Бесплатный фрагмент - Кровь Альбарруды

Осколок прошлого

Мотор экспресса, списанного с какой-то трансатлантической линии, гудел ровно и почти неслышно. Мягкое кресло расслабляло и втягивало в сон, бороться с которым в принципе не было смысла. Я возвращался домой и не более.

Аккуратные японские туристы, пресытившись видами потянувшихся с обеих сторон джунглей, на время отложили свои видеокамеры. Фермер-канадец, проснувшийся на паспортном контроле, бычьим взглядом упёрся в свежий штамп, поставленный темнокожим чиновником, заменил жвачку и опять уснул. От жёлтого пограничного моста до Санта-Ви ещё оставалось больше полутора часов тоскливой маяты.

Моя соседка слева, сеньора Кармелита, шоколадная бизнесвумен предбальзаковского возраста с густо накрашенными пухлыми губами, посетовав для приличия на отсутствие чартера, снова попыталась втянуть меня в разговор более чем фривольного характера. Я был мягок и непреклонен и она, исчерпав, наконец, запас нежности, уткнулась в мерцающий экран маленького ноутбука. Однако холёная рука, скованная сапфировым браслетом, изредка пробегая пальцами по клавиатуре, как бы невзначай время от времени нарушала невидимую границу и нависала над моим бедром — чисто женский жест с претензией на возможное право собственности. Я усмехнулся и прикрыл глаза.

…На родине я не был ровно четыре месяца. Неотложные дела фирмы сеньора Фанка, как в шутку мы недавно стали называть наше Управление, заставили меня задержаться сначала в Соединённых Штатах, а после побывать и в Западной Эстаде. Но все командировки, даже очень сложные, имеют замечательное свойство когда-нибудь заканчиваться. Хотя конечно, по большому счёту я прекрасно понимал, что еду домой только за тем, чтобы начальство забросило меня в очередное турне ещё на полгода подальше от родных берегов.

— А Вы знаете, что число граждан Альбарруды, говорящих на испанском, превысило число англоязычных?

— Какой кошмар! — тихо воскликнул я. Но не по поводу соотношения жителей — словесные атаки сеньоры становились бесцельными и от того раздражающими.

— Дикость! Атавизм! Плоды независимости!

О чём я? Ах, да… Тебе, уже устоявшемуся профессионалу, цинику с дипломом, двадцать шесть лет, ты не обременён женой, истекающей от тоски любовным соком, у тебя нет сопливых малышей и тебе открыты все пути! Дерзай! Изучай мир, обзаводись полезными связями, ласкай упругие формы туземок, даже позволь себе с ветерком промчаться на последней модели добротного «лендровера» или шикарного пляжного скутера. Дыши уверенно, Дэн!

— Представляете? Уже вырублена треть бисонских лесов.

Она всё ещё пыталась найти тему для общего разговора. Всё-таки зря я сказал ей, что служу в налоговом департаменте. Ведь не отвяжется, чёртова баба. Ехала бы через Канкуйю, что ли. Побережье с сотней бунгало на милю, полуголые парни, рай для помешанных на сексе старух, чего ещё?

— Да-да. Просто ужас…

А небольшие накопления в надёжном банке плюс карьерный рост при отеческом благоволии шефа разве мешают? Не забывай только одной вещи — делай своё дело, не ленись!

Так что же? Из этого и складывается жизнь. Ведь верно?..

— Оу! Как же так?

Ровесница Черчилля всё-таки скользнула цепкими ноготками выше моего колена, найдя в Сети несомненно солидный повод к телесному штурму. Я подсунул свою ладонь под её задрожавшее запястье и с сочувственным вопросом взглянул на переносицу задохнувшейся агрессорши.

— Анжела Бискайя, — прошептали яркие губы, — …разбилась на горной трассе!

— Ваша подруга? — Я осторожно убрал её вспотевшую руку и рассеянно уставился в стекло — Бискайя? Где я слышал это имя?

Сеньора Кармелита мгновенно помогла с ответом:

— Что Вы, сеньор Дэниель! Анжела, светская львица, дочь Президента, одна из богатейших дам Альбарруды! В её клинику запись на год вперёд! Господин Арнольд Бискайя оставил ей двадцать пять миллионов…

— Да-да… Дочь Президента, — медленно повторил я.

Разбилась… Я уже не слушал торопливую болтовню своей невольной спутницы. Все мои приятные мысли осыпались, словно я головой воткнулся в бронированную дверь. Бросив короткий взгляд на монитор и просев назад как можно глубже, я незаметно вздохнул и, стиснув зубы, попытался внутренне перекреститься. Не получилось.

— Святая Мария! Сеньор! Как Вы побледнели! Вы её знали?

— Нет, сударыня, но давайте просто помолчим. Кстати, Вы умеете молиться?

— О, как близко к сердцу Вы принимаете чужое горе…

Похотливая ханжа! Я постарался посильнее натянуть на голову соседке виртуальный горшочек и задумался.

Что осталось от Неё? Полустёртые воспоминания и ничего больше. Все эти годы, прошедшие с той нашей последней встречи, я старательно вытравливал любую мысль об этой женщине и мне почти удалось справиться с собой. Да, она продолжала существовать где-то рядом, но меня это уже не касалось.

Или нет? Я обманывал себя? Во всяком случае с некоторого времени я упрямо заставлял себя забыть о ней.

Анжела разбилась… Какое невыносимо странное словосочетание.

Анжела… Анжела Ди Копполо, так её звали когда-то. Она прошла по моему глупому детству и осталась в памяти безумно красивой светловолосой женщиной в лёгком защитном комбинезончике. Строгий ангел от медицины.

Больше я не хотел видеть её никакой… Даже трогательно обнажённой на голубой шёлковой простыне…

И неужели десять лет назад было ужасное мгновение, когда я до сивушной тошноты желал ей смерти?

Десять лет назад…

Забытый сон

Я с трудом разлепил веки, но ничего не увидел. Мутная пелена растаяла не сразу. Слух вернулся быстрее — шум ливня вперемешку с тягучим шлёпаньем и резкими покрикиваниями бирлов оглушил меня. Наконец, взгляд упёрся в телячью кожу армейской берцовки. Её шнуровка уходила круто влево, куда я не мог скосить взгляд.

— Джамба! — прохрипел совсем рядом чей-то голос. В двух дюймах от меня упал шипящий окурок «Мальборо». — Пацан очнулся. Что с ним делать?

Дождь заливал лицо, мне становилось холодно. Расплывчатый носок кованого ботинка, кажущегося ещё более огромным от невозможной близости, поддел мой подбородок, отчего картинка, отдавшись тупой болью, мгновенно переменилась. Теперь струи дождя падали справа на вертикальную пузырящуюся огромную лужу и на неспешные разновеликие фигуры в тёмных накидках среди частокола карибских сосен.

— Посади его, Рауф.

Сильные пальцы вырвали меня из грязной кашицы. Я замычал от боли в простреленном плече, в спину упёрлось что-то твёрдое, ложе винтовки или колено Рауфа. Грубый рывок за волосы выдернул мою голову вверх.

Из клочьев тумана возник неровный каменный угол часовни. Но не на нём я остановил тусклый взгляд — прямо передо мной вдруг поплыло изъеденное термитами основание креста, вкопанного в эту землю ещё первыми индейцами-католиками. Ручейки воды, стекавшие по его истлевшей поверхности, почему-то были бледно-розовыми. Чуть приподняв тяжёлую голову и взглянув выше, я увидел вывернутые потрескавшиеся ступни ног, прикрученных к бревну серпантином колючей проволоки, остатки рваных штанов, ещё вздрагивающий исколотый живот, руки, залитые кровью и провисшие вдоль поперечного бруса. Клочья чёрных слипшихся волос скрывали лицо, но я знал, что это был Антонио.

Глупо, как глупо! Я хрипло закашлялся и повалился в лужу, но Рауф крепким ударом выправил моё положение. Теперь я смог разглядеть и верёвку, тянущуюся вверх от головы моего сержанта прямо к длинной и толстой ветви ближайшего дерева.

Джамба Гунивара мстил за отца. Это было страшной правдой, и я ничего не мог поделать.

Всего каких-то два часа назад мы вчетвером вышли из расположения нашего батальона с рядовым заданием, не представлявшим для нас особой сложности. Двигались бодро — поднадоевшая всем война уже вовсю показывала свой хвост.

И победа бесспорно была за нами.

После недавней гибели «Людоеда», как называли бригадного генерала Гунивару и мы и наши враги, армия Бирлантины посыпалась словно карточный домик. И лишь когда рассорившимся полевым командирам не смогли помочь ни зарубежные советники, ни запоздалые поставки нового оружия, в соседнем правительстве вдруг заговорили о введении касок ООН.

Ну конечно! Ведь это мы развязали жестокую бойню и именно наша задыхающаяся от перенапряжения крошечная Альбарруда столько лет сопротивлялась появлению миротворцев в приграничном районе!

Тем не менее Полковник, командующий нашими душами, умело воспользовавшись ситуацией, выбил захватчиков из хорошо укреплённых опорных пунктов и отодвинул разрознённый и здорово поредевший контингент неприятеля к демаркационной линии.

Несколько мелких отрядов в районе Бисонских предгорий оказались отрезанными от границы.

Последняя задача разведгруппы Антонио Сольдера была простой — обнаружить остатки одной из таких потрёпанных войсковых частей возле деревушки Гуакилья. Дело не стоило выеденного яйца. За годы то затухающего, то с новой силой разгорающегося у Солёного озера конфликта (три из которых были и моей личной войной) мы столько раз переходили неустоявшуюся границу с Бирлантиной, столько милей болотистых джунглей исколесили вокруг, изучили каждый дюйм спорной территории, что просто не имели права на провал.

Капеллан, едва высунувшись из штабной палатки, дежурно благословил нас. Вислогубый капитан Родригес что-то уточнял с приотставшим Антонио, а я, мой закадычный дружок Тимми и Малыш Рэм (юкатек из самых-самых) уже проскользнули мимо батальонных часовых и секретов, неслышно углубляясь в лес.

Через полчаса, мы вышли к знакомой затопленной просеке. Антонио, обтерев о рукав мачете, объявил короткий привал. А вскоре, оставив Тимми на радиосвязи, мы цепочкой стали пробираться к окраине глухой деревни.

Несложная, но до мелочей отработанная операция прервалась внезапно. Шедший впереди Малыш Рэм был срезан тесаком, однако успел выстрелить, предупреждая нас.

— Измена! — пронеслась в голове единственная возможная мысль. Но времени на пустые размышления уже не было. Всё, что я успел сделать, это отпрыгнуть в сторону от тропы и направить свой АК на замелькавшие в листве тени. Пулей в плечо меня сразу развернуло и отбросило на выросшего из болота здоровенного бирла, мгновенно прижавшего мою шею цевьём автомата к поваленному стволу кампешевого дерева. Теряя сознание, я ещё слышал, как отстреливался Сольдер.

Джамба, вытирая со лба дождевые капли, присел на корточки напротив меня:

— Ну что, разведка? Не сахар?

Первый и последний раз в жизни я видел его так близко.

Это был смуглый атлетически сложенный крепыш, гвардейская элита, как и весь его ныне маленький, но не собиравшийся сдаваться отряд. Усталое, чуть помятое и довольное лицо, измазанное защитной краской, приблизилось ко мне:

— Будем умирать молодыми?

Я прикрыл распухшие от побоев веки. Сердце вдруг бешено застучало. Расставаться с жизнью совсем не хотелось.

— Несомненно, будем! — Джамба резко выпрямился и добавил. — Но как? Красиво! Красиво и медленно!.. А? Нет, конечно, можно и быстро!

Он на мгновение повернулся к скорченному на крестовине Антонио. За портупейным ремнём Джамбы широким лезвием матово блеснул топорик. Один миг, и он закачался в руке победителя.

Джамба шагнул ко мне ближе. Я инстинктивно попытался отодвинуться, но тяжёлая ладонь Рауфа сдавила мою ключицу. Вдруг с завистью подумалось о Малыше Рэме. Приятнее, когда смерть приходит неожиданно. Увидев прищуренные глаза врага, я понял, что это ещё не всё — мои проводы будут на редкость весёлыми.

— Слушай, разведка, — В голосе младшего Гунивары послышались издевательские нотки. Какую гадость он задумал? — А ты сможешь постоять за друга?.. Верю, сможешь!

Он засмеялся, перебрасывая топорик с руки на руку:

— А как долго ты сможешь стоять за него? М?

Джамба вдруг резко с разворотом пригнулся, и острое лезвие воткнулось в самый низ креста. Я вздрогнул. Что он делает? С десяток таких неистовых взмахов, и Антонио вместе с брусом рухнет на землю! Если этот человек и не сошел с ума, то сейчас своей работой он просто наслаждался. Под его звериные всхрипы топор со свистом вырывал куски старой древесины из качающегося ствола. Солдаты, столпившиеся за нашими спинами, судя по наступившему молчанию, тоже наблюдали за непредсказуемыми действиями своего командира.

Из-за подрагивания деревянного креста казалось, что Антонио ожил на этом страшном распятии. Помню, что в мою голову впервые тёмной волной ворвалась нехорошая мысль — как же можно носить на груди образ мученика, страдающего на пыточном орудии? Какая несправедливость!..

Антонио Сольдер был старше меня на полгода, он был таким же парнем из плоти и крови как я и Тимми, как сотни проблемных мальчишек переходного возраста, со своими радостями и печалями, тайными желаниями, кусочками счастья и кучей невзгод. Он был живой, настоящий, мой командир и товарищ!

Растерзанное тело сильно качнулось, голова Антонио дёрнулась, и я опять увидел злополучную верёвку. Проклятое распятие хрустнуло, Джамба победно взглянул на меня. И я понял, наконец, чего он хотел.

Дождь усилился, всё кружилось — земля, в которую я пытался упереться непослушными ногами, подрубленный и готовый рухнуть в любую сторону крест, мокрые ступни Антонио, обхваченные моими скользкими срывающимися руками, я сам со стиснутыми от боли зубами, хохочущий от восторга Джамба, его ухмыляющиеся солдаты и стоящие вдали, кажущиеся безразличными крестьяне.

Зачем? Зачем я здесь? Стою в нелепой позе, обнимая истерзанный полутруп, в грязи и сырости от дождя, слёз и плевков, непохожий на самого себя. Зачем? Если я останусь в живых, то через неделю задохнусь от смеха, вспоминая нынешнее положение. Вояка, коммандос, матёрый разведчик, чёрт меня побери! Да просто дурак, еще верящий в чудеса мальчишка-дурак!

Кажется, я запел. И совсем не унылую песню. Что-то животно-рычащее, языческое, такое древнее, бессловесное, не переводимое ни с майя, ни со староиспанского. Пой, чтобы ни боль, ни страх перед смертью не задавили в тебе того главного мужского начала, когда придёт тот Миг, когда надо переступить через себя.

Я не услышал, как прогремел первый выстрел, и не почувствовал, как перебитый конец верёвки с силой хлестнул по моему окровавленному плечу. Я падал в бездну…

Зимние каникулы

Воздушная яма не прошла даром. Вздрогнув, я очнулся и откинулся на спинку кресла.

— Уф. Да что такое?

Однако «Эмбраер» бразильских авиалиний продолжал мерно гудеть, выравнивая скачущее сердце. Неужели задремал? Боже, как давно это было! Вспомнится же такая ерунда! Нервы совсем разболтались…

Я чуть повернулся к сидящему у окна пассажиру — заметил ли он мои подскакивания? Нет, старик спал, открыв рот. Сеньора, сидящая слева от прохода, плотно закрыла глаза платком и чуть подрагивала пальцами в такт своим наушникам, разрешая мне немного поразмять затёкшие мышцы.

Моё будущее в сравнении с недавним прошлым выглядело всё-таки гораздо заманчивее. И на данный момент реальность была простой и ясной как лазурное небо над Карибами — впереди рисовались полторы (нет, уже чуть меньше) недели настоящих зимних каникул и целая жизнь. Студент строительного Колледжа Дэн Фабундос летел на родину!

— Глядите, ниндзя на тренировке.

Мерзкое хихиканье окончательно разбудило меня. Скосив взгляд, я понял, что те четверо, шушукающиеся в последних рядах за моей спиной и поглядывающие в мою сторону, посмеивались именно надо мной.

Да чихал я на них, впрочем, как и они на меня. Мальчишки из благополучных семей, быт которых почти не затронули кровавые события на юго-западе страны, считали нас грубиянами, солдафонами. Для нас же они были слюнтяями и маменькиными сынками, из которых никто в одиночку никогда бы не рискнул тявкнуть, завидев любого из нашей братии. Мелкие душонки.

Вот они, улыбающиеся довольные лица, ожидающие скорой встречи с родственниками. Затылки, украшенные рождественскими рожками, светятся предвкушением счастья. Как тогда сели вчетвером на рейс до Рио, так и домой, в свою чёртову Канкуйю возвращаются плотной нагловатой кучкой. И пухлый Панчо, которому я разбил нос в общежитском туалете, и эти двое, пинавшие в сквере у собора Сан-Себастьян Люка, нашего мальчишку-сапёра, и худощавый Эрнесто, самый адекватный из всей великолепной четвёрки.

Став постарше, поопытнее, мы, конечно, сломаем забор, разъединяющий наши кланы, кто-то из них будет моим хорошим приятелем, а у Тимми, может быть, появится дружок из мажорных-рафинадных ближе меня.

А пока нас разделяла совсем недавно закончившаяся война.

От затеи Полковника — отправить своих молодых бойцов учиться в престижный Колледж, и непременно в Рио — на десять миль несло самодурством. Идея была изначально провальной. Только просидев день за библиотечным столом и честно пытаясь уловить смысл первой прочитанной страницы, я понял, в чём дело. Он больше не хотел отдавать нас, пятнадцатилетних, смерти. Бирлантинские гарнизоны капитулировали без нас.

— Но почему именно мы и почему именно сейчас?

Мы вовсе не были суперпатриотами, мы просто считали неправильным отодвигать нас от десерта. Победу мы заслуженно считали своей.

Кипевшее в наших сердцах чувство вселенской несправедливости постепенно угасло. Грант на обучение никто из нас не считал наградой. А тогда, в самом конце лета, одиннадцать обкуренных мальчишек-погодков — стрелков, радистов, снайперов, разведчиков Солёного батальона — патрули ловили по всему Каррату, ещё не успевшему отстроиться после боёв окружному центру, вытаскивали из кантин, снимали с дрожащих девочек на Фиалковой набережной, находили под тентами тыловых грузовиков. Меня выудили прямо из госпиталя и я не сопротивлялся. Где лучше валяться — на горячем пляже в Рио или на больничной койке? Конечно, на пляже…

— Что? Нас отправляют учиться? Чему? Да мы умеем всё!

А по правде говоря, о каком образовании Вы, господин Полковник, говорите, если юный боец Мото, парень ростом под семь футов, не знал, как правильно пишется слово «мама», карандаш ломался в его пальцах. Редкие посещения школы при гарнизоне не оставляли в наших головах ничего, кроме гитарных аккордов и неутомительных подсчётов картёжных выигрышей и проигрышей.

Полковник пригрозил расстрелом за невыполнение приказа, и мы в сопровождении офицеров отправились в Санта-Ви, где к нам присоединили группу гражданских ребят, и откуда новоявленные студенты вылетели на штурм архитектурных знаний.

О, Рио, Рио! Ты великолепен! Ты безумно чудесен! Никто из нас даже в самых буйных фантазиях не мог себе представить, что окажется здесь, среди многоэтажных отелей и кораблей, океанских пляжей, вечной музыки, праздничных огней и кариоко в белых одеждах. Мы и не думали, что есть другие города, кроме нашего потрёпанного полудеревенского Каррата и призрачного за семью горами Санта-Ви. Рио покорил нас, но…

За полтора месяца Мото переругался со всеми преподавателями, смевшими придираться к нему и не понимающими, что выговор такому студенту — тягчайшее преступление.

— Нет, амиго, поглядите-ка! Что делают? Что делают?

Не добившись правды, он, коротышка Люка, двоюродные братья-рэперы Фини и Бони раздобыли немного денег и, положив с горкой на учёбу, по морю отправились домой. Кто мог их остановить?

Вскоре ещё двое из нашей команды, Лу Безголовый и Матадор, оказались в местной колонии за уличный грабёж возле отеля Капакабана Палас.

У Альберто в одной из пригородных фавелл Сан-Паулу вдруг нашлись какие-то дальние родственники с полулегальным бизнесом, и он, старательно нацарапав прямо на стене нашей комнаты новый адрес, укатил к ним.

Была стопроцентная причина сбежать и у меня, однако едва я заикнулся о побеге, как Тимми и Фред Барселона быстро прочистили мне мозги.

Конечно же, итоги первого семестра оказались неутешительными, курировавший нас сотрудник консульства в ужасе хватался за голову. А чего он ожидал? Фанфар и сладких финиковых косточек? Зачёты сдала четвёрка мажоров и я, с огромными натяжками по французскому, основам черчения и математике. Тимми, заика Мигель, Фред и один занятный парень из гражданских по имени Виктор задержались на пересдачу. Что и говорить, в страстях карнавальных ночей и красочности южных праздников учёба сдвигалась на последнее место. А какой идиот придумал курсовые?..

Сотни раз потом я проклинал свою невнимательность и поспешность, с какой, едва сбросив с себя учёные заботы, вдруг заторопился к берегам родной Альбарруды. Сердце ни разу не стукнуло — притормози, оглянись! Мой разум, переполненный необычными нагрузками и тысячами впечатлений, отдыхал и предательски помалкивал. Остановить меня уже не могло ничто. Буйная Рождественская ночь ещё не отшумела, а я уже засобирался домой.

Домой, разведка!

Вот так и получилось, что, не особо переживая за завтрашний день, я возвращался на родину в гордом одиночестве, олицетворяя собой незыблемость идеи нашего Полковника — дети должны учиться!

— Копполо?!

Я вздрогнул, услышав это имя, и, оторвав взгляд от телеэкрана с заезженным голливудским шедевром, обернулся, чтобы внимательно рассмотреть в узкую щель между спинками того, кто осмелился так иронически произнести его. Плотное лицо спросившего было вытянуто от удивления.

— Да, именно он, — воскликнул в ответ невидимый мне собеседник, спрятавшийся прямо за моим креслом.

Коммивояжеры говорили не о Ней и я мгновенно успокоился, приняв обычное ленивое положение, что, само собой, не помешало мне прислушиваться к продолжающемуся разговору — Джон Копполо, отец сеньоры Анжелы, был страшной легендой побережья. Впрочем, саму сеньору это давно и ни в коей мере не касалось. Она сделала свой выбор не в пользу родителя.

— Перестаньте! Этот человек никогда не станет президентом Альбарруды. Никогда.

Я в замешательстве слегка повернул голову, чтобы лучше слышать. Вот оно что — Свинцовый Джон решил штурмовать высший пост? При всей нашей мальчишеской нелюбви к политике главных персонажей Большой игры мы всё-таки знали. Но слух о Джоне был мне в новинку.

— Интересно, сеньор Алехандро. Кто же ему помешает? Этот пижон, сидящий нынче в президентском кресле?

— Нет, конечно.

— Так может, Полковник? — Бизнесмен из-за моей спины тонко и противно засмеялся. Как же он выглядел, этот торгаш, смеющий ехидничать за глаза? Я почему-то представил его себе худым и лысым с нервно бегающими глазками. — А?

— Возможно, — ответил сеньор Алехандро.

— Да что Вы! Звезда Полковника медленно угасает. Мирное время, слава Всевышнему, быстро обесценивает героев прошедшей войны.

Я почувствовал, как сжимаются мои пальцы и вытягивается челюсть. Наш военачальник был тяжёлым, порой жестоким человеком. Но он был солдатом в прямом смысле этого слова и по безоговорочному праву достойно занимал своё место. Обсуждать его личность и поступки могли только мы, фронтовики — те, кто обливался потом, вывёртывался наизнанку, матерился и шёл под пули, выполняя его приказы. И у каждого из нас были тысячи веских поводов не любить его, даже ненавидеть (а у меня вообще был один-единственный повод, перевешивающий все эти тысячи). Но все мы верили ему. Иначе было нельзя, иначе не было бы победы.

И стоило ли напрягать слух, чтобы услышать липкие тягучие слова от постороннего, но вдруг ставшего совершенно неприятным человека?

— Ни этот громобой со своими штабными значками, ни его ставленник не способны поднять ослабевшую экономику. Они привыкли только тратить деньги. А где их взять?

— О, конечно, — саркастически заметил плотный сеньор. — Умение Джона Копполо делать деньги общеизвестно.

— Криминальный шлейф? Ну и что! Стране нужен Босс!

— Боюсь, что в данном случае Боссу нужна страна…

— Пусть так!

— …одна большая «Фишэмпайя», один огромный комбинат.

— Да! — с жаром воскликнул его оппонент.

— Сохрани Боже! — искренне сказал сеньор Алехандро.

— Не сохранит, не надейтесь, — Противный голос невидимого собеседника насмешливо задребезжал. — И вышвырнет из страны зарвавшихся гринго.

— Посмотрим, — философски произнёс бизнесмен.

— Сомневаетесь?

— Да. Ведь националистические лозунги используют перед выборами все кандидаты. Но кто из них по-настоящему рискнёт ссориться с американскими компаниями?

— Джон Копполо! Только он. Осталось потерпеть несколько месяцев и всё станет ясно.

— Всё же позволю себе не согласиться… Знаете, есть ещё одна фигура, которая не по зубам Вашему Джону. Уж Бисонского-то монстра ему не переварить… Подавится.

Я прищурился. В своей словесной пикировке коммерсанты никак не могли обойти хозяина наших гнилых Бисонских дебрей. И имя дона Перейры выплыло как само собой разумеющееся.

— Как Вы сказали? Бисонского монстра? Ах-ха. Да дон Перейра глубокий старик и вся его империя — колосс на глиняных ногах. Тронешь пальцем и рассыплется.

— Не знаю, не знаю. Дон владеет не только землями несчастной заморенной Бисонии, согласитесь? Кстати, Вам должно быть известно об открытых геологами-северянами нефтяных пластах. Это в предгорьях Бисонского хребта к востоку от солончаков…

— А-а! Красивая сказка, не более.

— Вот как? — усмехнулся в свою очередь сеньор Алехандро.

Я поморщился, в забывчивости больно прикусив ноготь мизинца — обнаруженная перед войной нефть была не такой уж призрачной. Мы бывали в тех местах и видели попытки бирлов соорудить некое подобие буровых вышек. А в период муссонов, всё ближе к концу военных действий по армии вдруг поползли грязные и невозможно тяжёлые слухи — нефть и есть причина последнего конфликта. Верить не хотелось — всё-таки первая стычка вокруг Солёного озера произошла давным-давно, задолго до нефти и даже до моего рождения, ещё при британской администрации.

— Дряхлый дон придумал байку про нефть, чтобы подороже продать эту нищую землю.

— Кто же купит её? Правительство?

— Скорее всего.

— Но ведь концерн MBG всерьёз пытается стать там концессионером. И кажется, дону была предложена неплохая доля.

— Полная ерунда, уверяю Вас. Дон дурит жадных и доверчивых гринго так же, как и всех. После смерти сына он стал совершенно непредсказуем. Вы слышали о Массимо Перейре?

— Увы, только слышал. Мой племянник служил вместе с ним и рассказывал как он погиб.

Я заёрзал в своём кресле. Боже, как тесен мир!

Новая волна старых воспоминаний заставила меня сузить глаза. Массимо, один из «бородачей-прикрышек»! О гибели этого человека мне никто не рассказывал — его смерть я видел сам.

— Фронтовая авиация. Он летал на каком-то старом «Спитфайере», да?

— Да, кажется…

О, как далеки они от правды. Я скривил рот.

В те тяжёлые дни наш батальон с трудом, но вернул Волчью заставу, были серьёзные потери с обеих сторон. С последней уже захлебнувшейся контратакой бирлы сбили один из прикрывавших нас вертолётов и расстреляли в воздухе выпрыгнувшего из горящей машины лётчика. Это и был Массимо, сын и наследник старого дона, главы семейства Перейра. Так и упал в болото, не успев раскрыть парашют.

И остался для всех, знавших его, весёлым тридцатилетним бородачом.

— Не стоит спорить, за что его уважали больше — за простецкий нрав, за смелость или за потенциальное богатство. Ведь верно?

— А мне думается, что и так всё было ясно, — Послышался смех, больше похожий на кашель неисправимого курильщика. — Впрочем, теперь это не имеет никакого значения.

Массимо Перейра… Я не был знаком с ним, да и не мог быть знаком — этот красавец кондор летал слишком высоко. И видел я его лишь однажды (он с интересом наблюдал, как наш Штольц занимается с нами боевой подготовкой), но то, что вместо трёхпалубной океанской яхты он выбрал пятнистую «Анаконду» и воевал плечом к плечу с нами, немного удивляло и льстило. Конечно, он сражался за свою землю не в переносном, а в прямом смысле. Но тем более!

— Он упал к бирлам.

— Нет, прямо посередине.

Бизнесмены за спинкой моего кресла рассказывали друг другу какие-то немыслимые подробности взятого в плен трупа Массимо, парламентёрских переговоров и большого выкупа.

Ничего этого не было. Наши парни нашли его тело сразу и оттащили подальше. Издеваться над поверженными вражескими лётчиками считалось особым кайфом с обеих сторон.

Старого дона, не постеснявшегося на следующий же день прибыть лично в сопровождении четырёх затянутых в траур женщин и легиона телохранителей, я больше никогда не видел. Бог спустился с местного Олимпа лишь на мгновение и, еле слышно произнеся сквозь зубы одно слово — «дурак», показал всем, кто здесь настоящий хозяин. Вот и пойми, за кого мы воевали, за несчастных смертных или за дона Перейру?

— А Джон всё-таки станет президентом, — раздался за моей спиной свистящий противный голос. — Помяните моё слово, сеньор Алехандро.

Шоколадная стюардесса с голливудской улыбкой попросила пассажиров пристегнуть ремни. Мы подлетали к побережью Альбарруды.

Родина, здравствуй!

«Ранета», аэропорт к северу от Санта-Ви, считался международным и несмотря на постоянный ремонт и перестраивания, основное предназначение оправдывал. Ему было очень далеко до «Даллеса» или мадридского «Барахаса», но для нашей маленькой Альбарруды он был суперсовременен.

В багажном зале креол-таможенник равнодушно посмотрел на меня и ткнул пальцем в бутылку настоящего ямайского рома, основную ценность, содержащуюся в моём потёртом рюкзаке. Я усмехнулся — кроме рядового Фабундоса, придраться было не к кому.

— Вода с верховьев Амазонки, — парировал я немой вопрос, честно глядя ему в глаза. — Целебная. Для бабушки.

Он не поверил. Губастый рот растянулся в улыбке, зрачки скосились на мясистую спину начальника смены, пальцы сделали интернациональный жест — проваливай!

Сопровождавший нас консульский работник, ещё раз сверив обратные документы, облегчённо вздохнул и быстро исчез в стафф-помещении. Трое из великолепных, обвешанные серпантином и шумными родственниками, прошли мимо меня, сделав вид, что не знакомы, и хозяйским шагом направились через всё здание к выходу. Четвёртый, Эрнесто, приобняв щебечущую сестрёнку-малолетку, на миг остановился и протянул на прощание руку:

— До скорого, Дэн.

Я с достоинством пожал его узкую сухую ладонь и, кивнув, проводил бесстрастным взглядом — мне не приходилось рассчитывать на пышную встречу ни в Каррате, ни тем более здесь.

Ну что же, я почти дома. Льготный автобус в нашу Богом забытую Бисонию отправится ближе к вечеру. Торопиться было некуда. Я прошёлся по вокзалу, заглянул в бутики и сувенирные киоски, кажущиеся девственно нетронутыми даже после рождественских распродаж. Поглазел на осликов, жующих траву возле ангара (служебные, что ли?), на взлетающий самолёт и, наконец, пристроился на огромном подоконнике в зале ожидания, собираясь перекусить. Кафе было дороговато для меня. Булка с сыром, кусок копчёной колбасы и стаканчик йогурта — презент авиакомпании — дожидались своего часа.

Втянув разбитые кроссовки наверх, сунув рюкзак под спину, я принялся за свой ланч, поглядывая сквозь большущее затемнённое стекло на площадку под тентом, где щебетала стайка молоденьких мулаток в мини. Они не видели меня, в этом была особая прелесть.

Скоро, скоро придёт время для знакомств с вами, тёмненькие и светленькие. Фред, для которого каждая ночь — новогодняя, уже пакует яркие майки с эротическими сюжетами. А пока… я подглядывал и не стеснялся. Все мы обожаем делать это, не так ли? Тимми обязательно придумал бы сейчас стишок на грани фола, у него это здорово получается. Почему девчонки ведут себя гораздо естественнее, когда не подозревают, что кто-то любуется ими со стороны? Пританцовывают, показывают белые, ровные зубки, шутливо поругиваются с подружками, не стесняясь, поправляют юбочки, до предела оголяя почти сформировавшиеся бёдра. Но даже самые непосредственные из девочек, заметив обращённый на них мужской взгляд, становятся актрисами, возможно и не желая этого. Странный параллельный народ!

— Привет.

Я, продолжая жевать, повернулся на голос. Маленькая блондинка с хрупкой фигуркой, слегка потупившись и прикусив нижнюю губку, стояла рядом. Чуть загорелый овал лица с приятными чертами. Топик салатового цвета прикрывал грудь, едва тянувшую на первый размер, светлые недешёвые брюки облегали точёные ножки, обутые в лёгкие туфельки. Живая Барби да и только!

— М-м, — промычал я в ответ, для подстраховки оглянувшись до хруста в шее. Нет, Белоснежка обратилась ко мне. Лихорадочно глотая недожёванный кусок бутерброда и не зная, здороваться с ней или нет, я на всякий случай стал старательно вытирать пальцы не очень свежим платком. Но девочка крепко держалась за свою кожаную сумочку и молчала. Я, немного растерявшись, засуетился. Волновалась и незнакомка. Погоди, а почему незнакомка?

— Я Элен.

— Элен?

Её имя и мой невнятный вопрос прозвучали одновременно. Она, преодолевая первую робость, улыбнулась. Я, с трудом проглотив кусок, смущенно усмехнулся. Ну да! Конечно, Элен. Подружка того самого Виктора, мажора из гражданских, не сдавшего зачёты.

Каюсь, это было обоюдное свинство двух подростков.

Всё получилось неожиданно просто. Когда по прилёте в Рио нас расселили по уютным четырёхместным комнатам, Виктор Дэвидс, в отличие от мажоров, державшихся особняком, оказался среди нас. На контакт с нами он пошёл мгновенно ещё над Атлантикой и здесь так же быстро перезнакомился с общежитскими новичками и старожилами, с комендантом, охраной и поварами, не лез за словом в карман, шутил с новыми приятелями, пересыпая речь острыми шуточками. Казалось, вот свой парень! Общительный, весёлый, всегда готовый подработать клоуном-гидом.

Первым его раскусил Тимми, уже на следующее утро сказавший одно из своих любимых словечек — пена! Пустозвон, легко знакомящийся и легко расстающийся с людьми, блестящая обёртка. В ответ на категоричность Тимми мы лишь пожали плечами.

Но уж кто был от Виктора без ума, так это девчонки. Они посыпались в нашу комнату сразу, придумывая самые идиотские предлоги. Тогда я впервые увидел горящие глаза зачарованных простушек. Мне было с чем сравнивать — наши девчонки так легко не велись. Нет, я не завидовал этому красавчику. Таков был его стиль — проще относись к жизни и жить будет интереснее. Наверное, мы ещё не совсем привыкли к таким правилам. Я постарался держаться с Виктором безразлично, хотя его шипенье на сносном португальском оценил сразу. Мото, пока не сбежал, цокал языком, восхищаясь умением этого парня всё делать играючи, Фред по-хозяйски перенимал у него некоторые особо зажигательные фенечки, Тимми презрительно скалился при его появлении.

Вскоре Виктор переселился на квартиру к одной из обеспеченных студенток и стал забегать в общежитие лишь изредка.

И однажды, будучи в таком забеге и на ходу прочитав одно из пришедших на его адрес писем, он сунул мне в раскрытый учебник фотографию девочки.

— Выручай, Дэн! — трагический голос прошелестел над моим ухом. — Зашиваюсь!..

Я бесстрастно взглянул на детский овал девчоночьего лица. Этот парень не знал, как избавиться от надоевшей подружки. Но причём здесь я? Нынешним вечером мне предстояла встреча с маленьким шоколадным батончиком по имени Эстель. Она работала в закусочной своего папаши на Авенида Рио Бранко и хотя мы понимали друг друга через слово, в её груди я влюбился сразу. Кажется, их обладательница была не прочь порезвиться прежде, чем родные вручат ей толстую пачку крузейро на операцию по уменьшению бюста. Я ещё не добрался до этих фруктов, но попробовать их вкус было куда реальнее, чем неизвестное, продавцом которого выступал Виктор.

— Да ты не так понял, — воскликнул он, когда я картёжным пассом перебросил карточку на его кровать.

— Это не то, совсем не то, что ты подумал. Нормальная, не чокнутая и не страшная. Но уж очень скучная. Выручай, брат! Она из Санта-Ви, учится в художественной школе. Да тут вся анкета. Смотри, какой толстый меседж, — Виктор шлёпнул ладонью по конверту. — Просто «Война и мир», ха-ха. Кстати, папаша русский, инженер на рыбном комбинате. Он же убьёт меня, если я не отвечу.

— А ты испугался! Напиши своему предку, он пришлет тебе пулемёт с катера, и проблема решится.

Мы уже знали, что Дэвидс-старший служит в береговой охране. Возможно, это и мирило меня с его сыном. Морские пограничники тоже ходили под пулями. При упоминании об отце Виктор криво усмехнулся, но быстро сориентировался:

— Верно мыслишь, амиго! Ну, так я полетел на почтамт, а ты пока потяни время, дружище. От моего имени…

Он заторопился и, оставив письмо на краю тумбочки, исчез.

И как назло, мой вечерний променад с грудастой кариоко сорвался. Вернувшись с пляжа немного раздражённым, я не сразу вспомнил о презенте Виктора. И признаюсь честно, до рассвета колебался, не притрагиваясь к конверту, но и не убирая его с глаз долой. Уже потом, пропитавшись за ночь скотством такого поступка и безответственно плюнув на возможные последствия, я по-армейски практично принялся за составление плана операции. Тимми долго смеялся над моим первым литературным опусом, наконец, успокоился и уже совсем серьёзно сказал:

— Гадёныш этот Виктор, вот и всё! Я бы на твоём месте сразу правду написал.

Предвзятость друга меня не удивила. Я определился.

— Только не увлекайся, Дэн. Иначе маленькая Эстель разберёт тебя на запчасти. И русские не помогут.

Верно. Смешливой дочке хозяина закусочной лучше было об этом не заикаться. У бразильяночки был на редкость неустойчивый характер и кофейными ополосками в лицо разборки вряд ли бы ограничились.

Её фотография была неудачной, либо Элен начинала расцветать как все девочки этого возраста. Теперь я знал о ней почти всё.

Единственная дочь в семье — это, оказывается, теперь для многих русских обычное дело. А я всегда считал их медвежьи семьи многодетными подобно нашим индейским (всегда считал — сказано громко. Саму Россию на карте я обнаружил пару недель назад и был ошарашен её размерами. Но такое мнение о русских было у нашего барона фон Штольца, командира разведроты, а он ещё ни разу не обманул нас). Впрочем, как я понял, новая моя знакомая своей страны совершенно не знала, вывезли крохотную Элли в нежном возрасте. Отец, кочуя по командировкам, исколесил весь мир, пока не оказался здесь, на рыбных предприятиях Джона Копполо, став главным инженером «Фишэмпайи», самого крупного производства на южном побережье. Начальник, не последний человек, и, наверное, строгий родитель. Мать, научный работник, этнограф в прошлом, теперь просто домохозяйка. Очевидно, старший Хабарофф обеспечивает полновесную жизнь и супруге и дочери.

У Элен проявились неплохие задатки художницы. Она присылала небольшие зарисовки Санта-Ви и окрестностей Виталии, очень недурственные. Тимми, детство которого прошло в тех местах, даже присвистывал, узнавая какие-то подробности:

— Во даёт, Москва-Гагарин! Ты, погляди, Дэн. Вот за тем мыском я шлёпнулся с велосипеда, подвернул ногу. Как я орал! А Дина везла меня обратно и орала вместе со мной…

В трёх письмах, успевших дойти до Рио, Элен старательно обходила главное, лишь вскользь задевая тему взаимоотношений с нашим Казановой. Я пытался читать между скромными строчками, но так и не понял, любила она его или просто была увлечена. Уверен я был в одном — она старалась быть искренней. Ничуть не смутил бы меня трогательный намёк на то, что он оказался её первым мужчиной. Вы считаете, рано? Возможно. Но у нас, в раздавленной войною Бисонии, в тринадцать лет девушки уже выходят замуж, если повезёт.

Здесь же чувства оказались односторонними как ток в батарее танковой рации. Элен было хорошо с ним, а для Виктора она давно стала сожжённой гильзой.

Я пытался быть ровным и последовательным. Очень скоро Виктор стал откровенно сторониться меня, хотя на его поддержку я и не рассчитывал. Элен наивно спрашивала, почему я пишу на РС, не шлю эсэмэски и не звоню, почему мои ответы такие короткие, почему не прислал ни одной фотографии (вот уж неправда! А открытки с видами Рио?). Впрочем, откуда ей было знать обо всех хитросплетениях в нестриженой голове высокоумного Лжевиктора?

Я не стыдился своей роли, честно играл её и наслаждался. Дерзай, разведка! В конце концов, поставить точку в этой военно-почтовой компании можно в любой момент. Ведь правда?

Слабенький, но приятный и до одури знакомый аромат исходил от этой девочки.

— Я Вас…

— Дэном нас зовут.

— Я тебя запомнила еще тогда, на регистрации.

— Угу.

Вот как? Меня здесь помнят!

— Ребят было много. Вокруг все шумели, а ты как медвежонок хмурился и смотрел исподлобья.

Господи, ну не рассказывать же ей, сколько мы выпили в тот день. Кстати, текила оказалась на редкость противной, хотя торгаш уверял, что это настоящая «бланко» и хороша даже без перца чили. Обманул, но не выливать же.

— Я никогда не летал на самолетах. Боялся очень.

— Не может быть.

— Не может.

Элен засмеялась, показав безупречные зубки — на зависть пиносским колдунам, делающим из резцов белых детей чудесные амулеты. Потом разочарованным голосом сказала:

— А я пришла, потому что думала — вдруг!

— Нет, Виктор остался в Колледже. На пересдачу. Так получилось.

Он и не собирался прилетать, но зачем расстраивать эту русскую девочку.

— Не прилетел… — Элен встряхнула светлыми волнами волос и, вздохнув, стала смотреть на цифры табло с расписанием рейсов. — Ну что ж, — Она покачалась, переступая с пяток на носочки, и, улыбнувшись, неожиданно протянула маленькую ладошку:

— Извини. И всего хорошего, Дэн!

Её чистенькие пальчики скользнули по моему запястью. И всё. Я не сообразил, что ответить, и потому не сразу ляпнул первое пришедшее на ум:

— Э… с Рождеством!

Обернувшись, она махнула рукой. Она уходила!

Всё правильно — кто я ей? Босоногий мальчик. Эх ты, Ромео! Это была моя самая ужасная черта — тугодумие, когда дело касалось меня самого. Потом, когда ситуация рассасывалась, я ругал себя и фантазировал, что угодно. Но кораблик уже растворялся на горизонте! И, как всегда, не хватило только её, пресловутой наглости. А уж оправдывать отсутствие таковой я мог часами.

Возвращение Антонио

Озадаченно куснув ноготь и для порядка слегка поругав себя, я стал собирать остатки ланча и одновременно оглядываться, разыскивая удобное место для полуденной сиесты. Но лучше моего подоконника ничего не нашлось. Разместившись на нём в позе мечтающего круизёра, я прикрыл веки.

В конце концов, можно и плюнуть вслед этой полузнакомой кукле. Нечаянно встретились, разбежались и забыли. Всё-таки основные события ждали меня впереди.

А дел было много! Вытянув позвонки в прямую линию, я придурковато заулыбался — надо встретиться и хорошенько погулять с приятелями и приятельницами (Эрнестина! Наталия! Неужели забыли нас?), стрясти старые долги, отчитаться перед белоглазым комроты Штольцем. А когда прилетит Тимми, нужно будет обязательно побывать вместе с ним на побережье, в маленьком селении Сан-Диас, навестить демобилизованного капрала Ромиреса и всё его немалое семейство, которых я давно и не таясь считал родственниками. Планы громадные и всё это надо обязательно успеть сделать… Когда прилетит Тимми…

Я не видел его всего пять часов, ещё не окрепли мои сомнения в том, что я поторопился оставить его одного. Почему я не настоял на его отъезде со мной? Я знал моего дружка как облупленного и, по правде говоря, не понимал этого упорного желания расправиться с незачётом. Да чёрт с ними обоими, с французским языком и слюнявым гомиком, который его преподаёт. Куда они денутся?

Почему я не остался сам? Ведь два дня не сделают погоды. И почему для меня важнее было поскорей добраться до гарнизонного КПП? Любой, спросивший об этом, поставил бы меня в тупик. Себе же я отвечал с лёту. Нет, не Полковника, грозу бирлов, хотел я видеть, это дело десятое. И не родные лица и знакомые с детства места — они меня дождутся и никуда не денутся… Всё было гораздо наивнее и серьёзнее.

Едва ослабли мои впечатления от Рио, как память спокойно и услужливо вынула образ оставшейся в Альбарруде Женщины. И еле тянувшееся до каникул время я жил одним — хотя бы издали посмотреть на сеньору Анжелу! Взглянуть на строгую сеньору с воздушным именем и больше ничего.

И чихать, что говорят об её отношениях с Полковником. Мало ли басен слышали мои уши? В моих мальчишеских грёзах, как я ни сопротивлялся, только эта женщина прочно занимала первое место во всех постельных сценах. Её красота и недоступность тревожили и манили меня со страшной силой. Время и расстояния лишь обострили эту болезнь, от которой, впрочем, я и не пытался лечиться (о маленьком сыне докторши я при этом старался не думать).

Смешно сказать, но в пропитанном сексом Рио мы скучали даже по рыхлой толстухе Паоле из батальонной столовой! Конечно, на то была пара причин интимного характера — «мамочка» подкармливала нас, а некоторым, самым маленьким и особо скромным, изредка позволяла кое-что по части физиологии.

Как я не сорвался из Рио раньше, не знаю. Конечно, многомудрый Фред заставлял использовать шанс, подаренный судьбой, и не жить одним прошлым, Тимми внушал прижать хвост и продержаться первый самый трудный год.

Хотя, если быть честным, последние недели удерживала меня в Амазонии вовсе не жажда знаний, а прозрачный намёк малютки Эстель на рождественский сексуальный подарок. Но кто мог угадать, что скрывалось за этими словами? Когда миниатюрная белозубая бестия, прижавшись ко мне умопомрачительной частью своего тела, со смехом засовывала дурацкого резинового мышонка с таким же дурацким поющим сердцем в карман моих штанов, из которых предательски выпирал кусок гениталий, я здорово рассердился. Уговаривать я не умел и мы опять поссорились.

А необъяснимое поведение Тимми удивляло — он рвался лететь со мной и буквально выталкивал меня прочь. Впрочем, мой дружок всегда был таким, импульсивным и немного нервным, на дух не переносящим обмана не во благо. И всегда искренне удивлялся моей суховатой, по его мнению, манере общения.

— Дэн, держу пари. Тот, кто сделал тебя, курил английскую трубку. Ты британец больше меня, — так он говорил. Я соглашался с ним в одном — эмоциональности и прямоты Тимми мне не хватало. Одним словом, мы нашли друг друга, проверили в деле и не раз вместе ходили в разведку, как ни банально это теперь звучит.

Тимми, кстати, вызвал тогда подмогу, выручая нас с Антонио из беды.

Что я так загрузился? Ну, появится он в Каррате попозже, делов-то! Целая жизнь впереди. Я вконец успокоился и, скрестив руки, устроился поудобнее.

Дремал я недолго.

— Ага, попался, студент! Вот ты где, зубрило!

В одно мгновение я был подброшен вверх и, нелепо взмахнув руками, оказался в объятиях рослого Мото. Громила хохотал от радости, подкидывая меня как собачонку сеньоры Долорес и совершенно не обращая внимания на окружающих. Чёртиками выскочили из-за его спины неразлучные Фини и Бони. Оба, смеясь, неслабо захлопали по моим плечам. Я постарался не замечать их нечаянных попаданий по плохо зажившей ране.

— Кайманы! Откуда вы тут появились? — Было неожиданно и приятно, что мальчишки оказались здесь. — Да отпустите же, бандиты!

— Это, брат, ваш фон приказал разыскать своих птенцов и без них не показываться.

Да. Немца, несомненно, поставили в известность о дате прилёта. Я приободрился от значимости своего положения и оценивающе оглядел приятелей. Все трое были в полевой форме, но до невозможности аккуратные. На груди Мото отливал позолотой Крест. Всё-таки наградили. На моей памяти его дважды вносили в списки и дважды вычёркивали. Святая Терезия! Я не сразу заметил, что вдобавок Мото получил ещё и сержантские лычки! Ах, молодчина — второй из нашей кампании, оценённый взрослыми мерками. Давно пора. Я поздравил нашего главного буяна и дебошира. Он прогудел:

— Да чего уж… Ну, бродяга, думали, не успеем. Рванёте автостопом или спрячетесь где-нибудь. Вы ж это умеете.

— А Тимми почему не с тобой? — вклинился Бони.

— И правда, Дэн! — удивился Мото, озираясь — А ну-ка? Где этот любитель смешивать светлое пиво с тёмным?

Я лишь досадливо махнул рукой. Это немыслимо, но сегодня почётный эскорт встречал только меня.

— Король прибыл один. Хай, мой народ.

— У-у! Шалишь, амиго! — закричали пацаны. — Не ты нынче тореро! Спорим, не догадаешься, какого чёрта мы такие упакованные сегодня с самого утра носимся по Санта-Ви?

За две минуты, с перебиваниями и дополнениями, парни рассказали мне главное — Антонио возвращается.

Это была новость! Неужели сегодня я ещё увижу и Сольдера? Немыслимо.

— Немыслимо! — повторил я вслух.

То, что несчастного в тяжелейшем состоянии отправили за рубеж, в специализированный госпиталь, мы знали давно. Но куда именно, в Парагвай, в Аргентину, никто из нас не имел понятия. Детали грустной поездки Полковник секретил особо, и это воспринималось нами как неизбежное. Единственное, в чём я почти не сомневался — мой капрал Ромирес, добряк с гранитным чувством служебного долга, был одним из сопровождающих. Но он на наши расспросы только улыбался, молча пожимая плечами — не в курсе, привет. И правильно поступал.

Ужасные ранения сделали Антонио беспомощнее ребёнка.

А сын бригадира Гунивары, тот самый выскользнувший из окружения Джамба, рыскал по стране, поклявшись сжечь этого парня живым или мёртвым. Ребята присылали нам в Колледж «Зарю над Юкатаном», грязненькую газетёнку ультраправых, в редакцию которой этот кровник не побоялся сбросить свои слова о мести.

Охота на Джамбу была объявлена официально, он был вне закона. И оставался неуловимым. Сильный, страшный человек, обуреваемый маниакальной, но, чёрт возьми, по-своему благородной целью. Так перевернулся наш мир! И пока, к сожалению, все действия спецслужб, армейской контрразведки (и даже деревенской милиции, самой главной силы!) против Джамбы были безрезультатными.

— Не поверишь, Дэн, — Великан подхватил меня под плечо, но увидев, как от боли я прикусил губу, отпустил. — Бла-бла, забыл, прости… Антонио-то был совсем рядом, в Гаттане. Рукой достать через залив.

Он скребнул по воздуху. Бони хохотнул. Я усмехнулся, представив, как толстые пальцы Мото тянутся к берегам соседней страны. Сержант светился от радости:

— Всё! Оперировали благополучно, отпоили-откормили, жить будет.

— Какое там благополучно! — взвился Бони. — Гарсиа сказал, что у «Айсберга» ампутированы ноги и зрение не восстановилось.

Теперь передёрнуло меня. Жуть! Я вспомнил, как Джошуа, вечный балагур из первого взвода, подвывая от бессилия, осторожно снимал нашего несчастного старшого с креста, вытаскивая из доски стилеты, которыми были пробиты его безжизненные ладони. Антонио потерял много крови и почти никто не верил, что он выживет. В то время мы уповали только на чудо. Врачи сделали невероятное. Чего же ещё? Прыгнуть выше Бога?

Мото погрозил Бони пудовым кулаком:

— Не квакай за дураком вслед.

Бони удивлённо втянул голову в плечи:

— Ведь можно было найти клинику получше и врачей поопытнее?

— Конечно, можно! А потом кричать на каждом перекрёстке — военный госпиталь, Флорида, США! Ты забыл про Джамбу? — Мото взглянул на свой хронометр. — Э-э, пора ехать. Скоро нашего приятеля доставят сюда, на морской терминал.

— Вот полковник бесится, — вставил слово Фини.

— А что? — Я повернулся в его сторону.

— Дела в столице, — пояснил Мото. — Задерживается. Кроет депутатов, не стесняется…

Я затаил дыхание, поняв лишь одно — Полковника нет в Каррате. Неужели я не увижу сеньору?

— Не хотят перенести слушания на завтра, пауки.

— По военным расходам, — завершил Фини красивыми и не очень понятными словами.

Бони откровенно зевнул:

— Брат, проще нельзя?

— А не так, что ли?

Крепыши начали шутя пихать друг друга. Мото, отодвинув их, продолжал:

— Знаешь, как один писака выразился про Антонио?

— Нет.

— «Парень, сорвавший погоны с войны».

Я удовлетворённо улыбнулся:

— Верно. Точнее не скажешь.

— Полковнику шифр о его возвращении доставили этой ночью. Помнишь майора Льяноса? Он с группой прибыл в Гаттану ещё утром. Посмотрели на Сольдера, повертели так и сяк и решили сначала спокойно добраться до Санта-Ви, а затем уже вернуться в Каррат… Плох он, Дэн.

Наши взгляды встретились. Мото отвёл глаза первым и замолчал, но пересилил себя и шутливо закончил:

— Полковник маршрут одобрил и безоговорочно потребовал от местного губернатора содействия.

— Яхту! Яхту он потребовал, Дэн! — крикнул отбивающийся от брата Фини.

— О! — вырвалось у меня. Такими игрушками мы избалованы не были.

— Да, — мечтательно произнёс Мото. — Одним словом, пока мы пёрлись на своих джипах по горной дороге, пока паром в залив выплывал, она уже стояла на рейде у порта.

— Белоснежная губернаторская яхта, красавица «Ла Эсперанса», амиго! — опять крикнул Фини.

— Мы видели её — чудо, Дэн! Так что домой прибудем как настоящие сэры! — облизнулся Мото. — А остальные зря сегодня не приехали, честное слово. Я Фреду такое местечко нашёл, закачаешься.

— В охране Полковника? Верно, брат?

— А ты откуда знаешь?

— Так. Догадался. Боюсь, Фред не согласится… Да не переживай, дружище. Приедет твой Фред и обкашляешь с ним эту тему. Через два дня все прилетят как миленькие.

Запыхавшийся Бони, ковырнув ноготь, вставил:

— Я слышал, что штабные хлопочут о переводе Лу и Матадора.

— Правильно, — тряхнул головой Мото. — Пусть дома гремят кандалами. Звон приятнее. Идиоты, раз на плёвом деле попались… Так, всё, смирно-вольно, поехали.

Мото подхватил мой предательски булькнувший рюкзак, и мы двинулись на автостоянку.

Джип нёсся мимо ровно посаженных приаэропортных пальм. Фини с упоением описывал парад, прошедший совсем недавно на центральной площади Каррата. Бони хохотал, вспоминая, как подвыпившего майора Ортегу сморило раньше времени и он шлёпнулся со своей тумбы, а его знаменитый кларнет, заменявший гарнизонному оркестру дирижёрскую палочку, был раздавлен гусеницей артиллерийского тягача.

— Приезжали телевизионщики. Обещали прислать копию записи.

Фини резко перебил брата:

— Да не пришлют, суки. Сколько времени прошло уже.

— Но у штабных кассета есть! И у капрала Лурдеса тоже…

Я плохо слушал мальчишек. В голове продолжали вертеться последние фразы, произнесённые Мото в аэропорту. «Идиоты, раз попались» — эти его слова не были пустой бравадой.

У Мото с детства был огромный стаж по грабежам. Он и Фред Барселона с семи лет состояли в группировке третьего квартала, терроризируя северную часть и центр нашего многострадального города, пока не начался очередной конфликт у Солёного озера, и Полковник не ввёл в округе военное положение. Это позволило ему, подмяв под себя всю местную полицию, всерьёз взяться за преступность, в первую очередь за наркокартели. Но и с полуголодными и обозлёнными на весь мир детскими бандами воевали армейские подразделения. Иначе не получалось.

Говорили, что после расстрела главарей и неисправимых какое-то время Полковника называли Пиночетом. Не знаю, я тогда ещё не связывал свою судьбу с армией. Мы существовали независимо друг от друга. А для таких как Мото война началась сразу и повсюду. И выжившим любовь к Родине прививали на окровавленных кусках мяса.

Система была простой — мальчишек закрепляли за армейцами. Что из этого выходило, не представляю.

По рассказам тех первых, кто прошёл через это сито и всё-таки остался, получалось по-разному. Многие успели сбежать, прорывались через перевал в Виталию, по джунглям уходили в Западную Эстаду, но были и такие, кто погибал в пограничных стычках рядом со своими новоявленными «отцами». Кто знает о них? Наверное, только Мото, ветеран двух кампаний, да Антонио помнили их лица и имена.

— Бросьте суетиться, балбесы! — вдруг гаркнул сержант, отвесив смачный подзатыльник сидевшему рядом с ним Фини. — О нас ещё настоящее кино снимут.

— Йох-хо-о! — откликнулся Бони и тут же заорал во всю глотку:

— С болтушкой Бекки я знаком!..

— И что-о-ож такого! — мгновенно подхватили мы.

— Она работать языком… — Фини выпучил от натуги глаза и вся наша четверка дружно взревела:

— …всегда-а-а готова!..

Чужая война

Заевшимся европейцам вечный конфликт у Солёного озера показался бы беспочвенным, по крайней мере странным.

А ведь рванувший фугас был заложен их предками. Что я, случайно оказавшийся на войне, знал об этом? Ничего.

— Садись, рядовой! В твоей голове большое несоответствие — острое лезвие ума и непроходимая сельва невежества. И прорубит ли мачете тропу, зависит только от тебя, — Майор-отставник с пустым рукавом, опытный военный топограф и по совместительству наш учитель истории был спокоен и серьёзен. — Не стесняйся почаще прикладываться к камню знания, иначе сгинешь в сумерках дебрей. Это мой совет тебе на будущее. А насчёт войны… Крыса и та соображает, из-за чего в схватке ей отгрызли лапу, — Отставник кивал на свою культю. — А человек не крыса.

Понимание правоты старого солдата доходило не сразу. Но мы, не переставая показывать друг перед другом свою крутизну, всё-таки слушали. Как умели.

Он рассказывал, как более века назад англичане, владевшие Британской Гаттаной, нынешней Альбаррудой, заинтересовались дешёвыми солончаками в приграничных районах соседней страны. Будучи людьми практичными и дальновидными, они сразу предложили испанцам, тогдашним хозяевам Бирлантины, продать территорию, прилегающую к озеру. После недолгих торгов и ряда взяток сделка состоялась.

Первой освободившись от колонизаторов, Бирлантина попыталась мирным путём восстановить статус-кво, насторожив неделовыми претензиями английского генерал-губернатора.

Последовавшее за переговорами вторжение закончилось плачевно — небольшой гарнизон Его Величества короля Георга VI коротким ночным броском через озеро накрыл штаб противника и в два дня заставил капитулировать всю армию молодой республики. Но первый урок не прошёл даром. Бирлантина лишь затаилась, выжидая удобный случай и накапливая силы.

А когда стало ясно, что далее политическую власть в Альбарруде удержать не удастся, колониальная администрация в вопросе о судьбе казённых соляных разработок пришла к простому решению. Опустошённые участки за хорошую цену были проданы богатейшему местному клану Перейра, и без того владевшему к тому времени большей частью земель Бисонии.

Но как только последний британский солдат убрал ботинок с побережья и моя страна провозгласила независимость, в окрестностях Солёного озера заурчали танки Бирлантины (проданные теми же англичанами. Вот умные люди, находящие выгоду даже в поражении!). Трижды за эти десятилетия её ржавые «Шерманы» и «Ли Гранты» доходили до Каррата, разрушая город и наводя ужас на жителей. Трижды граница восстанавливалась.

Красивые слова, слетавшие с газетных страниц в обеих республиках, взрывались фейерверком — торжество исторической справедливости, освободительная миссия, воссоединение нации. Только индейцам, настоящим хозяевам этих мест, живущим у озера и в предгорьях, не было никакой разницы, кто из воюющих более прав. Они жили сами по себе и хотели только одного — мира и покоя.

Нет в мире штуки гаже чем война, уж поверьте. Это скажет вам любой, соприкоснувшийся с ней. Какая бы она ни была, мировая или маленький локальный конфликт. Люди гибнут одинаково. И так же теряют руки и ноги, стонут от ран и сходят с ума как тысячу лет назад.

И так же мало кто нынче идёт под пули по своей охоте. А те, кто воюет, обычно делают это за деньги, за какой-то материальный интерес или вынужденно, по долгу службы. Есть фанатики, безбашенные и мстители — особая категория людей со слегка нарушенной психикой.

Добровольцы и взявшие оружие по убеждению — самые загадочные для меня люди. Антонио, добродушный Джошуа из нашей роты, еще пара-тройка таких людей своими поступками ставили меня в тупик. Думаю, был добровольцем и Массимо Перейра, как ни странно это могло звучать по отношению к профессиональному боевому лётчику.

Сам же я (и не я один) воевал за деньги — так я решил, когда получил свои первые солдатские. Потому что ничего больше делать ещё не научился. Впрочем, воевать я тоже не умел.

Тем больше я ценил жизнь.

Залитый солнцем Санта-Ви раскинулся перед нами во всей своей невообразимой красоте, перемешавшей стили и эпохи.

Каждый знает, что этот город несколько веков носил столичный статус, однако, даже потеряв его, остался крупнейшим на побережье. В 80-х годах он стал обычным окружным центром, но попрежнему и по праву был первым. Да и люди из правительства не очень-то спешили покидать его.

Я ехал по многочисленным мостам и непричёсанным улицам новых районов Санта-Ви третий раз в жизни и совершенно не ориентировался. Впрочем, из всей нашей кампании мало кто подолгу бывал здесь. Исключением были разве что Чёрные казармы, куда некоторых толковых ребят вроде Люка или Игнасио посылали обучаться военным тонкостям.

Знакомые же нам места начинались довольно далеко отсюда — за Бисонскими хребтами, от живописнейшей бухты Фантазий до истерзанных прошедшей войной деревень на берегах Солёного озера.

Вслед за разноцветными новостройками, мало-помалу вытеснявшими заселённые беднотой «грибные посёлки», потянулись старые кварталы с пятнами жёлтых пальм. За очередным поворотом неожиданно показалось море и вскоре мы добрались до порта. Четырёхэтажная туша парома «Эрнан Кортес» уже возникла на горизонте. Мы с Мото выпрыгнули возле стеклянных дверей терминала, а Фини и Бони унеслись на дальние причалы. Сержант, прикинув оставшееся время, на правах командира без лишних разговоров отвёл меня в открытый ресторанчик, дождался выполнения заказа и, позубоскалив со смугленькой официанткой, устроился за широкими листьями фикуса, чтобы немного вздремнуть — сорвался сюда прямо после дежурства.

Я принялся за жаркое, предварительно пригубив ананасовый коктейль. Желудок заполнялся, жизнь налаживалась.

Через полчаса я увижу Антонио, но радость по этому поводу убавилась. Узнаю ли я его? Что не успел с ним сделать тесак Гунивары, наверняка закончил нож хирурга.

Нет, хватит сегодня о грустном. Не стоит петь псалмы раньше срока. Главное, что жив!.. Безногий, слепой… А ты, обжора сидишь тут, живот набиваешь… Опять самоедство? Прекрати, Дэн! Хватит. Что за нытьё? Всё уже в прошлом. Ночные рейды, перестрелки в малярийных болотах, пожары и гниющие пузырящиеся трупы останутся со мной. Пусть. Но распятого Антонио я вспоминать не желаю!

Точка.

Да! Был день, когда мы с удивлением и совершенно по-новому увидели его усталые, чуть прикрытые опухшими веками глаза. По пацански весело перебегавшие взглядом по нашим лицам, светящиеся глаза победителя.

Воистину то был его День! Пусть этот день и остаётся в памяти.

Правда, чего греха таить, неделя, предшествующая этому дню, нелегко далась всем, знавшим Антонио.

Вернувшись тогда из рейда, мы не успели ни отдохнуть, ни обсушиться, как сеньора Долорес, негласная «губернаторша» Бисонии, закатила скандал Полковнику, комбату и офицерам разведки, отправлявшим нашу группу по тылам бирлов. Досталось, конечно, и нам, «проходимцам и авантюристам, бросившим мальчика на произвол судьбы». Подспудно чувствуя её правоту, мы пытались оправдаться как могли. Антонио был командиром и он настоял на своём решении — отправив нас назад, в одиночку продолжить поиск. Всю ту неделю мы с Тимми оскорблённо хмурились, Малыш Рэм громко возмущался, обещая начистить Сольдеру физиономию, как только он появится.

И Антонио появился. Обычно внешне спокойный, в те минуты он как мог сдерживал своё торжество, не торопясь и явно выжидая необходимый момент шарил за отворотом линялой мокрой штормовки. Потом медленно, уже не отводя глаз от приближающегося Полковника, вытащил руку и, разжав пальцы, вдруг уронил на сырую примятую траву генеральские эполеты. Мы затаили дыхание, а потом дружно ахнули. Антонио ухмыльнулся и громко высморкался.

Последствия этого «одиночного плавания» не заставили себя ждать.

«Людоед» был слишком заметной фигурой — правительство Бирлантины оказалось не в состоянии скрыть смерть видного генерала и публично подтвердило факт его гибели. Короткая растерянность в лагере врага и последовавшая за ней грызня за высший военный пост позволили нашему Полковнику перехватить инициативу и выдавить захватчиков из Бисонии. Исход конфликта был предрешён.

А Антонио? В награду за те проклятые золотые тряпочки он получил пять суток ареста, ненависть Джамбы и признание народа, уставшего от войны. Он шёл на гауптвахту, насвистывая «Тореадора». Таким я хочу и буду помнить Антонио до конца своей жизни. Только таким.

— Ты знаешь, Дэн, — сквозь дрёму пробормотал Мото. — А толстая стряпуха Паола погибла. Бедный Люка опять дует в кулачок.

Я удивленно повернулся к нему.

— Да… Отпросилась в свою деревню на денёк и подорвалась на растяжке… Видать, не закончилась война-то.

Первые неприятности

Капитан Родригес, лощёный лейтенант Гарсиа и ещё несколько офицеров-фронтовиков плотной кучкой стояли у причальных цепей и, рассматривая пёструю публику на палубах приближающегося парома, неторопливо перебрасывались впечатлениями. Я с удовольствием отметил среди вояк крепкую спину майора Штольца, нашего матёрого комроты. Мы с Мото остановились неподалёку, мозолить глаза начальникам не стоило.

Вообще, что ни говори, отношение командиров к нам, «детям воюющей Бисонии», было своеобразным — мы мало чувствовали на себе армейскую ранжировку и, надо честно признаться, вовсю пользовались этим, предпочитая делить знакомых армейцев не по званиям, а по их отношению друг к другу, к жизни и к нам. Любой из нас давно привык игнорировать прокрустово ложе тупой субординации, оставляя её на самый крайний или безысходный случай (что такое расстрел за неподчинение командиру, нам было хорошо известно). Мы знали себе настоящую цену, а наша «ненастоящесть» была обычной охранной грамотой. В конце концов, мы стреляли в живых врагов, а не по мишеням в тирах военных училищ. Вот пусть там и царствует палочная дисциплина…

Разглядывая офицеров, я не мог стереть с лица глупую ухмылку. Сколько подзатыльников я получил от барона, не пересчитать синяков на ногах благодаря «футболисту» Гарсиа, рубец от капитанского стека соседствует на моём плече рядом с последней боевой раной — и ничего. Ушло всё злое, сгинуло куда-то, сгорело на войне, словно и не было. Или просто мы становимся взрослее?

По непроизвольно уведённой вбок голове стало понятно, что сеньор Родригес заметил меня и принципиально отвернулся. Чёрт с ним.

Я принялся неторопливо осматривать палубы приближающегося парома, но Мото, вытянув меня из-под своей широкой спины, подтолкнул вперёд:

— Дэн, твой фон рукой машет. Иди.

Майор, назначенный руководителем встречи, изредка бросал по сторонам внимательные взгляды из-под своих выгоревших бровей и всё-таки увидел нас. Подозвав к себе, он молча хлопнул меня по здоровому плечу. Разговор о бразильских делах был на время отложен. Я прекрасно понимал, что сейчас ему было не до студентов, и постарался снова спрятаться за сержанта.

«Эрнан Кортес» трубно гукнул и на причал цепочкой потянулись первые пассажиры, несущие и тянущие свои сумки и чемоданы.

Офицеры, как выполняющие особую миссию, сгрудились почти у самого трапа, я и Мото поспешили поближе к ним. Прибывшие, едва задерживаясь на погранконтроле, кто безразлично, кто с шумным интересом, щурясь из-под панам и шляп, окидывали нашу приготовившуюся к встрече группу и торопились дальше, по одному исчезая за зеркально-стальным фасадом.

— Господа, чуть не забыл, — Немец, вдруг оказавшийся позади нас, успел приподнять руку. — На правах старшего офицера позволю себе разгласить маленькую тайну. Радировали из штаба — Полковник по случаю прибытия сержанта Сольдера на завтра снимает ресторан.

Пронеслось лёгкое оживление — череда праздников не прервалась, а это главное. Лейтенант Гарсиа, перебросив неизменную сигару в левый угол рта и полуобернувшись, вальяжно спросил:

— Здесь? «Атлантику»?

— Дома, лейтенант, «Медный каньон».

— М-да-а, — Несмотря на поднявшийся среди других встречающих градус оживления, лучший в армии знаток ресторанов был сильно разочарован.

Я слушал монолог лейтенанта о тонкостях ресторанного бизнеса и проведённых лично им коньячных дегустациях, стараясь не упустить в загустевшей толпе знакомого лица. Узнаю ли? Но сначала за головами я разглядел приплюснутую фуражку майора Льяноса, затем появились его чуть растопыренные уши.

Вдруг Мото радостно присвистнул, офицеры встрепенулись — из-за плеча шикарно одетого мулата-коммивояжёра появилась сеньора Анжела, улыбающаяся и бесконечно красивая женщина, наш военврач и ангел-хранитель.

Боже мой, это она! Это действительно была она.

Кажется, на какое-то мгновение я присел от неожиданности. Но никто не заметил моего замешательства. Все как по команде вытянулись, взяв её в полукольцо и словно забыв, почему она оказалась тут, стали шутливо приветствовать, пересыпая слова комплиментами. Кто-то осторожно подхватил её чемоданчик. Анжела, сбавляя темп и чуть прикрывшись ладонью от нестерпимо отражающегося от окон света, легко парировала мужские восторги и ответно кивала.

— Сударыня, куда же Вы пропали? Мы так скучали!

— Неужели, сеньор Гильермо? А что же Микаэла? Она перестала веселить вас?

— Все её разговоры попрежнему сводятся к стонам по поводу высоких цен. А это не смешно.

— Спасибо за совет, капитан. Теперь и я буду знать, как избавляться от Вашей назойливости.

Офицеры засмеялись. Проходя в стороне от меня, женщина в изящном наклоне прихватила мой локоть, успев спросить:

— А ты откуда, Дэниель?

Не надеясь на мой ответ и лишь одарив меня лёгкой улыбкой, сеньора направилась к Штольцу. Я, честно признаюсь, только заворожённо посмотрел ей вслед, на аккуратно убранные светлорусые волосы, на белое платье, лишь подчёркивающее волнующую фигуру…

Но покраснеть то ли от стыда, то ли от радости я не успел. Яркий и четкий луч солнца ослепил меня. Я, моргая, уткнул безжизненный взгляд вниз и сразу же распрямился, поражённый невероятной мыслью. Да ведь это же оптика! Откуда? Зачем?

Уже механически я развернулся навстречу съезжавшему на коляске инвалиду в чёрных очках и упал на него, ещё не вполне осознавая, что это и есть Антонио Сольдер.

— Осторожнее, ты! — Солдат, вёзший его, на миг выпустил ручки кресла, чтобы схватить меня за рубашку, но коляска, не выдержав сильного толчка, опрокинулась, и он лишь завалился вбок с растопыренными пальцами. Я инстинктивно вцепился раскрытой ладонью в затылок Антонио. Мы, едва не стукнувшись лбами, оказались на горячем причальном асфальте. Хрустнули под чьей-то сандалией слетевшие очки, заглушая еле слышный всхлип майора Льяноса. Его левая брючина мгновенно обагрилась выше колена. Под визг испуганных пассажирок он споткнулся и всей массой рухнул на моё почти зажившее плечо. В глазах у меня поверх тёмных пятен запрыгали искорки, рядом глухо и неровно хрипел мой бедный старшой.

— Третий этаж, слева, — простонал я в лицо очутившемуся рядом капитану Родригесу, пытаясь выдернуть зажатую руку.

— Вон он, майор! — раздался рёв Мото. Клацнул затвор его «кольта». — Я вижу его!

В виски стукнула острая боль.

Мгновенный штурм гостиницы не принёс результата. Номер на третьем этаже оказался пустым. На бесцеремонное рявканье взбешённых вояк растерянные сотрудники отеля лишь пожимали плечами.

Старенькая многозарядная «IMBEL LAR» с неродным оптическим прицелом, винтовка так себе, была аккуратно приставлена к секретеру. Комната быстро заполнилась нашими армейцами. Лейтенант уже разглядывал гильзу, словно бабочку насадив её на зубочистку. Вошедший чуть позже меня майор Штольц спросил резко, ни к кому явно не обращаясь:

— Что-нибудь обнаружили? «Амазонскую бельгийку» и я вижу. Где стрелок?

— Ищем, — буркнул Гарсиа.

— Как же так, господа? Лейтенант, куда смотрели твои парни? Организация оцепления была на твоей совести!.. Будет нам теперь херес с таррагоной.

Офицеры приуныли.

Я, придерживая горящий локоть, слушал громыхающего майора и смотрел на окурок, приткнувшийся возле ножки секретера.

На удивление быстро прибыла группа криминальных инспекторов, вызванная кем-то из гражданских доброхотов. Сразу же началась перебранка по поводу того, кто здесь посторонний. Воспользовавшись моментом, я подошёл поближе и склонился над окурком. Да, такой надкусанный по диагонали фильтр «Мальборо» я видел ровно полгода назад. В горле сразу запершило. Я прикрыл рот, стараясь не раскашляться. От неприятных воспоминаний по телу пробежала дрожь, пришлось немного подвигать лопатками, освобождаясь от неё.

Шум в номере нарастал. Гарсиа молодым индюшком нападал на высокого сутулого инспектора, бойко огрызающегося в ответ. Штольц спорил с мутноглазым потным толстяком. Старательно обойдя эту живописную группу, брызгающую во все стороны слюной, я вышел в коридор, прямо под пристальные взгляды двух карабинеров, и примостился у окна фойе. Прав Мото — война не закончилась.

— Дэн! — Взъерошенная голова Фини на мгновение выросла над пролётом.

— Ну?

— Мы внизу, в 213-м, — Голова исчезла. Я, что-то буркнув в ответ, осторожно ощупал придавленное плечо.

Возгласы за спиной постепенно сходили на нет. Наши офицеры были вынуждены ретироваться, по одному покидая помещение. Я не верил глазам, но разумно решил, что въедливая работа кримов-спецов здесь нужнее, чем наши кавалерийские наскоки.

— Herrgottsdonnerrwetter! — Красный от злости Штольц, выпустив пар и немного успокоившись, встал рядом с Родригесом и каким-то штабистом. — Чёртов Гунивара! Его, его рук дело. Не оставляет своих повадок, хищник, рыщет поблизости. А мы, господа, здорово расслабились.

— Ведь он столько времени не давал о себе знать, — Пытался оправдать сослуживцев капитан. — Порт проверили, выставили караулы, но кто мог подумать…

— А Джамба памятлив, — протянул штабной офицер. — И наверняка постарается довести задуманное до конца.

Я вытянул губы в трубочку, внимательно посмотрев на него.

— Винтовка плохая. Джамба оскудел на приличное оружие? — вдруг спросил Родригес. Ответа не последовало. Штольц задумчиво пощипывал рыжеватые виски. Тогда его заместитель задал другой вопрос:

— Как он мог узнать, что Антонио будет в Санта-Ви?

— Несомненно, кто-то в штабе сработал на этого мерзавца.

— Но-но, полегче, господа, — повысил голос штабист, покосившись в мою сторону.

— Брось, Силвио, — устало махнул Штольц. — Утечка из твоей конторы. Ладно, течение и топляки выбрасывает.

— Можно без намёков, Ганс?

— Нельзя.

— Что теперь будем делать, барон? — опять спросил капитан.

— Sacrebleu! Хлебать дерьмо. Готовьте ложки.

— А если без шуток?

— Нам поставлена задача — встретить и доставить Сольдера в Каррат. Задача не отменена. Дэн!

Я встрепенулся.

— Нет, погоди… Не здесь. Господа, я вынужден на пять минут покинуть вас. Рядовой Фабундос, за мной.

Он неторопливым шагом двинулся по направлению к лоджии, отодвигая замешкавшихся офицеров. Я поспешил за ним.

— По поводу инцидента на причале жду твоего рапорта. К вечеру напишешь.

— Сеньор, рапорт будет коротким.

— Это формальность. Так или иначе дознаватель допросит тебя. Говори всё, как было. Недоработка моя и отвечать перед Полковником придётся мне… — Офицер щёлкнул языком, потом вдруг поинтересовался. — Скажи-ка мне, Дэн, сколько тебе положено отпускных дней? Пятнадцать?

Мне показалось, что вопрос был с начинкой — так и так, парень, не забывай, ты здесь нужен. Сладко ёкнуло сердце, я бросил красивую фразу:

— Заявление об отчислении из Колледжа можно отправить по факсу.

Майор мгновенно поставил меня на землю:

— Не глупи. Дураков и без тебя хватает. Мозгов мало. Учись, потом будет поздно. Ну, так что?

— Две недели каникул. Минус четыре дня.

— Десять… Я черкну записку тётке. Приедешь в Каррат, отнесёшь ей. Она тебя приютит во флигеле на пару дней. Сразу в гарнизон не суйся, тем более один.

— Почему, сеньор?

— Объясняю. Полковник в столице, комбат Солёного у брата на побережье. Мне придётся задержаться здесь.

Несомненно, печальные факты, но они меня не останавливали. Впереди ожидались встречи поинтереснее, чем чаепития с глуховатой старушкой под групповым портретом до сих пор чтимых ею основателей третьего рейха, и поеду я домой в тёплой кампании. А за возможную протекцию, конечно, спасибо. Увы, жизнь учит: дают — бери, не строй девочку. Кстати, и Катарина, рыжая племянница Штольца с пирсингом на прыщавой губе, вечная тема для насмешек, не очень-то впечатляла.

— Господин майор, я не видел своих приятелей полгода. Иеронимо обещал вернуть долг…

— Чудак! Без сопровождения ты там увидишь только комиссара Гаэтано. Он дважды спрашивал о тебе. Мечтаешь о встрече?

Я удивлённо нахмурился и прикусил губу. Вот как! Ещё одна зубная боль из прошлого! Неужели Гаэтано, эта тонконогая сволочь (а другого слова я и не искал!) никак не может успокоиться. Только этого мне не хватало! Сколько страхов было позабыто в Рио!

Вчерашние призраки острыми когтями опять заскребли по ключицам. Я выпрямился и почему-то оглянулся, как будто начальник военной полиции уже стоял где-то рядом. Ведь всё уже перетёрто и забыто. Что ещё ему надо?

Штольц понял моё состояние:

— Вот именно, парень… Комиссар вернулся сразу после войны и сейчас в большой силе. Смотри в оба, и вообще будь осторожнее. Съесть он тебя не съест, но погрызть может основательно… Его людей в аэропорту не встретил?

— Нет, — Мой голос чуть сорвался.

— Ну и радуйся. Кстати, где Тимми? Он ведь тоже у Гаэтано в любимчиках.

Да, новость не из приятных. Но что ж делать?.. Да ничего, прорвёмся. Предупреждён — вооружён. Я выдохнул:

— Тимми скоро прилетит. Я ему обрисую обстановку. А Вы разве остаётесь, сеньор?

Штольца окликнул толстый крим. Он отмахнулся, крикнув:

— Сейчас! — Достал платок, вытер шею, — Да. Полковник ничем не выдаст своей тревоги по поводу случившегося, не тот человек. Но разбор полётов будет жёсткий. Уж поверь мне. Значит, будем ситуацию исправлять… А посему, рядовой Фабундос, готовься. Вечером получишь три доллара суточных и боевой приказ.

Загруженный по самую макушку неприятными новостями, я шёл в 213-й номер. Что-то будет!

На лестничной площадке ребята из наскоро назначенного наряда вталкивали в кабинку лифта картинно возмущавшегося небритого репортёра, успевшего бросить вопрос мне в спину:

— Эй, парень, ты из какой газеты?

Мой цивильный вид ввёл его в заблуждение?

— Которая помягче, — буркнул я, насмешив плечистого унтера, одобрительно хлопнувшего по закрывающейся двери. Остальные дружным хохотом поддержали его.

Фини и Бони без слов впустили меня внутрь. Большая фигура Мото мерно покачивалась в кресле. Даже согнувшись у края кушетки и вздрагивая в полудрёме, сержант перекрывал подход к лежащему Антонио.

— Есть что выпить? — почему-то шёпотом обратился я к Бони.

— «дос Эквис», почти холодный.

— Годится, — Я осторожно перешагнул через здоровенные ботинки цербера и присел на корточки возле своего неподвижного товарища. Все дурацкие мысли разом сдвинулись в дальний чулан — салют, старшой!

Он здорово изменился, Антонио Сольдер, прозванный «Айсбергом» за своё хладнокровие и пробивной характер. Даже матовые блики от прикрытых штор не могли оттенить его худобы, скулы выпирали, нос заострился, кривой рубленый шрам, пересекая щёку, уходил с левой брови к подбородку. Я не узнавал прежнего Антонио. Заклятому врагу нельзя было пожелать того, что досталось этому парню.

Глаза его были открыты, но он не реагировал на перемещения вокруг себя, он не видел. Ком подступил к моему горлу. Уж сколько говорено — не вините себя за несчастья близких. Чему было суждено случиться, произошло бы всё равно. Как-нибудь иначе, но произошло бы. Мы выбираем судьбу, судьба выбирает нас. И всё же…

Я взял Антонио за руку, сжал. Он ответил слабо и нервно. И слава Создателю! Я победно взглянул на теревшего хмурый лоб Фини, на Бони, застывшего с бутылкой пива в руке. Мы живы, пусть не совсем здоровы, но мы существуем и ставить крест на нас пока ещё рано! А уж как наладить общение, придумаем. Тимми обязательно что-нибудь сообразит. И наболтаемся вдоволь. Вспомним, что было, обсудим, что есть, и решим, что делать дальше.

Мото шумно потянулся и, перехватив мой взгляд, пощёлкал пальцами у меня перед носом:

— Дэник, я метнусь за платочком? Ради такого случая докторша без сожаления оторвёт лоскут от парео.

Нет, я не плакал и не мог признать своей предательскую слезу.

До вечера я прогудел с друзьями, не обращая внимания на мягкие попытки офицеров прекратить наш междусобойчик и на грозные предупреждения портье, пытающегося хотя бы с порога посмотреть на всё это безобразие.

И как славно было бы вот так сидеть, остаться вместе со всеми здесь и никуда не ехать. Мелькнула гадкая, но вполне трезвая мысль — тут же разыскать Штольца и честно отказаться от поездки в Каррат. Он должен меня понять. Нет, я не трусил. Все мои страхи перед Гаэтано, этим очкастым чёртом с худыми волосатыми ногами, торчащими из шорт песочного цвета, давно развеялись, но майор сказал верно, лишний раз попадаться на глаза комиссару не стоило. Значит, отказаться пока не поздно! И плевать, что потом обо мне подумают приятели…

Я перебросил Фини непонятный сейчас журнал с порнокомиксами и вцепился в ручки кресла, не зная, на что решиться.

Часы мертвеца

Пожары, случившиеся в Арсенале пару лет назад накануне Страстной недели, запомнились всем.

Склады, ангары, служебные постройки и земля под ними пылали долго. Нас подняли по тревоге и бросили на помощь брандкомандам — пожарные не справлялись с бушевавшим огнём. Тушению мешали мощные взрывы раскалённых боеприпасов. Скорченные трупы часовых обгорели до неузнаваемости. Нескольких солдат и капитана Шимански, в чьём подчинении находились караулы в ту злополучную ночь, так и не обнаружили и списали в пропавшие без вести. Начальник Арсенала старший майор Бандерос поседел на глазах.

Странности начались недели через полторы, когда прибывшая из столицы комиссия подвела предварительные итоги — на объект особого назначения было совершено хорошо спланированное и тщательно подготовленное нападение, караул был расстрелян.

Но крепкая версия о причастности к произошедшему бирлантинских спецподразделений сразу отпала, как только на стол председателя легли выводы военных ревизоров. Обнаружилась большая недостача оружия и боеприпасов плюс полное отсутствие очень приличной партии хранившихся здесь конфискованных наркотиков, а поджог Арсенала явился попыткой скрыть крупные хищения. Бандерос отрицал любые обвинения в свой адрес, однако в тот же день его взяли под стражу, впоследствии судили и отправили в Цитадель Буров — тюрьму на острове Альбаррас. Связи бывшего начальника в Оборонном Комитете спасли его от казни, но не более. Время было серьёзное.

Большая комиссия уехала, а военный комиссар Гаэтано продолжал бурную деятельность. Его агенты и патрули хватали любого по малейшему подозрению в причастности к арсенальному делу.

Наш Полковник закрывал глаза на творимый ими беспредел. Наверное, так было надо. Нехватку самого необходимого мы почувствовали сразу. До налаживания более-менее сносного снабжения на счету теперь был каждый патрон, строевикам пришлось даже немного поголодать, начались дезертирства. Полковник корректировал оперативный план, затыкая участки, в одночасье оказавшиеся оголёнными. Бирлам удалось захватить теплостанцию и стратегический пункт — Волчью заставу!

Выявить любыми способами и наказать негодяев — такую задачу поставил своему подразделению начальник военной полиции и потому неистовствовал.

Спустя месяц после драмы вокруг Арсенала мы возвращались из рейда по территории, недавно занятой отрядами бригадира Гунивары. Шли в обход, звериными тропами через труднопроходимые отвесные холмы на стыке трёх границ. Маурильо, молчаливый парень двадцати двух лет, был ранен в живот. Уже не жилец, теперь он становился обузой для группы. Чтобы не терять драгоценное время, капрал Руч решил спрятать беднягу на окраине Старого города, организовав ему неприметное с тропы лежбище в зарослях дикого сорго между полуразрушенными древними жилищами и заброшенным кладбищем.

В вопросе, кого для очистки совести оставить с умирающим до прибытия санитаров, командир был непреклонен — конечно же, тринадцатилетнего пацана. Вот тебе, Дэн, остатки боекомплекта к твоему АК, вот два маломощных и не всегда взрывающихся «чока», вот полбанки соевого концентрата. А где течёт ручей и как добыть древесный сок, сам знаешь. Отгоняй москитов и змей от раненого и крепись, разведка!

Взрослые растворились в джунглях.

Близость умирающего, едва дышащего Маурильо и множества осыпавшихся могил, скорое приближение сумерек не придавали мне храбрости. Я выбрался из травы и обосновался в недальних известняковых руинах. Камни за спиной и едва-едва долетавшее с юга эхо коротких пулемётных очередей, были слабым, но всё-таки утешением. Встретить людей в этих местах было весьма проблематично, а вот вампиров я тогда ещё побаивался. Потрогав за воротом крохотный серебряный крестик, подарок доньи Ромирес, я принялся за ужин, постукивая от страха зубами по краю жестянки.

В конце концов, помочь несчастному я был не в состоянии, разве что иногда появляться рядом и поправлять накинутое на него пончо. Пить он уже не просил, хотя по моему мальчишескому разумению, лучше бы при таком раскладе утолить жажду и отправиться к Святому апостолу Петру в полном довольствии. Сам я к небесным Вратам совсем не спешил, но консервное содержимое размочить захотелось. Собравшись с духом, оставив всю свою амуницию кроме ножа в новом убежище и потряхивая пустой посудиной, я быстренько двинулся по тропе, а затем сквозь чащу напрямик к ручью, протекавшему в сотне ярдов отсюда.

Но не успел я сделать и десятка торопливых шагов, как услышал позади негромкое насвистывание, кто-то выводил мелодию «бесамо». Первая глупейшая и такая желанная мысль — санитары! Просто некому было кроме них на заходе дня находиться в этой глуши. Святые заступники! Как я обрадовался, что помощь прибыла так быстро, что я здесь уже не один! И, рванув на свист, с радостной улыбкой я выскочил на тропу, где чуть не столкнулся лоб в лоб с капитаном Шимански! Неожиданность оказалась обоюдной и мы в оцепенении застыли на месте.

— Ты что тут делаешь? — Отпетый в гарнизонной церкви и враз воскресший капитан ел меня глазами и вдруг стал судорожно шарить пальцами по поясу. Я не стал ждать, что за сюрприз он мне готовит. Вампир стоял передо мной или нет, я уже не думал, а просто заорал и галопом, пригнув голову, понёсся к своим развалинам. Треск первого выстрела прозвучал оглушительно и бесполезно. Выронив нож, я отпрыгнул в сторону и прибавил скорости. Сердце бешено колотилось, пули визжали то справа, то слева. Но я не понимал, что Шимански целится на бегу и только поэтому промахивается.

Испуганным зверёнышем я взлетел на спасительную стенку и кубарем закатился под неё, мгновенно ухватив свой автомат за компенсатор и подтянув к себе. Появившийся в проёме силуэт капитана я встретил во всеоружии и смело разрядил бы в него всю обойму, но… мой АК молчал! В спешке я забыл снять его с предохранителя и за это горько поплатился — последнюю пулю под бой моего автомата Шимански всадил мне в плечо и лишь потом мешком свалился вниз.

Поцеловав ставший бесполезным автомат, я забросил его в кусты и, прислонившись к камням, разрыдался. Пить больше не хотелось. Первое моё ранение оказалось лёгким, но, останавливая кровь, я весь перепачкался. Надо было ещё что-то делать с убитым. И потом каким-то образом заставить себя добраться до бедняги Маурильо.

Стемнело. Слёз я остановить не мог, но в себя постепенно начал приходить. Стерев испарину со лба и выпрямившись, я навис над поверженным неприятелем. Чёрт возьми! Да неужели мы не разошлись бы по-человечески на этой дорожке? Свидетеля решил убрать? Вот и лежи себе ещё тёпленький, но уже никакой. Сам-то что тут забыл?

Я пнул почти слившееся с землёй тело. Напрасно, конечно. В нём что-то булькнуло. Я отодвинулся подальше, опять вытер пот. Меня потянуло на рвоту, но в последний момент я боковым зрением приметил прыгающую полоску света. По тропе шли люди. Ещё одна встреча с нежитью была мне не по силам. Я, забыв о ране, подхватил капитана за ноги и попытался оттащить его вглубь, подальше от стены. Мне это почти удалось, но как только послышались приглушённые настороженные голоса, я упал рядом с телом и затих.

Незнакомец с грубым придыханием утверждал, что стрельба была возле Города, затем добавил:

— А я говорил Хорхе: не пускай без сопровождения. Вот и результат. За такой кусок любой мог вырвать ему кадык, даже я.

Он неприятно хмыкнул. Кто-то спросил:

— Может, прочесать руины?

— Маркес скажет, раскатаем по камешку и сложим обратно.

Я вжался в землю. Это были «лесорубы» Маркеса, люди из банды, доставлявшей хлопоты и нам, и бирлам, и пограничникам Западной Эстады. Война не была этим ребятам помехой. Джунгли стали для них родиной, но в отличии от партизан из РВС Колумбии или никарагуанских сандинистов лесорубы, отметая высокие идеи, занимались чистым разбоем. Они смело нападали и на армейские посты, и на плантации, и на нищие деревни, не брезгуя ни воровством туземных младенцев, ни захватом дураков-туристов.

— Возвращаемся. Завтра всё будет ясно.

Они скрылись, а меня била мелкая дрожь. Стало до того плохо, что я закусил рукав, чтобы не стучали зубы. Куртку на спине можно было выжимать. Ко всему заныло плечо. Сколько я пролежал так, не знаю. Сознания не терял и, кажется, ещё делал попытки подняться, но голова шла кругом. Наконец, я сдался и, приткнувшись к остывающему Шимански, заснул.

Тот сон я запомнил навсегда.

Вопреки всем природным законам, мне приснились не ужасы, а женщины. Две красивые и гордые потомицы первых завоевателей. Они стояли одна перед другой как скалы, каждая обжигая соперницу внутренним пламенем необычайной силы, надменно и даже презрительно рассматривая ту, которая осмелилась принять грозный вызов. Выточенные из мрамора лица были высоко подняты, груди внешне спокойно вздымались и опускались, руки были неподвижны, и только энергичное и пока незаметное постукивание крепких стройных ног выдавало в них бушевание готовых взорваться вулканов.

Страстная темпераментная музыка обволакивала их, ещё удерживая от поединка. Воинственность отцов и чувственность матерей, смешавшись в крови обеих соперниц, вытолкнули их друг перед дружкой, таких разных в своей индивидуальности, но одинаково величественных и ярких, и ни та, ни другая не желала выходить из дуэли самок побеждённой. Оковы аккомпанемента рассыпались, постепенно освобождая место необузданной стихии животного танца.

Уже потом, в гарнизоне, много раз мысленно обсасывая и облизывая приснившееся, я понимающе улыбался — конечно, это были лучшие впечатления от американского фильма. В моей голове, не обременённой широкими знаниями, красивая картинка не могла возникнуть из пустоты. Такое чудо могло родиться только оттуда, из целлулоидного мира конкисты или времён кровожадного пиратства, облагороженного Голливудом.

Но тогда, впервые… Я был заворожён, я был поражён красотой происходящего! И как ни странно, но вдруг в обеих танцовщицах я стал узнавать одну женщину. Словно она отражалась в огромном и от этого незаметном зеркале! Но которая из двух красавиц была настоящей?

Детское чутьё не подсказало мне элементарную вещь, которую любой взрослый назвал бы просто — внутреннее противостояние. Ночная гостья боролась сама с собой.

А я тогда понял лишь одно — так будет выглядеть моя Женщина. Только так и не иначе! Я ещё не знал её имени, но тянулся к ней, и хотел видеть её не только в зыбких мечтах. Я хотел прикасаться к ней, хотел ощущать запах её волос и (зачем себе лгать?) просто хотел её. Я даже не представлял себе, что совсем скоро столкнусь с ней в реальности.

Я просыпался. Всё более громкое и отчётливое щёлканье каблуков, перемежаясь с ударами ладоней, заглушило и вконец вытеснило сначала звуки музыки, затем изредка вырывающиеся восклицания, потом и хлопки. Осталось только это быстрое ритмичное противостояние двух полюсов, белого и чёрного, дня и ночи.

Я открыл глаза, пытаясь теперь наяву понять откуда исходит эта быстрая безостановочная дробь.

Есть! Золотые «ролексы» на руке мертвеца мирно тикали под моим ухом. Сна как не бывало.

Вы считаете, красивой вещью надо было только полюбоваться и, вздыхая от сожаления, вернуть хозяину? Как бы не так!

Я без всяких угрызений совести снял часы и сунул в расщелину. Никто не вправе назвать меня мародёром. Это был мой трофей, мой военный приз, честно добытый на поле боя.

…Маурильо умер.

С санитарной командой, в одночасье ставшей похоронной, я благополучно добрался до лазарета, успел рассказать о ночной перестрелке дежурному офицеру и почти сразу же под охраной отправился в арестантскую.

Гневу комиссара Гаэтано не было предела. На первом же так и не успевшем начаться допросе он с размаху ударил меня в висок, на чём, собственно, допрос и закончился. Потом дознаватели, сменяя друг друга, методично искали умысел в моих поступках, выясняя, почему я сразу не пришёл к ним, почему тело предателя я не доставил в гарнизон.

Вскоре вопросов стало больше: каким образом получилось, что посланная к месту происшествия группа обнаружила полураздетый труп капитана не там, где он должен был лежать, а в одной из заброшенных могил? Куда подевался мой автомат? Почему мой нож валялся не слева, а справа от тропы? Комиссар лично, тыкая горящей пахитоской мне то в руку, то в лицо, спрашивал, куда я спрятал браунинг, документы и личные вещи Шимански. И где находится внушительная сумма денег как доказательство государственной измены. А мне нечего было скрывать и на каждом вызове я по нескольку раз повторял свой рассказ, сбиваться было не на чем.

Спустя неделю, стоившую мне двух шатающихся зубов, загноившейся раны и гематом по всему телу, меня выпустили на поруки Штольцу, тогда ещё капитану, замкомроты разведки. Он вместе со сбежавшим из военного училища Антонио Сольдером через голову комбата обратился за помощью к Полковнику. Полковник, скрепя сердце, вмешался в дело рядового Фабундоса. Комиссар со скрежетом уступил, но помимо убийства при невыясненных обстоятельствах на мне остались неоказание помощи тяжелораненому и утеря оружия. На эти пункты мне нечем было возразить, разве что самому завербоваться на невольничьи галеры.

С той поры я бетонно влился в группу Айсберга, состоящую из одних беспризорников.

При очередной вылазке я подобрал две исправных штурмовых винтовки и сдал их под расписку. Но матери Маурильо я ничем помочь не мог. Пока я выдумывал, как незаметно от ищеек Гаэтано добраться до «ролексов», чтобы продать и выслать ей деньги, старуха скончалась…

А много позже, когда Дина, сестра Тимми, жившая в Санта-Ви, неожиданно оказалась без средств, я рассказал приятелю, где лежат эти часы. И вздохнул спокойно, освободившись от золотой безделушки и лишней головной боли.

Но из чёрных списков комиссара вычеркнут не был. Фигурировали там и Мото и Тимми и даже тихоня Люка. Скелеты в шкафах гремели костями долго и успокоились лишь с переводом комиссара в столицу.

Отдых на воде

Настал час икс. Я нехотя распрощался с приятелями, осторожно похлопал Антонио по плечу, но всё ещё медлил, в размышлении взвешивая на руке рюкзак. Оставить, что ли, ром здесь? Попьём с бабушкой кофейного ликёра?

Сеньора Анжела, периодически присматривавшая за Сольдером, не оставила мне никакого выбора. Она категорично указала на выход и сама отконвоировала меня к Штольцу, легонько подталкивая ухмыляющегося идиота кулачком в спину.

Приказ майора я выполнял без радости.

Уже темнело, когда меня, неподвижного и полусогнутого, в тёмных очках под фиделькой и в пледе, наброшенном поверх инвалидной коляски, не совсем скрытно, но очень торжественно провезли по приморской гостинице и с почётом сопроводили до роскошной губернаторской яхты. Усиленную охрану возглавлял лейтенант Гарсиа. Процессию замыкала сеньора Анжела, с до предела, судя по её строгим окрикам, озабоченным лицом.

Я как мог сыграл свою роль. Всё тот же солдат, грубо пихнув коляску, оставил меня у раскрытой двери шикарной гостевой каюты. И только переехав через её порог, я свободно вздохнул. Будем надеяться, что трюк, придуманный Штольцем, сработает, и люди Гунивары не заподозрят подмены. С этой минуты Антонио станет недоступным для врага. Он сел на корабль и исчез. Страна сможет защитить своего Героя! Но оставим пафос журналистам.

Сбросив маскарад, я упал на прохладную кожу дивана и, ликуя в предвкушении небольшого морского путешествия, стал устраиваться поудобнее — подложил здоровую руку под голову, скрестил ноги. Да, с таким комфортом я согласился бы совершить и кругосветный круиз. Три часа до Каррата — это недопустимо мало!

Простор и в то же время удобства каюты тихо радовали. Если б не месяцы красивой, удивительной жизни в Бразилии, настоящего городского штурма на моё в принципе деревенское сознание, я бы глядел на изысканный интерьер кают-компании во все глаза. Теперь же я скупился на похвалы. Стенки, обшитые цельными дубовыми панелями (я даже недоверчиво ковырнул ближайшую), неброский, но вместительный бар, пухлые кресла, пришторенный телевизор, люстра под старину — всё было подобрано, расставлено и развешено с барским вкусом. Губернатор несомненно был себе не враг. А ведь это была лишь общая каюта, для гостей.

Очень хотелось сдвинуть жалюзи и взглянуть в огромный иллюминатор на причал, на остающихся в Санта-Ви сослуживцев, особенно на Мото, так мечтавшего хоть раз прокатиться на «Ла Эсперансе». Но, видимо, сегодня день отпускника Фабундоса.

Гул катеров, набитых провожающими, постепенно затих. Корабль стал плавно разворачиваться. Откуда-то неслышно появился холёный стюарт, который окинул меня бесстрастным взглядом, провёл чистейшей салфеткой по барной стойке, смахнул пылинки с телевизионного экрана и исчез. Чёртов фокусник!

А вот лёгкий стук каблучков заставил меня приподняться! Штольц говорил, что со мной отправится лейтенант с командой, но о докторше речи не было. Если она здесь, то кто же будет рядом с Антонио?

Я мгновенно забыл обо всём на свете, задохнувшись от восторга — маленькая крепкая ладонь пробежала по моим волосам и замерла на лбу:

— Что-то темновато здесь… Ну как ты, Дэниель?

Я старался смотреть Анжеле в глаза, но мой взгляд странным образом закрутился возле её губ.

— О, дружок, такая самодеятельность здесь неприемлема.

Она присела на край дивана и занялась перевязкой моего плеча:

— Как встретил Рождество?

— Так, не очень, — неопределённо протянул я, почему-то вспомнив последнюю ссору с Эстель.

— Всю жизнь мечтала побывать в Бразилии… На гору Корковадо поднимался?

— Нет.

Она чуть отодвинулась и посмотрела на меня как на ненормального:

— Дэн! Ты шутишь?

— Не успел. Между прочим, на статую Христа лучше смотреть с Сахарной Головы. Сел на канатку и ты уже на вершине. Любуйся — не хочу.

Сеньора Анжела недоверчиво свела брови:

— Я уж и не знаю, верить или не верить тебе.

— Не верьте. Не ездил я на канатке. Дорого. А до Христа доберусь. Он бесплатный.

— Боже, Дэниель! Христос бесплатный! Соображай, что говоришь!

Я хмыкнул.

— Хорошо, а что же вы ещё там видели?

— Пепино, Фламенгу, Сан-Конраду…

— Пляжи! — Она хлопнула в ладоши и засмеялась, слегка прижавшись ко мне — О, дети!

Тонкий, едва уловимый запах её духов на доли секунды выудил из памяти образ моей утренней знакомицы, и тут же безжалостно уничтожил его. Смешно? Ничуть. Однажды увидев Анжелу Копполо, я сравнивал с ней всех женщин, девушек и девочек. И пока счёт был не в их пользу. Ты выдумал идеал, это допустимо в твоём возрасте — возможно, скажу я сам себе когда-нибудь, лет через десять. А пока… Пока я заставлял себя не смотреть на её такие близкие аккуратные округлости и не заглядывать в заманчивый вырез лёгкого платья. То, что угадывалось, тревожило ещё больше. Чтобы как-то приостановить физическое воплощение тревоги, я спросил:

— Мэм, Ваш парень, наверное, стал совсем большим?

Трёхлетнего бутуза Артуро, сына военврача я помнил всегда серьёзным, сосредоточенно решающим свои глобальные проблемы — как сделать из пустого патронного ящика грузовик или водяной пистолет из компрессорной грелки. Привычные игрушки его не прельщали. Я не зря заговорил о нём — его существование было для меня охлаждающим душем, заставляющим встряхиваться и придерживать свои чувства. Сеньора откровенно обожала сына и я прекрасно понимал, что она переносит на него нерастраченную любовь к его отцу. А кто его отец, знали все. И первой в стане недоброжелательниц Анжелы была сеньора Долорес, сводная сестра Полковника.

Женщина, застигнутая моим вопросом врасплох, радостно вздохнула:

— Лучше не спрашивай… Сам увидишь. Ума не приложу, кто научил его драться?

— Пусть. Он же будет Вас защищать.

— Не знаю, не знаю. Я боюсь, что его не примут в пансионат. Там с неудобными быстро прощаются.

Я слушал её плавную неторопливую речь и тихо млел.

— Не переживайте, всё будет хорошо… А майор Льянос меня проклинает?

— Не слышала что-то. Зубами скрипит, ругает стрелявшего. Пуля разрывная. Боюсь за его бедро. Кость не задета, но сильно повреждены сухожилия, на выходе сплошное месиво. Впрочем, майор держится достойно.

— А «Айсберг»? — вспомнил я о старшом.

— Успокойся, дружок. Та встряска, которую ты ему устроил, такая мелочь, если взять всё, что он пережил… и что ему предстоит… Ты удивишься, но когда утром в Турмосе мы забирали Антонио из госпиталя, я прошла мимо, не узнав его. А потом, уже на пароме, разревелась как старая крокодилица. Ты смеёшься? Не веришь?

— Не могу представить Вас плачущей, мэм.

— Я сама не понимаю… Но теперь наш грозный немец спрячет его как надо. И ребята с ним остались. И профессор Рикарду прилетел.

— Начальник медслужбы? Сам?

— Конечно. Теперь он снова возглавляет госпиталь для ветеранов. Для Антонио там приготовлен замечательный уголок. Можно не волноваться…

— Хм, — Я коряво усмехнулся, но так, чтобы сеньора не заметила. Наверняка этот замечательный уголок уже на примете у людей Джамбы.

— Так… Вот теперь порядок. Завтра дома ещё раз обработаю рану. Сознайся, эти полгода ты врачам не показывался.

— Сознаюсь.

— И плохо. Теперь никуда от меня не денешься.

Я заурчал от тайной радости. Анжела приняла моё мурлыканье за недовольство и погрозила пальцем:

— И не вздумай сбежать! — Потом вдруг положила раскрытую ладонь мне на грудь и, приблизив своё красивое лицо к моему, прошептала:

— Дэн, а вообще-то ты молодец! Но морфия не дам. И не вставай пока, побереги плечо.

Глубоко до хрипа вздохнув, я мысленно дополнил эти последние слова нежным покусыванием её оказавшихся совсем рядом губ. Так близко от неё я оказался впервые и, надеюсь, ничем не выдал своего намерения.

Молодая женщина быстро поднялась и, словно заставляя себя, прошла вдоль стены, потом обратно мимо больших пухлых кресел и широких иллюминаторов, попутно заглянув за жалюзи. Замерла в центре, двинулась по кругу, внимательно рассматривая помещение. Я следил за нею сквозь прикрытые веки.

— Чудесная лодочка, не правда ли, Дэниель?

— Я не видел её.

— Чудесная… У некоторых богатых людей есть вкус… Да, есть вкус… Знаешь, как называлась эта яхта раньше?

— Нет.

— «Анжела».

Я приподнял голову:

— В Вашу честь, сеньора?

Она как-то невесело усмехнулась и, словно не расслышав мой вопрос, вышла. Загадка! Эх, почему я не банкир! Я бы…

Тёмная история с женой Полковника, почему-то уехавшей в Мадрид и не спешащей возвращаться обратно, меня не волновала. Кто-то говорил о её зашкаливающей религиозности, кто-то о мёртвом ребёнке от офицера-порученца, вхожего в дом Полковника.

— Дура-баба, — по-крестьянски веско говорил о ней Малыш Рэм. — Запуталась. А мужа держит. Про запас, не иначе. Он, бедняга, и в Ватикан летал. Только зря. Не помогло.

Ромарио знал всё обо всех, но никогда я не слышал от него грязного скрипа. Он просто и точно расставлял каждого человека как нужную в хозяйстве вещь на своё место. Не больше. Про военврача же он говорил так:

— Эта кобылка свой норов ещё покажет.

Я не обижался за сеньору. У неё действительно был сильный характер…

Бисонский сплетник

— А, VIP-персона!

Под такой лейтенантский возглас солдаты из моего эскорта внесли его на своих плечах. Появившийся вместе с ними стюарт внимательно следил за догоравшей сигарой, едва не соскакивавшей с нижней губы офицера. Это доставляло последнему неописуемое удовольствие. Наконец, Гарсиа шлёпнулся в кресло и выплюнул дымящийся обрубок рядом с пепельницей. Невозмутимый стюарт мгновенно переложил сигарные останки в надлежащее место, красивым движением подхватил пепельницу и шагнул к двери. Наш армеец запоздало крикнул ему вслед:

— Пшёл вон, прилипала! Ребята, проводите его…

Солдаты непонимающе переглянулись.

— Вон, говорю, пошли все!

Когда процессия во главе с белоснежным чистюлей торопливо исчезла, Гарсиа вскочил и углубился в содержимое бара. Столик украсился тремя бутылками «Дайкири», плетёной флягой с вином и единственным апельсином.

— Что за нравы? На этой посудине я чувствую себя королевой Британии в золочёной карете. Все тебя внимательно слушают, согласно кивают, а лошадьми управлять не дают. Оказывается, есть парень, сидящий чуть повыше монаршьей особы и не собирающийся выпускать вожжи.

— Сеньор, вы повздорили с капитаном яхты?

— Ну да! Мы с тобой лишь ценный груз… и не более… Кашасу пил? — вдруг спросил он.

— Пробовали как-то раз. Если честно, то мне не понравилось.

— Ха! Наверняка вам плеснули фабричную.

Я пожал плечами, но внимательно выслушал лекцию о настоящем напитке, который выдерживают в деревянных бочках и перегоняют в медных кубах и который даже в Бразилии становится редкостью.

— У нас в Каррате появилось одно изысканное местечко. Ты помнишь капрала Лурдеса, рядовой?

— Из роты обеспечения? Конечно.

— Этот капрал демобилизовался и открыл кафешку на Лавровой улице.

— Здорово.

— Ещё бы! Я не спрашиваю, где он раздобыл кругленькую сумму наличными. На это есть налоговый департамент… А слухи о любом из шести братьев… хык… Лурдесов, о пропажах горючего и о золотых… тьфу… зубах военнопленных так и остались пустым сотрясанием атмосферы… О чём это я?

— О кафешке.

Лейтенанта понесло, и это было нормально. Капитан яхты не желал с ним разговаривать, с солдатами Гарсиа по врождённой заносчивости держался надменно и на одних приказах. Со мной ему было комфортнее — я был симбиозом, миксом армейца и штатского, мальчишки и фронтовика. И ещё — мы оба кружились возле известных людей (и оба не попали в сонм Героев).

— О кафешке, — повторил он. — Вот! Если в этом заведении тебя не будут кормить хотя бы раз в день в течении… сколько майор проваляется на госпитальной койке?

— Думаю, недели три. Связи не вижу.

— Зато связь между сеньорой Льянос и капралом стала очень очевидной, — лейтенант похлопал себя по животу. — А-ха-ха! Нет, я не сплетник, но голые факты — вещь упрямая. Мы с капитаном Родригесом замолвим за тебя словечко. У нас там… — офицер снова икнул. — …неограниченный кредит.

Надо было сменить сальную тему. Пользуясь благодушным настроением собеседника, я спросил:

— Скажите, сеньор, это правда, что наш Солёный батальон расформировывают?

— Да. ООНовцы настаивают. Полковник выторговал последний срок. В мае, сразу после президентских выборов министр подпишет приказ.

— Жаль.

— Ни капли. Никогда не сожалей о внешней стороне. Смотри вглубь. Потёртая медаль не перестаёт быть золотой. Основной костяк останется возле Полковника.

— Это хорошо. А… мы?

— А вы, — Он снова икнул и допил бутылку, — в обойме.

В принципе его слова были понятны. Просто хотелось бы побольше ясности, но уточнить я не решился. Лейтенант дотянулся до телевизионного пульта, потом, посмотрев на меня неустойчивым взглядом и словно сжалившись, снисходительно добавил:

— Своими кадрами Полковник не разбрасывается.

Включив телевизор, он стал искать спортивный канал и, найдя прямую трансляцию из Аргентины, затих.

Под гул трибун я смотрел на его каре и думал, что через пару часов придётся помогать снимать лейтенанта с яхты. А, может, её капитан разрешит нам немного задержаться? Это было бы классно.

В кают-кампании появилась Анжела. Начинавший посапывать Гарсиа умильно присвистнул и, выронив пульт, хлопнул себя по ляжкам:

— Святой Маврикий! И эачем я поторопился отдать своё сердце Доре из секретного отдела?

— Дора сделает из Вас, лейтенант, настоящего человека. Я уверена.

— А-ха-ха… — Изрядно перебравший вояка, в очередной раз икнув, перекрестился. — Человека из меня может сделать только будущий тесть. С большими звёздами на погонах.

— Не туго? — Мало слушая его, женщина склонилась надо мной и проверила повязку.

— Чешется, — пожаловался я.

— Сейчас сделаю укол, станет полегче.

Лейтенант открыл новую бутылку и попытался чистить апельсин, но сразу отбросил его в дальний угол. Его вопрос прозвучал неожиданно:

— Простите, сеньора, а когда же будет Ваша свадьба? Ведь помолвка, кажется, состоялась?

Я сжался как от удара и на мгновение отвернулся, спрятав глаза. Анжела чуть нахмурилась и недовольно покачала головой:

— Расслабь руку, Дэниель. Гарсиа, не отвлекайтесь от матча. Без Вашей поддержки «Питоны» опять проигрывают.

Игла вошла мягко — душевное состояние женщины совершенно не отражалось на профессиональных навыках врача.

— Ну всё, господа. Спокойной ночи. Встретимся возле трапа.

Она вышла, не прикрыв за собой дверь. Клевавший носом лейтенант откинулся на спинку кресла и пробормотал:

— Не «Питоны», а «Буйволы»… Что Полковник в ней нашёл? И чего такого я сказал? Банальный сюжет — сначала сделать ребёнка, потом жениться. Тьфу, стерва, пробу негде ставить.

Через минуту Гарсиа мощно захрапел.

Смятению моему не было предела. Несомненно, Полковник добился развода. И она всё-таки выходит замуж!

Бросив злой взгляд на лейтенанта, я осторожно встал и побрёл на свежий воздух. Наполовину погружённая во мрак палуба встретила меня лёгким ветром. Облюбовав на юте удобное местечко, я свесился над леерами и уставился невидящим взглядом на разбегающиеся серебряные волны.

Какое мне дело до всего, что происходит в жизни сеньоры Копполо? И мне ли осуждать стремление молодой женщины устроить свой быт? Очнись, Дэн! Происходящее в твоей душе взрослые называют ревностью. Ты ревнуешь Анжелу к Полковнику! Впервые за эти годы слухи об их отношениях так напугали тебя! Неужели ты её любишь?

На этот вопрос я ответить не мог. Но и оставаться безучастным не было сил.

В тот день, когда я увидел её возле перевязочной, что-то оборвалось во мне. Помню, я в оцепенении отпрянул за шоколадное дерево, прислонился к крылу санитарной машины и долго не мог сдвинуться с места. Пожилые сёстры-бенедиктинки окликали меня, ходячие раненые, ругаясь, наступали на ноги. А я отмахивался и блаженно улыбался, вспоминая недавний сон. Сбылось — я встретил Её!

Конечно, потом этот восторг ушёл и мои чувства при редких встречах с сеньорой Анжелой стали ровнее. Мне вполне хватало, даже не видя её, знать, что она существует. И нечаянно столкнувшись с ней, я был собран и внешне спокоен, а что происходило в моей душе, никого не касалось. Мне нравилось смотреть как она движется, спешит куда-то, чуть прижав ладонь к бедру, как поправляет выбившиеся локоны, как разговаривает со своими коллегами, склонив голову набок, даже как сердится.

Ах, до чего же я завидовал желтушному Иеронимо, не покидавшему территории госпиталя и имевшему возможность часами находиться рядом с этой женщиной!

Спустя неделю я знал о ней всё. Но что это — всё?

Об её истинном прошлом знали немногие. Дочь ужасного Джона Копполо, порвавшая с отцом, с отличием закончившая Академию где-то на Севере и в одночасье оказавшаяся на войне. Это была правда. А вот грязных сплетен вокруг красивой женщины было достаточно. Офицерские жёны и ревнители чистой церкви штамповали и передавали их друг другу, шипя и коверкая — она блудная дочь Большого человека, она сбежала в Бисонию к любовнику, она родила в грехе, она не посещает месс, она до неприличия независима… Что толкало их на эти перешёптывания за спиной? Зависть к ближнему, идущему своей дорогой? Неприятие? Злость?

Мужским вниманием военврач никогда не была обделена. Всего год назад я болезненно воспринимал любые слухи о мнимых победах над ней. Я ещё слишком серьёзно относился к забавам старших. Но когда взбешённый Штольц вырвал пару пуговиц на кителе одного из таких болтунов и без шуток вызвал его на дуэль (?), а бородатый испанец, командир вертолётной части без дуэли сломал нос другому любителю клубнички, я вдруг понял — настоящие мужчины принимали её как равную. А я? Я оставался в тени, не решаясь вступать во взрослые игры и кляня своё слишком позднее появление на свет. Конечно, я считал, что только возраст был моим врагом. Нет, я уже не был так беспробудно наивен. Карибские подростки рано приобретают первый опыт. И в основном безболезненный, за что спасибо негордым девочкам с Фиалковых набережных.

Но эта женщина казалась мне существом из другого мира. И не в кастовости здесь было дело. Понятие богатства-бедности пока ещё было для меня второстепенным. Несомненно, сеньора Анжела принадлежала и будет принадлежать к обеспеченному обществу. Разрыв с отцом (между прочим, поднявшимся из простых рыбаков) компенсировался близостью с Полковником, а о его состоянии ходили легенды.

Я же говорю о Чистоте. Эта сеньора олицетворяла собой далёкий красивый беспорочный честный мир. Я не мог представить её суетящейся за мелким грязным делом. Я идеализировал её. Что же в этом плохого?

Я не причислял себя к средневековым идальго, тем более не был рыцарем Печального образа, но Анжела стала моей Дамой Сердца.

И даже то, что у неё есть сын, и эта неизрасходованная любовь, изливающаяся на малыша, только поднимали сеньору в моих глазах. В объятиях Артуро я мог её представить. Но в объятиях другого мужчины — никогда! Даже Полковника с его голубой кровью, будь она проклята.

Голоса с верхней палубы заставили меня оторваться от волнующих воспоминаний. Невидимый спутник Анжелы с грустью пенял ей:

— Знаешь, тигрёнок, а мы ведь часто вспоминали о тебе. Куда же ты пропала? Такой славной маленькой хозяйки у яхты больше никогда не будет.

— Бросьте, дядя Алоиз. Разве дочка губернатора не прелесть? Я видела её фотографии.

— Нет, милая, чудесен только фасад… А ты повзрослела… Ну, как ты живёшь, девочка? Когда заглянешь к нам? Глория будет рада.

— Побываем обязательно, дядя.

— Побываем? Ах, ведь мне говорили, у тебя сын?

— Да, Артуро

— А по отцу?

— А по отцу… Артуро Копполо.

— М-да-а.

Искры от трубки разлетелись надо мной. Я затаился. Оказывается, для кого-то чистый лист её жизни оставался непрочитанным. Конечно, надо было уйти, но я не шевелился. Невидимый дядя Алоиз спросил:

— С Джоном контакт не наладила?

Женщина промолчала.

— После продажи «Анжелы» я мало следил за его делами… Он круто взлетел. Я читал о его намерениях выставить свою кандидатуру на новых выборах. Ты в курсе?

— Да, дядя. Сейчас отцу как никогда нужна безупречная биография.

Раздался шлепок по перилам и смех:

— Это правда, девочка! Контрабанду и наркоторговлю в буйной молодости не так просто замазать. Требуются большие деньги. А сколько за Джоном недоказанного рейдерства, не скажет ни один прокурор.

— Дядя, ты помнишь такого нескладного мальчишку Арнольда, сына адвоката?

— Кажется, припоминаю. Да-да. Он был безумно влюблён в тебя и каждую среду приносил орхидеи. Над ним ещё смеялись, что в Андах скоро не останется ни одного цветка.

— Да. Арнольд ни разу не принёс одинаковый букет.

— Потом он уезжал в США на учёбу, верно?

— И теперь руководит юридическим отделом в центральном офисе «Фишемпайи».

Владелец огненной трубки одобрительно замычал.

— На день Ангела он прилетал в Каррат, оставил колечко с бриллиантом, пытался договориться о моей встрече с отцом.

— Наверняка, инициатива принадлежала Джону. И ты, конечно, отказалась?

— Да, дядя.

Послышалось недовольное сопение:

— Сколько можно, милая моя девочка? Что было, то было. Сестры моей уже не вернуть, и я думаю, она бы тебя не поняла. Как ни печально сложилась её жизнь с Джоном, но ведь он твой отец. И подумай, наконец, о сыне.

— О нём я думаю постоянно.

— И прошу тебя подумать о своём будущем. Хлеб врача, даже военного, не сладок. А ведь ты, наверное, стала неплохим анестезиологом?

— О, дядя! На войне этого мало. Я научилась держать скальпель.

— Ну вот, пожалуйста! Обширная практика у тебя есть. Осталось тиснуть несколько статей в толстом медицинском журнале и ты знаменита! А Джон, только моргни своими прелестными ресничками, поможет создать тебе собственную клинику. Ты сомневаешься?

— Теперь уже нет.

Потом наступила долгая пауза. Мне даже показалось, что беседа прервалась. Но неожиданно Анжела с болью в голосе вдруг произнесла:

— Я перегорела, дядя Алоиз. Если бы не та ужасная смерть, я бы не сломалась. Попроси отец меня вернуться чуть раньше… Ну хотя бы чуть-чуть… Ах, как всё наложилось друг на друга… А теперь… — она всхлипнула, — а теперь я падаю…

— Ну-ну, тигрёнок, успокойся. Где мой большой капитанский платок?.. Держи-ка.

Опять наступила тишина. Я мало что понял из странного ночного диалога, да я сильно и не вслушивался, но последние слова запомнились.

— Дядя, кажется, я совершила ужасную подлость. Но я хочу счастья своему сыну.

— Хватит солёной воды, детка. Вон её сколько вокруг. Всё будет хорошо.

— Мне уже говорили сегодня эти слова.

— Славный человек, сразу видно.

— О, он ещё сам не понимает, какой он человек.

Я вернулся в кают-компанию и блаженно растянулся на диване. Я не мог осуждать эту женщину. Даже став женой Полковника (и никакой подлости здесь нет!), она останется моей Дамой!

Мой первый день каникул завершился.

Кровь Альбарруды

День завершился? Так я думал.

Не прошло и мгновенья моего забытья, как сеньора Анжела уже бесцеремонно трясла нас с лейтенантом:

— Вставайте, живо! Бог мой! Гарсиа, не будьте скотиной, просыпайтесь!

Плохо соображая спросонья, я вскочил и начал лихорадочно тыкаться в свои поношенные кроссовки:

— Что случилось?

— Катера… лейтенант, поднимайтесь! Они расстреливают команду!

— Кто? — Мой вопрос слился с глухим автоматным треском.

— Господи! Они близко! — Женщина колдуньей крутанулась на месте. — Дэн! Они сейчас будут здесь! Ах, поздно!

Послышались до боли знакомые гортанные крики. Бирлы! Неужели Гунивара осмелился напасть на яхту? Немыслимо!

Анжела бросилась к угловой декоративной панели и, ломая ногти и бормоча какие-то заклинания, стала судорожно ощупывать её. Она пугала меня, уж не сходит ли бедняжка с ума? Стараясь не обращать сейчас на это внимания, я уронил нашего выпивоху на ковёр и быстро расстегнул кобуру пистолета. Она оказалась пустой! Чёрт побери! Зарычав от досады, я в бессилии взмахнул руками. Спасибо Вам, господа офицеры, за активный отдых на воде!

— Дэн! Тащи сюда этого… защитника, — Услышал я нервный женский шёпот. Куда, какой смысл? Я в недоумении обернулся и только успел заметить полуобнажённые упругие бёдра, мгновенно исчезнувшие в стене! Я даже поднял руку, собираясь перекрестить себя, но почти сразу из таинственного проёма показалось взволнованное лицо Анжелы с донельзя распахнутыми глазами:

— Ну?

Я не заставил себя уговаривать. Рывками переваливая к спасительному люку мычащего и не желающего приходить в чувство Гарсиа, я не смущаясь применил пару садистских приёмов, пытаясь разбудить его и выпытать, куда он дел свой пистолет. Но пьяный лишь кряхтел. Однако при очередном повороте браунинг сам выпал из-под лейтенанта. Я приободрился. Едва мы с усилием протолкнули армейца в убежище, как за дверью послышались твёрдые уверенные шаги и дверь распахнулась. Анжела, тихо ойкнув, испуганно отпрянула вглубь. Я, выставив перед собой оружие, передёрнул затвор и повалился на спину вслед за ней.

В каюту вошёл Рауф с коротким автоматом наготове. Я поперхнулся, увидев его. Знакомые черты грубого лица не могла спрятать даже густая щетина. Он не сразу заметил наши распластанные в тёмном проёме фигуры — это и спасло нас! Встретив его бычий взгляд, я без сожаления всадил ему в голову две пули. Надеюсь, он умер без мучений.

А в коридоре уже слышался топот спешащих на помощь налётчиков. Я привстал, в запале готовясь стрелять по первому, кто покажется возле рухнувшего бандита. Но Анжела, пантерой прыгнув сзади, отбросила меня в сторону и, щёлкнув откидной панелью, погрузила нас во мрак. Больно ударившись плечом, я выронил пистолет, о чём и выразился в нестандартной форме, но молодая женщина, мгновенно найдя моё лицо, зажала мне рот ладонью и, повалила на пол, буквально опутав собой. Глухо звякнул где-то сбоку мой армейский медальон.

Грохот сдвигаемых кресел, несколько выстрелов в никуда, звон разбитого стекла, треск падающего телевизора и выкрики бирлов, раздосадованных неожиданной смертью опытного головореза — всё куда-то уплыло… Замерев, я слушал бешеную музыку Её сердца, не стесняясь прихватывал губами Её подрагивающие пальцы, вдыхал аромат Её тела. Она осторожно убрала руку, и я почувствовал нежную кожу женского лица! Не сдержавшись, я чуть дотронулся, а потом медленно провёл языком по щеке Анжелы, солёной от слёз. Она беззвучно плакала.

— Не надо, — едва слышно прошептал я.

— Не буду, — так же тихо, одними губами ответила она.

Нет, об этом странном поцелуе я не расскажу даже Тимми.

Гарсиа всхрапнул, возвращая меня в реальность. Я, вытянувшись, с силой ткнул его кулаком.

Наше убежище было нешироким, но довольно длинным. Предназначение этой камеры не вызывало сомнений — внушительный тайник. Интересно, знают ли о нём люди губернатора? Во всяком случае, Джон Копполо наверняка когда-то не раз пользовался им.

Лейтенант чихнул и ударил рукой по перегородке. Анжела, зашипев, змеёй скользнула к нему. Я нашарил выпавший пистолет, ощупав пол, поднял одну из гильз и затих возле панели, изнутри оказавшейся металлической. Бывший хозяин яхты был человеком основательным.

Беспорядочные голоса в каюте разом стихли. Прижавшись ухом к стенке, я едва сдержался, чтобы не чихнуть вслед за Гарсиа. Надо сказать капитану, чтобы удержал с жалованья стюарта за неимоверный слой пыли. Если останемся живы…

Тоном, не терпящим возражений, прогремел голос Гунивары:

— Хосе, Алонсо! Отойдите от него. Ничего не трогайте! Хосе, ещё раз со своими осмотри яхту, проверь машинное отделение… Вряд ли калеку спрятали наверху, да и коляска здесь. Ищи мальчишку. Найди мне его! Без «Айсберга» я отсюда не уйду, все слышали?

— Да, командир.

— Карлос, рулевые на тебе, проследи, чтобы без фокусов. И радиоэфир тоже. Смотри, как бы не засекли. Стычку с береговой охраной надо избежать. Франсиско, запрёшь оставшихся в трюме… сколько их?

— Семеро, командир.

— Допроси по одному, только полегче там. Узнай, сколько было пассажиров и куда мог деться этот зверёныш.

— Понял, командир.

— А теперь все по местам. Я буду здесь. Бульдог, останься за дверью.

— Есть, командир.

Морские разбойники шумно покинули помещение. Дисциплина в отряде Джамбы всё ещё оставалась железной. Я осторожно протёр начинавшие слипаться глаза. Возбуждение дня и выпитое за встречу с приятелями давали знать. Потянуться я не решился — до Гунивары было несколько футов. Я слышал его беспорядочные шаги. Видимо, он осматривался, стараясь понять, как погиб Рауф.

— Надымили, сволочи… Штатный браунинг девятого калибра.

Мать Мария, заступница всех несчастных! Неужели вторая гильза, срикошетив, выкатилась наружу? Но это ещё не так страшно! Куда ужаснее был бы мой промах! Тогда, взглянув на дырку от пули, любой укажет, откуда стреляли.

— Бульдог! — крикнул Джамба. — Посмотри, нет ли там пулевых отверстий?

Он читал мои мысли.

— Не вижу.

— Пройдись до лестницы и в другую сторону, поищи… Вот дураки, попортили такую картину… Нет, не копия, настоящий Ван Гог…

Джамба замолчал и вдруг сорвавшимся голосом произнёс:

— Эх, Рауф, как ты мог?

Послышалось странное клокотание. Неужели этот человек способен на проявление чувств?

— Амиго, ты оставляешь меня с подонками. Кто у меня был? Двенадцать проверенных ветеранов. Где они, те, с которыми я начинал и шёл по этой войне? М? А теперь и ты!

Едва слышимые и какие-то непривычные слова меня разозлили. Ну что распелся, гад? Друга потерял! Да таких бы друзей…

Меня слегка передёрнуло — запоздалая реакция на случившееся. А небритое широкоскулое лицо этого Рауфа меня ещё помучает, знаю. Факт! Оно тоже будет по ночам упираться в мою переносицу залитыми кровью глазами, как то, самое первое с перекошенным в агонии щербатым ртом, которое я уже стал забывать. Ага, забудешь эти рожи, как же! Чёрт бы их всех побрал!

Лёгкое постукивание насторожило меня. Неужели Джамба догадался о тайнике? От этого человека можно было ожидать всего. Я поднял браунинг. На большее я не был способен и честно признавал тотальное превосходство над собой. Попытка опередить Джамбу, высунувшись из убежища, была равна самоубийству. Я бы не сделал это, даже если бы находился здесь один.

Невероятно, но приблизившийся стук вкруговую прокатился по нашей панели и сдвинулся дальше. 1:0 в пользу Копполо? Я неслышно перевёл дух и услышал странное восклицание:

— Кровь Альбарруды!

Позади сдавленно ахнула Анжела.

Причём здесь кровь? Гунивара царапнул по стене и со смехом спросил:

— Женщина? — Надеюсь, он не меня имел в виду. — Не прячься, я не воюю с женщинами.

Случилось что-то непонятное. Но что? Джамба почувствовал запах духов?! Я отпрянул от тёплого металла панели.

— Мне нужен лишь мальчишка, поднявший руку на моего отца. Не дури, отдай его, и я прощу тебе это убийство… Ведь он инвалид, он не жилец и скоро умрёт сам. Разреши только помочь ему, и больше никто никогда не услышит обо мне.

Послышалось шуршание — Джамба сдвинул стоявшую в углу коляску.

— Командир! — раздался лающий голос.

— Что ещё?

— Карлос просит подняться в рубку.

— Чёрт! Иду! Оставайся поблизости, я пришлю за Рауфом.

Когда всё затихло, отчётливо послышались едва слышимые неровные всхлипывания. Я повернулся в сторону Анжелы и тихо сказал:

— Мэм, он ушёл.

— Да, Дэн, — отозвалась она дрожащим голосом. — Но нам от этого не легче.

— А этот… не просыпается? Давайте, я потру ему уши.

— Бесполезно, я уже пробовала.

Да, лейтенант пропустил несколько захватывающих ходов. Но надо что-то предпринимать.

— Что же делать? — шёпотом спросила и женщина.

— Не знаю, но помощи ждать пока неоткуда. И с нашими не связаться.

— У меня есть мобильник.

Я чуть не ударился о низкий потолок. Неплохо!

— Но он в сумочке на трюмо.

Ясно. А трюмо в соседнем королевстве! Если к этому времени пухлое содержимое сумочки ещё не перекочевало в карман одного из ночных визитёров.

Гарсиа испортил воздух. Анжела, повозившись, брезгливо захлопала платочком:

— Святой Иисусе! Лейтенант, не усугубляйте положение, — И перебралась поближе ко мне. Я сказал:

— Мэм, на всякий случай объясните, где Ваша комната.

— Ты в своём уме?

— Пока ещё да, кажется.

Она немного помолчала, что-то обдумывая, и прошептала:

— Тогда пойдём вместе.

Я ухмыльнулся:

— У Вас хватит смелости выйти отсюда?

— Нет, — призналась моя «подружка поневоле». — А ты сможешь?

Я вздохнул.

— Дэн, может, переждём? К утру яхту начнут искать.

— К утру при хорошей скорости мы будем в водах Колумбии.

— Но пограничники…

— Анжела! — В волнении я не заметил, как назвал её просто по имени. — Где Ваша комната?

— От лестницы третья дверь направо. Там на ручке розовый бэджик.

— Если я не вернусь…

— Нет, Дэн, ты постарайся. Я умру здесь от страха.

— Тихо!

Судя по голосам, в каюту вошли двое.

— Куда его? — спросил Бульдог. — За борт?

— Джамба приказал нести на катер.

— Чего теперь с мертвяком возиться? Бросить в воду и готово!

— Остынь… Эй, Нортон!

— Чего орёшь? — послышался угрюмый отклик. — Здесь я.

— Бери его за ноги… А ботинки-то хорошие. Ну, взяли!… Тяжёлый бык… Понесли.

— Понесли-понесли, — продолжал ворчать Бульдог. — Подорвать эту байдару и линять отсюда, пока не обнаружили. Сдался ему этот безногий…

Голоса стихали. Я, собравшись с духом, уже приоткрыл панель, намереваясь не откладывать свою вылазку, когда вновь послышались шаги и довольный смех бирлов. Пришлось снова затаиться. Несколько человек, вспомнив, наверное, что видели здесь бар, решили обосноваться в комнате. Какой-то весельчак на ходу сыпал перезревшими анекдотами:

— А про горца слышали?

— Давай, не томи.

— Один горец звонит в порностудию и говорит: я ваши кассеты кручу по десять раз в день. Его поздравляют и спрашивают: ну и что? А он отвечает: скажите, ваши девочки ещё не устали?

— Хы-хы, вот тупой. Не смотри, дурень, дай кискам отдохнуть.

Кажется, я покраснел, прикусив губу и покосившись на невидимую во тьме спутницу.

Из кают поблизости привезли кресла, откуда-то принесли зазвеневшие бутылками ящики. До моих ноздрей дотянулся запах остро приправленной жареной рыбы. Пираты решили устроить из помещения смесь казармы и клуба. Заработал водружённый на место телевизор.

Ничего не оставалось как терпеливо ждать и слушать. Вскоре мне стало ясно, что половину людей Джамбы составляют «лесорубы», примкнувшие к нему после разгрома остатков банды в горных пещерах (о том, что знаменитого Маркеса суд приговорил к повешению, мы, уже находясь в Рио, узнали от консульских). Бандиты приходили и уходили, сменяясь на своих вахтах. Вновь прибывшие присоединялись к сидящим вокруг богато сервированного стола. Кто-то рискнул вздремнуть. Прошло не менее получаса.

Благодаря непрерывному гулу и звяканью посуды мы тоже позволили себе немного поразмяться и даже не сразу заметили, что корабельные машины остановились.

— Стоим? — тревожно уточнила сеньора Анжела.

Неожиданно шум снаружи перекрыл суровый окрик, зовущий всех на палубу. Расталкивая прикорнувших подельников, бирлы стали покидать свой «ресторан». Пользуясь моментом, я сквозь узкую щель оглядел помещение. Угроз не было. Сунув браунинг в горячую ладонь женщины, я выдавил перегородку, в три прыжка оказался у распахнутой двери и заглянул в коридор. Он был пуст. На одном дыхании я проскочил расстояние, отделявшее меня от двери с розовой картонкой, и влетел в комнату. Сумку на столике я не увидел, и стал в отчаянии озираться, пока не зацепился взглядом за её ремешок, переброшенный через рамку зеркала. Сорвав сумку, я спринтерским рывком бросился обратно.

Теперь мы спасены, яхта не могла отойти далеко от берега, нас разыщут. Бросив Анжеле сумку, я сунул в наше логово пару мягких кресельных подложек и мой карнавальный плед. Потом пробежался вокруг стола, хватая на ходу кукурузные лепёшки, фрукты и ещё не распечатанные бутылки «Ночебуэны». От врагов не убудет, а мы тоже не железные. Задраив люк, я поудобнее устроился в нашем склепе и, отдышавшись, затих. Молчала и Анжела. Я насторожился:

— Что?

— Не берёт.

— Разрядился?

— Сигнала нет.

— Почему? Помехи? — Я хлопнул по стене.

— Не знаю. Вечером я звонила из своей каюты. Связь была хорошей.

Сейчас она заплачет.

— Дайте телефон, — Я решил, пока позволяет время, попробовать дозвониться из коридора, но женщина догадалась и вцепилась в мобильник мёртвой хваткой. Мне пришлось применить силу, чтобы разжать ей пальцы.

— Дэн, хватит геройства. Я больше не пущу тебя. Я умоляю.

Анжела оказалась на удивление упругой и крепкой физически. Согнувшись и прижав телефон к груди, она сопела от напряжения, но не уступала. Драгоценные секунды безвозвратно терялись. Сейчас я только злился на женскую благоглупость, было не до сантиментов. Приобняв Анжелу сбоку, я молча тянул её кисть к себе. В пылу борьбы я коленом раздавил какой-то цитрус и, не удержавшись, повалился на невидимого во тьме Гарсиа, увлекая за собой вскрикнувшую от неожиданности упрямицу.

— Эй, вы! — Сонно заворочался под нами лейтенант и, распрямляя затёкшую руку, с грохотом ударил по задней стенке. Я, оставив в покое Анжелу, хотел отодвинуть его, но на меня отчётливо пахнуло свежим воздухом.

— Дэн! — зашептала женщина. — Что это?

— Странно, разве Вы не знаете свой корабль? — съязвил я. — Это же вход в Аквапарк. Вы купили билеты?

Она приняла мою грубость как неизбежное. И вдруг у края своих губ я почувствовал горячее влажное прикосновение!

— Ну не дуйся… Хорошо?

Я задохнулся и прикусил язык. Об этом поцелуе, пожалуй, можно будет намекнуть Тимми. Что он, как мой личный психолог, скажет?

— Вот трубка, подольше подержи девятку и… должны ответить…

Прекрасно представляя, кто «должны ответить» и буркнув что-то насчёт благодарности лейтенанту, я приподнял стенку. За ней было так же темно.

И я рискнул на путешествие, терять было нечего. Взяв телефон из податливых рук, небрежно запихав его в карман и не попрощавшись, я отправился в путь.

Словно выброшенная на берег камбала, я боком полз на запах моря. Больно стукаясь головой на поворотах, проверяя на прочность стенки и выступы, стараясь не шуметь, я пробирался вперёд, ругая всех и вся. Приходилось быть осторожным — дважды я слышал приглушённые голоса и хохот новоявленных корсаров. Телефон продолжал бездействовать, раздражая меня своим молчанием. Что ждёт меня там, впереди? Может, отсек с аквалангами для дайвинга? Для такой яхты это было бы не удивительно.

Мой туннель закончился внезапно. Я оказался на прорезиненной вентиляционной решётке, зависнув над грузовой палубой. Еле различимо, в живописном беспорядке, понятном лишь яхтенной команде, здесь лежали какие-то снасти, оборудование, кое-где укрытое парусиной, канатные бухты и мешки.

Есть ли смысл спускаться туда? Пока я его не видел. Бандитов в этом месте, конечно, мы не встретим, если спрячемся под брезентом, и Гарсиа быстрее протрезвеет, но стратегически мы ничего не выиграем, оставаясь заложниками корабля. И всё-таки я сдвинул слегка скрипнувшую решётку и наполовину высунулся наружу, внимательно всматриваясь в тёмные очертания предметов. Вот она, разгадка! Тупой нос маленькой надувной лодки, высвеченный неяркой дежурной лампочкой, выглядывал из-под трапа. И на том спасибо, раз нет вертолётов и батискафов.

Почти бесшумно спрыгнув вниз, я вдруг понял, что поторопился — забираться обратно будет довольно проблематично. Но отступать было уже поздно. Вперёд, разведка! Первым делом пригнувшись и скользнув за ящики поближе к борту, я понял, почему не работает телефон. Слабый шум прибоя, замирающий в мангровых зарослях, говорил о близости берега, а почти отвесные скалы делали бесполезными наши попытки дозвониться. Куда же Джамба привёз нас? На обрывистые восточные острова? Всё может быть.

С верхней палубы послышался громкий удаляющийся смех, потом опять наступила тишина. Караульные не спали.

Доплыть по прямой и утонуть, запутавшись в ветвях или скребя ногтями по камням, не стоило. Оставалось одно — направиться в море на несчастной лодчонке и вызывать помощь, теребить, теребить мобильник, пока не восстановится связь и кто-нибудь не ответит.

Свежий воздух приятно взбадривал. Я подобрался к лодке и возрадовался, на мгновение прижав сложенные в замок ладони ко лбу — помимо вёсел на её дне лежал навесной мотор. На мой толчок он отозвался нежным бензиновым всплеском. Забыв об опять занывшем плече, я впрягся в нашу последнюю надежду на спасение и медленно поволок её за собой.

Стараясь не греметь, я отцепил кормовую цепь и из последних сил как можно плавнее уронил лодку в воду.

Всемогущий Джон Копполо, не оставляй меня в заботах о твоей дочери! И выключи луну.

Уже забрезжил ранний рассвет, а я торопливо выгребал вёслами, боясь преждевременно заводить двигатель. Я вспотел как скаковая лошадь на дерби, но скалистые кручи по правому борту не кончались. Я не мог обогнуть их, как ни старался. Через пять минут я буду на виду у наших пиратов и уже не спрячусь. Меня снимут первым же выстрелом. Мобильник оставался бесполезным. Надо было решаться на риск.

Отложив вёсла и развернувшись, я сбросил винт в море и растёр одеревеневшие ладони, собираясь на рывок в никуда.

Мотор взревел с первой попытки. Так и должно быть! Плавсредство с первоклассной яхты не потрёпанный армейский мотоцикл, да?

Сделав выправляющий крен, я понёсся по волнам, стараясь не думать о том, что происходит за спиной. Три минуты хорошего хода гарантируют, что я успею выпасть из поля зрения людей Гунивары. Оглядывая изменяющуюся на глазах линию суши, которая всё более обволакивалась густым разноцветьем, я наконец признал и местность, где не раз бывал совсем пацаном. Это была бухта Фантазий, самое высокое место на побережье, здесь обрывался Бисонский хребет, разделявший наш израненый округ и благополучную Виталию. Да, не так прост Джамба. Чутьё хищника подсказало ему, где можно отстояться, не опасаясь быть сразу обнаруженным.

Я ликовал. Возможно, потому бандиты и не стреляли, чтобы не создавать лишнего шума. В ближайших рыбацких посёлках туземцы не страдают плохим зрением и слухом. Тогда остаётся обогнуть утёс, уже видимый отсюда, промчаться мимо рифового островка, защищающего вход в бухту, и плыть в сторону Санта-Ви до первого поселения.

Мотор гудел исправно. Почти дотянув до утёса, я собрал полный рот слюней и презрительно оглянулся назад, собираясь на прощание смачно плюнуть в сторону противника, но лишь судорожно сглотнул жижу, вмиг ставшую сладковатой — от яхты отчаливал катер. Начало конца?

Едва проскочив рядом с островком, я твёрдо направил лодку на зюйд, прямо в море. Тянуть, виляя, вдоль берега было бесполезно. От погони мне не уйти, куда бы я ни повернул. Но море давало последний шанс на связь. Я больше не оглядывался, я смотрел на крохотный дисплей и ждал чуда.

Минуты тревожного ожидания тянулись медленно. Но вот, кажется, на экране мигнул индикатор. И тут же погас. Веселее не стало. Сдвинув рычаг руля, я направил лодку левее, пытаясь быстрее преодолеть зону неустойчивого приёма, и едва не опрокинулся на боковом гребне волны. Однако манёвр сделал своё дело. Связь появилась.

Вдавив девятую клавишу в корпус, я взглянул на быстро приближающийся катер. Без паники, Дэн. Ты знал, на что идёшь. И сам выбрал эту дорогу. Так будь хладнокровным до конца. Джамба вряд ли отдал приказ убить беглеца сразу. Получишь порцию зуботычин и поедешь обратно. А сейчас…

— Слушаю, — раздался усталый голос. Я не успел приготовиться к разговору и только бездумно открывал рот.

— Сеньора Копполо, я Вас слушаю.

Дисплей услужливо подсказывал, кто мой невидимый собеседник. Но я сразу узнал этот тяжёлый голос, не сулящий в гневе ничего хорошего. Но почему «сеньора», а не «солнце моё» или «милая»? Чёрствый солдафон! Я показал трубке язык и отчеканил:

— Господин Полковник, говорит рядовой Фабундос.

— Что такое?..

Я перебил возможные и ненужные сейчас вопросы:

— На яхту «Ла Эсперанса» совершено нападение. Гунивара удерживает её в бухте Фантазий. С ним больше десятка человек. На борту семь заложников из команды. Лейтенант Гарсиа и врач Копполо на яхте, но укрылись от бандитов.

— А ты, рядовой?

— Я бежал, но… неудачно. Спасите сеньору Анжелу!.. Бухта Фантазий, господин Полковник!

Я бросил телефон в воду и остановил мотор. Всё. Game over. Но свою миссию я выполнил.

Плен

— Эй, ты! Руки на борт! — послышался крик сквозь рёв мощных двигателей. Потом наступила тишина. Металл катерной обшивки прошёлся по моей посудине, чуть не перевернув её. В меня упёрлись хмурые взгляды троих преследователей, подкреплённые чёрными зрачками автоматов.

— А ну, давай сюда, живо! — засипел чернобородый с серьгой в ухе.

Я ухватился за край катера, с большой неохотой собираясь в обратный путь. Но подельник бородатого, молодой парень с порочными глазами на треугольном лице, вдруг воскликнул:

— Брат, а ведь это пацан!

— Вижу… А нам-то что? — не понял тот. Зато я сообразил раньше.

— Не глупи, Марио. Пацан, как тебя зовут?

Я, в страшных муках пытаясь на одних руках перебраться в катер, молчал. Бородатый хотел помочь, но я обжёг его ненавидящим взором и сказал сквозь зубы:

— Я сам

— Ты глухой, что ли? — Молодой присел рядом и слегка ткнул меня в подбородок. Переигрывать я не собирался, поэтому, пыхтя от натуги и упав обратно в лодку, гордо ответил:

— Антонио.

Эти лесные люди вряд ли знали, как выглядел настоящий «Айсберг». Дальнейшее лишь подтвердило мой вывод. Молодой развёл руки в стороны и, заулыбавшись, добавил:

— Плюс калека. Что и требовалось доказать.

— Слушай, Кот. — вдруг встревожился, заподозрив неладное, третий бандит с красной банданой на узком черепе. Птичий акцент выдавал в нём приморского бирла. — С Джамбой лучше не шутить.

— Дурачьё ты, Коста. Кто он тебе, этот Джамба? Авторитет?

— Он мой командир.

— Проснись! Бегаете по чужой стране, ищете вчерашний день. Нет войны, нет! А мы вольные птицы. Пришли — ушли.

— Брат, ты что хочешь? — туповатый Марио осёкся, не в состоянии решить задуманный Котом ребус.

— Я хочу не отдать, а продать этому идиоту мальчишку. Вот и всё, пустая твоя башка.

Опять вмешался третий:

— Я пас. Командир не простит.

— Тогда давай сюда автомат. Ну? И рацию тоже. Марио, забери у него игрушку… А теперь, воин, закидывай на катер мальчишку… да поосторожнее, не попорти товар… Марио, что уставился? Помогай. Отложи оружие, балбес. Вот, так хорошо. Ну что, Коста? Теперь садись в этот презерватив и плыви к Джамбе. Скажешь ему, что парень пока будет стоить… ну, скажем, двадцать пять тысяч североамериканских.

В горле у Марио что-то крякнуло. Коста уныло сдался:

— Куда я поплыву! Он пристрелит меня на месте. Я с вами.

— Добро, бондана! Лёгкие деньги исправляют и праведников. Хы-хы! Прицепи лодку к катеру.

Кот посмотрел на меня и, весело свистнув, сказал.

— Видишь, дружище, как славно всё сложилось. На сегодня мы твои лучшие друзья.

Джамба, враг номер один, я избавил тебя от трёх подонков. Аве, Джамба.

Через час на приличной скорости мы без приключений добрались до группы хорошо знакомых мне островков, расположенных друг от друга на расстоянии не более полукабельтова. Я не раз бывал здесь с моим капралом. Самый крупный из них назывался Омаровым, прочие были без твёрдых названий, хотя у аборигенов все острова делились на Клешни, Глаза, Хвосты и тому подобное, а на армейской карте Штольца, самой точной из всех, виденных мною, они были просто пронумерованы.

Кот направил катер к главному острову, кажущемуся издали сплошь покрытым растительностью. Впечатление было обманчивым. Зелень скрывала десятки мелководных гаваней, облюбованных всеми, кто причислял себя к труженикам моря, от простых рыбаков-туземцев и браконьеров до крупных контрабандистов и оптовиков-перекупщиков. Здесь были огромные перевалочные базы, всегда готовые к появлению на морском горизонте нелегальных рыболовецких траулеров, был свой каботажный флот и небольшие ремонтные заводики.

Здесь начинал и Джон Копполо, местная легенда, человек, раскинувший теперь свою империю вдоль всего побережья Альбарруды.

Со времён моих детских воспоминаний об этих островах на их земле почти ничего не изменилось. Те же до черноты просоленные лица жителей, не представляющих жизни без моря. Те же хижины, склады и лодки, лодки, лодки. И запах рыбы, крабов, моллюсков и прочих морепродуктов во всех их мыслимых и немыслимых состояниях.

С каждой минутой я становился спокойнее. На каком бы острове ни спрятали «Антонио», в каком бы доме ни закрыли, уйти от бандитов было делом внезапности и техники. А куда податься, я знал точно — остров №12, южная оконечность, Белая скала, маяк. Старший брат капрала Ромиреса, Аугусто, молчаливый инвалид-отставник в годах, служил там смотрителем. Добраться до него значило в моей ситуации многое. И надёжный пусть временный кров, и устойчивый контакт с нашими, и помощь с транспортом до материка, и какое-то время на приведение себя в порядок. Обращаться в местный полицейский участок, давно ставший филиалом контрабандистов, я не рискнул бы, даже находясь в менее плачевных обстоятельствах. В лучшем случае человека без документов задержат до выяснения личности и я только потеряю время, а о худшем раскладе лучше и не задумываться. Рабство на Карибах как и пиратство никогда не исчезнет.

Катер причалил к берегу. На спине Бонданы я с шиком добрался до какого-то грубосколоченного амбара, где меня и оставили одного, даже не запирая. Куда сбежит калека?

Я сгрёб в кучу разбросанную вокруг солому и, подтянув под голову мешок фасоли, улёгся. На миг в проёме показалась чернобородая голова Марио, внимательный взгляд с недоверием обшарил моё лежбище. Да, пока бандиты не ослабят внимание, с побегом придётся подождать. Я глубоко вздохнул и постарался представить, что сейчас делается на яхте. Гарсиа наверняка пытается прийти в себя, догоняется бесполезным рождественским пивом. Сеньора Копполо делает ему внушительное промывание мозгов. Лишь бы он не стал сейчас разыгрывать перед ней Последнего героя. О том, какие меры предпринял Полковник для спасения своей будущей супруги, я уже не стал думать. Как я ни крепился, напряжение ночи дало о себе знать.

Спал я глубоко и долго. Было далеко за полдень, когда неимоверное желание чихнуть разбудило меня. Не открывая глаз, я попытался прочистить ноздрю резким носовым выдохом, однако мураш, отсидевшись, опять зашевелился. Я чихнул и услышал тонкое хихиканье. Слегка приподняв веки, я огляделся насколько это было возможно. Прямо передо мной на коленях сидела девочка лет десяти и, раскрыв от усердия рот, старательно метилась соломинкой мне в нос. Недалеко от входа, скрестив руки, стоял серьёзный мальчишка чуть младше меня и, покачивая головой в знак одобрения, смотрел за её забавами. Я мгновенно сел и, играя, прихватил девочку за плечи:

— А-ам!

Она испуганно взвизгнула и, вскочив, отпрыгнула в сторону. Её спутник, наоборот, быстро подбежал ко мне с угрожающим выкриком:

— Куда лезешь, ты, кусок дерьма!

Он вдруг выхватил из-за пояса широкий рыбацкий нож и махнул им слева направо передо мной:

— Не про тебя девчонка! Сечёшь, тухлятина?

— Секу, а ты в неё втрескался, что ли?

Доли секунды, пока парень терялся с ответом, мне хватило, чтобы перехватить уведённый на излёт кулак с лезвием и, ломая агрессору кисть, посадить его на корточки рядом с собой. Раздался дикий вопль девчонки. Нож выпал сам, его неприветливый хозяин сжал зубы, но не произнёс ни звука. А боль была адская, это я знал по себе.

— Нельзя так с гостями, понимаешь?

Не выпуская уже обессиленной руки, я дважды хорошенько ткнул кроссовкой в неприкрытый живот наглеца, и слегка повернул его беспомощную ладонь. Тело податливо и беззвучно завалилось на сторону.

— Молодец! Хорошо держишься, — похвалил я его и поднял глаза — амбар был пуст. Крикунья побежала за взрослыми.

Ну всё, сейчас начнётся! Я подхватил нож и выскочил наружу, готовый либо бежать либо отбиваться, вспоминая наставления Джошуа, мастера по рукопашным схваткам. Хотя от пуль не помогут никакие телодвижения. Но было относительно тихо. Я покрутился по широкому рыбачьему «патио», наполовину скрытому тенью развесистого агвиата, то и дело спотыкаясь за бросающегося под ноги здоровенного каплуна, который с бешенством отстаивал свой гарем.

— Отстань, — крикнул я ему. — Вы тут свихнулись все, что ли? Ваши женщины меня не интересуют.

За сараем вдруг послышались крики, кто-то мчался на подмогу юному грубияну. Раздумывать было некогда. Сунув нож за спину, я перемахнул через крепкий забор и сиганул прочь. Хотел бы я видеть вытянутые лица братьев-«лесорубов» — калека сбежал!

Скорым шагом и почти не заблудившись, два тупика в мастерских и новая свалка не в счёт, я за полчаса пересёк Омаровый остров по диагонали и похвалил сам себя. Встречные с безразличием поднимали прищуренные глаза из-под соломенных шляп и шли дальше, погружённые в свои заботы. До мальчишки-бездельника здесь никому не было дела.

Через апельсиновую рощицу я выбрался к крохотной бухточке. На узком песчаном берегу, заполненном мелкими судёнышками и сохнущими на шестах сетями, трудились аборигены. Их было немного, но моя попытка отплыть от берега на чужой лодке, обошлась бы мне дорого. Выжидать, стоя истуканом, было бесполезно. Приняв независимый вид и насвистывая незатейливый мотивчик макарены, я не спеша пошёл вдоль пляжа, нацелившись на копошащегося в отдалении маленького рыбака.

Худой, но до невозможности жилистый молодой креол колдовал над древним мотором и не заметил моего появления. Я, присев рядом с его донкой, лениво спросил:

— А на других островах есть что посмотреть?

Рыбак изучающе взглянул на меня и, не отрываясь от работы, усмехнулся:

— Турист?

— Из Санта-Ви… Мы ж на каникулах, решили вот прокатиться вдоль побережья, здесь побывать, — Мальчик-мажор из меня был никудышный, но туземец повеселел, слушая мою незатейливую байку. — Вот и приехали на свою голову. Бензонасос полетел к чёрту.

— Может, помочь?

— Нет, сами справимся. Да и помощники уже нашлись… Устал я от кампании, сам понимаешь. Сбежал от своих, надоели. Всю ночь гудели, а одна приятельница ну просто не отходила от меня. Представляешь себе?

— Да, вид у тебя помятый, амиго.

— Само собой. Ещё долго тут загорать будем. Так как насчёт достопримечательностей?

— Глухо!

— Ни скал, ни вулканов, ни водопадов?

— Говорю же!

— Три доллара по курсу гринго. Плачу на месте, — Моя левая нога, под которой были спрятаны банкноты, несогласно дёрнулась, но я знал, что делаю.

— Вот сумасшедший!.. Я не знаю… Тракторная станция…

— Не-е, — рассмеялся я.

— Бои петушинные.

— Сейчас? Ты свистишь.

— Маяк есть на Хвосте.

— О! Действующий?

— Ну да.

— Покажешь?

— Если через две минуты не передумаешь… Я схожу за новым мотором.

— Жду.

Рыбак, сложив детали на дно лодки и прикрыв их промасленной тряпкой, быстро исчез. Я достал однодолларовые бумажки и, не торопясь, расправлял их, пока мой штурман, вернувшись и продолжая ухмыляться (вот ведь сумасшедший на отдыхе!), возился с подготовкой к короткому путешествию, крепя движок и устанавливая слабенький тент. Небольшой радиоприёмник дополнил незатейливый сервис зажигательными звуками латинос.

Ещё четверть часа, пока мы плыли до маяка, я выдавливал из себя анекдоты, поддерживая в своём умирающем от смеха гиде уверенность, что он везёт неунывающего весельчака, сыночка богатенького бакалейщика.

— А вот ещё… Один миллионщик увидел, как его жена целуется с садовником, и стал негодяя колотить, а тот кричит хозяйскому догу: «Убегай, Джек! Тебе пинками не отделаться».

— Ах-хах.

— Ух ты, красота какая! И маяк вижу! Слушай, я здесь останусь. У них тут должны быть свои лодки, верно?

— Конечно, амиго.

— Тогда ты за мной не возвращайся и нашим, если будут спрашивать, не говори, где я. Хорошо? Что там пестреет на косе? Зонтик? Вот рядом с ним высади меня и расстанемся приятелями.

— Как хочешь.

Дядя Пабло

Присев под вылинявший зонт на останки ветхой рыбачьей лодки, я в последний раз махнул креолу и облегчённо вздохнул — игру с пиратами я всё-таки выиграл.

Осторожный шорох заставил меня быстро обернуться. Но приметив того, кто первым встретился мне на острове, я рассмеялся. Это был Плимут, вонючий древний козёл пегой масти. Оторвав от веток длинную растрёпанную бороду, он уставился в мою сторону долгим меланхоличным взглядом. Загнутые книзу рога мелко подрагивали, выдавая почтенный возраст, позволявший животному бродить словно киплинговскому коту где и когда хочется.

— Привет, монстр. Тебя ещё не съели?

Плимут, почувствовав опасность, спрятал морду в кусты.

Пробираясь напрямую сквозь густые папоротники и отмахиваясь от насекомых, я скорее по наитию нашёл какое-то подобие тропы, прорубленной вдоль линии берега. Шёл, не питая иллюзий встретить на маяке кого-нибудь кроме смотрителя, его жены и, может быть, младшего сына. Но чем чёрт не шутит, вдруг и его средний сын Андреас (вот такой парень!), служащий мотористом на крохотном пограничном сторожевике, сейчас у отца?

С холма за последней бамбуковой рощей открылся маяк со всеми своими нехитрыми постройками. Справа по центру, сразу за загоном с телятами отставник развернул капитальную стройку — на серокирпичных стенах будущего дома трудились каменщики. Неужели Морской департамент нашёл деньги для маяка? И, видимо, деньги немалые. Но я никак не мог представить себе этот будущий дом — его грандиозность и несуразность ЗДЕСЬ удивляли. На миг я притормозил, но, поразмыслив, решил, что мы со строителями друг другу мешать не будем, и смело двинулся дальше. И опять остановился, теперь с удивлением, узнавая в плотной фигуре одного из рабочих самого капрала Ромиреса. Конечно, для меня он был просто дядей Пабло. Его покатые плечи я бы различил в любой толпе и увидел при любой погоде.

Мои губы помимо воли стали расплываться в улыбке.

— Не может быть, — шепнул я себе. — Этого просто не может быть, Дэн.

Стоявший рядом с ним полуголый парень в бумажной шляпе походил на Рауля, старшего сына капрала, но я боялся ошибиться. А он не ошибся, из-под руки всматриваясь вдаль, и, убедившись, что я не призрак, указал на меня отцу. Тот обернулся и сразу начал спускаться вниз, что-то крича невидимым мне людям. Из проёма показался тоненький силуэт девочки, держащей обеими руками метлу из пальмовых листьев. Это была Памела, единственная дочка дяди Пабло, несносная насмешница и злючка. Сбоку выскочили два до невозможности загорелых маленьких близнеца, сыновья Андреаса, и, звеня голосами, наперегонки припустили ко мне.

Неужели всё немалое семейство Ромиресов собралось на острове? О такой удаче я и не мечтал! Не в состоянии стереть с лица глупую улыбку, я смачно плюнул на всё, что осталось позади, и поспешил вперёд.

Первым до меня добежал Энрике и, повиснув на моей руке, воскликнул:

— Дэн, а мы тебя ждали!

— Как это? — удивился я, с трудом подбрасывая его вверх и приземляя — паренёк стал заметно весомее.

— А у Памелы каникулы, значит, и у тебя должны быть! Правильно?

— Логично, дружище.

— И меня, и меня подбрось, Дэн! — заорал подоспевший Эрнесто. Я подхватил и его:

— Привет, разбойник!

— Ты на катере? Как у папки, с пушкой?

— Да, братец, только он уже уплыл.

— Эх, не успели, — Эрнесто спрыгнул на траву, но тут же ухватив мою ладонь, потащил за собой. Энрике подталкивал сзади:

— Ничего, ещё прокатимся. Дэн, мы такой дом строим!

— Вижу. Шикарный будет дом. Золотую монету под фундамент положили?

— А как же! — воскликнул Энрике. — Целый доллар! А гидроцикл папка ещё не отремонтировал. Мухты нет.

— Не мухты, а муфты, — крикнул Эрнесто. Братья заспорили.

Я помнил разговоры о разбитом и выброшенном на остров аппарате и уверенно сказал, гася конфликт:

— Ничего, сделает. Папка у вас мастер.

Навстречу нам, уже преодолев половину пути и смешно хлопая себя по животу, вышагивал капрал. А возле маяка застыла его мать, донья Анна Ромирес с ручной кофемолкой и в окружении невесток.

Так я неожиданно для себя оказался дома.

Дядя Пабло — вот мой отец.

Если бы не этот человек, не представляю, как повернулась бы моя неприкаянная жизнь.

Голод — самая ужасная штука для малолетнего беспризорника. Нет ничего противнее тайком копаться в вонючих рыбных отходах, спиной ощущая приближение портовых охранников, или пытаться выудить что-нибудь съедобное в гнилой цитрусовой жиже на задворках захудалого деревенского базара, оспаривая первенство у кур и свиней. Нас было немало таких. Голод, выгнав нас из разрушенного Каррата, прижимал к побережью, стая помогала выжить, она же и калечила души. Мы порой не верили самим себе, а уж поверить взрослому? Да ни за что! Если тебе улыбнулись, накормили, согрели, будь уверен — кусок съеденной тобой лепёшки отработаешь десятикратно и будешь делать всё, что прикажут, а не будешь — заставят. Выбирай. И мы выбирали свободу, надеясь только на себя.

А есть хотелось. Всегда.

В тот день я отлёживался под одной из лодок возле причалов Сан-Диаса, маленького рыбацкого посёлка. Моя утренняя попытка стащить у местного торговца немного еды закончилась плачевно. Меня били трое, били с наслаждением на виду у всех, в кровь, для острастки на будущее. Наши пацаны благоразумно не вмешивались, предпочитая под шумок заниматься своим мелким промыслом. Только Лео-Кекс, мой приятель из приютских, издали швырял комьями сухой грязи в моих мучителей, пока его не отогнали палками. Размазав слёзы и сопли и чуть отдышавшись, я потащился к берегу, где и свалился в полнейшем бессилии. Правый глаз заплыл, лицо одеревенело, долго не получалось нормально вздохнуть. Приятели не искали меня, да я бы и не откликнулся. Полегчало ближе к вечеру.

И надо же было недалеко от моего лежбища остановиться лодке, хозяин которой вместо того, чтобы привязать её и уйти, решил устроить пикничок прямо у меня под носом, разложив на причале клетчатый платок внушительных размеров, а на нём вокруг бутылки с шипучей «кавой» ломтики острой колбасы, омлет и горку тушёных креветок. Рыбак ждал своего брата, чтобы вместе выгрузить из лодки небольшую холодильную камеру и попутно поздравить того с рождением сына. А пока он, отвернувшись, разговаривал обо всём этом по рации размером с добрый кирпич, я, глотая розовые слюни, шёл на чесночный запах. Рыбак заметил меня поздно, когда я, нахально откинув сетку, съел больше половины праздничной вкуснятины. Я и не собирался куда-то бежать с едой, это была бы бесполезная потеря и времени и в конечном счёте самих продуктов. Я просто смотрел на этого зажиточного рыбака и, не жуя, набивал желудок. А он сказал:

— Не ешь сразу всё, плохо станет.

— Пусть, — нагло ответил я, торопливо набивая рот колбасой.

— Что? Иммунитет на дизентерию? А страховой полис у тебя есть?

О таких вещах я не имел ни малейшего понятия и игнорировал вопрос, предпочитая шевелить челюстями.

— Бутылку оставь. Аугусто не поймёт. Хватит! — Рыбак присел и одним движением сгрёб остатки, закрывая их платком.

— Жлоб!

— Обжорка. — спокойно отозвался он и вдруг рассмеялся. — Вот и познакомились.

Я не напрашивался в бедные родственники. Семья Ромиресов была большой и без меня. Восемнадцать человек разного пола и возраста — маленькая армия во главе с доньей Анной. У каждого свой характер, каждый по-своему относился и ко мне. Пожилая донья приняла меня сразу и безоговорочно, Андреас и Рауль по очереди приглядывали за мной, взяв негласное шефство. Маленькая Памела ревновала к отцу, младший Фидель вообще не замечал. Брат капрала долго смотрел на меня как на лишнюю обузу, а его старший сын Басилио (скотина, каких поискать) напрямую издевался надо мной.

Я два раза надолго уходил от Ромиресов, но недалеко. Меня тянуло обратно каким-то магнитом. Я крутился возле дяди Пабло словно спутник вокруг планеты, не приближаясь и не исчезая из поля зрения. Окончательно расстаться с прошлым меня заставила сама донья, записав колючего беспризорника в сельскую школу и дав ему свою первую фамилию. Немаловажным обстоятельством для моего втискивания в семью Ромиресов стала внезапная женитьба несносного Басилио, перебравшегося в Санта-Ви поближе к несчастному тестю.

Всё, что было в моих детских силах, я без всякого сожаления и ненужных мыслей мог сделать для капрала Ромиреса. Нет, он не был эталоном совершенства в моих глазах. Он побаивался жены, умело и красиво обманывал в житейских мелочах и иногда любил приложиться к бутылочке самодельного медового «вердельо». Но если бы у меня был отец…

А когда со второй волной мобилизации на войну отправился дядя Пабло, я опять сбежал от Ромиресов.

Нечаянный интерес

Прежде чем оказаться под «домашним арестом» женской половины семейства, я вкратце рассказал капралу события последних часов и честно попросил содействия на будущее.

— Хм. Надо же, дружище! Ну и авантюрка!.. О том, что на яхту напали, и о том, что бандитов уничтожили, мы узнали сегодня из теленовостей, но там ни слова не было о вашей поездке и причастности Джамбы к нападению. Вот так дела! — удивился служака. — Я сейчас же свяжусь с гарнизоном и береговиками.

— Хорошо бы, — Я возрадовался, услышав о ликвидации пиратов и тут же нахмурился — судьба сеньоры больше всего волновала меня. Как бедная женщина перенесла штурм яхты? Ведь наверняка Гунивара не сдался и устроил предсмертное побоище.

— Боюсь, Дэн, что тебе просто не дадут у нас отдохнуть. Ты понадобишься там как непосредственный участник происходящего.

— Понимаю.

— Я обязательно поеду с тобой.

— Нет, дядя Пабло, это лишнее.

— Тогда Рауль съездит.

— Зачем? Тем более, у вас тут такая грандиозная стройка.

— Эт-то да, — Капрал почесал мочку уха, в принципе соглашаясь со мной. — Сами не ожидали, что выиграем подряд на это строительство.

— Вот-вот.

Его глаза засветились. А я, конечно, лукавил. Мне очень хотелось, чтобы он убедил себя поехать, но не стоило вешать на него свои заботы. Пора взрослеть. Я твёрдо добавил:

— И ещё. Я думаю, там всё уже закончилось, и больше мне ничто не может угрожать. Там Штольц, Родригес, наверняка кто-то из Каррата. В обиду не дадут. Да и некому давать. Расспросят, запишут, что скажу, и я стану вольной птицей. А послезавтра под Новый год мы с Тимми будем здесь.

— С Тимми? С этим хулиганом?

— Да. Неужели вы откажетесь от бесплатной рабочей силы?

— Кхе, ладно, — Капрал расправил жидкие усы. — Ступай к матери, мойся-брейся, потом поговорим. Эй, мелкота! Эрнесто! Энрике! Тащите его в дом. Да, ещё раз увижу, что катаетесь на Плимуте, высеку обоих, не пощажу.

Через мгновение он скрылся за служебными пристройками.

А спустя минуту я погрузился в мягкие обьятья доньи Анны, в детские запахи ананасов и жасмина. О, как я проклинал в этот миг Джамбу, лишившего меня заветного содержимого, оставшегося на дне моего рюкзака. А вдруг пираты не успели добраться до целебного напитка? Но ведь после пиратов там побывали ещё наши вояки? Я мог только теряться в грустных догадках.

Итак, без подарков, потный, голодный, я на несколько часов поступил в распоряжение матроны и её женского батальона. Распорядок дня был классическим. Ряд коротких наводящих вопросов, груда чистого белья, отмокание в глубокой ванне с заглядыванием двух ординарцев, народная медицина, простой сытный обед в окружении всего семейства с предварительной молитвой и упоминанием доброго дона Винченсе (старосты, помогшего с подрядом), подробнейший обзор Рио, последних мод (?), студенческой жизни и жизни вообще, отдых на пленэре, встречные рассказы и слухи, сетования на инфляцию и, наконец, относительное предоставление самому себе с настойчивыми попытками доньи Анны подкормить страдальца очередным деликатесом.

Мужская часть отправилась возводить стены. Мне было строго наказано сегодня не приближаться к бетономешалке, лопатам и прочим орудиям труда. Но я остался в строю, вместе с мальчишками понемногу подавал кирпичи, подносил вёдра, тянул шланг с водой, одним словом, был на подхвате. После трудовых побед все вместе ходили купаться и даже играли в футбол. Вот они, настоящие каникулы! А завтра будет ещё лучше! Я блаженствовал, я кайфовал. И для полного счастья сейчас мне не хватало только одного. Закадычного моего Тимми.

Ближе к вечеру близнецы заставили меня и Памелу собирать игрушечную железную дорогу гигантских размеров и пока мы мучались, состыковывая рельсы, девочка затеяла разговор обо всём и ни о чём, быстро перешедший на учёбу и как-то незаметно соскользнувший на вопросы о Тимми. Я постарался не заметить её скрытого интереса и отвечал просто:

— Знаешь, сестрёнка, у этого обормота вывих мозга на Дюма. Из-за французского он и тормознул в колледже, поверь. Ну что же с ним поделать? Он бредит больной идеей прочитать «Трёх мушкетёров» в подлиннике.

— Но это невозможно! И просто глупо!

— А ты ему сама скажи. Я скоро привезу его сюда и послушаю, что он тебе ответит.

Памела дунула на непослушный локон, потом грациозно завела его за ушко и недовольно фыркнула «Вот ещё!», озадачив меня. Эти девчонки — сплошное противоречие!

Она задумалась, спрятав взгляд и поправляя блестящий гребень в роскошных чёрных волосах. Я изредка бросал на неё короткие взгляды. Наверное, какому-то парню здорово повезёт с ней. Памела станет отличной женой, я не сомневался в этом.

— Дэн!

— Ну?

— Это правда, что он сидел в тюрьме?

— Какая чушь, сестрёнка! Кто тебе сказал?

— Я подслушала. Нечаянно. Значит, правда?

— Памела, его отпустили через день. Вообще, это было давно и он был прав.

— Расскажи мне, Дэн. Он подрался из-за сестры, ведь так?

— Он сам расскажет тебе. Когда-нибудь. Если будешь паинькой.

Памела не настаивала. Я всё-равно отмолчался бы — трепать языком, переворачивая на горячих углях чужое горе, я не собирался даже перед Памелой.

Она включила телевизор, словно давая понять, что разговор со мной ей неинтересен. Обиделась? Соединяя последние стыки железной дороги, я попытался сосредоточиться на развлекательной телевикторине. Не получилось — перед глазами уже возникли зал ожидания в аэропорту Рио и через силу бодрое лицо Тимми.

— Знаешь, корешок, — говорил он мне на прощание. — Бывает всякое. Пропустишь рейс, останешься без цента, загуляешь раньше времени. Не бойся, иди к нему.

— Да ну вас обоих! — открещивался я по привычке.

— Дурак ты. Он добрый старик и если что — обязательно поможет, — продолжал наставлять меня мой товарищ перед нашим расставанием.

Мы выбрались на балкон, опоясывавший всё здание вокзала, я пялился на взлётную бетонку и скучающе помалкивал. Первое утро после Рождества оказалось не таким праздничным, как хотелось бы.

Я ещё не был готов к тому, что Тимми лишь провожает меня и что я лечу один. Позади остались все мои старания уговорить его лететь вместе. Он был непробиваем и я, зная его характер, прекратил бесполезные попытки. Теперь говорил только Тимми:

— Главное, не обманывай его, слышишь? Лучше расскажи всё как есть. Он поймёт.

Я согласно кивал, в душе отмахиваясь от ненужных слов и прекрасно понимая, что никогда по своей воле не пойду к человеку, о котором говорил друг. Не потому, что он старик, и не потому, что он священник. Просто мы не нуждались в обоюдном общении и связывало нас лишь одно — Тимми.

Знакомство с преподобным Баалем, живущим в пригороде Санта-Ви, могло показаться удивительным лишь тем, кто не знал моего приятеля. Для меня же их отношения, поначалу даже вызывавшие что-то вроде ревности, давно стали обыденными. Святой отец, стараясь не терять связи с Тимми, посылал короткие письма, реже небольшие свёртки с разными мелочами, звал в отпуск.

— Я же оттуда, Дэн. Я там все углы знаю, — не раз повторял Тимми. — И отец мой очень уважал старого Бааля, хотя саму церковь отвергал принципиально. Я бы и не смотался из Санта-Ви, останься они с мамой живы. А так, сам понимаешь. Постоянно натыкаться на места, где было здорово и где никогда уже так не будет? Зачем?

Раньше он часто добавлял ещё одну фразу:

— Мне бы только сестру к себе перетянуть и всё будет ол'райт, — Тимми прищуривался, закидывая голову и глядя мимо меня, щёлкал языком.

И вот уже год, как на любой разговор, даже на упоминание о Дине было наложено негласное табу.

Навязчивая тема перевезти старшую сестру в Бисонию, поближе к нам не отпускала приятеля до прошлого лета. Он был уверен, что девушка без его присмотра пропадёт.

Дина работала швеёй и жила очень небогато. Неприятности с ней начались незаметно.

На Дину положил глаз сын хозяйки мастерской, а когда девушка отказала ему, он пустил слух, что та приторговывает телом в грузовых доках. Вообще, безмерное подонство некоторых двуногих впечатляет. Тимми, узнав об этом, был взбешён. Дина оказалась без работы и средств. Негодяй преследовал её, ломая все её старания как-то обустроиться. Прожив на скудных переводах брата, на помощи приходского священника полгода, она почему-то решилась стать той, за какую её уже начали принимать. Во всяком случае, попыталась, не имея к этому ремеслу ни желания, ни способностей.

И закончилось всё быстро. Словно подтверждая слова Тимми, история его несчастной семьи получила жестокое продолжение — Дину порезали возле какой-то забегаловки. От преподобного мы и узнали о случившемся с сестрой Тимми. И то, что происходило с моим другом потом, я видел сам.

Командиры разрешили Тимми побывать в Санта-Ви, но полиции тогда ничего не удалось выяснить, дело заглохло. Тимми разыскал сплетника-мажора и булыжником сделал из его лица простоквашу. Вызванный полицейский наряд задержал Тимми, но офицер, ведущий дело об убийстве и знавший причину избиения, вскоре отпустил его. После не ахти какого погребения Тимми вернулся ни с чем, унылый и опустошённый. Убитый горем брат казнил в первую очередь себя. За то, что не настоял на переезде сестры в Каррат, где нашлось бы место санитарки.

— Крови она боялась. Вот дурочка. Скажи, Дэн? Какие глупости.

Я соглашался. В конце концов, стала бы работать продавщицей или уборщицей. И жениха ей мы бы подобрали, благо выбор в бисонских гарнизонах был приличный.

Мне не суждено понять, каково это — потерять последнего близкого человека. Я был круглым сиротой, круглее не бывает, и, хотя таковым себя не считал, в этом отношении благодарил Господа. Чувство вины перед родной душой, которую любил и которую не воскресить, выгрызало Тимми изнутри. Вот тогда мы с ним действительно стали братьями. Так было легче. Гораздо легче. И никого не стоило посвящать в это. Зачем лишние позиции, верно?

Передали короткие новости. Но информация из бухты Фантазий была расплывчатой.

Через сослуживцев капрал выяснил достоверные детали. Уже в девять часов утра вход в бухту был блокирован катерами береговой охраны, усиленными взводом карабинеров, на скалы высадилось дежурное армейское подразделение. Полковник не пожалел сил, чтобы вытащить, наконец, из горла надоевшую всем кость. Подключился Департамент безопасности, Джамба теперь проходил по их ведомству. Капитан из Департамента возглавил общее руководство. Работали слаженно и чётко. Присланная с капитаном штурмовая группа, десантировавшись с вертолёта, за две минуты очистила яхту от людей Гунивары, перестреляв большинство из них. Трое бандитов были ранены, задержаны и отправлены в столицу. Заложники освобождены. Джамбы на корабле не оказалось. Сейчас там работает сводная комиссия.

Операция была закончена, но двух вещей я понять не мог. Куда делся Джамба и что с Анжелой?

Звонок майора Штольца оказался к месту. Голос резонировал двойным эхом, словно немец сидел в бочке:

— Дэн-эн, как ты там-ам оказался-ался?

Выслушав мой рассказ, он сообщил, что «Айсберг» определён в надёжное место, и бирлантинский мститель может забыть о нём, что сеньора Копполо и лейтенант с одним из оставшихся в живых солдат уже в Каррате, что я с задачей справился и за мной вскорости вышлют глиссер (о, как много чести!). Очень хотелось сказать майору какую-нибудь гадость, поблагодарить за незабываемый круиз, но я вовремя вспомнил, что и он и я как могли прикрывали беспомощного Антонио, и сказал:

— Я готов.

Положил трубку и добавил со вздохом:

— Не забудьте поперчить. Приятного аппетита.

Позже был ещё один звонок. Я вжался губами в трубку и, не перебивая, впитывал далёкий голос:

— Дэн, славный мой братик, я не могла не позвонить. Никто ведь тебе спасибо не скажет, кроме слабой измученной женщины. Ваш мужской мир груб — сделал доброе дело и шагай дальше. А мы с сыном благодарим тебя. Правда, Артуро? Ты знаешь, я не видела фон Штольца, но когда встречу, с ним будет то же самое, что я сделала с этим алкоголиком… Завтра я повезу малыша в Санта-Ви, Новый год встречу там. Дэн, хороший мой, запиши адрес. Вилла Росита, сеньора Мария Борхес. Это моя подруга. Вот её телефон… Утопил мобильник? Не беда, я куплю другой… Если будешь в Санта-Ви, не постесняйся, найди меня. Всё, не прощаюсь. Целую.

Вам не показалось, что за эту минуту я стал выше на голову и раздался в плечах?

Почему мне не тридцать лет. Я не тёрся б вокруг да около, а честно бы заявил о себе. Не спешите расставаться с детством — это не про нас. Смотреть смерти в лицо можно, а женщине, боготворимой тобой, нет? Ведь неправильно это! Пусть будет ответом смех. Пусть будут стиснутые до боли зубы. Пусть взрывается ревностью сердце. Пусть будет что-то. Пора вступать во взрослую жизнь.

— Перестань ворочаться. Спать мешаешь.

— Хорошо.

Зачем ей эта старая кавалерийская подкова? Эта живая легенда? Хорош муженёк с полсотней лет за спиной. Ну да, он знаменит, он высок и красив, он богат, он уважаем больше Президента, больше сеньора Копполо, даже больше дона Перейры. Но… Бр-р! Ложиться с ним в одну постель! Боже! Иметь от него ребёнка. И выйти к тому же за него замуж… О, как зла любовь!

— Ты успокоишься или мне тебя придушить?

— Всё, всё.

Но прежде чем она сделает этот шаг, я сделаю свой.

Неприятности продолжаются

Утром прибыл маленький скоростной глиссер, с ветерком доставивший меня на место вчерашнего побоища.

Первым, кого я увидел на палубе несчастной «Ла Эсперансы», был военный комиссар Гаэтано.

Сердце, ёкнув, остановилось. Я мысленно поздравил себя с приходом ещё одной чёрной полосы, но отступать было поздно. Комиссар узнал меня. Он медленно снял узкие тёмные очки и, бесстрастно уставившись в яркое небо над моей головой, резко бросил стоявшему за ним человеку в форменной рубашке песочного цвета:

— В седьмую каюту.

Меня вели по яхте, которую я впервые разглядел по-настоящему. Издали она смотрелась великолепно, вблизи непритязательно. То, что я увидел на ней, было ужасно, даже если бы здесь не было комиссара. Эксперты со своими кисточками и пакетиками ещё работали, не все трупы были убраны, кровавые лужи, облепленные паутами, уже подсохли. Осколки плафонов и оконных стёкол вперемешку со стреляными гильзами хрустели под ногами. Следы от автоматных очередей изрешетили всю палубу. Дверь в капитанскую рубку была разворочена взрывом. Я посадил занозу, нечаянно прижав ладонь к расщеплённому пулей лееру. Красавица яхта поникла.

Внутри повреждения были сильнее, несмотря на какое-то подобие уборки. Навстречу попался всё такой же невозмутимый стюарт с совочком в руке и здоровенным синяком в поллица. Он остановился, приподняв бровь и пропуская нас.

Меня допрашивали долго, заставили ещё раз проползти по тайной галерее, потребовали показать на карте место моего островного «заточения». И снова люди Гаэтано давили на психику всеми возможными способами, устраивали перекрёстный допрос, пытаясь поймать на мелочах, прерывая, заставляя повторять мой рассказ и заостряясь на самых незначительных эпизодах. Это была их работа. Я не обижался. Как можно обижаться на шум дождя или на вой лесных собак? Не грызут — спасибо и на том. Дознаватели ушли, оставив мне несколько чистых листков и ручку. Я углубился в сочинительство. Неужели моим злоключениям приходит конец? Завтра встречу Тимми, ребят и оторвёмся по полной. В голову полезли разные непристойности — юбки, лифчики, текила, Фред с девчонками, танцующими на столе…

В каюту вошёл какой-то неброский парень в просторной футболке навыпуск, с несоразмерной надписью «СUBA» на груди, осмотрелся и спросил:

— Где Крессмо?

Я пожал плечами.

— А ты кто?

— Рядовой Фабундос.

Теперь пожал плечами он:

— Не рано тебя призвали, рядовой? Погоди-ка… Ты Дэн?

— Он самый.

— А что ты здесь делаешь? — Он взял первый лист и быстро просмотрел. — Чистосердечно раскаиваешься? Ладно, пиши пока… А заодно готовься к расспросам в Департаменте.

— В каком Департаменте?

— В нашем, приятель. Называется он красиво — Национальная безопасность. Ещё не знаком с такой штукой?

— Как! — искренне возмутился я. — Это разве не всё?

— Нет. Ты последний, кто видел Джамбу.

— Я его только слышал.

— А мы не знаем, — покачал головой парень, усаживаясь прямо на стол. Потом, дыхнув пивными парами, приблизил ко мне своё лицо. Колючие глаза пробуравили меня насквозь. Маленький эбонитовый череп на цепочке дёрнулся в мою сторону и, отскочив, застыл. «Че» — успел прочитать я на его блестящем лбу.

— Ты как-то легко с корабля исчез. Помог негодяю скрыться и исчез.

Даже люди комиссара не могли придумать такого сюжета. Я не понял, что произошло. Моё левое веко дрогнуло, закрывая зрачок, а рука, опережая запоздалую мысль об элементарной осторожности, воткнула сжатый кулак в расслабленную челюсть хама. Он не был готов к удару. Его смело со стола, а я остался сидеть, потирая фаланги пальцев. Из-под занозы выступила кровь.

Парень поднялся и, отряхнувшись, опять водрузился на стол. Мы помолчали, старательно разглядывая друг друга. Потом он протянул раскрытую ладонь и сказал:

— Лейтенант Блоук.

Я не хотел жать ему руку. Он насильно выхватил мою кисть и встряхнул ею:

— Ладно, проехали эту остановку. Я сам напросился, в следующий раз сяду подальше… когда будешь у нас.

Кажется, он хотел спросить ещё о чём-то, но в пустом иллюминаторе показалось усталое молодое лицо с каплями пота на хмуром лбу:

— Гран!

— Чего тебе.

— Не поверишь. Наши парни среди убитых бандитов опознали бывшего спецназовца.

— О! — Лейтенант поднялся. — Ты бредишь, Санчо.

— Это Нортон. Ты должен помнить его.

— Замолчи, я иду.

Странный парень ушёл внезапно, оставив мне ещё одну головную боль. Судя по тому, как ребята из Департамента расправились с бандой Гунивары, мне там придётся совсем не сладко. Я скис, предчувствуя недоброе.

Однако недоброе произошло почти сразу — появился Гаэтано в сопровождении одного из дознавателей.

— Крессмо, оставь нас одних.

Военный комиссар подождал, когда за офицером закроется дверь, бросил на треснутый журнальный столик тонкую зелёную папку, снял и положил рядом очки, и, словно разминаясь перед решающим поединком, прошёлся по комнате. Потом, откашлявшись, приземлился на диван и помассировал дряблую кожу вокруг глаз.

— Мне глубоко плевать, какие подвиги ты тут совершал. Этим занимается другое ведомство, наше дело маленькое — содействовать в расследовании. С этой задачей мы успешно справляемся.

Он замолчал, всё ещё не договаривая главного, ради чего затеял свой монолог. Потом продолжил:

— Скоро тебя затребуют в Департамент безопасности, у меня, к сожалению, мало времени. Поэтому я спрашиваю прямо: где часы?

Я не понял или не верно расслышал и переспросил:

— Что?

— Не изображай тугодумие, не надо… Где золотые «ролексы» убитого тобой капитана Шимански?

Зашевелились, гремя костями, всеми позабытые скелеты. Ого, в какую древность полез Гаэтано. Но здесь я чист, главное — не переиграть.

— Тебе освежить память?

— Спасибо, я помню.

— И?

— Было темно и часов я не видел.

Откуда они всплыли? Вопрос о часах два года назад даже не поднимался. Спрашивали о пистолете, о документах капитана, и, кажется, о деньгах за предательство.

— Браунинг был точно, господин комиссар. Шимански ранил меня, я почти сразу отключился. Может, и не было часов?

Гаэтано, не слушая объяснений, раскрыл папку и перелистнул несколько обтянутых целлофаном бумажек:

— Из показаний задержанного Эфа Каттанеды: «на моих глазах Хорхе Маркес помог офицеру застегнуть на руке золотые часы, передал ему пистолет, документы и крупную пачку долларов США со словами…» м-м… «Утром… мы обнаружили его тело в развалинах… Деньги в сумме…» м-м… «мы поделили там же… Уго по прозвищу Кот забрал ботинки и ремень… документы, армейскую куртку и пистолет предъявили Маркесу… Часов не было». Ну, где они?

— Господин комиссар, я там со страху даже свой автомат оставил, а Вы говорите о вещах мертвеца! Я на пушечный выстрел не подошёл бы туда.

Всё переворошил из-за куска золота, гробокопатель чёртов. Ну и ломай голову! Часы эти давно заложены-перезаложены, сорок раз проданы, любуется ими теперь какой-нибудь торгаш-лавочник или офисная крыса. Неужели такой драгоценный экземпляр, а? Может, с бриллиантами? Или раритет? Тогда Тимми, наверное, здорово продешевил, отдав их за пятьдесят одной бумажкой…

— Значит, по-хорошему мы с тобой не договоримся… Крессмо! — крикнул Гаэтано. Наверное, будут бить. Я потрогал ноющее плечо.

Показался помощник комиссара.

— Позови доктора Локка… Медицина развяжет тебе язык, упрямец.

Это что-то новенькое. Я затравленно осмотрел каюту. Пытаться бежать было глупо, возле двери замаячили угрюмые фигуры полицейских. Один из них, уверенно войдя внутрь, остановился позади меня, загородив приоткрытое окно.

— Время уходит, мальчик, — Вкрадчивый голос комиссара последний раз намекнул на компромисс. Я молчал, сердце бешено застучало.

Через минуту появился лысый старичок безобидного вида с кожаным чемоданчиком. Одновременно с ним зашли двое крепких мужчин в одинаковых коричневых рубашках с нагрудными кобурами поверх и встали по бокам от меня. Старичок, что-то мурлыча себе под нос и совершенно не обращая внимания на окружающих, занялся приготовлением инъекции. У меня не было ни малейшего желания становиться подопытным кроликом. Что же делать? Оставался последний позорный, но довольно эффективный ход. Выбирать не приходилось — лысый гриб уже закачивал в шприц желтоватую жидкость. Я глубоко втянул воздух, показывая полнейшее смирение с ситуацией, но вместо тяжёлого выдоха заорал во всю глотку:

— Помогите!

Первый из коричневых мгновенно вбил свою ладонь мне в горло, сразу же бесцеремонно обхватив мою шею свинцовым бицепсом и словно тисками вывернув за спинку кресла моё левое запястье. Я стал задыхаться, пытаясь откашляться, перед глазами закружились разноцветные конфетти. Второй воткнул кулак мне под рёбра и резко вытянул вперёд мою правую руку. Скорчиться и уронить враз потяжелевшую голову не получилось. В животе зашевелились горячие гири, однако я оставался в сознании — сотрудники военной полиции были профессионалами и знали, как применять свои навыки.

— Осторожнее, Фанки… Всё, парни. Отпустите его… и оставьте нас.

Старичок закрывал чемоданчик, бубня свой рэп. А как же укол?

Старый доктор что-то вполголоса сказал комиссару и вслед за широкоплечими службистами шагнул к двери, но вдруг растворился в голубоватом тумане. От неожиданности я сильно прижал ладони к лицу — что такое? Потом убрал руки и поморгал. Нет, всё в порядке. Наверное, показалось. Я огляделся. Гаэтано пристально смотрел мне в глаза, словно пытаясь загипнотизировать. Нет, господин комиссар, этот фокус у Вас не пройдёт. Мне не восемь лет, а Вы не цыганка с побережья, которой я когда-то безвольно протянул на деревенской дороге полдоллара…

Внезапно веки защипало, я встряхнул головой и тут же вскинул брови — комната стала медленно округляться, а я поплыл вверх! Исчез доктор со своими подручными, пропал Крессмо. А комиссар, продолжая сидеть на своём месте, начал незаметно сдуваться, постепенно уменьшаясь в размерах, и вскоре оказался крохотным как геккон. Он даже чем-то стал на него походить, растопырив свои приплюснутые пальцы на стекле стола и выпучив поднятые на меня фиолетовые глазки. Я усмехнулся и хлопнул по нему рукой, но моя ладонь, прошив его неосязаемое тельце, лишь окунулась в пустоту. От этого взмаха сам я вдруг сделал мягкий кувырок и растёкся по куполу потолка. Ничего себе! Стены каюты неимоверно разбухли, пол, прогибаясь, увлёк за собой маленькую смешную ящерицу. Теперь она, став совсем мизерной, сидела в самом низу шара и запрокидывала свою коричневую головку, не отрывая от меня взгляда. Все святые! И эту жабу я боялся? Ха-ха! Посмотри-ка, Дэн! Сейчас ты плюнешь и она утонет в твоей слюне! Забавное земноводное раскрыло широкий рот, и, пошевелив тоненьким яэычком, спросило:

— Где часы?

Меня чуть не разорвало от хохота — оно ещё и разговаривает! Так весело мне было только один раз в жизни, когда Фред Барселона уговорил нас покурить настоящую травку. Тогда по небу летали бронемашины. Но оказаться в колбе с говорящим лягушонком — это было нечто!

— Где часы?

Тимми, спаси! Меня трясёт от смеха — это голоногое чудовище пытается угрожать мне. Те «ролексы», что я снял с Шимански как боевой приз, и которые ты продал, чтобы помочь сестрёнке, мы должны вдруг отдать просто так, за спасибо! Без них никак не может закончиться арсенальное дело. Да пошли они все вместе взятые во главе с комиссаром!

Хвостатый лягушонок подпрыгнул и скатился обратно. Я, потешаясь над ним, поманил его рукой.

— Кому Тимми продал часы? — опять проквакал мой сказочный приятель.

Я удивлённо рассмеялся. Откуда он узнал, что часы кому-то проданы? Вот хитрец. Кто ему сказал? Тимми, я знаю одно — на те полсотни денег твоя Дина продержалась какое-то время, а что за бамбук нацепил на себя тикающее золото — не наша забота. Ты согласен, братишка?

— Где, когда он продал часы?

Вот прилепился! Ты чего привязался ко мне, икромёт?

Стенки шара неожиданно завибрировали и внутрь влетел огромный глаз.

— Комиссар! — затрубил глаз. — Я буду вынужден доложить о превышении Вами должностных полномочий.

— Не переусердствуйте, лейтенант! — Лягушонок выпрыгнул из шара.

— Эй, Симон! — Глаз маятником закачался передо мной. — Звони нашему медику в Санта-Ви. Чёрт их знает, что они вкачали пацану. Ребята, живо мальчишку на катер!

Несколько длинных и крепких рук лианами обвились вокруг меня и моментально вытянули из шара. Я ещё пытался расслабленными ладонями оттолкнуть от себя эти толстые канаты и даже перекусить зубами ближайший, но неудачно. И как-то сразу вместо недавней, такой приятной невесомости на меня навалилась многопудовая темнота.

Конец ледникового периода

Очнулся я только к вечеру. Боль с висков постепенно сошла, но боль в животе не отпускала. Я прислушался. Методичный скрип за стеной и приглушённые постанывания не оставляли сомнений — в соседней комнате шли попытки зарождения новой жизни. Но сейчас меня это почти не трогало. Я лежал и тупо смотрел сквозь раздвинутые бамбуковые жалюзи в проёме лоджии на широкие неподвижные листья пальмы.

О том, где я нахожусь и как оказался здесь, в этой неприбранной квартирке, мне объяснят потом. Что случилось на яхте — этот вопрос сейчас волновал меня. Я помнил Гаэтано, Крессмо, доктора. Но что там делала цыганка? Она своим завораживающим взглядом погрузила меня в транс и плотно закрыла всё, что произошло дальше.

Когда-то давным-давно я, маленький Дэн с острыми выпирающими рёбрами, вызвался помочь донье Ромирес в походе на плавучую бакалейную лавку. Увидев своего старого приятеля Лео-Кекса, швырявшего камнями в отдыхающих на заборе чибисов, я побежал вперёд, но внезапно наткнулся на колдовской взгляд. И не в силах противостоять чарам, вытянул из кармана штанов подаренную капралом монетку, собираясь отдать её цыганке.

Что было дальше, мне потом взахлёб рассказывал Лео — подоспевшая донья Анна отвела вниз мою протянутую руку и, развернув меня, прижала к себе. С минуту женщины стояли друг против друга, упёршись одна в другую тяжёлыми неподвижными взглядами. Я не верил, но Лео клялся, что цыганка, пригнувшись, стала скручивать со своего пальца перстенёк и, видимо, выйдя из краткого оцепенения, уронила голову и быстро удалилась. Только после этого донья тремя хорошими пощёчинами привела меня в чувство.

Но сейчас бабушка вряд ли поможет мне.

В техничные звуки расшатанной мебели вплелись победные мужские всхрипы. Вскоре всё стихло, потом послышалось шуршание, перешёптывания и довольно приятный женский смех. Хорошо им там, веселятся, не думая, что рядом с ними страдает человек. Ладно, и наш карнавал не за горами — парни в Рио трамбуют дорожные сумки.

Я сел на постели и с ужасом заметил рядом с кроватью капельницу, смятое полотенце, бутылочки и какие-то упаковки с таблетками на столике. По спине пробежала неприятная дрожь. Неужели было так серьёзно? Нет, не хочу думать об этом. Я встал, прислушиваясь к себе. Голова не болела.

Выйдя на почти квадратную, но из-за сваленной в кучу старой мебели кажущуюся узкой лоджию и окинув с приличной высоты весь район, несколько размалёванных десятиэтажек и утопающую в зелени улицу с крикливыми хозяйками, я с сожалением отметил для себя, что это не Каррат. А это означало одно — Санта-Ви. Вон и ярко-жёлтый трамвай блеснул стёклами…

Попытавшись пару раз достать плевками до дерева, я вернулся в комнату и включил старенький телевизор, стараясь его громкостью перекрыть шум возобновившихся сексатак. Парочка слышала лишь себя!

Сосредоточиться на триллере не получилось, сюжет меня не убедил, как не вдохновили и рождественские шоу на другом канале. Моё ожидание радости куда-то пропало. Заканчивающуюся программу о боевых искусствах Азии смотрел вяло, но с удовольствием, пока мимо меня не прошагал в ванную комнату голый негр неимоверных размеров с копной мелких косичек.

Под плеск воды и громкое фырканье черномазого Геракла я прослушал последние новости — в столице обрушилась крыша ночного клуба «Колумбус», раскрыто убийство окружного прокурора в Канкуйе, в Санта-Ви дон Перейра вновь отклонил предложение о концессиях, футбольный матч между армейцами и «голубыми касками» в Каррате закончился массовой дракой. О «Ла Эсперансе» не было ни слова.

— Ой!..

Я оглянулся. Обнажённая девица не торопясь прошла рядом с моим креслом, блеснув сначала крепкими зубами, а затем и тугими ягодицами. Но прежде чем скрыться, повернулась всем своим роскошным телом и предупредила, кивнув на приоткрытую ванную дверь:

— Не вздумай проболтаться! Понял?

— Понял, — ответил я, разглядывая татуировку в виде свернувшейся кобры над выбритой промежностью красотки — раздвоенный язычок змеи прикасался к ещё не остывшему клитору хозяйки. Проглотив слюну, я добавил. — Тринадцать долларов за молчание.

Девица, в раздражёнии махнув рукой, скрылась.

Проболтаться? Кому? О чём? О сексодроме, что ли? Бред какой-то. Я, под впечатлением от увиденного, стал искать на телеканалах что-нибудь лёгкое и прозрачное, абстрагируясь от опять начавшихся плотских утех, усиленных шлепками и хлюпаньем воды.

Нет, друзья мои! Своей ненасытностью вы и в мёртвом пробудете вкус к жизни! Завтра же с Тимми начнём знакомиться с местными девочками. На крайний случай доберёмся до Каррата и там оторвёмся. Адреса проверенных подружек не забываются…

В закутках памяти такое хранит каждый парень.

На карратскую квартиру к своим сёстрам нашу ватагу привёл Фред.

— Эрнестина… Сесилия… Наталия, — представил он их по очереди.

Девочек было три, а нас, переполненных горячей спермой, семь отпускников. Только что был отменён запрет на воскресные увольнения. Наши души пели. В карманах впервые за полгода зашелестели выданные казначейством банкноты. Конечно, я предпочёл бы сходить в кино, но Фред и Ромарио, уже посвящённый в тайну «мадридского двора», уговорили Тимми идти с ними. Мне ничего не оставалось, как нехотя присоединиться.

Повод выдался железный — День рождения старшей Наталии. Были скромные подарки, поздравления, местное шампанское вперемешку с обязательной текилой, огромный испечённый именинницей рыбный пирог, смех, музыка. Впервые короткий поход в город неожиданно превратился для меня в праздник. Эрнестину и Наталию нельзя было назвать красавицами, но они были незакомплексованные и приятные в общении. Зато волнистоволосая Сесилия, резко отличалась от сестёр не только яркой внешностью квартеронки, но и непредсказуемым характером, смесью беспомощности и откровенности. Хрипловатый голос выдавал в ней заядлую курильщицу, но это не остановило моих товарищей — она пленила их.

Сначала отсутствие взрослых не насторожило меня. Но во время танцев парочки вдруг стали куда-то исчезать, появлялись, снова исчезали. Поначалу я не придавал этому значения. Даже когда Малыш Рэм и Мигель вышли в коридор выяснять отношения. Конечно же, из-за Сесилии, королевы бала. Ну и что? Подумаешь, сцепились из-за девчонки. Я был ещё слишком глуп. Смысл вечеринки дошёл до меня лишь с жарким шёпотом Эрнестины, склонившейся к щеке Тимми:

— Нет, что ты! Без резинки нельзя!

У меня отвалилась челюсть. Тимми состроил понимающую рожицу и щёлкнул языком. А мне осталось только неестественно громко рассмеяться и, незаметно кусая губы, чтобы не выдать вдруг возникшего волнения, попробовать накачаться вином. Моё состояние усугубилось, когда Эрнестина, издав неопределённый вздох, вдруг кокетливо подхватила Тимми под локоть:

— Ладно, пойдём. Там что-нибудь придумаем…

Всем на этом празднике находилось дело. Фред танцевал. Тимми, приобняв подружку, ушёл заниматься любовью. Люка, жуя кусок пирога, закопался в видеокассеты. Я пил и делал вид, что мне хорошо.

Одна Наталия на правах хозяйки сохраняла серьёзность и лишь таинственно улыбалась при виде очередных раскрасневшихся потеряшек.

— Дэн! — Фред хлопнул меня по спине.

— Чего тебе.

— Места мне мало! Простору хочу! Давай кушетку вытащим отсюда.

— Давай, — я с тупой радостью согласился.

Мы тащили вдвоём тяжёлую кровать из гостиной под винтовую лестницу, а я так и не понял, что попал в западню. Даже лестничный полумрак не отрезвил меня… Я готов был снести сюда мебель со всего дома, лишь бы не оказаться в неловком положении с одной из сестёр приятеля!

Мы вернулись. Фред, мальчишка с опытом тридцатилетнего мужчины, пританцовывая, легко и цинично поставил мне мат:

— И тумбу унеси туда же.

Я понёс… Наталия уже сидела на кушетке и мягким жестом усадила меня рядом с собой.

Наталия была на год старше меня. Она стала моей первой женщиной. Какие к чёрту сёстры! Самые настоящие девочки-школьницы с Фиалковой набережной. Только проститутка могла так тактично обращаться с мальчишкой, сгорающим от стыда под лестницей, только она, непринуждённо отвлекая его разговором, так красиво и податливо могла направить его первые неумелые, но настоящие движения. Преимущество у Наталии перед подружками было одно — она работала в офицерском казино, что в принципе не меняло сути самой профессии. Рот не растягивался смеяться над такой работой — с этих денег кормились её мать, пьяница-отец (продавший семилетнюю дочь за бутылку пойла) и трое маленьких братьев.

Никто не потешался надо мной ни в тот вечер, ни потом. Всё прошло как само собой разумеющееся. Я был благодарен Фреду за спонсорство и его девушке за мягкость характера. Но без обязательств. Смешно, но Наталия всерьёз любила его! Без ума от него была и мать Наталии, считавшая, что лучшей партии для дочери и не надо. Фред снисходительно посмеивался над обеими. А я старался не злоупотреблять открывшейся возможностью.

…Однажды я назвал её другим именем и осёкся. Она поняла, в чём дело, сладко потянулась, и улыбнувшись, разворошила мне волосы:

— Уходишь, Дэн?

Я и не собирался обманывать её. И никаких упрёков совести перед моей Женщиной! Я прощался с детством, только и всего…

Полтора месяца назад в Рио я назвал маленькую Эстель Анжелой — вот это был смех сквозь слёзы! Как она злилась, как она ругалась и царапалась. Можно было подумать, что она по-настоящему ревнует! А ведь мы с ней только целовались.

Друг или враг?

За приятными воспоминаниями разыгрался аппетит. Я проскользнул в обширную, но бестолково оформленную и такую же захламлённую столовую. Кварцевый будильник, стоящий на полке, напомнил мне о последнем расспросе Гаэтано — часы! Боже праведный! Неужели я выдал себя?

Я сел, потирая виски, но, как ни пытался, больше ничего вспомнить не мог. Надо будет как-то обезопасить Тимми, если я всё-таки проговорился. А не прячут ли меня на этой квартире? Кто? От кого?

В висках снова застучали молоточки. Чтобы отвлечься, я приступил к изучению запасов в баре, буфете и особенно в холодильнике. Притихший живот урчанием напомнил о себе. Пришлось на первое время заварить кофе и изобрести жалкое подобие крохотных ботанас. Но этим не насытится даже колибри. Дыня тоже не в счёт. Полпакета сока манго я выпил сразу, за ним в желудок отправился приличный кусок кукурузной лепёшки и жалкие остатки отвратительно приготовленной рождественской индейки. Выплёвывая кружочки конфетти, я принялся делать мощный салат из смеси обнаруженных грибов, ветчины, маслин и зелени.

Наверное, запах моего коктейля привлёк черномазого. Он появился уже одетым в яркий разноцветный балахон и бесцеремонно сунул свою здоровенную пятерню в салатницу. Я задохнулся от такой наглости, но негр, громко чавкая, ретировался и хлопнул на прощание входной дверью. Вот задница с косичками! Я плюнул от досады и бросил блюдо с вкусно пахнущим содержимым в мойку.

Вошла девица в пикантном коротеньком халатике, но не успела она пристроиться возле бара с рюмкой «Орже», как в фойе мелькнул силуэт и вскорости показался мой утренний знакомый из Департамента. Вот чёрт, как же его зовут?

Красотка сквозь зубы брякнула мне:

— Ты ничего не видел! — И радостно повисла на вошедшем. — Наконец-то, Гран! Как я соскучилась! Почему так долго?

Последовал протяжный поцелуй, сопровождающийся стоном. Вот это актриса!

— Дела, малыш, дела. Извини, мне надо поговорить с нашим гостем. Ты пока что-нибудь сообрази поесть. Я зверски голоден. Хорошо?

Малыш стрельнул по мне убийственным взглядом и отступил, давая мне возможность выйти за лейтенантом.

Блоук присел на мою неприбранную постель и сунул руку под кровать:

— А ты крепкий орешек, рядовой. Эскулап уверял, что ты придёшь в себя к завтрашнему утру. Держи.

И он вытащил наружу мой рюкзак!

— О! — От радости я хлопнул в ладоши и схватил свою поклажу. — Откуда?

— Скажи спасибо стюарту. Швырнул его на катер в последний момент.

— Надо же! А я думал, что он не способен на добрый поступок.

— Не стоит судить о людях по первому впечатлению. Кормил бы ты сегодня рыб, если б стюарт не услышал твой крик.

Я перестал расстёгивать ремешок и посмотрел на распечатывающего пачку «Кэмела» парня:

— Не понял.

— А что тебе непонятно? Первый день живёшь на свете? После «сыворотки правды», кстати, приправленной сильнейшим депрессантом, тебя оставалось только вывести на палубу, а путь за борт ты нашёл бы сам. Вспоминай, где ты перешёл дорогу военному комиссару?

Я отодвинул в сторону рюкзак. Кто сидит передо мною, друг или враг? Или враг, прикинувшийся другом? С человеком, работающим в такой организации, надо быть внимательным. Лучше я помолчу.

— Ну, не хочешь говорить, не надо. Мне за решение твоих проблем жалованье не повысят. Между прочим, руководителю военной полиции незачем было лично присутствовать на яхте. Он появился там за полчаса до тебя. Соображаешь?

— Вы хотите сказать, что он специально поджидал меня?

Блоук прикурил сигарету и встав у двери лоджии, несколько раз машинально пощёлкал зажигалкой. Потом не спеша и глубоко затянулся:

— Да. При этом нам никто из его офицеров не сказал, что ты объявишься на «Ла Эсперансе». Комиссар решал свою задачу и ты ему помог.

— Я никому не помогал.

— Не суетись. Всё, что ты знал, он из тебя уже выудил.

— Ничего он не выудил.

Мой собеседник, усмехнувшись, пустил колечко дыма и отвернулся. Я ковырял ногти. Как быть? Рассказать о часах? Тем более, что их давно нет. Но тогда и нет смысла рассказывать.

— Спасибо Вам, сеньор, что вытащили меня с яхты.

Блоук махнул рукой. Докурив, он точным движением бросил окурок в ствол дерева. Искры разлетелись салютом.

— Пойдём забросим что-нибудь в желудки.

В столовой нас ждал сюрприз — на столе красовалась бутылка яблочного кальвадоса, рядом с ней радовал глаз выброшенный мною салат, разложенный в три чашки. Ай да хозяйка!

Блоук первым оценил кулинарное искусство своей подруги:

— Слушай, Моника, вкусно!

Мы с девицей переглянулись, каждый подумал о своём.

— А вы почему не едите? Дэн, попробуй.

— Я уже поел, благодарю.

— Мы поужинали, Гран. Мальчик проснулся и мы сразу сели за стол.

Удивительно бессовестная баба! При постороннем ставит другу развесистые рога и так же спокойно лжёт.

— Дэн, у тебя в Санта-Ви есть знакомые?

— Есть, — неуверенно произнёс я. — А что?

— Сегодня переночуешь здесь, а потом? Куда отправишься?

— Если честно, то в Санта-Ви мне нечего делать, — Про себя я уже решил, что Анжелу разыскивать не буду. Да, мне хотелось её увидеть, очень хотелось. Но я совершенно не был готов к новой встрече с ней. И без того ночь, проведённая с ней, останется незабываемой. Навсегда. Ухмыльнувшись своим мыслям, я уже вполне серьёзно добавил. — Завтра прилетят из Рио друзья и на месте обмозгуем.

— Кто такие? Бразильцы?

Я объяснил, не вдаваясь в подробности. Блоук, бесцеремонно продолжая задавать вопросы, приступил ко второй порции салата. Потом, сбавив темп, подвёл предварительный итог:

— Это, наверное, сложно — перестраивать себя на учёбу И всё же здорово!

Я, показывая презрение к такой оценке, шумно выдохнул — тоже мне, подвиг. Видел бы этот лейтенант, как мы учились. А как сдавали зачёты? Ну, допустим, Тимми попросту слентяйничал. Но Фред-то заглянул в учебники лишь перед зачётом. Ладно, за него я спокоен — он спасётся наглостью и природным упорством. А Мигель вообще не разбирается в долях и процентах и до сих пор путает в картах девятку с шестёркой.

— Подожди-ка, парень. А кто оплачивает всю эту музыку? — удивлённо протянул Блоук. — Обучение и здесь в Альбарруде стоит приличных денег, а вас отправили за рубеж!

Я с чувством начал рассказывать об инициативе Полковника, однако лейтенант, перебивая, покачал головой:

— Полковник-альтруист? Не поверю, чтобы кто-то расстался с немаленькой суммой денег без всякого умысла.

Мне пришлось заступиться за нашего военачальника, тем не менее Блоук был непреклонен:

— Ты сам сказал, что должны были отправить пятнадцать человек, что из одиннадцати прибывших вас осталось четверо. Треть группы! Не слишком ли расточительно даже для полковничьего кармана? По крайней мере странно.

Я не хотел спорить на глупую, по моему мнению, тему. Не каждому выпадает шанс поучиться бесплатно или хотя бы попробовать поучиться. А за чей счёт, никого из нас не волновало. Важен результат. Хотя, будет ли результат — это уже не важно.

Лейтенант, снова набив рот салатом, продолжал брюзжать:

— В Канкуйе есть неплохое артиллерийское училище с крепкими традициями и преподавателями. Не понимаю… Не понимаю…

Прожевав и проглотив очередную порцию, он сказал:

— Хорошо, Дэн, мы сделаем так. К утру жду от тебя обстоятельного письменного доклада…

Я поморщился. Опять писанина! Сколько можно?

— Да, к утру, — Голос лейтенанта стал гуще. — Если потом вспомнишь ещё что-нибудь по делу Джамбы, позвонишь в Департамент. Если ты нам понадобишься, мы свяжемся с твоим родственником… Капрал Ромирес, да? И постарайся не мозолить комиссару глаза… Всё, иди, сочиняй, утром уточним детали.

Я отправился к себе, тихонько ругаясь и стараясь не слушать, как лейтенант, хлебнув пива, начал выговаривать подруге по поводу целой пачки вновь появившихся счетов. Потом они закрылись в ванной. Девица решила загладить вину?

Все мои бумаги, и обратный билет, и конспекты, и документы, включая командировочные, лежали на месте.

В рюкзаке помимо ямайского рома я обнаружил красивую коробку с бутылкой «зелёной богини». Стюарт не страдал отсутствием чувства юмора — вдруг мальчику достанется страшненькая партнёрша! Абсент быстро исправит представление о красоте.

Тимми делает бифштекс

Утром, попотев в душном автобусе, я выбрался на площадь перед аэровокзалом. Рейс из Рио ожидался по расписанию. Покружив по зданию, я, игнорируя эскалатор, забрался на второй этаж и расположился на скамье у обшитой светлым пластиком колонны прямо под вентилятором, откуда хорошо просматривались оба украшенных гирляндами входа в центральный зал с огромным надувным Сантой посередине.

Провожающих и улетающих было мало, разглядывать было практически некого. Я открыл бутылку колы, прихваченной у Блоука, на всякий случай заглянул под крышку (вдруг выиграю что-нибудь, как Филипе из шестого взвода). Растягивая удовольствие, полистал оставленный кем-то гламурный журнал и по достоинству оценил выпрыгивающие из постеров прелести голливудских кинодив. Другой журнал отбросил, едва увидев на обложке фото Президента, а где-то на средних страницах неулыбчивое лицо Джона Копполо. Немного поглазел на бегающих вокруг уборочной машины детей. Потом появилось занятие поинтереснее — из бутика с парфюмерией вышла моя недавняя знакомая — Элен.

Я хмыкнул. Наверное, упрямая девчонка живёт здесь. На что надеется? Красавец принц на белом лайнере всё равно не прилетит.