Бесплатный фрагмент - Криминальные истории. Венок для Лилии

Введение

В этом мире ничто не уходит бесследно. Даже тщательно замаскированное преступление — это цепочка улик, оговорок, случайных фраз, искажённых взглядов и неосторожных движений. Главное — уметь их прочитать.

«Криминальные истории. Венок для Лилии» — это десять расследований, в которых за, казалось бы, бытовыми ситуациями скрываются тщательно продуманные преступления. Вдохновлённая атмосферой криминального телесериала «След», Мария Марцева переносит нас в мир судебной экспертизы, оперативных наработок, психологических допросов и смертоносных тайн. Здесь за каждой трагедией — холодный расчёт, ошибка прошлого или кровавый след предательства.

В каждом рассказе — новое дело:

«След из пепла» — старый пожар обнажает свежие улики.

«Третье колесо» — треугольник, в котором одно из звеньев исчезает навсегда.

«Отголоски цирка» — где трагедия на арене оборачивается охотой за правдой.

«Ошибка протокола» — случайная неточность, стоящая жизни.

«Портрет в тумане» — лицо, которое помнит только один свидетель.

«Венок для Лилии» — расследование гибели женщины, чей последний путь оказался началом охоты.

«Запах нефти» — промышленный конфликт с фатальным финалом.

«Номер 417» — гостиничный номер, из которого гость не вышел.

«Лишняя минута» — трагедия, укладывающаяся в 60 секунд.

«Хрустальная ловушка» — стеклянный бизнес с острыми краями.

Эти рассказы не требуют продолжения — каждый из них завершён и выстроен, как отдельный эпизод. Но их объединяет одно: в каждом преступлении скрыта правда, которую может найти лишь тот, кто умеет видеть сквозь дым, маски и зеркала.

Добро пожаловать туда, где пульсирует логика, работает интуиция, а холодная аналитика становится оружием справедливости.

Вы готовы открыть дело?

След из пепла

Глава 1: Пепелище

Треск угольков, едва слышимый в утренней тишине, был единственным напоминанием о том, что здесь когда-то стоял дом. Теперь — обугленные остатки стен, металлические перекосившиеся конструкции и серая, ещё горячая земля.

— Хозяин был один, — сказал сержант Панов, стоя рядом с выгоревшим фундаментом. — Григорий Зотов. Пенсионер. Жил тут круглый год.

Агент ЦКР Лика Назарова присела у остатка бетонной лестницы. Пахло гарью и чем-то ещё — химическим, резким. В руках у неё — планшет с вызовом: «Пожар с человеческими жертвами. Предположительно — поджог».

— Нашли тело? — уточнила она, не поднимая глаз.

— Найдено. Судмедэксперт уже работает. В бане, под обрушившейся крышей. Не обгорел до конца — похоже, умер до того, как огонь распространился.

Лика кивнула. Приезд ЦКР означал, что дело серьёзное. Простой поджог? Нет. Судя по сообщению — не первый случай.

Эксперт-аналитик Максим Кайгородов аккуратно обошёл периметр, фиксируя на голографическую камеру каждую деталь.

— Пожар начался с бани, — заметил он, не отрываясь от камеры. — Потом перекинулся на основной дом. Распространение слишком быстрое. Использовался ускоритель горения — судя по цвету золы, возможно, ацетон или керосин.

Лика подошла к нему:

— Бросили бутылку? Или пролили?

— Вероятнее — пролили. Следов стекла нет. Но есть потёки вдоль северной стены.

Они молча посмотрели на обугленные доски.

— И кто-то очень хотел, чтобы всё сгорело, — добавил Кайгородов. — Но сделал это… грамотно. Учитывал направление ветра. Профессионально.

В это время в мобильной лаборатории ЦКР криминалист Ольга Синицына осматривала тело погибшего. Мужчине на вид около шестидесяти. Правая сторона лица не обуглилась, рот полуоткрыт, глаза в страхе.

— Есть ссадины на руках, — комментировала она. — Похоже, он пытался отбиваться. Но не от огня. От человека.

— Его ударили? — уточнил оперативник Алексей Зверев, заглянув в лабораторию.

— Более того — его задушили. Перелом подъязычной кости. Труп подложили в баню уже мёртвым. Это убийство. Пожар — просто маскировка.

Алексей недовольно выдохнул:

— Значит, кто-то хотел избавиться от тела. И сделать вид, что старик просто не успел выбраться…

— Или скрыть следы борьбы, — добавила Ольга. — Но раны говорят: у него была схватка. Он знал нападавшего. Не спал.

На месте поджога нашли странный артефакт — кусок обгоревшего фотоальбома. Из него удалось восстановить лишь одну фотографию: трое мужчин, на фоне старого дома с табличкой «Сосновый бор-2». По времени — лет двадцать назад.

Кайгородов отсканировал фото:

— Узнаём кого-то?

Лика посмотрела внимательно. Один из мужчин — сам Зотов, ещё молодой. Второй — не установлен. Третий…

— Подожди. Это не Игорь Белов? Он же год назад погиб при похожем пожаре. В 10 километрах отсюда.

Зверев нахмурился:

— У нас что, серия поджогов с трупами пенсионеров?

— А если это не просто серия? — вставила Синицына. — А месть?

Через пару часов команда уже сидела в ЦКР и разбирала материалы. На доске — карта района. На ней — красные точки. За последние три года в радиусе 20 километров произошло четыре пожара с гибелью жильцов. Все — в старых дачных посёлках. Все — мужчины старше 60. Все — жили одни.

— Слишком много совпадений, — сказал Кайгородов. — В каждом случае — поджог. В каждом — одинокий пенсионер. Ни одной прямой связи, кроме возраста. Пока.

— Не совсем, — Лика прикрепила к карте распечатку той самой фотографии. — Зотов и Белов были знакомы. Вот они, вместе. Найди третьего.

Через пару часов в базах МВД нашли фото из уголовного дела. Третий человек — Александр Грошев, 68 лет, отсидел срок за вымогательство. Освободился 7 лет назад. Проживает… всё в том же районе.

— Срочно к нему! — скомандовала Лика.

Когда ЦКР приехали к дому Грошева, он оказался закрыт. Дверь не взломана, следов борьбы нет. В доме — порядок. Но на кухне — чайник, в котором ещё тёплая вода. Он вышел буквально 15–20 минут назад.

На стене — та же табличка с надписью «Сосновый бор-2».

— Он знал, что за ним придут, — тихо сказал Зверев. — Или сам ушёл. Или ему помогли.

На столе лежала записка. Всего два слова:

«Они вернулись».

Глава 2: Сосед, который знал слишком много

— Грошев знал, что за ним придут. — Лика Назарова стояла у окна его дома и смотрела на поросшую мхом тропинку, ведущую в лес. — А может, не ждал именно нас.

На столе — пустая чашка, надкусанное яблоко и записка с пугающим содержанием: «Они вернулись». Кайгородов сфотографировал её, после чего передал Синицыной — на предмет почерковедческой экспертизы.

— Странно, что дверь была не взломана, — буркнул Зверев, проверяя дверные замки. — Грошев ушёл добровольно. Или его заманили.

— Или… — Лика провела пальцем по пыльной полке с книгами — …ему просто сказали то, чего он боялся больше смерти.

Ольга Синицына, вернувшаяся с заднего двора, выглядела хмурой:

— У сарая — свежие следы. Один человек. Возможно, сам Грошев. Ушёл пешком в сторону оврага. Похоже, уже после того, как узнал о смерти Зотова.

— Почему пешком? — уточнила Лика.

— Потому что машина стоит на месте. Багажник пуст. Зачем ему уходить с одним яблоком и без ключей?

Зверев усмехнулся:

— Может, он просто решил исчезнуть. Если следующий в списке — он.

Уже вечером, в лаборатории ЦКР, на стеклянной панели была выстроена временная линия:

2022 год — пожар в доме Игоря Белова

2023 — гибель Виктора Лоськова, похожие обстоятельства

2024 — смерть Павла Мартынова, поджог, одиночество, отсутствие мотива

2025 — Григорий Зотов, жертва удушения, инсценировка пожара

Все — бывшие жители кооператива «Сосновый бор-2». Все — пенсионеры, бывшие друзья по фотографиям. Все — мертвы.

— Нам нужно понять, что произошло в этом кооперативе двадцать лет назад, — сказала Лика, присаживаясь рядом с аналитиком.

Максим покачал головой:

— Архивы СНТ «Сосновый бор-2» исчезли из Росреестра ещё в 2011 году. Но… — он переключил слайд — …в копии старого протокола собрания я нашёл упоминание о ЧП: «инцидент с Владиславом Капраловым». Имя больше нигде не всплывает.

— Найди его. Любой ценой, — резко ответила Лика. — Он может быть нулевой точкой.

На следующее утро поступило сообщение от местного участкового: в лесу, в двух километрах от дома Грошева, найдено тело. Без обуви, с порезами на ладонях и разбитой головой. Пальцы — синеватые. Вся поза говорила о том, что человек бежал. Очень быстро. И от чего-то — очень страшного.

ЦКР прибыли первыми. Лес был туманным, утренние лучи солнца едва пробивались сквозь листву. На земле — множество следов. Следователь Виктор Оленев, местный старожил, встретил их у опушки:

— Он бежал к трассе. Но не успел. Судя по ранам, ударился о дерево в панике. Мы нашли капли крови — след вёл от старого лагеря.

— Какого лагеря? — переспросил Кайгородов.

— Там раньше был летний пионерлагерь. Заброшен лет пятнадцать. Он почти весь сгнил. Но кое-что стоит.

Лагерь действительно выглядел как кадр из кошмара: провалившиеся полы, ржавые карусели, ветхие домики. На одной из стен — выцветший лозунг: «Будь готов — всегда готов!»

Внутри одного из домиков, по словам эксперта Синицыной, обнаружили зону свежей активности: сломанный замок, вскрытый пол, и… старый сейф.

Код к сейфу они нашли позже — на крышке записка: 1977 — год основания лагеря. Внутри — бумаги, желтоватые от времени, но аккуратно сложенные. Судя по ним, лагерь был перекуплен частной фирмой в 2003 году под «реабилитационный центр». И владельцем числился никто иной как Владислав Капралов.

— Он же — исчезнувший в 2005, — сказал Зверев. — Его машина была найдена на дне карьера. Сам — пропал. Никто не искал.

— Что, если они избавились от него? Все четверо? — Лика смотрела на списки пациентов, в которых значились… только инициалы. И всё — несовершеннолетние.

— Или были свидетелями, — добавила Синицына. — И спустя двадцать лет, кто-то решил напомнить.

В тот же день патологоанатом завершил вскрытие тела Грошева. Причина смерти — черепно-мозговая травма. Не от удара, а от столкновения с деревом. Но в его организме — следы адреналина в колоссальной дозе.

— Он был в панике, — подвела итог Синицына. — Сердце разогнано. И ещё кое-что…

Она протянула Лике маленький обгоревший флеш-накопитель. Найден в кармане Грошева.

— Пока он не сгорел, он что-то успел сохранить.

На флешке — один-единственный файл. Видеозапись. Дата — три дня назад. Камера зафиксировала старика Зотова в своей кухне. Он сидел с бокалом чая и дрожащей рукой перебирал какие-то бумаги.

— «Они начали. Сначала Белов. Потом Мартынов. Теперь за мной идут. Я не хотел. Мы не думали, что он выживет. Мы просто хотели… чтобы он исчез. А теперь он возвращается. И в этот раз — всех заберёт с собой». — дальше — шум, крик, падение камеры.

Запись обрывалась.

Лика Назарова выключила экран и тихо произнесла:

— Похоже, призрак Капралова вернулся.

Глава 3: Призрак из прошлого

— Он не мог выжить, Лика. Я изучил материалы: Капралов был объявлен погибшим в 2005 году. Кости нашли, ДНК совпала. Это не может быть он, — Максим Кайгородов свернул видео с флешки, закрыл ноутбук и встал из-за стола.

— Не совпала. — Назарова резко обернулась. — Тогда сравнивали по линии племянницы. Там только 86%. Не 99, как положено. А с учётом того, что племянница — приёмная, да ещё с изменёнными документами…

— То есть ты считаешь, что Владислав Капралов жив?

— Или кто-то заставляет их поверить, что он жив. И этого достаточно, чтобы убивать.

ЦКР отправляется в архивный отдел МВД, где хранилось дело по исчезновению Капралова. Всё выглядело как типичная попытка бегства: недовольные пациенты, конфликт с местной администрацией, жалобы в прокуратуру, а потом — исчезновение. Машину нашли на дне карьера, в салоне — кости, частично обгоревшие, но с паспортом Капралова.

— Что-то не сходится, — сказала Лика, пролистывая акт осмотра. — В машине не было следов торможения. Ни крови, ни останков сгоревших органов. Только обгоревший скелет. Похоже на подброс.

Синицына молча подошла с листом из дела — на нём значился отчёт о пожаре в одном из корпусов лагеря, датированный августом 2003 года. В огне погиб подросток. Имя: Сергей Антонов, 14 лет.

— Родители судились с лагерем, — тихо сказала Ольга. — Проиграли. Умер от удушья. В деле указано — «сам закрылся в подсобке». А знаешь, что странно?

— Что?

— Сергей был круглым сиротой. Официально — никто не имел права его направить туда. А он оказался среди тех, кого «лечили» по частной программе.

Вечером в штабе ЦКР вывели важную связку: Зотов, Белов, Мартынов, Лоськов и Грошев — все входили в «административный комитет лагеря», имели прямое отношение к Капралову. Они участвовали в решении не закрывать учреждение после пожара 2003 года.

— Следовательно, были заинтересованы в сокрытии реальных причин смерти мальчика, — подытожил Зверев. — Всё указывает на то, что сейчас их кто-то по одному устраняет.

— Или мстит, — добавила Синицына. — За Сергея. Или за что-то, о чём мы ещё не знаем.

На следующее утро поступает сигнал: на границе района в придорожной церкви обнаружен мужчина — обессиленный, дезориентированный. Он представился: Вадим Антонов. Брат погибшего Сергея.

ЦКР выезжает.

Внутри церкви — холод, полумрак и запах ладана. Вадим сидит на скамье, пальцы сцеплены, глаза опущены. Лику он узнал сразу:

— Вы ищете тех, кто тогда сжёг моего брата?

— Мы ищем того, кто убивает их сейчас, — жёстко сказала она. — Где вы были в ночь пожара у Зотова?

— Я был там. Видел, как он горел. Но я не поджигал.

— А кто?

— Он сам открыл дверь. Ему просто нужно было напомнить. Я оставил фото. Одно. Старое.

— Где вы их взяли?

— Я хранил их двадцать лет. Ждал. Один — один.

Допрос Вадима подтверждает главное: он — не убийца. Он наблюдал, угрожал, но ни в одном из пожаров участия не принимал. Однако он видел третьего — высокого мужчину в чёрной куртке, лицо — под маской сварщика.

— Он стоял у задней стены. И не просто смотрел. У него в руке была канистра. Он ждал, пока Зотов уснёт. А потом…

— Почему ты не вмешался?

— Потому что я видел, как Зотов смеялся на суде. После смерти Сергея. Видел, как он говорил: «Сам залез в котельную». Я хотел, чтобы он почувствовал страх. Но я не знал, что будет настоящий огонь.

Вскоре из лаборатории Синицыной пришли результаты анализа пепла с места пожара. Она показывает снимок микроскопа:

— В веществе, найденном на стенах, — нестандартный ускоритель: смесь ацетона с добавкой нитрокрасителя. Такой используют… при ремонте лодок, мотоциклов. Или — в реставрации автомобилей.

Кайгородов сразу реагирует:

— У нас в радиусе 15 км есть частный ангар для ретро-авто. Владелец — Павел Данилин, 40 лет. Увлекается восстановлением сгоревших машин. У него был Ford Mustang, поднятый с карьера.

— Карьера? — переспросила Лика.

— Того самого.

ЦКР выезжает к ангару.

Там — порядок. Инструменты на месте. Но с полки исчезает одна вещь: маска сварщика. Зверев обходит территорию, замечает свежие следы у бокового входа.

Они входят внутрь. Ангар тёмный. Вдруг — вспышка света. Кто-то запускает факел. Огонь скользит вдоль стены, но не загорается — всё под контролем. На фоне — фигура в плаще, в маске.

— Я знал, что вы придёте, — говорит он. — Знал, что в этот раз вы не отступите.

— Данилин? — Лика делает шаг вперёд.

— Нет. Меня больше нет. Я — результат их лжи. Их подлости. Я — то, что осталось от Капралова.

Срывает маску. Это действительно Владислав Капралов, живой. Седой, с шрамами. Но живой.

— Меня не убили. Они пытались. Но я выжил. И я помнил. Всю боль. Все голоса. Всю правду.

— Вы убили пятерых?

— Я судил их. Как они судили детей, которых отдали в мой центр. А потом предали. Я хотел спасать. А они — зарабатывали. Мы хоронили не одного Серёжу. Их было шестеро. Но только он всплыл. Остальные — в старом подвале лагеря. Они боялись, что кто-то найдёт.

Зверев нащупывает наручники:

— Владислав Викторович Капралов, вы задержаны…

— За что? За то, что вы сделали двадцать лет назад? Где вы были тогда, а?

Он бросается к кнопке. Но не успевает — Лика перехватывает руку, Синицына сзади вводит транквилизатор.

Через два часа Капралов в изоляторе. Он спокоен.

— Вы никогда не поймёте, что значит смотреть, как детей хоронят в закрытых гробах. Как чиновники улыбаются на заседаниях. Как эти пять подонков снимают с меня ответственность, чтобы не терять лицензию. Вы не судьи.

— Нет, — говорит Лика. — Мы ЦКР. А теперь — судьи есть.

Глава 4: Спички и страх

ЦКР не публиковал информацию о задержании Капралова. Для общественности он оставался призраком, мёртвым с 2005 года. Но в изоляторе на подземном уровне Центра он оживал всё больше — в деталях, датах, именах. Не требовал адвоката. Не выказывал раскаяния. Только говорил. Будто ждал, чтобы кто-то, наконец, услышал.

— У меня был список, — сказал он. — Они проголосовали единогласно: «оставить». Без расследования, без огласки. Просто забыть. А мальчик — он просто перестал быть. Как цифра, как расходник. Я не прощу.

— Почему именно сейчас? — спросила Лика Назарова. — Прошло двадцать лет. У вас было время.

— Потому что только сейчас я смог встать на ноги. После взрыва я был овощем. Два года в частной клинике. Потом — чужое имя, чужое лицо. Я ждал, пока смогу ходить. Пока снова смогу держать в руке канистру. И спички.

Он наклонился вперёд:

— Вы не знаете, что такое спички, когда в них — страх. Когда каждый щелчок — приговор. Они сгорали — и я сжигал их. По одному.

Синицына пришла в допросную с новым результатом:

— Владислав, в доме Грошева вы забыли кое-что. Стеклянный флакон. Он не относится к бензину. Это… ароматизатор.

— Да. Для ощущения уюта. Так уютнее горит. Пахнет, как в детстве. Как перед Новым годом.

Синицына не ответила. В её голосе впервые прорезалась дрожь:

— Вы подбирали запах к каждому пожару?

— К каждому человеку. Зотов — чай с малиной. Белов — влажная трава. А Грошев… он пах боязнью. Потому — хвоя. Сырая, гнилая хвоя.

Кайгородов в это время допрашивал племянницу Сергея Антонова — Марину. Она жила в Москве, работала медиком. Она вспомнила, что Сергей за год до гибели писал письма. Странные. Полные страха. Он жаловался на шумы в ночи, на людей, которые приходили в корпус и ставили «уколы без объяснений».

— Тогда я думала — фантазии. Дети часто преувеличивают. А потом… он сгорел. Один. В кладовой.

ЦКР запросил копии писем. Марина переслала фотографии рукописей.

Одна строка повторялась в каждом письме:

«Я боюсь того, кто приходит со спичками. Он говорит, что так быстрее забывается».

В лаборатории Синицына и Зверев сопоставляют образцы веществ из каждого места пожара. Всё подтверждается: почерк один. Смеси — одинаковые, разница лишь в «подписи» — запах, который выбирался индивидуально.

Но внезапно Синицына замечает странность:

— Вот здесь, в деле Мартынова, есть нечто новое. Волокна. Синтетические, тонкие. От формы одежды. Не похоже на комбинезон Капралова.

— Кто-то ещё был на месте?

— Возможно. Или он не работал один.

Следующей ночью в районной больнице города Перлово случается возгорание. Горит только одна палата — судебная психиатрия. Там находился пациент по фамилии Лоскутов. Выживший после пожара 2004 года в лагере. Был признан недееспособным.

ЦКР срочно выезжает.

Пациент мёртв. Тело обгоревшее. Рядом — сгоревший клочок бумаги. Удалось восстановить только край фразы:

«Я не должен был говорить. Он придёт. Он… со спичками».

— Это уже не Капралов, — уверенно сказала Лика. — Он у нас под замком.

— Подражатель? — предположил Зверев. — Или соучастник?

— Или тот, кого он вырастил.

Кайгородов провёл повторный анализ видеозаписей с флешки, найденной у Грошева. Замедленный фрейм на 32-й секунде показал отражение — силуэт у окна. Капюшон. Чётко прослеживаемая маска.

— Это не Капралов. Рост — ниже. Шея — тонкая. И… женские черты. Судя по строению.

— Женщина? — удивилась Синицына. — У него были связи?

— Он упоминал сиделку. По имени Клара. Мы думали — вымышленное. Но я нашёл запись в частной клинике: Клара Миловская. 33 года. Официально — нигде не работает. Уход за «пациентом без имени».

Вскоре их находят. Квартира Клары — на окраине. Сама — сожжена внутри. Судя по остаткам на теле — самоубийство. Письмо:

«Я лишь зажигала, как он учил. Я — его руки. Он — мой свет. Прости, Владислав».

В соседней комнате — схрон. Копии досье жертв. Карты. Этикетки от ароматизаторов. И список. На последней строчке — Лика Назарова.

— Он знал, что мы идём за ним, — шепнула Лика, глядя на фотографию Клары.

— И подготовил замену, — добавила Синицына. — Страх продолжает жить, даже если спичек больше нет.

Глава 5: Доказательство в пепле

Центр Криминальных Расследований уже третий день работал в режиме полной изоляции. Ни один журналист, ни один протокол не покинул здания. Всё хранилось в цифровом хранилище с грифом «П-1». Даже дело Капралова не передали в прокуратуру.

— У нас остался последний пробел, — сказала Лика Назарова, стоя у карты. — Мы знаем, кто поджигал. Кто вдохновлял. Кто мстил. Но мы не знаем — что именно они пытались скрыть всё это время.

— Трупы, — бросил Зверев. — Они же говорили: мальчиков больше.

— Это только часть, — тихо ответила Синицына. — Иначе, зачем Капралову понадобился список жертв поимённо?

Кайгородов вбежал в комнату со свежим отчётом:

— Я пробил геодезию участка под лагерем. И вот, что нашёл. В 2001 году там был сейсмоотклик. Как будто в землю загнали что-то металлическое. Или бетонное.

Он развернул скан:

— Это… камера. Подземная. Примерно 4 на 6 метров. Без подключения к коммуникациям.

— Подземный бункер? — Лика прищурилась. — Который нигде не значится?

— Именно. Похоже, он построен ещё в советское время. Возможно, как склад. Или, если верить Капралову… как могила.

Через три часа, при участии МЧС и судебного эксперта, в лесу под фундаментом сгоревшего корпуса лагеря начали раскопки.

Первый залп лопат дал запах. Густой. Сладковатый. Приторный. Мгновенно — в нос. Потом — звон металла. Арматура. Затем — бетонная крышка.

Когда вскрыли… Внизу оказалась комната на 5 коек, гниющих, проржавевших. Два скелета на кроватях. Один — у двери. И еще два — в дальнем углу, в обнимку.

Всего — пять тел. Детских.

— Мальчики. Возраст — 10–15 лет, — коротко сказала Синицына, поправляя перчатки. — Состояние костей говорит: погибли от удушья. Огонь сюда не добрался. Их оставили здесь… сознательно.

На стене под слоем плесени нашли выцарапанную надпись:

«Мы здесь. Нас закрыли. Мы не спим».

На базе ЦКР началась вторая волна расследования. Оказалось, что список Капралова действительно указывал всех, кто тогда принял решение замуровать детей и скрыть происшествие. В нём было 12 фамилий.

Из них на момент начала расследования:

5 — убиты (Зотов, Белов, Лоськов, Грошев, Мартынов)

1 — мёртв (Клара)

1 — задержан (Капралов)

2 — умерли ранее (инфаркт, ДТП)

3 — остались

И один из них — Валерий Осипов, ныне — замглавы региональной Думы, курирующий программы «Ретро-клубов» и… реконструкции лагерей.

— Мы знаем, кто вы, — сказал Зверев, сидя напротив Осипова в особой переговорной. — Ваша подпись стоит в протоколе от 15 августа 2003 года.

— Подпись? Это не доказательство. Я тогда не знал, что речь идёт о настоящем замуровывании. Дети могли быть эвакуированы. Это Капралов… он…

— Мы нашли тела, — перебила Лика. — С ручными бирками. Все по списку. У вас была возможность остановить это. Почему вы молчали?

Осипов смотрел в стену:

— Потому что иначе замолчали бы нас. Тогда была другая система. Лагерь — был испытательной площадкой. Медико-социальные практики. Эксперименты. Неофициальные. Все всё знали. Но боялись. А потом пошло одно за другим: пожар, смерть. Скандал.

Нам сказали: «Замять». И дали список. Капралов… он сначала протестовал. Потом исчез. А мы… остались.

Он опустил голову.

— А теперь, выходит, никто не остался.

ЦКР передала материалы в Следственный комитет. Подземная камера была задокументирована. Все пять тел были идентифицированы. Личности родителей — найдены. Им сообщили.

Капралов, находящийся под охраной, молчал. Он ни разу не попросил снижения срока. Ни разу не попросил воды. Только одно — ежедневно зажигал спичку, смотрел на огонёк и говорил:

— Одному из них сегодня теплее.

Через месяц суд признал вину всей группы, включая чиновников, прикрывавших центр.

Капралов получил пожизненное — за убийства.

Но в материалах дела судья добавил:

«Без действий обвиняемых из числа государственных служащих, эти преступления были бы невозможны. Их бездействие и равнодушие стали настоящим топливом для костра мести».

Дело было закрыто.

Но Лика Назарова долго хранила одну из уцелевших фотографий: пятеро мальчиков — на лестнице лагеря. Один из них держит спичечный коробок.

Она сожгла его в ту же ночь. Без комментариев. Только шёпотом сказала:

— Страх кончился. Пепел останется.

Третье колесо

Глава 1: Последний поворот

Солнце уже клонилось к горизонту, когда на шоссе А113, в 23 километрах от города, перевернулась серебристая Toyota Camry. Машину выбросило в кювет, кузов обгорел, а водитель погиб на месте. Первоначальный осмотр показал: чистая авария, вероятно — превышение скорости и отказ тормозов.

Местные следователи хотели закрыть дело — до тех пор, пока патруль не передал видео с регистратора, на котором отчётливо видно: у машины были рабочие фары, поворотник включён, а потом — внезапный рывок вперёд, как будто кто-то нажал на газ до упора.

На следующий день материалы попали в Центр Криминальных Расследований. Группа была назначена немедленно:

Лика Назарова — руководитель,

Максим Кайгородов — криминалист, инженер,

Ольга Синицына — эксперт по трасологии и микробиологии,

Игорь Зверев — оперативник.

Жертва — Илья Рудаков, 39 лет. Бизнес-консультант, разведен, детей нет. Вёл спокойную жизнь. Машина — личная, техосмотр пройден месяц назад. Никаких жалоб на тормоза не поступало.

Осмотр обломков

— Это не просто отказ тормозов, — первым делом сказал Кайгородов, осматривая останки тормозной системы. — Здесь разъединены два шланга, причём аккуратно. Ни одного рваного края. Такое мог сделать только человек с опытом.

Синицына под микроскопом подтвердила:

— Инструмент — тонкий, вроде зубного зонда или часовой отвёртки. И делалось это непоспешно. Примерно за день до аварии. Следов масла — минимум. Всё просчитано.

— Подготовка, — добавила Лика. — Значит, убийство. И кто-то хотел, чтобы это выглядело, как несчастный случай.

Дом Рудакова

Квартира в центре, аккуратная, минимализм. Документы в порядке. Но в ящике — разорванное письмо. Склеив его, команда прочла:

«Я знаю, что ты сделал. Я молчала два года. Но ты забрал у меня будущее. Я не прощу. Жди».

Подпись — неразборчива. Предположительно — женская рука.

— Месть? — предположил Зверев.

— Или шантаж, который не сработал, — сказала Лика. — Нужно проверить всех его близких женщин за последние три года. Отношения, деловые связи, даже мимолётные встречи.

Сюрприз в багажнике

Когда Зверев досматривал автомобиль на спецстоянке, он наткнулся на странный предмет — третье колесо. Оно лежало в полиэтиленовом пакете, с меткой: «установлено не мной». Салфетка с жирными отпечатками пальцев — не принадлежала Рудакову.

— Кто-то поменял одно колесо на другое? — удивился Кайгородов. — И оставил метку? Зачем?

— Или это послание. Нам. Или тому, кому Рудаков его привёз, — задумалась Лика. — Вопрос: кому?

Камеры

Анализ движения машины перед аварией показал, что Рудаков заехал на СТО за 48 часов до смерти. По видеозаписям — он не выходил из машины. Мастер — Василий Парамонов, 42 года. В прошлом — автомеханик в раллийной команде. Сейчас — частная мастерская.

На допросе Парамонов нервничал:

— Я тормоза не трогал. Менял только свечи. Всё по заказу. Никаких нареканий. И да, он вел себя странно… Смотрел в зеркало постоянно. Будто ждал кого-то. Или боялся.

— У него были конфликты?

— Он ругался по телефону. Громко. Кричал: «Ты не посмеешь. У меня всё зафиксировано. Я тебя размажу».

— Имя?

— Не слышал. Но говорил «мы». Не «я». Там замешано больше одного.

Телефонная аналитика

Эксперт восстановил удалённые сообщения на телефоне Рудакова. Последние — из мессенджера с ником «Vortex29»:

Vortex29: «Если не вернёшь, мы сделаем, как в Сочи. Только хуже».

Илья: «Я всё отдам. Только оставьте меня в покое. Я не трогал её специально!»

Vortex29: «Ты думаешь, мы шутим? Ты не уйдёшь. В этот раз — трое».

Синицына прижала пальцы к вискам:

— Что за «трое»? Он что, перешёл дорогу трём людям? Или наоборот — был четвёртым?

Вывод главы

Кайгородов по камерам вычислил, что в ночь перед аварией в гараж к Рудакову входил кто-то в маске и перчатках. Пластиковый комбинезон, лицо скрыто. Но на комбинезоне в багажнике осталась ворсинка — шерсть мейн-куна, окрас серебристый.

— Есть один способ найти его. Через кота, — сказал Зверев и усмехнулся. — Мало кто заводит такого зверя просто так. Особенно в городе.

ЦКР теперь знали:

Это было убийство.

Участвовали минимум трое.

И один из них — оставил след, сам того не желая.

Глава 2: Свидетель с регистратором

На первом этаже Центра Криминальных Расследований Лика Назарова включила запись с видеорегистратора очевидца, переданного накануне в архив. Владелец — некто Геннадий Мальцев, дальнобойщик, проезжавший в момент аварии на своём «Рено-Магнум».

Видео началось рутинно: ровная трасса, шум радио, отрывки диалогов по рации. И вдруг — вспышка: серебристая Camry вырывается из соседнего ряда, мотается между полосами, а потом — уходит в кювет и загорается.

На первый взгляд — всё как в протоколе. Но Кайгородов настоял на повторной раскадровке.

— Смотри, на 07:26:34… вот она вылетает, и… — он остановил кадр. — Видишь отражение в зеркале?

Лика прищурилась: в зеркале на секунду мелькнула чёрная Honda CR-V, тормозящий свет которой включается сразу же, как Camry уходит влево. Почти одновременно.

— Слишком быстро среагировал, — заметила она. — Как будто ждал. Или знал, что машина сорвётся.

Охота за Хондой

Через систему «Поток-Скан» с привязкой по времени и координатам, Синицына вытащила данные о проезжавших в тот момент автомобилях. Удалось вычислить восемь CR-V, но один — с номером Н877ХЕ, ехал точно позади Camry, а потом свернул с трассы за 900 метров от места аварии.

Владельцем оказался Кирилл Ярошенко, 33 года, логист, женат, прописан в Москве. Машина зарегистрирована на его жену — Елену Рудакову.

— Подожди… Рудакова? — переспросил Зверев. — Бывшая жена погибшего?

Лика мгновенно поняла:

— Значит, мы нашли одного из троих.

Допрос: Елена Рудакова

Елена — эффектная женщина, сдержанная, но в голосе — дрожь. При первом допросе заявила, что никаких отношений с Ильёй давно не поддерживала.

— Да, это моя машина. Я разрешила Кириллу на ней ездить. Но я не знала, что он там делает.

— Он был на месте ДТП, — сказала Лика. — В момент аварии. И… мы знаем, что он не просто проезжал мимо.

— Это совпадение. Кирилл ездит по работе. Я… не хочу лгать, но я не причастна. С Ильёй у нас был сложный развод, но я его не желала смерти.

— А кто желал?

Елена молчала.

— Вы знаете, кто ещё был в курсе маршрута Рудакова в день аварии?

— Его… бывшая партнёрша. По бизнесу. Светлана Лосева. Он задолжал ей денег. И… у них был конфликт.

Светлана Лосева

Ранее судимая за финансовые махинации. Работала с Рудаковым в проекте «Гослизинг». Проект провалился, партнёры обвинили друг друга в хищениях.

— Я Илью не видела полгода, — сказала она на допросе. — И слышать о нём не хотела. Он стёр мне карьеру. Подсунул липовые отчёты.

— Но у вас был мотив, — напомнил Зверев. — Финансовый и личный.

— Мотив есть. А вот доступа к его машине — нет. А ещё — я езжу на метро.

— У вас был сообщник?

— В этом городе у всех есть. Иногда ты даже не знаешь, что тебя используют.

Неожиданный поворот

Ольга Синицына принесла результаты экспертизы по отпечаткам с третьего колеса, найденного в багажнике Camry:

— Частичный отпечаток совпал с механиком Парамоновым. Тем самым, который утверждал, что тормоза не трогал.

— Почему ты уверена?

— Потому что вместе с отпечатком — следы нитроглицерина. Такой используют в заправке аварийных усилителей тормозной системы. И его нет ни в одной современной сертифицированной станции.

— То есть, Парамонов не просто был у машины. Он подключил систему, а потом отключил?

— Или имитировал подключение, зная, что она не сработает.

Второе видео Мальцева

Пока команда собирала новые данные, Геннадий Мальцев, тот самый дальнобойщик, внезапно явился в ЦКР. В руке — флешка.

— Я нашёл ещё одну запись. Камера сзади, для парковки. Она записала звук.

На записи было слышно: за секунду до рывка Camry второй двигатель — короткий свист, затем визг колес и… металлический щелчок, словно кто-то активировал дистанционный механизм.

— Это уже не «чистая авария», — тихо сказал Кайгородов. — Это преднамеренное управление машиной.

Теперь картина стала яснее:

Рудаков ехал к кому-то с компроматом.

В машине был дистанционно активируемый ускоритель.

Тормоза были отключены механиком.

В деле фигурируют три человека:

Парамонов (исполнитель),

Ярошенко (водитель Хонды, вероятный наблюдатель),

Лосева или Рудакова (мотиваторы, возможно — обе).

ЦКР поняли: это не месть, а операция.

И она спланирована профессионально.

Следующей станет попытка — стереть доказательства. Включая свидетелей.

Глава 3: Любовь на обочине

Офис ЦКР. Поздний вечер. На столе — карта, фото, записи звонков, техпаспорт на машину и листы с анализами тормозной системы. Кайгородов морщится, Синицына пьёт шестой кофе, Лика стоит у окна.

— Вся троица сходится, — говорит Зверев. — Но главный вопрос не в том, кто убил. А кто — заставил убить. И зачем.

Неожиданный визит

Через КПП ЦКР проходит женщина — Юлия Пластова, 29 лет. Представляется бывшей подругой Ильи Рудакова.

— Я должна сказать… я боялась, но он мне звонил за день до аварии.

Он сказал:

«Если со мной что-то случится — это не несчастный случай. Это они. Они втроём. Один из них — твой новый парень».

В комнате становится тише.

— Кто ваш парень? — спрашивает Лика.

Юлия смотрит в пол.

— Кирилл. Кирилл Ярошенко. Я не знала, что он бывший муж его бывшей жены. Я узнала… позже. Но он клялся — всё случайно. Говорил, что Илья его преследует.

Юлия достаёт блокнот.

— После аварии я убрала кое-что из машины Кирилла. Мне стало страшно.

Это — дубликат электронного брелка. Стандартный автостартер. Но модифицированный.

Кайгородов разглядывает:

— Это устройство может активировать ДВС дистанционно. Но… его доработали. У него есть функция аварийного форсажа. Если активировать — машина ускоряется резко, без участия водителя.

— Кто умеет так делать? — спрашивает Лика.

— Специалист. Или кто-то с доступом к тюнингу. Или… автомеханик.

Все молча смотрят на фото Василия Парамонова.

Парамонов — повторный допрос

— Я не знал, — говорит Парамонов, потирая руки. — Мне дали схему, попросили собрать. Я подумал, это для дрифта. Никакой мысли, что этим кого-то убьют. Я просто сделал, как просили.

— Кто просил?

— Кирилл. Он пришёл вместе с бабой. Светка, кажется. Или нет — блондинка, дерзкая такая. Говорили, что надо наказать одного козла, который угробил их бизнес.

— Что обещали?

— 150 тысяч. И тишину. И… чтобы я ничего не спрашивал. А ещё — чтоб не трогал тормоза. Сказали, что это уже не моё дело.

Возвращение к Юлии

Лика встречается с Юлией в кафе.

— Почему вы пришли к нам?

— Я… нашла это в ящике у Кирилла, — она достаёт пакет с пачкой писем.

Рукописные. Адресаты — разные. Содержание — почти идентичное:

«Если с Ильёй что-то случится — проверь Юлю. У неё есть ключ. Она может не знать, но она в центре всего».

— Он писал, что я… рычаг. Что меня используют.

Оказалось: Юлия была связующим звеном, которое Кирилл использовал, чтобы войти в доверие к Рудакову. Но она не знала, что её используют, как приманку.

— Я… не хотела. Я просто полюбила не того.

Новая улика

Синицына завершает анализ волокон из салона машины. Среди них — длинный женский волос, окрашенный в белый, и с частицами дорогой косметики. Оттенок совпадает с маркой «LUX-GEL Nordic Ice». Такой же использует… Светлана Лосева.

Её вызывают повторно.

— Светлана, кто предложил вам убрать Рудакова?

Она молчит. Потом:

— Я не предлагала. Это была Елена. Его бывшая жена. Она сказала, что Илья слил компромат в прокуратуру. Что он «порвёт нас всех». Что надо — устроить урок.

— А Кирилл?

— Он… делал всё, чтобы угодить. Он любил Елену. Она крутила им, как хотела.

— Значит, «любовь» и есть третье колесо, — тихо произносит Лика.

Цепочка складывается:

Илья Рудаков собирался передать компромат на троицу — Елену, Кирилла и Лосеву.

Елена спровоцировала план: подать убийство как аварию.

Кирилл, влюблённый и ведомый, установил устройство.

Лосева согласилась, чтобы замести следы и спасти бизнес.

Парамонов — подкупленный механик, работал вслепую.

И только Юлия, ничего не подозревавшая, оказалась в самом центре. Как инструмент манипуляции и последняя связующая точка.

Финал главы

На рассвете троицу задерживают.

Елена пытается сбежать, но её берут на вокзале.

Кирилл признаёт вину, но настаивает:

«Я сделал это ради любви. Я хотел спасти её. Я не убийца, я — просто третье колесо».

Лосева отмалчивается.

Лика закрывает досье.

— Все трое виновны. Но главное — теперь тормоза работают. И правда остановила этих людей.

Глава 4: Кто нажал на газ?

— Машина поехала сама, Илья не мог нажать на газ. Он был уже в ступоре, на грани паники, — уверенно сказал Кайгородов, запуская цифровую модель ДТП.

На экране: последний участок трассы. Camry ускоряется рывком — без педали. Импульс поступил через электронный стартер. Подтверждено.

— Значит, был сигнал, — произнесла Лика. — Осталось понять — откуда.

Одна кнопка

Экспертиза показала: сигнал активации системы «форсажа» пришёл по Bluetooth на модуль, установленный Парамоновым. Дальность действия — 5–7 метров максимум.

— Значит, в момент запуска убийца находился рядом. Возможно — в другой машине, — Зверев опустил досье. — И мы уже видели эту машину.

Он вытащил кадр с регистратора дальнобойщика: за доли секунды до ускорения — в правом ряду выравнивается чёрная Honda CR-V. За рулём — Кирилл Ярошенко. В руке — телефон.

— Это и есть активация, — кивнула Лика. — Теперь надо доказать.

Телематика

Изъятый смартфон Ярошенко передали цифровику. Через 12 часов он восстановил удалённые данные из тестового Bluetooth-приложения.

— Было соединение с устройством под именем «StartV12», — докладывает техник. — Последний сеанс — ровно в 07:26:33. Это секунда до ДТП.

Он поворачивает ноутбук:

COMMAND: BOOST ON

STATUS: EXECUTED

— Вот и всё. Прямая активация.

— Он нажал. Он убил, — Лика поднимается. — Но не по своей инициативе.

Признание под давлением

Кирилла Ярошенко допросили повторно.

— Вам уже всё ясно, — устало сказал он. — Я действительно нажал. Но…

я думал, что это просто «пугалка». Хотел, чтобы машина подпрыгнула, чтобы Илья испугался и остановился.

Елена сказала: «Он поймёт и сдаст назад».

— А вы не задумались, что у него могут не работать тормоза?

Кирилл замолчал.

— Я не знал… честно. Я её любил. Она сказала, что Илья шантажирует её, вымогает. Говорила: «Он сломал мою жизнь, пусть почувствует страх».

— Но испугался не он. Он погиб. Из-за вас.

Внутри группы

Тем временем Зверев проверял связи Елены с Лосевой. И нашёл то, что поменяло акценты.

Флешка в сейфе Лосевой, помеченная «Петля». На ней — аудиозапись, за неделю до аварии:

Лосева: «Кирилл слишком мягкий. Надо, чтобы он нажал. Ему скажем — просто испугать. А ты отключишь тормоза, как мы обсуждали».

Елена: «Сделаю. Пусть думает, что спасает меня. А мы — избавимся от балласта».

— Вот оно, — сказал Зверев. — Кирилл был инструментом. Настоящие убийцы — Лосева и Елена.

Итоги расследования

Илья Рудаков собирался передать компромат на коррупционные схемы в бизнесе бывшей жены и Лосевой.

Они решают устранить его.

Лосева придумывает план: убить, но так, чтобы это выглядело как ДТП.

Елена отключает тормоза через механика Парамонова.

Кириллу внушают, что «пугают» Илью, а не убивают.

Он нажимает — и запускает форсаж.

Завершение главы

Кайгородов выключает модель.

— Все три части сошлись. Механик. Манипулятор. Исполнитель. Все втроём.

— Но финальный удар — за ним, — добавляет Лика. — Потому что нажал на газ — он.

Кириллу предъявляют обвинение в соучастии. Но с пометкой: ввод в заблуждение.

Главных обвиняемых — Лосеву и Елену — арестовывают.

Парамонов идёт под следствие как пособник.

На доске в штабе остаётся только последняя запись — карандашом:

«Механик знал больше, чем сказал».

Глава 5: Записки механика

ЦКР, кабинет экспертов. Утро. Кайгородов загружает результаты допроса Парамонова.

— Он утверждает, что просто «винт в чужом механизме». Что понятия не имел, кого убивает. Но… он врал, — заявил он, перебрасывая на стол старую папку. — Мы нашли кое-что в его гараже.

Синицына достаёт содержимое: обожжённый блокнот, исписанный от руки. Мелкий, чёткий почерк. На первой странице:

«Если меня закроют, пусть знают: я не убивал. Я помогал. А помогать — не преступление. Правда?»

В блокноте — семь эпизодов, каждый из которых описывает модификации автомобилей клиентов. Часть — явно для гоночных нужд. Но три — выделены чёрным маркером:

Camry / RUDAKOV — «форсаж готов, тормоза «в минус».

«Octavia / «М» — «реле стартера на отклик, тормоз перерезан через трубку».

Golf / «девчонка с красными ногтями» — «сделал всё по схеме, не проверял».

— Это что — цепочка убийств? — шепчет Лика.

— Больше похоже на… сервис заказных «аварий», — отвечает Зверев. — И Рудаков — не первый.

Подтверждение старых дел

Зверев выдёргивает из архива два похожих ДТП:

Июнь. Skoda Octavia врезалась в опору моста. Водитель погиб. Предварительная версия — инфаркт.

Март. Volkswagen Golf вылетел с трассы. За рулём — девушка 24 лет. Тормоза не работали. Умерла в больнице.

Во всех случаях — один общий элемент: машины за неделю до гибели обслуживались у Парамонова.

— Он был цепным звеном, — говорит Лика. — Но теперь у нас есть улика — записки. Он их не планировал отдавать. Это была его «страховка».

Повторный допрос

Парамонову предъявляют блокнот. Он сначала молчит. Потом сдается:

— Я не убийца. Я просто делал «обслуживание» под заказ. Мне звонили, диктовали, платили. Я не знал всех деталей.

— Но понимали, что последствия могут быть смертельными?

— Да. Но… думал, обойдётся. Убедил себя, что всё не всерьёз. Пока не сгорела Camry.

— Кто с вами связывался?

— Только по голосу. Женщина. Говорила чётко, без акцента. Уверенно. И всегда представлялась как «Люся». Потом… появилась ещё одна. Мужской голос, курящий. Он звонил про «М»… Про Octavia.

Цифровики извлекают аудиофайлы из старого телефона Парамонова. Там — зашифрованные сообщения. Но голос «Люси» совпадает с голосом Светланы Лосевой.

— Всё подтверждается. Лосева — системный координатор. Елена — личный мотив. Кирилл — активатор. Парамонов — техник.

Но вся схема существовала дольше. И, возможно, не закончилась на Рудакове.

Последний ход

В ходе обыска у Лосевой находят скрытый сервер. Там — папка: «R3 AutoCore».

Внутри — 12 схем, 6 заказов, большинство из них — на «аварии» в спорных делах: разводы, бизнес-конфликты, долги.

— Это было больше, чем месть. Это был теневой бизнес, — говорит Лика. — Автоматизированные убийства под видом дорожных происшествий.

Илья Рудаков стал последним и нежеланным звеном. Он догадался. Он знал схему. Он хотел её разоблачить.

Но третье колесо — всегда оказывается лишним.

Эпилог

Светлана Лосева — организатор. Уголовная статья за серию убийств, по совокупности.

Елена Рудакова — заказчик, соучастница.

Кирилл Ярошенко — активатор, заключил сделку со следствием.

Парамонов — исполнитель, получил срок, но помог в раскрытии всей схемы.

Записки механика положили конец делу.

Но, как сказала Лика Назарова, закрывая последнюю страницу:

«Машины можно чинить. Но людей, которые нажимают на газ — уже не отремонтируешь».

Отголоски цирка

Глава 1: Падение

Гул публики сменился криком ужаса.

Тело канатоходки Марии Солнцевой рухнуло с высоты пятого яруса прямо на арену, ударившись о страховочную платформу. Сетка не была натянута. Оркестр сбился, клоуны застыли, дрессировщики бросились к артистке.

Смерть наступила мгновенно.

Вызов в ЦКР

— Цирк, говорите? — Кайгородов приподнял бровь. — Во время номера?

— Не просто во время номера, — пояснила оперативница Лика Назарова, листая первичный рапорт. — Это была премьера. Девочка работала без страховки — трюк был фирменный, «ангел над бездной». Только в этот раз — без финального каскада. Потому что она упала.

— Цирковые не ошибаются на ровном месте, — подал голос Зверев. — Если она сорвалась — либо кто-то помог, либо подготовили «сюрприз».

— Есть видео. И свидетель. Только он… немой.

Осмотр места

Цирковой шатёр. Арена пахнет соломой, потом и резиной. Трос натянут, но один из карабинов — не родной.

— Это не часть заводского набора, — говорит Лика, проверяя снаряжение. — Подменили.

Техник трупно-бледен. Его зовут Вадим Каширин, старый цирковой электрик, 40 лет на арене. Он не говорит с рождения, общается на языке жестов. У него при себе — планшет с блокнотом.

Он пишет:

«Я ничего не трогал. Карабин был уже другой утром».

— Он не врёт, — уверена Лика. — Слишком боится. Он знал Марию с детства.

Зверев находит важное: след от масла на одной из опор. Туда поднимались — тайно.

Судмедэкспертиза

Тело Марии доставляют в морг. Синицына быстро завершает осмотр:

— Перелом позвоночника, компрессия груди. Но это не всё.

Она показывает вырезанный фрагмент мышцы:

— В крови — остатки яда. Нервно-паралитический яд растительного происхождения. При введении — вызывает слабость, спазмы и потерю контроля над мышцами.

— Кто-то подсыпал ей яд до выступления? — уточняет Зверев.

— Не обязательно. Скорее — вколол. Незаметно.

Место укола — в подмышке, глубоко. Только кто-то близкий мог это сделать — во время грима, подготовки, обнимания.

Первый подозреваемый

Интервью с партнёром погибшей — Артур Ладин, воздушный гимнаст, 27 лет. Красивый, улыбчивый, но напряжённый.

— Мы с Машей работали 3 года. Она была моей напарницей, да. Но в последнее время… у неё были конфликты.

— С кем?

— С директором, с бывшим, с новым жонглёром. Она знала, что кто-то портит инвентарь. Несколько раз говорила: «Меня хотят убрать». Но ей не верили.

— Почему?

— Потому что у нас цирк — это бизнес, а не шоу. Если ты мешаешь гастролям, деньгам и договорённостям — ты лишний.

Артур вспоминает:

— За день до премьеры Мария говорила, что нашла доказательства. Какие — не уточнила.

Записка

В гримёрке Марии находят сумку с личными вещами. Внутри — маленькая записка с инициалами:

«Г.Ш. — не отпустит. Осторожно с порошком. — А».

Подпись неразборчива. Но «Г.Ш». — это Григорий Шемякин, нынешний директор цирка, бывший дрессировщик.

— Он уже попадал в поле зрения, — вспоминает Лика. — Дело 2009 года. Отравление пони на гастролях. Подозрения не доказаны.

ЦКР вызывает Шемякина.

Шемякин

Григорий Шемякин — крепкий мужчина, лет пятьдесят. Говорит уверенно, без эмоций:

— Маша была… проблемная. Слишком независимая. Не любила подчиняться. Никаких угроз с моей стороны не было.

— А яд? Кто мог получить доступ?

— У нас выступают фокусники с ядовитыми лягушками и змеями. У ветеринара хранятся десятки препаратов. Но туда доступ только у двух человек.

— Кто второй?

— Её бывший. Алексей Юров. Ветеринар. По совместительству — химик.

— Он и есть «А». из записки? — уточняет Зверев.

— Возможно. Но с ней он не разговаривал с тех пор, как она его бросила.

Финал главы

Перед выходом из шатра Лика замечает странную деталь: один из клоунов — снимает грим слишком рано, ещё до конца представления.

Имя: Клим Шипунов, бывший жонглёр, ныне массовка. Был уволен по решению Марии Солнцевой год назад — за «непрофессионализм».

В его гримёрке находят шприц с остатками яда. И карту доступа в ветлабораторию.

— Кажется, у нас появился жонглёр, играющий с ядом, — мрачно говорит Кайгородов. —

И это лишь верхушка шатра.

Глава 2: Жонглёр с прошлым

ЦКР. Лаборатория. Лика Назарова проводит химический анализ содержимого найденного шприца.

— Остатки яда. Совпадает с веществом, обнаруженным у Марии Солнцевой, — резюмирует она. — Шприц принадлежит Климу Шипунову. Его показания теперь — под микроскоп.

Допрос: Клим Шипунов

Клим — 36 лет, бывший жонглёр, уволенный год назад по жалобе Солнцевой. Вернулся в цирк через связи — работает массовкой, но, по словам охраны, «ходит, как призрак».

— Она сломала мою карьеру, — сразу говорит он. — Но я её не трогал. Шприц не мой.

— У вас карта доступа в ветлабораторию, Клим, — напомнил Зверев. — Откуда?

Клим замолкает. Через минуту:

— Я… украл. У Юрова. Просто хотел посмотреть, что он там держит. Любопытно стало. Потом вернул. Он даже не заметил.

— А шприц?

— Я не знаю. Честно. Кто-то подставил. Меня всё равно все считают грязью. И Маша — она только усугубляла.