Бесплатный фрагмент - Кровь Завета

Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения

с реальными людьми и событиями случайны

ГЛАВА 1

Карта мира, которую можно увидеть на голографических дисплеях в коворкингах и личных кабинетах, уже не напоминает ту, что висела в школьных кабинетах двадцать лет назад. Континенты сместились: не в физическом, геологическом смысле, а в политическом, культурном, религиозном и экономическом. Тонкие красные линии национальных границ стали толстыми, извилистыми шрамами, разделяющими человечество на враждующие блоки. Климатические изменения, конечно, внесли свой вклад: затопленные прибрежные города, выжженные пустыни, миграционные потоки, но именно геополитическая турбулентность стала определяющей чертой эпохи.

Север стал холодным не из-за арктических морозов, а из-за тотального контроля, установленного Северным Альянсом. Железная хватка цифрового надзора, повсеместное внедрение нейросетей, отслеживающих каждое слово и действие, подавление инакомыслия — всё это создаёт атмосферу ледяного безразличия и страха. Даже самые передовые технологии, призванные облегчить жизнь, используются для поддержания порядка и подавления свободы.

Юг полыхает: не от палящего солнца, а от непрекращающихся религиозных восстаний, вызванных нищетой, несправедливостью и радикальными проповедями. Конфликты между различными течениями ислама, а также столкновения с традиционными верованиями, приводят к кровавым столкновениям и гуманитарным катастрофам.

Восток вернулся к имперскому мышлению, возрождая древние амбиции и претензии на мировое господство. Луньгуа — индустриальный колосс Востока, наращивает цифровое и ядерное влияние, используя свои огромные ресурсы и технологическое превосходство для расширения сферы своего влияния на всех континентах. Их «Новый Шелковый Путь» — не только торговая инициатива, но и инструмент политического давления.

Запад, некогда символ демократии и прогресса, утратил уверенность, раздираемый внутренними противоречиями и политической поляризацией. Аурика, западный гигант, больше не диктует миру условия, но продолжает вмешиваться под видом «гуманитарных операций», часто преследуя собственные геополитические интересы, что вызывает все большее недовольство и подозрительность.

Между ними миллионы людей, уставших жить между бомбами и богами. Беженцы, потерявшие дома и надежду, скрывающиеся в тени, в полуразрушенных городах, в лагерях для перемещенных лиц. Хакеры, пытающиеся взломать системы контроля, чтобы донести правду до остального мира. Ученые, работающие над технологиями, которые могли бы спасти человечество, но опасающиеся, что их открытия будут использованы для военных целей.

Мир находится на грани Третьей мировой войны, и эта грань становится всё тоньше с каждым днем.

За десять лет человечество не узнало ни мира, ни правды. Религиозные конфликты разрастаются в политические, локальные войны перерастают в глобальные. Информационная война ведётся с не меньшей ожесточенностью, чем военные действия на земле. Фейковые новости, дипфейки, пропаганда — всё это используется для манипулирования общественным мнением и разжигания ненависти.

Луньгуа наращивает цифровое и ядерное влияние, разрабатывая новые поколения беспилотных летательных аппаратов и систем искусственного интеллекта, способное принимать решения без участия человека. Их кибервойска — одни из самых мощных в мире, способные парализовать целые страны одним щелчком пальцев.

Аурика ведёт свою политику: отправляет миротворческие силы в горячие точки, но часто преследуя собственные геополитические интересы, например, контроль над стратегическими ресурсами.

Северный Альянс возвращается к милитаризму и реваншизму, стремясь вернуть утраченные территории и восстановить былое величие. Они активно вербуют наемников из разных стран и разрабатывают новые виды оружия, включая гиперзвуковые ракеты.

Ядерное оружие снова стало разменной монетой, инструментом запугивания и шантажа. Три державы открыто обладают ядерным арсеналом, демонстрируя свою мощь и готовность к применению. Ещё три в тени, скрывая свои ядерные программы, но не менее опасные. Люди больше не верят в мир. Они верят в укрытие, в противогазы, в молчание. Повсюду строятся подземные бункеры, люди запасаются продовольствием и водой, учатся выживать в условиях ядерной зимы.

В этом расколотом мире две соседствующие страны стоят на краю пропасти, балансируя на тонкой грани между войной и миром.

Артанара, затерянная среди горных хребтов, страна православных горцев, втиснутая между интересами великанов. Их древние традиции и самобытная культура делают их привлекательной целью для различных сил, стремящихся к контролю над регионом. Они буфер между Северным Альянсом и Сахиридом, вынужденные лавировать между двумя враждующими сторонами.

Сахирид, мусульманская империя пустынь и нефти, переживающая смену власти. Богатая газом и стратегически важная, Сахирид был ареной борьбы за влияние между Аурикой и Луньгуа. Внутренние противоречия и борьба за власть усугубляют нестабильность в стране.

На их границе, в бесплодной пустыне, произошло то, что происходит всегда перед большой бедой:

Выдержка из местной газеты:

Неустановленные военные дроны, оснащенные передовыми системами распознавания образов, ударили по мирному конвою, перевозившему гуманитарную помощь в отдаленные горные деревни. Погибли десятки мирных жителей, включая женщин и детей. Обе стороны обвинили друг друга в организации нападения, выдвигая нелепые и противоречивые версии. Северный Альянс обвинил Сахирид в поддержке террористических группировок, а Сахирид в провокации и подготовке к вторжению. Началась мобилизация. Резервисты призваны в армию, военная техника перебрасывается к границе, напряжение достигло предела.

И в этот момент, как по злому умыслу судьбы, в двух столицах почти одновременно сменились лидеры.

В Артанаре президентские выборы выиграла София Маратели, 35-летняя девушка, которую знают как миротворца и идеалистку. Она известна своими усилиями по примирению различных религиозных и этнических групп в стране, а также своей приверженностью принципам международного права. Многие видят в ней последнюю надежду на мирное разрешение конфликта.

В Сахириде умер султан Халид аль-Хазим, старый и больной правитель, вследствие чего власть перешла к его старшему сыну — Раиду аль-Хазиму, человеку, о котором почти ничего неизвестно. Он является загадкой для своих соратников и врагов, его мотивы и намерения остаются неясными.

София и Раид из разных миров. София, образованная интеллектуалка, выросшая в атмосфере толерантности и взаимопонимания. Раид — воин, воспитанный в традициях суровой пустынной жизни, привыкший решать проблемы силой. Из разных религий, культур, политических систем, но именно им суждено решить: будет ли этот год концом эпохи или концом человечества. Их решения, их действия, их бездействие определят судьбу мира, погруженного в хаос и отчаяние.

СТОЛ ПЕРЕГОВОРОВ

Зал выстроен в старинном стиле: массивные балки из темного дерева поддерживают высокий потолок, украшенный фресками, изображающими сцены из истории древних цивилизаций. Тяжелые бархатные флаги с гербами различных государств висят вдоль стен, а акустика тщательно выверена, чтобы обеспечить четкость звучания даже в самых отдаленных уголках помещения. Но, несмотря на все эти оформления, атмосфера в зале является железобетонной — напряженной, тяжелой, пропитанной недоверием и скрытой угрозой.

Международный саммит всех стран мира проходит в Независимом городе Юлиа, расположенном в демилитаризованной зоне, вырезанной из карты между Луньгуа и Аурикой. Город, построенный после предыдущей глобальной катастрофы как нейтральная территория, выбран в качестве места встречи, чтобы минимизировать риск эскалации конфликта. Вокруг Юлии располагаются многочисленные наблюдательные посты, контролируемые нейтральными странами и международными организациями, следящими за соблюдение режима демилитаризации.

За круглым столом, выполненным из полированного черного гранита, сидят восемь лидеров, представляющих самые влиятельные государства мира. Камеры отключены, чтобы обеспечить максимальную конфиденциальность, а дипломаты и советники удалены, чтобы избежать нежелательного влияния на ход переговоров. Оставались только главы государств, их прямой, оценивающий взгляд, и мир, который трещит под их ногами, готовый в любой момент рухнуть в бездну новой войны. В воздухе висит тишина, прерываемая лишь тихим гулом систем вентиляции и нервным постукиванием пальцев по столу.

1. Аурика — Гаррет Эдмонд Слоун, 68 лет — Президент западной сверхдержавы.

Гаррет Эдмонд Слоун, с безупречно уложенными волосами и идеально сидящим костюмом, излучает уверенность и харизму. Он — мастер сценических речей, умело манипулирующим аудиторией. Его карьера началась с актерской деятельности в Голливуде, где он оттачивал навыки убеждения и создания нужного образа. Теперь, будучи президентом Аурики, он использует эти навыки для поддержания имиджа сильного и стабильного лидера. За ним стоит мощнейшая экономика, основанная на передовых технологиях и инновациях, но она ослаблена чередой внутренних революций и экономических кризисов, хотя все еще остаётся глобальной силой, способной оказывать влияние на политику и экономику других стран.

— Пока вы молитесь за мир, наши спутники видят ваши войска на границе. Нам не нужно верить, мы знаем. — Произнес он, его голос был ровным и уверенным, а взгляд пронзительным. В его словах сквозила угроза и демонстрация превосходства в области разведывательных технологий.

2. Северный Альянс — Илья Преображенский, 66 лет — Генерал-полковник, бывший глава службы разведки, ныне президент-секретарь.

Илья Преображенский, с суровым лицом и пронзительным взглядом, излучает ауру власти и опыта. Он был закаленным в боях генералом, прошедшим через множество конфликтов и политических интриг. Мир для него — это когда его враги мертвы, а его страна непобедима. Он пришел к власти в результате военного переворота, и его правление характеризовалось жесткой рукой и подавлением инакомыслия.

— Мы пришли не за словами, а за новой архитектурой мира, поскольку старой больше нет. — Заявил он, его голос был хриплым и резким, как звук разбивающегося льда. В его словах звучала решимость и готовность к радикальным переменам.

3. Артанара — София Маратели, 35 лет — новоизбранный Президент. Православная, идеалистка, доктор международного права.

София Маратели, молодая и энергичная девушка, казалась чужой среди этих закаленных политиков. Она была православной, приверженцем идеалов мира и справедливости, и обладала докторской степенью в области международного права. Она не должна была выигрывать выборы, но выиграла, потому что люди устали от смерти и жаждали перемен. Ее победа была воспринята многими как знак надежды, но и как угроза для тех, кто привык к власти и насилию.

— Я не хочу победить врага, я хочу, чтобы враг перестал быть врагом. — Сказала она, ее голос был тихим, но твердым. Ее фраза вызвала улыбки, но не дружелюбные: снисходительные, полные сомнений и насмешек.

Её слова, пропитанные наивным идеализмом, казались нелепыми на фоне жестокой реальности.

4. Сахирид — Раид аль-Хазим, 45 лет — новый султан. Недавно похоронил отца и отрубил руки трём предателям.

Раид аль-Хазим, одетый в традиционный темно-синий плащ, с золотой печатью на перстне, был воплощением власти и таинственности. Он был молчаливым и сдержанным, его лицо выражало лишь спокойствие и невозмутимость. Его взгляд был изучающим, словно он сканировал каждого присутствующего, пытаясь разгадать их истинные намерения. Он почти не говорил, но чувствовалось: он слушал всех и никого не слушал.

— Пока наши дети учатся ненависти, мы не можем говорить о будущем. — Его голос был низким и бархатным, в нем звучала усталость и горечь.

5. Луньгуа — Чжоу Мэйлин, 54 года — Генеральный координатор, наследница технократической династии.

Чжоу Мэйлин, с безупречным макияжем и строгим костюмом, излучала холодную эффективность. Она была генеральным координатором Луньгуа, наследницей могущественной технократической династии, контролирующей все аспекты жизни в стране. Самая технологически продвинутая страна в мире, Луньгуа держала в узде Восток, почти не прибегая к войне, используя передовые технологии и кибервойны.

— Ваши идеалы из книг — наши системы из реальности. Мы предложим мир, но на наших условиях. — Заявила она, ее голос был ровным и бесстрастным, как у робота.

6. Федерация Кафри — Мамаду Сабир, 60 лет — Глава многонационального блока, включающего почти весь Южный материк.

Мамаду Сабир, с усталым взглядом и морщинистым лицом, казался измученным бременем власти. Он был главой многонационального блока, включающего почти весь Южный материк, и в прошлом — борец за независимость. Теперь он был политиком, уставшим от собственной идеологии и разочарованным в обещаниях мира.

— Мы дали миру ресурсы — взамен получили долги. Пока вы спорите, наши дети умирают от жажды. — Сказал он, его голос был слабым и надломленным.

7. Конгломерат Нордара — Фрея Кальстен, 58 лет. Железная женщина с ледяного севера, управляет альянсом приполярных государств.

Фрея Кальстен, с короткой стрижкой и пронзительным взглядом, была воплощением силы и решительности. Она обладала ядерным флотом и контролем за морским маршрутом «Северного Ожерелья».

— Мы не молчим, мы ждём, и мы не промахиваемся. — Произнесла она, ее голос был холодным и твердым, как арктический лед.

8. Независимый наблюдатель — Верховный кардинал Антуа, 78 лет — Глава объединённого духовного совета.

Верховный кардинал Антуа, с благородным лицом и спокойным взглядом, был главой объединенного духовного совета. Он не имел армии, но его слова звучали громче пушек, напоминая о моральных принципах и ценностях, которые были забыты в погоне за властью и богатством.

— Ни одна религия не призывала к мировой войне, но вы все ведёте её от их имени. — Сказал он, его голос был тихим, но властным.

За круглым столом стало тихо, вперёд выдвинулись только двое:

Одна — сдержанная девушка в сером костюме с православным крестом на груди. Второй — мужчина в традиционном темно-синем плаще, с золотой печатью на перстне. София и Раид — новички среди ветеранов.

И только они по-настоящему готовы к переменам. Их взгляды встретились, и в этом молчаливом обмене произошла искра надежды, едва заметная, но все же существующая в этом зале, полном отчаяния и ненависти. Будущее мира зависит от их решений, от их способности преодолеть пропасть между разными культурами и идеологиями.

Слово взяла София Маратели. На фоне тяжёлых фигур в дорогих костюмах и орденах, увешанных наградами и символикой власти, она выглядит почти аскетично, не примечательно растворяясь в общей картине. Темно-серый костюм-двойка, сдержанный, без излишеств, словно подчеркивает ее отстраненность от показной роскоши. Неброский макияж, лишь легкий тон и акцент на глаза, темно-каштановые волосы, собранные в строгий пучок, освобождают лицо, позволяя читателям уловить все нюансы ее выражения. На лацкане — серебряный православный крест, тонкий, но заметный, символ ее веры, не выставляемый напоказ, но являющийся неотъемлемой частью ее личности. Глаза острые, как лезвие ножа, пронзительные, способные видеть насквозь ложь и лицемерие, и такие же усталые, словно несут на себе бремя чужих страданий. Она держит руки сомкнутыми на коленях: не из страха перед могущественными оппонентами, а из сосредоточенности, из желания контролировать каждое слово, каждый жест.

Её голос не громкий, не рассчитан на то, чтобы перекричать шум и скептицизм. Но в нём непоколебимая твёрдость, стальная нотка, которая заставляет прислушаться, несмотря на все сомнения.

София Маратели (медленно, выверенно, с паузами между фразами, словно взвешивая каждое слово): — Я не выступаю от имени сильных и не говорю от лица тех, кто владеет армиями, нефтяными месторождениями и технологиями. Я говорю от лица уставших. Тех, кто больше не верит в ваши армии, ракеты, угрозы и флаги. Тех, кто устал от бесконечных обещаний и пустых слов. Я представляю народ, который каждую ночь засыпает под тревогу, под вой сирен, под страх за своих детей. Народ, который видит не врага в другой вере, в другой культуре, в другой политической системе, а в несправедливости: в голоде, в болезнях, в разрушенных домах, в потерянных жизнях.

(Она делает паузу, позволяя словам осесть в сознании присутствующих, осматривая каждого за столом, словно ища понимания).

— Меня не выбирали, чтобы я вела войну. Меня не избрали, чтобы я торговалась за территории или ресурсы. Меня выбрали, потому что люди решили, что хватит. Достаточно крови, хватит лжи и страданий. Я не прошу пощады, не требую уступок, я предлагаю путь… к миру, к справедливости, к взаимопониманию. Путь, который требует от нас мужества, честности и готовности к компромиссам.

(Она смотрит прямо на Раида аль-Хазима, устанавливая зрительный контакт, словно обращаясь только к нему, несмотря на присутствие остальных).

— Мир невозможен, если мы начинаем разговор с угроз. Он невозможен, если мы продолжаем видеть друг в друге опасность. Он возможен, если мы начнём с правды. С правды о наших ошибках, страхах, о наших надеждах. С правды о том, что мы все — люди, живущие на одной планете, и что наша судьба неразрывно связана друг с другом.

Пауза.

В зале что-то шевельнулось, кто-то усмехнулся, свысока оценивая наивность ее слов, кто-то покачал головой, предвидя провал ее инициативы. В глазах Гаррета Слоуна мелькнуло легкое презрение, а Илья Преображенский лишь нахмурился, словно не понимая, к чему эта странная речь.

Затем на сцену поднялся Раид аль-Хазим. Высокий, сдержанный, словно высеченный из камня. Темно-синяя одежда султана Сахирида, тонко вышитая золотыми нитями, падала тяжелыми складками до пола, подчеркивая его высокий статус и достоинство. На его голове — лёгкий черный головной убор, не военный, не религиозный, а скорее символ власти и мудрости. Лицо — тёмное, с чётко очерченными скулами, словно вырезанное резчиком, с глубокими морщинами, говорящими о пережитых испытаниях и тяготах. Глаза — глубокие, проникающие, словно он уже знает, что ты скажешь, словно видит тебя насквозь, читая твои мысли и намерения.

Он не брал с собой папок, бумаг или советников. Он говорил сам, без подготовки, без подсказок, полагаясь лишь на свой опыт и интуицию.

Раид аль-Хазим (глухо, спокойно, с едва заметным акцентом): — Мой отец умер, оставив мне народ, который больше не верит в завтрашний день. Он оставил мне страну, израненную войной, выжженные города, и карту с крестами там, где когда-то были школы и больницы. Он оставил мне бремя ответственности за жизни миллионов людей.

(Он смотрит на каждого за столом, словно обвиняя их в своих бедах, и требуя от них объяснений).

— Мы называем это «войной во имя веры», но правда в том, что вера здесь ни при чём. Это лишь ширма, за которой скрываются истинные мотивы. Вы ведёте войны за контроль над ресурсами, за влияние в мире, за страх, который позволяет вам держать свои народы в повиновении. Вы ведёте войны за деньги, за тени прошлого, за месть, за жажду власти.

(Его голос становится чуть жёстче, в нем появляется нотка разочарования и гнева).

— Если вы ищете нового врага — смотрите на меня, я вам подойду. Я готов сражаться за свою землю, народ и веру. Если вы ищете нового союзника — тоже смотрите на меня. Я открыт для диалога, для сотрудничества, для мира. Но вы должны решить уже сейчас, потому что я не повторю путь своего отца. Я не буду продолжать эту бессмысленную войну.

(Он поворачивается к Софии и кланяется слегка, в этом жесте сквозит уважение и признание).

— И если кто-то здесь по-настоящему говорит о мире, то я готов выслушать. Даже если она из другого мира, культуры и религии. Даже если она — молодая девушка, которая осмелилась сказать то, что другие боятся произнести вслух.

Тишина.

В этот момент впервые за весь саммит возникло нечто, напоминающее надежду. Небольшая, хрупкая, едва заметная, но все же существующая. Никто не аплодировал. Но несколько взглядов направлены не на старых титанов, привыкших к власти и контролю, а на них — двух новичков, двух аутсайдеров, двух людей, которые осмелились говорить правду. Они не дружили, не соглашались друг с другом во многих вопросах, но только у них была смелость говорить не о будущем своих стран, не о своих личных амбициях, а о будущем человечества. О будущем, в котором не будет места войне и ненависти. О будущем, в котором мир станет реальностью, а не просто мечтой.

Президент Гаррет Слоун, представляющий Аурику, наклонился к микрофону с явным интересом, одновременно играя с серебряной ручкой, что придавало его облику некоторую небрежность. Он произнес с сарказмом:

— Признаться, я не думал, что услышу такие речи от лидеров двух держав, стоящих на грани войны. Это действительно… вдохновляюще, почти как речь на вручении кино-премии.

В его голосе ощущается легкое презрение, когда он повернул голову в сторону Софии. Его слова звучат как вызов, подчеркивая напряженность текущей ситуации между двумя государствами.

— Но, госпожа Маратели, пока вы говорите о мире, ваши пограничники сбивают наши дроны или у вас и армия — пацифисты?

Эти слова становятся не просто обвинением, а отражением глубокого недовольства, которое накопилось за долгое время. Напряженность между Аурикой и соседним государством достигла критической точки. Дипломатические отношения испытывались на прочность, и каждый шаг в переговорах мог стать последним. Слоун знал, что его слова могут вызвать бурю, но именно этого он и добивался.

На фоне его заявления, важно отметить, что в последние месяцы на границе действительно происходили инциденты, связанные с нарушением воздушного пространства. Это создавало атмосферу недоверия между обеими сторонами. Каждый из лидеров стремился продемонстрировать свою силу и решимость. Слоун понимал, что в условиях глобальной политической нестабильности даже незначительное событие может привести к серьезным последствиям.

В ответ на его реплику, София, сдерживая эмоции, попыталась объяснить позицию своего государства. Она говорила о необходимости защиты национальных интересов и безопасности. Однако каждая ее попытка звучала все более неубедительно на фоне реальных действий пограничников. Дебаты между ними в этот момент стали не просто спорами, а отражением борьбы за влияние и власть в регионе.

Ситуация требовала решения. Мировое сообщество внимательно следило за развитием событий. Каждое слово, произнесенное на этой встрече, могло изменить ход истории.

В этот момент молчание Софии прерывает Чжоу Мэйлин, представитель Луньгуа, её голос звучит холодно и четко:

— Вопрос не в том, кто стреляет, а в том, кто выигрывает от хаоса.

Слова её проникают в самую суть происходящего, как меткий выстрел. Она направляет свой взгляд прямо на Гаррета, и в этом взгляде можно уловить вызов.

— Чем больше вы спорите, тем сильнее становится Луньгуа.

Здесь, в этих словах, скрыта глубокая мудрость. Она подразумевает, что внутренние разногласия лишь подогревают атмосферу напряженности, которая приводит к укреплению силы Луньгуа. Это не просто политическое заявление — это стратегический анализ текущей ситуации.

— Возможно, пора уступить место молодым… — добавляет она с легкой иронией.

Слова Луньгуа акцентируют внимание на том, что время движется вперед, и приходят новые идеи, свежие умы, которые способны изменить мир. Она указывает, что, пока старшее поколение занято спорами, молодое поколение активно обсуждает будущее, строит планы и формирует новое видение.

Эти размышления поднимают важный вопрос о поколенческой ответственности. Старшие могут обладать опытом, но именно молодые способны адаптироваться к быстроменяющимся условиям. Время, когда необходимо делать выбор, наступает, и Луньгуа это осознает. Она призывает к действию. Необходимо оставить старые страхи позади и сосредоточиться на том, что действительно имеет значение.

Такой подход требует мужества и открытости к переменам. Для многих это может быть трудным шагом, но именно он может привести к необходимым преобразованиям. Призыв Луньгуа звучит как напоминание о том, что прогресс невозможен без готовности принимать новые идеи и уступать место тем, кто готов вести.

Илья Преображенский, человек с проницательным умом и остросюжетным взглядом, тяжело вздыхает, словно сбрасывая с себя груз неопределенности и недоверия. Он стучит пальцами по столу, привлекая внимание участников встречи. В этот момент его слова звучат как предостережение, насыщенное смыслом и предупреждением:

— Я не верю в честность ни одной улыбки на этом саммите, но, если вы, султан, и вы, госпожа президент, решили играть в миротворцев, будьте готовы, что вас использует каждая сторона за этим столом. — Его голос звучит уверенно, но в нем есть и тень сомнения: он знает, как легко можно манипулировать людьми в играх власти.

Илья бросает настороженный взгляд на Раида. Он понимает, что этот человек находится на распутье. — Твой отец был жесток, но он знал цену тишины. А ты? Ты ещё не знаешь ничего. — В этих словах слышится не только упрек, но и призыв к осознанию. Илья осознает, что Рaид все еще находится в плену иллюзий о мире и справедливости.

Раид лишь едва заметно улыбается в ответ. Его молчание говорит больше, чем тысячи слов. Он не отвечает, но в этот момент он запоминает каждую деталь, каждое выражение лиц своих оппонентов, словно собирая пазл, который в будущем поможет ему лучше понять мир вокруг. За его улыбкой скрывается стремление учиться, анализировать и, возможно, в будущем противостоять манипуляциям, которые подстерегают его на каждом шагу.

Эта сцена становится не просто диалогом, но и началом сложной мозаики политических интриг, где каждый участник играет свою роль. Важно понимать, что на таком уровне взаимодействия нет места наивности. Каждый ход тщательно рассчитывается.

КУЛУАРЫ

После завершения основной сессии делегации начинают покидать зал, наполняя коридоры тихим гулом разговоров. За закрытыми дверями атмосфера кардинально меняется. Здесь, в тени официальных протоколов, царит шепот. Необоснованные взгляды, пронизанные недоверием, сталкиваются друг с другом. Предложения, как брошенные камни, летят в воздухе, создавая атмосферу напряженности и интриг.

В этом контексте Гаррет Слоун, известный своей хитроумностью и опытом в политических играх, приближается к Софии. За его спиной стоят два охранника с настороженными выражениями лиц и советник, готовый подстраховать своего начальника в случае необходимости. Улыбка Гаррета, исполненная снисходительностью, напоминает о том, как учитель смотрит на ученицу, пытаясь донести до нее важные жизненные уроки. Он, казалось бы, увлечен игрой манипуляций, так привычной для него.

— Ты действительно считаешь, что Раид — твой союзник? — Произносит он, поднимая бровь, словно подчеркивая абсурдность своих слов. — Он сын убийцы, но я думаю, ты не до конца понимаешь, кто он на самом деле.

София, стойкая и уверенная в своем мнении, отвечает с холодной решимостью.

— Зато вы слишком опытны, чтобы поверить в то, что кто-то может не лгать. — Произносит она ровным голосом, подчеркивая свою позицию.

Эта короткая, но наполненная смыслом реплика становится своеобразным вызовом для Гаррета. В её словах звучит не только уверенность, но и предостережение о том, что игра, в которую они вовлечены, требует не только опыта, но и готовности видеть правду.

Кулуарные разговоры — это не просто обмен мнениями, это шахматная партия, где каждое слово и каждое движение имеют значение. Важен не только исход, но и умение распознать настоящие намерения собеседника. В этих стенах, где доверие — роскошь, каждый шаг может стать решающим.

Раид, стоя у окна, погружен в свои мысли. За окном разверзался мрачный пейзаж, что только усиливало атмосферу угнетенности. Он чувствует, как холод проникает в его душу. В этот момент к нему приближается Фрея Кальстен, представитель Нордар. Эта женщина, обладающая ледяным взглядом и холодным лицом, словно выточенным изо льда, является символом безжалостности. В ее присутствии даже воздух кажется более холодным.

— Говорят, ты молчалив… — произносит она, прерывая тишину. В ее голосе звучат нотки пренебрежения, но также и интереса.

Раид, не поворачивая головы, отвечает с характерной для себя прямотой.

— Лучше быть молчаливым, чем лживым.

Слова звучат как приговор, Фрея, не желая оставлять это без внимания, продолжает:

— В этом зале нет ни одного праведника… и ни одного вождя, чьи руки чисты, включая твои…

Раид поворачивается, его глаза встречаются с ее ледяным взглядом. В этом мгновении он осознает, что между ними развернулась не только словесная дуэль, но и борьба мировоззрений.

— Я не утверждал, что мои чисты — отвечает он, сдерживая гнев. — Я лишь не скрываю, что они в крови.

Эта фраза, полная самосознания, подчеркивает его внутреннюю борьбу. Он понимает: правда может быть разрушительной, но она также и освобождающая. В этом зале, полном интриг и лицемерия, честность становится редкостью. Раид знает, что его слова могут иметь последствия, но он предпочитает рисковать, чем оставаться в тени лжи.

Тишина между ними становится напряженной. Они оба осознают, что игра только начинается. Каждый из них держит в своих руках секреты, способные изменить ход событий. В этом мире, где доверие — это лишь иллюзия, они становятся противниками и союзниками одновременно.

***

Когда саммит подходит к концу, София выходит на балкон. Над городом повисла густая и обволакивающая тишина. Только медленные огни зданий, словно рассыпанные драгоценные камни, и монотонный гул дронов, патрулирующих небо, напоминают о реальности и продолжающейся напряженности. Она знает: теперь она в игре, но не по своим правилам, не в привычном мире дипломатии и компромиссов. Она вошла в поле битвы, где ставки = судьба человечества, а оружие = правда.

Из тени к ней подходит Раид, один, без привычной охраны и свиты советников. Лишь его высокая, сдержанная фигура, выделяющаяся на фоне ночного пейзажа.

Раид (тихо, с едва уловимой ноткой вызова): — Ты сказала: «Мир начинается с правды». Скажи, президент Маратели, ты готова к правде, если она разрушит всё, во что ты веришь? Если эта правда окажется настолько болезненной, что заставит тебя пересмотреть свои убеждения, свои идеалы, свою жизнь?

София (не оборачиваясь, глядя вдаль, на мерцающие огни города, словно ища в них ответы): — Я не боюсь разрушений и знаю, что за ними может прийти что-то новое, что-то лучшее. Я боюсь, что ничего не изменится, что мы продолжим врать друг другу, продолжим убивать друг друга, продолжать жить в этом бесконечном цикле ненависти и страха.

(Долгая пауза, наполненная напряжением и невысказанными вопросами. В воздухе витает ощущение надвигающейся бури).

— Тогда, возможно, у нас есть шанс… сломать этот цикл и построить что-то новое, что-то настоящее, но для этого нам придется пойти на риск и отказаться от иллюзий. Мы будем вынуждены взглянуть правде в глаза, какой бы горькой она ни была.

Внутренний монолог Раида аль-Хазима:

«Она думает, что я слушаю её, потому что верю. Нет, София Маратели, я слушаю, чтобы понять, где ты слабая, где трещина в твоей броне, где скрывается сомнение, которое можно использовать. Твои слова о мире, о справедливости лишь маска, за которой скрывается что-то ещё, что-то, что я должен разглядеть. Голос её мягкий, но в нём дрожит что-то острое: не страх. Настороженность. Она умна, не глупа, но не настолько, чтобы прослыть мудрой. Она играет в дипломатию, но я чувствую в ней стальную хватку, скрытую под слоем вежливости. Ты пришла ко мне с открытыми руками, а я знаю, что делать с теми, кто не держит в них оружия. Они полагаются на слова, на обещания, на надежду. Она слаба.

Мой отец говорил: «Слабость — это когда ты веришь в равенство. История пишется теми, кто забирает.» Он учил меня, что мир — это поле битвы, где каждый должен бороться за своё место под солнцем, и что сочувствие — это роскошь, которую не может себе позволить правитель.»

Сейчас Раид слышал голос отца снова, в собственной голове, эхом из прошлого: “ Подойди ближе. Дай ей почувствовать тепло, а потом возьми всё, что нужно. Заставь её поверить в то, что ты её союзник, а потом…»

Она ещё не поняла, что я не человек мира. Я человек перехода. Я инструмент, предназначенный для того, чтобы разрушать старое и создавать новое. Когда она протянет руку, я схвачу за запястье или за горло… В зависимости от того, что потребуется для достижения цели».

Но что-то мешало: не её лицо, с его тонкими чертами и пронзительным взглядом, не слова, которые она произнесла, полные наивных надежд, а то, как она смотрела. Не как идеалистка, наивно верящая в возможность мира, а как воин, уставший от войны.

«В её глазах я увидел не только решимость, но и глубокую печаль, отпечаток пережитых потерь. Если бы она родилась в моей стране, я бы сделал её генералом. Она обладает даром стратега, умением видеть дальше, чем другие, но сейчас она — враг (даже если временный союзник), а враг всегда должен быть под контролем».

Внутренний монолог Софии Маратели:

«Он смотрит, как хищник. Думает, я не замечаю. Думает, он ведёт игру. Пусть думает».

София стоит на балконе, чувствуя, как её спина напрягается при каждом его шаге. Его голос глубокий, обволакивающий, словно бархат, скрывающий стальную сердцевину, но в нём нет доброты, только контроль и расчёт.

«Он оценивает меня, как шахматную фигуру на доске. Его отец сжигал наши деревни. Его страна всегда мечтала нас поработить. У них это в крови: жажда власти, стремление к доминированию. Их мир — это наша тюрьма, где нас лишают свободы, нашей культуры и идентичности.

Но… этот мужчина — не отец, пока что… Он продукт своей среды, воспитанный в культуре насилия и ненависти, но в его глазах я увидела что-то ещё. Тень сомнения, проблеск усталости, отголосок человечности, погребённой под слоем гордости и предрассудков.

Я не верю ему и никогда не поверю, но, если есть хоть один шанс, что он не из тех, кто мечтает о крови, я должна найти его. Я должна зацепиться за эту нить надежды, даже если она кажется хрупкой и ненадёжной».

Она знала: войны не избежать, они уже идут: в наших сердцах, в наших умах, в наших политических решениях, но, возможно, она сможет оттянуть её. Подготовить свой народ к грядущим испытаниям, усилить союзников и, если придётся — ударить первой, защитить свой народ, землю и свободу.

«А пока… пусть он думает, что я наивна и слаба. Пусть считает себя охотником, потому что я умею ждать, и когда он начнёт действовать — я буду готова, буду готова к любой жертве, чтобы защитить то, что мне дорого».

София и Раид стоят рядом: так близко, что могут слышать дыхание друг друга. Чувствовать тепло тела, ощущать напряжение в воздухе, но между ними уже лежит война — невидимая, беззвучная, но ощутимая. Война, которая разгорается в их сердцах, умах и душах. Просто никто ещё не выстрелил, но каждый понимает, что выстрел неизбежен. Вопрос лишь в том, кто нажмёт на курок первым.

ГЛАВА 2

АРТАНАРА — Родина Софии Маратели

География и города

Страна раскинулась между крутыми, покрытыми вечными снегами горными хребтами и плодородными, тёплыми зелёными долинами, словно вышитыми на холсте. Реки, прорезая ущелья, несут в себе прохладу и жизненную силу. Здесь небо кажется ближе, чем где бы то ни было, а воздух напоен ароматом трав и диких цветов.

Столица Кавела: город, словно прилепившийся к склону горы, с террасами, на которых тесно прижались друг к другу дома с красной черепицей. Узкие улочки петляют между каменными зданиями, а на просторных мозаичных площадях, выложенных из разноцветного камня, кипит жизнь. Повсюду слышны звон колоколен, призывающий к молитве, запах свежего хлеба, выпекаемого в традирных печах, и старые песни, звучащие из открытых окон, словно эхо минувших лет.

Менталитет:

Артанарцы — гордый и закрытый народ, закалённый веками нелёгкой судьбы. Они пережили не одно порабощение, но сумели сохранить свою национальную идентичность, свою культуру, свою веру. В их сердцах живёт память о предках, о тех, кто отстоял свободу своей земли.

Они верят в труд, в честность, в семью и в веру. Прежде всего в православные ценности, в силу молитвы и в милость Божью, но с глубоким уважением к традициям предков, которые передаются из поколения в поколение.

Женщина здесь не слабость, а основа. Мать, жена, хранительница очага, но и сильная, независимая личность. София для многих, как продолжение родной матери: строгая, справедливая, неидеальная, но родная, олицетворяющая надежду на лучшее будущее.

Бытовые мелочи:

По вечерам у домов собираются семьи: пьют ароматный чай с душистым мёдом, обсуждая политику, ругают телевизор, делятся новостями и переживаниями. В воздухе витает запах дыма от печей и свежеиспечённого хлеба.

Дворы полны бездомных собак, которые, кажется, правят этим миром, неспешно прогуливаясь по каменным плитам и греясь на солнце. Дети бегают босиком по улицам, играя в древние игры, а старики сидят на лавках, перебирая чётки и рассказывая истории о прошлом.

На улицах мало пафоса, всё по делу, но всё чисто и с любовью, с заботой о каждом уголке, с гордостью за свой дом.

Общество:

Большая часть населения — образованные, но бедные люди, живущие скромной жизнью, но не теряющие веры в лучшее. Они не верят в большие государства, в эфемерные обещания политиков, но верят в маленькие победы, в силу единства и в доброту человеческих сердец.

Уважают прямоту, искренность, презирают показуху и лицемерие. Ценят честное слово и верность своим принципам.

Имеют болезненное, укоренившееся недоверие к восточным соседям, особенно к Сахириду, стране, которая веками угрожала их свободе и независимости. В их памяти живы картины разрушенных деревень, похищенных людей и утраченных надежд.

САХИРИД — Империя Раида аль-Хазима

География и города:

Столица Аль-Казир: древний город, выросший из самой пустыни, словно мираж. Старые минареты тянутся в небо, как копья, пронзая синеву, а узкие улочки петляют между белыми стенами, скрывая в себе тайны веков.

Окружён садами, где растут финиковые пальмы и цитрусовые деревья, белыми стенами, украшенными изысканной резьбой, и роскошными базарами, где можно найти всё, что только пожелаешь. Пыль, специи, золото и тень от грандиозных куполов — это лицо Сахирида, его душа, его сердце.

Менталитет:

Патриархальное общество, где традиции и обычаи играют огромную роль, но не дикое, а строго регламентированное. Женщины могут занимать посты, но сдержанно, под контролем старших, в рамках установленных правил. Народ почитает силу и порядок, считает, что только сильный правитель может обеспечить безопасность и процветание страны.

Раид — символ нового, но его народ ещё живёт по памяти старого мира, по законам, установленным его отцом, жестоким и властным правителем.

Уважение к власти безграничное. Сильный прав. Слабый не заслуживает быть услышанным. Сомнения и возражения пресекаются жестоко.

Бытовые мелочи:

По утрам призыв на молитву, разносящийся по всему городу, призывающий к поклонению Аллаху. Мужчины собираются в чайных, обсуждая политику, военные манёвры, слухи и сплетни.

У каждого дома ковры, вышитые вручную, фонтанчики, журчащие прохладной водой, и цитрусовые деревья, дарящие тень и аромат.

Вкусы насыщенные, яркие, пряные. Кухня — острая, с обилием мяса, специй и экзотических фруктов.

Люди гостеприимны, но подозрительны к чужакам, особенно к христианам, которых считают врагами ислама.

Общество:

Армия и религия — две опоры государства, две грани одной медали. Военная мощь и религиозный фанатизм, вот что обеспечивает стабильность и порядок в Сахириде.

Люди уважают и боятся Раида, но не понимают, что он не копия отца, что он пытается изменить страну, вывести её из пут прошлого.

Противоречие: страна хочет мира, но боится потерять лицо, боится показаться слабой перед своими врагами.

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

София Маратели в Кавеле

Самолёт приземляется на небольшом аэродроме, окружённом горами. Её встречают аплодисментами и иконой, которую выносят монахи в строгих рясах. Старушки плачут, вытирая слёзы платками, дети машут маленькими флажками с изображением двуглавого орла. Но в глазах людей не только восторг, но и тревога, и ожидание чуда, надежда на то, что она сможет спасти их страну от надвигающейся беды. София смотрит на горы, на родную землю, и думает:

«Я снова дома. Здесь молятся, когда умирают, но не верят, когда спасаются».

София Маратели ступила на каменистую землю Кавелы, вдыхая терпкий аромат горных трав и влажной почвы. Воздух был наполнен гулом приветствий и тихим шепотом молитв. Её взгляд скользил по лицам собравшихся: лица, отмеченные временем и лишениями, но сохранившие в себе искру надежды. Она видела отголоски прошлого в их глазах: истории войн, потерь и неустанной борьбы за выживание.

Она помнила Кавелу другой. В её памяти сохранились яркие картины детства: шумные улицы, наполненные торговцами и ремесленниками, звонкий смех детей, играющих в тени древних платанов. Но теперь всё изменилось. Тень раздора и нищеты нависла над страной, угрожая поглотить её остатки былого величия.

Её возвращение было воспринято как знак. Как луч света во тьме, как последняя надежда на спасение. Но София понимала, что чудо не произойдёт само собой. Чудо — это результат упорной работы, решительности и веры в собственные силы.

Она чувствовала ответственность, которая легла на её плечи. Ответственность перед людьми, перед историей, перед будущим Кавелы. И она была готова принять этот вызов. Она знала, что путь будет трудным и тернистым, но она не отступит. Она будет бороться за свою страну, за свой народ, за свою веру. Потому что в её сердце горел огонь, огонь любви и преданности к земле, где она родилась и выросла.

Раид аль-Хазим в Аль-Казире

Он спускается по трапу самолёта, окружённый отрядом элитных телохранителей. На коленях у входа в дворец — толпа, выкрикивающая имя его отца, требующая возвращения старых порядков. Им всё ещё сложно принять, что новый лидер не их повелитель, а нечто иное, что он пытается изменить страну, вывести её из пут прошлого. Раид проходит мимо них с каменным лицом, не обращая внимания на их крики и протесты. Но внутри, под маской безразличия, бушуют страсти:

«Если они не примут мой путь — они получат его силой… в честь отца или вопреки ему.»

Внутренние покои дворца встретили Раида прохладой и строгой тишиной, контрастирующей с бурей эмоций снаружи. Он прошёл через анфиладу залов, каждый из которых дышал величием и хранил отпечаток ушедшей эпохи. Здесь принимались судьбоносные решения, плелись интриги, вершились казни. Теперь же, эти стены должны стать свидетелями новой эры, которую Раид намерен создать.

Он остановился у огромного окна, выходящего на город. Внизу, словно муравьи, копошились люди, их жизни, мечты и надежды лежали на его плечах. Раид понимал, что перемены не даются легко, особенно когда они затрагивают устоявшиеся традиции и верования. Толпа у дворца — лишь вершина айсберга сопротивления, которое ему предстоит преодолеть.

В его руках бразды правления государством, богатым нефтью, но бедным гражданскими свободами. Раид знает, что для достижения долгосрочной стабильности и процветания необходимы реформы, направленные на модернизацию экономики, укрепление образования и расширение прав граждан. Но каждое его действие вызывает недовольство консервативных сил, цепляющихся за старые порядки.

Раид отвернулся от окна, решимость в его взгляде стала ещё сильнее. Он знал, что путь к прогрессу будет тернист и полон препятствий. Но он был готов идти до конца, даже если это потребует применения силы. Ведь, в конечном итоге, цель оправдывает средства, особенно когда речь идёт о будущем нации.

Кавела, Артанара

Резиденция президента, утро

София вернулась в Кавелу под мелодичный звон колоколов, казавшийся особенно торжественным после долгих и напряженных переговоров. Ее прибытие было встречено ликующей толпой у здания администрации. Люди с вышитыми артанарскими флагами, женщины в традиционных нарядах, держащие в руках хлеб и соль в знак гостеприимства, монахи в белоснежных рясах — все они выстроились вдоль дороги, приветствуя свою президента. Она кивала, улыбалась, принимая их любовь и поддержку, даже остановилась перед стариком, чье лицо было испещрено морщинами, словно карта прожитой жизни. Старик подошел к ней, приложил к её лбу нательный крест, вырезанный из слоновой кости, и прошептал дрожащим голосом:

— Храни вас Бог, госпожа Маратели. Только вы сможете уберечь нас от тех, кто с Востока. Только вы, София, сможете защитить наш дом.

Однако за внешней радушностью чувствуется нервозность, словно под маской ликования скрывался страх. Взгляд толпы не был ликующим, как можно было бы ожидать. Скорее, он был испытующим, пронзительным, словно каждый человек пытается разглядеть в ней что-то, что могло бы предсказать будущее. Они все еще не знали, с кем она говорила, какие слова были произнесены за закрытыми дверями, и что именно она пообещала в обмен на перемирие. В воздухе витала неопределенность, тяжелая и гнетущая.

Кабинет в резиденции

За массивной дубовой дверью, украшенной сложной резьбой, ее уже ждали советники. В кабинете, оформленном в строгом стиле с использованием темных пород дерева и массивных кожаных кресел, царила напряженная атмосфера.

Леван Маратели, ее старший брат, глава службы безопасности, стоял у окна, ссутулившись и хмурясь. Его суровое, военное лицо выражало явное недовольство. Он был воплощением силы и решимости, привыкший к прямоте и не терпящий двусмысленности.

Георгий Мурия, дипломат с многолетним опытом, один из немногих, кто служил еще до революции, сидел в кресле, скрестив руки на груди. Его лицо, изрезанное морщинами, выражало усталость и мудрость. Он был старым лисом, умевшим читать между строк и предвидеть последствия каждого решения.

Илона Сонидзе, министр информации, сидела за столом, внимательно изучая документы. Ее язвительный взгляд и рациональный подход к решению проблем делали ее ценным членом команды. Она была верна Софии до конца, готовая защищать ее честь и репутацию любой ценой.

— Ты разговаривала с ним слишком открыто, София — начал Леван, его голос был полон предостережения. — Раид аль-Хазим — сын палача, а не миротворец. Он вырос в атмосфере жестокости и интриг. Ты показала слабость, открывая ему свои карты.

София (спокойно):

— Я показала дверь, Леван, за ней либо мир, либо наша армия. Я дала ему шанс избежать кровопролития.

— Народ тебя любит, София, но не простит второго предательства — добавила Илона. — Они помнят падение Аштара, город, отданный врагу в обмен на иллюзию мира. Они помнят, как их деды гибли от сахиридов, от их сабель и ядовитых стрел. Даже если Раид другой — его народ не изменился, и они всё ещё жаждут крови и мести.

— А мы? -возразила София — Мы изменились?

(Пауза, она посмотрела на каждого из присутствующих).

— Я не хочу верить в войну как в судьбу, как в неизбежность, но я готова к ней, если выбора не останется. Я готова защищать свой народ, даже если это будет стоить мне жизни.

Тем временем заголовки артанарских новостей:

«София вернулась, но принесла ли она мир или лишь отсрочку катастрофы?» — гласил один из самых популярных заголовков.

«Раид аль-Хазим — новый султан или новый палач?» — вопрошал другой, намекая на жестокость и непредсказуемость сахиридского правителя.

«Сахирид называет нас братьями, но у братьев разве бывают цепи?» — пессимистично звучал третий, выражая сомнения в искренности намерений Раида.

Аль-Казир, Империя Сахирид

Королевский дворец «Дар ас-Салям»

Возвращение Раида прошло в молчании, в отличие от бурного приветствия, которое он ожидал. Не было толпы, ликующих подданных, развевающихся знамен. Только старшие придворные, облаченные в роскошные одеяния, военные, с лицами, словно высеченными из камня, и совет, состоящий из самых влиятельных фигур империи, и верховный мулла Абу Насир, чье присутствие всегда ощущалось как тяжелый груз.

Раид прошёл по длинному залу с колоннами, где на стенах фрески, изображающие победы его отца, жестокого и беспощадного правителя. Каждая фреска была словно напоминанием о его наследии, о долге, который он должен был исполнить. Кровь на фресках была выписана золотом, символизируя богатство, добытое путем завоеваний. Честь в этой империи определялась покорением, подчинением воли сильного слабого.

Он знал: каждый, кто стоял у стены, ждал его падения, его полного подчинения традициям, его отказа от мирных переговоров с артанарцами. Они ждали, чтобы он доказал свою силу, свою преданность империи.

Совет султана

Абу Насир — духовный лидер, стар, но опасен. Его слово имело вес даже среди военных, способное разжечь пламя войны или укротить его. Его взгляд был пронзительным, словно он видел сквозь Раида, пытаясь разгадать его истинные намерения.

Генерал Ясир аль-Барди — ястреб, мечтающий о границах от моря до моря, требовал жестких мер, не признавая никаких компромиссов. Его голос был полон гнева и жажды крови.

Шарафин Алия — кузина Раида, ведающая гуманитарными делами, единственная, кто говорила с ним честно, не боясь его гнева. Она видела в нем не только султана, но и человека, способного на сострадание.

— Ты вернулся без условий, Раид — начал Абу Насир, его голос был полон недовольства. — Без ультиматума и крови. Ты хочешь, чтобы твой отец перевернулся в могиле? Ты хочешь, чтобы его имя было предано забвению?

Раид (спокойно):

— Я не его призрак, Абу Насир. Я живой, а живой выбирает свой путь. Я не обязан повторять его ошибки.

— Мы готовим манёвры. Разведка докладывает: артанарцы усиливают границу, заводят союзников из Нордара. Ты улыбаешься Маратели, а она строит окопы, укрепляя свою оборону.

— Она делает то, что должен делать каждый правитель, заботящийся о безопасности своего народа — грубо ответил Рахид

(Пауза, он посмотрел на каждого присутствующего).

— И мы должны сделать то, что ожидает наш народ: сначала протянуть руку, предложить мир, но если это будет отвергнуто, мы должны показать им нашу силу и решимость.

— Ты веришь, что она будет другой? — спросил Шарафин.

Раид (вслух себе):

— Я верю, что не все женщины обязаны бояться моего имени, и я также вижу, что в ее глазах есть что-то большее, чем просто страх.

Заголовки сахиридских газет:

«Султан без сабли: неужели сын великого Халида ослаб?» — гласил один из самых скандальных заголовков.

«Маратели — собака в овечьей шкуре?» — вопрошал другой, намекая на скрытые мотивы артанарского президента.

«София протягивает руку, но держит нож за спиной» — пессимистично звучал третий, выражая сомнения в искренности намерений артанарцев.

ТАЙНЫЕ ШАГИ

В Артанаре спецслужбы Левана ведут наблюдение за сахиридскими дипломатами, пытаясь выявить любые признаки подготовки к агрессии. Всплыла утечка информации: Раид ведёттайные переговоры с Северным Альянсом, что может изменить баланс сил в регионе.

В Сахириде разведка Раида перехватила зашифрованные сообщения из Луньгуа, указывающие, что Аурика намеренно подталкивает Артанару к конфликту, чтобы ослабить обе стороны и получить контроль над богатыми ресурсами региона.

Оба лидера стоят в своих личных кабинетах, разделенные тысячами километров и пропастью недоверия. Ночь. Два разных мира, два окна, смотрящих на небо, увлеченные своими мыслями.

София: «Он не доверяет мне и это правильно. Он должен быть осторожен. Но если он хотя бы попытается понять, если он хотя бы на мгновение отбросит свою гордость и страх, у нас есть шанс… построить мир, в котором наши дети не будут знать, что такое война.»

Раид: «Она слишком похожа на меня. Слишком умна, чтобы не предать. Она играет в дипломатию, но я вижу в ее глазах ту же жажду власти, что и в своих. Но именно поэтому… может, именно она и способна остановить войну. Может, именно ее разум и решительность смогут предотвратить катастрофу.»

ГЛАВА 3

Сводка разведки, представленная в кабинете Софии, висит в воздухе, пропитанном запахом старой бумаги и безысходности. Ночь обрушилась на Артанару густой, непроницаемой темнотой.

На стене огромный, мерцающий экран. Красные, пульсирующие стрелки с неистовой скоростью перемещаются с юга и севера, словно предвещая бурю. Под ними развернутые карты, детализированные сателлитные фотографии, документы, испещренные пометками «совершенно секретно», словно заклинания, призванные удержать неизбежное.

Илона Сонидзе с усталостью склонилась над экраном, её лицо, обычно сияющее энергией, сейчас казалось бледным и изможденным. Голос её был тихим, почти беззвучным, заглушаемым гулом аппаратуры.

— Северный Альянс начал переброску фрегатов к морской границе. Ускорили темп, София, похоже, они не намерены ждать.

Леван Маратели с суровым взглядом, сжал кулаки. Его голос, обычно спокойный и рассудительный, звучит напряженно:

— А Сахирид стягивает дивизию к долине Аштара. Они нас зажимают с юга, пока Северный Альянс давит с севера — это классическая схема.

София смотрит на экран, её лицо непроницаемо, но в глазах плескается усталость и глубокая тревога. Она медленно покачала головой:

— История повторяется… снова и снова.

Артанара — хрупкая страна, зажатая между двумя враждующими блоками, словно песчинка между гигантскими валунами. Её судьба — вечный компромисс, балансирование на грани катастрофы.

С юга — страны исламского мира, объединенные под эгидой Сахирида, могущественного и амбициозного лидера. В этот блок входят Талмас, Бирастан, Джаллавир — государства с богатой историей и не менее богатыми ресурсами, но с нескрываемой жаждой расширения влияния.

С севера — единственный союзник по вере, но враг по крови — Северный Альянс, состоящий из христианских стран: Йорландии, Кальвинии, Вернера, Хессии и др… Их идеология — защита христианства, но их методы часто жестоки и беспринципны.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:

В XX веке Артанара оказалась в точно таком же положении. Тогда, в страхе перед захватом со стороны исламского союза, правительство Артанары, под давлением общественного мнения, приняло отчаянное решение — войти в Северный альянс — военно-политический блок, обещавший защиту и безопасность. Это было воспринято как спасение, как шанс на выживание.

Но вместе с этим пришли и новые проблемы, гораздо более серьезные, чем угроза со стороны южных соседей:

Запрет на родной язык в учебниках: попытка стереть культурную идентичность артанарцев, заменить её на навязанную.

Уничтожение православных храмов: уничтожение духовных символов, подрыв веры и традиций.

Экономическая зависимость от Альянса: Артанара превратилась в сырьевую базу для Северного альянса, лишившись экономической самостоятельности.

Оккупация восточных провинций, включая стратегическую долину Аштара: самая болезненная утрата: потеря плодородной долины, жизненно важной для продовольственной безопасности Артанары.

Народ восстал, поднялась партизанская война, жестокая и кровопролитная. Пролилось более ста тысяч жизней, прежде чем Артанара, измученная и обескровленная, смогла выйти из Альянса, заплатив за свободу непомерную цену. И вот теперь — всё повторяется. Тень прошлого нависла над Артанарой, угрожая поглотить её целиком.

В настоящее время Северный Альянс официально признаёт Артанару как независимое государство, но не возвращает спорные территории, удерживаемые уже более 35 лет. Долина Аштара, ключевой сельскохозяйственный регион, остаётся под контролем Альянса, что ставит Артанару в зависимое положение. Мирный договор, заключенный после выхода из Альянса, заморожен. Переговоры зашли в тупик, каждая сторона занимает непримиримую позицию. Постоянные пограничные стычки, провокации и обстрелы становятся обыденностью. Местное население под давлением двух армий, живущее в постоянном страхе и неопределенности.

Сахирид предлагает мир, но в тени этого предложения идут тайные манёвры, переброска войск и укрепление позиций. Его мир — это не мир, а лишь подготовка к новой, более изощренной форме давления.

Внутренний монолог Софии:

«С севера — братья по вере, предавшие нас в самый тяжёлый момент, оставившие на растерзание южным соседям. С юга — соседи, которые шепчут о братстве и сотрудничестве, пока точат клинки, готовясь к удару. И где нам быть? Куда податься? Выйдя из Альянса, мы вернули душу. Мы вернули право говорить на родном языке, молиться в своих храмах, самостоятельно распоряжаться своей землей. Но теперь за это снова готовы лишить нас тела. Они все говорят о мире, потому что никто не хочет войны на своей территории. Значит, война будет у нас. Война, которую мы не можем позволить себе проиграть.»

Северный альянс требует от Артанары уступок: разрешения разместить военные базы на её территории, беспрепятственного доступа к южным ресурсам, контроля над ключевыми транспортными узлами. Они хотят превратить Артанару в плацдарм для дальнейшего расширения своего влияния.

В ответ Сахирид предлагает гарантии безопасности, но в обмен на культурную автономию сахиридских анклавов в приграничье Артанары. Это означает фактическое создание автономных территорий, контролируемых Сахиридом, что подорвет суверенитет Артанары.

Народ Артанары расколот. Глубокий разлом пролегает через общество, разделяя его на два непримиримых лагеря: старшее поколение помнит ужасы оккупации и стремится к нейтралитету, боится как севера, так и юга, желая лишь одного — мира и стабильности; молодёжь разочарована в политиках и ищет выход из тупика. Одни видят спасение в сильном христианском союзе с Северным Альянсом, другие считают исламский мир «меньшим злом», надеясь на более справедливое отношение.

***

Раид в это время находится в штабе генерала Ясира аль-Барди, влиятельного военачальника Сахирида. Атмосфера была напряженной, воздух пропитан запахом пороха и недоверия. Генерал начал:

— Северный Альянс снова провоцирует: их флот маневрирует в наших водах, вторгаясь в наши территориальные воды. Они испытывают нашу волю к сопротивлению. Мы должны ударить и показать им, что мы не позволим им посягать на нашу землю.

— Нет — холодно и отстраненно ответил Раид — Мы не нападём первыми, это спровоцирует эскалацию конфликта и приведёт к непредсказуемым последствиям. Мы должны дождаться их шага.

— А кто будет помнить, кто ударил первым, когда наши города сгорят? Кто будет помнить, когда наши дети будут плакать от голода и страха?

— История не забудет, кто начал войну.

Раид знал: его отец бы уже отдал приказ о нанесении удара по позициям Северного Альянса и Артанары. Но он не хочет повторять путь отца, не хочет видеть свою страну в руинах. Он хочет доказать, что исламский мир может быть не хищником, а архитектором новой эпохи, основанной на справедливости и взаимоуважении. Однако доверие — хрупкая чаша, а в его руках огонь, способный уничтожить всё.

ДНЕВНИК СОФИИ:

В свете последних размышлений я нахожу необходимым поделиться некоторыми мыслями о сложной и порой мучительной дилемме выбора. Когда оказываешься между двумя мощными силами неважно, будь то боги, идеи или жизненные обстоятельства — молчание может показаться мудрым решением. Однако, как показывает практика, слишком долгое молчание может быть воспринято как признак слабости. В этом контексте важно помнить, что действие, а не слова, имеет наибольшее значение.

Каждое действие — это своего рода выстрел, который отправляется в пространство. Этот выстрел может изменить не только мою жизнь, но и жизни окружающих. Какой выстрел ты выберешь сделать первым? И кто будет готов заплатить за это? Ответы на эти вопросы требуют глубокого внутреннего анализа и понимания своей ответственности.

Принимая решение, важно осознавать, что каждое действие несет за собой последствия. В моих руках находится возможность изменить ход событий, но она также требует смелости. Нельзя забывать, что каждый выстрел может иметь свою цену, и не всегда она будет очевидной.

Я постараюсь не бояться действовать, даже если это кажется рискованным. В конечном счете именно мои действия сформируют мою судьбу. Господи, прошу, помоги мне оставаться верной своим убеждениям и действовать соответственно твоей воле. Пусть моё сердце не ослепляется кровавой враждой и мнимыми победами. Прошу направь меня на путь истинный… Аминь…

ДНЕВНИК РАИДА:

Артанара процветает, народ восхваляет своего лидера, будто богиню, и я вынужден готовиться к войне с ней. Ненавижу это. Ненавижу саму идею пролития крови, которая стала реальностью нашего времени. Сахирид когда-то был землей науки и искусства, изобиловал культурными достижениями и выдающимися личностями. Его улицы были полны мудрецов, которые обсуждали философию, поэты, создававшие бессмертные произведения, и художники, вдохновлявшие мир своими творениями. Мои предки, гордые потомки этой великой цивилизации, строили библиотеки, где хранились знания, и мечети, ставшие символами духовности и единства. Они не создавали осадные машины; их оружием были слова и идеи.

Однако сейчас, когда окружающий мир полон угроз, я чувствую себя бессильным. Ужасаюсь, когда советники шепчут о надвигающейся опасности, исходящей от Артанары. Их мрачные прогнозы о возможности вторжения лишь усиливают напряжение. Купцы, ранее радовавшиеся торговле, теперь рассказывают о неслыханной мощи, сосредоточенной в руках Софии. Они боятся, что это могущество может обернуться против нас. Страх парализует разум, и я понимаю, что, отказываясь от действий, можно потерять все, что было построено.

Мир меняется, и нам необходимо адаптироваться, но какой ценой? Я мечусь между желанием сохранить мир и необходимостью защищать свою Родину. Каждое решение имеет свои последствия, и я хочу, чтобы это было продумано. Мы должны найти способ противостоять угрозе, не прибегая к насилию. Важно помнить, что истинная сила заключается не в оружии, а в единстве и мудрости. Я надеюсь, что смогу найти путь, который позволит сохранить наследие Сахирида и избежать разрушений.

А ещё…

Я уже видел ее, давно, еще до того, как стал султаном. Она была юной, дерзкой, с искрами интеллекта в глазах, отстаивая интересы молодежи Артанары на одном из открытых саммитов в Аурике. Я даже спросил её после длинного монолога о будущем процветании Артанары, как она собирается строить «замок из песка»? Она тогда удивилась моему тону, но улыбнувшись ответила: «Замки из песка недолговечны, но они — прекрасная тренировка для возведения настоящих крепостей. Каждая песчинка, каждый укрепленный вал — это опыт, который пригодится в будущем строительстве.»

Я был заинтригован. В ее словах звучала какая-то наивная, но убедительная вера в свои силы. Тогда я был лишь наследником престола, обремененным грузом ожиданий и интриг. Ее же слова словно глоток свежего воздуха, напоминали о чем-то забытом: об идеализме, о юношеской энергии, направленной на созидание.

С тех пор прошло много лет, воды утекло немало. Конечно, она не вспомнила меня на недавнем саммите, да и должна ли была запомнить? Тогда я приезжал простым наследником, затерянным в тени своего отца.

Теперь, стоя на балконе своего дворца, наблюдая за огнями ночного города, я думаю: а может быть, она права? Может быть, все, чего мы достигаем — это всего лишь замки из песка, которые со временем разрушатся. Но важен сам процесс строительства, важна энергия, вложенная в каждый камень, важна вера в то, что мы можем создать что-то прекрасное.

Глупо, конечно, сентиментальность не красит политика. Но иногда, в тишине кабинета, когда за окном бушует непогода, я вспоминаю ту искру в ее глазах и думаю, что, возможно, где-то в далёком будущем, мы могли бы быть… просто соседями.

Может быть, есть еще шанс поговорить и договориться между нашими странами. Но гордость — проклятие правителей, а страх ее верный спутник. Молю Аллаха, чтобы он указал мне путь. Путь, который позволит избежать войны, путь, который не запятнает наши руки кровью. Путь, который позволит нам вновь говорить не только о политике…

СОВЕТ СОЮЗА

Ночная встреча Совета Союза, проходящая в столичном бункере Северного Альянса, является событием, от которого зависит будущее многих народов. Место проведения — подземный зал, находящийся в городе Ливергаард, Федерация Кальвиния. Этот зал, отгороженный от внешнего мира, окружён массивными бетонными стенами и оснащён современными системами безопасности. За длинным чёрным столом, который служит символом власти и влияния, расположились 12 человек. Каждый из них представляет сильнейшие державы Северного Альянса, державы, чьи решения могут изменить ход истории.

В центре этого напряжённого собрания находится Илья Преображенский. Ему 63 года. Его ум, как и его взгляд, проницателен и хладнокровен. Лицо его напоминает лицо хирурга, привыкшего работать с мёртвыми телами, где каждое движение — это работа с точностью скальпеля. Преображенский не задаёт вопросов; он принимает факты такими, какими они есть. Его голос холоден и лишён эмоций. Он говорит мало, но каждое произнесённое им слово воспринимается как острое лезвие, способное рассечь любую дебаты.

В этот вечер обсуждаются важнейшие стратегические вопросы. Ситуация на границе с соседними государствами обострилась. Участники собрания понимают, что каждый из них несёт ответственность за сохранение стабильности в регионе. Дискуссии ведутся в напряжённой атмосфере. Каждый глава государства стремится отстоять интересы своей страны, но в то же время осознаёт необходимость компромисса.

Преображенский, казалось бы, не спешит высказываться. Однако его присутствие ощущается в каждом слове остальных. Он обладает даром внушать уверенность, даже в самых нестабильных условиях. Члены Совета смотрят на него с уважением и настороженностью. В их глазах читается одновременно восхищение и страх перед его умом.

К концу встречи атмосфера становится ещё более напряжённой. Каждый из глав государств понимает, что на кону стоят не только их собственные интересы, но и судьба миллионов людей. Преображенский, наконец, прерывает молчание и делает краткое, но ёмкое заявление, которое, возможно, станет поворотным моментом в истории Северного Альянса.

Илья, вставая и рассматривая карту, начинает анализировать уязвимости Артанары. Его голос звучит уверенно, он подчеркивает:

— У Артанары три ключевые слабости: первая — география, эта территория окружена другими государствами, что делает её уязвимой к внешним угрозам. Второй аспект — история. Артанара не имеет значимых союзов, её взаимоотношения с соседями основаны на обидах и недоверии. Это препятствует формированию устойчивого альянса. И третья слабость — это София Маратели.

Илья делает паузу, позволяя словам отразиться в сознании присутствующих. Затем он продолжает:

— Они вышли из нашего союза, потому что стали верить в свою уникальность. Это иллюзия. Они забыли, что без нас они не имеют силы. В одиночку они могут быть лишь пешками на шахматной доске, а вот вместе с нами они могут рассчитывать на нечто большее.

В этот момент кто-то из министров, осведомлённый о положении дел, вставляет:

— Но Маратели пока держится уверенно.

На что Илья отвечает:

— Да, уверенно, но это лишь временное явление. Их стабильность основана на поверхностных факторах. Внутри система ещё не зашаталась. Если мы сможем использовать это время, нам удастся вернуть их в наш союз. Следует внимательно следить за их внутренними делами.

Таким образом, Илья демонстрирует глубокое понимание политической ситуации. Он не только выделяет слабости противника, но и предлагает стратегию для их использования. Четко выстраивая свою мысль, он закладывает основу для будущих действий, которые могут привести к восстановлению утраченных позиций.

Он нажимает кнопку, и на экране появляется вторая карта, обрисовывающая стратегию, которую следовало бы реализовать.

— Операция «Венец Востока» — произносит он с холодным расчетом, — в ней выделены четкие этапы:

Этап 1: экономическая атака — продолжает он. — Блокада союзов, давление через финансовые учреждения и введение санкций. Эти меры направлены на ослабление экономической базы противника. Страны, которые ранее были союзниками, теперь становятся объектом давления.

Этап 2: медийное давление. Здесь акцент делается на создание образа уязвимой, наивной и нестабильной страны. Использование информационных войн и манипуляций в СМИ: ключевые инструменты для формирования общественного мнения. Это создаёт почву для недовольства среди населения.

Этап 3: внутренний переворот через контролируемые элиты, вернуть старые фамилии, восстановить традиционный уклад. Необходимо усилить давление на культурные институты и образовательные программы, чтобы подтолкнуть население к ностальгии по прошлому.

И только после — военная аннексия восточных территорий, включая долину Аштара. Без выстрела, если возможно. Идеальный сценарий — добровольная сдача власти под предлогом стабилизации ситуации и восстановления порядка.

Генерал Йенсен, суровый мужчина с седыми висками, нахмурился, его взгляд был полон скептицизма:

— А если она удержится? София, я имею в виду. Если она не сломается и не пойдёт на уступки, что тогда?

Илья, глава разведывательного управления Северного Альянса, ответил сухо, без эмоций, его голос был холоден, как зимний ветер:

— Тогда мы отрежем ей всё, кроме надежды. Полная экономическая блокада, прекращение поставок продовольствия и медикаментов, изоляция от внешнего мира. Мы создадим атмосферу голода и отчаяния, чтобы сломить её волю. Пусть почувствует, что значит быть заложником обстоятельств. Пусть увидит, что сопротивление бессмысленно.

Внутренний монолог Ильи Преображенского:

«Я не воюю с Артанарой. Я воюю с иллюзией, что маленькая страна может жить без хозяина. Их кровью построены наши дороги, их трудом — наши города, а теперь они называют это порабощением? Нет. Это порядок. Сахирид тоже угроза, но примитивная. Они идут с мечом. Я иду с обещанием. Маратели не понимает, что договор с Раидом обернётся её полной изоляцией. В этом и есть моя победа: заставить врагов убить друг друга, даже не трогая их.»

Заголовки Северного Альянса:

«София Маратели: религиозный фанатик или пешка Сахирида?»

«Внутренние протесты в Артанаре: «Мы не хотим больше быть мостом между террором и демократией».

«План Маратели по сближению с исламскими странами — угроза для всего христианского мира?»

ГЛАВА 4

Город Чавани, южная столица Артанары

Три недели спустя грандиозный саммит, призванный укрепить хрупкий мир между южными и северными провинциями, оставили после себя лишь напряженность и растущее недовольство. Главная площадь города бурлит, словно растревоженный улей. Тысячи людей, слившихся в единую, шумную массу, собрались здесь, чтобы выразить свой гнев и опасения. Воздух пропитан криками, скандированием лозунгов и ощущением надвигающейся бури.

В этой пестрой толпе можно различить множество лиц, каждое из которых несет в себе свою историю и мотивы присутствия. Здесь стоят бывшие военные, чьи лица изрезаны шрамами, напоминающими о давно минувших сражениях, и чьи глаза полны горечи по утраченному величию. Рядом с ними — старые сторонники Альянса, верные идеалам свободы и независимости, которые, как им кажется, оказались преданы ради сомнительного мира. Но наибольшее впечатление производит молодежь — лица, еще не тронутые шрамами прошлого, но полные растерянности и дезориентации. Они выросли в эпоху информационного потока, где правда и ложь переплетаются в запутанный клубок, и им сложно разобраться, кому верить.

Яркие, самодельные баннеры, взметнувшиеся над головами протестующих, отражают суть их недовольства.

— Маратели ведёт нас в ловушку! — кричит один из них, намекая на политику правящей партии, которая, по мнению многих, слишком сильно сближается с влиятельными Марательскими кланами, контролирующими северные провинции.

— Не хотим быть буфером между религиозными монстрами! — вторит ему другой, выражая страх перед возможным усилением влияния радикальных религиозных группировок, контролирующих определенные территории на севере.

— Северный альянс был нашей защитой! — скандируют другие, вспоминая времена, когда Альянс, несмотря на свои недостатки, обеспечивал относительную стабильность и защиту от внешних угроз.

Особую остроту добавляет лозунг «Долина Аштара — верните!», напоминая о спорной территории, отданной Северу в рамках мирного соглашения, что вызвало волну негодования среди местных жителей.

В хаосе толпы, однако, заметны признаки организованности. Координированные фигуры, словно невидимые нити, тянутся сквозь людскую массу, незаметно раздавая заранее подготовленные флаги и листовки с определенными лозунгами. Их одежда ничем не выделяется из общей массы, они стараются слиться с толпой, чтобы не привлекать к себе внимания. Но их движения отточены и выверены, выдавая признаки профессиональной подготовки. Это агенты влияния Альянса, работающие под прикрытием различных НПО (неправительственная организация) и бизнес-структур, которые тайно финансируют и координируют протестное движение, стремясь использовать недовольство населения в своих политических целях. Их задача не просто выразить гнев толпы, а направить его в нужное русло, подорвав доверие к правительству и спровоцировав дальнейшую эскалацию конфликта.

Тем временем, в тиши кабинета, отделенного от бушующей площади лишь толстыми стенами, разворачивалась своя, не менее напряженная драма. Мысли Софии, словно чернила, проступали на фоне мрачных панелей.

«Они кричат о мире, но даже не знают, как выглядит настоящая война. Они не видели, как гибнут люди, как рушатся дома, как стираются границы между правдой и ложью. Им внушили, что свобода — это быть колонией, что безопасность достигается путем подчинения. Они готовы продать завтрашний день, чтобы не бояться сегодня. Забыли о будущем своих детей, о наследии предков…» — слова эхом отдавались в ее голове, словно предвещая грядущие беды.

Она откинулась на спинку кресла, массируя виски.

«Я знаю, кто за этим стоит. Преображенский. Его методы старые, как сам Альянс, как пыльные манускрипты, описывающие искусство манипуляции. Он не вторгается армией, он вторгается в голову, сеет зерна сомнения и страха, подменяет понятия. Он играет на слабостях людей, на их страхе перед неизвестностью. И эта голова теперь живёт в моём доме…» — она взглянула на фотографию брата, занимающего высокий пост в войсках, и в ее глазах мелькнула тень тревоги. Он был искренне убежден в правильности своих действий, но была ли эта убежденность результатом его собственной воли или результатом тонкой, незаметной работы Преображенского?

Результаты протестов на главной площади Чавани стали ощутимым ударом по хрупкой политической системе Артанары.

Во-первых, парламент, под давлением общественности и обеспокоенный перспективой дальнейшей дестабилизации, единогласно потребовал от правительства срочных объяснений относительно причин и масштабов протестов, а также о мерах, предпринимаемых для восстановления порядка и предотвращения повторения подобных акций.

Во-вторых, несколько влиятельных генералов, некогда верных союзников Альянса, воспользовались ситуацией, чтобы предложить созвать Совет по стабильности — неформальный орган, состоящий из представителей военных и политических кругов, который, по сути, должен был оказать серьезное политическое давление на правительство, вынудив его изменить курс. Их предложение, завуалированное под заботу о стабильности, на деле представляло собой попытку перехвата власти.

Но самым тревожным сигналом стало поведение губернатора провинции Долина Аштара — Вахтанг Ахбуа. Известный своей амбициозностью и склонностью к риску, он, не дожидаясь официальных инструкций, начал вести сепаратные переговоры с Северным Альянсом, предлагая им выгодные условия в обмен на гарантии безопасности и автономии. Этот шаг, если он увенчается успехом, может стать предательством интересов южных провинций и окончательно разрушить хрупкий мир. Ахбуа, казалось, был готов на все, лишь бы удержаться у власти и получить личную выгоду.

Наконец, самым болезненным последствием протестов стало падение рейтингов Софии. Общественное мнение, подвергшееся массированной информационной атаке, начало склоняться к мнению о ее некомпетентности и неспособности справиться с кризисом. Внутри правительства, где всегда хватало недовольных, начались колебания и интриги. Некоторые министры, опасаясь потерять свои посты, открыто выражали сомнения в ее лидерских качествах, а другие, тайно поддерживаемые Преображенским, плели заговоры, чтобы сменить ее на более управляемого кандидата. София чувствовала, как песок ускользает сквозь пальцы, и понимала, что ей предстоит нелегкая борьба за сохранение власти и будущее Артанары.

Нейтральная территория. Город Лор-Каллен, столица республики Интра, державы, официально заявлявшей о своей нейтральности.

Однако, под маской неприсоединения скрывались сложные политические связи и тайные соглашения, делавшие Интру удобным местом для встреч и переговоров, далеких от посторонних глаз.

В старинной библиотеке закрытого клуба «Хронос», расположенной в самом сердце города, вдали от вездесущих камер наблюдения и спутниковых антенн, Раид Аль-Хазим столкнулся с Ильёй Преображенским, с ключевым игроком в политических интригах Северного Альянса.

Комната, обитая темными деревянными панелями, источала запах старой кожи переплетенных книг, дорогих сигар и легкий аромат благовоний. У каждого из присутствующих (Раида и Ильи) была своя охрана, но по негласному соглашению они были оставлены за массивными дубовыми дверями, чтобы не нарушать атмосферу конфиденциальности. В центре комнаты стояли лишь два резных стула и старинный глобус, изображающий карту мира, испещренную тонкими линиями границ и маршрутов торговых путей.

Илья, с безупречно выглаженным костюмом и мягкой улыбкой, произнес:

— Мы, Раид, оба хотим мира, но мир, как шахматная доска, требует жертв. Не всегда приятных, но неизбежных.

Раид, с непроницаемым лицом и спокойным голосом, ответил:

— Вы предлагаете мне сделать ход? — Его взгляд был прикован к глобусу, словно он искал на нем ответ.

Илья, не дожидаясь ответа, открыл карту Артанары, указав пальцем на спорные территории.

— Предлагаю взять половину доски: Артанара давно стала нежизнеспособной, и она мешает нам обоим. Вам — потому что не идет на компромиссы, зациклена на устаревших принципах. Нам — потому что притворяется самостоятельной, не желая признавать реальность. Мы предлагаем: юг ваш, север наш. Без войны, без крови. Мы заберём долину Аштара, стратегически важную для нас, вы же получите выход к морю, долгое время от вас отнятый. Всё, как в старые времена. Договор о разделе сфер влияния. Холодный мир, но без Софии Маратели, которая, как вы сами знаете, представляет собой серьезную угрозу для стабильности региона.

Внутренний монолог Раида:

«Вот она — старая игра, от которой мой отец, великий стратег бы не отказался. Он бы увидел в этом выгодную сделку, возможность укрепить позиции нашей провинции. Но я… не он. Я не готов жертвовать принципами ради сиюминутной выгоды. Их язык — расчёт. Их честь — бумага. Они видят в людях лишь пешки на шахматной доске, а в политике — лишь средство достижения собственных целей. Если я соглашусь, меня будут бояться. Но если откажусь, быть может, начнут уважать. Уважать за то, что я не готов продать свою душу за власть. А Маратели… Она сильнее, чем кажется. Не глупа. В её глазах я вижу ту же решимость, что и в зеркале. Мы похожи. Может быть, даже слишком. Она не позволит себя использовать. Она будет бороться до конца.»

Раид, с заметной жесткостью в голосе, произнес:

— Я подумаю, но если вы тронете Артанару без моего участия, мы примем это как объявление войны. — Его слова прозвучали как вызов, как предупреждение, которое должно было заставить Преображенского задуматься о последствиях своих действий.

Илья, не дрогнув, ответил холодно:

— Тогда это будет самая тихая война в истории. Война, которую вы даже не заметите, пока не окажется слишком поздно.

Раид вернулся в свою резиденцию раздвоенный: с одной стороны — искушение заключить выгодную сделку, которая могла бы принести стабильность и процветание его провинции, с другой сомнение, терзающее его совесть и заставляющее сомневаться в правильности такого решения.

Он приказал своей военной разведке пока не вмешиваться в дела Артанары. Он понимал, что прямое вмешательство может спровоцировать открытый конфликт, но и бездействие не является вариантом.

Но втайне, используя самые надежные каналы, он поручил своему ближайшему помощнику, капитану Заиду, следить за Преображенским и его агентами, выявлять их планы и предотвращать любые попытки дестабилизации ситуации в Артанаре. Он знал, что игра только началась, и ставки в ней были слишком высоки, чтобы позволить себе проиграть. Он должен был быть готов ко всему.

Резиденция президента Артанары в этот поздний вечер окутана легким туманом.

Мягкий свет ламп создает уютную атмосферу, но в душе Софии царят противоречивые эмоции. Она стоит у окна, обдумывая все, что произошло. В руке у нее плотный конверт, запечатанный черным сургучом. На сургуче — символ Сахирида: серп полумесяца, который словно указывает на древнюю цитадель, овеянную легендами и тайнами.

«От Раида Аль-Хазима. Лично в руки.»

Эти слова звучат в ее голове, как предостережение. Она бросает взгляд на письмо, но не решается его вскрыть. Письмо, полное намеков и невысказанных слов, не может быть просто формальностью. Она кладет его в ящик стола, как будто этот жест способен остановить поток мыслей, захлестывающий ее.

«Хитро. Не через дипломатов. Неофициально.»

Мысли о том, как Раид обошел все официальные каналы, только подогревают ее любопытство.

«Слишком личное, чтобы быть чистым.»

Она понимает, что этот шаг — попытка манипуляции. Если она решится открыть конверт, значит, он уже управляет ее реакцией. Это не просто игра слов — это вопрос о доверии и искренности.

София задумывается о Раиде.

«Ты хочешь искупить вину своего отца или продолжить его дело, Раид?» Воспоминания о его прошлом мелькают в ее сознании. Его отец, знаменитый политик, оставил после себя сложное наследие. Вопрос, который она задает, не прост. Он касается не только их отношений, но и судьбы целой нации.

София делает глубокий вдох. Внешний мир кажется таким далеким, когда внутри идет борьба. Она понимает, что, возможно, это письмо — ключ к пониманию его истинных намерений. Но стоит ли рисковать? Каково ее следующее действие? Эти мысли терзают ее. Они словно тени, которые не дают покоя, забирая все силы. Решение, которое она примет, может изменить все.

Свет за окном постепенно тускнеет. Ночь окутывает Артанару, а в душе Софии разгорается внутренний конфликт. Время идет, но она так и не вскрывает конверт.

На границе с Сахиридом разразилась настоящая провокация.

Ситуация вышла из-под контроля, когда прозвучали несколько выстрелов, а беспилотный летательный аппарат вторгся в воздушное пространство страны. Информация быстро попала в СМИ, и журналисты уже начали делать свои репортажи. В результате этого инцидента один человек погиб. Страна на грани кризиса.

София собирает Совет по национальной безопасности. В её голосе слышится напряжение, а в глазах — решимость. Паника охватила кабинет, когда министры начали обсуждать возможные шаги. Каждый из них осознает, что ситуация требует немедленных действий. Но что делать? Как реагировать на агрессию соседа, чтобы не усугубить кризис?

В этот момент в комнату входит Леван, высокий и крепкий, его сдержанность внушает доверие. Армия уважает его за стратегическое мышление и отвагу, враг боится его, зная о его репутации. Но для Софии он просто «Леви», её младший брат, который всегда был рядом, несмотря на их разные миры.

Леван знает, что на его плечах лежит ответственность, он мгновенно считывает атмосферу в комнате, взгляд его сестры полон тревоги.

— Что мы будем делать? — спрашивает она, искренне надеясь на его поддержку. Он наклоняется, чтобы услышать её лучше.

— Нам нужно действовать быстро и решительно! — отвечает он, стараясь успокоить её. — В такой ситуации важна каждая секунда. — Леван уже строит в голове план действий, понимая, что ситуация требует не только мужества, но и холодного расчета.

Совет продолжается, и каждый из присутствующих пытается предложить свои идеи, но Леван знает, что необходимо объединить усилия, чтобы не допустить дальнейшей эскалации конфликта. Он предлагает задействовать специальные подразделения для мониторинга ситуации на границе.

— Мы должны знать, что происходит, прежде чем делать шаги — добавляет он. Слова Левана находят отклик среди коллег, его уверенность и опыт становятся маяком в этом бурном море неопределенности.

София понимает, что её брат один из тех, кто может выправить ситуацию. Она чувствует, как страх начинает отступать, уступая место надежде. Время на исходе, решения должны приниматься быстро и без промедлений. Леви всегда был её опорой, и сейчас это чувство особенно важно.

Оставшись наедине, София устало обращается к брату:

— Не приходи сейчас с речами про честь, мне не нужны герои, мне нужна грамотно проработанная тактика.

— Тогда мне нужно быть на той границе, Софи. Я лучше знаю, чем кто-либо. Мы знаем, что это лишь начало. Если мы отступим сейчас — завтра они будут у стен Тавани.

— Я потеряла достаточно, чтобы ценить одно: семью. Я не пущу тебя туда, Леван.

Леван медленно подходит к ней, тяжело вздыхая, кладёт ладонь ей на плечо.

— А я не смогу смотреть, как ты одна несёшь этот крест. Ты держишь всю страну, но я могу держать хотя бы фланг.

Глаза Софии наполняются слезами, но она старается их сдерживать.

— С детства ты защищал меня, с тех самых пор, как отец ушёл на фронт и не вернулся.

— Я не оставлю тебя, Софи. Я просто пойду туда, где нужен. Ты — сердце этой страны, я же её клинок, и я буду гораздо полезнее на фронте, чем в столице.

Он нежно берет её ладонь и слегка сжимает.

— Ты всегда думала, что одна, Софи, но я всегда был рядом, и по-прежнему буду, даже если буду далеко.

— Возвращайся… — сквозь не сдержавшиеся слезы, проранивает София.

София сидела на краю кровати, её мысли метались, как листья в осенний ветер.

«Он никогда не спорит, только действует, и в этом его сила. Леван не как политики вокруг, которые только и делают, что обсуждают, но ничего не решают, он настоящий. Он всегда знает, когда нужно поднять голос, а когда замолчать».

Сейчас, когда он ушел, София чувствовала, как в груди образуется пустота.

«Если я потеряю Левана, я потеряю свою опору».

Он был для неё не просто партнером, но и опорой в этом нестабильном мире. Каждый его шаг продуман, каждая его идея могла изменить ход событий, но она знала, что стоит перед выбором. Потеря Левана означала бы утрату того, что связывало её с реальностью, но удержать его, значит потерять страну, ради которой он борется.

Раид молчит, Альянс давит, в этой тишине крутится множество вопросов. Как быть? Как жить с этой тяжестью на душе? Она учится отпускать то, что любит, ради того, что должна. Это настоящее испытание, каждое решение даётся ей с трудом. Она понимает, что в этом мире нужно делать выборы, которые не всегда совпадают с личными желаниями. Перед сестрой он просто «Леви». В этом простом прозвище скрыта вся его суть: он простой, но такой значимый.

София вздохнула, сердце сжималось от боли, но она знала, что должна быть сильной. Мир вокруг неё менялся, и она должна была адаптироваться. Она не могла позволить себе слабость. Время шло, и в её голове всё больше звенело: «что будет дальше?» Она ждала, когда Леван вернётся, чтобы понять, как поступить. Но даже его отсутствие становилось частью её внутренней борьбы.

Глава 5

Великая Базилика Сайория, Святое Государство Эллариан

Это величественное здание, построенное из белоснежного мрамора и украшенное золотыми рельефами, стало центром внимания после трагической утраты Высшего Первосвященника Ордената Бенедикт XII. Его смерть вызвала волну обсуждений и спекуляций по всему миру. Все знали, что духовный лидер западного христианского мира оставил за собой глубокое наследие, и его уход был не просто личной утратой, но и началом новой эры для всех верующих.

Через три дня после его смерти в стенах этой мраморной цитадели собрались главы всех великих наций. Каждый из них знал, что от их решений будет зависеть не только будущее Святого Государства Эллариан, но и судьба миллионов верующих. Протоколы безопасности были усилены до предела. Специальные отряды охраны патрулировали окрестности, а специальные агенты следили за каждым движением.

Весь мир затаил дыхание в ожидании исторического момента, когда представители различных религий и культур соберутся вместе, чтобы обсудить будущее Ордената. Это событие обещало стать ареной не только для политических интриг, но и для глубоких духовных размышлений. Главы государств понимали: сейчас не время для разногласий. Им предстояло найти общий язык, чтобы сохранить единство верующих и предотвратить возможные конфликты.

Тем временем, в самой Базилике царила атмосфера напряжения. Высокие своды и мраморные колонны отражали свет свечей, создавая мистическую ауру. Каждый из собравшихся чувствовал тяжесть момента. Словно сама история нависла над ними, подгоняя их к решению, которое могло изменить ход событий. Разные взгляды на религиозные ценности пересекались, создавая вихрь эмоций и напряженности.

Эллариан всегда был местом, где пересекались духовные и политические пути, но сейчас это пересечение стало более актуальным, чем когда-либо. Нужен был лидер, способный объединить разрозненные голоса, чтобы направить их в одно русло, создать новую надежду для миллионов, и именно в этот момент, в сердце Святого Государства, начался новый этап, полный опасностей и возможностей.

Атмосфера в Эллариане пропитана трауром и ощущением потери. Мощёные улицы, ранее полные жизни и веселья, теперь укрыты чёрными драпировками, которые словно поглощают свет. Они свисают с балконов, обвивают колонны и прячут знакомые уголки, делая их неузнаваемыми. В таком мрачном убранстве город выглядит одновременно величественно и печально. Звон двухсотколокольного хора, оглашающий небо, возвещает начало церемонии. Каждый удар колокольни звучит с такой силой, что его слышно за несколько кварталов. Он проникает в сердца собравшихся, заставляя их задуматься о том, что потеря Ордената затронула каждого.

В воздухе витает запах ладана, цветочных венков и дождя, который моросит с раннего утра. Несмотря на дождливую погоду, люди пришли, чтобы отдать дань уважения. Ладан, курящийся из высоких сосудов, окутывает собравшихся, создавая ауру святости и торжественности. Гроб с телом Ордената, установленный в центре величественного купола, окружён золотыми свечами. Эти свечи горят с ярким светом, словно отражая вечную память о великом лидере. Здесь, в окружении архиереев и высоких рыцарей Ордена света, сосредоточена вся мощь и влияние элитного общества.

Все лидеры, облачённые в строгие одеяния, сидят в чёткой расстановке, соблюдая дипломатический протокол. Их лица покрыты масками, символизирующими не только траур, но и скрытые эмоции. Каждый из них понимает, что именно в этот момент решается судьба Ордена и всего королевства. Маски, в которых смешиваются горе и стойкость, придают церемонии дополнительную глубину и значимость. Внимание всех приковано к центральной фигуре, к Орденату, который оставил столь яркий след в истории. Эта церемония не просто прощание, это момент, когда каждый должен осознать свою роль в будущем.

София Маратели в строгом чёрном платье без украшений, с закрытыми плечами и высоким воротом. Единственное украшение — тонкая серебряная брошь в виде креста с гранатами, семейная реликвия. Её лицо серьёзное, но в глазах огонь, который не затушить трауром. Волосы собраны в строгий пучок. Она не плачет, но смотрит на происходящее с достоинством. Раид ловит себя на том, что не может отвести от неё взгляда.

Раид Аль-Хазим тоже присутствовал на церемонии погребения, поскольку правители по протоколу обязаны присутствовать, вне зависимости от религиозной принадлежности. Он в черной парадной мантии с золотыми шевронами и знаком рода. Раид наблюдал за всем с отстранённой вежливостью. Глубоко внутри он презирает церемонии, но понимает их силу.

«Эти стены видели больше крови, чем меч. Здесь плачут о мёртвом, но уже готовят заговоры против живых.»

Илья Преображенский в чёрном плаще с тёмно-синим отливом. Лицо спокойно, почти умиротворено. В момент поклона перед телом Ордената он задерживает взгляд на Раиде и Софии дольше обычного. Его губы еле заметно дрожат. Он улыбается.

Императрица Луньгуа сдержанна, почти ледяна. Её волосы украшены траурными жемчужинами, а руки покрыты черными перчатками. Ни слова, ни эмоции.

Президент Аурики печально кивает каждому встречному, делая вид, что лично знал Ордената. Его речь будет заранее отрепетирована, проникновенна, но пуста.

На выходе из Базилики, когда траурная процессия начинает расходиться, София останавливается у колонн в одиночестве, вглядываясь в мозаичный купол. В этот момент к ней подходит Раид. Без охраны, молча, его шаги мягкие, уверенные.

Раид (спокойно, тихо): — Я не видел, чтобы кто-то носил чёрное так, как вы.

София (не оборачиваясь): — Черное мне идёт… я с ним выросла.

(паузa).

Раид: — Этот траур по человеку, но весь мир на похоронах собственной стабильности.

София (оборачивается): — Стабильность не умирает, её убивают.

(Встречаются взглядами, он делает шаг ближе).

Раид: — Вы прочитали письмо?

София (с едва заметным замешательством): — Не было возможности прочитать.

Раид (настороженно, на тон тише): — Я должен вас предупредить: Северный альянс начал движение. Тайно, но решительно. Они дестабилизируют Артанару изнутри. Один из ваших губернаторов уже на их крючке.

София (холодно): — Почему вы мне это говорите? Чтобы вызвать доверие?

Раид: — Чтобы у вас был шанс. (Вглядывается) Или потому, что я не хочу, чтобы эта война началась так… глупо.

(Он протягивает ей маленький бумажный свиток — краткая разведсводка. Она берёт, но не смотрит).

София: — Возможно, вы не такой, как ваш отец. Но даже если вы предупреждаете меня — вы не обязаны быть честным.

Раид: — Вы правы, но знаете, что иронично? Я единственный, кто на этих похоронах сказал вам правду.

(Уходит, не дожидаясь ответа)

Монолог Софии:

«Он играет… всегда… но даже играющий может уставать от собственных масок. Возможно, он искренен, возможно — опасен или всё сразу, но если я не приму его как переменную, меня просто уберут с доски.»

Дворец Аль-Фахир, столица Сахирида — Аль-Казир

Прошло два дня после похорон Ордената, ставка Раида собирается в главном зале совета. Тяжёлые шелковые шторы не пускают свет. На стенах старые карты экспансии, на столе чаши с гранатовыми зёрнами и виноградом.

Раид сидит в высоком кресле, рядом советники, полевые маршалы, духовные лидеры. Их взгляды суровые. Их руки на саблях, но слова точнее любого клинка.

Генерал Сами ибн-Фадл (седой, грубый): — Мы десятилетиями готовили плацдарм. Теперь у Артанары во главе неопытная женщина. Война уже идёт на границе. Мы только должны дать толчок.

Имам Халид: — Это шанс, дарованный Всевышним. Артанара — отломанная ветвь. Она выбрала крест, отказалась от пророка. Сейчас, как и сотню лет назад, они слабы, и не будет второго шанса.

Маршал Кадир аль-Мурат: — Её народ сам готов продаться Северному Альянсу, лишь бы выжить. Их идентичность призрачна. Надо взять столицу за три дня и выкорчевать всё. Вернём земли отцам. (смотрит в упор) Как и завещал нам ваш отец, мир Раиму Аль-Хазиму.

Раид молчит. Потом медленно встаёт. Тишина.

Раид (твёрдо): — Столько веков мы пытались их обратить. Артанара горела, осаждалась, кровоточила. И всё ещё они носят крест. Значит ли это, что мы не сражались достаточно яростно? (молчание) — Или это значит, что вера — не валюта, не карта на переговорах. Вера — не причина, чтобы убивать.

Сами (язвительно): — Вы хотите пощадить их? Из жалости к женщине с красивыми глазами? (зал гудит — одобрительные смешки)

Раид (вспышка гнева): — Я не сказал «пощадить». Я сказал: «не уничтожить». Есть разница между тактикой и местью.

Имам Халид (резко): — А если София — обман? Если она играет? Если наивность всего лишь маска? Вы тянете время, Раид и это опасно.

Внутренний монолог Раида:

«Они хотят крови, им не нужна правда, им нужен повтор великой войны. Мой отец дал им в руки меч, а я должен дать им выбор. Но я сам не уверен, смогу ли удержать его в ножнах. София не глупа, она просто играет в слабость, но даже если она хитрая, значит, достойный враг… или союзник?»

Раид возвращается в личные покои. Он снимает парадную мантию, открывает старый ящик и достаёт книгу — дневник отца. На полях — кроваво-красные пометки: «Брать. Завоёвывать. Переучивать. Стереть границу.»

Он закрывает книгу. Вздыхает. Смотрит на карту. Артанара — маленький клин, окружённый полумесяцами.

«Я могу завершить войну, которую вёл мой отец или начать новую, в которую вступлю один.»

Резиденция президента Артанары. Зал Совета

Раннее утро. Каменные залы резиденции прохладны и полны напряжённого ожидания, секретари шепчутся, министры переглядываются, губернатор Керетели, седовласый, тяжёлый, сидит как ни в чём не бывало, он знает, София знает.

София входит без охраны, в темно-синем строгом костюме. Волосы собраны в гладкий пучок, ни макияжа, ни украшений, кроме креста на шее, который она никогда не снимает. Только острый взгляд и чеканный шаг. Она идёт, будто ветер расчистил ей путь, садится во главе стола. Молчит.

Министр торговли: — Госпожа Президент, мы ожидали вас позже…

София (спокойно, глядя в бумаги): — Я проснулась рано. Видимо, совесть не даёт спать, а у некоторых, вижу, с этим всё в порядке.

(в зале тишина)

София: — Вчера я получила данные разведки. Кто-то в этом зале ведёт переговоры с Северным Альянсом. Официально — по вопросам экспорта. Неофициально — по вопросам власти.

(глаза на губернаторе Керетели)

София (мягко): — Господин Керетели, вы хотите снова стать частью Альянса? Вернуться туда, где нас учили быть «цивилизованными рабами»?

Керетели (пыхтит, но дерзит): — Я лишь стремлюсь к стабильности, госпожа. Народ устал от угроз, от соседей, от вашего курса…

София (резко встает): — Народ не устал, он болен страхом, который вы сеете, но знаете, что лечит страх? Примеры… и сегодня я стану примером.

(идёт к нему. Один шаг. Второй. Всё тело зала в напряжении)

София: — Вы называли меня наивной, слишком молодой, но вы ошиблись. Я не девочка, а результат крови, пролитой за нашу свободу, и если вы захотите сдать меня за пару контрактов — придётся делать это с пулей в груди. Моей или своей.

(она достаёт указ — официальный ордер)

София: — По закону военного времени вы отстранены от должности и помещены под следствие. Вы — угроза национальной безопасности.

(Охранники заходят, Керетели побледнел, но не сопротивляется)

София (в зал, громко): — Все, кто ещё шепчется за моей спиной, запомните: я слышу вас, и пока я дышу — Артанара не упадёт ни перед Альянсом, ни перед Империей, ни перед полумесяцем.

Внутренний монолог Софии:

«Они будут снова называть меня слабой, а потом бешеной, но страх тоже инструмент, и я начну с него, пока не станет время говорить о мире.»

После совета София отдает приказ:

— Перебросить спецотряд на границу с Сахиридом;

— Отправить официальное письмо Раиду с предложением о временной нейтральной зоне и гуманитарной миссии — ход с двойным смыслом;

— Публично выступить перед народом с речью о независимости и памяти предков, которая прозвучит даже в эфире Сахирида.

Глава 6

Пограничный контроль между Артанарой и Сахиридом

Сумерки окрашивают пыльный приграничный сектор Артанары в свинцовые тона. Воздух, горячий от дневного зноя, теперь наполняется пронзительной прохладой и напряжением, которое ощущается буквально кожей. Два небольших отряда замерли друг напротив друга: артанарские солдаты в потёртом камуфляже и сахиридские гвардейцы в песчаных плащах. Стволы автоматов направлены в землю, но пальцы лежат на спусковых крючках. Поводом стал сахиридский патруль, по неосторожности или умышленно пересекший размытую линию границы.

Из группы артанарцев выходит высокий, подтянутый молодой мужчина без знаков различия. Его лицо, обветренное горными ветрами, спокойно, а глаза, холодные и оценивающие, мгновенно сканируют местность и вычисляют лидера противника.

Леван Маратели: — Ваша карта устарела, — говорит он на ломаном, но понятном сахиридском, его голос ровен и лишён агрессии. — Вы на нашей земле, отойдите за маркер, и никто не пострадает.

Он делает почти незаметный жест рукой. Его солдаты, не опуская оружия, синхронно делают шаг назад, демонстрируя сдержанную силу и отсутствие желания эскалировать конфликт.

Из рядов сахиридцев выдвигается Раид аль-Хазим. Он одет в простую походную форму, без султанских регалий и золотых украшений, лишь властная осанка и пронзительный взгляд выдают в нём правителя. Его телохранители пытаются последовать за ним, но он останавливает их едва заметным движением пальцев.

Раид: Ты говоришь, как солдат, а не как политик — обращается Раид к Левану, на этот раз на артанарском, с сильным, но понятным акцентом.

Леван (слегка удивлённый, переходит на родной язык): — Политики развязывают войны, а солдаты их заканчивают… или гибнут.

Их взгляды встречаются, словно два лезвия, выточенные из одного металла, но закаленные в разных горнилах. В этом обмене вниманием нет ни намека на вызов, ни тени страха. Лишь взаимная оценка двух профессионалов, опытных воинов, узнавших друг в друге родственную душу, закаленную в огне непрерывной ответственности за жизни своих подчиненных и судьбу всего сектора. В глазах Левана, командира артанарского гарнизона, читалась усталость долгих лет службы, но вместе с тем твердость и непоколебимость духа, привыкшего к тяжелым решениям и не боящегося рисковать.

Раид: — Твое имя? — голос его звучит низко и ровно, лишенный какой-либо эмоции, лишь подчеркивая серьезность момента.

Леван: — Леван Маратели — командир этого сектора, защитник этих земель от диких племен и набегов чужеземцев — внутренне добавляет он, ощущая в себе едва заметную гордость за свой народ и свою службу.

Раид медленно кивает, слегка склоняя голову в знак уважения, впечатленный прямотой и достоинством артанарского офицера. Он давно научился читать людей по малейшим деталям, и Леван выдавал в себе человека чести и принципов. Редко встретишь человека, который знает цену и слову, сказанному в бою, и пуле, выпущенной для защиты своих товарищей. В Сахириде, где интриги и предательства были обычным делом, подобные люди казались почти легендарными.

Он поворачивается к своему капитану, Заиду — честолюбивому воину, который смотрит на происходящее с нескрываемым недоверием, даже граничащим с раздражением. Заид привык к тому, что сахиридский патруль всегда остается последней инстанцией силы в любой ситуации, а теперь его командир собирается отступать, не дождавшись хоть какого-то признака подчинения со стороны этих… горцев?

Раид: — Заид, отводи людей, мы ошиблись, не стоит разжигать огонь там, где он еще не вспыхнул.

В этой короткой фразе Раид передал всю тяжесть своего решения — столкновение с Артанаром сейчас лишь усугубило бы ситуацию.

Капитан, явно удивлённый приказом, нехотя выдает команду. Он чувствует, как его амбиции разбиваются о суровый реализм командира. Сахиридский патруль начинает организованный отход, их тяжелые ботинки глушат тишину ночи, когда они медленно удаляются от артанарского гарнизона. Раид ещё на мгновение задерживается, его взгляд скользит по суровым лицам артанарских солдат, чьи глаза внимательно следят за каждым движением сахиридов, останавливаясь на Леване, который неподвижно стоит, словно скала посреди бушующего моря. В каждом из них читается решимость и готовность к бою, но вместе с тем какая-то внутренняя сила, которую невозможно сломить.

«Сильные умы… есть и в ваших горах» — проносится в его голове мысль, одновременно и осознание, и предостережение. — «Это хорошо для всех нас, но это также означает, что будущие переговоры потребуют гораздо большей осторожности и дипломатии.»

Он понимает, что столкновение с Артанарой неизбежно, и теперь он видит, что эта встреча может быть не просто битвой за территорию, а схваткой интеллектов, где победит тот, кто сможет лучше понять своего врага.

***

Ночью в своей походной палатке Раид изучает разложенные на столе карты приграничья. Входит капитан Заид с планшетом в руках, его лицо серьёзно:

— Ваше Высочество, поступили данные по тому командиру, Левану.

Раид не отрывает взгляда от карт.

— И?

— Леван Маратели — Заид немного запинается. — Глава службы безопасности Артанары и родной… брат Софии Маратели.

Раид замирает, как будто время вокруг него остановилось. Его пальцы, только что скользившие по карте с тактическими обозначениями, внезапно застывают в воздухе. Он медленно поднимает голову, и в его глазах вспыхивает целая гамма эмоций: удивление, неподдельный интерес, досада и стремительная переоценка всего, что он знал о президенте Артанары. Секунды тянутся, и он осознает, что его миропонимание начинает рушиться.

«Брат… интересно» — произносит он тихо, как будто пытается уловить свои собственные мысли. Его взгляду открывается новая перспектива: президент, который окружает себя не льстивыми царедворцами, а сталью. Это многое объясняет. Уверенность, решимость и даже жесткость, которые он замечал ранее, приобретают совершенно другой смысл. Теперь Раид видит, что за внешней оболочкой скрывается стратегический ум и холодный расчет.

Отодвигая карту, он понимает, что мысли о пограничных стычках больше не волнуют его. Они кажутся мелкими по сравнению с тем, что он только что осознал.

Раид: — Найти всё, что можно о нём — говорит он, обдумывая каждое слово. — Не только служебное… всё.

В его голове уже строится план. Он готовится к глубокому изучению, к анализу биографии, к поиску любых деталей о президенте Артанары и её близкого окружения. Раид знает: информация — это сила. Он понимает, что в мире политики даже мелочи могут иметь решающее значение. Теперь его интерес к Софии стал не просто профессиональным, а личным. Каждый новый факт способен изменить его стратегию, а значит, и его судьбу.

АРТАНАРА

В это же время в своей резиденции в Кавеле София Маратели координирует выполнение своих приказов, отданных после разгона совета. Её кабинет погружён в полумрак, освещён лишь холодным светом трёх больших мониторов. Она одновременно говорит по телефону, диктует секретарю и следит за новостными лентами.

— Отчёт по переброске спецотряда, я жду подтверждения — её голос в трубке чёток и холоден.

— Подтверждаем! «Волки» на позициях, граница усилена.

Положив одну трубку, она тут же берёт другую, обращаясь к секретарю:

— Текст ноты для дворца Аль-Фахир.

«Президент Артанары, руководствуясь принципами гуманизма и стремясь снизить напряжённость, предлагает создать временную нейтральную зону в районе ущелья Тави… для оказания гуманитарной помощи гражданскому населению, пострадавшему от последних инцидентов…»

Она делает паузу, подходит к окну и смотрит на тёмный город, где лишь редкие огоньки напоминают о спящей жизни.

«…и призывает сторону Сахирида проявить добрую волю». — продолжает она, и в её голосе проскальзывает лёгкая ирония.

— Отправить утром по официальным каналам и… продублировать через нейтральные СМИ.

Секретарь удаляется, София переключается на прямой видеоканал с министерством информации, где на экране появляется усталое, но собранное лицо Илоны Сонидзе.

— Илона, готовы ли тезисы для моего обращения?

— Да, София, акцент на независимость, память о предках, жертвах оккупации. Сильные слова, это прозвучит как вызов.

— Это не вызов — поправляет её София, и в её глазах загорается твёрдый огонь. — Это напоминание им… и нам самим — кто мы есть. Запускаем эфир в прайм-тайм.

Сахирид, дворец Аль-Фахир

В кабинете Раида во дворце Аль-Фахир царит напряжённая тишина, нарушаемая лишь тихим гулом аппаратуры. Ему один за другим докладывают о действиях Софии.

— Спецназ Артанары, «Волки», занял позиции на границе, переброшены скрытно, профессионально — докладывает первый советник.

Раид кивает, его лицо непроницаемо.

— Естественная реакция, продолжайте.

— Поступила официальная нота от президента Маратели, предлагают гуманитарный коридор — добавляет второй советник.

Раид берет планшет, его глаза быстро пробегают по тексту. Уголки его губ чуть подрагивают: не то от досады, не то от восхищения.

— Хитро… Под видом заботы о мирных легализует своё военное присутствие в спорном районе и создаёт себе позитивный образ… умно.

В этот момент входит третий советник.

— Ваше Высочество! Обращение Маратели по телевидению, прямой эфир.

Раид жестом включает большой экран на стене, на нём появляется София. Она говорит прямо в камеру, без бумажки, её тёмно-серый костюм и собранные в строгий пучок волосы выглядят аскетично на фоне роскошного кабинета. Но её голос, тихий и ровный, наполнен такой несгибаемой волей, что, кажется, способен пробить экран.

«…Мы помним цену, которую заплатили за право говорить на нашем языке и молиться в наших храмах. Мы не отдадим это право ни за какие обещания безопасности, которые на деле оказываются цепями. Наша память — это наша крепость, а наша воля — это наша армия…»

Раид смотрит, не отрываясь. Он не слышит ни лести, ни пустых угроз. Он слышит голос лидера, готового до конца стоять за свой народ. В его глазах не гнев, а сложная, противоречивая смесь уважения, досады и… предвкушения настоящей битвы равных.

Он делает жест, и звук гаснет. София продолжает говорить в тишине его кабинета, её образ, полный решимости, застыл на экране.

— Вот ваш «слабый» лидер — тихо произносит Раид, поворачиваясь к советникам. — Она делает три хода одновременно: укрепляет границу, бьёт по нашей репутации в мире и поднимает боевой дух своего народа. Она играет в шахматы, в то время как другие всё ещё думают, что воюют на дубины.

Он встаёт и подходит к массивному окну, за которым раскинулась ночная столица Сахириды, сияющая тысячами огней.

— Мой ответ будет… соответствующим — говорит он, глядя в темноту. — Подготовьте предложение по нашему «гуманитарному» коридору ровно в том же районе. И найти способ передать лично командиру Левану… что его сестра восхитительна и чрезвычайно опасна.

Глава 7

Ливергаард, Федерация Кальвиния

Подземный командный центр Северного Альянса. Стены, обитые звукопоглощающими панелями, глушат даже эхо шагов. В центре зала гигантская голографическая проекция, на которой в реальном времени отображаются передвижения войск, дипломатические коммуникации и финансовые потоки. Две горячие точки горят особенно ярко: граница Артанары и Сахирида, и столица Сахирида — Аль-Казир.

Илья Преображенский стоит перед проекцией, неподвижный, как изваяние. Его руки сцеплены за спиной, взгляд холодного аналитика скользит по мерцающим линиям и значкам.

— Они играют в свою игру — тихо произносит он, обращаясь к своему помощнику, полковнику Орлову. — Маратели делает ход миротворца, Аль-Хазим пытается казаться мудрым правителем, а не наследником мясника. Сентиментальность и слабость.

Он приближается к проекции, его палец касается символа, обозначающего артанарский спецназ «Волки».

— Но в этой слабости кроется наша сила. Они оба слишком уверены в своей правоте, чтобы увидеть ловушку. София верит в силу воли, Раид в силу стратегии, и они оба ошибаются. Единственная сила в этом мире — сила управления хаосом.

Орлов молча кивает, внося пометки в свой планшет.

— Усильте информационный фон — отдает приказ Преображенский. — Через подконтрольные каналы в Сахириде пусть звучат призывы к «решительному ответу на артанарскую провокацию». А в Артанаре намеки на то, что Раид лишь заигрывает с ней, чтобы усыпить бдительность. Нужно довести напряжение до точки кипения, но не дать им воевать по-настоящему. Нужно, чтобы они лишь обнажили друг другу горло.

— Сделаем, товарищ генерал.

Спустя несколько часов Илья по потайному коридору покидает командный центр. Его ждет автомобиль с тонированными стеклами. Без сопровождения, он проезжает через спящий город, покидает его и углубляется в промышленную зону, давно заброшенную. Машина останавливается у ничем не примечательного склада.

Внутри царит полумрак и пахнет пылью и остывшим металлом. Преображенский проходит между ржавеющими станками, его шаги гулко отдаются под высокими сводами. В глубине помещения его ждет лифт. Старая, обшарпанная кабина со скрипом опускается на несколько уровней под землю.

Его конечный пункт — небольшая комната без окон, стены, пол и потолок — матовый черный звукопоглощающий материал, поглощающий любой свет и звук. В центре комнаты единственный предмет: черная ширма из непроницаемого материала. За ней лишь смутный силуэт кресла и человеческой фигуры, воздух мертв и неподвижен.

Илья останавливается в паре метров от ширмы, принимая стойку «смирно», при этом он не произносит ни слова, лишь ждет.

Из-за ширмы доносится спокойный мужской голос, лишенный каких-либо эмоций или акцента. Его тембр кажется почти синтетическим, настолько он чист и безлик. Невозможно определить ни возраст, ни происхождение говорящего.

— Отчет принят — говорит Голос. — Ваша оценка ситуации точна. Аль-Хазим и Маратели балансируют на острие. Они ищут путь к диалогу, но этого допустить нельзя.

— Я понимаю — коротко отвечает Преображенский.

— Понимания недостаточно, требуется действие. Ваш текущий план — посеять взаимное недоверие верен, но недостаточен. Он лишь консервирует конфликт. Нам нужен распад, полный и окончательный.

Наступает короткая пауза, будто Голос дает ему время осознать сказанное.

— Артанара должна пасть, но не под сапогами солдат Северного Альянса и не под ударами Сахирида. Она должна быть уничтожена руками самого Сахирида.

Илья не двигается, но его разум работает с бешеной скоростью, просчитывая варианты.

— Создайте иллюзию — продолжает Голос. — Иллюзию того, что Северный Альянс готов отступить, что мы признаем сферу влияния Сахирида в регионе. Передайте Аль-Хазиму, через доверенных лиц, чертежи систем ПВО Артанары. Данные о дислокации их штабов. Предложите… координированные удары.

Преображенский медленно кивает, схватывая суть.

— Он не поверит в бескорыстие.

— Естественно — в голосе впервые появляется оттенок чего-то, похожего на холодное удовольствие. — Он будет искать подвох. Ваша задача — сделать подвох очевидным, но не таким, каким он его ожидает. Пусть думает, что мы используем его, чтобы ослабить Артанару перед своим вторжением. Он нанесет удар, ожидая нашего удара вслед. Но нашего удара… не последует.

Илья замирает, осознавая гениальную и чудовищную простоту плана.

— Он уничтожит их военную инфраструктуру. Возможно, сотрёт с лица земли Кавелу и останется один на один с миром, который увидит в нем агрессора, уничтожившего суверенное государство. Его репутация будет разрушена, а его союзники отвернутся. Экономика Сахирида, и без того хрупкая, не выдержит санкций и изоляции, и когда он будет максимально слаб…

— …мы придем и заберем то, что осталось — заканчивает мысль Преображенский.

— Совершенно верно. Два камня одним выстрелом. Старая, но эффективная тактика.

Голос снова становится абсолютно бесстрастным.

— Вы инструмент, Преображенский, острый и точный, не разочаруйте. Контакт будет инициирован с нашей стороны, ждите сигнала.

Ширма не шелохнулась, не послышалось ни звука шагов, но Илья понимает, что разговор окончен. Он так и не увидел, кто отдает ему приказы. Он не знает имени, титула, лица, он знает лишь Голос — безликую, всемогущую силу, стоящую над Альянсом, над державами, над всем миром. Силу, которая играет империями, как шахматными фигурами.

Повернувшись, он выходит из комнаты. Лифт, коридоры, заброшенный склад. Садясь в машину, Илья Преображенский чувствует не страх, а холодную, ясную уверенность. Он лишь часть великого замысла, и этот замысел начинает воплощаться в жизнь.

***

Тем временем, в своей резиденции в Кавеле, София Маратели, просматривая отчёты о спокойной, на удивление, ночи на границе, не знает, что только что был вынесен смертный приговор не просто врагом, а самой безжалостной машиной реальности. А в Аль-Казире Раид аль-Хазим, размышляя над гуманитарной инициативой Софии, даже не подозревает, что его готовят на роль палача, который должен разрубить гордиев узел, чтобы затем самому оказаться в петле.

Глава 8

Кавела просыпается под звуки церковных колоколов, но утро кажется обманчивым. В кабинете Софии пахнет свежемолотым кофе и тревогой. Илона Сонидзе, бледнее обычного, протянула президенту свежий мониторинг СМИ.

— В сахиридских новостях появились странные публикации — голос её был ровным, но пальцы слегка подрагивали. — Аналитики, близкие к военному командованию, вдруг заговорили о «древних правах Сахирида на артанарские долины». Непроверенные данные о наших укрепрайонах. И всё это под соусом возмущения вашим «вероломным предложением» о гуманитарной помощи.

София медленно листает распечатки, её лицо каменное. — Это работа Преображенского, он раскачивает лодку, пытаясь спровоцировать Раида на глупость.

— И, кажется, это работает — добавил Георгий Мурия, мрачно глядя в окно. — Наши источники в Аль-Казире сообщают о росте влияния «ястребов» в совете султана. Генерал Ясир аль-Барди открыто требует «пресечь артанарское коварство».

София отложила листы и подошла к карте, висевшей на стене, и провела пальцем по тонкой красной линии границы.

— Они хотят, чтобы мы нервничали, чтобы сделали резкое движение. Этого нельзя допустить, Леван держит границу, а мы продолжаем свою линию. Гуманитарный конвой должен выйти к ущелью Тави по плану. Это наш ход, спокойный и выверенный.

***

В Аль-Казире Раид аль-Хазим слушает доклады с тем же ледяным спокойствием, за которым скрывается буря. Генерал Ясир, размахивая распечатками из артанарских оппозиционных блогов, кричит о «подготовке масштабного наступления» и «тайных договорённостях Маратели с Северным Альянсом».

— Они плюют тебе в лицо, Раид, а ты говоришь о гуманитарных коридорах! — гремел генерал, его лицо побагровело. — Они показывают свою слабость, а мы должны этим воспользоваться!

Раид молчит, его взгляд устремлен в пустоту. Он видит пазл, но картина не складывается. Слишком резко, слишком топорно. Это не стратегия Софии — тонкая и многослойная, это работа кувалды.

— Довольно, Ясир — наконец произнёс он, и его тихий голос прозвучал громче любого крика. — Эти «улики» пахнут дешёвой провокацией. Тот, кто их подбросил, считает нас идиотами.

— Но, Ваше Высочество!..

— Я сказал, довольно. Усилить наблюдение за границей и разобраться, откуда растут ноги у этих «аналитиков». Мне нужны имена, не их клоунские псевдонимы, а настоящие имена.

Когда совет разошёлся, Раид остался один. Он подошёл к массивному сейфу, встроенному в стену, и, введя код, достал старый, потрёпанный блокнот в кожаном переплёте — дневник его отца. Он открыл его на случайной странице, кривой, агрессивный почерк выводил:

«Силу уважают, слабость уничтожают. Не оставляй им выбора. Либо покорность, либо пепел».

Он швырнул блокнот обратно в сейф и захлопнул дверцу. Громкий щелчок замка прозвучал как выстрел в тишине кабинета.

«Отец, ты был великим завоевателем, но ужасным стратегом. Ты не понимал, что мир изменился. Теперь побеждает тот, кто контролирует не пушки, а повестку. А повестку… кто-то пытается навязать и мне, и ей.»

***

В это время в кабинете Ильи Преображенского в Ливергаарде царило почти монастырское спокойствие. Полковник Орлов докладывал:

— Первая фаза завершена. Информационный фон в Сахириде накалён до предела. Ответная волна в Артанаре тоже нарастает. Однако… Аль-Хазим не поддаётся на провокации, а Маратели демонстрирует подозрительное хладнокровие.

Илья внимательно слушает, перебирая чётки из тёмного дерева. — Они умнее, чем я предполагал. Что ж… переходим к фазе два. Подготовьте «подарок» для султана.

— Чертежи систем ПВО Артанары? — уточнил Орлов.

— Нет, нечто более… личное. Подготовьте досье на командира Левана Маратели. Всё. Его роль в подавлении мятежа в Долине Аштара пять лет назад. Его методы работы. Его слабые места. И главное — его абсолютную, слепую преданность сестре. Мы передадим это Аль-Хазиму через нейтральных посредников. Пусть он узнает, с кем имеет дело на границе. И пусть сам решит, как использовать эту информацию. Иногда самый острый клинок — это не сабля, а знание.

Орлов кивнул и вышел. Илья остался один, он подошёл к окну. Над городом нависали тяжёлые, свинцовые тучи. Он чувствует себя не генералом, а режиссёром, который готовится к кульминации великой и ужасной пьесы. Артанара и Сахирид являются всего лишь декорациями, София и Раид — актёрами, а он дергает за невидимые нити, зная, что где-то в тени стоит Тот, Кто держит нити от него самого.

Игра входит в решающую стадию, и ставки были выше, чем просто территория или власть. Решается судьба целого региона, а может, и не только его.

Глава 9

Кабинет Раида в дворце Аль-Фахир был погружен в ночную тишину, нарушаемую лишь потрескиванием дров в камине. На его столе, рядом с картами и дипломатическими нотами, лежала тонкая папка. Её доставили через нейтрального курьера без каких-либо опознавательных знаков. Источник был анонимен, но Раид знал — это работа Преображенского.

Он открыл папку. Внутри не чертежи и не схемы наступления, а сухие, выверенные строчки биографической справки. «Семья Маратели». Он начал читать, и по мере погружения в историю двух артанарских сирот, его собственное, намертво закованное в броню спокойствие, начало давать трещины.

Георгий Маратели — погиб в долине Аштара, предан одноклассником.

Раид вспомнил холодные, полные ненависти глаза своего отца, когда тот говорил о «неверных собаках». Но здесь была иная история — не героическая смерть в бою с врагом, а гнусное убийство от руки предателя. Унизительная, горькая чаша, которую довелось испить его семье.

Анна Маратели — умерла от остановки сердца вскоре после смерти мужа.

Он представил себе двух детей, теряющих за месяц обоих родителей. Его собственное детство было суровым, но он всегда был сыном султана, наследником. Его окружали стены дворца, а не холод церковной сторожки.

Священнослужитель отец Мириан — продал последнее Евангелие для их образования.

Раид, воспитанный в строгой исламской традиции, с уважением смотрел на такую жертву. Это была не слабость, а сила иного рода — сила духа, которую не сломить никаким оружием.

И, наконец, он дошел до сути: София и Леван. Две судьбы, сплетенные в одну. Старшая сестра, ставшая матерью и защитницей для младшего брата. Брат, выбравший путь солдата, чтобы создать для сестры тыл, который у них отняли. Их жизнь — это история взаимной защиты. Он видел это не в словах, а между строк. В том, как Леван, ещё мальчишкой, шел за Софией по враждебным улицам. В том, как София, став президентом, первым делом сделала его главой своей безопасности — не по непотизму, а потому что доверяла ему больше, чем кому-либо в мире.

«Абсолютная, слепая преданность сестре» — гласила последняя строчка в досье, присланном Преображенским.

Раид откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Он видел их не как политических оппонентов, а как людей. София была не наивной идеалисткой, а женщиной, с детства познавшей предательство и потерю и решившей бороться с системой, которая их порождает. Леван был не просто «клинком», а живым щитом, готовым умереть за единственного оставшегося у него человека.

В нём, наследнике династии, где брат шел на брата, а сын на отца ради власти, эта история нашла неожиданный отклик. В их преданности было нечто… благородное. Нечто, чего так не хватало в его собственном окружении.

На следующее утро, во время традиционного совета дивана, эта мысль укрепилась в нём с новой силой. Раид, проверяя реакцию, вскользь упомянул о «сложной судьбе артанарских лидеров, выкованной предательством».

В зале на мгновение воцарилась тишина, а затем её нарушил старый эмир Рустам, когда-то верный соратник его отца. Он фыркнул, и его седая борода колыхнулась от презрительной усмешки.

— Сироты, воспитанные попом? — прозвучал его хриплый голос. — Что может быть слабее? Их отец оказался настолько слеп, что не разглядел предателя в собственном друге. Жена умерла, не имея сил жить дальше. Дети росли в нищете. Это не биография лидеров, Ваше Высочество. Это история неудачников.

— Верно — подхватил другой советник, помоложе. — Сильный правитель должен происходить из сильного рода. Их же род сломлен, ими легко манипулировать, играя на их детских травмах, особенно женщиной.

В углу зала раздался сдержанный смех. Раид сидел неподвижно, его лицо было маской спокойствия, но внутри всё закипало. Эти люди, разжиревшие на нефти и интригах, осмеливались смеяться над теми, кто прошёл через ад и не сломался. Они видели в истории Софии и Левана слабость, а он видел в ней невероятную силу.

— Довольно — тихо произнес Раид, и смешки мгновенно смолкли. — Вы судите по меркам своего двора, но горы воспитывают иной характер. Человек, который ничего не боится потерять, ибо уже потерял всё, кроме чести и семьи — самый опасный противник и самый… предсказуемый в своих действиях, не забывайте об этом.

Он встал, давая понять, что совет окончен. Придворные, пробормотав прощальные формулы, поспешно ретировались.

Раид снова остался один. Он подошёл к окну, глядя на безмятежные сады дворца. Преображенский хотел, чтобы он использовал это досье как оружие. Узнав их боль, он мог бы ударить точно по ней. Разжечь в Леване ярость, посеять в Софии сомнения.

Но вместо этого он чувствовал странное, почти братское уважение к этим двум одиноким волкам из артанарских гор. Они были ему ближе по духу, чем свои же придворные. Они были из того же теста, что и он — закалённые в горниле потерь и воспитанные в огне долга.

Он не будет использовать их боль против них. Во всяком случае, не так, как хочет того Преображенский. Но он запомнит это, потому что теперь он понимает: чтобы победить таких врагов, их нельзя уничтожить физически, их можно только переиграть или… попытаться понять.

***

Пока в дворцах плелись интриги, на границе царила суровая, выверенная реальность. Рассвет в предгорьях заставал позиции артанарских войск уже полностью боеготовыми. Никакой суеты, никаких громких команд. Тишину нарушал лишь хруст подошв по замёрзшей земле да редкие, приглушённые переговоры по рации.

Командный пункт Левана Маратели располагался не в уютном бунгало в тылу, а в укреплённом контейнере, вкопанном в склон холма с идеальным обзором на долину Аштара. Внутри пахло металлом, свежей пластмассой от электроники и крепким кофе. Леван, в потрёпанном камуфляже без знаков различия, стоял перед панелью с мониторами, отображающими данные с дронов, спутниковые снимки и карту расположения всех подразделений.

Ему двадцать восемь — молодость по мерках высшего командного состава. Но когда он отдавал приказ, седовласые полковники, прошедшие две войны, слушали его, затаив дыхание. Его авторитет выкован не в кабинетах, а здесь, на границе. Он не назначался — он заслужил.

— Подразделение «Волк-4», сместиться на две сотни метров к югу. Займите обратный скат высоты, противник мог засечь вашу прежнюю позицию — его голос в наушниках связи был ровным и спокойным, без тени сомнения.

С экрана монитора, показывающего запись с камеры беспилотника, доносился голос командира роты, мужчины лет пятидесяти: «Понял. Выполняем, командир». Никаких вопросов, никаких уточнений, лишь чёткое, безоговорочное исполнение.

Леван перевёл взгляд на другую карту — тепловую. Он видел не только своих солдат, но и сахиридские посты. Он знал расписание их патрулей, места дислокации снайперов, частоты их радиопереговоров. Его разведка работала как швейцарские часы.

— Капитан Жордания — обратился он к офицеру связи. — Передать на все посты: до 12:00 — полное радиомолчание, кроме сигналов тревоги, пусть противник гадает, и подготовьте смену групп наблюдения, усталость приводит к ошибкам.

— Есть, командир.

Леван подошёл к щиту с подробной картой местности, испещрённой условными обозначениями. Его палец лег на узкое ущелье Тави — тот самый район, где София инициировала создание гуманитарного коридора.

— Сюда — он посмотрел на своих замов — к вечеру подтянуть вторую роту десантников. Скрытно разместить их здесь и здесь — он ткнул пальцем в две лощины, прикрывавшие подступы к ущелью с флангов. — Если сахириды решат воспользоваться нашей «гуманитарной» инициативой для провокации, они напорятся на сталь.

— Они не посмеют, командир — заметил один из майоров. — Это будет прямое нарушение всех договорённостей.

Леван повернулся к нему, его взгляд был холоден и ясен.

— Договорённости нарушают те, кто уверен в своей безнаказанности. Мы не можем позволить себе такую уверенность. Мы должны быть готовы ко всему. Моя сестра, — он произнёс эти слова без тени панибратства, с абсолютной серьёзностью — открыла дверь для диалога. Наша задача — обеспечить, чтобы в эту дверь не вломились с саблей наголо. Мы тот замок, который не позволит это сделать.

В его словах не было слепого фанатизма. Была абсолютная, железная вера в правильность курса, который избрала София. Он верил не потому, что она его сестра, а потому, что видел — её стратегия, хоть и рискованна, была единственным шансом избежать бойни. И он, как солдат, делал всё, чтобы тактически обеспечить успех этой стратегии.

Когда он выходил из КП, чтобы лично объехать передовые посты, солдаты, встречаясь с ним взглядом, лишь чуть прямее вытягивались. Они не боялись его, а доверяли. Он спал на тех же койках, ел из того же котла, и они знали — он никогда не пошлёт их на бессмысленную смерть. Каждый приказ был выверен, каждая операция просчитана на пять ходов вперёд.

Подъехав к одному из удалённых постов, он застал там ветерана, старшего сержанта с сединой в висках и шрамом на щеке. Тот учил молодых бойцов правильно маскировать позицию.

Увидев Левана, сержант прервался, отдал честь.

— Товарищ командир.

— Как обстановка, отец? — спросил Леван, используя уважительное прозвище, которое закрепилось за старым служакой.

— Спокойно, как на кладбище. Только вот вон — сержант кивнул в сторону сахиридских позиций — вчера новых наблюдателей подкинули, чуют что-то.

— Пускай чуют — тихо ответил Леван, глядя в бинокль на чужие укрепления. — Главное, чтобы знали — здесь их встретят не переговорами.

Сержант согласно хмыкнул.

— Так точно, с нами Бог и командир.

Леван опустил бинокль. Он служил не абстрактной Родине, он служил дому, который у него отняли. Он служил сестре, которая была этим домом, он служил памяти отца, который погиб, чтобы этот дом мог существовать. И пока он стоял здесь, на этой границе, никто не смел угрожать тому, что осталось от его семьи. Никто.

Глава 10

Международные игры единства в столице нейтральной Интры всегда были грандиозным спектаклем. На трибунах стадиона «Олимпус», больше напоминающего космический корабль, сидели лидеры мировых держав, демонстрируя видимость мира и сотрудничества. Под куполом, проецирующим голографических китов и звездные карты, царила атмосфера праздника.

И все же, политика была неотделима от зрелища. Ложа для почетных гостей напоминала поле боя, где вместо снарядов летели улыбки и колкости, замаскированные под любезности. В центре этого водоворота, удивительно гармонично, находилась София Маратели.

Она была воплощением сдержанной силы. На ней было элегантное платье глубокого винного цвета, подчеркивавшее ее стройную фигуру. Плечи оставались открытыми, демонстрируя не уязвимость, а уверенность. Единственным украшением, как всегда, был тонкий серебряный крест на цепи. Ее темные волосы убраны в сложную, но строгую прическу, открывающую лицо — усталое, но одухотворенное внутренним огнем. Она выглядела не как политик, пытающийся понравиться, а как королева, сознающая свою власть и ответственность.

Из своей ложи напротив за ней наблюдал Раид аль-Хазим. Он сидел в своей белоснежной парадной мантии, отстраненный и невозмутимый. Но его темные глаза, скользившие по трибунам, раз за разом возвращались к Софии. Он не просто видел красивую женщину. Он видел правителя, несущего на своих плечах груз целой нации, и делающего это с поразительным достоинством. Восхищение, которое он испытывал, было сдержанным, почти интеллектуальным — он оценивал редкий экземпляр породы, к которой принадлежал и сам.

В этот момент София, вежливо кивнув Преображенскому, отошла к барьеру ложи, чтобы поговорить с пожилым сенатором от Аурики. Она улыбалась, ее жест был спокоен, но Раид, привыкший читать язык тела, уловил легкое напряжение в ее позе. Она работала.

Именно в этот миг, будто воспользовавшись ее кратковременной незащищенностью, прогремел хлопок. Не громкий, не артиллерийский залп, а сухой, точный, как щелчок бича.

София резко дернулась, словно ее ударили током. Алое пятно расплылось на рукаве ее платья в области плеча. Ее лицо исказилось от шока и боли, она пошатнулась и, не издав ни звука, рухнула на пол ложи.

На секунду воцарилась оглушительная тишина, взорванная в следующее мгновение женским криком. Затем стадион погрузился в хаос. Заглушающая музыка смолкла, ее сменили рев толпы, сирены службы безопасности и бестолковые крики.

Охрана Софии, возглавляемая Илоной Сонидзе, бросилась к ней, образуя живой щит, но в давке и неразберихе они потеряли драгоценные секунды.

Раид действовал молниеносно. Еще до того, как София упала, его телохранители по едва заметному сигналу сомкнулись вокруг него. Но его приказ был иным.

— К ней! — его голос, низкий и властный, прорезал хаос. — Живой! Щит!

Его личная охрана, отборные бойцы, прошедшие горнило пустынных войн, не спорили. Двое остались с ним, образовав непробиваемый заслон, а четверо, как таран, ринулись через охваченную паникой толпу к артанарской ложе. Они работали молча, слаженно, оттесняя растерянных ауриканских агентов и местных охранников.

Один из них, могучий детина Заид, наклонился над телом Софии, прикрывая ее своим телом. Двое других образовали коридор. Илона, с побелевшим от ужаса лицом, но с пистолетом в дрожащей руке, попыталась было возразить, но встретила взгляд Раида. Взгляд был не приказом, а констатацией факта: «Сейчас только я могу ее вытащить».

— Отдайте ее мне, если хотите, чтобы она выжила — сказал Раид, уже стоя рядом. Его голос был единственной точкой спокойствия в аду.

Илона, стиснув зубы, кивнула. Заид на руках, как ребенка, поднял Софию. Ее окровавленное тело безвольно обвилось вокруг него. Группа Раида, как хорошо смазанный механизм, двинулась к запасному выходу, который его люди уже взяли под контроль. Они шли под прикрытием дымовой шашки, выпущенной одним из гвардейцев.

Через три минуты после выстрела бронированный лимузин Раида с ревущими сиренами уже мчался по направлению к посольству Сахирида — самому безопасному месту в городе в данный момент.

На заднем сиденье Раид прижимал к груди окровавленную, бледную Софию, пытаясь пальцами, уже алыми от ее крови, зажать рану на ее плече. Ее крест, холодный и липкий, впился ему в ладонь.

— Держись — прошептал он, глядя на ее потерявшее сознание лицо. — Держись, Маратели, ты не имеешь права умирать. Наша игра только начинается.

И в его глазах, помимо тревоги и ярости, горел холодный огонь. Кто-то посмел нарушить правила, и он уже знал, что этот кто-то за это заплатит.

Бронированный кортеж с ревом врезался в подземный гараж посольства Сахирида. Еще до полной остановки двери распахнулись, и Заид, не выпуская из рук окровавленное тело Софии, ринулся к лифту, ведущему в закрытый медицинский блок. Раид шел рядом, его белая мантия была испещрена алыми пятнами, лицо — гранитной маской.

Медблок, оборудованный по последнему слову техники, мгновенно превратился в поле боя за одну жизнь. Придворный врач Сахирида, доктор Али, сдержанно ахнул, увидев пациента.

— Пулевое ранение, сквозное — скороговоркой доложил Заид, укладывая Софию на операционный стол. — Потеряла много крови.

Началась лихорадочная работа. Пока доктор и две медсестры обрабатывали рану, дезинфицировали и накладывали давящую повязку, мониторы выдавали тревожные цифры. Давление падало, пульс слабел.

— Ей нужно переливание, и немедленно! — крикнул доктор Али. — Группа крови?

Илона Сонидзе, едва державшаяся на ногах, только развела руками. Этой информации при ней не было.

В этот момент Раид, стоявший в стороне, снял свою запачканную кровью мантию.

— Определите мою и поторопитесь.

— Ваше Высочество, это невозможно! — возмутился Заид, шагнув вперед. Охранники замерли в ужасе. — Мы не можем рисковать вашим здоровьем ради…

— Она истекает кровью у меня на глазах! — голос Раида прозвучал как удар хлыста. — Или вы думаете, я позволю ей умереть из-за предрассудков? Определяйте группу.

Медсестра дрожащими руками провела экспресс-тест. Через минуту она подняла испуганные глаза на доктора.

— Четвертая отрицательная, универсальный донор.

Доктор Али посмотрел на Раида, ища подтверждения. Тот лишь молча закатал рукав своей расшитой рубахи и протянул руку.

— Делайте, и чтобы никто за пределами этих стен об этом не узнал, даже она… — он взглянул на тело Софии — Это приказ.

Лицо Заида исказилось от ярости и бессилия, но он, стиснув зубы, кивнул охранникам. Те отступили, образовав живое кольцо вокруг процедурной.

Игла вошла в вену Раида. Алая струйка его крови потекла по трубке в пластиковый пакет. Он стоял неподвижно, глядя, как его кровь, кровь сына султана-завоевателя, должна спасти жизнь женщине, которая была его идеологическим противником. Железный вкус крови и пороха, знакомый ему с детства, теперь обрел новый, горько-сладкий смысл.

Операция прошла успешно. Пуля, к счастью, не задела кость и крупные артерии, но потерю крови удалось компенсировать только благодаря донорству Раида. Софию перенесли в одну из потайных комнат резиденции, больше похожую на роскошные покои, чем на больничную палату.

Ночь опустилась на город. Раид отправил Илону и своих охранников, сухо заявив, что обеспечит безопасность лично. Он остался в кресле у огромной кровати, на которой, бледная и хрупкая, под белоснежными простынями лежала София. Ее дыхание было ровным, но поверхностным. Капельница, подключенная к ее руке, мерцала в темноте тихим светом.

Он сидел, не двигаясь, наблюдая за ней. Истерика стадиона, спешка, ярость — все это осталось снаружи. Здесь царила тишина, нарушаемая лишь ее прерывистым дыханием и тиканьем напольных часов.

И тогда, в сонном бреду, она заговорила.

— Леван… — ее голос был слабым, испуганным шепотом ребенка. — Леван, где ты?… Не уходи… Отец… обещал вернуться… Леван, держи меня…

Она металась, ее пальцы сжимали край простыни, потом снова:

— Леван… граница… будь осторожен… они везде…

Раид слушал, и его сердце, привыкшее к стальным тискам контроля, сжалось от странной, непонятной жалости. Перед ним была не президент, не противник, а девочка, которая в кошмарах звала своего брата, своего защитника. Та самая девочка, что выросла в страхе и одиночестве.

Он не раздумывал долго. Достав свой личный, зашифрованный коммуникатор, он набрал номер Заида.

— Найди командира Левана Маратели на границе и доставь его сюда. Тайно. Никто, и я имею в виду никто, не должен знать. Скажи ему… скажи, что его сестра ранена, но жива, и что она зовет его.

Он положил трубку и снова уставился на спящую Софию. Он нарушал все правила, все протоколы. Он привозил вражеского военачальника в самое сердце своей дипломатической миссии. Это было безумием. Но глядя на нее, слушая ее бред, он понимал — иного выхода нет. Некоторые вещи были выше политики, и выше вражды.

Ночь тянулась мучительно долго, Раид не сомкнул глаз. Он сидел на страже, охраняя сон женщины, чья кровь теперь была навсегда связана с его собственной. И в этой тишине, под шепот ее кошмаров, что-то между ними безвозвратно изменилось.

***

Рассвет застал Раида в том же кресле. Его тело одеревенело от неподвижности, но разум ясен и остр. Первые лучи солнца пробились через жалюзи, осветив бледное лицо Софии, её дыхание стало глубже, ровнее, кризис миновал.

В дверь постучали. Вошёл Заид, его лицо было мрачным, но в глазах читалось облегчение.

— Он здесь, Ваше Высочество, в подвальном гараже. Как вы и приказали, никто не видел.

Раид медленно поднялся, его кости с хрустом протестовали. Он бросил последний взгляд на Софию и вышел из комнаты, приказав дежурившей у дверей медсестре:

— Никого не впускать, даже моих людей.

В подземном бетонном гараже, освещённом лишь аварийными фонарями, царила гнетущая тишина. Возле чёрного внедорожника с тонированными стёклами, в котором его привезли, стоял Леван Маратели. Он был в гражданской одежде — тёмные штаны и просторная куртка, под которой угадывался пистолет в кобуре. Его лицо, осунувшееся за ночь, было искажено смесью ярости, страха и надежды. Увидев Раида, он выпрямился, его взгляд стал холодным и оценивающим.

— Где она? — голос Левана был низким и хриплым от напряжения. — Что с ней?

— Она жива — коротко ответил Раид, останавливаясь в паре метров от него. — Пуля прошла навылет. Потеряла много крови, но сейчас её состояние стабильное, сейчас спит.

Леван сжал кулаки, его взгляд скользнул по запачканной кровью рубахе Раида.

— Ваши люди? Это ваших рук дело?

— Если бы это были мои люди — холодно парировал Раид — я бы не стал тайком привозить сюда её брата — главного военного командира вражеского государства. Кто-то очень хотел сорвать любую возможность диалога между нами и почти преуспел.

Леван изучал его несколько секунд, словно пытаясь проникнуть в самую душу. Он видел усталость на лице султана, ту самую усталость, что бывает не от бессонной ночи, а от принятых решений, ломающих судьбы. Он видел кровь на его одежде, и он видел не врага, а человека, спасшего его сестру.

Напряжение медленно начало спадать с его плеч.

— Я хочу её видеть.

— Конечно — Раид кивком подозвал Заида. — Проводите командира к его сестре, и обеспечьте им полное уединение.

Когда Леван, сопровождаемый молчаливым Заидом, ушёл в сторону лифта, Раид остался один в полумраке гаража. Он провёл рукой по лицу. Он только что совершил один из самых рискованных поступков в своей жизни. Но глядя на исступлённое лицо Левана, он понимал — другого выбора у него не было. Некоторые узы были сильнее границ и идеологий.

Леван вошёл в комнату неслышными шагами охотника. Увидев Софию, бледную и беззащитную на огромной кровати, он замер на пороге, и его железная выдержка дала трещину. Боль, которую он так тщательно скрывал, на мгновение исказила его черты.

Он подошёл и опустился на колени у кровати, осторожно взяв её неповреждённую руку в свои, её пальцы были холодными.

— Софи… — прошептал он, и его голос дрогнул. — Я здесь, всё в порядке, я с тобой.

Она что-то пробормотала во сне, её пальцы слабо сжали его ладонь. Этого было достаточно. Он закрыл глаза, погрузившись в тихую молитву благодарности. Они снова были вместе, как в детстве: две крепости, прикрывающие друг друга.

Он не знал, сколько просидел так, но его разбудил тихий голос:

— Леви…?

Он поднял голову, София смотрела на него затуманенным, но осознанным взглядом. В её глазах было недоумение, а затем бесконечное облегчение.

— Ты… как ты здесь? — её голос был слабым, но ясным.

— Меня привезли — просто сказал Леван, не выпуская её руки. — Ты звала меня.

Она медленно кивнула, и её взгляд упал на забинтованное плечо, затем обвёл роскошную, чужую комнату.

— Раид… Он… он меня…

— Он спас тебя, Софи — тихо сказал Леван. — Он вывез тебя со стадиона и… он прислал за мной.

София закрыла глаза, пытаясь осмыслить эту информацию. Враг. Султан Сахирида. Человек, который должен был бы радоваться её смерти, спас её и привёл к ней её брата.

— Почему? — прошептала она.

— Я не знаю — честно ответил Леван. — Но сегодня утром он не выглядел врагом. Он выглядел как человек, который сделал выбор.

Они замолчали. За окном вовсю светило солнце, и жизнь в посольстве Сахирида шла своим чередом. Но здесь, в этой комнате, время остановилось, и в этой тишине, под прикрытием вражеской крыши, рождалось нечто новое.

***

Солнечный свет, пробивавшийся сквозь жалюзи, казался слишком ярким, слишком жизнерадостным для того, что происходило в этой комнате. София, опираясь на Левана, медленно поднялась с кровати. Головокружение заставило её на мгновение закрыть глаза, но железная хватка брата не позволила ей пошатнуться. Каждый шаг отзывался болью в плече, но это была ничто по сравнению с ясностью, вернувшейся в её сознание.

Они вышли в коридор, Леван вёл её, его тело было готово в любой момент принять на себя любой удар, прикрыть её собой. Он был её щитом, как и всегда.

Раид ждал их в небольшом кабинете, примыкавшем к жилым покоям. Он стоял у окна, глядя на закрытый внутренний двор посольства. На нём была свежая, тёмная одежда, но тень усталости лежала на его лице. Он обернулся, услышав шаги.

Увидев Софию на ногах, он сделал едва заметное движение, будто желая помочь, но остановился, встретив холодный, предупреждающий взгляд Левана.

София остановилась в нескольких шагах. Её лицо было бледным, но взгляд — твёрдым и ясным. Она смотрела на человека, чья кровь текла теперь в её жилах. На врага, ставшего на одну ночь защитником.

— Раид — её голос был тихим, но чётким. — Я… благодарна вам за мою жизнь, и за то, что вы привезли Левана.

Она сделала небольшой, почтительный поклон головой, и этот жест дался ей нелегко.

В этот момент Леван, не отпуская сестру, шагнул вперёд, буквально встав между ней и Раидом. Его осанка, его взгляд — всё в нём кричало о готовности к бою. Благодарность сестры была одним делом. Его долг — другим.

— Султан — сказал Леван, и его голос прозвучал как звон стали. — Вы спасли мою сестру, и за это я вам признателен, как брат.

Он сделал паузу, позволяя этим словам повиснуть в воздухе.

— Но это не значит, что мы вам доверяем. Это не значит, что границы между нашими странами стали прозрачнее. Вы остаётесь правителем Сахирида, а мы — лидерами Артанары, и пока что наши интересы остаются на противоположных сторонах баррикады.

Раид слушал его, не двигаясь, на его лице не было ни удивления, ни обиды, лишь холодное, почти одобрительное понимание. Так и должен был говорить брат, так и должен был действовать солдат.

— Я и не ожидал иного, командир — тихо ответил Раид. — Благодарность и доверие — разные вещи. Я действовал так, как диктовала мне честь, не более и не менее.

Его взгляд скользнул с Левана на Софию, стоявшую за его спиной, и в нём на мгновение мелькнуло что-то неуловимое, но тут же погасло, сменившись привычной сдержанностью.

— Машина готова отвезти вас в безопасное место — сказал он, возвращаясь к деловому тону. — Ваши люди в Кавеле уже подняты по тревоге. Илона Сонидзе ждёт вас в отеле под охраной моих агентов. Никто не должен знать, что вы были здесь.

Леван кивнул.

— Мы это понимаем, и мы сохраним вашу тайну ради общей… стабильности.

Он снова взял Софию под руку, готовый увести её, но она на мгновение задержалась, её взгляд встретился с взглядом Раида. В её глазах была не просто благодарность, было понимание того, что произошло нечто, выходящее за рамки их политической игры.

— Мир начинается с правды — тихо произнесла она, повторяя свои слова с саммита. — Сегодня я увидела её часть. Спасибо.

И прежде чем Раид смог что-то ответить, Леван уже увёл её по коридору, к выходу, обратно в их мир, в их войну.

Раид остался один. Он подошёл к тому месту, где только что стояла София, и поднял с пола маленький серебряный крестик — тот самый, что она всегда носила.

«Цепочка, видимо, порвалась в суматохе».

Он сжал его в ладони, ощущая холод металла. Они ушли, оставив ему лишь эхо своих слов и окровавленную рубаху, лежавшую на стуле. Они не доверяли ему, и они были правы.

Но что-то изменилось, и игра усложнилась. Теперь на кону была не только территория или власть, а была честь и невысказанная правда, витавшая в воздухе между ними. Правда о том, что они, возможно, не такие уж и разные, и что их вражда может оказаться беспочвенной.

Глава 11

Тридцать долгих дней, за которые шрам на плече Софии Маратели превратился из кровавой раны в бледно-розовую, чуть выпуклую линию. Физическая боль притупилась, сменившись глухим, ноющим воспоминанием. А вот шрам в памяти, в политической реальности Артанары и всего мира, кровоточил до сих пор.

Новостные каналы не уставали мусолить тему «покушения века». Конспирологические теории цвели пышным цветом: одни винили «ястребов» в совете Сахирида, другие — тайные службы Северного Альянса, третьи — внутреннюю артанарскую оппозицию. Но самая большая загадка заключалась в таинственном спасении. Как президент Артанары буквально испарилась с места покушения и появилась лишь сутки спустя в своём кабинете в Кавеле, бледная, но целеустремлённая? Кто были те люди в чужих мундирах, что вынесли её из хаоса?

София хранила ледяное молчание: никаких комментариев и намёков. На единственном выступлении перед парламентом она, всё ещё немного бледная, но с неизменной прямой спиной, заявила:

— Пуля была предупреждением, а не попыткой убийства. Меня хотели не устранить, а запугать, заставить отступить, но они не знают артанарцев. Нас пугали веками, и каждый раз мы становились только сильнее.

Её уверенность в том, что это был лишь «выстрел-предупреждение», основывалась на отчёте собственных баллистиков и на холодном расчёте. Снайпер такого класса не промахнулся бы, если бы цель была жизнью. Целью была её рука, её способность действовать, её иллюзия безопасности, и это делало нападавшего ещё более опасным — он был расчётлив и хладнокровен.

Леван, проводив сестру в Кавелу и убедившись, что её безопасность усилена до максимума, немедленно вернулся на границу. Его лицо стало ещё суровее, глаза ещё холоднее. Он совмещал командование войсками с личным расследованием. Его агенты, как тени, рыскали по подпольным каналам оружейных дилеров, по бандитским окраинам нейтральных столиц, пытаясь выйти на след наёмника. Каждый вечер он звонил Софии по зашифрованным каналам, их разговоры были краткими, полными невысказанного.

— Есть зацепки? — её голос в трубке всегда был ровным. — Есть, ведут в слишком много мест одновременно. Это профессионал, но я непременно его найду.

— Будь осторожен, Леви.

— Всегда.

Однажды вечером, переодеваясь, София потянулась к своему серебряному кресту и обнаружила, что цепочка на шее пуста. Она замерла, проводя пальцами по голой коже. Пропажа обнаружилась лишь сейчас, в тишине её спальни. Она мысленно пролистала события того дня — суматоха, боль, руки Раида, который был рядом. Возможно, цепочка порвалась в момент её падения.

Она не стала поднимать панику, молча подошла к шкатулке с семейными реликвиями и достала оттуда простой деревянный крестик, потёртый временем, тот самый, которым её крестили в детстве. Надев его, она почувствовала странное спокойствие. Это была связь с другим временем, с той жизнью, где были живы родители, где был дом. Это напоминало ей, ради чего она всё это затеяла.

***

В это время в Сахириде Раид аль-Хазим погрузился в государственные дела с почти маниакальным упорством. Он подавил два небольших мятежа на окраинах, спровоцированных, как он подозревал, агентурой Преображенского. Жестоко и эффективно. Он не стал казнить лидеров, а приказал публично судить их, демонстрируя силу не только оружия, но и закона.

Основное же его внимание было направлено внутрь. Он инициировал масштабную реформу здравоохранения, направив нефтяные доходы на строительство современных клиник в беднейших провинциях. Он объявил о программе развития образования, приказав возводить школы и приглашать учителей из-за рубежа.

— Сильная страна строится не только на сильной армии, но и на здоровых и образованных гражданах — заявил он на совете, вызывая недоумённое молчание старых эмиров.

По ночам, оставаясь один в своём кабинете, он иногда доставал из ящика стола маленький серебряный крестик. Он лежал на его ладони, холодный и безмолвный. Он не знал, почему хранил его. Как трофей? Как напоминание? Или как залог чего-то, что ещё только могло произойти?

Он следил за новостями из Артанары, видел её выступления. Видел её старый деревянный крест на новых фотографиях и понимал — она заметила пропажу, а её молчание было для него красноречивее любых слов.

Мир замер в ожидании. Формально ничего не изменилось. Граница по-прежнему была наглухо закрыта, дипломаты обменивались колкостями. Но под спудом официальной вражды зрело нечто иное. Тихое, личное понимание между двумя людьми, несущими на своих плечах тяжесть двух великих держав. И тень того, кто попытался их столкнуть лбами, становилась всё отчётливее. И для Раида, и для Софии стало ясно — настоящая война была не между ними, она шла против них обоих.

***

Тишина в кабинете Софии была обманчивой. За толстыми стенами и бронированными стеклами кипела работа: её команда анализировала каждое слово, сказанное в эфирах соседних держав, каждое перемещение войск, каждый финансовый транш, который мог иметь отношение к покушению.

Георгий Мурия, его лицо казалось ещё более иссохшим от постоянного напряжения, положил перед ней отчёт.

— Все следы ведут в никуда, София. Наёмник — призрак, а оружие из старого запаса ауриканской армии, списанного десять лет назад. Деньги прошли через офшоры, связанные с компаниями из Луньгуа, Сахирида и… Северного Альянса. Это мастерски сделанная паутина, предназначенная для того, чтобы бросать тень на всех сразу.

София смотрела на карту, утыканную флажками-подозрениями.

— Они хотели не просто напугать, они хотели посеять такое недоверие, чтобы любой наш шаг навстречу Сахириду выглядел как предательство или слабость. Чтобы любое движение Раида воспринималось мной как подготовка к войне.

— И они преуспели — мрачно констатировал Мурия. — Полстраны уверено, что это сделали «южане». Другая половина винит «северян». Народ расколот ещё сильнее.

— Народ устал, Георгий, он всего лишь ищет простые ответы. А простой ответ — указать на врага за границей. Сложный — искать предателя в своих рядах.

В этот момент зазвонил её личный, зашифрованный телефон. На экране — неизвестный номе, сердце Софии ёкнуло. Она знаком отпустила Мурию и взяла трубку.

— Да?

Голос в ответе был обработанным, синтезированным.

— Президент Маратели, ваше молчание впечатляет! Но игра становится опаснее. Ищите не стрелка, а того, кто дал приказ. Того, кому выгодна мёртвая Артанара и павший Сахирид. Один из ваших министров носит маску. Проверьте отчёты по гуманитарной помощи для провинции Керети. Звонок не будет отслежен.

Связь прервалась. София сидела, сжимая в руке деревянный крестик, пока её костяшки не побелели. Это была не утечка, это оказалась наводка. Но от кого? От того же врага, играющего с ними? Или… от того, кто был по другую сторону баррикады?

***

В Аль-Казире Раид слушал доклад своего министра финансов. Тот робко намекал, что масштабные социальные программы «несколько преждевременны» в свете «растущей напряжённости».

— Напряжённость — это именно та причина, по которой мы должны их проводить — отрезал Раид. — Голодный и необразованный человек легче поддаётся на призывы к мятежу. Мы должны лишить наших врагов этой почвы.

После совета к нему в кабинет вошла Шарафин Алия, его кузина, её лицо было серьёзным.

— Раид, ходят слухи… Говорят, ты укрывал Маратели после покушения, что это твои люди её вывезли в убежище. Это правда?

Раид не изменился в лице. Он подошёл к аквариуму с редкими песчаными акулами и наблюдал, как хищники лениво кружат в воде.

— И кто распускает эти слухи?

— Старая гвардия. Те, кто верен памяти твоего отца. Они видят в твоих реформах и в твоём… интересе к артанарскому президенту слабость. Они шепчутся, что ты забыл заветы предков.

— Заветы предков привели нас к изоляции и вечной войне на два фронта — тихо ответил Раид. — Я ищу иной путь. А что касается слухов… пусть шепчутся, фактов, я так понимаю, у них нет.

Но когда Шарафин ушла, он позволил себе устало провести рукой по лицу. Атака шла с двух сторон: извне — неизвестный враг, стремящийся столкнуть его с Артанарой и изнутри — свои же, цепляющиеся за старое.

Поздно вечером его личный коммуникатор, тот самый, что он использовал для связи с Леваном, издал короткий, беззвучный сигнал. Пришло зашифрованное сообщение, всего одна строка.

«Проверь целостность поставок оружия для пограничного гарнизона в секторе Аль-Тарик, возможна диверсия. Источник — общий интерес.»

Раид стёр сообщение. «Общий интерес» — это мог быть только один человек. Она тоже получила предупреждение. И теперь, молча, через эту призрачную линию связи, они начали свою собственную игру. Игру против невидимого врага, который угрожал им обоим.

Он позвал Заида.

— Немедленно провести внеплановую инвентаризацию вооружения в секторе Аль-Тарик и арестовать командующего гарнизоном по подозрению в измене.

Заид удивлённо поднял бровь, но, увидев выражение лица султана, лишь кивнул.

— Слушаюсь.