Бесплатный фрагмент - Котелок Историй

ОТ АВТОРА

Здравствуйте, уважаемые читатели! Если вы держите в руках эту книгу, значит, по каким-то причинам выбрали меня как автора, за что вам безмерно благодарна!

Это первая моя книга. В неё вошли короткие рассказы, миниатюры и немного тёплых личных воспоминаний (совсем чуть-чуть, не пугайтесь). Истории никак не связаны между собой и могут быть прочитаны в любом удобном порядке. Котелок — зачерпнул и съел, то есть прочитал :)

Книга для тех, кто в суете сумасшедшего расписания наших будней выкроил пару минут, чтобы получить заряд новых эмоций, улыбнуться или слегка погрустить. Рассказы короткие, и у вас вполне хватит времени их прочитать, пока едете в электричке, метро или автобусе. Книга поможет отвлечься от своих забот и погрузиться ненадолго в другой мир.

Желаю приятного прочтения!

Котелок историй. Рассказы

Вита

Мы встретились случайно в раздевалке спортклуба. Она сильно изменилась, похудела. Сменила рыжий хвостик на выцветший под натурала блондинистый боб. Слегка впавшие щеки и странные глаза. Загнанные, мечущиеся. Глаза человека, который живет в невообразимой для себя ситуации. Словно со стороны.

Мы обнялись, поцеловались. Дежурные вопросы. Дежурные ответы. «Как дети?!» — спросила ее. Она дернулась, как от удара. «Дети с папой». И тут словно прорвало. Она говорила, говорила. В раздевалку входили и выходили люди. Благо район у нас такой, что по-русски мало кто понимает. Тем более в этом клубе. Говорить можно без опасений быть услышанным посторонним ухом.

Вита рассказала, что дети теперь живут с папой. Она видит их по выходным. Пока так. Мельком глянула в телефон и добавила, что сейчас муж, бывший муж, за ней заедет. Нервно вдохнула, шумно выдохнула воздух и продолжила рассказ.

Детям сейчас пять и восемь. Год назад она встретила мужчину своей мечты. Никогда не думала и представить не могла, что все бросит и уйдет ради мужика. «Он такой, понимаешь, он такой… ну, ты понимаешь!» Я не понимала, но согласно кивала головой.

Они встретились где-то на бизнес-ланче. Из десяти человек она целый час видела и слышала только его. Ланч прошел. Вита на качающихся ногах вышла на воздух. Потом он написал ей имейл. Что-то по поводу маркетинга и дальнейших стратегий. Она ответила. Встретились на кофе на Мэдисон, недалеко от работы.

О чем говорили не помнит. Как приехали в отель? В памяти мелькало только желтое такси и затылок водителя-индуса. Дальше все. Как будто сорвали кожу. Как никогда до этого. «Феникс! Птицу феникс знаешь?! Вот так! Словно я умирала и рождалась много раз!» Она смотрела лихорадочными глазами, ища понимания и поддержки. Я молча кивала головой. Вита выпила залпом полбутылки воды и продолжила.

Они стали встречаться. Он свободен — ни жены, ни детей. Живет в Манхэттене. Не рядом с офисом, конечно, но довольно близко. На ланч ходили каждый день вместе. После работы через день к нему. Прежняя жизнь с мужем и детьми, в которую она ненадолго возвращалась каждый вечер на электричке, стала казаться чем-то инородным.

Муж довольно быстро все понял. Посадил рядом. Затеял разговор. А она… Она словно с цепи сорвалась. Похватала вещи, побросала их виноватыми комками в дорожную сумку и вышла в ночной воздух. Поехала к нему. Он принял. И вроде даже рад. Вроде.

Теперь она всегда там. Возвращается по выходным загород. Гуляет с детьми. Иногда ходит в спортклуб, чтоб размять тело, которое ежесекундно грозит кинуться в истерику.

«А муж, гад, ведет себя так благородно! Лучше б кричал. Лучше б обозвал. Или запретил с детьми. Или сделал хоть что-нибудь не так! А он нет! Говорит, что понимает! Что он может в этом понимать?!» Она заплакала.

Молча погладила ее по руке. Спросила, как они справляются с детьми при нынешнем графике. «Так дети в школе, потом он их забирает или няня. У нас есть приходящая. На пару часов, чтоб покрыть разницу между окончанием занятий и временем, когда он возвращается домой, если возвращается поздно». Всхлипнула.

— А как дальше?

— Не знаю! Я ничего не знаю! — снова зазвенела голосом Вита.

— Тише, тише, — я погладила ее по руке.

Мы вышли на улицу. Восемь часов вечера, а почти светло! Июньский воздух пах обещанием долгого лета, и казалось, что этот душный разговор в раздевалке меркнет, теряет реальность и исчезает в темнеющем небе.

— Ты меня осуждаешь? — спросила она.

— Нет, Вита, нет. Все наладится. Ты просто устала. Поезжай куда-то одна, а? Отдохнешь, придешь в себя и сама поймешь, что дальше делать. Нет сценария правильного для всех. Этот — только твой.

Подъехал муж. Она вдруг вспомнила, что забыла что-то в раздевалке. Неровно подпрыгивая, побежала назад. Я продолжала стоять рядом с раскрытым окном машины. Не уйти и не остаться. Пауза. Он вздохнул. Спросил, как жизнь. Что-то промямлила в ответ. «Поговори с ней!» — вдруг сказал он. «Что мне ей сказать?» — я неловко развела руками. «Скажи пусть возвращается домой!» «Сережа, разве ты хочешь, чтоб она вернулась через силу? Разве хочешь, чтоб жила с тобой и проклинала каждый день? Дай ей время. Она должна сама все решить». Я развернулась и, не дожидаясь ее возвращения, ушла. На душе было грустно и некомфортно.

В десять в дверь позвонили. Вита. Без предупреждения. Так никто не делает уже давно. Значит, совсем плохо.

Пили на кухне красное вино. Ломали пальцами твердые ломтики сыра. Она плакала. Говорила. Плакала. Потом заснула на гостевом диванчике. Бедная сорокалетняя девочка. Какие же мы все, в сущности, дети. Только постаревшие. Завтра будет новый день.

Новогодняя сказка

Маша пришла домой. Скинула сапоги в прихожей, бросила сетку с мандаринами на стол на кухне, засунула бутылку с шампанским в холодильник. Села на табуретку и закурила.

До Нового года оставалось пару часов. Этот Новый год она, по всей видимости, будет отмечать одна. Если вдруг не случится какое-то чудо. А чудо не случится. Маша уже не в том возрасте, чтоб верить в чудеса, которые в ее жизни, конечно, случались, но так давно, что даже вспоминаются с трудом.

Маша задумчиво потушила сигарету, включила чайник и снова села на табурет, прислонившись к стенке. Был в ее жизни муж, но как-то прошел. Был в ее жизни и чужой муж, но тот прошел и подавно. Вроде было все, а ничего не осталось. А ведь еще вполне красивая, еще вполне молодая, ну, во всяком случае, не старая…

С улицы доносился шум начинающегося веселья. «Заведу себе завтра котенка. Оправдаю свой возраст и статус!» — зло и печально подумала Маша. Где-то загрохотали хлопушки. До Нового года оставалось около часа.

Маша вышла на балкон. На балконе справа тоже открылась дверь, появился вполне интересный мужчина. Закурил, посмотрел на нее и улыбнулся: «С Новым годом, девушка!» «Вас также!» — улыбнулась Маша в ответ, но тут на балкон соседа высунулась женская рука. Рука пьяно поводила по волосам мужчины и призывно-капризно сказала: «Сергуня, заходи!» Маша отвернулась. «Хрен тебе, а не чудо!» — сказала сама себе и ушла с балкона.

Без пяти двенадцать. Маша почистила мандарин, открыла шампанское, включила телевизор, под бой курантов быстро и мелко что-то написала на бумажке. Сожгла. Кинула пепел в бокал и выпила. «Дура, как есть дура! Ну, да черт с ним, никто не видит!» — подумала она.

В дверь позвонили. Маша открыла, как всегда, забыв посмотреть в глазок.

— Девушка, — в дверях стоял незнакомый и опять-таки интересный мужчина, — это квартира Лопатиных?

— Нет, они, кажется, живут этажом выше…

— Спасибо, девушка! С праздником!

— И вас…

Маша закрыла дверь. «И снова хрен тебе, а не чудо!» Все сегодня идут не к ней и не с ней. «Ну и подумаешь! Больно надо! Котенка! Заведу котенка! — сказала Маша. — Что я в самом деле?! Никогда особо не парилась по поводу мужиков. Они сами всегда липли, а тут что-то накрыло. Новый год просто. Одна никогда не отмечала, вот и колбасит!» — подытожила Маша и пошла спать.

Рано утром у двери раздался какой-то тихий непонятный скрежет. Маша приоткрыла дверь. На пороге сидел маленький черный котенок с белым пятнышком на щечке. Белой же у окончания левой передней лапкой. На хвостике тоже виднелось маленькое белое пятно. Котенок важно прошел внутрь.

«Сбылось, — сказала себе Маша. — Правда, не то, о чем писала, а то, о чем думала!»

Маша засуетилась вокруг котика. Вспомнила, что дома нет даже молока. Наспех обулась и помчалась в магазин.

С молоком, хлебом и пакетом сосисок Маша неслась к кассе, вдруг кто-то громко на весь зал закричал:

— Сима! Симакина-ломакина! Это ты?! — по проходу несся с элегантностью слона бывший одноклассник, гроза школы, хулиган и весельчак, он же первая Машина любовь, Вовка Решетников.

— Машка! — орал Вова, загребая ее в свои огромные лапы. — Я ж тебя искал! Куда ты пропала-то?!

Прошел год. Снова били куранты. Под елкой сидел черный с белыми подбоинами кот. Он лениво толкал лапой блестящий шар. Шар раскачивался, кот медитировал. Пахло апельсинами. На журнальном столике пенились и шипели два бокала с шампанским.

Любовь в килограммах

— Душенька, я повторяю вам свой вопрос! — сказала дама в сером, за спиной которой виднелись два коридора — белый и черный. — Сколько килограммов любви было в вашей жизни? Сколько дали вы и сколько дали вам? От этого зависит, по какому коридору вы пойдете, ну, что вам не ясно-то?!

— Простите, я просто немного запуталась, и потом, разве любовь измеряют в килограммах? — пролепетала она в ответ, вконец растерявшись.

— Ну, все зависит от количества, — протянула дама, — кому-то и граммов хватает, а кто-то на тонны переходит. Шучу, шучу! Тонны — это слишком много для вашей земной жизни, вам бы в принципе успеть не налажать и хоть что-то полезное сделать.

— А как мне измерять? Как мне понять, какая любовь сколько весила?

— Вам не нужно измерять! Тоже мне тут «аптекарь-провизор», — дама довольно хохотнула. — Измерять буду я, а вы вспоминайте и рассказывайте уже!

— А откуда начинать? — попыталась собраться душа.

— А откуда все начинается?! — дама развела руками и высоко подняла брови. — С детства, откуда же еще!

Душа как-то вся собралась, вытянулась в струнку и, напряженно наморщив лоб, начала:

— Мама-папа — любили. Братья, сестры и другие — по-разному, кто-то больше, кто-то меньше. И я тоже.

— Что вы тоже?

— И я по-разному. Кого-то больше, кого-то меньше.

— Ну, это понятно. Не бывает так, чтоб все всех любили одинаково. Одинаковой любви вообще не бывает.

Дама задумчиво поводила пальцем по планшету и сказала:

— Ну, пока все совпадает. Давайте дальше.

— Так у вас все записано?! — удивилась душа.

— А вы как думали?! — насмешливо бросила та. — Вы тут мне напридумываете, а я потом не туда вас направлю, и все! Ни премии мне, ни отпуска! Что вы в самом деле? Вы ж там все внизу все время врете и приукрашиваете. Как вам верить?! Продолжайте, пожалуйста.

— А скажите, если у вас все записано, то зачем тогда нужно рассказывать?

— Ой, ну какая вы! — дама покачала головой. — Чтобы вы все осознали и чтобы мы чего не перепутали. Вдруг у вас мотивы какие-то были особенные, а мы не зафиксировали. Всякое бывает.

— А простите, последний вопрос, ну просто очень интересно! Почему вы вся в сером?

Дама вздохнула, поболтала в воздухе ногой, обутой в серую лодочку, и пробормотала:

— Какие же вы все любопытные! Боитесь, а все равно лезете! Ладно, скажу. Потому что я сохраняю нейтралитет. И все, отстаньте от меня уже! Детство можете пропустить, я проверила, оно у вас было счастливым. Родители правильные, любящие родственники в наличии, друзья разные, но в целом достойные. Собачки там всякие, кошечки, попугайчики присутствовали — тоже важная часть любви, без них полной гармонии не будет… Так что пропускайте вот это все и давайте дальше. У меня обед скоро, а с вами всеми ни поесть, ни поспать! Мычите тут что-то невразумительное и время тянете, — снова заворчала она.

— Хорошо, хорошо! — зачастила душа. — Значит, в детском садике мальчик нравился, и в начальной школе он же нравился, потом уже в старших классах разные мальчики нравились, но это можно пропустить, вы сказали. Ну, значит, первая любовь, в неполные 16 лет. Я его очень любила, а он меня нет.

— О! Рифма в ход пошла! — засмеялась дама.

— Извините, ну, вы же знаете, в шестнадцать лет без рифмы никуда, — улыбнулась душа, — в общем, страсти кипели вовсю, что только не вытворяла!

— Угу, угу, — дама внимательно что-то читала с планшета. — Ничего себе! Ну вы даете! Ну вы тут, конечно, натворили, простите, налюбили на пару килограммов! Ладно, давайте дальше.

Душа продолжала перечислять, в ход пошли мужья и дети, потом любовники, дама водила пальчиком по тексту и удовлетворенно кивала головой.

— Ну что, вы всех перечислили. Вы налюбили на приличное количество килограммов, вас тоже налюбили достаточно. Оставим в покое ваш моральный облик, мы здесь этим не занимаемся, и перейдем к главному. Вот вы тут перечисляли-перечисляли, я под конец даже подзапуталась, когда вы совсем в разнос ушли, но это-то ладно. Вы никого не забыли? В вашем списке кого-то не хватает! — дама пронзительно посмотрела душе в глаза.

— Да нет… — душа морщила нос, что-то шептала и загибала пальцы.

— Вы забыли самого главного человека, который должен был первым присутствовать в вашем списке, — зловеще зашептала дама. — Вы потратили половину моего рабочего дня, — прошипела она. — Из-за вас я все-таки пропустила обе-е-ед, — заклацала зубами, изображая лютый голод. — За это я сбрасываю вас обратно в жизнь! Не будет вам никаких коридоров, пока вы не научитесь любить сами себя-я-я-я-я-я! — Ее голос закружился и стал удаляться.

Дама нажала на какую-то кнопку на панели, и душа почувствовала, что куда-то проваливается и летит. Удар. Душа подпрыгнула и извернулась, возвращаясь в тело.

Адский звон будильника огласил комнату. Тело подпрыгнуло и с криком село на кровати. Рука. Кнопка. Будильник затих. «Приснится же такой бред! — пробормотала Лена. — Надо раньше ложиться и съездить наконец в отпуск… И вообще как-то заняться собой, а то вон ужасы по ночам сниться начали».

Лена подошла к умывальнику, посмотрела на себя в зеркало и скорчила рожицу. В отражении зеркала, в правом верхнем углу, как будто пролетел какой-то серый предмет, отдаленно напоминающий женскую лодочку. Лена моргнула и потрясла головой: «В отпуск, срочно в отпуск!»

Где-то наверху дама хитро улыбалась и болтала босой ногой: «Понаприсылают кого ни попадя! Они даже себя любить не умеют, а ты мучайся тут с ними, чтоб до них дошло, что делать-то нужно!» — засмеялась она в пустоту и захлопнула люк.

Зачем

Первый раз он увидел ее на остановке экспресс-автобуса. Она стояла в модном осеннем, уже не по сезону, пальто, и было видно, как ей холодно. Ветер трепал аккуратное каре и показывал, как бы невзначай, порозовевшие от холода уши. Кончик носа тоже покраснел, и она механически терла его тыльной стороной ладони. Единственная на остановке, кто не упирался зомбированными сонными глазами в телефон.

Он разглядел брюки офисного типа и подумал, что она, вероятно, сменила работу или место жительства и теперь будет ездить с этой остановки каждый день. Оказался прав. На следующее утро она снова стояла там же, пристально глядя вдаль, словно подгоняя припозднившийся автобус.

Он изучил ее зимний, а затем и весенний гардероб. Выучил привычки и особенности мимики. Как она щурит глаза, как смешно хмурит брови. Как держит тяжелую сумку на изгибе локтя и нетерпеливо постукивает левой ногой об асфальт. Он услышал ее хрипловатый голос с ровными интонациями, когда она разговаривала по телефону с кем-то по работе, и приглушенный смех, очевидно, что звонила подруга. Он запомнил легкий аромат духов, который едва уловимо доносился и сводил с ума, когда случалось, что садились рядом в автобусе. Казалось, что за это время она, сама того не подозревая, стала близким и хорошо знакомым человеком.

Почему не подходил? Не было ответа на этот вопрос. Нельзя сказать, что не хотел быть неправильно понятым или отвергнутым, боже, какое ужасное, старомодное, как крокодил, слово. Просто отчего-то казалось, что все рассыплется и исчезнет. Станет другим. Померкнет. Или окажется, что она не такая, как он себе придумал. Не очаровательная незнакомка, а просто Маша или, чего доброго, Эльвира.

В то утро было как-то особенно промозгло. Хлестал дождь. Низкие серые тучи угрожающе покачивались, словно в любой момент собирались вылить еще больше холодного ненастья на несчастных прохожих. Апрель был похож на поздний ноябрь, тот самый, в котором он увидел ее в первый раз. Подъехал автобус, а ее все не было.

Не пришла она и на следующий день, и через неделю. Он вдруг понял, как глупо, как по-дурацки все получилось. «Померкнет, рассыплется, окажется не такой…» Идиот! Что он себе думал?! Да он просто боялся! Не хотел сложностей. Не хотел усложнять свою налаженную жизнь. Не хотел впускать хаос, который неизбежно последует за знакомством. В наше время личного комфорта и глобального удобства кому нужны все эти отношения и прочие пережитки прошлого века!

Сорокалетний успешный программист. С квартирой, в которой все было устроено так, как ему нравилось. С безразмерным отпуском и перелетами в бизнес-классе. Со всеми радостями, которые может подарить обеспеченная жизнь. Незачем все портить.

Незачем что-то менять. Или все-таки есть зачем?..

Он увидел ее в понедельник на остановке, на своем обычном месте, чуть сбоку от всех остальных, и невольно ускорил шаг. Было солнечно, наконец-то в воздухе пахло весной. Ветер снова трепал ее волосы, и она, ничуть не раздражаясь, то и дело отводила их от лица. Сердце отчего-то застучало в висках, в горле стало сухо. Он приблизился, улыбнулся:

— Мы с вами так часто стоим вместе на этой остановке и до сих пор не познакомились. Меня зовут Станислав, Стэн, — сказал он и протянул руку.

— Очень приятно, Стэн, — ответила она. — Я Ирина.

Маленькая прохладная на ощупь рука легла в его ладонь. Он неловко пожал ее и слегка задержал. Она тепло улыбнулась. Где-то рядом заорала горластая птица. Мелодичным этот крик назвать было нельзя, но что-то вроде «естьзачем, естьзачем» слышалось отчетливо и непрерывно.

История одной Софы

Софья Абрамовна была солидной женщиной в летах. Впрочем, она всегда была солидной женщиной. Детство ее прошло в славном городе Киеве, также как юность, молодость и большая часть сознательной жизни.

Софья Абрамовна не отличалась ослепительной красотой, зато нрав имела решительный и к цели шла не сбиваясь.

По молодости она было сильно влюбилась в проходимца слегка кавказского происхождения. Ее суровый папа сказал непреклонное «нет» и привез из глубинки «своего» жениха. Софочка сражалась с отцом, как могла, но приличное воспитание и боязнь ослушаться взяли верх. Она вышла замуж за соискателя из-под Киева. Это был последний раз, когда Софочка покорилась чужой воле.

На свадьбе Софа с недоумением смотрела на тщедушного, слегка инертного паренька с глубоким местечковым акцентом и не могла понять, за что ей досталось такое «чудо». Кроме подходящей национальности, никаких других достоинств замечено не было.

К этому времени Софа окончила «на бухгалтера» и волею судеб попала работать на автобазу. Там Софочка за пару лет превратилась в ту самую Софью Абрамовну, с которой шутки были плохи. Она решала все вопросы четко и быстро, умело пила водку стаканами и могла заткнуть за пояс любого мужика этой самой автобазы. Ее уважали. Дома по-прежнему ничего интересного не происходило. Дети и те не получались. Софочка ушла с головой в карьеру. Автобаза стала тесна, сделав пару–тройку звонков, София Абрамовна приступила к должности главного бухгалтера в ресторане при центральном вокзале. Место было хлебное, хоть и слегка опасное, но Софочка уже умела решать вопросы правильным образом.

Прошло еще пару лет, дома все как-то устаканилось. Софочка родила мальчика. Как она решила этот вопрос — неизвестно, но всегда считалось, что старшенький похож на дедушку. Родители переехали оказывать посильную помощь, и тут выяснилось, что они просто не выносят ее мужа. Жизнь потихоньку начала напоминать ад, взаимные упреки и претензии переходили в скандалы с битьем посуды и прочими атрибутами счастливой жизни. Спустя три года родился еще один мальчик, правда, в этот раз похожий на папу. Мучение посильной родительской «помощью» продолжилось еще на пару лет. В конце концов, Софья Абрамовна загуляла.

Гуляла она с размахом, никого не стесняясь. Курила, пила водку и с вызовом глядела в когда-то вселявшие страх глаза отца. Разъехались.

В один из веселых разбитных вечеров Софья Абрамовна встретила его. Он был опять слегка кавказской наружности, молод, красив и размашист душой. Софья Абрамовна заметалась в поисках верного решения. Она хотела любить и быть любимой, но дети… Когда все уже почти было решено, старшенький, тот самый, что вообще был похож на дедушку, посмотрел на нее исподлобья и сказал, что останется с папой.

Софья Абрамовна четко знала свои приоритеты. Волевым решением она прекратила переезд и расставила все точки над «е». Видимо, счастливая личная жизнь не входила в набор, выданный ей судьбой.

Кипучая натура требовала деятельности, и Софья Абрамовна решилась на эмиграцию. Суровый папа к тому времени остался один, супруга покинула его, отойдя в лучший мир. Решено было эмигрировать всем вместе. Сказано — сделано.

Славный город Нью-Йорк встретил их адской июльской жарой. Бруклин был похож на большую грязную деревню. По-английски Софья Абрамовна еще не говорила, но зато умела действовать. Дети к осени были определены в школы. Муж, у которого оказалась очень удачная интернациональная специальность парикмахера, был определен на работу. Сама Софья Абрамовна устроилась следить за больными стариками. Сняли неплохую квартиру в приличном районе, и жизнь покатилась по своей колее. Далеко позади остались кавказские страсти. Новая страна диктовала новые условия.

Двадцать с лишним лет прошли, как один день. Софья Абрамовна успела выгодно купить дом, затем еще более выгодно его продать. Потом она купила и по той же схеме продала квартиру. Время подошло к пенсии, и Софья Абрамовна путем несложных махинаций удачно приобрела очень милую и дешевую квартирку для тех, кому за… Вложила все скопленное в бизнес уже взрослых детей. Однако те, отчего-то, пошли не в мать и пустили деньги по ветру.

Софья Абрамовна сделала пару гешефтов попроще и приобрела дачу за городом. Спустя пару лет — квартирку во Флориде.

Если бы Софа приехала в эту благословенную страну, когда была помоложе, ее размаху подивился бы сам Трамп. Но как вышло, так вышло, и приходилось работать с тем, что есть.

Сейчас Софья Абрамовна сидела на крылечке, рядом прислонился муж. За годы, проведенные вместе, они если не стали одним целым, то безусловно превратились в детали одного механизма.

Софья Абрамовна вдыхала вечернюю свежесть загородного воздуха и думала о том, как все непредсказуемо. В жизни было и прошло многое, а он, муж, остался и будет с ней до конца. Возможно, это и есть счастье, возможно… Все возможно.

Шел троллейбус первый номер

Давным-давно в одной маленькой, но очень красивой стране произошла одна маленькая, но очень красивая история. А красивые истории всегда нужно рассказывать, чтоб они не пропадали в туманах прошлых лет, а наоборот жили-поживали да читателям радость давали.

Итак. Солнце светило многообещающим июньским светом, впереди были длинные летние каникулы, а где-то там, на горизонте, простиралась огромная и такая манящая взрослая жизнь. В эти бесконечные, как это кажется только в июне, каникулы и в эту бесконечную, как это кажется только в пятнадцать лет, жизнь входила юная и прекрасная девушка Светлана.

Веселая кареглазая шатенка, болтушка и хохотушка, Светочка заканчивала школу, играла на пианино и очень любила родной Кишинев, в котором прожила всю сознательную жизнь. Но сегодня ее путь лежал в Калараш. Есть такой малюсенький городок где-то в недрах солнечной Молдавии. Скучное, больше похожее на деревню место особого оптимизма не вызывало, но она часто ездила туда к родственникам, по наказу мамы, которая считала, что лето на природе исключительно полезно для растущего организма. Это лето не стало исключением.

Калараш встретил полуденной знойной пылью и шумящими соседями. Дни замелькали калейдоскопом стекляшек-событий маленького городка. Хотя какие там события?! Одно название. Вроде ничего не происходит, а вот уже и месяц пролетел.

Как-то раз предприимчивая тетя взяла Свету с собой на работу, на консервный завод, набрать вишни. Заводское начальство очень кстати раздавало сотрудникам остатки производства. Шла пора закруток, да и вареников тоже очень хотелось.

Два ведра вишни оказалось унести не под силу, и тетя дала ей в подмогу двух мальчиков-практикантов. Один из них, Саша, понравился Свете сразу. Невысокого роста, с волнистыми волосами и темно-карими умными глазами, Саша казался очень взрослым и интеллигентным. Правда, пятнадцатилетнюю девчонку всерьез не воспринял. В этом возрасте разница в четыре года кажется непреодолимым барьером, но Света решила не сдаваться.

Общительная от природы, она могла заговорить и разговорить кого угодно. Серьезный, неразговорчивый Саша и его товарищ не стали исключением. За беседой время пролетело незаметно, и Света удивленно заметила, что дело близится к полудню, а ведь впереди еще очень много дел. Она попрощалась с ребятами у калитки с обещанием встретиться на следующий день.

Каникулы, заполненные новым знакомством, таяли, оставляя за собой свежий румянец на слегка округлившихся от деревенского питания щеках.

В одно утро, когда в воздухе уже немного пахло яблоками и грядущей осенью, тетя неожиданно засобиралась по неотложным делам в Кишинев и без всякого предупреждения увезла с собой племянницу. Света знала, что Саша тоже живет в Кишиневе, но почему-то за все лето они так и не обменялись адресами. Все казалось, что впереди еще столько времени… Романтическая история, жившая в девичьем воображении, закончилась, так толком и не начавшись.

Осень четыре раза сменилась зимой, зима весной, а весна летом. Света повзрослела, еще больше похорошела и из смешливой девчонки превратилась в красивую девушку. Саша уже почти не вспоминался.

Одним прекрасным погожим утром Светлана ехала в троллейбусе номер один. Народу набилось много, троллейбус подпрыгивал на кочках, и она с нетерпением ждала своей остановки. «Передайте за проезд, пожалуйста!» — раздался странно знакомый голос за спиной. Света обернулась, чуть вздрогнула от неожиданности, смутилась, передала талончик и вышла на следующей остановке. Молодой человек последовал за ней. «Девушка, можно с вами познакомиться?» — раздалось за спиной. «Мы с вами уже знакомы! — обернулась Света. — Вы помогали мне донести вишню». Саша обескураженно моргал, силясь понять, как и когда он мог пропустить, а главное забыть, такую красавицу.

Они стояли на остановке и болтали, как будто никогда не расставались. Вместо занятий пошли гулять в парк Пушкина и, чтобы больше не потерять друг друга из виду, назвали свои адреса… Оказалось, что Света живет на улице Алешина пять, а Саша на улице Алешина восемь, но они ни разу за все четыре года не столкнулись на этой самой улице.

Видимо, каждой встрече предназначено свое время…

Спустя полгода поженились. С тех пор прошло около пятидесяти лет, тетя Света все такая же болтушка, а дядя Саша все такой же серьезный. И тетя Света все также лучше знает, что нужно дяде Саше. Гораздо лучше, чем сам дядя Саша… Во всяком случае, так она утверждает.

Кастрюлька

Солнце заливало лобовое стекло. Машины стояли стройными недвижимыми рядами. Спешить куда бы то ни было не представлялось возможным.

— А мы на свадьбу едем, к давней подруге, — сказала моя попутчица. — Мы с ней не слишком близки, но дружим давно. В Канаду. В Монреаль. Ты была в Монреале? Давно? Ну, в общем, там в самом центре домики такие есть, знаешь? Так мама мужа этой подруги им оставила. Что? Нет, не этого мужа, а предыдущего. Как? А вот так! Сейчас расскажу.

Валя приехала в Монреаль по приглашению подруги своей матери. В далеком от Монреаля Пятигорске Валентина окончила музыкальную школу. Как оказалось, для того чтобы теперь играть в ресторанах. И она играла. Играла и думала, что делать дальше.

Игорь был значительно старше ее. Красив, подтянут и образован, правда, еще он был сыном той самой подруги матери, но это же ничего страшного, правда? Так в жизни бывает.

Поженились, родили двоих мальчишек с разницей в двенадцать лет. Музыка? Какая музыка? Все куда-то ушло. Игорь, талантливый астрофизик, был погружен в свою работу, а Валя делала все, чтобы ничто его от этой работы не отвлекало. Она прекрасно готовила, ухаживала за мужем, детьми и вроде бы ни на что не жаловалась.

Как-то под Новый год съездила к больной маме в родной город, вернулась, а через какое-то время снова туда засобиралась. Потом снова. В общем, зачастила.

Мать Игоря оставила им в наследство особнячок, где они прекрасно жили. Как-то, гуляя по центру Монреаля, Валя увидела дом своей мечты, который продавался с молотка. Подсуетилась и купила его под залог особнячка. Из особнячка предприимчивая Валюша сделала частный отель и мастерски им заправляла. «Дом мечты», в который они перебрались, требовал ремонта и вложений.

Как-то, вернувшись из очередной поездки в Пятигорск, собралась погулять с собакой и младшим сыном да забыла кастрюльку на плите. Вернувшись, обнаружила, что один из этажей объят пламенем. Рванула внутрь — боялась, что старший сын где-то в доме, но все обошлось. Ее, с ожогами, хоть и не сильными, госпитализировали. Муж, отдыхавший где-то за городом с друзьями, приехать на помощь не смог — выпил и не хотел садиться за руль. А может, не смог простить частых отъездов в Пятигорск.

В общем, развелись.

— А потом?

— Потом не знаю, она не делилась особо. Знаю только, что появился этот Вадим. Из Пятигорска. Они вместе в музыкальной школе учились. Он хороший музыкант. Вроде бы известный… в своих кругах. Он в Канаду к ней приезжал, она туда. Теперь вот женятся.

— А муж бывший?

— А что муж? Не знаю. Красивый мужик, муж бывший, да… Ты бы видела этого Вадима! Маленький, лысоватый, смотреть не на что. А вот поди ж ты! Любовь. Он ей учебники дал. Сказал, чтоб снова играла. Говорит, будут вместе гастролировать. Она играет. Счастлива! Говорит, все стало на свои места.

— А ты что об этом думаешь?

— А я что? Лишь бы она счастлива была. Остальное все неважно, как жизнь показывает…

Идеальный муж

Миша должен был вырасти идеальным мужем. Когда он был маленьким, про него так и говорили все мамины знакомые: «Вырастет кому-то, Ларочка, идеальный муж!» — восторгались они, запихивали мамины пирожки в рот и прихлебывали чай с вареньем. Ларочка согласно кивала, ревниво поглаживала сына по макушке, а где-то в глубине души шевелилось что-то скользкое и неприятное.

Она с малых лет воспитывала Мишеньку одна. Папаша, чтоб ему ни дна, ни покрышки, ушел от них, когда сыну не было и года. Загулял с заезжей бухгалтершей, что приезжала на их предприятие из головного офиса. А она, бухгалтерша, не будь дурой, тетерю эту безвольную захомутала и с собой в большой город увезла. Сороки на хвосте приносили, что будто бы в большом городе он, муженек бывший, весь расцвел да возмужал. Будто бы стал начальником да бухгалтершу свою по курортам возит. А нам не больно-то нужны курорты ихние, алименты исправно платил и ладно. А что сгинул, поминай как звали, да ребенку весточки не прислал ни разу, так, может, оно и к лучшему.

Лара вытерла руки о фартук, отправила в духовку новую порцию пирожков и присела у края стола. Она смотрела на качающиеся за окном ветки и вспоминала.

Всю свою жизнь она посвятила сыну. Водила его на кружки, проводила с ним все свободное время, учила, кормила, холила и лелеяла. Благодаря ее усилиям Мишенька рано научился читать и писать. Под ее неусыпным вниманием окончил школу с медалью, а вуз с отличием. Это она воспитала его аккуратным, чистоплотным, внимательным и заботливым. Это она проводила часы за беседой с ним и объясняла, что такое хорошо и что такое плохо.

И вот теперь она осталась одна. Сын снял квартиру с какой-то прошмандовкой и носа к ней, родной матери, не кажет. И главное с чего? Что она такого сделала? Ну, обронила пару–тройку замечаний будущей невестке, а что такого? Иль уж матери и слова сказать нельзя? Все замечания строго по делу.

И главное, как все было-то. Пришла она домой пораньше, а они там кувыркаются. Ей, бесстыднице этой, прикрыться бы со стыда, ан нет. Спокойно так собралась, с достоинством, пока сын что-то там про «стучаться» бормотал. Лара разобиделась и даже чаю им не предложила, а чего? Она у себя дома. Подумаешь, не постучалась.

Потом сын пришел и перед фактом Лару поставил. Сказал: «Мама, можно Оленька будет с нами жить? Пока мы учимся?» Вроде бы спросил, но как перед фактом поставил. А она что? Как откажешь кровинушке родной. Стали вместе жить. И началось.

Невестка названая еду Ларину не ест. То ей холестерина много, то еще не пойми чего. Сидит в углу со своим салатом и морду от ее стряпни воротит. Вежливо, но воротит же. Сама худая, как щепка, а не ест. Ходит вся из себя непонятная. Палки эти белые, наушники новомодные, в уши засунет и ходит, как инопланетянка. Стирку сдает, еда вся диетическая, убирает в перчатках по локоть. Бр-р-р-р.

В один день сын сказал: «Так нельзя, мама! Ведь ты меня совсем другому учила!» Устроился на полный рабочий день, стал учиться на вечерних классах, и она, краля его, тоже. Сняли квартирку малюсенькую. А как доучились оба, так взяли апартаменты побольше. Ее пригласили, но опять не заладилось. Не пришлись им по душе ее комментарии.

Теперь вот внук родился, а ее к нему не приглашают. Сын обиделся, что Лара в больницу не пришла, а чего идти, чай не он рожает! Потом им не понравилось, как она с Митенькой обращаться стала. То пеленать не надо, то перегревать не надо, то марганцовка им, видите ли, не метод. И кормить его насильно не надо. А как не кормить, если ест плохо?! Сказали ей, чтоб или делала, как они хотят, или не влезала и на покой пошла. Не так, конечно, сказали, но суть ведь не поменяешь.

Обиделась Лара тогда до невозможности! Дверью их квартиры поганой хлопнула и ушла. Они не звонят, и она звонить не нанималась. Так уж и год прошел. И сидит Лара на своей кухне одна-одинешенька и пирожки свои никому не нужные печет. Где справедливость? Всю жизнь на него потратила, а в ответ черная неблагодарность!

Лара горестно махнула рукой и недоуменно пожала плечами. «А звонить все равно не буду! Много чести!» — добавила про себя и гордо вздернула подбородок.

Каскадерша

В обманчиво солнечный мартовский день, когда на улице все еще холодно, но природа уже полна заманчивых обещаний, Саша назначил Кате свидание. Как водится, у памятника Пушкину. Если бы поэт только мог представить, сколько свиданий будет проходить у его ног, он, вероятнее всего, повременил бы с дуэлью, чтобы написать пару–тройку посланий влюбленным дуракам. Ну, хотя бы с просьбой не кормить голубей.

Саша был знаком с Катей недавно. На днях ухитрился побывать у нее дома под благовидным предлогом. Она жила в панельной девятиэтажке. Лифт не работал, и марш-бросок по этажам почему-то оказал не очень положительное влияние на его молодой и тренированный организм. А может, он просто волновался. Не успев отдышаться, позвонил в дверь. Та раскрылась на удивление быстро, и, слегка опешивший, он довольно сбивчиво поведал о цели своего спонтанного появления возникшей в проходе Катиной маме.

Алла Петровна, так звали Катину маму, поджала губы, но пропустила внутрь. Визит прошел скомкано. Маман поминутно врывалась в комнату, вызывая дочь срочно сделать то одну неотложную хозяйственную вещь, то другую. От неловкости и растерянности Саша даже не успел обменяться с Катей телефонами. Сотовых тогда еще не было. Адрес он знал лишь потому, что пару дней назад, когда они познакомились, провожал ее до дома и подождал под окнами, чтобы понять, где зажжется свет. Мог, конечно, и ошибиться, но повезло. В общем, главное все же успел — назначил свидание.

Теперь он стоял рядом с Александром Сергеевичем, держа в руках букет тюльпанов. Купленных, как это обычно бывает среди студентов, на последние медяки. Голуби делали свое подлое дело. Пушкин брезгливо морщился. Парочки влюбленных встречались и уходили куда-то в светлое далеко, а он все стоял.

Вот уже стало темнеть. Саша замерз и загрустил. Вместе с ним пригорюнились и тюльпаны. Они склонили бутоны и своим видом вселяли печаль в незадачливого поклонника. Но молодость на то и молодость! Она не знает усталости, полна оптимизма и веры в чудеса. Молодость гонит вперед, заставляет мечтать и не дает ее счастливым обладателям того цинкового привкуса цинизма, который присущ зрелым людям. Поэтому Саша ждал.

А в это время Катя, махнув по ресницам кисточкой и мазнув блеском по губам, металась по квартире в поисках решения. Оказалось, что мама, уходя, закрыла ее в квартире. Видимо, услышала про свидание и решила, что оно будет лишним. Сложно сказать почему. К тому же сейчас этот философский вопрос занимал Катю меньше всего. Саша ей очень нравился. Она понимала — если не появится на свидании, то больше его не увидит. Он наверняка решит, что не пришелся по вкусу, раз не пришла. А общих знакомых у них нет.

Красавица Катя в душе была отчаянной авантюристкой. Данная черта характера не только создавала ей проблемы, но и иногда решала их. Она оделась, вышла на балкон. Этот островок солений и компотов хранил в себе множество ненужных, но несомненно полезных в необозримом будущем вещей. Решительно потянула из-под стеллажей длинную доску и перекинула ее через перила на соседний балкон. Стараясь не смотреть вниз, перелезла на другую сторону. Семь лет художественной гимнастики наконец-то нашли свое применение.

Соседская балконная дверь оказалась закрытой. Катя постучалась — никого. «Что же делать?! О чем я вообще думала, когда сюда лезла!» — Катя заметалась по чужому балконному пространству. Прошло два часа. Стало холодно. Лезть назад было страшно.

И вот, когда она уже готова была сдаться и все же переползти на свой балкон, в комнате появился Сеня — сосед и по совместительству бывший одноклассник. Семен безмерно любил химию. Без конца ставил опыты у себя в квартире и, как все одержимые люди, был немного сумасшедшим. Нисколько не удивившись Катиному появлению, будущее светило спокойно открыло ей балконную дверь и безразлично покивало, выслушав невнятные объяснения о заклинившем замке.

Лифт снова не работал, и Катя стремительно понеслась по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. «Четыре часа прошло! Если он там еще стоит, значит, судьба! — загадала она. Добежав до аллеи, остановилась и всмотрелась вдаль. Около Пушкина уже никого не было. Даже голуби покинули поэта, улетев ужинать к кому-то другому. По инерции дошла до памятника. С другой его стороны, прислонившись спиной к постаменту, сидел Саша. Рядом лежал уставший букет тюльпанов.

— Мама дверь заперла, я не могла раньше прийти! — она виновато развела руками.

— Главное, что ты пришла!

Мартин

Это был обычный будний день. Дождливый и пасмурный, похожий на тысячу таких же осенних дней. Жухлый и печальный, как опавшие желтые листья в самый канун холодов.

Мои лохматые посетители прибывали и убывали по мере лечения их мелких хворей. Я был чрезвычайно рад тому, что никаких серьезных случаев не пришлось на сегодняшний прием, и тихо надеялся, что вскоре смогу отправиться домой и приготовить себе глинтвейн.

Помощницы наводили порядок, кормили оставленных на пересидку бедолаг и обещали тем скорое возвращение блудных хозяев. Грустные глаза этих «гостиничных» жителей были наполнены отчаянием и надеждой.

Я перебрал бумаги на столе. Что-то разложил по папкам, что-то отправил в корзину для мусора. Задумчиво поклацал кнопкой допотопной настольной лампы, абажур которой напоминал мне о лихих годах начала двадцатого столетия. Вышел из кабинета и плотно прикрыл за собой дверь.

Мой верный зонтик с инкрустированной деревянной ручкой одиноко торчал из напольной вазы у самого выхода. Я неспешно направился к нему, задержался у приемной стойки, словно дожидаясь чего-то. И дождался…

Они влетели с улицы. Испуганные. С наполненными ужасом глазами. Двое мальчишек лет двенадцати с коробкой из-под обуви, в которой лежало что-то маленькое и страдающее.

«Помогите! Помогите! Пожалуйста, помогите!» — в один голос повторяли оба. Из их возбужденного лепета почти ничего невозможно было понять, но суть все же прояснилась. Они возвращались домой с футбольной секции, и на их глазах машина сбила этого звереныша. Водитель остановился, вышел, поддел комок носком туфли, затем развел руками, сел в машину и уехал.

Онемевшие от увиденного дети подошли поближе. Они заметили, что окровавленный шерстяной клубок еще шевелится. Подобрали у случившегося рядом мусорного контейнера полуразмоченную коробку. Осторожно погрузили туда тельце и понеслись к клинике. Мальчик повыше с всклокоченными жесткими волосами сказал, что как-то с дядей приводил к нам собаку, поэтому запомнил адрес.

Я наказал им сидеть в приемной и ушел в смотровую, унося с собой коробку. Спустя время вновь вышел к мальчишкам, оставив ассистентку прибирать и устраивать на ночлег нашего нового подопечного.

Как ни странно, оказалось, что никаких внутренних повреждений нет. Перебитая лапа, надорванное ухо и рассеченная в нескольких местах кожа. Все это было промыто, зашито и перебинтовано.

— Пациент будет жить! — сказал я. — Вы молодцы! — добавил и серьезно пожал руку каждому. — Идите теперь по домам и можете завтра навестить своего удальца.

Дети, судорожно хлюпая носами и облегченно вздыхая, вышли на улицу.

Они приходили каждый день. Нечто, на поверку оказавшееся котенком, шло на поправку и уже вовсю качало права, требуя то воды, то еды, то ласки. Пришло время забирать питомца, но восставшие родители ни за что не разрешали приносить в дом уличного кота. Дети рыдали, я разводил руками. В качестве утешения пообещал найти для Мартина, так я его называл все время лечения, новый дом.

Мартин оказался довольно бойким пронырой с темным прошлым. Он ухитрялся регулярно покидать отведенную ему жилплощадь и каждый раз появлялся в самых неожиданных местах. Вечно голодный, он подворовывал чужой корм, ел впрок и повсюду устраивал заначки.

Его разорванному уху не удалось вернуть первоначальный вид, и поэтому оно слегка нависало над наглым голубым левым глазом. Правый был зеленым и скромностью тоже не отличался. Мартин быстро шел на поправку, шерсть его стала блестящей и шелковистой. Сумасшедший окрас всех возможных цветов придавал коту экзотический шарм.

Иногда он пробирался ко мне в кабинет. Грациозно взлетал на стол. Садился около лампы, укладывал все четыре лапы в почти балетную стойку. Укрывал все свое великолепие хвостом и застывал в позе сфинкса. Не мигая. Я, махнув рукой, почему-то позволял Мартину такие вольности.

Время шло, а нового хозяина для приблуды подобрать так и не получилось. Кому-то не нравилось странное ухо, кому-то окрас, кому-то дерзкий взгляд разных глаз. Но в основном они все просто не нравились мне. Я находил повод отказать очередному желающему, пока, в конце концов, не признался себе, что не хочу отдавать Мартина никому.

Когда-то давно, еще на заре практики, пообещал себе, что не буду таскать домой спасенных зверей, и до сей поры сдерживал обещание. Мне удавалось пристраивать таких вот найденышей в хорошие руки, и каждый раз я радовался, как дитя, когда находил им новый дом.

Но Мартин… В общем, я забрал его домой. Он освоился быстро в моих холостяцких хоромах. Завел распорядок, по которому стал жить, вынуждая меня подстраиваться под свои причуды. Он пил воду только из-под крана и недовольно фыркал, если я вовремя не поспевал его открыть. Требовал частой смены песка, перебирал консервами и вообще вел себя так, словно это я поселился у него.

В ту ночь мы легли спать, как обычно, но я отчего-то ворочался, не в силах уснуть. Мартин тоже вел себя беспокойно. Он то ложился рядом, то терся о мое лицо, то убегал в прихожую и мяукал оттуда каким-то не своим голосом.

Часа в два ночи, когда я уже отчаялся бороться с бессонницей, Мартин заорал. Не замяукал, а именно заорал. Я вскочил, выбежал к нему, попытался успокоить. Предлагал то еду, то воду, то гладил его, прижимая к себе. Ничего не помогало. Мартин орал и царапал когтями ящик, в котором лежал поводок. Я, грешным делом, иногда выводил его прогуляться под возмущенные взгляды местных собаководов.

Стало очевидно, что кот не успокоится и сна мне не видать. Я вздохнул и, повинуясь какому-то безотчетному чувству, покорился воле Мартина. Надел на него поводок и вышел на сырой, пахнущий странным волнением ночной воздух.

Мартин тянул поводок и упорно двигался в одном ему понятном направлении. Мы отошли на пару кварталов. Я обернулся, разглядывая темные окна оставшегося позади здания.

Собрался было двинуться назад, как вдруг увидел, услышал, почувствовал. В общем, теперь сложно сказать, что было сначала. Дом сотрясся и разорвался на тысячи огненных кусков. Все вокруг осветило жаром и оранжевым ужасом.

Я, нелепо моргая, сглотнул. Сгорбившись, наклонился и поднял на руки кота. Постоял некоторое время в оцепенении, не в силах объять разумом произошедшее. Достал телефон и деревянными пальцами набрал пожарную службу. Продиктовал адрес. Прижимая кота к себе, недоуменно забормотал: «Газ. Сегодня приходили чинить газ…»

Межконтинентальная

Они познакомились в Италии, в эмиграции, в конце далеких восьмидесятых и больше уже не расставались ни на минуту до самого отъезда. Ходили-бродили, держась за руки, по улицам сказочного городка и верили, что принадлежат друг другу на века. Вчерашние одесские школьники, они ни разу не виделись в родном городе, а встретились здесь. Казалось — это судьба…

Но вдруг выяснилось, что дальше им не по пути. Папа Лины решил, что семья должна ехать в Америку, а Димина семья остановила свой выбор на Австралии.

Слезы и переживания, бесконечные обещания и клятвы, мольбы и уговоры… Но вот она уехала, а он остался и спустя четыре месяца оказался в Австралии. Они писали друг другу длинные письма, судорожно пытаясь не потеряться в этом огромном, как оказалось, мире. Водоворот событий и ощущений в новой для каждого стране захватил, но не поглотил их. Спустя год Дима приехал в Нью-Йорк, страшно даже представить, чего ему это стоило, чтобы уговорить папу любимой девушки отпустить ее с ним в Австралию. Не уговорил… Уехал ни с чем. Разбитые и опустошенные, они еще переписывались какое-то время, потом остановились. Какой смысл мучить друг друга, если все равно ничего не изменить.

Прошло три года, Лина вышла замуж, родила двух сыновей. Чуть погодя женился и Дима. У него в браке родилось аж трое мальчишек. Казалось бы, вот и все! Но жизнь покруче книжных историй, такое иногда выдает, что закачаешься!

Спустя какое-то время Дима с женой едет в Аризону на свадьбу к племяннику. Прекрасная свадьба, веселье и разговоры со старыми знакомыми и новыми знакомцами. Беседы, бокалы, сигары… Какая-то тоска и ностальгия по тому, чего и не было вовсе. Вот и этот приятный собеседник что-то рассказывает о себе и своей жизни в Нью-Йорке… Вдруг Дима вслушивается, переспрашивает, уточняет. Приятный собеседник оказывается родным дядей Лины. Дима радуется, удивляется, восторгается, просит передать Лине привет и свой новый адрес…

Дядя возвращается в Нью-Йорк и рассказывает брату о случайной встрече. Брат, он же папа Лины, просит ничего дочери не передавать. К чему это все?! Девочка вышла замуж, у нее семья, дети и к тому же прекрасная карьера. Да, что-то там не складывается, но чего прошлое ворошить?! Брат соглашается, и снова, казалось бы, все! Да не все.

Если что-то не складывается, то велика вероятность, что и не сложится. Родители Лины переезжают из суматошного Нью-Йорка в ленивую, как летний полдень, Флориду, а Лина разводится со своим мужем. Дима спустя два года после рождения младшего сына тоже разводится с женой. Ничего о жизни друг друга ни Лина, ни Дима пока не знают.

На дворе начало двухтысячных, благословенная эра интернета со всеми его бесчисленными возможностями, и Дима снова решает искать свою первую любовь. Первая любовь, как позже выяснилось, везде зарегистрирована под фамилией бывшего мужа, и найти ее никак не получается. Дима вспоминает о маленькой девочке, сестре Лины, которая всю Италию вертелась у них под ногами. Сестра, по счастью, еще не вышла замуж и фамилию не сменила. Дима находит ее в соцсетях. Она долго и подробно выспрашивает детали их жизни в Италии. Убеждается, что он — это он, пишет ему координаты Лины.

И полетели навстречу друг другу электронные, но такие живые письма, и задрожали руки на клавиатуре, и время начало обратный отсчет. Лина полетела в гости к Диме, потом Дима к Лине, потом еще раз и еще раз. От родителей Лины все эти перемещения в пространстве благоразумно решили скрывать.