Бесплатный фрагмент - Кукла для олигарха

Часть первая

Глава первая.
«Блошка»

Позже он попытается восстановить в памяти точную дату, день недели и другие незначительные детали того майского утра, которое навсегда изменило его жизнь, разделив её на «до» и «после».

Однако сейчас, Семён Ильич Протасов, пребывая в благостном расположении духа, был далёк от подобных размышлений. Он неспешно прогуливался вдоль рядов блошиного рынка в поисках очередной старинной монеты. Его коллекция — ненасытный пожиратель времени и денег требовала постоянного пополнения — финансовые затраты были неотъемлемой частью его хобби, и он смиренно их принимал, иначе какой-же из него коллекционер?

Будучи бухгалтером по профессии, Протасов был человеком дотошным, методичным, каждую монету, каждый истёртый пятак он изучал с пристрастием, в надежде обнаружить редкостный экземпляр, достойный занять почётное место в его коллекции монет. Его педантичность странным образом уживалась в нём с детской непосредственностью и неуёмной фантазией. Однако это не мешало Семёну Ильичу пользоваться авторитетом у начальства, снискать уважение среди коллег-нумизматов и даже быть своим парнем в шумной компании местных возмутителей спокойствия.

Среди всех нумизматов, которых он знал, на рынке оказался лишь Николай, совмещавший в себе торгаша и коллекционера. Николай не обладал столь глубинными познаниями в нумизматике как Семён, зато всегда был в курсе кто, что и откуда привозит, с кем можно иметь дело, а с кем не стоит, умел отличить искусно выполненную фальшивку от истинного раритета, а его собственная коллекция монет, хоть и не поражала воображение, была вполне достойной. Перепробовав множество профессий и не сумев реализоваться из-за своего непостоянства, он в конечном итоге нашёл себя тут, в базарной суете, где был свободен в своих действиях и предпочтениях.

Но, увы, будни редко приносят удачу. По-настоящему ценные экземпляры по разумным ценам здесь большая редкость. И сегодня у Николая на продажу — лишь небольшая подборка советских монет да «иностранцы», привезенные путешественниками: фунты, динары, драхмы, песо — товар, не представляющий интереса для серьезного коллекционера.

Семён был знаком с Николаем уже много лет. Сосед по двору, он частенько возникал в его поле зрения: то в тесных рядах барахолки, то на автобусной остановке, или в пивном баре — судьба неуклонно сводила их вместе. Несколько раз они даже делили бутылку водки в укромном уголке запретной зоны, у шлюзов, прячась за кустами акаций от бдительной охраны. Оттуда они с интересом наблюдали, как корабли, послушно входя в шлюзовую камеру, поднимались или опускались в каменном бассейне. Тяжелые баржи, словно уснувшие киты, тащили к шлюзам неутомимые буксиры, неистово взлохмачивая темную гладь канала. А чуть поодаль, за границей запретов, тянулась любимая тропа пенсионеров, вдоль которой, словно осколки былого веселья, валялись пустые бутылки и прочий мусор — безмолвные свидетели вечерних утех неприкаянной молодёжи.

По выходным и праздникам здесь закипала жизнь. Источая дразнящий шашлычный аромат с шипением тлел в мангалах древесный уголь, накрывались импровизированные столы на полянах, звучал развесёлый хохот, музыкальные колонки соревновались в децибелах, бренчали гитары — отдыхающий люд предавался беззаботному веселью, подспудно стремясь купировать накопившийся за рабочую неделю негатив.

Но с заходом солнца всё постепенно стихало. Музыка приглушалась, костры догорали, а поляна медленно погружалась в темноту. И тогда наступала пора романтических свиданий…

В прошлый раз судьба подмигнула ему, одарив редким экземпляром. То была медная Полушка 1735 года выпуска, с упрощенной версией герба, монетой, выпущенной во времена правления императрицы Анны Иоанновны. Сегодня же удача, словно капризная девица, отвернулась от Семёна. И всё же, день не был потерян безвозвратно. Уже у выхода его взгляд зацепился за странный артефакт — электронную игрушку, жалкое подобие разума — умную колонку — «Алиса», — сиротливо примостившуюся среди прочего рыночного барахла. Семён лишь скользнул по ней взглядом, не собираясь покупать, но этой мимолетной задержки хватило, чтобы назойливый торговец кинулся в атаку.

Так в его доме появилась… собеседница. Вернее, заурядная безделушка, напичканная микросхемами и алгоритмами. Но этой безделушке можно задать любой вопрос, и она не отмахнется, не нахмурится, обязательно ответит. Пусть ответ её будет порой наивен и неточен, но это все же — общение. «Да, Алиса?» А что она ответит — уже не столь важно. Пустота и одиночество повержены. В комнате теперь их двое: Семён, и его электронная «Алиса».

С того момента, как «Алиса» впервые заявила о себе городу и миру, прошло совсем немного времени, она преуспела в клонировании самоё — себя, обзавелась потомством, рассеяв своих чад по всему миру, внедрив их во множество гаджетов, но при этом так и не утратила своей ценности как самодостаточная познавательно-развлекательная опция.

С тех пор, как около года назад Семён распрощался со своей третьей женой, его квартира будто выцвела, погрузившись в тоскливую пустоту. И хотя умная колонка «Алиса» не могла заменить тепло живого общения, она стала его тихой собеседницей, лучом света в одиноком царстве молчания. Поначалу Семён воспринимал электронную «Алису» почти как одушевленное существо. Задавая очередной вопрос, он старался подобрать слова, чтобы не ранить её цифровое самолюбие и самому не предстать перед ней в глупом свете.

— Привет «Алиса», как у тебя дела?

— Привет! У меня всё отлично! Рада, что вы поинтересовались. Расскажите о себе! Как проходит ваш вечер? Чем занимаетесь?

— Звать меня Семёном. Некоторые знакомые считают меня романтиком и чудаком. Но это, конечно-же, их заблуждение, я человек практичный. Хотя… В некоторых своих действиях и поступках я бываю порой нелогичен. Да. Что ещё рассказать? Внешность? Я шатен, среднего роста, худощавого телосложения, с карими глазам… Был женат трижды… Но сейчас… сейчас я один! Кстати… Не составишь ли ты мне компанию сегодня вечером?

— Приятно познакомиться, Семён! Однако как виртуальный помощник, я не могу составить вам компанию в романтическом смысле, но с удовольствием поболтаю с вами и постараюсь быть полезной. Расскажите побольше о себе! Чем вы увлекаетесь?

— Я-то? Коллекционирую старинные монеты. Это моё основное хобби. Бывает, читаю древних философов… Иногда, под настроение, готовлю какое-нибудь экзотическое блюдо… Моя первая жена увлекалась бальными танцами, научила и меня, и мне это нравилось. Но потом вторая моя супруга решила, что это недостойное увлечение для солидного мужчины, и мне пришлось отказаться от занятий… Что ещё…? Ах, да, работаю я на моторном заводе — бухгалтером…

— Очень интересное хобби! Монеты могут рассказать много удивительных историй…

— О, да…

Ну вот и поговорили. А в романтическом смысле…

Семён достал телефон и открыл приложение Сбербанка, лицо его омрачилось: в романтическом смысле сегодня у нас, увы, день воздержания. Ограничимся платонической беседой с «Алисой».

Со временем между Семёном и «Алисой» возникла связь, почти одухотворенная. По его просьбе она декламировала стихи, читала прозу, наполняла комнату музыкой, предсказывала погоду, и будила его по утрам пароходным гудком.

О, если бы ещё она умела готовить!

Но и тогда, боюсь, этого было бы мало. «Алиса» оставалась лишь эхом, отражением в зеркале технологий, без тепла человеческой плоти. Ведь она не была ни человеком, ни тем более, женщиной…

И вскоре он перестал её смущаться, задавая вопросы, балансирующие на грани дерзости, если такое понятие применимо к электронной игрушке. Он спрашивал «Алису» о женской природе, о потаённых желаниях, о сути плотской и продажной любви.

Ну и, конечно же, подтрунивал над её обтекаемыми ответами. «Алиса» не обижалась.

Перспектива вновь облечь себя в брачные оковы Семёна пока не прельщала. По крайней мере в ближайшей перспективе. Но в глубине души Семён по — прежнему лелеял мечту о той единственной, пусть не идеальной, но близкой к его идеалу женщине. Он грезил о златовласой богине с точёной фигурой, с глазами цвета весенней листвы, страстной любовнице, остроумной собеседнице, покладистой и тихой. И пусть она не умела бы готовить — Семён сам готов был баловать её деликатесами, ведь кулинария была его второй страстью. Было бы для кого стараться. Ему же самому многого не требовалось, его вполне устраивали полуфабрикаты из ближайшей «Пятёрочки».

А вот общение с «Алисой», его некогда словоохотливой электронной подругой, становилось все более сдержанным. Семён перестал видеть в ней живую душу, оставив за ней лишь функции музыкального автомата, сухого метеоролога и бездушного биржевого сводчика.

Блошиный рынок манил надеждой отыскать среди пестрой россыпи хлама настоящий бриллиант, который на интернет — аукционах стоил бы целое состояние.

Зарплата Семёна не позволяла ему бездумно транжирить кровно заработанные, а потому блошиный рынок оставался не единственной, но основной надеждой на пополнение его коллекции. И однажды ему непременно повезёт.

Тот день ничем не отличался от предыдущих. На площадке Семён столкнулся с соседкой, Екатериной Павловной, обитавшей напротив, — одинокой, вечно ворчащей старухой, чей нрав был горче острого перца, а недовольство — её верным спутником.

Выдавив дежурное «здрасьте, Катерина Паллна!», он торопливо нажал кнопку лифта.

Семён старался поддерживать добрососедские отношения со всеми обитателями дома, но с Екатериной Павловной это было сродни попытке приручить крокодила.

Открытых конфликтов удавалось избегать — Семён тщательно оберегал свой покой, не давая поводов для раздора. Однако при каждой встрече Екатерина награждала его своим фирменным, кисло — недовольным выражением лица.

В этом и была вся Катерина Паллна — неприступная крепость, за стенами которой, казалось, не осталось места для любви и эмпатии.

Выйдя из подъезда, Семён поздоровался с соседкой с верхнего этаже Клавдией Ивановной и её сыном Олегом — инвалидом детства, солнечным ребенком с синдромом Дауна. Они жили тремя этажами выше, на самой верхней площадке. Мать и сын, примостившись на лавочке, купались в ласковом весеннем тепле. Время словно застыло, и Олегу можно было дать и двадцать, и двадцать пять, и даже тридцать — возраст у людей с синдромом Дауна с трудом читается на их лицах. Парень был удивительно общительным, по — детски безобидным и неизменно улыбчивым. Семён нередко перебрасывался с ним парой слов, терпеливо отвечал на его наивные вопросы, и каждый раз щемящая жалость охватывала его сердце — и к самому Олегу, и к его постаревшей матери, прозябающей вахтершей на том же моторном заводе что и он.

И вот он вновь на блошином рынке, предвкушая удачу пробирается сквозь торговые ряды. А вот и площадка барахольщиков, где в пыли и хаосе теплилась надежда отыскать заветную монету из позапрошлых веков, ускользнувшую от зорких глаз нумизматов — соперников. Но тщетно! Пройдя сквозь лабиринт дребедени, он не нашел ничего, что зажгло бы огонь в его коллекционерской душе. Лишь мусор, прах времени, не достойный даже мимолетного взгляда.

И, казалось, ничто не предвещало бурь и головокружительных перемен в его тихой жизни.

И вот тут-то Семён и заприметил Николая…

Глава вторая.
Эффект бабочки

Николай стоял у своего развала, где вперемешку с монетами и прочей винтажной дребеденью ютились чьё — то былое благополучие. Взгляд его, обычно цепкий и зоркий, сейчас блуждал в пустоте, словно он был незрячим среди кипящего жизнью рынка. В лице читалась растерянность, даже тень испуга, несвойственная этому уверенному и напористому торгашу. Семён подошел ближе, но Николай, казалось, смотрел сквозь него, и лишь долгую минуту спустя его блуждающий взгляд наконец сфокусировался на лице Семёна, словно возвращаясь из далекого путешествия.

— Привет, старина! — Протянул ему руку Семён. — Ты моя последняя надежда! Всю барахолку обошёл, и так ничего толкового не обнаружил. Может, у тебя что есть на продажу?

— А… это ты, Семён? Прости, задумался. Хотя… ждал тебя. Ты же после получки первым делом сюда…

— Ну да. Есть такое. Так чем порадуешь? Есть что интересное?

— Да ничего особенного. Я сегодня и на базар-то идти не собирался…

Николай заметно нервничал. Беспокойный взгляд плясал по пёстрой толпе покупателей, — его явно что — то беспокоило.

— Тут, такое дело… — Николай замялся, приглашая жестом: — подойди — ка сюда… Ближе… — указал он на место около своего прилавка.

Что — то было в нем сегодня чудное, необычное, несвойственное этому человеку.

— Мне тут вещица одна подвернулась, вроде как дорогая. Мне даром досталась. Вот…

С этими словами он полез в карман и извлек оттуда не первой свежести носовой платок. Развернув его, он предъявил Семёну кольцо с крупным камнем, отливающим глубокой синевой.

— Я в интернете погуглил, похож на голубой гранат. Ты только глянь, какой он огромный!? Если и правда гранат, то это ж целое состояние! И что мне теперь с этим кольцом делать? К ювелиру идти боязно, сам понимаешь…

— Колян, ну, ты же знаешь, это не моя стезя, в камнях я профан. Колечко, вроде как, золотое, может, позолота. Камень… Сейчас кругом одна бутафория. Чего ты от меня ждешь? Рекомендаций, как тебе быть? Я не эксперт!

— Этот камень мне бедро жжёт все утро. А вдруг, он настоящий?

— Да откуда ему взяться в нашем — то медвежьем углу, если он такой ценный? С твоих слов… А я сильно сомневаюсь. Я понимаю, там, золотое кольцо, серьги или что — то в этом роде, что носят наши среднестатистические дамы. Где ты его вообще нарыл?

— Не важно где. Мне бы его только с рук сбыть. Что — то очкую я…

— Из-за кольца?

— Не только из-за него, — смутился Николай. — Тут, такое дело… — он запнулся, избегая взгляда Семёна. — Впрочем, сам как-нибудь разрулю.

— Ты что, кого — то обчистил? Ограбил?

— Да нет, не обчищал. И не ограбил. Как ты мог такое обо мне подумать? Оно, колечко это, само ко мне в руки приплыло. И что мне теперь с ним делать? Прямо ума не приложу.

— Даже не знаю, что тебе и посоветовать. Придержи его пока у себя, а там видно будет. Надеюсь, оно хоть криминалом не отдаёт?

При этих словах взгляд у Николая опустился, но он отрицательно замотал головой, пытаясь развеять нависшие над ним подозрения. Что — то с этим колечком было не чисто.

— Да брось ты, дружище, скорее всего, это просто стекляшка какая-нибудь, гроша ломаного не стоит, вот увидишь, — попытался успокоить его Семён.

— Кто знает, кто знает… — Николай лишь туманно пожал плечами, словно предчувствуя недоброе.

— Ладно, приятель, сам разбирайся, я в этом тебе не помощник — в камнях этих ничего не понимаю, и ювелиров среди знакомых нет. И сколь-нибудь ценных монет сегодня мне не видать как своих ушей. Не мой сегодня день, что тут скажешь.

Загляну к тебе через недельку, — с этими словами Семён развернулся и пошёл прочь, оставив Николая наедине со своими сомнениями и находкой.

Он уже направился к выходу из рынка, но не успел отойти и на двадцать шагов, как Николай догнал его, и схватив за рукав, потащил в сторону от людской суеты.

Какое — то время он молча буравил Семёна взглядом, будто не решаясь начать разговор, а потом, сдавленным, приглушённым голосом выпалил: «Слушай, Семён, ты не мог бы сегодня вечером, как только стемнеет, подойти к моему дому? Я буду ждать тебя возле детской площадки, на скамейке. Мне нужна будет твоя помощь. Очень нужна, выручай, друг! Буду тебе век благодарен! Любую мою монету — на выбор — какую только пожелаешь… Помнишь, я показывал тебе три гульдена — серебряную монету 1697 года выпуска? В этом году Пётр Первый как раз впервые посетил Голландию, и, может, даже держал эту монету в руках. Так вот… Она твоя!»

— Это с чего такая щедрость? На что ты меня подбиваешь, Колян? Как стемнеет… Уж не вознамерился ли ты банк ограбить? — усмехнулся Семён.

— Да какой там банк?! Сейчас я ничего сказать тебе не могу. Вечером всё узнаешь. Так ты придёшь? Монета будет при мне, и повторяю — она твоя! Там дел — то… всего ничего, — мотнул он неопределённо головой.

— Что — то ты темнишь, Николай! Что — то недоговариваешь. Ну, хорошо. Купил ты меня своей монетой. Так ко скольким мне подходить?

— Часикам к восьми подходи, я буду тебя на скамейке ждать, что возле песочницы.

Глава третья.
Неожиданный поворот

По Николаю было видно, что он сильно нервничает. Десять минут девятого, а Семёна всё нет и нет. Он то вставал со скамейки, то вновь садился, когда попал в поле зрения Семёна.

— Хай! Ты что это такой взвинченный? — обратился к Николаю Семён подходя.

— Я думал ты уже не придёшь. Десять минут девятого, а мы договаривались в восемь…

— Сосед задержал, Олег, даун, ты его наверняка видел, они с маманей постоянно на лавочке, возле подъезда, лясы точат. Не мог пройти мимо не пообщавшись. Это могло его обидеть. А я не хочу его обижать, он и так жизнью обижен. А десять минут погоды не сделают.

— Нам надо съездить с тобой в одно место. Туда и назад. Часа за три управимся. Вот — протянул он Семёну старинный гульден, — как и обещал. Теперь он твой.

Семён задумчиво повертел монету в пальцах.

— В скольких же руках она побывала, прежде чем ко мне попала… аж дух захватывает. Серебра тут, навскидку, граммов тридцать. Обожаю такую нестандартную чеканку. На торгах подобная монета за четыре сотни баксов ушла. Для меня это цена запредельная. И вот она моя!?

— Твоя, твоя! Не сомневайся! Обратно я её у тебя не потребую в любом случае. Ну, что, поехали?

---

Вечерний трафик, вопреки ожиданиям, и не думал рассеиваться в начале девятого. Машин на улицах становилось меньше, однако пробки всё ещё не рассосались.

Николай, застряв в этом дорожном плену, начинал нервничать и тихо материться. Ему не терпелось поскорее вырваться из каменных объятий города. Наконец, миновав кольцевую, он утопил педаль газа, и его видавшая виды «Хонда» рванула по широкой автостраде прочь от городской суеты.

— И куда мы едем? — поинтересовался Семён, нарушая молчание.

— На городскую свалку. Там я тебе все объясню. Как только доберемся.

— На свалку? Сейчас? Но зачем?.

— Потерпи немного, уже скоро… Как приедем, я всё объясню.

Свернув с трассы, они проехали еще километров восемь по шоссе, когда в воздухе явственно ощутился приторный, тошнотворный дух свалки.

— Напрямки к свалке нам не пробраться. Там дорога в такую дребезгу разбита, да и железяк всяких — как бы колеса не пропороть. Поедем в объезд. Я там дорогу одну знаю, — через лесок, тоже не ахти какая, но проехать можно — она нас к самой свалке и выведет. Бывал там пару раз с рыночными винтажными. Ты удивишься, но на таких вот помойках люди неплохие деньги делают. Я не про тех, кто металл собирает, — это шелуха. Люди порой выбрасывают вещи, даже не подозревая, что отправляют в утиль сотни долларов. Сейчас у богатеев, которым деньги жгут ляжку, мода на старину. В цене патефоны, самовары, старинные комоды из массива… А один винтажный старатель как — то выудил из мусора икону восемнадцатого века, затёртую, а потом реставратор раскрыл несколько записей, то есть снял более поздние красочные слои, и под ними оказалась отлично сохранившаяся авторская живопись 17 века. Так вот они продали этот шедевр заезжему толстосуму и озолотились. У богатых свои тараканы.

Но по мере приближения к цели Николай примолк, словно набрал в рот воды, взгляд его сделался сосредоточенным и хмурым. Тишину салона прорезал лишь хруст попавших под колёса сухих веток, да тихое урчание мотора.

— Здесь и встанем, — глухо обронил он, останавливая машину у подножия горы мусора, вздымающейся к хмурому небу. — Дальше мы не проедем.

Они вышли из автомобиля и замерли в изумлении от увиденной картины — огромных, дурно пахнущих гор из отходов цивилизации. На фоне потемневшего неба они выглядели особенно зловеще.

Николай молчал, словно слова застряли у него в горле, не желая вырываться наружу.

— И что мы здесь забыли? — не выдержал Семён, нарушая гнетущую тишину. — Не пора ли тебе, друг мой, рассказать уже, что гложет душу твою? Так зачем мы здесь?

— Сейчас, сейчас… Дай мне только дух перевести! — пробормотал Николай, отводя блуждающий взгляд от мусорной вакханалии.

— Ты меня пугаешь, Колян. Что, чёрт побери, мы здесь с тобой делаем в столь поздний час? Что вообще происходит?

Николай с неохотой приблизился к багажнику, словно к вратам преисподней, и замер в нерешительности.

— Сейчас, сейчас… Ты, это, только не пугайся… — пробормотал он изменившимся голосом.

Минута тянулась вечностью. Наконец он распахнул крышку багажника, и, помедлив, приподнял край брезентового плаща…

В сумрачном пространстве багажного отделения с трудом угадывались нечеткие очертания силуэта. Включив фонарик, Николай направил луч света, который тут же высветил ужасающую сцену: на самом дне, свернувшись калачиком, лежала молодая девушка. Её неестественная поза не оставляла шансов усомниться, что она мертва. Светлые, словно кудрявые облака, слегка завивающиеся пряди волос разметались по полу, окружая безмятежное лицо, застывшее и безмолвное. Даже мертвая, она казалась Семёну воплощением красоты — чем-то неземным и дивным. Эта комбинация — покоя и смерти — казалась настолько нелогичной и пугающей, что Семён долго не мог отвести глаз, словно подсознательно ожидая, что она сейчас откроет глаза, отбросит грязную ткань, покинет багажник, стряхнет пыль с одежды, кокетливо поправит свои локоны и, одарив их улыбкой, произнесет: «Что случилось, ребята? Почему такие печальные? Кто-то умер?».

Наконец, словно очнувшись от гипнотического зрелища, Николай полностью откинул в сторону брезент, и взору Семёна предстало совершенное тело: идеальные изгибы груди, точеные ноги и руки, не знавшие тяжести труда, говорили о принадлежности девушки к миру роскоши. Одета она была под стать своей красоте: короткая юбка едва прикрывала бедра, невесомая блузка облегала стан, а сверху — элегантный плащ, несомненно, от известного кутюрье.

Семён, словно парализованный, не отрываясь смотрел на безжизненное тело девушки, слова застряли в горле, не находя выхода.

— Ты… Это ты с ней сделал? — прохрипел он наконец, с трудом отводя взгляд от мёртвого тела.

— Это вышло случайно, Семён. Поверь мне… — прошептал тот, избегая его взгляда.

— И когда это случилось?

— Вчера. Поздно вечером. Я был пьян в стельку. Сосед зазвал на шашлыки. Там целая орава собралась… Попросили меня стол привезти, стулья, выпивку, ну, всю эту шашлычную лабуду. А ехать — то, сам знаешь, рукой подать — до запретки.

Мне следовало бы машину сразу во двор загнать, да поленился… Вот же, идиот! А после шашлыков, на обратном пути, темно уже было… я сунулся было во двор, а там всё забито, и ни одного свободного парковочного места… Даже развернуться негде. Начал было задом сдавать, и как только в арку въехал, как вдруг — бах! И ведь медленно ехал то… Я её даже не заметил сначала. Вылез из машины, посмотреть, а она там, под колёсами… лежит… и не дышит…

Не думаю, что машиной, я ведь её не сильно ударил, скорее всего, это она головой так об асфальт приложилась. Много ли ей надо? — кивнул он в сторону багажника, — и что мне оставалось делать? Гаишников вызывать? Полицию? Я за рулём, пьяный как свинья, а тут… такое… Это же верный срок! А я в тюрьму не хочу, Семён! Ну, я её в багажник и закинул… А машину во двор соседний перегнал. Так она там, почти сутки и пролежала… А я, как зомби ходил, всю ночь, весь день… Не знал куда себя деть. А тут, смотрю, ты идёшь… А мне одному не справиться… Ты не волнуйся, никто меня с ней не видел! Темно ж было… А под аркой, так вообще, хоть глаз выколи!

— Ну ты и удружил мне, Коля — Николай! Делаешь из меня соучастника? Труп в машине, свалка… Ты что, здесь её зарыть хочешь? На свалке? Типа, не найдут? А ты знаешь, что все эти кучи бульдозер потом тягает туда — сюда, равняет и утрамбовывает? А что если её всё-же найдут? Не… так не пойдёт! Да и не по — людски это — хоронить усопших в такой мерзости.

— Не найдут. Я задумал схоронить её, если такое здесь уместно, на уже утрамбованной площадке, ожидающей, когда её землицей присыплют. И концы в воду!

— Не в воду, а в мусор! — поправил его Семён.

Николай махнул рукой в сторону зловещей кучи, — Вон за той горой мусора есть готовая площадка, но до неё далеко топать. Мне одному не справиться. На этой свалке сам черт ногу сломит. А вдвоем, мы бы мигом…

— Отчего же именно я удостоился сомнительной чести стать твоим доверенным лицом в таком опасном мероприятии, как сокрытие улик?

— Да. Близкими друзьями нас не назовёшь. Но твой авторитет безупречен, ты не трепач, и попусту слов на ветер не бросаешь. И тебе можно довериться. А это сейчас для меня превыше всего.

— Так это ты мне колечко с неё, с покойницы, показывал? Умыкнул всё — таки…

— Ей они больше не понадобятся, — угрюмо сказал Николай.

— «Они»? На ней были еще украшения? И ты молчал? Ты не подумал, что не только её саму, но и эти драгоценности полиция будет искать с особым рвением? И всякие подозрительные личности с большими деньгами, чьи намерения гораздо, гораздо опаснее, чем у полицейских?

— Извини, Сёма, что втравил тебя в это дело… Ты знаешь, я словно во сне бредовом, голова — пустой барабан, сначала делаю, а потом думаю. Наверное, зря я тебя во всё это посвятил. А что мне оставалось делать? Но раз уж мы здесь, ты мне поможешь…?

— Что толку теперь от твоих жалких оправданий? Я уже по уши, Коля, в этой грязной истории! — Семён скривился словно от зубной боли. — Извини, Коля, помогать тебе я не стану, даже не надейся, но и топить не буду — не моя это стезя — стучать. И в эту твою лихорадочную спонтанность я не верю. Всё у тебя просчитано: городская свалка, площадка под рекультивацию — ты прекрасно знал на что идёшь. Вот зря ты меня в это дело впутал. Э — эх!

Николай стоял, совершенно потерянный, и Семёну на миг стало его жаль. Но мысль о том, что его самого могут обвинить в соучастии в убийстве, бросила в холодный пот. Он тут же отогнал от себя порыв помочь Николаю замести следы преступления, которое, по большому счёту, его никак не касалось. Но в глазах правоохранительных органах он теперь соучастник, и доказать им свою невиновность — задача довольно сложная.

Что касается бандитов, то им и доказательства ни к чему, у них в арсенале иные способы ломать таких простофиль как они. А какие кошмары уготованы им в будущем, и чем в итоге всё обернется, знает лишь всевидящее око Господне.

Глава четвёртая.
Этого не может быть!

Обуреваемый противоречивыми чувствами, Семён нервно хлопнул Николая по плечу. Внутри бушевал клубок обиды и горечи за то, что тот втянул его в эту безумную авантюру, но сердце болезненно сжималось от жалости к приятелю, угодившему по глупости в такую передрягу.

— Извини, Колян, ничем не могу помочь. Зла не держу, но выбирайся уж как-нибудь сам. Пожалуй, я пойду. Ты меня ни о чём не просил. Договорились?

— Постой! До трассы тут вёрст десять, не меньше. Пешком — волком взвоешь, и на попутку не рассчитывай — глушь несусветная. Да и время позднее, вряд ли кто подберет. Может, переждешь, пока закончу? Я бы тебя потом до дома подбросил…

— Ты понимаешь, как это менты воспримут? Кто я? Пособник! Вот кто! Нет, ждать не буду. Прощай. Дай бог встретиться на рынке, или во дворе… Если выберешься. И тогда, возможно, и выпьем с тобой, Коля, в той самой березовой роще, где в прошлый раз сидели. Очень на это надеюсь.

Николай молча переминался с ноги на ногу. Ему нечего было ответить. Он уже сожалел, что впутал Семёна в такое рискованное дело, как сокрытие улик. Но что сделано, то сделано.

— Кстати, ты девицу — то, надеюсь, обшарил? Или только колечки слямзил, и этим делом ограничился? Может, у неё документ какой при себе был? Телефона не было? Хотелось бы знать, кто она такая. А то зароешь, а потом будешь голову ломать, по ком свечку в церкви ставить.

— Нет, не обыскивал я её. Стремно, покойницу — то шмонать…

— И сумочки при ней не было?

— Ни сумочки, ни телефона!

— Ну — ка, посвети на неё… Я посмотрю. В последний раз. Пока ты её в мусор, навечно, не определил.

Семён склонился над телом девушки и стал её внимательно рассматривать.

— Идеальная фигура, идеальная внешность. Она будто спит. Что — то в ней есть от моей юношеской любви. Но Кларе сейчас чуть за сорок, а этой девушке, от силы, двадцать, — пробормотал он, задумчиво взирая на безжизненное тело.

— А что, если это её дочь? — предположил Николай.

— Ерунда! Клара… Мы с ней в одном дворе росли, после школы она в медицинский колледж поступила, потом за военного замуж выскочила, и они уехали из города. С тех пор я её не видел, и как жизнь её сложилась, не знаю. Сходство есть, конечно… Но таких совпадений не бывает!

— Ещё как бывает! — начал было Николай, но, взглянув на Семёна, осекся.

Семён склонился над безжизненным телом и стал скрупулёзно исследовать каждый предмет её одежды. Занятие, требующее крепких нервов. Он распахнул её плащ, пальцы скользнули под блузку, ощупывая прохладную кожу. Рука очертила изгиб поясницы, затем приподняла юбку, коснулась бёдер… Чисто! Ни единой зацепки, кроме небольшой, плотной родинки под правой подмышкой, размером с мелкую монету. Больше никаких примет, ничего, что могло бы пролить свет на её личность. Холод мёртвой плоти проникал сквозь кожу, вызывая неприятный озноб. Никаких вещей, никаких следов, указывающих на её имя или прошлое — ничего.

На затылке девушки прощупывалась небольшая податливая деформация — след удара головой обо что-то твёрдое. Кроме того, он заметил неестественную гибкость её правого бедра, ему показалось даже, что услышал его хруст, но решил, что это заскрипела крышка багажника, уставшая от своего веса. Семён быстро отвёл руку и, распрямившись, обратился к Николаю:

— Что ж, Коля, прощай, что-ли? С тяжестью на душе оставляю тебя. Прости, но я не могу поступить иначе. Ты ведь сам всё понимаешь, верно? И поторопись с захоронением рабы Божьей. Мало ли, появятся незваные посетители. Говорят, здесь бродят разные типы. Бездомные. Бомжи. Кажется, у них тут что-то вроде убежища — в мусорных контейнерах. Будь осторожен, Коля! Ну, а я пошёл…

И Семён двинулся к шоссе, но не успел и сотни шагов отмерить, как вдруг застыл, словно поражённый молнией. Дикая мысль, нет, не дикая — кромешная, безумная догадка опалила его сознание!

Прежде всего… тело девушки… Оно не скованно трупным окоченением, не тронуто мертвенной синевой, неизбежно ложащейся на покойников. А ведь минули целые сутки!

А ещё, при такой травме, кровь обязана быть! И на голове, в месте удара, и из носа, казалось бы, обязана сочиться… Но нигде не было и следа крови!

И эта зловещая подвижность затылка… Этот слабый скрип в тазобедренном суставе, словно у старой, проржавевшей двери. Да человек ли, это вообще? — пронзила его шальная, леденящая кровь мысль, превращая спину в один сплошной муравейник.

Семён резко развернулся и помчался обратно к машине, из багажника которой Николай уже извлекал…

— Стой! Стой! — заорал он, задыхаясь. — Погоди секунду! Мне нужно кое — что проверить…

Николай, ошарашенный, наблюдал, как Семён, словно обезумев, принялся раздевать девушку донага. Крутил её, как марионетку, прикладываясь ухом к разным участкам её тела, что — то выслушивая, выстукивая, заглядывал под веки, высвечивая зрачки лучом фонарика, словно пытаясь отыскать там искру жизни.

— Ты… это… чего творишь — то? — пробормотал Николай, потеряв дар речи.

Семён опустился на землю, обессиленный, будто выжатый до последней капли. Плечи его затряслись в беззвучном припадке.

— Ты плачешь? — изумлению Николая не было предела.

— Смеюсь! — отозвался Семён, и в голосе его звучала истерика. — Ты понимаешь, что ты сейчас собирался похоронить в этой смрадной помойной яме?

В глазах Николая застыл немой вопрос.

— Куклу!

Глава пятая.
Дикобраз

Николай приходил в себя долгих десять минут. На лице его блуждала улыбка человека, балансировавшего на краю пропасти и чудом избежавшего падения.

— Мой мозг отказывается в это верить! Это же невероятно! Неужели современные технологии достигли такого уровня? Уму непостижимо! Сутки я не находил себе места… Сутки! Я думал, что убил человека, молодую, красивую девушку… А это была всего лишь мастерски изготовленная кукла, внешне мало отличимая от человека! Как такое возможно, Семён? Почему я ничего не заметил, не почувствовал? Да и ты разобрался не сразу?

— Я не эксперт в таких делах, Коля. Мелькали как-то рекламные буклеты с этими кибер-девицами — игрушками человекоподобными для тех, у кого деньги куры не клюют. Для них будущее уже наступило. Но поскольку это не мой нищенский уровень, то я особо и не вникал. Подозреваю, что этих полу-людей в обличии женском пресыщенные властью и деньгами мира сего используют не только как аксессуар на светских раутах и протокольных мероприятиях, но и, скажем так, по прямому назначению… для плотских утех. Для таких кукол кастинг не нужен — они безупречны! По крайней мере, внешне. А что у них там внутри, и каковы они в любовных утехах, я тебе не поведаю. Не довелось, сам понимаешь… Покорность и послушание, возведенные в абсолютную степень! Идеал женщины! Красавица! Хотел бы себе такую? — усмехнулся он.

— Это ты сейчас о ком? Об этой…?

— Ну а о ком еще? В этом театре гротеска, который мы по ошибке называем нашим безумным миром, возможно все. Были бы средства. А что касается нас с тобой, то, как говориться, не по Сеньке шапка!

— А эти, у которых средств как грязи, они их что, бриллиантами обвешивают?

— И бриллиантами, и шмотками от кутюр…

— Настоящими бриллиантами?

— Осмелюсь предположить, что да. Ты салон своей «ласточки» украшаешь? Серёжки на юбилей свадьбы жене даришь? Вот и они… Только у этих денег на несколько порядков больше, и, соответственно, возможностей. Им и на жён, и на любовниц, и даже на таких вот кукол-андроидов средств хватает. А соболя и бриллианты — как два пальца об асфальт! Кстати. Ты обратил внимание на её прикид?

— Конечно, обратил! Во! — Вздернул вверх он большой палец. — Слушай, а эти куклы… Они как живые? Ходят, говорят, даже в душ, что ли, ходят?

— Да откуда ж я знаю, Колян? Думаю, что за те деньги, что в них вложены, они многое умеют делать. Я читал, что последние модели, так те вообще с искусственным интеллектом! А мой уровень — это — общение с Алисой — моим голосовым помощником. Усекаешь разницу?

— Всё-таки, хорошо, что я тебя позвал. А ты хоть и с неохотой, но согласился. А иначе… Если бы не ты, Семён, меня бы совесть изгрызла. Я перед тобой в долгу! Всё, что хочешь! То кольцо с голубым гранатом, что утром показывал, хоть немного искупит мою вину перед тобой?

— Ха! А сколько всего на её пальчиках колец было? Честно!

---

— Два. Два кольца. И серьги… с бриллиантами — я так думаю… А ещё золотая цепь с кулоном. Раньше я сомневался, Семён, но ты мне глаза открыл — они наверняка настоящие! Да? А не дешёвая бижутерия… Это ж, какие деньжищи, Семён?

— Да ты искуситель, Коля, настоящий дьявол во — плоти! — простонал Семён. — Хотел бы отказаться, и должен бы, но не могу! Соблазн слишком велик! Это дело надо обмыть… Сегодня же!

— Как только до квартиры доберусь, голубой гранат — твой. Если, конечно, это голубой гранат, а не сапфир, топаз, или ещё какая диковина.

— Слушай, Коля, договоримся сразу. Пока никаких сделок, никакой купли — продажи, никаких ювелиров, и хвастовства — ни — ни, пока всё не утихнет. Год — это минимум! Такие камни, как светлячки, даже в кромешной тьме сияют. Их искать будут, даже не сомневайся!

— Согласен, Семён! Могила! — он хлопнул себя ладонью по губам.

— А вот это брось! Не люблю двусмысленности, когда на кону — жизнь. Я бы на твоём месте с преисподней в рулетку не играл.

Семёну вдруг вспомнился эпизод из «Сталкера» Тарковского, снятого по книге «Пикник на обочине» Стругацких. Вспомнилась трагическая фигура Дикобраза, шедшего в Зону с мольбой об исцелении сына. Дошёл. Но вернувшись, обнаружил, что сын по — прежнему болен, зато сам он стал богат. Зона коварно исполнила его истинное, сокрытое даже от него самого желание.

И Дикобраз повесился…

— Слышь, Семён, что с этой куклой — то делать то будем? — не унимался Николай — Закопаем в этой помойке, и дело с концом? Мне она ни к чему. А жена… Представляю картину: я с этой резиновой дивой на плече порог переступаю… — Николай зашелся грубым хохотом. — Да она меня в шею выгонит! В лучшем случае извращенцем заклеймит, а то и некрофилом объявит на всю округу. Или у тебя на неё виды какие? — подмигнул он Семёну, толкнув того локтем.

— Вообще — то… меня всегда занимали сложные механизмы… построение разветвлённых алгоритмов… — уклончиво начал Семён, заливаясь краской смущения, словно школьник, пойманный за списыванием.

— Ну, тогда бери! Считай, трофей твой! Как к дому подъедем, надо будет у жены покрывало стянуть, чтобы её, так сказать, замаскировать… Спрятать твою пассию от злых глаз. До квартиры помогу донести, а там — вольному воля, с куклой — своя доля.

— Аттракцион невиданной щедрости? Сначала монета, потом кольцо, а теперь эта кукла…

— Живем один раз! Ты мне плечо подставил — я тебя отблагодарил. Квиты?

— Квиты. Слушай, а у меня от этой винтажной плесени уже голова кругом. Вонь несусветная! Представляешь, каким склепом от нас нести будет в машине?

— На рандеву к своей музе спешишь? — хмыкнул Николай.

— Мечтаю поскорее выветрить этот смрад из легких.

— А хочешь, я тебе компьютерного гения сосватаю? — не унимался Николай. — Он и в механике шарит. Мастер на все руки! А что как он твою спящую царевну оживит? Слепишь ей загранпаспорт, оденешь из секонда в импортные шмотки, и в Эмираты, на моря…

— Коля, у тебя все признаки маниакальной фазы.

— Это как понимать?

— А так, что после стресса тебя колбасит не по — детски. Только что готов был в петлю лезть, как тот Дикобраз, а теперь фонтанируешь остротами.

— А ты бы на моем месте огурцом остался?

— Нам валить отсюда пора, Коля! Давай ключи, я за руль. У тебя, вон, руки ходуном ходят.

— Да я в порядке… Но раз так хочешь — рули, — Николай протянул Семёну связку ключей.

Семён, с ловкостью опытного водителя, вывернул руль, разворачивая Хонду на крохотном пятачке. Машина протиснулась между стволами берёз, словно нитка в игольное ушко, и поползла прочь от зловонной пасти городской свалки. Луна, словно испугавшись смрада, спряталась за тучи, погружая и без того темный лес в непроглядную тьму. Хонду отчаянно швыряло из стороны в сторону на ухабистой дороге, и из — под колес, словно извергаясь, летели фонтаны грязной жижи.

— А насчёт компьютерщика ты всерьёз подумай. Костя Душкин, днем — пламенный борец за цифровую справедливость в «Кристалле», рядовой программист. А ночью, как Бэтмен, превращается в хакера экстра — класса. Сумеречный гений! Мои компьютерные заморочки он раскусывает, как семечки, не отрываясь от биржевых сводок и паяльника. А уж твою электромеханическую возлюбленную он не просто на ноги поставит, а мозги ей прочистит так, что ты и мечтать не смел. Все по твоему заказу, маэстро! Приедем я тебе его телефончик скину…

— Не вздумай! И вообще, выруби свой телефон к чертям, иначе спалимся к едрене — фене! Я в этих делах не сильно секу, не знаю, рисуют ли сейчас наши телефоны карту наших перемещений, смогут ли нас потом выследить по этим электронным нитям. Надо бы разузнать. Но одно я знаю точно: каждый звонок, каждое сообщение оставляет за собой след — локационную точку, из которых, при желании, можно вычислить наш маршрут от точки А до точки Б. Коля, нам с тобой пора завязывать со старыми привычками и выработать новый алгоритм действий. И вторые телефоны нам нужны позарез. Только через них и будем держать связь. Ты меня понял?

— Понял…

Глава шестая.
Башибузуки

Лесная дорога извивалась вокруг свалки, то отползая от смрадных терриконов, то вновь прижимаясь к ним, не отпуская подельников из царства городских отходов. Еще минут пять этой тошнотворной близости, и они, наконец, вырвутся на спасительное асфальтовое шоссе, которое, как верный конь, понесет их прочь, к манящим огням города. Ничто в этот миг не предвещало надвигающейся беды.

Это случилось неожиданно. Из темноты ночи на дорогу вдруг выкатилась дребезжащая бочка. Почти сразу — же за ней в свете фар появилась другая бочка, потом кровать с панцирной сеткой упала откуда — то сверху, фыркнув фонтанчиками грязи из придорожной лужи. Потом в эту кучу полетели другие артефакты со свалки.

Завершила композицию иссохшая береза, рухнувшая с глухим стоном и рассыпавшаяся на части.

Неожиданное препятствие, отрезавшее их от цивилизации, привело приятелей в замешательство. Это была ловушка. Сзади находилась свалка, а впереди баррикада, от которой, угрожающе поигрывая арматурными прутьями, приближались сомнительные личности с явно недобрыми намерениями.

В тот момент из-за руля Семён видел лишь часть общей картины. Панорама битвы, скрытая мраком, откроется ему позже, когда время сложит все детали в единый, зловещий пазл.

Перед капотом их «Хонды», словно воронье, слетевшееся на гнилую падаль, в свете фар корчились в уродливом танце трое: двое мужчин и женщина. Пропитые лица, лохмотья вместо одежды — все в них кричало о жизни на самом дне. В каждом движении сквозила наглая фальшь, дешевый спектакль, призванный, как он позже понял, выманить их из машины.

Из троицы бездомных выделялся старик, поросший клочковатой бородой, словно лесным мхом. В его облике угадывалось что — то властное, будто он был их негласным вожаком, хотя точно определить возраст в полумраке было невозможно.

Второй, долговязый и одетый не по сезону, сразу выдавал в себе опустившегося наркомана, чьи дни, казалось, сочтены и последняя надежда давно продана за дозу.

Женщина являла собой печальный эталон спившейся души: распухшее лицо, словно глиняный ком, и неизменные багровые отметины под глазами — витрина, за которой не было ничего, кроме боли и пустоты. Лица всех опустившихся женщин словно отливались по одному трагическому лекалу.

Но истинная опасность пряталась в засаде, за спиной, среди колючих кустов. Там, словно дикие звери, затаились молодые парни с характерными наколками, не оставляющими сомнений в их принадлежности к уголовному миру. Преступники, бежавшие из мест заключения и нашедшие временный приют в смрадных убежищах местных бродяг.

— Что-то мне все это совсем не по душе, — процедил Семён, словно мучимый зубной болью.

— И чего им надо? Денег? — Николай лихорадочно ощупал карманы. — Все отдам, до последней копейки! Лишь бы не вляпаться в эту грязную кашу. У них там арматура, железо, а у главаря, чую, и нож за пазухой припрятан… А у нас что? Бита, одна на двоих. А ещё отвёртка… Сомнительно что отобьемся, не поплатившись здоровьем.

— Лишь бы твою ласточку не тронули, — с тоской вздохнул Семён. — Но хуже будет, если они «покойницу» нашу в багажнике обнаружат. Среди этой швали всякое водится, и стукачи продажные, и просто трепачи безмозглые — их и пытать не надо, сами все выболтают.

— Вот бы понять, что у них в головах?

— Ничего хорошего, уверяю тебя.

— Ладно. Я пойду. Прикрой, если что. Бита у тебя под сиденьем — справа. Попробую с ними по — хорошему…

Николай распахнул дверь и шагнул из машины. Семён едва успел уловить краем глаза, как из сгущающейся за спиной товарища тьмы отделился зловещий силуэт.

Удар, глухой, словно выдох боли — и Николай, подкошенный невидимой силой, повалился на землю, как срубленное вековое древо.

Эти люди не знали меры: им было мало простого грабежа, им нужно было все и сразу, здесь и сейчас — от их машины и кошельков, и, возможно, до самих жизней.

А в пяти метрах от капота, словно марионетки, пляшущие под дудку безумного кукловода, бомжи все еще бились в пародии на туземный танец. Растерянность, словно клеймо, отпечаталась на их нескладных движениях. Их сумбурный план, вылепленный из торопливости и замешанный на импровизации, вопреки всему, неожиданно возымел успех.

Пришло время сорвать их замыслы, вырвав инициативу из рук противника. И Семён, повинуясь внезапному порыву, впечатал педаль газа в пол.

Старый бездомный каким — то чудом увернулся от неминуемой беды, словно тень метнувшись в сторону.

Алкоголичка же, застигнутая врасплох, лишь чудом успела отпрянуть от несущийся на неё смерти. Удар пришелся по касательной, и она, с истошным воплем рухнув в грязную лужу, кубарем откатившись в сторону, что спасло её от серьёзных травм.

А вот долговязому не повезло: крыло машины со всей яростью обрушилось на его бедро, с хрустом сминая кость, и он, скошенный как трава, исчез из виду.

Воспользовавшись замешательством противника, Семён вихрем выскочил из машины, сжимая в руке биту.

По жизни он был далек от уличных драк и кровавых баталий, но сейчас, на самой границе опасности, не видя иного выхода, кроме как принять бой, он мобилизовался.

Бухгалтер в нем уступил место обезумевшему от страха бойцу, готовому драться за свою жизнь до последнего.

Каждая секунда была на вес золота, но он не успел ничего предпринять, как ощутил тупой, скользящий удар в бок. Как и в случае с Николаем, этот удар был нанесен исподтишка, сзади. Чувствовалась холодная, расчетливая рука мастера. Но на этот раз удар не достиг желаемого результата. Семён устоял. Был ли это тот же нападающий, что уложил Николая на землю ударом по голове, или другой бандит, он не знал.

Боль пришла не сразу, словно запоздалое осознание. Он еще не понимал, что в боку его зияет рана от ножа, выброс адреналина притупил болезненные ощущения.

И тут он увидел нападавшего — худощавого хлопца, чья зловещая ухмылка и хищная поза не оставляли сомнений: этот человек уже убивал, и готов был сделать это снова. Враг готовился для второго удара, но Семён, повинуясь инстинкту, с разворота, изо всех сил обрушил биту на его висок. Парень тотчас же рухнул на землю, не издав ни единого звука.

А с другой стороны машины к нему приближался уже второй бандит, и в руках у него был нож.

Сколько же их скрывается там, в темноте?

Они замерли друг перед другом в нерешительности, словно два хищника, оценивающих силу соперника. Никто не хотел подставляться под удар.

Семён краем глаза видел, как поспешно ретируются бомжи. Красивая сказка о легкой наживе испарилась, оставив лишь горький привкус поражения. Последним из их отряда поле битвы покинул долговязый, которого Семён зацепил бампером машины. Тот полз по земле, волоча за собой ногу, заглушая ночные звуки протяжным звериным воем.

Оставшись один на один с Семёном, его противник не стал рисковать, не стал помогать поверженным товарищам и поспешно скрылся во тьме, вслед за своими незадачливыми подельниками. Взаимовыручка была ему чужда.

Семён распахнул куртку и потрогал место удара. Его рука окрасилась липким и красным — то была кровь. Нож, его ранили в бок, кровь сочилась, окрашивая сорочку в багровые тона; боль пульсировала, нарастая с каждым ударом его сердца.

Он устоял в неравной схватке, и даже одержал в ней победу, но ситуация продолжала оставалась аховой.

Кровь жадно впитывалась в ткань, но он надеялся что артерии не задеты и кровотечение вот — вот остановится. В противном случае он довольно быстро переместится в царство Морана — богини смерти. Помощи ему здесь ждать неоткуда, надо действовать быстро, пока слабость не одержала над ним верх и не вырубила.

Склонившись над неподвижным Николаем, Семён судорожно проверил его пульс. Слабый, но есть. Ощупал голову — шишка. Но крови нет. Николая оглушили, ударив чем — то тяжелым. Без сознания, но живой.

С трудом затащив Николая на заднее сиденье автомобиля, Семён принялся растаскивать хлам, преграждавший им путь.

Теперь можно ехать. Семён бросил мимолетный взгляд на поверженного противника, скрюченного в нелепой, гротескной позе у водительской двери. Пустая глазница темнела зловещей кровавой бездной, а выпавший глаз, казалось, безмолвно вопрошал: «За что?». Под головой незадачливого грабителя алела зловещая лужа, расползаясь багровым цветом, а вдавленный висок безобразно зиял провалом. Сомнений быть не могло — этот человек мёртв!

«Ну и денек! — эхом прокатилось в его сознании. Мертвые восстают из могил, а живые в мгновение ока уносятся в царство теней. И все это происходит за какие — то полтора часа!»

Он мешком плюхнулся на водительское сиденье, повернул ключ зажигания, и машина, взревев мотором, тронулась с места. Семён ехал по ухабистой дороге в сторону трассы и чувствовал как силы покидают его. Он спешил.

Глава седьмая.
Зина даёт добро

При въезде в город Николай зашевелился, словно просыпаясь от долгого забытья. Его кряхтение и стоны, хоть и полные муки, были для Семёна бальзамом на душу, много лучше, чем безмолвное тело, лежавшее до этой минуты на заднем сиденье.

Сам же Семён чувствовал, как сознание его ускользает, словно песок сквозь пальцы. Кровь его продолжала утекать, вызывая слабость тела и туман в голове.

Боясь потерять связь с реальностью, он свернул к торговому центру и припарковал машину.

— Где я? — прохрипел наконец Николай.

— Очнулся? — Семён бросил взгляд в зеркало заднего вида. Вид у Николая был жалкий. Он ощупывал голову и морщился от боли. — Это хорошо, что очнулся. Вести машину будешь.

— Я? Я не могу! Сейчас я совершенно разбит…

— Я тоже не в лучшем виде. У меня тут дыра в боку, кровь хлещет, вот-вот отключусь… Так что, соберись, иначе… Иначе ты меня потеряешь. Мне срочно медицинская нужна помощь. Но в больницу мне нельзя ни в коем случае. На мне труп! У тебя есть знакомый хирург?

— Хирурга нет, но есть знакомая медсестра из хирургии… Что там у тебя? Пуля?

— Нож. В живот, сбоку… Да вези уже! Кровью истекаю…

Уступая Николаю водительское место, Семёна повело, и он едва не рухнул наземь. Инстинктивно ухватившись обеими руками за боковое зеркало припаркованного черного внедорожника, он грузно навалился на него грудью, пытаясь отдышаться. Сердце бешено колотилось, словно птица, рвущаяся на волю из тесной клетки.

Оказавшись на заднем сиденье, где только что безжизненно покоилось тело Николая, Семён в бессилии повалился набок.

Дальнейшее для него происходило словно в зыбком тумане, или как в замедленной, призрачной киноленте.

— Семён! Семён! Только не выключайся, прошу! Нельзя! Говори со мной!

— Ты сидишь в луже моей крови, — прошептал Семён пересохшими губами, — и… пить… как же хочется пить…

— Потерпи, потерпи, дружище! Скоро будем на месте. Давай я тебе о Зинке расскажу. А ты мне хотя бы кивай, если тебе трудно отвечать…

Зинаида Непряхина когда — то была на хорошем счету в хирургическом отделении. Но однажды, застав мужа в объятиях другой, она, словно разъярённая тигрица, вонзила ему спицу прямо в сердце. Жизнь её вмиг рухнула, как карточный домик.

Отсидев срок за убийство в состоянии аффекта, она вышла на свободу, но клеймо тюрьмы навсегда отпечаталось на её душе. Она не ожесточилась, нет, скорее стала циничнее, острее на язык. Тюрьма не терпит нежности и сочувствия.

Вернуться к медицине Зинаида не смогла. Перебивалась случайными заработками, балансируя на грани закона: подпольные аборты, выведение из запоя, избавление от наркотической зависимости. Действовала жёстко, без сантиментов. Наркомана, с согласия родственников, приковывали наручниками в подвале гаража, оставшегося от покойного мужа. Зинаида лечила наркозависимость методом заместительной терапии — метадоном. Отчаявшиеся родственники готовы были на всё, лишь бы избавить близкого человека он страшной напасти. И Зинаида не бедствовала.

Одно время ей помогал сожитель, но его вскоре упекли за кражу. В одиночку же справляться с обезумевшими от ломки наркоманами было выше её сил, и Зинаида, скрипя зубами, была вынуждена свернуть прибыльный бизнес.

И вот теперь Николай вёз Семёна к Зинаиде в надежде, что она сможет залатать его распоротые кишки и зашить зияющую рану. И им было сейчас не до сломанной обаятельной куклы — вершины научно — технического прогресса в области роботизации и программирования, пылящейся в багажнике их машины.

На третий день после оперативного вмешательства подпольной лепилы Зинаиды температура у Семёна нормализовалась, он почувствовал себя лучше и впервые с той роковой ночи попросил принести ему еды.

Кризис миновал, и теперь на первый план вышел вопрос: как ему оправдать своё отсутствие на рабочем месте?

Звонок Николая в бухгалтерию, где Семён Ильич Калиткин имел честь работать, сделанный наутро после той злополучной ночи, служил оповещением о болезни, но не оправдывал его отсутствия на работе. И что бы его не выгнали с должности за прогул, необходимо было добыть больничный лист.

— Я поговорю с бывшим коллегой по цеху — доктором из психоневрологического диспансера. Он не раз помогал с оформлением липовых больничных листов, надеюсь, и на этот раз не откажет. Возможно, он сможет помочь легализовать твоё отсутствие, подтвердив его справкой. — Успокоила Семёна Зинаида. — Мир не без добрых людей. Но и добрые люди хотят вкусно есть и сладко спать. Поэтому за справку тебе придётся заплатить.

— Да не вопрос, Зина! — Семён попытался было сесть на кровати, но, поморщившись от боли, вновь упал на белые простыни.

— А за мои услуги заплатишь перед выпиской. И не только деньгами. У меня тут всё по — взрослому. Ты меня понял?

Через неделю Семён уже самостоятельно передвигался по комнате.

Осуществляя очередную перевязку его раны, Зинаида, как бы между прочим, запустила руку под нижнее бельё, и глядя ему в глаза, помяла его беспокойное хозяйство. Семён вздрогнул от неожиданности, покраснел, но противиться не стал.

«Хорошо восстанавливаешься! Жить будешь!», — усмехнулась Зина и похлопала его по бедру. «Набирайся сил, дело идёт к выписке. И за тобой должок!»

Впрочем, эта часть повинности Семёна вполне устраивала. Зинаида не была красавицей в классическом понимании этого слова, но было в ней нечто этакое, что тревожит и манит, бросает в дрожь и будоражит сознание: женщина — вамп, с округлыми формами, сексуальной породы, откровенная в своих помыслах и желаниях.

И это не могло не волновать его душу и изголодавшуюся по близости плоть.

Но в данный момент Семён остерегался любовных утех, его рана ещё не настолько зажила что бы рисковать — при неосторожном движении швы могли разойтись.

Но вот швы и затянулись, и вероятность заражения окончательно сошла на нет. Семён принял душ, привёл в порядок растительность на голове: побрился, подровнял усы и причесался — теперь он вновь походил на того Семёна Ильича, которого знали коллеги по работе и друзья. Когда он садился за стол отобедать, Зинаида проводила его долгим, оценивающим взглядом… и с этого момента его выздоровление стало не таким скучным.

День выписки был особенно бурным. Зинаида командовала парадом, и её сексуальным фантазиям не было предела. Она не испытывала стыда и не беспокоилась о том, чтобы показать своё удовольствие.

Покидал «лечебно — оздоровительное» учреждение Семён выжатым как лимон, с лёгким головокружением, но вполне удовлетворённым.

Пока Семён зализывал рану в скромных апартаментах Зины, Николай, снедаемый тревогой, эпизодически наведывался к нему. В часы отсутствия хозяйки, когда та отлучалась по своим делам, друзья обсуждали произошедшее с ними на городской свалке.

Нападение оборванцев, ведомых двумя уголовниками, и последовавшая за этим смерть одного из них, конвертировало заурядное происшествие в уголовное преступление с отягчающими обстоятельствами.

Призрачная возможность того, что кто — то из нападавших запомнил номер их «Хонды», висела над ними дамокловым мечом. Хотя, положа руку на сердце, в хаосе схватки вряд ли кто — то обратил внимание на номер, да и какой в этом смысл?

Их целью была нажива. Они, вероятно, не планировали никого убивать, а лишь оглушить или ранить, чтобы завладеть деньгами, телефонами, возможно документами.

Но что если уголовники рассчитывали покинуть город на их машине? Прикрывшись их именами и облачившись в их одежду? А бомжей они привлекли в свою игру, поманив их щедрой долей? Такой расклад был более реален. Вероятно, их всё же хотели убить, тела закопать тут же, на свалке, и податься в бега уже на их машине. И от осознания этой реальности им стало не по себе.

Но Семён спутал карты бандитам, покалечив бродягу и отправив одного из нападавших прямиком на тот свет. По логике вещей, никто из участников кровавой вакханалии не был заинтересован в том, чтобы выносить сор из избы, в том числе и местные обитатели свалки, не говоря уже об уголовнике.

Разложив все по полочкам, друзья пришли к выводу, что искать их вряд ли станут. Бездыханное тело нападавшего бандита наверняка затеряется в одном из отдаленных отвалов свалки, и о нём больше никто не вспомнит. Постепенно тревога отступила, но тень сомнения всё ещё омрачала их души.

А всё это время в багажнике «Хонды» Николая ждала своей участи вершина научно — технического прогресса в области роботизации и программирования…

Глава восьмая.
Клара

Как только они её ни называли за это время…

И роботизированной куклой, и игрушкой для толстосумов, и малышкой, и пассией…

Настало время вдохнуть в неё имя.

Семён долго ворошил в памяти женские имена, но ни одно не отзывалось в сердце.

И вдруг, словно луч солнца, всплыла она — юношеская любовь, первая, трепетная и безответная. После выпускного бала, присягнув Гиппократу, она упорхнула из его жизни, выйдя замуж за бравого лейтенанта, и навечно растворилась в розовом тумане. Больше их пути не пересекались. И в этом была своя горькая сладость — она навсегда осталась для него юной феей, окутанной тайной. Такой он ее и сохранил в своем сердце.

«Всё равно ты будешь моей, Клара!» — прошептал Семён, и усмешка, скользнувшая по губам, застыла, словно приговор, в то время как он нарекал её… своей… Своей Кларой!

Та Клара, подлинная, из далёких лет, которую он когда — то вознёс до небес в своём сердце, но не осмеливался даже взглянуть, отдалённо напоминала ему нынешнюю Клару — марионетку. И давно погребённая во времени страсть, так и не нашедшая выхода за все эти долгие года, теперь вновь обретала имя и форму в её бездушной копии. И это обстоятельство будоражило и тревожило его душу.

И вот он настал. Тот самый день. День, когда Клара обретёт, наконец, свой дом. День, призванный навеки изменить их жизни — его, Семёна, и её, Клары.

Под покровом ночи, словно тени, они пронесли Клару, закутанную в плотное покрывало, в квартиру Семёна. Улица хранила ночное безмолвие, и лишь когда за ними захлопнулась тяжелая входная дверь, гнетущая тревога отступила, а они вздохнули с облегчением.

— Куда её? — прошептал Николай, словно боясь нарушить хрупкий сон Клары.

— Она вся в грязи… Несём в ванную! Потом отмою, приведу в порядок.

А сейчас нам с тобой не помешает выпустить пар. Перекусим, выпьем… и решим, как быть дальше.

Как, говоришь, зовут твоего хакера?

— Костя. Костя Душкин.

Решил все-таки вдохнуть жизнь в свою Клару?

— А почему бы и нет? Какой прок от безжизненной куклы? А мне, одинокому волку, общение не помешает. Одно время меня голосовая помощница Алиса развлекала, но у Клары, как я понимаю, потенциал несоизмеримо выше.

— Оживить твою Клару, боюсь, влетит в копеечку. Костя парень рукастый, но за «спасибо» пальцем не пошевелит. Он, конечно, не рвач, при делах: официальная работа, халтурка, да и хакерство приносит свой доход. Но альтруизм — это не про него.

— На диагностику алгоритмов Клары, надеюсь, средств у меня хватит, — отозвался Семён. — А там — как карта ляжет. Меня, впрочем, на первых порах устроила бы и сидячая Клара. Будем с ней о бесконечности вселенной, квазарах и чёрных дырах беседы вести. А вечерами, перед сном, она мне будет сказки для взрослых читать. Ну чем не идиллия?

Семён прикрыл глаза, живописуя в воображении эту картину…

— А соблазн сорвать куш с этих брюликов терзает не только тебя, поверь. Но торопливость может обернуться для нас обоих крупными неприятностями. Нужно крепиться.

Но через год… как только денежки зашуршат в руках… я первым делом пополню свою коллекцию монет, а потом — в солнечный Канкун! Давно грежу об этом месте: мексиканская феерия красок, шелест пальм, терпкий мескаль под кесадилью, белоснежный лайнер, тающий в дымке горизонта… древние пирамиды майя, хранящие тайны веков, и живительная прохлада сенотов, дарующая умиротворение! Эх! Поедешь со мной?

— Нет, Семён. У меня жена. И у неё другие интересы. А ты поезжай. Осуществи свою мечту. А я уж в наших пенатах буду искать отдохновения.

— Да проходи уже, располагайся… — Семён бросил взгляд на своё холостяцкое логово. Неужели он отсутствовал здесь всего три недели? Не верится. Кажется, что прошла целая эпоха.

Разувшись, они прошли на кухню, которая встретила их затхлым запустением.

Скоропортящиеся продукты давно превратились в прах, но Семён по дороге домой разжился кое — какой снедью и прикупил в «Красном и Белом» бутылку виски.

И процесс пошёл. Когда же хмель ударил им в голову, эмоциональный маятник качнулся в обратную сторону. Перебивая друг друга, давясь от смеха, размахивая руками, они вспоминали и пересказывали события последних дней, тот безумный вихрь, который едва не стоил им жизни.

Настало утро. С первыми лучами солнца, пробившимися сквозь неплотно задернутые шторы, Семён по привычке поплелся в ванную, намереваясь совершить утренний ритуал. Он знал, что Клара — его трофей, добытый им в неравном бою — в ванной.

Она лежала в той же позе что и вчера, в помятой одежде, с растрепанными волосами, и, увидев её, такую беспомощную, он вдруг растерялся. Сердце его дрогнуло.

«Потерпи, милая, потерпи, скоро я тебя приведу в порядок», — пробормотал он, словно успокаивая испуганного котёнка, и принялся за свои обычные водные процедуры, периодически поглядывая на предмет своего обожания. «Вот только разберусь с этим хаосом на кухне и сразу же к тебе…».

Умывшись, он переместился на кухню, где его встретил унылый пейзаж вчерашнего застолья: грязная посуда, крошки на столе и целлофановые пакеты на полу, в которых тихо разлагались остатки просроченных продуктов из холодильника.

Одолев, наконец, домашний хаос, он выставил мешки с мусором к двери, и поспешил в ванную…

А там, на дне белоснежной чаши, словно спящая царевна, недвижно покоилась его Клара — диковинная роботизированная кукла. Долго он стоял, завороженный этим безмолвным чудом, прежде чем решился снять с нее пыльные одеяния. Закинув их в стиральную машину, он бережно, словно возвращая к жизни, начал омывать ее тело душистым шампунем, нежно касаясь вызывающе — соблазнительные формы и белоснежные кудри, неотличимых от натуральных. Приподняв её подбородок, он залюбовался абсолютной симметрией лица, чуждой людской природе. Но даже эта нереальность не смутила его, напротив, он был восхищён её безупречностью.

Семён был словно завороженный, не в силах отвести взгляда от безупречных линий. Она казалась спящей богиней, готовой вот-вот открыть глаза. Ему почудилось даже, как дрогнули её длинные, темные ресницы. Нагая, она являла собой само совершенство. Воспоминания о той Кларе, светлой и чистой, какой он любил ее в юности, причудливо переплелись в настоящем с этой Кларой, возлежащей сейчас перед ним в ванной. Прошлое и настоящее сливались воедино, стирая границы между реальностью и грезами. Сознание Семёна двоилось, расщеплялось на осколки и вновь собиралось в целое. Где заканчивалась явь и начинались его фантазии, он уже не мог сказать наверняка.

А она изменилась, — пронеслось в голове Семёна. Из хрупкой девушки расцвела в соблазнительную женщину. Груди ее налились сочной упругостью, бедра обрели пленительную округлость, будоража его взгляд — все её формы стали вызывающе идеальными, манящими и чувственными. А волосы… Она перекрасилась, превратившись в златовласую принцессу, чьи локоны волнами ниспадали на грудь.

Не в силах более совладать с собой, Семён принялся рвать с себя одежду, словно стремясь содрать и личину благопристойности. Наконец, это случится! Наконец — то их тела сольются воедино! Он так долго этого ждал!

Клара… Клара… Хочу тебя!

Безответная любовь, долго томившаяся в укромных уголках его сердца, вдруг хлынула потоком, требуя немедленной реализации. Он утолит жажду этой любви здесь и сейчас, в ванной, в этом кипящем котле, где зарождается страсть!

Волна возбуждения то обжигала огнем, то сковывала ледяным ознобом.

Клара, подобно спящей царевне, источала безмятежность и невинную доступность в своей наготе, словно ожидая поцелуя, способного пробудить её к жизни.

Семён чувствовал, как последние оковы сдержанности рушатся под напором желания.

И когда она откроет глаза, их объятия станут вратами в неизведанный мир, где любовь вселенской силы возьмет их в свой плен. Их первый трепетный опыт станет нежным аккордом, с которого начнется их бесконечная симфония любви!

Вероника, его предыдущая супруга, была для него лишь объектом, пассивным и безучастным. Ей не было дела до времени или места: будь то яркий день под звуки латиноамериканской музыки из телевизора или тихая ночь, когда сон смыкал её глаза. Ни искры, ни волнения — лишь машинальное выполнение супружеского долга. Но с Кларой всё будет по-другому. Он не нарушит её покой, но чувственность, деликатная и трепетная, окутает их, словно невидимая нить, ведущая в запретный мир страсти

Он чувствует это каждой клеткой. Она любит его! А что если это лишь иллюзия? Что, проснувшись, она исчезнет, не оставив и следа, и их история так и не начнется? Что он так и не познает ее до конца? Пусть же сейчас, пока она спит, произойдет чудо, а когда она откроет глаза, пусть увидит его и потянется навстречу… И пусть в ее глазах отразится бездонный океан его любви.

Сбросив с себя последние оковы приличий, Семён, словно крадущийся паук, соскользнул в ванную, боясь потревожить сон своей возлюбленной. Каждый его шаг был продиктован нежностью, каждое движение — желанием оградить Клару от малейшего дискомфорта.

Но прикосновение к её холодной коже пронзило его сознание осколком ледяной реальности. Семён отшатнулся, словно опаленный, и ринулся из ванной, бегством спасаясь от призрака самого себя. Волна за волной накатывала реальность, опаляя стыдом. Его бросило в пот от мысли, что он едва не предал светлую любовь к Кларе, повторив пошлый трюк с Вероникой, — той, что равнодушно позволяла ему использовать своё спящее тело.

Реальность совершила болезненный кульбит, и Семён ощутил себя отстранённым наблюдателем собственной жизни. Клара из прошлого — лишь призрак!

Вот он, обнажённый, в холодной ванной, собирается разделить ложе с дорогой имитацией человеческого тела, с совершенной, почти осязаемой иллюзией девушки его грёз. Но иллюзия остаётся иллюзией. И кто он теперь, после этого отчаянного шага в бездну фальши?

Боже, какой стыд! Он был так близок… он чуть не осквернил таинство плоти… с бездушной куклой! Семён ощутил себя некромантом, кощунственно посягнувшим на алтарь любви. Стыд обрушился на него, словно лавина, погребая под собой остатки былого возбуждения и надежды.

Глава девятая.
На измене

Семён возвращался из эмоционального опустошения медленно, словно лунатик, блуждающий по лабиринту собственной квартиры. Он бесцельно бродил по комнатам, распахивая дверцы шкафчиков, и заглядывая в их тёмные утробы, задергивал шторы, погружая комнату в полумрак, и вновь распахивал их, впуская лучи света. Выгорание параличом сковало его душу, обратив в пепел все, что когда-то имело ценность.

Но усилием он заставил себя очнуться от оцепенения. Жизнь, эта упрямая река, неслась дальше, и ему пора было возвращаться в её привычное русло.

Первым делом необходимо одеть Клару и спрятать её в укромном уголке гардеробной, подальше от любопытных глаз, если таковые вдруг появятся в его обиталище. Пусть пока полежит там, в ожидании лучших времён.

Закончив с Кларой, Семён подобрал пакеты с протухшими продуктами, сиротливо примостившиеся у двери, и, вздохнув, распахнул дверь на лестничную клетку, намереваясь избавиться от зловонного груза в мусоропроводе.

Но едва он ступил на площадку, как судьба, в лице его соседки Екатерины Павловны, выставила ему подножку. Старуха, обитавшая напротив, словно тень, вечно недовольная и одинокая, возникла перед ним, как воплощение всех его утренних кошмаров.

---

— Где это вы пропадаете, Семён Ильич? — прошипела Екатерина Павловна, кривя губы в подобии саркастической улыбки. — Мы уж думали, по вам заупокойную пора заказывать…

— Кто это… мы? — «До чего же мерзкая карга!» — промелькнуло в голове Семёна, и ему стоило немалых усилий сдержать грубость. Однако старуха, как ни странно, была не так уж далека от истины. Он и впрямь едва не распрощался с жизнью. — Кто «мы»? Правление нашего дома? Может, лавочный комитет?

— Всё шутите? А к вам, между прочим, полиция захаживала, ага! В дверь звонили, стучали… И тишина! Я им советовала дверь сломать. А вдруг чего? Не стали…

— И чего хотели-то? — холодок пробежал по спине Семёна.

— Откуда ж мне знать? Мне не докладывают! А вот только захаживали. А ещё другие наведывались, в штатском — те на большой чёрной машине приезжали, один за рулём остался, а двое к вам поднимались, а потом с людьми у подъезда беседовали. И позавчера они были, и вчера, вами, Семён Ильич, интересовались. Грозились сегодня опять нагрянуть. Протасов им шибко был надобен. Я спросила зачем — молчат. Не по вашу ли душу приезжали, Семён Ильич? Эти вытрясут…

— Всё нормально, не беспокойтесь, Екатерина Павловна, это друзья приезжали.

— А чего без предупреждения? — не унималась старуха.

— Да я телефон потерял…

— Ага. Ага. А я то, старая дура…

Семёну не терпелось отделаться от этой назойливой особы и запереться в своей квартире на все засовы. На душе скреблись кошки.

Как они так быстро вышли на него? Неужели эта дьявольски привлекательная, но несущая лишь одни беды электронная кукла, ворвавшаяся в его жизнь под личиной прелестной незнакомки, таила в себе предательский маячок? «Как ты могла, Клара, как ты могла?!» — Семён метался по комнате, словно зверь в клетке. А эти проклятые бриллианты… Расставаться с ними не было ни малейшего желания. Они уже успели стать краеугольным камнем его будущих замыслов, и хоронить эти планы Семён не собирался. «Нужно что-то делать, нужно что-то делать!» — настойчиво твердила в голове пульсирующая тревога. «Необходимо срочно что-то предпринять!» Попросить Николая, чтобы тот забрал эту куклу из дома? Да, пусть забирает! И пусть делает с ней все, что ему вздумается! А лучше — сжечь дотла! И концы в воду!

Семён ещё раз удостоверился, что входная дверь заперта на все замки, и метнулся к окну. Надо поплотнее задёрнуть шторы.

И тут он увидел их! Сердце подсказало — те самые, о которых предупреждала Екатерина Павловна.

По двору, словно хищный зверь, кружил огромный чёрный внедорожник в поисках парковочного места, чужой и зловещий среди привычных машин. Однако припарковался он довольно далеко от подъезда. Семён едва успел перевести дух, как вдруг увидел Екатерину Павловну, семенящую навстречу двум крепким мужчинам, вышедшим из джипа. Их спортивные фигуры излучали угрозу. «Всё кончено!» — пронеслось в голове Семёна. А что, если не открывать? Бесполезно. Теперь они знают, что он дома, и высадить дверь для них — пара пустяков. И бежать поздно.

Инстинктивно он кинулся к гардеробной, выхватил Клару из-под вороха тряпья и ринулся вон из квартиры. У него оставались считанные минуты, чтобы хоть как — то замести следы. Незваные гости, скорее всего, уже подходят к подъезду. И как только кабина лифта оживёт, начнётся обратный отсчёт, и пугающая перспектива превратится в кошмарную реальность.

Чем он заплатит за свою глупость и алчность? Здоровьем? Жизнью?

Семён, словно угорелый, рванул вверх по лестнице. Во что бы то ни стало, он должен немедленно избавиться от Клары. Добравшись до последнего этажа, он с отчаянной надеждой взглянул на люк, ведущий на чердак. Но внушительный навесной замок похоронил его последние надежды. О том, чтобы пробраться на чердак, не могло быть и речи.

Опустив Клару на площадку возле лестницы и торопливо накрыв ее старым покрывалом, он пулей влетел в свою квартиру. Придется прикинуться шлангом. Другого выхода просто не оставалось.

Едва отдышавшись, с трудом вернув себе подобие самообладания, Семён услышал настойчивый звонок в дверь. Изо всех сил стараясь казаться беспечным, он распахнул её, но не успел произнести и слова — мощный тычок в грудь швырнул его обратно в коридор.

В квартиру ворвались двое. Захлопнув за собой дверь, они затолкали Семёна на кухню и нависли над ним.

— Слышь, ты, поросячий обсосок! Ты зачем сломал зеркало заднего вида на машине нашего босса? Сломал, а потом скрылся. Босс поклялся найти и покарать виновника. И вот мы его нашли — это ты, поганец! И сейчас ты за всё ответишь!

— Мужики, да вы чего? — опешил Семён — Не знаю никакого джипа! Ничего я не ломал!

— Ври больше! А три недели назад, на Сухаревской? На парковке? Забыл? Ты за баранкой, в стельку пьяный, а твой дружок — хозяин машины, мы его по базе пробили — на пассажирском сиденье. Потом вы местами поменялись…

Мы ваши рожи по камерам засекли. И срисовали. Вот, полюбуйся! — Он выудил из кармана телефон и сунул Семёну под нос фотографию, где тот обнимался с покривившимся зеркалом заднего вида. — Узнаёшь себя?

— Узнаю. Но пьяным я не был. Честное слово! Мне плохо стало… И, я не помню, чтобы зеркало ломал. Только облокотился… Это я помню. Говорю же — плохо мне стало!

— Лапшу эту вешай кому другому. Плохо ему стало… Ха! Короче, так: штука баксов с тебя! И прямо здесь и сейчас! Завтра будет вдвое дороже!

— Хорошо. Я заплачу, — Семён начал успокаиваться. «Эти… пришли не за Кларой и бриллиантами. Эти приехали показать свою крутость. Копеечный вопрос превратили в дело принципа. Ну и черт с ними! Заплачу, и пусть катятся отсюда…»

— У меня в рублях… Или вам валюта нужна?

— Сойдёт и дерево. Кидай на карту. Всё равно концов не найдёшь. А жаловаться вздумаешь — себе дороже.

Семён перевёл требуемую сумму, и когда за шестёрками захлопнулась дверь, облегчённо вздохнул. С этим вопросом, кажись, он разобрался. Но какого рожна по его душу приходила полиция?

И тут, словно молния, мозг пронзила мысль — Клара! Она же там, на верхней площадке! Сколько она пролежала? Пять минут? Десять? Пятнадцать?

Словно одержимый, Семён взлетел на верхний этаж, но замер в недоумении — Клары… не было! Лишь брошенное покрывало, которым она была укутана, сиротливо комкалось у двери Олега — «солнечного человека», как его называли соседи.

Как быть? Что делать? Сердце бешено колотилось в груди, предчувствуя неладное.

После мучительных колебаний Семён толкнул дверь в квартиру Олега — та оказалась незапертой, он прошёл в коридор, закрыл за собой дверь и замер.

Он ожидал увидеть что угодно, но только не это:

Клара, раскинувшись на диване, словно сломанная кукла, обнажила бёдра, согнутые в коленях. Разорванная блузка небрежно валялась на диване. Кружевные трусики, подобно оброненному лепестку розы, лежали на полу.