Бесплатный фрагмент - Костя Юханцов и Перекрёсток Бесконечности

День первый

Есть многое на свете, друг Горацио

Весной в школу ходить особенно не хочется. Конечно, зимой тоже не хочется. И осенью. Но весна — это совсем не для школы время. Идёшь по улице, а солнце — в каждой капле. Ещё и моргнуть не успел, а капелюшка с крыши сорвалась, об асфальт разбилась, и — целый маленький фонтан. Или фейерверк. А брызги — словно живые. Даже кажется иногда, что они смеются. Никто этого не видит. Только я и Миха. Может, конечно, ещё кто-то. Но я не замечал.

В общем, кое-как мы субботы дождались. Если б у нас шестидневка была, как у «игральцев», ну, это которые в «Интеграле» — соседнем лицее — учатся, то был бы полный алес, совсем бы свихнулись. Правда, и пять дней учиться, когда каждый день по три (а иногда и по четыре) пары, это тоже не в кайф и ни в жилу. Нужно быть челом из титана, чтоб от этого не прогнуться. И не многие из наших долетали до середины занятий. Сруливали. Кто в кафе — по мороженому вдарить, кто в кино, кто — просто так, домой к одному из — музыку послушать. Но мы с Михой парились на уроках, как невменяемые заучки. Честно. Без порыва откосить. И не потому что ботаны. А потому, что родителям пообещали по итогам шестого. В шестом мы, откровенно сказать, на уроки почти не ходили. Вместо занятий двигались на «коробку» — в футбол или хоккей погонять или, скажем, направляли ход своих шагов «во мрак библиотек», как выразился однажды наш историк Иван Андреич. Но в конце года всё это вылезло, и пришлось отвечать по всей строгости. М-да… Мало приятного. И нам ничего не оставалось — только раскаяться в содеянном и дать торжественный зарок, что мы более никогда и ни при каких обстоятельствах. Вот теперь и расхлёбываем. Но слово — дело святое, нарушать нельзя.

Короче, дождались мы субботы… Да, простите, забыл представится… Мы — это я — Костя Юханцов и мой закадычный, а иной раз, заклятый друг Мишка Скобелев. Так вот… дождались мы еле-еле субботы, и в десять утра уже карабкались на Горячую. Через Цветник не пошли, там кругом дорожки, скамейки, и сколько вверх не иди, а сплошной Булонский лес. Неинтересно. А вот тут — и скалы, и цветы всякие уже, а склон почти вертикальный, будто на Джомолунгму лезешь. Да и грязи под ногами нет — косогор солнечный, ветреный. Ползёшь, пыхтишь, чувствуешь себя первопроходцем чужедальних земель. Вылезли мы на середину, присели. И смотрим мечтательно на Хребет. А как не смотреть? Солнечный снег вершин укрыт утренней дымкой. А марево — то бирюзовое, то розовое, а то и совсем золотое.

— Нет ли у тебя трубки, старина? — сказал тут Миха. — Я свою дома забыл, а уж больно курить охота.

— Невероятно жаль, друг мой, — ответил я, — но, когда моя славная «Ласточка» потерпела крушение у берегов Груима, мне пришлось спасаться вплавь. Верно, тогда я и обронил свою трубку.

Мы засмеялись.

— Ладно, — сказал тогда Миха, — помнишь пещеру?

Я вопросительно качнул головой влево. Мол, эту?

— Ага, — кивнул Миха.

— Если не сейчас, то когда же? — проговорил я.

И мы пошли траверсом — чуть вверх, чуть вбок. Там — левее и выше — темнело, зияло жерло пещеры. Той самой тайной пещеры, куда мы так прошлый раз зайти так и не решились. Ну да, побоялись. Мало ль, что там? Начиная от бомжей, кончая всякими извращениями пространства…

— Сударь, а не найдётся ль у вас огнива? — едва отдышавшись, проговорил я.

— Без сомнения, — важно ответствовал Миха, — и огниво и трут.

И протянул мне зажигалку.

— Вы весьма любезны, — я похлопал его по плечу.

Мы добрались до входа. На пороге дрожала вода. Падала откуда-то сверху. Мы переглянулись. Крохотное озерцо образовывало собою окружность диаметром не более тридцати сантиметров, но не уходило ли оно вглубь до самого центра земли? Мы этого не знали.

— Константин Сергеич, — промолвил Миха, — а не соблаговолите ль пройти вперёд? Коль не устрашитесь.

— О нет, боязливость нивкоежды не была свойственна нашему роду, — не сумев сдержать смешок, сказал я и ступил внутрь — прямо в объятия немого, рябого мрака.

— Сударь, — оглянулся я, — не будете ль вы столь…

Но Миха уже держал в руках свечку. Тут надо сказать, что фонарики у нас в рюкзаках, конечно, имелись, да и в телефонах фонарики есть, но — согласитесь! — идти в пещеру с фонариком — это даже как-то пошло. А свечка — это совсем другое дело!..

Осмотревшись, мы увидали выщербленный временем и водою жёлоб, уходящий своим истоком вглубь подземелья.

— Слушай, — буркнул тогда я, — ты внимательно читал «Княжну Мери»?

— Ну, да… — развёл руками Миха, — внимательно, дальше некуда. — По внекласске как же ещё читать?

Тут мне так и захотелось поставить смайлик, но я только проговорил:

— Миш, у тёзки твоего, у Юрьича, что-то было про провалы, но, карамба! — совсем не про тот Провал, который…

Мишка взъерошил свою белобрысину, потёр лоб, покачал головой.

— Не, брат, «Три Мушкетёра» помню, «Таинственный остров» помню. Чёрт, даже что-то из Байрона помню. А здесь, — он похлопал по затылку, — не помню.

— Плоховасто, — вздохнул я. — Я тоже ни фига не помню. Но такое ощущение, что тут этих провалов девать некуда. Только ступни, и провалишься. Но Эм Ю был чувак неровный. Да и времени у него не было… в двадцать семь уже…

— Ты мне голову не вымораживай, — просипел Миха упырьим клокочущим тенором. — Идём? Или как?

— Как! — я рубанул сыроватый воздух ребром ладони. — Идём!

Мы запалили ещё несколько свечек. И пошли. Я впереди, Мишка чуть сзади.

Сперва пещерка вела нас прямо. Гладко и не спеша. Потом пол её немножко начал опускаться, повёл нас левее.

— Миш, — я остановился, достал мел, — будем чертить, иначе заблукаем, нафиг.

— Чертить от слова «чёрт»? — не преминул вставить Миха.

— Не от него, ну его… — попробовал отшутится я, но в глубине пещеры это выглядело жалкой попыткой найти чёрную кошку в чёрной комнате.

Мы притормозили. Я вытащил из рюкзака мел, провёл по стене жирную линию.

— Мальчику-с-пальчику помогло, и нам поможет, — прошептал я.

— Спальчик там огрызки кидал, — проронил Мишка, — а не указалки рисовал. А потом его людоед сожрал. Это Том Сойер с Бекки отметки ставили, насколько помню. Впрочем, милейший, старею, память уже не та…

Хорошо, что Миха вовремя попробовал пошутить. А то уж у меня что-то и коленки заплетаться начали. Грот уходил вниз, кроссовки скользили, свечки мерцали, а временами из глубины набегал тяжёлый, смрадный ветер, будто б это храпит уснувший триста лет назад Змей Горыныч.

— Надо сделать привал, — сказал я, — выпить по стаканчику крови черепахи, иначе нам не дойти.

Вот, честное слово, не помню, где я вычитал, что туземцы Южной Америки пьют кровь черепах. Хотя, в принципе, я мог это и выдумать, с меня станется.

— Согласен! — выпалил облегчённо Мишка и тут же, сбросив рюкзак, уселся на щербатый пол грота.

Я даже немножко мысленно поблагодарил его за готовность немедля откликнуться на порыв моей минутной слабости.

— И что, сударь, поищем приключений на свою превратную судьбу? — проговорил я, доставая из клапана рюкзака бутылку минералки.

— Непременно поищем, сударь, — откликнулся Миха.

Но здесь всё как бы застыло, а веснушчатое лицо моего друга внезапно отобразило невразумительное волнение.

— Что? — бросил я. — Мих, ты чё?

— Это… — внезапно серьёзным тоном проговорил Мишка, — ты видишь?

— Куда? Где?

Я пока ещё не встрял.

— Да вон же!..

Я бросил взгляд вперёд, сделал шажок, посветил огнём свечи.

— Ох… — только и вырвалось у меня.

На потрескавшемся потолке пещеры висела, словно припаянная к нему, длиннохвостая металлическая звезда. В четыре конца. Луч где-то, пожалуй, сантиметров по двадцать, ну — это чуть длиннее, чем растопыренные донельзя мои большой и указательный пальцы, на оконечности — рубин или алмаз, или изумруд, нет, в самделе, самоцвет какой-то, яшме не родня, яшму-то я на речке повидал сколь хочешь. А в серёдке — совсем что-то невозможное — словно солнце горит. Я даже зажмурился, показалось, ресницы опалило. Что ж это такое? Да кто ж знает… Но при первом же взгляде становилось понятно, что если только попробуешь эту штуковину оторвать, то… как там в сказках? — не сносить тебе головы.

— Миш… — я почти, можно сказать, прошелестел, — чёй-то?

Тут Мишка очнулся. Приблизился. И тоже начал смотреть во все глаза.

— Фигасе… — только и смог пробурчать он невнятнисто.

— А я про чё… — прохрипел я.

— Заберём?

Но я понял, что Миха и сам этого не хочет.

— Угу, — хмыкнул я, — прям щас. А потом придёт великан Святогор и спросит: а где моя звезда вечности? А мы скажем, да, это мы с Михой взяли… а, скажет тогда Святогор, тогда и головы вам долой!..

— Да ну тебя, Костюха! — хрипло крикнул Мишка. — Как наплетёшь, так хоть убейся!..

Он ещё что-то хотел добавить, да не успел. Эхо сперва раздалось. А потом и шаги заслышались. Мы с Мишкой вскочили на ноги, но куда тут спрячешься?!

— Здравствуйте, отроки, — пророкотал он — седобородый великан, входя под свод и пригибаясь под тяжестью потолка. — Вы пришли, ну да, так в пророчестве и говорилось. Вы открыли звезду истины, стало быть, вам меч хаоса и укрощать! А не сможете дело справить, так, не взыщите, голову с плеч!

— Карам… ба… — пролепетал я, вжавшись в каменную стену, чувствуя, как ручеёк липкого пота стекает по хребту. Мишка у противоположной стены мелко дрожал. В его руке я увидел большущий камень. Что ж, может, это и финиш, но пусть, гад, отхватит сперва. Я быстро наклонился и тоже схватил здоровенную каменюку, пытаясь не выронить свечу.

Но тут великан как-то враз побледнел, потрескался и осыпался с тихим шуршанием на пол. Так что и пыли не осталось. А на его месте возникла тоненькая, русоволосая, наших, примерно, лет девчонка, одетая почти как мы — штаны-футболка-куртка. И, по всему, видок мой и Михин её здорово рассмешил. Потому что она поглядывала на нас, прикрыв лицо ладошками, и заливисто хохотала.

— Эй, ты кто? — буркнул я.

— А куда… как это?.. — слегка запинаясь, выдавил из себя Мишка.

— Ой, вы только не обижайтесь! — воскликнула русоволосая. — Просто, ну как тут удержаться? Идут такие двое… один другого пугает… великан Святогор, говорит… вот я и…

И она снова залилась смехом.

— Простите! — проговорила она наконец. — Я — Настя. А вы кто?

Мы представились. Даже руку ей почему-то пожали. Первый раз здоровался за руку с девчонкой. Как-то оно не по-нашему. Но, оказывается, ничего, можно, даже понравилось.

— А здесь-то ты зачем? — проговорил я. — И как ты это сделала?!

— А вы оттуда пришли что ль? — вместе ответа спросила она, мотнув головой в сторону скрытого поворотом входа в пещеру.

— Да, оттуда, — раздражённо буркнул я. — Откуда ж ещё? Так как — всё это?

— Невероятно… — протянула Настя. — Давно оттуда никто не заявлялся… Лет сто уж… Какой сто? Больше! А я тут живу, ну, вон там, то есть. Как сделала? Да просто. Представлятель включила.

И она повертела перед нашими носами штуковиной здорово похожей на карандаш весь заплетённый разноцветными фенечками. Сразу было видно, что прибамбасина это чисто девчачья.

— А Святогор — это мой дедушка, — тут же добавила она. — Мне его легко представить.

— Угу… — проронил я.

— Представлятель, значит… — покивал Миха. — А Святогор — дедушка…

— А что тут такого? А, ну конечно, я опять забыла! Вы ж — оттуда!.. Я вам сейчас всё расскажу. Вы не торопитесь?

— Нет! — хором воскликнули мы. — Рассказывай!

— Тогда, может, на мою сторону выйдем? Не боитесь?

Мы переглянулись.

— Чего нам бояться? — как можно более небрежно промолвил Мишка. — И времени у нас — три вагона и пять телег! Пошли.

И мы двинулись. Я достал фонарики, включил. Свечи, наоборот, мы задули и побросали в рюкзаки.

— А что это у вас? — удивлённо проговорила Настя.

— В смысле? — не понял я. — Фонарики. На батарейках.

— Здорово! — улыбнулась девочка. — А мы тут по-другому делаем.

Она вытащила из волос заколку, которая тут же вспыхнула и осветила пещеру ясным розовым пламенем.

— О чёрт, круто! — с уважением пробормотал Мишка. — Про это тоже потом расскажешь.

— Слушай, Настя, — сказал я. — А что за звёздочка-то? И почему меч? И отчего — хаоса?

Но тут пещера как-то внезапно закончилась и мы вышли на каменный порог, с которого открывался потрясающий вид вниз — на небольшой, словно игрушечный городок, утопающий в зелени. Над шпилями, башенками, куполами, камышовыми и черепичными крышами парили низкие кружевные облака, пронизанные солнцем; по улицам, звеня, бежали маленькие жёлтые трамваи; на площади — посерёдке — чем-то, кажется, бойко торговали, играли уличные музыканты, важно и не очень прогуливались люди, скакали-резвились дети; по озерцу — чуть правее городка — ходили вёсельные и парусные лодочки, а слева — вдоль городка — по сверкающим рельсам шёл паровозик, выбрасывая из трубы сизые, тут же лопающиеся, мыльные пузыри. К сожалению, горизонт окутывала густая сизая дымка и привычных нам гор (если тут они есть), мы не разглядели.

Как бы там ни было, но, похоже, мы застыли с открытыми ртами.

— Нравится? — прошептала Настя, счастливо улыбаясь.

— С ума сойти!.. — вымолвил я.

— Обалдеть!.. — покачал головой Мишка.

— Давай-ка присядем. И рассказывай! — выдохнул я.

И снова объяснений мы не дождались. Потому что…

— А вот ты где? Я уж обыскался!

Мы резко обернулись. И раз десятый за последние десять минут опять-таки замерли, разинув от удивления рты. Позади нас стоял бобр. Нет, не просто бобр. Бобр, это, пожалуй, мягко сказано… Поскольку он был наряжен в зелёный костюм-тройку (что не скрывало белоснежной, возможно, даже накрахмаленной рубашки и алого галстука, завязанного дьявольски элегантно), чёрные лакированные ботинки и перламутровую шапочку с зелёным — в тон костюму — пером.

— Настя, — чуть булькающе проговорил он. — И где ж ты ходишь? Я уж с ног сбился. — Тут бобр критически оглядел ботинки, видимо, ожидая увидеть результаты «ножного сбивания».

— Боб, не сердись, — сказала Настя. — Познакомься. Это — Костя, это — Миша. Они пришли оттуда.

— Оттуда??? — Бог округлил и без того круглые глазки. — Что ж… это тебя извиняет. Да, меня зовут Боб.

И он протянул нам лапку.

Что тут сказать?.. Сперва у меня мелькнуло, что всё это — сон, потом я подумал, что здороваться за руку с девчонками — это не самое страшное и необычное в жизни… В общем…

— Здравствуй, Боб.

Протянув руку в ответ, я поймал себя на мысли, что чуть не сказал «здравствуйте», так этот зверь мне вдруг напомнил нашего директора школы.

— Приятно познакомиться, — выдавил из себя Мишка.

— Вы уже всё знаете? — осведомился бобр. — Уже поведала?

— Нет, — ответил Миха. — Ничего она нам не рассказывает. Мы уж двадцать раз спросили.

— Тогда — вперёд! — прокричал Боб. — Periculum in mora! Но! Praemonitus praemunitus, не так ли?

— Так, — машинально кивнул я, пытаясь вспомнить, где я слышал про эти «прамунитусы» и ругая себя за то, что моё знание латыни тупо ограничивалось «пер аспера ад астрой» и «когито эрго сумом».

И взглянул на Настю.

— Промедление… — она наморщила лоб, — опасно… смерти подобно. А кто предупреждён, тот вооружён. Это уже Гораций. Так — вперёд?

— Конечно, — сказал Мишка.– Но, клянусь бородой Ктулху, я не могу взять в толк, как вы сюда залезли. И как нам теперь отсюда выбираться?..

Я огляделся. Мы стояли на скальном карнизе, а под нами ныряла в глубину глубоченная пропасть.

— Эх, молодые люди, — прокряхтел Боб, — это ж — подъёмник.

Он топнул ногой, и наша платформа сперва поползла, а затем помчалась вниз. А по её краям вдруг обнаружились леера, словно вылезшие из камня.

— Учите языки, учите, — наставительно пробубнил бобр, — как без них-то? Хотя… главное — это языки души — смех и плач. На них говорят все люди мира.

— Это тоже кто-то сказал? — я обернулся к Насте.

— Кто-то… — мне показалось, что Боб улыбается, — это я сказал. Прямо сейчас, — Выходим, приехали.

Наше маленькое плато затормозило, загражденья спрятались в скалу. Мы сошли.

— И куда идём? — просил я.

— Заметьте, — подал голос Мишка, — мы уже даже не спрашиваем про всё остальное. А не терпится.

— Всему своё время, — ответил Боб, — и, заметьте, я говорю это не по-латыни.

Да, чёрт возьми, он действительно улыбался!

— А идём мы прямиком… Ктулху в пасть!..

— То есть? Как??? — сказали мы с Михой, замирая, как вкопанные.

— Так, — сухо проронил бобр. — Сделаем привал на пару минут. В самом деле, надо многое пояснить.

— Неужто? — бросил Мишка.

Я тут же растянулся на траве, подложив рюкзак под голову. Миха немедля последовал моему примеру.

— Итак, — со значением промолвил Боб. — Вашему миру грозит страшная опасность. Зло становится сильнее. Баланс нарушен. Вот-вот может начаться большая война. И я думаю, что уничтожают это хрупкое равновесие отсюда. И мне кажется, что я даже знаю, кто это делает. Это — красный колдун…

— Ну, началось… — выдохнул Мишка. — А Гэндальф Серый тут есть?

Тут надо заметить, что ничуть мы не усомнились в словах Боба о грядущей войне. Как только новости в Инете или ТВ глянешь, так не только в шевелюре движуха намечается, но и даже мозги колом встают.

— Никаких серых нет, — терпеливо продолжил бобр. — И Саурона нет чёрного. И Сарумана белого тоже… и синих нет. И бурых. Есть другие. Красный, Лиловый и Оранжевый. Ещё должен быть, вроде б, Зелёный, поскольку звезда — в четыре луча же… и в четыре мира оттуда попасть можно… и иной раз она зелёным слегка мерцает… но, увы, Зелёный никак не обнаруживается. Так вот…

— Боб, подожди! — перебила Настя. — Ты им про нас расскажи немножко. Они ж не знают ничего.

— Да, верно… — бобр откашлялся, потёр лоб. — Настя, может, ты?

— Это — волшебная страна, — сразу же проговорила девочка. — То есть, для вас она волшебная. А для нас она обычная. Тут как посмотреть… Город наш называется Золотник. Мал золотник, да дорог — слышали?

— А я думал, что поговорка — про монетку, — подал голос Мишка.

— Если люди что-то не понимают, — назидательно проговорил Боб, — они пояснение тут же выдумают. Это, как говорится, в человеческой природе. Errare humnnum est. И ничего тут не попишешь…

Настя улыбнулась и покачала головой.

— А есть и другие города. И другие страны, — продолжила она. — И моря, и океаны. И всё, как у вас. Но только тут у нас… с вашей точки зрения, всё волшебное, магическое… И животные у вас, как я знаю, не говорят…

— Да, странный у вас мир, — с сожалением вымолвил бобр. — А идём мы сейчас к красному колдуну… Имён у него много.

— Кощей, — не удержался я.

— Волан де Морт, — откликнулся Мишка.

— Дружище, не произноси это имя вслух, — отозвался я.

— Кощей — это одно из его имён, — между тем, как ни в чём не бывало, сказал Боб. — Но и по-другому кличут. Змеем зовут, Велесом, даже Радегастом иногда. Но не бурым, — он хмыкнул.

— И Кощея нам победить нужно? — с некоторым сарказмом осведомился я. — Иглу найти и её преломить?

— Яйцо, утка, заяц, игла — это всё сказки, — проговорила Настя. — И побеждать мы никого не хотим. Поговорим просто.

— С Кощеем? Поговорим? — я пожал плечами. — То есть, мы его попробуем урезонить. Попросим. А он проникнется. И ворожить против нас перестанет. Так что ль?

— Ну да. А почему нет? — Настя посмотрела на меня с интересом.

— Нет, ты правда думаешь, что с колдунами надо не воевать, а разговоры разговаривать? — недоумённо проворчал я.

— Ну… мы попробуем. У нас тут никто никогда ни с кем не воюет… А если не получится, то вот тогда!..

Она даже зажмурилась.

Что тут скажешь?

— Ладно, пошли, — буркнул Миха. — Показывайте, где тут ваши колдуны.

Спустившись по склону, мы двинулись по мощёной синеватым камнем тропе.

— Базальт? — подумав блеснуть эрудицией, спросил я.

— Ну… да… — не сразу ответила Настя, — это, скорее, бирюзитовый пироп… у вас такого нет, у вас там все пиропы красненькие.

— Настя, а ты всё знаешь? — сощурился Мишка.

— А что — похоже?

Я увидел, как в зелёных Настиных глазах заплясали смешинки.

— Так… — проговорил я. — Колись!

— Да это ж — поле! У вас там и поля нет, что ли? — рассмеялась девочка.

— Угу, поле… — буркнул Миха, — поле чудес… а это — что?

— Ну вы даёте… Как вы вообще там живёте?

— Постой, — сказал я, — это, наверное, как у нас Инет.

— Как у вас что? — не поняла Настя.

— Сеть. А там есть всё. Люди туда контент грузят, а все могут что-то найти. Так?

— Люди? — переспросила девочка. — Надо ж… А у нас в поле никто ничего не… грузит, не складывает. Оно всё там само собой. Только что-то появилось, а может, даже и не появилось ещё, но будет когда-то, а в поле оно уже есть. И всегда было. Ещё его называют Великим Сиянием.

— Так откуда оно — это всё — в поле? Кто закачивает? Природа, что ль? — произнёс озадаченно Мишка.

— По-разному говорят. Кто — природа, кто — Бог, — ответила Настя.

— Бога нет! — твёрдо вымолвил Миха.

— Это вопрос спорный, — сказал я. — Есть многое на свете, о друг Горацио… Лучше скажи, — я обернулся к Насте, — как оттуда инфу достать?

— Поле — везде. Думаешь про то, что надо. И берёшь. Можно просто рукой взять и в голову положить. Или открыть и прочитать.

— Супер! — сказал Мишка. — А у нас — смотри как.

Он вытащил телефон, но через секунду разочарованно хмыкнул.

— Ага, разогнался. Сети совсем нет, даже антенны нет.

— Настя, мы потом на нашу сторону сходим, мы там тебе всё покажем. Тут наша техника не работает… Миха! — вдруг опомнился я. — А как же мы теперь домой позвоним?! Надо ж сказать, что к обеду не придём!

Мишка озадаченно остановился.

— Я думаю, никто вас не хватится, — беззаботно проговорила Настя. — У вас часы есть?

— В телефоне, — кивнул я.

— Идут?

Я глянул. И обомлел.

— Мих, мы во сколько на Горячку влезли?

— В десять, примерно… ух ты! Мы тут уже больше часа, а прошло…

— 12 минут прошло, — подтвердил я.

— И из них вы минут десять провели в пещере, где время для всех общее, — сказала Настя.

— И как это понимать? — с некоторым облегчением, произнёс я.

— И понимать нечего, — весело прощебетала девочка, — у вас там минутка пробежала, а у нас — для вас — целый час прополз. Вот так!

Я думаю, что если б мы были знакомы поближе, то она б тут скорчила какую-то смешную рожицу.

— А если ты к нам попадёшь, тогда что? — я глянул на Настю.

— Зеркально. Наши как-то ходили. Тут — минута, там — час. Так что, всё нормально. И меня искать не начнут, если я у вас там на денёк… — она демонстративно выхватила из «поля» клочок спрессованного воздуха, развернула, прочитала, — ага, на денёк, как у вас говорят, «зависну»! — подытожила она.

Мы рассмеялись.

— А где Боб? — вдруг спохватился Мишка.

За разговором мы совсем про него забыли. А он ковылял далеко позади. Отстав метров на пятьдесят. По всему было видно, ходок из него неважный.

— Совести у вас нет! — прокричал он. — Несётесь, сломя голову.

Мы остановились. Город начинался с радуг. Их невысокие переливающиеся арки стояли в ряд друг за другом и образовывали над дорогой анфиладу в несколько десятков метров длинной. Красиво было неимоверно.

— Сэлфи сделаем? — предложил Мишка и тут же вытащил телефон. — Идите сюда.

— Что сделаем? — переспросила Настя, впрочем, подходя.

— Фотку, — сказал я. — Щас покажем, не бойся.

— Ну хорошо, давайте.

Мы поставили Настю в середине, крикнули: «улыбаемся!»…

— Отлично! Вот, смотри.

Настя вгляделась.

— А-а-а… — протянула она, — так это щёлк!

— Ну, в некотором смысле, щёлк, — с улыбкой согласился я. — Мы так иногда и говорим: «щёлкнуть».

— Не, ты сказал «фотка», а мы говорим «щёлк». И… как это?.. Сэфа?

— Сэлфи, — подсказал Миха.

— Она, — засмеялась Настя, — так вот, мы тут говорим «себяшка».

Тут уж мы с Михой не удержались от смеха.

— Смешное словечко какое, — еле отдышался я.

— Хорошее словечко, — проговорила девочка с некоторой назидательностью. — Уж получше вашей глупой сафы!

Мы с Мишкой снова рассмеялись.

— Фиг с ним, — великодушно согласился я. — Себяшка — это круто!

— А можешь сделать? — сказал Миха.

— От нефиг делать! — принимая наш тон, ответила Настя. — Становитесь, только я, чур, снова в центр.

Мы опять придвинули друг к другу головы, улыбнулись, а девочка, протянув вперёд руку, щёлкнула пальцами.

— Всё!

— Всё? — переспросил я.

— Глядите.

Настя подхватила из воздуха синеватый лоскуток, развернула, разгладила. А нам осталось только ахнуть. Пожалуй, это было самое крутейшее сэлфи в мире! Мы там были просто как живые.

— Отпад, — только и сказал Миха.

И добавить к этому было нечего.

— Движение — оно, конечно, жизнь, — послышался сзади хрипловатый басок бобра, — но я себе по брусчатке уже весь хвост стёр.

— Боб, — сказал Миха, — может, ты это… домой пойдёшь, а мы сами… с Настёной?..

— И не надейтесь.

— А мы и не надеялись, — ответила за всех Настя, хихикнув.

— Ничего, — проговорил бобр, — у меня тут велосипед рядом.

Мы прошли сквозь арки и направились по улочке между ладных разноцветных домиков.

— Вот сейчас… это у нас… улица Радужная… — заговорил Боб, — через пять домов — поворот на Лунную… а там, где ворота с оленями, Красный и живёт.

В общем, пять минут — и пришли.

Я толкнул ворота, песчаная дорожка провела нас между кустов, если не ошибаюсь, жасмина, и мы оказались перед дверью.

— Звони! — сказал Боб.

Я оглянулся на Мишку, на Настю. Они кивнули. Мол, раз уж припёрлись, так что ж тянуть?..

Вздохнув, я дёрнул шнурок — тугую косицу из кожаных полосок с бахромой внизу. Где-то в глубине послышался тихий звон — словно пробили настенные часы. И двери открылись. На пороге стоял высокий сухощавый человек в каком-то расписном, едва ль не пиратском, сюртуке, красных ботфортах, в рубашке с пышным жабо. Я пошарил глазами, но шпаги на боку не приметил. Треуголки на голове тоже не обнаружилось. Лет ему было, пожалуй, около пятидесяти. По нашим меркам. Седые волосы, стрижка аккуратная такая с чётким пробором. Щёточка жёстких чёрных усов. М-да… Просто капитан Блад на пенсии. И это — Кощей?..

— Здравствуйте, — нарушила молчание Настя. — Мы к вам в гости. Нам поговорить с вами надо.

— Очень надо, — добавил я.

— Гости? — несколько удивлённо промолвил «пират». — Но гости… это же — замечательно! Проходите же, проходите, — он широко улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой. — Чаю? Есть лимонады, соки… Скажите, как вас величать?

Мы скороговоркой назвали свои имена. И прошли в комнату, заваленную бумагами, книгами, инструментами. У стены, напротив окна, стоял мольберт с холстом, повёрнутым к стене.

— Мне морковного, — сказала Настя.

— А мне чайку с вишней, — проговорил Боб.

— Ладно, нам тогда лимонад, да, Мих? — я оглянулся на друга.

Мишка махнул рукой, мол, не против.

— С чем? — склонив голову, осведомился колдун.

— Ну-у… а с чем у вас есть? — сказал я.

— Со всем! — ещё шире заулыбался Кощей. — Но порекомендую со смородиной и корицей. Мне такой больше всего по нраву.

— Хорошо, спасибо, — буркнул я.

Всё страньше и страньше выходило. Говорящие бобры, это, оказывается, полная ерунда по сравнению с добрым Кощеем.

Между тем, хозяин похлопал в ладоши, и вокруг образовалась немалая суета. Чашки, ложки, бутылки замелькали в воздухе, одни напитки смешивались с другими, что-то сыпалось, звенело, подпрыгивало.

— Присаживайтесь! Угощайтесь! — Кощей указал нам на кресла; так и почудилось, что он мне сейчас подмигнёт.

— А теперь говорите. Так интересно узнать о целях вашего визита!

Он уселся напротив, закинул ногу на ногу.

В начищенном до блеска чайнике я разглядел задумчивую Мишкину физиономию. Он говорить явно не собирался.

— Мы вот с чем… э-э-э… в общем, тут такое дело… — промямлил я, краснея от собственного косноязычия. — Мы из другого мира, из того, что там — за пещерой. И у нас люди всё время воюют. И нам сказали, что вы…

— А, вот в чём… Извините, что перебиваю!.. Я вас понял! Говорят, что из-за меня скоро там у вас будет страшная война… и человечество себя в этой бойне уничтожит… Ядерная. Так у вас говорят?..

Я облегчённо выдохнул, кивнул.

— Жаль, чрезвычайно жаль!.. — грустно проговорил колдун. — И, видимо, да, моя вина в этом есть… но… если б вы знали, как я этому противлюсь! Не подумайте, что я тут с вами затеял игру в парадоксы и софизмы. Вот, полюбуйтесь!

Он стремительно поднялся, прошёл к мольберту, рывком развернул. С полотна на нас взирал, нарисованный чёрным и белым, сам хозяин.

— Автопортрет, — подтвердил он. — Я, видите ли, иногда пишу. Но в этот раз желание запечатлеть себя в красках было столь сильным, что я не мог ему противиться. И взялся. Взялся рьяно. А что вышло? Кляксы!.. Грязь, муть!..

Кощей развёл руками. Устало прошёл к дивану, присел.

— Я брал для этой картины самые яркие, сочные колера, но всё обращалось либо чёрным, либо белым. И никаким другим. Гляньте сами!

Мы встали из-за стола, сгрудились перед картиной. Портрет был разделён на две половины. Белую и чёрную. А посередине тянулась ровная серая полоса. Сказать по чести, я не разглядел на картине никакой мути, и клякс тоже. «Но он — художник, — мелькнуло в голове, — он так видит».

— Я долго об этом размышлял… но теперь я уже знаю, как это понять, — продолжил колдун.- Эти два цвета — это две правды. И они противостоят друг другу.

— Правда и ложь? — не понял я.

— Нет, нет, — тут же откликнулся хозяин, — не правда и ложь! Ложь тут совсем не при чём! Именно две правды. И они направлены друг против друга.

— Но как же так? — удивлённо сказала Настя. — Ведь так не бывает!

— Ещё как бывает, — подал голос Боб. — Это, знаешь, как если один видит шестёрку, а другой стоит напротив и видит девятку. И оба правы, хоть ты их режь!

— Точно! — обрадованный поддержкой, воскликнул Кощей.

— А серая полоска? Это всё-таки ложь? — спросил Миха.

— Не знаю… — Кощей виновато потёр подбородок, — возможно. Правды смешиваются на границе цветов, мнений, противоречий… И получается полуправда… или полуложь…

Кто её разберёт.

— А чёрная правда — плохая? — снова подал голос Миха

— Нет. Просто другая, — ответил Кощей. — Вот у Константина глаза чёрные, они что — плохие?

Все посмотрели на меня.

— Хорошие у меня глаза, — сказал я с улыбкой, приподнимая веки.

— Конечно, хорошие, — с готовностью подтвердил колдун. — А чёрная смородина, на мой взгляд и вкус, лучшая ягода в мире. Так что… Но не в этом дело, — словно б спохватился он. — Дело в том, что я никак не могу закончить картину! Вот если я её всё-таки допишу, то все противоречия будут исчерпаны. И тогда миру больше не будет грозить война.

— Ясно… — сказал Боб. — То есть, не очень… Что мы можем сделать?

— Мне нужны новые, свежие, не побоюсь этого слова, истинные краски! — с жаром проговорил Кощей. — И я буду рисовать.

— Мы попробуем найти, — сказала Настя.

— Да, — произнёс я. — Попробуем.

— Видимо, нам придётся откланяться, — прокряхтел бобр, — tempus ждать не умеет…

— Увы, увы, — покивал хозяин. — Но я буду вас ждать!

Мы деловито попрощались и вышли. Боб тут же с необычной для него прытью метнулся к соседнему дому, залез в самую гущу кустов и через пару секунд выехал оттуда на трёхколёсном велосипеде.

— Так-то оно надёжней! — победно задрав подбородок кверху, гаркнул он. — Вперёд, друзья! За мной!