноченьку пропадал? Небось, опять с гоблином пиво пили возле болота вонючего?

— У Седоборода ночь провёл. — Огрызнулся Лад, а сам глаза отвести от жены не может. Даже в гневе Гадина мила и обворожительна.

— Чего пялишься?! Говори, чего дед удумал на этот раз?!

— Допрос? — Возмутился Лад. — Не я ли хозяин себе и делам своим?! Мой визит к деду не касается тебя! Не ка-са-ет-ся!!! Так что умерь пыл, и вели на стол подавать. Есть охота. Да гостей надо бы уважить.

— Я сейчас как подам, на сеновале неделю жить будешь! И что это за гости такие?! Привёл в дом девок молодых! Это при живой то жене!

— Феминистки они. В охране моей теперь состоят. Так что, уважь, накорми. А то они за мной по пятам ходят, когда же им поесть, как не сейчас?

— Не беспокойся. Голодными не останутся, — надулась Гадина. — А обо мне ты хоть чуточку думаешь? Всю ночь прождала. А ты говорить не хочешь. Чего Седобороду на ум взбрело? Опять поход затеваете? Не пущу! Волосы из бороды пня старого повыдёргиваю, Зубу всю спину палкой осиновой отхожу, но не пущу тебя никуда!

Улыбнулся Лад. Отлегло на душе.

— Не будет похода. Здесь всё решим. На месте. В Посаде Торговом. Нынче я при штабе иностранными делами заведую. Так что муж твой теперь не просто купец знатный и богатый, но и ди-пло-мат! Во как! — Слова умные сами на уста вспрыгнули, а следом слюна вспенилась! Лад язык прикусил.

Гадина призадумалась. Позвонила в колокольчик. Зятья явилась.

— Этих, в униформе, так и быть, накорми. И определи им место для ночлега. С нами пока жить будут. Вот ещё что, — поманила пальчиком Зятью. Та склонилась к хозяйке. — Завари им травки какой, чтоб на Лада даже взглянуть не смели. Поняла? — Закончила Гадина шепотом.

Потом встала, обошла стол, обняла мужа.

— Это просто здорово, — зашептала на ушко. — Только помни, ещё разочек пропадёшь куда на ночь глядя, чуб твой седой состригу!

* * *

После обеда, когда солнышко за зенит перевалило, Лад отправился к Наковальне. Феминистки не отставали.

В слободе кузнечной всё как всегда. Тянутся обозы по мощёной мостовой. Спешат люди дела кузнечного кто куда — одни к печам, другие в баньки.

Скобяные лавки торговлю бойкую ведут: кому подковы да кочерги для камина, кому петли на ворота, замки хитроумные. Вот купцу одному приглянулась ограда чудная — с лепестками, с шипами, будто изгородь живая. Другому — лезвия кос острые да серпы для жатвы. Каждый найдёт в слободе кузнечной что-то для дела собственного или хозяйства домашнего.

Всюду говор неспешный, звон железа, скрип камней точильных, удары молотов, и шипение жаркой, красной стали, для закалки лучшей из углей прыгнувшей в бочку с водой.

Наковальня сдавал дела заместителю своему — Удару Молоткевичу. Не впервой случалось такое, был уверен Мечплугович, — не подведёт Удар. А всё же подробно объяснял ему, что к чему: — сколь руды нужно в месяц для печей, сколь железа отряжать раз в неделю в пользу казны Посадской. Прятал улыбку Молоткевич в густые рыжие усы, слушая Наковальню. Знает он сколь всего надо, да что и как делается! Но остановить Наковальню, не дав ему выговориться, не мог. Не хотел. Понимал Удар тревогу Мечплуговича.

Много ещё чего обсудили кузнецы неторопливо, пока появление Лада не прервало их разговор.

— Организовать работу штаба — дело сложное. — Сокрушался Наковальня. Сидели они с Ладом в кабаке, что при слободе кузнечной стоял. Пили пиво холодное. Лущили орешки хундустанские — фисташки. — Я же никогда делами военными не занимался!

— Военными? — Дрогнули брови Лада.

— Ты не понимаешь?! Военными, ещё как во-ен-ны-ми! Штаб, мозг армии. А армия на что? — Наставительно вопрошал Наковальня. — Правильно. Дела военные решать! Старые да мудрые, видать, совсем спятили, раз кузнеца во главе штаба поставили.

Тут Наковальня вздохнул тяжело. Хозяин кабака сделал знак мальцу чумазому. Тот в миг поменял кружки пустые полными. После покружился чуток возле стола, где феминистки сидели. Не дождавшись от них заказа, убрался восвояси, — шмыгнул под стойку.

— Девки эти, уж больно молоды для службы охранной.

— С Седобородом не поспоришь! — Ответил Лад обречённо, глядя в сторону феминисток. От пива те отказались. Лузгали семечки. — На что мне эскорт такой?

— Седобород далеко смотрит. — Хмыкнул Наковальня. — Не думаю, что они способны тебя защитить, если и впрямь случится что серьёзное. Но вес придать, подчеркнуть статус твой такая охрана может.

— Какого весу?! Они, что, кормить меня будут? Чем? Зятья обедами и ужинами такими изводит, словно на убой кабанчика готовит. А всё равно жирок на боках не держится! — Расхохотался Лад. — Так что если Зятье не удалось, то им и подавно! Хотя Донд как-то обмолвился, что на родине его, в стране за Звёздными туманами, есть порошки какие-то. Мол, с молоком их мешают, после пьют. Говорит, с порошков тех мышечная масса как на закваске растёт — не по дням, а по часам! Только не факт, что Зятья позволит им молоко парное порошками странными портить.

— Вот гляжу я на тебя, и удивляюсь! — Наковальня головой покачал. — Не об этом ВЕСЕ я говорил! — Он хлопнул себя по животу. — А, ладно. Что теперь говорить… Завтра примусь за организацию штабной работы. Будь любезен, с утра приди к избе совета старейшин. Донда позови. Зуб место нам определит, и начнём.

* * *

Штаб так штаб, думал Лад, простившись с Наковальней. Зачем же так суетиться? Дружина Посадская в готовности всегда. Вон, на прошлых кулачных боях, из десятка дружинников, супротив всех желающих, семеро победили. А ведь кто супротив был: итайцы, мастера рукопашной схватки, мафиозники из ЗАО, опытнейшие в ближних схватках! Бовуссцы рослые, — с животами пивными в два обхвата! Таких с ног сбить, так очень постараться надо! Франзонец один, знаток саважа.

При виде оного, Зуб, на боях таких всегда за главного судью, улыбку кривил:

— Саваж! Какой такой саваж?! Он, что, дружинников наших до припадку защекотать хочет?

— Как это? — Осведомились другие старейшины.

— А так. Саваж — массаж.

— Массаж?! — Плевались некоторые тайком.

— Ну да, — силился Зуб вспомнить. — Как-то довелось мне в молодости давней побывать в Итае. В гостях у Стена Великого. После бутылочки рисовой настойки горькой, пригласил он меня в заведеньице одно. Там та-а-ки-е-е-е итайки были, я вам скажу!!! Золотые ручки!

— И что? Что дальше то? — Не терпелось некоторым.

— Что, что… Молоды вы ещё, такие байки слушать, вот что! — Отрезал Зуб.

Молоды?! Эхххх, да у всех бороды в пояс! Но против Зуба — юнцы несмышлёные!

Франзонец тот, кстати, хорошим бойцом оказался. Но всё же и он уткнулся носом в песок, когда дружинник один продемонстрировал ему приём, коему обучился у старика итайца. (Итаец, памятный с того самого боя, о котором теперь легенды ходят среди мальчишек посадских, исправно дружине опыт свой передавал.)

Так что, здраво рассуждал Лад, дружина в готовности. Яром, каким бы он ни был человеком, а воеводой слыл отменным.

Из раздумий таких и воспоминаний Лада вывели феминистки. Всегда на шаг позади державшиеся, они вдруг оказались у него по бокам. Под локти взяли.

— Куда сейчас идём? — Спросили строго.

Лад растерялся. Не ожидал от них прыти такой.

— Это что за напасть? — Дёрнулся. Но феминистки цепко держали. — Что, так и будем людей удивлять? Женатый купец знатный с двумя молоденькими особами под ручку гуляет!

Покраснели девахи. Отпустили. Но не отстали.

— Нам маршрут следования знать полагается. — Промямлила одна.

— Звать то тебя как?

— Снежка, — отвела она взгляд. — А её Иня. Иней, значит. Сёстры мы. Снеговичи. Снег Ледович отец нам.

— Знатный купец. Слышал о нём. Снежка, значит, и Иней. Хм. Как же мужья ваши с такими… холодными управляются?

— Не замужние мы. Не к спеху дело такое. — Вздёрнула головой Иня.

— Ну, раз не к спеху, то… — Запнулся тут Лад. — Ладно. Как угораздило то вас в феминистки податься?

— Почему — угораздило? Не всё же вам, мужикам, дело по душнее себе искать. — Обиделась Снежка. — Добром к ним пришли. Уже, поди, два годочка среди них.

— Ваше дело — дом, семья, и всё такое!

— А как же Гадина? — Огрызнулась Иня.

— А что Гадина? Она жена мне.

— Знаем, знаем. Дела торговые в одной узде крепко держит. Управляется не хуже, чем купец иной знатный!

Тут Лад не нашёлся что сказать. Сплюнул. Язык прикусил. Нахмурился.

— Ну, так как, куда идём? — Деловито спросила Снежка.

— Куда? По базарам да ярмаркам пройдёмся. Купец я, знаете ли. В делах торговых не подмастерья какой! — Зло поставил точку Лад.

* * *

Торговля — стержень Посада. Как небо птицам, реки и озёра рыбам, так и торговля Посаду. Необходимость. Осознанная необходимость, так охарактеризовал М. Уолт. Мало кто понял. Но важность после поселилась в каждом, кто слышал.

Ярмарки, базары, рынки — жизнь бойкая, торговая. А теперь, с лёгкой руки Крута Макди, купца заокеанского, круглосуточная! Выстроились в Посаде два огромных супермаркета. Купцы посадские смотрели на дело такое с ухмылками. Но позже, когда вознеслись павильоны огромные на три этажа, в аренду брали площади торговые. И вроде всё неплохо, днём торговля как везде идёт. А вот ночью какой торг? А Макди хитрый и за ночь арендную плату снимает!

В Посаде ночью совсем иная жизнь — костры пылают, ночной наряд дружины на конях передвигается с одной площади базарной на другую. В кабаках редкие посетители чарки полнят.

В «Пьяном гоблине» конечно же, людей по более будет. Но и те не спешат ночью торговые сделки вершить.

Так что пустуют супермаркеты. Продавцы за прилавками сонно чахнут.

Иной раз ситуация меняется. Примчат, к примеру, в Посад Люди Песков, вечно спешащие, торговлю не ведущие. В песках своих всё ножом берут — али с путников-ротозеев каких, али с соседей-надоедей, коих сама Дева Песков наказывать велит! А тут — на те вам, СУПЕРМАРКЕТ! Круглосуточный. Не надо восхода ждать, чтоб запастись в дорогу дальнюю. Вот и оставляют медь, а где и упряжь серебряную в заклад за товар первой необходимости. В супермаркетах такого — пруд пруди!

И всё же не супермаркеты эти погоду в торговле посадской делают.

Базары и ярмарки, — с их многоязыким разговором; со сплетнями и слухами; с ценами, кои, ежели умеешь, сбить можно до гроша медного!

С праздниками, пахнущими пирожками печёными, с начинкой всякой — картошечка мятая, капустка жареная, малина, яблоки, черника!

С неизменными смотринами, у кого какой товар выставлен!

С ароматом зелени и специй разных — хундустанских и прочих, заморских!

С блеском стали, с переливом шёлковым, с ржанием конским, смехом девичьим!

С руганью и радостью:

— Эй, сколь времени не виделись!

— Да ещё столько не видеться! Тьфу!!!

С кваском терпким, что к пирожкам тем, печёным, обязательно предложат! А блинчиками какими в разнос торгуют бабки ярко разодетые! Эх, да что там говорить, это видеть надо! Пробовать!

Хаос и суматоха радостная, от которой в глазах рябит.

* * *

Лад, в сопровождении Снежки и Ини, неспешно и чинно гулял по рядам торговым. Деловито разговаривал с купцами знакомыми.

При его приближении кое-кто товар с лавок прибирал. А как же, он ведь кто?

— Кто, кто… Лад, чтоб ему пусто было!

— Ну, так что с того, что Лад, Чер-Туй тебя заплюй?!

— Ущербный он. Ворожба не берёт его. Чары не властны над ним! А в торговле ЧЕСТНОЙ без обмана и чародейства никак нельзя!

После разговоров таких, прятали товар, на который ворожили чтоб, значит, быстрее и выгоднее продать, с рук сбагрить! Лад же всё видит — чародейство какое, или ворожба хитрая, для него всё едино — как ткань прозрачная.

Возле своих — не лавок, нет, торговых рядов целых, Лад шаг медлил. Придирчиво осматривал всё. Только недостатков то не было! Во всём видится расчётливый ум Гадины.

Сплюнув, спешил Лад дальше. Сёстры-феминистки не отставали.

Возле рядов купцов итайских задержались. Отведал Лад чай душистый, умело заваренный итайцем старым. Снежка с Иней миндалём в сахарной глазури побаловались.

Поблагодарив купца за чай да разговор дельный, дальше шёл Ладушка.

Хундустанские купцы важно расспрашивали о планах: — будет ли в этом году сделка, как в прошлый год. Тогда прибыльно всё обернулось. Пять обозов специй и трав разных за больше деньги Ладу отошли. Теперь на кухне «Пьяного гоблина» блюда стряпаются со специями на радость гурманам. Да и для хундустанцев, и прочих, не из северных земель, любая пища без специй — пресная.

Что соль да перец, когда хочется и райхона к лапше итайской, майорана к рыбе жаренной, эстрагона к дичи лесной!

А вепрятина, маринованная с черемшой, да запеченная после в зёрнах горчицы?!

А рис — излюбленное блюдо самого Комер-сана! — приправленный кумином, барбарисом, шафраном и паприкой сладкой!?

А булочки душистые с корицей?! Хлеб посадский, — куда уж тут изгаляться, и так объедение одно, — но и тот с зёрнами кориандра на корочке тёмной, вдвойне вкуснее!

Квас посадский, отыгравший на сухарях денька три-четыре, после сдобренный изюмом — сушёной ягодой франзонской, — пьёшь, и напиться не можешь!!!

А… Хватит, слюни вон по губам пузырятся, язык глотается!

И как следствие — расширение списка клиентов постоянных «Пьяного гоблина». Ибо где, как не в ресторации отменные знатоки дела поварского такое приготовят, — пальчики оближешь! Вкус разными оттенками играет благодаря специям!

Соглашался Лад, — будет сделка, не хуже прошлой. Прощался, и к другим спешил.

Возле рядов бовусских купцов всегда толпа, толчея, суматоха. Как иначе, ежели торгуют бовуссцы окороками мясными, сардельками говяжьими, колбасками, которые ой как хороши к капустке квашеной, тушёной. А если прибавить к этому с пару десятков сортов пива отменного, — бутылками, пинтами, бочками!, выставленными тут же — подходи, плати, пей; станет ясно, отчего — толпа, толчея, суматоха.

Тут то Лад и почувствовал, как чьи-то проворные пальцы умело снимают с пояса кошель, серебра полный.

Схватил он воришку за руку, дёрнул на себя. Выпал из толпы на него человек странный. Худой, ростом ниже Лад. Одежда, непонятно какая — брюки хундустанские, рубаха широкая посадская, чалма с головы двумя концами лицо скрывает, как у людей Песков, только глаза видны.

Вся одежда грязная, в пятнах, разводах тёмных. И запах гари, будто с пожарища человек.

Пока Лад озирался в поисках феминисток, — отстали сестрички, в толпе затерялись, — воришка заскулил, дёрнулся, со второй попытки вырвался и нырнул обратно в суматоху. Лишь колечко, соскользнувшее с его пальца, осталось в ладони Лада.

Тут Снежка с Иней подоспели. Лад сурово оглядел горе — охранников. Одёжка форменная мята. Из-под беретов кудри девичьи высыпали. На щеках румянец играет.

Лад не собирался их распекать. Видел, как отдуваются обе, — пробились, запыхались. Усмехнулся на их вопросительные взгляды. Ничего не сказал.

И о воришке умолчал. Колечко в кармашек потайной спрятал.

После ощупал пояс, — кошеля как не бывало! Тут не сдержался, — сплюнул.

— Всё, нагулялись!

Сестрички переглянулись. Им то давно расхотелось по базарам да ярмаркам за Ладом шастать. Но… служба! Да и Ладу не скажешь, — засмеёт.

Перевели дух. Нагулялись, так нагулялись!

* * *

Вечером, отужинав, рассказал Лад про инцидент дневной жене. Серебра не жалко. Коли сумел проворный снять с пояса кошель, считай, — заработал! А купцу ротозею — впредь наука!

Рассмеялись тут оба. Зятья чай подала.

— Сестрички ужинали? — Лад раздумывал, сказать Гадине про колечко, или не стоит? Решил пока не говорить.

— Эти то? — Повела плечами Зятья. — Ужинали. Постелила им на сеновале. Умаялись за день. Это им не на собраниях сиживать!

— Они из знатной семьи. Снег Ледович отец им. Завтра отведи им комнату в доме.

Брови Гадины дрогнули. Вот как муж заговорил! Что ж, посмотрим. Она подмигнула Зятье, мол, помни про траву тайную. Чтоб, значит, даже мыслей у них не было на Лада засматриваться! А что в доме ночевать будут, так это к лучшему. Рядышком, всё на глазах.

«Надо бы у Сашки Рыжей поинтересоваться, — какие такие Ледовичи? Снега Ледовича знаю. Хваткий купец. Знатный. А вот дочери его… Ладно, у Сашки спрошу. Она в руководстве феминисток всех знает» — решила Гадина.

Допив чай, Лад накинул на плечи куртку из кожи тонкой. По карманам похлопал.

— Куда ты, на ночь глядя? — Забеспокоилась Гадина.

— Дела штабные, — развязано ответил Лад.

Гадина в миг оказалась возле него. Кулачки сжала, глазки сощурила.

— Так я это… в ЗАО надо бы мне. С Дондом кое-что обсудить. — Опешил Лад.

— Точно?

— Ага. Потом, правда, к Сэру Тумаку…

— Так я и знала! — Она упёрла руки в бока. — Опять всю ночь прошляешься?

— Дела же…

— Дом и семья — вот твои дела! Изверг ты, Ладушка, — запричитала Гадина. — Не муж ты мне, а какой-то… гость! Ох, я бедная! Вышла замуж за неприкаянного!

Лад обнял жену. Чем ещё успокоишь женщину?

— Ну что ты, в самом деле, а? Если не я, то кто же?

Гадина оттолкнула его. Всё что надо — узнала. Не где-то и с кем-то, а с друзьями проверенными тревогу разделит Лад. Ох уж эти мужики посадские! Ну, прям, как дети наивные! Слёзки оттёрла.

— Хорошо. Но чтоб к утру дома был. Этих, с сеновала, возьмёшь с собой?

— На кой мне девки на болоте? Нечисть там. Пусть спят.

— Ладно, — легко согласилась Гадина. — Ступай.

Только Лад порог переступил, засобиралась Гадина. Зятье приказала за всем зорко следить.

— Я к Сашке Рыжей. Нанесём мы с ней визит к деду одному. Уж больно часто стал он в дела наши семейные вмешиваться. Наковальню начальником штаба назначил. Лада в дипломаты определил. Доколе терпеть подобное? Или нет в Посаде больше мужиков толковых?! Сестричкам зелье дала? Отлично. Не хватало мне забот, так вот ведь, объявились молодые да красивые! А Лад что, он мужик…

— Тебя он любит, Стервовна. Тебя одну. — Успокоила Зятья.

— Только дома ему почему-то не сидится! — Фыркнула Гадина.

— Ну, — пожала плечами Зятья, — мужики, они все такие. Им бы только дела глобальные решать. А о доме пусть жёны думают.

* * *

Миновали времена, когда по периметру ЗАО мафиозного стояли ухари в плащах тёмных. Да, да, были первые годы ЗАО на земле посадской омрачены непониманием да любопытством осторожным. Памятна до сих пор та ночь, когда полыхали лавки обменные, в коих серебро посадское, тяжеловесное, предлагалось обменять на «гаксы» бумажные. Но…

Вода камень точит, время углы острые тупит. Непонимание, любопытство, а где и вражда открытая, сменились в череде зим и лет спокойствием, обыденностью.

Помнят посадские всякое — хорошее и плохое. Обида годами жить может в человеке ином. Но полис — город Посад Торговый, объединивший в себе народности разные, с благодарностью хранит память о битве, в которой ухари из ЗАО под водительством М. Уолта встали рука об руку с итайцами, дружиной, да ополчением кузнечным на защиту торговых интересов земель посадских!

Растаяла дымкой утренней надобность в охране ЗАО от любопытных. Лишь возле входных дверей осуществлялось круглосуточное дежурство, — мафиозники сменялись парами каждые два часа. Сидели под огромным зонтом — дело рук итайских мастеров, коротали время разговорами.

Лада почти все сотрудники ЗАО знали. Вот и эти двое, которым выпало сейчас службу нести, приветствовали его как старого знакомого. Пожали руку, спросили вежливо о делах. После объяснили, что Донда нет в ЗАО. Ещё днём получил он весточку от Сэра Тумака. Наверное, срочное что-то. Сам М. Уолт просил Донда спешить.

Лад решил на заимку идти. Донд там уже. Значит, к приходу его стол побратимы накроют. Гоблин — хозяин радушный. Пиво поставит, а к нему, тёмному, пенному да холодному — лещей вяленых, или ещё деликатесов каких достанет из кладовки своей!

Простился он с мафиозниками. К М. Уолту заходить не стал. Секретарша главного мафиозника в краску его не раз вгоняла! Чувствовал Лад в её присутствии тревогу непонятную и смущение огромное. Всегда улыбающаяся, смотрела она на него так, что пред взором его (да и не его одного!!!) плыли картинки одна другой ужаснее: — вот он, по рукам и ногам связанный, крутится на вертеле над углями жаркими. Стела, секретарша М. Уолта, сидит за столом обеденным. Перед ней тарелка белая, нож, вилка. Сидит и смотрит Стела на него, улыбку белозубую напоказ демонстрируя. Смотрит так, что озноб бьет, сбивая жар углей! Смотрит, смотрит, смотрит… Бррр! (Тьфу!!!)

Лад головой мотнул, прогоняя видения жуткие. Шаг ускорил — хорошо бы до звёзд первых на заимку поспеть.

Солнышко уже с лесом сравнялось. Вспыхнули макушки сосен и елей вековых. Ещё чуть-чуть, и совсем утонет светило дневное в море зелёном. Прошьют лучики последние чащу лесную иглами светлыми, осветив мхи и болотца на прощание. И погаснет яичница небесная до зари утренней, уступив место блинчику лунному. Задрожат листья папоротников в лощинах сумрачных под его тусклым серебром…

В такое время лучше дома сидеть. В очаге огонь, на столе всё для разговора полночного: пиво, хлеб, мясо холодное…

Как не спешил Лад, а к заимке вышел, когда в небе сверкала россыпь звёзд.

Гоблин, Сэр Тумак, заимку берёг. Ухаживал за лачугой — потолок в три наката, с душою. От крыльца дорожку из камня дикого выложил к болотцу. Пристройку смастерил добротную — по пояс каменную, выше — брёвна тёсанные. Крыша из дёрна толстого — нипочём дождь и снег!

Лад, ради приличия, стукнул громко в дверь. Скрипнули петли, ударил в нос аромат трав.

В камине огонь дрожал. За столом Донд сидел. Ужинал.

— Ждал тебя пораньше. Думал, вместе отужинаем у Сэра Тумака знатно. Да вот, не дождался. — Улыбнулся мафиозник.

— А хозяин где? — Лад сел за стол. — Не голоден я. Дома Зятья так накормила, хоть неделю теперь не ешь. А вот пивка глотну. Так куда же шерстяной делся?

— На болото ушёл. — Коротко ответил Донд, наливая другу пиво.

— Темнишь ты. Ведомо мне, днём весточку от гоблина получил.

— Получил, — согласился Донд. — Потому и не стал тебя дожидаться. Просил Сэр Тумак срочно быть здесь.

— И что?

— А ничего. Как слинял шерстяной на болото с обеда, так до сих пор и нету! Так что, вот, балуюсь его запасами в одиночестве. Пиво у него в этот раз вышло отменное. Не хуже бовусского.

— Эт ты верно заметил! — Послышалось с крыльца. — Хватайте мясо, лещей вяленых тащите из-под лавки! Бочонок не забудьте. И давайте сюда, на воздух свежий.

Переглянулись друзья. Схватили кто что: — Лад бочонок, Донд снедь со стола да лещей.

Гоблин принял всё на крыльце. Вид у него тот ещё был — сапоги в жиже болотной извазюканы, шерсть мокрая, будто под ливень угодил.

— А чего не в избе то? — Усмехнулся Лад. — Возле камина обсох бы.

— Гостей ждём. — Многозначительно хмыкнул гоблин, отнимая у него бочонок. — Так, а где мои мухоморы? Вот они. Соли догадались прихватить? Эх вы, горе-пиволюбы! Как же пиво пить без соли?1 Ладно, не суетитесь. Сам возьму.

Он пошаркал в избу. Вернулся с кулем соли. Уселся на ступеньках. Рядом Донд устроился.

— Сичкарь, что ли, пожалует? — Лад принялся леща вяленого шелушить.

— Ага. Партайгеноссе лично заинтересован. Когда так, лучше не заставлять его ждать. — Загадками изъяснялся Сэр Тумак. — Донд, ты извиняй, что оторвал от забот мафиозных, да оставил тут одного. Думал, быстро обернусь. Не вышло. Хотел о делах штабных поговорить. Без него. — Тут гоблин ткнул пальцем в Лада.

— От чего же так? — Обиделся тот. — Если секреты, там, какие, я ведь могу и уйти.

— Перестань, Ладушка. — Мягко осадил гоблин. Улыбнулся. Гримаса вышла та ещё! Губы пухлые расползлись, зубки мелкие да острые языком протёрлись. Нос огромный сморщился. — Не в обиду тебе секреты такие. О защите твоей, да безопасности дела штабного речь. Феминистки, небось, не очень дело своё знают, а?

— Целый день за мной по пятам шастали. — Вступился Лад за Снежку и Иню.

— Много ума не надо! — Резонно заметил гоблин. — Ходи за спиной, ишь, работёнка! А сюда один пришёл. Без них.

— Сам так решил. — Стоял на своём Лад, хотя понимал, прав гоблин. Вон, Донд, сидит, ухмыляется. Уж он то не отпустил бы одного.

— Не о том спорите! — Прокатилось над заимкой.

В миг притихли герои посадские. Из болотной мари резко возник Сичкарь. Словно занавес раздвинулся на сцене театра… Хотя, что такое театр, Лад ведать не ведал, тьфу! Да и не важно это — театр, али ещё что! Важен Сичкарь! Морда ужасная. Не разберёшь, ухмыляется нечисть жуткая, или в злобе лютой клыки скалит.

— Заждались, герои? Ну, чего рты раззявили, человеки? Или забыли, каков я на вид? Да, давненько не виделись. — Вздохнула горько нечисть. — Предложит кто пивка мне?

Гоблин тут же достал из-под коряги кружку в объём с половину бочонка!

— Многовато будет, — откашлялся Сичкарь. — Мне пойло людское как слабительное. Дозу перебрал, считай, желудок испортил. Но сегодня чуть-чуть можно. Повара мои, демоны пыльные, переборщили вчерась с корой дубовой, в коей мухоморы с лягушками запекали. Маюсь теперь. — Он осушил глотком одним кружку огромную. — Дела ваши штабные известны мне. Хорошая задумка взбрела в голову Седоборода. Коли помните, договор лёг меж нами несколько годков назад. Нечисть с тех пор не сильно то и тревожит люд посадский. Так, по мелочам балуют некоторые. Ночью песнь какую сложат и споют, а вам вой слышится. Тут уж я бессилен что-либо изменить. Творчество, понимаете ли, требует новых путей реализации, во как! Или в лесу кого заплутают, так ведь не до смерти! Водяной, конечно, может и до смерти… Ну, так он у нас на вольных хлебах, не особо за ним усмотришь… Границы земель посадских от чужих исправно бережём. Ежели по трактам торговым идут, — открыта дорога до Посада. А коли лесом, тайком, отводим таких в сторону. Зашёл в чащу лесную человек, а через ночьку-другую здесь же и вышел. Лес кругом, а Посада нет, кхе-кхе-кхе… Так что с нашей стороны договор чист. Вы тоже кое в чём преуспели. Руду рудознатцы добывают в почтении к нечисти. Вырубка леса под пахотные угодья, не больно нас щемит. Да и выкуп казна посадская кладёт приличный. Есть и такие — идут в лес по грибы-ягоды, да на пеньках снедь какую оставляют с наговорами. Жалуем таких. В грибные и ягодные места тропки их приводят. Правда, вышел тут конфуз один прошлым летом! — Хохотнула нечисть. Болото дрогнуло, рябью всколыхнулось, да вонь расползлась такая, аж дышать нечем! — Ринулась дружина посадская торфяники тлеющие тушить. А у меня под ними цеха коптильные! Вот и дымят торфяники. Эх, воды из озера ближнего столь наносили, что русалки тамошние взмолились! После жаловались водяному. Он, не будь дураком, свистнул-гикнул, и ушла водица из озера того! Дивились люди, а мне забава!

Вспомнились Ладу слухи прошлогодние. Действительно, болтали старухи, будто исчезло озеро какое-то. Экологи тревогу били — мол, вот до чего доводит бесхозяйственность и безответственность в делах природных! А по осени вновь объявилось озеро, да с водою чистой, вкусной, словно роса.

— Торфяники потушили. — Брякнул вдруг гоблин, наливая Сичкарю в кружку. При этом подмигнул Донду, мол, ступай в избу, неси ещё один бочонок.

— Потушили, — согласился строго Сичкарь, провожая Донда взглядом. Заметив, что вернулся тот с бочонком полным, погасил в глазах-блюдцах огонёк красный. — Залили коптильни! Сколь добра пропало…

— Так ведь от торфяников и лес вспыхнуть может. А это не только Посаду в убыток, но и вам, нечисти, не впрок!

— Тут ты прав, Лад. — Сичкарь сгрёб когтистой лапой горсть сушёных мухоморов. — Кровушкой бы их сбрызнуть… Лягушачьей! — Успокоил. — Ну да соль сгодится.

После мухоморов сполоснул горло Сичкарь пивом, и задумался о чём-то.

Гоблин пиво пил, Лад и Донд не притронулись больше ни к пиву, ни к лещам вяленым.

— Думаете, — соизволил, наконец, Сичкарь продолжить, — чего это нечисть главная перед вами отчёт держит, а? В том то и закавыка. С нашей стороны договор чист. А вот с вашей, — заминка вышла!

— Какая? — Подался Лад вперёд.

— Какая, какая… Зачем в леса пустили железяку заморскую? Колесит, понимаешь, тут, экологию портит!

Тут Лад сплюнул. И как прорвало! Донд в кусты ближние бросился. Желудок его при появлении Сичкаря в ком сжался. А когда нечисть расхохоталась, и вовсе скукожился! Сейчас же, при слове «экология», да из уст кого — самого Партайгеноссе! (тьфу!!!!), такие кульбиты исполнял, что в пору ведро воды выдуть для чистки! Еле в кусты успел убийца профессиональный.

Гоблин закашлялся. В горле першило, а пиво в брюхо не лезло! Отказывался организм Сэра Тумака влагу пенную принимать.

Один Лад в оцепенении пребывал. Сплюнуть сплюнул, а мыслишки вокруг обоза тайного медленно завертелись.

Щёлкнул Сичкарь когтями, — искры в стороны полетели. Исчезло наваждение. Как рукой сняло. Гоблин чуть пивом не захлебнулся. Донд из кустов вывалился.

— Мне бы у старейшин ваших поинтересоваться, чья такая затея? Или у Седоборода спросить… Так ведь для разговора такого придётся в Посаде объявиться. Визит вежливости, так сказать, нанести. Да кое-кого из ближнего окружения прихватить с собой. А то не гоже мне, Партайгеноссе нечисти посадской, без свиты обходиться при официальных делах…

— А вот этого делать не стоит! — Пришёл в себя Лад. Представил он, что в Посаде начнётся, вздумай Сичкарь на площади базарной или ярмарке объявится! Люду посадскому после не на один год хватит впечатлений (тьфу!!!), слухов и сплетен! А что со старейшинами приключится, тут вообще воображение отказывает! Поднимут, первым делом, мудрые да старые, дружину! И сгинет слава оружия посадского в лесах гиблых! Что ни говори, а визит ТАКОЙ не нужен Посаду! — Обоз тайный и нам невдомёк. Видали его разок один. А тревоги, слухов, — Посад полный!

— Во как? — Удивился Сичкарь. — Значит, не посадских затея?

— Да кто в Посаде диковину такую смастерит? — Гнул своё Лад.

— Ну-у, мастера то, небось, найдутся. Славен Посад кузнецами. — Усмехнулся Сичкарь. — Но, раз говорите, не ваша игрушка, то…

— Что? — Подал голос гоблин.

— Разбираться будем. — Решил Сичкарь вставая. — Отошли малость от чар болотных? Хорошо. Теперь полегче будет.

— Ты что задумал? — Забеспокоился Лад.

— Приглашаю в гости к себе. Ты, Лад, только в центре болота бывал. Сэр Тумак дальше сеней не хаживал. А это всего лишь форпост моего мира. Самый край наследной вотчины. Про него, — указал Сичкарь на Донда, — вообще не говорю. Всё в диковинку будет. Пусть только серебряные ножи оставит. Да и ты кошель брось. Серебро там ни к чему. Тускнеет, в прах превращается.

— А… как же мы туда? — Опомнился Донд, спешно снимая с пояса ножи метательные.

Идти в болота, неизвестно куда, ему не очень то и хотелось.

Сичкарь свистнул гулко. Шелестнул ветер, закружилась марь болотная. Явились в маленьком вихре двое демонов пыльных. Спины в три погибели согнули, ушами шевелят, — ветер держат.

— Они доставят, — рявкнул Сичкарь, исчезая в болоте.

— И когда же мы из болот вернёмся, а? — Спросил Лад, думая о Гадине.

Ему никто не ответил. Знаком был норов Гадины побратимам Лада. Если дело так повернёт, она, чего доброго, и до Сичкаря доберётся! Упрёт кулачки в бока, ножкой топнет, в глазах вспыхнет не хуже чем у нечисти какой. (Тьфу!!!) Н-д-а-а-а… И кто в споре таком верх возьмёт, ещё вопрос. Ставки, поди, одинаковы будут, кхе-кхе-кхе…

* * *

Комер-сан ЖДАЛ встречи с человеком тайным. Тщательно обдумывал он последствия дела такого.

Кто?

Зачем??

Почему???

Многие за советом приходят. Кто помощи ищет, кто сделок выгодных.

А ЭТОТ чего хочет?

Вопросы, вопросы, вопросы.

Ходил из угла в угол Комер-сан. Иногда остановится возле столика чайного, хлебнёт из чашки фарфоровой напитка зелёного, и опять мерит комнату шагами.

В назначенный час доложили. Комер-сан собрался весь, велел гостя тайного проводить в комнату.

Ожидал он увидеть умудрённого годами седовласого мужа, или же средних лет мужчину, но никак не юнца безусого! Одетого, к тому же, весьма странно: — брюки хундустанские, рубаха посадская, на голове чалма, как у людей Песков.

Гость несколько секунд переминался с ноги на ногу на пороге. Последовав приглашению хозяина, прошёл в комнату.

— Охрана славная у вас, уважаемый Комер-сан. — Голос у гостя чистый, звонкий. — От наваждений не спасёт. Но человека лихого, с умыслом злым, умелой рукой да острым железом остановит.

Усмехнулся Комер-сан. Разгадал хитрый гость задумку его. Что ж, с умным человеком и разговор вести надо умно.

— Все двери в доме с наговором. Чародею какому, или изгою-шарлатану, на руку не чистому, войти не дадут.

— Безопасность, — важнейшее из дел для купцов знатных. Понимаю. Удивила вас просьба моя. Но всему есть объяснение.

— Ко мне многие приходят. — Комер-сан уселся в кресло мягкое. Жестом пригласил гостя. Тот сел напротив. Тут же появилась прислуга, и накрыт был стол ужином поздним, лёгким. Ко всему прочему выставился кальян. Сия забава хундустанская в последнее время модной стала в Посаде. Даже в «Пьяном Гоблине» в меню теперь значилось: к напиткам хундустанским — кальян, к пиву бовусскому — трубки курительные. — Так что удивление моё имеет основанием ваш внешний вид, не более.

— Будьте откровенны, — гость принял аккуратно из рук хозяина чашку с чаем, — задумывались вы о визите моём. Не скрою, искал встречи с вами давно. Уже месяц как я в Посаде. И только сейчас представилась возможность.

Чуть заметно дрогнули брови Комер-сана.

— Чем же вы промышляете в Посаде? Или живёте как гость приезжий, дел не имеющий?

— Да, да, дела! Конечно, дел много, вы же понимаете. — Гость хлебнул чай, зацокал языком, выражая восхищение ароматом. — Но ОДНИ дела другим РОЗНЬ. Вот, возьмите.