Бесплатный фрагмент - Костёр души

Павел Иванович Шилов родился 14 мая 1939 года в деревне Сменцево Ярославской области. В деревне окончил 7 классов, после учился в школе механизации сельского хозяйства, работал на целине, служил в армии, приехал в Череповец, работал бульдозеристом, учился в школе рабочей молодёжи, потом перешёл работать на Азотно-туковый завод. С городской газетой «Коммунист» стал сотрудничать, писал репортажи, статьи, очерки. В журнале «Север» вышёл очерк и публицистика. Вскоре у меня пошли стихи, рассказы, романы. В настоящее время в городе Череповце опубликовал книгу стихов, рассказов и роман. Сейчас в издательстве «Издательские решения» «Ридеро» вышли две книги: «Выстрел из вечности» и «Русское авось», а также в Москве в сборниках «Писатель года» « Наследие» за 2013-2014- 2015 годы выходили рассказы и стихи. В сборниках «Стихи» за 2014 и 2016 подборки стихов.

Избранное

Овин у болота

Драма

1 действие

Сон Лидии Шауровой

— Ох, как болит мой живот!

И этот овин проклятый,

Стоящий у болота тыщи лет,

Кишащий нечистью и мышами.

Он изрыгает на меня такую гниль,

Как будто я сама давно уже сопрела,

А я здесь родила, Василий, первенца

Дай, дай же мне сюда младенца.

Его я покормлю, укрою своим телом,

Я родила его до срока, к чему бы это?

Дождь, дождь и в правду нескончаем.

О, Боже мой, земля промокла вся.

Василий, иди ко мне, погрей меня, сыночка.

Как назовём его? Я думаю, Серёжа.

Ведь он же наш кровиночка, Василий.

Какой же будет он, под стать ли нам?

Лидия слышит голос мужа:

— Не знаю, Лидия моя, не знаю.

Я слышу голос Катьки — вот она.

Как будто за стеной шипит и жалит,

И гибель предвещает сатана.

Уже ль я виноват, что повстречалась ты мне.

И сердце забрала, я будто бы во сне.

Ты сына родила. Я плачу и страдаю.

Люблю тебя, люблю его. О жалость!

Но этот голос не даёт покоя.

Рядом сидящий сын бормочет пьяным голосом:

— Что, старая, шипишь? Ведь ты в квартире.

А этот дождь, что льётся на тебя,

Холодная водица из под крана.

Отец мой — твой муженек Василий,

Давно уж дуба дал, и только ты

Маячишь здесь, и доченька твоя Татьяна

В компании кобелей сюда заходит.

Такая ж пьянь, как ты с отцом,

Нас сотворившие по пьянке.

Что хочешь ты увидеть в нас?

Я думаю, уйдём мы дальше вас.

Так предназначено нам роком.

Мать поднимается и, хватаясь за сердце, плачет.

— За что мне эта жуть, сынок, за что?

Она меня, как в полымя, бросает.

И рвётся сердце на куски.

Ведь я тебя взрастила, воспитала.

Смотри, какой красивый ты и сильный.

Не каждому дана такая благодать.

Работа у тебя хорошая была.

Но всё пошло под хвост чертям.

Сын пинает кровать матери и рычит:

— Родная мать, свихнулась ты вообще!

Забыла что ли, что нашла меня в овине,

Когда сверкала молния, и гром гремел,

И дождь хлестал, и меркло всё в округе.

Внизу болото было, и лесная хмарь,

Мне видно в душу заползла гадюкой.

И жжёт меня и жалит и шипи,

Как будто проклят я сто тысяч раз

Людьми живущими доселе и отныне.

Ты поняла? Ты поняла кто я такой?

На мне злой рок деревни этой смрадной,

В которую вас занесла тогда судьба.

Где появился я на свет.

Жена Сергея вступается за свекровь:

— Оставь старуху мать, Серёжа,

Она не заслужила это.

Муж взрывается, бьёт жену в лицо и выбрасывает

женщин на балкон.

— И ты туда. Так получай, Светуня,

Кулак мой вправит вам мозги обоим.

Балкон же будет вам в награду.

В ночных сорочках при луне с морозцем.

А я здесь посижу, винца попью,

Да посмотрю на вас таких хороших.

На балконе мороз за тридцать, свекровь говорит снохе:

— Света, смотри, как звёзды на небе взъярились,

Какая стынь. Я больше не могу, я замерзаю.

Давай кричать, быть может, он очнётся.

Сергей Шауров, бьёт мать и жену

деревянным брусом и говорит:

— Совсем не поняли меня, как будто не хотели.

Вы думали, шутить я буду с вами.

Сей брус на пятьдесят, он деревянный,

Погладит вас по рёбрышкам немножко.

Да позабавит и меня.

Жена, подставляя руки под удар, чтобы

не попал по голове, кричит:

— Серёжа мой, очнись. Ведь я люблю тебя.

И мать в тебе души не чает.

Зачем же бьёшь нас? Ты же убиваешь,

Тех, кто роднее всех на свете.

Шауров, бросив брус в квартиру, улыбается

Зелёными глазами.

— Завыли мерзкие создания.

Вы не поняли кто я?

Я царь, и вселенная эта.

Видите, как она скалится,

Мириадами ярких глазищ на меня.

И ни одной тучки, ни облачка.

Что это милые, что?

Это моё предназначение и моя судьба.

Жена заламывает на голове руки и кричит:

— Серёжа мой, очнись, ты болен.

Муж наклоняется к самому уху жены и шипит:

— Молчи, молчи, злодейка Светка, не ровен час — убью.

Свекровь шепчет снохе:

— Молчи, молчи, Светлана, давай уйдём,

Пускай он пьёт один.

Сергей, услышав голос матери, осатанел, схватил

мать за руку и резко дёрнул на себя.

— Ты что, собака, там бормочешь?

Один я пить? Ну, никогда.

Садитесь, будем веселиться,

Я поздравляю мать тебя за то,

Что родила меня в овине,

На проклятой земле, гонимой Богом.

И вот теперь я здесь, и я твой рок.

Родная мать — какое наслаждение.

Мать хватается за сердце, рвёт на себе волосы.

— Как перенесть мне эту муку, мой Серёжа,

Душа в тревоге за тебя за внука.

Он будет чище во сто крат тебя.

Какую ты даёшь ему науку!?

Сын хватает мать за волосы и трясёт её.

— Что, что лепечешь ты, старуха?

Я душу вытрясу твою гнилую.

Давай же остаканимся скорее.

Сей озверин, такой он сладкий!

Не то на сердце скрежеток когтей

Нечистой силы, что вошла в меня

Там на болоте ночью мглистой.

Мать, заливаясь слезами, воет:

— Ох, ох, кровиночка моя — мой первенец.

Ты должен быть опорой для меня,

А ты что делаешь, Серёжа?

Сын отшвыривает мать к стенке, скрипит зубами:

— Достала ты меня, достала.

Я ненавижу твой дешевый бред.

Ты вспомни, как ты родила меня.

И как мою сестру Татьяну.

Ты знаешь, что такое генофонд.

От пьяницы не родится нормальный.

В утробе матки я уже сгорел.

Да ещё бесы внутрь меня вселились.

И вот я, принимай таким, какой я есть.

Мать опускается на колени и шамкает:

— Грешна я перед вами, дети.

Но как мне замолить мой тяжкий грех?

Слаба была я — мой Василий всё говорил:

«Ну выпей же, ну поддержи меня, родная,

Один я выпить не могу». И вот итог.

Шауров, поднимая стакан водки, ехидничает:

— Итог прекрасный, моя мать.

Вы всё с отцом сумели сделать славно.

Татьяна, дочь твоя, и я — мы вольные.

А это главное. Гуляй и пей — наш идеал.

Спляши, спляши, я посмотрю.

Ну, что ты тянешь, развалюха.

Забыла брус, он под столом.

Сын ткнулся носом в край стола.

Сноха шепчет свекрови:

— Кажись, он задремал, мать отдохни.

Ночь коротка, и сон его недолгий.

Пройдёт не больше полчаса, он встанет

И тогда, не даст нам спать до самого утра.

Серёжа мурлыкает про себя.

— Уснули. Ну, уж кукиш вам.

Сейчас узнаете, кто я.

Я тихо, тихо подкрадусь

И вдарю я ей между глаз.

Сноха очнулась, свекровь лежит под кроватью.

Светлана

— Очнулась мать, кровь из ушей.

Что это, милая, с тобою?

Мать

— Не знаю, Света, я спала.

Вдруг, будто обухом, меня

По голове огрели сверху.

Сноха

— Давай, я помогу, ложись, мать, на диван.

Мать

— Ой, Света, не могу, сварились мои мозги.

И ног я не могу поднять, они как ватные.

О, Боже мой, я инвалид, а голова моя,

Как будто в плечи вдавлена стотонным грузом.

Сноха

— Ужели это мой, ужели мой Серёжа!

Да вроде же он спит, не шевелясь.

Наверное, тебя ударил паралич.

Мать

— Не знаю, милая, не знаю.

Я скоро, видимо, умру.

Не долог мне остался жизни миг.

Сноха

— Ты что, мать, говоришь! Ведь ты так молода.

И сил в тебе так много.

Мать

— Какие силы, Светочка, Какие?

Отбито мясо от костей.

Я изнутри уже гнию.

Василий тешился, теперь сынок.

Сергей поднимается с постели, разминает руки и тело

и, озлобляясь, бьёт кулаком по столу.

— О, бабье царство — гниль воронья.

Где озверин — наш лучший друг.

Светлана, водки нам скорее.

Не то внутри взорвётся сердце — бомба.

И отойдёт моя душа.

Жена вздыхает.

— Да ночь же на дворе, Серёжа!

Какая водка — три часа.

Муж хватает жену за волосы, тычет лицом в стену.

— Ты поняла? Ты поняла?

Я слов на ветер не бросаю.

Ларёк под носом, чтобы ты

За пять минут туда сбежала.

А где мать, Светка?

Жена простонала.

— Она упала с табуретки.

Кровь из ушей, сознание потеряла.

Муж снова хватает жену за волосы, дергает и

Зажимает голову между колен.

— Кто ей ударил — ты сноха?

Не угодила чем свекровь тебе?

Всё вроде бы у нас лады.

Вот только на столе нет зелия услады.

Скорее, Светка, не гневи меня.

А я поговорю с мамашей.

Жена уходит. Сын подсаживается к матери, кладёт

тяжелую руку ей на плечи, заглядывает в глаза.

Мать говорит:

— Зачем ты мучаешь меня, Серёжа?

Убей! Честнее будет.

Ужели подлая душа исподтишка

В тебе теснится, чернее ночи.

На Светку валишь, но она здесь ни при чём.

Тебе нужна квартира, чтобы пропить её.

Сын, багровея и наливаясь кровью, вздыхает:

— Ты что, родная мать, вообще рехнулась.

Да разве я, твой сын, тебя могу по голове?

Мать, заламывая руки, стонет:

— Да, да, конечно, ты не смог.

Наверное, сноха меня так гвозданула.

Но только чем, да и зачем?

Ведь я не враг ей, видит Бог.

Сын, успокаиваясь, кричит:

— Забудь про Бога, мать, забудь.

Он не причём — злодейка Светка

Тебя со света хочет сжить,

Чтобы хозяйкой полной быть.

Её, её проказы эти!

Квартира — вот всему вина.

Давно, давно я замечаю.

Что пред тобою лебезит она.

Видать, почуяла чего-то.

Мать печально вздыхает.

— Как не почуять, я же труп, Серёжа.

В чём только держится душа моя,

Коль мясо от костей отбито.

А я хожу, огонь и боль сжигает тело.

Как дальше жить? Добей, добей меня, сынок.

Не надо врать, не маленькая я.

Я знаю, кто ты, кто она.

Сын, возмущённо изрыгает горлом:

— Ах так, ах так! Я понимаю.

Ты хочешь, чтобы я в тюрягу сел.

Из-за тебя и из-за Светки.

Не выйдет, милые, не выйдет.

Вы сами, стервы, виноваты,

Что я вас бью, зачем мне капать на мозги?

Не бью я вас, поймите это, я вас воспитываю.

Мать изумлённо вздыхает.

— Какой ты воспитатель, мой Серёжа.

Родную мать так гвоздануть.

2 действие.

Сын призывает мать.

— Замри, замри — её я слышу голос,

Который призывает бить тебя.

Да вот же, вот же и она за шторой спряталась.

Мать

— Да где? Да где она? Свихнулся ты, однако.

Сын

— Не знаю. Может быть. Да вот же, вот же и она,

Ужель не видишь?

Мать

— Красивая?

Сын

— Да, да и молодая.

Мать

— Не вижу ничего, всё это бред.

Сын

— Ах бред! Так что ж ты захрипела?

Ведь я не трогаю тебя.

Ни пальчиком, ни даже мыслью.

Ты поняла, ты поняла, кто я такой?

Мать

— Ты демон, демон. Я крещусь,

Хоть запрещаешь ты мне.

Скажи, скажи, как выглядит она?

Наверно, рыжая, зелёные глаза.

Сын

— Права ты мать, как в точку положила.

Она стройна и рыжая такая,

Что он неё нельзя отвесть глаза.

Магнит какой-то в ней, магнит,

А может быть, огонь, сжигающий меня.

Мать

— Сынок, да это ж Катька — блудница отца.

Быть может, ведьма. Она же понесла

От нашего отца ребёнка, потом пропала.

Говорил народ, что с бабкою колдуньей якшалась.

Та бабушка давно уж умерла.

И Катьке этой ремесло своё

Передала, как будто тёмной ночью.

Там на болоте, где овин.

И где я родила тебя — мучитель мой.

Наверное, она нас привела туда с отцом.

Когда мы заблудились, он твердил:

«Иди, иди — вон женщина идёт.

Кажись деревня рядом, скоро выйдем».

Сын

— Мама, мама, она улыбается.

Кличет меня и зовёт с собой.

Мамочка, мама, видишь, батько наш!

Да вон и дед мой и кто-то другой.

Все они рядышком, слитые вместе.

Что это мамочка, что?

Мать

— Не знаю я. Ох, сын, не знаю.

Здесь что-то тёмное, я не пойму.

Сын

— Ой, мама, мамочка, здесь корень древа.

Смотри, смотри на сто веков назад.

Какие были мы, какие наши дети.

Всё, всё, как на экране чёрно-белом.

Она мне показала, кто я есть.

Мать

— Так кто же ты, Серёжа?

Сын

— Я негодяй. В крови моя душа и руки.

Мать

— Ах, Катька, Катька — злобная душа.

Зачем ты это показала?

Зачем ушла от Бога Ты?

Из-за шторы выходит ведьма.

— Да, чтобы мстить вам,

Я ж его любила, а он ушёл к тебе.

А как же сын мой –кровь его и плоть?

Родился хилым и нервозным.

Всё от того, что я переживала.

И вскоре умер он, тогда пошла я к бабке.

Она сказала мне, что делать.

И тут же умерла, счастливая

А я хожу, душа моя в усладе.

Послала Василька в Чернобыль.

Он радиацию схватил, потом злодейство совершил.

Не отмолённое веками, и вот он здесь.

Сын

— Ой, мама, мама, смотри мой предок.

Князь Шауров, людей казнит в овине этом.

Вон извивается на дыбе человек, а вон ещё.

Он ожигает сталью раскалённой

Своих врагов и песенки поёт.

С ним двое мужиков — глаза кровавые,

Берут покойников, в болоте топят.

А рядом, рядом крик и стон людей,

Которых выгнали смотреть на казнь и муки.

Мать

— Да сколь ж это было лет назад?

Сын

— Не знаю мать — мне кажется, столетия

Прошли с тех пор, но видишь, до сих пор

Там всё бурлит и стонет неуёмно.

Как страшно, мама, видеть свой порок.

Конечно, он не мой — моих он предков.

Но нити тянуться ко мне и дальше.

Ведьма

— Ну что, Серёжа, ты доволен

Видением этим, я могу продлить

Чарующие эти провидения.

Как жили предки в ужасе и зле.

И как они копили злобу магнетизма,

Которая к невинным душам липнет.

Богата энергетика твоя.

Смотри, смотри, как зависает

Она в квартире этой, милый мой.

Мать

— Ты не ушла ещё, о горе!

Квартира проклята моя.

Когда и крест не помогает.

Молитв не знаю я — беда.

Сынок, крестись, зови на помощь Бога.

Сын

— О, мать! Не знаю я ведь Бога.

Ни разу я его не звал на помощь.

Знал озверин, и с ним я сжился.

Наверное, умру в его объятиях.

Мой батько был не промах пить,

И ты ему не уступала.

Ведьма

— Семейка — чудо, вся спилась.

Я рада, как я рада.

Отмщение моё свершилось.

И остов древа не угас.

Пойдёшь, пойдёшь ты дальше всех.

О милый мой, о друг Серёжа.

Я молода, хоть годы пронеслись.

Любой мужчина смотрит на меня.

И жаждет ласки — вот кто я.

Серёжа, скинь её с балкона.

Потом любить тебя я буду, ненаглядный.

У сына на глазах и у жены.

Мать

— Ох, нечисть ты! Сгинь, сгинь скорее!

3 действие

Ведьма исчезает. Открывается дверь, заходит жена.

Жена

— Пришла, пришла я, мой Серёжа.

За мною гнался кто-то до дверей.

Едва я ноги унесла, кричала, но никто не вышел.

Ужель не слышал, ты, мой муж?

Меня трясёт, я не могу.

Муж

— Ты потаскуха — вот ты кто, Светлана.

А я, дурак, ещё женился не тебе.

Ведь ночь. И ты сумела всё же

Найти младого кобеля.

Уж стерва ты, уж стерва — это точно.

Да ладно, бить тебя не буду. Потом.

Давайте выпьем озверина.

Жена

— Ты что! Ты что, Серёжа, говоришь такое!?

Я вся дрожу от страха, Боже мой!

Наверное, маньяк за мною гнался.

Ужель не жаль тебе меня?

Муж

— Конечно, жаль тебя, моя Светлана.

Но это похоть бьёт в тебе ключом.

Мать

— Очнись, очнись, очнись, Серёжа!

Чего напраслину плетёшь.

Жена верна, верна тебе.

Муж

— Ах, сговорились — сучье племя.

Не знаю Светку что ли я?

Она без кобелей не может.

Такая уж её душа, под стать и тело.

Но я-то, я-то — не дурак, всё вижу.

Жена

— Серёжа, что ты говоришь, Серёжа!

Ведь я люблю тебя, люблю.

Как доказать свою мне верность?

Муж

— Зачем доказывать — факт на лицо.

Глухая ночь, кругом покой и тишь,

Но у тебя и в этот поздний час

Кобель нашёлся, а что же днём?

Мать

— Мой муж — покойничек Василий

Таким же был. Кто глянет на меня, а он уж на дыбы.

Сын

— Ты что, красивая была?

Мать

— Не знаю. Бог ведь не обидел,

Коль Катьку рыжую оставил он.

Слышится голос ведьмы:

— Не гни старуха нос, ты устарела.

Кто на тебя теперь глядит?

Я вас к концу вела и вот итог.

В вине вы захлебнулись, жизни нету.

И злобой дышит всё вокруг.

Смотри соперница моя.

Как я любить сыночка буду.

Ведь он кровиночка твоя.

Она раздевается у всех на глазах, сверкнуло молодое, холёное тело, топнула красивой точёной ножкой и взвизгнула:

— Ну что стоишь, Серёжа мой?

Иди скорей ко мне в объятия.

Да скинь с себя ты балахон,

Не нужен он, пусть видят все.

Как хорошо нам, столько страсти.

Сергей бросился в объятия ведьмы, и они покатились по полу квартиры. Мать и жена слышали стоны и всхлипы, и зелёное свечение доходило и до них. У матери остановилось сердце, и она упала рядом. Жена истерически забилась и потеряла рассудок. Ведьма очнулась первая и сказала:

— Ну вот и всё, мой дорогой Серёжа.

Моя соперница мертва.

Жена твоя рассудок потеряла.

Всё, всё, как я задумала, свершилось.

О, как я рада! Каков конец, Василий.

Меня ты бросил, я так страдала,

Что душу продала нечистой силе.

И я не каюсь — ведьма я.

Серёжа, медленно приходя в себя, воскликнул:

— Да ты старуха, Катька!

Зачем же взбаламутила меня?

Ведь я люблю тебя со всею страстью.

Ведьма, не скрывая своего счастья, воспалила тирадой:

— В тебе я видела отца, Серёжа,

Который душу отнял у меня.

Василий, он единственный мужчина,

Он до сих пор во мне и днём и ночью.

Что делать мне, его уж нет.

Зачем мне красота, ведь я старуха.

Я красоту растратила на месть.

Но дело сделано, я ухожу со сцены.

Сергей, прощай — твой жизни миг

Не долог, скоро оборвётся.

Коль дело заимел со мной.

Там на болоте встретимся все вместе.

Отец твой, я ты, мы прокляты людьми и Богом.

КОНЕЦ

.
Стихи

На жертвенном огне (Пародия).

Любовь моя — одна обуза,

И жжёт меня и жалит и гудит,

Неужто в этом моя муза,

Скажите, мне не повредит?

Она лукава и коварна,

Я к ней спешу и день и ночь.

Хочу словить я где-то парня.

А он кричит: пошла ты прочь.

Эх, боль моя — любовь могучая,

Я вся горю в её огне,

Она такая — дрянь едучая,

Кипит и жалится во мне.

Шумит холодная река,

На постаменте монолитном,

Из бронзы вылит на века,

Стоит Пётр с родиною слитно.

Корнями в землю эту врос,

Над ним года уже не властны.

Всё тот же на лице вопрос,

Всё тот же взгляд самодержавный.

А годы, как их удержать?

Так и застыл на всём галопе,

Чтобы поднять из тьмы холопов

Для нас поймите ж — головная боль.

Сейчас мы все находимся в полёте,

Признание в любви

О сколько лжи летит с телеэкрана!

О, Боже, как искусственны вожди.

И льют елей из грязного стакана.

Кричат народу: милый, подожди.

Ещё мы не привыкли к этой пытке,

Ещё силён в сердцах у нас порыв,

Мы не хотим уже терпеть убытки.

Ведь это ж, братцы, в никуда обрыв.

Ну, что вам, старцы, дали эти льготы?

Для нас же это головная боль.

Мы все сейчас находимся в полёте,

А вы нам сыплите на рану соль.

Везде и всюду мы за вас в ответе,

Рвём сердце лихо, не щадя себя.

Поймите вы — на белом свете,

Жить можно только вас любя.

И дума думает о вас

Ну, горячо, ну про запас,

Её молитвы и успехи,

Закроют общие прорехи,

И будет радостный анфас.

Тихим омутом век куражится,

Серебрится тяжёлый след,

И душа моя в вихре плавится,

От российских коварных бед.

Кто сильней и наглей, тот славится,

Грудь вперёд, наизнанку кулак,

Он идёт по земле и хвалится,

Что он свой и совсем не дурак.

А за ним вереница несчастий,

Плач детей, скрип зубов стариков.

Вот он родина милая — падший

В мир страстей и презрения оков.

Голосуйте, какой я хороший,

Люди добрые, видите все.

Заметает следочки пороша,

И душа моя в жарком огне.

Топор

Топор с истёртой рукоятью,

Минувших лет простой певец,

Лежит, забытый под кроватью,

С тех пор как в ночь ушёл отец.

Он заржавел. Его с любовью

Давно не трогала рука.

Не спорит звонко с яркой новью —

Он отслужил свои века.

А помню дед — грудь нараспашку —

Дома в деревне возводил.

Топор звенел, и щепки в пляске

Летели с пахнущих стропил.

Когда топор я поднимая,

Касаюсь лезвия рукой,

Как будто книгу раскрываю

О родословной трудовой.

1993 год

До чего Россия ты дошла,

Что носки из-за границы возят.

Продают по паре нам — ОЛЛА!!!

И тебя любимая позорят.

Стыдно мне, держу я их в руках,

Вспоминая партии призывы.

Всё пропало на моих глазах.

Всё ушло: любовь, надрыв, порывы.

В магазине пусто, злой народ,

И гремят с трибун слова и речи,

И идём, как кажется мне вброд,

В темноте, не зажигая свечи.

Где они? Не знаю я и сам.

Только больно, больно мне отныне,

До чего дошли мы — просто срам,

Перепутав и песок и глину.

Строили мы зданье из песка,

Но забыли добавлять цемента.

Рухнуло оно, в груди тоска.

Ну, куда теперь друзья момента?

Снова кровь и русская беда.

Сколько ж будем лить её, о люди!?.

Ведь она живая — не вода.

И её не принесёшь на блюде.

Русь моя — родная сторона.

Крик души в глазах народа вижу.

Чтоб не пролилась сейчас она,

Закричи, заплачь, что не обижу.

Детская картинка моей памяти 9 мая 1945года,

во мне до сих пор живёт и здравствует. Я вижу

её чётко как будто и не было пролетевших

десятилетий, когда народ, вышедший на улицу,

прыгал и кричал, пел и веселился. Люди целовались,

обнимались и плакали. Было что-то такое, о

чём вот так просто и не скажешь. А гармонь

ревела, надрывая басы. Гармонист давил на

клавиши в каком-то диком настрое, и кричал:

— Бабы, победа!

День победы

В разгаре, нежно излучая,

Тепло и радость и любовь,

Пришла весна, а мы, стеная,

С сестрой несём вязанки дров.

И серебрится луч зеркальный

Росой янтарною омыт.

А дома за стеной тесовой,

Пластом на койке мать лежит.

В деревне яро раздаётся

Гармоники гортанный звук.

Победа! В сердце песня льётся,

Прошла печаль седых разлук.

Прошла печаль и спозаранку

Народ толпится у реки,

Ретиво пляшут под тальянку,

И молодёжь и старики.

Лишь в нашем доме не до песен,

В последний день войны пришла,

Эх, похоронка! Мир стал тесен.

И боль стреножила сердца.

Отца не стало, ветер шалый

В ветвях берёзы шелестел,

Да от войны народ усталый,

От счастья дико захмелел.

Глухарь

Ещё поляна в сновидении,

Ещё и солнце не взошло,

А уж в любовном упоении,

Глухарь взыграл, нашло, нашло.

Хвост чёрным веером трепещет,

Грудь гордо выставив вперёд.

Идёт глухарь, любовью плещет,

Настал его весны черёд.

Урок

Я вывел трактор рано поутру,

Я дёргал рычаги машины грузной,

Скорей, скорей — ползти не по нутру.

Казалось мне, работать так и нужно.

Земля парила, тяжело дыша.

Плуг лихорадило, а я не видел это.

А бригадир подходит не спеша.

И говорит: — О, как земля прогрета!

Сел на сидение рядышком со мной,

Повёл машину, как нельзя спокойно.

Валы земли за нашею спиной

Легли, как это, мастера достойно.

— Ты не спеши, но сделай, чтоб взглянуть

Не стыдно было на свою работу.

Коль проявил душевную заботу,

Земля тебя не может обмануть.

Я приду домой усталый,

Засвечу в избе огонь.

В окна бьётся ветер шалый,

Издавая тихий стон.

Что мне ветер, если рядом

Пламя мечется в печи.

И уха дымится паром,

Хоть пляши, а хоть кричи.

Кот мурлычет на диване.

Тишина, покой в избе.

Заживает в сердце рана.

Забываю о тебе.

Тот день

Я не забуду светлый день.

Когда кругом благоухало.

Черёмух буйно росших тень

Меня от солнца закрывала.

И было радостно, тепло.

И было чудно в этом мире.

В мой детский мозг добро вошло,

Задев таинственную лиру.

И мама радостна была.

Сестрёнка куклами играла.

Всё хорошо, и жизнь цвела.

Всё хорошо, — кругом шептало.

Не думал я, что в этот день.

Такой прекрасный кто-то гибнет.

Не знал я, что отец погибнет.

Смертельно раненый в тот день.

Я улёгся спать на сеновале.

В тихом доме, где я жил и рос.

Наклонясь, черёмуха в печали

Ласково коснулась тут волос.

А усталость так и не слетела,

Только в полусонной дремоте

Слышал, как она мне грустно пела

О своей цветущей красоте.

Было тихо, ночь благоухала.

С неба лился ярко-лунный свет.

И корова на дворе жевала

Травяной душистый винегрет.

Мне казалось, из далёкого далёка

Детство вновь вернулось вдруг ко мне

Задубелой радостью до срока,

Что влачится где-то в стороне.

Я увидел то, что было мило

За рекою пролетевших лет.

И тревожно резвое заныло

Сердце, излучая дивный свет.

На какой-то незаметной грани

Что-то лопнуло в груди, болит.

Ох, зачем незаживающую рану

В город еду я лечить?

Осень

Полусонный и заброшенный,

Лес, насупившись, стоит.

Я иду тропой нехоженой,

Как мне сердце повелит.

На плече двустволка тульская,

Нож на поясе висит.

Грусть кругом — такая русская,

Красной медью шелестит.

Покрывается хрустальным

Льдом ручей, в лучах искрясь.

И напев зимы кандальный

Льётся в душу, не спросясь.

Судьба

Снег падает густо, но тихо.

Порхает ребяческий дух.

У школы сидит сторожиха,

Как прежде, ударившись в слух.

Следочка не видно. Дорожки

Кой- где от её сапогов.

Где бегали школьников ножки,

Сегодня поленница дров.

И света в окошках не видно.

Зачем ей одной и к чему?

И горько старушке, обидно.

А вымолвить это — кому?

Снег падает густо, но тихо

Порхает ребяческий дух.

У школы сидит сторожиха,

Как прежде, ударившись вслух.

Опять струится кровь,

И гнев народа брызжет.

Ликуют недруги твои, о, Русь!

Мне больно за тебя, я плачу и молюсь.

О, Боже, дай России силы.

Воспламени её духовный лик.

Не то она опять за вилы

Убьёт себя под дикий крик.

Мать

Провожает меня мама в поле,

Когда в город уезжаю я.

Содрогаясь, смотрит, и от боли

На щеке горючая слеза.

Горбится, стараясь распрямиться.

Тёмными руками, как земля,

Обнимает и немного злится,

Что опять осталась вновь одна.

Шепчет: «Пережить бы только стужу,

А уж летом соберутся в отчий дом.

Говорливостью, весельем окружат

Дети, внуки — вот и счастье в том».

Девчонка

Стоит девчонка с папиросой,

Глаз вызывающе косит.

Она пришла сюда без спроса

Родных, кто ей сейчас запретит.

Ресницы, веки подведёны.

В глазах беснующий огонь.

Её пути не проторёны.

Попробуй, ну задень, ну тронь.

От сна разбуженная страстность

Не ждёт, когда к ней принц придёт.

«Подумашь эка, эка важность,

Коль не идёт, сама найдёт».

К чему божественность и нежность

Ланит природы, естество

Девчонки дерзкая небрежность

Забилась в слово мастерство.

Забыты нравы и отличия,

И божество, и кротость лиц.

А снятся мальчикам приличье,

И неприступный взгляд цариц.

Русь

Опять промокли небеса.

Душа тревожно колобродит.

Я слышу желчи словеса

Над полем ветер злобно носит.

О, горько, горько, мысли вспять.

Враждебный вихрь из-за кордона

Летит, чтоб родину отнять,

Взрывая пелену заслона.

Утробный гул его тяжёл,

И зависть дикая трепещет

Сминает всё, что я нашёл,

Здесь боль моя по сердцу хлещет.

Бегу я в лес, где в тишине —

Так умилительно и чисто.

Такая ты милее мне.

Русь милая, с тобой не мглисто.

В траву я лягу под сосной.

Пусть льётся дождь, пусть воет вьюга.

Я здесь тебе, земля, родной.

Ты мне любимая подруга.

Я кровь и плоть весь от тебя.

Ты в жизни мне — моя опора.

В чужой стране тебя любя,

Я не найду себе простора.

Так разве я тебя отдам,

Моя любимая Россия,

На поругание врагам,

Вот это русская мессия!

Ссора

На небе тучи, хмарь седая.

Душа скрипит, чего-то ждёт.

И ты от злости, приседая,

Кричишь, сжимая синий рот.

Во мне протест, несправедливость

Я чувствую в твоих словах.

Куда летишь моя ранимость?

Зачем равняешься в долгах?

К чему всё это — столько боли,

Аж, передёрнулись уста.

Ведь сколько съели вместе соли,

Неужто, всё это спроста?

А как же дети, наши дети?

Забыли мы про них в тот миг.

И только огненные плети

По сердцу хлещут, вырвав крик.

Я в детстве, падая с коня,

Твердил упрямо, озлоблённо:

— Врешь! Не сшибёшь теперь меня.

Я зол, сдержусь определённо.

Но конь взмывал, и падал я

В пыль, ткнувшись носом и ругаясь…

Я шёл домой, мечту храня,

В траве ногами заплетаясь.

И снова вечер приходил,

Я вновь бежал опять в ночное,

И, падая от боли, выл.

А вечер снова приходил,

И я опять бежал в ночное.

И всё же, всё же победил.

Я лес с утра рубил, возил,

На место строящей конюшни.

Себя и лошадь истомил,

Под вечер ноги непослушны.

Я еле двигал, и в мозгу

Стоял туман, и я, алкая:

«Спать, спать, я больше не могу», —

Твердил, за лошадью шагая.

Не раздеваясь, быстро лёг

На сеновале. Вдруг гармошка

Рванула в клубе, точно в срок.

И песня вылилась в окошки,

И заструилась, потекла

Над приумолкшею деревней:

То это молодёжь пошла

По улице родной и древней.

Да как же было мне уснуть?

Когда она звала, просила

Взглянуть, её не обмануть

Девчонку ту, что так красива.

Вопль пастуха

Солнцем травушка вся повыжжена,

Копытами стад поистоптана,

А вблизи шумит поле хлебное,

Скот куда загнать, не могу понять.

Нет водицы здесь, жажда груди жжёт,

Овод спесь свою хочет выплеснуть,

Чёрной тучею, жгучей молнией

Кружит бешено над коровами.

А вблизи каймой — лес -дремучий бор,

Там прохлада есть и травы простор.

Коровёнки все поизмучились

И, подняв хвосты, к полю ринулись.

Я кнутом махал и во след кричал.

Только толку что? Поле сгублено.

Как я стану сейчас пред директором?

Что он скажет мне, что он выплеснёт?

Духовный хлеб

Печальный день. Метелит дождь.

Промокло всё: земля и небо.

Вдали мне не хватает хлеба,

Того, какой ты мне даёшь.

Душевный, чистый, озорной,

Приправленный перчинкой жизни.

Он для меня — бальзам живой,

Ведущий в бой за честь Отчизны.

А это выше всяких слов.

Так будь же друг здоров и честен,

Духовный хлеб — твердынь отцов,

Здесь ложь и кривда не уместны.

В халате белом женщина простая,

Она пришла ко мне в тот час,

Когда от боли в сердце, замирая,

Я ждал её, волнуясь и сердясь.

И вот пришла она, сказала тихо:

— Вы не волнуйтесь так, не надо слёз,

Из под ножа стального убежало лихо.

Теперь выздоровление придёт.

Я ей в глаза взглянул и вдруг увидел,

Как по лицу стекает крупный пот,

А на висках белеет светлый иней,

Её переживаний ранний плод.

Да разве мог тогда я не поверить,

Когда она вошла чуть-чуть дыша,

С улыбкой человека, где ж нам мерить!

С простым понятьем медика душа.

Моя радость, любовь и мечта,

Будь же ты благосклонной ко мне,

Не гони же меня так спроста,

Окунись в моём сердце, огне.

Может холод растает в груди.

Может ласково вспыхнут глаза.

Ты лишь только ко мне подойди,

Грудью к сердцу прижмись и тогда,

Бурно сердце твоё — соловей

Всколыхнётся, вспорхнёт, полетит,

Умножая любовный елей,

— Я люблю, я люблю, — затвердит.

Исток

Это стихотворение посвящается моему отцу

Ивану Павловичу, погибшему на фронте.

Деревня милая прижалась исстари.

Здесь я бывалоча любил неистово,

Хранил родную суть, попробуй выспори,

Когда в крови моей извивы вышнего.

Да не того, что в церкви, каючись,

Меня просили от грехов избавиться.

Я русский есть, и в этом мире знаючись,

Пошёл на бой с врагом не ради славиться,

Ведь Русь в беде и страны рядышком,

Чума фашистская над миром гаится.

Пусть я умру от пуль и лягу в полюшке,

Зато страна моя живёт, не мается.

И моя Марьюшка, и мои детушки,

Всё то, что есть во мне от этой землюшки.

Это стихотворение посвящено моему товарищу Саше,

с которым вместе работали на производстве, и помогали совхозу.

Он был весел, счастлив и радостен. С ним было всем очень хорошо.

Тишина в заречном парке,

Кое — где прохожие идут,

Вон «дружки», ведь им от водки жарко,

Руки чешутся, как удержаться тут.

Подошли, спросили:

— Эй, ты, кореш!?

Кто она тебе — твоя жена?

— Да жена, а что ты хочешь?

— Не твоя она, ему должна.

— Врёшь, — сказала девушка пугливо, —

Я тебя не знаю, кто ты есть

Он её взял за руку игриво,

Постарался в сторону отвесть.

— Милая, беги, беги скорее, —

Крикнул друг её, и тут

Помутилось небо голубое

В облаке кровавых чёрных пут.

Падал снег на голые деревья,

И тропинка белою была.

Крик в ночи: «Им нет доверья».

И луна за тучи вдруг ушла.

Миг. И снова крик. И он упал.

И девушка назад, забыв о страхе,

К нему рванулась, он ещё дышал.

Кровь утекала по его рубахе.

— Прости, прости меня, родная,

Я умираю, нет уж больше сил.

Живи, живи, беды не зная,

Запомни, что тебя я так любил, —

Сказал он и затих, она рыдая

К нему склонилась, ветер вдруг завыл.

Его «дружки» от страха замирая,

Рванулись прочь, их страх смутил.

Ты со мной не говорил в открытую,

Хоть и назывался другом мне,

Видно, помнишь встречу ту обидную

И мою оплошность при луне.

Кровь во мне тогда взыграв кипучая,

Я ответных чувств не удержав,

Ей сказал — «Люблю тебя, ты лучшая!»,

Ты дружище мне не помешал.

И ушёл с душою леденящей,

Затаив глубоко боль свою,

Только ветер, над землёю шелестящий,

До меня донёс тоску твою.

И сейчас проходишь на приветствие,

Лишь в ответ киваешь головой,

Ночи той коварной это следствие

И любви не разделённой той.

Галдят встревоженные чайки,

Рвут рыбу прямо из сетей,

А мы идём по скользкой гальке

Под шум прибрежных камышей.

Верёвкой режет больно плечи,

И солнце жжёт и ветер бьёт,

И от разгульной речки речи

В груди тревожно сердце мрёт.

И вот, устало развалившись,

Лежим мы в шёлковой траве,

Кто ест, кто спит, крючком согнувшись,

А кто мечтает в тишине.

Ухой горячей подкрепившись,

Встаём, и снова буруны

Воды встревоженной винтами,

Сверкая, брызжут позади.

Шумит и стонет ветер за окном,

Позёмка бьёт в распахнутые двери,

И воют, надрываясь злобно звери,

Невдалеке деревни за холмом.

Мать топит печь, и семеро ребят

С кроватки, с печки свесили головки,

Глотая слюнки смотрят на окошки,

Они страдают, но молчат.

А по деревне ходит почтальон.

То там, то тут прорезав тишь земную

Раздастся крик, и кто-то упадёт

Без чувств, прокляв судьбу лихую.

И мать стояла у окна.

Вдруг непонятно зашаталась,

В глазах от боли пелена.

В тот день отца у нас не стало.

На исходе воскресного дня,

Под весёлые звуки гитары

Мне хотелось вскочить на коня

И умчаться скорее с бульвара.

И умчаться в леса в глухомань,

Где в тиши я найду утешенье,

Ты попробуй, попробуй достань,

Прояви хоть чуть-чуть свое рвение.

Ты сегодня со мной холодна,

Не пробить твою стенку молчания.

Ни к чему нам сегодня свидание.

Боже мой, на исходе весна.

Звёзды на небе ярко зажглись,

Утихает веселье хмельное.

Я зову, я кричу, возвратись

Моё юное счастье шальное.

В семнадцать лет я прибыл на Урал,

В кармане удостоверение тракториста,

И принял нас молчанием вокзал,

От инея зеркально — серебристый.

Потом машина, тяжело урча,

Неслась куда-то в степи Оренбуржья,

Но юность не давала стрекача,

И от бессонницы синели полукружья.

Но кто дал юности характер огневой?

Тот знал, что можно было положиться

На нас. Сказали мы, тогда: «Не вой!».

Такой расклад нам мог тогда присниться.