Бесплатный фрагмент - Крылатый эмбрион

«Наш дом остался без любви»

Раздел первый

— Я сам выбираю свою судьбу!

— Нет, она выбирает тебя.

Оракул поневоле

Я не спеша разбирала вещи в кладовой и вдруг услышала голос: «Я здесь, на диване». Но звука как такового не было, он как будто звучал и внутри меня, и где-то в доме: «Дыши, успокой сердце, иначе кровь прильет к голове, начнёт стучать в висках, поднимется давление и прервется связь. Тебе ничто не угрожает».

Я сделала намеренно глубокий вдох и выдыхала так медленно, как могла. Голос меня звал: «Выйди, познакомимся». Я сделала шаг, и снова — прилив страха. Он взорвался в голове, заставив меня вздрогнуть, стремительно пробежал по всему телу мурашками. Руки задрожали, меня так и подмывало удрать. Но побегу ли я, пойду ли медленно — я его увижу. Голос обрел форму, и я поняла, что он доносился из гостиной. Снова осторожно сделав шаг, влажной ладонью оперлась о стену и попробовала заглянуть в комнату. Но, увидев тень в кресле под абажуром, отдернула голову. Отдышалась. Голос уговаривал: «Я не монстр, ты уже убедилась. Увидишь, что я нужен тебе».

Я придвинулась вплотную к стене и спросила:

— Ты кто?

— Друг.

— Да как же, и в чём дружба?

— Это значит, я не причиню тебе вреда. Я научу, как с нами общаться.

— С кем с вами? Кто вы, и что вы от меня хотите? — я не владела голосом и взвизгивала, так что даже тихо матернулась.

— Мы ищем тех, кто нас слышит.

— А если нам не хочется слушать?

Моё сердце несколько успокоилось, и любопытство постепенно брало верх. Мысль о том, что он испарится, пугала еще больше.

— Я войду в комнату, но ты не двигайся. Хочу тебя рассмотреть.

— Я не двинусь, пока ты не будешь готова.

Я снова выглянула из-за угла. Он был там. Сидел, сгорбившись, в кресле. Голос мужской, фигура мужская вроде. Здоровенный такой. Мне снова стало тяжело дышать. Тем не менее, я повернулась и шагнула из коридора в гостиную. Замерла, не сводя глаз с незваного гостя, вытянув руки вперед, словно останавливая его возможное движение. Как будто это могло помочь! Мне захотелось подойти еще ближе и, поборов страх, я проскользнула между столом и сервантом и остановилась за диваном напротив странного посетителя. Он казался достаточно плотным по структуре, ничем не отличался от обычного человека, был завернут в какую-то коричневую тряпку, типа простыни, прикрывающую руки и ноги. На голове — некое подобие французского берета. Но глаза были какими-то знакомыми. Мне вспомнились слова моего мужа: «В твоих глазах плавают чаинки». У него были серые глаза с золотыми вкраплениями, прямо как мои.

— Я услышал твой манифест и сразу явился.

— Что?

— Что ты не боишься слышать, видеть и чувствовать то, что вы называете сверхъестественным.

— Когда? — почти возмутилась я, но тут в памяти чётко встала одна практика по работе со страхами, которую я нашла в интернете, заинтересовалась и несколько дней медитировала.

Практика такая: сначала ты общаешься со своим страхом «Я боюсь…», пока не нарисуется причина, тот самый момент, когда включилась программа, запустившая его. И да, один из моих страхов был слышать, видеть и чувствовать сверхъестественное. После такой практики я смело заявила, что больше не боюсь, мол, можете появляться. И?! Не может быть! Сработало! Я осмелела и осторожно присела напротив него на диванчик.

— Нас почему-то почти всегда принимают за духов умерших или за ангелов, демонов, иногда за инопланетян. Мы те, кто стучится к вам, части вашей души. Мы ваши неудавшиеся попытки. Мы принимаем самый приемлемый для вас облик.

— Так значит, на самом деле ты не существуешь?

— Как же! Существую! Но не как ты. Я просто часть тебя, которая осталась после твоих предыдущих воплощений и живет в другом измерении, назовем это так для простоты. И вот это часть ждет, когда ты выполнишь то, зачем сюда пришла. Для каждого человека есть совет, как соединиться со своей истинной сущностью и убраться из этого мира, где есть неизвестность будущего, которое порождает страх. А также необходимость поддержания жизни примитивного ненадежно-хрупкого тела и борьба с собственным сознанием. Эта борьба не даёт верных целей, а направлена на физическое выживание. Но ты можешь помочь им.

— Им? Кому?

— Людям.

— Может, я сначала помогу самой себе? — я включилась в игру.

— В этом и заключается помощь самой себе — в раскрытии другим коротких путей для воссоединения со своим истинным я.

— Подожди-ка, но ведь соединение с душой для обычного человека означает смерть! Так ведь?

— В конечном счете, нет, но если говорить о земном теле, то да.

— Они не захотят выполнять своё предназначение, потому что это ускорит конец их жизни на земле.

— Смерть неизбежна, однако такая смерть даёт вознесение и невозвращение.

— Как только люди поймут, что я несу смерть — убьют, — я усмехнулась и почувствовала доверие к этому странному существу. Обогнула диван и присела. — Люди любят эту жизнь, ведь они другой не знают.

— И что же? Живут, как попало без знания своей задачи, с уверенностью, что какие-то постулаты гарантируют вечный рай, или цепляются за удовольствия, которые быстро надоедают.

Боже мой! Это выглядело явной пародией на меня, он использовал мои выражения, даже руками помогал, отчаянно жестикулируя. Но не это было важно. Мне нужны были разъяснения.

— Религию принимают, ей верят, а ты, что ты предлагаешь?

— Назови эту помощь оракулом. Людям нравятся такие вещи.

«Люди сами не знают, что им нравится», — подумала я, но ответила, что церковь будет против.

— Это твоё предназначение, а значит, у тебя получится.

Было смешно слушать настолько наивные речи от взрослого мужчины. Кто мне поверит?! И потом, я ведь не оракул!

— Кто мне будет подсказывать? Ты?

— Нет, рассмешила. Каждый придет со своим прицепом, ты просто озвучишь.

— Прицепом?

— Вот я — твой прицеп. А у других свои, они будут жаловаться — разберешься.

— А когда моя миссия будет выполнена? Через сколько прицепов?

— Ты узнаешь.

— Ты будешь рядом?

— Я всегда рядом, — сказал и исчез.

Я вскочила и снова рухнула на диван. И первое, о чем подумала — мне всё привиделось. Через секунду послышался знакомый скрежет ключа в замке, я ринулась к двери. В дом вошёл муж, а следом за ним крайне уродливая возрастная дама, сутулая, с макияжем а-ля дискотека 80-х. Я остолбенела.

— Как ты, Кьяра? У тебя усталый вид. Я кое-что принёс на ужин, — прощебетал Джонни, и, радостно чмокнув меня в лобик, ускакал, напевая что-то под нос. Вульгарная дама, грустная, изможденная, подняла на меня тяжелый взгляд и промолвила:

— Помоги ему освободиться.

— От чего? — прошептала я, боясь, что муж услышит.

— От тебя и от себя.

— Что?!

В этот момент Джонни, громыхнув кастрюлями, громко выругался.

— Что? — повернувшись на шум, я поспешила спасать кухню. На полпути меня пронзила мысль о гостье у дверей. И, резко затормозив, я обернулась — никого.

«Ок, я сошла с ума».

Следующим утром я мчалась на работу, понимая, что опаздываю, но не особо переживала. Моя коллега и лучшая подруга Стефания отличалась тошнотворной пунктуальностью. И потому у неё были все ключи и доступ к сейфу, но я спешила, потому что мне не терпелось рассказать ей обо всем, что случилось вчера. Голова шла кругом. Я не спала и никак не могла прийти в себя. Так что вбежала в контору, и притормозила. Столь ранний клиент? Элегантный костюм, лакированные туфли, розовая рубашка. Он сидел, развалившись в кресле. Я поздоровалась и юркнула в смотровую, а вместо «здрасьте» подмигнула подруге:

— И кто этот импозантный мужчина?

— Кто? — Стефания округлила глаза и посмотрела на монитор. Нет никого.

Я на всякий случай выглянула за дверь. Тип в розовой рубашке уставился на меня с вызовом. Я жестом подозвала подругу.

— Вот этот господин, — кивнула в сторону посетителя.

Стефания выглянула, слегка толкнула меня в плечо.

— Как смешно! Ну хорошо, уговорила, пойду я с твоим Тони на свидание, но только на ужин, и вместе с вами. С тобой и Джонни.

Я оперлась о дверной косяк, разглядывая прицеп моей подруги, обосновавшийся в приемной. Надо же, какой красавец. Но другая мысль, словно отбойный молоток, с болью пробивала себе дорогу: это не наваждение и это навсегда.

Черный камень

Я помню то утро. Недоумевала: разве мой первый раз не должен был оставить неизгладимый след? Распахнуть ворота новым ощущениям, награждая меня желанием постоянного удовольствия? «Тебе будет хотеться непрерывно, — говорила Тонька, — тебе это будет сниться, ты жизнь свою будешь подстраивать под эти встречи, в надежде еще и еще раз пережить минуты наслаждения». Тонька так и жила, секс в её жизни был и целью, и средством для вдохновения. Но я не хотела так жить.

Из дома я уехала очень рано, поступила в художественное училище в городе, и уже в 15 лет началась моя взрослая жизнь. А отец все твердил, что большой город — не место для молодой девушки. Это место греха. Я защищалась, но если честно, то так оно и было. Пятнадцатилетние дети, оторвавшись от мамаш, просто с ума посходили. Мы не умели за собой ухаживать, жили впроголодь, многих исключили уже через полгода. А я вот удержалась по простой причине: до смерти боялась своей матери. Она звонила в общагу в 21:00 вечера, проверяла, на месте ли я… каждый день. Мне приходилось отчитываться в присутствии комендантши, та меня любила, хвалила, в пример ставила. Так что я была практически обречена на одиночество.

Подружки по комнате совсем даже не были моими подружками, кроме Тоньки, она взяла надо мной шефство. Вечерами я штамповала пейзажи за себя и за девчонок, пока те отплясывали в клубе по соседству.

Тонька вот доплясалась и родила летом, после второго курса. Маленькая Ася стала нашей общей куклой. Тонькины родители решили снять дочке жилье. Но мы запротестовали, мол, будем втроем. Ведь когда Асенька родилась, ей срочно нужен был донор крови, им стала я. Так что она и мне дочь немножко. И потом, мы еще до рождения Аси поклялись, что наша дружба превыше всего. Мальчиков, учебы, родни. Мои родители не были в восторге, но узнав, что не придется платить, сдались, и вскоре мы переехали в просторную квартиру с двумя ванными на окраине города. Позже Тонька сняла там гараж под мастерскую. Ее родители могли за полчаса добраться до нас на электричке из пригорода, а я за полчаса до училища. У Тоньки было свободное посещение, она занималась хозяйством, писала портреты на заказ по фотографиям. На выходные её мама забирала Асю и мы с Тонькой рисовали карандашом гипс, писали натюрморты на зачеты. Доучились на трояки, но зато закончили.

Тонька была вулканом, а я нет, но меня не напрягал Тонькин образ жизни. Я даже не видела, когда ее ухажеры заходили и когда выходили. Но я ворчала для порядка: мол, устроили проходной двор, спать не даёте.

Тоня боялась моего осуждения, и, как бы оправдываясь, приговаривала: вот посмотрим на тебя, когда откроешь свой ящик Пандоры.

Ну вот, открыла той ночью и что? Боль вперемешку с любопытством. Тоня говорила, что первый раз не считается, он почти у всех так себе. Да уж, права. С Виталькой мы знакомы с детства. И, разумеется, он не был мужчиной моей мечты. Работал дальнобойщиком, и, когда бывал в городе, меня по всяким кафешкам водил, ухаживал. Я на каждый свой день рождения себе обещала, что в этом году наконец разрешу себе всё: и мужчину, и сигарету, и алкоголь. Но как-то не складывалось. Тонька меня пыталась регулярно с кем-то познакомить, но я явно никому не нравилась.

И вот мне 25. Когда Виталик понял, что он у меня первый, сдрейфил, чуть ли не уговаривать пришлось. В конце концов пробубнил: «Тебе не стыдно в таком возрасте?!»

Вот это да! То есть в 16 рожать нормально. А мне в 25 потерять девственность стыдно?

Я взбесилась: ну ты и козел, вали отсюда. Он тут же дал заднюю, да ладно, мол, шуток не понимаешь. Но мне враз опротивел.

Я вытолкала его за дверь, шурнула его барахло вдогонку. А этот урод еще и заорал на весь подъезд:

— Что б ты знала, мне с тобой не понравилось!

На шум в коридор вышла Тонька.

— Че орете?! Аську разбудите.

Я аккуратно заперла дверь и прошлепала мимо:

— Всё, спим.

Заснула не сразу, все думала о том, как у Тоньки получается отделять секс от чувств. Даже всплакнула.

****

Сквозь плотную занавеску настойчиво вторгался солнечным светом мой день рождения. Сегодня вечером мы с Тоней идем праздновать. Теперь уж без Виталика.

Тонька с Асенькой с утра должны были быть в галерее. Я пошла в кухню готовить завтрак. По привычке задернула шторы — не люблю яркий свет. Тонька утверждает, что именно поэтому я предпочитаю графику. И называет меня кротом — я же по ночам работаю.

Включила телефон. Он начал звуковой обстрел: о, боже, это что, поздравления? Ненавижу соцсети, но без них не продашь ничего.

Я решила поработать и просидела в фотошопе несколько часов. Глаза заболели. И я вынесла приговор своему перфекционизму: «Все, хватит, пора собираться. Тонька ждет».

Стоит заметить, что я не люблю украшения. Бижутерию тем более. А Тонька и моя мама как будто сговорились, и поэтому у меня полно всяких побрякушек. Вдруг вспомнилась пожилая дама, которая выкупила Тонькину выставку в прошлом году: восемь холстов маслом «Ночная Флоренция». Мне врезались в память ее скрюченные пальцы с накладными ногтями. Массивные перстни подчеркивали сухость пергаментной кожи со старческими пятнами. На лице толстый слой штукатурки, фиолетовая помада смотрелась неестественно.

Я перелистнула воспоминание о чудаковатой богачке и открыла шкатулку с драгоценностями. Вытащила коробочку с браслетом из бело-желтого золота. Мне его родители на совершеннолетие подарили. Так, что к нему подойдет? Вывалила содержимое шкатулки на одеяло. Меня привлекла цепочка замысловатого плетения с простым черным камнем. Цепочка из красного золота, сейчас такое уже не в моде, но я ради интереса решила её примерить. Приложила к груди, черный камень мне нравился, но цыганское золото — нет.

Украшение мне досталось от сестры моей бабушки по отцу. Однажды, непонятно почему, она принесла этот кулон к нам домой. Мне было тогда лет 14. Родственница представилась и протянула мне что-то блестящее.

— Никогда не снимай его.

— Почему? — спросила я, разглядывая тяжелый камень.

— Это наша семейная ценность, видишь, у меня точно такая же, — она указала на свою шею. — У меня нет детей, а потому я отдаю его единственной дочери моего племянника, твоего отца.

Я в тот момент думала только о том, как такая молодая красивая женщина может быть сестрой моей бабушки? Потом щедрая родственница ловко застегнула короткую цепочку у меня на шее. Я вежливо поблагодарила, как и положено, но, вернувшись в комнату, стащила с себя дурацкое украшение и зашвырнула в секретер. Позже моя бабушка подарила мне коробочку для него с надписью «Настеньке». И я могла поклясться, что оставила цепочку с камнем дома у родителей. Как она здесь оказалась через столько лет и где футляр?

Уж не знаю почему, но старая подвеска тем утром меня не отпускала. Я отодвинула браслет, надела часы с черным широким ремешком под цвет камня. Оранжевый жилет без рубашки, юбка в пол, чтобы прикрыть удобную обувь — и отправилась на Тонькину выставку. Она единственная из наших, кто преуспела еще в училище, начав карьеру художницы. Я же предпочла комиксы. Мне нравилось придумывать и рисовать всякие истории. У меня есть даже серия, посвященная крестнице: «Приключения Аси в волшебном лесу». Заработки так себе. А Тонька загребает за каждую картину обалденные деньги. Я всегда признавала её талант, он был несомненен. Как ей только удается видеть мир столь необычным образом? В тот день она выставляла картины, написанные с настоящих платьев. Пошла она, значит, на выставку вечерних туалетов, и нарисовала их так, словно они ожили, будто бы рассказала их историю. То есть делает бабки на чужом искусстве, во как. Шедеврально!

Тем вечером, непонятно зачем, но мы, уставшие, потащились в ночной клуб. Как она только выдерживала такой ритм жизни, мне было непонятно, я предпочитала оставаться дома с Асенькой. Но не сегодня! Мы отправили Асю с бабушкой к нам домой, а сами поехали гудеть. Я завидовала той лёгкости, с которой Тонька жила, для неё будто не существовали ни злые языки, ни художественные критики.

Я благодарю бога за то, что он дал мне такую подругу. Именно она вытаскивала меня из депресняка в затяжные периоды творческих кризисов. А я присматривала за Асей, когда Тоньке надо было уезжать с выставками. Мои родители возмущались, мать даже заподозрила, что у нас с Тонькой роман, смешная. Всё спрашивала, нравится ли мне кто, собираюсь ли связать свою жизнь с кем-нибудь. А я не собиралась. Да и какие мои годы? Я смотрела на Тоньку, и говорила сама себе: «Вот если бы у нее был муж, как бы она жила? Смогу ли я сохранить свою внутреннюю свободу, если мне нужно будет спрашивать у кого-то разрешение на всё. Зачем мне это?» Мама, в свою очередь, тыкала меня носом в эту странную дружбу, которая, по ее мнению, ограничивала дочь похлеще мужа. Все сетовала: почему, мол, я должна смотреть за чужим ребёнком? Но Ася не была чужой. Во-первых, это Тонькина дочка. А во-вторых, это моя крестница. Тонька даже дала ей мое имя, но чтобы не путаться, мы звали ее Ася. Но для остальных она была Настенька.

Из клуба мы практически выползли. Тонька подарила мне золотой четвертак на черной атласной ленте. Опять украшение.

Мы брели по улице к стоянке такси, обнявшись, и горланили happy birthday to you. Внезапно фонари потухли, причём все. Нам открылись звёздное небо и умопомрачительная Луна. Тонька взвизгнула: «Опаньки!» и полезла за телефоном. «Замри, замри, какой свет! Позируй, мать, не стесняйся». А я и не стеснялась. Подхватила юбку и, подпрыгнув, выгнулась, как на фотках из соцсетей. Вдруг что-то сжало мне горло. Всё залила белесая дымка. Голос Тоньки звучал где-то далеко. Земля приблизилась и стукнула меня по затылку. И всё это было заснято на телефон! Но мы ничего в тот вечер не поняли, мы были пьяны, и Тонька вызвала скорую. Она вырубилась в приемной, а мне промыли желудок. Пожурили, и утром мы, измученные, побрели домой.

Моя неугомонная подруга была непривычно задумчива, и я, съедаемая угрызениями совести, заизвинялась:

— Тонь, брось ты! Живая я, ничего не случилось, просто перепила и упала.

Она резко повернулась, замотала головой и потащила меня к скамейке. Мы плюхнулись на нее, не обращая внимания на росу. Тоня сунула мне под нос телефон:

— Смотри сама.

На видео было четко видно, как я в прыжке поймала какой-то лунный луч, вернее не я, а мой чёрный камень. Он словно выключил Луну, вобрав в себя её свет. Тонька глянула на мою шею.

— Он ведь был черным, твой камень. Так ведь?

— Да, — я потрогала подвеску. — А сейчас какой? — и опустила голову, пытаясь рассмотреть. У меня не получилось, ведь камень доставал только до яремной впадины. Я вытащила из сумочки зеркальце, глянула. О боже, он стал прозрачно-голубым, почти белым. Как я это не заметила?

— Разве не странно? — почему-то шептала Тонька. — Что думаешь?

А я ничего и не думала, я была в шоке. Тонька предложила снять кулон, на всякий случай. Я так и сделала: сняла подозрительное украшение и бросила в сумку.

Мы отсыпались почти весь день. Меня разбудила Тонькина мама, протянув свой смартфон.

— Тебя тут разыскивают.

— Бабушка? — удивилась я. Та неистово взахлеб орала:

— Ты что, в игрушки играешь? — Ничего себе, думаю, поздравление с днем рождения. — Где ты взяла камень?! Не надо было вообще его надевать! А раз надела, не снимай больше.

Бабушка явно истерила: «Немедленно надень, немедленно надень! Ты его потеряла? Скажи, что ты его не потеряла».

Спросонья, ничего не понимая, я раздраженно ответила:

— Да о чём ты?

— Камень, тот, который тебе моя сестра подарила! Ты что, не помнишь уже, что сегодняшней ночью было?

— Я-то помню, а ты откуда об этом знаешь?

— Сестра моя объявилась. Ну ты и дура, Настя. Тебе что мать велела? Выбросить подарок.

Я вспомнила. Было дело. Но я не вникала. А бабушка напирала:

— Бегом надень. Без него тебе смерть.

— А если не надену?

— Народ накопится, и тебе будет сложно его через себя пропускать.

— Бабуль, о чём ты? Какой народ?! — я села на кровати, пытаясь вникнуть.

— Надень, говорю тебе, немедленно. Тебе же хуже будет.

Я потянулась за сумочкой. Вытащила подвеску, камень уже не был таким ярко-прозрачным. Потемнел. Я застегнула цепочку, и камень, словно магнитом, притянуло ко мне. Сквозь меня со свистом пронесся ветер.

Задыхаясь, схватила телефон:

— Что это всё значит? Мне тяжело дышать!

А бабушка перестала вопить:

— Поздно уже, не снимай его, он тебе плохого не сделает. Просто будет использовать тебя как проводника.

— Кто меня будет использовать? — гадкий страх пробирался от живота к горлу.

— Владельцы камня, — бабушка всхлипнула.

— Не темни, давай выкладывай! — тут уж завопила я.

— Да не знаем мы, — слегка заикаясь, пролепетала та. — Ну, в смысле, ты им подходишь.

— Я ничего не понимаю. Они это кто такие?

— Да мы сами не понимаем. Моя прабабка считала их чертями. Моя покойная мама говорила, что мир спасает, сестра считает себя ангелом. Сама разбирайся. А я ничего не знаю. Поезжай к ней. Матери не говори, с ума сойдет, у тебя теперь деток не будет.

— Что?! — заорала я в трубку. — Из-за проклятия?

Но бабушка уже отключилась.

Я весь день разговаривала сама с собой: «Бред старухи или правда? Может, матери позвонить?» Камень на шее казался живым, тяжелел, наполняясь чернилами. «Нужно будет съездить к дальней родственнице — разобраться», — пообещала себе я, отложив решение.

****

Через две недели у меня разболелся живот. Тонька накинула платок на торшер и не отходила от меня. Боль была адская.

— Так, все, — скомандовала она. — Я скорую вызываю.

— Не стоит, я помогу. — Мы как по команде вскрикнули. В дверях стояла приземистая женщина в наглухо застегнутом коричневом плаще и в шляпке. — Не кричите, я все объясню.

— Вы кто еще такая?! — заорала Тонька и ринулась к ней с кулаками. — Я в полицию звоню!

Но мне снова поплохело, и я застонала.

— Ваша подруга рожает, не видите, что ли?! — уклоняясь от тумаков, сквозь зубы хрипела незнакомка.

— Что? — Тонька вытаращилась на меня через плечо, а я пыталась стянуть с себя трусы.

— Стойте, не двигайтесь! — приказала она бледной женщине и бросилась ко мне на помощь. Резкая боль — и внезапное облегчение. Тонька выпрямилась, держа в ладонях нечто, напоминающее желатиновое яйцо размером со страусиное.

Меня объял такой ужас, словно я оказалась внутри моих комиксов. Мы снова, как по команде, уставились на незваную гостью.

Возникшая из ниоткуда, строгая, в закрытых туфлях, как из фильма о 1940-х, она протянула Тоньке корзинку. Та почему-то подчинилась и аккуратно уложила яйцо на черный шелк. Женщина поставила на стол небольшую баночку. Я хрипло спросила:

— Кто вы и что со мной?

Она вздернула черную тонкую бровь и, не ответив, невозмутимо пошла на выход.

Тонька сорвалась с места и преградила ей путь.

— Подождите, что это все значит?!

Женщина повернулась ко мне:

— Вас не проинструктировали?

— Нет! — я изо всех сил махала головой. — Кто вы?

— Я посыльная. Деньги на столе.

— Какие деньги? Мне нужны ответы.

— Вы отвергаете оплату? У вас какие-то особые условия? — неожиданно засуетилась дамочка.

— Я даже не знаю, за что вы платите.

— Как за что? За яйцо, за жизнь.

Она вернулась к столу, схватила оставленную там баночку и впихнула мне в ладонь. Я закричала:

— Мне нужны ответы!

Офигевшая Тонька вторила:

— Нам нужны ответы!

— При свидетелях мы не говорим, — поджала губы посетительница.

— Да она со мной живёт, и яйцо ваше видела. Это не в счет?

Женщина нехотя объяснила:

— Яйцо должно быть немедленно помещено в инкубатор. Поезжайте к вашей родственнице, вы же знаете, о ком идет речь?

Тонька вопросительно глянула на меня, я кивнула, а тетка прошмыгнула в коридор и испарилась.

Тонька пошла закрыть дверь, а я открутила пластиковую крышку баночки. Внутри были купюры. Много. Тонька, увидев сумму, аж присвистнула. Мы всю ночь говорили о моей странной судьбе, заснули под утро, Ася, хорошая девочка, нас не будила. На следующий день я чувствовала себя великолепно, даже лучше, чем обычно. Тонька хлопотала у плиты, мы обе знали, что нам нужно многое решить, но не тут-то было. Позвонила моя мама.

— Дочь, — в голосе звенело раздражение, — тебе нужно приехать. Умерла бабушкина сестра, тебе дом оставила. Покончила с собой. И ты теперь знаешь почему, так ведь? — и прямо-таки прошипела в телефон. — Что ж ты, дура набитая, надела себе ярмо на шею?! Приезжай на похороны, чай, не чужая она тебе теперь.

Вот уж сюрпризы. Мы выехали на рассвете. Тонька рулила молча, Ася сидела в наушниках, а я не знала, как начать разговор.

— Тонь, почему у меня такое ощущение, что ты на меня злишься?

— Не злюсь я, дурында, переживаю.

— А что может случиться?

— Не знаю, глобально может случиться все! После того, что я видела, я во все поверю! Даже в то, что ты свои фантастические комиксы не придумываешь, а каким-то образом правду доносишь.

Служба в церкви была короткой, а похороны скромными. Сестра бабушки вела жизнь затворницы. Занималась огородом, садом и, как я теперь понимаю, несла золотые яйца, и в работе не нуждалась.

Мы оставили Асю у моих родителей и поехали осматривать наследство, в надежде встретить нашу новую знакомую, ту, в шляпке.

Одноэтажная постройка посреди чудного сада. Я почему-то представляла себе эдакую дачу: грядки с овощами. Но тут все было иначе. Нас встретили роскошные клумбы, раскидистые деревья и необъятная стеклянная теплица. Тонька была в восторге. Мы открыли черную изысканную дверь и я, ощутив странный трепет, шагнула в чужую жизнь. Здесь еще стоял запах хлорки после дезинфекции.

Пришлось зажечь свет, окна закрывали тяжелые велюровые занавеси. Тонька захихикала:

— Мрачновато, как твои комиксы. Зато мы выяснили, в кого ты.

Я закатила глаза. Вечно она со своим: «Открой шторы, открой шторы».

Большой зал, комоды с фарфоровыми статуэтками, пара морских пейзажей в бронзовых рамах. Слева коридор и несколько комнат, справа — кухня и огромная, забитая хламом, кладовая.

Мы вышли на улицу посмотреть на оранжерею, прямо экзотический сад. Я посетовала:

— Кто теперь будет ухаживать за этим всем?

— Мы будем, — раздалось из глубины теплицы. Мы с Тонькой судорожно взялись за руки и медленно пошли на голос. Знакомая бледная дама вышла нам навстречу. — Здравствуйте, Анастасия. Здравствуйте, её подруга, — и жестом пригласила присесть на кованые скамьи. Тонька хмыкнула, но поздоровалась. И добавила:

— Антонина, а вас как звать?

— Роза, меня зовут Роза.

Она благодушно расположилась напротив, покрыв цветастым ситцем скромного платья старушечьи туфли.

— Кто вы? — спросила я.

— Мы новые жители Земли. Очень жаль, что вы не общались с предыдущей хозяйкой. Она бы вас подготовила.

— Ничего, ничего, — поспешила заверить Тоня. — Мы выдержим. Выкладывайте.

— Видите ли, мы не совсем люди, мы наполовину… как вы это называете… инопланетяне. На Луне расположена наша станция. Мы не можем пересечь атмосферу в наших настоящих телах. Путем комбинации мы соединяем наши гены с человеческими. Зародыш помещаем в защитную оболочку, в яйцо, которое вызревает в ваших женщинах.

— А почему ученые эту станцию не видят? — недоверчиво допытывалась Тонька.

— Мы расположены вне досягаемости ваших оптических приборов. Под почвой. Как и здесь.

— А зачем вам сюда? — удивилась я.

— Мы вас изучаем, анализируем, как вас эвакуировать в случае чего.

— В каком случае?

— В том случае, если вы решите сами себя уничтожить.

Тонька перебила:

— И как, нашли способ?

Роза не теряла спокойствия.

— Да, разумеется, у нас уже готовы корабли в подземных ангарах. Мы выращиваем новое человечество. Работаем над модификацией растений, зерновых. Нельзя допустить, чтобы ваша цивилизация исчезла. Её нужно сохранить. Так что мы подготавливаем устойчивое к температурам поколение, генетическую смесь наших рас, которое сможет вернуться на Землю после всемирной катастрофы и жить в новых атмосферных условиях. Это единственный способ сохранить на этой планете жизнь и культурное наследие.

— И на когда назначен Армагеддон? — съязвила в своей обычной манере Тонька. А Роза даже бровью не повела.

— Мы не располагаем точными датами, но мы уже наблюдали подобную динамику на других планетах, и имеем представление о том, чем все может обернуться в ближайшую сотню лет. Яйца созревают долго, новые тела растут медленно. Кстати, и вы, Анастасия, замедлите своё старение.

Тонька выпалила:

— Она что, будет бессмертной?

— Нет, нет, конечно, но она проживет очень долгую жизнь в здоровом молодом теле, и, в конце концов, умрёт, как и все люди, став матерью новой расы.

— А как вы прячетесь? — я задала мучивший меня вопрос.

— Мы выкупаем землю в разных местах планеты, строим там вместительные убежища, их не видно с воздуха, они покрыты полями и садами. Мы умеем обманывать ваши сканеры. Обучаем детей двум культурам. У них земное образование, и они знают о своей миссии. И помнят, кто их матери.

— А мое яйцо? Кто это, мальчик или девочка? Я могу его увидеть?

— Нет, уважаемая Анастасия. Яйцо будет лежать в инкубаторе еще несколько лет.

— А сами вы размножаться не умеете? — продолжала насмехаться Тонька.

— Почему же, умеем. И будем, когда изменится атмосфера. Я тоже выросла из яйца и, как видите, мало чем от вас отличаюсь. А пока нам нужны человеческие матери. Некоторые из них переезжают поближе к поселениям, чтобы увеличить выживаемость эмбрионов.

— А как вы выбираете матерей? — вся эта новая картина мира, расширяя мое сознание, требовала новой информации.

— Во-первых, — с явным удовольствием начала объяснять Роза, — группа крови. Во-вторых, набор необходимых генов. Мы передаем женщине устройство, — она указала на кулон у меня на шее. — Если оно срабатывает, это означает, что тело подходящее.

У меня голова закружилась от восторга:

— Обалдеть, вот так история! Я могу увидеть ваш город?

— Ты с ума сошла! — шикнула Тонька. — Не спускайся вниз, вдруг они тебя там запрут, и будешь их рабой-несушкой.

Роза даже улыбнулась.

— Антонина, Анастасия может спуститься, если захочет, у нас есть кислородные баллоны, но она там не выживет. Мы тоже не можем долго находиться в здешней атмосфере, а потому мне пора вас покинуть, и пройти восстановительную процедуру.

По дороге к моим Тонька всё бурчала, мол, как это может быть правдой, здесь что-то не так. Это что, по всей планете такое устроили, а мы идиоты?

— Настя, ты разве не понимаешь, они же захватить нашу планету хотят!

— Тонь, ты всё сама видела, я не могу это изменить, я же обречена. Они со мной что-то сделали, и теперь, хочешь не хочешь, я буду каждый месяц выдавать яйцо.

— И что? Запрешься здесь? Что делать будешь?

А я не знала, что ответить. Я думала о покойнице и понимала, почему она поселилась здесь. Она выращивала новую расу. Также стало ясно, почему она решила уйти: устала до смерти и передала мне эстафету.

Я повернулась к Тоньке:

— Мне одной сюда переезжать, что ли? Давайте все вместе. Здесь хорошо, природа, Ася в школу будет ходить в посёлок, мои здесь. В доме, думаю, всем места хватит. Если что, достроим. И работать будем спокойно. А на гульки в город всегда можно мотнуться, мои родители с радостью за Асенькой присмотрят.

Тоня молча припарковалась у забора.

— Настя, ты что, всерьёз рассматриваешь переезд? Эти яйца, эти монстры, которые даже жить на поверхности земли не могут, это вообще хорошо или плохо? Может, они выращивают нацию убийц?

— Меня это тоже тревожит. Вот только выбора у меня нет. Что мне, властям пожаловаться? И стать подопытным кроликом? А если я спровоцирую войну между двумя расами? Тогда день Армагеддона точно настанет быстрее.

Тонька помолчала немного и согласилась.

— Это да, ну его к чертям собачьим. Но! Лично я в эту глушь не перееду. Да и тебе не позволю. Ты и так, как бабка-отшельница, прячешься в своих комиксах. Вон, в 25 лет только мужика попробовала и теперь что, свиноматкой работать? — горячилась Тонька.

— Но что мне делать? — я пыталась слабо протестовать.

— Зачем тебе это все? Ну, выплюнешь яйцо, выкинь, и живи дальше. Или отдай этой бабе, пусть сами разбираются, переезжать-то зачем? — до предела завелась Тонька.

Натиск подруги сдавил горло, но я, сдерживая слезы, все-таки выдала главный аргумент. Моё тело принадлежит им. Я уже не могу это изменить, и мне нужно во всем разобраться.

— Тааак. Слезы. Всё, мать, собирайся, поехали домой, там подумаешь.

Только вот думать было не о чем. Куда бы я ни поехала, каждый месяц у меня будет гость. И вдруг я осознала: всё, что только я желала, но не могла себе позволить — это придумывать свои истории в тишине, не заморачиваться деньгами, жить на природе, смотреть на дивные закаты, рисовать комиксы, завести собаку, кошку ну и… если плата за все это — откладывать регулярно яйца, и пусть! Зато я смогу расспросить о цивилизации Розы, о других планетах, о боже, сколько меня ждет открытий! А если подвернется хороший мужчина, там будет видно.

Тонька вихрем ворвалась к моим родителям и стала громко возмущаться.

— Вы это знали? Вы знали, что она обречена на всё вот это?

Я сначала хотела остановить ее, что это она тайны выкладывает, но потом вдруг подумала, а ведь действительно? И с вызовом глянула на родителей.

Мать была в ступоре, а отец промямлил:

— Доченька, мы думали, что это всё выдумки. Моя мать толком ничего сказать не могла, — он указал на бабушку. — А то, что говорила, казалось бредом. Мы подумали, если ты будешь далеко, все как-то само собой разрешится. Что мы тебя убережем. Мы не понимаем, каким образом этот проклятый кулон попал к тебе в новую квартиру.

Мама расплакалась. Надо же, я их такими потерянными никогда не видела.

Бабушка начала выговаривать матери почти с презрением, злорадствуя:

— Что? Теперь она плачет. Правду надо было раньше сказать. Я же предупреждала, вон, девка ничего о себе не знает. А сестра уже не расскажет. Вот как ей выкручиваться?

Тут вмешалась Тонька.

— Настя хочет жить там, в глуши, с этими выродками инопланетными. Остановите её, что вы себе думаете?! — она демонстративно развернулась, чтобы уйти, но притормозила и спросила:

— Где Аська?

Мать оторвала лицо от кухонного полотенца.

— У Настеньки в комнате, рисует.

Тонька выскочила из кухни, я за ней.

Но в коридоре она схватила меня за руку и зло зашептала:

— Ты предательница. Мы же вместе хотели всё делать. Мы же хотели вместе карьеру строить, а ты выбираешь этих мутантов? Останешься в одиночестве наслаждаться своей вечной красотой? Мы же клятву с тобой дали, что даже мужчины не разрушат нашу жизнь. Я её сдержала, а ты?

Тут подоспел отец:

— Девочки, девочки! Не ссорьтесь! Вы же ещё совсем молоденькие, у вас ещё всё впереди. Давай, Тонечка, забирай девчонок и отвози назад в город. Настенька не соображает сейчас ничего. Вам остыть надо.

У меня жгло в груди то ли от обиды, то ли от понимания, что уже ничего не вернуть. Тонька права. Наша дружба была превыше всего. Превыше родителей, превыше друзей, превыше мужиков, превыше карьеры. Так мы решили и поклялись. Но мы были детьми, ничего не смыслившими в жизни. Прошло 10 лет, и теперь у нее есть все: дочь, карьера, друзья, поклонники. А у меня? А у меня теперь есть миссия. Как же так? Я, значит, не в счет?

Я обняла Тоньку, та сопротивлялась, но я заверила:

— Все в силе, вы моя семья. Но пока я здесь поживу.

Тонька зло отпихнула меня и рывком распахнула дверь в комнату. Асенька завладела моим секретером и с удовольствием рисовала. Тоня скомандовала:

— Ася, нам пора.

Асенька крутанулась на стуле и с восторгом воскликнула:

— Тетя Настя, спасибо! Мне нравится твой подарок.

Я автоматически ответила:

— На здоровье. — И спохватилась. — Какой подарок?

Ася держала ту самую бархатную коробку с надписью «Настеньке».

Тонька замешкалась, а я вырвала коробку из рук девочки. Открыла и выдохнула: пустая. Ася оттянула горловину футболки и, красуясь, спросила: «Мне идет?» Тонька охнула, подлетела к дочери, дернула за черный кулон, как будто от него можно было избавиться.

— Что это всё значит?!

Но мы обе знали, что это значит.

Город богов

Отец крепко сжал плечо сына, тот поднял замызганное испуганное лицо — он не хотел оставаться здесь. Но отец напомнил: дед нуждается в тебе, он старый, кто ему поможет? Мальчик сдерживал дрожь: что его здесь ждёт? Он втиснул лицо в дверь и сквозь трещину увидел сгорбленную устрашающую фигуру. В ужасе отпрянул. Это его дед? Отец распахнул скрипучую дверь, подтолкнул мальчика, и они вошли в темную землянку.

За деревянным грубо рубленым столом на массивном стуле сидел худой мужчина, борода спускалась прямо в миску, он покосился в их сторону, и продолжил хлебать дурно пахнущую баланду. Мальчика замутило.

— Здравствуй, отец, — хрипло проговорил вошедший и неуверенно шагнул вперед, мальчик попытался спрятаться за спиной отца. Старик не реагировал. — Я привёл тебе сына, присмотри за ним. Мы всей семьёй должны ехать на ярмарку, мясо продавать. А моя тёща, к сожалению, не дожила до этой осени. Оставлять без присмотра мальчишку негоже, мало ли что. А с собой брать не с руки. Присмотришь?

Дед поднял воспаленные веки, вытер ладонью стекающую по бороде похлёбку и выпрямился.

— Обо мне, значит, вспомнил. Сколько же лет мне виделись, наследничек?

— Не начинай, отец, никогда не поздно помириться.

— И то правда, и то правда. Ну-ка подойди сюда, внучок.

Мужчина приволок упирающегося ребенка к столу. Тот громко ойкнул, когда дед здоровенной лапищей взял его за руку и притянул к себе.

Старик громко засмеялся, распространяя смрад гнилых зубов.

— Ой-ой, какие мы нежные. Звать-то как тебя?

— Ирмас, — выдохнул мальчик и зажал ладошкой нос.

— Ну что ж, — удовлетворенно хмыкнул дед, — хоть в этом уважили. Но с чего вы дали ему моё имя? Разве не старший сын должен его носить? Ведь он продолжатель нашего рода!

— Ну вот, опять ты недоволен. Так присмотришь за пацаном?

— Сколько лет тебе, Ирмас?

— Десять, — не разжимая нос, пролепетал мальчик.

— Хиловат для десятилетки! Ну да ладно, присмотрю за тобой. — И, смягчив взгляд, спросил у сына:

— Есть у него одежда да обувь на смену?

— Да-да, — засуетился отец мальчика, — сейчас принесу.

Маленький Ирмас вырвался из лап деда и отскочил:

— Отец меня заверил, что ты нуждаешься в моей помощи. А сейчас говорит всё наоборот! Что ты за мной должен присматривать.

Дед загоготал и закашлялся.

— А тебе, значит, не нужен надсмотрщик? Умеешь всё сам?

— Да! Уж точно готовлю я лучше. Вон как смердит твоя похлебка.

— А продукты где брать будешь?

— У тебя что, погреба нет?

— А кто в погреб всё сложит?

— У тебя что, огорода нет? И сада?

— Есть, как же? А кто на нём работать будет?

— А ты?

— А я старый уже. Но поглядим, может, что и само выросло.

Дверь снова противно скрипнула, и отец внес нехитрые пожитки мальчика. Узел и сапоги поставил на пол. Подозвал сына, сунул ему в руки тарелку с деревянной ложкой, прижал его голову к себе и срывающимся на плач шепотом проговорил:

— Тебе пойдет на пользу, Ирмас. — И поймал насмешливый взгляд старика. — Через месяц заберу его.

Отпустил сына и, резко развернувшись, почти выбежал из землянки.

***

Дед поднялся, накинул засаленную телогрейку и позвал внука:

— Бери своё шмотьё, что отец оставил, сапоги, всё бери. Поехали, огородик покажу. Умеешь кобылу запрягать?

— А то!

Мальчик слегка улыбнулся. Он помог деду запрячь телегу на два места. Старик довольно хмыкал в бороду:

— Ишь ты, видать, отец постарался. Это хорошо. Мужчину нужно готовить к жизни с детства! Ну, залезай и барахло своё не растеряй по дороге.

Мальчик аккуратно уложил узел себе под ноги. Сапоги и плошку в полотенце прижал к животу. Дед покачал головой:

— Так не пойдёт. Ну-ка сапоги и посуду тоже в узел запихни, тебе держаться надо, кобыла у меня бойкая.

Они ехали по сухой земле, мальчик то и дело кашлял от поднятой пыли, а дед гоготал во всё горло, ишь ты, неженка! Но все же потянул вожжи, и лошадь пошла медленнее.

— А далеко ещё до огородика? — спросил маленький Ирмас.

— Так вот же он, — махнул рукой в сторону поля дед.

— Вот это огород? Это же целый огородище! А почему здесь ничего не растёт?

— Ты уже спрашивал. Некому сажать.

— А у нас огород небольшой, мы могли бы сажать здесь.

Дед посмотрел на внучка с кривой ухмылкой:

— Ишь какой шустрый, уже и земельку мою хочешь к рукам прибрать?

Мальчик забеспокоился:

— Что ты, дед, нет! Это же в помощь тебе! Земля-то вон бурьяном поросла, небось, тяжело её до ума довести теперь.

Дед помолчал минуту, а потом указал вдаль:

— Видишь деревья? Сады наши, за 20 лет так и не перестали плодоносить. Поехали, соберем тебе гостинцев. А у вас там сады имеются?

— Деда, у нас есть сад вокруг огорода, яблони, абрикосы. Мать компоты варит, варенья всякие, всё в погреб ставит на зиму. У меня баночка с собой. Я тебя угощу.

— Значит, мать твоя хорошая хозяйка?

— Ещё и какая хорошая! И сестра моя тоже приучена к хозяйству. Когда замуж будут выдавать, она не испугается, всё умеет делать.

— А старший брат, тот, который носит имя отца, стыд какой, каким мужиком вырос?

— Хорооошим! Работает с отцом вместе.

— Тоже мясником заделался?

— А как же, деда, мясники мы. У нас и живности полным-полно. И птица, и яйца, молоко и мясо, и на вес, и тушкой. Отец специально большущую телегу сделал, мы с братом развозим.

— Ты, значит, брату помогаешь? А какая у тебя своя работа?

— Я скотину кормлю.

— Дааа, ты так поёшь тут, что прямо не семья, а праздник. Заливаешь, небось? Что, прям никто не ссорится у вас?

Мальчик подумал минуту, потом тихо сказал:

— А бывает такое, что не ссорятся? Мамочка мне объяснила, что такого не бывает, и что отец порой грозный, потому что уставший. Приходит с бойни злой, ведь жизнь должен отнять у живого существа, но не скроен он для убийства. Вот они с братом и ругаются: брату уж очень хочется начать забивать животных. Он в детстве кролика кулаком мог убить.

— Ну так чего, видать, мясник из него бравый выйдет.

— Отец говорит, что когда он забивает скотину, сердце ещё больше размягчается. А у брата черствеет, наливается удовольствием, нельзя это.

— Почему же нельзя? — хитро зыркнул старик.

— А того, дед, знаешь ты.

— Я-то еще кое-что знаю. Родители не на ярмарку поехали, а на зеркальную площадь твоего старшего брата повезли. Ему стукнуло 15, он может участвовать в отборе для города богов.

Мальчик встрепенулся:

— Деда, деда, объяснишь, в чём там дело? А то мне ничего не рассказывают.

— А как же, — с удовольствием крякнул старик, — обязательно расскажу, и во всех подробностях. И опять загоготал.

***

Через несколько часов, нагруженные мешками фруктов, они подъехали к высокому дому, добротному, но запущенному. Уставший мальчик, зевая, спросил:

— А кто здесь живёт, деда?

— Никто не живёт, — буркнул старик.

— Так чей же это дом?

— Этот дом мой. Здесь мы с твоей бабушкой покойной жили, пока молоды были.

— А почему ты тут не живёшь, а в какой-то землянке?

— Много вопросов, давай, тащи свой скарб, но не в дом. Обоснуемся во времянке.

Мальчик побрел за дедом в покосившееся строение, не понимая, почему его дед, имея все эти богатства, живет как нищий. Но главное, что не давало ему покоя — это семейные тайны.

— Ты обещал мне всё всё рассказать.

— Ну ты посмотри, какой любопытный. Поведаю всё, что захочешь, ничего не утаю. Завтра.

— А ты мне объяснишь, почему вы поссорились?

— А с чего ты взял, что мы поссорились?

— С того, что отец о тебе не говорил.

Дед зажег лучину, осветив просторную кухню. Мальчик присел на скамью возле стола и принялся громко хрустеть яблоком. Дед открыл шкафчик, вытащил бутылку с темной жидкостью, подул в стакан, налил себе, сел напротив внука и одним махом выпил, шумно выдохнул, взял из рук мальчика яблоко и, откусив половину, сунул обратно. Ребенок в ужасе смотрел на яблоко и не мог себя заставить доесть. Дед засмеялся, брызжа то ли слюной, то ли яблочным соком. Проглотил и выдал внуку:

— Да не со мной твой отец поссорился, Ирмас младший, а с матерью своей.

— Из-за чего? — мальчик аккуратно положил огрызок на стол.

— Из-за того, что он не на той девке женился.

— На маме?

— Нет, дурачок, до мамки твоей у него была ещё одна. Ох, и своенравная баба. Ее боги на ту сторону реки забрали. Брат старший твой от неё.

Мальчик вытаращил глаза и через две секунды заорал во всё горло:

— Врёшь ты всё, врёшь, врёшь! — вскочил и хотел убежать, но старик сгрёб его одной рукой прямо через стол и усадил на место.

— Сиди, сам хотел правды.

Мальчик захныкал, а потом и вовсе расплакался, уткнувшись в грязные рукава.

***

Наутро дед ткнул мальчика носком сапога, тот вскочил от неожиданности, не соображая, где находится. Дед, как ни в чем не бывало, скомандовал:

— Кобылу почисть и накорми, ну ты знаешь, — и швырнул ему краюху хлеба.

Мальчик округлил глазенки.

— Хлебом кормить?

— Тебе это, дурень, поешь. А потом с фруктами разберись. Сгниют же.

Ирмас закивал и, вспомнив, что придется еще много дней слушаться этого противного старика — нехотя слез с лежанки.

Дед целый день копошился в хозяйском доме, а на вечер повел внука в хорошо прогретую помывочную. Все командовал:

— Мылься получше, вон, черный весь.

Мальчик удивлялся: «Конечно, с отцом по грязюке ехали, забрызгался весь, вчера в пыли на дедовой телеге, и сегодня с утра воды не видел. Но одно хорошо — дед мылся тоже.

Пыхтя от горячего пара, старик кинул мальчику вещи — примерь, от отца твоего остались. Ирмас обрадовался. Дед уже не казался ему монстром. А потом старик повел внука к большому дому и отпер парадную дверь. Ирмас радостно взвизгнул, но потом сдержался и молча вошел в уютную прихожую. Он уважительно разулся и поспешил за дедом в гостиную с мягкими креслами. Такое в их доме было только у отца. Дед распахнул одну из дверей:

— Тут отец твой спал — теперь это твоя комната.

Ирмас был в восторге: собственная комната! Он увидел отцовские рисунки: «Будет о чем с отцом поговорить!»

Ужин был прямо королевский: дед курицу отловил, пришлось погоняться — развелись без присмотра, но одичали. Суп был наваристым, с неизвестными Ирмасу травами. У него вдруг начали слипаться глаза, он уставился в окно на медленно кружащее всевидящее око. Ему всегда нравилось наблюдать за парящими в небе яйцевидными повозками. Оттуда боги следили за жителями деревень острова. Но будет день, и Ирмас обязательно пересечет кольцевую реку и попадет в город богов.

— Что, любопытно тебе, кто внутри этого яйца со светящимися глазами? — дед оторвал его от сладких мечтаний.

— Да знаю я, кто в них.

— Да неужто?

— Те, кто каждую зиму в город богов уходит. Я уверен, что они за нами наблюдают, чтобы выбрать правильных людей для службы богам. Я тоже буду в светящихся небесных повозках, так и знай.

— Ну, на бесстрашного стражника ты не тянешь, видать, думаешь пойти как праведник?

— Да, такой план.

— И как ты думаешь дожить до 18 лет с чистым сердцем?

— Меня научила мама, как это нужно сделать, — мальчик встрепенулся и сонливость улетучилась.

— Поделишься со стариком?

— Да. Нужно любить.

— И ты умеешь?

— Я стараюсь.

— И ты никого в этой жизни ещё не обидел?

— Как же, обидел. Но мы же знаем, что это не важно, важно не повторять более той же ошибки. Мама говорит, что только так можно научиться чистоте сердца.

— Прям так и говорит?

— Да, я даже наизусть выучил. Как я буду знать, что пачкает сердце, если не подставлю себя ударам жизни, которые взбаламутят осадок в моей неисследованной душе. И только так я смогу понять, что таится на дне.

— Ох и мудреными словами говорит твоя матушка.

— Ага. А еще мама говорит, что мы не хорошие и не плохие. Мы те, кто мы есть. Но чистая душа умеет уважать это и в других, и не претендовать, чтобы другие были удобными нам.

— Ой-ой-ой, всё, хватит уже! Понял я, что мать твоя мудрая женщина.

— Да, дедушка.

— Как же она отпустила тебя ко мне?

— Она меня не отпустила, она меня послала к тебе. Отец не хотел, кстати…

— А вот это поворот, — крякнул дед. — И зачем же?

— Она мне объяснила, что тебе нужна помощь, это благое дело. Но перед самым отъездом шепнула, что если я пройду испытание жизни с тобой, то боги это заметят.

***

На следующий день после обеда дед развалился в кресле покемарить. Ирмас устроился у двери на низкой табуретке натереть дедовы сапоги, тихонько напевая песенку о городе огней и высоких блестящих крепостей. «Мечтай, малыш, и станешь богом».

Старик, наблюдая за ним через полуоткрытые веки, пробубнил:

— На что тебе сдался тот город? Впрямь хочешь в яйце летать?

— Да, дедушка.

— Ну-ну, мечтай.

— Мама говорит, что если кто и заслуживает этого, то я. Я не согласен, есть много прекрасных людей в нашем селении.

— Но ты ж ещё очень мал, чтобы пересекать реку, — дед напрягся и резко выпрямился. — Ага! Вот, оказывается, почему отец не захотел брать тебя с собой. Чтобы ты глупостей не наделал! Не вызвался добровольцем!

— Дедушка, я знаю, что не готов, так почему отец меня не взял?

— Потому что, дурень, бывают случаи, когда небесная повозка указывает лучом даже на того, кто не вызвался по доброй воле. Отец хочет тебя уберечь.

— Но чем это плохо? Это же мечта каждого — жить в сверкающем огнями городе.

— Ты разве не знаешь, что каждому, кто удостоен такой чести, полагается провожающий?

— Знаю. При чем тут это?

— По тому, как ты описал твоего брата, у него все шансы победить в этом конкурсе.

— Что в этом плохого?

— Ты как думаешь? Может ли отец ваш потерять обоих сыновей сразу?

***

Месяц тянулся бесконечно, мальчик уже попривык и чувствовал себя счастливым возле старика, даже подумывал остаться в помощь.

Вечерами они с дедом забирались на холм и смотрели на город огней, где обитали боги, на огромные небесные повозки с прожекторами. Разноцветные лучи бродили по селениям.

— Деда, а что будет, если пойти в другую сторону от реки? Что там?

— Река образует кольцо. Поэтому наша страна и называется Кольцом богов. Мы же на острове живем. Боги неусыпно наблюдают за нами. Когда у нас чего-то не хватает, они нам бросают подарки.

В старые времена, до твоего рождения, в каждом селении после ярмарки и выбора достойных люди готовили огромную площадь, украшали её сеном и цветами, становились по кругу, водили хороводы, а потом прилетало яйцо. Из его брюха выпадали подарки. Сейчас все еще так?

— Да, деда. Жаль, что я в этом году ничего этого не увижу. Брат мне обещал что-нибудь привести.

— Дааааа, Боги заботятся о нас.

— Деда, а почему, когда кольцевая река замерзает, мы не можем все перебраться туда? Почему мы не можем пойти в город огней и жить там? Познакомиться и поговорить с теми богами, узнать, кто они? Вдруг они такие же, как мы, но у них есть волшебство, чтобы поднимать в воздух повозки с разноцветными солнцами.

— Если, дружочек, у них есть такое волшебство, то вряд ли они обрадуются всем нам там. Кто знает, может, они ждут к себе только учеников, достойных волшебства. Ты так точно достоин. Но не в этот раз, посмотрим, что случится с твоим братом. Если его в этот отбор заберут, то, думаю, отец будет тебя ещё долго прятать. И правильно, не верю я им, этим волшебникам.

— А ты знавал тех, кто вернулся оттуда?

— Никто оттуда не возвращался.

***

Примерно через месяц, пыля дорогой, приехал отец со старшим сыном.

Мальчик с радостными криками побежал им навстречу.

Дед нехотя поднялся со скамьи и заковылял следом.

— Мы вас обыскались! А вы в хозяйский дом перебрались. Молодцы!

Ирмас, запыхавшись, подлетел к старшему брату. Тот игриво махал перед ним кулаками, мальчик, хохоча, увертывался. Дед наблюдал за мальчишечьим ритуалом подобревшими глазами. А потом Ирмас бросился обниматься с отцом:

— А где мама с сестрой?

— Они домой поехали, готовить нам ужин, — отец потрепал ладонью вихры сына. — Собирайся, дружок. Ты избранный.

Тут дед как заорет, Ирмас аж вздрогнул:

— Что?!! Как ты не доглядел?!

Ребята замерли, но их отец, стараясь сохранять подобие радости в голосе, объяснил:

— Выбрали защитника, — он указал на старшего сына. Ирмас ахнул от восторга. Отец продолжал. — Стали искать того, кого бы он мог защитить, и поняли, что он никого не любит, что единственный человек на всём белом свете, ради которого он мог бы отдать свою жизнь, как положено по кодексу чести в случае опасности, это Ирмас, его брат. У меня не было выхода. Наши парни — избранные, будут жить в городе огней с богами, и мы будем ими гордиться вечно. Ты не рад, отец?

Дед сплюнул, не говоря ни слова сыну, пошел к мальчишкам:

— Ирмас, ты можешь отказаться. Я вот отказался. И до старости дожил.

— И всю семью опозорил! — выпалил отец мальчика.

Ирмас недоверчиво переспросил:

— Это правда?

— Правда, не уходи, оставайся со мной, — голос сник до шепота.

Ирмас-младший молча пошел в дом и тотчас вернулся, держа в охапке свой незатейливый скарб. Залез на телегу и отвернулся от деда.

Отец, прощаясь, похлопал по плечу старика, кивнул старшему, мол, поехали, вскочил на телегу и медленно выехал из двора своего детства, оставляя за спиной причитающегося сквозь слезы старика: «Что ж ты наделал, что ж ты наделал…»

***

Проводы всегда были пышными: на берегу застывшей кольцевой реки собрались все жители острова. Каждое селение отправляло одного праведника и его защитника служить богам, свято веря, что избранных ждет удивительная жизнь в городе огней.

Ирмас с братом также пустились в путь по льду под гимны в их честь. Родные провожали их глазами, пока те не превратились в точки.

Ирмас всю дорогу восторгался, вот ведь повезло: они с братом — команда. А брат почему-то не разделял его радости.

— Мучает меня мысль о моем будущем. Понятно, что ты — избранный, а я просто тот, кто тебя переведет через реку. Вряд ли я удостоюсь чести служить богам. Так какова же моя участь?

Ирмас никогда не думал об этом, но заверил, что быть проводником — уже победа. Все лучше, чем закончить, как дед.

На берегу братьев ждали те самые боги или их служители. Как же красивы были их наряды! Они улыбались, и сердечко Ирмаса запело: наконец-то!

Мальчики остановились напротив встречающих и поздоровались, как их научили: учтиво и сдержанно. Поблагодарили за выбор и замерли в ожидании.

Один из богов вышел вперед, бросил им две кирки и приказал:

— Долбите, сделайте прорубь.

Мальчики подчинились и принялись за работу под улюлюканье смотрящих. Это казалось Ирмасу странным и неуместным, но он подавил неприятное ощущение и усердно замахал киркой. Вскоре появилась небольшая дыра во льду. Братья повернулись к богам. Их надсмотрщик указал жестом: ещё! Так они и долбили, пока не образовалась большая лунка, метровая. Тем временем вокруг собирались и другие боги. Один из них, в высокой шапке из блестящих камней, подошёл поближе и спросил:

— Кто из вас защитник? Кто хочет стать воином армии города огней?

Старший брат тут же завопил:

— Я, я, я хочу быть воином!

— А ты что же? — кивнул на Ирмаса бог в блестящей шапке. Мальчик несколько сконфузился, но все же нашел силы ответить.

— Я не воин, я не смогу убить человека. Я хочу служить богам иначе, хочу получить в руки волшебство, чтобы исцелять людей, хочу научиться самой высокой любви, какая только существует.

Боги расхохотались, оставив его без ответа. Потом тот самый, в шапке, ткнул в брата Ирмаса роскошным посохом:

— А вот ты должен заслужить место в рядах наших воинов.

— Как? — растерялся парень.

— Принеси в жертву мальчишку, брось его в воду.

— Там же монстры, он погибнет!

Ирмас попятился.

— А тебе какое дело?

— Он мой брат!

— Среди нас нет братьев, — мужчина нахмурил брови, — мы непобедимые воины. Мы не боремся ради высоких целей или братской любви, мы убиваем ради наживы и ради удовольствия.

Мы космические наемники, и убивать — наша работа. А вы, островитяне — наш резерв. Тебе, парень, придётся драться каждый день, и сегодня твой экзамен. Если ты его не убьёшь, умрете оба.

Ирмас закричал:

— Не заставляйте его, я сам прыгну в реку!

— Тогда мы утопим вас обоих. Я же сказал!

Мальчик посмотрел на оцепеневшего старшего брата и прошептал:

— Давай, я не буду сердиться на тебя, ты же не знал.

Тот закричал фальшивым богам:

— Лучше смерть! — обнял брата, заглянул ему в глаза, полные слёз. — Не бойся, я тебя прощаю. Сбеги от них. Живи за нас обоих.

Старший брат завопил от нестерпимой боли, ужас затуманил ему разум, и он оттолкнул Ирмаса. Но не рассчитал силы, мальчик упал, заскользил к проруби, не отрывая от брата глаз, полных любви, и скрылся в темной воде.

Будильники

Студентка Женя Остапова покончила с собой. Поднялась на верхний этаж университетского корпуса, открыла окошко и… поминай как звали. Лекции отменили, по всему факультету — следователи, подозревают, что кто-то её столкнул. Студенты разошлись по своим аудиториям провести день с кураторами.

Ирина Аркадьевна или Динозавровна, как звали её за глаза подопечные, вошла в гулкий класс, словно в улей. Никто на неё не обратил внимания. «Ну конечно, — думала Ирина Аркадьевна, — сейчас бы рявкнуть, как это умеет завкафедрой, или хотя бы сделать лицо, как профессор старославянского: непроницаемое и выдержать паузу, пока все не угомонятся». Но нет! Она всего этого не умела. Да и не хотела уметь. Ирина Аркадьевна любила читать, любила представлять альтернативные счастливые развязки классических произведений, анонимно вела блог с незатейливым названием «Читаем с Ириной», где имела удовольствие общаться с теми, кому всё это было интересно и весело, как и самой Ирине Аркадьевне.

Она бралась редактировать тексты начинающих авторов, писала рецензии и неизменно скрывала свою личность. Так она ощущала себя свободной. На аватарку вставила сгенерированную ИИ красотку в очках, так, на первое время, которое тянется три года. Прикрываясь несуществующим лицом, Ирина Аркадьевна наслаждалась интеллектуальными дебатами, записала курс по поэзии, и ей капала денежка.

Однако помимо тайной виртуальной и прекрасной жизни она почти год работала на кафедре в местном университете, вела практику по современной литературе. Она таскала туда свой тяжёлый зад каждое утро, прикрывая его широкими брюками и всяческими балахонами. Подруга со студенческих лет, Дина, смеялась над ее тряпками, обзывая их занавесками.

Пока Ирина Аркадьевна учила в школе пятиклашек, ей было куда комфортнее. Но в этом году заветная мечта сбылась. Её наконец взяли на кафедру. И дали курировать группу коммерческого отделения, хотя ей не было и тридцати. Студенты сходу прозвали её Динозавровна. Узнав об этом, Ирина Аркадьевна даже не обиделась. По большей части она именно так себя и ощущала. Тем не менее, она решила, что в следующем году переедет к родителям подальше от городской суеты, устроится в местную школу, и будет вести свой маленький секретный канал, став отшельницей. Уж лучше вернуться к деткам. Разве она справится с этими разодетыми дерзкими умниками?

Она готовила подходящую ложь для завкафедрой около недели. И тут вдруг такое! Самоубийство или убийство? Ирину Аркадьевну потряс этот факт, возможно, даже сильнее остальных.

Женя Остапова, дочь прокурора, в городе личности известной. Вот если бы она, Ирина Аркадьевна, покончила с собой? Как бы вели себя коллеги на кафедре? Пришло бы кому-то в голову, что её столкнули? Нет, конечно! Сказали бы, что, скорее всего, она была так несчастна, что не выдержала. вы же ее видели?

Но Ирина Аркадьевна не сомневалась в самоубийстве Остаповой. Да-да, это решение девочка приняла самостоятельно. Однако на факультете никто не разделял её предположение! Почему? Нужно было видеть эту студентку. Женя Остапова вела себя так, словно была уверена в своей эксклюзивности, в своём совершенстве.

Вот именно поэтому и ведется расследование. Разве такая принцесса может расстаться с жизнью по собственной воле? Но ничто не смогло бы переубедить Ирину Аркадьевну. Чего Женечка Остапова ждала от жизни? Аплодисментов? Она родилась под них. Нет, она ждала наслаждений другого сорта.

Ирина Аркадьевна поначалу даже подумала о том, что денег в принципе всегда мало. И всегда есть кто-то богаче, и допустила зависть. Но этого явно недостаточно для смерти. Это может быть мотивом для соперничества, для ненависти, но желать смерти можно только тогда, если страх перед ней будет меньше чем страх перед жизнью. А жизнь требовала от Остаповой быть той, кем она быть не хотела. Ирина Аркадьевна прочитала это между строк в последнем эссе девушки.

Таким образом, вопрос, чем занять своих первокурсников, пока идет разбирательство, отпал сам с собой. Конечно, это должен быть разговор о смысле жизни. Но как подойти, с какой стороны? Ирине Аркадьевне вдруг вспомнился фильм, который она видела лет 10 назад. Он не собрал кассу. Так себе фильмец. Неудавшаяся фантастика. Ирина Аркадьевна скрестила наудачу пальцы и зашла в студенческую библиотеку. Фильм был. И у Ирины Аркадьевны застучало сердце от предвкушения эксперимента. Что скажут эти неоперившиеся цыплята, причем почти все от куриц, несущих золотые яйца?

Под полное равнодушие к своей персоне она настраивала проектор. И только когда опустила затемнение на окнах, молодёжь затихла. Что происходит? Ирина Аркадьевна зажгла холодный свет на потолке и, пользуясь непредвиденной тишиной, спокойно объявила:

— Мы сегодня будем обсуждать фильм «Будильники». Кто-нибудь его видел?

Студенты переглянулись, и последовал насмешливый вопрос:

— Это что, из вашей далекой молодости?

— Нет, господин Малюк, это из молодости моих родителей.

Студенты недовольно бурчали, повозмущались. Но Ирина Аркадьевна спокойно продолжила.

— Так случилось, что сегодня мы закрыты здесь, пока всё не выяснится, но это не значит, что вы должны сидеть без дела. Давайте получим удовольствие от дискуссии. Как часто вы дискутируете на лекциях? Сегодня у вас есть возможность проявить способности к анализу. Не будет ни отметок, ни осуждений. Нет правильных или неправильных ответов. Просто каждый поделится своим мнением, если захочет. Сначала мы посмотрим фильм, а потом попробуем ответить на вопросы. Запишите их себе, чтобы держать в памяти во время просмотра. Итак, тема: изменить себя.

Вот вопросы: зачем? Как понять, что пришло время для изменений? И как мы определяем, какое именно изменение необходимо? Есть ли реальная возможность измениться по собственному желанию? Наше обсуждение мы построим таким образом. Если в течение фильма будет желание прокомментировать, достаточно поднять руку, и я остановлю показ. Это необычное фантастическое кино. Есть над чем подумать. Кто-то ехидно выкрикнул:

— Ого, фантастика, надо же, как интересно!

Ирина Аркадьевна молча включила фильм, вырубила свет, и отправилась на последний ряд аудитории наблюдать за спектаклем.

— Разве мы не должны обсуждать смерть Остаповой? — недовольно промямлила зануда Савельева.

— Ещё не наговорились, не насплетничались, а? Савельева! Сегодня мы будем обсуждать жизнь, а не смерть.

Из фильма было непонятно, кто установил на планете эти будильники. В какой-то день для каждого жителя звонил звонок. И в этот самый момент происходило нечто невообразимое. Исполнялось заветное желание человека. А разве не замечательно?! Точно знаешь, что рано или поздно ты получишь желаемое, когда меньше всего этого ждешь. Как бы ты не жил, и в какой бы ситуации в этот момент не находился, жизнь считывает твоё заветное желание и меняется, чтобы угодить тебе. Все в обществе проходят через эти этапы.

Но главное — каждый прекрасно помнит весь свой пройденный опыт, а также и новый, изменённый вариант придуманного будильниками прошлого. Однако все действующие лица, все былые знакомые, возлюбленные, враги в этой новой жизни изменились в угоду новому сценарию, теперь это уже иная реальность, и это здорово… иногда. Но иногда это настоящая трагедия.

Разбиваются семьи, погибают близкие люди, чтобы исполнилась твоя мечта. И это наказание, ведь ты всё помнишь. Система не обладает критическим подходом, она не спрашивает и не уточняет, она только считывает самое заветное желание, которое подчас даже не осознаёт человек, и переносит его в ту реальность, где всё именно так, как он и хотел. Эти трансформации происходят три раза за жизнь. Личные трагедии пересказывают, и детей учат осознанности: ты должен чётко знать, чего ты хочешь.

Люди натыкаются на будильники совершенно случайно, некоторые радуются, а некоторые отчаиваются, — не хотят ничего менять. К сожалению, это не в их власти. Будильники находят тебя тогда, когда приходит время. Бывает, люди ищут эти будильники, чтобы изменить жизнь. И не находят. А когда находят, загадывают выношенное годами желание, но не факт, что именно оно будет исполнено.

Всё общество построено таким образом, чтобы люди как можно раньше задумались о том, что им нужно для счастья. Вся школьная программа этому посвящена. Осознанности. И воспитанию правильного мышления. Бог в этой вселенной работает по-другому, и непонятно, лучше или хуже. Он создаёт бесчисленное количество вариантов.

Ирине Аркадьевне пришла мысль о том, что в принципе и на этой, нашей Земле, одну и ту же ситуацию люди видят и проживают по-разному. Достаточно спросить разведенных супругов, каким был их семейный мир. Можно услышать две совершенно разные истории.

Главные герои фильма, Чад и Эмма, сражались со своими внутренними демонами, стараясь концентрироваться на желании быть вместе. Партнёр всегда требует уступок, компромиссов, жертв. И даже если ты его очень сильно любишь, победит собственный эгоизм, желание сделать свою жизнь приятнее. И ты найдешь тысячу оправданий этому. Человеческая природа такова.

Когда юная Ирина Аркадьевна первый раз смотрела этот фильм, то мечтала, как было бы здорово найти такой будильник, и превратиться в привлекательную богатую девушку. Она бы была счастлива, она бы добилась высот в карьере, она бы вышла замуж за замечательного человека, у них родились бы красивые дети. И тому подобное. Сегодня, когда именно красивая и успешная студентка покончила с собой, Ирина Аркадьевна вспомнила свои девичьи страдания и мечты. Скорее всего, именно поэтому решила пересмотреть старую фантастику. И подумать: а она ещё мечтает о том, как хорошо бы стать такой красоткой, такой богатой, такой любимой всеми, как Женя Остапова.

Главные герои фильма впервые встретились, потому что просили идеальное счастье, нечто романтичное, некое начало всего. Они желали прожить жизнь вместе с любимым человеком. Через какое-то время Эмма наткнулась на будильник с желанием изменить Чада, она изнемогала от его ревности. А Чад захотел изменить своё материальное положение, думая, что таким образом удержит Эмму.

Чад был уверен, что он потеряет любимую, если не сможет дать ей всё, о чём она могла бы только мечтать. Так они снова встречались, в собственных измененных реальностях, в реальностях любимого человека, но ни одной версии партнёра не смогли рассказать, что это вмешательство будильника. А потому не работали над ошибками и по-прежнему хотели изменить друг друга. И только в последний раз, набравшись смелости и мудрости, они открыли сердца и пришли к единому мнению: нужно понять, что делает счастливым каждого. Это не может быть другой человек, это может быть стремление к чему-то важному лично для тебя.

Чада привлекала политическая карьера. Эмма хотела писать музыку, режиссировать спектакли, создавая образы людей, боровшихся с последствиями трансформаций после звонка будильника. И каждый пошёл своей дорогой.

Ирине Аркадьевне нравился именно такой конец, она бы не стала его переписывать. Поседевший Чад приходит на спектакль в честь знаменитой композиторши Эммы, целует ей руку и, понятное дело, теперь им не нужно ничего доказывать друг другу, им можно просто любить. Сюжет незатейливый, но Ирина Аркадьевна была уверена, что каждый студент погружается в свои мечты, и думает о том, что бы изменил в своей жизни.

Шли титры, ребята молчали. И вдруг Елена Щур, подруга Остаповой, выдала на всю аудиторию:

— Женьку вообще вчера понесло. Может, она действительно спятила?

Ирина Аркадьевна заметила, что группа разделилась на две части, некоторые с интересом и недоумением обернулись на Лену, но были и те, кто зло шикнул.

Ирина Аркадьевна как бы невзначай бросила:

— Может, просто выпила лишнее?

Но Лена не сдавалась:

— Я знаю, как ведёт себя Остапова, когда выпьет. Вчера она сказала, что мы ничего не понимаем, и что мы все идиоты и что ничего и никогда не принесет нам счастья. Орала прямо: ни-че-го!

«Вот это манифест!» — поразилась Ирина Аркадьевна.

Студенты зашумели, громко переговариваясь. Ирина Аркадьевна встала и подошла к своему столу. Гул слегка затих.

— Господа, нехорошо перебивать подругу. Давайте позволим Елене высказаться. Продолжайте, Елена. О чём вы общались?

— О будущем. Её парня назначили переводчиком в посольство в Испанию. Она говорила, что дальше? И где цель? Для чего это всё? Мы спорили: узнавать другие места на планете — это удовольствие, не всем доступное. А она всё твердила: и что дальше? И что дальше? Называла постоянно нас идиотами. И вот потом только напилась. Это да.

— И как же она вела себя, когда напилась?

— Да не умеет она пить. Заснула и всё.

— Итак, — поспешила продолжить Ирина Аркадьевна, — нашу Женю Остапову мучил вопрос о цели её существования. Я правильно понимаю?

Развалившись на задней парте, Саша Гринько громко засмеялся. Ирина Аркадьевна терпеть не могла его наглую физиономию. Но сдержалась и уважительно спросила:

— Гринько, у вас есть комментарии?

— А что тут комментировать? Женька последнее время своей депрессухой доставала всех. Я ей так и сказал: искать смысл жизни — это для бедных. А у людей при деньгах, как у неё, смысл — в умении ими распоряжаться, приумножать и баловать себя любимую. Это ж как награда. Не жизнь, а удовольствие. А вы, Ирина Аркадьевна, от чего получаете удовольствие? — и снова заржал, поганец.

Некоторые студентки тоже захихикали.

Но Ирина Аркадьевна решила сегодня не заморачиваться.

— Удовольствий у тела много. Но, видимо, Женечке этого было мало. О себе же скажу, Гринько, что получаю удовольствие от факта быть полезной кому-то. Как бы это пафосно для вас не звучало.

Её перебил Воронов:

— Это такой тип гордыни? Типа гордыня бедняка?

— Господин Воронов, это очень интересное замечание. Я над этим часто размышляю. Чтобы понять мою мысль, нужно ответить на вопрос: что значит быть полезным. У вас есть соображение на этот счёт?

— Разумеется, это простая истина. Вот только удовольствия от этого я не получаю. Если нет вознаграждения, я не хочу быть полезным.

— И чего же вы хотите, Воронов?

— Это тоже очевидно. Жить — не тужить, получать радость от жизни. Хочу даже работу, которая мне будет всё это обеспечивать, ну и хорошие деньги. Семью. Как у всех.

— Ну не так уж это и очевидно, во всяком случае, для Жени Остаповой, как я понимаю.

У Ирины Аркадьевны будто сломался, развалился на куски и самоликвидировался некий барьер, который мешал ей общаться так, как она могла и вела диалог за маской симпатичной аватарки. Она неожиданно почувствовала связь, и в ней проснулась та самая Ирина из её канала. Пронеслась мысль: «Какая разница? Я ведь всё равно уйду». И совершенно неожиданно для всех, да и для себя, она улыбнулась.

— Как вы считаете, господа, почему существуют частные платные школы, университеты?

— Там всё круче! Почему же ещё, — отозвался разгильдяй Толик Григорьев.

— В смысле? Что значит круто?

— Красиво, маленькие классы, всякие оборудованные лаборатории. Вон нас всего 12 человек, а на обычных потоках 25—30.

— И что же это даёт? Комфорт?

— Можно лучше учиться.

— Я правильно понимаю, что эти школы для того, чтобы дать лучшее образование? Там лучше учат?

— …думаю, да, там учителя более мотивированы лучшей зарплатой.

— Как преподаватель замечу, что нормальные учителя и в обычных школах хотят, чтобы их ученики вышли в мир подготовленными. Так что же, там дети все на подбор? Умные, усидчивые? Так?

Все засмеялись.

— Так почему же эти школы существуют?

— Спрос порождает потребление! — сумничал Голобородько.

— Так, хорошо! И почему же появился такой запрос от общества?

— Это не от общества! — вставила Надя Соляр. — Это от богатеньких.

— Отлично, для богатеньких. Почему они готовы платить за обучение? Ведь есть и отличные бесплатные школы.

— Да, но там всякий сброд учится, — заржал Григорьев. — Такие как я!

— Значит, они хотят объединиться по какой-то общей характеристике?

— Да, по бабкам.

— То есть у этих людей есть какие-то общие желания, можно так сказать? Как клуб по интересам?

— Более или менее.

— Та же история с ресторанами, вы заметили? Высокая цена фильтрует публику. Люди собираются, желая общаться с подобными себе. Мы приходим к выводу, что сходство желаний нас объединяет. Родители отправляют своих отпрысков общаться с детьми, у которых должны быть привиты соответствующие устремления. А как они возникают? Мы хотим комфорта, мы сами определяем его уровень, прикидываем, во сколько он нам обойдется, и делаем выводы.

Ирину Аркадьевну перебил треск громкоговорителя радиостанции универа: «Все свободны». Но ее студенты сидели как приклеенные. Чему Ирина Аркадьевна искренне удивилась. И позволила себе закончить разговор.

— Мы не будем сегодня подводить итоги, делать какие-то выводы. Я хочу вас отпустить с одним вопросом, вернее с просьбой поразмышлять: что такое желать? Зачем нужен такой инструмент? Все мы мечтаем. Можно ли намечтать нечто новое, невообразимое, что не вытекает из сегодняшней жизни? Есть ли такая возможность в принципе? Чем ограничены ваши желания?

Ирина Динозавровна посмотрела на притихшую молодежь, снова улыбнулась и вышла из аудитории совершенно счастливая, чувствуя себя в нужном месте и с одним единственным желанием. Продолжать.

Эльвира

По вечерам Эльвира ходила за девятиэтажки выгулять собаку Люську и перекурить.

Эльвира искала здесь тишины после долгого дня в колледже: всех построить, выругать кого надо, быть сосредоточенной на уроках и держать коллег в напряжении, а то перестанут уважать. Это утомляет.

Она шагала не спеша, наслаждаясь прохладным влажным воздухом, игнорируя сваленный у дороги мусор, аккуратно затушила сигарету и, положив окурок в пакетик, засунула в карман. Подняла трусиху Люську перед лужей, но резкое головокружение свалило ее коленями прямо в грязь, а желудок буквально вывернуло наизнанку. Эльвира так и стояла, упершись одной ладонью в черное месиво, а другой прижимая скулящую Люську к ветровке. Спортивки набухали от воды.

«Что со мной? Что я съела? Это точно отравление».

В глазах туманилось. Дома за дорогой превратились в размытые цветные пятна. Она услышала шаги и закричала:

— Помогите!

Незнакомец с длинными чёрными волосами спокойно прошлепал по грязной луже и остановился посредине, к удивлению Эльвиры, не испачкав парчовые боты и красный плащ. «Как это?»

Он сложил руки на груди и задумчиво рассматривал Эльвиру. Тут уж она запаниковала и неуклюже поднялась, с руки стекала грязь. В голове крутилась одна мысль: «Я умерла. Точно, отравилась чем-то и умерла». А что ещё ей было думать?