Бесплатный фрагмент - Круглая формула грядущего

Глава первая
Мстительница

Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю.

Откровения святого Иоанна Богослова

═════════════════════════════════════════════

Кипучее детство Эшдарьялы промелькнуло в противоположном полушарии планеты, под ночным знаком Скорпиона, в городе Бангиръяндре. Потому созвездие Четырёх Сестёр она увидала только в очень раннем отрочестве и была потрясена красотою Небесного Тумана, сквозь который сияла Дневная звёзда, воспетая поэтами. Впоследствии это романтическое небесное зрелище плюс вздохи над чувственными стихами и пробудило в ней, наверное, первый интерес к мальчишкам. Именно такую запись она внесла однажды в дневник своего жизнеописания, чтобы историки грядущих эпох, скоты эдакие, не посмели сочинять кривотолков относительно ключевых этапов её жизни и побудительных мотивов её поступков. У великой женщины должно быть загадочное прошлое! И великие подвиги духа.

Один таковский подвиг сам шёл в руки: одной зимою кто-то притаранил в гимназию толстый научный журнал; так вот, в нём какой-то ненормальный учёный клялся, будто установил место мифической Степной битвы. Весь цивилизованный мир давно доказал, что никакой Степной битвы не было, потому что не было никакой мифической Чёрной Смерти, сгубившей огромное войско завоевателей за одну ночь. Сахтаръёльские сказки! Но ненормальному показалось из вертолёта, будто структура болот напоминает затянутые временем и заболоченные боевые рвы древних дружин. По мнению ненормального исследователя, битва состоялась именно там, у самой границы с Жёлтой пустыней, у непроходимых трясин.

Хохотали над фантазёром все. И она, Эш, тоже смеялась, когда наивная Миссия оплатила Слоссе экспедицию к ничейным болотам. И тысячи слосов уже роют! Роют трясину! Ищут клад! Ну: мечи всякие, золотые регалии, кошельки знатных воинов и вставные золотые зубы…

Никто уже не смеялся, когда археологи Слоссы горделиво объявили миру о кладе: тысячи древних золотых монет, драгоценные камни, браслеты и кольца… Ворох сокровищ! Оружие не в счёт. Его нарыли множество: драгоценные панцири древних царей Васдигуры, мечи и золотые пряжки, золотые цепи с амулетами. Болото прекрасно сохранило всё это, хоть на выставку завтра. И никаких «достояний мира»! Всё найденное — собственность Слоссы. Сами наройте!

На болота хлынули археологи со всего мира и начались перестрелки.

Когда в Слоссе полыхнула эпидемия несуществующей якобы Чёрной Смерти, весь мир притих в испуге, огородив болота пулемётчиками и наглухо заколачивая выходы из несчастной страны. В гимназии эхом отозвался клич: нужны подготовленные добровольцы в Слоссу. Спасать несчастных. Иначе вся их страна вымрет, её уже предлагают через сотню лет заселить сообразно жребия. Или поделить на части согласно нынешнего статуса каждого претендента на каждую часть. Статус определит Миссия, но сахтаръёльский статус заведомо отсутствует. Сахтаръёле хватит и своих территорий! Она огромна. Себя не может освоить.

Эшдарьяле было плевать на статус. Там, в Слоссе, сотнями тысяч умирали дети. Чёрная Смерть выкашивала почему-то именно их — то ли изменились люди, то ли изменился вирус. Эшдарьяла сбежала с занятий и долго искала какой-то дворец с колоннами, но все посылали не туда. Вскорости она основательно промёрзла, но нашла-таки пункт сбора добровольцев, он оказался на широкой улице, в белоснежном дворце, окружённом заснеженными старыми елями. Нашла и ужаснулась размерам очереди: там стоять и стоять, дни и ночи! Да ещё и не впускают! Лишь суетится какая-то румяная от дворцового тепла особа, ненадолго выбегает на вечерний холод и выкрикивает непонятно что по каким-то спискам. Хорошо устроились!

К вечеру выяснилось, что берут только врачей. Как будто раньше не могли сказать.

Стоять на месте в такой мороз было смертоубийством. Эшдарьяла прыгала, притопывала, и по ледяной дорожке лихо скатывалась с какого-то пригорка, вдохновляя себя бормотанием:

Шиш тебе, морозец вялый!

Не осилишь Эшдарьялу!

Она твердо решила добиться очевидной справедливости или окоченеть тут назло всем.

И в этот самый момент к мраморным колоннам подъехала шикарная машина. Но Эш увидела машину, когда уже взяла разгон по ледяной дорожке и увернуться от неё — от машины! — стало невозможным. Она зажмурилась, больно ударилась о бампер и полетела кувырком в снег. Барахтаясь с зажмуренными глазами в ужасе ожидания диагноза — «перелом всех костей и сотрясение с кровоизлиянием» — она уткнулась в кого-то, вылезающего из машины. Этот кто-то и поднял её. И так легко поднял, что глаза сами открылись. Очередь притихла, и даже румяная особа из дворца бросилась — почтительно, кстати! — к машине.

Высокая и красивая девушка удивительной осанки отпустила бесшумную машину изысканным до зависти кивком, а Эш вперилась взглядом в незнакомку. И увидела в ей глазах… всю Сахтаръёлу. Но не такую бестолковую, как замёрзшая очередь и румяная тётка, а настоящую Сахтаръёлу: умную, ласковую, понимающую. Такую, какой всегда хотела видеть свою страну.

Раньше Эшдарьяла полагала, что девицы в журналах Миссии искусно нарисованы, таких красоток не бывает в жизни. Но все журнальные красотки, причём все скопом, не годились этой незнакомке даже в пыль на подмётки к банным тапкам, если у такой вообще пылились подмётки. Перед такими стелют ковры, а коль нет ковра — стелются сами.

Даже холод пропал, и воздух стал не ледяным, а просто зимним и вкусным.

Девушка улыбнулась Эшдарьяле, расплющила ей нос кончиком мизинца, засмеялась и отпустила воротник. И пока Эшдарьяла хлопала глазами, девушка легко поднялась по ступенькам к сверкающим дверям, которые услужливо распахивались. Необычного оттенка шуба сидела на красавице изящно, перед ней подметали ступени какие-то горделивые типы. Но не вениками, а своими разноцветными папками! Только что эти типы были высокомерны и неприступны перед Эшдарьялой.

— Даже тут без очереди… — засипела похожая на нечесаный репейник личность, шнырявшая у очереди с полудня и с разговорами. — И всё мало им, всё мало! Надо ж отметиться под шумок героине! Отметилась — и греться на Тёплые озёра! В номер с пятью спальнями! Зимой у них озёра с подогревом, песочек с Вебы, военными самолётами доставленный. Во житуха!

— Может, она врач… — неуверенно возразил какой-то парень, переминавшийся ногами для разогрева (он уступил Эшдарьяле свой полупустой термос). — Известный эпидемиолог, может быть…

— Ха! — репейник обводил глазами крыши домов. — Как же! Ну ты и дурачок! Глянь на неё!

Говорил репейник громко, и промёрзшая очередь слушала от безделья поневоле.

— Да на ней один рукав трёх этих очередей стоит! Никогда не видел эксклюзивных шуб «от Литусана»? Посмотри, дурень, пока не ушла! Тут за просмотр не платят. На просмотре таких шубок за входной билет надо тысяч пять отвалить! Тебе год работать на билет к просмотру!

Дверь закрылась за девушкой. Девушка не слышала разговоров очереди.

— Врачу на такую шубу и десяти жизней не хватит, — сипло продолжал репейник, обращаясь к очереди через голову парня. — Знаешь, на какие доходы шубка приобретена? Постой, да ты хоть знаешь, кто она?! Ну ты и серость, пацан… Про конкурс «Первая красавица Вселенной» слыхал? Ну, где отборные девки с голыми ляжками соревнуются, чьё вымя твёрже?

Парень молчал, что-то припоминая и меняясь в лице. Репейник зло развеселился:

— Ха! Так это ж победительница, дурень! Будущая хозяйка имения Къядров! Того самого, с половину Вечной Вехты размером! Любимая доченька самого что ни на есть… да что вам объяснять, дурням. Ха! «Врач»! Ей любой диплом папа купит. Вишь, врачебный пожелала вселенская красотка! Врачебный пожелала ненаглядная любимица княжеского пса термоядерного! — репейник почти кричал. — Сынок-то у того пса на дуэлях геройствует, сирот плодит. Вся семейка по уши кровью замарана! Как только кровь с этой шубки не капает… Вот теперь и сама Вселенская красавица выбралась за наградами Милосердия, у братца и папули награды не те, больно кровавы ихние награды. Не теми наградами, говорю, бряцают пёсики Ледового князя! Этой милосердие вселенское подавай в довесок к титулу. А ждать не желает на морозе, тварь ухоженная… Хоть все мы тут вымерзни! Как шубка-то на ней причёсана, а? Волосок к волоску, каждый отдельно вымоют и протрут. А как машинка?! Так бы и умер под колёсами от счастья. И прямо из тёплой машины — в тепло. И чтоб двери открыли! И чтоб шубу приняли не глядя!! — репейник скалился, весь в рыдающих сиплых завываниях. — И чтоб не дышали на дорогой мех, дворняжки дрожащие!!!

Закашлялся в морозной тишине. И вдруг засмеялся, обращаясь к гимназисткам:

— Вы что ж, дурёхи, своё тряпьё хотите на вешалке рядом с этой роскошью развесить? А шуба эта знает, что для шуб гардеробы имеются? Шуба эта висела хоть раз в общем гардеробе? Поезжайте в Слоссу, поезжайте… Лечите больных деток, подыхайте сами. А кого отблагодарят на сходах? Вам показали, кого. Вот она, героиня наша ухоженная! Прямо Милосердная Ормаёла до стрижки! Спасительница страдальцев! Ликуй, дура рыжая: тебя сама Милосердная Ормаёла за шиворот подняла! К носу прикоснулась! Ха! Богиней ты теперь отмечена! Богиней, чьи ляжки самыми наилучшими в мире признали! Ну как, мир иначе видится? Умишка не добавилось от прикосновения?

И репейник незаметно исчез. Исчезла и Сахтаръёла. Та, настоящая, умная, ласковая и понимающая. Лишь подбежавший охранник шарил глазами по злым замерзшим лицам. Когда Эшдарьяла уходила из редеющей очереди, отдохнувшие ненависть и презрение ко всеобщей бестолковщине и неразберихе полезли из души в тихую ругань, на всех этих неповоротливых уродов, путающихся под ногами. Уходила она то ли от мороза, то ли от холодного невкусного компота, приправленного снежным скрипом. В гимназию, к забытому впопыхах портфелю, слушать начавшиеся — как по команде! — разговоры: Сахтаръёла должна покаяться, должна оплатить ущерб, должна ещё чего-то и кому-то… — ведь именно она, «эта неправильная страна», придумала много лет назад Чёрную Смерть. И потому теперь должна каяться, каяться и каяться. И расплачиваться какими-то рудниками, уступками, распиленными ракетами и непременно Огненными владениями с их залежами алмазов.

А вскорости, далеко-далеко, грянула война.

Это был второй верный шанс на второй подвиг и всеобщую известность. Требовались сподвижники, из каких Эшдарьяла вознамерилась сколотить боевой отряд героев.

Но в здешней миссионерской гимназии, куда Эшдарьялу когда-то определила мать, все мальчишки оказались скоморохами и клоунами бесхребетными. И то: в родных Заморских владениях бушует война за Южные острова, а этим уродам хоть бы хны! Будто не родины кусочек отнимают!

На все попытки Эшдарьялы организовать митинг у вражеского посольства здешние гимназисты-угреносцы только ухмылялись:

— Зачем тебе эти Южные-Вьюжные острова? Давно продать надо было. Теперь даром отберут.

И ощупывали взглядом взрослеющие очертания юной бунтарки:

— Чё сегодня вечером делаешь, стрекоза?

И получали ледяной ответ:

— Набираю отряд добровольцев-смертников. Брысь отсюда к невольникам-жизнелюбам, червь навозный.

Ни одного порядочного мужчины на всю гимназию, сплошь предатели-эмигранты! Будущие, разумеется. Пока что «внутренние» эмигранты, вроде прожорливых гусениц, какие объели мамино растение в горшочке, но со временем разовьются в бабочек омерзительного окраса и упорхнут в любимые их воображением края. Жрать всласть. Вот там-то их всех на голодную диету и посадят, ха-ха!

На призывной участок она собиралась тщательно. То есть: уложила в чёрный непромокаемый рюкзачок упаковку бинтов, шоколадные конфеты и печенье (сухой паёк), две банки дорогих консервов, самоучитель по борьбе «Укус змеи», новую зубную щётку, тюбик пасты, два куска мыла, полотенце и три пары носков. И облачилась в длиннющее, почти до пяток, лёгкое чёрное пальто, чтобы спрятать от мамы высокие грубые ботинки на рифлёной подошве. Мало ли какие сапоги выдадут на призывном участке! Неудобные натрут мозоль, а Эшдарьяла ценила свои нежные пятки. И накануне, в роскошном магазине, выбирала ботинки военного образца достаточно долго, утомив продавщиц и пропустив три занятия в гимназии.

— Эшдарьяла, что за лапти на тебе?! — ужаснулась госпожа Кромарьяла.

Глаза матери не обманешь никакими ухищрениями.

— Что за шляпка?! Где ты раздобыла этот чёрный гриб на голову? Это каска какая-то военная, а не шляпка. Почему ты вся в чёрном? Почему не в шубе?

— Это цвет патриотического знамени, — строго ответила Эшдарьяла. — Теперь такое в моде. Война на дворе, мам. И в шубе утонешь на переправе, когда под вражеским огнём треснет лёд. Шуба набрякнет и утопит владелицу. А в этом непромокаемом пальто меня вытянут за шарф.

Кронмарьяла только всплеснула руками.

На призывном участке, куда Эшдарьяла явилась вербоваться в сёстры милосердия, чтобы бинтовать бойцов, раненных в сражениях за Южные острова, её окружили элегантные офицеры:

— Господа, все сюда! А ну, снимите шляпку! Потрясающе! Она! Ей-ей, она! Смотрите, даже веснушки в тех же координатах! Можно с вами сфотографироваться, юная госпожа?

— Конечно, — неуверенно ответила Эшдарьяла, комкая в руках прошение о направлении в действующую часть, которое она обозвала зычным словом «рапорт». Мелькнула даже шальная мысль пробоваться в снайперы, настрелять кучу врагов и проявить себя в рукопашной, при такой-то популярности среди военных. — Фотографируйтесь.

И огляделась. Сводчатые окна, потолок до небес, громадная карта рядом с глобусом — огромным, в четыре обхвата. В таком участке хотелось призываться и служить исступлённо.

Офицеры живо подхватили её новенький чёрный рюкзачок и длинное чёрное пальто, чёрную шляпку, длиннющий чёрный шарф, и притащили откуда-то роскошное резное кресло старинной работы, с подлокотниками-тиграми. И установили его у древнего камина. Предложили сесть, сами же выстроились в очередь, поодаль. Фотографировались долго, каждый, по нескольку раз, всегда однотипно: Эшдарьяла сидела в кресле, рядом стоял офицер, почтительно возложив руку на резную спинку из драгоценного дерева. Эшдарьяла, скучая, закинула ногу на ногу и облокотилась о деревянную голову тигра, это вызвало бурю восторга почему-то. Офицеры судачили шёпотом:

— Она, господа. Точь-в-точь она.

— И не красится. Природные данные.

— Не может быть…

— Ручаюсь. Готов биться об заклад.

— Может, рапорт прочтёте? — взмолилась наконец Эшдарьяла.

— Чей рапорт? — изумился один из офицеров.

— Мой! — вскипела Эшдарьяла. — Вы его у меня из рук выхватили и бросили на тот стол!

Рапорт так и лежал на столе, перевёрнутый текстом вниз.

— Что за гвалт? — раздался недовольный бас, и все вытянулись перед седым офицером; видимо, старшим. — Кто притащил сюда моё кресло?

Начальник держал в руке какой-то листок и замер:

— Ничего себе… Где вы такую раскопали?

— Что-о-о?! — Эшдарьяла вскочила из кресла, схватила свой рапорт и сунула его начальнику. — Какую ещё «такую»?! Что за фривольный текст речи?! А ну, завизируйте немедля мой рапорт! И напишите наискосок, крупно, где получать униформу, оружие и боеприпасы. Говорят, у вас вечно путаница с этим.

Начальник удивлённо поглядел на Эшдарьялу и пробежал глазами текст рапорта. Усмехнулся:

— Вам сколько лет, госпожа Великая управительница?

— Восемнадцать! — лихо соврала Эшдарьяла.

И опешила:

— Почему… «великая управительница»?

— Похожа, — пояснил начальник, разглядывая Эшдарьялу.

— Ставьте визу! — разозлилась она. — А не байки мне тут рассказывайте про схожесть и похожесть! Ха! Никто не знает, как выглядела Великая управительница в пятнадцать и в шестнадцать, то есть во все восемнадцать. Нету её доподлинных портретов в подобной юности. Вот так.

— Их полным-полно во дворце верховного, — скучным голосом произнёс начальник. — Весь «зал Эштаръёлы» увешан её доподлинными портретами, большими и маленькими. Там она в пять лет, в десять, в двадцать и в тридцать. В песочнице, на балу, на лошади и в лодке. В шестнадцать она в каминном зале, сидит в резном кресле, облокотясь локотком о нос деревянного тигра. Заказ Ферха Нилзихорда, её воспитателя. Не дале как вчера верховный благодарил нас в том зале за примерную службу. Вот мои оболтусы и разволновались, вас завидев. Вы будто с портрета того сошли.

— Тогда извольте оправдать доверие портрета и верховного управителя, — отчеканила Эшдарьяла. — И завизируйте мой рапорт. Пока мы тут болтаем, враг топчет наши озимые поля и тучные нивы. Каждый штык на счету.

— На Южных островах нет нив, — улыбнулся начальник. — Там скалы, выжженная степь и полигон. Над ним кружат голодные и драчливые стервятники. Они совершенно не боятся штыков.

И повернулся к офицерам:

— Господа, пока вы тут дурачитесь и проводите фотосессию с юной Эштаръёлой, передали новость: старший офицер Къядр потопил тяжёлый крейсер «Чимауки». Исход конфликта предрешён, ибо у врага выбит флагман и сгинуло всё командование. Цитирую отрывок сообщения: «…истребители противника, поднятые наперехват нашего аса, сбиты им на виду у озлобленного вражеского флота. Не обращая внимания на остервенелый зенитный огонь, старший офицер Къядр совершил над флотом неудачников подобающую воздушной победе фигуру высшего пилотажа — семь вращений подряд — и благополучно вернулся на авианосец». Свалил семерых «конокрадов» и дал высший пилотаж на «Даке», прямо над буруном от утонувшего «Чимауки». Орёл, что и говорить.

— Во крошит! — загалдели офицеры. — Один!

— Сколько ему причитается за «Чимауки»?

— Одиннадцать миллионов.

— Круто, что и говорить.

— Помяните моё слово: вернётся капитаном.

— Если вернётся. Теперь вся летучая шелупонь начнёт охоту на Къядра. Кучу наёмников зазовут.

— Это «да». Это по-ихнему. Не победили, так хоть напакостить.

— Угу. И кино снять: «Как мы сбивали Къядра». Всю проигранную войну к этому упоительному моменту сведут.

— Ну, это ещё вопрос. Спорим: собьёт всех и вернётся капитаном.

— Как он исхитрился на штурмовике свалить семь истребителей разом?!

— Ха! «Семь»! У него уже сотня с лишним на счету, истребителей этих. Сперва они подраться с ним лезли, а как посыпались факелами, то загалдели: «Внимание-внимание! В воздухе старший офицер Къядр!». И — врассыпную.

— Как он умудряется на «Даке» сбивать истребители?

— Говорят, манёвр какой-то удивительный изобрёл. «Кобра Къядра» называется.

— Умный парень…

— И крепкий. У меня приятель в пилотах служит, говорит, редко кто выдержит перегрузки при таком маневрировании. Невозможные перегрузки. Вот «конокрады» и мажут. Они ведь тоже под перегрузкой.

— Что ж они сейчас на него полезли, всемером?

— А куда им деваться, если «Дака» заходит в атаку на флагман? У него четыре «Сенхимела» в боеукладке! Небось, слюной брызгали с флагмана: «Сбить!». Сообразили, что кранты всему ихнему штабу через минуту.

— Сколько ему? Лет двадцать пять, поди? И это в двадцать пять лет… А мы тут, как…

— Молчать, — ровным голосом велел начальник.

И обратился к Эшдарьяле:

— Чуете настроение моих подчинённых? Такие рапорты, — он помахал её прошением, — пишут все офицеры призывного участка. А уж им куда больше шестнадцати лет!

— Мне восемнадцать, — сквозь зубы произнесла Эшдарьяла, решив упрямствовать во всём и честно округлила глаза. — Исполнилось позавчера. Остаток торта ещё лежит в холодильнике. Это доказательство, между прочим! Могу предъявить его вашим героям письменного жанра.

— Несите торт, — насмешливо заметил кто-то. — Съедим.

— Ступайте-ка домой, дорогая моя, к лакомству, — ласково посоветовал начальник. — Старший офицер Къядр управится без вас. Ему и делов-то осталось на два чиха.

И вдруг предложил сфотографироваться в кресле.

Эшдарьяла молча вытащила свое прошение из могучей лапы начальника, повернулась и ушла. Не оборачиваясь. Но небрежно набросив на локоть своё пальто, сжимая под ним шляпку, прошение и лямки рюкзачка. Всё одновременно, в одной руке, чтобы помахивать над плечом указательным пальчиком другой руки. Это означало «нет». Напоследок — опять-таки не оборачиваясь! — подняла над плечиком изящный кукиш.

— Сдаётся, она и характером близняшка с Эштаръёлой, — прозвучало вслед восторженное. — Болтают, та ещё была штучка.

Всхлипнула она только на улице, напялив кое-как пальто и втискиваясь в лямки рюкзачка. Вынула чёрный носовой платочек с вензелем и высморкалась. Темнело, зажглись фонари, поскрипывал последний в этом году снег, у ярко освещённого журнального киоска толпились возбуждённые студентки, рослые и румяные. Мороза большого не наблюдалось, все студентки были в тонких коротеньких курточках и вязаных брючках в обтяжку, но с огромными шарфами, обмотанными вокруг шеи в здоровенные — почти до плеч — коконы, отчего вся толпа походила на клумбу невиданных пионов, которая распустится вот-вот. На них оглядывались, замедляя шаг, проходящие мужчины, но любопытных мужчин зло дергали за рукав старящиеся жёны.

«Во кобылы отъевшиеся, — раздражённо подумала о студентках Эшдарьяла. — Уж точно за двадцать вражинам, нет бы двинуть на призывной участок. В снайперы. Хотя… Этих враз по креслам распихают господа офицеры. Или по диванам растащат. С такими-то задницами! И куртки на грудях лопаются».

Студентки расхватывали экстренный номер «Ополченца», перебрасываясь шуточками. И умчались с трофеями.

«Ишь, патриотки, — зло рассуждала Эшдарьяла. — На войну не заманишь, они в журнале войну смотрят. Назло всем тоже куплю журнал!».

Журнал красовался за стеклом киоска.

Нащупывая в кармане мелочь, Эшдарьяла глянула на обложку журнала и увидала… его. Да, это был Он. Не прыщавый придурок-полуэмигрант из гимназии, а настоящий парень, какой грезился ей иногда в стыдливых мечтах. Узкое приятное лицо, высокий и поджарый. Ладная лётная форма, без финтифлюшек. Красив не слащавой красотою, а мужественной. Словом, коротко стриженый жилистый смуглый брюнет с глазами цвета стали. «Старший офицер Къядр на палубе подводного авианосца „Эштаръёла“ получает полётное задание от флаг-офицера Гаживарра», — прочитала Эшдарьяла под фотографией. — «Спустя час нашим асом будет потоплен флагман вражеского флота и оба зенитных крейсера сопровождения».

— Он последний и мятый, — мстительно сообщила киоскерша, разглядывая Эшдарьялу с неприязнью. — Не имею права продавать бракованный номер. Обязана вернуть испорченный журнал на склад, там его спишут и сожгут.

— Щас я кликну сход, — пообещала Эшдарьяла зловеще. — И объявлю гневному народу, что ты, квашня тухлоротая, хочешь сжечь лик народного героя. Он не мятый, помята последняя страница с гороскопом. А ты тайный враг государства, рассказываешь пошлые анекдоты о Великой управительнице, мечтаешь отравить князя крысиным ядом и прячешь сына-лодыря от всеобщей мобилизации. По моему бдительному сигналу его заберут на службу, в арестантскую команду дезертиров, а тебя уволят. Видела, откуда иду? — с призывного участка. Мой дедушка там самый-самый главный. Ты видишь его регулярно, когда на службу идёт чеканным шагом. Стрижен «ёжиком», бородавка на щеке и рыкающий голос. Вмиг загонит твоего отпрыска на войну! На самый огнеопасный участок.

И выложила на прилавок перед оторопелой киоскершей два ръярра:

— А ну, испорченного Къяра мне! Живо! И сдачу!

Унося журнал, она оглянулась: киоскерша, выдыхая в пригоршню, обнюхивала ладони. Лицо у неё было то ли испуганное, то ли растерянное.

«Так тебе, гадина!» — с яростным удовольствием подумала Эшдарьяла.

Дома она аккуратно вырезала фото старшего офицера Къядра, с особым наслаждением искромсала фотографии каких-то восторженных девиц в крохотных носовых платках вместо юбок и выбросила останки журнала, не читая. Фото с Къядром было прикреплено внутрь чемоданчика, на крышку. Именно так поступали в давнюю войну подруги героев: держали их фотографии во фронтовых чемоданчиках, среди самого ценного. Среди амуниции, потёртой фляги, кобуры с пистолетом и помады.

Гимназию она заканчивала с отличием и окрепла мечтою: ей под силу построить идеальное общество с чистого листа. Надо лишь с группой единомышленниц найти и захватить в собственность какой-нибудь необитаемый остров. Но, когда она наткнулась в журнале на статью о предполагаемом полёте к Дневной звезде — автор статьи рассуждал, кто поведёт звездолёт, буде построен такой, уж не капитан ли Къядр? — то мечта враз обрела контуры чёткого плана: надо лететь к звёздам из окружающей мелочной мерзости, снискав всемирную популярность первой звездолётчицы. И построить — там, у Дневной звезды! — идеальное общество. Построить силою своего слова. А уж потом переиначить здешнее безобразие по звёздному образцу. Наглядный пример подействует куда эффективнее пустых речей. Конечно, другая планета лучше какого-то острова, она куда просторнее, да и поведёт звездолёт сам капитан Къядр. И, конечно, он непременно прослышит, как она, верная подруга героя, притащила в гимназию дюжину тяжеленных бутылей яблочного сока, отмечать его производство в капитаны. И включит её в свой экипаж. От этого тайного предположения захватывало дух и краснели щёки.

Путь к мечте лежал через Центр подготовки космонавтов, упрятанный где-то в лесах. Никто не знал, где именно. И на исходе лета, после сдачи выпускных экзаменов, пришлось обращаться в княжескую канцелярию.

Из ослепительной мечты её выставили с треском. Изысканные наглецы в мундирах посоветовали ей (с тончайшей иронией!) завещать планы полёта к Дневной звезде своей внучке или правнучке, ибо аккурат в те годы и полетят. Может быть. «Кто вам сказал, будто вот-вот построят звездолёт до Реги и даже назначен командир? Ах, вычитали тут… Очень авторитетный журнал. Можно сказать, основа основ науки. О, да тут статья о гигантском скате, о невидимом городе Аръяварте… „Не сметь иронизировать“? Извольте. Милочка вы моя, нашему неидеальному обществу дай-то сил долететь до Кренды. Это спутник газового гиганта Протгиярра, если верить школьному курсу астрономии. Имеет атмосферу! Ужас до чего неприятную. Там газы стынут, понимаете ли, и текут ручьями по склонам ледяных гор холодными ручьями. Прямо в океан жидких газов стекают. Подумайте: ну какое идеальное общество удастся вам отчудить на берегу таковского океана?! Там даже искупаться не получится, не то что посеять рожь или эти ваши „идеальные злаки“. Хорошо будет ваше идеальное общество! — ни хлеба, ни яблочных вин, и все немытые».

Каждый наглец улыбался и сиял нарукавной эмблемой: сломанным мечом в колючей проволоке. В морду бы им запустить моток-другой эдакой проволоки! Ишь: «В экипажи космических кораблей допускаются только господа потомственные офицеры, сударыня. На орбите должно быть сухо, в смысле „не слезливо“, вы не то подумали. Это образцы ваших текстов? — ух, какой слог… Подвизаетесь в письменном жанре? Расхваливать с орбиты наши просторы не надо, они давно сфотографированы первой космонавткой. Слыхали про госпожу Таниёлу Вадиршерру? Увы, трагически погибла на Кренде. Идея! — вы не прочь поработать на космос шваброй? Штабу Ударных сил нужна уборщица сходной с вами комплекции. Предыдущая наша уборщица, доблестная старушка, ушла на заслуженную пенсию. Провожал лично командующий Ударными силами! Вручил ценный подарок. Очень ценный! Честно говоря, не чаяли уже, как избавиться от скандалистки. Всех достала маразмом! Но уволить боялись: талисман штаба, как-никак. Самого верховного управителя заставила ноги вытереть — дважды! — и ждать, пока коридор подсохнет. Стоял, переминался, ждал… Представляете власть и почёт этой должности? Ну как? Берётесь за швабру? И бросьте вы это писательское перо, нынче все грудастые наследницы наворованных состояний шастают с писательскими перьями по редакциям, вам-то куда супротив них?! Да и зачем вам, при столь двусмысленной внешности, портить репутацию в подобном обществе, далёком от идеала? Поразмыслите лучше вот над чем: где вы видели стройную девушку со шваброй? Нигде! Вы будете первой! Украшением штаба Ударных сил и нашим новым талисманом! Верховного управителя облаете запросто! А вам — хоть бы хны! Будете свирепствовать под крылом командующего Ударными силами, он ценит живые копии Эштаръёлы дороже жизни. Вам всё с рук сойдёт!».

Скандал Эшдарьяла не закатила из уважения к героическим портретам на стенах, но на улице выплакалась вдвое против обычного.

Запасной вариант карьеры предполагал развиться в крупную писательницу годика за два, но на писательскую работу тоже не брали. Причём нигде. Не приняли стажёркой даже в журнал «Железные дороги Сахтаръёлы» — уж в эту-то узкоколейку должны были с руками оторвать умного человека! — так она считала. Но скучные журнальные чиновники настырно домогались писательского диплома и совсем не обращали внимания на искромётный юмор. Только морщились и долдонили без выражения: «Извольте ваш диплом».

И в редакции у них пахло тараканами.

А ведь вскорости надо будет покупать продукты, всякие супы и фрукты, вносить оплату за дом, платить государственные налоги и подати князю; словом, надо было искать жалованье. То есть работу после катастрофически близкого окончания гимназии. Ибо отцовские деньги таяли с ужасающей быстротой.

Но самый страшный удар нанёс капитан Къядр. За окнами уже сияла золотая осень и блистал роскошными платьями выпускной бал, когда в гимназическом буфете ей радостно сообщили: кумир её мечтаний напился до потери человеческого облика и устроил пальбу в Южных владениях, был арестован и отправлен в госпиталь, в кандалах, для вытрезвления. Но перекусил цепь и трусливо сбежал за границу. Словом, изгнан с позором из дружин князя и теперь числится преуспевающим коммерческим консультантом у братьев Чаббров, приторговывает апельсинами. Что поделаешь! — не каждому по плечу фальшивое бремя славы народного героя. Слабохарактерные глупцы начинают куролесить, мнить себя «крутыми перцами» и спиваются. Снова принесёшь сок? Хотим апельсиновый! Ну, в дар от твоего кумира! Как-никак, повысился из каких-то «капитанов» до влиятельного торговца апельсиновой розницей. Вот это карьера так карьера! Тащи две упаковки.

Эшдарьяла заперлась в кабинке туалета и ревела весь выпускной, а у журчащих раковин пересмеивались подлюки-одноклассницы.

Портрет низвергнутого кумира она не стала отскабливать из чемоданчика. Назло мерзавкам-одноклассницам.

Крушение веры в доброе человечество затянулось. Эшдарьяла бодро повторяла матери:

— Порядок! Обещали взять! Заполняю бумаги! — и бесцельно разгуливала по некогда осенним и многообещающим, но снова заснеженным и постылым бульварам, промерзая насквозь и получая от ворот поворот в каждой из тёплых журнальных редакций. Пару раз она помогала (для разогрева застывшей крови) какой-то пожилой смотрительнице бульвара и всласть орудовала лопатой, расчищая дорожки от белого-белого снега.

Раззадорившись дворницкой работой, она уже начала подумывать о здоровом физическом труде лопатой и метлой (а никакой не шваброй вовсе!), даже заглянула в Управление бульваров, но произошло непредвиденное. У них с мамой вдруг решили отобрать — за злостную неуплату! — просторный дом. Они вдвоём занимали красный старинный особняк недалеко от реки, о двух этажах и с большим крытым балконом, с огромной ванной и с бассейном на превосходно остеклённой крыше. Личным бассейном! — возле него в красивых старинных кадках росли вечнозелёные трёхсотлетние деревья, карликовые и ароматные. Купаться там зимними днями было просто здорово, разглядывая из тёплой воды сквозь толстенные прозрачные стены замёрзший Акдиръянд и древний парк.

После гибели отца на элитный дом уже покушались какие-то наглые типы и поначалу напугали мать, но Эшдарьяла дала им по рукам. Ха! — выставить из дома вдову офицера с малолетней дочерью?! — всплакнувший городской сход и мыслить о том не стал после слёз малютки Эшдарьялы, а присудил бесповоротно: госпожа Кронмарьяла с дочерью не будет платить ни ръярра за дом, до самостоятельности дочери. Вот поступит дочь в гимназию, вот выучится… Вот тогда и будем взимать пятую часть того, что платил за дом капитан Бангиръярр. Станет дочь совершеннолетней и устроится на работу — будем взимать треть. С молодой девушки и очень моложавой вдовы можно взимать и треть.

Сумма «пятая часть» была значительной, конечно. Но в те далёкие дни и очень-очень далёкой.

И госпожа Кронмарьяла ничего не платила за роскошный дом. Она настолько привыкла к подобному положению вещей, что совсем позабыла уплатить эту самую пятую часть, которую когда-то присудили. Вообще-то дело пустяковое — многие не платят годами — но в данном случае произошло удивительное: никто не пожелал задним числом принимать оплату от вдовы героя. Все отводили глаза и ссылались на обеденный перерыв, норовя улизнуть. Впрочем, закон торжествовал. Трижды задержал уплату налога? — вон из древнего особняка в дешёвую казённую квартирку.

И тогда, где-то в беспощадном коридоре, госпоже Кронмарьяле намекнули в спину, шёпотом: не оборачивайтесь, сударыня. Умножьте пятую часть на сто, вложите всю сумму в конверт, и мы решим вашу проблему в одночасье и навсегда.

У госпожи Кронмарьялы отсутствовал опыт давать взятки. И отсутствовала пятая часть, умноженная на сто. Не было даже конверта. У неё имелась только пятая часть, умноженная на три. И потому уже вечером к дому подкатил на роскошной машине невероятно наглый тип. Распахнув полушубок, он хозяйски расхаживал по комнатам и обстукивал стены, с превеликим удовольствием промерял ванну: «Ха! Сюда пять девок влезут!»

Тип был здоровенный и толстошеий, он громко прерывал возражения на любом втором слове и тыкал в плечо связкою ключей. Тип не сомневался, что скотски утыканный и хамски прерванный будет слушать его, будет даже подхихикивать его ленивым шуткам. Прерывал собеседника он просто так, по привычке. Чтобы показать, кто над кем возвышается.

Глазки у здоровенного типа блестели, он попахивал перегаром, какой-то тяжкой кислятиной и козлиной шерстью, с улицы услужливо бибикали в автомобильный клаксон приятели — они спешили кутить, оглушительного клаксона им, видимо, вполне хватало для общения. Хватает ведь трубных звуков всяким хвостатым и копытным? Хватает. Даже трубящим обезьянам хватает пары звуков.

Простукивающий стены тип не обращал никакого внимания на выкрики обитательниц дома и на истошные трели за окнами: заискивающие клаксоны подождут, могучий тип не собирался «убираться вон» и был выше суеты типчиков-прихлебателей. Он осматривал будущее гнездо, которое не вил и не строил, но которое возжелал. Судя по мягким рукам и угрям на носу, он вообще ничего и никогда не строил, а только желал. Этот зловонный тип горделиво полагал себя хищником. Он ведь процветал среди беспомощных травоядных. Он был выше их, как мелкий паразит выше микробов!

На следующий день Эшдарьяла нашла в почтовом ящике записку из кое-как наклеенных букв: «Вы ещё живы, сучки? Исправим». От записки пахло вчерашним гостем.

Ей стало по-настоящему страшно. Даже руки задрожали и вся пачка корреспонденции рассыпалась по полу: требования об уплате налогов, предложения о продаже автомобиля, реклама мебели «От Кликусана» и прочая чушь. Поверх всего этого безобразия упало отлично отпечатанное приглашение. Журнал «Чистые всходы» зазывал бойкую на перо личность к собеседованию, с целью изучить «перспективу литературного сотрудничества».

Насчёт этого журнала у Эшдарьялы были сомнения морального толка. Она помнила, как однажды нашла номер «Чистых всходов» в почтовом ящике, но отец сказал: «Выбрось эту дрянь. Испачкаешься». Она испугалась, выбросила яркий журнал в мусор и долго мыла руки. Но в те годы она была совсем маленькая, даже не знала танлагемских букв, что она понимала?!

Но теперь пришлось купить свежий номер журнала и оценить содержимое. Эшдарьяла любила ясность, но содержимое хотело чего-то туманного, оно призывало ко всеобщему самоунижению перед кем-то неведомым и загадочным, но справедливым. Журнал настаивал на вечном покаянии без возможности оказаться прощённым: просто покайтесь перед всеми и несите удвоенную кару дальше. Именно в покорности и непременно дальше, периодически каясь. Кто должен каяться, перед кем, за что, кто каратель… Где списки грешников и адрес высших прощающих инстанций? И если нет шанса на прощение, то на кой ляд каяться вслух? Душевное покаяние журнал почему-то отождествлял с неизбежными — и непременно материальными — уступками со стороны кающегося, уступками опять-таки во всём и всего. Например, уступками всем кой-каких территорий Сахтаръёлы, но поимённо эти таинственные «все» не назывались.

Когда Эшдарьяла читала журнал, ей хотелось найти этих самых «всех», уточнить окончательный размер дани, поинтересоваться сроками грядущего ига и захлопнуть журнал навсегда. Но в журнале, помимо гнусных колонок «политика» и «анекдоты», имелись страницы сказок. Был даже научный раздел. В нём обсуждалась вероятность столкновения с астероидом, подобным Анитогу, очередное прибытие которого допускалось через столетие-два. И знаменитый астроном Фалдусан рассуждал в своей великолепно оформленной статье о возможности жизни в углеводородных океанах Кренды.

Вдруг им нужны умные люди именно в такой раздел?

Утром Эшдарьяла явилась по указанному в приглашении адресу.

Триумф

Главный редактор оказался человеком в солидном возрасте, был плешив, плохо выбрит, измят в плечах и завален бумагами. Словом, выглядел он так, как и должен выглядеть настоящий главный редактор, в понимании Эшдарьялы. Он восседал в крошечном кабинетике с огромным шатким столом и старинным сейфом-шкафом с тусклыми ручками-вертушками. Сейф был грубо сляпан из листов железа и перекрашен множество раз дешёвой краской. Эшдарьяла уже видела подобный железный шкаф, когда помогала чистить снег на бульваре. Он открывался здоровенным ржавым ключом, и в таком старушка-смотрительница бульвара хранила лопаты, веники и тряпку; «штоб не умыкнули проходимцы, а то ходют и ходют тут усякие». Словом, редактор не старался отделиться от творческих масс огромным шикарным кабинетом, портретом за спиною, телефонами и длиннющим столом, унизительным для просителя. Скромный кабинет редактора льстил самолюбию гостя.

Как истинно «главный», редактор сразу перешёл к делу:

— Мы изучили ваши гимназические сочинения, ваш слог и ваши взгляды, госпожа Эшдарьяла. Ваш рассказ «Сон в зимнюю пору» меня просто поразил! «Когда снег засыпал сухие листья в парке, возникло удивительное чувство, будто много-много белых хомячков ползают под деревьями. Первый снег был липкий и можно было играть в снежки. Деревья стали усыпаны снегом, словно алмазами. Снег всё лежал и лежал, пока не растаял. Когда он таял, на нём появлялась чёрная корка. Местами он становился желтоватым», — главный редактор читал текст с большим подъёмом и чувством, поглядывая в какой-то листок.

Это было первое сочинение Эшдарьялы в литературном кружке «Головастик», куда её привела мать. Давным-давно, в другом полушарии планеты, много лет назад. И руководительница кружка, молодая и красивая девушка Гроя, смотрела на Эшдарьялу с изумлением и даже с каким-то испугом. Но улыбнулась ободряюще и предложила сочинить небольшой рассказик. И потом пылко убеждала госпожу Кронмарьялу отдать дочь в гимназию Миссии, куда Гроя немедленно перейдёт учительницей этого юного дарования, чтобы из талантливой девочки выросла гениальная писательница. Которая всколыхнёт умы!

И госпожа Кронмарьяла растаяла от похвал.

— Это из самого раннего, — смутилась Эшдарьяла. — Одно из первых моих произведений, писано ещё в Бангиръяндре. Лет пять мне было, что ли…

И добавила с вызовом:

— Первая премия литературного кружка «Головастик»! Это широко известное сообщество юных литераторов в Заморских владениях.

Главный редактор улыбнулся:

— Столь раннее проявление таланта меня и заинтересовало. Учтите, мы тщательно подбираем персонал, и вы показались нам подходящей кандидатурой.

— Вопрос, подходите ли вы мне, — высокомерно намекнула Эшдарьяла с ударением на «вы», усаживаясь без приглашения в кресло перед столом главного редактора и закинула нога на ногу. — Я-то подхожу, тут нет сомнений. Но учтите, я человек с большими творческими амбициями. Мечтаю всколыхнуть умы.

— Но это же прекрасно! — вдохновился главный редактор, с интересом окинув её взглядом. — Мы ищем именно таких сотрудниц. С чувством юмора и амбициозных. Извините, но перепачканная манной кашей домохозяйка вряд ли всколыхнёт заскорузлые умы усталых подруг по кухне. Да и чем колыхать-то? Она и двух умных слов не свяжет.

— И мои взгляды вряд ли соответствуют линии вашего журнала, — уточнила, приподняв бровь, Эшдарьяла.

— Великолепно! — хохотнул главный редактор. — Блестящая логика!

И посерьёзнел:

— Дорогая моя, у нашего журнала одна линия: справедливость. Под знамёнами справедливости есть место любым взглядам. Вот сейчас на моём столе статья, она пойдёт в набор, извольте глянуть: убит юноша-ополченец. Застрелен в карауле пьяным сослуживцем. Безутешной матери вручили отписку от какого-то начальника. Следствием-де установлен факт самоубийства. Мол, юноша получил письмо от лучшей подруги своей первой гимназической любви. Замуж вышла его первая гимназическая любовь, за его же близорукого приятеля, не годного к службе и к наматыванию портянок из фланели. Двойное предательство! Ба-бах! — и пулю в сердце.

— Очень избитый сюжет, — уверенно заявила Эшдарьяла. — Даже примитивный. Такое сплошь и рядом, пуль не напасёшься на дураков. Истинная подруга изменщицы должна была выслать обманутому юноше шёлковую удавку, прямо в письме. Для экономии казённых боеприпасов. Вот это был бы неординарный ход сюжета. А так… Небось, сама имела виды на ополченца или очкарика. И настрочила донос из торжества или от зависти. Сия трагедия и на страницу текста не тянет.

— То есть вы верите отписке какого-то воинского бюрократа? — удивился главный редактор, с уважением оглядев Эшдарьялу.

Она сразу припомнила ухмыляющихся меченосных наглецов из призывного участка.

— Ни единому слову ихнему не верю.

— Я тоже, — с облегчением произнёс главный редактор. — Где независимое и объективное следствие? Где протоколы допросов? Кто из начальничков наказан, наконец?!

— Полностью солидарна, — согласилась Эшдарьяла. — Всю требуху надо выбить из этих медуз меченосных. И привести каждого в чувство равновесия. Скоты скотами. Наглые и самоуверенные лжецы. Раздолбаи какие-то легкомысленные, а не боевые офицеры. Ни один не в состоянии разуть глаза на очевидные факты и дать им ход.

— Дорогая моя… — изумлённо развёл руками главный редактор. — Так в чём же у нас разногласия?

— Вроде нету, — подумав, признала Эшдарьяла. — В этом вопросе.

— Вот и отлично! — одобрил главный редактор. — Я готов взять вас на разработку именно «этого вопроса», но с испытательным сроком. Формальность, в сущности. Как правило, спустя некоторое время мы всех стажёров зачисляем в постоянный штат, но жалованье стажёру кладём полное, сразу. Ваше будет таким…

И главный редактор что-то написал на листочке, повернул его к Эшдарьяле.

— Это в год? — кисло поинтересовалась Эшдарьяла.

— Это в неделю, — усмехнулся главный редактор. — У нас понедельная оплата.

Эшдарьяла уставилась в листок, силясь умножить жалованье на число недель в году. Вынула книжечку, переписала, умножила «в столбик». Доход втрое перекрывал размер требуемой взятки.

Ничего себе оклады в «Чистых всходах»…

— Если вы согласны, — мягко произнёс главный редактор, подвигая к ней красочно оформленный лист со множеством напечатанных пунктов и квадратиками супротив них, куда надо было поставить «галочки», как велел образец заполнения, — то прошу заполнить бланк согласия и… в кассу.

— Какую кассу? — не поняла Эшдарьяла, ещё не придя в себя от потрясения жалованьем. — Зачем мне в «кассу» какую-то? Я пришла стажироваться в писательницы, а не в кассирши.

— Вам надо получить банковскую карту, — вздохнул главный редактор. — Я подпишу документ, и на ваш счёт сегодня же поступит аванс. Мы всем стажёрам выплачиваем аванс в размере годового жалованья. Для обустройства личных дел. Души писательниц так ранимы! Юные таланты надо оберегать от финансовых неурядиц.

У Эшдарьялы пересохло во рту.

— Сами понимаете, — главный редактор подвинул ей стакан с водой, — распространяться о своих доходах у нас не принято. Мы же цивилизованные люди и сплочённый коллектив. Поэтому никогда не интересуйтесь, кому и сколько платят. И не отвечайте, если кто-то ненароком спросит. Так принято. Это политика редакции.

— Поняла… — прошептала Эшдарьяла и отпила огромный глоток воды.

— Ещё вам полагается отдельный кабинет, — продолжил главный редактор. — Деликатность нашей работы требует сосредоточения умственных усилий и некоего комфорта. Держите ключ. Завтра утром прошу явиться ко мне, получите удостоверение и задание, госпожа информатор журнала «Чистые всходы». И ещё: купите изящные туфли на высоких каблуках, как у всех сотрудниц. В нашем с вами журнале не принято разгуливать в подобных чудо-башмаках, мы же не на уборке брюквы, где грязи по колено. Поздравляю!

…Она дежурила в банке весь вечер, проверяя периодически, когда на счёт поступят деньги. Даже встревожила своим присутствием охрану. И вот, наконец, толстенная пачка купюр упала в сумочку потрясённой госпожи Кронмарьялы.

— Взятку пойдём давать вместе, — решительно заявила Эшдарьяла. — Тебя облапошат. И никаких «деньги вперёд»! Сперва документально оформленная услуга, потом деньги.

После бессонной ночи, с утра и ещё затемно, она помчалась в журнал «Чистые всходы». Сжимая в кулачке ключ к отдельному кабинету. Ключ был с номером на бирке, а кабинетик оказался вдвое больше, чем у главного редактора!

На сдачу от взятки она закупила в кабинетик гигантский кактус, редчайший экземпляр из Жёлтой пустыни, который вот-вот грозился зацвести десятком молодых кактусят, каждый величиною с небольшую кастрюльку.

Её намерением накропать статью за три дня главный редактор был потрясён:

— Что вы, дорогая моя?! Какие «три дня»?! Как вы успеете за три дня проверить все факты?! Если вы допустите малейшую неточность, нас засудят за клевету. Княжеские ищейки вытащат нас на сход и засудят. Уж они-то всё проверят! И вы проверяйте каждую букву. Каждый факт! Крушите «меченосных медуз» своим великолепным слогом, но опираясь на железобетонные факты! Главный герой есть на примете? Рекомендую выбрать самую популярную в дружинах личность. Крушить, так вершки!

С выбором главного героя Эшдарьяла не колебалась ни секунды.

Вскорости главный редактор вызвал её в кабинет, прочёл набросок статьи и похвалил:

— Отличная работа и прекрасный слог. Великолепный! Вы бесспорно талант. И как правильно выбран главный персонаж! Не какой-то безликий начальник-чиновник, ищи-свищи его, а реально существующий капитан Къядр. Но… Но!

Эшдарьяла расстроилась.

— Увы, ваш герой получился странным: не то комическим, не то героическим. Дуэлянт, ас, герой, остряк, ныне коммерсант… Причём в последнем вы сомневаетесь! То он корабли топит, то отравлен некачественной брагой и апельсинами торгует… Мультяшный персонаж какой-то. Неужели торговать апельсинами преступно? Наверняка выгодно, многие позавидуют, а не осудят. А эти его шуточки по радио к несчастным девушкам на спасательных плотиках? «Пришлю за вами первую же оказию, сударыни, не промочите прелестные ножки». Представьте: вокруг океан, хищные скаты, горящие обломки и горящие трупы в озёрах горящего горючего. И лишь Къядр искрит юмором из поднебесья. Сам же бабахнул в иностранный корабль ракетой, да ещё шутит, понимаете ли: «Пришлю за вами первую же оказию, сударыни, не промочите прелестные ножки». «Ножки» разглядел на плотах, мерзавец. Да, на потопленном крейсере служили девушки! И прислал ведь оказию, сволочь. Уверяю, такой тип понравится женщинам и станет образцом подражания для мужчин. Но мы ведь не шуточки тут шутим над трупами, милая Эшдарьяла. История с потопленным флагманом уже быльём поросла, а комизм и героизм в статье недопустимы. Во-первых, это деревенский лубок. Во-вторых, это личное мнение автора статьи, а такое никому не интересно. Нынче ведь у каждого своё мнение, каждому подавай лишь убийственные факты, пощекотать нервы. А где нервы и факты в вашей статье? Сплошное мнение! И фото какое-то старинное из «Ополченца»…

— Как же быть? — Эшдарьяла чуть не заплакала от провала.

— Не унывать! — воскликнул главный редактор. — При вашем таланте грех унывать! И учиться, учиться, учиться!

Заговорил деловито:

— Давайте вообразим себя читателями. Я усталый немолодой сталевар, вы усталая официантка лет сорока, из пельменной. Идём вечером с работы, видим в журнальном киоске журнал с вашей статьёй. С этим вот фото на обложке. Купим? Нет.

— Почему? — воспротивилась Эшдарьяла с тревогой.

— Потому что журнал раскупят страстные студентки, — пояснил главный. — На вашей перепечатанной из «Ополченца» иллюстрации к статье мы видим, что два офицера чего-то обсуждают. То ли план боевой операции, то ли как гостей рассадить на банкете. Один — семейный дядя в возрасте, хотя ещё ого-го мужчина, он справа, второй — молодой красавчик в прекрасно подогнанном боевом обмундировании. Явно холостяк. Словом, перспективный жених. Студентки клюнут.

Эшдарьяла насупилась.

— А нам с вами, — улыбнулся главный, — то есть измученному сталевару и задёрганной официантке, наплевать, кто там «дядя», а кто «жених». Потому на текст плевать и подавно. Студенткам тоже наплевать на текст, они фото покупают. Так зачем писать статью? Кому? Кто читатель?

Эшдарьяла молчала, подавленная. Она писала статью, чтобы её прочёл Къядр лично, а не сталевары в пельменной.

— Любая иллюстрация должна быть «говорящей», милая Эшдарьяла, — мягко уточнил главный. — Чтобы встряхнуть умы одним видом своим, чтобы потрясённый потенциальный читатель сразу полез в журнал: ну-ка, чего там пишут об этом безобразии?

Главный говорил толково.

— Согласна, — признала Эшдарьяла. — Только где ж её добыть, «говорящую»? Да ещё с «безобразиями»!

— А вот это и есть суть нашей с вами работы, голубушка, — улыбнулся главный. — Если имеется «ударное» фото, текст к нему приложится сам. Слова можно оспорить, но фотографию — нет. Ибо она есть «факт». Разве что попытаются оправдаться и пробубнят: мол, вы не так всё поняли. Но оспорить не решится никто: дескать, не было такого. Как это «не было», когда «говорящее» фото имеется?!

— Продемонстрируйте на примерах! — потребовала Эшдарьяла. — Вашему курсу моего обучения нужны хлёсткие примеры. Так принято.

— Обворожительная логика! — хохотнул главный. — И верная. Извольте. Читая вашу статью, я раздобыл кое-какие иллюстрации. Учебный материал, так сказать.

На стол перед Эшдарьялой легла фотография: трое юнкеров в роскошном кабриолете, пьяны в лоск. А с ними… пять хохочущих девушек, практически голых, если не считать роскошных головных уборов из перьев.

— Ну… — обескураженно пробормотала Эшдарьяла, опознав в одном из юнкеров Къядра. — Поскольку мы сейчас в моей битком набитой рабочим людом пельменной, выскажусь усталому сталевару так: опаздывали эти вертихвостки на работу, они бездарные танцовщицы в какой-то злачной забегаловке. Видите, даже заголились загодя, чтобы прямо из электробуса на сцену заплёванную сигануть. А денег на билет нет, прокутили! Юнкера снизошли к горю прогульщиц и решили подвезти.

— И подвезли, — с иронией в голосе вымолвил главный, выкладывая рядом с первой фотографией вторую.

У Эшдарьялы все оборвалось внутри: две танцовщицы лежали на кровати уже абсолютно голыми, без перьев, цепочек и блестящих туфель. А между ними… Къядр, мускулистый, прекрасный и тоже голый. Смуглая танцовщица притулилась щёчкой к плечу спящего Къядра и мирно посапывала, темнокожая ослепительно улыбалась в объектив, её ладошка с растопыренными пальчиками заменяла юнкеру трусы. Тела танцовщиц были безупречны, особенно длинные ноги, ибо снимали со стороны ног.

— Первые пассии юнкера Къядра, — редактор щёлкнул ногтем по фотографии с голыми танцовщицами. — Красотки с Вебы. Танцовщицы при знаменитом заведении госпожи Ильтарьяллы. В юнкерах наш герой любил развлекаться с темнокожими шалуньями. Сразу с двумя! Вот он, в элитном кабриолете, пьян в стельку, двумя с приятелями и оравой танцовщиц. Случайный снимок прохожего, сделан десяток лет назад. На дорогих конкурсанток наш ас перешёл позже.

И главный, оценив выражение лица Эшдарьялы, положил на стол ещё одну фотографию, как бы вторым рядом.

На ней стоящего на перроне офицера целовали сразу две девушки, блондинка и брюнетка. В левую и правую щёки, одновременно.

— Не вижу криминала, — опомнилась Эшдарьяла. — Соседские дочери провожают в бой аса. Старые знакомые они. Ягоды вместе собирали в детстве.

И, узнав брюнетку, оторопела:

— Ёлы-палы, будущая хозяйка имения Къядров…

Появилась ещё одна фотография, большая.

— Это кто? — упавшим голосом произнесла Эшдарьяла.

С фотографии над нею смеялись две ослепительные особы в вызывающих намёках на платья, с лентою наискосок. Знакомая уже блондинка и незнакомая шатенка с такими роскошными выпуклостями, что лицо её разглядела Эшдарьяла не сразу, а лишь через десяток-другой секунд, да и то с усилием воли. Девушки касались одна другую безупречными щёчками и хохотали, элегантно прогнувшись и выставив одна над другой растопыренные холёные пальчики, имитируя короны. Обе молодые, уверенные, обе в соблазнительных мышцах и без единой помарки родинкой или волоском. У них даже пор на коже не просматривалось! — а ведь на коже должны быть поры! — так гласил курс анатомии, проштудированный Эшдарьялой в гимназии.

У Эшдарьялы в глазах помутилось. На фото был явно какой-то конкурс. Нынче в моде ежегодные конкурсы красоты, а девки эти — воровки и распутницы от самого своего мерзопакостного детства. Человек с таким телом не может быть честным. Невооружённым глазом видно: плутовки, одна другую с полувзгляда понимает.

— Хороши? — улыбнулся главный редактор. — Госпожа Искушение и госпожа Наслаждение, это их псевдонимы на конкурсе первой красавицы Вселенной. Увы, обе не удостоились главного титула. А вот «госпожа Искушение» в истинном её обличье, полюбуйтесь… Согласитесь, сударыня, в таком-то виде и горничной сниматься стыдно.

От этой фотографии Эшдарьяле кровь бросилась в лицо: на блондинке вообще ничего не было. Вообще ничего! Снимок в профиль, снимок со спины, сбоку, стоит в рост, босая, волосы заплетены по-озорному в две толстенные косы, врастопырку и до колен. Придерживает их так, чтобы не скрывали роскошное тело. Тёмный пол и тёмный зал, яркое освещение.

Эшдарьяла машинально потащила из кипы аналогичную фотографию ещё одной нагой красотки. Всё то же: косы до колен, ни клочка ткани на ослепительном теле.

Удивилась:

— Это же… Брюнетка…

Главный редактор тихо произнёс:

— Обе обитали у него в замке. Пассии господина капитана.

— Как: «обе»? — Эшдарьяла почувствовала, что бледнеет. — На сей раз «последовательно», полагаю?

Главный редактор молчал.

Эшдарьяла икнула:

— Или…

Главный взглянул на неё и развёл руками: «или».

И тихо произнёс:

— Они не могут быть «соседками», милая Эшдарьяла, ближайший сосед Озерного имения Къядров — это знаменитый вокзал Озёрных владений, полдня поездом. Они обитали у него в замке. Наверное, там и снимались голыми.

— Недоказуемо, — выдавила Эшдарьяла. — Может, это фотографии с медосмотра. Ну, на работу принимали в имение. Уборщицами туалетов. Да хоть бы и в горничные!

— Увы, — скорбно согласился главный. — Вы схватываете на лету, что такое «говорящая фотография». Эти не говорят читателю ни о чём, характеризующем героя вашей статьи. Подумаешь: две девчонки с конкурса красоты! Читатель оценит отменный вкус господина капитана и толщину его кошелька, всего-то. Такие «штучки» стоят ведь дорого.

И вдруг спросил, понизив голос:

— Вижу, для пользы дела вам необходимо взглянуть на настоящего капитана Къядра. На ту его часть, которая всегда в тени.

Наклонился над столом:

— Хотите заглянуть во мрак глубин его натуры?

Вскочил и, не дожидаясь ответа, запер дверь на ключ.

Эшдарьяле стало не по себе от замогильных интонаций редактора, а тот уже рылся в своём огромном сейфе, который царил в кабинете ледяным айсбергом. Никто не знал, что за сюрпризы таятся там, в глубинах, под облупленной краской на глади холодной стали.

— Вот он, ваш герой, — и на стол шлёпнулась папка с надписью «жутко секретно».

Эшдарьяла отшатнулась от надписи.

— «Секретно» не в смысле государственных тайн! — хохотнул её испугу главный редактор и расшнуровал папку. — Не тушуйтесь, военных секретов тут нет и не было отродясь, это шутливая надпись на моей счастливой папке. Тут всё про всех.

Он вынул из папки фотографию.

С нею из стопки фотографий полез угол ещё одной.

— Что эти бородатые рыла делают с голой девкой? — удивилась Эшдарьяла и потянула фотографию за угол. — Порнушка какая-то, что ли?

Но главный редактор проворно выхватил фотографию у неё из рук и, торопливо разрывая пополам, объяснил удивлённой Эшдарьяле:

— Фотография не секретна, но опасна. Я её рву. Видите? — рву. Запомните навсегда: я её порвал. Вы её никогда не видели!

И рвал в мелкие клочки мелькавшие бороды, голую спину, бёдра, лица…

Одно лицо показалось знакомым.

— Опять будущая хозяйка имения Къядров! — воскликнула Эшдарьяла. — Первая красавица Вселенной. Знаю её лично. Какая-то она замызганная на фото, не узнать. Это постановка для фильма? Ну, про борьбу в грязи? Слыхала про такие зрелища заграничные.

Главный редактор окаменел с клочками фото.

Эшдарьяла возмутилась:

— Он будущую хозяйку своего имения в эдаком виде разрешил снимать, в каком-то пошлом фильме?! Первую красавицу Вселенной?! Ладно голышом, но с какими-то бородатыми дикарями?!

— Сударыня! — опомнился и взмолился главный редактор, сметая со стола обрывки в корзину для мусора с надписью «Сжечь!». — Эту тему предлагаю не развивать ни устно, ни письменно. Не будем сердить папу вашего героя, папа очень ценит эту особу. Вот он, гляньте фото.

…Подтянутый офицер лет сорока-пятидесяти, трудно угадать возраст, безупречный мундир на юношеской фигуре. Правильные черты лица, ни единой сединки в чёрных, как смоль, волосах. Жёсткий и умный взгляд серых глаз.

— Шикарный мужчина, — удивилась Эшдарьяла. — Кто таков?

— Страшный и жестокий человек, облачённый немыслимой властью. Лев-самец без признаков гуманизма и морали, довёл жену до самоубийства своими беспробудными романами с прайдом служанок. У него их сотни, служанок, одна другой развратнее. Чудовище, а не папа! Для него с живого человека кожу содрать, как раз чихнуть.

— Не надо меня чужими папами пугать! — оскорбилась Эшдарьяла. — Я и своего не очень-то боялась.

Подумала и поинтересовалась негромко:

— Так кто этот живодёр по должности? Начальник Охранной службы, что ли? Так, интересу ради спрашиваю. Я несведущий человек в вопросах знаков различия. Мама категорически запретила мне изучать военные регалии.

В прежней папке с документами, окованной по углам железяками, которую ей передали для подготовки статьи, не было ни слова о семейном положения капитана Къядра или о его родственниках. Единственное примечание карандашом, какими-то игривыми буквами: «холостячок». К остальным бездарным текстам из папки Эшдарьяла сразу же потеряла всякий интерес.

Главный редактор вздохнул и ответил очень тихо:

— Ваша мама очень мудрый человек. Папа капитана Къядра послал банду головорезов в Слоссу, наказать обидчиков той девушки, Первой красавицы Вселенной. Головорезы сдирали кожу с лиц живых женщин и детей, представляете?! Что они выделывали с мужчинами, и вымолвить страшно. И всё как с гуся вода!

Тут главный редактор понизил голос:

— Он командует Ударными силами Госпожи великой Сахтаръёлы. Такому папе даже князь не указ.

— Ничего себе «папа»… — вырвалось у Эшдарьялы. — Вы хорошо затоптали улики в корзину? Надо полить их чернилами. Обильно.

Она слышала про могущественную должность командующего Ударными силами, но про должность эту не шибко болтали в Сахтарьёле. Должность подчинялась только Большому Сходу и без чьих-либо разрешений — единолично! — принимала решение о ракетно-ядерном ударе по любому обидчику. Её утвердили давно, лет пятнадцать назад. В тот год орбитальный корабль Ваулинглы «нырнул» в атмосферу над столицей Сахтаръёлы, и верховный управитель никак не мог договориться с князем, что предпринять: это война или дерзкая пакость? — пока они совещались, корабль промчался метеором над удивлёнными бульварами столицы, включил двигатели и ушёл на свою орбиту. В тот год Лидер восхищённой Ваулинглы награждал медалями и бассейнами своих «бесстрашных парней», а раздражённый Большой Сход переподчинил все Ударные силы одному решительному человеку, коль двое договориться не могут. Двое и ядерную войну прохлопают за болтовнёй. Одному болтать не с кем. Этот сразу пальнёт.

— Да, да… — главный редактор грустно кивал головой, поливая мусорную корзину из пузырька с дорогой надписью.

И достал из приклеенного внутри папки пластикового кармашка маленький диск с видеозаписью.

— Вот эту запись нельзя использовать и нельзя упоминать, — главный редактор заговорил очень серьёзным шёпотом. — Мы подведём очень хорошего человека, женщину. Но посмотреть стоит непременно, чтобы составить верное мнение. Запись вывезена с Вебы. Вам переводить? Они будут говорить на языке ваулинглов.

Всё в кабинете зашелестело мрачной тайной. Даже за дверью зашелестело шёпотом.

— Не надо… — шепотом ответила Эшдарьяла. — Я пойму все оттенки.

…С настенного экрана заговорила седая женщина лет шестидесяти, смуглая, почти чёрная, но до сих пор очень красивая. Она сидела на каменном полу в полутёмном старинном подвале, возле маленького костра, комкала в руках какие-то листья и говорила без выражения:

— Я помогала людям, так велит Умаяла. Я не знаю, каким гипнозом он заставил меня убить того мальчика. У него очень сильная и жестокая воля, а мы все потеряли ум в урагане, кругом лежали мёртвые. Я тоже была как мёртвая, а мёртвые глупы и злы. Я подумала мёртвым умом: «Если погибли наши храбрые и сильные пловцы, почему я должна спасать робкого и слабого иностранца?» — это был очень робкий мальчик. У наёмника служило много здоровых механиков, но он заставил работать только одного. Слугу. Раненного иностранного мальчика, который готовил ему душистое питьё. Остальных он позвал, когда мальчик уже потерял сознание и умирал.

Она говорила в объектив без малейшего смущения. Видимо, не знала, что говорит в объектив.

— Кто именно заставил вас убить своего раненного слугу? — загорелая мужская рука, незаметно подержав перед объективом фотографию капитана Къядра, показала её женщине. — Этот?

— Да, — женщина отщипнула от комка листьев один кусочек и принялась жевать. — Это господин Кернандес. Лётчик. Наёмник.

— «Товарищ Кернандес», — поправил голос невидимого собеседника.

— Нет, — качнула головой женщина. — Я видела его «господином». «Товарищи» погибли днём. Они были храбрые товарищи, взлетали под бомбёжкой. И мы видели, как они гибли героями. Все женщины столицы плакали. Когда герои погибли, господин Кернандес спокойно ушёл смотреть телевизор. Он смотрел новости и пил ароматный компот, который всегда готовил ему тот мальчишка, иностранный слуга. Нет, Кернандес не храбрый.

— Трус?

— О нет, он не трус… Он далеко не трус! Всякий храбрец отчаянно побеждает свой страх, а страх побеждает труса, это все знают. Я долго не понимала, каков он, этот Кернандес.

— И какой же он? — выяснял невидимый собеседник.

— Он страшный. Да. У него нет боязни, потому что он ничего не знает про боязнь. Он не боится ужасов жизни и потому совсем не боится смерти. Я видела, как он шёл на верную смерть. Он даже не волновался! Перед своей гибелью люди деревенеют, у них становятся отрешёнными лица и странными улыбки. А этот шёл на смерть, как на рыбалку. Все самолёты погибли и остался только его самолёт. Спрятанный в котловане тут, на Сьердаведе. И тогда он притащил ко мне раненного мальчика. За шиворот.

— Вы сказали, раненый был иностранцем? — перебил собеседник.

— Да. С наёмниками не было подростков, только взрослые мужчины.

— Они сахтаръёлы?

— Да. Но мальчик не говорил на их языке. Он вообще не понимал слов Кернандеса. Кернандес рисовал ему картинки. Я никогда не видела этого мальчика раньше. Переводчица командора произносила его имя, но я не запомнила имени. Помню только его раны. Очень тяжёлые раны. Господин Кернандес велел вколоть раненому боевые стимуляторы. Огромную дозу. Чтобы мальчик жил до полуночи и работал.

— И..?

— Мальчик жил и работал до полуночи. Он ещё жил, когда Кернандес велел выбросить его к мёртвым.

— Живого?! И не попытался спасти?!

— Я вколола мальчику двенадцать ампул «эксагола». Его нельзя было спасти. Он работал мёртвым.

— Зачем колоть смертельную дозу запрещённых стимуляторов раненному мальчишке, госпожа Тиохела?! Даже не летчику и не механику?! Что вообще делал какой-то мальчишка-поварёнок у боевого самолёта?

— Не знаю, — снова качнула головой женщина. — Бессмыслицу какую-то. Чистил ракеты тряпкой.

— Чистил ракеты тряпкой?!

— Да. Наверное, Кернандес хотел проверить на нём, как действует «эксагол». Кернандес ведь уходил в полёт. Хотел потопить авианосцы.

— И он полетел?

— Да. Но без стимуляторов. Ведь мальчик умер, потому Кернандес поберёг здоровье. Теперь говорят, будто флот сам погиб в урагане…

— …разве не так?

— Нет. Командор наградил господина Кернандеса подарками. Это Кернандес потопил флот вашего Лидера.

— Почему вы так думаете? В одиночку разбомбить целый флот…

— Этот может.

— Тогда он герой Вебы. И вы осуждаете героя?

— Герои сражают могучего врага мечом и ликуют окровавленными, победив. Они гордятся своим подвигом и торжествуют. Этот убил всех и доложил так, словно дрова рубил топором. Обыденно. Потом оценил вкус поднесённого напитка и похлопал заплаканную девушку перчаткой по щеке. Не знаю, почему он понравился Первой красавице на карнавале. Наверное, девушки у нас теперь другие, чем во времена Умаялы. Теперь им нравятся хладнокровные и удачливые убийцы.

— Увы, в наши дни такие убийцы затмили героев повсеместно… Увы. А уж наёмный убийца-победитель! — к сожалению, нынче это пик популярности.

— Да, все ликовали… Но больше я не служила господину командору.

— Просто «командору», — снова поправил голос.

— Нет, — упрямо качнула головой женщина. — «Господину командору». Он тоже стал «господином». Таким, как Кернандес. Он был другом и отцом каждому вебу, но стал повелевающим господином. Кернандес не сам догадался про стимуляторы. Он видел, как господин командор велел мне колоть «эксагол» нашим пловцам.

— Зачем?

— Послал их в бухту с минами. Взрывать авианосцы. Они ему верили, как отцу. Видели отца, товарища, а не «господина». И все погибли. Я отказалась готовить ему эликсиры бессмертия. Мне не нужны деньги и дом. Отпустите меня. Я буду ходить по острову и лечить людей. Я найду горную колдунью, та говорит с ночными небесами. Её голосом я замолю свой грех перед Умаялой. Большего мне не надо…

…Экран мигнул два раза и погас. Эшдарьяла опомнилась:

— Ничего не понимаю! Къядр не фруктами на Вебе торговал, что ли?! Он там иностранных поварят травил стимуляторами?!

Главный редактор долго наливал в длинные стаканы сок из яркой упаковки, долго прятал упаковку в холодильник.

Наконец вздохнул:

— Милая Эшдарьяла, неужели вы верите в то, будто несокрушимые авианосцы Ваулинглы опрокинулись в урагане, как деревянные лоханки какие-то? По-вашему, там авианосцы строить разучились?

— А… — начала Эшдарьяла и осеклась: она действительно поверила в чудовищный ураган, который утопил авианесущий флот Ваулинглы. О том вопили все журналы и вычисляли высоту волн. Она нисколько не жалела утопленников. Так им и надо! Неча бомбы на Вебу швырять. Вот вам знак небес, гады!

Главный редактор снова вздохнул:

— Сколько стоит авианосец, по-вашему? В «ваусах».

— Миллиардов тридцать, — неуверенно ответила Эшдарьяла.

— Умница! — похвалил главный редактор. — Сразу видно, дочь потомственного офицера. Теперь прикиньте десятую часть от стоимости четырёх авианосцев. Офицеру княжеской дружины причитается десятая часть от ущерба врагу? — так ведь?

— Ещё как «так»… — медленно произнесла Эшдарьяла, разглядывая документы из папки о стоимости приобретённого Къядром имения, его внезапное богатство. Оно тянуло на десятину авианосца, стаю лодок и баркас.

— Вижу, вы сообразили, — грустно произнёс главный редактор. — Теперь скажите, сколько нужно погубить своих самолётов, чтобы утопить хотя бы один вражеский авианосец?!

Эшдарьяла задумалась, но главный редактор сам ответил:

— Полсотни минимум. Ми-ни-мум. Да и то при удаче. При неудаче потеряете триста и даже не оцарапаете корабль. В налёте на «Хидиясу», например, ваулинглы потеряли сорок три бомбардировщика и считают это самой великой своей победой. Замечу: налёт был внезапным. В нём участвовал сам Сьяли Ивл. И — сорока трёх бомбовозов как не бывало. Вот так-то соваться с кулаками к чужому авианосцу.

Редактор отпил сок и продолжил по-прежнему грустно, но доверительно:

— На Вебе была настоящая война, голубушка. Туда инкогнито послали огромный отряд наших лётчиков, они и утопили флот Ваулинглы. И все погибли. Все! Вы же слышали свидетельницу! — главный редактор кивнул на чёрный экран. — «Все самолёты погибли»! Все, кроме… одного. Самолёт господина капитана стоял в каком-то котловане как бы неисправным и его как бы «ремонтировал» какой-то израненный мальчишка-иностранец. Который просто протирал тряпкой ракеты! И компоты варил, оказывается! Это не выдумки журнальные и не мои предположения. Это факты. Их озвучила бывший личный врач командующего Силами обороны Вебы. Или вы полагаете, она дыму нанюхалась?

— Почему «мальчишка» -то ремонтировал?! — с досадой выкрикнула Эшдарьяла. — Почему не механики?!

Главный редактор сочувственно улыбнулся:

— Ох, милая Эшдарьяла… — разрешите так вас назвать? Тысячи молодых людей лежат на дне: сахтаръёлов, ваулинглов… А господин капитан принимает в ритуальные жёны лучшую красавицу Вебы — потрясающих соблазнов женщину! — принимает подарки от местного диктатора и… десятую часть от ущерба врагу. Вот истинная подоплека этой запутанной истории. Чисто финансовая. Смотрите: флот Ваулинглы погиб. Это факт? — факт. Все наши лётчики тоже погибли. Это факт? — факт. Раненный мальчишка умер. Это факт? — факт. Кто остался в победителях и строчил победный рапорт князю?! — только он, капитан Къядр. Каков результат аферы? Имение в пять миллиардов! Оно размером с треть Лесных владений, имение это. Папа и сын скупают Сахтаръёлу. Частями.

— Не верю, — глухо произнесла Эшдарьяла, у неё пересохло во рту. — Там наверняка всё кишело механиками, если шла война. Сотни бесхозных механиков шлялись кругом. В момент отремонтируют любой самолёт. По винтику соберут.

Главный редактор улыбнулся очень тонко:

— Так ведь… Если бы самолёт Къядра ремонтировали здоровые княжеские механики…

Редактор улыбнулся ещё тоньше:

— …то действительно отремонтировали бы в момент. И надо взлетать, воевать и умирать вместе со всеми. А что может отремонтировать раненный иностранный поварёнок?! — механическую хлеборезку?!

Эшдарьяла перестала злиться, злость мешала логике мысли. Она вникала в слова главного редактора.

— К тому же, он умер. Никто даже имени его не знает, как вы слышали. Нечто подобное господин капитан проделал на «Кренде». Схватил первого попавшегося ополченца и зачем-то произвёл его в механики. Через пару дней от неумелых действий Къядра погиб его напарник. Кто виноват? — разумеется, механик-неумёха! Ату его! Сдали парня в «психушку». Спасибо, что не на каторгу. Впрочем… Кому он нужен после «психушки»… Разве что тротуары подметать.

Эшдарьяла размышляла.

Главный редактор всплеснул руками:

— Неужели не понимаете, зачем Къядру потребовался раненый?! Здоровому механику незачем колоть «лекарство», сударыня! Но как быть, если больных механиков нет в распоряжении у господина капитана? Если кругом одни здоровенные специалисты? Вот он и хватает своего раненного повара, производит в «механики», колет ему «лекарство» — и парень здоров на пару часов, орудует тряпкой у ракет. Для верности вкололи смертельную дозу. Не то ведь утром разберутся, что за «механик» такой «ремонтировал» самолёт господина капитана. Идёт битва, горят десятки самолётов, тонут авианосцы. А капитан Къядр «ремонтируется» в котловане! Наш герой мужественно ждёт, чем закончится ночная драка. Драка закончилась всеобщей гибелью, ремонтник умер с гарантией, все концы — в воду. Можно сочинять героический рапорт о боевых вылетах.

— Не сбивайте меня с панталыку! — рассердилась Эшдарьяла. — Может, двигатель у самолёта отвалился. Тут хоть сто механиков сгоняй, мотор не приклеят. Он большой и тяжёлый. Вот капитан и поручил имитировать ремонт иностранцу, нечего своих под бомбами держать. Тот котлован бомбили и бомбили. Я уверена.

— Кто вам сказал про «неисправность»?! — удивился главный редактор. — Я вам сказал такое? Да, я сказал; но меня там не стояло. Умерший «ремонтник» такое вам сказал? Он умер. Больше свидетелей «неисправности» нет, независимое следствие не велось. Если «двигатель отвалился», как вы предположили, если котлован с бесполезным поварёнком бомбят, то как самолёт нашего героя оказался утром готовым к бою? А? Ведь герой летал на нём поутру над водной гладью, дал каскад высшего пилотажа над восторженной столицей, изображал героя ликующей Вебе. Перед восхищённых тысячами очевидцев! Самолёт сам выздоровел?

Эшдарьяла молчала.

Главный редактор улыбнулся:

— Да и кто теперь разберётся, куда он летал? Он скажет: «Я летал и добил горящий флот». Присовокупит: «Я всех недобитых врагов утопил»! Кто подтвердит, горел «недобитый» флот или давно лежал на дне?

— Спутники подтвердят… — неуверенно заметила Эшдарьяла. — Которые «шпионы».

Главный редактор раздражённо бросил в урну какую-то скомканную бумагу:

— Все спутники над Вебой вышли из строя при урагане. Вот доклад Миссии, почитайте.

И подвинул собеседнице красивую брошюру.

— Поделюсь догадкой. Герой знал о том, что спутники слежения над Вебой ослепли. Думаю, могущественный папа помог сыну-герою с приобретением имения, он же пособил секретным противокосмическим оружием. Такому папе и не знать про какие-то «спутники»! Нажал одну кнопку — все спутники и парализовало. Нажал другую на шифрованном телефоне: «Взлетай, сынуля! Пора!» — и «сынуле» можно не бояться никаких спутников, сочиняй любой доклад. Врача заставил делать инъекции, сам не умеет… Видели, что с ней стало? Или её подкупила Миссия? Подкупила отчаянную революционерку, преданную идее до мозга костей? Она воевала в партизанском отряде диктатора Вебы, ещё девчонкой. Она почти полвека личный врач «великаго рэволюционэра»! Ну да, конечно, враги революции заплатили ей миллион, чтобы оклеветать какого-то Къядра, она имени настоящего даже не знает. «Кернандес»! Или она приняла вражеские деньги затем, чтобы не эмигрировать на курорты Танлагемы и коротать дни в роскоши, а нюхать дымы у походного костра, накупила драных штанов на миллион? Ночует в подвале, шляется по Вебе с душой растерзанной, колдунью ищет, грех убийства подростка мечтает замаливать? Так?

— Но это же подлость из подлостей… — потемнела Эшдарьяла (она как раз читала абзац про массовый и необъяснимый отказ спутников). — Влезть в герои из безопасного котлована… Капитан Къядр на такое не способен. Не верю.

— Зря, — пожал плечами главный редактор. — Я вам намекнул на жеребячий характер папы нашего бравого капитана. А теперь на самого господина капитана взгляните, вот фотографии. «Юнкером» вы его уже видели, взгляните на «капитана». Яблоко от яблони, как говорится…

На стол легла фотография.

— Фото с пляжа Вебы. С несовершеннолетней девчонкой. Как одета, а? Стыд! Вы трусики на ней видите? Я — только в лупу. На подростков потянуло сладкоежку! Красивая, да? Во вкусе ему не откажешь.

Рядом с первой легла вторая фотография.

— А вот его фотографии на карнавале. С госпожой Мелахеной Сендес. Очень породистая самка в одеянии из двух перчаток, пары туфлей и одного шарфа. Ну, плюс перья на голове. Не женщина, а клубок соблазнов. А вот он после возвращения с Вебы, выносит из дворца завёрнутую в полотенце красотку. Искупал очередную аппетитную девочку и повёз сушить. Эта совершеннолетняя, если судить по ноге и… по обводам корпуса, хе-хе.

Появилась ещё пара фотографий.

— Извольте: рекламный проспект шампуня «Седины секретного агента». Такой шампунь необычайно популярен у модников Ваулинглы, что охаживают богатых вдовушек. Дорогущая штука, высокие технологии. Вдовам миллионеров нравятся молодые мужчины «с сединой». Это последний шик. Ну как? Хорош модник?

Эшдарьяла оторопело сравнивала последние фотографии капитана Къядра, «до» Вебы и «после».

Главный редактор хохотнул:

— Аса выкрасили перед карнавалом в «мужественного мужчину» для убедительности, но асу так понравился камуфляж «под героя», что теперь он красится всегда. Вы знаете хоть одного княжеского офицера, кто пристрастился бы красить волосы сединой под заграничного шпиона?! Скажем, егеря какого?

Захохотал открыто:

— Как не стыдно княжескому офицеру носить мундир при такой причёске?! Он бы ещё имя сменил на геройскую кличку «Вьюси». Позор! Тоже мне, «ас»… Блудник, каких мало.

— Покажите фильм ещё раз! — потребовала Эшдарьяла. — Я должна тщательно вникнуть.

Смотрела фильм и закипала: всё сходилось.

Главный редактор налил ей холодного соку и был краток:

— Забирайте фотографии его развратниц, захватите отчёт нашего наблюдателя о покупке господином капитаном обновок для девки из полотенца — вот он, отчёт! — и завтра жду со статьёй.

— Дайте мне все фото! — потребовала Эшдарьяла.

— Держите, — главный бросил фотографию умопомрачительной блондинки к остальным, подвинул всю кучу к Эшдарьяле:

— Можете использовать в статье. Помните: завтра!

…Когда Эшдарьяла ушла, главный редактор поднял трубку старинного проводного телефона, набрал номер:

— Статья выйдет завтра. Клюнула.

* * *

Дома Эшдарьяла сразу полезла в домашнюю библиотеку, уточнять стоимость каждого из авианосцев. Итак, «Йюзивейт», «Фец Гигант», «Гиулайв» и «Уайтога»… Минимальный расход самолётов на уничтожение каждого — пятьдесят машин. Увы, редактор прав. Стоимость каждого авианосца…

Все цифры совпали. Она долго рылась в медицинском справочнике, разыскивая стимулятор с непонятным названием «эксагол» — оказалось, эта редкая штука применялась столетие назад десантниками, пилотами и подводниками Вечной Вехты. Жуткий наркотик, одна ампула препарата может сделать человека зависимым от «эксагола» на всю жизнь. Третья подряд ампула смертельна, но далеко не сразу, уколотый ещё какое-то время сражается за троих, хоть сто пуль в него влепи. Такое «лекарство силы и бесстрашия» кололи войску Вехты в «южном котле», откуда уколотое войско шло и шло волнами в безнадёжный прорыв, на пулемёты, устилая штабелями своих трупов раскисшую от грязи степь.

Отсидевшийся в ямке капитан Къядр убил неизвестного парня четыре раза.

…Стопка просмотренных бумаг росла, голова Эшдарьялы шла кругом. Вот так имение у господина капитана! Вот так финансовые счета у какого-то воздушного водителя «Даки»! Такой жирный жук может оплатить её дом на сто тысяч лет вперёд (Эшдарьяла вычислила это пропорцией). Куда он деньги копит, гад?! И главное: где он хапнул столько?!

Покойный отец оставил им с матерью почти триста тысяч — «огромные накопления», так говорила мать. И эти огромные накопления недавно закончились. Шикарный дом и роскошный квартал съели все накопления. Половина ушла в жалованье служителей парка, уборщиков улиц, садовников каких-то, на ремонты, на то, на сё… Не дом, а пожиратель средств!

Интересно, сколько платит Къядр садовникам своего имения, которое размером с Дубовые владения?! Сколько туда нужно дворников?! Но что самое-самое обидное: у этого типа и горничных ведь полно, наверное. Как и у могущественного папули. Всяких фигуристых блондинок.

— Вот тварь… — шептала Эшдарьяла, строча гневные абзацы. — Блондинок тебе подавай?!

Она нет-нет, да и разглядывала (в лупу) фотографию: элегантный капитан Къядр тащит на плече какую-то завёрнутую в полотенце фигуристую девку; её совсем не видно, но её нога… О! Голая во всю длину, нога выпадала из полотенца. Будь у Эшдарьялы хотя бы одна такая нога, она назначила бы себя богиней Соблазна немедля.

Всякий раз, отложив лупу, Эшдарьяла вскипала злостью:

— Мало тебе таких ног, мерзавец? Тебе каких-то «мелахен» с блескучими ляжками и выменем надутым подавай?! Танцовщиц губастых?! Ах ты, гад всеядный! Рыжие худышки теперь не в твоём вкусе?! Не прощу, изменщик и предатель! Я тебе задам, кобель блудливый… Вот как ты имение оттяпал, мародёр… Нам за дом платить нечем, а ты казну растаскиваешь миллиардами, танцовщиц катать в кабриолетах?! Перед брюнетками и блондинками бахвалиться роскошью?! Получи по сопатке!

Переработанная статья вышла неуклюжей, но разгромной.

Вскорости Эшдарьяла получила гигантский гонорар за статью и дорогой телевизор в подарок. Оказалось, статья возымела неожиданный и оглушительный успех в княжеских дружинах, за одно утро расхватали весь тираж, срочно печатается дополнительный. Главный редактор ликовал, он непрерывно совещался с кем-то по телефону.

Свершилось то, о чём с дрожью мечтают поколения пишущих фантазёров: триумф после первой же публикации.

Но Эшдарьяле почему-то стало душно от славы. Всё теперь стало казаться каким-то не таким: интонации сотрудниц, суета сотрудников, даже вид стен. Даже запах в коридоре вздумал вонять клопами. Она пыталась открыть окно, когда в кабинетик ввалился сам капитан Къядр.

Командировка

Догнать Къядра ей не удалось. Эшдарьяла не умела бегать на высоких каблуках и с мешком, а мешок был не просто увесистым, он был неподъёмным. Да и крашеный Къядр, наверное, улепётывал во весь дух. Пока она переобувалась из туфель в боевые ботинки, для рукопашной с Къядром, чтобы проучить гада как следует ударами в коленную чашечку, пока хватала поудобнее мешок… Смылся. Ха! — даже апельсины забыл в панике!

Мысль о паническом бегстве капитана приводила к другой, ещё более приятной мысли: не посчитать ли мешок боевым трофеем? А?

Она водрузила мешок на пустой стол охранника и заглянула — вдруг там дохлые кошки? — и была потрясена запахом, видом и наличием съедобных сокровищ, каких и в журнале-то не всегда увидишь. Очень интересные апельсины, в них были какие-то неуловимые отличия от магазинных, хотя апельсин от апельсина вряд ли должен отличаться. Так Эшдарьяла полагала до сих пор.

Несомненно, это был боевой трофей.

Она с гордостью утащила мешок обратно в кабинетик. Главный редактор, заслышав поступь её ботинок, выглянул в коридор и принялся распекать уборщицу за пропажу всех урн. Захлопали двери, коридор наполнился, все с энтузиазмом ругали растерянную уборщицу. Самые матёрые сотрудницы поджимали губы и смотрели на Эшдарьялу злыми львицами: мерзавец-капитан действительно выбросил клочки чека в разные урны! Но где самый главный клочок, с подписью? — у неё! Она первая выскочила в коридор! Значит, девчонка стремительно обшарила урны и присвоила подпись. Банк выдаст деньги даже по обрывку чека. Но! — извините! — княжеский палач имел намерение озолотить всех! Да-с!

Не поделится ведь, дрянь эдакая.

Примерно так, зловещими намёками, Эшдарьяле втолковали причину всеобщего недовольства ею. Она упала духом: скотина Къядр оказался прав. Вокруг пищевая цепь! Сожрут и не оближутся. А он, гад эдакий, на вершине. Тигр полосатый. В смысле, с проседью.

Сославшись на недомогание, Эшдарьяла поспешила из разъярённой пищевой цепи домой. С гонораром, трофеем и подарком от главного редактора. Ей дали целых два дня отдыха на восстановление сил. Ещё бы, отразила налёт Къядра на твердыню журнала! Бежал с позором. Спешил. Улепётывал.

Материал «тянул» на вторую статью.

Вот так-то с нами связываться, господин капитан…

Да мы любого разделаем «под орех»!

Так расписывал события главный редактор своему телефону в звонке «наверх», но Эшдарьяле всё равно было как-то не по себе.

Дома ей стало совсем плохо. Запоздалые и тягостные подозрения принялись ползать по всем закоулкам воспалённого ума. Тем более, комната наполнилась запахом апельсина! Магазинные апельсины почему-то не пахнут вовсе, разве что нос в них погрузить, но эти… Всё заполонил аромат тропического леса!

После поедания второго трофейного апельсина подозрения стали и вовсе ужасными: нет, она никогда не оставила бы такой мешок на съедение врагу. Растоптала бы каждый фрукт ботинками, но не оставила бы. Там были апельсины с оранжевыми внутренностями, с лиловыми вкраплениями, с розовыми, с красными… И у каждого свой привкус! Были даже апельсины в полосочку! Что ни фрукт, то шедевр!

Поначалу визит загорелого модника-капитана убедил её, что фруктопилот страдает манией величия, нагл, глуп, безобиден, красит волосы «под седину», вряд ли вообще умеет летать и стрелять, а к гибели повара-ремонтника и юнкера с фотографии не имеет никакого отношения. Даже с первого взгляда ей стало ясно, что движимый чудовищным самомнением бравый потомственный вояка скорее застрелится сам, чем прикончит кого-то из подчинённых — ему же позарез необходимы именно живые подчинённые! — иначе перед кем хвастаться умными речами, шампунем и антикварным пистолетом?!

Из документов и фотографий, которые она получила для следствия, Къядр представлялся светским подобием того типа с ключами, который вломился измерять ванну. И потому более мерзким. Пижоном с вычурными манерами, с ужимками светскими, непременно косноязычным и с дорогим перегаром из пасти. Если такого типа разоблачить как следует, он непременно сбросит маскировку, выхватит рулетку и ринется измерять чужую ванну.

Но Къядр предстал элегантным душкой в потрясающем мундире. Даже хамство его оказалось весьма занятным. И говорил Къядр связно и учтиво, как в кино. Одно удовольствие уличать такого хама и хамить ему без передыху.

Эшдарьяла распечатала фотографию современного капитана и прилепила её в чемоданчик, рядом с первой, где он ещё «старший офицер». Исключительно как улику, в чём убеждала себя непрерывно.

Гонорар и подарок (блестящий рулон телевизора) отвлекли её от раздумий, но ненадолго. Рулон был раскатан на стене, сам к ней прилип, и тотчас ожил огромным экраном объёмного изображения. Такой экран она видела лишь однажды, лет семь назад, в гостях у одноклассницы. Одноклассница уезжала с родителями в Ваулинглу навсегда и давала прощальный банкет классу. И всё время плакала. Её родители наперебой расхваливали тамошнего Лидера и слишком весело, наперебой (никому и пискнуть не давая!) обсуждали головокружительные перспективы неимоверно талантливой дочери, чьи способности расцветут при истинной свободе слова. В бесперспективной Сахтаръёле дочь непременно зачахнет до попрошайки, но там, в перспективной Ваулингле… — о! — там она вырастет в миллиардершу. Непременно в миллиардершу.

Эшдарьяла была в те дни мала и никак не могла взять в толк, чем свобода тамошнего словоизвержения поспособствует талантам одноклассницы? Хотела спросить, но родители одноклассницы уже торговались с зазвонившим телефоном, не по-сахтаръёльски жёстко продавая кому-то ненужный более экран. Не уступая ни вауса.

…Телепередачи не принимались в Сахтаръёле, но в журнальный подарок были встроены крохотные прямоугольнички из твёрдого пластика с записями десятков фильмов. Современных и специально переведённых для Сахтаръёлы старинных шедевров, с величайшей актрисой всех времён, обладательницей трёх наград Ваулинглы и шести мужей. Порознь, разумеется.

Первый фильм с нею был в пяти частях.

Эшдарьяла поставила на стол вазу с трофейными апельсинами, уселась на уютный диван и приступила к просмотру. Уже на втором эпизоде трофей застрял в горле: главный герой был невероятно похож на Къядра своими повадками. Нахальный капитан точь-в-точь соответствовал ростом, возрастом и манерами крутому персонажу из фильма, Вьюси Войлу. Элегантный белозубый «брюнет с проседью», смугл, сероглаз, подтянут, мускулист, остроумен, элегантно нагл и неимоверно удачлив. Семь раз целиком совпали фразы, а потом она сбилась со счёта от растерянности. И со слабостью в желудке вспоминала типа с ключами, понимая всем существом: тот — настоящий ублюдок. Пустоголовый и страшный в беспощадной своей тупости, держаться от такого зверя лучше подальше. Слабого он забьёт насмерть, не задумываясь, и крепко заснёт. На сон его повлияет лишь сообщение, что припрятанный труп слабака найден, весь усыпан уликами и дал изобличающие посмертные показания. А капитан Къядр — убийца и развратник, мот и дуэлянт, подлец и мародёр — позволял спорить, угрожать и заканчивать фразы. И даже позволил выставить себя за дверь одним решительным жестом пальчика!

Эшдарьяла только теперь осознала, что именно показалось странным в беседе с распутником-капитаном: ей ничуть не было страшно! В их споре каждый будто делал свой ход в игре. И, соблюдая неведомые правила приличия, отдавал ход другому — точь-в-точь как в фильме с ироничным и циничным Вьюси Войлом. Там, в фильме, всё закручивалось именно так, картинно и красиво: замаскированный обстоятельствами под негодяя мускулистый герой (непонятно: зачем такому маскироваться?) знакомится с поджарой и юной героиней. Оба ехидно острят и даже слегка дерутся, но очень красиво, не потея и без синяков. И всегда внимают друг дружке, прерывая драку остроумными разговорными паузами. А не толкают щепотью с ключами в плечо, затыкая любую неумелую попытку ответить умным словцом на хамство! Синяк остался… И не выдыхают в лицо мерзкую тухлятину! И не плюют медленно и тягуче перед матерью героини, тщательно промахиваясь прямо той на ноги. Пол пришлось мыть, тапки мамины выбросили… Для красивой и юной героини замаскированный под негодяя элегантный полунегодяй элегантно вынимает ниоткуда цветы. И говорит изысканную колкость. И улыбается снующим вокруг красивым девушкам — просто так, назло героине (она с яростью вспомнила снежинки Къядра). Вьюси Войл не полезет измерять ванну замызганной рулеткой, как это сделал негодяй настоящий. Настоящему негодяю нужна ванна слабака и унижение слабака. И дом слабака. Ненастоящему подавай обоюдоострую беседу с уважением к пышному декольте поджарой героини. И самолюбование перед морем. Нет моря? — у окна покрасуюсь перед рыбами какими-то в красных пальто. Всё остальное у негодяя есть: достаток, здоровье, удача, ум, популярность. И вообще непонятно, какая нелёгкая занесла его в вооружённые негодяи, кроме невразумительных «бумбумов» о гуманизме.

Обдумав доводы разума, она ужаснулась: Къядр был ненастоящий! — и, сбиваясь, поспешно восстанавливала — на бумаге, разумеется! — весь разговор с капитаном. Смысл слов (если вдумываться и вдумываться) получался разный. И она заметалась по комнате, рассыпав пол-вазы. Глупый офицер («умный меч не поломает!» — так смеялись в гимназии) не мог лгать столь умело и провести её, как простушку. Но… в чём лгать-то? В чём смысл его обмана? В чём цель его хитрости, его идиотского визита? Хотел заплатить миллион за бессмысленное опровержение? Глупость. Как она могла поверить такому вздору?! — а не увидела цели обмана и потому не распознала! Этот гад пялился в окно, пока она тащила фотографию из нарочито валяющегося бумажника. Вспотела, как дура, слепой поймёт. Стыд… Он же всё понял! Именно так спёрла документы Лейна Квай у Вьюси Войла в третьем фильме. Этот Войл тоже подсунул Лейне бумажник с деньгами и секретным кодом. И всё секретное торчит из бумажника врастопырку, бери — не хочу… Сам же любовался в окно купающимися манекенщицами. И рассуждал, потягивая ледяной сок из потного стакана: почему красотка Лейна так потеет? — и Лейна сразу полезла в душ, ополоснуться. Полезла с украденным кодом, на ходу сбрасывая шёлковый халат. И уже из стеклянной душевой хохотала, радуясь шпионской удаче, пока шпион Войл болтал о нагой преступнице и скрытом пороке. Эшдарьяла тоже хохотала бы над такой дурью, но мерзавец Къядр испортил весь фильм. Превратил смешную дурь в кровавую трагедию.

Пришла мать и гладила по голове, пока она ревела. Потом мать смотрела фильм и тихо смеялась. Но выключила: ещё бы, дочь завыла в голос! Испугалась и снова гладила по голове. А монолог Вьюси Войла о вдохновении из четвёртого фильма? Слово в слово! Каков подлец… А рассуждения о стиле? А гусь и скисший суп из пятого фильма?! Убить мало!

Только на следующий день, уставив в компот опухшие глаза, она тихо пожаловалась матери на странное ощущение от увиденного. И мать, просмотрев заново и серьёзно все указанные дочерью кусочки фильма, тревожно нахмурилась: «Таких удачливых красавчиков не бывает. Он и за словом в карман не лезет, и от пуль увёртывается, и у власть имущих в почёте-уважении; ты глянь, язвит и шутит перед самой королевой. А тут без парашюта прыгнул. Во даёт! Девочка-то полумёртвая от страха, вцепилась в шутника когтями. Разумеется, не расшибутся. Ну да, упали на снежный склон… Эшдарьяла, такого бесшабашного остряка ещё в первой серии убили бы десять раз. Он выдуманный весь. Кто тебе этого супер-пупер-идиота изобразил? Ах, „офицер“… Деточка, княжескому офицеру такого типа не выдумать. Офицеры умны другим умом, они не писатели-фантазёры. Этого типа сочиняли долго и весьма талантливо, с насмешкой. Если кто-то очень похож на твоего вчерашнего героя — значит, он тоже видел этот фильм и мерзко разыграл тебя. Сколько ему, этому артисту-виртуозу? Ах, „старик глубокий“… То есть „двадцать восемь“? Хм… Надеюсь, у тебя с этим „стариком“ ничего не было?».

Мать увернулась от вазы и тихо ушла за веником. Собирать осколки семейной реликвии.

Разоблачить злодея!

Два дня Эшдарьяла составляла кровавый план расплаты, разросшийся в воспалённом сознании до грандиозной мечты, до цели жизни: Къядр должен быть низвергнут в пучину душевных мук. Замешан ведь этот предатель её чувств хоть в какой-нибудь афере! Не может честный человек так сорить деньгами! Деньгами не сорят, их копят! Разве может честный человек иметь ранней весною такой загар? И служить у Чаббров? И краситься шампунем «Седины агента»?! — пять тысяч ръярров за флакон! — она проверила цену по каталогу, на который потратила десятку. А халаты «Дрёмы соблазна» из рекламного проспекта за четвертак?! Когда Эшдарьяла представляла пассию Къядра — длинноволосую блондинку — в таковском халате (полупрозрачном, с драконами), её трясло от ярости.

Надо изобличить фруктопилота. Зафиксировать каждый его вздох и вывести на чистую воду. Гневно. Не отобьётся. Хотя заявится, конечно… Но форму свою шикарную с мечами он (случайно и ужасно) порвёт о гвоздь (надо вбить). Клок вырванный будет висеть! Огромный! И сразу поймёт, что пропал: она будет в кабинете, в строгом чёрно-белом костюме (а не в этом зелёном мешке, чтоб его…) и даже не поднимет глаз от бумаг. Только укажет кончиком карандаша совершенно неинтересному для неё, осунувшемуся и небритому Къядру, на скрипучее кресло. Пыльное и скучное (стол надо будет перетащить к окну. Так монументальней. И раскачать кресло. Нет, кресло надо выменять в кабинете напротив. Там ужасно шаткое кресло). Она задумчиво продолжит записи (тут Эшдарьяла долго продумывала причёску и доработала перед зеркалом задумчивость на строгом лице). И только после четвёртого робкого покашливания фруктопилота поднимет (ненадолго!) недовольный и высокомерный взгляд: «Чем обязана, сударь? Где-то я вас видела… Не вы ли торгуете ваксой у приюта для бродячих собак? Ах да, вы же… э-э-э-э… Квабр… Кубр… м-м-м-м… Кодр, кажется? Ну-с, с чем пожаловали, господин бывший и о-о-оч-чень младший офицер?». Взгляд её должен быть поверх очков; тонких, золотых, с дымчато-соблазнительными стёклами, сдвинутых на самый-самый кончик надменного и прекрасного носика. И только если Къядр начнёт униженно бормотать извинения и мольбы — мол, что я вам такого сделал? За что? — вот только тогда она даст волю чувствам. Встанет и сверкающим карандашом пригвоздит эту фруктовую муху к скрипучему креслу. И добьёт фразой, сказанной ужасным голосом: «…а за то, скотина!». Да, именно так. Правда, Къядр может попытаться что-то клянчить с разгона, ещё от двери, а не пасть укрощённым. На этот случай она заготовила сухую фразу: «Зайдите завтра, сударь. Возможно, я что-то смогу для вас сделать… Сегодня у меня… э-э-э-э… супы и гусиная охота… Увы, увы…».

Произнести и сразу элегантно перевернуть страницу (чёрной с белым) книги. Чтобы пикнуть не успел. И надо будет запудрить веснушки! Чтобы не пересчитывал, гад эдакий.

Она закупила немыслимо дорогой (чёрно-белый) костюм и какую-то безмозглую, но подходящую обложкой книгу. И карандаш. Огромный элегантный карандаш. По баснословной цене заказала дымчатые очки в невероятно дорогой и престижной фирме — вся фирма была увешана плакатами постыдно голых красоток в таких очках, в зале фирмы на эти фото поглядывали игривые старички в дорогих костюмах. Заказала сотню элегантных визиток: «Госпожа Эшдарьяла Бангирьерра, ответственное лицо из журнала „Чистые всходы“, писательница» — белоснежный пластик и чёрные изящные символы в чёрной рамке. Точь-в-точь такие шедевры раздавала врагам Лейна Квай, элегантно зажав уголок визитки средним и указательным пальчиками.

И ещё Эшдарьяла накупила каких-то дорогущих конфет в пакетиках. Даже заспорила о цене на удивительный термос. Она покупала всё подряд, чтобы не слышать голосов страшных сомнений, которые хихикали и шептали в оба уха:

— Ты попалась, как дура последняя… А если он тут вообще ни при чём?! Кто работал до тебя в этом журнале и где теперь та несчастная обретается? Не про неё ли судачили редакционные клуши в туалете: дескать, попалась, как курица в ощип? Какую статью её попросили состряпать? Кабинетик-то действительно грязноват, долго в нём не засиживаются… Почему ты решила, будто нахальный урод с ключами измерял твою ванну случайно? Вдруг его подослали припугнуть дурочку? Скоро принесут вторую папку, набитую уликами на княжеского орла, на Кубра или Квабра какого-нибудь. Сами-то они статейки таковские не пишут, осторожные… На сколько папок тебя хватит? С чего ты решила, будто тебя защитят на сходе? Журналы из Ваулинглы так сказали? — мол, за своих горой встаём? — дура, да кто тебе сказал, что ты им «своя»?! Следующая ложь будет посерьёзней. К старости (годам к двадцати пяти, недолго осталось) лгать станет профессией. Научат подыскивать для опасных статеек малолетних дурочек из приличных семей. Если уцелеешь. А то ведь пошлют в Южные владения, якобы за материалами к статье — и концы в воду, нету тебя. Поминай, как звали.

Она замерла: Южные владения! Вот куда надо ехать! На снимке с убитым юнкером видны осенние тюльпаны, такие растут только там, у самых проливов. Их привозят аж до зимы и продают втридорога на цветочном рынке.

…Эшдарьяла явилась в журнал только через пять дней. За ней прислали, тревожась отсутствием. В кабинете главного информатора она попросила невероятно разволновавшуюся сотрудницу оставить их наедине с начальством, надо поговорить с глазу на глаз. Проверила, насколько плотно прикрыта дверь, и только тогда попросила главного информатора о поездке в Южные владения. Шёпотом. Ей надо лично пройти по следу Къядра! С лихо украденной из бумажника убийцы уликой. Вот она, смертоносная улика. Надо провести дополнительное следствие и добить эту крашеную фруктомразь!

Главный информатор тревожно поглядывал на неё, но решительный и воспалённый взгляд Эшдарьялы почему-то успокоил его, а от раздобытой фотографии главному информатору едва не стало плохо. Он даже застонал: «Такой материал попадается раз в жизни, милочка! Это оглушительный успех!».

От предвкушения великой удачи главный информатор одурел настолько, что согласился с Эшдарьялой во всём. Оказывается, для подобных сногсшибательных случаев у него нашлось много денег на расходы и на прикрытие, то есть на легенду о сборе материалов для книги о безвестных героях Сахтаръёлы.

Уже перед поездкой Эшдарьяле торопливо втолковали в «Чистых всходах» именно эту версию, как безотказную на Юге. Печатный вариант втолкованной версии вручили в журнале за три дня до отъезда. Проверили ответы и доверительно посетовали: любому информатору приходится маскироваться и внедряться в чужие ряды. Это неприятно и опасно, но мы поддерживаем, верим, не сомневаемся и вознаградим. В Миссии непрерывно идут совещания, новый материал госпожи Эшдарьялы признан наиважнейшим. Убийство юнкера капитаном Къядром! Вот это работа профессионала! Добыта такая улика! Такая фотография! А легенда не подведёт среди княжеских простаков.

Эшдарьялу немного коробило, она не считала ряды безвестных героев Сахтаръёлы «чужими». В тех рядах остались отец и прадед — морской волк, сломавший меч привилегий о броню своего старинного крейсера, что ржавеет теперь на дне Вехтского моря. В тех рядах были все их — а значит, и её! — предки.

Но промолчала.

Она внушила матери мысль о шикарном плавании на шикарном корабле, ей якобы подарили — как вознаграждение за статью! — телевизор, гонорар, апельсины и билет на элитный корабль, совершающий весенние круизы по Длинному озеру.

Корабль действительно совершал круизы и у неё действительно имелся приобретённый журналом билет. Дальше Эшдарьяла намеревалась добираться поездом или попутными машинами. То есть по-обстоятельствам. Но… оказывается, ей был заказан самолёт Миссии, о чём Эшдарьялу уведомили телефонным звонком. Узнав о личном самолёте, она впервые в жизни ощутила себя невероятно значимой.

Эшдарьяла сочла ненужным объяснять матери что-либо, кроме деталей восхитительного круиза. В редакции ей показали на карте, где находится концентрационный лагерь, битком набитый семьями повстанцев — так и сказали: «концентрационный лагерь находится у входа в тоннель» — и показали фотографии: колючая проволока, орущие женщины с младенцами, мрачные подростки с плакатами. Иностранные надписи на плакатах: «Убийцы!», «Миссия, защити нас!», «Свободу и гуманизм Плоскогории!».

Искать преступные следы Къядра посоветовали именно там, в среде сочувствующих повстанцев. Дружественные повстанцы распахнут душу информатору журнала, верного идеям Миссии Гуманизма. И дадут правильные показания.

* * *

В Южных владениях оказалось неимоверно жарко — это ранней-то весной! — и Эшдарьяла взмокла в своей новенькой тёплой куртке, едва выбралась из частного самолёта. Отличный самолёт! — пять мест, услужливый экипаж из Миссии, отменный завтрак. Пришлось побегать по аэропорту с тяжёлой сумкой, запереться в тесной кабинке туалета и, ударяясь локтями о стенки, переодеваться в летнее. Она захватила с собою очень коротенькую юбку и тоненькую полупрозрачную рубашку. Так, на всякий случай. Вдруг на авиабазу «Кренда» нагрянет Къядр?!

Кроме неё, на круизном корабле в Южные владения плыли, а потом летели в самолёте двое миссионеров, информатор и его помощник-фотограф, ненатурально храбрившиеся всю дорогу. С высокомерным выражением лиц они жевали какую-то дребедень и дерзили направо-налево, пилотам и обслуге; словом, изрядно трусили. Оказывается, обоих послали работать за тройное жалованье, ибо их предшественников убили в Южных владениях какие-то наёмницы, две бандитки-извращенки. Укокошили, невзирая на толпу сочувствующих повстанцев! Эту толпу бандитки-извращенки тоже убили, кстати. Сперва толпу, потом миссионеров. Так что тройное жалованье — это справедливо и честно, но мало. Так считали оба миссионера.

Мученица

Вызывающе принарядясь в кабинке туалета, она шествовала городскими улицами к авиабазе, чтобы сразу взять непокорных быков за строптивые рога. Ужасно хотелось пить. Кормушек и водопоя в этом городе имелось предостаточно, но где-то показалось неуютно, где-то слишком жарко. Устав от жажды, Эшдарьяла наткнулась на заведение «У Абукиса», там весело питались немногочисленные аборигены. Столики разместились под открытым небом, на ветерке, беззастенчиво оттяпав часть городской площади. В центре площади шумел старинный фонтан, источая водяную пыль и прохладу, а вокруг возвышались красивые пятиэтажные дома из белого мрамора. Вид несколько портила телебашня вдали, но если сидеть спиною к ней, то зрелище древнего города было вполне терпимым.

Народу на площади наблюдалось мало, уже припекало вовсю. Весенний воздух благоухал цветами с клумб, коих цвело вокруг видимо-невидимо. Наверное, Эшдарьяла прошла бы мимо «Абукиса», но заведение поразило её взгляд рекламой: на огромном фото сиял изысканный интерьер (Эшдарьяла и сама не отказалась бы в побывать в помещении подобной роскоши), а за хрустальным столиком, в кресле заморского красного дерева, восседал сам… капитан Къядр, в отменном лётном снаряжении. Ему прислуживал (на фотографии) юноша в белой курточке, натянутой поверх униформы ополчения. Видимо, это и был «Абукис».

Эшдарьяла решительно направилась к пустому столику у фотографии.

Какое-то время она не могла понять, почему рослые парни в белоснежной форме так схожи лицами? И почему проносятся мимо с подносами, не обращая на неё никакого внимания?

Разозлясь на безразличный мир, она щёлкнула пальцами:

— А ну, милейший!

Эшдарьяла давно научилась говорить капризным или казённым голосом, по ситуации.

И тотчас перед столиком возник рослый белоснежный парень лет двадцати. Тот самый, с фотографии, где красовался капитан Къядр.

— Вот что, любезный… — Эшдарьяла слегка растерялась и даже посмотрела на фото: не оттуда ли сбежал абориген? Нет, фотографический персонаж был на месте. Эшдарьяла никак не могла сообразить, чего она хочет из съестного, помимо ответов на вопросы. И потому занимала руки пухлым бумажником.

Парень азартно пялился на бумажник.

«Ах, вот чего тебе надо показать, скотина!» — обиделась Эшдарьяла за свои укороченную юбку и полупрозрачную рубашечку.

И озлилась поверх надоевших очков:

— Порцию мяса с подливой из овощей, салат «Южный», плюс здешняя рыба, — заявила повелительно.

Положила на стол купюру в пятьдесят ръярров.

— Это гонорар за ожидаемое усердие. Видел? Могу и добавить! Так что пулей лети, пушистик.

Парень-пуля возобновился у её столика молниеносно и занялся сервировкой, поглядывая на купюру.

Эшдарьяла добавила к первой купюре вторую и третью.

Большая сумма. Такие не дают в знак пустой благодарности.

Парень замер с вилкой:

— Вам что-то угодно, сударыня?

Он явно насторожился и готов был дать дёру.

— Да, мне угодно кое-что! — заговорила Эшдарьяла казённым голосом. — Мне угодно узнать на эту сумму многое.

Указательным пальчиком она прижимала сумму из трёх купюр к столу, сам пальчик держала вертикально, отставив в сторону большой палец и согнув остальные в кулачок — видела такой жест у Лейны Квай.

И выложила на стол фотографию: капитан Къядр и ещё четверо мускулистых скотов — наверняка меченосных! — загорают на фоне пальм. Все в элегантных плавках, все запанибрата с очень смуглой девицей, какая в дочери годится кое-кому из фотографических сластолюбцев. Увы, сама девица даже не в плавках, а в крохотном треугольничке с ленточками какими-то, весьма игриво завязанными на бёдрах в бантики. Потяни одну ленточку — и на девке вообще ничего не останется. Ленточка попросту умоляла: «Потяни меня!». Прочие свои прелести девчонка вообще не прикрывала. И улыбалась, как будто всё так и должно быть.

— Видел ли ты в здешних краях этого типа? На типа смотри, не на девку!

Эшдарьяла ткнула в Къядра пальчиком — опять-таки как Лейна Квай, оттопырив большой палец и приподняв кисть. И осторожно повысила голос:

— Наверняка обретался тут и питался. Он на окружающих меня фото маячит. Вот он, навис над моим столиком. Узнаёшь его на моём фото?

— Ёлки-палки! — парень уронил сверкающую чистотой вилку в салат «Южный». — Капитан Къядр!

В здешних краях не росли ёлки. Парень наверняка подхватил выражение у меченосца из Лесных владений, который насаждал тут свои кровавые порядки. Так решила Эшдарьяла.

— Давно уволен из ополчения, милейший? — она сняла очки и подняла одну бровь, прищурив при этом другой глаз и слегка повернув голову: этому трюку она научилась в фильмах о Вьюси Войле. Все пассии суперагента владели подобными гримасками в совершенстве.

— Полгода! — парень сдёрнул с руки белоснежное полотенце и шутливо вытянулся.

— Хм… — Эшдарьяла изучила его осанку и размышляла. Выложила на столик сразу сотню. — Делись-ка секретными сведениями, дружище. И прикинься прислугой, а то больно глаз режешь народу своими строевыми выкрутасами. На нас уже оборачиваются.

На них действительно оборачивались, даже подлетел огромный хозяин заведения: нет ли проблем?

— Никаких проблем нет! — великодушно заверила Эшдарьяла. — Любезный, ваш сотрудник заслуживает гигантского повышения! Я от него оторваться не могу! Видите, осыпаю деньгами. Кстати, вы тоже держите три сотни. Я нанимаю вашего сотрудника для очень продолжительной беседы. Как тебя зовут, любезный сотрудник?

Сотрудника звали Абукисом. Хозяина тоже звали Абукисом, он округлил глаза, поднял оба больших пальца над волосатыми кулаками и одобрительно подмигнул сотруднику Абукису. И исчез с тремя сотнями.

Вокруг сновали сотрудники в белом, здоровенные и волосатые, ужасно похожие на хозяина. Видимо, тоже Абукисы.

Полученные сведения оказались странными.

— Ты хочешь сказать, — домогалась Эшдарьяла у потного парня, — будто прошлой осенью этот меченосный тип упал тут с неба? Сходу обаял губастую миссионершу, избил её любовника из ополченцев, нашёл среди вас малолетнего техника, взнуздал всю базу дисциплиной, но попал под арест за пальбу атомными ракетами? Заточили злодея не куда-нибудь, а в каземат самой Эштаръёлы? И ты снабжал узника деликатесами? Вызволять этого типа из-под ареста заявился сам князь и попутно ввёл во владениях круглосуточное военное положение? Хм… Прямо таки бульварный роман получается какой-то, разве что побега нет. В ночной ливень, верхом. Извини, слабо верится про атомные взрывы. Если честно, то вообще не верю. Радиации тут нет никакой, все счастливы. Где руины городов? Обугленные черепа?

— Спросите у Кабаниса… — обиделся парень. — Мы вместе служили, он на кухню пошёл, вон его спина.

— Спросим и эту спину, не волнуйся, — пообещала Эшдарьяла. — Сам-то видел атомные взрывы?

— Нет, — признался парень. — Облака светились вечером, их я видел. Мы всю ночь облака рассматривали, их сносило вбок и к утру развеяло. Взрывов никто не видел. Но вся казарма слышала! Мы спали ещё, когда стёкла вылетели и сирены заверещали. Хорошо ещё, сетки стальные стояли в рамах оконных, не то бы нас стеклом порубило в ошмётки. Мы проснулись и сразу в убежище полезли. Кто-то заорал: «Атомная война!» — ну, мы и попрыгали с коек. И полезли в убежище, в одних трусах. А там… — он указал рукою на горы, в сторону моря — …что-то вспухало. Я в окно увидел, как вспухает что-то огромное и белое. Многие увидели, и такая давка началась… Что надо была давка. Нас холодный пот спас. Мы потели холодным потом и потому скользили в давке. Кабы не пот, так бы и застряли толпой в коридоре. Очень узкий коридор в бомбоубежище. Извилистый.

— Там авианосец взорвался! — рассердилась Эшдарьяла. — «Вспухало»… Ещё бы не вспухло! Корабль-то здоровый! Тащи сюда Кабаниса.

…Кабанис долго вытирал руки пушистым полотенцем и подозрительно поглядывал на Эшдарьялу. Флегматичный здоровяк Кабанис помнил капитана Къядра и сонно восхищался молодецким ударом аса:

— Он Курку Ули челюсть изломал. Р-р-раз! — и всё. На три части одним ударом. Знаете, какая у Курка была челюсть? Карандаш перекусывал на спор. У его дедушки магазинчик через два квартала, но вы туда не заходите и Курка не спрашивайте. Обчистят вмиг. Да и злой он стал, Курк. Его губастая «миссия» надула. Размечтался с ней до Ваулинглы мотануть и зажить там богачом. Но она обманула, из бедных оказалась. Случайно выяснилось. Ему какую-то шину особенную хотели поставить на челюсть, за дополнительную плату. Но губастая «миссия» расплатилась за обычную шину своей банковской карточкой. На особенную шину у неё денег не хватило, этот факт дедушка Курка разнюхал моментом. Дедушка ящиками для инструментов торговал, с базы воровали ящики. Теперь Курк не служит, торгуют оба чем придётся, потому как дыру в заборе заделали, не пролезть на базу. У губастой всего пять тысяч нашлось на счету, а шина особенная стоила семь триста. Прямо золотая шина, да? Простую шину ему поставили. Так что Курк теперь шепелявит и даже убить может. Злой стал страшно. Посмотрит на миссионерский документ ваш, послушает и убьёт гаечным ключом. Возненавидел Миссию. А уж девку капитана Къядра он даже слушать не станет. Сразу убьёт. И спрячется в горах. Чтобы вторую шину не схлопотать.

— Какую такую «девку капитана Къядра»?! — похолодела Эшдарьяла. — У Къядра тут «девка» осталась?! Бегал по девкам?!

— Не, — Кабанис невозмутимо складывал полотенце. — Он с базы не вылезал. Я совет вам дам, можно? Смывайтесь отсюда, пока Курк про вас не прознал. Курк мстительный. Он мухам мстит.

— Да-а-а… — заулыбался Абукис. — Его муха укусила, так он эту муху всю ночь гонял по казарме. Всех затоптал и спать не давал. Поймал под утро и отрывал мухе лапки. По одной отрывал. И опять спать не давал, хохотал.

— Вернёмся к делу! — заспешила Эшдарьяла. — «Лапки», понимаете ли… У меня крепкие лапки! Словом, дружище Кабанис, ты тоже никаких взрывов не видел?

— Не, — Кабанис покрутил головой. — Я в убежище лез по костям сослуживцев и потел со страху. Там убежище в казарме и…

— …и ход в него извилистый! — прервала Эшдарьяла. — Поняла. И что же, никто из всего вашего трусливого гарнизона не набрался духу на события взглянуть?! Одним глазком! Это ж любопытно.

Абукис и Кабанис переглянулись.

— Да как сказать… — неуверенно заговорил Кабанис. — Я не набрался любопытства. Зачем мне глазок терять? От таких дел надо подальше. Тот парень видел, наверное. Круглосуточный техник. Его в убежище не было с нами. На лётном поле он был.

— Он в офицерском городке жил, — возразил Абукис. — Потому и не было. Вспомни. Там тоже убежище. Он в офицерское убежище залез. Я бы залез. Там интереснее, наверное.

Кабанис замотал головой:

— Мы спали, когда «Дака» взлетал. Я проснулся и слышу: «Дака» взлетает. Кто в полёт выпускал? — он. Не сам же капитан лестницу ставил к кабине? Капитаны лестниц не носят. Кто встречает машину? — он, техник. Никуда он не уходил с лётного поля. Значит, всё видел.

— Как найти техника? — деловито спросила Эшдарьяла и надела очки.

— Никак, — сразу ответил Абукис. — Он из Лесных владений. Мы с чужими не разговаривали особо.

— Имя? — добивалась Эшдарьяла.

Абукис наморщил нос:

— Кто его знает…

И заметил Кабанису:

— Он не техник, он механик. Ему даже форму выдали. Помнишь, вечером «Даку» в ангар закатывали со стоянки? — ну, мы ещё сбежались фотографироваться в альбомы рядом с «Дакой»? Не с ящиками же сниматься! Нас тогда Малгис фотографировал.

— Да, — припомнил Кабанис. — Точно.

— В форме механика княжеских дружин он был. В новенькой. Потому с ним и фотографировались. Для солидности.

— Кто такой «Малгис»? — быстро спросила Эшдарьяла.

— Служили вместе, — охотно ответил Абукис. — У него фотоателье за углом. Нас, сослуживцев, в городе человек десять. Сила! Иногда тут собираемся. Даже Курк приходит, скрипит челюстью на фотографию с Къядром. Но тронуть её боится. И меня боится. Он думает, я процент плачу господину капитану за рекламу.

Эшдарьяла сняла очки: на углу свежевыбеленного пятиэтажного дома действительно красовалась вывеска фотоателье.

— Вот что, горе-сослуживцы… — она постучала пальцами по столику, — …дуйте-ка к Малгису и притащите мне Малгиса с фотографией этого самого механика.

Кабанис что-то хотел сказать, но Эшдарьяла подняла указательный пальчик:

— Удваиваю гонорар! Фотографию покупаю по отдельной таксе. И щедро вознагражу Малгиса. Вперёд! Я пока позавтракаю. Посмотрим, что тут у вас за салаты пекут.

…Салат был недурён, а Малгис оказался худощавым и смышлёным. Он сразу выложил на стол фотографию:

— Нашёл с трудом, госпожа Эшдарьяла. Очень мучительно искал. Единственное фото, последнее. Случайно при том разбил вазу. От усердия. Дорогую.

— Понятно… — сквозь зубы заметила Эшдарьяла, рассматривая фото. — Держи за трудность.

И выложила на стол сразу пятьсот ръярров.

Кабанис и Абукис хохотнули.

Почти всю фотографию заполнял фрагмент боевого самолёта, часть фюзеляжа и крыла. Объективом захвачены кусок неба, остекление кабины и самое главное украшение — пушки. Стволы пушек казались огромными. С фотографии на Эшдарьялу оглядывался незнакомый парень, совсем молодой, немногим старше её самой. Но уже в униформе княжеской дружины. Как он дослужился до механика, злодей?! Механиками к тридцати становятся, да и то при выдающихся умственных способностях! На Вебе какой-то мальчик тоже фигурировал у самолёта капитана и был заколот стимуляторами насмерть. Главный информатор обмолвился, будто Къядр кого-то повысил в механики на «Кренде». Неужели этого парня? Зачем? Стимулятором колоть?

Фотограф застал господина механика врасплох, за работой. Эшдарьяла ценила такие фотографии, на них не хмурятся нарочито и не пыжатся, на них видна сущность человека. Если у человека есть такая, конечно.

У парня с фотографии была добрая и умная сущность. Даже странно, почему он с Къядром связался.

— Молодец! — похвалила Эшдарьяла фотографа Малгиса. — Талант! Ракурс и всё такое… Куда делся механик?

И положила на стол ещё пятьсот ръярров. Она сорила деньгами напропалую.

— На самолёте увезли, — торопливо ответил Малгис, забирая купюру. — В то утро князь прилетел. Я пробрался к самолёту, очень хотел сфотографировать князя, но он в город уехал. А в самолёт погрузили этого парня, Дъярра. За шиворот. Потом приехал капитан Къядр. Там ещё какие-то девицы грудастые крутились. В тугих и коротеньких шортиках и в таких убийственных маечках, скажу я вам, что еле-еле соски прикрыты! Остальное поблескивало снизу. Из-под маечек. В смысле, вываливалось наружу; ну, есть такая мода у матёрых хищниц. Они это «остальное снизу» обдували веерами, льда-то нету.

— Какого ещё «льда»? — не поняла Эшдарьяла.

— Ежели там, «снизу», холодной водичкой спрыснуть или льдом пройтись, то очень, знаете ли, вздыбливаются «достоинства», — хмыкнул Малгис. — Утверждаю, как фотограф. У меня в мастерской кабинка для переодеваний, а в ней инструкция и лёд. Как придёт какая-нибудь модная тётка сниматься, так полведра льда нету. Вы записывайте, пригодится в старости. Но я не заметил, погрузились они в самолёт или нет.

— Грузились, — уточнил Абукис. — Они всей стаей прошмыгнули. Еще до того, как привезли капитана. Охмурять в полёте. Там закоулков много, наверное, а он богатый.

— Къядра привезли арестантом? — сквозь зубы спросила Эшдарьяла, записывая эти омерзительные показания и обмахиваясь веером из фотографий.

— Что вы! — удивился Малгис. — Повидал я арестованных. Куда там! Не, прикатил на машине, все егеря навытяжку встали, лётчики приветствовали. А вот механика грузили арестантом. За шкирку. Говорили, он капитана опоил чем-то, тот и тронулся умом. Временно. Потому и долбил атомными ракетами по всему, что видел.

Озадаченная Эшдарьяла сложила фотографический веер в сумку и вынула оттуда украденную у Къядра фотографию:

— Теперь, горе-сослуживцы, вопрос очень дорогой. В смысле, высокооплачиваемый. Знаком ли вам убитый?

Фотографию с убитым горе-сослуживцы рассматривали поочерёдно и серьёзно. И качали головами: нет, не знаем. Фотограф Малгис смотрел фото последним. Долго изучал фотографию и произнёс наконец:

— Тысячу ръярров, госпожа Эшдарьяла.

— Ничего себе! — возмутилась Эшдарьяла. — Вымогатель.

— Может, я жизнью рискую! — принялся оправдываться Малгис. — За какую-то тысячу!

— Так серьёзно всё? — помедлив, спросила Эшдарьяла.

— Конечно! — воскликнул Малгис, и сослуживцы закивали: да, тут всё очень серьёзно.

— Ну, ладно… — неуверенно согласилась Эшдарьяла и выложила на стол ещё две купюры по пятьсот.

— Это ведомый капитана Къядра, — заявил Малгис, пряча деньги. — Юнкер. Разбился в последнем вылете. Говорят, ему замедленную мину какую-то подсунули в самолёт, потому капитан и озверел за напарника. Я их обоих видел в штабе тем утром, перед вылетом, из которого юнкер не вернулся. Я подрабатывал в штабе фотографом. Говорили, будто слосы поймали и казнили юнкера. Наверное, он с парашютом прыгнул и попал к банде Щузицоша в лапы.

— Уверен? — нахмурилась Эшдарьяла.

— У меня фотографическая память, — обиделся Малгис.

— И в чём риск для твоей жизни? — прищурилась Эшдарьяла, записав имя «Дъярр» в блокнотик. — Ты аж на тысячу намерил смертельного риска.

Фотограф Малгис наклонился к её уху и прошептал:

— Вдруг слосы опять понаедут к нам? Знаете, какие они мстительные?

— Мухам лапки рвут? — тоже шёпотом спросила Эшдарьяла.

— Ничего себе! — отпрянул Малгис. — И в столице знают про муху?! Ну и слава у Курка… Прямо как у Къядра.

— Курка девушки не любят, — заметил Кабанис. — Даже самые некрасивые шарахаются. А за Къядром эвон какие юбочки носятся! Из двух носовиков сшита. Правда, майка коротенькая вам пока ни к чему, вы правильно в длинную рубашку облачились. Зато ноги уже ой-ёй-ёй!

— Вот что, друг Бизонис… — сдержанно начала Эшдарьяла тоном, который ничего хорошего собеседнику не обещал.

— Кабанис, — улыбнулся парень.

— Тем более! — она повысила голос. — Ты эти свои намёки мерзопакостные брось. Ишь, «носовики» углядел тут, «девку Къядра» с ногами… Я-те дам «девку»!

— Всего лишь предположил, — оправдывался Кабанис. — Девичья страсть, она такая штука! Заметна невооружённому глазу сразу.

— А ты вооружи глаз, — зло посоветовала Эшдарьяла. — Если он тебе дорог, друг Свинус.

Кабанис засмеялся.

«Хороший парень, — подумала Эшдарьяла. — Хоть и Кабанис».

— Зря вы Кабаниса пинаете, — обиделся за друга Абукис. — На капитана все девушки с базы «запали» сразу, едва из кабины вылез. Обе, значит.

— Кто да кто? — быстро спросила Эшдарьяла, вынимая книжечку и карандашик.

— Миссионерша, например, — уверенно объявил Абукис.

— Ну тебя… — сразу замотали головами Кабанис и Малгис. — Нашёл «девушку»…

— А что? — ощетинился Абукис. — Разве нет?! Девка ядрёная.

— Эта самка губастая на кого хошь западёт, абы рослый и жилистый был, — равнодушно отметил беспардонный Кабанис. — «Капитан», да ещё при деньжищах, да ещё при имении… Это ж клад! Вот и размечталась дура иностранная в горничные.

— Она к нему бегала по пять раз на дню, протоколы какие-то подписывать, — добавил Малгис. — Один протокол, другой, третий… А трусы на ней всё короче делаются, всё короче…

Приятели засмеялись.

— Помните, перед последним его вылетом, вечером уже, промчалась мимо казармы? Все «старики» на сетку полезли, рассматривать вослед. Я сам полез. И то: сама в шортах, а обрезаны так, что пол-задницы наружу, светят половинками!

— Обыкновенная… — Кабанис замялся.

— Разрешаю выразиться в её адрес жёстко, — Эшдарьяла сделала величественный жест вилкой над салатом «Южный». — По мужски! Я пойму изречение вашей души, как писательница. Мужские души истекают изречениями.

— Обыкновенная сука, — улыбнулся Кабанис. — А вот переводчица…

И собеседники Эшдарьялы тотчас пришли в незаметное движение, волнуясь чем-то пережитым:

— У-у-у…

— О-о-о…

— Что за переводчица? — с тревогой оборвала волнения умов Эшдарьяла.

— У нас такие не водятся, — флегматично пояснил Кабанис, кивнув на площадь, по которой шнырял народ. — Даже сравнить не с кем.

— Шибко толстая? — занервничала Эшдарьяла.

— Нет, ну что вы… — замахал руками Малгис.

— В нескольких местах очень толстая, — уверенно объявил Абукис. — В смысле, «выдающаяся».

— Каких именно «местах»? — совсем разволновалась Эшдарьяла. — Уточни.

— В самых главных! — торжественно провозгласил Абукис, воздев руки. — На её «места» шиш майку натянешь, лопнет, ей никакого льда не надо. Она на всемирном конкурсе красоты была призёршей. Там выбирали Первую красавицу вселенной, а всех остальных финалисток наградили призами и кликухами. Она «госпожа Наслаждение». У Малгиса журнал есть, аж на трёх страницах она красуется, почти голая. Малгис календари печатает с теми призёршами. На каждый лист помещает призёршу.

— Дуй-ка за журналом, друг Малгис. — велела Эш. — И календарь захвати. Покупаю. Одна нога тут, другая там. Я снова утолю голод, что-то аппетит разыгрался. Тащи лучшие блюда, Абукис. А ты, Кабанис, рассказывай про переводчицу.

…Весь номер журнала, принесённого Малгисом, был посвящён конкурсу красоты, который проводили раз в пять лет. На развороте журнала сияли совершенством тел все призёрши, сразу дюжина полуголых девиц. Среди них была знакомая Эшдарьяле пассия Къядра, длинноволосая блондинка. Все толпились на мраморной лестнице какого-то роскошного зала, окружая «Первую красавицу Вселенной», в которой Эшдарьяла с ужасом узнала… будущую хозяйку Озёрного имения Къядров.

И произнесла упавшим голосом:

— Эта, что ли, переводчицей будет? Коронованная брюнетка, предводительница голой шоблы? Тоже мне, «шиш майку натянешь»… Враз натяну! Она?

— Не, — хором ответили приятели.

— Вот эта, — ткнул пальцем Кабанис. — Рядом с блондинкой длинноволосой. «Рожки» одна другой ставят.

— Тёмная шатенка с карими глазами, — добавил Абукис.

— Брюнетка, и с зелёными! — возразил Кабанис.

— Сам ты «зелёный»! — вспылил Абукис. — Ты рядом с нею не стоял.

— Будто ты стоял, — насмешливо бросил Кабанис.

— Стоял два раза!

Видимо, спор о цвете глаз переводчицы был старый, начатым ещё на базе.

Молчащий Малгис привычно вынул из кармана безрукавки лупу и принялся изучать изображение:

— Кабан верно говорит. Сегодня карие.

— Дай сюда календарь! — Эшдарьяла решительно отобрала у Малгиса календарь и лупу. Долго рассматривала глаза шатенки-переводчицы в лупу. Объявила:

— Цвет торфяного болотца. Это глазные линзы, пластиковые. Свои глаза у неё водянистые, а грудь искусственная. Да, это вымя так вымя, но такое прочным и крепким не отрастить, чтоб вспузырилось и вздыбилось, как у неё. Обвиснет. Тут айсберг льда нужен! Ноги удлинены оптически, не тот фокус навели объективом. Подтверди, Малгис. Можно ведь оптически удлинить и вздыбить?

— Можно, — улыбался Малгис. — Разрешите вас сфотографировать?

— Зачем? — подозрительно поинтересовалась Эшдарьяла.

— На календарь, — запросто ответил Малгис. — Журнал иссяк, я полгорода одарил календарями. Спрос и упал. А вы смотритесь не хуже конкурсанток. Даже лучше некоторых. От спелых груш ждать уже нечего, их вкус известен каждому в нашем городе. Зелёная слива даст волю воображению капитана Къядра. Я вышлю ему один календарь.

— Никаких блондинок в нём быть не должно, — отчеканила Эшдарьяла. — Я и только я, в разных позах. Нечего старых кабанисов потчевать перезрелыми грушами, червивыми яблоками и прочими искусственными дынями. Нечего им хрюкать на неприступные дыни! Пусть оскомину набьют недосягаемой зелёной сливой.

— Я вас вздыблю, где надо, — пообещал Малгис. — Оптически.

— Не вздумай дыбить значительно, — строго приказала Эшдарьяла. — Это пошло.

Открыла журнал с конкурсантками.

— Показываю на примере этой туши: вздыбить тут и тут, утолстить тут и тут. Глаза утопить глубже и сделать больше. Оба. Губы и скулы увеличить, но незначительно. Чтобы щёки так…

Она втянула щёки и выпятила губы.

— Всё понял?

— Как не понять, — улыбнулся Малгис. — Сделаю.

— Тогда из вас вот эта штучка получится, — Кабанис ткнул пальцем в фотографию длинноволосой блондинки, которая держала «рожки» над хохочущей переводчицей, сразу четыре пальца, явно намекая на корону.

— Нет, должна получиться лучше! — повысила голос Эшдарьяла. — Снимай в самом выгодном ракурсе, Малгис. Пришлешь десяток календарей. Проверю, разрешу публикацию и разошлю завистницам.

— И со мной пусть снимет, — попросил Абукис. — Вы как бы важная клиентка, а я вам столик сервирую. Ну, как на фото с капитаном Къядром.

— На кой ляд? — удивилась Эшдарьяла.

— Для равновесия чувств посетителей, — тотчас ответил Абукис. — Выставлю вас рядом с Къядром. Чтобы клиенты смогли обсудить вас и Къядра. Тут любят обсуждать. Такое наобсуждают! Народ попрёт валом.

— Хм… — призадумалась Эшдарьяла. — Отличная мысль… Что ж, уравновесим злодея. А то и затмим. Но причешись и курточку смени на новую, накрахмаленную. У этой пятнышко возле кармана. Мой слуга должен быть безупречнее того немытого хлыща, который Къядра обслуживает. Глянь на фото: всё кое-как, всё наспех, как в блиндаже военном. Меня обслуживать будешь обстоятельно. И чтобы вон та тучка в кадр попала, Малгис.

…На том и расстались. Сослуживцы — довольными, Эшдарьяла — озадаченной. Разрозненные события: взрыв авианосца, арестованный князем юный механик-отравитель и юнкер, убитый вовсе не дуэлянтом-капитаном, никак не складывались в стройную версию и не вписывались в разгромную статью. В ней вообще не осталось места капитану Къядру.

Эшдарьяла поняла, что напортачила с первой публикацией.

Она шла знойными улицами и старалась не думать о своей разбитой карьере, которую сама загубила поспешным порывом к славе. И яростно решилась написать книгу о героях Сахтаръёлы, но не в виде «прикрытия», а по-настоящему. От этой мысли дышать стало легче. Страшная клятва — не есть конфеты до победы! — добавила движению души совсем уж героический оттенок, даже ореол. Стали сочиняться фразы и на удивление улучшился слог. Звонкий слог этот убедил Эшдарьялу: она — мученица.

Ведь все мученицы сочиняют хорошо и непременно попадают в историю.

Ноги сами привели её к шлагбауму и к мощному забору, огораживающему территорию базы «Кренда». Расстроенная, она с порога заявила удивлённому начальнику авиабазы:

— Выдайте мне универсальный пропуск в секретный концлагерь и солидное сопровождение. Немедля! И личный автомобиль до гостиницы. После опроса томящихся в лагере повстанцев я поселюсь в гостинице — на элитарном третьем этаже, учтите! — и задам тут жару. Всех разоблачу! Я веду следствие. Вот мои документы.

И только потом вспомнила, что надо держаться легенды о сборе материалов для патриотической книги, а в концлагерь советовали проскользнуть хитростью.

Добавила:

— И ещё мне необходим сопровождающий. В крепость «Кренда». Я должна осмотреть кабинет Эштаръёлы и убедиться в наличии портрета Великой управительницы. Есть подозрение, что шедевр спёрли.

Начальник авиабазы, седой офицер с отменной выправкой, долго и неторопливо разглядывал документы, модную дорожную сумку гостьи, новенькую модную куртку, скомканную поверх локтя, потный заносчивый нос. И вежливо произнёс:

— Крепость является собственностью господина Руштиярра. Он любезно предоставил все её помещения для дислокации отрядов «Зимний гром» и «Ночная змея». У вас есть разрешение от господина Руштиярра на посещение крепости? Нет? Значит, и никакого осмотра нет. Да и зачем он вам? Загляните за эту дверь, разрешаю, там мои личные покои. И любуйтесь на Эштаръёлу, сколько душа пожелает.

Разговор происходил в кабинете начальника базы с видом на лётное поле, где дремали, гудели и ползали десятки транспортных самолётов, вертолётов, дирижаблей и бронетранспортёров.

— У вас есть портрет Великой управительницы?! — поразилась Эшдарьяла. — Не может быть. Они все прячутся у верховного. Практически все. Лишь два на руках: в Озёрном имении и в крепости.

И прозрела:

— Вы умыкнули портрет из крепости в свою личную спальню?! Ну вы и жук, господин генерал…

— Н-да… — вздохнув, начальник авиабазы встал из кресла — …сложный случай. Прошу следовать за мной. А то ведь и впрямь напишете, будто я картины ворую! О капитане Къядре какая-то девчонка такое настрочила в вашем журнальчике, жуть! Все дружины до сих пор лихорадит пересудами.

— Почему «девчонка»?! — занервничала Эшдарьяла. — Возможно, это сочинял пожилой мужчина. Из лысых завистников. С больной от неумеренного пития печенью.

— Не-е-ет, юная ревнивица… — крутанул головой начальник авиабазы, открывая перед Эшдарьялой дверь.

— …как вы смеете! — вспыхнула Эшдарьяла.

— …сочиняла сей пасквиль, — завершил фразу начальник авиабазы. — Тут и к бабке не ходи. Прошу!

Эшдарьяла почувствовала, что краснеет ярче некуда. И торопливо прошмыгнула в дверной проём.

Покои начальника авиабазы были обставлены более чем скромно: казённый столик с телефоном старинного образца, с чёрными шнурами, большой диван, пара кресел, умывальник и зеркало в рост.

— Солнце у вас тут жгучее, — пожаловалась Эшдарьяла зеркалу. — Глядите: не успела прилететь, а уже сгорела до пунцовости! Ну, и где портрет?

— Перед вами, — вежливо ответил начальник авиабазы зеркалу. — Вот она, Эштаръёла Великая и пунцовая. Изучайте. А я поработаю пока.

И спокойно вышел.

Эшдарьяла быстро умылась, перед зеркалом подсушила лицо взмахами ладоней, и выпорхнула в кабинет, готовая к возобновлению схватки.

Начальник авиабазы изучал какие-то бумаги и поинтересовался, как ни в чём ни бывало:

— Простите за вопрос, юная госпожа: вы не приходитесь родственницей одному морскому офицеру из Бангиръяндра?

— Это к делу не относится! — вспылила Эшдарьяла и топнула ногой. — Я самостоятельная величина! Дочь потомственной гадалки! И запросто напущу порчу.

Повысила голос:

— И не ваше дело, кто мой отец! Пора бы знать правила древних приличий. Осведомляться о родственниках — это верх вульгарности.

— Я же косвенно… — принялся оправдываться офицер.

— Значит, это верх вашего косвенного неприличия!

— Значит, приходитесь, — улыбнулся начальник базы.

И снял телефон:

— Прошу вас об услуге, господин капитан. К нам прибыла госпожа Эшдарьяла Бангирьерра, писательница, и требует солидное сопровождение. Солидней вас тут только я, прикованный бумагами к столу, будь он неладен. Не откажетесь ли вы сопровождать госпожу Эшдарьялу и представлять её? Сам я не могу, как вы понимаете, хозяйственных дел выше головы. Вам же прямой резон. Походите с нею по городу, познакомите с нужными людьми, с местными чинами. Для посещения секретного концлагеря выделите ей охрану из моих офицеров.

Послушал удивлённый голос из трубки и невозмутимо разъяснил:

— Да-да, посёлка для убывающих. Госпожа Эшдарьяла намерена взять там разоблачительное интервью и задать нам жару с третьего этажа гостиницы. После визита в указанный секретный концлагерь представьте её хозяину гостиницы, пусть выделит номер на третьем этаже, с ванной, затем представьте управителю и… словом, всем её представьте, о ком попросит. Как, согласны? Отлично.

— Извольте предать ваши только что прозвучавшие указания бумаге! — мстительно велела начальнику базы Эшдарьяла. — И не какому-то мятому листу, а официальной бумаге с гербом и печатью.

К её удивлению, начальник преспокойным образом занёс несколько фраз в прекрасный казённый бланк.

— Печать! — потребовала Эшдарьяла. — Круглую и чёткую! Не вздумайте размазать.

Начальник авиабазы поставил печать и заметил буднично:

— Вот и отдохнул нервами. Благодарю вас, сударыня. Заходите, если что.

Казённый бланк повелевал некоему капитану Дихтаръярру «сопроводить и представить» госпожу Эшдарьялу. И первым делом она направилась в концлагерь. К «сочувствующим повстанцам».

…Два сонных повстанца томились за барьером из колючей проволоки длиною в полсотни шагов. К удивлению Эшдарьялы, увешанный гневными плакатами барьер начинался у раскидистого дерева и заканчивался у другого раскидистого дерева. Барьер ничего не охватывал и никого не окружал, он вообще не мог служить заграждением. Если бы Эшдарьяла обустраивала концлагерь, то окружила бы врагов двумя рядами колючей проволоки (под током!) и пулемётными вышками с хорошо выспавшимися пулемётчиками, обиженными на жизнь. А где же тут лагерь?!

У самой железнодорожной насыпи рядами тянулись сотни огромных палаток. Возле некоторых мерцало пламя под большими закопченными котлами, слабый ветерок приносил оттуда запахи варева и каких-то специй. Видимо, это и был концлагерь.

Эшдарьялу сразу окружили узники, они высыпали из огромного грязного шатра, размахивать перед пришлым информатором какими-то картонками с надписями. Узники визгливо проклинали алчную и злобную Сахтаръёлу, но, рассмотрев Эшдарьялу повнимательнее, немедля прокляли и её. И втихаря показывали растерянной Эшдарьяле ножи, не забывая при этом угодливо талдычить мрачному офицеру из сопровождения растерянной информаторши: «Господин капитан, господин капитан…».

И почему-то разбежались в панике, едва заслышав гул в небе.

Сопровождающий был всего лишь младшим офицером. Он-то и зашвырнул на колючую проволоку новенькую куртку Эшдарьялы, куртку кто-то исподтишка облил чёрной вонючей гадостью. Куртка была красивая и удобная. С горечью рассматривая висящую на колючей проволоке вонючую тряпку, Эшдарьяла не могла понять ни фальшивых картонок с надписями, ни искренней ненависти обитателей лагеря: контраст жалких слов на картонках и ненавидящих лиц резал глаз. Да и колючая проволока была натянута смешно и неряшливо, кое-как. И только с одной стороны лагеря! — для фотосъёмок, вовсе не для оцепления несчастных. На вопрос Эшдарьялы сопровождающему офицеру: «Что они от меня хотят?» — тот до ужаса понятно ответил: «Вечных материальных компенсаций за обиду». Эшдарьяла оторопела: «Я никого не обижала…» — но младший офицер впервые и холодно улыбнулся: «Они обижены не „вами“, сударыня. Они обижены на „вас“. Разницу понимаете?». Эшдарьяла не понимала разницу и занервничала: «Почему на меня?». И тогда младший офицер засмеялся уже по-доброму: «Ну не на меня же?! Мне выдан боекомплект и меня теперь любят. Так страстно любят, что рвутся проверить чувства разлукой», — и офицер кивнул на тёмную пасть тоннеля, в которую уползал переполненный поезд, набитый чужими воплями и запахами.

Эшдарьяла поняла, что зря не опоясалась автоматическим восемнадцатизарядным пистолетом, как настойчиво предлагал младший офицер перед походом в «лагерь беженцев». Тогда она гневно отвергла провокацию княжеского злодея и в результате осталась без куртки. Сунулись бы эти гады на куртку, будь у её хозяйки автоматический пистолет! — а пулю в лоб?!

Но кто же знал, что обиженные глупцы любят только людей с пистолетами?

Вечером, уже в гостинице, её настиг второй удар. Она случайно увидела неизвестно какими путями приковылявший в Южные владения экземпляр последнего номера «Истины», смертельного конкурента «Чистых всходов» в борьбе за прибыльные протесты. Журнал валялся на столике в холле и содержал заметку о Къядре — точнее, о его визите в журнал «Чистые всходы»:

«Наши смелые мальчики без труда отобрали у трусливого негодяя свидетельство очередного его кровавого преступления (обличающую фотографию с изувеченным трупом несчастного юноши) и выставили подлеца вон. Важную улику немедленно передали моложавой и очень энергичной сотруднице, высокой, худощавой и рыжеволосой Эшдарьяле Бангирьерре, семнадцати лет отроду, веснушчатой авторше разгромной статьи о Къядре в журнале „Чистые всходы“. Именно ей теперь поручено следствие в Южных владениях и она с радостью согласилась собрать все недостающие улики, как уже сделала однажды в одиночку, блестяще и дотошно, поразив даже бывалых информаторов своей непримиримостью. А смелые мальчики с гордостью поют гимн новой родины, целуют её флаг и будут служить в её настоящем войске, которое однажды накинет стальную узду на всех этих „къядров“. Смелые мальчики не унизятся до…»

Заметка вышла в тот самый момент, когда самолёт с покинувшей Сахтаръёлу авторшей и её бездарным отпрыском заглушал двигатели в Ваулингле. Автор прорвалась-таки в мечту своей жизни и в заморский филиал компании «братья Чаббры». Заметка не обличала, не разоблачала и не выводила на чистую воду, хотя именно в том и был смысл работы настоящего информатора, по мнению Эшдарьялы. Изобличить и расчистить! Заметка «сдавала» слишком молодую и слишком красивую сотрудницу «Чистых всходов» прямёхонько в лапы княжеским егерям, вооружённым до зубов сторонникам капитана Къядра. Имя, приметы, поступки… В заметке было спрессовано решительно всё.

Эшдарьяла помнила авторшу заметки, эту отчаянно молодящуюся особу. В первый день работы как-то потребовалось уточнить одну деталь, и Эшдарьяле посоветовали обратиться к источнику. Она довольно долго простояла с огромной тяжёлой папкой перед креслом сотрудницы, оживлённо перечислявшей другой молодящейся сотруднице невероятные способности своего сына. Слушательница сперва немного засмущалась, ведь на оба вопроса Эшдарьялы оживлённая особа не реагировала, она лишь оживлялась и повышала голос, не прерывая монолога.

Эшдарьяла с неприязнью заметила мелькнувшую радость в уголке глаз говоруньи и решила разобраться в папке сама, но её остановило пощёлкивание пальцев за спиной: сотрудница указывала ей пальцем на кусок пола рядом с креслом. Но вместо ответа на произнесённый в третий раз вопрос говорливая сотрудница неожиданно вспомнила о тонких вкусах сына и возобновила странно весёлый монолог, вновь позабыв об Эшдарьяле. Это был важный монолог, ведь умный чистый мальчик никогда не женится на какой-нибудь конопатой и долговязой дряни из низов общества.

Эшдарьяла тоже звонко щёлкнула пальцами под носом у молодящейся особы — та испуганно отпрянула — и, в ответ на окрик за спиной, с вызовом замедлила танцующий шаг. И щёлкнула пальцами над плечом ещё и ещё раз. С удовольствием услышала быстрый топот каблуков и успела в преданном восхищении схватить под локоть идущего навстречу (и сразу сомлевшего) главного редактора. Она удачно выставила твёрдую огромную папку, защитив рёбра. Именно в окованный металлом острый угол этого щита и пришёлся якобы случайный, практически незаметный и хорошо отработанный удар чужого ненавидящего локтя. Судя по судорогам на пористой физиономии владелицы локтя, удар о папку пришёлся в нерв.

Сомлевший от вопроса Эшдарьялы главный редактор тоже пощёлкал пальцами и указал ушибленному локтю на пол подле себя. И ушибленный локоть, сдерживая боль и ненависть, довольно долго был вынужден переминаться притихшими каблучками и разъяснять смысл неточности в измятой справке из непробиваемой папки. Когда локоть изложил всё, Эшдарьяла, задумчиво рассматривая изумительной красоты снегопад за окном, нежно смахнула пылинку с плеча главного редактора и очнулась с коротким вопросом: «А?..»

Главный редактор снова напряг свой дряблый бицепс под молоденькими пальчиками новой сотрудницы и даже привстал на цыпочки, дотягиваясь лысиной до её плеча. Он страх как грозно потребовал ушибленный локоть быть внятнее в ответах и повторить всё.

Эшдарьяла сжалилась бы уже после второго разъяснения красной собирательницы папки. Но она была справедлива; так вопреки усмехающейся управительнице гимназии считала мать. Только три одинаковых ответа на три ранее безответных вопроса исчерпывали инцидент! Три на три! Око за око! Три ока за три ока!

На третьем ответе у потной говоруньи проступили сквозь косметику все поры на щеках, отчего Эшдарьяла почувствовала дискомфорт. Она долго смотрелась в маленькое зеркальце, поочерёдно выпячивая кончиком языка румяные щёчки и восхищая этим главного информатора. Она не любила пыльной неопрятности в пожилых собеседниках и пористой неопрятности в пунцовых собеседницах.

Эшдарьяла была не только справедлива, но и великодушна. И с состраданием подарила пористой особе маленькое зеркальце, добытое из нагрудного кармана главного информатора. Как необходимое дополнение к аромату носков её талантливого сына, разумеется. Три ока за три ока — это религия размазни. Агрессору надо вышибить четыре ока и все руки отрубить!

…После прочтения заметки в «Истине» Эшдарьяла не спала ночь и боялась выйти из номера гостиницы весь следующий день. Она питалась консервами из своей новенькой, специально приобретённой для поездки сумки — та дурно пахла и совершенно не отмывалась от клейкой пакости, которую на неё плеснули в липовом концлагере. Панические помыслы о стремительном бегстве из Южных владений разрастались, ведь подленькая заметка в «Истине» дотошно перечислила приметы преступницы (одного имени пористой авторше показалось мало). Все дороги тут контролировали егеря, и Эшдарьяла подумывала об отходе на север безлюдными пустошами, по компасу. Но новенький компас всякий раз показывал разное направление в пыльном номере гостиницы. Неисправный компас, служебный долг и голод возобладали: вечером она осторожно высунулась из гостиничного номера. Поужинать и взять след Къядра. Нацепила огромные тёмные очки, убрала волосы под зелёное нечто с гигантским камуфляжным козырьком (так одевалась Лейна Квай в фильме ваулинглов), запудрила веснушки зубным порошком (он нашёлся в ванной комнате гостиницы) и двинулась ужинать.

На первом этаже гостиницы обосновался местный голосистый кулинар, там носились с подносами бритоголовые крепыши, вставляя через слово «господин офицер». В гостинице питались преимущественно егеря, измученные походами в горы и сухими пайками. Денег они не считали совершенно, потому заведение голосистого кулинара с его расторопными крепышами процветало и разрасталось на глазах.

Себя Эшдарьяла в зеркалах просторного холла гостиницы не узнавала и сразу привлекла своей маскировкой всеобщее внимание. Пришлось снять очки и козырёк. Вскоре она с радостью и горечью убедилась: господа офицеры протестующих журналов не читают вовсе, но обожают подолгу смотреть интересные картинки с пассиями капитана Къядра, слабея чувствами.

Чего-чего, а тех картинок она прихватила в дорогу предостаточно.

Знай наших

Съев порцию острого мяса, Эшдарьяла решилась выпить пива для храбрости. Она слышала, будто пиво придаёт храбрости. Хотя самого пива ни разу не пробовала.

К ней сразу подсели два симпатичных парня в униформе. От обиды за куртку Эшдарьяла рассказала им о своём визите в концлагерь:

— Куртку на проволоку мы сами закинули, чтобы не нюхать. Так они ещё и сумку мою дорожную испоганили! И пальцы как-то вот так держали… — Эшдарьяла попыталась изобразить пальцами жест узников.

Офицеры перестали улыбаться.

— Это оскорбление какое-то? — упала духом Эшдарьяла.

Не выдержала и расплакалась в нетронутое пиво: куртку уничтожили, сумку обесчестили, да ещё посмеялись над невеждой! Но взяла себя в руки и высморкалась в белоснежный платок, учтиво предоставленный собеседниками.

— У вас веснушки обозначились, — учтиво произнёс ещё один из офицеров, немолодой. Видимо, заинтересовался беседой. — Послать ребят за зубным порошком?

И протянул ей круглое карманное зеркальце.

— Могли бы и не заметить! — сердито огрызнулась Эшдарьяла, стирая с испачканных щёк остатки зубного порошка. — Почему у вас зеркало какое-то тяжёлое? Железное оно, что ли?

— Именно так, — кивнул офицер. — Молотком не разбить. Можете оставить себе.

— Отличное зеркало, — констатировала Эшдарьяла. — Конфискую.

Спрятала добычу в карман и процедила:

— Къядра на них нет… Уж мы бы тут накуролесили с господином капитаном так, что «мама не горюй». Живо перевоспитали бы всю эту кодлу!

Офицеры переглянулись.

— Вы знакомы с капитаном Къядром? — неуверенно поинтересовался один.

— А вы думали! — она вздёрнула заплаканный нос. — Мы дружбаны!

— Может, обратимся к вашему «дружбану» за подмогой? — спокойно поинтересовался один. — Нам позарез нужна серьёзная воздушная поддержка. Надоело выискивать бандитов по горам, с вертолёта. Недавно подбили один. Хорошо, пилот оказался стоящий, хоть и «юнкер»; ушёл подбитым, да ещё и банду ухлопал. А так шандарахнули бы ракетами с «Даки», и дело с концом.

— Как вы смеете такое мне предлагать?! — у неё сразу высохли слёзы. — Чтобы я дёргала лучшего друга по мелочам каким-то?! Ишь, «поддержка»… Сами поддерживаться научитесь. Я вам не поддержанка какая-то на побегушках у знаменитого аса. Мы с капитаном на равных. Возможно, я главнее. Но я этого ему не говорю. Щажу его самолюбие.

— Придётся помочь девушке своими силами, — очень серьёзно произнёс другой офицер. — Испуг у них проходит, опять наглеть начали.

— Как?! — Эшдарьяла была в отчаянии. — Как вы мне поможете?! Сумку отстираете? Куртку купите? Плевать мне на куртку и в сумку! Мне месть требуется! Месть, понимаете! И не какая-то усю-сю-сю, типа «пальчиком погрозить баловникам», а настоящая месть, со стрельбой-пальбой. Желательно трассирующими. Достаточно крупного калибра. Чтоб на карачках передо мной елозили, гады! А я им в харю, в харю наотмашь! Чтоб на всех базарах обсуждали испуганным шёпотом, как эти слабаки кровавой соплёй истекали под мой хохот!

— Блестящий сценарий! — восхитился немолодой офицер. — Нам как раз требуется решительный человечек экстравагантной наружности, дабы взнуздать распоясавшийся «концентрационный лагерь, набитый несчастными». Мы одарим их счастьем, а вы упьётесь местью. Пиво-то что толку лакать? Им на один вечер напьёшься, а вот местью — на всю жизнь.

— Это верно, — Эшдарьяла отодвинула бокал с нетронутым пивом и вынула блокнотик. — Я запишу ваш последний текст, он от души.

Офицеры ждали, пока карандашик бегал по страничке. Эшдарьяла захлопнула книжечку:

— Каков наш уточнённый план? И зачем в нём «экстравагантный человечек», как вы изволили выразиться?

— Видите ли, — начал тот офицер, постарше, который подарил зеркало. — У ваших обидчиков имеются фотоаппараты, из Миссии навезли чуть ли не каждому. Отличные аппараты, дорогие, длиннофокусные. Отбирать не имеем права, личная собственность. Плодят и плодят «изобличающие фотографии». Затем и сидят в «концлагере», собственно, чтобы поставлять снимки своих несчастий в Миссию. Какой-никакой, а заработок. У себя дома, за перевалом, им что делать? Подросткам — воровать, девушкам — торговать, женщинам постарше — торговать девушками. Всё. После того, как капитан Къядр прихлопнул их бородатых кормильцев, вся эта шушера в одночасье скатилась в низы пищевой цепи.

— Будто у нас не «пищевая цепь»… — проворчала Эшдарьяла.

— Наша из благородного металла. Чуть что, каждое звено нашей цепи вопит и бряцает: «требую схода!». А этим «несчастным» живо глотку заткнут дома, это у нас они горластые. Честно говоря, надоели. Но! Если мы отколошматим всю эту публику, назавтра весь мир увидит фотографии «свирепых княжеских псов, глумящихся над плачущими сиротами». Это приелось. Это скучно. Это начинает раздражать общественное мнение, раздражение подсознательно переносится на Госпожу Великую Сахтаръёлу, чего и добиваются, собственно. Но если куражиться будете вы…

— То что? — с тревогой спросила Эшдарьяла.

У офицера был странная эмблема на рукаве: белый пёс выл на Дневную звезду. Эшдарьяла никогда не видела подобной эмблемы и решила, что собеседник служит собаководом при каких-нибудь княжеских псарнях, учит здоровенных псов вынюхивать и выкапывать мины.

— Мир увидит только вас и задохнётся восхищением, — продолжил офицер — От нас отмахнутся, как от надоевших мух, а вот вас напечатают крупно. Патластые охламоны всего мира тотчас размечтаются стать «свирепыми княжескими псами» рядом с «юной и упоительной красоткой, свирепой и вероломной, но прекрасной в своей трогательной чистоте». Миру ведь давно плевать на плачущих сирот, наскучили. Мир сыт ими. Миру подавай новое зрелище, желательно очень аппетитное. И вот оно: юная, невинная красавица вершит беспощадную месть над негодяями, она с новеньким пистолетом и свирепой бдительной охраной. Не в кинофильме, а взаправду! Это взволнует молодые сердца. Впрочем, изношенные тоже дрогнут и проникнутся симпатией. К вам. Следовательно, и к Госпоже Великой Сахтаръёле. Правда, забившиеся страстью сердца о том не сообразят. Даже не поймут, почему наше государство стало им вдруг симпатично до стука в сердечных клапанах. А всё дело в фотографиях. Для примера возьмём недавнюю статью о похождениях капитана Къядра. Гениальная задумка автора! До того изобличил и разоблачил парня, что появись он тут, его на руках восторженных понесут к золотому пьедесталу наши господа офицеры. Кем он был до статьи? Просто знаменитым лучшим асом. А сейчас он герой из героев! Половой дракон! Затмил всех повес своими пассиями! Налицо обратный эффект, сударыня.

— Хм… — довольная Эшдарьяла вынула зеркало, заглянула в него. — На редкость справедливые и тонкие замечания. Вы не опасаетесь, что нашу гениальную идею сопрут?

— Не сомневаюсь даже, — грустно согласился офицер. — Именно «сопрут». И моментом выбросят на прилавки уйму рыжих красоток в каких-нибудь драных чулках, но с иностранными пулемётами и огнемётами. Когда спохватятся и затеют сыск первой преступницы, будет поздно. Вы уже потеряетесь в этой огненной толпе подосиновиков.

— Вы крутой специалист, погляжу… — с уважением произнесла Эшдарьяла. — В смысле, умеете завладеть недалёкими умами. Вот что значит искусство дрессировать братьев меньших! В кого будете меня гримировать? Чтобы сохранить инкогнито.

— Зачем? — удивился офицер. — Это лишнее. Во-первых, вы ослепительны и без грима. Во-вторых, вас и мать родная не узнает в униформе, не то что редакция каких-то «всходов».

— Чем же я слепить буду? — изумилась Эш. — Веснушками?

— Ими тоже. Есть ещё щёки. Нос. Подбородок. Ушки. Шея. Прелестные пальчики. Но главное — общий вид. Комбинация всего вышеперечисленного плюс роскошный камуфляж и шикарный пистолет. Вы будете неотразимы.

— Но ежели догадаются о вашем коварстве и не напечатают меня крупно? Я хочу крупно.

Ей вдруг захотелось появиться на обложке «Чистых всходов», который, как показала практика, почитывает мерзавец Къядр.

— А кого печатать? — спокойно возразил офицер. — Нас? Сто раз уже пропечатали во всех ракурсах, мы никому не интересны. Журнал с нами не купят и не прочтут. Но тираж «Ополченца» с вами разойдётся горячими пирожками, сродни предыдущему номеру «Чистых всходов». Потому на обложке своего журнала Миссии сгоряча перепечатает именно вас, пленительную злодейку. Ну как, по рукам?

— Меня увидит весь мир… — задумалась Эшдарьяла. — При оружии, прекрасной повелительницей свирепых мужчин… И всякий гад поймёт, что шутки со мною плохи… Хм…

— И ни один «гад» вас не узнает, — поспешно заметил офицер.

— Ещё как узнает! — пообещала Эшдарьяла. — Один гад прекрасно знает мои веснушки. Изучал-запоминал, бегал глазиками, пересчитывал. Как вы сейчас.

Офицер усмехнулся.

— По рукам, господин собаковод! — решительно заявила Эшдарьяла. — Но формочка должна сидеть на мне идеально. Подчёркиваю: идеально! У вас такая есть?

— Найдём, — снова усмехнулся офицер. — Тропический вариант. Укороченный. Будет сидеть так, будто вас краской волшебной облили.

— В обтяжку, что ли? — нахмурилась Эшдарьяла. — Да ещё «тропический укороченный»? То есть трусы и потная майка? Это неприлично.

— Зато эффектно. Иначе не напечатают крупно. Тут такое творилось с журналом о девчонках Къядра! — растащили вмиг, с дракой, к дуэлям дело шло. Я найму для вас лучшего здешнего портного. Мается без работы бедолага, силы некуда приложить. С творческой голодухи он сотворит вас крайне неприлично, зато невероятно эффектно. Последнее слово, разумеется, будет за вами. Изучите себя в зеркалах и дадите «добро».

— Отлично! — решительно объявила Эшдарьяла. — Мне нужна матерчатая кепочка военного образца, чтобы высоким таким угловатым цилиндриком вся. Чтобы спрятать все волосы и напялить на неё массивные очки-консервы. С квадратным большим козырьком и двумя матерчатыми пуговицами! Это первое. Белоснежный такой «блузон» — это просторная блузка с длинными рукавами, если научно — и очень короткие шорты в обтяжку, опять-таки военные. Это второе. Чёрные кожаные перчатки, я сама выберу фасон, чтобы не потели руки. Это третье. И мощные ботинки, высокие. Почему не записываете?

Именно так выглядела Лейна Квай, раскапывая с Вьюси Войлом какую-то гробницу в Жёлтой пустыне.

— Шикарно, — признал офицер-собаковод. — Я запомнил.

* * *

В зеркалах портняжной мастерской Эшдарьяла изучала себя долго. И пришла к выводу: пассиям Къядра она не уступает ничем. Ни коленками, ни длинною ног, ни видом вообще. Возможно, когда это порочное великолепие увидит Къядр, то ахнет, прозреет, выкупит за бешеные деньги последний журнал — возможно, с дракой и дуэлью — и вырвет из него фотографию, рыча. Чтобы поместить в раму над изголовьем и безуспешно взывать к снисхождению. Словом, «знай наших».

— Годится! — решительно заявила Эшдарьяла офицеру-собаководу, тот сопровождал её к портному и наблюдал за примеркой. — Дайте-ка сюда другие «консервы», вон те. Примерим. И ещё: вызовите фотографа Малгиса, найдёте в городе его рекламу. Он должен явиться с лучшими объективами и сфотографировать меня всячески, для второго календаря. И как рекламу горячих блюд Абукиса. Боевую операцию начнём вечером, на фоне кровавого заката.

Малгис прибыл в сопровождении офицера-собаковода и был бледен. Увидав Эшжарьялу в униформе «тропической укороченной», он едва не лишился чувств.

— Что такое, друг Малгис? — нахмурилась Эшдарьяла. — Ты не захворал? Требуется госпитализация?

— Никак нет! — вытянулся Малгис, таращась почему-то на офицера-собаковода.

— Сюда смотри! — топнула ногой Эшдарьяла и повернулась перед Малгисом так и эдак. — Ну как? Годится для календарика? Жду замечаний.

— Ботинки… — выдавил Малгис. — Надо бы потяжелее и повыше… Для контраста.

— Слыхали? — Эшдарьяла совершила капризный жест рукою, как это делала Лейна Квай в третьей серии. В сторону офицера-собаковода. — Повыше и потяжелее! Немедля.

— Будет исполнено, госпожа Эшдарьяла, — почтительно склонил голову офицер. — Доставят вмиг.

И скомандовал в передатчик, тот висел у него на груди:

— Ботинки «Диверсант», новые, размер тот же. Срочно.

Малгис закашлялся. Портной, лысеющий старик, сочувственно протянул ему стакан с водой.

— И… майка, — осмелел Малгис после стакана воды.

— Зачем? — удивилась Эшдарьяла. — На мне отличная блузка.

— Надо укоротить, — тихо посоветовал Малгис портному.

— Я говорил девушке «укоротить», — развёл руками старик. — Грешно прятать такую фигуру! Не хочет. Скромница.

— Покуда укорачиваем? — заподозрила неладное Эшдарьяла.

— Во! — Малгис провёл рукою где-то над своими рёбрами, высоко, на уровне груди. Подумал и провёл рукою повыше. — Ну, как у тех, про которых я вам толковал у Абукиса. Выступающее из-под майки я вздую оптически.

— Что было в стакане? — сдержанно поинтересовалась Эшдарьяла у портного, и тот усмехнулся, а офицер-собаковод засмеялся.

— Хватит того, что трусы укоротили по самое «не могу»! — решительно заявила Эшдарьяла. — А то на мне вообще ничего не останется, кроме ботинок и пупка.

И скомандовала офицеру:

— Облачайте меня в сбрую из двух пистолетов. Разрешаю. Сама я не сумею. Пистолеты такие… с восемнадцатью пулями.

— Тяжёлые, — тихо предупредил офицер. — Ремень оттянут основательно.

— Я готова стойко переносить тяготы и лишения ради ослепительной победы, — строго заметила ему Эшдарьяла. — Тяжёлые? Значит, белую портупею, под цвет блузки. Завязать её узлом, но не слишком высоко! И тащите сюда стилиста. Будет делать мне гладкую причёску и макияж. Что там за попискивания у дверей? Ага, ботинки принесли… Молодцы, оперативно. Малгис, ко мне! Развязывай шнурки на этих, что на мне. Я чуть ноготь не сломала, пока шнуровала.

— Кто вы? — шепнул коленопреклонённый Малгис от ботинка.

— В своё время узнаешь, друг Малгис, — загадочно пообещала Эшдарьяла. — Следи за новостями. А пока сосредоточься на шнурке.

И осведомилась у собаковода:

— У вас есть разноцветные пули? Смотрите: меня подсвечивают спереди, а за моей спиною, на фоне кровавого заката, тёмные фигуры дюжих пулемётчиков. Контуры. Стреляют «от бедра», и разноцветные трассы прочерчивают небо надо мною! Красота! Есть такие пули?

— Разумеется, — вежливо подтвердил офицер. — Каждый пулемёт имеет трассирующее боепитание индивидуального цвета. Для идентификации в бою.

— Ты гляди! — удивилась Эшдарьяла. — Какие молодцы!

И добавила решительно:

— Патронов не жалеть! Если прибьете кого, туда ему и дорога.

— Надеюсь, снимать буду не я? — испугался Малгис от второго ботинка. — Я никогда не снимал боевых действий! Я тихий и мирный фотограф. Календарики, то, сё…

— Ты в первую очередь сознательный и ответственный гражданин! — прикрикнула Эшдарьяла грозно, сверху вниз, и Малгис съёжился, втянул голову в плечи. — Отставной ополченец! На кой ляд ты сдался Госпоже Великой Сахтаръёле, если умеешь только в бомбоубежище сигать испуганным поросёнком, да и то потным? Не стыдно перед девкой?

— У девки вон какая охрана… — пробормотал Малгис. — С пулемётами!

— Можете выдать этому алчному приспособленцу пулемёт? — приподняла бровь Эшдарьяла. — И гранату? Взорвёт себя и меня, чтобы не попасть в лапы врага, если обойдут со всех сторон и отсекут нам путь к героическому отступлению.

— Можем, — подтвердил офицер-собаковод.

— А деньгами никак? — жалобно поинтересовался Малгис. — У меня фотоаппарат, объективы… Куда я пулемёт с гранатой дену?

— Можно деньгами, — улыбнулся офицер. — С коэффициентом на боевые действия. Тройная оплата.

— Это сколько? — оживился Малгис.

* * *

Огромному служебному псу дали понюхать испорченную сумку. И, когда в ночном небе погасли трассеры пулемётных очередей, Эшдарьяла лично — лично! — прошла вдоль строя испуганных узников, подростков с ненавидящими глазами. И каждого, на кого рычал пёс из сопровождающей Эшдарьялу охраны, здоровенный егерь выталкивал в спину из строя, аж шагов на пять, повинуясь жесту указательного пальчика своей госпожи в очках-консервах.

Шмякнулись о каменистую почву лопаты.

— Копайте! — ледяным тоном велела Эшдарьяла. — Глубоко и широко.

Могила вышла огромной.

— Вылазьте из ямы! — приказала Эшдарьяла потным подросткам с лопатами.

И передёрнула затвор пистолета.

Завыли женщины. Бледные подростки выкарабкались кое-как и замерли на краю ямы.

Спотыкаясь о песок, засуетился с фотоаппаратом Малгис.

Брезгливо морщась и удерживая свою пустую вонючую сумку над ямой, Эшдарьяла разжала пальчики, обутые в великолепные кожаные перчатки. Сумка стукнулась о дно могилы.

— Закапывайте, — повелительно произнесла Эшдарьяла и подняла пустой, без единого патрона пистолет. — У вас две минуты. Не успеете, закопают они…

Повела стволом в сторону закованных в броню пулемётчиков:

— …но вместе с вами. Время пошло!

И вынула огромный секундомер со светящимися стрелками, приобретённый в столице.

Взмыленные юнцы управились за полторы минуты.

Эшдарьяла подняла секундомер высоко, чтобы видели все «узники»:

— На следующую куртку и сумку я дам одну минуту! Свободны, скоты. Господа офицеры, приказываю всем забраться в грузовик.

И тогда захохотал Малгис. Истерически.

— Чего ржал? — хмуро поинтересовалась Эшдарьяла у парня, усаживаясь на лучшее место в кузове.

— Вы не поверите, госпожа Эшдарьяла, — Малгис утирал слёзы. — Мы точно так «хоронили» тапочки Курка Ули. И бумажную шапку. А господин капитан наблюдал. Правда, до секундомера он не додумался. Зато яма была куда вместительней! Вы у него научились?

Офицеры жадно вслушивались.

— Нет, — с достоинством ответила Эшдарьяла. — Это я его научила. Сам бы он не докумекал ни в жисть.

Вулкан и рыбы

Ранним утром из вертолёта выгружались вооружённые люди.

— А когда будет? — огненно-рыжая девушка в новеньком, соблазнительно сидящем камуфляже упрямо добивалась своего.

Офицер в чине капитана вздыхал и тоскливо смотрел вокруг: у пыльной и давно заколоченной будки по продаже некогда прохладительных напитков улыбались егеря, сидящие на вещмешках и перетянутом ремнями снаряжении — свернутых в рулоны спальных мешках, палатках… Офицер беззвучно прошептал безобидное ругательство и кисло ответил:

— Никогда её не будет. Сломалась. Три колеса отвалились.

— Тогда дайте мне вашу машину! — заносчиво потребовала девушка.

— Сударыня, там нечего делать, — капитан старался говорить, как записной зануда. — Местность ещё опасна, кругом шатаются недобитые банды, а….

— И охрану!

— …там море. Глубокое. Очень коварное море, всё дно в водорослях, в них живут страшные рыбы. Вот с такими зубами! Знаете, какой у здешней рыбы звук? Ужасно шипят. Как змеи! Укус смертелен. Даже царапина ядовитым зубом смертельна. Иногда взгляд смертелен, если пучеглазые. Посмотрел в глаза такой рыбе — и готов. Ну что вы надеетесь увидеть на побережье?

— Я буду опрашивать местных, из рыбачьего посёлка. Ну, что рядом с берегом. Так подсказывает карта. Всех подряд. Из города никто ничего не видел. Какие-то улитки, а не люди! А с берега всё море как на ладони. В смысле, из посёлка.

— В том посёлке вообще нет местных. Все погибли или давно уехали в спокойные края. С гор тоже далеко видно море, и тут есть двое, задержались, они живут в пустой гимназии. Их зовут «Ат» и «Ор».

— Собачьи кликухи какие-то… — поморщилась девушка.

— Обычные клички для боя, короткие. Они из партизанского отряда «Эштаръёла». Такие отряды создавали местные жители, боролись с бандами слосов. Вчера они отправили в приюты всех детей из своего отряда. Послезавтра днём улетят в мирную жизнь. Из войны к созидательному труду. Спешите их застать.

— Откуда знаете, что улетят?

— Я утверждаю расписание военных рейсов, сударыня. Всех штатских в рейсе должен знать, мало ли чего. Ступайте к ним, хватайте их и опрашивайте. Это самые настоящие местные. Боевые! Незаменимый источник информации для вас. Тем более, что гимназия за углом от гостиницы. Вы здание с колоннами помните? — мы же мимо проезжали! Все слосы уходят на юг, за хребет. В Слоссу. Второй день набиваются в поезда, как сельди в бочку. Кто-то пустил им в перепуганные уши слух, будто в Южные владения прибыла сухопутная фаворитка капитана Къядра, у неё на руках списки убиенных капитаном наёмников. Фаворитка нацелилась истребить всех вдов и сирот, всю их родню. Завершить дело капитана, так сказать. Девчонка с выдумкой, у живых сдирает кожу с лиц, но не умирают калеки. Парадокс! Представляете такие лица? Вот толпами и бегут от расправы. Видите, тряпки валяются? Это их тряпки. Вы для опроса рванётесь в тоннель? Вас там схватят и тут же продадут какому-нибудь главарю. На десять тысяч ваусов потяните, пожалуй…

Капитан вдруг подобрался:

— Змея! Быстро повернитесь!

Девушка испуганно повернулась к нему спиной: видимо, была наслышана о местных змеях.

— На сто пятьдесят.

Егеря засмеялись. Они разглядывали голые ноги «воительницы», не скрываясь. Подходили всё новые егеря, с ранцами и зачехлённой оптикой на винтовках. Девушка резко обернулась, оглядела улыбающиеся лица, прищурилась и решительно вынула из кармана бесстрашно укороченных брюк бумагу:

— У меня предписание от вашего начальства. Видите? — вот оно. Напомним кой-чего и кой-кому. И не отбивайтесь, я получу любое предписание у ваших господ потомственных офицеров. Мои статьи нарасхват в дружинах князя. Были дуэли за мой журнал! — правда, не насмерть. Дуэлянты ограничились пивом. Смотрим: «Капитану Дихтаръярру, командиру авиационной штурмовой поддержки Южной тактической…» — и так далее. Вам, словом. Читаем: «сопроводить…». Так, теперь вот тут: «…и представить…». Вы меня сопроводили? Вы меня представили?!

— Я вас сопроводил и представил… — оправдывался капитан.

— Вы представили меня не тем! — повысила голос девушка. — Они ничего не знают и ничего не видели! Ну, даёте машину и сопровождение? Или давить вас дальше аргументами?

— Нет машин с колёсами. Можете не давить. Уже удавили.

— Они на чём поедут? — девушка не обращала никакого внимания на смешки егерей.

— Они не едут. Они летят в горы на вертолётах, а там пешком. На них ботинки с толстыми шнурками.

— На мне тоже огромные ботинки с толстыми шнурками. Видите? Ботинки «Диверсант». Я продолжу путь в них и буду говорить с каждым егерем. Никаких никому заданий, пока я не поговорю с каждым. Даже не возражайте.

— Вы заноза и ваши ноги искусают горные слепни.

— Большие слепни? — испугалась девушка.

— Огромные, — мрачно предрёк капитан. — Вся будете в волдырях и последующих шрамах. И эти егеря здесь недавно, новая смена. Старая смена улетает послезавтра, чего и вам советую. Я сам тут считанные дни, временно, из Северной бухты перевели. Мне прописали море и южный климат.

— Трепаните ещё: «поправляю здоровье».

— Именно так. Начальник авиабазы служит тут с зимы, он тоже прибыл из Северной бухты. Ну что вы хотите из нас выдавить? Никто не видел, какие дела творились тут той осенью, поймите. Полностью сменился состав. Здесь существовало местное ополчение, но оно расформировано. Спустилось с гор, разбежалось по гостиницам или ремонтирует свои дома. Той осенью задачу выполнял отряд егерей из «Зимнего грома».

— Где он?

— Исчез. Выясните у князя, куда переброшен. Эти егеря из «Ночной змеи». Я не знаю, кто сделал фотографию убитого юнкера. Они тоже не знают.

— Вы возражаете неправильно!

— Тогда поговорите с бывшей переводчицей авиабазы, она вернулась на три дня из столицы. Её дом на базе. Самый красивый дом в офицерском городке, красный такой, в плющах и клумбах. Не ошибётесь. Поговорите с ней. Это будет правильней некуда. Она видела всё.

— Если с «бывшей», то поговорю, не беспокойтесь. Расплодили переводчиц, понимаете ли… «Считанные дни» тут околачиваетесь, якобы? Хм… По загару не скажешь. В своей Северной бухте так загорели, да? Вот металлическое зеркало, посмотритесь. Густоват загарец-то? Густоват, господин капитан.

— Я вступил в эту должность уже с загаром. Загорал не здесь. Я в совсем других местах загорел.

— Конечно-конечно. На курортах Вебы жарились, фруктами торговали? Один мой знакомый сказочник торговал и загорал. Загорал и торговал, скотина эдакая. Сказки другим расскажете! — и учтите, я могу основательно поджарить вруна; так поджарить, что за год не побледнеет. Теперь мне нужно к морю. Найти утонувший авианосец. И лично — лично, господин капитан, лично! — проверить версию о взрыве на борту. Я нахожу официальную версию слабой и чахлой. Она пошатнулась. Будем проверять.

— Как?! Как вы намерены проверять?! Нырять? — вы хоть знаете, какая там глубина? У вас даже снаряжения нет.

— Вы разве не дадите? — удивилась девушка.

— Чего я должен дать? — опешил капитан.

— Снаряжение, конечно! — она удивилась ещё сильнее.

Егеря засмеялись снова. Их было уже десятка четыре.

— Какое такое снаряжение? — тихо разъярился капитан. — Может, мне и нырять за вас?

— Желательно, — кивнула девушка. — Потому что я не умею плавать. То есть умею, но в озере. В достаточно мелком и пресном. Чтобы дно доставалось пятками. В местные глубины придётся погружаться вам и вашим подчинённым. Я буду направлять ваши действия из лодки. У вас есть устойчивые лодки с моторами? Я не умею грести.

Егеря захохотали.

— Хотите, я прокачу вас на боевом вертолёте? — тоскливо спросил капитан. — Большой, бронированный, шумит. Там есть ракеты и пушки, всё такое металлическое, всё блестит. Отличные ощущения для статьи. Переполнитесь ощущениями. Дадим пострелять из пушек и ракетами! Бомбу глубинную запустим! Она реактивная и очень красиво летает: дымный след оставляет, медленно открывает рули… А уж какой производит всплеск! Даже подержите управление в полёте. Представляете: бронированный зверь вздымает рябь и волны, но подчиняется только вам. На вас боевой шлем, тонкие пальчики на гашетках страшных пушек, в душе ощущение силы.

Девушка быстро записывала слова капитана в маленькую книжечку.

— Там удобнейшие сиденья! — вдохновился капитан. — Поразительно удобные, вставать из таких не хочется. Так бы сидел и любовался проплывающими внизу достопримечательностями.

— Не увиливайте, — повысила голос девушка и захлопнула книжечку. — Что мне рассматривать из вертолёта?

— Всё! — оживился капитан. — Всё рассмотрите! Горы, базу, море, воронки. Вы не представляете, как глубоко просматривается дно из вертолёта! Безо всякого снаряжения увидите, что нету на том дне никакого авианосца. Всё дно обшарите в бинокль! Я буду давать исчерпывающие пояснения, а пилот будет подчиняться только вашему приказу и поворачивать машину по вашему жесту. И подарит вам шлем. Навсегда. С надписью! Новый. Никто не надевал.

— Какие ещё «воронки»? — насторожилась девушка.

— Одна довольно глубоко, вроде тёмной вмятины на дне морском. Зато другая во всей красе, на мелководье, у берега. Здоровенная, корабль влезет. Края из воды выступают. Кратер! Не поверите — кратер! Уйма впечатлений. Нигде нет таких воронок. И в каждой вода светится ночами. Это был метеорит, совершенно не известный официальной науке. Распался в атмосфере на части и ударил частями. Сразите читателей статьёй! Запугаете всех: вдруг прилетит ещё один? Такой же, но огромный?! А? Все засветимся в гигантской воронке!

Девушка задумалась. Егеря сдерживали смех и прислушивались.

— Сколько воронок на суше?

— Две, — машинально ответил капитан.

И удивился:

— Как вы догадались про сушу?

— Вы же сказали — метеорит. Не под водой же вы их обследовали, воронки ваши. Заставишь вас намокнуть, как же… Итого четыре штуки… Большие?

— Огромные! — обрадовался капитан и легко подхватил новенькую дорожную сумку из пыли у ног девушки. — Мы произведём посадку у каждой воронки, и вы осмотрите чудо природы. Сфотографируетесь на фоне боевого вертолёта. В шлеме. Для календаря. И я подарю вам новый вещмешок, как у егерей. Сумка ваша пахнет секретным концлагерем.

Девушка раскрыла было рот и намеревалась что-то возразить, но капитан с энтузиазмом продолжил:

— Тут и потухший вулкан есть! Ещё одна загадка природы. Разбужен метеоритом и вибрацией почв. Совсем недавно погас. Знаете, как ревел? — кошмар! Я полночи не спал. Чуть не оглох! Небосвод был красным, всё тряслось, море полыхало огнём. Струи пара выбрасывались к багровым облакам, камни какие-то, пепел…

Девушка призадумалась:

— Вообще-то осенью здесь рвались ракеты капитана Къядра, имеется такой ас. Он, по слухам…

— …какие «ракеты»?! — расхохотался капитан. — Какой «Къядр»?! Какой из Къядра «ас»?! Этот образ сотворён пропагандой. Я знаю его, как облупленного, он служил под моим началом. Штабист до мозга костей, как и я. Стратегия, тактика, штабные карты — вот его конёк. Он вообще летать не умеет толком; вы что, журналов не читаете? Он волосы красит! Пьяница, дуэлянт и бабник, честолюбия выше крыши. Кто же такому хлыщу доверит боевые ракеты?! Да, из принципа он пробовал тут летать, но очень медленно, с инструктором и с учебными ракетами, в них вообще нет никакой взрывчатки, одни провода из меди. К тому же он напился в драбадан для храбрости и умудрился разбить машину. Кучу металлолома видели у штаба базы? — его работа, Къядра. Получил нагоняй за такие фокусы! Вам, случайно, не отставные ополченцы наплели чушь про «атомные взрывы»? Эти говоруны могут. Увидали красивую девчонку и давай фантазировать, абы слушала. Сударыня, те воронки разве что атомными бомбами можно выбить. Нету таких ракет вообще. Это местные сплетники раздули дело до каких-то «ракет». На самом деле тут упал метеорит, а вулкан ожил от сотрясения почв.

И капитан пояснял, обводя рукой окрестные горы:

— Правда, пепел дождём смыло. Ливнем. Но обгорелый разлом остался будоражить умы. В прошлом там были целебные воды, а теперь — одна жуть обгорелая. Кустарник выжжен дотла, грунт оплавлен, вода отравлена не пойми чем, в трещине скелеты какие-то нашли. Представляете? — аккурат посерёдке ущелья зияет глубоченная трещина, набита скелетами, сверху донизу. Будто всех людей, как листья осенние, туда сдуло ветром.

— Как так «сдуло»? — нерешительно переспросила девушка.

— Загадка! — развёл руками капитан. — Последствия вулканического воздействия. Так считают вулканологи. Их тут уйма отирается, самодеятельных. Но археологи придерживаются мнения о ритуальном значении трещины. Дескать, в старину это была жертвенная пещера исчезнувшего народа. И требуют не тревожить духов ущелья. Правда, они тоже самодеятельные, археологи эти. У них позавчера сход был в ущелье. С одной стороны ущелья — сход самодеятельных археологов, с другой — сход самодеятельных вулканологов. Кончилось потасовкой у трещины. Красота! Представляете: кулачный бой «стенка на стенку», над зияющей трещиной-могилой, зрители делают ставки… В горах тоже удивительное свечение наблюдается, сродни морскому; там, где кратеры. Кругом сплошные загадки, сударыня. Куда до них пещере Призраков в Танлагеме! Ну как, полетим на вертолёте?

Девушка задумчиво постукивала каблуком:

— Большой и шумит, говорите? Сколько снарядов дадите?

Странные сёстры

Новенький вещмешок военного образца превосходно расположился за плечами Эшдарьялы. Вещица была куда лучше сумки: удобен, вместителен, и запах от него исходил очень военный. Всё вместил! — и вещи, и вертолётный шлем, и руки свободны остались. Конечно, неплохо бы этот вещмешок истрепать и затесаться обликом в матёрые информаторы… Но, что есть, то есть.

Гулкие и неприбранные коридоры давно заброшенной гимназии производили тягостное впечатление на Эшдарьялу, потому как ещё свежи были в памяти чистенькие коридоры своей. Здесь даже потолок был исписан издевательскими переводами с чужого языка, ни на что более умное не пригодного за отсутствием в нём умных слов.

Надписи разозлили Эшдарьялу сразу. Если ты взял оружие — стреляй в героического врага и будь милосерден к врагу поверженному; так говорила мать. Нельзя стрелять в спину! И куртку нельзя обливать гадостью. И уж тем более нельзя язык врагу показывать, потолки чужие расписывая непристойностями!

За такое могут и по шее надавать.

А ведь раньше эти несчастные писаки учили сахтаръёльский, мучительно вникая в новые понятия: «атом», «реакция», «покаяние», «милосердие», «частная производная»… Их родители хотели видеть своих сыновей специалистами, уважаемыми людьми. Но кто-то невидимый раздал им автоматы и разрешил много жён каждому. И разъяснил: зачем тебе учиться? — тебе должны служить грамотные сахтаръёлы! Будь зол, и враги поймут тебя без «частных производных». Смотри, какие у них красивые девушки! Все будут твоими. На, держи автомат.

И бесталанные дурни расхватали автоматы, даже не сообразив спросить: а чем вооружены парни тех «самых красивых девушек»?

Вдруг атомными бомбами?!

Впрочем, дурни на то и дурни. Егеря говорят, капитан Къядр спалил их тысяч сто пятьдесят с гаком. Если не все двести. Всех, кто пришёл из-за гор. Чушь, конечно! — какого рожна столько тысяч столпились в кучу?! Да и Къядр штабист, оказывается.

Интересно, как они рисовали на потолке? Лестницу-стремянку переносили туда-сюда, что ли?

Озлобленные писаки раззадорились очистить Южные владения от сахтаръёлов. И только когда тут совсем не останется сахтаръёлов, своё лицо и свой нрав покажет господин этих озлобленных писак. Тот, кто раздавал им ночами автоматы.

Эшдарьяла видела несколько очень старых фильмов из бывших Приморских владений Сахтаръёлы. Немного грустные, немного щемящие сердце шедевры великих актёров и актрис из крошечных владений, приводившие в восхищение всю огромную страну. Эти владения первыми сбежали из Сахтаръёлы в Миссию. В те времена в Миссии уже начинали расставлять столовые приборы: бездарный управитель Сахтаръёлы разбазаривал страну за словесные погремушки и пустые обещалки, и в обрадованной Миссии наметился последний пир. Уже кипели котлы, звенели ножи, иностранные мясники чертили на картах план разделки огромной медвежьей туши. Грядущий пир затуманил многие слабые мысли ароматом последнего шанса: можно наконец-то стать полноценным господином! Пусть маленьким, пусть угодливым слугою большого, но господином ведь! Надменным и молчаливым повелителем чужих судеб, а не крикуном на каких-то «сходах»!

Вскорости все беглецы из Сахтаръёлы выучили три чужих фразы: «да, господин… слушаюсь, господин… будет исполнено, господин…» — но обманулись в ожидании услышать их сами. И теперь, произнося: «да, господин… слушаюсь, господин… будет исполнено, господин…», они очень злы на Сахтаръёлу, так и не пожелавшую стать блюдом из медвежатины.

На единственной вымытой двери гимназии красовалась старательная надпись: «Мы живём тут». В этом Эшдарьяла усомнилась: пыльные следы вели совсем к другой двери, нарочито замызганной. А перед чистой дверью с надписью даже таракан не пробегал.

И Эшдарьяла постучалась в соседнюю дверь. В испачканную.

Стук эхом прокатился вдоль исцарапанных ножами и размалёванных безграмотными ругательствами стен. После какой-то очень странной и непродолжительной возни за дверью там стукнуло, потом лязгнуло, и дверь распахнулась. Эшдарьяла отпрянула: в проёме возникла высокая блондинка лет семнадцати.

С винтовкой!

И с удивительным лицом.

Взгляду Эшдарьялы изредка попадались такие лица, и всегда у неё дух захватывало, настолько остро она завидовала отсутствию на тех лицах веснушек. Даже пыталась подобрать литературные слова: «нежные и светящиеся», «матовые и безупречные», или ещё что-то подобное; но все словосочетания казались тусклыми. Такие лица не могли принадлежать людям, отвечающим урок математики, они вообще не могли принадлежать людям. Небесные умельцы создают эти лики для богинь, окружающих Милосердную Ормаёлу. Их творят из звёздного светящегося камня, потому ни трещинки на таком камне, ни крапинки. Но изредка небесные умельцы роняют такие лица с небес, к людям. И тогда лицо, предназначенное богине — бух! — случайно падает на дуру какую-нибудь. А то и ляжки с фигурою свалятся дурище с небес, в довесок к физиономии! — небесные умельцы ведь творят и всё прочее, дополнением к лицам. И то ли от усталости, то ли шутки ради эти небесные кудесники создают добрым богиням сестёр-двойняшек среди людей.

Эшдарьяла в детстве сочинила такую сказку и даже попыталась напечатать её в журнале, о чём сохранила неприятнейшие воспоминания.

…Блондинка стояла лицом в профиль к Эшдарьяле и была необычайно красива. Да, на эту выдру упало с небес всё и сразу. Лицо, фигура, осанка и… прочие очень выпуклые привлекательности. Камуфляжная рубаха — нараспашку! — была её единственной одеждой поверх новенького и очень дорогого купальника знаменитой на весь мир фирмы «Офдошель». В довершение своего великолепия блондинка держала сложнейшую винтовку с оптическим прицелом. Прикладом в сгиб локтя, стволом вверх, нежный пальчик на спусковом крючке; именно так позируют фотографу голые грудастые блондинки в иностранных журналах.

Эшдарьяла часто видела подобную роскошь на обложках журналов из Ваулинглы, коими кишела редакция: бюстообразная красотка-блондинка с винтовкой, вся жутко разоблачённая и накрашенная, в крохотном купальничке, с огромными губищами и тонкими пальчиками, непременно в дырявых чулках на нереально длинных ногах. Но то были натёртые дорогим жиром самки, пошлые и развращённые, а вот здешнее совершенство уронили с небес абсолютно неиспорченным, как свежее яблоко. Прямо в дверной проём. В пути обрядив зачем-то неприступной иностранной шлюхой.

«Да тут притон! — осенило вдруг Эшдарьялу. — Я постучалась в двери притона!»

В редакции ей объяснили про семейные притоны, какие содержат здешние приверженцы князя. Эти бездельники и бездельницы не желают трудиться и мечтают коротать время за бутылью вина, продавая дочерей и внучек княжеским головорезам. Чтобы оплатить вино. Потому и требуют ввести много войск в Южные владения. Чтобы распутные дочери «трудились» круглосуточно. Тогда к вину появится хорошая закуска.

Такие истории имели успех за границей, но скептически настроенная публика Сахтаръёлы, разглядывая разоблачительные иностранные журналы, требовала неопровержимых подробностей, ибо время от времени узнавала в «дочерях и внучках Южных владений» незадачливых актрис из дешёвых киностудий Танлагемы и Ваулинглы.

«Вот если бы госпоже Эшдаг'ьяле удалось обнаг'ужить такой пг'итон и взять интег'вью у тамошних самочек, пг'ивезти в г'едакцию видеоматег'иалы… Это стало бы втог'ым г'андиозным шагом в каг'ьег'е госпожи Эшдаг'ьялы» — такое напутствие ей давали перед командировкой.

«Вот и притон обозначился, — зло думала Эшдарьяла. — Вот и второй шаг. В какую дверь ни стукни, за нею взлёт по карьерной лестнице. Крашеная ведь, дрянь, таких белых волос не бывает у взрослых. И чёрные ресницы наклеены. Потому что такие только у меня растут!».

Она совершенно не знала, как надо говорить с малолетними шлюхами из Южных владений. И решила держаться покровительственно.

Блондинка тем временем рассматривала дверной косяк, нежным указательным пальчиком левой руки вычерчивая на нём что-то непонятное, но явно приятное мужским глазам.

— Кто это тут к нам приплыл? — томно проворковала блондинка косяку.

«Вот тварь! — разозлилась Эшдарьяла. — Голосок-то каков!»

И велела сдержанно, но заносчиво:

— Позови-ка начальницу вашего притона. Дам денежку.

Блондинка ловко отпрыгнула вбок, из журнальной красотки сразу став отвратительной уродиной: на другой её щеке красовался старый багровый шрам, он испоганил лицо от виска до подбородка, через всю щёку. Такой шрам даже на некрасивом лице несносен, а на подаренном небесами выглядел и вовсе жутко: легче смотреть на исполосованные морды опухших и небритых бродяг, чем видеть такой шрам на такой щеке.

Теперь девчонка держала свою винтовку наизготовку, и чёрный зрачок ствола смотрел прямо в глаза Эшдарьяле.

— Я официальное лицо! — торопливо произнесла та. — Меня официально направили к неким партизанским личностям с кликухами «Ат» и «Ор». По моим следам идёт вся «Ночная змея»! И «Зимний гром». Все скопом идут. То есть они моя охрана. Моё убийство неминуемо будет раскрыто и жестоко наказано. Ваш притон закроют, а из тебя чучело набьют. Прошлогодней соломой.

Блондинка перехватила взгляд Эшдарьялы на шрам и зло сплюнула в далёкий угол коридора:

— Чего в дверь долбишь? Ишь, «лицо» она… Тут люди спят.

И добавила загадочно:

— Между прочим.

— Вечер ещё не наступил, — заметила Эшдарьяла, пытаясь пальчиком отвести ствол винтовки в сторону. Но блондинка ловко увёртывалась винтовкой от её руки, норовя целить в лоб. — Приличные люди делают деньги днём, потому спят ночью.

— Кто как! — блондинка тоже осматривала гостью, задержалась взглядом на огромном новеньком вещмешке, тот выступал над плечами Эшдарьялы. — Мы спим днём. Ты кто такая?

Спрашивала она с явным вызовом. Эш осенило: откуда на этой соплячке купальник «Офдошель»? Неужели подарил Къядр?! Раз бывал в здешних краях, наверняка шастал по борделям и мог прохлаждаться с этой девкой. Он мастер на подарки.

Догадка требовала уточнений.

— Повторяю: я ищу двух местных партизан из отряда «Эштаръёла», — надменно произнесла Эшдарьяла. — Они детей воспитывали. Тебя они недовоспитали, значит. Мне сказали, эти местные тут живут. Давай, зови их. И запахнись. Не выставляй напоказ свои прыщи. Ишь, отрастила дутые чирьи, сопля.

И небрежно, но элегантно — зажав визитку меж указательным и средним пальцем! — протянула её блондинке. Одним движением. Прямо от кармана, изящной дугою.

Блондинка обиженно засопела, застёгиваясь левой рукой:

— Я не спрашиваю, кого ты ищешь! Я спрашиваю, кто ты такая! Повторить или дошло до извилины?

Выхватила визитку и долго рассматривала текст, морщась:

— Эш-дарь-я-ла… Банги… Бунги… А! Так ты информаторша! Уходи. Говорить с тобой не будем. Знаем вас, информаторов. Отстреливали. Чего тут ещё понапечатано?

Она читала медленно-медленно, шевеля пухлыми губами. Эшдарьяла ахнула про себя — поняла вдруг, что блондинка с искалеченным лицом не умеет толком читать. Эшдарьяла не поверила бы никогда, что кто-то не умеет читать в Сахтаръёле, где даже престарелый бездельник из тухлого подвала норовит заковыристо цитировать великих писателей и спорить о смысле жизни. Но теперь увидала и неграмотное диво. Значит, эти люди действительно прятались в горах десятилетиями и выросло целое поколение, забытое всеми. С винтовками и шрамами. Может, они не сдают дочерей заезжим мужикам, брехня всё это? Иначе на кой ей винтовка и откуда на ней шрам? С таким шрамом ни в один бордель не возьмут. Или она в маске трудится?

Неожиданно для самой себя Эшдарьяла сказала:

— У меня конфеты есть.

— Да ты что?! — поразилась блондинка. — Покажи!

— Вот.

Вооружённая блондинка сразу отставила свою винтовку к стене, сунула визитку Эшдарьяле и ошалело завертела в руках прозрачный пакетик с красиво упакованными конфетами. Очень дорогими.

— Опять расшумелась? — в дверях кабинета управителя гимназии появилась вторая девушка, ростом вровень с первой, но черноволосая до синевы и с заспанными глазами, огромными и синими. — Ты опять без штанов, дурища?! Егерей ждала? Ка-а-ак стегану ремнём по заднице!

«Вот это да! — мелькнула мысль в голове Эшдарьялы. — Настоящая Ормаёла из Лесных владений! Откуда она тут? Прямо с иконы сошла!».

— Смотри! — не обращая внимания на упрёки и угрозу, блондинка затрясла пакетиком перед лицом заспанной сахтарьёлы и запрыгала от восторга. — Нам конфеты принесли!

— Ты кто? — с интересом спросила Эшдарьялу сахтарьёла, и сразу стало ясно, что это очень доброе и очень необидчивое создание. У девушки не было шрамов, но смотреть в её понимающие глаза было ещё тоскливее, чем на шрам первой, то были глаза обречённого небесами на страшные муки.

— Я инфо… Из журнала я, словом, — у Эшдарьялы защекотало в носу жалостью. — Меня Эшдарьялой зовут. Я расследование веду и пишу книгу о неизвестных героях Сахтаръёлы.

— А я Ормаёла, — улыбнулась темноволосая.

Ответила испуганным мыслям Эшдарьялы:

— Говорят, похожа на настоящую, — и засмеялась, мгновенно оценив выражение лица собеседницы. — Но я настоящую не видела. Эта голоногая крикунья числится у меня в подругах детства. Она «Аттарьяла». Зови её домашним именем: «Ат». Меня зови «Ор». Мы привыкли к сокращениям. В отряде нам некогда было произносить полные имена.

— Так это вы и есть партизаны из отряда «Эштаръёла», что ли?! — поразилась Эшдарьяла.

Она представляла здешних горных партизан суровыми и небритыми мужчинами. Или отчаявшимися немытыми женщинами с безумными глазами. Какие взрывают себя гранатой в толпе иностранных насильников.

— Куакое вассведование? — повернулась к ним блондинка. — Да, это мы отвяд. Смевтоносный для инфоматовов сяких.

— Ат! — Ор безнадёжно всплеснула руками. — Ты сколько конфет в рот запихала?

Видно, эти Ор и Ат знали одна другую с пелёнок.

— Адну. Пвосто ипкая. Я не знава, — блондинка отчаянно гримасничала, широко открывая и закрывая рот. Конфеты обволокли её великолепные зубы. — Идём завтвакать. Пова. Тувнём инфоматовшу, а конфеты будут твофей.

— Мы столько конфет… — огорчённая Ор с усилием вырывала пакет у сопротивляющейся Ат, — …и не видели. Отдай! А ну, отдай!

Отобрала пакет и буднично осведомилась у Эшдарьялы:

— Будешь завтракать? Не слушай Ат, Ат незлая, она шумная. Она даже завтрак с информаторшей стерпит. Не сердись, но мы информаторов очень не любим.

…В большой подметенной комнате распластались два матраца и некое подобие стола без ножек: снятая с петель дверь, водружённая на стопки из кирпичей. Недалеко от поверженной двери (совершенно не к месту) стояло средних размеров обшарпанное зеркало, а рядом с дверью-столом толпились истрёпанные тощие вещмешки. На стене красовался новенький огромный телевизор, каких не продают в Сахтаръёле. У окна блистал боками здоровенный бак, гордясь своими размерами и всей своею оцинкованной статью перед униженным и прокопченным котелком, которому хитрый постамент из кирпичей не придавал общественного веса.

Ор наполнила измятый котелок водой из бака, поставила его на кирпичи и аккуратно отсчитала таблетки сухого горючего из потрёпанного вещмешка. И попутно рассказывала Эшдарьяле (та страшно завидовала настоящей боевой обстановке):

— Последний раз нам конфеты давали, когда наш отряд в город входил. Мы прятались в пещерах, потому что у нас почти все снайперы погибли. Кроме Ат и ещё восьмерых. Нас встречали цветами, конфет дали, мы разделили детям.

Потом Ор отсчитывала кубики дешёвого концентрата десятилетней давности. Такой суп Эшдарьяла и нюхать бы не решилась. Страшные кубики вот-вот грозились нырнуть в котелок, и Эшдарьяла забеспокоилась:

— Может, чем-нибудь повесомее котелок набьём? — и похлопала по своему новенькому вещмешку. — Какой-то неказистый у вас концентрат, народ. Я отравиться не хочу этим варёным силосом. У меня тут поднакопились современные супы; съедим, а?

— Давай! — сразу согласилась блондинка Ат, с неприкрытой завистью разглядывая вещмешок гостьи. — Всё тащи на стол!

Ат уже сидела у стола, скрестив ноги. Штаны она так и не надела.

Изящно распутав шнуровку вещмешка, Эшдарьяла выволокла из него вертолётный шлём, подаренный после показательной пальбы (шлём занимал треть вещмешка и препятствовал доступу к провианту).

Когда она водрузила шлём на голову (чтобы стол не занимать), у блондинки Ат открылся рот.

— Откель у тебя такая штуковина?! — Ат вытаращилась на шлём, как на кролика из шляпы.

— А? — Эшдарьяла взвешивала в ладонях две банки супа, овощной и мясной. И размышляла: какой вкуснее? — Подарили вчера. Я вояк наших припугнула малость, вот они меня и подкупали. И я подкупилась. Вещмешок подарили, шлём, на вертолёте катали. Слушай, Ор: клади-ка ты в котёл обе банки. Будет наваристый овощной суп с мясом.

— Ты… — у блондинки вдруг навернулись слёзы, и Эшдарьяла испугалась — …летала на вертолёте?!

— Да, — осторожно согласилась Эшдарьяла, передавая банки Ор. — Из пушек постреливали над гладью водной. Ну, и манёвры всякие совершали, гашетки давили…

— Ты… — блондинка Ат привстала — …стреляла из вертолётных пушек?! Тебя в этом шлёме катали стрелять?!

— А чего такого? — забормотала Эшдарьяла, несколько сторонясь. — Подумаешь: пушки! Мы и ракетами стреляли, глубинную бомбу запустили…

И торопливо добавила:

— Ничего интересного! Шлём громоздкий, у меня шея от него устала. Так, сувенир на домашнюю полку. Вот вещмешок — это вещь.

— Почему информаторшу взяли в вертолёт?! — звонко закричала Ат, грозя кулаками в окно. — Да ещё одарили всю, гады вы ползучие! Скоты!

— Она чего? — Эшдарьяла сняла шлём. — А?

Вопрос предназначался Ор.

— Ат в лётчицы метит, — тактично пояснила Ор, опорожняя в котелок овощную банку. — Дело хорошее. А кричит она от зависти.

— Не от зависти! — совсем оглушительно завопила Ат, вскочила и принялась колотить пяткой в стену, намного выше головы. — От справедливости!

Эшдарьяла задумалась. Шлём был большой, очень неудобный для хранения в вещмешке, а опрашивать в Южных владениях больше некого, судя по всему. Кроме этих двух.

И Эшдарьялда произнесла вкрадчиво:

— Хочешь примерить?

Ор оторвалась от надписи на второй банке.

— Ась? — замерла Ат.

— Хочешь примерить шлём? — промурлыкала Эшдарьяла, барабаня по шлёму пальчиками. — Походить в нём, поносить, посмотреть на мир через боевые светофильтры? «Ась»… Интересное словцо. Смысл очевиден.

Эш поставила шлём на пол и вынула из кармана книжечку, чтобы вписать в неё очередное новое слово. Командировка сильно обогащала её лексикон и задуманную книгу.

Ат молча схватила шлём, быстро напялила на голову и принялась расхаживать туда-сюда.

— Ой, — улыбнулась Эшдарьяла, захлопнув книжечку. — Ты некрашеная, оказывается.

Ор горестно усмехнулась, вздохнула и открыла вторую банку:

— Тебе чего надобно, лиса?

— Я следствие веду, — сразу ответила Эшдарьяла. — Тут убили одного лётчика, юнкера. И авианосец утоп. Показания свидетелей разнятся катастрофически. Я ищу надёжных очевидцев. Тех, кто наблюдал оба события. Удивительно: такой большой корабль гигнулся, а никто ничего не видел. Деревяшки кругом какие-то бестолковые, а не свидетели.

— Я! — снова завопила Ат и стащила с головы шлём. — Я видела оба события! И больше никто не видел! Егеря улетели, все свидетели околели, один погиб. Вот так. Могу рассказать кой-чего. Если дашь мне эту штукенцию.

Эшдарьяла нахмурилась.

— До вечера, — торопливо добавила Ат.

— Хм… — Эшдарьяла окинула взором взъерошенную Ат и остановила взгляд на шлёме. — Вещь очень ценная, вообще-то. А проверить твои слова…

Ат засопела, Ор засмеялась:

— Ат всё видела и не врёт.

Эшдарьяла заложила руки за спину для солидности и тоже прошлась туда-сюда тем маршрутом, каким до этого разгуливала Ат. Остановилась напротив шлёма, поправила причёску в зеркальном светофильтре. Похоже, брюнетка Ор была умна и на блондинку Ат влияла жутко. Приходилось рисковать.

И Эшдарьяла произнесла веско:

— Вижу, народ вы честный. Люди чести, так сказать. Ты вторую-то банку вываливай в котелок, не спи с открытым ртом. Давай так, подруга Ат, без торговли, напрямик: шлём теперь твой. Навсегда. Забирай! Дарю.

— Просто так?! — ошалела Ат.

— Да! — твёрдо заявила Эшдарьяла. — Просто так и навсегда.

Ат бросилась к потёртому вещмешку и с каким-то урчанием принялась запихивать в него шлём, попутно похлопывая сокровище ладонью.

— Зачем прячешь? — удивилась Эшдарьяла.

— Чтобы… — сопела Ат, стремительно шнуруя мешок — …не передумала. Уф!

И снова плюхнулась к столу.

Ор с интересом рассматривала Эшдарьялу.

— Конечно… — начала Эшдарьяла, устраиваясь напротив Ат — …я могла бы попросить тебя рассказать всё-всё про авианосец. И попросить ответить на все-все вопросы. Это я так говорю, к слову. Ты ведь человек чести? Значит, примешь правильное решение: гнать меня в три шеи или рассказать всё-всё.

Ат заморгала, покраснела и вдруг улыбнулась, а Ор захохотала и уронила в кастрюлю ложку:

— Да расскажи ты ей, Ат!

Отдышалась:

— Глядишь, и день скоротаем.

Ложку вылавливали сообща и долго. С помощью двух других ложек, как щипцами. Не совать же руку в суп!

— Теперь ты будешь отзываться на имя «Эш», — заявила Ат. — Учти.

— С какой стати?! — возмутилась Эшдарьяла.

— А вдруг рукопашный?

— Какой ещё «рукопашный»? — испугалась Эшдарьяла.

— Внезапный! — закричала Ат. — Вот ка-а-ак ворвутся слосы с ножами! Пока я буду выговаривать «Эшдарьяла», тебя убьют сто раз! А так я гаркну: «Эш, в угол!». И всё. Сразу забейся в угол, пока я буду с этими козлами разбираться. И записывай мои выкрики в книжечку. Шикарная книженция. Дорогая?

— Могут ворваться с ножами? — обомлела Эшдарьяла.

— Как пить дать! — удивилась Ат. — Мы ж не зря дверь замаскировали. Они любят на девок наших кидаться. Схватить и продать в рабство.

От горячего котелка кивала головою Ор, подтверждая слова подруги: да, любят.

— Ладно, буду отзываться на «Эш», — торопливо согласилась Эшдарьяла, вынимая из вещмешка фотографию. — Знаешь, кто на ней? Рассмотри внимательно.

Улики из первых уст

— Говорю тебе ещё раз: это лётчик, — Ат снова рассматривала фотографию, но издали. Она облачалась наконец в брюки и прыгала на одной ноге. — Наверное.

Они уже вскипятили воду и с удовольствием обнюхали пар над походным котелком, в которой варились консервы из удивительного вещмешка гостьи, ударная порция.

— То есть я так думаю. Потому что форма на нём какая-то комбинезонистая. Совсем молодой, почти как мы, а уже летал! Конечно, он же учился… В потомственном замке жил, наверно. Прислуга, пироги, всякие красивые учительницы иностранных словечек. Ор! Включай телевизор.

И сделала пояснение:

— Телевизор нам егеря подарили. Трофей. Слосы бесплатно их раздавали. Сами в тряпьё одеты, а какими телевизорами швырялись! На него передача идёт со спутника, кажись. Раньше с башни вещали нам всякие гадости, а теперь со спутника. Шиш взорвёшь. Башню-то мы взорвали.

— Так ты точно знаешь, кто на фотографии? — спрашивала Эшдарьяла, записывая слово «кажись» в книжечку и убеждая себя, что превратилась в какую-то «Эш» временно, из нежелания обидеть местные суровые нравы и наладить взаимопонимание. — Знаешь или гадаешь? Кто он?

— Я же сказала: наверное, лётчик из подбитого штурмовика, — Ат сладко потянулась и тут же погрозила в окно кулаком. — Который упал в разлом у моря. Но это правильная догадка. Ясен пень, документы не проверяла.

Уткнулась в телевизор:

— Ор! Глянь, чего дуры творят! Нет бы поучили ногти красить или научную сказку рассказали какую. Эх! Ну кто так бьёт?! Не, это понарошку всё…

По экрану телевизора носились грудастые полуголые девки с мечами: изнурённая обустройством мира Миссия Гуманизма строила телебашни везде, куда могла втиснуться, и раздавала бесплатно телевизоры, прославляя качество жизни в подвластных ей хороших государствах на зависть государствам плохим, неподвластныим. Своей зависти у плохих государств почему-то не было и её внушали такими фильмами.

— У моря упал? Там, где вулкан? — насторожилась Эш. — Это не со спутника вещают, это запись. В телевизор маленькие карты памяти встроены, у меня такой же. Нужна спутниковая антенна, чтобы спутник принимать. А телевизор ваш вообще никуда не подключён. У вас даже розетки нет! Дыра в стене, а из неё провода висят.

— Вулкан?! — Ат перестала жевать конфету. — Какой такой «вулкан»? Ты ещё гейзеры тут поищи! Помнишь, Ор, ты рассказывала мне про гейзер, который озеро создал? Ор умная, её индивидуально учили в отряде настоящие учителя из разграбленной Академии. Чуешь? «Индивидуально»! И не из какой-то «гимназии» учителя, а из Академии Южных владений! Хотя и разграбленной. Ор знает ужас сколько знаний и сама детей учит. Тоже мне: «вулкан»! Ха! Скажет… Там штурмовик горел. Потом второй издырявил его снарядами. У тебя и тарелки есть?!

Эш тем временем вынимала из своего вещмешка одноразовые тарелки.

— Давай сюда тарелки, — потребовала Ат. — Будем есть из тарелок, как люди. А то хлебаем из одного котелка… Смотри-ка ты, и мыть не надо. Поел и выбросил. То, что надо человеку.

— Стой! — Эш стукнула кулачком по коленке. — Начни по-порядку. Где ты его видела? Ор! Выключай телевизор. У нас аппетит испортится, когда эти дуры ворвутся в баню и начнут седые головы рубить старикам. Знаю эту запись.

Экран погас.

— На платформе и видела, — Ат обнюхала тарелку и взяла фотографию. — Да, так и лежал. Точно. В бинокль видела. Вот он, бинокль. Держи и смотри. Чё, сильно увеличивает? А-а-а, то-то! И ночью всё видно. Боевой трофей. Говорят, дорогой. Егеря так сказали, у них почти такие же. Егеря пытались выменять его на слосов. Не бинокль, понятное дело, а товище юнкера.

— Чего пытались выменять? — не поняла Эш.

— Товище! — выкрикнула Ат. — Ну ты и непонятливая…

— Мёртвое тело, — пояснила Ор, помешивая в котелке. — «Туловище». Ат так произносит слово «туловище». Никак не отучу. У нас много снайперов было из Лесных владений, Ат с ними на задания ходила, вот и нахваталась всяких лесных словечек. Ты из столицы, вижу, человек образованный. В столице так не говорят. Егеря тоже так не говорят, смеются над Ат. Они офицеры все, учились в академии всяким воинским наукам.

— А дурни дурнями! — фыркнула Ат. — Нашли, кому верить, дурни! Отдали главаря и всю шайку, а слосы выкатили им из тоннеля платформу. Да ещё попытались подстрелить второго. Уроды…

— Какого «второго»?

— С егерями был второй лётчик. Егеря-то упакованы в бронежилеты и в шлёмы непробиваемые, а этот был в униформе. Тёмно-тёмно-синей. И в фуражке. Ясен пень, лётчик. Напарник, наверно. Но в него не попали, его вырвало у платформы. Он как понял, что в этой банке, так его сразу и выворотило. Потому слосский снайпер и промахнулся.

— А что в банке? — испугалась Эш, выхватив у Ат фотографию (Эш не придавала значения стеклянной банке на фотографии, уличая Къядра).

— Потом скажу, — Ат нетерпеливо поглядывала на котелок. — Поедим сначала. Слос не ожидал движения. Вообще-то он часто промахивался. Калоша, а не стрелок. Его Въендр прихлопнул. Вот это был всем снайперам снайпер! У него отец из вехтов, а мать сахтарьёла. Красивая — ужас! Я фотографию видела. Его отца слосы убили. Пришлые, из тоннеля. Хотели, чтобы его отец сам казнил жену и наказал половину сына. Ну, отрубил сыну одну руку и получил какое-то там ихнее червивое прощение от главарей. И вступил в шайку. Отец Въендра плюнул им в лицо. Он уже старый был, очень старый. Даже воевал в Ополчении когда-то. Но сильный. А мать молодая-молодая. Бывает же такое! «Настоящий воин, а не глумливая скотина на побегушках у вауса» — так Въендр про него сказал. Въендр спрятался, он ещё маленький был. Он только мне всё рассказал, перед смертью. Вырос в отряде, а так и не узнал, что стало с матерью, её скрутили и увели. Он уже снайпером был, ему уже лет семнадцать стукнуло, когда он Ор нашёл в ущелье. Потом и меня нашёл. Сколько мне было, Ор?

— Пять, — сказала Ор, помешивая в котелке.

— Точно, пять. У него дочь осталась, Ор её отправила в приют для сирот погибших офицеров, меня так Въендр просил перед смертью, я пообещала ему смертной клятвой. Мы на самолёте отправили детей, вчера. А какой-то мордастый коротышка в огромной фуражке как стал вопить! Прилетел за детьми. Кто такого козла прислал за детьми?! — да его и к вредным старикам подпускать на выстрел нельзя! Почему эти фуражки сразу вопят и в глаза не смотрят? Сам ни в одном бою не был, по носу видно. А вопил из зависти! Мол, этот ваш самодельный снайпер даже в Ополчении никогда не служил, не то что офицером княжеской дружины… даже я, мол, не в княжеской дружине… даже я, дескать, своих детей не смогу в тот элитный приют отправить… «Разъякался», морда. Показываю записи Въендра, счёт подстреленных гадов — так он отшвырнул снайперскую книжку под самолёт. Повесь, мол, знаешь куда… Урод хуже слоса, в тех хоть пальнуть можно. Но я не успела его обеззубить. Только-только вытащила кастет, как из самолёта через нижний люк лётчик спрыгнул. Высокий такой, тоже с мечом на эмблеме. Ну, как у командира егерей. С руками у него чего-то не так. Форма красивая у господ потомственных вояк, ничего не скажу. Мне бы такую… Поднял он книжку Въендра, полистал как-то неуклюже, отряхнул аккуратненько и отдал Чегтарьёле. Она ручонками книжку прижала к себе, а лётчик только глянул на коротышку — тот сразу белый стал. Может, и под фуражкой белый стал, если растёт ещё там у него что-то, как у людей. И не пискнул больше, сразу всех взяли. А дети разревелись и полезли из самолёта! Хотели, чтобы Ор…

— Постой! — досадовала Эш. — «Дети», «дети»… У вас не партизанский отряд был, погляжу, а детский питомник какой-то. Боевому отряду нужен манёвр и огонь! А не с козявками возиться.

— У нас один чё-то такое вякнул разок, — хмыкнула Ат, а Ор промолчала. — Мол, эти козявки отряду обуза, манёвра с ними нам нетути. Старенький наш преподаватель снял очки, протёр, и говорит очень-очень веско: «Мы сражаемся за будущее Южных владений, молодой человек. Так вот, „эти козявки“ и есть будущее наших владений». Больше никто не зудел про «манёвр».

— Ты говорила о втором лётчике, — Эш записала слово «нетути» в книжечку и вернула разговор в прежнее русло.

— Чего о нём говорить? — удивилась Ат. — Спихнули с насыпи, толкнули платформу и следом скатились. Я про егерей. Второй раз я его только в штурмовике и видела.

— В штурмовике? — Эш приготовилась записывать, ибо казённый диктофон истерически затрепыхался в кармане, в нём опять иссякли батарейки. Эш получила этот крошечный и дорогой диктофон перед поездкой: «Под г'оспись, судаг'ыня! Под г'оспись! И не выключать! Видите? — я включил. Не выключать до возвг'ащения!» — оказывается, прибор мог пыхтеть без устали целый год, но околел уже на второй день поездки по Южным владениям. Эш подозревала в том козни великовозрастных завистниц из редакции, сиречь мамуль всяких прыщавиков, околачивающихся в коридорах журнала. Наверняка заменили батарейку на негодную! Три попытки приобрести здешние источники питания — «люшие-люшие, дарагая-залатая покупательниса ты наса!» — к успеху не привели: в Южных владениях торговали иллюзиями источников питания, миражами одежды и призраками сувениров. И, похоже, всю эту роскошь варганили в одном грязном подвале. Пребывая в гостинице, Эш осторожничала и питалась только у Абукиса или из вещмешка, фруктовыми консервами, изящно похудела, злобно меняла батарейки, выбросила треснувший пластиковый чемодан «от знаменитых производителей», набитый местными сувенирами — сувениры изменили цвет и начали пахнуть. Но записная книжечка не подводила. Как-никак, приобретена была в столице, в дорогом салоне.

Эш постучала по ней металлическим карандашиком:

— Прямо в кабине видела? В бинокль какой кратности?

— Не-е-ет… — засмеялась Ат. — В бинокль кабину не рассмотришь. Летали два штурмовика, мы даже номера запомнили. Один лётчик погиб. Значит, корабли топил второй.

— Как: «топил»? — удивилась Эш. — Чем он мог утопить корабли?! Тут зона разоружения, он летал с учебными ракетами, это точная информация из первых уст. Точнейшая! У меня даже петарды отобрали на вокзале. Тут была диверсия.

Эш намеревалась отметить разоблачение Къядра салютом из двух дорогих петард, но обе были отобраны заурчавшим смотрителем вокзала. Эш была воспитана в духе закона и безропотно отдала петарды, но теперь понимала, что их уже продали втридорога. Южные владения быстро просвещали её ум.

— Не-а, он атомными ракетами топил, — мечтательно пояснила Ат, пробуя конфету. — Жуткие взрывы. Знаешь, штурмовик так быстро летает…

И очнулась:

— Они спокойно летали, медленно. С гулом. Как шмели. Но дёрганья наблюдались. Не пойму: как так поворачиваться можно?! Вроде летит и никуда не сворачивает, а всё-таки крутится как-то… Дней семь летали. Мы каждый рассмотрели. Красивые машины. Здоровенные. Чувствуется даже, что сильные. Когда первый штурмовик упал, Въендр разозлился страшно: зачем эти хлюпики вообще сюда прилетели, если ничего не умеют и ничего не желают?! Зачем, если в них слосы из автоматов палят снизу, смеются над ними у нас в доме?! Слюнтяи, а не штурмовики! Он меня всегда посылал к тоннелю. Следить. Дождь прошёл мелкий, сыро было, туманно. Потому подбитый штурмовик через вершину и не перескочил, её туманом затянуло. Я видела, как он взорвался. Шли почти рядом, и вдруг у одного, у ведомого, хрясь! Дым из двигателей! И гул такой, неприятный, аж мурашки по спине. Как раненный зверь заревел. И вниз пошёл. Второй вокруг него вьётся, чуть крылья не подставляет, как птица раненному птенцу. Ушли в туман и почти сразу — бум! Словно стук. И гул прекратился. Слосы туда нагнали своих — жуть! Кустарники рубить, грунт выравнивать. У них там вертолёт сесть никак не мог. Сначала он штурмовик тросами дёргал — бесполезно. Что-то они там ковыряли, словно вытащить хотели. Ничего не получилось и бабахнулся вертолёт в ущелье. Ух и пожар был ночью! Ух и пожар! Любо-дорого смотреть! К утру приплыл авианосец. Слосы всю ночь копали и рубили. Утром ветерок поднялся, дым и туман разогнал. Над морем, правда, слабая дымка висела, только очертания от штурмовика просматривались. Как тень. За ним два ваулингла летали, словно осы. Потом ещё два пристроились. Четверо на одного! Нечестно.

— Послушай, рассказывай суть. Без теней и ос. Без полутеней и без дымки. Без литературы, словом. Суть говори!

— Суть? — Ат взяла ещё конфету. — Изволь. В него летучие ваулинглы стрельнули из пушек, он и кувыркнулся в ущелье. Я бы тоже кувыркнулась, пальни в меня из пушки. Въендр аж взвыл: второго сбили! Слосы вопят, ликуют. А он хитрил, оказывается! Он нарочно в ущелье упал и разбитый штурмовик зажёг. Из своих пушек, понятное дело. У него, оказывается, тоже имеются пушки! Но я не видела, это ж в том самом ущелье было, которое узкое и обгорелое. Я отстреливалась и потому не видела. Мы только его пушки слышали, но звук у них такой… не «ту-ту-ту», как у пулемёта скорострельного, а словно зверь взвыл, коротко-коротко. Выстрелов и не разобрать! Он скорострельность огромную поставил, так мне Въендр объяснил. Я больше не отстреливалась от слосов и потому дальше всё рассмотрела. Никто уже ни от кого не отстреливался, все только в небо пялились. И мы пялились, и слосы. Мы подумали, у него ракет нет. И слосы так подумали. Потому и начали палить в него из пулемётов, когда он из ущелья выскочил и вдоль склона мчался. Аж кустарник летел пополам с пылью! Я даже подумала, что он на колёсах едет!

Ат вдруг усмехнулась:

— Они же «мужчины», у них нетерпячка от мысли, что их разделали мордой о булыжник. Хоть без толку, но пальну! Покрасуюсь, испорчу радость. Въендр только сплюнул.

— Ты меня запутала совсем, — поморщилась Эш и полезла в вещмешок за батарейками к диктофону, она не поспевала карандашиком за Ат. — Какие ещё «слосы»? Какие «колеса»? Кого «мордой о булыжник» били?

— Я не сказала? — Ат металась жадным взглядом по распахнутому вещмешку Эш. — Наш отряд загнали на вершину горы. Ту, которая внутри горной подковы. В тупик. С трёх сторон к лесу спускается луг, с четвёртой — обрыв и море плещется. Всё простреливается. Он почти от подножия к вершине тянется, горный лес, но до него не добежать. А на вершине горы старая штольня. Ну, вход в пещеры, они под горой. Там в старину добывали что-то, даже сохранились цепи и бадья деревянная, на которой людей вниз запускали. И такая глубокая штольня, скажу я тебе! Дыра до основания горы! Что-то добывали очень глубоко в недрах. Там, у основания, всё в пещерах извилистых, уйма пещер вырыта. Но вход один. И воды нет. Ну, если ты летала на вертолёте, то видела воронку на вершине.

— Да-да, видела! — торопила Эш, быстро меняя батарейки. — Что потом?

— Слосы к штольне не лезли, кривлялись и гоготали издали, потому как у нас ещё патроны оставались. И гранаты. Флягами на палках из-за камней размахивали, воду расплёскивали. Знали, гады, что у нас воды в обрез. Через штольню ушли все наши женщины, старики. Семь снайперов. Ор с детьми. Она детей далеко увела пещерами. Как чуяла! Молодец. Мы с Въендром у входа в штольню прятались, чтобы не подобрались с гранатами, пока наши на бадье спускались группами. Нам всё видно, как на ладони, слосы потому и засели вокруг, в лесу. А между нами и ними — луг шагов на сто. Попробуй, сунься к нам! Мы с Въендром ждали момент, чтобы в штольню юркнуть. Слосы палили трассирующими пулями в штурмовик и орали глупости какие-то.

— Штурмовик что делал? — Эш вела беседу по руслу.

— Он низко-низко прошёл, вдоль берега. В пыли весь. Потом сразу вверх — и с таким звуком! Рёв жуткий и хруст, будто ткань от камуфляжа рвут. Такая мощь… Знаешь, я сразу нашу страну зауважала. Вот до этого момента нисколечко не уважала! Согласись: что за страна такая бестолковая, если своих людей на съедение зверям отдала?! Но тут зауважала сильно. До сих пор уважаю.

— Давай о штурмовике! — вспылила Эш.

— Да пожалуйста. Ваулинглы уходили высоко, видать, следы заметали. Ну: сбили чужой самолёт, как-никак! А его не сбили, он их перехитрил и бросился снизу! Ба-бах по ним из пушек! Все четверо — в дым! Но я это только потом поняла, сначала я ничего не поняла. Я даже не поняла, чего там стряслось! — дым, а из дыма здоровые такие обломки летят. Думала, они сразу вниз упадут — ну, как штурмовик падал — ан нет! Ты знаешь: они летят вверх и дымные следы оставляют. Но летят кусками! Потому я и не поняла. Куски летели-летели, потом все вниз пошли и в море попадали. И штурмовик тоже вниз кувыркался, как осенний лист, вместе с обломками. Очень похоже на падающий лист. Думаю: «всё, амба, столкнулся с кусками и упадёт в воду, бедолага». Наверно, все так подумали, кто следил за ним. А он у самой воды выровнялся да ка-а-ак взвыл! И так быстро над водой разогнался… у-у-у… едва крыльями волны не цеплял. За ним вода стеною поднялась! Представляешь? Высокой-высокой стеной! Красота! Оказывается, это двигатели так воду подняли на фур… фор…

— На форсаже, — подсказала Эш.

— Угу, на форсаже. И вверх пошёл. Быстро-быстро, как тень. Может, лётчик очнулся и мотор завёл? Въендр говорил, он всё это нарочно проделывал. Не знаю, не знаю… Но ваулинглы с Въендром согласились и поняли, что он им мозги запылил. Лупили в него из пушек. Он так быстро разогнался… Даже не верится. И не шмель уже стал, а хищник какой-то! Словно не летел, а скользил в дымке, между взрывами. Как тень. Да так быстро, так легко, всё с переворотами, с выкрутасами, через всё небо… Шею свернёшь следить! И глазом трудно удерживать: она, тень эта, всегда впереди или в стороне от взгляда. Даже я в него не попала бы из винтовки. Высоко-высоко ушёл, и давай на корабли пикировать, быстро-быстро. Въендр замер, смотрим молча, но про себя решили — пугает. Пугает гадов! Ему же стрелять нечем! Они же безоружными тут летают! А он ка-а-ак долбанул по авианосцу ракетой! Мы и ахнули… Пополам! Какой там «пополам»! Поверишь: вдребезги! В ошмётки! Ещё четыре корабля перевернулись, они рядом с авианосцем стояли, во какой взрыв был! Аж камни со скал посыпались, нас чуть с ног не сбило воздухом. Он сразу — на вертолёт. Над нами вертолёт летал, хотел заснять сдающихся и лебезящих сахтаръёлов. Нас, значит. И негуманные, но справедливые казни. Я думала, этот полоумный летун будет кружить, дымы рассматривать, пузыри на воде, обдумывать там что-то. Ну: как выкручиваться перед начальством, о чём врать. Шутка ли: войны нет, а корабли утопли! А он — сразу в драку, даже я сообразить не успела. Из корабля ещё куски огненные лезли вверх — и в стороны тоже лезли! — гриб этот белый уже потом вырос, а он прямо из пикирования, от воды — вверх, по дуге, вращается зачем-то. Да как лупанёт из пушек по вертолёту! Когда уроды попрыгали с парашютами, Въендр от огорчения аж застонал. Схватил гнилую деревяшку и давай колотить о поваленный ствол. Выпрыгнули, паразиты! Упустил! Он — штурмовик то есть — с таким хрипом вверх ускользнул… О-о-о! Знаешь, он так быстро вверх и вдаль уходит, просто удивительно! Странно: все дни летал как-то неповоротливо, как-то медленно. А тут… Знаешь, он всё время поворачивался и скользил — ну ни разу прямо не летел! Я думаю, летать интересно. Очень интересно. Вот бы полетать самой! Ничего, завтра полетим и посмотрим. Ор обещала меня подучить всяким цифрам, возраст позволяет. Думаю я определиться в…

— Постой! — прервала Эш. — Потом о возрасте. Ты говорила, он ушёл вверх. Дальше давай.

— Он их в клочья разнёс.

— Кого?

Ор разливала суп в тарелки:

— Держи, говорунья. Как разойдётся словесами — не остановить. Только суп тебя остановит.

Ат схватила тарелку:

— Парашютистов.

— Не может быть! — остолбенела Эш. — Он расстрелял беззащитных парашютистов?! Наш пилот?! Человек чести?!

Она читала в неправильных учебниках истории о подобной привычке у пилотов Вечной Вехты, но привычка эта отвергалась в правильных учебниках и директрисой гимназии как гнусная клевета Охранной службы на благородных иностранных воинов.

— Всех ухлопал! — оживлённо подтвердила Ат, обнюхивая суп. — Ещё как «может»! И опять по дуге ушёл, за дальние вершины. Как появился сызнова, я и не заметила. Низко так… За ним очень трудно следить, он всегда опережает взгляд. В него два оставшихся корабля лупили, но ему хоть бы что. Всё мимо.

Удивилась:

— Самолёт ведь должен прямо летать! Ну да, прямо. Или с поворотами. Так ведь? Он же не кузнечик! А этот дёргался не пойми как. Хрясь! — и уже вверху, будто подпрыгнул. Бум! — и уже внизу. Пых-пых! — и уже ниже.

— «Пых-пых»? — переспросила Эш, записывая. Она уже не надеялась на диктофон.

— Угу. «Пых-пых». Или даже «пых-пых-пых», от него иногда аж по три раза пыхало огнём. Я сперва пугалась, думала, в него снаряды попадают, но Въендр высказал так: «Ты глянь, чего творит! Он газовыми рулями маневрирует на форсаже! Рисковый парень». Оказывается, эти «газовые рули» только на взлёте или посадке включают. Ну, когда самолёт взлетает или садится, чтобы без разбега. Ими в полёте не пользуются, опасно. Зато здорово! Ведь тока-тока был тут, а уже выше. Но смотрит туда же носом и летит туда же! Как в рваном кино мелькает. Помнишь, Ор, наши склеили горелую плёнку и крутили нам рваное кино? В него корабли из пушек бьют, всё небо в огненных точках и сливаются они в одну большущую точку, будто небо горит. Грохот жуткий! Тока его уже там нет, где разрывы. То он выше вдруг стал, то ниже, то он впереди, то остановился. Правда, пару раз я ойкнула, когда разрывы с ним сливались, но это он вбок отскакивал. Слева от него молотили воздух, значит. Силён! Когда он парашютистов прихлопнул, из пушек, то зачем-то вниз головой висел — этого я не понимаю. Зачем вниз-то головой летать? Неудобно ведь! Я потом попросила наших меня к креслу привязать. В сгоревшем доме мы кресло нашли. И подержать вниз головой. Кошмарные ощущения! Чуть не уронили! Ложку дай. Словом, на куски всех. И уродов, и парашюты. От одного половинка осталась. И так издырявил парашюты, даже детям на рубашки приходилось целые места искать. Мы думали, он отвёл душу за напарника, а он только начал! Как рубанул по миссионерам! Послушай, отличный суп…

— Каким ещё «миссионерам»? — Эш уныло размешивала суп: что «отличного»? концентрат! — Миссионеров он где нашёл? Я ни одного тут не видала.

— У берега стоял корабль полосатый, — Ат поглощала суп, жадно поглядывая на её тарелку. — Миссионеры. Слосы лодки разгружали, он им привёз новую форму, концентраты вкусные, конфеты, деньги. И раненых забирал. Они их лечат в Слоссе, в лучших госпиталях. Из гуманизма. Вылечат — и снова к нам. И наших пленных хотели забрать с берега, дети совсем. Ну, показывать у себя в телевизорах как посмешище. Чтоб ныли, сопли размазывали, проклинали князя и сознавались в преступлениях. И девок наших хотели забрать, каких бандюги наворовали в городе. Они-то потом и рассказали, как слосы засуетились. Он с ними на связь вышел, оказывается! Во смеху-то! Выставил требование и не стал слушать ответы. «Уль-ти-ма-тум» называется, запиши. И правильно: с ними только так, они другого не понимают. Только ультиматум. Пообещал раскрошить кого-то в тоннеле, если не отдадут наших егерям. Думаю, раскрошил бы вдребезги. Жаль, у машины с нашими пленниками колёса не полопались, успели слосы их доставить. Да у нас и запись есть, аппарат вроде телефона. Трофейный. Красивая игрушка. Въендр разрешил мне его оставить, чтобы слушала и учила языки. Надо, мол. Где ж он тут… Был же в мешке… А-а-а, в том мешке, у Ор.

— Оставь ты мешок и не вали всё в одну кучу! — Эш начала злиться на пустоголовую красотку. — Дойдём до аппарата. Ор! Аппарат — мне.

Ор молча протянула ей красивый блестящий аппарат, лёгкий и металлический. Воочию Эш не видала таких никогда. Она слышала, будто есть спутниковые аппараты направленного действия, с индивидуальным шифратором разговора и функцией автоматического радиоперехвата. И видела рекламные фотографии аппаратов, ужасаясь ценам. Но никогда не встречала ни у кого ничего подобного.

Все кнопки на нём были понятны, и Эш сообразила по надписям: она держит в руках именно такой телефон.

— Люди, это ведь жутко дорогая вещь… Что за кнопка?

— Не знаю. Ат сразу начала давить все подряд и даже кто-то заговорил оттуда. Ваулингл какой-то. Ат обозвала его и хохотала в аппарат. Въендр огорчился: «Ну что ты руки на привязи держать не умеешь?!». Так и сказал. Мы потом давили эту кнопку — никакого ответа. Даже не светится. Отключил связь. Зато можно разные города слушать, страны. Хорошая штука. Въендр хотел, чтобы Ат языки изучала, только она не желает. Послушает, послушает — бросит. Злится. Прослушивание записи вот так включают…

И включила аппарат.

…Гортанный голос загнусавил что-то о «пэрсике», и Эш почувствовала лёгкое отвращение: ей сразу померещился толстый неопрятный бородач, вытирающий о грязную рубаху волосатые ручищи, испачканные соком «пэрсика». И вдруг… Решительно, чётко, зло; совсем не так, как в редакции: «Пока ещё живым крейсерам „Полтиюли“ и „Логзи“. Говорит капитан Къядр. Слушать, ублюдки», — при звуках этого голоса Эш вздрогнула и замерла. Слушала, затаив дыхание:

— «…не позорьтесь перед смертью. У меня для вас горячая закуска к „пэрсиковой“ настойке. На-те, жрите».

— Это он щас ракетой вмажет по усадьбе, — хмыкнула Ат. — Мы весь его разговор сопоставили со взрывами.

— «Господин капитан, я пожертвовал штанами и даже ботинками, но отправил грузовик к егерям. Надеюсь, вы тоже сдержите слово чести и гарантируете мне, в свою очередь…»

— «Надейся. И купи штаны, гарант».

— Дальше опять не по-нашему, — вставила Ат.

— Я пойму, — коротко бросила Эш.

Дослушала запись, сунула аппарат в карман и процедила мрачно:

— Ты сказала, он обстрелял корабль Миссии. Продолжай.

— Обстрелял? Да от него куска целого не осталось. Лодки сдуло за один раз. Вот это был взрыв так взрыв… Он так быстро в атаку заходит, просто удивительно. С какой же скоростью соображать надо?

— Сколько лодок?

— Шесть. Почти до берега доплыли. Их прямо на берег и выбросило, но частями. Коробками, банками, тюками и досками. Словом, что везли — то и выпало. И трупы выпали, понятно. Тоже частями. Как обжаренные тушки. Загляденье! Но издали «загляденье». Вблизи меня тошнит.

— Вот что, — Ор подвинула тарелку поближе к Эш. — Давайте поедим молча. «Тушки»… Меня саму сейчас стошнит, я вблизи смотрела, когда трофеи собирала.

Ели молча, но недолго: аппетит разыгрался к вечеру прекрасный.

— «Метеорит»… — Эш опрокинула тарелку с остатком супа над ложкой, по детской привычке собирая в неё последние капли. — Ну, я тебе дам «метеорит»… Скотина… «Пар свистел»! Ишь, «штабист» он! Гад он загорелый, а не штабист.

— Ты о ком?

— Мне тут один потомственный вояка мозги запылил воронкой на мелководье. Вулканы в горах показывал из вертолёта, паразит. Действующие! Один действует, дескать, на дне ущелья. Которое якобы и не ущелье вовсе, а обгорелая трещина в горном хребте по причине извержения вулкана. Потух чуть ли не вчера, пепел дождём смыло. Так подробно, так красочно! Неужели такие сильные взрывы?