Бесплатный фрагмент - Криминальный тандем

КРИМИНАЛЬНЫЙ ТАНДЕМ

СЛОВО от АВТОРА

Дорогой читатель!

Главные герои этого романа, как и сами сюжеты, возможно, покажутся тебе знакомыми, поскольку повествование основано на реальных фактах из повседневной жизни обычных людей, судьбы которых сначала сталкиваются, затем разлетаются в разные стороны и соединяются вновь.

Жизнь каждого человека имеет тернистый путь, но пройти его и получить счастье в награду возможно только тем, кто не сдается, не падает духом и не презирает общепринятые человеческие ценности.

Действие романа захватывает достаточно большой период времени, начиная с 90-х годов XX века, но темы, затронутые в нём, более чем актуальны и сегодня.

Конечно же, это не автобиографическое повествование, и все персонажи — люди вымышленные, а их судьбы представляют собой мозаичное панно из историй целого поколения, поэтому совпадение имен, фамилий и других деталей — чистая случайность, не имеющая ничего общего с реальными людьми.

Приятного чтения!

Твой автор,

Дмитрий Иванов

Глава 1

Татьяна молча вошла в комнату и взяла фотографию, стоявшую в рамке на тумбочке у окна, в свои руки. «Боже, до чего его глаза сводят меня с ума, своим взглядом гипнотизируя разум. Этот правильной формы нос, немного вздернутые брови, небрежная и слегка загадочная усмешка на обворожительных устах не могут оставить меня равнодушной. Зачем все муки и переживания, бессонные ночи, проведенные в ожидании неизвестно чего, если и так все понятно, что я его не интересует вовсе?»

Сей факт стал ясен ей сегодня утром, когда она увидела Александра вместе с этой фифой, Аллочкой. Он нес её сумку от остановки до самого института, бегая и суетясь вокруг своей возлюбленной, а та, в свою очередь, важно вышагивала, высоко задрав голову, от осознания того, что её превозносят как королеву. Да и кому из девчонок было бы не приятно, если самый красивый, обворожительный и интеллигентный парень в институте ухаживает за тобой как самый настоящий джентльмен.

«И чего он только в ней нашел, дурак? Да, Алка смазливая, красавицей её назвать нельзя, одевается круто, так как москвичка из обеспеченной семьи, но мозгов-то у неё нет? О чем с ней говорить, если она еле-еле с двойки на тройку в каждом семестре переползает, и то, благодаря Сашке, который все предметы за неё делает. Но Алка при этом изображает из себя царицу, которая делает одолжение своему холопу готовить за неё домашние задания и курсовые. Вот зараза, и откуда у неё столько наглости и надменности? Но Сашка всего этого не замечает, будто ослеп от любви к этой напыщенной и надменной, словно индюшка, кукле, и не видит, что его любит другая.

Но чего она может дать Сашке? Чем она, провинциальная девчушка, сможет привлечь воспитанного, избалованного женским вниманием молодого человека? Да, с головой у неё все в порядке: она сама учится, по всем предметам справляясь самостоятельно, с ней есть, о чем поговорить, так как прочитано несметное количество книг. Но она не Алла, приехала из провинции, из одежды одно зимнее пальто да пара туфель. Кому она нужна со своими возвышенными чувствами?

Нет, больше не стоит переживать и волноваться, он даже и не подумает обратить на неё свой взгляд, так как за три года совместной учебы в институте это уже стало понятным. Если бы Саша хотел знакомства с ней, то давно бы уже сделал шаг в её сторону, ведь она не один раз делала ему столько намеков, которые не заметит только слепой, а он совсем не такой человек.

Решено, пусть он продолжает любить свою «кралю», дай бог ему счастья вместе с Аллой. Не может же она пожелать своему любимому человеку, которого боготворит, чего-нибудь плохого? Нет, только лишь добра и всего хорошего. А в её сердце не может появиться другой человек, так как она для себя ещё в детстве решила, что любить значит любить только одного, нечего размениваться, и делать это серьезно, с полной для себя ответственностью, чтобы до конца дней своих. А раз не получается взаимности, значит, она оставит его в своем сердце навечно, пусть он потом себя сам винит».

Татьяна скинула со спинки стула свои вещи и поставила его прямо под старой, замызганной люстрой, висевшей посередине потолка. Затем сходила в ванную комнату, которая располагалась в конце коридора на их этаже, смотала там бельевую веревку, на которой все студенты сушили своё бельё, и, вернувшись к себе, скрутила из неё отличную удавку, закрутив на крюке для светильника.

«Баста, прощайте все, больше не хочу никого видеть, раз я ему не нужна, то и мне без него не нужен этот мир. Пусть я на том свете встречусь с Сашенькой, раз на этом не удается. Хотя бы небеса нас соединят».

Татьяна решительно вставила свою голову в петлю и оттолкнула ногами стул…

Скулы ныли от боли, а щеки горели, будто их намазали горчицей. С трудом разомкнув веки, Татьяна увидела перед собой лицо Катьки, соседки по комнате.

— Ты что, дура, что ли? — Катька, отчаянно била её по лицу своими здоровенными, деревенскими ручищами, не останавливаясь ни на секунду. — Рехнулась совсем?

— Я уже на том свете? — непонимающе спросила Татьяна. — Неужели и ты со мной туда отправилась?

— Да приди ты в себя, непутевая, — Катька перевела дух, прекратив наносить ей побои, затем снова принялась за дело, — слава богу, что я успела войти. Иначе сейчас ты бы действительно отправилась к праотцам.

— Зачем ты это сделала? — возмутилась Татьяна. — Кто тебя просил, в самом деле? Я не нуждаюсь в твоей помощи.

— Да молчи ты, дуреха, — Катька встала с её кровати, тяжело дыша, — я захожу, вижу, стул-то падает, а ты ножками своими брыкаешься, словно таракашка. Я еле успела тебя подхватить, ещё несколько секунд, и сейчас ты лежала бы здесь на кровати молча, с выпученными глазами.

— Эх, даже помереть спокойно не дадут, — Татьяна обиженно надула губы, — я все равно доведу свое решение до конца, только ты помешать не сможешь, понятно?

— Да на кой черт тебе этот блаженный сдался, Тань? — подруга с удивлением посмотрела на неё. — Чего ты в нем нашла?

— Тебе все равно не понять, — от досады Татьяна чуть не заплакала, — ты, вон, какая черствая, словно камень. А я без него жить не хочу и не собираюсь.

— На нем, что, свет клином сошелся? — Катька, взяв облупившейся чайник, стала жадно пить из его прямо «носика». — Я именно этого не могу понять. Какие твои годы, Танюш, куда ты торопишься? Все твои женихи впереди, ещё не раз успеешь влюбиться, я тебя уверяю.

— Мне не нужны все, мне нужен только он один, — решительно заявила Татьяна. — Конечно, парней вокруг много, но я не хочу ни с кем из них даже знакомиться, не то, что общаться.

— Твоя голова набита опилками, а не мозгами, — уверенно заявила Катька, — зачем, ты мне скажи, любить того, кто на тебя даже внимания не обращает, хотя мы все вместе учимся уже три года да в одной группе? Это значит, что человеку до тебя нет никакого дела, у него другие мечты в голове.

— Зато у меня в голове только он, никого другого нет и не будет, — Татьяна села на своей кровати, поджав под себя согнутые в коленях ноги, предварительно укутав их одеялом. — Что-то холодно стало, зябко.

— Это у тебя он нервов, давай, я тебе чаю горячего налью, — подруга включила чайник в розетку. — Поэтому и немудрено, что ты мерзнешь. На улице вон пятнадцать градусов тепла, а тебя трясет всю, и дрожь пробирает.

— Плевать, пусть хоть добьет до конца, тем и лучше, — по щекам Татьяны покатились слезы. — Что же мне так в жизни не везет, а, Кать? И влюбиться не могу нормально, и умереть не получается?

— Понимаешь, подруга, ты неправильно видишь смысл в жизни, — стала спокойно рассуждать Катерина, между тем насыпая в чашку заварку из коробки с чаем. — Ты, для начала, институт закончи, получи специальность, назначение нормальное. Лучше подумай, как в Москве остаться, чем про любовь свою дурацкую. А уж затем и будешь искать принца на белом коне. Сейчас-то куда ты лезешь со своими чувствами, да ещё к кому, самое главное? Сашка москвич, у него родители ни за что тебя к себе не подпустят, и брак с ним у тебя все равно не получится. Поэтому все твои попытки бессмысленны и безнадежны, даже и не мечтай.

— Ну почему, почему так все происходит? — у Татьяны от плача задрожали плечи. — Одним все, а другим ничего? Почему Алке и с родителями повезло, и в институт поступила без проблем, да ещё и все парни вьются вокруг неё, будто ужи, а она лишь выбирает из них?

— Знаешь, подруга, ты соображай, что несешь! — язвительно ответила Катька. — Куда нам с тобой, со своими деревенскими рылами, в их московскую жизнь лезть, а? У них здесь все по-другому, и друзья, и знакомые, и обстановка иная. Поэтому и чувства свои они тоже иначе выражают, им до наших простецких откровений дела совсем нет. А ты этого никак понять до сих пор не можешь, это меня и удивляет.

— Чем же это я, интересно мне знать, от Алки отличаюсь? — Татьяна вскинула от удивления брови, гневно посмотрев на Катьку. — Может быть, я из другого теста сделана?

— Да что с тобой говорить, сумасшедшая, — Катя с досадой махнула на неё рукой. — У тебя мозги набекрень стали. Посмотри, сколько ребят вокруг, неужели среди них нет ни одного, кто может тебя заинтересовать?

— Нет, — безапелляционно заявила Татьяна, — неужели не понимаешь, в самом деле? Такой вот я человек, полюбила одного, значит, на всю жизнь, другого не надо.

---

— Никто тебя не заставляет на всю жизнь, кикимора темная, — в словах Катерины чувствовалась логика, — ты просто попробуй встречаться, чтобы отвлечься от Саши своего. Походи в театры, на концерты, вон, сколько развлечений в Москве. А то все сидишь в «общаге» безвылазно, словно сыч, и мысли свои все думаешь, сгущая краски. На кой это тебе надо?

— Я все понимаю, что ты говоришь, Кать, но поделать с собой ничего не могу, — слезы из глаз Татьяны брызнули с новой силой, — как увижу его глаза, так, словно зачарованная, встану на одном месте и двигаться даже не могу, какой там театр, о чем ты говоришь.

— Хорошо, давай вместе со мной ходить, проблема-то какая, — недоуменно развела руками подруга, — и мне веселее, и пользы больше. Потом корить себя будешь, что в Москве пять лет прожила, учась, а толком ничего не видела. Все, я займусь твоим воспитанием, иначе ты точно в петлю снова влезешь, только окончательно и бесповоротно.

— Ой, займись, Катюш, может быть, действительно что-нибудь изменится, — слезы постепенно перестали течь из Татьяниных глаз.

«Может быть, Катька действительно права? Хоть она девчонка простая, почти деревенская, так как городок, откуда она родом, до недавнего времени был настоящей деревней. Но в словах подруги по учебе все равно есть нотки разума: не сошелся же клином белый свет на Сашеньке».

Конечно, воспитание не дает ей, Татьяне, право смотреть на других ребят, кроме как на него, но нельзя ведь зацикливаться на нем одном. Есть и другие увлечения, тем более, в столице такой огромной страны. Когда у неё ещё будет такая возможность, поскольку никто не гарантирует, что она останется работать в Москве.

***

— Санек, возьми сумочку, у меня ручка что-то устала, — повелевающе-жалобным тоном произнесла Алла, протягивая ему ношу.

— Кончено, Аллочка, конечно, — Александр, мешкая от расторопности, подхватил её сумку. — Что же ты раньше не сказала, что тебе тяжело?

— Ты мужчина и должен сам думать и заботиться о женщине, — наставительно сказала Алла. — Ты, что, решил, будто я буду носить тяжести сама? Ни-ког-да, это не для меня. Я человек умственного труда, а не физического.

— Извини, Аллочка, что я замешкался, — извиняющимся тоном произнес Александр. — Ты так быстро вышла из института, что я тебя сначала потерял из виду.

— Ладно, прощаю, — царственно ответила девушка. — Ты придумал, чем мы будем сегодня заниматься?

— Надо сначала по лекциям все сделать, вон, сколько задали, — робко предложил Александр. — А затем можно будет сходить в кино, если ты, конечно, не возражаешь.

— Что ты, Шурик, в такую погоду сидеть за учебниками, — недовольно протянула девушка. — Сейчас самый разгар золотой осени, занятия только-только начались, до экзаменов успеется. Лучше пойдем в «Парк Горького», на аттракционах покатаемся. Там сейчас как раз «Луна-парк» приехал, а потом можно и в «кафешке» посидеть.

— Я обещал папе, что сегодня вечером буду играть с ним в шахматы, а то он обижаться на меня начал, — попытался отвертеться от её предложения Александр. — Может, лучше в кино сходим, а в парк на выходные пойдем.

— Какой же ты скучный, Шурик, — хитро улыбнулась Алла. — Ну и иди, готовь свои задания, а я, в таком случае, пойду со Степаном, он давно меня приглашает прогуляться с ним и готов идти со мной хоть на край света.

— Хорошо, Аллочка, как скажешь, поехали в парк, — такое положение явно не устраивало парня, — только все равно я должен быть дома к восьми часам, иначе проблем с родителями не оберешься.

— Да будешь ты к восьми, будешь, только успокойся, — Алла была довольна тем, что все получилось так, как она хотела. — Ты что думаешь, мы там до ночи гулять будем? Я же порядочная девушка и должна быть дома к девяти. Поэтому и ты тоже успеешь домой к нужному времени, ну, подумаешь, задержишься на полчасика.

— Тогда поехали, я с удовольствием прогуляюсь по парку, — и Александр, опережая девушку, зашагал в сторону метро.

— Ты что так припустил, Шурик? — Алла стала задыхаться, не поспевая за ним. — Я все каблуки сломаю. Подожди, не надо так бежать.

— Ну вот, тебе не угодишь, — улыбнулся парень, — то тебе не нравится, что мы никуда не едем, то ты не успеваешь за мной.

— Во всем нужна размеренность, дорогуша, — Алла остановилась на месте, поправляя раскрывшееся пальто, — дайка я возьму тебя под руку, тогда ты точно никуда не денешься.

Таким образом, они пошли рядом друг с другом, словно совершенно взрослые люди, отчего у Александра было очень гордое и довольное лицо. Дойдя до метро молодые люди, спустившись по эскалатору вниз на станцию, сели в вагон поезда.

«Какое все-таки счастье, вот так вот, вдвоем с любимой девушкой, гулять по Москве, наслаждаясь общением, и никто не мешает. Какая она все-таки восхитительная, эта Аллочка, красавица и умница, одно загляденье. На неё все парни в институте пялятся, пытаясь завладеть её сердцем, а она выбрала его, Сашку, хотя он ничем особым не блещет. Да, окружающие говорят, что у него смазливая внешность, ну, плюс, учится он хорошо, проблем с мозгами у него никогда не было. Но больше-то ничего и нет. А она, значит, нашла, разглядела в нем чувственную и нежную душу, вот ведь как!»

«Господи, какой он все-таки несуразный парень. Угораздило же меня завязать с ним отношения. Правда, они ни к чему не обязывают, но все равно, приходится таскать его с собой, словно щенка неопытного. Но это все равно лучше, чем общаться со всякими снобами, которые окружают меня с самого детства, от одного вида которых уже давно воротит. Каждый мнит из себя черт знает кого, родители-то будь здоров, какие посты занимают. Нет, лучше с этим недотепой пока пообщаться, тем более что по нему многие девчонки в институте сохнут. Пусть им будет хуже, что Шурик с мной гуляет, а не с ними, это гораздо приятнее, чем отбивать парня у кого-нибудь. Тем более, что он подает надежды как поэт, тоже неплохо. Вдруг станет знаменитым на всю страну, а я тут как тут, рядышком. И уже никто не сможет его подобрать, поскольку я была рядом с гением в трудные для него годы непонимания. Каково звучит, а? Да все приятельницы позавидуют, что мне поэт достался. А он, если станет знаменитым, обязательно получит правительственные награды, признание людей. Тогда поездки заграницу начнутся, всякие приемы в Доме Кино и Доме Литераторов. Уж тогда-то я сверкну всем своим великолепием, своего не упущу. Сейчас, самое главное, приручить его к себе как можно сильнее, чтобы и шагу не мог делать без моего ведома. Будет у меня на коротком поводке, он, вон, какой мягкий и податливый. Как пластилин, главное слепить то, что мне нужно».

— Ой, что-то голова у меня сильно кружится, надо срочно куда-нибудь присесть, — они вышли с «Колеса Обозрения». — Шурик, быстренько идем в кафе, в любое, я долго не могу двигаться, а то упаду.

— Пошли быстрее, Аллочка, — Александр галантно подхватил девушку под руку, — держись за меня, я тебя буду поддерживать.

— Давно я так не развлекалась, — Алла перевела дух, когда они сели за столик в летнем кафе. — Здесь столько разных аттракционов, что мне хочется попробовать сразу все. Но физическое состояние больше сегодня не позволит, я уже вымоталась.

— Да ты просто героиня! — с восхищением произнес Александр. — Я очень сильно удивлен, как ты выдержала катание на всех этих штуковинах. Обычно для девушек один-два аттракциона, и они уже устают, из сил выбиваются. А ты почти на всех испытание провела, и ничего, «бодрецом» держишься.

— Я ведь не как все обычные девушки, — самовлюбленно ответила ему Алла, — меня не надо сравнивать с обычными девушками, разве ты этого ещё не понял?

— Именно поэтому я и восторгаюсь тобой, Аллочка, сравнивая тебя со всеми остальными, — зачарованный Александр был опьянен от общения с девушкой. — Как можно равнять тебя с другими, боже упаси! Ты настолько индивидуальна, что всем остальным до тебя далеко.

— Шурик, ты же комсомолец, а про бога говоришь, не стыдно тебе? — лукаво улыбнулась девушка.

— Это конечно, Аллочка, просто так, к слову пришлось, ведь тебя можно сравнить только с чем-нибудь высоким, божественным, — Александр упивался своими изречениями, — ты такая неземная и возвышенная, что мне неудобно сидеть рядом с тобой, а хочется встать.

— Тогда встань, Шурик, чего же ты? — девушка томно потягивала молочный коктейль из стакана через трубочку. — А лучше, встань на колени!

— О, моя богиня, — начал Александр, опустившись на одно колено, правую руку завел за спину, а левую грациозно поднес к девушке, выставив ладонь параллельно земле, — я восхищаюсь твоим грациозным мужеством, с которым ты сегодня преодолела столь трудные испытания. Для меня огромная честь находится рядом с тобой, имея возможность общаться и видеть твои очаровательные черты лица, слушать твой нежный голосок, о, моя повелительница.

— Ты, Шурик, не в то время родился, — заметила девушка, — тебе бы в девятнадцатом веке жить, когда гусары, балы всевозможные, шляпки, вуали и все такое. Из тебя бы неплохой поэт вышел, может, даже похлеще Пушкина. А в наше время твой талант можно в землю зарыть, а жаль, ты действительно интересный мальчик. Но, если будешь настойчивым и упорным, ты многого добьешься.

— Для меня будет счастьем, если только ты оценишь мой талант, — Александр продолжал стоять в своей позе перед Аллой, — а другие мне не важны. Что толку от большого количества людей, если у человека нет того единственного, ради которого он готов на все? Лучше посвятить себя одному, который сможет тебя оценить полностью, чем быть непонятым никем.

— Что ж, пожалуй, ты на правильном пути, — Алла пристально посмотрела на парня, — так и быть, я соглашусь быть твоей музой, это как раз в моем духе. Мне ещё никто не посвящал столь высокопарных речей.

— Тогда я могу надеяться на взаимность, Алла? — с надеждой в голосе спросил Александр. — Ты не возражаешь?

— Посмотрим, как все сложится, — девушка торжественно подняла глаза вверх. — Но шанс у тебя появился, Шура, я тебе его даю. Сумеешь воспользоваться или нет, это уже от тебя зависит, только лишь от тебя…

***

— Танька, знаешь, что я сейчас увидела? — Катерина влетела в комнату, словно пчела.

— Нет, откуда мне знать, — Татьяна отложила книгу, которую читала, в сторону. Опять Катерина прерывает её на самом интересном месте, что за несносная натура.

— Около деканата объявление висит, что в нашем институтском клубе открывается новый кружок танцев, — пояснила подруга, — может, запишемся? Ты же хотела пойти куда-нибудь научится танцевать? А тут, пожалуйста, под носом все, и к «общаге» близко, и бесплатно к тому же.

— Да ну, Кать, у меня настроения что-то нет, — безучастно протянула Татьяна. — А ты запишись, чего на меня ровняться. У тебя энергии столько, что можно заменить любую ГЭС.

— Да ты что, Тань, хватит все в комнате сидеть, давай вместе сходим, — не унималась Катерина. — И попляшем с тобой, и для здоровья полезно. Может, ещё одну специальность получим, кто его знает, что в жизни может пригодиться? Образование педагога, конечно, хорошее, но в последнее время учителям зарплату маленькую платят по сравнению со всякими кооперативами. У меня вон землячка в том году наш институт окончила. Домой, в нашу дыру вернулась, поработала полгода, еле концы с концами сводила, так сейчас пошла на рынок торговать, там совсем другие деньги платят.

— Так зачем же ты продолжаешь учиться? — резонно заметила Татьяна. — Для работы на рынке не обязательно иметь диплом о высшем образовании, тем более, учиться в Москве?

— Так уж учусь, зачем бросать-то? — спокойно пожала плечами подруга. — Да и родители не поймут, если брошу на полпути. Может, ещё и здесь, в Москве, какую-нибудь работенку найду, чем черт не шутит.

— Ну-ну, посмотрим, — Татьяна была настроена явно пессимистически, — кому мы с тобой нужны в столице, если на нас даже московские парни не смотрят. О какой работе ты говоришь, в своем уме или где?

— Не все потеряно, Танюха, — Катерина, напротив, была воодушевлена. — Жизнь только начинается, какие наши годы? Пошли в клуб, запишемся, я прошу тебя. Мне как-то неловко, там все незнакомые будут. Сходишь один раз, а как я перезнакомлюсь, можешь меня там одну оставить.

— Ладно, сходим, — тяжело вздохнула Татьяна, поняв, что её соседка просто так не отстанет, и почитать дальше спокойно её сегодня уже не удастся. — Сейчас, только дай мне одеться.

— Вот это другое дело, вот так бы сразу, — Катя потирала от удовольствия руки, — давай, одевайся, я пока умыться схожу.

Пока соседка ходила плескаться в общий туалет, Татьяна, с трудом найдя в себе силы, надела свои старые, затертые почти до дыр, индийские джинсы, которые родители купили ей, когда она ещё училась в восьмом классе. Цивильной одеждой их назвать было сложно, так как они потеряли и цвет, и форму, на коленях и внизу штанин были множественные дыры. Но Татьяна все равно носила их, поскольку и вещей-то у неё было не так и много, да и нравилась ей такая удобная одежда. Затем она натянула серый, с широким горлом свитер, и, засунув ноги в поношенные кроссовки, стала причесываться.

«Господи, до чего она себя довела? Катька действительно права, надо срочно чем-нибудь заняться. Иначе можно с ума сойти от безумия. Милый Сашенька прочно сидел у меня в голове, хотя я, конечно, всеми фибрами понимаю, не пара он мне, и никогда даже и не посмотрит мою сторону, в этом тоже подруга права. Надо забыть его, как страшный сон, переключившись на что-нибудь другое. Но это-то я понимаю, да сделать с собой ничего не могу, потому что млею лишь от одной мысли о нем, будто наваждение какое-то».

— Вот, молодец, причесалась хотя бы, — Катя, войдя в комнату, похвалила Татьяну. — Ну что, пошли в клуб?

— Пошли, раз ты настаиваешь, — Татьяна, в который раз коря себя за неумение отказывать другим людям, нехотя накинула на себя легкую болоньевую куртку, — ты прилепишься, словно репей, так от тебя не отвяжешься ни за какие коврижки.

— Ты мне ещё спасибо будешь говорить, Тань, помяни мое слово, — на ходу наставляла её Катерина. — Будто я ей зла желаю, что за человек такой?

— Успокойся, Катька, ты мне всю печень уже пропилила, — Татьяна взяла подругу под руку. — Я прекрасно понимаю, что ты стараешься мне помочь. И ни в коем случае тебя не обвиняю ни в чем. Просто у меня сейчас такое аморфное состояние, из которого очень трудно выйти.

— Когда у меня в детстве умерла младшая сестра, то я вообще-то тоже хотела утопиться, — от такого неожиданного откровения подруги Татьяна оторопела. — Я никому в институте об этом ещё не рассказывала, но тебе сейчас доверю свою тайну, потому что понимаю твое состояние.

— У тебя что, была сестра? — Татьяна остановилась на месте, словно «вкопанная». — Ты меня удивляешь! Молчала все время, будто партизан, даже не закинулась ни разу.

— Мне очень больно об этом говорить, пойми, Тань, — Катерина вмиг стала серьезной. — И пообещай, что никому больше об этом не расскажешь, ладно?

— Конечно, конечно, — спешно заверила подруга Татьяна. — Что я, «болтушка» какая-нибудь?

— Мы практически ровесники были, погодки, — Катерина продолжила рассказывать. — Когда мне девять лет было, а ей восемь, соответственно, то Марина, так звали сестренку, заболела «свинкой». Её долго лечили, она почти полгода провела в больнице, а я её навещала почти каждый день. Бегала туда после школы, обеды ей носила, в куклы вместе играли, уроки делали, чтобы она от школы не отстала. Затем сестренку выписали, прошло две недели, и у неё началось обострение какое-то. Вечером увезли на «скорой», а утром, когда мать поехала к ней в больницу, то там сказали, что Маришка умерла. Так я, никому ничего не сказав, пошла на речку, где у нас мост есть, и собралась уже прыгать вниз головой. Решила, что все, жизнь окончена, более мне свет не мил без сестры, и что моему несчастью никто и ничто помочь не сможет. Это сейчас я понимаю, какой дурой была. Родителям и так нелегко пришлось, мама сразу после похорон в больницу с сердцем слегла. Но в тот момент я не задумывалась об этом и уже ножки свои перекинула через перила. Вдруг ко мне подходит мужик молодой и, останавливая меня, начинает мне рассказывать какие-то небылицы: про то, что скоро в космос летать будет всякий желающий, про какие-то метеориты, короче, заговорил он мне голову, а я, высунув от удивления язык, и забыла, зачем пришла. Затем мужик, как бы, между прочим, и говорит мне, что, мол, девочка, не стоит тебе сейчас делать такой решительный шаг, поскольку вон, сколько интересного в жизни, но ты, если решишь перешагнуть за перила моста, этого никогда не узнаешь. Я, хоть и маленькая была, половины из того, о чем он говорил, не поняла, но главное для себя на всю жизнь усвоила: прежде, чем делать какой-либо важный шаг в жизни, хорошенько подумай, чего ты можешь лишиться. Именно ты, а не кто-нибудь другой, потому что в жизни столько интересного и загадочного, что хочется обо всем узнать, причем самому, а не понаслышке. А затем уже делай этот шаг, если после своих раздумий захочешь.

— Спасибо за откровение, — Татьяна даже прослезилась от такого. — И что, ты ни разу потом не хотела повторить свою попытку?

— Нет, ни разульки, — безапелляционно ответила Катя, — вернулась домой, стала за мамой ухаживать, так же, как к сестре, в больницу ходить. Мама после этого очень долго болела, не могла в себя прийти от такого удара. А затем постепенно в душе у меня успокоилась, время все лечит, поверь, Танюш. Так вот и осталась я одна у своих родителей, а теперь просто не имею права их подвести, так как я их единственная надежда и опора.

— Слушаю тебя и думаю, какую глупость я хотела сделать, — серьезно сказала Татьяна. — О родителях, честно сказать, даже и не подумала, паразитка. Они же, действительно, не переживут такого ни за что на свете.

— Во-во, и я о чем, — подхватила подруга. — Ладно, ты сама за себя отвечаешь, но им-то каково, представь? К тому же я все равно считаю, что этот поэтический мальчик не стоит такой жертвы с твоей стороны. Он просто этого не оценит, а скорее подумает, что какая-то очередная «дура» вбила себе в голову всякие глупости и решила свести счеты с жизнью. У него другая любовь, вон он как вокруг Алки вьется, кобелем прямо-таки, вокруг никого не замечает. Он твоей жертвы и не заметил бы, поскольку ослеплен любовью к другой.

— Кать, ты самая лучшая подруга, хочу тебе сказать, — Татьяна крепко сжала её руку. — Не знаю, что бы со мной сейчас было, если бы не ты. Спасибо тебе, что удержала меня от петли.

— Ладно, ладно, сочтемся, — заулыбалась Катерина. — Давай, входи первая, а то опять раздумаешь.

— Не-а, — протянула Татьяна, открывая входную дверь институтского клуба. — Теперь ни за какие коврижки. У меня появилась потребность куда-нибудь деть переполняющую энергию. Хочется её выплеснуть, но не просто так, а с пользой для себя.

— Тогда мы с тобой сейчас сразу на все возможные виды танцев запишемся, — Катя стала снимать с себя потертое пальто. — Эх, оторвемся! Я предвкушаю себя в роли какой-нибудь восточной танцовщицы.

— Честно, мне тоже до чертиков нравятся восточные танцы, — поддержала Татьяна подругу. — Обязательно научимся им, если будут преподавать, хорошо?

— А вон, смотри, объявление, — они подошли к доске, где висело расписание занятий танцевальных кружков. — Пожалуйста, вот тебе и восточные танцы, и спортивные, и аэробика. Пошли, научимся кастаньетами щелкать, как Кармен. Наконец-то осуществлю свою давнюю мечту. Знаешь, как я с восхищением смотрела по телевизору все передачи, где танцевальные конкурсы показывали? И мне до жути хотелось самой им научиться, однако в нашей дыре это было просто нереально.

***

— Шурик, как поживают твои стихи? — Алла, томно сидя на стуле в институтской столовой, грациозно пила чай из граненого стакана. Со стороны это смотрелось уморительно, но девушке было плевать, она находилась в своем образе постоянно. — До новогоднего вечера осталась неделя, а ты до сих пор все сочиняешь. Так можно и вообще опоздать!

— Что ты так переживаешь, Аллочка? — Александр смутился от её претензий. — У меня практически все готово, осталось немного подредактировать.

— Как не переживать? — девушка посмотрела на него, стараясь глазами испепелить парня. — Ты что, хочешь меня опозорить? Я всем рассказываю, какой у меня талантливый молодой человек, пишет стихи, и что его «творения» можно будет послушать на институтском новогоднем вечере. Почти все мои знакомые собираются прийти, услышать, так сказать, своими ушами тебя, а ты меня подводишь! Как это назвать, позором?

— Ну, Аллочка, моя хорошая, я ведь ещё ни разу тебя не омрачил и не обманул, –оправдывался Александр. — И в этот раз все будет, как ты задумала. Я не посмею тебя подвести.

— Ладно, пока я тебе верю, — Алла, допив чай, медленно крутила стакан на столе своими длинными и тонкими пальцами. — Завтра с утра ты мне покажешь все, что написал, потому что после занятий уже будет первая репетиция концерта.

— Хорошо, хорошо, я сегодня ночью тогда и спать не буду ложиться, все доведу до ума, — Александр, обрадовавшись такому повороту событий, сиял от счастья. — Мне совсем чуть-чуть осталось.

— Вот видишь, Шурик, — менторским тоном заявила Алла, — без меня у тебя ничего не получается. Ты ужасно не собранный человек, все забываешь, вечно опаздываешь. Если я тебя не буду торопить, следить за тобой, ты свои стихи напишешь лет через пять, это минимум.

— А мне приятно, что ты будешь за меня переживать, наблюдая мои достижения, — Александр с мечтательной восторженностью поднял глаза вверх. — У каждого творческого человека есть муза, чем же я хуже других? Может быть, это и есть счастье поэта, когда за ним следят, оберегают и заботятся.

— Шурик, ты что, издеваешься надо мной? — усмехнулась девушка. — Муза должна вдохновлять, а не быть надсмотрщицей. А ты для меня именно такую роль пытаешься отвести в своей жизни, но у тебя это не выйдет.

— Как можно, Аллусенька, — Александр сиял от счастья. — Ты, и только ты меня вдохновляешь, именно тебе, а никому-то другому, я обязан тем, что я уже написал.

— Там есть хотя бы что-нибудь про меня? — с надеждой поинтересовалась Алла. — Или опять, все в общем, про любовь к неизвестному человеку?

— Понимаешь, когда я пишу в общем, не конкретизируя, я всегда подразумеваю только себя и тебя. Просто я не хочу останавливаться на наших с тобой личностях, так как это и не скромно, и очень быстро всем наскучит.

— Нет, вы посмотрите на него! — чуть ли не на всю столовую воскликнула девушка. — Я, понимаешь ли, являюсь его музой, все свое время посвящаю его творчеству, а он, видите ли, не хочет меня конкретизировать? А кого ещё, как не меня? Нет, ты, Шурик, пожалуйста, увековечь меня в своих виршах, иначе я обижусь, причем очень сильно!

— О чем вы тут так сильно кричите? — к ним за столик подсел Максим, товарищ Александра, который, хоть и учился на пятом курсе, но очень по-дружески относился к нему. — Вся столовая на вас смотрит, есть не может, а вам хоть бы что?

— У нас творческий спор, — важно произнесла Алла. — Мы обсуждаем новое творение Шурика, которое он приготовил для новогоднего институтского концерта.

— Поделитесь, о чем идет речь, может, я подскажу что-нибудь? — предложил Максим.

— Нет, пока это секрет, — опередив собиравшегося было ответить Александра, быстро сказала Алла. — Всему свое время, Максик, не торопи события.

— А ты, Сань, не хочешь снова написать в нашу студенческую газету какую-нибудь статью? — спросил Максим. — Кстати, твоя заметка, которую поместили в номер, посвященная первому сентября, пользовалась очень большим успехам.

— Да нет, Максим, что ты, — Александр покраснел от смущения. — У меня не очень хорошо получается это делать. Проза не мое призвание, это я так, от нечего делать написал, да и «препод» по литературе просил помочь. Мне рифма больше нравится, она сама собой у меня рождается. А статью я вымучивал несколько дней, хотя там всего несколько абзацев нужно было.

— Брось ты, не твое, — успокоил его товарищ. — Своими стихами ты много не добьешься в жизни, вот увидишь. Но если ты будешь хорошо писать статьи, то из тебя может получиться хороший журналист. А это в наше время вполне нормальная специальность. Тем более, что сейчас открываются всё новые и новые издательства, так что в ближайшие годы ты будешь обеспечен хлебом насущным.

— Нет, это не для Шурика, — вновь ответила Алла. — Ему предстоит прожить великую жизнь знаменитого поэта. А все эти статейки для других, в том числе и тебя.

— Кончено, куда нам, земным людям, до богов, — усмехнулся Максим, нисколько не обидевшись на Аллу. — Я, конечно, Саш, не буду настаивать, так как не имею права. Но ты, все-таки, подумай над моим предложением на досуге.

— Хорошо, Максим, хорошо, — постарался успокоить товарища Александр, не желая его обидеть. — Может быть, ты и прав, сейчас действительно никому не нужна поэзия.

— Ну, ладно, я пошел на последнюю пару, вы как? — спросил он их, молча предлагая пойти с ним вместе на занятия.

— Нет, у нас сейчас другие дела, мы не пойдем, — ответила Алла. — Иди, иди, Максик, привет газете.

— Зачем ты так, Аллочка? — спросил Александр, когда товарищ вышел из столовой. — Он же может обидеться? Зачем высказывать в глаза человеку все, что ты о нем думаешь, это не культурно.

— Нечего лезть со своими советами к другим людям, — пояснила девушка. — А чего ты вдруг его защищаешь? Ты же только что, буквально перед его появлением, говорил про свои стихи, как сразу перекинулся на статейки?

— Я не хочу никого унижать, намекая, что люди чем-то хуже меня, — пояснил парень. — Тем более, что Максим мой старший товарищ, мы с ним общаемся с самого первого курса. Он не однократно давал мен полезные советы по поводу моих стихотворений.

— Так ты что, собираешься слушать его, а не меня? — Алла возмущенно вскинула брови. — Я что-то не пойму, кто тебе нужен: этот «писака» или я?

— Что ты вечно все утрируешь? — Александр не хотел обидеть и Аллу. — Пойми, я такой человек, что не могу отказать никому.

— Это очень плохо, Шурик, — заявила девушка. — Если ты не изменишь свое отношение к людям, то в один прекрасный момент они сядут тебе на шею, окончательно и бесповоротно. А для тебя все закончится плачевно, ты просто не сможешь иметь даже своего мнения.

— Я все понимаю, Аллочка, но с собой поделать ничего не могу, — тяжело вздохнул Александр. — Такой уж я человек, надо с этим мириться.

— Ты можешь мириться, но я не хочу и не буду, — твердо заявила Алла. — Но учти, если ты не будешь мне в этом способствовать, то и я в один прекрасный момент отвернусь от тебя, понимаешь?

---

***

«Браво, браво, браво, браво!»

Зал рукоплескал их выступлению, не отпуская со сцены несколько минут. У Татьяны от волнения и физической нагрузки кружилась голова, но она решила, что это от успеха. Казалось, ещё мгновение, и она упадет в обморок. Они действительно здорово выступили, ошеломив весь институт, даже их педагог по танцам, Ирина Львовна Савина, не ожидала от них такого.

Весь декабрь их танцевальный кружок, в котором занималось почти тридцать девчонок с института, все свободное от учебы время только и делали, что репетировали. Они готовили сразу несколько видов танцев: латинские, арабские, индийские. Татьяна принимала участие во всех номерах, и в последнюю неделю она забросила учебу совсем, так как приходилось репетировать по шесть-семь часов. И это несмотря на то, что она всегда училась хорошо, тщательно готовя домашнее задание, к тому же сессия была не за горами. Но она настолько увлеклась новым для неё делом, которое ей очень нравилось, что немного забросила учебу, к тому же и Ирина Львовна была великолепным педагогом. На самом деле это девочки звали её Ириной Львовной, хотя учительница была старше их не на много: ей было всего лишь двадцать семь лет. Но она снискала у них уважение за своё мастерство и профессионализм, которыми Ирина Львовна с неуемной энергией и энтузиазмом заражала их на каждой репетиции. Татьяна поверила в свои силы, потому что многие движения у неё получались порой ничуть не хуже педагога, вдобавок и Ирина Львовна очень часто хвалила её.

— Так, девочки, молодцы, больше слов нет, — после выступления в раздевалке хвалила их раскрасневшаяся от волнения Ирина Львовна. — Не подвели меня, спасибо огромное.

— Это вам спасибо, Ирина Львовна, — почти хором защебетали все девочки. — Вы самая лучшая, как можно было вас подвести.

— Ладно, ладно, не скромничайте, — педагог почему-то хитро улыбалась, — не все ученики способны показать все то, что дал им учитель.

— Если бы все учителя были такими, как вы, тогда и их ученики получали бы только отличные оценки, — громче всех почти кричала Катерина.

— У меня для вас есть очень приятная новость, — торжественно заявила Ирина Львовна ошалевшим от успеха девочкам.

— Какая, какая? — наперебой закричали все.

— На сегодняшнем концерте присутствовало большое начальство из городского управления образования, — вокруг наступила тишина. — Наш коллектив пригласили на конкурс среди танцевальных коллективов студенческой Москвы. Так что будем готовиться к новым достижениям.

— Ура! Да здравствует наша Ирина Львовна! — восторженные крики стали колыхать старые стены институтского клуба.

— Да успокойтесь вы, сумасшедшие, — пыталась остановить их педагог, но было поздно, так как девушки вошли в кураж.

— Ирина Львовна, вы наша гордость! Вы просто прелесть! Вы само совершенство! — снова раздалось со всех сторон.

— Предлагаю отметить наш успех, — неожиданно для всех предложила педагог. — Только не сегодня, а на Новогоднем Вечере, как вам? И повод двойной будет, и время побольше свободного.

— А зачем ждать целых два дня? Тем более, что сейчас повод один, а тогда будет другой? — послышались недоуменные вопросы.

— Во-первых, сейчас мы просто не можем нормально посидеть, так как надо приготовить что-нибудь вкусного из сладкого, купить шампанского, наконец, а во-вторых, и времени сейчас уже много. Соберемся пораньше перед Вечером, посидим, пообщаемся, а на веселую голову и танцевать будет веселее, — пояснила Ирина Львовна.

— Ура! Здорово! Заметано! Договорились! — шквал эмоций вновь взорвал помещение.

Ещё целый час они все дружно обсуждали, что каждый из них приготовит к их посиделкам, составив подробное меню. Затем они прикидывали, кто в каком наряде появится в такой праздничный вечер. Татьяна и сама не заметила, как пролетело почти два часа, а ведь ей очень хотелось послушать выступление Александра с его новыми стихами.

В последнее время она старалась почти не замечать Александра, на занятиях садилась так, чтобы никоим образом не видеть его и Аллу. Все правильно говорила Катька, не нужен он ей, потому что она не интересует его. Что же, всю жизнь, что ли по нему сохнуть, не спать ночами, а днем, забыв про учебу, спать на лекциях? Так ничего хорошего не получится, её быстренько отчислят из института, и придется возвращаться домой. А этого Татьяна боялась больше всего на свете, для неё появление перед родителями с такой позорной репутацией было хуже войны. Она представляла себе, как мать, поджав губы, не будет разговаривать с ней несколько месяцев подряд, отчего ощущение вины ещё сильнее будет глодать её. А отец, она это видела явно, каждый день будет устраивать скандалы, попрекая при этом всем тем, что он с матерью сделал для неё хорошего в этой жизни.

Но самое главное, что она не знала, чем ей в таком случае заняться? Неужели придется идти работать на прядильную фабрику, что и делает большинство женского населения в её родном городке? Нет, такая перспектива её не прельщала, не для того она так настаивала, уговаривая родителей отпустить учиться её в Москву, порой устраивая им истерики, а затем, не разговаривала с ними по нескольку дней. Мать с отцом, простые рабочие, боялись за свою единственную дочь, отпуская в огромный, полный соблазнов, город. В принципе, их опасения были напрасны, так как Татьяна полностью посвятила себя учебе, но Александр, которого она сначала просто не замечала, а с каждым днем влюблялась в него всё сильнее и сильнее, затмил её разум, и в последнее время это мешало учебе все больше и больше. За три года совместного обучения она просто свихнулась на этой почве, этот человек был её наваждением. Что с ним делать, она и сейчас не могла понять. Татьяна пыталась отвлечься, усердно грызя гранит науки все свободное время, но ничего не помогало. Может быть, действительно, занятия танцами помогут ей выйти из кризисной ситуации, поскольку в движении Татьяна забывала обо все напрочь.

***

Позвольте выразить признанье

Тем, кто так усердно учит нас,

Кто, прилагая все старанья,

Готов порой покинуть класс

Сейчас не все здесь понимают,

Что ж добиваются от них,

И будто камнем в них кидают,

Грозя отчислить сей же миг.

Но будет время, когда поздно,

Что поменять, и не вернуть,

Те светлые шальные годы,

Когда ещё неясен путь.

Когда живешь лишь днем насущным,

Не забегая наперед,

И думаешь, что нерешенным

Бывает только знаний пуд.

Спасибо Вам за Ваши дни,

И месяцы, и годы, что с терпеньем

Вы посвятили нам свои часы,

Вложив в них душу сквозь мученья.

Мы оправдаем Ваши силы,

Так щедро вложенные в нас,

И все усвоенные речи

Преувеличим в сотни раз.

Александр замолк, окончив свое выступление, опустив голову вниз. Зал замер на несколько секунд, будто ждал продолжения, затем взорвался грохотом аплодисментов, от которых у Александра заложило уши. Такого успеха он просто не ожидал, потому что ещё утром его стихи не были готовы для концерта. Да, он обманывал всех: и друзей, и знакомых и родителей, и Аллочку, и даже себя, что успеет, но никаких толковых мыслей по поводу финальных строк в его голову не шло, хотя он очень усердно заставлял себя сосредоточиться.

Всю последнюю ночь он не спал, тщетно пытаясь сконцентрироваться, но его отвлекало буквально все: то, как назло, звонили подряд множество друзей и знакомых, с которыми он пытался как можно быстрее закончить разговор, и многие на него всерьез обиделись. Затем родители слишком часто заглядывали в его комнату и интересовались, почему их чадо так долго не ложиться спать, и Александру пришлось выяснять отношения сначала с отцом, а затем и с матерью. Уже под утро, ближе к рассвету, в их тихом и маленьком домашнем сквере дворник слишком сильно скрежетал лопатой, разгребая наваливший снег. Александр, с ввалившимися от усталости покрасневшими глазами, с гудящей от боли головой, совсем было отчаялся закончить стих хоть как-нибудь и решил, что он опозорится сегодня по полной программе, когда прейдет к началу концерта и откажется от выступления.

Он живо представил себе радостные глаза многих студентов и преподавателей, которые ненавидят его, и в душе будут очень рады такому обстоятельству, когда кумир института станет изгоем в один миг. И вот в тот момент, когда Александру предвиделось лицо Аллочки, которое одновременно выражало и страх, и отвращение, и жалость к нему, вот тут-то его словно громом осенило. Он буквально за несколько минут на одном дыхании дописал последние четверостишья и, не раздеваясь, лег на свою кровать, моментально заснув крепким богатырским сном.

Сейчас же, после выступления, он, уставший от бессонницы, от сомнений и противоречий внутри себя, стоял на сцене и единственное, что ему хотелось, так это уединиться где-нибудь вместе с Аллой, уйти куда подальше, чтобы никто им не мешал. Тогда бы он, наконец, нашел в себе мужество и красиво, в стихотворной форме, выразил бы ей все свои чувства, которые переполняли его душу.

Однако на сцену выскочили его поклонники из числа студентов всех курсов института, некоторые из них стали дарить ему цветы, другие просто выражали свое восхищение. И уже через несколько мгновений он, держа огромную охапку цветов, был окружен плотным кольцом людей, из которого вырваться просто так не было возможности.

— Вот видите, какие таланты обучаются в нашем учебном заведении! — важный от гордости, торжественно объявил в микрофон ведущий концерта, преподаватель кафедры русского языка и литературы, Вадим Борисович Красинский. — В скором времени он прославит наш ВУЗ по всей нашей необъятной стране. Давайте ещё раз поаплодируем ему. Браво, браво, браво!

— Я, в свою очередь хочу тоже выразить всем присутствующим признательность за то, что выслушали мои мысли, — прорвавшись к микрофону, произнес Александр. — А также заверяю, что приложу все усилия для того, чтобы добиться как можно больших успехов и прославить свой любимый институт.

Александр с большим трудом, удерживаемый студентами, спустился со сцены, пытаясь глазами отыскать в толпе Аллу. Но народу было так много, и его очень плотно окружали, что он ничего вокруг не видел, кроме неизвестных ему лиц.

— Саша, пошли, — кто-то со знакомым голосом буквально вырвал его из толпы за руку, и пихнул в боковую дверь зала.

— Вы кто? — в один миг Александр оказался в полной тишине, и лишь приглушенный гул из-за двери напоминал ему о происходившем.

— Ты чё, Сань, белены объелся? — перед ним стоял Максим Полянский, его товарищ с пятого курса. — У тебя крыша, что ли, поехала от успеха?

— Макс, прости, у меня в глазах все так мелькает, — извиняющимся тоном произнес Александр. — Честное слово, просто не понял, кто это меня спас? Меня, чуть было, не разорвали, спасибо, что выручил.

— Да ладно, брось, я и сам за тебя испугался. Думаю, надо срочно выручать товарища, — усмехнулся Максим. — Ну, как тебе успех, по душе приходится?

— Сам не понял пока ещё, — Александр был в прострации. — Надо все осмыслить и переварить не спеша, а потом уже пойму, нравится мне это или нет. Ты, кстати, Аллу мою не видел?

— Что, потерял свою Джульетту? — в иронии Максима проскользнули нотки сарказма. — Неужели ты так сильно ей увлечен, Сань?

— Я просто без ума от неё, — без всяких сомнений произнес Александр. — А что в этом плохого, я не понимаю? Разве мужчине не может очень сильно нравиться женщина?

— Может-то оно, кончено, и может, — рассудил Максим. — Но любовь не должна застилать глаза, надо внимательно ко всему приглядываться. Неужели ты не понимаешь, что Алла просто развлекается с тобой, словно кошка с мышкой? Просто использует тебя для удовлетворения собственных амбиций, и всё. Пока ты популярен в студенческой среде, о тебе говорят, как о начинающем поэте, пока ты выделяешься среди других, ты ей нужен. Но как только ты станешь одним из серой массы, как тут же получишь отставку.

— Ты что, Максим, не веришь в мои способности? — Александр удивленно вскинул брови. — Ты всерьез думаешь, что из меня не получится поэта? Я, честно признаться, считал тебя своим другом, на которого можно положиться в случае беды, а ты оказывается, вон какого мнения обо мне.

— Именно потому, что и я тоже считаю тебя своим другом, я и пытаюсь до тебя достучаться, — неторопливо продолжал Максим. — Я ни в коей мере не хочу тебя обидеть, ты действительно можешь стать великим поэтом. Но ты что, считаешь, что в нашей стране можно быть поэтом и жить этим, содержать семью? Неужели ты всерьез об этом думаешь?

— Разве мало этому примеров? — Александр не понимал, максим шутит или говорить всерьез. — Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, да мало ли ещё примеров! Они тоже, когда начинали, были абсолютно простыми, рядовыми людьми, и ничего, добились всенародной любви и признания.

— Сань, ты про какое время говоришь? — теперь Максим удивленно поднял брови. — Сейчас не шестидесятые и семидесятые годы, а конец восьмидесятых. Перестройка на дворе, кооперация процветает вовсю, а ты про стихи говоришь. Да кому они сейчас нужны, Саш, ты в своем уме? Сейчас абсолютно другие времена, народу нужно горяченькое, остросюжетное, сдобренное политикой и всякими интимными подробностями «чтиво», при этом написанное простым, незамысловатым языком, да к тому же чтобы не очень длинно, иначе читать наскучит.

— Ты это серьезно, Макс? — Александр не ожидал услышать таких откровений от человека, которого он, как считал, знал достаточно хорошо. — Так что же тогда надо делать, как ты считаешь?

— Мы с тобой недавно уже говорили на эту тему, помнишь, в столовой. Так вот, пока рядом нет Аллы, хочу тебе кое-что рассказать, а ты уже сам думай. Я сейчас работаю в одной газете, которая с каждым днем становиться все популярней и популярней, — продолжил Максим. — Скоро она, наверное, переплюнет «Комсомольскую правду». Я пишу для неё небольшие статьи, которые печатают на первой полосе. Статьи короткие, но про всякие «горячие» факты», а платят за них очень даже неплохо. Хочу и тебе предложить попробовать свои силы, ты же неплохо написал пару статей для нашей институтской стенгазеты. Я их внимательно читал, у тебя есть задатки хорошего журналиста. Лучше быть хорошим репортером и нормально зарабатывать на жизнь, чем быть гением, писать изумительные стихи, складывать их в ящик письменного стола, но сидеть с пустым карманом.

— Да, ты меня прямо ошарашил, — Александр облизал свои засохшие от волнения губы языком. — Ладно, с твоими доводами по поводу работы и дальнейший жизни я могу согласиться. Но почему ты такого мнения об Алле? Ты же абсолютно её не знаешь?

— Старик, именно я её знаю очень хорошо, — Максим посмотрел Александру прямо в глаза. — Ты думаешь, почему она так нервничает и кипятиться, когда я общаюсь с тобой, да ещё в её присутствии? Потому что когда вы учились ещё на первом курсе, и ты был далек от любовных потрясений, я очень активно ухаживал за Аллой. Она, по началу, не отказывалась от моих притязаний, любила, когда я делал ей подарки, благо, родители мне помогают деньгами. Но как только она познакомилась с другим парнем, учившимся на год старше вас, который не вылезал из Варшавы, где у него работали родители, так она сразу переметнулась к нему, бросив меня в одночасье. Я даже и слов оправдательных от неё никаких не услышал. А обо мне, похоже, вовсе забыла, сейчас даже и не здоровается, словно мы и не знакомы. А как только тот парнишка раскусил её и познакомился с другой девчонкой со своего курса, так Алла за тебя взялась. Но теперь её интересуют не деньги, я твоя популярность. Я так думаю, что она для себя решила больше не клевать на материальные блага. Поэтому выбрала тебя, простого парня, застенчивого и неопытного в амурных делах, зато известного своими стихами. Ты не будешь, в силу своего воспитания, оценивать все материально, а уж чувства Алка умеет играть профессионально. Ей надо было в актрисы идти, у неё дар.

— Что-то у меня в голове не укладывается твоя речь, — у Александра закружилась голова. — Я, пожалуй, пойду, потом как-нибудь увидимся. Спасибо, ещё раз, за то, что вытащил из зала.

— Иди, конечно, — Максим его не собирался задерживать. — Только подумай над моим предложением поработать в газете. Попробуй свои силы, чем черт не шутит.

— Хорошо, хорошо, — Александр медленно побрел по пустому коридору, сам не понимая, куда.

Лишь только его шаги разносились гулким эхом по толстым стенам здания, которое хранило в себе много человеческих переживаний за несколько десятилетий своего существования…

***

— Шурик, ты где пропадал? — Алла, широко расставив свои красивые ноги, стояла в конце коридора перового этажа в позе жандарма. — Я тебя обыскалась.

— Аллочка, ты видела? — Александру хотелось поделиться с ней радостью, которая переполняла его. — Мен так здорово принимали, что не хотели отпускать со сцены. Казалось, ещё мгновенье, и меня разорвут на мелкие кусочки. Все-таки я всем понравился, мне удалось то, о чем я так мечтал.

— Что удалось? — недоуменно фыркнула девушка. — Ты что, возомнил себя непревзойденным гением и решил, что от твоих творений все просто сошли с ума?

— Нет, что ты, какой я гений, — Александр поспешил успокоить собиравшуюся было разгневаться Аллу. — Просто я не ожидал, что будет такое количество оваций и радостных возгласов.

Алла смотрела на него и не понимала, шутит Александр или придуривается? Он что, действительно не понимает, насколько он ничтожен? Да, он неплохо складывает слова рифму, но и все, не более того. Ведь это она, да, именно она, Алла Прудович, вознесла его до небес, создав вокруг него образ непревзойденного поэта. Сколько ей это стоило, каких усилий? Трудно даже и подумать.

Алла планомерно, день за днем, распространяла слухи о том, какие гениальные вирши пишет её знакомый сокурсник, причем рассказывала об этом и в институте, и приятелям, и родителям. Конечно, верили не сразу, и не все, но постепенно окружающие их люди привыкли к тому, что Александр просто сумасшедше талантлив. Затем все стали убеждены в этом, как в само собой разумеющемся. Но заслуга-то в этом только Аллы, а никоим образом не его. А он, будто не понимая, вместо того чтобы благодарить Аллу, стоит и издевается над ней, рассказывая, как ему хлопали. Ведь это она просила многих студентов поддержать его на концерте, поясняя, что Александр очень нервный и застенчивый, может так расстроиться, что упадет в обморок прямо на сцене, поэтому, если ему поаплодировать, то это его взбодрит. Да, такого «свинства» с его стороны Алла просто не ожидала.

— Шурик, ты, конечно, опьянен от успеха, но нельзя же так выпасть из реальности, что забыть начисто про свою возлюбленную музу, — Алла, чтобы вернуть Александра к действительности, обиженно поджала губы.

— Что ты, что ты, я серьезно не мог найти тебя, — Александр с жаром принялся оправдываться. — Я искал тебя в зале, но не увидел, а потом меня толпа понесла с такой силой, что чуть не раздавила. Еле-еле смог, протиснувшись сквозь народ, выскользнуть в боковую дверь.

— Что-то ты долго скользил, Шурик, наверное, тебя поклонницы где-нибудь уже прижали в темном уголке, — язвительно заметила Алла. — А ты и рад стараться, отказать-то не можешь никому.

— Аллочка, солнышко, — лицо Александра вспыхнуло от волнения. — Да я сразу побежал по всем коридорам, чтобы найти тебя и разделить с тобой мою радость. А ты будто сквозь землю провалилась, мне уже дурные мысли в голову лезть начали.

— Ага, твою радость разделить со мной, — Алла готова была разорваться от гнева. — Я-то, наивная, думала, что это наша с тобой радость. А он заявляет, что радость только его, и делить он её собирается, видите ли, на равные кусочки. А мне, Шурик, очень обидно от твоих слов, я вся горю от негодования. Нет, такой подлости я от тебя никак не ожидала, ты меня очень сильно оскорбил.

— Аллочка, Аллочка, ну полно тебе, — Александр взял руку девушки и поцеловал её. — Я не хотел обидеть тебя. Конечно же, это наша с тобой радость, просто я неудачно выразился.

— Неудачно выразился? — Алла гневно сверкнула глазами. — Да я собственными глазами видела, как ты блаженно улыбался, когда на тебя вешались студентки. Ты был, словно мартовский кот, который попал в малину. Я не ожидала такого, в моих глазах ты сильно упал.

— Послушай, Аллочка, я просто никуда не мог деться от них, они напали на меня и никуда не отпускали. Что я мог сделать, по-твоему, в такой ситуации, а?

— Сделать? Твоя улыбка тебя выдала, милый мой. Сальная, противная, от которой разило похотью, — Алла, кончено, лукавила. Улыбка Александра в тот момент скорее напоминала растерявшегося Эйнштейна, чем лихого Казанову, но не отступать же ей. — Ты низок, как и все остальные мужчины, я была лучшего мнения о тебе. Все вы одинаковые, только одного и надо — женского внимания, и ничего другого. И чем его больше, чем вы лучше себя чувствуете. Вам лишь бы вился кто-нибудь вокруг, не важно, кто именно.

— Аллочка, хватит тебе все об одном, — Александр решил прервать их пререкания, иначе они сейчас сильно поссорятся. — Я очень благодарен тебе и очень хочу услышать твое мнение по поводу своих стихов. Как они тебе, понравились или нет? Я же старался только для тебя одной, именно твоя оценка самая важная.

— Так, ничего себе, — Алла решила ответить неопределенно, чтобы позлить Александра. — Я ожидала от тебя, конечно, большего, это не предел твоих возможностей. Местами твое творение было очень даже, а в некоторых моментах я готова была спрятаться, чтобы не чувствовать позора из-за тебя.

— Что, неужели было так отвратительно? — сокрушился парень. — Мне казалось, что каждая строчка подобралась к другой просто замечательно. Я бился над этим очень долго, выстрадал каждый слог, да и всем понравилось.

— Я не все, — Алла была сама безаппеляционность. — Это другие пусть довольствуются серостью. Мне нужны действительно безупречные, абсолютные вещи, в том числе и стихи. А ты иногда напоминал то Пушкина, то Есенина, то ещё кого-нибудь. Но это был не ты, понимаешь, а другие, причем уже знаменитые поэты. Пока у тебя нет собственного «Я», твоего конкретного стиля, ты просто один из многих, неплохо пишущих людей, не более того, а это меня тревожит. Ты уже не мальчик, и пора стать настоящим мастером слова. Иначе через год-другой, когда и окружающие поймут, что ты просто так, рифмоплет, тебя забудут, и ты останешься с носом.

— Неужели все так плохо? — казалось, Александр сейчас расплачется. — А я решил, что у меня начало получаться. В конце концов, я стал постигать этот сложный мир поэзии, порой рука сама, произвольно начинает водить ручку по бумаге. Приглядываюсь, а уже что-то набросано конкретное.

— Если ты будешь меня слушать, внимать моим советам и меньше обращать внимание на других, то ты ещё сможешь достичь совершенства, — подвела черту Алла. — Особенно, если ты меньше будешь обращать внимание на особ женского пола. Кроме меня, кончено. Они тебя развратят, а это отвлечет тебя от истинного творчества, Шурик…

***

— Танька, смотри, сколько ребят сразу вместе собралось, — Катерина, словно безумная, прыгала вокруг Татьяны, стоявшей около зеркала в туалете. — Тебе чего, не весело, что ли? Давай радоваться, нельзя быть такой скучной.

— Да весело мне, с чего ты решила? — Татьяна отдернула плечи, пытаясь усмирить подругу, не в меру разгоряченную от обильного возлияния алкоголя. — Я смотрю, спиртное слишком сильно вдарило тебе в голову, ты что-то больно буйная стала.

— Хватит меня отчитывать, Танюха, — Катька стала строить рожицы в зеркало. — Иногда можно позволить себе чуть больше сверх меры. Новый год бывает только лишь раз в году, поэтому я имею полное право расслабиться на полную катушку, чего и тебе рекомендую, зануда. Стоишь, как кикимора, лицо постное, будто целый лимон съела, аж жуть берет.

— Зря ты так думаешь, я и расслабляюсь, только по-своему, — Татьяна повернулась к Кате лицом к лицу. — Ну не могу же я быть точно такой же, как и ты. Поэтому и веду себя по-другому, и стакан за стаканом в рот не отправляю.

— Ладно, хватит меня отчитывать. Не застревай здесь надолго, — Катерина, подмигнув сама своему отражения развернулась, чтобы уйти. — Буду ждать тебя в зале, пойду, высмотрю пока кого-нибудь, чтобы пригласить на белый танец.

— Давай, я сейчас, быстренько закончу и догоню тебя, — Катька немого напрягала Татьяну, но не ссориться же на новогоднем вечере из-за таких пустяков. — Смотри только, больше не пей ничего крепкого, иначе упадешь посредине танца, и твой Ромео останется у разбитого корыта.

— Не ехидничай, — Катька показала Татьяне язык. — Тем более, что мы и так все выпили, больше нечего, и денег, тьфу, нема. Даже Ирине Львовне мало досталось, неудобно как-то прямо получается.

— Это она специально мало пила, в отличие от таких дурех, как ты, — здраво рассудила Татьяна. — Она человек в таких делах опытный, чуть пригубила для веселья, и хватит. А вы готовы пить до тех пор, пока совсем разум не потеряете. Ты, небось, ещё бы винца пропустила, если бы оставалось, не так ли?

— Ой, Тань, ты, прямо, как моя мама сейчас, распекаешь меня, — Катька улыбалась, даже и не думая обижаться на подругу. — Дай хоть в Москве расслабиться без родительских нравоучений, я прошу тебя. Не порти настроение, я сейчас в таком ударе, что готова танцевать «до упаду».

Катерина вышла из туалета, а Татьяна стала пристально разглядывать свое отражение в зеркале. От своего внешнего вида она осталась в удовлетворении, так как он её полностью устраивал. Лицо выглядело свеженьким, ни одной морщинки, никаких мешков под глазами. Черты лица правильные, все на своем месте: чуть изумленные брови, нежно-голубые глаза, немого припухлые губы, и крохотная, но эффектная родинка над верхней губой, а также маленькая, создающая ощущения мягкости, ямочка на подбородке. Только лишь нос, с его немного расширенными ноздрями, всегда раздражал Татьяну, поскольку она считала, что он портит всю картинку, придавая её незаурядному облику немного суровое выражение.

Они сегодня, кончено же, здорово посидели с девчонками, она зря отругала Катерину. Все пришли красивые, разнаряженные, приготовили много разных вкусностей. Их собралось почти тридцать человек, многие мало знали друг друга, но все были настроены радостно, поэтому обстановка за столом, который возглавляла Ирина Львовна, сложилась дружеская и даже домашняя. А когда после выпитого вина они собрались, чтобы пойти на танцы, то настроение Татьяны было просто изумительное, впервые за последнее время. Ей хотелось лететь, будто за её спиной выросли невидимые крылья. Все мрачные мысли спрятались в самом дальнем углу головы, словно испугавшись такого избытка положительных эмоций. Татьяна напевала себе под нос какую-то неопределенную, веселую мелодию, при этом её ноги сами по себе пытались пуститься в пляс, что она и не преминула сделать, едва оказалась в огромном фойе перед актовым залом института.

В новогодний вечер это обычно пустующее помещение превращали в необъятную танцевальную площадку для всей многочисленной студенческой братии, которая с огромным удовольствием попирала рамки дозволенного, танцуя с таким ожесточенным усердием, что создавалось впечатление, будто это последний раз. И каждый удар студенческой ноги об наполированный паркет словно вымещал свое недовольство всем преподавателям института.

— Ой, Танька, ты уже вернулась? — Катерина бойко приплясывала под музыку. — Молодец, что собралась с духом. Я, уж было дело, решила, что ты так и останешься до конца вечера в туалете.

— Я, что, совсем с ума сошла? — Татьяна кричала, стараясь перекрыть грохот, доносившийся из динамиков. — Ну что, нашла себе пару? Или всех женихов уже расхватали более энергичные?

— Не, есть пара парней на примете, — довольно улыбнулась подруга. — Вот дрыгаюсь тут, а сама думаю, кого из них выбрать. Один уж больно красив собой, но его уже несколько раз приглашали на «медляк», причем все время разные девчонки. Другой наоборот, как только спокойная мелодия звучать начинается, сразу же куда-то в угол забивается, я его и найти не могу. Эх, вот ведь задача какая: то женихов нет вообще, то от их изобилия глаза разбегаются. Черт с ним, надо лучше ко второму присмотреться повнимательней.

— Так ты придвинься сейчас к нему вплотную, чтобы в следующий раз, как только первые аккорды заиграют, ты его в охапку и прихватишь, — тоже улыбаясь, посоветовала Татьяна.

— А вдруг он поймет, что я его пасу, и вообще исчезнет отсюда, тогда что мне делать? — продолжая выписывать невероятные пируэты всеми частями тела, озабоченно спросила Катерина.

— Я не пойму что-то, это ты меня только что в туалете пыталась научить, как надо заводить знакомства и пользоваться ситуацией, или я тебя? Чего растерялась, давай, действуй, иначе парень опять в тень уйдет, гляди, не упусти. — Татьяна искренне удивилась такой нерешительности всегда хваткой натуре Катерины.

— О! Вот, началась, кажись, — действительно, заиграла нестареющая мелодия «Hotel California», от который и у Татьяны появилось дикое желание срочно оказаться в объятиях хоть какого-нибудь молодого человека, а Катерина, словно атомный ледокол между льдин, ринулась сквозь толпу к своей цели.

— Разрешите Вас пригласить? — неожиданно за спиной Татьяны раздался до боли знакомый голос, от которого её сердце ушло в пятки за считанные секунды.

— Да, да, конечно, — едва лепеча от растерянности, ответила она и, развернувшись, увидела перед собой самое прекрасное в мире лицо любимого Александра…

***

— Вы выглядите какой-то потерянной среди всего этого гвалта? — Александр с сочувствием поинтересовался у девушки. — Может, что-то случилось и Вам нужна помощь?

— Нет, нет, — было видно, что Татьяна старается прийти в чувство как можно быстрее. — Просто я не ожидала увидеть Вас здесь. Как-то непривычно Вы смотритесь в такой непринужденной обстановке.

— Чем я хуже других? Я такой же, как и все остальные, — Александр очень галантно одной рукой держал ладонь девушки, а другой слегка поддерживал её за талию, не спеша кружа в медленном ритме музыки. — Давай перейдем на «ты», все-таки учимся на одном курсе и знаем друг друга не первый день.

— С удовольствием, — Татьяна живо согласилась. — Позволь поинтересоваться, где же твоя пассия, Алла? Почему ты оказался здесь один, может быть, у тебя что-то произошло?

— Так, немного, — при этих словах Александр сразу погрустнел. — Понимаешь, у человека слишком тяжелый характер, который иногда затмевает разум. Поэтому хочется на некоторое время остаться без этого человека, отдохнуть от него. Иначе можно и самому стать таким же непредсказуемым.

— Очень странно! — искренне удивилась Татьяна. — Со стороны мне всегда казалось, что ты относишься к Алле, как к какому-то божеству, не обращая внимания на её недостатки. А сейчас ты вдруг заговорил о них, получается, что все-таки у вас не совсем простые и безоблачные отношения?

— Знаешь, Танечка, я не люблю обсуждать свою личную жизнь с кем-либо вообще, — Александр как можно доступнее, но в то же время стараясь не обидеть девушку, попытался не вникать в суть проблем. — Мало ли, что сейчас у нас произошло плохое, завтра будет что-то хорошее. В принципе, наши с Аллочкой отношения очень достойные.

— Извини, я не хотела тебя обидеть, — было видно, что Татьяна действительно сожалеет, что задала столь деликатный вопрос. — Я лишь хотела тебе помочь, хотя бы словом, видя твое удрученное состояние. Естественно, я же понимаю, что каждый должен сам разобраться в своих чувствах. Но бывает, что человеку, когда у него на душе беспокойно, нужен даже не совет, а просто чужое внимание. Когда его просто выслушают, не переспрашивая, а он спокойненько обо всем расскажет. И незаметно душа его успокоится, и сам он найдет ответы на многие вопросы. Причем, лучше всего рассказать о своих переживаниях абсолютно постороннему человеку, чтобы тот, не владея ситуацией, не находился с тобой ни в каких личных взаимоотношениях, не задавал никаких вопросов, а оценивал ситуацию только так, как её преподносят.

— Ты очень добрый и внимательный человек, — Александр на мгновенье задумался о чем-то. — Может быть, если ты не возражаешь, покинем это место? Просто прогуляемся где-нибудь, хотя бы постоим в коридоре, где поменьше народу. Твои слова задели меня, я давно ни от кого не слышал подобного. Мне действительно сейчас необходимо просто поговорить с кем-то.

— Если тебе сейчас действительно это необходимо, тогда пошли, — Татьяна решительно взяла Александра за руку и, прервав их танец, стала выводить его зала сквозь плотную массу студентов.

Она и сама не ожидала такой прыти от себя, обычно застенчивой и не очень решительной. Александр шел за ней, крепко держась за её руку, словно маленький слоненок, который цепляется своим хоботком за крепкий хвост своей мамы.

— Честно признаться, я очень не люблю большие скопления людей, — Александр, едва они оказались в небольшой рекреации на верхнем этаже здания институтского клуба, решил признаться в своих слабостях. — Ещё в детстве, когда родители пытались отдать меня в детский садик, я, едва оказавшись в группе, среди неизвестных мне людей, сразу же начинал плакать, всеми правдами и неправдами стараясь вернуться домой. И первое время родители были вынуждены меня забирать и сидеть со мной по очереди дома. Конечно, от этого у них были проблемы на работе, и они потихонечку приводили меня в садик сначала на два часа, потом оставляли до обеда. И только лишь когда я очутился на новогоднем представлении, где прочитал какое-то маленькое стихотворение, по-моему, Агнии Барто, а мне стали аплодировать, и это очень сильно понравилось мне, вот тогда-то я и стал ходить в садик на целый день. При этом стремился участвовать во всех утренниках и разных выступлениях. Очень мне это тогда нравилось, и как-то незаметно для себя, я перестал обращать внимание на то, что меня окружают незнакомцы. Но подспудно, где-то в подсознании, я до сих пор боюсь остаться один, когда вокруг множество неизвестных мне людей, а родители где-то далеко, и они не смогут меня вовремя защитить.

— Почему же ты тогда пришел сегодня туда, в зал, где наоборот очень много народу, практически все чужие люди? — удивленно спросила Татьяна, которая была явно шокирована такими откровениями от Александра.

— Не знаю, точно не могу сказать, «почему», но мне вдруг захотелось пойти к людям, а не оставаться одному, наедине со своим невеселыми мыслями. Тем более, в новогодний и праздничный вечер, — Александр печально посмотрел на Татьяну.

— Я, наоборот, всегда любила быть в коллективе, когда вокруг меня много-много народу, причем неважно, какого возраста и пола, — Татьяна тоже решила пооткровенничать, уж очень уютной стала атмосфера между ними. — Когда я среди большого количества людей, мне весело, силы бурлят во мне, хочется двигаться, что-то делать. А когда я остаюсь одна, то сразу же в голову лезут дурацкие мысли, без повода и причины. Я начинаю разбирать их, думать усердно, накручиваю себя, и постепенно жизнь кажется мне такой мрачной и тяжелой, что порой хоть в петлю лезь. Вот ведь как бывает от одиночества — одному хорошо, другому плохо. Все люди разные, каждому свое, и переделать себя невозможно. Естественно, с возрастом люди привыкают к такому положению, пытаются превозмочь себя, чем-то отвлечь. Каждый выходит из ситуации по-разному, но полностью никто и никогда её не поменяет, как бы он ни старался. Единственное, что есть сильные духом и волей люди, а также есть по слабее, поэтому и результаты разные получаются.

— Чтобы узнать себя, а затем измениться так, как тебе необходимо, иногда и жизни не хватает, — голос Александра был тихим, спокойным и умиротворяющим, отчего Татьяна, вначале возбужденная от спиртного и танцев, а затем от неожиданной встречи с ним, вдруг оттаяла, обмякнув, словно мороженное. — Мне и самому не раз приходилось бороться со своими чувствами, которые, затмевая разум, овладевали мной, пытаясь заставить поступить определенным образом, а не иначе. Не всегда я выходил победителем из этих схваток, к своему стыду, но старался делать из ошибок выводы, чтобы не повторить их в следующий раз. Это очень сложно, порой практически невозможно, но человеческая жизнь не может быть просто плаванием по течению, наоборот, только против него, иначе это уже не жизнь, а существование.

— Не все так считают, как ты, наоборот, многих устраивает плыть без усилий, ведь это намного проще и комфортней, — Татьяна с каждым мгновением ощущала, что все больше и больше обволакивается очарованием Александра. — Борьба за жизнь — удел сильных, а их очень маленький процент от общего числа людей, живущих на планете. Гораздо проще жить, не загружая себя ничем: как ведут тебя обстоятельства, так ты и движется, зажатый со всех сторон ими, не пытаясь растолкать окружающие тебя стены. И потом, когда что-то не получается, всегда проще сослаться именно на то, что обстоятельства не позволили этого превозмочь и сделать. Зачем признаваться в собственной лени и бессилии, если лучше спихнуть на кого-то мифического, несуществующего. И самому спокойнее, и вокруг посочувствуют, поддержат словом: «да, мол, жизнь какая штука неблагодарная, вон как человека скрутила».

— Что характерно, мне и самому в голову частенько закрадываются такие мысли, — Александр нисколько не стеснялся признаться сейчас Татьяне в своих слабостях, почему-то к этой девушке он испытывал особенную симпатию и доверчивость. — А что самое страшное для меня, так это то, что мне очень сильно хочется поступить именно таким образом, сняв с себя всю ответственность за ситуацию. Причем гложут меня такие мысли, словно червь, изнутри, очень долго, и отделаться от них просто нереально, если не прилагать усилий, заставляя свою волю собираться в огромный кулачище.

Татьяна слушала Александра, а сама, тем временем, незаметно для себя, все сильнее убеждалась, что не зря она влюбилась в такого замечательного человека. Хотя чувства и пришли к ней заочно, поскольку она никогда до настоящего момента не общалась с ним, просто не имела понятия, что он за человек, а всё её впечатление было основано только на внешнем облике да лишь по тем моментам, когда Александр что-либо говорил или делал в присутствии других. Но что бы вот так, наедине, говорить с ним о таких сокровенных вещах, о которых не скажешь и родителям, не то, что друзьям. Да ещё, к тому же, их взгляды почти совпали, нет, об этом она даже и не мечтала, особенно в последнее время, когда она, как ей казалось, практически забыла о своих чувствах к нему.

— Вот ты, значит, как хранишь верность мне, — неожиданно, словно из-под земли, около них оказалась Алла. — Я, оказывается, не единственная у тебя, ты, получается, любишь сразу двоих? А, может быть, троих? Или вообще со счету сбился?

— Аллочка, послушай, ты опять все понимаешь неправильно, — Александр быстро встал и вытянулся в струнку, словно солдат перед генералом. — Это же наша однокурсница, Татьяна. Мы сидим с ней и общаемся, ничего более.

— Ты из меня глупенькую девочку не делай, — Алла готова была разорвать и Александра, и Татьяну. — Что, сокурсница не девушка, её нельзя любить? Я же тоже такая же, как и она?

— Алла, ты не права, — Татьяна решила вступиться за Александра. — Мы действительно просто сидим и разговариваем на всякие отвлеченные темы, ничего личного у нас нет.

— Тебя не спрашивают, твой номер шестнадцатый, — Алла явно не собиралась слушать Татьяну. — Твое мнение меня не интересует, как, впрочем, и Шурика. Я все уже решила для себя, потому что давно поняла, что он за человек. Просто сейчас лишний раз убедилась для себя в его непорядочности, поставив тем самым точку в наших отношениях.

— Какую точку, ты о чем, Аллусик? — Александр побелел, а голос неуверенно задрожал. — Как ты можешь говорить такие вещи, тем более в присутствии посторонних людей, это же неприлично?

— Быть наедине с девушкой, когда твоя любимая мечется в поисках тебя по всему городу, это прилично? А я, получается, пока ты крутишь шуры-муры с другой, сама безнравственность? — Алла метала своими глазами молнии не хуже грозовой тучи. — Все, Шурик, больше не хочу тебя ни видеть, ни слышать. Пока, привет родителям. Желаю тебе только самого хорошего. Больше не вздумай не то, что искать меня, а даже приближаться на занятиях. Запомнил, или повторить? Думаю, что все понял, парень ты догадливый.

Алла гордо развернулась и величественно пошла вдаль по темному коридору. Пока она неспешно удалялась, постепенно растворяясь в полумраке помещения, у Татьяны и Александра образовалось ощущение, будто от них удаляется что-то мрачное и зловещее, с каждым шагом тяготившее их все больше и больше. И они, словно завороженные, стояли, онемев от неожиданности ситуации, не проронив ни слова и не сделав ни одного движения…

Глава 2

Звонок старого будильника разбудил бы, пожалуй, даже медведя в берлоге. Татьяна автоматически протянула к нему руку, отключив противный звук, откинула одеяло и села на кровати, пытаясь прийти в себя. «Пять утра, господи, за что такие муки». Но делать нечего, всю ночь валил снег, так что надо успеть его убрать до семи часов, чтобы потом успеть к девяти часам на работу.

Татьяна, окончив институт, осталась в нем работать. Поступить в аспирантуру ей с первого раза не удалось, поэтому она решила остаться ещё на год, чтобы попробовать свои силы второй раз, решив для себя, что если вновь не получиться, тогда она уедет домой. «Третьего, как говорится, не дано». Жизнь методистки ВУЗа оказалось очень тяжелой: работы много, в основном вся бумажная, к тому же практически все педагоги кафедры спихивали на неё ещё и свои бумажки, так что приходилось трудиться с утра до вечера. Да ещё и зарплата, ничтожная и мизерная, позволяла питаться раз в день, а о покупке каких-либо вещей пришлось забыть. Месяца через два Татьяна, было совсем отчаявшаяся, собиралась уже все бросить, отказавшись от затеи поступления, как одна из бывших сокурсниц посоветовала ей устроиться дворником в любой ЖЭК. «Мол, там и платят неплохо, да ещё и жилье дадут с московской пропиской, сможешь потом жить спокойно, устроившись на другую работу». Татьяна воспользовалась её советом, быстренько нашла себе место, благо в такой специальности всегда есть вакансия. Но зато об отдыхе пришлось забыть напрочь, так как трудилась она теперь каждый день, вставала в пять утра, убирая свою территорию до семи или, в непогоду, до половины восьмого. Затем стремглав она бежала на кафедру, где буквально засыпала, когда заполняла журналы, а в обед снова бежала на участок, вновь наводя марафет около помойки, долбя потрескавшимися от мороза руками лед на тротуаре. Потом снова в институт, где приходилось проверять за преподавателей контрольные, курсовые, рефераты, печатать на развалившейся пишущей машинки «Янтарь» немыслимые доклады для ученых советов. Вечером опять на участок, где аврал возникал буквально за считанные минуты: то мусоропровод в подъезде забился, то батарею на лестничной клетке прорвало, затопив половину подъезда. И все приходилось убирать руками, согнувшись в три погибели, ползая на коленях по холодному цементному полу, а затем, разгорячившись, выходить на мороз, чтобы убрать выпавший, ненавистный до чертиков, снег. К полуночи, когда Татьяна, полуживая от усталости, доползала до своей комнатки в здоровенной, 10-тикомнатной коммунальной квартире, заселенной такими же тружениками ЖЭКа, как и она, её тело ломило во всех мышцах и суставах, раскалывалась от боли.

Надев ватные штаны, засунув гудящие от тяжести ноги в валенки, накинув на себя видавшую виды телогрейку, Татьяна подошла к маленькому огрызку зеркала, висевшему около двери её комнаты. В отражении на неё смотрело измученное лицо какого-то незнакомого её человека: «Боже, до чего я дошла! Бухенвальд какой-то!»

Она собрала в пучок свои некогда пышные волосы, теперь же тонкие и жидкие, и, повязав на голову шерстяной платок, вышла на темную улицу бороться со стихией.

Но, с другой стороны, Татьяна себя успокаивала тем, что многим сейчас приходится ещё тяжелее, чем ей. На дворе стоял январь 1991 года, все в стране разваливается, многие предприятия закрывались, рабочих мест нет, зарплаты нищенские, в магазинах пустые прилавки. Еду можно купить по сумасшедшим ценам в коммерческих палатках, но откуда у бюджетников деньги? Да и дома, в её глухом, провинциальном городишке, тоже нечего делать. Две фабрики, раньше обеспечившие рабочими местами практически весь город, простаивали, а зарплату выдавали произведенным в былые годы товаром. Многие с её города ездили в Москву, чтобы продать эти вещи, а на вырученные деньги покупали продукты и везли их обратно. Поэтому она знала, что дома её не ждут, лишний голодный рот в семье не нужен, к тому же она умудрялась выкроить из своих денег небольшую часть, которую ежемесячно посылала по почте родителям.

Раскидав снег у подъезда, Татьяна стала чистить дорожку, ведущую к мусорным контейнерам. Снежок был легкий, будто пух, поэтому она управлялась быстро. «Это хорошо, успею нормально умыться, привести себя в порядок и спокойно позавтракать». Воодушевленная такими мыслями, она стала ещё ожесточеннее работать лопатой, не обращая внимания на пот, катившейся градом из-под сбившегося на глаза платка.

Визг тормозов и ослепляющий свет машинных фар вогнал её в ступор. Татьяна, остановившись, застыла в одной позе с лопатой в руках, обернулась, чтобы посмотреть. Из дорогой иномарки вышел мужчина, одетый в дорогое пальто, из-под которого виднелся такой же хороший костюм. В темноте ей не было видно его лица, но по движениям была видна его солидность. Мужчина обошел машину и, подойдя справа к задней двери, не спеша открыл её. Оттуда медленно показались сначала черные лакированные женские сапоги, затем черная норковая шуба. Когда её владелица полностью вышла из авто, то шуба оказалось очень длинной, к тому же с капюшоном, поэтому лица разглядеть было невозможно. «Эх, живут же некоторые». Татьяна, тяжело вздохнув, вновь принялась махать лопатой, но тут её вн6имание привлек знакомый когда-то голос незнакомки.

— Что-то мрачноватый у тебя двор, Стасик. Тебе надо поменять жилище на более престижный райончик, — точно, это Аллочка, сомнений нет. — Здесь просто жуть какая-то, а не двор, у меня мурашки по телу побежали от страха.

— Не бойся, здесь очень тихо и спокойно, — приятный баритон мужчины вселил бы уверенность в любого человека. — Зачем менять шило на мыло? Это же центр Москвы, дом ещё дореволюционной постройки. Говорят, в нем жили какие-то графья. Мне и так пришлось расселить коммуналку, зато теперь все восемь комнат стали одной моей квартирой. Я ремонт сделал, закачаешься, снес старые стены, теперь по квартире можно на велосипеде ездить.

— Зачем мне велосипед, Стасик, когда на улицу страшно выйти? — Алла, в своем духе, недовольно сопротивлялась. — Ты же не собираешься из меня сделать пленницу в твоих стенах?

— Да не переживай, Аллок, — беспечно отвечал незнакомец, явно не собираясь обращать никакого внимания на её возражения. — За тобой закреплена машина с водителем, который будет встречать тебя прямо у дверей квартиры и провожать до неё. Никто к тебе даже и подойти не подумает. Человек будет охранять тебя постоянно и днем, и ночью.

— Все равно, Стасик, здесь ужасно темно, — Алла, по привычке, не могла отступить просто так. — Ты хотя бы сделай здесь побольше фонарей, чтобы освещение было поярче. А то меня эта темнота вгоняет в дрожь, наводя ужас.

— Ладно, не волнуйся, сделаем, — мужчина взял её под руку и повел к подъезду. — Я уже договорился, скоро здесь не только фонарей добавят, но и асфальт новый положат, и клумбы разобьют. Пошли лучше спать, а то у меня от выпитого голова кружится. Сейчас прямо здесь упаду и засну, тогда тебе придется тащить меня волоком до квартиры. А я ведь тяжелый, ты можешь и не справиться, и замерзну я здесь, на улице. Тогда вообще никакой квартиры у тебя без меня не будет.

— Хватит шутить, такими вещами не бросаются, — Алла медленно, еле-еле передвигая ноги, потому что тонкие и высокие каблуки её сапог не давали ей другой возможности, шла к подъезду. — ТЫ меня знаешь, я не пропаду. Поживу у родителей, а потом ещё кого-нибудь встречу. Не ты единственный и последний.

— Врешь, Алка, таких мужиков, как я, больше нет, — довольно произнес незнакомец. — Кто ещё, кроме меня, такой же богатый, будет заботиться о тебе так же хорошо, выполняя любые твои прихоти и капризы? Пошли быстрее, иначе замерзнешь.

Татьяна ещё долго смотрела на закрывшуюся за ними дверь подъезда, забыв о снеге, об институте, вообще, обо всем на свете. «Вот зараза, везет же ей. Я тут корячусь, работаю, словно Папа Карло, с утра до вечера, лишь бы с голоду ноги не протянуть. А это фифа опять себе нового хмыря нашла, вон какой богатый. Сразу видно, что она бедствовать с ним не будет, да и работать тоже явно не собирается. Ну, ничего, все равно моя возьмет, что я, хуже этой кошки драной? Подумаешь, западают на неё мужики, так ведь у неё проблем никаких нет. Родители обеспеченные, в Москве опять же, а не в тьмутаракани живут. Всегда обогреют, да и деньгами помогают, в отличие от меня. Нет, определенно настанет время, когда мы с ней сравняемся, иначе и быть не может».

---

***

Солнце било в окно, пригревая так сильно, что разбудило Аллу окончательно. Она, по привычке, собиралась проваляться в кровати до обеда, все равно делать было нечего, а затем уж привести, не торопясь, себя в порядок, понежившись вдоволь в горячей ванне с пеной. А вечером, когда Стасик освободится, они хотели сходить в ночной клуб. Что это такое, она и понятия не имела, так как ночные клубы были редкостью, в Москве их мало, ходят туда в основном всякие темные личности с бандитскими лицами. А Стасик как раз недавно открыл собственный клуб, который он сделал в одном из бывших дворцов культуры. «Искусство в упадке, так я помогу ему подняться», шутил Стасик по этому поводу.

Стасик, или Станислав Иванович Груздев, как она звала своего нового воздыхателя, был так называемым «новым русским». Чем он конкретно занимался, Алла и понятия не имела, так как ей было попросту все равно: деньги есть в огромном количестве, ей ни в чем не отказывали, а что там, откуда берется, она и знать не хотела. В отличие от всех остальных претендентов на её сердце он был самым перспективным. Остальные представители мужского пола не дотягивали и до половины Стасика.

Алла уже давно, с того самого момента, когда рассталась с Шуриком, решила для себя, что больше никогда в жизни не будет связываться с такими людьми, которые, хотя и умеют любить в красивой и возвышенной форме, но ненадежны морально и, что особенно её удручало, слабы материально. «Пусть уж будет богатый урод, с минимумом интеллекта, зато с туго набитыми карманами, чем непризнанный поэтишка, вечно страдающий оттого, что его не примет публика, а за душой не имеющий и гроша». Причем Алла специально перевелась в другой институт, на экономический факультет, чтобы быть еще студенткой поближе к деньгам. Там она общалась с такими однокурсниками, родители которых работали в госучреждениях либо имели собственный бизнес. И вот на одной из вечеринок, где она была со своей очередной институтской пассией, она и увидела Стасика, который был центром внимания всех присутствующих, потому что был самым богатым из всех. Алла сразу же для себя решила захомутать его, тем более что Груздев был холостой, за ним никто не приглядывал. На первый взгляд, задача была не из легких: богатые люди не особенно доверяют свои чувства молоденьким девушка, реально понимая, чем это для них грозит.

Однако оказалось, что сделать это было проще простого, потому что Стасик был старше её на двадцать лет, а Алла была и молодой, и красивой, да и на язык была проворной, говорить умела на любые темы. Видимо, Груздеву льстило, что он, в отличие от его сверстников, жил с такой приятной во всех отношениях девушкой, тогда как многие его ровесники и напарники вынуждены были проживать со своими женами, возраст и вес которых были очень внушительным. Стасику нравилось выходить в свет с Аллой, ему завидовали партнеры по бизнесу, отчего он потакал прихотям Аллы во всех проявлениях и, не задумываясь, делал дорогие подарки.

Так они и стали жить вместе, но, единственное, чего Алла не желала, так это выходить за Груздева замуж. Во-первых, вдруг она встретит ещё кого-нибудь, а просто так уйти она уже не сможет, придется разводиться, всякие там трудности, да и Стас, имея связи, деньги и резкий характер, может и не отпустить. Во-вторых, она знала, что едва они распишутся, как его отношение к ней резко поменяется. Алла станет одной из его вещей, как машина или квартира, и он потеряет к ней всякий интерес. А это никоим образом не входило в её планы: самое главное, как она считала, чтобы женщина вызывала у мужчины неподдельный интерес, была для него загадкой. Иначе, когда таинственность проходит, и начинаются бытовые будни, мужчине всё это быстро надоедает, и он ищет уже что-то новенькое, доселе неизвестное.

Алла, выругавшись про себя за то, что ей испортили утро, вошла в ванную комнату, включила воду для того, чтобы полежать и расслабиться. Пока вода наливалась, она стояла перед огромным зеркалом в холле, придирчиво рассматривая своё тело со всех сторон, будто мясник, перед тем как разделать тушу, внимательно разглядывает все части предстоящего мяса. Неожиданный звонок телефона отвлек её от столь приятного для неё времяпрепровождения.

— Слушаю вас, — немного растягивая слова, придавая таким образом своему голосу усталости и томности, ответила Алла незнакомому оппоненту.

— Слышь, коза, ты там одна, или твой фраер рядышком? — неприятный, сиплый голос с каким-то пугающим, блатным акцентом встревожил Аллу.

— Одна, Стасик на работе, будет позднее, — стараясь не выдать свой страх, продолжала разговаривать Алла в том же духе, что и начала беседу с незнакомцем.

— Тогда слушай сюда, шмара, — приказывающе рявкнул голос. — Твой Стасик-пидорасик бабла нам задолжал, причем немерено. Мы его найти сегодня не можем, хотя с ним стрелу забили ещё на девять утра. Он, падла, не явился, кинуть нас, по-видимому, решил. Так вот ты ему передай, когда вернется, что если он сегодня с нами не свяжется, мы включим счетчик. Поняла? Лучше пусть поторопится, а иначе потом без штанов может остаться, а то и без своей глупой башки.

— Позвольте узнать, с кем я говорю, и с кем это Станислав должен связываться? — Алла решила не уступать, считая, что лучшее средство защиты является нападение.

— Ты что, шалашовка, совсем рехнулась? Ты на кого баллоны катишь? — казалось, на том конце провода сейчас что-нибудь взорвется. — Твой фраер знает все, с кем, когда и где, ты просто ему передай. И самое главное, не вздумайте в ментовку жаловаться, сразу завалим, и тебя, и его, вмиг на небеса отправитесь, сечешь, дура?

— Да кто вам вообще дал право так со мной разговаривать? — начала было возмущаться Алла, но на другом конце провода уже раздавались короткие гудки.

Она стояла с трубкой в руке, в коридоре, абсолютно голая, и не могла сдвинуться с места. Этот звонок вогнал её в оцепенение, девушка лишилась речи и разума. Какое-то время Алла, простояв так на холодном полу, вздрогнула, выйдя из состояния оцепенения, видимо, замерзшие ноги привели её в чувство. «Господи, ужас какой! Надо же, какие твари бывают на свете! И Стасик тоже хорош, не может с ними решить проблемы, меня ещё напрягают из-за его дурацких дел».

В принципе, Алла слышала, что сейчас все люди, занимающиеся хоть малейшей коммерцией, платили бандитам, так называемой крыше. Но для неё это было так далеко, она и представить себе не могла, что когда-нибудь коснется этого. И вот сейчас, когда, как ей казалось, в её жизни наступил благополучный период, опять начинаются какие-то проблемы. «Хоть Стас и не творческая личность, но и в его мире тоже не все гладко безоблачно». Да, неудачи подстерегают её везде, не давая возможности полностью вкусить все прелести жизни.

«Надо сегодня же будет все обсудить с ним. Неужели он думает, будто можно вот так вот меня пугать, заставляя выслушивать хамство и угрозы со стороны всяких криминальных личностей? Я воспитанный человек и не привыкла, чтобы со мной обходились подобным образом, тем более, оскорбляли меня, запугивали, да ещё и не видя, по телефону. Если Стасик допустит подобное хотя бы ещё раз, я пересмотрю наши с ним отношения. И он ещё пожалеет, когда я уйду его, бросив одного. Да и кому он нужен, старый, обрюзгший мужик? Я-то девушка молодая, в самом соку, и ещё смогу найти себе множество поклонников, а его кто подберет? Такая же старуха, как и он сам? Ну-ну, посмотрим, что из этого получится. Ничего хорошего, это я уже точно знаю. Нет, определенно надо стать ему ультиматум: или я, или все эти бандиты. Мне мое спокойствие и нервная система гораздо дороже, чем все его подарки и ухаживания. Какой толк от них, если я буду вся издерганная, появятся морщины, круги темные под глазами, лицо и руки трястись будут. Б-р-р, мерзость какая, даже думать страшно, не то, чтобы представить себе такую уродину. И кому я в таком случае нужна буду?

Никому, кроме как самой себе».

***

Снег забился во все щели пальто, надетого на нем: и за воротник, и в рукава, и даже в карманы. Но это не расстраивало Александра, поскольку сегодня он взял первое стоящее интервью у одного из крупных коммерсантов — Груздева Станислава Ивановича.

Александр, полгода назад получив диплом о высшем образовании, пошел работать корреспондентом в газету. Вернее, продолжил, поскольку начал писать статьи ещё в институте. С поэзией он завязал, вняв советам Максима, и потихоньку стал подрабатывать на журналистской ниве, оставив стихи для своей души. С Аллой он больше не общался с того злополучного новогоднего вечера, когда она, подтвердив все его догадки, а также рассказ Максима, полностью разочаровала его. Он вообще решил, что пока не добьется в жизни более или менее каких-нибудь результатов, встанет твердо на ноги, овладеет такой специальность, которая сможет прокормить не только его, но и семью, завязывать какие-либо серьезные отношения с противоположным полом он не будет. Нет, он, естественно, не ханжа и отшельником становиться не собирается, знакомых девушек у него хоть пруд пруди, парень-то он вроде бы симпатичный, да и заговорить может любую. Но далее непринужденных, ни к чему не обязывающих отношений, которые не дают ровным счетом ничего конкретного, он не заходил.

Александр твердо шел к достижению своей цели. В армию его не забрали, спасибо родителям, которые нашли у него какие-то болячки, и в военкомате ему дали отсрочку. Хотя трудностей он не боялся, можно было и послужить, но это бы отодвинуло на целых два года его мечту. А этого ему не хотелось, уж слишком важная вещь стояла на карте, упускать момент нельзя.

Он брался за все, что можно: писал обо всем, чего требовала редакция. Александр спускался и в канализацию вместе с диггерами, ездил по подмосковным помойкам, собирая материал про мусорную мафию, нюхал клей вместе с малолетками на площади «Трех вокзалов», делая репортаж о жизни наркоманов. Но сегодня выдался особый случай: он сумел прорваться к крупному деловому человеку, коим являлся Груздев, первым из всей журналисткой братии взять у него интервью, где Станислав Иванович рассказал о том, как он добился своего успеха. И, что самое главное, он теперь поедет в командировку, первую свою самостоятельную поездку по заданию газеты, туда, где родился Груздев, чтобы самому досконально все разнюхать, разузнать, кем был этот деловой человек до настоящего момента, пообщаться с его родственниками, знакомыми, узнать поближе о его личной жизни. К тому же коммерсант сам оплатит всю его путешествие, так что за финансы можно не переживать, редактору останется только выписать ему документы, а деньги уже, считай, есть.

— Вот, Андрей Юрьевич, — протягивая свою статью редактору, произнес Александр с гордым видом. — Лично побывал в офисе Груздева, беседовал с ним целый час, понарассказывал он мне интересного. Я вот тут накропал немного, думаю, читателям понравиться.

— Не тарахти ты так быстро, влетел, словно чумовой, — Андрей Юрьевич Погодин, надев очки на нос, принялся неспешно читать его творение. — Надо внимательно ознакомиться с твоими каракулями, посиди пока, вон, чайку налей, замерз, небось?

— Нет, нормально, — но, тем не менее, Александр налил из видавшего виды металлического электрочайника кипятка в огромную чашку с обгрызенными краями, предварительно насыпав в неё заварки и несколько ложек сахарного песка. — Хочу сегодня же вылететь в Свердловск, на его историческую родину.

— Да куда ты так спешишь, торопыга? — Андрей Юрьевич, подняв глаза поверх очков, вопросительно взглянул на него. — Поспешишь, как говорится, людей насмешишь, не более. Ваше поколение какое-то сумасшедшее, вечно вы торопитесь, опаздываете куда-то. Надо ко всему подходить с чувством, толком, расстановкой.

— Другие опередят, Андрей Юрьевич, — прихлебывая чай и сильно обжигаясь, не унимался Александр. — Сейчас время действовать, а не сидеть и ждать, когда на тебя что-нибудь свалится. К тому же, Груздев поездку полностью оплачивает из собственного кармана, вот так-то.

— Ну, это уже интереснее, — Погодин снова углубился в чтение его статьи, по всей видимости, решив согласиться с намерением Александра отправиться сегодня же в Свердловск.

— Вы почитайте, почитайте, Андрей Юрьевич, — не мог успокоиться Александр. — На самом деле, интересный человек, этот Груздев. Занялся коммерцией ещё в 1985 году, открыл первый кооператив в городе, по пошиву одежды. Создал тем самым трудовые места для людей, затем стал продавать свой товар в Москву, а вскоре и сам сюда перебрался. Можно сказать, герой нашего времени, на таких людей равняться надо.

— Сейчас хоть и демократия, гласность, но говорить о таких вещах, да ещё и в газете писать, я тебе не позволю, — строго посмотрел на него Погодин. — Есть коммунистическая партия, которая нами руководит, а героями могут быть только люди, имеющие к ней отношение, сделавшие для страны что-нибудь важное. А что твой Груздев сделал такого, почему ты решил сделать его героем? Да он обыкновенный спекулянт, на трудовых деньгах нажившийся. Пока другие на государство работали, спины свои гнули, укрепляя социализм и строя коммунизм, твой торгаш деньги себе в карман клал, а другие на него горбатились. Что, не так, что ли?

— Вы, прямо-таки, не живете в ногу со временем, Андрей Юрьевич, — Александр вспылил, стараясь отстоять своё мнение. — Сейчас такое время, когда людям можно заниматься коммерцией, а не спекуляцией. Груздев производил то, чем страна не могла обеспечивать народ. Да и потом, он честно платил налоги, помогал детским домам, ветеранам, церковь помог восстановить. В наше время нужно людям показать, что деньги делают благо не только тем, кто их зарабатывает, но и остальным тоже. Поэтому не надо боятся и ругать коммерсантов, их занятие тоже необходимо для нормальной жизни в нашей стране.

— Может быть, ты и прав, сейчас другие времена, многое меняется, и не всем часто понятно, что происходит, — было видно, что его слова убедили Погодина, который с уважением и интересом смотрел прямо ему в глаза. — Но только не надо делать героев из людей, чьи занятия сомнительны. Тем более, что вышестоящее руководство этого может не одобрить, и выгонят нас с тобой на улицу. Ты-то, ладно, молодой, работу быстро найти сможешь, а я, старик, куда пойду, в дворники, что ли? Тем более, когда в стране такое творится, республики отсоединяются, все рушится, будто карточный домик, и работы никакой. С голоду мне умирать прикажешь?

— Нет, нет, Андрей Юрьевич, что Вы, не дай Бог такого, — Александр быстро осел в своих убеждениях. — Конечно же, хочется работать и работать, никакого увольнения не надо.

— Вот, видишь, ты парень сообразительный, — Погодин перешел на отеческий тон. — Поэтому и написать надо будет просто как о человеке, который ведет правильный образ жизни. Не герой, естественно, а так, гражданин страны, который старается приумножить её благополучие, и не более. Да, расскажешь вкратце о его жизни, приведешь какие-нибудь факты из детства: мол, был пионером, комсомольцем, вот как его государство воспитало. Именно на этом акцент надо делать, что страна достигла успехов, вырастив такого сына, как Груздев, а не он сам таким стал.

— Хорошо, обставим всё таким образом, как вы и говорите, — согласился с Погодиным Александр. — Я лишь за то, чтобы статью опубликовали, а не выбросили в корзинку. Поэтому сделаю как нужно редакции, все равно, многим будет интересно узнать про наших коммерсантов, неважно, каким языком я это напишу.

— Так что там ты собираешься делать-то на Урале? — через несколько минут, когда Александр успел выпить ещё чашку с горячим напитком, и, ознакомившись с его творением, довольно крякнул Погодин. — Здесь, вроде бы, Груздев и сам все подробно расписал, будто анкета для вступления в партию. Чего тебе там понадобилось, холодища-то, знаешь, какие там сейчас? Это тебе не Москва, можно простудиться и слечь, после такой поездочки, с воспалением легких.

— Во-первых, я уже сказал, что Груздев оплатит мне командировку полностью, — Александр решил не сдаваться, чувствуя, что победа на его стороне. — Во-вторых, Груздев говорит все действительно так, как анкету пишет. Все-то у него в жизни ровно, без сучка и задоринки было, никаких зацепок нет. А вдруг он с криминалом связан, или, наоборот, партийные деньги отмывает? Мне, честно сказать, и самому его речи кажутся неубедительными, есть в них что-то фальшивое, не мешало бы все проверить на месте, иначе можно сильно вляпаться. Тогда действительно с работы в два счета выгонят.

— Ты, вот что, поосторожнее с такими выражениями, молод ещё, — постарался охладить пыл Погодин. — Можно один раз влезть в такие вещи, и все, закончилась жизнь. Либо посадят, ну, на крайний случай, в психушку упекут, комитетчики это умеют. Либо убьют, если это бандиты окажутся. А там-то, на Урале, их полно, и они спрашивать не будут. Ты вот что, Саша, поехать-то, конечно, поедешь, но давай договоримся так: каждый день мне звони, что узнал, сам никуда особенно не суйся. По крайней мере, не поставив в известность меня. Если я тебе скажу «не лезь», значит, не лезь. Вообще, сделай просто все формально: съезди к его родителям, побывай в школе, поговори с бывшими коллегами по предыдущей работе. И все, ничего более, понял?

— Понял, Андрей Юрьевич, понял, все сделаю, как вы сказали, буду звонить каждый день, причем утром и вечером, — кивнул удовлетворенный своей правотой Александр, радостный от того, что все-таки вырвал свою победу у Погодина

Уже через три часа, Александр, взбудораженный, но довольный, стоял в аэропорту, прижимая к своей груди с большим трудом добытый авиабилет на самолет. «Наконец-то, я стану настоящим журналистом. Командировка, кончено, так себе, ничего особенного, подумаешь, узнать, какого цвета подштанники носил в детстве Груздев, да какую кашу любил: манную или овсянку? Но зато это первый выезд из Москвы по работе, самостоятельное задание редакции конкретно мне, а не кому-то в общем. Пройдет немного времени, и начнутся серьезные поездки, репортажи со всего земного шара. Эх, стану настоящим зубром пера, буду работать в самых лучших газетах, выбирая, где интереснее, да и платят лучше. Конечно, деньги не самое главное, но и с протянутой рукой ходить не хочется».

***

— Танечка, привет, красавица моя, — Ирина Львовна, кажется, совсем не изменилась, тяжелая обстановка в стране будто и не коснулась её. — Как успехи, как работа? Давно тебя не видела, давай, рассказывай все по порядку.

— Ничего, тянем потихонечку, — Татьяне, сидевший за пишущей машинкой в кабинете, куда впорхнула преподавательница, такая изящная и воздушная, источающая аромат каких-то необыкновенных духов, стало неловко за свои потрескавшиеся руки, за неухоженные ногти, за свой усталый видок. — Вот, тружусь, доклад шефу печатаю. А вы как, Ирина Львовна?

— Все нормально, идет своим чередом, а как же иначе, — по её виду действительно было понятно и ясно, что она в порядке. — Работы много, порой не успеваю все охватить. Сейчас работаю и здесь, и коммерческие курсы веду, да ещё и в клубе ночном мои девочки выступают. Там очень хорошие деньги платят, грех отказываться. Кстати, не хочешь тоже подзаработать, на одну твою зарплату прожить-то, небось, трудно? Ты ведь неплохо раньше танцевала, чего забросила?

— Времени нет, Ириночка Львовна, — от нахлынувших воспоминаний о беззаботных студенческих временах, от усталости, резко навалившейся на Татьяну, она чуть не заплакала. — Кручусь, как белка в колесе, встаю чуть свет, ложусь за полночь, сил просто физических нет, какие там танцульки, что вы.

— А где ты ещё работаешь, рассказывай? — живо поинтересовалась Савина, по её словам было очевидно, что судьба Татьяны ей не безразлична.

— Устроилась в ЖЭК, дворничихой, — едва не сгорая со стыда, покраснев с ног до головы, еле пролепетала Татьяна. — Жилье нужно в Москве, а как его ещё иначе получишь? Здесь, в общаге, только койко-место дают, да временную прописку, пока в институте работаешь, о жилье и говорить не стоит. А у меня уже сейчас в паспорте штамп стоит, я почти три месяца, как москвичка. Вот года три отпашу, и комната моей будет. Это хотя бы что-то, я затем, естественно, сразу же другую работу найду, но, по крайней мере, будет свой угол, да и с пропиской проще строиться, сами знаете, как к иногородним здесь относятся.

— Бедная девочка, ты же просто героиня, — Ирина Львовна, подойдя к Татьяне, ласково погладила её по голове. — А я, когда вошла и только взглянула на тебя, то мне сразу же показалось, что у ты какой-то замученной кажешься, будто на тебе неделю пахали, как на вьючной лошади. Но я виду не подала, мало ли, может не выспалась девушка, годы молодые, любовь там и все такое. А ты, значит, трудишься, не покладая рук, как пчелка.

— Ничего не попишешь, — тяжело вздохнула Татьяна. — Сейчас вообще время тяжелое, так что я ещё хорошо устроилась. У меня дома, на родине, где родилась, люди вообще с голоду пухнут, им зарплаты по полгода не выплачивают. Я себя этим и успокаиваю, и подбадриваю, можно сказать, мне ещё повезло. Родителям немножко денешек подкидываю, им тяжело сейчас.

— Ты, конечно, меня просто шокировала твоим рассказом, — на лице Савиной было неподдельное удивление. — Ладненько, мне пора бежать. Дел уйма, не успеваю все сделать за целый день. А ты держись, не унывай, пока силы есть, надо трудиться. Про танцы все-таки не забывай, в жизни все может пригодиться. Давай-ка мы сделаем так: я по воскресеньям в ночном клубе с утра девчонок своих гоняю. Платить за аренду зала не надо, мы, вроде как, репетируем для них. Вот ты и приходи часикам к одиннадцати, будешь с ними заниматься. Глядишь, ещё одна работенка у тебя появится, если все сложиться.

— Да куда мне, Ириночка Львовна, — запротестовал было Татьяна. — И сил нет, и времени, не то, что танцами развлекаться. Мне бы с голоду ноги не протянуть, куда там прыгать да дрыгаться.

— Между прочим, за одно выступление в ночном клубе у меня девочки получают столько же, сколько ты здесь, в институте, за месяц. Вот и посчитай, если ты будешь два раза в неделю, по субботам и воскресеньям, мы каждую неделю в одни и те же дни выступаем, со мной работать, то как ты материально выиграешь. Ну, а уж по поводу усталости, это ты брось. Поменьше здесь торчи, старайся днем хотя бы полчасика покемарить, да что я тебе говорю, сама придумаешь. Но от денег нельзя отказываться, может быть, это станет твоей профессией до конца жизни. Между прочим, — Ирина Львовна перешла на шепот, лукаво улыбнувшись, — многие девочки при такой профессии очень выгодных мужчин себе находят. Которые и деньги имеют, и так, в принципе, неплохи. Ещё и в жены набиваются, чем черт не шутит.

— Ой, да мне и одеться не во что, куда там? — Татьяна все ещё пыталась отказаться, но где-то в глубине у неё стало загораться дикое желание бросить все и прямо сейчас пойти с Ириной Львовной хоть куда. — У меня один более-менее приличный костюм, а так я, в основном, в телогрейке хожу, да в валенках, словно бабка старая. Какая из меня работница варьете может получиться? Смех один, да и только.

— Все получится, если есть желание, — невозмутимо парировала Савина. — Москва не сразу строилась, вот и у тебя все постепенно сложится так, что потом многие даже завидовать станут, помяни мои слова. Так что жду в воскресенье, вот адрес клуба.

Савина написала на клочке бумажки адрес и так же легонько, как и появилась, влетела из кабинета. Татьяна же, словно зачарованная, ещё несколько минут сидела, находясь под гипнозом Савинских рассказов и предложений, забыв о своих трудностях и наболевшей в душе горечи.

Как же здорово, что она в свое время познакомилась с Ириной Львовной! И Катька, добрая душа, уговорила Татьяну в свое время пойти и записаться в кружок к Савиной. А ведь Татьяна и тогда, как и сейчас, не хотела, отказывалась долго, упиралась всеми четырьмя, будто её на плаху зазывали. Катька же уговорила её, буквально силком затащила, пытаясь отвадить от Александра. И вот ведь какая интересная штука получилась: Татьяна, желая забыть про свою навязчивую любовь к нему, попыталась отвлечься занятиями в кружке, но ведь именно из-за танцев она и познакомилась с ним близко в тот новогодний вечер.

Да-да, именно из-за этого, ведь если бы она тогда не танцевала, то и не собиралась бы потом со всем коллективом, не расслабилась, выпив вина, скорее всего не пошла бы на танцы, а, соответственно, её бы не пригласил ненаглядный Сашенька. Во как, ей эта мысль только лишь сейчас, по прошествии двух лет, в голову пришла. И хотя после того душещипательного разговора, который состоялся у них наедине, ничего серьезного не получилось, они остались просто однокурсниками, не более того, но Татьянина душа сразу успокоилась. Больше она не переживала из-за того, что обделена вниманием, вернее, его отсутствием со стороны Александра. Татьяна спокойно себе жила дальше, завершила образование, по ночам видела сны без всяких переживаний и ужасов. Нет, немножко угольков в её душе осталось от необъятного огня неразделенной любви к Александру, но их жар был настолько маленьким, что Татьяна спокойно совладала с ним.

Надо, конечно же, обязательно воспользоваться предложением Савиной, черт с ним, с недосыпанием, силы-то пока ещё найдутся. Татьяна молода, здорова, упускать шанс перспективной работы нельзя, хватит влачить нищенское существование, хочется и одеться, и поесть нормально. Что она, не человек, что ли?

***

Александр битый час сидел, потея, в душном кабинете директора школы-интерната, где в свое время обучался Груздев. Сам директор, пожилой, коренастый мужчина, на вид лет пятидесяти, хотя на самом деле ему было далеко за шестьдесят, то есть ближе к семидесяти, вышел из кабинета почти через десять минут после начала их разговора и до сих пор не возвращался, оставив Александра одного. От щемящего сердце чувства какой-то тревоги, Александр рассмотрел все грамоты, вымпелы, висевшие в ряд на стене помещения, образовывая собой разноцветный ковер, из-под которого даже не было видно цвета обоев. Раздеваться было как-то неловко — все-таки ему этого никто и не предлагал, кабинет был маленьким, куртку-то и повесить особо некуда, да и к тому же, Александр пришел буквально на несколько минут. А если раздеться, то получится так, будто он собирается провести здесь не один час.

Молодой журналист уже успел побывать дома у Груздева, побеседовав с его матерью. Отец предпринимателя умер, когда парню было десять лет, братьев и сестер вообще не было. Соседи, то ли из-за боязни, то ли из зависти, вообще отказались что-либо пояснить, поэтому ничего нового Александр для себя не узнал. «Что ж, придется разнюхать в школе», — решил он для себя, тем более что Груздев обучался в интернате, где дети проводили больше времени, чем в обыкновенной школе. И любой его один интернатский учитель может знать гораздо больше, чем все вместе взятые учителя из обычной школы. Вот если бы Станислав Иванович ходил в учебное заведение, как и большинство детей всего Советского Союза, то есть в обыкновенную школу, тогда вопросы были абсолютно другими.

— Извините, Александр, простите, не помню вашего отчества, — резко ворвавшись в свой кабинет и сев на свое место, за массивный, старинной работы дубовый стол, продолжил беседу директор.

— Ничего, ничего, Иван Прокопьевич, меня Александром Борисовичем Качалиным зовут, я Вам говорил ещё при знакомстве, Вы, наверное, просто забыли, — извиняющимся тоном, стараясь не оскорбить пожилого человека, повторил свои данные Александр. — Так Качалин, а для Вас просто Александр.

— Да, да, ты, уж извини меня, парень, я тут закрутился совсем, — по всей видимости, директор и не думал обижаться. — У нас всегда суета: то один ребенок заболел, другой домой сбежал, сейчас ещё и перебои с продуктами, а о снабжении вещами и всяким имуществом вообще говорить не хочу. Хуже, чем в войну, стало, ей богу. Я здесь с начала пятидесятых работаю, и то такого не было. У меня такое ощущение, что нашу страну капиталисты проклятые не мытьем, так катанием одолели, смотри, какая разруха нынче. Мне детям в глаза стыдно смотреть, они кашу перловую каждый день едят, да хлебом засохшим с бурдамагой вместо чая балуются. Стыд да позор, не то слово, я об этом и в страшном сне не мог себе раньше представить, хотя директором тружусь уже двадцать лет, но никогда такого не было. И вот скажи мне, ты парень молодой, тебе дальше в этой стране жить, я-то уже свое, считай, отжил, на кой ляд эта перестройка с демократией сдалась, ежели полный развал идет?

— Вот я затем и приехал к Вам издалека, с самой Москвы, Иван Прокопьевич, чтобы об этом в одной из центральных газет написать, — Александр почувствовал, что директор настроен как раз на нужную для беседы волну, и надо пользоваться ситуацией. — Хочу рассказать об одном из Ваших воспитанников, Груздеве Станиславе Ивановиче. Вы, пожалуй, больше привыкли его называть Стасом, но это не важно. Сейчас он крупный предприниматель, очень много помогает детским домам, сиротам. Можно сказать, яркий пример тому, как сирота-детдомовец достиг положения в обществе, а не спился, как это принято у нас считать о детдомовских, и всего добился своими руками и головой.

— А, Станислав, Груздев Стасик, так его здесь называли, помню, помню, конечно же, — но почему-то при этих словах, сказанных вроде бы с воодушевлением, ничего положительного ни в голосе, ни на лице директора не отразилось. — Обычный паренек был, середнячок, так сказать. Учился, как все, ничем особенным не выделялся, ни умом в точных науках, ни руками на труде, да и в спорте тоже себя не проявил. Я, честно признаться, до сих пор не пойму, почему он так высоко взлетел, видать, кто-то помог ему? Он хоть и не сирота, мать у него есть, да ей, работнице завода, трудно было его одной воспитывать, она его сюда на пятидневку привозила, но помощи ждать-то было не от кого. Друзья у него здесь были такие, что просто сорви-голова, особенно в конце учебы, в старших классах. Одного из них, Лешку Головачева, посадили ещё за несколько месяцев до окончания десятого класс. Я так и не знаю, получил ли он диплом о среднем образовании или нет.

— Ой, Иван Прокопьевич, можно здесь поподробнее, — Александр ловил себя на мысли, что «вот она, ниточка, нашлась, родимая». — Мне бы хотелось узнать о его друзьях-товарищах, а я никак их найти не могу, хотя уже четыре дня в вашем городе.

— Да я и сам толком не знаю, где они сейчас, — Иван Прокопьевич говорил правду, было видно, что он действительно мало что знает. — В последний год Стас общался с компанией таких же, как он и Головачев. Их человек шесть было, по-моему, Быков Иван, или Илья, Сорокин Федька, это точно, да ещё кто-то, точно не помню.

— Ну, а что с ними дальше, после окончания интерната стало, где сейчас они? — Александру хотелось узнать все, чтобы как можно больше собрать информации об этом периоде жизни Груздева.

— Я же говорю, что не знаю, Саш, — директор старался прекратить разговор на эту тему. — Почти все выпускники редко сюда приходят, практически единицы. А отслеживать их судьбу невозможно, слишком много их за мою карьеру здесь было. Груздев-то появлялся, но в последние лет пять-шесть, когда богатым стал.

— Вы что, серьезно? — от волнения у Александра сильно забилось в груди сердце. — Станислав Иванович сам лично сюда приезжал, и Вы видели его собственными глазами?

— Я лично видел его всего один раз, самый первый, — пояснил Иван Прокопьевич. — Груздев приехал весь такой важный, одет хорошо, на черной «Волге». На них тогда только наше партийное руководство ездило, я ещё, как только его машина вкатила в ворота, подумал, что начальство с проверкой приехало. А тут он вышел, очень веселый, мы с ним поговорили немного. Груздев сказал, что хочет помочь интернату, спрашивал, что именно нужно. Он в тот первый раз всяких детских игрушек привез, да ещё несколько ящиков конфет. А потом от него к праздникам, то есть на Новый Год, на майские праздники, к седьмому ноября, всегда эта самая машина приезжала с подарками, сам больше так и не появлялся. Ещё пару лет назад два телевизора от него привезли, пианино на его деньги купили и ремонт в спортзале сделали. Ничего не могу сказать, помощь, хоть и не назовешь огромной, но необходимая, да и приятная. Вы бы видели глаза детишек, когда они в новогоднюю ночь конфеты всякие шоколадные, которых отродясь в жизни не видели, едят, а сладости все не заканчиваются. Приятно, конечно, что хотя бы кто-то ещё о бездомных, брошенных собственными родителями детях думает, сейчас это такая редкость.

— Вот уж удивили, Иван Прокопьевич, — Александр был искренне рад, что ему повезло с директором. — Можно сказать, раскрыли одну из сторон жизни человека, о которой мало ещё кто знает, а без вашего рассказа мог и не узнать вообще.

— Хорошо, так хорошо, — философски заметил директор. — Если мои слова принесут кому-то пользу, буду только рад. Вот если навредят, тогда, конечно, плохо. Сейчас время такое, скажет кто-нибудь что-нибудь, а его уже каждый по-своему толкует. И не поймешь, где правда, а где ложь, все ведь условно в нашей жизни, не так ли, молодой человек?

— Что Вы, Иван Прокопьевич, я не из тех, кто всякую дребедень пишет, — Александру стало даже немного обидно за себя. — Я хочу написать действительно хорошую статью о достойном человеке, показать его лучшие качества.

— Так ведь я не о тебе, Саша, — Иван Прокопьевич устало потер глаза своим огромными ручищами. — Ты так напишешь, другой кто-нибудь по-своему все перевернет. Ну, да ладно, мне пора делами заниматься, что-то мы заговорились с тобой слишком долго.

— Да-да. Конечно, Иван Прокопьевич, Вы уж извините меня, что оторвал Вас так надолго от детей, — Александр поднялся со своего стула. — Можно ещё одну просьбу? Не дадите адреса ребят, ну, тех, с кем Груздев общался в последнее время? Я хочу и с ними пообщаться.

— Ты сходи в нашу бухгалтерию, там и кадры сидят в одном кабинете, у них должны были остаться карточки, где адреса есть, — директор тоже поднялся со своего места. — Они, правда, старые, многие могли и переехать, но ты парень молодой, шустрый, авось кого-нибудь да и найдешь.

***

— Ты, Алка, в мои дела свой нос не суй. Твой номер шестнадцатый, в парикмахерскую лучше чаще ходи! — вместо того, чтобы упокоить её, Груздев орал благим матом. — На кой черт ты вообще трубку телефона брала? Зачем разговор вела хрен знает с кем? Тебя, что, в детстве не научили тому, как надо с неизвестными тебе людьми себя вести?

— Стасик, не кричи, у меня и так мигрень случилась, я в паническом ужасе до сих пор пребываю, — Алла жеманно закатила глаза вверх, а руками придерживала голову. — Мало того, что меня по телефону обхамили, так ещё и ты, ругаешься, будто это я виновата, что у тебя какие-то проблемы!

— Не надо было разговаривать, курица глупая, — Груздев не унимался, брызгая слюной. — Чего тебе надо было спорить с ними, я не пойму? Ответила бы, что меня нет дома, и положила б себе трубку молча. Нет, она ещё выясняла: кто звонит, что надо? Да будь я на их месте, вообще бы тебе голову оторвал.

— Стасик, ты такой же хам, как и они, неужели тебе не стыдно? — голос Аллы задрожал, изображая плаксивость. — Я, понимаешь ли, переживаю за него, вся издергалась, а он вместо утешения кричит. У меня нервы на пределе, я могу слечь надолго. И зачем мне это все нужно, а? Я не хочу в молодом возрасте угодить в психушку, а затем всю жизнь лечиться из-за твоих проблем.

— Ты их сама себе создаешь, — Груздев, все-таки чувствуя за собой вину, перешел на более спокойный тон. — Все, хватит психовать, успокойся. Отныне не подходи к телефону сама, я приставлю к тебе своего человека в добавок к водителю, чтобы он день и ночь за тобой смотрел. А свои проблемы я решу сам, не надо мне только советовать, как это делать, понятно?

— Конечно, Стасик, поняла, — Алла демонстративно села на диван и откинулась на нем, делая вид, что больше не может стоять самостоятельно. — И, пожалуйста, разберись побыстрее со своими проблемами, чтобы не впутывать меня в них. Мой организм не переживет такого ещё раз. А в знак компенсации за моральный ущерб сделай лучше мне какой-нибудь неожиданный, но шикарный подарок, а?

— Знаешь, Алл, ты хуже тех, которые звонили, — с улыбкой произнес Груздев. — Ну, да ладно, завтра дам тебе денег, купи себе какую-нибудь новую шубку? Зима ещё пока идет, как раз пригодится. Или ещё чего-нибудь, сама разберешься?

— Ещё как разберусь, можешь не сомневаться, — по лицу Аллы проскользнула довольная усмешка. — В том, как тратить деньги, мне равных не найти. Я в этом деле дока, как ты в своем. Эх, жаль, что денежки очень быстро закачиваются, размаху маловато.

— Уж в этом, прошу тебя, на меня не пинай, — Груздев сел рядом с ней на диван. — По-моему, я трачу на тебя больше, чем зарабатываю. Ты не можешь упрекнуть меня в этом, не так ли?

— Стасик, естественно, тебе равных нет, — Алла замурлыкала, словно кошка. –Именно из-за этого я и остановила свой выбор на твоей кандидатуре. На настоящий момент ты — лидер гонок, а я всегда выбираю первых. Второе место не для меня, учти.

— Не дождешься, я не из слабаков, — уверено парировал Станислав. — Чтобы Груздева кто-то опередил? Да быть такого не может. Я ещё покажу им всем, кто правит бал. Эх, Алка, знаешь, какие перспективы у меня скоро откроются? Закачаешься. У нас не то, что эта квартира, свой дом в центре Москвы будет, и не один. Пока рассказывать не хочу, не в моих правилах трепаться до тех пор, пока хоть что-то с места сдвинется. Но могу тебя заверить, что в скором будущем заживем не хуже королей, это я тебе говорю, Груздев. А мое слово стоит о-го-го!

— Стасик, ты вот выражаешься не всегда культурно, — начала издалека Алла. — Хочу тебе заметить, несмотря на твои деньги, разговариваешь, будто грузчик какой-то. Пора тебе следить за тем, какие слова ты говоришь, манеры поменять. Ну что это, придешь домой, сядешь на кухне и давай прямо из консервной банки кильку или тушенку есть? И так же где-нибудь на людях себя ведешь, стыд да позор один. Вроде и одеваешься хорошо, я тебе вон какие наряды подбираю, закачаешься. Но твои звериные повадки выдают в тебе простого человека, что не есть хорошо. Имеешь деньги — научись ими пользоваться, чтобы окружающие не считали тебя нуворишей, имеющим достаток, но в глубине и по своей сути оставшимся плебеем. Поверь, это тебе только поможет в твоих делах, потому что встречают по одежке и по манерам. Именно от этого и зависит твой успех.

— Знаю, Алл, знаю, права ты, как никогда, — Груздев понимающе закивал головой. — Ты меня почаще ругай, если что не так. Я ведь из-за этого к тебе и привязался. Уж больно ты воспитанная вся из себя, манерами хороша, в книжках там, в операх всяких разбираешься. У меня же детство таким тяжелым было, что я, кроме того как морду кому-либо набить посильнее, больше ни в чем и не рубил. А сейчас сам чувствую, что надо наверстывать упущенное. Иногда, когда с кем-нибудь по бизнесу встречаюсь, то не могу даже беседы поддержать, а люди шарахаться начинают. Сразу думают, что криминал какой-то перед ними сидит, боятся дела делать. Ты правильно говоришь, из-за моего пролетарского происхождения я могу многое потерять. Поэтому занимайся мной столько, сколько пожелаешь нужным. Конечно, я могу и сопротивляться, характер-то у меня будь здоров, но ты внимания не обращай, я ведь отходчивый быстро. Пошумлю, пошумлю, как тут же успокоюсь.

— Тогда нам надо больше ездить за границу, по всяким европейским странам, — гнула свою линию Алла. — Там много культурного наследия, есть, что посмотреть. Представь, разговариваешь ты с кем-либо из партнеров, а в непринужденной беседе, так, промежду прочим, говоришь, что ездил, мол, недавно в Париж, осмотрел Лувр, прогуливался по Елисейским Полям. Человек сразу же про себя решит, что перед ним достойный объект, который не просто в ночных клубах водку пьет, а развивается внутренне, духовно. Сразу уважение к тебе начнет испытывать, да и ты сам почувствуешь, что не просто деньгами владеешь, не зная, куда их деть, а тратишь их с пользой для себя, немного и разбираешься кое в чем.

— Так какие проблемы, Аллок? — Груздев даже встал от возбуждения. — Не вижу никаких к тому препятствий. Завтра же займусь заграничными паспортами для нас с тобой, у меня есть знакомые в ОВИРе. Ты только сама, пожалуйста, выбери, куда нам для начала съездить, договорись там, я деньги дам любые. Гостиницу получше, чтобы не как простые смертные, а со всяким там прибамбасами. Чтобы все, как у людей, как положено, договорились? Покажем этим загнивающим капиталистам, как нормальные русские люди живут и отдыхать умеют. Эх, я уже представляю себя в Париже, плюющим, как поется в песне, с Эйфелевой башни на головы проходящих парижан.

— Ну вот, опять проявляется твое воспитание. Какие плевки, Стасик? За такие вещи там в тюрьму можно угодить, причем на очень долго. Забудь ты про свои хулиганские штучки.

— Все, все, забыл, Аллочек, — Груздев поднял руки вверх. — Ну что, теперь и пошутить, что ли, нельзя? Поедем, погуляем, развеемся, как ты говоришь, духовно.

***

Татьяна сидела на стуле в гримерной и, обессилев от усталости, не могла подняться. Время было уже десять минут первого, надо быстренько переодеться и бежать на метро, чтобы успеть на одном из последних поездов добраться до дому. Хотя ехать и не далеко, но возвращаться одной в столь поздний час было страшно, плюс и вставать ни свет ни заря, все таки завтра опять ненавистный понедельник. Но она, крепко сжимая в руке только что выданные ей Ириной Львовной деньги, довольная, усталая, сидела и тупо смотрела в пол.

Скоро уже месяц, как она танцует в этом клубе. Ничего, платят нормально, клиентов много, однако проблем нет, никто со всякими дурными намерениями не пристает. У Татьяны впервые за всю её появилась возможность откладывать деньги. Ведь все, что ей удавалось зарабатывать дворником, и те гроши, которые платили в институте, она банально проедала сама и немного помогала своим родителям, но о покупке вещей, а тем более, отложить что-нибудь на черный денек, у неё и мысли не появлялось. Сейчас же, когда она за одну ночь получала свою зарплату методиста, Татьяна решила использовать выпавший шанс, тем более что оплата каждого выступления происходила в валюте. Впервые увидев доллары, которые раньше ей и не снились, она целую ночь разглядывала заветную бумажку зеленого цвета, гладила её, целовала, а затем под утро спрятала в пачке со стиральным порошком, предварительно завернув в целлофан. Татьяне чудилось, что скоро таких бумаг у неё будет несметное количество, правда, она и понятия не имела, сколько ей нужно. Но зато твердо сказала себе, что будет их откладывать, не тратя ни на что, пока не наступит нужный момент. Жила же она до настоящего момента в спартанских условиях, без шика и блеска, так и дальше проживет, ничего, не сахарная, не растает.

Очнувшись от роящихся в голове мыслей, Татьяна стала переодеваться, чтобы не шагать через центр Москвы ночью домой, а успеть добраться на транспорте. Затем, быстро сложив в пакет наряд, состоящий из бикини, небольшой набедренной юбки, походившей больше на повязку, туфли на высоченном каблуке, она закрыла дверь в комнату и стала выходить из клуба через черный вход. Иначе обслуживающему персоналу было не положено, таковы правила клуба, все порядки были как заграницей.

— Какого хрена ты свой рот открыл, а? — она сначала не поняла, кому адресованы эти угрозы. — Кто тебя за язык тянул, я спрашиваю? Или ты хочешь все пустить под откос, все, что создавалось так долго и с таким трудом?

Татьяна, ни жива, не мертва, прижалась к стене и замерла в испуге. Подняв глаза на табличку, она прочитала: «Директор, Груздев Станислав Иванович». Точно, она вспомнила, что слышала уже этот голос. «А где, где я уже слышала его и совсем недавно?»

— Ты, Федька, с огнем играешь. Решил мемуары писать? Так рано ещё, дурья башка. А Голова куда смотрит? Он что, разрешил тебе это рассказывать?

«Все, вспомнила, это тот самый дядька, который Алку тогда в десятый дом привез». Татьяна вспомнила снежное утро, когда неожиданно встретила Аллу Прудович, ненавистную для неё до сих пор бывшую сокурсницу. Тогда Прудович вместе с мужчиной выглядели очень богатой и эффектной парой, особенно по сравнению с Татьяной.

— Меня Бык здесь уже замучил, хочет к вам туда приехать, разобраться с этим, как его там зовут, журналюгой? Как, как? Точно, Качалин. Он мне здесь тоже дифирамбы всякие пел, но я не поддался, в отличие от тебя, дебила недоношенного.

«Саша, Качалин Саша, неужели это про него?» От предчувствия чего-то страшного, мерзкого и отвратительного у Татьяны похолодело внутри. Сердце сжалось в комок от сознания того, что Саше, её любимому Сашеньке грозит опасность.

— Сможешь ты там сам разобраться или нет? Скажи прямо сейчас, или Бык приедет, уж он сумеет разобраться. Только не вздумай действовать грубо, кретин, не испорти всю малину. Так, немного попугай, не больше. Здесь же, в Москве, все прекрасно знают, куда он поехал, за каким лешим, и, что самое главное, кто оплатил его командировку. Если, не дай бог, ты переборщишь, всю мазу и здесь, и там испортишь. Усекаешь, Федя, о чем базар, или нет? Больше я тебя прощать не буду, и на твои осечки, которыми ты срешь не только себе, а всем нам, глаза закрывать не буду, подтирая потом твое дерьмо. Это последние дело, которое мы тебе доверяем, причем исправлять твою же ошибку, козел, всасываешь?

Татьяна поняла, что этот Алкин хахаль, Груздев, разговаривает с кем-то по телефону, в его кабинете никого, кроме него самого, больше нет. Но кто такой этот Федя, да Бык ещё какой-то? Она не понимала, как и не понимала, где находится Саша, какая опасность ему угрожает и, что самое главное, из-за чего.

— Все, придурок, пока, Голове привет передай. И чтобы он перезвонил мне сам, я ему все ещё раз втолкую. Будет контролировать твои действия, иначе ты можешь все провалить. За тобой глаз да глаз теперь нужен, а доверить в Свердловске мне больше, кроме него, некому.

«Свердловск, вот, значит, куда Сашка забрался? Только за каким бесом его туда понесло?» Татьяна не знала, чем занимался Александр после института. Ведь он был таким разносторонне развитым парнем, вежливым, интеллигентным, поэтому понять, какую специальность он предпочел, она даже и не могла себе представить. И как он, такой воспитанный, молодой человек, мог связаться с абсолютно противоположными ему людьми, настоящими бандитами? Что он может иметь с ними общего? Это Татьяна не понимала, у неё просто в голове не укладывалось. Но то, что он попал в беду, это она поняла на сто процентов, к гадалке не ходи. А самым ужасным для неё стало чувство собственного бессилия перед обстоятельствами, на которые она не могла повлиять, чтобы принести хоть какую-то пользу для защиты Александра.

***

— Ну, что, следопыт ты наш красный, будешь говорить или как? — у говорящего при каждом шипящем слоге изо рта, где все передние зубы были золотыми, брызгала слюна.

— Я не понимаю, что вы хотите знать? — при каждом движении губ у Александра вытекали струйка крови. — Что вам от меня нужно?

— Ты чё, щенок, за идиотов безмозглых нас тут держишь? — после этого кто-то ударил Александру под лопатки со спины, а говоривший незнакомец своим огромным кулаком наотмашь залепил ему в челюсть.

Александр висел на вытянутых руках, которые были укреплены наручниками на здоровой металлической трубе, расположенной на потолке. «Сколько времени он находится в этом помещении? День, два, а может неделю? Он сбился со счета, поскольку здесь не было окон, а лишь горела одна-единственная лампочка, светившая тусклым светом, который не позволял рассмотреть лица окружающих. Практически все время он висел таким образом в полном одиночестве, иногда заходили два или три человека, били его, задавая при этом одни и те же вопросы, затем снова уходили, оставляя Александра одно приходить в чувство. Пару раз его, совсем обессиленного, снимали с трубы, бросая на цементный пол, обливали ледяной водой из ведра и вновь уходили, после чего Александр, немного оклемавшись, обнаруживал около себя кусок черного черствого хлеба и остатки воды в ведре. Есть не хотелось, да он и не мог, поскольку вместо зубов во рту у него было кровавое месиво. Языком она нащупал пару дырок, десны постоянно ныли от нечеловеческой адской боли. Но умирать не хотелось, и он опускал краюху хлеба в ведро, долго держал его там, пока кусок не превращался в состояние губки. Затем заталкивал всю эту водянистую массу в рот ноющими от боли в костяшках пальцами как можно глубже, стараясь не задеть полости рта и не делать никаких движений челюстями. Комок пищи застревал в глотке, образовывая пробку, не дающую возможность дышать. Александр медленно старался втянуть это в кишечник, но не все сразу, боясь подавиться. Так проходили часы, и, проглотив всю бурду, он лежал на холодном полу, переваривая, не в силах пошевелиться от боли во всем теле, пока не забывался в беспамятстве.

Когда все его мучения и пытки закончатся, и, что самое главное, чем, он не знал, отчего медленно впадал в отчаяние. Ведь, по сути, его никто и не ищет, поскольку для всех он в командировке, а звонить Погодину каждый день у него получалось. Первые два дня он, конечно же, как прилежный сотрудник, отзванивался редактору, но найти междугородний телефон было большой проблемой, Очереди на переговорных пунктах были просто огромными, простаивание в них по нескольку часов тормозило его работу. Поэтому он, предупредив своего шефа, счел благоразумным больше не соединяться с Москвой, пообещав перед вылетом обратно обязательно позвонить из аэропорта. Поэтому его сейчас никто и не хватился.

За неделю пребывания в Свердловске он, узнав адреса одноклассников Груздева по интернату, нашел лишь одного-единственного Фёдора Сорокина. Остальные будто в воду канули, отчего Александр поначалу расстроился. Ему хотелось пообщаться со всеми, кто хоть немного знал лично Груздева. Но, пообщавшись с Сорокиным, который поведал много чего интересного, Александр понял, что приехал в этот город не зря.

Из рассказа Федора Сорокина, друга и товарища Груздева, стала ясна и понятна совсем другая сторона жизни московского предпринимателя. Груздев после окончания интерната пошел служить в армию, где, имея водительские права, полученные ещё в интернате, стал водителем командира части. Но, не отслужив и года, попал в дисциплинарный батальон за кражу колес с личной машины командира. Старый полковник, который относился к нему, как к собственному сыну, жалея парня, часто приглашал его к себе домой то на обед, то на ужин, и даже подарил свои именные командирские часы. Но Груздеву этого показалось мало, такое отеческое отношение его разбаловало, и он решил подзаработать, выручив деньги от продажи дефицитной в те времена автомобильной резины. Украсть-то он украл, воспользовавшись тем обстоятельством, что личный транспорт начальника парковался в части, рядом с казармой, в теплом боксе. Доступ к ключам от машины имел только сам хозяин, командир роты, да сам Груздев. Дело было зимой, на машине не ездили, она стояла накрытая брезентом. Никто и не увидел, что стоит она на кирпичах, а не на колесах. Но при продаже резины Груздева поймали, милиция сработала четко. Командир очень разгневался, узнав о предательстве своего денщика, которому доверял самое сокровенное, и лично сделал все от него зависящее, использовав все свои знакомства и связи, чтобы упечь Станислава Ивановича за решетку на долго и в самый строгий дисбат.

Но Груздеву это было нипочем, после отсидки срока он, дослужив в стройбате, вернулся домой как ни в чем не бывало. На приличную работу его брать не хотели, кому нужен молодой парень с серьезной судимостью? Однако Груздева такие обстоятельства отнюдь не волновали, мало ли достойных занятий для молодого парня? Он послонялся без дела пару месяцев, пытаясь устроиться на официальную работу, но все было безрезультатно. Поэтому ему не оставалось ничего, как пойти к своему другу Головачеву, попросту Голове, отсидевшему ещё по малолетке и теперь занимающемуся темными делами.

Тут Груздев стал заниматься всем, что подворачивалось под руку. Чем конкретно, Сорокин не сказал, но туманно намекнул, что они одними из первых стали отрабатывать рынки, настраивая их на коммерческие рельсы. Как только появилась возможность, они организовали кооператив. «Процесс пошел», как говорится, и потихонечку их содружество расширило сферы своей деятельности. Когда же денег стало слишком много, и они лежали просто в мешках из-под сахара в подвалах на их дачах, было принято решение заставить эти деньги работать дальше, чтобы и они приносили прибыль. Для этих целей Груздев, Быков и ещё несколько человек уехали в Москву, где стали заниматься вполне приличными и легальными делами, которые тоже стали приносить приличную прибыль. Сначала несколько палаток около станций метро, частный автосервис, а затем пошло и поехало. Остановить налаженную машину было просто невозможно. Груздев сел на свой конек, он стал загребать своими ручищами все, что можно. Такой уж у него был ненасытный характер.

Вот, в общем-то, и все, что знал теперь Александр о Груздеве. Ничего конкретного, так, одни общие моменты, никаких имен, названий, дат. Но уже то, что Сорокин рассказал про криминальный период молодости Станислава Ивановича, поменяло отношение к нему Александра. Он понял, что просто так в нашей стране никто не становится богатым человеком, правильно сказал ему Погодин: либо криминал, либо… Только что теперь об этом говорить, надо думать, как лучше выбраться из этой ситуации.

— Обмануть нас решил, жидяра, думал, мы ту лохи последние? — снова удар по лицу. — Понарассказывал сказок, Андерсен хренов, думал, что мы уши развесили, и все? Кто тебя послал сюда, чтобы все про нас разнюхивать? Кто тебе денег за это пообещал? Московские и наши, местные? А может, ты вообще красноперый, а?

— Вы ошибаетесь, — Александр попытался сказать нормально, но вместо членораздельных звуков и него вырвался сипящий хрип. — Я просто журналист, мою поездку сюда оплатил сам Груздев. Я должен сделать о нем хорошую статью для газеты.

— Хорошую? А на кой хрен тебе понадобилось узнавать, что делал Груздь в детстве? Зачем к мамане его ходил, по нашему интернату шлялся? Написал бы просто, что есть такой хороший человек, как Станислав Иванович, и все? Нет, ты начал у всех выпытывать, словно легавый, все подробности, будто «дело» завел на него. Колись, щенок, пока не поздно, или иначе мы из тебя всю душу вытрясем.

— Простите, если я кого-то обидел своими вопросами, я не хотел этого, — силы покидали Александра, но надо было держаться, иначе есть все шансы умереть. — Честное слово, меня послал сюда сам Станислав Иванович. Никаких задних мыслей у меня и в мыслях нет.

— Значит так, сосунок, слушай и запоминай, — приказал стоящий перед ним здоровяк со своими кувалдами-кулаками. — Все, что ты здесь, в Свердловске узнал, забудешь раз и навсегда. Вернешься в свою Москву, как ни в чем не бывало, и напишешь свою «маляву», как хорошо и честно жил себе гражданин Груздев. Про то, какой он был прилежный ученик, защитник отечества, как много трудился и тем самым заработал свои деньги. Как помогает бедным, старикам и детям, восстанавливает храмы, в общем, это наш новый кумир в стране, на него должны все равняться. Но если, не дай бог, ты хоть раз, где-то и кому-то словом обмолвишься о том, что здесь пронюхал, тебе не жить на белом свете, понял?

— Да, я все сделаю так, как вы сказали, — черт, кажется, они не собираются его убивать. — Я все понял раз и навсегда. Буду молчать до конца своей жизни. Только отпустите меня, пожалуйста, я не обману вас, будьте уверены.

— Вот именно, до конца своей никчемной жизни, — оскалился в улыбке бугай. — Пока молчишь, жизнь твоя не закончится. Как только слово сказал, так сразу на то свет отправишься. Теперь твой язык будет твоим и врагом, и другом сразу. Береги его, как зеницу ока, не дай бог он тебя подведет. Мы будем всегда рядом, только ты не увидишь и не услышишь этого. Наше незримое око будет наблюдать за тобой, чтобы с твоей стороны не было скоропалительных шагов. Зато, когда заикнешься о том, чего сейчас тебе втолковываем, то мы сразу же окажемся рядышком. Из-за спины твоей вырастем, будто крылышки. Хотя, ты опять нас не увидишь и не услышишь, потому что будешь трупом. А мертвые не обладают теми возможностями, как живые. Ты ведь не хочешь умереть в раннем возрасте, вон, сколько в жизни интересного, не все, наверное, ещё успел попробовать, а?

— Я все, все понял, поверьте. Я ещё молод, и хочу жить долго. Мне не нужны никакие проблемы, разве я похож на глупого, — Александр ещё не верил, что вывернулся из ситуации, и старался убедить своих оппонентов всеми возможными заверениями, в каждое слово вкладывая выражение почтительности и боязни.

— Повторяю, если не понял, больше предупреждать не будем. Это первый и последний раз, когда ты решил что-то узнать о Груздеве и его делах. Второго не будет.

***

Машина, въехав вод двор, остановилась около мусорных контейнеров. «Черт побери, снова придется тащиться по слякоти до подъезда, опять все места заняты!» Алла, тяжело вздохнув, посмотрела в окно автомобиля, пока водитель доставал из багажника сделанные ею покупки. Сегодня она целый день ездила по все Москве, в поисках каких-либо вещей для поездки в Италию. Ей не хотелось ехать заграницу в том, что она носит обычно, поэтому она вот уже несколько дней выдумывал себе всевозможные наряды, устроив за ними охоту по всему городу. Да и почему бы не прогуляться по магазинам? Ей это занятие доставляло самое большое, ни с чем не сравнимое удовольствие.

Водитель, в одной руке держа пакеты, другой открывал её дверцу, помогая выйти. Алла вышла из машины и мелкими шажками, стараясь не наступать в снежные лужи, засеменила к подъезду. Неожиданно её взгляд остановился на дворнике, вернее, дворничихе, убиравшейся около дверей в соседний подъезд. Странно, но лицо этой тетки ей показалось очень знакомым. «Где я её могла видеть? Может быть, это кто-то из знакомых? Да откуда у меня могут быть знакомые в такой среде?» Но тут её нога окунулась в мерзкую жижу по голень, вода залилась через край полусапог, тонкой струйкой побежав прямо в носок через пятку, и Алла тут же забыла об увиденном, решив для себя, что, скорее всего, эта женщина просто примелькалась ей здесь.

— Алло, Стасик, ты скоро будешь? — войдя в квартиру и бросив вещи в комнате, Алла первым делом набрала Груздеву. — Я только что вернулась, есть хочу ужасно, поэтому звоню: ждать тебя или перекусить в одиночестве?

— Подожди, Аллок, я скоро буду, — голос Груздева был явно чем-то доволен. — И я тоже голоден, как бык. Поэтому приготовь всего-всего и много, иначе я и тебя могу съесть.

— Хорошо-хорошо, Стасик, я жду, — с большим трудом сглатывая слюну, пошутила она. — Боюсь захлебнуться, поэтому сейчас чего-нибудь попью, пока готовить буду.

Положив трубку телефона, Алла, не торопясь, прошла на кухню и стала готовить, зная, что Груздев, хотя и сказал, что будет скоро, раньше, чем через час не появится. В Москве большие заторы на дорогах, а на самолетах ещё никто не летает, хотя он и может позволить себе такое удовольствие, имея много денег.

Вот по поводу денег Алла больше всего и переживала: в последнее время. Груздев задумал какой-то проект, какой именно не говорит, боясь сглазить. В связи с этим материальную поддержку стал оказывать гораздо скромнее. Алла все чаще стала выпрашивать у него средства на свои нужды, хотя раньше об этом вопрос никогда не затрагивался. Груздев просто доставал из кармана огромную пачку денег, перевязанную резинкой, щедрым жестом отделал от неё огромный кусок и давал его Алле. И повторялось такое раза два, а то и три в неделю, от чего у Аллы денег было очень много. Она даже небрежно стала класть их в свою прикроватную тумбочку, оставляя так, на всякий случай. Но она не ожидала, что вскоре такой случай наступит, причем очень быстро. Как только Груздев сократил пособие, она в первое время стала расходовать деньги из тумбочки, но они очень быстро закончились, потому что её расходы были гораздо больше заначки.

Сейчас она опять, побывав в магазинах, была вынуждена отказать себе в одном платьице и паре туфель, которые очень шли к её новой сумочке. И все из-за этого Груздева, который зажал Аллу в тиски экономии. А почему она, собственно говоря, должна себя в чем-то ущемлять? Ведь Стасик раньше всегда ей твердил, что она никогда ни в чем не будет себе отказывать? Почему она должна унижаться, просить его дать ей деньги, когда он сам должен, не дожидаясь её, молча это делать. Получается, что она выполняет свои функции, которые они обговаривали с Груздевым ещё в первые дни совместной жизни, честно все делает, а он обманул, не оправдав её надежд?

Если так пойдет и дальше, она уйдет от него. Сначала ей звонят, угрожают по телефону, затем он сам перестает содержать её на должном уровне. Зачем ей нужна такая тяжелая, полная невзгод и лишений жизнь, портящая здоровье и нервы? Да она лучше будет одна, пока не найдет себе другую, более подходящую кандидатуру. А то, что это произойдет и очень быстро, Алла не сомневалась, благо опыт и внешность ей позволяли.

— Как вкусно пахнет, — войдя в квартиру, первым делом произнес Груздев. — Заждалась, Аллусь? Я торопился, как мог, но ты же знаешь, какие пробки на дорогах.

— Проходи, мой руки и за стол, — Алла величественно пошла на кухню, все своим видом показывая, что приглашает туда и Груздева. — И, пожалуйста, поторопись, иначе все остынет. Я и так провела на кухне много времени и не хочу провести ещё столько же, готовя заново. Что я, кухарка, что ли?

— Что-то настроение у тебя никудышное? — поинтересовался Груздев, когда, умывшись, вошел в кухню. — Тебя кто-нибудь обидел, или ты плохо чувствуешь себя? Может, ты заболела? Я торопился домой, летел на самой быстрой скорости, может, я опоздал?

— Нет, со здоровьем у меня все в порядке, и ты никуда не опоздал, не переживай, пожалуйста, — Алла грозно посмотрела на Стаса. — А обидел меня ты. Только сам этого понимать не хочешь. Я уж не знаю, как тебе это объяснить.

— Аллок, ты что, в своем уме? — искренне удивился Груздев, явно не ожидавший услышать таких слов от неё. — Чем же это я тебя обидел, позволь поинтересоваться?

— Во-первых, перестань называть меня всякими дурацкими именами, Аллок, Аллусь! — вскипела Алла. — Я тебе не кошка и не собака, у меня есть имя. И это некультурно — называть человека кличками, словно он домашнее животное, сколько раз можно тебе повторять. Когда ты воспитаешься, в конце концов?

— Хорошо, хорошо, ты не волнуйся, просто я привык так говорить, мне очень сложно отучиться, — как можно ласковее успокоил её Груздев, при этом тщательно пережевывая сочный кусок жаренного мяса.

— Это ещё не все, Стасик, — гнев Аллы, казалось, не имел предела. — В чем дело, почему ты меня посадил на сухой паек? Я, что, прислуга твоя? Почему я вынуждена выпрашивать у тебя милостыню?

— Алл, ты меня прямо-таки унижаешь, хуже некуда! — Груздев опустил вилку, поднесенную ко рту. — Я никому, в том числе и тебе, ничего не должен. А ведь тебе уже объяснил, у меня наклевывается очень серьезное дело, надо немного подождать, буквально месяц, не больше. Затем все вернется на свои места, я тебе обещаю, даже лучше станет в несколько раз.

— Нет, меня такое положение вещей не устраивает, — твердо заявила Алла. — Это что, так и будет повторяться: когда ты будешь начинать свое новое дело, возможно и перспективное, я должна попрошайничать у тебя? У человека, с которым вместе живу, можно сказать, у своего супруга! А если ты будешь открывать новое дело каждый месяц, мне вообще придется голодать? Нет, мне такого счастья не надо.

— Каждый месяц такого не будет, уверяю тебя, — Груздев, тяжело вздохнув, продолжил есть мясо. — Сейчас сложилась такая непредвиденная ситуация, но больше я такого не допущу. Теперь я предпринимаю все меры, чтобы всегда были свободные деньги для непредвиденных расходов. Подожди ещё неделю, и я все расскажу тебе.

— Неделю? — взорвалась Алла. — Да я сегодня, словно бомж, ходила по магазинам, ничего не покупая. Меня продавщицы засмеяли со всех сторон, стыд-то какой, а? С виду приличная дама, а хожу, смотрю голодными глазами и ничего не покупаю. Поэтому и я решила кое-что предпринять.

— Что же, ну-ка, расскажи? — с интересом спросил у неё Груздев. — Если что-нибудь стоящее, я с удовольствием поддержу твои начинания, можешь не сомневаться. Люблю смелые идеи, особенно, если они принесут прибыль.

— Я решила тоже заняться бизнесом, — решительно, собравшись с духом, сказала Алла. — К примеру, почему бы тебе не сделать меня директором ночного клуба? Ты все равно сильно занят, сам редко там бываешь, не успевая отследить всю ситуацию. Тебя наверняка обманывают, и прибыль из-за этого страдает. А я полностью возьму на себя все проблемы, все равно я целыми днями свободна. Подумай, какой это существенный плюс для тебя: во-первых, и клуб начнет работать нормально, принося солидные доходы, во-вторых, я буду при деле, меньше стану тебя беспокоить, названивать каждые пять минут, ну, а самое главное, что у меня появятся свои собственные деньги, и ты сможешь спокойно дышать, освободившись от части моих запросов. Заметь, части, ты же не сможешь совсем мне ничего не давать, не делать никаких подарков? Это будет расценено с моей стороны как кровная обида.

— Если ты сейчас и впрямь говоришь правду, то я только «за», — неожиданно легко согласился с ней Груздев. — Я действительно, не могу много времени уделять клубу, а тот, кто сейчас фактически там всем распоряжается, слабоват, и, по-моему, ещё нас и обманывает. Я уже стал подумывать, кого поставить вместо него, но сейчас твое предложение просто спасло меня. Я согласен, но, есть одно условие, которое ты должна принять.

— Какое? — Алла была готова согласиться на все, потому что боялась, что если она откажется, то Груздев может передумать и больше к этому разговору не вернется.

— Ты будешь там единственным человеком, у которого имеется полная информация о всей прибыли: и об официальной, и о «черной», — стал объяснять Стас. — Вот это и самое главное. Обо всей выручке я должен знать все полностью, иначе никакого доверия между нами не будет. Я не собираюсь отбирать у тебя деньги, но я должен владеть информацией, сколько реально приносит прибыли это заведение. Чтобы в нужный момент поправить ситуацию, влить туда ещё денег. Затем, будет необходимая статья расходов для владельцев помещения, поскольку клуб в аренде, плюс менты и крыша. Им тоже придется отстегивать, и я не собираюсь делать это из своего кармана. На хрена мне тогда такой клуб нужен? Поэтому, если тебя это устраивает, то, как только вернемся из Италии, ты сразу приступишь к делам, но вначале у тебя будет небольшой испытательный срок.

— Я полностью со всем соглашаюсь, — не медля, ответила Алла. — Даже обсуждать не хочу. Мне так хочется заняться каким-нибудь делом, что я готова на любые условия. Ой, быстрее бы уже вернуться обратно из Рима. Спасибо тебе, Стасик, ты просто золото. Можешь, когда захочешь, успокоить меня.

— Я всегда одобряю хорошие начинания, это принцип моей жизни. Естественно, я должен буду проверить, как у тебя пойдут дела, не могу же я доверить тебе сразу такое большое дело, тем более что в него вложены деньги не только мои, но и моих компаньонов. Они тоже люди не глупые, да и не простые. Их первым вопросом ко мне будет: «Почему именно ты займешь место управляющего?» И я не смогу им ничего конкретного ответить и пообещать, если не буду полностью в тебе уверен. Вот поэтому ты, для начала, должна будешь поработать на испытательном сроке, и постарайся зарекомендовать себя с самой лучшей и выгодной для тебя стороны, это, прежде всего, в твоих интересах. Будешь на хорошем счету, когда все поймут, что ты именно тот человек, который сможет взять на себя полностью все заботы клуба и принести наибольшую прибыль и выгоду как для клуба, так и для себя, вот тогда мы с тобой вернемся к разговору о назначении тебя управляющим, а также о том, сколько ты будешь с этого дела иметь.

— Стасик, я не принципиальный человек в этом смысле, — Алла почувствовала себя на верже совершенства. Ещё бы, она смогла окрутить Груздева на такое дело. — Как ты скажешь, какую зарплату ты мне положишь, такой сумме я и буду рада. Ведь я не собираюсь отделиться от тебя, я хочу, чтобы клуб стал нашим, именно нашим, с тобой семейным делом. Поэтому я приложу все свои силы для того, чтобы раскрутить его на полную катушку. И какую бы прибыль он не приносил, делить будешь ты, а не я. Главное, чтобы он приносил, а дальше уж мы с тобой разберемся.

— Мне приятно такое твое решение, но я, как человек, имеющий опыт в зарабатывании денег, люблю ставить все точки над «и» до начала совместных действий, — Груздев вошел в роль делового человека, и Алла почувствовала, что сейчас он не любящий её человек, а серьезный, деловой компаньон. — Когда, если все сложится удачно, дело пойдет, и пойдут доходы, то и тебе, и мне может показаться, что каждый из нас получает совсем не ту часть доходов, которую должен. Поэтому мы ещё до начала твоей деятельности обсудим, какую именно часть будешь иметь ты, какую я и какую все остальные. И только после этого можно будет работать, в противном случае у нас возникнут конфликты именно из-за денег, а мне бы не хотелось в скором времени выяснять с тобой отношения из-за них. Я человек резкий и решительный в данном вопросе, и все может закончиться очень и очень печально, чего мне, честно сказать, вообще не хочется.

— Хорошо, Стасик, как скажешь, — но почему-то от последних слов Груздева у Аллы от страха пробежали по спине мурашки.

Она ещё ни разу не видела и не слышала, чтобы Груздев разговаривал с ней на такие темы и таким образом. Вмиг этот человек стал страшным, будто в него вселился бес.

«А ведь, пожалуй, я плохо его знаю! Кто он такой, на самом деле, чем занимается? В наше время просто так такие большие деньги, которые есть у него, не достаются. Они зарабатываются определенным образом, а каким, лучше и не думать. А с другой стороны, если не думать и не знать, то может быть, не стоит лезть в это дело вообще».

Алла слегка пожалела, что заикнулась про такой разговор, но сейчас отступать нельзя, раз уж дел начали, надо продолжать.

— Стасик, а почему у тебя было такое хорошее настроение, когда я звонила тебе в офис, перед самым твоим выездом домой? — Алла решила закончить разговор на волнующую её перспективу. На данный момент хватит, нужно увести разговор на другие, более отвлеченные темы. — Ты такой радостный был, что-нибудь приятное произошло? Может, наконец-то, твоя проблема разрешилась? Ну, из-за которой я сейчас испытываю нужду в финансах?

— Пока нет, Аллок, — пожалуй, Груздева не переделать, его разговорный язык так и останется мужланским. — Вот, полюбуйся, какую про меня статью шикарную в газете написали. Героя сделали, прямо Гагарин, не меньше.

Алла взяла в руки одну из известных газет, имеющую многочисленный тираж. Прямо на первой странице, практически на весь большого формата газетный лист, красовался огромный, напечатанный крупным шрифтом, заголовок: «ГЕРОЙ „НАШЕГО“ ВРЕМЕНИ», а под ним, словно на доске почета в каком-нибудь институте или на заводе, был опубликован здоровенных размеров портрет Груздева.

— Ни дать, ни взять, передовица времен Сталина, — пошутила Алла. — Прямо про подвиг Стаханова, или про подвиги Жукова, не меньше, написали.

— Знай наших, — Груздев расплылся в счастливой улыбке, все своим видом показывая, что он наверху блаженства от счастья. — Корреспондент попался малый толковый. Я его сразу подметил, как только он ко мне в офис пришел интервью брать. Сам предложил ко мне на Родину, в Свердловск, съездить, чтобы как можно более полно впечатление создать у читателя. Я ему дорогу оплатил, хотя, в душе думал, что он пропьет мои денежки, а затем напишет какую-нибудь «белиберду». Ан-нет, парнишка оказался настырным, и к матушке моей съездил, и в интернате побывал.

— Что за корреспондент такой, как зовут? — поинтересовалась Алла. — Ты же, в принципе, никому никогда не давал никаких интервью, насколько мне известно? И как ему удалось уговорить тебя?

— Качалин Саша, молодой и очень, по-моему, перспективный малый, — с удовольствием поведал Груздев. — Я ему уже новую статью заказал про помощь детям, малоимущим и оставшимся без родителей. Вот ведь как вспомню свое детство, сразу в дрожь от злости к подонкам, оставивших своих чад, бросает. Думаю, пусть парень проблему эту озвучит. С другой стороны, надо же и себя в прессе хоть как-то увековечить, вот он и займется этим делом. Я ему платить буду дополнительно, не считая того, что ему заплатит сама газета. Шурик согласился.

— Шурик, говоришь? — Алла с интересом слушала о своем бывшем воздыхателе. — Видно, парень действительно не промах, раз взялся с тобой общаться. Ты, если хочешь, познакомь меня с ним. Я ему про тебя и твои дела расскажу все в полной красе, как нужно. Надо создать тебе хороший имидж. Поработаю с ним, у меня есть опыт общения с этой категорией, не забывай, что я училась с ними в институте первые три года.

— Без базара, Аллусь, хоть завтра, — Груздев, взяв газету из рук Аллы, положил её на стол и стал разглаживать свою фотографию, бережно придерживая страницу за края.

Алла, смотря на его детское выражение лица, между тем думала, что ее Шурик оказался далеко не «профаном», как она раньше думала про него. И в газете популярной работает, да ещё и деньги научился зарабатывать. Ведь Груздев платит немало, это точно. Что ж, надо будет с Шуриком обязательно встретиться. И с него можно будет немножко получить выгоды. Наверняка Качалин не забыл её, не тот он человек. Хоть немного, а какое-то чувство у него к ней осталось. А уж она, Алла Прудович, сумеет их пробудить в нем, иначе она — это не она».

Глава 3

— Танька, радуйся, вот наши паспорта, — Катерина, войдя в гримерку, вытащила из своей сумочки два новеньких, ещё пахнущих типографской краской, заграничных паспорта. — Ой, как они пахнут, божественно! От одного их запаха у меня голова кругом идет, будто я уже заграницей нахожусь, а не в совке.

— Погоди, торопыга, мы ещё не уехали. И дай мне, пожалуйста, посмотреть свой документ, — Татьяна взяла из рук подруги свой паспорт. — Господи, фотография-то какая ужасная.? Я здесь на ней таким страшилищем выгляжу, сама на себя не похожа. Меня и через таможню могут не пропустить, как увидят мое лицо и этого чудища на фото, сразу завернут, а?

— Брось ты, Тань, моя «фотка» не лучше, — успокоила её Катерина, показав свой паспорт, откуда на Татьяну смотрела тоже невесть какая девушка, лишь отдаленно напоминавшая подругу. — У всех такие лица на паспортах, будто их принуждаю фотографироваться, силком сажая на стул перед объективом. Не расстраивайся, потянет, самое главное, что паспорт быстро сделали, а то могли бы не успеть к отъезду. Прикинь, какое у тебя в этом случае было бы выражение лица? Чай, похлеще, чем на этой фотографии?

— Нет, Катюх, надо переделать паспорт, куда такой ужасной ехать-то? — Татьяна очень сильно расстроилась, и в сердцах бросила документ на стол. — Тут «чувырла» какая-то, а не я, изображена. Не пойдет, завтра же с утра пойду перефотографироваться.

— Ты что, сбрендила, совсем тронулась на своей внешности? — Катерина покрутила указательным пальцем у своего правого виска. — Мы столько с тобой ждали этой поездки, и так из всех девчонок отобрали только десять человек, а ты собираешься все пропустить? Да тебе переделывать его ещё месяца два будут, не меньше, и никто за тебя и спросить не будет, больно ты нужна. Это сейчас Груздев напряг своих знакомых в милиции, чтобы по-быстрому, за две недели все оформили. Просто вместо тебя возьмут другую, а ты сиди и жди, когда в следующий раз кто-нибудь, возможно, тебя позовет поехать работать за кордон, да ещё на таких шикарных условиях. Тебе что, деньги не нужны, я не понимаю?

— Нужны, ещё как нужны, ты ведь прекрасно об этом знаешь, — печально вздохнула Татьяна и вновь взяла в руки свой заграничный паспорт. — Мы с тобой обе нуждаемся, кто ещё нам поможет, кроме нас самих? Да и Ирина Львовна, она единственная, кто не забыл про нас и помог в трудную минуту. Чтобы я без неё делала сейчас, ума не приложу? Может, и ничего, на самом деле, фотка-то? Не такая уж и страшная, подумаешь, немного не причесанная?

— Да, говорю тебе, за первый сорт сойдет, — Катька присела на кровать. — Я видела паспорта остальных девчонок, поверь мне, мы с тобой, по сравнению с некоторыми из них, просто красавицы. И нечего переживать из-за всякой ерунды.

Вот уже два года, как Татьяна живет в Москве, а ничего конкретного, оправдывающего ожиданий, у неё не предвидится. В аспирантуру она не поступила и со второго раза и, плюнув на институт, вообще ушла из него.

Кому теперь нужно образование в аспирантуре, когда народ вокруг только и делает, что зарабатывает деньги всем правдами и неправдами? Огромная страна развалилась, никаких ограничений не стало, каждый стремится только к обогащению, причем, любыми способами. Ну, есть у неё диплом о высшем образовании. И что с него толку? Если работать по специальности, то с голоду умрешь через месяца два, больше не протянешь, ей богу! Не умирать же в столь молодом возрасте, хочется ещё пожить подольше. Татьяна смотрела на некоторых людей, которым улыбнулось устроиться на хорошую работу, и надежда теплилась у неё в глубине души.

К тому же у неё уже есть свое жилье в Москве, вместе с пропиской, первый шаг в осуществлении своей цели она сделала. Теперь её никто не сможет выкинуть из комнаты, которую она честно заработала своими руками, в прямом смысле этого слова. Теперь она москвичка и сможет устроиться на любую работу, только найти её для себя Татьяне не удается уже год. Вернее, такой работы, на которой она трудится сейчас, в Москве много, только было бы желание. Но не горбатиться же ей с метлой и лопатой всю жизнь, чтобы загнуться лет в сорок? На хлеб и соль пока хватает, а о масле придется задуматься. Ничего, она терпеливая и упорная, найдет и себе что-нибудь подходящее.

Татьяна твердо решила искать приличную работу до тех пор, пока не найдет. А пока она осталась работать дворником, разве что поменяла свой участок. Не может ведь она и двор подметать для этой Алки, а затем вечером ещё и танцевать для неё в её же, Аллы Прудович, клубе? Нет, такое положение вещей было выше Татьяниных сил, и она взяла себе другой двор, находящийся в нескольких переулках от дома Груздева и Аллы. Не мести улицы и не мыть полы в подъездах она не могла себе позволить, поскольку в клубе работа была лишь по выходным, а деньги, которые платили дворникам, были неплохим подспорьем в её тяжелом материальном положении.

Несколько месяцев назад, после Нового, 1993, года, откуда ни возьмись, появилась Катька. Её любимая и лучшая подруга по институту, которую она любила больше всех остальных своих знакомых. Катька после выпуска из института успела вернуться к себе, в провинцию, где, поработав несколько месяцев и не получив за это ни разу зарплаты, вернулась в Москву. И здесь она тоже успела освоить множество специальностей: и в детском саду работала, и официанткой в нескольких ресторанах, и продавщицей в коммерческой палатке. И вот, когда Катерина, в очередной раз решив устроится на новую работу, пришла в их клуб на должность гардеробщицы, Татьяна, едва увидев её принимающей шубы и пальто у посетителей, сразу предложила Ирине Львовне взять давнюю подругу в их коллектив. Савина, их любимая, безотказная преподавательница, быстро включила Катерину в труппу, несмотря на то что коллектив был заполнен.

Как и прежде, Татьяна каждое утро, ни свет ни заря, с большим усилием занималась одной из самых тяжелых в мире профессий, а затем, в свободное время, искала себе работу. Она пыталась расклеивать объявления, но сил не хватало, и она, обойдя две-три улицы, выкинув оставшиеся бумажки в урну, получала за них сущие пустяки. Затем она устроилась разносчиком чая с кофе на одном из рынков. Но платили те же копейки, а, особенно зимой, находившись в телогрейке по торговым рядам, едва пробираясь сквозь плотную массу людей, она вечером еле могла двигаться, а ведь надо было вновь убираться во дворе.

Вконец разочарованная такими заработками, уставшая от физических нагрузок, Татьяна решила выучиться на секретаря референта, чтобы впоследствии попробовать устроиться на спокойную работу в какой-либо офис. Она пошла на курсы, благо у неё был высшее гуманитарное образование, и эти занятия давались легко. Она уже окончила курсы, и ей сделали несколько приглашений прийти на собеседование в разные фирмы, как неожиданно их клуб решил свозить лучших танцовщиц на лето в Грецию, для поднятия, так сказать, престижа заведения.

Видимо, либо Груздев решил расширить пределы своего бизнеса, перекинувшись на заграницу, либо Алла, всегда тяготевшая ко всему иностранному, договорилась с несколькими клубами на греческом побережье, что она привезет хорошую программу, чтобы развлечь русских туристов в самый сезон.

Поездки на отдых, да ещё заграницу, уже набирали самые обороты, поэтому многие старались сделать на этом деньги. Алка, по всей видимости, тоже оказалась не промах, решив, что может на них хорошенько нагреться. Хотя, в принципе, те деньги, которые обещали заплатить всем десяти девчонкам, выезжающим на работу, было вполне предостаточно. «Более чем», рассудила Татьяна и на целое лето договорилась в ЖЭКе, чтобы её не уволили, а отпустили на три месяца. Работы в летний период не так много, как в остальные времена года, поэтому начальница спокойно разрешила. Татьяна сумела снискать к себе уважение в коллективе: она ни разу за все два года своей работы не прогуляла, не болела и, что самое главное, ни с кем не поссорилась. А поскольку коллектив был больше, чем наполовину, женским, то это было настоящим достижением.

— А ты шмотки уже какие-нибудь приготовила? — живо спросила Катерина, все ещё находящаяся в эйфории в связи с тем, что держала впервые в своей жизни легендарный документ. — Я, честно признаться, и не знаю, что с собой брать, в чем там люди ходят?

— Ты лучше подумай, где деньги взять на одежду? — урезонила подругу Татьяна. — Поеду, в чем смогу, а там, когда заработаю, что-нибудь прикуплю себе. Я себе этим даже и голову не забиваю, да и тебе не советую.

— Скучная ты, Тань, ей богу, — Катерина с досадой махнула рукой. — Даже помечтать с тобой нельзя, вечно ты одергиваешь. Подумаешь, денег нет. Можно и на дешевом рынке чего-нибудь модного прикупить. Я в выходные собираюсь поехать, давай вместе рванем?

— Ладно, поехали, все равно делать нечего, — Татьяна с легкостью согласилась, потому что ей надоело все выходные сидеть одной в своих четырех стенах. — Развлечься можно, не обязательно же покупать.

— Вот и я говорю, главное — это пошляться, чего дома торчать, — радостно закивала головой подруга. — А там разберемся: купить или не купить? Главное процесс, а не результат.

***

Едва выйдя из аэропорта, Александр, словно резко оказавшись в наколенной до максимального предела сауне, весь моментально покрылся испариной, а в глазах немного потемнело, по всей видимости, из-за резкого перепада давления.

Он прилетел сюда, на Кипр, чтобы сделать хороший репортаж о новых развлечениях россиян, которые до сих пор, ввиду закрытости Союза, отдыхали лишь в своей стране. В последнее время многие, имеющие возможность, толпами ринулись покорять широты Средиземного моря, вот ему и предложили в редакции съездить в такую командировку, опять же, полностью оплачиваемую туристической компанией, принадлежавшей, как уже повелось в его жизни, Груздевым.

С той злополучной поездки в Свердловск, где он чуть не лишился жизни, прошло полтора года, но Александр помнил все до каждой секунды, и сейчас, когда в его памяти всплывали фрагменты о том небольшом периоде времени, в коленях появлялась дрожь, при этом он холодел душой при одной мысли о той поре.

Когда он, вернувшись в Москву из Свердловска, решил завязать с журналистикой, к нему домой, буквально на следующее утро после прилета, приехали два устрашающего вида молодца, которые, не давая и намека на возможность отказаться, предложили ему проследовать в офис к Груздеву.

— Александр, рад тебя видеть в полном здравии, — словно ничего и не произошло, весело приветствовал его Груздев. — Как поездка, понравилась? Или ты не в восторге от города моего детства?

— Спасибо, все очень хорошо, — едва сдавливая комок, подкативший к его горлу, ответил Александр. — Приняли просто на пять балов, спасибо вам огромное.

— Вот видишь, я никогда никого не обманываю, — Груздев, жестом отпустив своих громил, так же жестом предложил ему садиться. — Ну что, когда статья обо мне будет готова? Я весь в предвкушении, надеюсь, ты меня не разочаруешь?

— Нет, — Александр не узнал собственного голоса, а интонации Груздева ему сильно напомнили того, со звериным лицом, объяснявшего Александру его дальнейшую судьбу там, в Свердловске.

— Хочу тебе предложить стать моим человеком, Саша, — пытаясь быть ласковым, Груздев, тем не менее, ещё больше вселял в него страх. — Будешь писать то, что мне выгодно и нужно, не будешь знать отказа ни в деньгах, ни в работе. Груздев слов на ветер не бросает, запомни это. Я предлагаю тебе контракт, без всяких бумаг, просто так, на полном доверии. Поверь, такого предложения тебе больше никто и никогда не сделает. Со своей стороны гарантирую, что у тебя будет очень интересная жизнь. Работы всегда будет навалом, поскольку все твои поездки и статьи будут оплачиваться мной лично. Затем, все твои творения всегда будут печататься, так как я даю на лапу главному редактору очень приличную сумму, от которой он никогда не сможет отказаться. А что ещё нужно для молодого, начинающего журналиста, не имеющего в этой жизни ни опыта, ни поддержки?

— У меня есть выбор или хотя бы время немного подумать? — с надеждой в голосе спросил Александр, сознавая прекрасно, что ни того, ни другого у него, фактически, нет.

— Время есть, конечно же, но оно уже вышло, — смеясь, зло пошутил Груздев. — Пойми, мальчик, ещё раз скажу, больше никто не предложит тебе таких условий, кроме меня. Такой шанс выпадает лишь раз в жизни. Кому ты нужен ещё, а? Да сейчас все «репортюги» продажными стали, или почти все, за что им заплатят, то они и пишут. И никакого угрызения совести, более того, это всем очень нравится. Конечно, здорово писать все, что в голову взбредет, поскольку у нас в стране гласность и скрывать нечего, а тебе за это ещё и денег отваливают. И читателям нравится, куда приятней читать про криминал, кровь, интимные подробности, чем про достижения наших хлеборобов или сталелитейщиков, от этих новостей за семьдесят лет оскомина набилась. Поэтому в сложившейся ситуации никто не проигрывает: ни пишущие, ни читающие. А чем ты хуже своих коллег? Ты что, думаешь, будучи честным и принципиальным корреспондентом, сможешь работать в хорошем издательстве? Ошибаешься, вместо тебя возьмут более смышленого и хитрого, у которого нет принципов, вернее, есть один — писать то, что хотят читатели, и чтобы это оплачивалось по самой верхней планке. Так что я для тебя именно тот человек, который своим покровительством поможет воплотить твои мечты о журналистике в реальность. Я не собираюсь тебя заставлять писать только то, что нужно мне, нет. Работай, делай всё, что заблагорассудится, но иногда, когда у меня возникнет необходимость, нужно будет сделать так, как мне нужно, понял?

— Да, — Александр действительно понял то, что сейчас рухнула его мечта стать журналистом, это он понял очень ясно и доходчиво. — Мне можно идти?

— Конечно, тебя никто и не думает держать, — Груздев встал со своего кресла. — Жду в ближайшее время выхода твоей первой крупной работы, не тяни с её сдачей в набор слишком долго. О том, чтобы её опубликовали на первой странице, я уже позаботился.

Сразу после того разговора Александр, не заходя к себе домой, уехал к друзьям в Подмосковье. Но уже через три дня к нему прямо с раннего утра, когда он ещё потягивался в кровати, завалили все те же Груздевские «малыши-крепыши». Они вновь в прямой и грубой форме поинтересовались, «когда будет готова статья?», передав при этом привет от самого Груздева и его переживания по поводу самочувствия Александра, а также его родителей. Затем громилы уехали, а Александр долго смотрел в след их удаляющейся машине.

Вопрос этих горилл о здоровье родителей вдруг поставил его к стенке: он не посмеет допустить, чтобы мать с отцом страдали из-за него. Что, если с ними будут обходиться так же, как с ним в Свердловске? Нет, такого он не допустит ни за что на свете. Шут с ними, с честью и достоинством, себя не жалко, но позволить хоть как-то пострадать родителям? Нет, он просто не имеет на это никакого права.

Александр сдал статью в набор уже на следующий день, а ближе к вечеру ему прямо домой позвонил Груздев и выразил свою огромную благодарность, пожелав их дальнейшему тандему дальнейших успехов. Александр молча проглотил его слова, для себя решив, что он будет писать то, что хочет, не обращая внимания ни на чьи «Ц.У.», ну, а уж Груздева он как-нибудь сможет перехитрить.

В принципе, это ему удалось. В основном Александр освещал события культурные, не влезая ни в политику, ни в бизнес, тем более, по своему духу он был гуманитарием, и эти темы его волновали гораздо больше. Груздев свое слово держал, выделяя деньги на любой каприз Александра: за последнее время он объехал полстраны и даже несколько раз был в Европе.

Выйдя из здания аэровокзала и думая о своем, он почти носом уперся в табличку, на которой большими латинскими буквами было выведена его фамилия: «KACHALIN». Табличка крепилась на небольшое, деревянное древко, которое держала в своих маленьких ручках очаровательная девушка. По внешнему виду Александр решил, что ей лет восемнадцать, не больше, поскольку одета она была в белые шорты, белую майку, а черную, со смоляными волосами голову, прикрывала белая бейсболка. За спиной виднелся небольшой рюкзак, а на её красивом, с прямым носиком, черными бровками лице ютились большие для её маленького личика очки с круглыми линзами. «Ни дать, ни взять, прислали меня встречать какую-то школьницу, наверное, уроки прогуливает?»

— Привет, вы — Саша? — девчушка приветливо улыбнулась, обнажив полный белоснежных и ровных зубов небольшой рот с чуть по-детски припухлыми губками, — меня зовут Елена, я буду вас сопровождать.

— Вы отменно владеете русским, откуда? — Александр был потрясен её знанием родного для него языка. — Наверное, вы учились в России?

— Да, училась, причем очень долго, — продолжала улыбаться девушка. — Мой отец грек по происхождению, а мама русская.

— То есть вы до недавнего времени жили с ними там, а сейчас здесь, так получается? — вот она, интересная история. Боже, до чего ему нравилась его работа, на которой можно узнать что-то необычное в любой момент.

— Нет, не все так просто, — девушка опустила табличку вниз, поставив дреком на землю. — Для начала давайте пройдем к машине и поедем в ваш отель. А по дороге я вам все расскажу, согласны?

— С удовольствием! Перемена климата сказывается на моем организме не лучшим образом, — Александр немного пожаловался на свое самочувствие. — В Москве сейчас тоже стоит достаточно теплая погода, но не такая ужасная жара. С непривычки тяжело вот так сразу окунуться в знойное лето.

— Ничего, как только искупаетесь в море, сразу оклиматизируетесь, — заверила Елена.

Они прошли на стоянку и сели в маленькую машину, где их уже ожидал водитель. В машине работал кондиционер, и Александру сразу стало легче.

— Так вот, вернемся к разговору о моем прошлом, — машина тронулась с места, и Елена, продолжая мило улыбаться, начала рассказ. — Родители познакомились, когда отец приехал работать в посольство в Москве. Познакомился с мамой, они поженились, затем появилась я. Когда у отца закончился срок пребывания, и надо было возвращаться обратно на Родину, то маму сначала не отпускали. Её вызвали в комитет и объяснили: чтобы выехать заграницу, она должна сотрудничать с ними. Ведь ей не просто так в свое время разрешили выйти замуж за иностранца, тем более, работника посольства. Это сейчас проще стало, а тогда каждый, кто приезжал работать в чужую страну по дипломатической линии, был в каком-то смысле шпионом. Вот маме и предложили: либо ты будешь следить за папой и его друзьями на Кипре, или останешься в Союзе. Мама по началу отказалась, папе пришлось уехать одному. Через год она, пересилив свои амбиции и принципы, согласилась на условия, но уже у отца возникли проблемы. Ему здесь уже в настоятельной форме рекомендовали не привозить русскую жену. Тоже поставили условие: если приедет супруга с ребенком, ты лишишься дальнейшей возможности продвигаться по службе. Пока папа решал, что ему выбрать, мама опять раздумала. В результате они с отцом все-таки решили, что, несмотря на их любовь и на меня, будет лучше, если они разойдутся. Папа регулярно оказывал помощь, присылая каждый месяц деньги, передавая со своими знакомыми всевозможные подарки, как для меня, так и для мамы. А недавно, когда появилась возможность выезжать из страны без хлопот, он предложил маме, чтобы я пожила у него некоторое время. Вот я и живу уже почти целый год здесь, немного освоилась и стала привыкать к чужой стране.

— А язык? Как вам удается здесь общаться, ведь вы никогда не жили на Кипре, а за год выучиться очень сложно? К тому же греческий очень не простой в освоении, ведь он является одним из древнейших языков на земле?

— Когда отец уехал из Союза, мне было почти пять лет. И первые годы моей жизни он приучал меня к родному для него языку, разговаривал со мной только на греческом. А затем, когда он уехал, мам сама занималась со мной, видимо, понимала, что знание такого редкого языка может когда-нибудь пригодиться. У нас осталось много книг на греческом, да и папа, постоянно присылал всевозможную литературу, он очень хотел, чтобы я не забыла его родной язык.

— Да, занимательная история, — с большим уважением в голосе произнес Александр. — А мне вот вам абсолютно нечего рассказать. У меня было самая обыкновенная жизнь, как и у миллионов других людей на земле.

— У каждого человека жизнь необыкновенная, — задумчиво ответила Елена. — Только мало кто задумывается над этим, наивно полагая, что ничегошеньки выдающегося в его судьбе нет. Каждому из нас, в отдельности взятому, предоставляется свой жизненный путь, но самостоятельно проходят его далеко не все. Большинство из нас живет, не задумываясь над окружающим, а затем считает, что ничего особенного в его жизни не произошло. Надо внимательно приглядеться к самому себе. Поскольку каждый человек по себе уникален, именно этим он необыкновенен.

— Что же такого в моей жизни особенного? — Александр с интересом слушал умную, не по годам развитую девушку, которую по началу наивно принял за обыкновенную школьницу.

— Это вы сами для себя должны выяснить. Никто, кроме вас, не знает вашу жизнь.

— Что же получается, если я учился в обыкновенной средней школе, это является чем-то необычайным?

— Да, — решительно заявила Елена. — Вы учились в школе, а не были в детском доме, уже не так, как некоторые. Дальше, вы, судя по вашему правильному произношению, наверняка хорошо учились, то есть были отличником. Вот вам вторая особенность. Следующее — вы неоднократно участвовали в каких-либо олимпиадах, имеете множество грамот, дипломов и в институт поступили без особых проблем, наверняка из-за того, что закончили школу с золотой медалью, а не родители за вас хлопотали. Мне продолжать дальше, или вы сами проанализируете?

— Сам, — надо же, а Елена не просто умница. Её взгляды на жизнь есть далеко не у всех людей даже преклонного возраста. — Вы, пока я разберусь со своими особенностями, расскажите лучше, как попали на свою работу, и, вообще, что нам предстоит здесь увидеть.

— Не нам, а вам, — пошутила Елена. — На работу мне, конечно же, помог устроиться папа. Здесь, на Кипре, такие же отношения ко всему, как и в России, все по знакомству решается. А вы осмотрите несколько крупных курортных зон, где есть и несколько отелей, и множество магазинов с ресторанами, клубами, всевозможными парками, плюс я вам покажу несколько экскурсионных маршрутов. Вы же должны сделать репортаж вообще о том, какие виды развлечений есть на острове, правильно я понимаю?

— Да, мне надо посмотреть все по максимуму, времени у меня всего пять дней, — согласился с Еленой Александр. — И ещё маленькая просьба. Давайте перейдем на «ты». Мне так будет удобно. Мы ведь с вами почти ровесники, я, конечно же, постарше вас, но все равно?

— Хорошо, согласна, — засмеялась Елена. — Признаться, я давно ждала, когда вы мне это предложите. Ведь вы же тоже из России, а все русские любят общаться на «ты», так уж мы устроены. Поэтому я «за», так проще и гораздо удобнее общаться, тем более что нам с тобой предстоит провести вместе пять дней. Такая моя работа — сопровождать людей круглосуточно, на кого укажет фирма, за это мне и платят.

— Слушай, а почему ты занимаешься этим? Неужели твой отец не мог пристроить тебя на более лучшую работу, где можно меньше бегать, сопровождать кого-то?

— Я сама захотела этим заняться, — пояснила Елена. — Компания, где я работаю, и которая, соответственно, тебя здесь принимает, одна из крупнейших на Кипре. А мой отец является одним из её владельцев. Он мне предлагал сразу идти на руководящую должность, менеджером в большой офис, но я отказались. Стать начальником я успею, все равно папа хочет передать свои дела в надежные руки, коими являются мои. Именно поэтому я, чтобы разобраться в новом для меня деле, и решила пройти весь путь — от простого исполнителя до руководителя. Тем более, что я владею русским в совершенстве, а расширение сферы деятельности в Россию сейчас очень перспективно.

— И давно ты уже работаешь? — с каждым словом Елена вызывала у Александра все больше и больше уважения.

— Нет, всего год. Но уже за это время многому научилась, многое видела и поняла. Сейчас в моей голове зреет множество интересных проектов, которые, я надеюсь, в скором будущем реализовать. Вот, приехали, это твой отель.

***