Бесплатный фрагмент - Кыштымский карлик, или Как страус родил перепелку

Время от времени госпожа Природа подкрадывается к ученым и дает им хорошего пинка… В конце концов… неожиданные, с трудом осмысливаемые события приводят к укреплению фундамента науки, но до тех пор, пока эти новые камни не улягутся на свои места, кажется, что царит интеллектуальная анархия.

Уильям Корлисс

Пролог

«Сенсация! Сенсация! Переворот в мире науки… Страус, вернее, самка страуса по имени Гюйля родила перепелку. Вы не поверите! Обстоятельства сложились так невероятно, что самка страуса снесла яичко. Да не простое. Обычное яйцо страуса огромно — пятнадцать или даже двадцать сантиметров в длину. А в нашем случае произошло чудо. По одной версии, Гюйля умудрилась снести яичко совсем крохотное — около двух сантиметров. Самое удивительное, что самка страуса умудрилась это яйцо высидеть. Вылупившаяся доченька оказалась полной копией перепелки. А по другой версии, яйцо было нормального размера, вот только птенец там развился не один, а целых пять сотен птичек (масса страусиного яйца в пятьсот раз больше перепелиного, отсюда и получается так много птичек). Правда, к глубочайшему сожалению, выжил только один детеныш. Остальных малышей не нашли. Вероятно, жестокая мамаша их беспощадно слопала. Но факт остается фактом. Страус родил перепелку!!! Правда, самка страуса не смогла выкормить птенчика. Ее клюв оказался слишком громаден для головки дочки. Люди пришли на помощь и не дали удивительному потомству погибнуть. И теперь все желающие могут видеть мать и дочь на одном из подворий древнего поселения Старый Карапуз.

Мы рады вам сообщить, что человечество дошло до такого уровня развития, что способно наблюдать эволюцию в действии, а именно рождение от одних видов животных совсем других видов животных. И начало этому беспрецедентному эволюционному прорыву положила неизвестная женщина из Южной Америки. Она сумела, подобно вышеозначенной Гюйле, родить дочку в десять раз меньше матери по размеру. Дочка, росточком подобная Дюймовочке, прожила на свете несколько лет. Девочка кардинально отличалась от матери по внешнему виду. Она совсем не имела волос, носа, ушей и так и не научилась говорить. Однако это все ерунда! Общественное мнение пришло к выводу, что человекоподобное существо размером в двадцать сантиметров (лилипут) вполне может родиться от среднестатистической женщины ростом почти в десять раз выше. И страус, родивший перепелку, этому самое серьезное доказательство. Правда, феноменальная история с американской Дюймовочкой закончилась плачевно. Мать где-то потеряла свою четырехлетнюю дочь, и последняя не пережила этого предательства. Сейчас ученые нашли мумию девочки и пытаются генетическим путем определить: кто же была ее мать? Очевидно, это крайне необходимо, чтобы утешить убитую горем родительницу… Теперь энтузиасты работают с самкой ворона, побуждая ее произвести на свет колибри-пчелку. Пожелаем им удачи на этом тернистом пути!»

— Что за бред ты мне притащил? — спросила я, помотав головой, словно пытаясь вытряхнуть прочитанную глупость из головы.

Александр с удовлетворением смотрел на мою недоуменную физиономию.

— Ну почему сразу бред? — Александр изобразил обиду. — Есть люди, которые верят в эту белиберду.

— А они лечиться не пробовали? Или хотя бы учиться? Прежде чем бумагу марать или «клаву топтать»? Я имею в виду клавиатуру, не смотри так удивленно. Подобный уровень рассуждений годится только для Средневековья.

— А что у нас в Средневековье? — почесал затылок Александр.

— Ты что, не помнишь? Там мука рождала мышь. Люди всерьез полагали, что мыши самозарождаются в мешке с мукой. Причем рождается сразу взрослая особь, без всяких там младенчиков.

— Что ты хочешь? Мы живем в мире абсурда. Малевич прикололся — нарисовал черный квадрат — получилось выдающееся произведение искусства. Почему? Его способны узнать миллионы… Девяносто девять и девять в периоде из них не только не знают больше ни одной картины Малевича, но даже его отчества. Зато «Черный квадрат» знают все… На ряде выставок забытое уборщицей в зале ведро со шваброй посетители готовы принять за экспонат… На конкурсе десять минут играл помешавшийся скрипач, прежде чем комиссия осознала, что это не новый стиль, а человек не в себе… Вот теперь и наука, хотя к науке эти интернетовские писаки не имеют ни малейшего отношения, скатывается к Средневековью, — ответил Александр. — Они всерьез убеждены, что великан способен родить лилипута. А если это так, то и дог способен родить чихуахуа. Представляешь догиню, что в холке под семьдесят, в окружении нескольких десятков дециметровых чихуахуашек… или как их там?

— Ты не поверишь, но чихуахуа не склоняются по падежам, — рассмеялась я.

— Поверю. Только как эти великаны своих мелких детишек кормить будут? Из пипетки молоком? Так не справятся. Как ни крути, но мама должна соответствовать размеру новорожденного.

— Однозначно… Нормальные молодые мамы не всегда способны накормить своих детей. А если младенец существенно меньше… Проблема неразрешима… Так это все ты о Кыштымском карлике? — догадалась я. — Материалы принес?

— Принес, — Александр выложил папку и продолжил: — Уже больше двадцати лет прошло, люди в институте сменились, настало время публиковать. Ну не зря же мы этим делом занимались! Справишься?

— А куда деться от вас? Ты мне даешь полную свободу?

— Делай что хочешь. Пусть герои будут выдуманы, и место, и время действия тоже, главное — суть сохрани. Все-таки уникальный случай. Тем более в свете последних событий…

— Каких?

— А-а-а, — чуть не подпрыгнул он от радости, и глаза его заблестели, — так ты не в курсе? Ну, это же просто песня! Это же вообще ни в какие ворота не лезет… Но они это исследовали, грамотно. Давай расскажу…

Очнувшись, Чак первым делом увидел небо прямо у себя перед глазами — темное закатное небо с брильянтовой россыпью мириад звезд. Звезды были близко, совсем рядом. Небо жило своей непостижимой жизнью, оно двигалось и дышало. Звезды застыли в строгом строю, намертво приколоченные, каждая на свое место, и лишь слабо дрожали от стекающего на землю холода, который волнами струился на землю, и нагретые за день камни быстро остывали. Чак не чувствовал холода, после чудовищного падения он вообще не был уверен, что будет способен подняться. Ситуация была критическая. Но от звезд исходил покой и безразличие вечности. И Чаком овладело полное равнодушие. «Это как штиль наступает после бури… Звезды были до нас, они будут и после нас пылать в своем безбрежном океане… Гармония всего сущего вечна», — думал Чак, глядя на Млечный Путь, широкой дорогой раскинувшийся от горизонта до горизонта поперек небосвода. «По этой тропе когда-то бродили небесные коровы… Синие небесные коровы. Это они расплескали свое молоко…» Чак представил, как он плывет по Млечному Пути, сидя на синей небесной корове, держась за ее острые рога. И вдруг эти рога становятся рожками молодого месяца. И вот уже Чак сидит на одном из них, свесив ножки и ничуть не жалея, что расстался с Землей. «А не все ли равно, что будет дальше? — пронеслось у него в голове. — Я совсем один здесь, под этим загадочно-прекрасным небом. Но я же все еще здесь, на этой жуткой Земле, в запрещенной зоне, на вражеской территории… Один, без оружия, без приборов и машины. Я беззащитен и обречен… Либо ночь сграбастает меня длинными пальцами холода, либо утром беспощадное Солнце пустыни походя убьет меня, либо…»

Всего час назад Чак был в своей стихии: он парил в воздухе. Сверху было родное живое небо, внизу — мертвая, испепеленная солнцем, враждебная всему живому пустыня. Справа, далеко внизу, вяло бился о берег океан, а слева зубцами рвали небо вершины гор. Солнце уже ушло купаться в безбрежные воды, а глупая красноватая луна еще только собиралась перелезть через горный кряж. Размеренный полет прервал странный шкрябающий звук. Машина предательски дрогнула. Чак сделал крутой маневр и увеличил скорость. Шкрябание повторилось. Чак присмотрелся к океану и ужаснулся: внизу, под прикрытием берега, притаилась группа боевых вражеских кораблей. Это они прочесывали небо. «Они меня видят», — с ужасом осознал Чак, и липкий страх холодом пополз по спине. Чак максимально увеличил скорость… О, горе! Шкрябающий звук вернулся и уже не прекращался. «Они меня преследуют, гады», — успел подумать он за секунду до того, как машина вздыбилась, подобно норовистому коню. Она то рвалась ввысь, то резко падала в пропасть. Чак понял, что потерял управление… Рывок… Противный скрежет… И тишина… Полная тишина. «Это конец», — судорожно вздохнув, решил Чак. Странно подсвеченная земля неумолимо приближалась. «Это я горю», — заключил он по движению свечения вдоль поверхности. «А она красивая, эта Земля! — вдруг подумал Чак. — Только вот, жаль, не для меня». Катапультирование сработало, и Чак, выплюнутый в последнюю секунду погибающей машиной, жестко приземлился на колючую траву, влепившись перед этим в плоскую поверхность скалы. Иссеченная ветрами скала стояла наклонно на холме вблизи огромного высохшего раскоряченного дерева.

Автомобиль, практически невидимый в темноте, натужно гудя, вполз в заброшенный шахтерский поселок. Лучи его фар выхватили старые покосившиеся строения над осыпавшимися штольнями, пустые глазницы окон когда-то жилых домов и уперлись в перекошенные надгробья раскуроченных могил. Дальше дороги не было видно. Машина встала, мотор заглушили. Из машины тут же выкарабкались двое мужчин, два пацана и собака неизвестной породы.

— Куда это нас занесло? — пробормотал высокий сутулый человек и, обращаясь к мальчику постарше, сказал: — Рикардо, сынок, тащи-ка сюда фонарь! Разбираться будем.

Одной рукой высокий цеплял за ухо очки, а другой пытался развернуть на еще горячем капоте перегревшейся машины карту.

— Ох, как-то не нравится мне все это, — подошел к капоту водитель, выглядевший существенно ниже и круглее спутника. Он помог высокому справиться с картой, и мужчины озабоченно склонились над ней.

— От берега мы поднимались здесь, — тыкал в карту пальцем один.

— Железную дорогу пересекли здесь, — проводил ногтем другой.

— Этот поселок мы не проезжали…

— И вдоль железной дороги так долго не ехали…

— Может, мы здесь свернули не туда?

— А может, железнодорожный переезд был не тот, а этот?

Мужчины сосредоточенно водили пальцами по карте, а мальчики были предоставлены сами себе. Вторым фонариком они осветили иссохшую, потрескавшуюся землю и дорогу, по которой приехали. С краю дороги виднелся заброшенный жилой дом. Его стены облупились и кое-где порушились. За черными провалами окон в пустоте таилась скрытая угроза. С другой стороны дороги неглубокая канава отделяла мир живых от мира мертвых. В свете сгущающейся чернильной ночи более зловещего соседства придумать было нельзя. Слабый луч фонарика высветил несколько крайних могил, дальше все тонуло во мраке.

— Там кладбище, — почему-то шепотом произнес, поежившись, младший мальчуган.

— Ну и что? — спросил старший. — Хотя ты прав, соседство неприятное. Надеюсь, мы здесь надолго не останемся.

— Ночью покойники из могил выходят… Мне рассказывали. Они живых с собой забирают…

— Глупости все это, — ответил старший. — Чтоб покойники вышли, их потревожить надо. Но ты же не собираешься на кладбище ночью идти?

— За все золото мира не пойду, — уверенно подтвердил младший и добавил: — Там жутко…

— И здесь жутко тоже, — прошептал старший, оглянувшись на зияющий провалами дом.

Голоса спорящих мужчин смолкли, они оторвались от карты и посмотрели на пацанов.

— Надеюсь, мы едем дальше? — спросил старший мальчик.

— Не надейся, — с некоторым злорадством ответил водитель. — В темноте дорогу не отыскать, а наугад я не поеду. Здесь, под землей, целые лабиринты нарыты. Ухнем в яму вместе с машиной. Кто нас вытащит?

— Здесь очень страшно, — чуть не плача, добавил младший. — Там, за канавой, могилы шевелятся.

— Не придумывай, — погладил его по головке отец, — это просто ветер поднимается, траву качает.

— А ветер что? На могилах спит?

— Нет, конечно. Он с океана дует, прохладу земле несет.

— Если бы прохладу… — проворчал круглый. — Как бы нам ночью от холода не окоченеть.

Падающая звезда, озаряя все пульсирующим светом, покатилась по небу. Люди замерли в оцепенении. Звезда ударилась о ветви засохшего дерева, рассыпалась фейерверком искр и погасла. «Б-о-о-м…» Густой тягучий звук прокатился над землей. Над кладбищем поднялись и заплясали легкие голубоватые тени.

— Это привидения… — прошептал в ужасе младший ребенок, прижимаясь к отцу. — Их упавшая звезда растревожила.

— Не бойся, — успокоил отец. Однако уверенности в его голосе уже поубавилось.

— Мы покойникам худого не делали. Нас они не тронут… — предположил старший.

— Нас Рэна защитит. Она ничего не боится, — подтвердил отец. — А где она? Где Рэна?

Все стали оглядываться. Собаки нигде не было видно.

— Ну вот и Рэна нас бросила, — огорчился младший. — Сейчас привидения придут…

— Это просто дым или пыль от земли поднялась, а вовсе не привидения, — водитель неодобрительно покосился на сутулого. — Там что-то упало… Может быть, космическое. А может, и с самолета… Иногда метеориты приносят на землю золото, а иногда — смертельные бактерии… Так что выбирайте. Я бы не пошел проверять.

— Золото — это здорово! — загорелись глаза у старшего.

— А Рэна скоро вернется, — заверил отец, разводя костер. — Вот как только мы ужин сделаем — сразу прибежит.

— Папочка, а если звезду сварить и съесть, что будет? Правда, будешь сам светиться и сиять изнутри? Или все это враки?

— Честно? Я не пробовал.

Луна наконец-то переползла через горный кряж и залила всю долину мертвенно-серебряным светом. Чак пошевелил руками, ногами, приподнялся и огляделся. Он лежал на бугорке. Лунный свет серебрил каждую жухлую травинку, мерно качаемую ветром. От этого все пространство вокруг Чака шевелилось и ажурные былинки выплетали сложные узоры на черном фоне неба и гор. На плоской покосившейся скале загадочной вязью проступила надпись. Одни символы светились, другие тонули во мраке, смысл написанного был недоступен Чаку. Вокруг него так же вертикально стояло еще несколько подобных симметрично обработанных каменных пластин с загадочными письменами. Вдали на подъеме в гору виднелись четко очерченные предметы в виде кубов с большими дырами на стенах. Рядом с одним был разведен огонь и копошились фигурки. «О мой Бог! — понял Чак. — Я упал на землю лысых обезьян… Значит, у меня три смертельных врага сразу: холод, солнце и лысые обезьяны… Есть кто-нибудь, кто все еще считает: из любой ситуации можно выкрутиться? А вот и не три, какая ерунда — три, вон и четвертый сопит за кочкой. Сейчас появится». Гигантский зверь показался внезапно. Он был огромен — выше скалы — и уродлив. Его ноздри раздувались. Глаза — каждый с голову Чака — мерцали желтым огнем. Кривые лапы волокли длинное провисшее несообразное тело. Зверь не спешил приближаться, он с удивлением рассматривал оторопевшего гостя. Придя в себя, Чак начал медленно пятиться и, наклонившись, поднял с земли камень. Когда страшная морда стала надвигаться, жадно втягивая в себя воздух, Чак метко бросил камень и попал зверю в глаз. Зверь отскочил назад и заливисто залаял, призывая на помощь людей.

— Она что-то учуяла, — услышав собачий лай, сказал сутулый.

— Она нашла покойников, — всполошился младший мальчик. — Сейчас она их всех разбудит.

— Нет, она так лает на зверя. Хотя какой там может быть зверь? Пустыня…

— Завтра посмотрим, когда рассветет. Зовите ее сюда. Хватит шуму на сегодня.

Сутулый захлопал в ладоши, и через несколько секунд Рэна вынырнула из темноты. Собака была почти черной, и в свете костра были видны лишь два блестящих глаза да свисающий, трепыхающийся от частого дыхания язык. Если бы Рэна умела говорить, она бы все рассказала о встрече с мелким агрессивным незнакомцем… Но люди такие бестолковые… Что им можно объяснить? Им бы только пузо набить…

Поужинав, все устроились спать в машине, и даже Рэне нашлось местечко под сидением. Вместе им было не так страшно и не так холодно ночью.

А ночь вступила в свои права. Печальный свет Луны окрасил небо в густой темно-синий цвет, и мелкие звездочки исчезли, растаяв в этом лунном великолепии. Студеный воздух был изумительно прозрачен и чист и позволял видеть живописную долину на много километров вокруг. Зубцы самых высоких гор издали призрачно светились снежными шапками нетающих ледников. Крутые отроги горного хребта отбрасывали глубокие тени, похожие на бездонные провалы. Раскаленный зной дня сменился высокогорным холодом ночи. Все на земле: камни, комки почвы, плиты надгробий — сжималось от холода. Чак слышал их невидимое легкое движение, сопровождаемое шорохом и едва слышным потрескиванием. И все это не добавляло ему спокойствия.

Луна проползла по небу и запуталась в длинных ветвях засохшего дерева. Чак видел, как лысые обезьяны и страшный зверь забрались в крытую посудину. Они там поворчали, повозились и наконец затихли. Костер погас. И Чак опять остался наедине с равнодушными звездами, глупо улыбающейся Луной и растекающимся по земле холодом. «Надо поискать машину», — решил Чак и двинулся в путь. Он спустился с холма, перелез через какую-то загородку, поднялся на еще один холмик, прошел по покатой плите и чуть не свалился в зияющий провал. Затем Чак аккуратно спустился с возвышения и, перейдя тропинку, начал вновь карабкаться на холмик. Так он передвигался, меняя направления, и все смотрел по сторонам. Машины видно не было, а вот холод становился невыносимым. Чак устал. Приключения этого дня лишили его сил. Наконец он добрался до ствола сухого дерева и нашел среди корней небольшое углубление. Чак притащил в эту ямку травы, зарылся в нее с головой и заснул, вернее, забылся чутким тревожным сном.

Утро не принесло радости. Чак проснулся от звука шагов, чужих недобрых шагов, сопровождавшихся хриплым сопением. Явно приближались эти гадкие лысые обезьяны и уродливый зверь. Они походили кругами, словно что-то ища, а затем остановились прямо у корней дерева, и зверь опять завопил. Чак затаился. Одна из лысых обезьян взяла палку и стала ковырять ею под корнями, почти задевая Чака.

— Далеко забился, — сказал один.

— Зачем он тебе? — спросил второй.

— Ну, интересно же, что за зверь там спрятался.

— Пошли, мне не интересно. Золото не нашли, звезды тоже. А зверушка? Пусть бегает. На что она тебе?

Мальчик повернулся, собираясь уходить.

— Погоди секунду. Я сейчас траву подпалю, он и выскочит.

Чак с ужасом увидел, как огонь принялся жадно лизать траву в его ненадежном убежище. Он попытался вытолкнуть траву наружу из своего укрытия, но огонь, словно обрадовавшись поживе, разгорался все сильнее. Чаку ничего не оставалось, как выбежать наружу. Он припустил что было мочи, не разбирая дороги.

— Вот он, лови! — завопил первый и запустил в Чака палкой, которую держал в руке.

Удар оказался метким, и Чак полетел кувырком. Он был еще жив, когда мальчишка взял его в руки.

— Смотри, он совсем как человечек, — с удивлением прошептал первый, — но какой-то слишком маленький, размером всего с мою ладонь.

— Ты убил маленького человека? — ужас зазвучал в словах второго.

— Но я думал, что это зверюшка, — испуганно оправдывался первый.

— Сколько раз папа тебе говорил, что никого нельзя убивать? Никого и никогда. Вот сейчас ты получишь…

— Но мы же ему не скажем? Правда, не скажем?

— Все живое имеет право на жизнь… А ты… Он теперь тебе сниться будет… А может, тебя в тюрьму посадят… — захлебываясь слезами, кричал младший. — Ты злой, жестокий, гадкий… Я не хочу, чтоб ты был моим братом!..

Старший хотел выбросить находку куда подальше, но Чак вдруг приоткрыл глаза. Взгляд его был печальным и укоризненным. «Глупая лысая обезьяна, — думал Чак. — Зря ты мнишь себя Богом на Земле… На всякую силу найдется другая, более мощная… Это закон забытых истин… Возмездие не заставит себя долго ждать». Крупная слеза вдруг выкатилась из глаза мальчишки, за ней вторая и третья. Так он и вернулся к взрослым с двумя дорожками от слез на пыльных щеках и с мертвым маленьким человекообразным существом в ладонях.

Внизу на дороге показались два военных грузовика, набитых солдатами в камуфляже. Машины упорно карабкались вверх и явно направлялись к заброшенному поселку.

— Ну что? Приплыли? — произнес сутулый. — Быстро прячь находку. В случае чего — мы ничего не видели. Понятно?

— Давайте уедем, — предложил водитель. — Мы здесь ни при чем и нас здесь не было.

Машина тронулась, подчеркнуто неторопливо развернулась и выкатилась на дорогу. Она проехала вдоль разоренного кладбища, слегка притормозила, а затем, свернув в сторону снежных горных вершин, постепенно ускорилась.

— Может, они нас не заметили?

— Дай-то бог. Хотя маловероятно.

— А что военным здесь надо? — спросил старший. — Они его ищут?

— А кто их знает? Может, и ищут. Не верится мне, что этот лилипут здесь один на кладбище жил.

— Так давай отдадим его?

— Нет, малыш. Не стоит искать проблем на мою больную голову.

Дальше ехали в тревожном молчании. Старенькая машина отчаянно гудела, словно собираясь взлететь. Водитель выжимал из нее все, что мог. Когда дорога, петляя, втянулась в глубокое ущелье, над ним с неимоверным грохотом, многократно усиленным эхом, пролетел военный вертолет.

— Поиски начались.

— Или облава?

Через полчаса машина вкатилась на заправку. Словоохотливый хозяин рассказал о странной активности военных, которые нагрянули еще утром:

— Всех переполошили. Что-то искали, а что — не говорят. И рожи такие у всех серьезные, словно кто-то машину с оружием спер. Не подступиться. А тут еще недавно вертолет пролетел. Что там стряслось? Что искали?

— Я знаю, что искали, — сказал сутулый и выложил на прилавок бумажный пакетик из-под чипсов.

— Мать честная, — ахнул хозяин, заглянув внутрь. — Как такое может быть? Подаришь?

— Продам.

— Сколько просишь?

— Сколько дашь, но с уговором: ты меня не знаешь. Мы заехали, поели, заправились, и все. Сразу двинули дальше. Ты меня, конечно, видел, но не запомнил. Идет?

— Идет… Боишься, что вас как свидетелей уберут?

— Не хочу судьбу искушать… Они нас видели, обязательно прицепятся.

— Дальнобойщики говорят, на трассе вертолет дорогу перекрыл, — понизив голос, доверительно произнес хозяин. — Всех проверяют.

— Ну, значит, выбора у нас нет. Владей! — посетитель пододвинул хозяину заправки находку.

Когда сутулый вернулся к машине, он был на целых сто баксов богаче и значительно спокойнее — опасную находку удалось сбыть с рук. Но хозяин заправки тоже не прогадал. Шумиха улеглась, и он продал свою удивительную добычу заезжему иностранцу за сто пятьдесят… ТЫСЯЧ долларов. Так человечество обрело и исследовало первый реальный экземпляр нереального существа. О других подобных созданиях остались только легенды…

Таким образом, в моих руках оказались подробные записи об экспедиции по поиску еще одной легенды — необычного человекоподобного существа, называемого Кыштымский карлик. После долгой и кропотливой работы мне удалось восстановить внешний вид этого человечка, разобраться с теми удивительными свойствами его организма, которые кардинально отличают его от современных людей. Все это сведено в детективную историю, которая написана так, чтобы не упустить ничего важного. В тексте существуют явные временные и пространственные несоответствия, но так уж сложилось. Все персонажи, участвующие в этом повествовании, — вымышленные, и любое совпадение с реальными людьми является чистой случайностью. Что касается научной составляющей изложенного материала, то в описании необычных человечков ничего выдуманного нет, за исключением «диалога» Кыштымского карлика с Петровичем и его последствий. А вот истина это или нет — судить читателю. Моей задачей было только донести информацию, какой бы невероятной она ни казалась.

1.  Неожиданная находка. Живая кукла

В уральских горах на окраине Кыштыма в небольшом домике жила-была старушка. Изначально звали ее Матрена Евсеевна, но со временем имя ее куда-то потерялось, и люди стали называть ее попросту Евсевна. Жила Евсевна одиноко, радость изредка навещала ее, а вот докучница-печаль надежно обосновалась за печкой. Вот как-то раз нужда заставила Евсевну поутру идти в город, а дорога туда была непрямая, неблизкая. Вышла она на неприметную узенькую тропку, что начиналась сразу в конце улицы за сараем. Тропинка покружила старушку мимо покрытых пожухлой прошлогодней травой огородов с покосившимися изгородями и потянулась в лес, где под деревьями еще виднелся майский сквозистый снежок.

Евсевна любила весенний лес, едва оттаявший после долгой суровой зимы, еще только начинающий просыпаться, с хлопотливым щебетом птах, с набухающими тугими ивовыми и березовыми почками, весь находящийся в ожидании чуда — появления первой зелени. Утро стояло светлое, умытое, радостное. После мрачной, беспокойной ночи, когда ветер неистовствовал в кронах деревьев, заставляя их надрывно скрипеть и стучать по крышам домов, когда то ли первый дождь, то ли последний снег пускал косые струи по окнам, дробя неровный свет качающегося одинокого фонаря, это утро казалось Евсевне подарком свыше, и она приняла его с благодарностью.

Тропинка с горушки скользнула в низину, и Евсевна услышала легкое журчание пробивающейся под снегом воды, стекающей с нагретого утренним солнышком склона. Земля, наполненная влагой, набухла и стала скользкой, пришлось старушке, как в молодости, чуть ли не прыгать с камня на камень и аккуратно обходить большие валуны. Тропинка пошла вверх и вывела Евсевну в сосновый бор с солнечными бликами, играющими на золотых стволах, с шорохом короткохвостых поползней, передвигающихся по стволам вниз головой, радостным стуком дятлов. Старушка вдохнула легкий пьянящий аромат прогревшейся на солнце смолы и мысленно еще раз поблагодарила Всевышнего за новый звонкий день, который Он позволил ей увидеть.

В руках у старушки была видавшая виды плетеная корзинка. Время от времени Евсевна покидала тропинку, и ее цветастый платок мелькал на взгорках среди зеленой хвои молодых сосенок. Могло сложиться впечатление, что она искала на проталинах грибы. Но, конечно, дело было не в грибах. Какие грибы могут вырасти в майском лесу, когда еще в овражках, в ямках под кустами и на старых выработках лежит не просто снег, а тяжелые сугробы? Она искала цветы, первые весенние цветы. Зачем? Да именно для того, чтобы продать их на базаре. Не стоит объяснять, что жизнь становится весьма прозаичной, когда банально хочется есть.

Раньше дом и двор Евсевны был не хуже, чем у других. Плодились козы, сновали по двору и неплохо неслись куры, было время — откармливали и поросят. Память старушки часто возвращается к тем дням, когда от натиска хряка весь сарай, сейчас покосившийся и собирающийся рухнуть, ходил ходуном. Когда же подросшего порося выпускали во двор — с визгом разбегалось все живое. Но зато когда по осени хряка закалывали — пировало полпоселка. Затем пришли тяжелые времена: Союз уже развалился, а Россия еще не начала возрождаться. Доступ к дешевым, вообще-то говоря, совхозным кормам перекрыли, и скотинка постепенно повывелась не только у Евсевны, но и в округе. В доме из живности остался только кот, да и то потому, что мог сам себя прокормить, став вольным охотником за бесхозными домашними и полевыми мышами.

Но беда не приходит одна. Предприятия позакрывались, работать стало негде, да и зарплаты платили смешные — прожить на них было невозможно. Власть имущие где-то там, далеко в Москве, делили все, что можно было поделить, силовые структуры всех ведомств им активно помогали, не забывая отхватывать кое-что и для себя, а народ был предоставлен сам себе, и каждый выкручивался, как мог.

Когда страна пошла вразнос и есть в доме стало совсем нечего, сын начал промышлять рыбной ловлей, а в один из студеных ноябрьских дней не вернулся с рыбалки. Именно тогда мать постарела от горя, сгорбилась и тронулась умом. Помутившийся ее рассудок сотворил себе какую-то параллельную эфемерную реальность — планету грез. Время от времени Евсевна погружалась, вернее, «проваливалась» в те благословенные времена, когда ее сынок был маленьким розовым младенчиком. Тогда она свивала туго тряпочки — мастерила из них ребеночка, укутывала куклу одеялком, качала ее, кормила, агукала… Все странным образом менялось в ее голове, она не узнавала соседей, совершенно не заботилась о себе, забывая даже поесть. Приходилось вмешиваться медикам, помещать ее в клинику, подлечивать и, считая безопасной для окружающих, возвращать домой до следующего приступа.

Сейчас сознание Евсевны находилось в реальной жизни, поэтому она неторопливо шла на кладбище: там всегда и зимой, и летом можно было отыскать свежие цветы на могилках или что-нибудь еще, годное для продажи на блошином рынке. Это, конечно, святотатство — грабить усопших, но старушка всегда истово благодарила покойников, просила прощения и брала что-либо, лишь ощущая их безмолвное согласие. Но сегодня кладбище оказалось Евсевне ненужным. Правду говорят: кто ищет, тот всегда найдет. Удача улыбнулась ей.

— Ах вы, мои миленькие! — забормотала старушка, обнаружив на небольшом пригорке среди прошлогодних листьев и остатков снега несколько пушистых, как новорожденные цыплята, подснежников. Нежные светло-желтые головки цветов стыдливо склонились к земле, а солнце играло на волосках невесомой мохнатой «шубки» из тоненьких, как иголки, листочков. Подснежниками на Урале считают цветы сон-травы (прострел желтеющий) — самые ранние, самые радостные и бархатистые.

Евсевна аккуратно собрала цветы и уложила в корзинку. Присыпая хрупкие стебельки рыхлым снегом, она вспомнила бабушку и рассказанную ею башкирскую легенду о влюбленных, о том, как статный и сильный юноша и юная хрупкая девушка полюбили друг друга — да не одним, а будто бы сотней сердец. Девушка оказалась из бедной семьи, и богатый отец юноши не пожелал неравного брака. Влюбленным пришлось тайно покинуть село. Разъяренный отец в сердцах проклял молодых и, чтоб разлучить их навеки, пожелал сыну стать снегом, а девушке — цветком. Проклятье исполнилось. Теперь юноша приходит на землю снегопадами. А девушке выпала доля обратиться сон-травой. И каждый год по весне этот цветок пробивает своей бело-желтой головкой подтаявший снег, и каждый год несколько деньков влюбленные проводят в объятиях друг друга.

Подумав о бабушке, Евсевна словно увидела ее перед собой. Легкое белое облачко, как оторвавшийся клок ночного тумана над рекой, проплыло перед ее взором. Женщина застыла, сердце замерло в груди: Евсевна почувствовала себя снова маленькой девочкой, которую бабушка ласково гладила шершавой натруженной рукой по темной кудрявой головке. Эти сладостные «провалы» в прошлое, возникающие из покрытых мраком глубин памяти, остались одними из немногих доступных ей радостей в последнее время. Долго стояла Евсевна, улыбаясь, а светлые слезы одна за другой неспешно ползли по впалым щекам и падали на пальто, которое в добрые времена было зеленовато-болотного цвета.

Очнулась женщина от тихого странного свиста. Это не был свист птахи или поезда на дальнем перегоне, больше всего он напоминал неумелую игру на маленькой скрипочке. Источник звука был где-то совсем рядом. Евсевна сделала шаг, второй, третий и остановилась в нерешительности. Там, впереди в кустах, под большой кряжистой березой, барахталось что-то непонятное, незнакомое. Сначала старушка решила, что это какая-то лесная зверушка запуталась в силках и не может освободиться, но, приглядевшись, поняла, что это голый человечек. Маленький, как гномик, голый человечек!

Человечек застрял головкой вниз в кусте ивы. Его торчащие вверх пяточки нетерпеливо дергались, маленькие ручки пытались дотянуться до земли, а объемное раздутое тельце странным образом повисло и беспомощно корчилось в развилке гибких ивовых ветвей. Головка существа пыталась приподняться, повернуться и посмотреть на подошедшую, но это никак не удавалось. Человечек свистел и раскачивался на ветвях. Женщина обошла куст и тогда увидела лицо гномика. Оно было маленькое, кукольное и показалось Евсевне очаровательным. Гномик перестал барахтаться и уставился на старушку большими темными глазами. Он протянул к женщине ручки, сложил губки трубочкой и что-то тихо просвистел.

— Ой, да конечно! — засуетилась Евсевна и полезла в куст доставать малыша. Сломав несколько веток, она смогла освободить незадачливое создание. Тельце гномика было рыхлым и немного водянистым, но женщина не обратила на это внимания, она прижала его к груди и вдруг ощутила давно забытое блаженство матери.

— Да ты же замерз совсем, — вдруг сообразила Евсевна, расстегнула пальтишко, сняла теплый, подаренный невесткой шарф и завернула в него гномика. Стянув с головы платок, так что тоненькая седая косичка расплелась и неприбранные волосы разметались по плечам, женщина запеленала малыша и засунула его за пазуху — там теплее. Одна рука старушки надежно придерживала сверток и расходящиеся полы пальто, в другой была корзинка с подснежниками. Евсевна свернула с тропинки и засеменила напрямки к церкви, колокола которой громким перезвоном возвещали о скором начале службы.

Церковь стояла на пригорке, в самой высокой точке города, и была видна на много километров окрест. Она была одной из тех немногочисленных церквей России, которые пережили революцию без потерь, сумели избежать разоренья и исправно работали в жесткие богоборческие времена коммунистического правления. С развалом Союза для церквей настали поистине золотые времена. Запреты пали, и люди наконец-то открыто потянулись к Богу. Из соседнего, построенного после войны закрытого города в церковь привозили дошколят креститься целыми автобусами. Внезапно разбогатевшие что чиновники, что бизнесмены несли в церковь деньги, надеясь вымолить прощение у Всевышнего за свои порой не поддающиеся прощению поступки. Однако новое время принесло и новые проблемы. Времена были тяжелые, и церкви наводнили несчастные, обездоленные и убогие в поисках поддержки и утешения — и пропахший ладаном воздух церквей наполнился до краев скорбью и болью.

Евсевна не стала заходить в церковь, а заторопилась вдоль дороги вниз — туда, где на бойком месте — на газоне у площади, не доходя до автобусной остановки, — обосновался блошиный рынок, на котором можно было продать что угодно и купить что угодно.

— Что-то ты какая-то необычная сегодня, Евсевна, — сказала Тамара, приветствуя раскрасневшуюся от быстрой ходьбы, слегка растрепанную и повеселевшую соседку.

— Я сегодня чудесная, и день чудесный, — улыбнулась Евсевна. — Сегодня Бог мне ребеночка дал, — она кивнула на сверток. — Ты возьми подснежники, Тамарушка, продай, коли сможешь. А мне одолжи хоть немного — дитятку кормить надо.

Тамара взглянула на цветы, удовлетворенно поцокала языком, взяла, говоря:

— Знатные цветы, Евсевна, не то что кладбищенские. На, возьми пока все, что есть, еще не наторговала. Потом сочтемся. Вечерком к тебе загляну.

— Спасибо, милая, — сказала Евсевна, убирая деньги в карман. — Дай Бог тебе здоровья и родным твоим и близким. — И, счастливая, заторопилась на автобус до дому.

— Не много ли ты ей дала? — спросила сидящая рядом товарка. — Сама домой порожняком пойдешь.

— Не волнуйся, наторгую. Эта трава — прострел, Богом мечена, ее все бесы боятся, хоть живые цветы, хоть сушеные. Люди после службы из церкви пойдут — потихоньку раскупят.

— А если не раскупят? — усомнилась та.

— А и не раскупят — не беда. Значит, я милостыню Евсевне дала. Мне от Всевышнего… — Тамара подняла к небу глаза. — … зачтется. Бедная она женщина, горемычная, помогать таким — святое дело. Муж у нее спился. Не так давно она сына потеряла. Вот порой и чудит, своего Алексея будто бы малышом видит… Одна она мыкается. Спасибо, невестка Алина Евсевну не забывает, хоть и замуж опять вышла и ребеночка родила, все старуху проведывает, чистая душа.

И вдруг, подбоченившись, Тамара закричала громким голосом, да так, что ее услышала даже Евсевна, втискиваясь в автобус:

— Кому цветы? Первые подснежники. Изгоняют дьявола из дома. На милю нечисть не подпустят. У кого проблемы с тещей, с соседом, с алкоголизмом, с подростками — налетай, покупай! Да будет мир в ваших домах. Да будет еда на ваших столах. Да подружится с головой наша власть. Да как бы нам дожить до этого…

Последние две фразы она произнесла немного тише, но именно они вызвали одобрение и смешки у окружающих.

— А вы знаете, что этот цветок занесен в Красную книгу и является вымирающим видом? — негромко спросила проходящая мимо женщина. — Особенно эта его желтая разновидность.

— Знаю, — честно сказала Тамара. — Ходили слухи, что эти цветы ушли в горы и встречаются только на заснеженных вершинах. Но раз их сегодня где-то здесь отыскали, значит… Еще живы они и растут рядом с нами. Я же не могу старушке запретить их собирать: ей тоже жить надо… Мы все здесь вымирающий вид, — негромко добавила она.

Маленький человечек жил в домишке Евсевны уже почти месяц, только с каждым днем он становился все слабее и печальнее. Евсевна не то чтобы не замечала этого, она списывала это на затянувшуюся весну и свято верила, что, когда солнце начнет пригревать по-настоящему, все наладится само собой, и непонятные хвори пройдут, и все будет замечательно. Врачей Евсевна не уважала и обращаться к ним не спешила. Она любила в гномике печального Пьеро с его хрупкостью, грустью и слезливостью. Гномик, действительно, как говорится, спал с тела, усох и стал похож на маленькую детскую игрушку. И Евсевна относилась к нему как к игрушке, которую можно, натешившись, отложить куда-нибудь в уголок. Так ребенок относится к заводной обезьянке или к шагающей кукле. Такая кукла была у соседской девочки. Куклу можно было вести за руку, раскачивая из стороны в сторону и слегка наклонив вперед. Она как бы сама переставляла свои пластмассовые ножки, крутила при каждом шаге головкой, да еще при определенном усилии из нее можно было выжать что-то среднее между кошачьим коротким «мяу» и словом «мама». Это была чистая механика, но легкое ощущение колдовства все-таки присутствовало.

Серьезность положения оценил только кот Евсевны. Обладая тем уникальным чувством, что позволяет котам с легкостью определять состояние окружающих, он понял, вернее, почувствовал, что с новым жильцом беда. Это был рыжий мощный котяра, еще при жизни сына Евсевны получивший имя Чубайс в честь того, кто в девяностые годы в России был виноват во всем. Котяра он был классный, охотник — круче не бывает. Кот ловил птиц на лету, подпрыгивая за ними на высоту выше метра, справлялся с крысами и походя душил белок. Одного кот не мог понять: почему ему за этих белок всегда попадало? Чубайс принципиальной разницы между крысой и белкой не усматривал: та же морда, те же лапки, та же наглость на всю рожу… подумаешь, у одной только кисточки на ушках да хвост чуть попушистей. Характер у кота был бойцовский, он не давал прохода соседским собакам, и они обходили дом Евсевны стороной — кому же захочется ходить с расцарапанной мордой и кровоточащими ушами?

Когда Евсевна притащила гномика, Чубайс долго не мог прийти в себя от изумления. Что-то новое, необычное, неправильное было в этом существе. Он был неродной. Не родной ни коту, ни Евсевне. По мнению кота, ЭТОТ представлял из себя нечто среднее между человечком и лягушкой, у него было округлое раздутое лягушачье тельце и тоненькие, слишком тоненькие ножки. Кожа у существа была тоже неправильная, слишком тонкая и подвижная, как у лягушки; более того, кот ощутил по запаху кожи гномика, что она проницаема, гораздо более проницаема, чем у него и Евсевны. Кожа меняла запах в зависимости от состояния существа. Кот бы не удивился, если бы оказалось, что с такой кожей ЭТОТ может дышать под водой. У ЭТОГО было только два зубика на верхней челюсти, совсем как у лягушки, и коту казалось, что и пищу гномик проталкивает в пищевод глазами, как лягушка. А если он зверушка, то где его шерсть, а если человечек — где его одежда? Удивлению кота не было предела, целую неделю он ходил ошарашенный, с глазами по пятаку.

Время шло, и кот почувствовал, что ЭТОМУ плохо, очень плохо, просто смертельно плохо. Кот понял причину. ЭТОМУ не нравилась еда, вернее, она не просто не нравилась, она ему не подходила. Евсевна ничего не замечала, в ее голове опять что-то «закоротило», и она кормила ЭТОГО изредка, причем одними леденцами. «Я бы и сам копыта отбросил, если б они у меня были, на такой леденцовой диете», — подумал Чубайс и выскользнул на улицу. Через полчаса котяра вернулся, он сиганул с крышки колодца на карниз окна, отвратительно проскрежетав когтями по металлу, затем со стуком запрыгнул в открытую форточку. Вместе с котом в дом ворвался запах поля, некошеной травы, ветра и воли. Гномик обреченно вздохнул — Евсевна, наигравшись, совсем перестала выносить его на улицу. Кот забрался на кровать, где, как тяжелобольной, на взбитых подушках, прикрытый простынкой лежал ЭТОТ. Чубайс принес ему мышь, но ЭТОТ никакого восторга не выказал, а просто смотрел на котяру большими грустными глазами. Кот готов был сам расплакаться, если бы умел это делать.

Кот посидел на кровати, вылизал свои лапы и лег к ЭТОМУ под бок. Он начал мурчать громко и с удовольствием, хоть до конца и не верил, что ЭТОМУ сможет помочь его нехитрая кошачья терапия. Вдруг раздался стук в окно. Чубайс насторожился. «Это не может быть Алексей: его уже давно нет», — подумал кот. Стук повторился. «Это не может быть невестка Алина: та сама входит». Стук стал более настойчив. «Это не может быть дрянь такая Петрович, — решил кот, на всякий случай перейдя в положение низкого старта, — тот стучит кулаком в дверь, а не костяшками пальцев в окно».

С «дрянью такой Петровичем» у Чубайса конфликт произошел, наверное, уже как год назад. Как-то забрел «дрянь такая Петрович» к Евсевне по какому-то делу: то ли соли взять, то ли денег занять. А перед этим где-то разжился он бутербродом с колбасой. Евсевна ему чаю, как водится, предложила, а «дрянь такая Петрович» бутерброд для себя приберег, в кармане куртки его заныкал, не захотел поделиться, жмот. А Чубайс от этого колбасного духа просто с катушек съезжал еще в те поры, когда он котенком был. Как почует в доме колбасу, метнется к холодильнику и пытается его дверцу лапой снизу лежа поддеть, да еще и орет как резаный. Валерьянку они, что ли, в колбасу подмешивают? Став постарше, кот открывать холодильник научился, но толку от этого уже мало было. Последнее время колбаса в холодильник как-то не захаживала. Да и вообще, там пустовато стало, как говорится, мышь повесилась. Ну, напился Петрович чаю, засобирался домой, напялил свою курточку, сунул руку в карман, а рука вся наружу через свежепрогрызенную дырку и вышла, туда, куда перед этим колбаса с хлебом утянута была. Взбеленился Петрович, разорался на кота:

— Ах ты, дрянь такая, убью!

И схватил кочергу… Благо форточка была открыта. Рыжей молнией метнулся Чубайс, еле ушел… Забился кот на поленницу под самую крышу, лежал там и думал: «Сам ты дрянь такая, Петрович, пожалел колбаски. Эх ты… И все-таки что они в эту колбасу добавляют? По вкусу она совсем не ахти, но запах, запах какой…» С тех пор предпочитает Чубайс «дряни такой Петровичу» на глаза не попадаться.

В окно постучали четвертый раз, и Евсевна все-таки решила открыть. Вошла доктор, участковая. Котяра слез с кровати и забрался на руки Евсевне. Женщины о чем-то сговаривались. Как кот понял, Евсевна упиралась, а докторша настаивала:

— Да пойми ты, голубушка, от этого не будет ничего, кроме пользы тебе. Там тебя подкормят, подлечат. Пенсия твоя целее будет, что-нибудь купить, наконец, сможешь.

Котяра занервничал: как подлечат? Куда подлечат? А ЭТОТ, ЭТОТ, что с ним будет? Он начал громко мяукать, как бы намекая: вон там ЭТОТ сейчас ласты склеит! Помогите же ему кто-нибудь! Но Евсевна была опять где-то не здесь, а доктор кошачьих воплей не поняла или не захотела понять. Она сделала попытку успокоить кота, попыталась его погладить, но от ее руки так сильно шибануло лекарством, что кот принялся чихать и чихал до тех пор, пока не брякнулся с колен хозяйки на пол.

В этот же день за Евсевной приехали. Врачиха, уходя, сделала ей укол, и Евсевна сидела понурая, ко всему безучастная и беззвучно позволила себя увезти. Котяру выгнали на улицу, и, как он ни пытался этим бестолковым санитарам втолковать, что там ЭТОТ на кровати остался, толку не добился. Неудивительно, что через неделю, когда Алина забежала полить цветы и забрать вещи, вдруг понадобившиеся Евсевне в больнице, она поразилась сильному химическому запаху, висевшему густым облаком в доме. Пахло то ли смолой, то ли ацетоном. Обойдя дом, Алина обнаружила на кровати маленькую, выжженную весенним солнцем коричневую мумию человекоподобного существа рядом с усохшим трупиком мыши. Молодая женщина испугалась и вызвала участкового. Так началась вторая часть приключений Кыштымского карлика.

2. Захватывающие перспективы. «Нет религии выше истины»

На угловом, покрытом персидским ковром диване, забравшись на него с ногами, по-турецки сидел человек явно восточной наружности. На нем был безупречный деловой темный костюм, белая рубашка и пастельных тонов голубовато-розовый галстук. Это был господин Муа, по крайней мере, он так представлялся. Человек был невысок, коренаст, с большой квадратной головой, покрытой густой, еще черной, лишь слегка серебрящейся у висков шевелюрой, небольшими глазками и изогнутыми крутым мостиком бровями. Бородка у него была клочковатая, жиденькая, с проседью. Выглядел он внушительно и важно, и слово «господин» как нельзя лучше соответствовало ему.

Большая комната с двумя высокими, выходящими на двор-колодец сводчатыми окнами, сверху которых еще чудом сохранились фрагменты старинного витража, была рационально обставлена добротной современной мебелью. Излишеством являлся только вместительный аквариум, стоящий вплотную у стены. Господин Муа, не отрываясь, смотрел на этот аквариум, в котором на белом, с вкраплениями желтых камешков песке стояла крепость с тремя башенками, увенчанными красноватыми конусообразными крышами. Башенки хоронились за зубчатой стеной с воротами разного размера, к ним вдоль стен карабкались лесенки. Крепость стояла немного под углом к лицевой стенке аквариума, поэтому сбоку можно было рассмотреть внутренний дворик. Стены крепости были украшены, вернее, обезображены двумя бесформенными проломами, что подразумевало ее участие в серьезных, хоть и виртуальных, сражениях. Эти проломы позволяли рыбам прятаться от любопытных взглядов людей за стенами башен.

Вода покрывала крепость практически целиком, только крыша самой большой башни поднималась над поверхностью. Визуально край крыши был сдвинут относительно ее подводного продолжения, что демонстрировало преломляющие свет свойства воды. Рядом с крепостью виднелась белая, отливающая перламутром, в одном месте протертая или прогрызенная до дыры рогатая раковина и большой неопределенного цвета камень. Со дна аквариума змейками, один за другим, поднимались пузырьки воздуха, выгоняемые компрессором. Это заставляло думать, что аквариум обитаем, несмотря на то что ни живых существ, ни растений в нем не наблюдалось.

Господин Муа, сосредоточенно разглядывая аквариум, делал вид, что медитирует, но на самом деле он напряженно думал. Предложение, прозвучавшее из уст его собеседника, было, с одной стороны, слишком невероятным, а с другой — очень заманчивым. «Однако все это слишком хорошо, чтобы быть правдой», — вертелась мысль в мозгу господина Муа. В голове была полная неразбериха: теснившиеся вопросы не находили ответов, предположения зависали, не встретив подтверждения. После длительного раздумья господином Муа овладело ощущение, что он упустил что-то важное, ключевое. «Если не можешь сразу собрать картину — отступись, возьми паузу и попробуй взглянуть со стороны», — дал сам себе совет господин Муа и, выполняя его, расслабился, погрузился в созерцание. Его внимание привлекли разного размера пузыри воздуха, поднимавшиеся со дна аквариума. Он начал изучать траекторию подъема этих пузырей. Пузырьки отрывались от белого песка, переливались в аквариумной подсветке и зигзагами устремлялись вверх к поверхности, где собирались кольцом пены вокруг выступающей из воды башенки. Насколько смог определить господин Муа, зигзагообразная извилистая траектория всегда оказывалась непредсказуемой.

— Послушайте, Джири, — не поворачивая головы, обратился господин Муа к сидящему в кресле с закрытыми глазами, будто бы погрузившемуся в сон, на вид нескладному долговязому собеседнику, — когда вы три недели назад сказали, что в этом аквариуме живет рыба, которую вы уже полгода не видели, я вам, честно говоря, не поверил.

«Однако как мало я знаю об этом Джири», — рассуждал про себя господин Муа, которому работники консульства по его прибытии в Санкт-Петербург, еще недавно бывший Ленинградом, предложили поселиться именно здесь, на Большой Морской улице, в квартире, которую ему предложил Джири. Там посчитали, что эта квартира будет для господина Муа наиболее комфортной и безопасной. «В консульстве Джири доверяют, — думал господин Муа, — однако мне о нем ничего толком не рассказали и только намекнули, что он из каких-то спецслужб». Как понял господин Муа, Джири отвечал за размещение и безопасность гостей, поэтому сообщение о том, что такого рода специалист ищет с ним встречи по какому-то очень важному и почти секретному делу его насторожило. Господина Муа предпочитал иметь дела с партнерами, которых хорошо знал и понимал, а не с «темными лошадками», которым доверяют в консульстве. Однако прозвучавшее предложение оказалось настолько необычным, что вогнало гостя в ступор. Такого господин Муа, тщательно просчитывавший все возможные варианты заранее, и представить себе не мог. Оно было настолько нелепым и странным, что создалась полная иллюзия розыгрыша.

Джири пошевелился в кресле, открыл глаза и произнес:

— Но я ее действительно уже полгода не видел, господин Муа. — Затем добавил: — О том, что она еще жива, я догадывался лишь по съеденному корму. Это рыба ночная, и свет дня ее, похоже, раздражает.

Голос Джири звучал успокаивающе, он понял, что застал господина Муа своим предложением врасплох, и теперь пытался сделать все, чтобы заслужить его доверие. Излишняя откровенность и болтливость, по мнению Джири, должна была благотворно повлиять на собеседника, и он продолжил:

— Однажды, еще до вашего появления здесь, мы были здесь с сынишкой. Я сказал ему, что в подводном замке живет рыба, и заметил, что он мне не поверил. Как воспитанный человек, сын покивал головой, посмотрел в окна замка и подтвердил, что видит в нем лицо рыбы, но я чувствовал: он мне не верит. Я тогда еще подумал: «Почему у рыбы лицо?» Я бы сказал — голова, морда или, наконец, рыло. Почему лицо? И тем не менее, чтобы не показаться пустобрехом, я поднял этот замок-крепость над водой — и рыбы не оказалось. Она, растопырив свои плавники, застряла в башне. Я слегка тряхнул замок — и из него в аквариум действительно плюхнулась рыба. Я пробовал убрать этот замок вовсе, подумав: «Пусть рыба к свету привыкает, а то она стала слишком блеклой в своем добровольном заточении». Но рыба со мной не согласилась и повела себя странно. Сначала она стала прятать голову в песок, то есть воткнется носом по самые глаза вертикально вниз и стоит, как лист, шевеля плавниками. А потом рыба додумалась (если есть ей чем думать) залезть в раковину. По размеру рыба раза в три больше раковины, и, когда она втянулась туда почти до половины, так что уже не могла пошевелить и плавником, я действительно испугался. А вдруг она там навечно застрянет? Ведь были случаи, что приходилось ломать камни, в щель которых смогла забиться подобная рыбина, чтобы вызволить ее. Тогда я вернул рыбе ее любимый замок. Он в середине пустой, внутри рыба может даже двигаться, не то что плавники расправить.

— Я охотно верю вам, Джири. Это я сказал только к тому, чтобы показать, как невероятно может выглядеть истина. Вернемся к нашему разговору. Как вы правильно сказали, и перехваченная информация русских об активизации инородных светящихся объектов в упомянутом районе, и эти странные, дошедшие даже до нас слухи о внеземном человечке, прожившем некоторое время без видимых проблем в нашей атмосфере, звучат неправдоподобно. Однако, может быть, все это и является истиной. Да, мы привыкли к тому, что рыбы в аквариумах видны. Да, мы убедили себя в том, что на Земле способны жить только люди. А что, если это не всегда так?

Сказав это, господин Муа принялся исподволь наблюдать за Джири, но тот ответил простодушно:

— Меня смущает в этой истории только одно, господин Муа. Как русские смогли не увидеть, вернее, не обратить внимания на этого странного человечка? Это невероятно.

— Дорогой Джири, вы еще слишком молоды… Обратите внимание на экономическую ситуацию здесь и сейчас. Мудрецы всегда говорили: не приведи господь жить в эпоху перемен. Встаньте на их место. Если бы ваш сын засыпал каждую ночь с мыслью о еде и просыпался с ней же, а вы, как бы ни бились, за что бы ни хватались, ничем не могли бы ему помочь, стали бы вы обращать внимание на каких-то там непонятного вида существ?.. Несомненно, если они заберутся к вам в дом или в кровать, вы их увидите и удивитесь. А если вы им безразличны?.. Очень сомневаюсь. В России сейчас люди не живут, а выживают…

«Может быть, и зря я ищу во всем второе дно, — подумал господин Муа. — Несомненно, спецагентов должны финансировать, но, может быть, он решил совместить приятное с полезным и сыграть и в те, и в эти ворота. Этакий слуга двух господ. Безусловно, крайне интересно заполучить генетический материал внеземного существа, само существование которого все еще находится под вопросом. Представляю, как мои ребята будут визжать от радости. Клонировать его вряд ли удастся, а вот изучить… Интересно и непредсказуемо, что может открыться в этом случае».

— Ладно, я готов рискнуть, — произнес господин Муа. — Я дам вам денег на поиски этого человечка.

Джири даже привстал, и удовлетворение отразилось на его лице. Тогда господин Муа задал вопрос в лоб:

— А почему вы обратились именно ко мне?

Джири немого растерялся, но сказал правду, как и рассчитывал собеседник:

— Я долго разбирался, кого эта тема может заинтересовать. Да, по своим каналам я обнаружил, что вы вкладываете деньги в клонирование. Мне сообщили, что в лаборатории, которую финансируете в том числе и вы, проведено успешное клонирование коровы.

— Это был бык, гаур, — поправил господин Муа. — Гигантский трехметровый бык, в холке высотой больше двух метров.

— Да-да, мне показали фотографию этого красно-бурого громилы с длинными изогнутыми рогами, — подтвердил Джири. — Благодаря вам, — угодливо улыбнулся он, — можно будет предотвратить вымирание этих животных.

— Добавлю: редких полуторатонных животных, — сказал господин Муа. — Несколько месяцев двадцать человек бились над этой задачей. Мы победили. Теленка удалось сохранить и вырастить.

— Кроме того, — продолжил Джири, — я выяснил, что в данный момент ваша лаборатория ориентирована на клонирование собак и других домашних животных.

— Это тоже правда, — согласился господин Муа. — Некоторые люди умудряются настолько привыкнуть к своим домашним любимцам, что готовы платить любые деньги за их «воскрешение», то есть клонирование. А фермеров интересуют высокопродуктивные коровы, например, или скаковые лошади, обладающие определенным набором качеств. Очень важно для дела иметь качественного производителя.

— Более того, — добавил Джири, — я выяснил, что вас интересует и клонирование человека. Я понял так, что вы финансируете лабораторные исследования и в этом направлении, несмотря на многочисленные крики и запреты подобной деятельности по всему миру. Я не разбирался в юридическом аспекте этой проблемы, но думаю, что законы так или иначе всегда можно обойти, ведь есть страны, не участвующие в запрещающих конвенциях, протоколе и т. д.

— Хорошо, я понял, не будем об этом…

— Да, конечно, — согласился Джири. — Когда к нам поступила информация о загадочном небольшом человекообразном существе, якобы жившем на Южном Урале, я почему-то подумал: а вдруг и вас этот вопрос интересует? Я во всех этих исследованиях понимаю мало, но даже мне любопытно. Может ли это быть вообще? И кто это может быть? Я устроил так, что этим делом поручили заниматься мне, и практически сразу вышел на вас. Безусловно, моя структура будет так или иначе финансировать этот проект, но, как всегда, возникает вопрос согласования в верхах. На это уйдет время, которого, боюсь, в данном случае у меня нет. Более того, я рассудил, что ничего страшного не произойдет, если какая-то часть генетического материала попадет в область научных исследований сторонней организации. Честно говоря, я не очень-то доверяю нашим военным специалистам. Наука на гражданке, особенно в вашей лаборатории, мне кажется гораздо серьезней, более высокого уровня, что ли. Да и результаты двух различных лабораторий всегда предпочтительнее единственного заключения. Их тяжелее фальсифицировать. В данном случае меня, как ни странно при моей профессии, интересует только истина, какой бы она ни была. Надеюсь, вы сохраните в тайне источник поступления материала, если, конечно, нам удастся добраться до этого человечка…

— Нет религии выше истины, — задумчиво произнес господин Муа девиз Теософского общества.

— Что-что? — переспросил Джири.

— Я сказал, что звучит весьма убедительно, — ответил господин Муа и, взяв очередную паузу для обдумывания услышанного, сменил тему. — Кстати, ваша рыба каждый вечер демонстрирует мне свое так называемое лицо. Когда я ежедневно, по вашей просьбе, сыпал ей корм, я думал — она размером с половину моего пальца. А она оказалась длиной с женскую ладонь, и при этом красавица. Ее тело отливает белым золотом и перечеркнуто тремя черными, густыми, как бархат, полосами: одна на головке и две — поперек туловища. С красными плавниками и красноватым же хвостиком она выглядит как заправская модница.

— Вы совершенно правы, господин Муа, — Джири поднялся и подошел к аквариуму. — Я удивлен, как быстро вам удалось ее приручить, если так можно сказать о рыбе. А со мной она почему-то отказалась разговаривать.

— В смысле?

— Она тупо меня игнорирует, не показывается, не кривляется и рожицы не корчит. Эта рыбка — боция, или сомик-клоун. Она весьма специфична и, я бы сказал, в чем-то опасна. Еще пару лет назад этот большой аквариум был полон жизни. В нем жили рыбы разных видов: от полупрозрачных, висевших в воде почти неподвижно и лишь слегка искажавших находящиеся за ними предметы, до светящихся неонок и пестрохвостых гуппи. Сад растений тоже был замечателен. Были и водоросли, поднимавшиеся из грунта, и мхи, свешивавшиеся с коряги, и то, что должно было цвести на поверхности. Проблема возникла с улитками, они расплодились немерено, ползали по стеклам и дырявили листья растений. Именно тогда доброй души продавец в зоомагазине и предложила завести сомика-клоуна. Сомика купили, и улитки, действительно, через какое-то время перестали плодиться и совсем исчезли. Мы не успели порадоваться, как заметили, что вслед за улитками постепенно стали исчезать рыбки, водоросли, мхи… И никто не может сказать, в чем причина и кто виноват. И ситуацию не исправить. Рыбка-сомик всеядна, значит, растения высаживать бесполезно. Они все будут рано или поздно сожраны. Пластиковые имитаторы растительности меня раздражают в принципе: не люблю подделки. И с рыбами та же история. Мелкие виды с этим сомиком не выживут, а что будет с крупными — никто прогнозировать не берется. Вот и живет в замке-крепости одинокая рыбка, весь день она спит и только по ночам выплывает, возможно, на луну полюбоваться.

Джири легкой бесшумной походкой прошелся по комнате и сел в ранее покинутое им кресло, повернувшись к собеседнику. На его молодом обаятельном лице с большими подвижными карими глазами блуждала улыбка, и господину Муа опять почудилась в нем некая недосказанность, неясность, таинственность.

— Ладно, хватит о рыбах, — произнес господин Муа. — Интересно, как вы планируете провернуть это ваше, то есть уже наше дельце? Вы же понимаете, что на нас с вами в уральском поселении внимания обратят существенно больше, чем на инопланетное существо.

— Несомненно. И, я полагаю, интерес к нам будет связан главным образом с возможностью разжиться деньгами, как принято в этих местах, на халяву. Естественно, я туда ехать не собираюсь. Однако я подобрал изумительную кандидатуру.

— И что эта ваша кандидатура из себя представляет?

— Это профессиональный ученый. Физик, защитил недавно докторскую диссертацию. Мечтает о собственной лаборатории. До перестройки занимался в том числе и неопознанными летающими объектами по государственной программе.

— И вы хотите сказать, — перебил Джири господин Муа, — что он допускает ИХ существование?

— В то, что ОНИ есть, он верить не может, — улыбнулся Джири, — ранее за это его бы с треском уволили с работы. Во что верит бывший советский ученый, я полагаю, не знает даже его совесть и жена. Часто ему приходится выдавать за истину то, с чем он в корне не согласен, а о том, что он на самом деле думает, — догадаться невозможно. Поговорить об этом он решится разве что с котом на темной кухне. Даже подозрение в существовании инопланетян противоречило бы принятой в верхах установке. Там априори утверждается, что ИХ нет, и основная задача советских, а теперь и российских ученых — развенчивать всяческие фальсификации. Да, уточняю, — всяческие вражеские фальсификации. Если же ты с этим положением не согласен — меняй работу.

— Чем же он может быть нам полезен?

— Он человек крайне активный, инициативный, деятельный, способный пробивать стены, по крайней мере, постоянно пытающийся это сделать. Он сделает все, что сможет, разумеется, за деньги, — ответил Джири. — При этом, что особенно интересно, его больше интересуют деньги не для себя.

— Это как? — удивился господин Муа.

— Ну, это же Россия, здесь все с ног на голову. Его больше интересуют деньги для исследовательской деятельности, вернее, для свой лаборатории, — сказал Джири. — У этого человека жуткие амбиции. Он всем пытается доказать, что он лучший, самый гениальный и т. д. И если он сумеет достать любое, пусть даже самое экзотическое финансирование, он утрет нос всем своим многочисленным недоброжелателям.

— В таком случае ему потребуется много денег, — предположил господин Муа.

— Вовсе нет. Сейчас ученые в этой стране не котируются, их оклады — даже со степенями — ниже зарплаты кондуктора в трамвае. Они рады любой мизерной сумме. Я могу вас познакомить. Его зовут Агекян Семен Аршавирович.

— Так он армянин?

— Обрусевший. В России все давно перемешалось. Его дед пас в горах овец, а сам он ребенком воспитывался глухой бабкой. Мать после долгой учебы оказалась в Ленинграде, где вкалывала на химическом производстве. Армянского языка он не знает и вообще к языкам не способен. На английском говорить пытается, но крайне коряво… Если хотите, я его с вами познакомлю.

Спустя несколько часов после разговора господина Муа c Джири предложенная последним кандидатура в лице Агекяна топталась возле Ростральных колонн, что на стрелке Васильевского острова. Семен Аршавирович имел весьма эффектную внешность. Он был высок, широкоплеч и когда-то был, безусловно, красив той южной всепокоряющей красотой сына Кавказских гор, у которого ярко-голубые глаза сочетаются с темно-русой густой шевелюрой. С годами он обрюзг и растолстел, сырой и ветреный северный климат не лучшим образом сказывался на его здоровье — Агекян приобрел проблемы с суставами и слегка прихрамывал.

Семен Аршавирович явно нервничал: правая рука автоматически с интервалом в среднем в полторы минуты забиралась во внутренний нагрудный карман пиджака, извлекала из него пластиковую двухрядную расческу, проводила ею по густым, стоящим ежиком волосам и возвращала расческу обратно. Сам Агекян в этом действе практически не участвовал, и манипуляции своей правой конечности его мозг не отслеживал. Мысли ученого вращались вокруг других, существенно более актуальных и животрепещущих вопросов. Агекян отчетливо понимал: его втягивают в серьезную авантюру, скорее всего, даже незаконную. В российском законодательстве он был явно слабоват, да и законы в девяностых годах менялись практически каждый день и, как водится, работали только в интересах одного стремительно обогащавшегося на их, законах, несовершенстве слоя общества.

За годы работы в институте Агекян получил доступ к информации под грифом «секретно» и «совершенно секретно». В связи с этим ему пришлось прослушать множество разнообразнейших инструктажей о том, чего он в своей подконтрольной серьезному ведомству жизни категорически делать не должен нигде, никогда и ни при каких обстоятельствах. Эти запреты, безусловно, были мягче, чем у некоторых кадровых военных. Агекян, усмехнувшись, вспомнил командировочного из Иркутска, которому вменялось в обязанности успеть первым написать и передать начальству рапорт в том случае, если кто-то (не приведи господь, женщина) зайдет к нему в гостиничный номер. И он честно писал рапорт начальству, когда на конференции его соавтор зашла к нему за словарем… Тем не менее за годы жизни и работы в мозгу Агекяна очень четко отпечаталось крупным жирным шрифтом 72 кегля, что сотрудничество с иностранцами (а тем более с иностранными структурами) ни к чему хорошему привести не может. Об этом сегодня утром гневным шепотом с придыханием талдычила и его жена, а жена зря паниковать не будет. Однако на кону были деньги, и это многое меняло.

Деньги Семену Аршавировичу были нужны позарез, и хорошо бы — большие деньги. Ради этого Агекян готов был пойти на многое. У него была единственная дочь, фотографию которой он с видимым удовольствием демонстрировал всем желающим и нежелающим, не сильно интересуясь мнением последних, при этом глазки чадолюбивого папаши довольно поблескивали и он, причмокивая от удовольствия, приговаривал: «Что, хороша?» — как если бы разговор шел о породистой кобыле. Так вот, его дочь пару месяцев назад неожиданно вышла замуж, и в их двухкомнатной квартирке завелось существо под названием «зять». Это существо Агекяна не радовало совсем. Да и кого оно может радовать? Вот представьте, накануне Семен Аршавирович целый час убил, стоя в очереди за сметаной, и — молодец — достоялся: купил аж целую пол-литровую банку. Но только один раз ему удалось вкусить неземное блюдо — блинчики со свежей сметанкой, как этот зять, вернувшись из института к ночи, в одно лицо под телевизор эту банку, то есть сметанку в ней, и прикончил. А утром уже вместе с дочкой зять с удивлением наблюдал за истерикой Агекяна, который совершенно справедливо возмущался по поводу: «ты дров не рубил, ты печь не топил, ты воду не носил, ты кашу не варил», палец о палец не ударил, а сметанку слизал. Вот тогда Агекян и его ближайшее окружение окончательно поняли: дети в этой жизни должны жить отдельно от родителей, иначе последние от ежедневных огорчений могут и дуба дать. А смысл истерики был кристально ясен: ну, любишь сметану, так сам ее и доставай. Правда, на самом деле достать сметану было существенно сложнее, чем может показаться. Это означает: ищи, где сметану сегодня выкинули (имеется в виду — выкинули в продажу), успей туда, пока не раскупили, а затем терпеливо стой в склочных очередях и надейся, что, когда твоя очередь к прилавку подойдет, процесс продажи сметаны не прекратится внезапным образом. «А то ишь какой умный выискался, — второй день подряд переживал Агекян, — слопал с наглой физиономией чужую, тяжким трудом добытую сметану, так хоть бы спасибо тестю сказал».

Стоит уточнить, что в те времена в магазинах из еды без очереди можно было купить соль, макароны, некоторые крупы, неходовые консервы и дешевые карамельки. В начале девяностых на часть жизненно необходимых продуктов были введены талоны, но отоваривать их тоже приходилось в очередях. Эти талоны регламентировали покупку колбасы, яиц, круп, сахара, растительного масла, чая, майонеза, кондитерских и винно-водочных изделий, спичек, мыла, стирального порошка и т. д. Постепенно талоны канули в вечность, что, впрочем, не означало изобилия на прилавках. Очень часто даже в супермаркетах на полках отсутствовали и хлеб, и молоко. Та часть населения, которая могла себе позволить свободное расписание, проявила находчивость и стала согласовывать время похода в магазин со временем подвоза туда продуктов.

Для видимого присутствия товара в магазинах ввели ограничение, оно касалось количества продукта, отпускаемого в одни руки. Так, например, картошки в одни руки отпускалось по десять килограммов. Население отреагировало быстро: дети, случайно оказавшиеся по тем или иным причинам вблизи очереди, «брались напрокат», причем совершенно безвозмездно. В этом случае покупателю отпускалась продукция на двоих, то есть двадцать килограммов картошки. Таким образом, один ребенок, если он хорошо контактировал с окружающим миром, становился «дочкой» или «сыночком» штук пяти теть, пока его мама ждала своей очереди.

Однако все эти вопросы, проблемы и ненужная суета испарялись сразу же при наличии денег. Категория граждан, имеющая презренный металл в достаточном количестве, отоваривалась на рынках, где цены, как и качество продуктов, были существенно выше магазинных и очереди отсутствовали напрочь.

И сейчас перед Агекяном стояла сложная дилемма. С одной стороны, по вышеозначенным соображениям он четко понимал необходимость добывания денег любым способом и любой ценой, а с другой стороны, его удерживал страх. Тень страха витала над перестроечной Россией, как раньше бродил призрак коммунизма. Эта тень до жути пугала Семена Аршавировича. Время было смутное, нестабильное. У коммунистов власть, конечно, отобрали, но никто не мог дать гарантии, что это навсегда, что эти ушлые, пользующиеся безусловной поддержкой пенсионеров люди не сумеют рано или поздно эту власть вернуть, тем более что такая попытка уже была. В те памятные августовские дни по всем телевизионным каналам танцевали лебеди из балета Чайковского, возводились баррикады и танки вошли в Москву. Всего этого боялись и в Северной столице, где у телецентра также выросли баррикады, а перетрусившее мелкое начальство экстренно, с истошно вопящими милицейскими сиренами эвакуировало детей в город из окрестных лагерей — боялись перекрытия дорог танковыми колоннами миротворцев с Каменки, вполне способными по приказу двинуться на город. В результате дети вернулись в семьи на неделю раньше положенного срока. Разговор с народом у коммунистов всегда был властный и короткий. Агекян понимал, что расстрелять-то, пожалуй, по нынешним временам и не расстреляют, а вот биографию основательно подгадить — это они могут, к гадалке не ходи…

Агекян ждал на стрелке Васильевского острова, все роилось и копошилось вокруг него. Стайками проносились туристы вслед за экскурсоводами с флажками над головой. Свадебными хороводами с цветами и бутылками завивались гости вокруг сосредоточенных фотографов и важно выступающих молодоженов. У прилавков с сувенирами суетились продавцы и кучковались покупатели. Жизнь, не замечаемая Семеном Аршавировичем, текла с будничной неторопливостью, не касаясь его. Агекян нервным и неровным шагом прогуливался взад и вперед перед гигантской фигурой, сидящей у подножия одной из Ростральных колонн, и время от времени все так же неосознанно доставал из кармана расческу и проводил ею по волосам.

Гигантской фигурой, подпиравшей колонну с вмурованными в нее носами гипотетически поверженных кораблей, был Волхов — божество, названное в честь одноименной реки, впадающей в Ладогу. Волхов, высеченный из пудожского камня, как и другие три речных божества: Нева, Волга и Днепр, сидел у подножия колонны-маяка около двух сотен лет. Вдруг Агекяну почудилось, что всевидящие глаза божества наблюдают за ним из-под нахмуренных бровей через узкие щелочки полуприкрытых век. В воображении ученого, собиравшегося сделать сомнительный и, возможно, наказуемый в дальнейшем шаг, этот насупленный взгляд ассоциировался с мрачным образом всевидящего ока государства. Так или иначе, Агекян испытал огромное облегчение, когда машина со странным номером К-1 притормозила перед ним и через открывшийся проем окна он увидел приветливую улыбку Джири.

Оглядевшись по сторонам, Агекян торопливо забрался в машину, сильно треснувшись с непривычки головой о верхнюю раму. Машина, плавно тронувшись, повезла его в неизвестном направлении. Спокойствия у Агекяна не прибавилось. Джири сидел рядом с шофером и молчал, а Агекян таращился через затененные стекла заднего сидения на проплывающий мимо город, порывался что-то сказать или спросить, но присутствие шофера охлаждало его пыл. На одной из узеньких центральных улиц они покинули машину и Джири повел гостя сомнительными подворотнями темных петербургских дворов-колодцев. Агекян, с детства страдающий пространственным кретинизмом, сначала пытался запомнить дорогу, однако вскоре осознал всю бесполезность этой затеи, в очередной раз испугался и приуныл. Он успокоился только при виде консьержки, уютно расположившейся за старинной дубовой дверью подъезда. Агекяну вдруг захотелось, чтоб сидящая в будочке женщина запомнила его (ну так, как говорится, на всякий пожарный), и Джири с немалым удивлением наблюдал в потемневшем от времени стекле зеркала в шикарной раме кривляющуюся физиономию идущего следом доктора наук и ползущие кверху брови на лице консьержки.

Господин Муа в ожидании гостей знакомился с местным телевидением, пользуясь услугами присланного консульством переводчика. Сказать, что питерское телевидение тех годов поразило его, — это ничего не сказать. На одном из каналов шел бразильский мыльно-оперный сериал, на другом — сомнительного вида американец пытался что-то проповедовать — человек неизвестного вероисповедания из страны, дай Бог, чтоб с двухсотлетней историей, пытался навязать свое видение мира России, крестившейся и принявшей христианскую веру более тысячи лет назад, — есть от чего прийти в изумление.

На третьем канале шел процесс заряжения водопроводной воды через экран телевизора. Телевизоры тогда были ламповые, то есть снабженные электронно-лучевой трубкой, и предполагалось, что электроны, добежавшие до излучающего экрана, могли так полезно-благостно на него воздействовать, что вода в банках телезрителей приобретала лечебные свойства. Алан Чумак, сидя в телестудии, делал некие пассы руками, при этом что-то неслышно пришептывая, и только один факт наблюдения за этим процессом способен был исцелять страждущих. Удивление господина Муа раза три выплеснулось в одном и том же вопросе, заданном переводчику: «Они все это серьезно?»

Однако больше всего его потряс центральный канал, который транслировался на весь мир. В передаче о здоровье дама неопределенного возраста с квадратным лицом в прямоугольного вида очках с щенячьим восторгом авторитетно утверждала, что при замораживании черной смородины количество витаминов в ней увеличивается аж в семь раз. Господин Муа даже подпрыгнул, думая, что ослышался, но дама, ничтоже сумняшеся, продолжала развивать свою мысль, демонстрируя поднос с замороженной смородиной, из которой, по ее мнению, вода ушла, а витамины остались.

— Это прорыв в науке! — иронизировал господин Муа. — Надеюсь, она запатентовала тот холодильник, в котором произошло столь замечательное событие?

Телевизор выключили с приходом гостей. Увидев господина Муа, Агекян напустил на себя важность и значительность, которая, по его мнению, должна была соответствовать ученому его ранга. Воспитываясь в армянских горах среди овец и баранов, Семен Аршавирович в детстве почему-то не приобрел таких качеств, как внутреннее достоинство и самоуважение, поэтому всю оставшуюся жизнь ему приходилось их неуклюже имитировать. Он раздулся как голубь, топочущий вокруг самки, и Джири с господином Муа только переглянулись, мучительно стараясь не рассмеяться. Может быть, в связи с этим и разговор и не задался.

Когда Агекян взялся рассказывать о своей работе, вернее, о несекретной ее части, брови господина Муа полезли вверх, они все карабкались и карабкались на крутой лоб в процессе его рассказа, но Семен Аршавирович этого не замечал. Честно говоря, его попросту не интересовало мнение собеседников. Наконец, господин Муа жестом прервал речь Агекяна и очередной раз обратился к переводчику, естественно, на своем родном языке, чтобы не травмировать гостя:

— Он это серьезно?

— Насколько я понимаю, да, — ответил за переводчика Джири, недоуменно пожав плечами.

— То есть вы допускаете, что он действительно сейчас считает воздействие на земную атмосферу повторного ядерного взрыва? Он в своем уме? Если начнется атомная война, то на повторный ядерный взрыв отвечать на Земле будет некому.

— Да пусть считает что хочет, тем более я подозреваю, что считает не он, а люди из его команды, — сказал Джири. — Ему проще руководить толковыми ребятами, чем сделать что-то самому.

Это была чистая правда. Считать Семен Аршавирович мог только на счетах, которыми пользовались продавцы гастрономов, да на логарифмической линейке. Ему было стыдно признаться, но он не смог освоить не только компьютер, но даже и калькулятор. Последний постоянно над ним издевался и выдавал заведомо неправильные результаты. Стоит ли уточнять, что это был не конкретный калькулятор, а калькулятор как класс — в те годы были такие отдельные узкоспециализированные гаджеты.

Нельзя сказать, что господин Муа остался доволен исполнителем, найденным Джири, однако альтернативы не было, и после долгих колебаний и уговоров господин Муа и Джири все-таки заключили между собой договор, в результате которого Агекян получил билет на поезд и деньги на проезд и проживание. Ему в общих словах обрисовали задачу поисков и сообщили место явки. На работе Семен Аршавирович взял краткосрочный отпуск на похороны своей любимой армянской бабушки. Когда же ему в отделе кадров напомнили, что его бабушка умерла уже лет десять назад, Агекян не растерялся и объяснил, что речь идет о ее родной сестре, которая в годы его детства была его любимой бабушкой, и подкрепил свои слова шоколадкой и слащавой, как видели окружающие, и неотразимой, как полагал он, улыбкой. Шоколадки были всегда его основным аргументом в разговорах с секретаршами, которых он по жизни побаивался, всегда перед ними заискивал и голос на них никогда не повышал, орать он предпочитал на своих сотрудников.

3. НЛО у атомных заводов. Розуэлльский гуманоид

Нет ничего более безнадежного, чем пытаться дать прогноз погоды в Санкт-Петербурге хотя бы на пару месяцев вперед, поскольку стабильностью и предсказуемостью погода здесь не отличается. Два года в городе не было ни зимы, ни лета, ни солнца, одни хмурые набрякшие слезливые тучи. Город выглядел обиженно и уныло, отражаясь в реках и лужах сотней оттенков серого.

В летнюю пору, когда Москва неделями плавилась под лучами испепеляющего солнца и жара растекалась изнуряющими волнами на всем пространстве России от Волги до Сибири, в Питере люди продолжали ходить в курточках и под зонтиками. Теплые или просто солнечные дни старательно обходили северную столицу. Летящие из Европы облака наполнялись влагой Балтийского моря и сбрасывали ее на город, словно их, как разбухшую от влаги тряпку, кто-то выжимал. Именно тогда среди жителей возникла поговорка: «Выходя из дома, ты можешь надеть джинсы или даже шорты, но все-таки не забудь курточку, а лучше пуховичок».

Зимой ситуация была еще более странная. Например, на рождественские каникулы в Твери, что южнее Питера, машины замерзали за считаные минуты коротких остановок. В Архангельске, что существенно севернее, также стоял крещенский дубак в минус сорок градусов и все каникулы студенты грелись по домам, опасаясь высунуть нос на улицу. А в это время в Питере январь был вполне комфортный, с легким десятиградусным морозцем, правда, пока еще без снега.

Ради справедливости следует отметить, что и беды обходили город стороной. Ветра хоть и считались порой штормовыми, были вполне привычными, наводнения стали ручными и редко где вода выползала на газоны набережных. Торфяные пожары не затягивали улицы дымом, как в недавнем прошлом, когда, стоя у Дворцового моста, экскурсовод показывала туристам направление рукой: «Вот там находится здание Биржи, а немного правее при более благоприятных условиях вы могли бы видеть Заячий остров со шпилем Петропавловского собора». Складывалось ощущение, что город окружен своеобразной защитной стеной, создающей внутри микроклимат, благоприятный для жителей замшелых болот. Ясные дни случались настолько редко, что питерские детишки начали пугаться собственных теней, когда солнце вдруг выглядывало из-за туч.

Эта странная ситуация внезапно кардинально переменилась, словно в небесную канцелярию пришел новый главный управитель. Солнце вылезло на всеобщее обозрение и не спешило укутываться облаками даже тогда, когда синоптики предсказывали полную облачность и сплошной дождь. Феерически теплый май сменился солнечным июнем, и город наконец-то расцвел яркими красками лета. Нева и Финский залив снова засияли глубоким синим цветом, и по волнам заплясали слепящие глаза солнечные искры, листва и трава вызывающе зазеленели, и даже потрепанные перестройкой дома приобрели свойственную им столичную величественность.

Утром в один из таких уверенно солнечных дней Александр Александрович Соловьев легкой пружинистой походкой топал на Васильевский остров на работу по Тучкову мосту. Полы расстегнутой легкой курточки развевались при ходьбе, солнце золотило вьющиеся волосы, и во всем его облике проглядывало что-то легкое, вольное, есенинское.

Трамвай номер сорок, пощелкавший по стыкам улиц Петроградской стороны, лихо вкатился на Тучков мост и… остановился. Перед ним на рельсах стояла ярко-красная иномарка. Пассажиров охватило легкое возбуждение. Водитель трамвая, согласно инструкции, не мог выпустить пассажиров вне остановки, но и самому ему не было никакой возможности проехать. Из иномарки вышла хрупкая девушка и с полным недоумением уставилась на собственную заглохшую машину. Кондуктор что-то ей вещал противным дискантом, а девушка лишь беспомощно пожимала плечами в ответ.

Это было время, когда женщины в России только-только начинали теснить на дороге мужиков-автомобилистов. Недоверие к ним, а вернее, к их умственным способностям в области вождения машин в обществе было еще очень велико. Сразу со всех сторон посыпались ядовитые высказывания типа: «Женщина за рулем подобна обезьяне с гранатой» или «Ну что вы хотите? Блондинка за рулем». Последнее было неправдой — девушка была шатенкой.

Ситуация становилась безнадежной. Машины равнодушно скользили ровным потоком с двух сторон застрявшего трамвая, и шансы не попасть на работу к нужной минуте у пассажиров неуклонно росли, как и напряжение в салоне трамвая. Водитель трамвая, напялив служебную ядовито-оранжевую жилетку, уже решил плюнуть на правила и перекрыть движение, чтобы выпустить бурчащих пассажиров, но одна из машин потока остановилась, и выскочивший из нее парнишка начал аккуратно выталкивать застрявший автомобиль к краю дороги. Дело у него шло туго, девушка села за руль и не могла ему помочь. Александр, как раз оказавшийся рядом, недолго думая, тоже включился в работу. Машина стала катиться веселее, и вдвоем, приложив максимальные усилия, они не только освободили, наконец, трамвайные пути, но и вытолкали машину к поребрику. Трамвай, приветливо звякнув, подпрыгнул на стыке разводных половин, то есть крыльев моста, и весело покатил к остановке.

Оставшуюся часть пути Александр проделал почти бегом и проскочил институтскую проходную ровно за пару секунд до финального, вернее, стартового звонка, сообщавшего о начале рабочего дня. С этим звонком проходная перекрывалась, и все опоздавшие автоматически получали выговор по институту. Запыхавшийся, но довольный Соловьев добрался до своей рабочей комнатки под крышей и только пристроил на стул свою задницу, как нудно заверещал телефонный звонок. Трубку сняла Алена:

— Что-то тебя начальство с самого ранья требует, — удивленно произнесла она (при этом «что-то» прозвучало как «чтой-то») и добавила: — Срочно.

— Он что, уже вернулся из Звездного? — спросила Вероника, намекая на то, что высокое начальство совсем недавно отбыло в Звездный городок.

Александр безропотно поднялся и двинулся на выход, с любопытством прикидывая, что же начальству от него понадобилось. Скрипучие ступеньки Елисеевских складов на мгновение ожили под его шагами, разбуженные пружины двери завизжали и с яростным грохотом захлопнули створки за его спиной, надеясь прищемить возмутителя спокойствия, но его легкие шаги уже затихали вдали, повторяемые эхом двора-колодца.

Высокое начальство — Алексей Иванович — было человеком замечательным и общественно значимым. В те годы, когда не только вся страна, но и весь мир помешались на космосе, когда тысячи пацанов стали Юрками в честь первого космонавта Земли Гагарина, когда космонавты были столь же известны в народе, как ныне эстрадные певцы и актеры, он умудрился стать своим человеком в Звездном городке — том месте, где обычные нормальные люди трансформировались в небожителей — космонавтов. В институте Алексей Иванович был начальником отдела, который отвечал за оптическое оснащение космических экспериментов — от разработки оптических приборов для кораблей до определения параметров атмосферы и программ космической фотосъемки. Он часто катался в Звездный городок и был крайне горд тем, что однажды первая женщина-космонавт Терешкова, уникальная тем, что шагнула в космос прямо от прядильного станка, ему собственноручно наливала суп. Об этом архиважном событии знал весь институт.

Еще в отделе из поколения в поколение передавалась история о давних приключениях высокого начальства на космодроме. Будучи от природы человеком любопытным и попав в ряды избранных, то есть получив возможность наблюдать запуск ракеты воочию, он захотел увидеть все представление из первых рядов. Перед самым стартом они с замом сумели пробраться в оцепленную зону, что поближе к ракете. Любители острых ощущений забрались на крышу сарая и залегли там, любуясь ракетой и наблюдая за последними моментами предстартовой суеты. Все было замечательно, пока шла подготовка: оба лазутчика почувствовали себя прикоснувшимися к великой тайне небожителей. Вдруг все стихло, площадка у ракеты опустела, и начался запуск двигателей. Высокое начальство, слыша нарастающий гул и ощущая мелкое подрагивание земли, почувствовало себя одиноко и тревожно. В следующие мгновения эти ощущения усилились и пришло понимание, что приблизиться к небожителям и стать ими, в общем-то, не одно и то же. А перед тем как ракета рванулась в небо, она выбросила с ужасным, заставившим землю дрожать грохотом такое море огня, что ударной волной этих любителей острых ощущений просто сдуло с крыши сарая. Эту историю обычно заканчивали под веселое ржание словами: «Сарай был покрыт дранкой, а начальство скатилось вниз на пятой точке, поэтому занозы выковыривали долго и нудно».

А вот когда произошла разгерметизация корабля «Союз-11» и три члена экипажа погибли, во всем отделе царила тревога, переходящая в панику. Люди опасались, что сбой произошел именно в их приборе, находившемся на невезучем корабле. И только когда следственная комиссия определила «слабое звено», ставшее причиной трагедии, и все подозрения рассеялись, отдел успокоился и начал работать заведенным порядком.

В кабинете начальства шло совещание, и секретарша Леночка походя ввела Александра в курс дела:

— Я уже заказала тебе билеты на поезд в какую-то тьмутаракань, на Урал. Курьер через пару часов подвезет.

— Зачем?

— А шут его знает. Планировалось отправить Агекяна, так его куда-то черт унес: то ли к очередной тетке уехал, то ли на больничный высыпался.

Леночка Агекяна не любила: бегает, суетится, глазки строит, подмигивает, шоколадки носит, пошло ухмыляется, будто знает о тебе что-то непристойное, на что-то такое поганенькое намекает — скользкий, противный тип.

— А ты, говорят, сегодня трамвай толкал?

— Я? Трамвай? — Александр подивился скорости распространения слухов в институте. — Нет, только машинку, да и то помогал.

— И когда ты все успеваешь? Сядь, они скоро закончат.

Александр сел на один из стульев и подумал, что дело, скорее всего, связано с чем-то аномальным. Несколько лет назад на отдел свалилась тематика по так называемым аномальным атмосферным явлениям. Это направление не затрагивало более-менее понятные и широко изучаемые события типа полярных сияний, серебристых облаков, солнечных гало и т. д. Здесь надо было объяснять то, что ни в какие рамки не лезло, однако время от времени наблюдалось и нормального физического объяснения не имело. В подражание американцам формировались структуры по изучению неопознанных летающих объектов, только все эти объекты следовало вгонять в рамки атмосферных явлений, хоть и аномальных, но все же атмосферных. Задача была трудная и почти невыполнимая. К работе подключили несколько человек, которым дали доступ к специфической, частично закрытой информации, а именно: кто, что, где и когда наблюдал. Все это надо было систематизировать, привязать к реальным атмосферным, грозовым или вулканическим событиям, сопоставить с параметрами солнечной активности и выдать ту или иную удобоваримую интерпретацию.

Под Новый год Агекян формировал сводный отчет, который изучался местным начальством и отправлялся в Москву. Из последней регулярно спускались новые случаи наблюдений над воинскими частями движущихся светящихся образований, при появлении которых то вырубалась радиосвязь или электричество целой части, а то случались еще какие-то мелкие пакости.

— Мы должны привязывать эти события именно к природным явлениям? — спросил как-то тогда еще младший научный сотрудник Александр высокое начальство.

— Необязательно, попробуйте объяснить чем-либо другим, — ответил Алексей Иванович, но, посмотрев в его глаза, младший научный сотрудник понял, что при альтернативном решении он, скорее всего, будет искать работу в другом научном институте.

Судя по всему, начальство само в успех на поприще неведомых летающих объектов не верило, поэтому других, более земных тем со своих сотрудников не снимало.

— Итак, — начал вводную речь Алексей Иванович, когда Александра пригласили в заветный кабинет, — на Южном Урале активизировалась деятельность аномальных объектов. Такого еще у нас не наблюдалось. Зафиксировали это не только мы, но и спутники наших восточных соседей. Хуже всего то, что эта возня происходит вблизи зоны с нашими атомными заводами. Есть информация, что иностранные агенты уже проникли на означенную территорию (естественно, не на заводы, а рядом) и пытаются там что-то обнаружить. Более того, просочилась информация, что они там ищут человекоподобное существо. Ваша задача — разобраться во всем этом.

— То есть найти неизвестное науке существо и доставить сюда?

— Это было бы идеально, но вряд ли возможно. Я не уверен, что эта информация не липа. Ваша задача — разобраться и отчитаться. Следует понять, в чем причина слухов. Почему они решили, что человек — инопланетный, может, просто уродец или мутант? Как и что проявлялось? Опросить свидетелей, определить их адекватность. Записки из сумасшедшего дома нам не нужны. Зафиксировать все, что достойно внимания, каким бы нелепым оно ни казалось, с подробными ссылками о том, как получена информация.

— Отчет нужен письменный? — уточнил Александр.

— Естественно… Да, на мой запрос пришла некоторая подобная информация об Розуэлльском инциденте. Садитесь и читайте, однако помните: нет уверенности, что даже часть написанного здесь — истина.

Тоненькая папка оказалась в руках Александра, в ней было несколько полупрозрачных листочков, отпечатанных на машинке под копирку. Копия была далеко не первой — фиолетовые буквы едва виднелись. Александр быстро и внимательно просмотрел все, обратив особенное внимание на подчеркнутые красной ручкой места. Картина нарисовалась следующая.

РОЗУЭЛЛЬСКИЙ ГУМАНОИД

Лето 1947 год — крушение неопознанного летающего объекта типа «летающей тарелки». Для успокоения общественности озвучен вывод, что это было крушение зонда.

Предполагаемая причина крушения: (1) внутренний взрыв объекта, (2) сильная гроза, (3) воздействие мощного радара или другого испытываемого военного оборудования.

Экипаж: три или четыре пилота, некоторые подавали признаки жизни. Варианты: (1) Один мертвый. Трое живых кричали. Каждый прижимал к груди предмет, похожий на ящик. (2) Два мертвых, третий тяжело дышал, четвертый оказывал ему помощь. (3) Похожие на людей гуманоиды находились в стеклянных шарах. (4) Выживший пилот прожил год в военном госпитале.

Трупы доставили предположительно на военную базу Розуэлла. Вскрытие гуманоида сняли на кинопленку, последнюю засекретили. Фильм показали в 1995 году. Есть подозрение, что показали подделку.

Внешний вид гуманоидов (суммарный из разных источников):

• человекообразное существо с непропорционально большой головой;

• рост — по одной версии полтора метра, по другой — метр сорок;

• рот — щелочка; отверстия вместо ноздрей; уши либо маленькие, либо вообще отсутствуют;

• на руках и ногах, согласно одним утверждениям, четыре, а другим — шесть пальцев;

• отсутствуют волосы, сердце, половые органы, кровь, пупок;

• мозг в виде пористого желе без долей и извилин;

• толстый слой кожи, цвет кожи серо-коричневый;

• глаза большие, округлые, очень широко расставленные, покрытые защитной пленкой;

• одежда серая цельнокроеная без ремней и пуговиц…

Ознакомившись с содержанием, Александр поднял глаза на начальство.

— Это все реально?

— Знаете ли, Александр Александрович, вопрос довольно спорный. С одной стороны, нет дыма без огня. А с другой — американцы так легко влетают в панику, что властям предержащим удобнее свалить все на крушение зонда. Что они и сделали. Зонд, естественно, сделан в СССР, поэтому, мол, его не сразу узнали и в прессу какая-то информация (естественно, ложная) просочилась… Вы же наверняка слышали знаменитый анекдот, как инсценировка книги Герберта Уэллса «Война миров» ввергла в шок Америку в 1938 году? Больше миллиона американцев поверили в реальность событий. Они поверили, что марсиане атаковали Землю, высадились у них под боком и стали уничтожать все подряд. Люди реально бились в истерике, выпрыгивали из окон, куда-то мчались на машинах, звонили во все возможные инстанции… И все это было вызвано радиошуткой, длившейся, обратите внимание, меньше часа.

— Люди настолько впечатлительные?

— Люди почти везде одинаковые, а эти непуганые и доверчивые. Начала не услышали и в ситуации не сориентировались… В данный момент я склонен считать, что информация о Розуэлльском событии ближе к выдумке… Тем не менее вопрос о кыштымском гуманоиде поднят, и его поручено проработать нам, так что скатертью дорога… Вот если подобные сообщения продолжат поступать, — хоть и недоверчиво, но все же мечтательно продолжил он, облизывая губы, как ребенок в предвкушении лакомства, — да еще можно будет выделить какие-то характерные черты как гуманоидов, так и событий, вот тогда… Ну, это понятно, закон перехода количества в качество… Вот тогда скандал, вот тогда всеобщая тревога… А пока вот, — Алексей Иванович протянул бумаги, — это обращение от имени института в органы внутренних дел на месте со всеми подписями и печатями.

— Зачем?

— На предмет оказания вам посильной помощи. Ну, или хотя бы для того, чтобы не чинили препятствий. Устные распоряжения им выданы, эти бумаги — подтверждение ваших полномочий. Вопрос о вашем доступе на закрытую территорию находится в стадии проработки.

— Командировка куда?

— Город Кыштым, а рядом зона, — начальник уткнулся в бумаги.

— Озерск или Сунгуль?

— Озерск.

— Эти места я знаю.

— Ну, вот и славно. Скоро прилетит Павел Тимофеевич, он даст вам еще указания. Билет получите у Лены, командировочные — в кассе. Да, девочек к работе подключите, пусть информацию обрабатывают и систематизируют. Общаться будете по телефону, через факс, ну и так далее… Успеха! Все бумаги оставьте пока у себя.

Выйдя от начальства, Александр прокручивал в уме полученную информацию. У людей науки мозг начинает работать автоматически, когда задача ясна. «Ладно, — думал он, — допустим, что тяжело сосчитать, сколько пальцев на руке: четыре или шесть. Главное — отметили, что не пять. Однако отсутствие сердца и крови? Это как? Кости есть, скелет как у млекопитающих, а сердца и крови нет? Мы вдыхаем, воздух попадает в легкие, и кислород кровью разносится по телу. А если не кровью, то чем? Просто диффундирует? Или кислород не нужен? Но они жили в земной атмосфере и дышали и, по одной из версий, кричали. То есть у этих существ были голосовые связки, рассчитанные на атмосферу, — в воде ведь кричи не кричи — не услышат». Целая куча вопросов роилась в голове Александра, и создавалось впечатление, что вся эта информация сомнительна, причем крайне сомнительна. Надо успеть обсудить это все с Аленой и Вероникой. Одна голова хорошо, но три… Дракон получается, а это сила.

Однако обсуждение пришлось отодвинуть, поскольку Павел Тимофеевич из Москвы, или просто Павел, уже нарисовался, точнее сказать, он уже приехал и к моменту возвращения Александра болтал с девочками, восседая на его, Александра, любимом крутящемся рабочем стуле. Павел слегка привстал, пожал Александру руку, но места не уступил и травить байки не прекратил:

— И вот этот танк сворачивает с проселка и всеми своими сорока семью тоннами обрушивается на стоящий в кустиках «Запорожец». Последний только слабо хрупнул под гусеницами, экипаж этого толком-то и не заметил. А хозяин «Запорожца», насобирав грибов на жареху, вышел из леса и обнаружил вместо горячо любимого средства передвижения блин. Ну, представляете, такой ровно раскатанный блин, цветом, впрочем, в некоторых местах напоминающий его «Запорожец»… Ну, что дальше? Он катит телегу на военных, я еду к ним и получаю порцию лапши на уши, что именно в тот вечер у них на радаре засветился какой-то ненормальный летающий объект, который зачем-то болтался то вверх, то вниз, прыгая, как кузнечик. И именно этот скакун, неудачно присев, расплющил злополучную машинку, — рассказчик удовлетворенно откинулся на спинку кресла, наслаждаясь произведенным эффектом.

Александр пробрался к столу у низенького окошка — помещение располагалось под скошенной крышей — и аккуратно приземлился на колченогую табуретку. Алена заботливо поставила чашечку кофе на небольшое чистое пространство среди вороха загромождающих стол бумаг. Командированный в тьмутаракань научный специалист благодарно улыбнулся в ответ и автоматически глянул в окно. Он скорее почувствовал, чем увидел, как там, снаружи, буйствовало лето. Над двором-колодцем по нагромождению институтских крыш и замысловатому переплетению труб радостными бликами скакали солнечные зайчики, и легкий отблеск одного из них проник в комнату на подоконник. Александру подумалось, что это многократно отраженный отблеск солнца в золоте Исаакиевского собора, едва угадываемого отсюда за пыльными крышами, на той стороне Невы. Собор невозможно увидеть, даже присев на корточки, — окошко находится где-то на уровне колена, — однако Александр точно знал, что собор там существует.

Комнатка небольшая, потолок в ней наполовину скошен, света явно маловато, и даже в солнечный день приходится сидеть с включенными лампами. В комнатке четыре стола. На трех книги и бумаги лежат аккуратными стопочками по краям — это рабочие места Александра, аспирантки Вероники и стажера Алены. Стол, где все вперемешку, где бумаги и книги подпираются тарелками и чашками, а сверху водружен стакан с ручками, карандашами, резинками, ножницами, скрепками, кнопками и другой полезной дребеденью, — общий, и там некому навести порядок, а может, и незачем. У двери убаюкивающе журчит маленький холодильник. Раньше в нем хранили бобины с фотопленкой, а теперь Агекян периодически забивает морозилку мясом, которое не вмещается в его домашний агрегат.

Когда-то Семен Аршавирович тоже обитал в этой комнатушке, но со временем он вытребовал у начальства рабочую площадь, более соответствующую научному уровню его достижений, которые в отчетах он всегда обозначал как «выше среднего», и переместился в соседнюю комнату. В этих стенах остались Александр и Вероника, чуть позже добавилась Алена. Именно им, Веронике с Аленой, и рассказывает истории Павел, как мальчишка, распушив хвост павлином. Красавица Вероника, округлив свои огромные миндалевидные глаза, слушает его с исключительным вниманием. А умница Алена? Алена — большая поклонница Раневской и прекрасно знает, что «под самым красивым хвостом павлина скрывается самая обычная куриная ж…», поэтому, согласно законам гостеприимства, она греет в кружке кипятильником воду для чая.

Вообще-то пользоваться кипятильниками в институте категорически запрещено — здания невероятно древние: если загорятся, не потушишь. Это бывшие склады братьев Елисеевых, чей хорошо известный магазин до сих пор находится на Невском проспекте, напротив памятника Екатерине Великой. Однако кипятильники есть у всех, и даже частые рейды пожарных, сулящие большие неприятности ослушникам, ничего не меняют. В этом, наверное, проявляется что-то наше исконное, национальное — неприятие запретов и уникальная способность находить обходные пути в любых ситуациях.

— Ну, начал я разбираться с обнаглевшим летающим объектом, поговорил с ребятами, — продолжал тем временем Павел, — поднял бумаги и выяснил, что меньше чем год назад в соседней части подобная ситуация закончилась судебными разборками… Все оказалось проще простого… А дело было так. Ехал мужик по грунтовке, вдруг следом выруливает самоходка. Машина увеличивает скорость, но и самоходка не отстает. Мужик в панику: дорога узкая, свернуть некуда, сзади бронированный монстр нависает. Скачет мужик на предельной скорости по ухабам, однако не судьба, не увернулся. На повороте догнал его военный монстр и «зажевал» половину багажника. Слава богу, что затормозил, а то мужик уж под колеса выпрыгивать собрался. Солдат на суде потом оправдывался:

— Я смотрел по приборам, ну никак на него наехать не мог. А вот как-то наехал.

— И куда же вы мчались, молодой человек? — с недоброй усмешкой эксперта, знающего ответ, спросил судья.

— Это военная тайна, — раскричался присутствовавший на заседании майор. — В нашем округе проводились учения…

— И все же, — настаивал судья.

— Так там магазин закрывался, надо было успеть, начальство ящик водки заказало, — честно признался солдат.

Я разобрался потом, — закончил Павел, — танк, расплющивший злополучный «Запорожец», тоже добирался до части кратчайшей дорогой, правда, уже из магазина.

Павел Тимофеевич болтал уже больше часа, однако Александр замечал, как шутливая улыбка на короткие мгновения сменялась озабоченностью. Складывалось ощущение, что отношение к вопросу о гуманоиде у него было существенно более серьезным, чем у высокого начальства.

— Так что у нас нового? — задал Александр в конце концов вопрос. — Конкретнее, что у нас нового и нехорошего?

— Ну почему сразу нехорошего? Командировочка у вас. Срочная. И хорошо бы выехать без промедления.

— Еду на Урал?

— Да-да, есть там на карте такая точка, Кыштым называется.

— Знаю, знаю, слышал, слышал, это в получасе езды от моей родины. От моей фактической родины.

— Если можно, с этого места поподробнее, — заинтересовался Павел, удовлетворенно потирая лапки, как муха, наевшаяся варенья. — Знал же я, кого надо отправлять.

— А что подробнее? Есть у меня две родины. Одна — историческая, это где предки мои жили, это здесь рядом, южный берег Ладоги, а вторая — фактическая, где я на свет появился. А появился я на свет, вернее, прожил беззаботное детство за колючей проволокой в городе, которого нет на карте.

— Ну, ты даешь! — ахнула Алена.

— Стоп, стоп, стоп… Ну да, конечно, это же Сороковка или как там она…

— Именно она. Сначала еще как-то, потом Сороковка. При моем рождении номерной город Челябинск-65, а сейчас — Озерск.

— Точно, точно, как же я забыл, что это там рядом. Это же к вам Пауэрс летел в 60-х, пока мы его не сбили. Так вы…

— Правильно: дитя плутониевых заводов. Генномодифицированный мутант в первом поколении.

— Вот как? А тут у вас командировочка по поиску свеженького мутанта или, не дай бог, инопланетянина. Говорят, родственные души притягиваются.

— Поживем — увидим… Так в чем там суть?

— Да чего проще. Жила старушка в Калиновом, ну это рядом с Кыштымом поселок…

— Точно Калиновый? Я знаю Каолиновый, там раньше глину добывали белую, каолин называется.

— Возможно, вы и правы. Ну вот, собирала старушка цветочки, а нашла ребеночка… Ну, это та версия, которая каким-то образом стала известна и заинтересовала наших восточных соседей. Кстати, они уже начали действовать в этом направлении. Наше высшее руководство в эту версию верит слабо, но некая активизация в области светящихся летающих предметов там зафиксирована все-таки была. Как всегда, ничего конкретного. Полетали, посветили, народ слегка попугали и затихли… Насколько я понял ваше начальство, план у нас такой: вы едете в командировку, а девочки, — Павел посмотрел на Веронику с Аленой, — работают здесь на месте и осуществляют связь со мной. Я буду звонить сам регулярно и курировать ход расследования. Докладывать мне обо всех шагах. Заручитесь поддержкой местных.

— А могу я пригласить кого-нибудь из своих знакомых? — спросил Александр с легкой надеждой в голосе.

— Какой вопрос? Вам дается полная свобода. Пока никакой секретности.

— То есть командовать парадом буду я?

— Да, именно. Ваша задача — опередить конкурентов… — Павел задумался и закончил: — Хотя вывезти этого мутанта они все равно не смогут. Через нашу таможню мышь не проскочит. Ладно, основная задача — разобраться в сути вопроса, а второстепенная, но очень привлекательная — было бы здорово самим найти это существо.

Дальнейшее обсуждение всех деталей этой операции, получившей кодовое название «Кыштымский карлик», не заняло слишком много времени.

4. Сорок два часа пути. Неожиданные помощники