Бесплатный фрагмент - Косинус судьбы

КОСИНУС СУДЬБЫ

Глава 1
Армянская фамилия

По аллее осеннего парка неспешной походкой шла далеко не молодая дама. Нет, не шла, дефилировала! Ее экстравагантный наряд невольно притягивал к себе недоуменные взгляды. Это был каскад каких-то немыслимых хламид в лиловых тонах, надетых одна поверх другой на отнюдь не худосочное тело, а завершался он обернутым вокруг шеи меховым боа очень странного вида.

— Эй, бабка! А фигли ты эту кошку дохлую таскаешь на себе? — раздалось за ее спиной, и подростки, птичьей стайкой облепившие одну из многочисленных скамеек, дружно и разноголосо загоготали.

Дама, довольная произведенным эффектом, лишь улыбнулась в свои, с позволения сказать, меха и горделиво вскинула голову в маленькой малиновой шляпке-клош, что была под стать всему ее наряду. К огромному фетровому цветку, дополнявшему сбоку головной убор, было прикреплено перо неведомой птицы, раскрашенное в цвета радуги. Ничего нелепее нельзя было вообразить, но хозяйку наряда, претендовавшего, по меньшей мере, на карнавальное шествие, ничуть не смущал ее внешний вид. Напротив, она как будто получала удовольствие от такого интереса к собственной персоне, чужое недоумение явно подпитывало ее.

— Ой, батюшки святы, вот вырядилась-то! Дура старая! — выдохнула рядом седовласая бабуля, ухватившая было нос внука белоснежным платочком, да так и застывшая до той поры, пока малыш не запищал. Тогда она старательно вытерла нос парнишки, поправила ему съехавшую на глаза шапку с огромным козырьком и позволила продолжить ковырять совочком песок, сама же проговорила, обращаясь к Анне Петровне:

— Нет, вы только гляньте, что творится! Совсем из ума выжила бабка! Пугало огородное! А лицо-то как разрисовала! Тьфу!

Анна в ответ лишь пожала плечами. Обсуждать других не в ее правилах. Нравится человеку эпатаж — и пусть, это его личное дело. Она и сама бы так себя вела, будь посмелее. В ее возрасте вполне можно позволить себе все, что душа пожелает. Во всяком случае, если уж не абсолютно игнорировать общественное мнение, то хотя бы стараться жить без оглядки на него. Это понимание пришло к ней еще на пятидесятилетнем рубеже, нахлынуло легким бризом, обдало свежими брызгами бунтарства. Вдруг захотелось сделать что-то, идущее вразрез с устоявшимся порядком. Прожитые годы как будто давали право на некую внутреннюю свободу, возносили над всей этой людской суетой с ее условностями и ограничениями и даже освобождали от них. Но на решительный шаг все равно не хватало смелости, зато сейчас она очень хорошо понимала женщину, сумевшую быть свободной настолько, что чужого мнения для нее как будто и не существовало, и мысленно аплодировала ей. Нет, сама бы она едва ли отважилась на нечто подобное, но и осуждать других не собиралась.

— Бабуль, качай! Не останавливайся! — скомандовала пятилетняя внучка, и Анна Петровна продолжила раскачивать любимое чадо, но при этом не смогла лишить себя удовольствия посмотреть вслед экстравагантной незнакомке. Та уже миновала детскую площадку и удалялась в глубину аллеи. Голова гордо приподнята, спина прямая, свисающий с плеча конец боа размеренно покачивается в такт ее шагам. Молодец! Какая же это роскошь — жить легко и свободно.

— Бабуль, останови! Я в песочницу хочу! — крикнула внучка, и Анна Петровна придержала качели.

Перемещаться в песочницу, где сидела ворчливая женщина со своим внуком, Анне вовсе не хотелось, и она предложила малышке погулять по парку. Но та настойчиво тянула бабушку за руку, и пришлось подчиниться, пойти, куда она хочет, и вынуть из пакета пластиковый детский совок и формочки для песка.

— Тебя как зовут? — просил мальчик, едва девчушка перешагнула бортик песочницы.

— А тебя? — вопросом ответила она.

— Меня — Ваней, — поправив сползающий на глаза козырек шапки, представился малыш.

Он внимательно разглядывал незнакомую девочку в ожидании ее имени. Анна слегка поежилась. Сейчас начнется! В том, что Ванина бабушка не оставит без комментариев имя ее внучки, она ничуть не сомневалась.

— А я Ася! — с улыбкой представилась малышка, и бабуля с облегчением выдохнула.

На самом деле девочку звали Ассоль. Вот такое имя придумала ей невестка, романтичная дурочка, до сих пор витающая в облаках своих фантазий. И как ни уговаривала ее свекровь, как ни умоляла подумать о ребенке, которому предстоит жить с необычным именем и получать постоянные насмешки, та стояла на своем. Сын, к сожалению, тоже не внял голосу разума и принял сторону жены. Так внучка Анны стала Ассоль Сергеевной Лулукян. Дома она была Соля, Солька, и лишь бабушка называла девочку Асей. С точки зрения сына, имя Ассоль неплохо сочеталось с армянской фамилией, точнее, фамилия как будто оправдывала его необычность, это вам не какая-нибудь Ассоль Сидорова или Иванова. Мало ли, какие имена могут быть у армян. Хотя на самом деле армянских кровей в их роду не было. Совсем не было. Фамилия эта досталась Анне в наследство от свекрови, а той — от ее первого мужа.

Историю приобретения армянской фамилии Нинель Васильевна однажды поведала невестке в момент редкого для нее благодушия. Еще будучи студенткой, познакомилась она с чернобровым красавцем по имени Сетрак Лулукян. Он был студентом последнего курса физтеха, она училась на историческом. Роман их развивался красиво и стремительно: розы, грезы, прогулки по ночной столице, поцелуи под луной. И уже через месяц Нинель получила предложение руки и сердца. Конечно же, ответила согласием, разве могла она отказаться от своего счастья?! Но не тут-то было. На предложенную руку был наложен строгий запрет, и на сердце тоже. Единственный сын в семье уважаемого человека, ереванского чиновника средней руки Саркиса Лулукяна, долгожданный наследник, рожденный значительно позже двух старших дочерей, не должен был привести в дом русскую жену, да еще сироту без роду без племени. Права такого не имел. Они могли породниться только с армянской семьей, к тому же Саркис уже сговорился с отцом будущей невесты, человеком не менее уважаемым, чем он сам. Поездка жениха в Ереван к родителям ничего не дала, лишь усугубила положение. Отец спрятал паспорт сына и грозился проклятием, если тот ослушается. Но Сетрак все-таки ослушался. Выкрал паспорт, конечно, не без помощи сестер, любивших и жалевших брата, и вернулся в Москву, где в обшарпанном студенческом общежитии ждала его прекрасная Нинель. Расписались в районном загсе, скромно, без излишней помпезности, сняли комнатку в коммуналке и зажили счастливо. Сетрак получил диплом и нашел работу. Со временем и родители смирились с выбором сына. Куда ж им было деваться? Беда нагрянула неожиданно, вмиг разрушив все планы и мечты. У молодого мужа обнаружился серьезный диагноз: почечная недостаточность. И начались мотания по больницам и санаториям. Нинель перевелась на заочное обучение, до учебы ли ей теперь было! То они ехали в туркменский Байрам-Али, известный своим сухим теплым климатом, где Сетрак лечился, а она находила временную работу, чтобы быть всегда рядом, то возвращались в столицу, пробиваясь к лучшим светилам медицины в надежде на исцеление, то мчались в Ереван, ища помощи у родителей. Гемодиализа в ту пору еще не было. Встречались единичные публикации об изобретении искусственной почки, о научных исследованиях, о проводимых опытах. Но в реальности выход был один — пересадка органа. Как оказалось, единственным донором мог стать отец Сетрака, но он не согласился. Не захотел рисковать. А вдруг что-то пойдет не так? На кого он оставит Марию, любимую жену, больную диабетом? Нинель тогда очень на него обиделась, думала, что никогда не сможет простить. Отчаяние давило. Последние дни ее короткой семейной жизни прошли в Ереване, в доме мужниных родителей. А Сетрак угасал на глазах, и оба понимали, что ничего не смогут сделать. Так и жила она с болью, рвущей сердце, до последнего вздоха любимого. Похоронив мужа, совершенно убитая своим горем, она отправилась в Москву, ничего не сказав Лулукянам о будущем ребенке. Она не отдаст его никому. Если бы родители Сетрака узнали, что Нинель беременна, не отпустили бы от себя, позаботились бы о бедняжке. Может, тогда она и смогла бы выносить своего первенца, не потеряла его. Но случилось то, что случилось. Она и сама удивляется, как выжила в той ужасной районной больнице, насквозь пропитанной запахом крови и стонами несчастных женщин. Это был какой-то полубредовый кошмар, зависание в зыбком пространстве между жизнью и смертью. Раздираемое болью тело, липкая испарина, а потом полное душевное опустошение. Сидя на продавленной железной кровати, она перетягивала простыней изливающуюся молоком грудь и оплакивала свое недолгое семейное счастье. От мужа ей досталась только его звучная фамилия. Жить не хотелось. Просто не было никаких сил, чтобы жить.

История эта очень растрогала Анну. При всей своей нелюбви к свекрови, она ей сочувствовала. Сына Павлушу, русоволосого голубоглазого мальчика, Нинель родила значительно позднее, от другого мужчины, с которым рассталась по доброй воле. А поскольку она носила фамилию первого мужа, то и отчество сыну дала его же. Пусть это будет сын Сетрака, хотя бы на бумаге, раз уж его родному ребенку не суждено было выжить.

Вот так внучке Анны и Павла, Ассоль Сергеевне Лулукян, досталась армянская фамилия.

Глава 2
Странный брак

В конце аллеи вновь появилась загадочная незнакомка, по-прежнему сопровождаемая шлейфом любопытных взглядов, недвусмысленных ухмылочек и откровенных насмешек. Она их как будто и не замечала. Вся под стать осеннему многоцветью парка, женщина приближалась неспешной походкой, невозмутимо неся свой наряд. И Анна опять изумилась смелости этой дамы. Эх, если бы и она так могла! Плывешь, сама себе королева, в облаке нахлынувших фантазий и ни на кого не обращаешь внимания. Красота! Но тут детские вопли вернули бабулю к реальности. Стоило ей ненадолго отвлечься, как в песочнице уже развернулась настоящая битва. Ассоль с Ваней бросались песком и отчаянно замахивались совочками, того и гляди, подерутся. Стремительно разгоравшуюся войну пресекла Ванина бабушка.

— Девочки так себя не ведут! — сердито бросила она Асе, стряхивая песок с внука.

— А он первый начал! — не собираясь сдаваться, выпалила малышка. — Я его не трогала!

— Нет, это она! — истерично выкрикнул Ваня, вывернулся, изловчившись, из-под бабулиной руки, швырнул девчушке в лицо очередную порцию песка, и тут же широко и ясно улыбнулся, весьма довольный собою.

— Ох, и хулиган же ты, Ванюша! — мягко возмутилась Анна Петровна. — Разве можно песком в лицо? А если в глаза попадешь?

— Ваша ничуть не лучше! — огрызнулась седовласая зануда, крепко ухватила внука за руку и потащила за собой. — Пойдем домой! И никогда больше не играй с этой девочкой!

Анна усмехнулась им вслед. Не больно-то и надо! А Ваня между тем громко верещал и вырывался, ему совсем не хотелось уходить, но бабка злобно шипела и продолжала тянуть его за руку.

— Бабуль, а я хулиганка, да? — спросила Ассоль, хитровато прищурив глаза.

— Нет, ты не хулиганка, ты хорошая девочка, — поспешила утешить ее Анна, наивно полагая, что внучке сейчас необходимо ее утешение.

— А я хочу быть хулиганкой! — с вызовом заявила та, лукаво улыбаясь. — Хулиганов все боятся!

— Зато не любят! — резонно парировала бабуля. — Что для тебя лучше: чтобы любили или боялись?

— И любили, и боялись! — развела руками маленькая чертовка, всем своим видом выражая недоумение. Что же тут непонятного?! Все ведь просто: ей необходимо и то, и другое. И Анна рассмеялась. Похоже, просчитались родители с именем, до романтичной героини малышка Ассоль явно не дотягивает. Да и дедовы гены, к счастью, оказались слабоваты. Не наблюдалось во внучке его покладистости, а точнее, бесхребетности. Эх, Павлуша, Павлуша…

Павел рос любимым ребенком. Даже можно сказать, без меры залюбленным, нежно опекаемым одинокой мамашей и тщательно укрываемым ею от житейских невзгод. На каждый чих сына Нинель тут же вызывала доктора, с любой царапиной готова была мчаться в травмпункт, строго следила за его питанием, изолировала от дурного влияния сверстников. Когда пришло время отдавать Павлушу в детский сад, она уволилась из архива и устроилась нянечкой в его группу. А вдруг кто обидит ее мальчика? В школу они тоже отправились вместе: строгая блузка, два портфеля и букет гладиолусов. Для Нинель там нашлись часы истории, а не нашлись бы, так она и полы мыть согласна, и звонки подавать, главное — рядом со своим бесценным мальчиком. Само собой разумеется, что и в личной жизни взрослого сына она принимала активное участие. И профессию ему выбрала тоже она. Павел пошел по ее стопам (а точнее сказать, послушно побрел жалким козленком на веревочке) и поступил на исторический факультет. В студенческие годы заботливая мамаша решительно отметала всех его избранниц, пока не дошла очередь до Анны, с которой Нинель работала в одной школе. Павел тогда уже учился в аспирантуре и порой встречал мать с работы, там они с Аннушкой и познакомились. Молодая учительница математики, скромная, приветливая, всегда аккуратно и строго одетая, к тому же сирота, что автоматически отменяло тещу и тестя для Павлуши и давало Нинель возможность единолично влиять на молодую семью. По ее мнению, Анна была неплохой кандидатурой, и выбор сына, конечно же, был одобрен. Но если уж начистоту, то мамаша сама и подвела его к этому выбору, мягко и ненавязчиво. Коли уж отдавать, так в надежные руки, да еще такие, которые всегда будут под ее неустанным контролем. А разве Павел против? Почему бы и не порадовать мамочку, единственного близкого человека, всю свою жизнь положившего на алтарь сыновнего благополучия? И он сделал решительный шаг в сторону Анны. Девушке он тоже понравился, добрый, скромный, непритязательный. И не беда, что нет пылкой любви, нет обжигающей страсти, было бы взаимное уважение, симпатия, а страстей ей к той поре уже с лихвой хватило. Спасибо, накушались!

Но брак этот счастья он ей не принес. Поначалу все было хорошо, и Анне даже показалось, что она любит своего мужа, пока не поняла, что его мама незримо присутствует повсюду, даже в их супружеской постели, как шутила порой Марина, верная подруга со времен далекого детсадовского бытия. Каждое воскресенье молодожены навещали Нинель, купив по пути любимые мамины бисквитные пирожные. Пойми, Анюта, ей, бедной, так одиноко! А ничего, что Анна ежедневно видится со свекровью на работе? Но по сыну-то мама скучает! У нее ведь никого больше нет! Нинель встречала их широкой улыбкой, непременно поила чаем и потихоньку расспрашивала о семейной жизни, пытаясь исподволь корректировать ее по своему разумению. Если бы молодые согласились жить с ней, это был бы лучший вариант для матери. Она именно так и планировала, но невестка стояла на своем, она не захотела уезжать из доставшейся ей от родителей двушки, хоть и в другом районе. Свекровь мягко настаивала, прикрываясь заботой об Анне, ведь школа, где они обе работают, находится почти рядом с домом Нинель. Но несговорчивая сноха прекрасно понимала, чем для нее чревата совместная жизнь, и уверяла, что потрястись в трамвае с полчаса даже полезно, можно мысли в порядок привести, уроки предстоящие обдумать. Павел тогда встал на сторону жены, ведь от Анниной квартиры ему ближе добираться до своего института, где он работал на кафедре истории. И Нинель была вынуждена отступить. Это был, наверное, единственный случай, когда сын не подчинился ей, хотя обычно он советовался с мамочкой по любому пустяку, бежал к ней по первому зову, порой даже оставался там ночевать посреди рабочей недели (у мамы опять подскочило давление!). А Нинель все настойчивее лезла в их отношения, подходя к невестке в короткие школьные переменки со своими навязчивыми советами. Павлуша на завтрак любит овсянку, а молодая жена по незнанию закормила его яичницей да бутербродами — ну как тут не подсказать? И брюки мужу надо получше утюжить, и непременно через влажную марлю, а еще необходимо создать ему условия для работы над диссертацией, ведь она требует серьезного подхода и большой сосредоточенности.

— Слушай, Анька, может, вернуть его маме? — посмеивалась порой Марина, когда подруга жаловалась на варварское вторжение свекрови в ее жизнь. — Пусть утешится, наконец.

Анна лишь криво улыбалась в ответ. Но когда в медучилище, где Марина преподавала анатомию, освободилась ставка математика, она, не раздумывая, уволилась из школы и перешла туда. Свекровь поджала губки, влиять на жизнь молодой семьи становилось сложнее. Но потом родился Сережа, и примерно через месяц счастливый отец, измученный ночным детским плачем, позорно бежал под мамочкино крыло. Сначала он оставался у нее на одну-две ночи под предлогом, что там спокойнее работается, потом стал пропадать неделями, пока не съехал окончательно. Анна и не особо страдала. Толку от него все равно никакого, а с ребенком ей помогали добрые люди: то подруга, то одинокая пожилая соседка. Павел, конечно же, навещал семью, приносил деньги, иногда оставался на ночь, а то и дольше — супружеский долг обязывал все-таки — а потом снова исчезал. Анна относилась к этому спокойно, наверное, ей так даже лучше было. Вроде, и есть у нее семья, и, в то же время, никто больше не лезет к ней с настойчивыми советами и поучениями. Так и живут они по сей день, уже долгие тридцать пять лет: Павел опекает престарелую мать, Анна помогает семье сына, занимаясь единственной внучкой. Необычная у них получилась семья, теперь это называют гостевым браком. А кому какое дело? Каждый имеет право устраивать свою жизнь так, как сочтет нужным. Зато свекровь не докучает своей невестке, да и внуку тоже. Надо сказать, что настоящей бабушки из Нинель не получилось. Она, конечно же, навещала Сережу, пока он был маленьким, но нечасто. На каждый день рожденья исправно приходила с дорогим подарком, считая, что этим исчерпывается ее бабушкин долг, но вся любовь, как и прежде, предназначалась только сыну.

— Бабуль! Смотри, какая тетя красивая! — громко проговорила внучка, и загадочная женщина, поравнявшаяся с песочницей, повернулась на голос. Радужное перо на шляпке приветливо качнулось.

— Ты тоже очень красивая девочка, — сказала дама с улыбкой, приостановив свое триумфальное шествие. — Как тебя зовут?

— Ассоль! — гордо ответила малышка.

Анна в очередной раз поразилась интуиции ребенка, который тонко чувствует вибрации этого мира. Почему-то парнишке она назвалась Асей, а сейчас Ассоль.

— О! — воскликнула дама. — Какое у тебя замечательное имя! Очень редкое. А я Диана Станиславовна.

— Очень приятно! — церемонно проговорила девочка, чем позабавила не только незнакомую тетю, но и родную бабулю, и тут же добавила:

— А давай дружить!

— Давай! — улыбнулась Диана Станиславовна, и ее многослойные одеяния заиграли, двинувшись к песочнице.

— Не давай, а давайте! — мягко поправила внучку Анна. — Ты ведь знаешь, что со взрослыми надо разговаривать на «вы».

— Со мной можно на «ты» и без отчества, просто Диана, мы ведь теперь подружки, — улыбнулась женщина, обдав их тонким, едва уловимым ароматом духов.

Ассоль радостно закивала в ответ.

— А можно мне погладить твою шкурку? — спросила она и протянула к боа маленькую грязную ручонку, забыв стряхнуть с нее песок.

Диана величественно кивнула, и Ассоль, сощурив глазки, со счастливой улыбкой прикоснулась пальчиками к меху.

Анна даже растерялась на мгновение. Наверное, надо как-то поддержать разговор, но она не знает, о чем говорить с незнакомым человеком, тем более, таким… таким… необычным. Для начала она скромно представилась и была одарена сияющей улыбкой Дианы. Но переживала Анна зря, новая знакомая тут же откланялась, извинившись, что сейчас она спешит, но завтра непременно придет к этой песочнице, чтобы поиграть с Ассоль.

— Я буду ждать! — крикнула ей вслед девочка.

Диана Станиславовна обернулась и помахала ей рукой, забавное боа при этом слегка трепыхнулось на ее плечах. И снова прямая спина, гордо вскинутая голова и неспешный шаг.

— Бабуль, а Диана, правда, придет завтра?

— Она же пообещала, — твердо ответила Анна, хоть и не была в этом уверена.

Ассоль многозначительно вздохнула, словно напоминая, что не все обещания в этой жизни обязательно исполняются. Собрав в пакет совок и формочки, бабуля с внучкой побрели домой. Впереди обед и тихий час. Неделю назад в Асиной группе обнаружилась ветрянка, и всех детей высадили на карантин. А потому теперь вместо детского сада родители каждое утро привозят девочку к бабушке, и вечером, после работы, забирают ее домой.

Закрыв дверь за сыном и внучкой, Анна на миг остановилась возле зеркала в прихожей. Всмотрелась в собственное отражение и грустно вздохнула. Как ни крути, а уже старушка. Морщинки возле глаз и губ, слегка обвисший подбородок. Седина, которую она уже устала закрашивать. Да уж, давно не красавица. Щеки поползли вниз, губы слегка посинели, да и фигура год от года все больше расплывается. Убогое зрелище, чего уж там. А ведь Диана, пожалуй, постарше Анны будет. Но как себя подает!

Глава 3
В песочнице

Наутро Ассоль позвонила с папиного телефона и строго напомнила, что пора идти на прогулку. Вдруг Диана уже пришла в парк, а их там нет? Анна улыбнулась, представив Диану, сидящей в песочнице, с совочком в руке и подогнутыми под себя коленями. Каково же было ее удивление, когда примерно эту картинку они и увидели, приблизившись к детской площадке. На бортике песочницы сидела женщина в узких бордовых брючках и сиреневом пончо с крупными кистями. Повязанный на голову яркий разноцветный шарф выглядел подобием чалмы. В ушах — явный хендмейд, крупные кожаные серьги, свисающие почти до плеч. Дама задумчиво ворошила песок небольшой палочкой. Даже со спины ее невозможно было не узнать.

— Диана! Ты пришла! — радостно бросилась к ней Ассоль, и тут же по-кошачьи мягкая лапка ревности выпустила крошечные коготки и легонько царапнула уязвленную бабулю.

Смахнув это неприятное ощущение (еще не хватало ревновать внучку к чужому человеку!), Анна с улыбкой поприветствовала вчерашнюю знакомую, которая уже обнималась с Асей, а та захлебывалась от счастливого смеха, больше напоминавшего радостный визг резвого щенка. Вскоре эти странные подружки уже ползали на коленях по песку, увлеченно сооружая замок для сказочной принцессы. Причем, Диана смеялась так же весело и громко, как и Ассоль, совершенно не обращая внимания на весь остальной мир. Смех рассыпался по округе раскатисто и звонко, и этой странной даме было совершенно наплевать, что проходящие мимо люди с удивлением оборачиваются на них. Диана вела себя, как ребенок, дорвавшийся наконец до любимой забавы. Анна скромно сидела рядышком, наблюдая за веселыми зодчими и слегка поеживаясь от множества любопытных взглядов, направленных и на нее тоже. Сама она не принимала участия в этом безобразии, как непременно назвала бы сие буйное действо та седовласая бабуля, что утащила вчера из песочницы своего внука. Стоило о них вспомнить, как вчерашняя парочка показалась на горизонте. Заметив, что на детской площадке происходит нечто интересное, Ванюшка бросился вперед, но бабушка догнала его и потянула в другую сторону, не обращая внимания на громкий рев парнишки. Анна усмехнулась: от них уже бегут, как от прокаженных.

Вскоре вокруг песочницы собралась небольшая толпа любопытствующей ребятни и взрослых. Кто-то активно включился в этот созидательный процесс и стал обустраивать пространство вокруг замка. Ведь замок должен охраняться всадниками! А для коней нужны конюшни. А еще пруд для водопоя, а еще домики для охранников. И обязательно надо посадить деревца, без них никак нельзя. И дорожки вымостить. Поэтому в песочнице появились всевозможные подручные материалы: камушки, палочки, травинки. Анна на миг представила, что тут будет, когда все разрушится. Песок, наверное, просеивать придется. Но стоит ли сейчас думать о таких пустяках, когда глаза детей горят азартом? Она и сама не удержалась, принялась за мощение дороги, ведущей к озеру. И вот уже чья-то мама старательно втыкает по обочинам зеленые веточки можжевельника, которые становятся деревьями, а чей-то папа льет из бутылки минеральную воду, чтобы в вырытом его сыном котловане получился настоящий водоем. Анна невольно залюбовалась молодым отцом, который не менее увлеченно, чем его сын, трудился над озерцом. Тот же мальчишечий азарт сиял и в его глазах.

И вспомнилось ей, как однажды шестилетний Сережа заявил, что больше не пойдет гулять с отцом. Павел по выходным иногда брал сына на прогулку, пока Анна занималась домашними делами. В тот день Сережа вернулся один, сердитый и с большим синяком на лице. Оказывается, отец, как всегда, сел на скамейку в парке и уткнулся в свежий номер любимого журнала «Вопросы истории», потому и не видел ничего вокруг. Сережа гулял с другими детьми. Двое незнакомых мальчишек решили прогнать его с качели, завязался спор, который перерос в драку. Отец же сидел, как ни в чем не бывало, увлеченный чтением. Даже на крик ребенка не среагировал. Пришлось сыну позорно бежать с детской площадки и самостоятельно вернуться домой. На отца он тогда сильно обиделся. Встревоженный Павел примчался примерно через полчаса. Узнав, что Сережа уже дома, он взялся отчитывать его за самовольный уход. Тогда Анна и выдала ему по полной программе. Громко, истерично, в красках. И что отец из него получился никакой, да и муж тоже, и что он маменькин сынок, и сам нуждается, чтобы его выгуливали и присматривали за ним. И что она не удивится, если узнает, что мамочка до сих пор подтирает ему задницу. Хоть ей потом и было стыдно за эти слова, но в тот момент в молодой женщине говорила разъяренная мать, дикая самка, с утробным рыком вставшая на защиту своего детеныша. Это был первый и единственный раз, когда она так грубо, по-бабски, орала на Павла. На преподавателя вуза, кандидата исторических наук, уважаемого в своих кругах человека. Прежде Анна никогда не повышала голоса на мужа, и, вообще, старалась не обострять их непростую ситуацию. Но за сына она готова была его порвать. Где такое видано, чтобы парнишку побили, когда отец был рядом, а тот даже не заметил этого!? И как теперь доверять ему ребенка?! Павел смотрел на нее и удивленно моргал, не понимая, за что на него так набросилась всегда спокойная, уравновешенная жена. Он ведь ничего плохого не сделал. Вечером Анне позвонила свекровь и дала понять, что своего сына она в обиду не даст, на что невестка ответила, что и она своего сына тоже не даст в обиду. И этот ее тон по отношению к Нинель Васильевне тоже появился впервые, чем немало удивил самоотверженную мамашу великовозрастного дитяти.

Анна никак не могла понять, почему мать Павла так равнодушна к Сереже, ведь считается, что внуков обычно любят больше, чем детей.

— Ты уже взрослая девочка и прекрасно знаешь, что почти в каждом правиле есть исключения, — в очередной раз наставляла ее Марина, с которой Анна поделилась своей болью. — Твоя свекровь — как раз такое исключение. К тому же учти, что Павел все-таки ее сын, а Сережа — твой, то есть, невесткин. Вот и вся разница!

И это, пожалуй, было самым верным объяснением поведения Нинель. Эх, почему же родители Анны так рано ушли из жизни?! Они даже не увидели своего внука. А ведь у него могли быть замечательные дед и бабка, уж они-то точно любили бы мальчика.

После той истории Павел не появлялся у Анны примерно с полгода, даже не звонил, но деньги исправно переводил по почте. Впервые после размолвки он пришел к ним в день рождения Сережи, конечно же, в сопровождении мамы. Сын обрадовался ему, ведь детские обиды так коротки, а простой ребячьей радости всегда хочется. И снова все вошло в свою колею. Но прогулок с отцом больше не было. Да и у мальчика вскоре началась новая жизнь, он стал школьником.

Все годы, пока Сережа рос, Анна с тревогой наблюдала за его поведением, боясь обнаружить в характере сына отцовскую бесхребетность. Старалась привить парню чувство ответственности за свои слова и поступки. На десятилетие подарила щенка овчарки, чтобы и ответственность за других была ему не чужда. Приветствовала его увлечение спортом и тихо радовалась, что, кроме внешности, сын не перенял от своего отца абсолютно ничего, разве что доброту и отходчивость. Но это он вполне мог взять и от нее самой. Павел же продолжал существовать в роли мужа и отца лишь номинативно, находясь чуть в стороне, двигаясь параллельно их жизни. Он не особо интересовался успехами сына, не выражал удовлетворения его спортивными победами, казалось, не замечал уже и саму Анну, да и навещал их все реже. Он так и жил с мамой, витая в облаках исторических фактов и гипотез. И пока она за ним ухаживала, был вполне доволен своей жизнью. А мимолетные романы со студентками, в которые те его периодически втягивали, посягая на свободу и достаток завидного жениха (беда ли, что женат, жену-то всегда можно отодвинуть), завершались после первой же встречи с Нинель Васильевной, которая сразу давала понять, кто главная женщина в его жизни. И вдруг, буквально на днях, эта главная женщина слегла. Инсульт, паралич и все вытекающие из этого последствия. Встревоженный и растерянный, Павел позвонил жене и, ничего не объясняя, умолял срочно приехать. Она попыталась отказаться, ссылаясь на внучку, с которой они в тот момент шли в зоопарк. Не может бабушка вот так неожиданно менять планы, это очень огорчит Ассоль. И тут он, едва сдерживая рыдания, рассказал о случившемся. Пришлось вернуться, оставить Асю на соседку и поехать на другой конец города. Увиденное потрясло Анну. Женщина, чьей воле подчинялась жизнь ее мужа, да и, в какой-то степени, ее самой, лежала пластом, не имея возможности ни двигаться, ни говорить. Глаза смотрели на Анну с мольбой. О чем она хотела просить ее? Помочь встать на ноги? Позаботиться о сыне? Или молила о прощении за свое бесцеремонное вторжение в ее жизнь? Хотя последнее вряд ли. Не тот она человек. Павел надеялся, что Анна возьмет на себя уход за свекровью. А как она это сделает? У нее ведь внучка! Пока карантин в группе не снимут, Анна себе не принадлежит, она занята Асей. Робкое предложение мужа совместить заботу об обеих и приезжать сюда вместе с внучкой Анна решительно отвергла. Она не станет ломать привычный график ребенка, да еще и погружать его в постоянную атмосферу печали и безысходности. И мысленно добавила: тем более в угоду женщине, для которой по большому счету никогда не было дела ни до внука, ни до правнучки. На растерянном лице Павла явно читалось, что отказа он не ожидал. О том, что можно нанять сиделку, мужчина даже и не думал, это ведь стоит денег. А принимать серьезные решения без мамы он так и не научился. Привыкай, малыш, мамочка не вечна, — усмехнулась Анна, конечно же, опять мысленно. Произнести это вслух она не смогла бы, таким жалким и подавленным выглядел ее муж. Теперь каждый вечер, сдав Асю вернувшимся с работы родителям, она ехала к свекрови, чтобы наготовить еды на весь следующий день, потому что нанятая сиделка от кухни отказалась наотрез. Павел с благодарностью принимал заботу Анны, она лишь иронично улыбалась — вот и пришло ее время, пришла пора заменить мужу маму.

— Бабуль! Диана уходит! — голос внучки вернул ее в реальность, и Анна поднялась, чтобы попрощаться.

— Ты ведь завтра снова придешь? — заглядывая подружке в глаза, спросила Ася.

— Нет, Ассолька, прости, не смогу, мне нужно уехать, но это ненадолго, — улыбнулась Диана. — А когда я вернусь, мы обязательно встретимся.

— Я буду ждать тебя тут, в песочнице!

— Договорились!

Чем эта чужая женщина так притягивает малышку? Что Ася в ней увидела? Неужели ребенок так тонко ощущает ее внутреннюю свободу, о которой и сама Анна почему-то стала часто задумываться в последние два дня? Или внучка чувствует в ней родственную душу? Ведь Диана ведет себя практически так же, как и Ася. Большой ребенок, спрятавшийся под ворохом яркой одежды.

Звонок телефона прозвучал настойчиво и резко. Анна отошла в сторонку от песочницы, где по-прежнему гудел ребячий рой, и сквозь крики малышни услышала тревожный голос Павла.

— Мама… она… ее… — рыдал муж в трубку.

— Когда? — спросила Анна, поняв, о чем тот пытается сказать.

— Только что…

Глава 4 Мужчины

Все хлопоты, связанные с похоронами свекрови, Анне пришлось взять на себя. Павел, конечно, пытался ей помочь, но толку от него никакого не было. Зато Сергей стал главной опорой матери в эти печальные дни. Ассоль он оставил на жену и тещу, взял на работе отгулы и несколько дней пожил с отцом, потому что тот не мог оставаться в квартире один. На девятый день, как положено, посетили кладбище, накрыли стол, помянули покойницу. Когда все было убрано и помыто, Сергей с матерью стали собираться домой.

— А ты-то куда? — удивилась Анна, увидев, что Павел тоже надевает куртку.

— Домой, — ответил тот. — Не могу же я теперь тут оставаться!

Немой вопрос в глазах жены заставил его смутиться.

— А разве не здесь твой дом? — уточнила она.

— Это мамин дом, — промямлил муж, потупившись. — И мой, конечно, тоже. Но я не могу здесь. Без нее. Мне плохо одному. Все напоминает о маме. Сережа ведь не может больше жить со мной, ему на работу выходить пора. А как же я? Ты ведь тоже одна… Мы могли бы вместе…

Как же ей хотелось сказать что-нибудь хлесткое, обидное, но, посмотрев в его несчастное лицо, Анна лишь кивнула и вышла из квартиры. Сергей помог отцу донести до машины сумку с вещами, которую тот собрал заранее. Надо же! Он все предусмотрел. Не предупредил ее, не спросил разрешения. Он просто решил вернуться домой. Просто в гости к мамочке сходил. Погостил там три десятка лет, а теперь вернулся. Возрадуйся, жена! И что ей теперь делать?

— Ты зачем его пустила?! — возмущалась на следующий день Марина, заскочив к подруге, пока Павел был на работе.

Несмотря на пенсионный возраст, он по-прежнему преподавал в своем институте, хоть и ездил туда всего пару раз в неделю.

— Он, можно сказать, бросил тебя с маленьким ребенком, сбежал от трудностей, всю жизнь прожил в свое удовольствие у мамкиной титьки, а сейчас решил повесить на тебя заботы о себе любимом. И не наглость ли это? — продолжала возмущаться подруга.

Анна вздохнула. Марина была права. Безусловно, права. Но не выгонять же его теперь! Формально Павел по-прежнему ее муж, отец ее сына, в общем, не чужой человек, и она просто обязана поддержать его в трудную минуту.

— Ничем ты ему не обязана! Разве что погубленной жизнью! Но решать в любом случае тебе.

Анна долго потом прокручивала в голове это разговор. Она ни в коем случае не считала свою жизнь погубленной. Павел просто освободил ее от своего присутствия, дал возможность жить своей жизнью, без оглядки на него. Да, ей было непросто, но она полностью сосредоточилась на сыне, растила его в любви и заботе, воспитала в нем мужчину, что едва ли было бы возможным, присутствуй в их жизни Павел. А уж если кто и погубил ее, так это ловелас по прозвищу Курагин. Это он вынудил ее навеки отключить в себе живые человеческие эмоции, запретить влюбляться, чтобы больше никогда не страдать из-за мужчин. И даже хорошо, что потом на ее пути встретился именно Павел, которому не нужны были ни страсть, ни всепоглощающая любовь, ни сама Анна.

Из глубин прошлого всплыла история ее единственной любви, которую она всячески старалась забыть. Было это на третьем курсе. Девушка влюбилась в молодого доцента с кафедры математического анализа. Щеголеватый красавец был слаб до женского пола, и практически на каждом новом потоке у него появлялась юная любовница. Но Аннушка-то этого не знала! Да и не было у нее опыта в амурных делах. Охочие до меткого словца студенты дали ему прозвище Курагин. То ли по аналогии с именем (звали его Анатолий Васильевич), то ли по неисчислимому количеству Наташ Ростовых на его счету, наивных дурочек с разбитыми сердцами. В него и в самом деле невозможно было не влюбиться. Лекции обаятельного преподавателя были искрометны и приправлены ироничными замечаниями, улыбка — обезоруживающей, а озорной блеск в его жгучих, цвета горького шоколада, глазах, казалось, никогда не исчезал. Началось все с банальной просьбы Анатолия Васильевича помочь ему составить тематическую картотеку по учебной литературе, и Анна вызвалась в числе прочих, тем более что за это был обещан зачет по одной из сложных тем. Несколько дней четыре студентки после занятий разбирали всевозможные учебники и пособия, заносили их в отдельную канцелярскую книгу, и на каждый экземпляр заводили карточку. Задерживались допоздна. Нудная работа постепенно охлаждала пыл добровольных рабынь, каковыми они себя ощущали, и к концу недели студентки отсеялись одна за другой, махнув рукой и на зачет, и на красивые глаза преподавателя. Осталась лишь Анна. И вот однажды поздним вечером, когда она уже собиралась пойти домой, Анатолий Васильевич и угостил ее чаем, разлитым в изящные фарфоровые чашки, в которые тут же добавил по ложечке коньяка. Самое время немного расслабиться. Анна не смогла отказаться. А он так интересно рассказывал ей про свою научную работу, смотрел таким томным взглядом, что уходить совсем не хотелось, и Аннушка не заметила, как оказалась в его теплых объятиях. Долгий поцелуй совершенно лишил ее почвы под ногами. И разума тоже. Все произошло неожиданно и довольно стремительно, прямо на канцелярском столе, древнем, массивном, обтянутом поношенным зеленым сукном. И откуда только он тут взялся, динозавроподобный раритет позапрошлого века? Это потом, по прошествии времени, она с иронией подумает, сколько же упругих ягодиц годами полировали старое сукно стола, а тогда лишь краснела от смущения и счастья. Она влюбилась! Она любима! Ей достался самый умный, самый красивый и самый лучший из мужчин. Жена? Так он же с ней разводится, остались пустые формальности. Да-да, скоро он будет свободен и вот тогда, тогда…

Их связь длилась примерно полгода. Анна с нетерпением ждала заветных слов, мечтала о свадьбе, о детях, о счастливой жизни. Про развод они больше не говорили. Ей неудобно было спрашивать, а он молчал. Но однажды в воскресенье, случайно забредя в незнакомое кафе в чужом районе в расчете на чашку горячего кофе, она обнаружила там Анатолия Васильевича с вызывающе яркой девицей. Они сидели за небольшим круглым столиком, он держал ладони девушки в своих и смотрел ей в глаза именно так, как обычно смотрит на нее, Анну, когда они остаются наедине. Неужели это его жена? Не может быть. Злые языки утверждали, что она значительно старше его, а эта молода и хороша собой. Анна села в укромном уголке, заказала кофе и стала наблюдать. Ее била дрожь, она едва сдерживала себя, хотелось вскочить и подойти, или нет, лучше поскорее убежать отсюда. А может, все-таки подойти и поздороваться как ни в чем не бывало? Но едва ли у нее хватит сил, да и смелости тоже. Он что-то говорил, девушка внимательно слушала. Слов было не разобрать, но интонация! Интонация была знакома до боли. Анатоль Курагин собственной персоной! Слезы появились неожиданно, и мир вокруг покрылся расплывчатыми пятнами. Анна неловко взялась за кофейную чашку, та выскользнула и упала на пол. Осколки звонко разлетелись по влажной плитке. На звук обернулись все посетители кофейни, подбежал юркий официант. Последнее, что Анна увидела, прежде чем уйти, это взгляд любимых глаз, недоуменный и слегка растерянный. Больше она не заходила на кафедру, на лекциях Анатолия Васильевича сидела, потупив глаза, и вообще, старалась обходить его стороной. Никто не знает, чего ей это стоило. Да и он не делал никаких попыток объясниться, что терзало бедняжку еще сильнее. Тогда она решила для себя, что никогда ни в кого не станет больше влюбляться. Просто не позволит себе этого. И замуж вышла, уповая на тихую, спокойную жизнь, без лишних страстей и треволнений и твердо зная, что страдать из-за Павла ей не придется.

С того момента, как Анна окончила институт, с Анатолием они больше ни разу не встретились. До недавних пор, когда она его не сразу и узнала. Дело было в зоопарке жарким летним днем. Они с Асей стояли у вольера с обезьянами, и внучка, громко обсуждая поведение забавных животных, заливисто смеялась. Вопросы, которые она то и дело задавала бабушке, были не лишены детской непосредственности и часто ставили Анну в тупик или вводили в смущение. Внучку интересовало все, что она видела: и почему у обезьян попы голые (вот в цирке, например, им штанишки надевают), и с чего вдруг вот та черненькая дразнится, язык высовывает (совсем не воспитанная, да?) и зачем им такие длинные руки, даже длиннее ног, это ведь неудобно. Стоящий неподалеку мальчик, подхватывал Асины вопросы и переадресовывал их своему деду. Дед с улыбкой поглядывал на Анну и молчал. Благородный профиль, седая «профессорская» бородка, белая бейсболка, скрывающая часть лица. Но когда он заговорил, внутри нее все сжалось в комок. Она узнала этот голос! Бархатистый, с мягкой хрипотцой, он звучал так же молодо, как и много лет назад.

— Бабуль, смотри, они целуются! — громко воскликнула Ассоль.

— Они целуются! — повторил мальчишка.

— У них любовь, да? — уточнила внучка. — Я знаю, когда целуются, это любовь!

— Это любофффь! — радостно провозгласил малыш.

— А почему бы и нет? — отозвался дед. — Всем в этом мире правит любовь. Правда, Аннушка? — повернулся он, и сердце ухнуло с небывалой силой — глаза цвета горького шоколада смотрели на нее в упор.

Господи! Да что же это такое? Почему она так разволновалась? Все в прошлом, все забыто. Или нет? Не хватало еще, чтобы давление подскочило. Она легонько кивнула, сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, пытаясь восстановить душевное равновесие.

— Пойдем к слону, — потянула она за собой Асю, инстинктивно спеша скрыться из вида, убежать, спрятаться, затеряться в толпе. Но внучке совсем не хотелось уходить из обезьянника.

— А хочешь к бегемоту? — продолжала бабуля тянуть Асю за руку.

На бегемота малышка согласилась, бросила взгляд на паренька и послушно пошла с бабушкой. Но мальчик не собирался отставать, он тут же потянул за ними деда. Тот лишь развел руками, словно говоря, что он не виноват, уж не обессудьте. Так и перемещались они по зоопарку от одного вольера к другому. Дети быстро нашли общий язык и уже весело щебетали. Анна немного успокоилась, завязался разговор, непринужденный, тихий, не касающийся прошлого. Говорили о погоде, о внуках, о животных, на которых любовались в тот момент. Потом все вместе лакомились мороженым в летнем кафе возле фонтана под крики обезьян и хлопанье голубиных крыльев. Расстались тепло, почти по-дружески. Долго потом Анна перебирала в голове детали той неожиданной встречи, корила себя за выказанное волнение, которое, конечно же, было подмечено Анатолием, в этом она ничуть не сомневалась, а ей не хотелось, чтобы он думал, будто что-то значит для нее до сих пор. Он был по-прежнему хорош, подтянут и строен, возраст отнюдь не портил его, а скорее, наоборот, добавлял какого-то едва уловимого шарма. Рядом с ним ей почему-то было неуютно, тревожило ощущение собственной ущербности. И долго потом Анну съедала неловкость за раздавшуюся с годами фигуру, за это простенькое ситцевое платье, совершенно старушечье, как будто у нее и надеть-то больше нечего, за собственное смущение и растерянность. Да чего вдруг она занялась самоедством? Она и есть старушка, уже перевалившая за шестой десяток. Это сколько же тогда сейчас Анатолию Васильевичу? Семьдесят? Да, где-то около того. Павел значительно моложе, он ее ровесник, но выглядит, пожалуй, наравне с Анатолием. С той лишь разницей, что ни шарма, ни харизмы у него и в помине нет, зато есть знатная лысина на полголовы и отвисшее брюшко.

Глава 5
Про свадьбы-женитьбы

Конечно же, сейчас Павел внес в ее жизнь массу неудобств. Привыкшая жить одна, Анна то и дело ощущала напряжение от присутствия рядом другого человека, хоть и поселила его в отдельную комнату. По утрам теперь ей приходилось готовить для мужа плотный завтрак, к которому его приучила заботливая мамочка, к возвращению его из института на плите должен был стоять горячий обед. А совместные ужины и прогулки перед сном вовсе выбивали ее из колеи — изображать дружную семью не было никакого желания, к тому же беседы на исторические темы, которые Павел мог вести часами, ее уже утомили. Те дни, когда он не ездил в институт, стали для Анны сущим адом. Он постоянно находился рядом, и она всякий раз придумывала себе повод улизнуть из дома, то в магазин за продуктами, то внучку навестить. Но Павел тут же увязывался за ней, чем еще сильнее выводил из себя. К тому же, он был совершенно беспомощен в бытовых вопросах и постоянно обращался к ней с мелкими просьбами. И Анне приходилось их исполнять: чинить разошедшиеся по шву брюки, гладить рубашки, стирать его белье. Вся ее жизнь теперь вертелась вокруг него. Раздражение, которое муж в ней вызывал, все нарастало, и она терзалась в сомнениях, как ей поступить. Выгнать его не позволяли элементарные нормы приличия, но и чувствовать себя ущемленной совсем не хотелось. Она так хорошо жила одна, зачем ей все это?

— А давай его женим! — пошутила однажды Марина, даже не предполагая, что попала в самую точку.

Примерно через месяц совместной жизни Павел, смущаясь и краснея, словно боялся обидеть Анну, сообщил, что возвращается домой. И добавил, почти заикаясь, что хотел бы получить развод. Оказывается, он решил жениться. От неожиданности Анна плюхнулась на диван и попросила подробностей, она ведь должна знать, в какие руки отдает своего пока что мужа. В конце концов, она чувствует ответственность за него перед Нинелью Васильевной, царствие ей небесное. И Павел рассказал, что у него давно был вялотекущий роман с одной из аспиранток, которая младше жениха почти на тридцать лет. Но мама ничего не хотела слышать об этом, памятуя историю с предыдущей аспиранткой. Хотя, если уж по совести, то та трагедия произошла из-за нее же самой. Было это лет двадцать назад, Павел был еще мужчиной хоть куда, и студентки продолжали в него влюбляться. Роман с молодой аспиранткой был внезапным и стремительным. Звали ее Соней. Однажды девушка пригласила Павла познакомиться с родителями. Виктор Степанович, отец Сони, встретил его с распростертыми объятиями, засиделась дочь в девках, чего уж там, давно пора ее замуж отдать. А мать, Елена Ильинична, как стояла, так и застыла в первый же момент, едва взглянув на Павла, даже слегка напугала его. Все разъяснилось потом, когда она показала портрет своего мужа, снятый много лет назад. Сходство между Павлом и молодым Сониным отцом было просто поразительным: изгиб губ, форма носа и бровей, открытый взгляд голубых глаз — все было абсолютно одинаковым.

— Ого, видать, покуролесил кто-то из моих предков, — посмеялся Виктор Степанович. — А фамилия-то у тебя какая, женишок? Как теперь моя дочь именоваться будет?

— Лулукян, — с улыбкой ответил Павел. — Софья Лулукян она будет.

Мужчина спал с лица и повторил по слогам:

— Лу-лу-кян?

В первый момент Павел подумал, что тот каким-то образом знаком с Анной, и теперь понял, что женишок-то женатый. Он уже готов был заверить Сонину семью, что скоро оформит развод, но Виктор Степанович вдруг спросил:

— Мать твою как зовут?

— Нинель Васильевна Лулукян, — растерянно ответил Павел.

— А родился ты когда? — вскинул брови мужчина, а услыхав ответ, стукнул кулаком по столу и злобно проговорил:

— Вот ведь зараза Нинка! С дитем от меня сбежала!

Все притихли в недоумении, и в наступившей тишине нервно прозвучало:

— Ты, Павлуха, похоже, мой сынок, и Сонькин, стало быть, брат! А потому не бывать вашей свадьбе!

— Этого не может быть, — попытался возразить Павел, — мой отец — Сетрак Лулукян. Он умер еще до моего рождения.

— Конечно! Года за три до твоего рождения! — снова ударил тот по столу — Ты у мамаши своей документик о смерти ее мужа попроси, пусть покажет.

Соня, бледная и растерянная, едва сдерживала слезы. Павел молча смотрел на нее, не зная, что сказать, а отец громыхнул в сторону дочери:

— А ты не беременна ли?

Та отрицательно замотала головой.

— Ну и слава богу! А то невесть до чего могло дойти! — выдохнул он. — Инцеста нам только не хватало!

Павлу ничего не оставалось, как откланяться в полном смятении.

Зато с мамой он поговорил очень даже серьезно. Гнев его плескал через край, и смущенная Нинель Васильевна вынуждена была открыть сыну тайну его рождения.

Спустя пару лет после смерти горячо любимого мужа, когда боль утраты слегка притупилась, Нинель, поддавшись уговорам подруги, согласилась поехать на воды. Как же это звучало! Поехать на воды! И не какие-нибудь, а Кавказские минеральные. От этих слов веяло неким дворянским шиком. Собирая чемодан, Нинель ощущала себя чуть ли не аристократкой в седьмом поколении. На самом же деле отдых был самый что ни на есть пролетарский. Курсовки в город Железноводск, выбитые подругой в профкоме, давали им право лишь на оздоровительные процедуры и питание. А вот жить пришлось на частной квартире, находившейся довольно далеко от бювета, воду которого им обеим прописала нервная молодая докторица в день их приезда. Ванны, грязи, массаж — все это было у Нинель впервые и воспринималось, как нечто невероятное и к ней, молодой женщине, совсем не относящееся. Вот, например, старички и старушки, что, шаркая ногами, передвигались по тенистым дорожкам терренкура, они да, они заслуживали такого отдыха и лечения. Но Нинель! Она чувствовала себя немного не в своей тарелке, и подруга постоянно тормошила ее, не давая зацикливаться на таких, как она считала, мелочах. Они много гуляли, исследуя местность, ездили на экскурсии в горы и в соседние городки. Ущелья, горные тропы, серпантинные дороги, сочная майская зелень и многовековые каменные пласты. Что может быть лучше этого? Невольно вспоминалась Армения и их неспешные прогулки с Сетраком. Но уже без надрыва и боли, а лишь с легкой грустью. И даже смутное желание перемен шевельнулось в душе. Пожалуй, впервые со дня смерти мужа. Тогда-то и встретился ей Виктор, рабочий парень из далекого уральского города, комсомольский активист, шутник и балагур. На одной из экскурсий завязалась непринужденная беседа, а вскоре подруги уже знали, что парень холост, что живет с мамой в Свердловске. Его интерес к Нинель был очевиден. И вот они уже гуляют вдвоем, потому что заботливая подруга каждый день придумывает новый повод куда-нибудь ускользнуть. Уезжая, Виктор предложил Нинель стать его женой. Она растерялась, не хотелось обижать хорошего человека отказом, но и сделать такой шаг она не была готова, а потому попросила немного времени на раздумья. Три месяца активной переписки и настойчивые предложения переехать к Виктору все-таки возымели свое действие. Да еще и неизменные советы подруги. Как можно упускать такой шанс? Сама она ни за что не отказалась бы. И Нинель решилась. Но прежде необходимо съездить в Армению на могилу первого мужа. Подруга ворчала, уж не за благословением ли покойника она собралась? А хоть бы и так. Хоть бы и за благословением.

И вот молодая вдова уже стоит у могильной плиты. Долго стоит, погрузившись в свои воспоминания. Перебирает в памяти ускользающие моменты прошлой жизни и мысленно разговаривает с Сетраком. По сути, лишь тогда она и жила, когда он был рядом. Даже когда боролась с его смертельной болезнью, когда в изнеможении склонялась к его подушке, когда прислушивалась к его дыханию во сне — жив ли еще? Это все равно были лучшие ее дни. Все остальное и жизнью-то назвать нельзя. Тихие шаги за спиной заставили вздрогнуть и обернуться. Подошел бывший свекор. Нинель растерялась. Она ведь так и не простила его за отказ дать сыну почку и никак не ожидала его тут увидеть. А он как будто даже не удивился ей. Кивнул и молча остановился рядом.

— Ты прости меня, дочка, — неожиданно произнес мужчина голосом, так похожим на голос ее покойного мужа, — непростое это дело — выбирать между близкими людьми. Думаешь, легко мне дался тот страшный выбор? А теперь вот и Мария в больнице, в тяжелом состоянии.

Она промолчала в ответ, просто не знала, что сказать. И тогда услышала невероятную историю, поверить в которую было очень сложно. Но она верила, что все именно так и было.

Саркис родился в начале двадцатого века в небогатой армянской семье на окраине Константинополя. В ту пору в Османской империи проживало немало армян. Когда ему было лет пять, притеснения со стороны турок стали особо ощутимы, и многие соплеменники мечтали вернуться в Россию. Армения в их представлении была чуть ли не землей обетованной. Но это ведь так непросто — стать беженцами, пуститься в дальний путь со всей многочисленной семьей. Но беженцами стать все-таки пришлось, правда, не всем, а лишь тем, кто сумел выжить в страшной резне, прокатившейся по всей стране. Саркис хорошо помнит тот вечер, когда в их дом ворвались турецкие головорезы. Сам он волею случая оказался в это время во дворе и, увидев вооруженных саблями турок, притаился в темноте. Крики его родителей, братьев и сестер, доносившиеся из дома, внезапно обрывались один за другим, и он понял, что никогда больше не увидит свою семью. Подгоняемый ужасом, парнишка бросился прочь, не разбирая дороги, а вскоре примкнул к группе таких же беженцев и несколько дней продвигался в сторону границы. Тогда-то он и познакомился с Марией. После долгих скитаний они оказались в Сирии и попали в приют дядюшки Сурена, богатого армянина из старинного рода. Это было что-то вроде частного детского дома. Дружба с Марией переросла в крепкую привязанность. Теперь они вместе мечтали, как однажды отправятся в Армению и будут там счастливы. Сурен, заметив отличные успехи Саркиса в учебе, решил помочь сироте встать на ноги и отправил его в Кембридж. Но мечта о земле предков так и не оставила парня, и потому, получив диплом, он с молодой женой отправился в советскую Армению. Это был опрометчивый шаг, о котором они не раз потом пожалели, потому что действительность сильно расходилась с их мечтами. Но светлая голова, знание нескольких языков, хорошее образование и организаторские способности помогли Саркису быстро завоевать авторитет. Он шел вперед уверенно и твердо. Конечно же, все это он делал ради своей Марии, единственного человека, связывавшего его с прошлым, с воспоминаниями о семье. И всю свою жизнь он трепетно любил ее и оберегал. А теперь она угасает, и он ничем не может ей помочь. И сына не спас, и ее теряет. Саркис печально вздохнул. Нинель расчувствовалась и робко обняла бывшего свекра. Она его простила. И приняла решение.

Свердловск встретил ее бесприютной октябрьской хмарью и удручающей серостью. Да и Виктор, ожидавший невесту на перроне, теперь показался ей другим. Прежний курортный лоск исчез, а может, его никогда и не было, просто на фоне кавказских красот парень воспринимался иначе. Небольшая квартирка, в которую она вошла с опаской, тоже отличалась неприглядностью. Мать Виктора, невысокая седеющая женщина с перманентом, приняла ее радушно, хоть с этим повезло. Так началась новая жизнь. Нинель быстро нашла работу в местном архиве, а вот дойти до загса они с Виктором так и не успели. Примерно через месяц он стал задерживаться после смен, пропадать на каких-то ночных дежурствах, пока она не поняла, что жених ей не верен. Без лишних разборок и скандалов Нинель съехала в общежитие, с которым ей помогли на работе. И выдохнула свободно. Что за помрачение на нее нашло? Зачем она сюда приехала? И вчерашняя невеста стала строить планы возвращения в столицу. Вот только денег заработает на дорогу и на первое время жизни в Москве, пока работу не найдет. А еще через месяц она поняла, что беременна, и отъезд отменился сам собой. Виктору она решила не сообщать о ребенке, не хотелось иметь с ним ничего общего. А следующим летом родился Павлуша, русоволосый голубоглазый мальчик с армянской фамилией и отчеством Сетракович.

Павел подавленно смотрел на мать и вертел в руках свидетельство о смерти ее первого мужа, которого он всегда считал своим отцом. Нинель вынуждена была рассказать ему все, что помнила об его биологическом отце Викторе Петрове. Но не попыталась даже оправдаться, не попросила у сына прощения за то, что из-за нее он оказался в такой нелепой ситуации. Сам виноват! Прежде чем свататься, мог бы и с мамой посоветоваться. Больше он Виктора Степановича никогда не видел и даже не знает, жив ли он. Нинель Васильевна запретила ему всякие контакты с отцом, да и тот не стремился к новым встречам с сыном. Соня забросила науку, ушла из института и устроилась учителем истории в ближайшую к дому школу. Больше Павел ничего о ней не знает. С той поры он не делал никаких попыток завести новую семью, и вот теперь, когда указующий перст его маменьки уже не был властен над сыном, вновь решился на важный шаг.

Историю своего рождения Павел поведал Анне и сыну в день похорон матери, размазывая по лицу пьяные слезы и стуча по столу кулаком:

— Я не Лулукян! Я Петров! И ты, Серега, тоже Петров!

Глава 6
Бабуля

Ну надо же, Павел съезжает сам, и нет нужды прогонять его! Все вполне удачно для Анны сложилось, и совесть ее будет чиста. Но не тут-то было.

— Анют, мне нужна твоя помощь, — просительно проговорил бывший муж.

Надо же! Наконец она сможет называть его бывшим! — мысленно возрадовалась Анна и вопросительно взглянула на Павла.

— Понимаешь, у меня там… в квартире… не совсем порядок. Много маминых вещей, мебель старая. Не могу же я привести в такой дом молодую жену.

— Стоп! — подняла руку Анна. — Не продолжай! Я ничем не могу тебе помочь. Новую жизнь пусть обустраивает тебе новая жена. С меня довольно! Выгребайте из квартиры старье, тащите его на мусорку, меняйте мебель, шторы, посуду — все, что хотите, в общем, обустраивайте свое гнездышко, как вам нравится, но без меня. Без-ме-ня! — отчеканила она и вышла из комнаты.

На следующий день Павел съехал, а вскоре они развелись.

За всей этой похоронно-свадебной суетой, Анна и не заметила, как осень, уже стыдливо нагая, плавно перешла в предзимье и изящно выбелила все вокруг.

— Бабуль, а как мы теперь в песочнице играть будем? — спросила Ася, растерянно глядя на первый снежок.

— Никак не будем, милая, теперь до весны песочница отменяется.

— А Диана? Где мы встретимся с ней? Она же обещала прийти, а ты так давно не водила меня в парк.

И правда, Диану они давно не видели. Бабуля о ней уже и забыла, чего не скажешь про внучку. Но разве ж Анна виновата, что все так случилось? Внезапно свалившиеся на нее заботы о бывшем муже отодвинули собственные интересы на задний план, да и внучкины тоже. Хорошо, что все уже в прошлом, как и Асин карантин. Теперь малышка ежедневно посещает детский сад и встречается с бабушкой лишь по выходным. Конечно же, Анна по ней очень скучает. Не особо склонная к сентиментальности (все-таки математик, человек, оценивающий мир с позиций логики и точных величин), она как будто переродилась с появлением внучки. Нет, она никогда не была лишена особого, теплого отношения к детям, и сыну отдала столько любви, что дай бог каждому ребенку. Причем, делала она это за двоих: и за себя, и за непутевого отца. Но с внучкой все было иначе. Между ними образовалась какая-то особая связь, сотканная из неимоверного тепла, умиления, любования, открывания таких эмоциональных глубин, что порой бабуля сама удивлялась этому. Девочка моя, сладкая моя, сокровище мое. Подарок небес, божье благословение, главная ценность всей жизни. И неизменно вспоминалась бабушка Зина, в меру строгая, но при этом и добрая, ласковая, все понимающая. Она всегда была рядом. Анна помнила ее слегка шершавые ладони, поглаживающие внучку по голове, ловкие пальцы, умело заплетающие косы по утрам, родные, в лучиках морщинок глаза, с возрастом слегка потускневшие, с наплывающими веками в уголках. Родители улетели в отпуск и не вернулись, погибли в авиакатастрофе, когда Анна училась в выпускном классе. В то время о трагедиях не принято было сообщать в широкой прессе, и она толком не знает, что же случилось на самом деле. Бабуля помогла ей пережить это горе, но сама не сумела одолеть его, сердце стало серьезно пошаливать. Когда Аня училась на первом курсе института, бабушки не стало. Горе накрыло девушку с головой. Острое ощущение своего сиротства, изъедающей душу неприкаянности, наверное, еще долго не отпустило бы ее, если бы не Марина. Решительная и непреклонная, она просто брала ее за руку и вела по утрам в институт, благо, что и сама училась там же, только на биологическом факультете. Временно поселившись у Анны, она то и дело напоминала, что пора поесть, усаживала за учебники, укладывала вечером спать и сама ложилась в соседней комнате на небольшом диванчике. И Аня незаметно оттаивала, оживала, постепенно приходила в себя. А когда на ее пути встретился Анатолий Васильевич, в неожиданно встрепенувшейся душе поселилось такое всеобъемлющее счастье, что боль по прошлому просто не устояла перед ним, отступила окончательно, оставив лишь легкий осадок скорби. Отошла и Марина на второй план, освободив место этим странным отношениям, которые она, конечно же, не одобряла, но мирилась с их животворящей силой. А потом, когда греховная связь рухнула, подруге вновь пришлось вытаскивать Анну из глубокой ямы разочарований и сожалений. На то она и подруга, чтобы вовремя оказываться рядом.

Они дружили с детства, жили в соседних подъездах, ходили в один детсад, потом в одну школу. Маринкиной маме даже к директрисе пришлось обратиться, когда девочки оказались в разных списках, ведь дочь по этому поводу устроила ей настоящую истерику, наотрез отказавшись ходить в школу, если Аня будет учиться другом классе. Так и шли они по жизни рядом, с младых, как говорится, ногтей. И дети их тоже были дружны, молодые матери даже мечтали порой, как однажды Анин Сережка женится на Марининой Аленке, но те вполне серьезно заявили, что братья на сестрах не женятся. А ведь они и в самом деле росли как брат с сестрой. Какие же они были славные в своей детской непосредственности! Так и стоят перед глазами их милые мордахи. А теперь у нее есть Ася, забавная, трогательная и безмерно дорогая.

С рождением внучки Анна сразу оставила работу, ей хотелось чаще видеть малышку, хотелось окружить ее таким же теплом и любовью, в каких росла сама. Той знаменательной ночью позвонил сын:

— Ты спишь?

— Уже нет.

— В общем, бабуля, поздравляю! Внучка у тебя! Три с половиной килограмма!

Какой тут сон! Его как не бывало. Человек родился! Девочка! Внучка! Новость, хоть и ожидаемая, все равно будоражила, крутилась в голове, отгоняя сон. Лишь под утро Анна задремала, ей приснилась любимая баба Зина. Это был знак! Бросай работу, отодвинь все на второй план, отдай малышке всю себя, как когда-то твоя бабушка. И она взяла на себя эту миссию, с первых дней пестовала малышку, став для нее незаменимым другом, наперсницей в играх, хранительницей милых секретиков, любимой бабулей. Как сладко засыпала внучка на ее плече под размеренные напевы колыбельных, как мило подпевала бабуле, став постарше, как смешно морщила носик, нюхая понравившийся цветок, как нежно обвивала ручонками бабушкину шею! Новые ощущения переполняли Анну, обволакивали мягким уютным теплом, теребили в душе неведомые струны. Она бережно хранила в памяти каждый день, проведенный вместе, каждое общее мгновение, периодически просматривая их, как кадры фотопленки. Остановись, жизнь, куда ты спешишь? Пусть внучка подольше будет маленькой. Так хочется растянуть это удовольствие сопричастности, эту наивную радость познания мира, этот милый блеск любознательности в детских глазах. Анна знала, что скоро все уйдет, исчезнет безвозвратно, и очень хотелось замедлить время. Когда рос Сергей, она, как и всякая молодая мать, наоборот, подгоняла дни, радовалась его взрослению, спешила вперед по жизни вместе с сыном. А теперь спешить совсем не хочется. Продлить бы.

Когда Сергей впервые привел в дом свою Танюшку, Анна даже слегка расстроилась, она не хотела видеть рядом с сыном никого, кроме Аленки, настолько привыкла, что они всегда вместе. Но мягкая и покладистая девушка вскоре пришлась ей по душе. К тому же опыт общения с Нинель Васильевной не позволял ей противоречить выбору сына. Это его жизнь, ему и решать. Танюшка (почему-то ее сразу так и стали звать в семье с легкой Серегиной руки, не Таней, не Татьяной, а именно Танюшкой) была хороша собой. Черноглазая, кудрявая, со смуглой кожей и высокими скулами, она в первый момент производила впечатление роковой красавицы, дерзкой и своенравной, хотя на самом деле была абсолютно не такой. Мать растила ее одна и не особо баловала. Отца своего Таня не знала. Ни фамилии его, ни имени. По рассказам матери, та сбежала от жениха накануне свадьбы, неожиданно выяснив, что станет не единственной женой восточного красавца, а третьей по счету в его небольшом гареме, но непременно любимой. Конечно же, своей уникальной внешностью Танюшка обязана именно отцу. И Ассоль родилась похожей на свою мать: те же огромные черные глаза, те же милые кудряшки. В общем, фамилия Лулукян им обеим подходила больше, чем голубоглазому и русоволосому Сергею. Гены Виктора Петрова оказались довольно сильными, ярко проявились и в сыне, и во внуке, но против жгучей восточной породы устоять не смогли, отступили.

Что-то Анна в последнее время все чаще стала обращаться мыслями в прошлое, много размышлять о своих близких. Знамение старости? О старости думать не хотелось. Не такая уж она и старая, внутренне ощущает себя лет на сорок, хоть возраст порой и заявляет о себе то болью в пояснице, то скачками давления. Когда в больнице ее спрашивают, сколько ей полных лет (почему-то врачей всегда интересует не год рождения, а количество лет), она обычно теряется, лихорадочно прокручивая в голове свой возраст — сорок, пятьдесят, шестьдесят? Шестьдесят три! Год рождения она назвала бы сразу, он неизменен, а вот возраст, с ним почему-то сложнее. Вроде, не так уж и много их, этих лет, Павел вон даже жениться надумал, а, как ни крути, шесть десятков за спиной — багаж немалый.

— Слушай, Анька, может, и тебе стоит замуж выйти? — предложила ей недавно подруга.

— Это зачем? Чтобы жизнь себе укоротить? Ты знаешь, что по статистике одинокие бабы живут дольше?

— Знаю, но просто хочу восстановить социальную справедливость. Почему я должна горбатиться на мужика, а ты жить в свое удовольствие?

Анна рассмеялась. Это еще надо посмотреть, кто на кого горбатится. Маринин муж — бизнесмен, не сильно крутой по теперешним меркам, но вполне успешный. Так что семья их живет в достатке. Марина всегда дорого одета, чего не скажешь об Анне, строго следит за своей внешностью и с некоторых пор активно посещает лучший косметический салон города. Алена, ее единственная дочь, на деньги отца открыла цветочный магазинчик, выбрав флористику делом своей жизни. Вышла замуж за молодого, но подающего большие надежды хирурга и родила замечательного малыша, в котором дед с бабкой души не чают. Родительскую квартиру в соседнем подъезде они давно продали и построили большой дом на окраине города. По этой причине подруги сейчас видятся не так часто, как хотелось бы, зато постоянно общаются по телефону, благо, что он теперь прекрасно заменяет живое общение и дает возможность видеть друг друга. В общем, да здравствуют современные технологии и неудержимый научно-технический прогресс!

Именно информационные технологии и стали профессией Сергея. В свои тридцать пять он уже руководит группой айтишников в крупной компании. Там же работает и Танюшка, менеджер отдела продаж. Поженившись, они какое-то время жили вместе с Анной, но вскоре купили квартиру в ипотеку и съехали. Анна осталась одна, хотя одинокой она себя совсем не ощущает, ей вполне комфортно в старой родительской квартире, где некоторые вещи до сих пор хранят тепло рук бабы Зины и мамы с папой. Сергей с Танюшкой часто навещают, да и Ася постоянно рвется к бабушке.

— Бабуль! Давай снеговика слепим! — весело крикнула Ассоль, выдергивая Анну из пелены воспоминаний.

Она топала по свежему снегу, оставляя аккуратные следы, оборачиваясь и внимательно разглядывая их.

— Давай! — незамедлительно согласилась Анна, тут же проникшись энтузиазмом внучки.

Вскоре три огромных снежных кома были водружены один на другой. В куче щебня за домом были выбраны два одинаковых камушка для глаз, руки-веточки тоже нашлись быстро, а вот с носом возникла заминка.

— Давай домой за морковкой сходим! — предложила Анна.

Эта идея была тут же подхвачена малышкой, и они направились к подъезду.

— Девушки! — донеслось им вслед. — Хотите, я подарю вашему снеговику вот такой нарядный шарфик?

Обернувшись, Анна увидела Анатолия, который, подходя к ним, вынимал из пакета серебристую мишуру. Ловким движением он обмотал ею шею снеговика, оставив длинные концы спереди и сзади.

— Это же Диана! — воскликнула Ассоль, радостно подпрыгнув и захлопав в ладошки.

Точно, мишура напоминала странное боа Дианы. Но Анне было уже не до снеговика. Что Анатолий тут делает? Неужели пришел к ней?

— Здравствуй, Аннушка, — произнес он вкрадчиво, и глаза цвета горького шоколада посмотрели на нее в упор. — Вот решил тебя навестить, извини, что без предупреждения, но у меня нет твоего телефона, а дом этот я хорошо помню, правда, в номере квартиры не уверен, но рассчитывал сориентироваться на месте.

— Но я могла и переехать за столько-то лет, — как-то неловко возразила Анна.

— Не уехала ведь! — одарил он ее своей неотразимой улыбкой.

Что-то изменилось в его лице с последней их встречи в зоопарке. Оно как будто осунулось, нос заострился, да и цвет кожи нездоровый. А может, просто день такой хмурый, и потому ей так видится?

— Бабуль! — вклинилась Ася. — Диане шляпку надо надеть, ей ведь холодно. А морковка не годится, у нее нос не такой, лучше камушек вставим.

— Хорошо, милая, поищи камушек, а потом пойдем домой подбирать шляпку, — улыбнулась она внучке и, повернувшись к нежданному гостю, проговорила твердо:

— Извини, у нас дела, срочно нужна шляпка.

— Наденьте любое ведро, — посоветовал мужчина с улыбкой, — или горшочек какой-нибудь.

— Нельзя ведро! Диана ведро не надевает! У нее шляпка красивая, с перьями! — серьезно возразила Ася и тут же спохватилась:

— А где же мы перышки возьмем?

— Мы что-нибудь придумаем, — заверила ее бабуля, двигаясь к подъезду и кивая на прощанье Анатолию.

И зачем он пришел? Только бы не напросился в гости. Анна, как и прежде, теряется перед ним, не знает, как себя вести, о чем говорить. И сердце бешено колотится. Что это? С чего вдруг? Столько лет прошло. И она уже давно не девочка.

Лишь хлопнувшая за спиной дверь подъезда вернула Анне относительное спокойствие, словно отсекла и того, кто остался снаружи, и все, что с ним связано.

Глава 7
Евклидовы постулаты

— Нет, Анька! Так дело не пойдет! — наставляла ее вечером Марина, и голос нервно вибрировал в телефоне. — Не хватало еще ласты склеить из-за какого-то престарелого ловеласа! Вот подскочит давление и все — инсульт тебе обеспечен! Мы уже не в том возрасте, чтобы подвергать себя таким страстям.

А что тут возразишь? Вполне возможный исход — Анна это понимала. Но что она могла поделать? Анатолий сам явился к ней, она его не звала. И кто знал, что организм ее так среагирует? Он ведь не подчиняется доводам разума. Сердце заколотилось, руки затряслись, кровь прилила к лицу. Не так-то просто с этим совладать. Неужели уже пришло то время, когда любое, даже самое незначительное отклонение от привычной жизни будет выбивать ее из колеи? Неужели теперь всегда предстоит так нервничать по пустякам, при любом нестандартном раскладе пить успокоительное, сбивать давление? И что это за жизнь такая? Потеряла очки — трагедия, забыла дома зонтик — катастрофа, а встретила призрак из прошлого — все, светопреставление.

— Даже техника подвержена износу, — продолжала свое нравоучение Марина, — а мы-то не железные. Все до поры до времени. Я, например, перестала смотреть фильмы, которые заставляют сильно переживать. А зачем мне это, если после них реально плохо уже на физическом уровне? Себя надо беречь! Это я тебе как биолог говорю! Так что гони ты своего Казанову прочь, решительно и бесповоротно! Довольно он поиграл тобой. Оставь его в прошлом, не пускай больше в свою жизнь. Мы сами должны обеспечивать себе спокойную и счастливую старость.

Смешно! Ничего нелепее не придумаешь, чем сочетание «счастливая старость»! Само понятие старости уже отрицает счастье как таковое. Денег нет, здоровья нет, да и радости никакой. Пожилой человек счастлив малым: солнышком поутру, смехом внучат, неплохим самочувствием в данную минуту. Получается, что счастье пенсионера одномоментно? Наверное, так оно и есть. Если, конечно, сам он не станет создавать его искусственно. Вот, например, Диана. Она наверняка счастлива, потому что смогла позволить себе жить так, как ей хочется. Однажды Анна рассказала Марине про знакомство с необычной дамой, но та не разделила ее восторгов. И что такого замечательного в том, что женщина солидного возраста одевается, как пугало огородное? И в том, что в песке с малышней барахтается, да еще и смеется на весь парк, привлекая внимание прохожих? Была у нас когда-то одна такая. Помнишь, англичанка? Я уже забыла, как ее звали. Такой же великовозрастный ребенок. Непосредственная и раскрепощенная до жути, идти с ней рядом порой бывало неловко. Она с каждой встречной собакой заговаривала, громко так, увлеченно. Могла метров за сто кричать, подзывая животное. И смеялась на всю улицу. Ути-пути, какой ты смешной! Иди сюда! Иди ко мне! Эть, как прыгает! Эть, как весело! Ну, иди ко мне, морда ты смешнючая! А уши-то! Уши! И хвостом виляет! Эть! Эть! И сама хохочет при этом. Все оборачиваются, и ты чувствуешь себя идиоткой под этими взглядами, а ей хоть бы хны, заливается смехом на всю округу. Говорят, она в Америку эмигрировала, там теперь фонтанирует своей непосредственностью. Но студенты ее любили, это факт. И скорей всего, именно за эту странную манеру поведения. Они были с ней на одной волне. Анна вздохнула, вспомнив сейчас тот разговор. Вот и Диана с Асей на одной волне. Интересно, кто она по профессии? Чем увлекается? Какую жизнь прожила? Есть ли у нее семья? Эта женщина была ей интересна, что бы там ни говорила подруга. Жаль, что они не успели познакомиться поближе, ведь может случиться, что никогда больше и не встретятся. Хотя неизвестно, как судьба распорядится. Встретились же Анна с Анатолием через много лет!

От всякой точки до всякой точки можно провести прямую — говаривал он ей когда-то. Он вообще часто цитировал Евклида, примеряя постулаты античности к жизненным ситуациям. Вот и сегодня опять попытался провести эту прямую по направлению к Анне. Зачем? И хорошо это или плохо? С одной стороны, она как будто окунулась в юность, в душе всколыхнулись воспоминания о самых счастливых днях ее жизни. А с другой — права Марина, как ни крути. Та боль, которую Анна пережила, оказывается, до сих пор сидит в ней, и бередить ее не стоит. Зато на ее женскую долю выпало хоть и короткое, но ни с чем не сравнимое счастье. Как она тогда порхала, как легко ей все давалось! Никогда больше в жизни она не испытывала ничего подобного. Они с Анатолием были одним целым, во всяком случае, Анна так ощущала. А целое больше части, как утверждал Евклид. И ей пришлось примерить к себе это утверждение, когда целое распалось, когда она стала лишь частью, причем, никому не нужной частью. Несчастной, обиженной, брошенной частью. В то время, как любимый человек уже стал целым с кем-то другим. Да, Анатолий был математиком до мозга костей и мыслил математическими выкладками. Он и Анну приучил к этому. С ним было интересно, он возбуждал ее ум к познанию, к осмыслению, сопоставлению. Извечное пифагорово «числа правят миром» было его жизненным кредо. А когда человек чем-то увлечен, когда он горит и фонтанирует идеями и гипотезами, то невольно загораются и все, кто рядом. Студентки влюблялись в него поголовно, а попутно и в его графики, функции, интегралы. Он был хорош во всем, ее идеальный мужчина. А достался ей. И она, наивная, думала, что это навсегда. Он и сейчас хорош, надо это признать. И ей, чего уж греха таить, очень хочется узнать о нем побольше. Как сложилась жизнь? Был ли он счастлив без нее? Развелся ли тогда с женой? Женился ли снова? И хотя Анна старалась не думать об этих мелочах, быть выше, отринуть, забыть окончательно, но мысли об Анатолии нет-нет да и всплывали в ее сознании. Почему она так нелепо повела себя сегодня? Почему поспешила скрыться в подъезде? А ведь вполне могла поступить, как цивилизованный человек, пригласить гостя в дом, напоить чаем, поговорить по душам. Скорее всего, именно на это он и рассчитывал. Летом, когда они неожиданно встретились в зоопарке, оба были сосредоточены на внучатах, в разговоре старались обходить острые углы, в общем, были предельно сдержаны и корректны. Но с той поры прошло уже довольно много времени, пожалуй, месяца три. Почему же именно теперь Анатолий решил вдруг навестить Анну? Вызревал для разговора? Боялся встречи? Или тут что-то другое? От всякой точки до всякой точки можно провести прямую. Если, конечно, есть желание.

В то, что числа правят миром, Анна тоже верила твердо и бесповоротно. Многие годы своей учительской работы она старалась влюбить учеников в математику так же, как когда-то Анатолий влюбил ее в свои интегралы и в себя. Равные одному и тому же, равны и между собой — опять всплыла в ее сознании одна из аксиом Евклида. Да, по силе любви к своему делу они были равными величинами, а во всем остальном далеко не равны. Уже расставшись с ним, Анна часто ловила себя на том, что многие математические выкладки пытается примерить к своей жизни, как когда-то делал Анатолий. Конечно, это было некой игрой, шуткой, но им обоим нравилось подобное наложение математических понятий на сферу человеческих отношений. Пусть с искажением сути, с парадоксальными выводами, с явной несуразицей, зато получалось довольно весело. Особенно в этом смысле доставалось Евклиду, его «Начала» Анатолий мог цитировать бесконечно. Да, те фееричные полгода их интеллектуально-сексуальных отношений полностью перевернули всю ее жизнь. Потому, наверное, и с Павлом не сложилось. Конечно, она могла бы вступить в единоборство с Нинель Васильевной за право полного обладания мужем, если бы хотела того, если бы он был ей нужен. А точнее, если бы смогла полюбить его так же, как Анатолия, но этого не случилось. Неравные величины.

Растревоженное прошлое не давало покоя, и Анна села к компьютеру. А не поможет ли ей великий и могучий интернет? Социальные сети — вот сегодня главное место выпаса двуногих млекопитающих, здесь-то она и поищет. Не может быть, чтобы Анатолий не пользовался сетями. Она переходила от одной соцсети к другой, запускала поисковик, но все было тщетно, бывший любовник нигде не значился, ни по фамилии, ни по имени-отчеству. Совпадения, конечно, были, но с аватарок на нее смотрели совершенно другие лица. А если у него ник? Какой, например, он мог бы быть? По прежнему прозвищу? Курагин? Но и это не дало никаких результатов. И тогда она зашла на какой-то новый математический форум. Кого тут только нет! И Пифагор собственной персоной, и Аристотель, и Евклид. Евклид! А ведь под этим ником мог бы скрываться и тот, кого она ищет! Анна стала вчитываться в рассуждения математиков, пытаясь по стилю понять, не Анатолий ли прячется за знакомым именем. Но сделать это было весьма сложно, ведь они не общались несколько десятилетий. Если, конечно, не считать две последние встречи, когда их разговоры были сведены к минимуму. Видела бы сейчас Марина, чем она занимается! Ох и высказалась бы! Анна вздохнула, отключила компьютер, и тут раздался телефонный звонок.

— Бабуль! — встревоженно затараторила внучка. — Папа сказал, что нашу снежную Диану уже хулиганы, наверное, сломали! Посмотри в окно, она еще стоит?

— Стоит, конечно! — заверила Анна, выглядывая в окно и силясь что-то там разглядеть.

— И шляпа на месте?

— На месте!

— И перо?

— И перо!

— И шарфик?

— И шарфик!

— А дедушка сказал, что я буду ммм… этим… ммм, ну, кто фигуры всякие лепит! — хвастливо сообщила Ассоль.

— Скульптором, что ли? — подсказала Анна.

— Да-да! Скульптором!

— У вас что, дедушка гостит? — удивилась Анна, сын не говорил, что отец собирался к ним. Так вот почему он сегодня забрал Асю раньше времени, хотя обычно она сама отводила внучку домой после их совместных выходных.

— Да, он был с красивой тетей, но они уже ушли! — с готовностью доложила девочка.

Послышался приглушенный голос Сергея, он что-то тихонько выговаривал Асе. Понятно, Павел приводил знакомиться свою новую жену, и это попытались сохранить в тайне от жены бывшей. Оберегают ее психику. Смешные! Ей абсолютно все равно, с кем там живет Павел. Да и сын имеет право видеться с отцом. Конспираторы!

— А если ее и вправду сломают? — озабоченно спросила Ася, мгновенно перескочив с гостей на снеговика.

— Если сломают, мы новую слепим, — успокоила Анна внучку.

— Ладно! Слепим! — радостно согласилась малышка и отключилась, забыв попрощаться.

Вот ведь егоза какая! Бабуля улыбнулась, представив лукавую Асину мордашку. До чего же Диана запала ей в душу. Даже вылепленная из снега, она не дает ей покоя. Интересно, встретится ли им эта дама еще когда-нибудь? И каким теперь будет ее наряд?

Глава 8
Кому какое дело

С Дианой они встретились через неделю, когда субботним деньком шагали с внучкой по парку. Анна была раздражена разговором с соседкой Марьстепанной, грубоватой бабкой с третьего этажа. Та топталась у подъезда в ожидании машины с грузчиками, а Анна вышла, чтобы встретить Асю, которую должен был привезти отец.

— Жду машину, — сообщила соседка, — «пианину» увозить. Я ему сразу говорила, что не жизнь у них будет, а сплошная «пианина». Так и вышло — разбежались!