Бесплатный фрагмент - Короленко Цезарь Петрович

Воспоминания

Короленко Татьяна Александровна

Короленко Татьяна Александровна, 2022г.

Цезарь Петрович Короленко родился в г. Брест (Польша) 3 октября 1933-го года. Его мать Валентина Александровна (урожденная Львова) родилась в Варшаве. Выйдя замуж за Короленко Петра Людвиговича, который окончил Ягеллонский университет в Кракове (один из старейших и известнейших в Европе), она взяла фамилию мужа Короленко. От первого брака у Петра Короленко была дочь Мария, тесно поддерживающая контакты с отцом после развода родителей. Мария Короленко вышла замуж и стала Марией Майер. Она преподавала в школе, и даже некоторое время была директором средней школы. У нее было несколько дочерей и сын. Пишу это потому, что с внучкой Марии Халиной наша семья поддерживала связь. Халина и ее родственники были в Новосибирске. Мы с ними очень хорошо проводили время в Новосибирске более десяти лет назад. Я до настоящего времени поддерживаю теплые отношения с Халиной. Она сейчас пенсионерка, живет в Польше, у нее очаровательный внук.

Хотелось бы подробнее остановиться на личности матери Цезаря Петровича Валентине Александровны Короленко, которая оказала большое влияние на развитие и формирование личности своего сына Цезаря. Это была женщина, преданная и любящая своего сына. Ее тесная связь с сыном была сильной на протяжении всей ее жизни, которая была нелегкой и требовала много сил для преодоления препятствий и поиска оптимальных решений.

Все плохое началось после смерти мужа Валентины Александровны Петра Леонидовича в относительно не старом возрасте (немного более 50 лет) от сердечно сосудистого заболевания. Оставшись одна с сыном шести лет и матерью, Валентина Александровна искала пути к выживанию. Большую помощь ей оказала ее мама, которая помогала воспитывать маленького Цезаря. К своей бабушке Цезарь Петрович испытывал любовь и привязанность. Когда семья переехала Сибирь, бабушка Цезаря Петровича скончалась в Новосибирске.

И еще одно важное обстоятельство, почему Цезаря назвали его именем. Он родился в результате кесарево сечения. Хирург, который первым увидел новорожденного, воскликнул: «Цезарь!».

Маленький Цезарь имел очень небольшой период общения с отцом. Отец просил его принести определенную газету, которые, он читал множество и маленький сынок, который еще не умел читать, как-то угадывал нужную газету.

С раннего детства Цезарь Петрович владел русским, польским и немецким языками. Его отец в совершенстве владел польским, немецким и немного французским языками.

Когда Цезарю было девять лет, Польша была оккупирована немецкими войсками, вошедшими в Брест. Было много беспризорных детей, которым требовалось внимание и помощь. Родители этих детей были или евреями, расстрелянными в период фашистской оккупации, или коммунистами. Мама Цезаря Валентина Александровна в тяжелые годы войны собрала сто беспризорных детей, организовала их питание и сохранила их всех до конца войны. Для сбережения этих детей она обращалась к католической и православной церквям, даже к немецкой администрации. Немцы смотрели «сквозь пальцы» на то, что у Валентины Александровны были дети расстрелянных евреев. Валентина Александровна для того, чтобы скрыть еврейское происхождение детей, требовала их стричь наголо чтобы не было кудрявых еврейских волос.

Таким образом, ей удалось сохранить жизни всех ста детей, находившихся в период немецкой оккупации в лагере в Бресте. Это героический подвиг женщины, которая осталась одна на руках с маленьким сыном и престарелой матерью.

Я до сих плачу, когда пишу эти строки о подвиге Валентины Александровны в годы войны. Уже в Новосибирске она читала мне письма от спасенных ею детей. В то время я не понимала важность её подвига, казалось, что она сделала прекрасное дело, спасая детей и это естественно. Однако жизнь распорядилась иначе.

После вхождения Красной армии в Брест Валентина Александровна была арестована по обвинению в сотрудничестве с немцами и отправлена в ссылку в Сибирь. Она рассказывала, как они плыли по морю до места назначения в Якутии, где работали на добыче полезных ископаемых (возможно алмазов) по пояс в холодной воде. В то время от непосильной нагрузки у нее образовалась грыжа живота, от которой при ее ущемлении она скончалась через много лет в Новосибирске, хотя была прооперирована.

Находясь в ссылке, Валентина Александровна писала письма о своей невиновности «наверх», в результате чего была освобождена через полтора года ссылки и вернулась в Брест. Во время ее ссылки маленький Цезарь жил в Бресте со своей бабушкой. Не все окружающие знали о ее невиновности и с подозрением к ней относились.

Потом Валентина Александровна решила переехать в Новосибирск, где жила ее двоюродная сестра Ольга Константиновна Вихрова (Титова по мужу) с семьей. Ольга Константиновна работала доцентом на кафедре патологической физиологии в Новосибирском медицинском институте. Переехав в Новосибирск, Валентина Александровна работала преподавателем немецкого языка в школе №49 Кировского района. Ей удалось (после ссылки) закончить досрочно институт и получить диплом о высшем образовании по специальности преподаватель немецкого языка.

Цезарь Петрович поступил в Новосибирский медицинский институт, который успешно закончил и поступил в ординатуру — аспирантуру к профессору Марку Ароновичу Гольденбергу, известному психиатру, работавшему ранее на Украине (кажется в Харькове в научно-исследовательском институте по нейро-психиатрии). Марк Аронович впервые в Новосибирске развил новое направление: экспериментальную психиатрию, в разработке которой активно участвовал Цезарь Петрович. Я принимала участие в студенческой научной работе, оценивая биохимические показатели крови у собак с экспериментальными психозами (алкогольный делирий). В работе участвовали преподаватели кафедры психиатрии, один из них Павел Петрович Волков, и студенты кружка. Собак получали бесплатно (или за минимальное количество медицинского спирта) из так называемого Треста очистки, вылавливающего беспризорных собак в городе.

Меня поражало, как Цезарь Петрович бережно относился к экспериментальным животным, собакам. Животные терпеть не могли алкоголь, который им вводили перорально. Это было экспериментальное воспроизведение модели алкогольного делирия. У собак забирали кровь для оценки биохимических показателей, где я принимала участие в работе совместно с сотрудником кафедры психиатрии Ией Дмитриевной.

Совместная работа и научные интересы объединили нас с Цезарем Петровичем. После окончания института мы поженились.

Жили у мамы Цезаря Петровича, Валентины Александровны Короленко, в одной комнате в трехкомнатной квартире с соседями на Оловозаводской улице. Несмотря на некоторые трудности и неустроенность, мы все были счастливы. Трудно было добираться в морозы на трамвае до отдаленного района, где жила Валентина Александровна и работала преподавателем немецкого языка в школе номер 49.

Я очень благодарна Валентине Александровне за огромную поддержку и помощь. Валентина Александровна научила меня, а позже и сына Эрика польскому языку, а частично и немецкому языку.

Карьера Цезаря Петровича складывалась удачно. Он защитил сначала кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию (в Киргизии и Узбекистане соответственно). В Ташкенте он познакомился с известным психиатром Федором Федоровичем Детенгофом.

Однако были и проблемы. У Цезаря Петровича был первый брак, где росла дочь Регина, которой он дал имя, но не участвовал в воспитании ребенка. Валентина Александровна очень переживала от того, что не виделась с внучкой. Видимо не сложилось и всю любовь она перенесла на нашего сына Эрика, который тоже очень сильно любил бабушку. Ей хотелось иметь внучку. Жаль, но наука — вещь жесткая. Мне очень одиноко без Цезаря Петровича, но я ему благодарна за все, что он сделал для меня. Светлая память!

О Короленко Цезаре Петровиче

Бочкарева Нэлли Леонидовна

⠀ ⠀Бочкарева Нэлли Леонидовна, к. м. н.,

доцент кафедры психиатрии и наркологии НГМУ, врач высшей категории, отличник

⠀ ⠀⠀ здравоохранения, автор 62 статей

⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀и 2 монографий.

О роли профессора доктора медицинских наук Цезаря Петровича Короленко в мировой психиатрии и научных достижениях написано очень много, но я уделю больше внимания его качествам как человека и организатора.

Впервые мы, студенты 5-го курса лечебного факультета НГМИ (Новосибирский Медицинский Государственный институт), познакомились с ним в 1961 году, когда начался цикл психиатрии. Мы увидели молодого мужчину невысокого роста, плотного телосложения в нестандартной одежде (в куртке и брюках). Эту одежду Цезарь Петрович предпочитал всю жизнь, мы не видели его в традиционных костюмах. Когда он начал говорить довольно высоким голосом, некоторые студенты захихикали, но содержание было настолько интересным, что вскоре все стали вслушиваться в каждое его слово. Цезарь Петрович, тогда еще аспирант II курса, по ходатайству зав. кафедрой профессора М. А. Гольденберга был зачислен в штат кафедры. А я и предположить не могла, что судьба мне подарит четверть века общения с этим удивительным человеком, так как тогда я мечтала стать хирургом. Правда, после участия в операции, которая длилась 3 часа ночью во время дежурства, я поняла, что мне хирургом не быть…

С 1966 г. по 1971 г. я работала в областном психоневрологическом диспансере г. Новосибирска в отделении, которым руководил известный психиатр И. В. Давыдов. Он является соавтором настольной книги начинающих психиатров «Общая психопатология» В.M. Банщиков, Ц. П. Короленко, И. В. Давыдов (1971 г.).

Цезарь Петрович был не только квалифицированным врачом, но и обучал нас диагностике и лечению психических расстройств. В 1968 году был создан Институт клинической и экспериментальной медицины (ИКЭМ СО РАМН) под руководством профессора доктора медицинских наук Казначеева В. П. В его составе была лаборатория психофизиологии, которой заведовал профессор д. м. н. П.П. Волков. В 1971 году меня зачислили в аспирантуру ИКЭМа по специальности «Психиатрия». Но в 1972 году П. П. Волков отбыл на постоянное жительство в г. Минск и «осиротевшую» лабораторию стали расформировывать. Сотрудников сократили, но по закону ординаторов и аспирантов оставили. Тогда и взял нас «под свое крыло» Цезарь Петрович, став исполняющим обязанности зав. лабораторией.

В те годы ИКЭМ СО РАМН занимался проблемой адаптации человека к экстремальным условиям Крайнего Севера, его сотрудники участвовали в четырех комплексных экспедициях на Таймыре, Диксоне, Хатанги, Норильске и пр. По разработанным методикам мы оценивали состояние психического здоровья контингентов людей, отъезжающих на работу на Крайний Север и находящимся там в течение года и более. Я участвовала в обследовании 1 200 коренных жителей (нганасан, долган, ненцев), выявляла при обследовании и по данным историй их болезней течения алкоголизма и алкогольных психозов. Глубокий анализ полученных данных Цезарем Петровичем и его сотрудниками вылился в ряд статей, напечатанных в материалах симпозиумов по «Биологическим проблемам Севера» за рубежом и в России. В результате Цезарем Петровичем были заложены основы «Транскультуральной психиатрии» в СССР.

В последующие годы проводилось исследование психопатологических нарушений и особенностях Цезарем Петровичем у некоторых других народов, в связи с чем были разработаны к диагностике, профилактике и лечению этих нарушений.

В 1971-м году по инициативе Цезаря Петровича лаборатория психофизиологии ИКЭМ СО РАМН заключила договор о совместных исследованиях с такой же лабораторией Института морской и тропической медицины в Гдыне и Гданьске (Польша). Ей руководила профессор Кристина де Вальдер-Галушко, владеющая русским и английским языками. С 1979 по 1981 год Цезарь Петрович с сотрудниками были в 3-х научных командировках в этом институте, где совместно обсуждали методы, контингенты и результаты исследований, благо, что поляки знали и русский язык.

Во время этих поездок Цезарь Петрович проявил себя как отличный организатор. Благодаря владению польским языком, он, вместе с сотрудниками приглашающей стороны, обеспечил нам комфортное передвижение и проживание, условия работы. Во время командировок Цезарь Петрович знакомил нас с достопримечательностями Польши, с обычаями и традициями поляков.

Рабочий день в Институте морской и тропической медицины длился с 7:30 до 15:30, так что в свободное время мы с Цезарем Петровичем посещали музеи, библиотеки, знакомились с городами Гданьск, Гдыня, Сопот. Так как Цезарь Петрович всегда увлекался кино, мы посмотрели много интересных фильмов. Поляки, с которыми мы знакомились, часто не верили, что Цезарь Петрович — профессор из Сибири из-за его «варшавского акцента». Большинство относились к нам дружелюбно. С Цезарем Петровичем мы дважды слушали мессу и органную музыку в костелах.

Цезарь Петрович внимательно и заботливо относился к нам, давал советы что посмотреть, что приобрести на наши командировочные, хотя его последнее не интересовало. А в Польше тогда появилось движение «Солидарность», начались волнения в Гданьске. Нас удивляла сплоченность поляков, поддержка бастующих. В Варшаве было спокойно. Цезарь Петрович посещал знакомых и драмтеатр. А мы с В. П. Соколовым, в последующем корреспондентом Новосибирской телестудии, в ожидании отъезда дважды побывали в Оперном театре, слушали «Кармен» и смотрели «Вечер балета», правда впечатления от певцов и танцоров были не в пользу варшавян, в сравнение с сибиряками. Зато в столице мы познакомились с поляками, которые учились в России, знали русский язык и помогали нам ориентироваться в обстановке. С некоторыми из них мы дружили некоторое время и созванивались.

Последние почти двадцать лет я работала на кафедре психиатрии и наркологии под руководством Цезаря Петровича сначала ассистентом, а затем доцентом. Должна отметить, что серьезных конфликтов в нашем коллективе не было, а если и возникали некоторые разногласия, то зав. кафедрой занимал чаще нейтральную позицию.

Сам Цезарь Петрович к работе относился добросовестно, соблюдал дисциплину и требовал этого от нас. Как творческий человек он не любил заниматься «бумажными» делами: составлять учебные планы, отчеты, ответы на запросы администрации. Эту работу выполняла я, предварительно все согласовав с Цезарем Петровичем. А он руководил научной работой, читал всем факультетам ежегодно обновляющиеся лекции, обучал ординаторов и аспирантов, проводил клинические разборы, готовил врачебные конференции. В подготовке ординаторов нам всегда помогала зав. клиническим отделением (базой кафедры) врач высшей категории Л. М. Попова. С Главным врачом клинической психиатрической больницы №3 Григорьевой Сталиной Георгиевной у Цезаря Петровича и его сотрудников сложились дружеские отношения. Она создавала хорошие условия для работы, а мы консультировали пациентов, закрепленных за нашим отделением, помогали в составлении и оценке отчетов для сертификационных комиссий. Чувствовалось, что Цезаря Петровича иногда раздражала «косность нашего мышления», несоответствие новым критериям диагностики, но он не читал нотации, а убеждал в своей правоте.

Иногда на кафедре отмечались дни рождения сотрудников, организовывалось чаепитие. Особых вкусовых предпочтений у Цезаря Петровича не замечала, но иногда он приносил собственноручно сваренное из необычных ингредиентов (тыква, кабачок и т.д.) и был доволен, если мы не могли угадать эти компоненты.

Из алкогольных напитков наш «босс» предпочитал «не общепринятые», а виски, текилу, джин с тоником. В вопросе употребления алкоголя он был принципиально против введения «сухого закона, так как предвидел побочные явления, что и подтвердилось на практике (резкий рост употребления суррогатов и увеличение атипичных алкогольных психозов). Цезарь Петрович употреблял алкоголь в небольших количествах, и мы никогда не видели его даже в средней степени опьянения.

Возвращаясь с международных симпозиумов, он всегда рассказывал коллегам об их содержании, подробно знакомил с материалами и фотографиями, так чтобы мы были в курсе всех новых направлений в психиатрии. В последние десятилетия сотрудники кафедры и аспиранты под руководством Цезаря Петровича изучали различные формы аддиктивного поведения.

Личной жизнью сотрудников Цезарь Петрович интересовался мало, но, если обращались за помощью, давал дельные советы. В своей семье ему было комфортно, чувствовалось, что он гордится успехами супруги, доктора наук Т. А. Короленко и сына Э. Ц. Короленко — профессора университета в г. Ванкувер (Канада).

За годы работы Цезарь Петрович воспитал десятки учеников, ставших кандидатами и докторами наук, выдающимися организаторами и врачами. Так, например, д.м.н. профессор В. В. Макаров стал президентом Общероссийской профессиональной психотерапевтической лиги и Национальной саморегулируемой организации «Союз психотерапевтов и психологов», заведующим кафедрой психотерапии и сексологии Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования, профессор Б. Н. Пивень заведует кафедрой психиатрии и наркологии Алтайского государственного медицинского университета, член Президиума Правления Российского общества психиатров, вице-президент Независимой психиатрической ассоциации России. Профессор Н. Л. Бундало заведует кафедрой Красноярского государственного медицинского института, она же — директор научного психологического инновационного университета развития (НПИУР). Среди учеников Цезаря Петровича известные психотерапевты д. м. н. В.Ю. Завьялов, Т. А. Шпикс Из-под его крыла вышли выдающиеся организаторы психиатрической службы (д.м. н. В.Л. Дресвянников, д.м. н. М.Ю. Наров, к.м. н. А.И. Зинина, к.м. н. В.А. Макашова и др.). Приятно сознавать, что и я являюсь ученицей и соратником Цезаря Петровича. Благодаря его наставничеству, мною в соавторстве с ним с сотрудниками кафедры опубликованы 60 статей по различным аспектам психиатрии, монография и методические рекомендации, внедренные в практику обучения студентов медицинских ВУЗов.

Я благодарна судьбе за то, что мне в течение почти четверть века выпало счастье общаться и сотрудничать с этим удивительным человеком.

Рядом с «Ц. П.»

Пивень Борис Николаевич

⠀⠀Пивень Борис Николаевич, Профессор,

⠀доктор медицинских наук, заслуженный

⠀ ⠀⠀⠀ ⠀врач РФ, заведующий кафедрой

⠀⠀психиатрии и наркологии Алтайского ⠀⠀ ⠀⠀⠀государственного медицинского

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀университета

В первую очередь хочу выразить признательность издателям книги памяти Цезаря Петровича за предложение принять в ней участие.

При этом текст моих воспоминаний о нем я предваряю некоторыми необходимыми пояснениями. Начну с названия. Тем, кто заинтересуется данным текстом, оно может показаться эпатажным и не подходящим для обозначения публикации такого рода. Тем не менее, из возможных вариантов названий воспоминаний я выбрал тот, что представлен здесь. Причем это название возникло спонтанно в процессе обдумывания текста воспоминаний, и при этом достаточно полно отражает, как я надеюсь, его содержание.

С Цезарем Петровичем я был знаком в течение многих лет, с 1964 года. И мое общение с ним сыграло значительную роль в моем становлении в научном и в клиническом плане, а также определенном образом повлияло на формирование моего мировоззрения. При этом, несмотря на разницу в положении и в возрасте, у нас сложились добрые, практически дружеские отношения, не мешавшие, однако, субординации. Это был тот период времени, до 1983 года, когда я учился и работал под руководством Цезаря Петровича и буквально рядом с ним, до моего перехода в Алтайский медицинский институт. По данной причине наши официальные контакты сократились, что не нарушило нашего творческого и личностного общения.

На кафедре, возглавляемой Цезарем Петровичем, был благоприятный психологический климат, имевший совершенно естественный характер, что отражалось в отношении ее сотрудников к нему, подчас называвших в разговоре между собой о нем уважительно, как «Ц.П.» Именно по данной причине я включил эту аббревиатуру в название воспоминаний о нем.

Цезарь Петрович был многогранным человеком, что в этой книге воспоминаний о нем, несомненно, найдет свое отражение. Я же хочу остановиться на описании разного рода событий больше житейского плана, характеризующих его, участником которых я был.

В тексте не соблюдена хронология событий, так как они относились к разным временным периодам.

В начале я уже писал о нашем знакомстве. Причем оно носило самый обыденный характер, не предвещая каких-либо знаковых последствий для меня. Я обучался в медицинском институте и, сдавая экзамен по психиатрии, сел отвечать к заведующему кафедрой Ц. П. Короленко (тогда он еще не был профессором). Судя по всему, ему мой ответ понравился, и он поинтересовался, занимаюсь ли я в каких-либо научных студенческих кружках. Я ответил отрицательно, так как не определился еще с выбором будущей специальности. Тогда он предложил: «Походите к нам»», имея в виду участие в научном студенческом кружке кафедры. В результате вот уже более полувека «хожу» в психиатрии.

Буквально с первого посещения кружка я понял, что это мое. Кружок вел сам Цезарь Петрович. Мне импонировало, что в работе кружка не было «заорганизованности» — обязательного составления планов, ведения протоколов и т. п.

Цезарь Петрович, как я понимаю, не любил такого рода бумажную деятельность. Может быть по его примеру, я в своей последующей работе также не терпел бумаготворчества, которое, к сожалению, в последние годы все больше заменяет реальные дела.

В то же время кружок привлекал постановкой своей работы, создающей творческое начало. Это были и заседания, на которых заслушивались доклады студентов, темы которых они сами могли предлагать, и клинические разборы. Кружковцы приглашались на больничные врачебные конференции. Часть из них вели серьезные научные исследования, результаты которых докладывались на научных конференциях, публиковались в научной печати и получали высокие оценки.

Для студентов, избравших психиатрию своей будущей специальностью, кружок являлся первым этапом ее серьезного освоения. При этом хочу непременно отметить, что студенты кружковцы фактически становились членами кафедрального коллектива. В их присутствии сотрудники кафедры нередко обсуждали актуальные, в том числе и злободневные профессиональные вопросы, не нарушая, естественно, этических норм.

Кафедра имела высокий научный и клинический потенциал, созданный известным в стране и за рубежом профессором М. А. Гольденбергом и его учениками. В 1964 году в связи с кончиной Марка Ароновича встал вопрос о выборе заведующего кафедрой психиатрии на конкурсной основе. На эту должность претендовал известный психиатр С. — заведующий кафедрой психиатрии одного из сибирских медицинских институтов. Коллектив кафедры выдвинул на эту должность Цезаря Петровича. В тот момент он был самым молодым из кафедральных сотрудников, но уже зарекомендовал себя как перспективный их руководитель. Конкурс выиграл Цезарь Петрович, и последующая история кафедры показала полную оправданность этого выбора.

Цезарь Петрович вскоре стал профессором и широко известным ученым. Под его руководством я учился и работал на кафедре и получил подготовку, позволявшую, как показал опыт моего становления заведующим кафедрой психиатрии Алтайского медицинского института, принять руководство кафедрой этого ВУЗа.

Иногда с учетом приведенной хронологии я в шутку называю профессора Гольденберга моим психиатрическим дедушкой, прямым учеником которого был профессор Короленко, ставший в этом ряду моим учителем.

Цезарь Петрович, будучи учеником Марка Ароновича, прошел хорошую клиническую школу и, как я слышал от кафедральных сотрудников, даже перенял некоторые его привычки, что можно назвать феноменом «„ученик — учитель“». Мне удалось послушать только одну лекцию Марка Ароновича, она запомнилась мне, и на которую я неоднократно ссылался в своей последующей работе.

Цезарь Петрович, несомненно, сыграл ключевую роль в моей клинической подготовке. Я участвовал в клинических разборах, регулярно проводимых им. Он много консультировал в психиатрических учреждениях и, как правило, приглашал меня с собой. В плане оценок приведу такой пример. В кафедральное отделение в остром психотическом состоянии поступила больная Ш., переданная мне, как это было и положено ассистенту кафедры, для курации. Ее внешний вид и поведение указывали на серьезную экзогенную патологию. В этом направлении и строился диагностический поиск, для участия в котором, учитывая тяжесть состояния больной, приглашались врачи разных областей медицины — терапевт, хирург, инфекционист, гинеколог, онколог. Однако ни один из них «своей» патологии у нее не нашел. В лучшем же случае их диагностические заключения завершались вопросительным знаком. В психическом статусе больной, однако, просматривались отдельные фрагменты эндогенного плана, не принимавшиеся в расчет на фоне общей картины экзогенной патологии.

С учетом изложенного я обратился к Цезарю Петровичу. Он выслушал мой доклад, внимательно осмотрел больную, безуспешно попытался привлечь ее внимание и заключил, что у нее гипертоксическая шизофрения. При этом он пояснил, что когда-то в его практике был подобный случай и диагностировал его, и буквально научил распознавать эту патологию, Марк Аронович.

Я не ставил перед собой цель охарактеризовать эту форму шизофрении. Моя задача — показать на данном примере значение преемственности в подготовке клиницистов. Тем более что в моей работе в последующем было два подобных случая. Правда, там была иная расстановка ролей. Я был в них не учеником, как в примере с моей больной Ш., а консультантом.

Мое многолетнее общение с Цезарем Петровичем не ограничивалось моим участием в его клинических разборах и консультациях. А это был большой круг разных по содержанию и продолжительности событий. На части которых я хочу остановиться.

Цезарь Петрович часто приглашал меня пройти с ним из клиники в главный корпус института. По пути мы заходили в главпочтамт, где он получал свою корреспонденцию. Весь этот путь составлял около 2 км. Для меня эти прогулки были важны тем, что в их процессе мы обсуждали разные вопросы и я узнавал много нового.

В те времена большую роль в культурной и интеллектуальной жизни Новосибирска играл Академгородок, сосредоточением которой был его Дом ученых. Цезарь Петрович был его членом и пользуясь своим правом неоднократно приглашал меня на его мероприятия. До сих пор помню просмотренный в их числе американский документальный фильм, посвященный программе полета человека на луну.

В процессе составления этого текста вспомнились некоторые, казалось бы, незначительные, а иногда и комичные события, но я пишу о них, так как они дополняют общую картину моего общения с Цезарем Петровичем. Было время, когда он не летал, правда, не знаю по какой причине, самолетом, а даже на дальние расстояния ездил поездом.

В описываемом случае Цезарь Петрович поехал в командировку во Владивосток. Путь до него от Новосибирска по железной дороге занимал около 4 суток. Дня через два после его отъезда на ней произошла катастрофа. Не помню, была ли о ней официальная информация, но, как бы то ни было, о ней население сразу же узнало. Это был вообще удивительный феномен.

Люди практически сразу узнавали о серьезных событиях, хотя не только не имели мобильных средств связи, но даже и не слышали о них. Естественно, кафедральные были обеспокоены этими событиями и старались получить хотя бы какую информацию, чтобы понять, что с Ц. П. Тем более, что по нашим представлениям катастрофа произошла в тех местах, где он мог проезжать. Такое положение продолжалось около трех суток, когда к нам в ассистентскую неожиданно вошел Цезарь Петрович. По его невозмутимому виду было даже трудно представить, что он побывал в такой ситуации. Оказалось, как он нам рассказал, для восстановления движения требовалось много времени. Поэтому часть пассажиров остались в вагонах в ожидании завершения ремонта, а желающим вернуться была предоставлена такая возможность. Он ей и воспользовался. Однако этим данная история не закончилась. Буквально на следующий день Цезарь Петрович вновь повторил попытку попасть во Владивосток. Но на этот раз успешно.

Это было до моего переезда в Барнаул. Мы с ним ехали автобусом туда на конференцию и попали на подъезде к нему в пробку, созданную вереницей комбайнов, движущейся к центру города. Оказалось, что они направляются на парад, посвященный большому урожаю, собранному в Алтайском крае. Цезарь Петрович был хорошо встречен организаторами конференции и городскими руководителями. А в память этого события был награжден важным кухонным атрибутом — хлебницей и караваем. Когда-то мы с ним приехали в Томск на конференцию. Это было в те времена, когда все было в т.н. дефиците, в том числе гостиницы. И ее организаторы разместили нас и еще нескольких участников конференции в одном из отремонтированных больничных отделений, перегороженного на отдельных индивидуальных кабинок. По этому поводу кто-то в шутку предложил проводить конференцию, что называется, не сходя с места. Не помню, чтобы кто-то высказывал недовольство из-за такого поселения. Как я уже отмечал, это было аскетическое время, и люди не были избалованы даже элементарными благами цивилизации. Видимо, отсюда и спокойное отношение к произошедшему событию.

Еще один пример. Я был только что избран заведующим кафедрой психиатрии Алтайского медицинского института. И пока решался мой «квартирный вопрос», мы с женой жили в студенческом общежитии. В то время у нас в Барнауле проходила конференция, в которой участвовал и Цезарь Петрович. И я решил пригласить его к нам в общежитие. Вначале жена сомневалась, стоит ли это делать, так как ей было неудобно принимать его в условиях «прелестей “ общежития. Тем не менее, Цезарь Петрович побывал у нас и, судя по всему, не тяготился обстановкой нашего общения.

Цезарь Петрович был демократичен в общении с кафедральными сотрудниками. Так, на удивление, когда это официально не запрещалось, терпимо относился к курению на кафедре. Сам он не курил, но вообще не обращал внимания на курящих, в том числе и тех, кто позволял себе курить у него в кабинете. Некурящие сотрудники даже жаловались ему.

Когда-то в стране (тогда СССР) каждую весну в обязательном порядке проводились так называемые Ленинские субботники. Выходили на них и мы, кафедральные сотрудники. Но для нас это были скорее не какие-то физические занятия, а лишняя возможность побывать на свежем воздухе, отвлечься от повседневных производственных забот, пообщаться с коллегами из нашей базовой больницы. И вот однажды при таком мероприятии Цезаря Петровича экипировали телогрейкой (был такой универсальный предмет одежды), в которой он, естественно, выглядел необычно, и кто-то из нас на этот счет пошутил. Вот тогда я впервые и, пожалуй, в единственный раз, увидел Цезаря Петровича в некотором смущении.

Цезарь Петрович владел несколькими иностранными языками, что играло большую роль в работе нашей кафедры. Он нередко помогал переводить иностранные публикации. По его приглашению к нам приезжали коллеги из Англии, Польши, Германии, общение с которыми не только расширяло наш профессиональный кругозор, но и показывало высокий научный уровень российской психиатрии.

В этом плане с удовлетворением отмечаю, что кафедральные разработки в области алкоголизма как в организационном, так и в клиническом плане по ряду позиций опережали существующие. Значительным событием такого рода явилось создание первой в стране противоалкогольной лаборатории на крупном промышленном предприятии (одном из наиболее значимых заводов страны). Его инициатором и научным руководителем стал Цезарь Петрович, перенявший опыт организации и функционирования аналогичной структуры компании Дженерал Моторс.

Лаборатория имела автономный, независимый от государственных структур статус, позволявший нам решать те или иные вопросы, не имея на то официального одобрения. Несомненно, при этом было необходимо брать на себя полную ответственность за полученные результаты. Лаборатория финансировалась промышленным предприятием и была подотчетна его руководству. Позитивный опыт работы лаборатории был освещен в государственной телевизионной программе Время.

Организация лаборатории сопровождалась одним, можно даже назвать, забавным случаем. Мы, а это Цезарь Петрович, я и еще один доктор прибыли на встречу с дирекцией предприятия для обсуждения вопросов ее создания. Нам было назначено время. А это были уже довольно поздние вечерние часы. Тем не менее, нас не могли принять в условленное время и, извиняясь, попросили подождать, так как все руководство было занято в цехах завода. В итоге наши ожидания в приемной с неоднократным переносом времени встречи растянулись уже в ночи часа на два. Как оказалось, на заводе был

аврал, связанный с обязательным выполнением производственного плана, от чего зависели, как и в целом в экономике страны, премии и награды. В итоге наша встреча с руководителями завода уже в ночные часы состоялась, и лаборатория была создана.

Непременно хочу отметить, что Цезарь Петрович был знаком со многими психиатрами профессорами страны, что как я понимаю, отчасти было передано ему «по наследству» Марком Ароновичем, а потом в некоторой степени перешло мне.

Выше я отмечал, что в 1983 году я был избран заведующим кафедрой психиатрии Алтайского медицинского института и, в связи с этим переехал в Барнаул. Но наши профессиональные и личностные контакты продолжались.

Примером тому являются наши разработки в области экологической психиатрии. В 1990 году, с учетом экологической ситуации в стране, я разработал предложения по развитию экологической психиатрии и созданию ее научно-организационных структур и обратился с ними в Комитет по охране здоровья народа Верховного Совета СССР. Предложения получили одобрение. В результате при поддержке Президиума СО АМН СССР и позитивной экспертной оценки Цезаря Петровича в начале 1991 года была предпринята попытка их реализации в виде конкретных шагов по организации Центра экологической психиатрии. Цезарь Петрович подчеркнул приоритетный характер наших разработок и принял предложение участвовать в формировании и развитии этого жизненно важного и перспективного направления в психиатрии. Свое видение решения данной проблемы он изложил в выпущенном нами сборнике научных работ, явившемся, судя по всему, одним из первых с подобной тематикой. При этом хочу отдельно отметить, что термин «экологическая психиатрия» тогда только что появился в отечественной литературе. В зарубежной же психиатрии, по свидетельству Цезаря Петровича, он еще не встречался.

К сожалению, последовавшие вскоре события, внесшие коренные изменения в жизнь страны, не позволили завершить реализацию намеченных планов.

Приведенные выше события происходили до 1991 года, то есть до момента распада СССР. Я включил эти сведения в данный текст по той причине, что КПСС, а более кратко — партия, других и не было, доминировала в те времена во всех областях нашей жизни. Здесь я не стану затрагивать тему использования психиатрии в немедицинских целях. Это отдельный большой вопрос, а отмечу, что ее «руководящая роль» влияла и на карьерный рост многих людей. Цезарь Петрович был беспартийным. Не знаю, как ему удавалось оставаться вне «партийных рядов», тогда как имелось большое число желающих в меркантильных интересах пополнять их, а в части случаев, знаю по своему опыту, деликатно уклоняться от вступления в эту организацию. Но эту тему мы с ним не затрагивали.

Завершая воспоминания, хочу привести еще один случай, нашедший отражение в заглавии данного текста. В 1991 году я был в командировке в Севастополе. Знакомясь с главным врачом психиатрической больницы, я назвал свою фамилию, и он сразу неожиданно ответил, что знает меня по многим совместным публикациям: Короленко — Пивень.

Психиатр как собеседник

Владимир Юрьевич Завьялов

⠀ ⠀Владимир Юрьевич Завьялов, д. м. н.,

⠀⠀⠀⠀⠀врач-психотерапевт, создатель

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀дианализа

Психиатров боятся не зря. Психиатр может испортить судьбу человека, а может помочь исправить. Бывает и так, и так. Лучше не встречаться с психиатром в суде. В суде психиатр гордится тем, что никогда не лечил душевно больных, а только определял степень их болезни и состояния вменяемости/невменяемости. Лучше встретиться с психиатром в отделении неврозов — там лечат не только таблетками, но и разговорами. Но лучше всего встретиться с психиатром на кафедре психиатрии задолго до начала лекции или диагностического разбора, по-старому — консилиума. Я хочу рассказать о некоторых беседах с моим учителем профессором Короленко Цезарем Петровичем на кафедре психиатрии Новосибирского государственного медицинского института (в дальнейшем — «академии» и «университета»), которой он руководил несколько десятилетий.

Я познакомился с Ц. П. Короленко в 1970 году на заседании психиатрического студенческого кружка. На 4 курсе медицинского института у меня была проблема выбора специальности в медицине. Никакие специальности, которые я попробовал на студенческих кружках меня не вдохновляли, а наоборот — психологически угнетали, особенно хирургия с её безжалостным «проникновением внутрь» (пресловутый «хирургический доступ»). Кто-то подсказал: «Сходи на научный кружок по психиатрии, там интересно!» Я пошёл. Действительно, было очень интересно, и я остался в этой профессии на всю жизнь.

Мне повезло, со студенческих лет я учился психиатрии, клинической психологии и психотерапии не по книгам, а именно на совместных беседах с Цезарем Петровичем. Книги я, конечно, тоже читал, особенно «самиздатовские» переводы классиков психотерапии. У Цезаря Петровича была лучшая в городе личная библиотека классики психиатрии, психотерапии, психологии, современной философии и современной художественной литературы, правда на иностранных языках: немецком, английском, польском, чешском, сербскохорватском и других. На русском языке он литературу не собирал. Все работы на русском языке — это были книги, подаренные авторами, а их было не мало. Он был в хорошем смысле книжником — любил книги, читал ежедневно огромное количество страниц на разных языках, а утром, за стаканом кофе в своём кабинете погружался в разговоры, в которых обильно цитировал прочитанное.

Писать о Цезаре Петровиче Короленко без диалогов с ним, попросту нет смысла. Просто возьмите все его монографии и прочитайте. Это очень большой и сложный гипертекст. Вряд ли Вы в нём досконально разберётесь. Цезарь Петрович Короленко писал мучительно-кропотливо, с болью отрывая от себя каждую новую мысль. Ему мешали цитаты, которые он помнил наизусть. Он писал сложно, поскольку хотел выразить очень много, всё, что знал, а знал он невероятно много. Это был океан знаний, с которым он еле-еле справлялся. Этот океан знаний, его без конца топил, погружал в водовороты противоречий и нестыковок. Я это почувствовал ещё студентом, когда пришёл к нему на научный студенческий кружок. Это был клинический разбор в 1972 году, когда я учился у него на кафедре психиатрии в субординатуре. Это было давно, но я всё хорошо помню.

Психоз счастья-страха Карла Леонгарда

Обычно после большого разговора со всеми студентами кружка, а их было не мене 30, в конце оставалось человек 6—7, в основном это были студентки, влюблённые в Ц.П., но было ещё пара-тройка студентов-мужчин, мечтавших овладеть профессией психиатра. Тогда, в 1971 году быть психиатром, было более, чем престижно. На дворе — остатки оттепели конца 60-х, ещё не закончились дискуссии «физиков-лириков», ещё мало кто осознал глубокие идеи фильма «9 дней одного года» про физиков-ядерщиков в Новосибирском институте ядерной физики (ИЯФ), а тут, на кафедре психиатрии НГМУ (Новосибирский государственный медицинский институт), который находился на месте бывших конюшен, как тогда говорили, остановочного пункта императора Николая 2-го для переброски войск для Русско-Японской войны, в Новониколаевске на улице Владимирской-2 в тёплой дружеской обстановке велись разговоры о Европейской ментальности. Вот сочинения профессора Карла Леонгарда, немца из ГДР, об эндогенных психозах. Это совсем не шизофрения и не МПД, это что-то совсем особенное, даже совсем не смесь (не дай Бог — синтез) Шизофрении и Маниакально-депрессивного психоза. Это что-то совсем иное, гораздо лучшее, более интеллигентное, более современное, чем борьба и взаимодействие двух совершенно разных болезней. Тут надо всей силой своего воображения мечтать о каком-то новом качестве психического ответа человека на Современность (это я так понял тогда). Современность надвигалась «неумолимым домкратом» (что с меня взять тогда, ведь я читал, конечно, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, но никак не мог даже приблизиться к сочинениям Карла Леонгарда). Психоз страха-счастья Леонгарда был для меня запредельной мудростью приспособления человеческого организма со средой. Вот диалог с Ц. П., который был, но не был никогда мною записан, а воспроизводится по моей памяти сейчас.

В.Ю.: Цезарь Петрович, Вы говорили, что Крепелин твёрдо разделил все психозы на Маниакально-депрессивный психоз и Раннее слабоумие, позднее названное Блейлером «шизофренией», а у Леонгарда получается какой-то промежуточный тип — «циркулярный психоз». Как это правильно понять?

Ц.П.: Психиатрия — наука описательная. Мы, психиатры, не зная происхождения психозов и истоков психопатологии вообще, просто описываем то, что видим в клинике, то, что есть. Карл Леонгард очень внимательный и вдумчивый врач-психиатр, он тщательно исследует своих пациентов и точно описывает их статус. Сначала надо точно описать то, что Вы видите, слышите и чувствуете, а уж потом, отрываясь от живого контакта с больным человеком, придумывать интерпретации того, о чём вы слышали, но теперь уже думаете. Человек сначала слышит, потом думает.

В.Ю.: Ну, вот я сегодня на разборе услышал, что ваша пациентка шесть месяцев назад испугалась преследования за критику начальника на работе, была в состоянии параноидной депрессии несколько месяцев, не лечилась и не обращалась к психиатрам, жила, затаившись от всех, а потом вдруг ночью «услышала» голос этого начальника, который стал признаваться ей в любви! После этого она стала ненормально счастливой. Как это вообще возможно? Это что, форма самоисцеления?

Ц.П.: Вероятно. Но это уже ваша интерпретация. Вы ведь хотите, чтобы она преодолела свою паранойю страха? Вы ждали от неё какого-то мощного изменения в сознании, преодоления страха! Мы же все хотим преодолевать свои страхи. И вот Вы услышали от этой пациентки, что она с помощью другого психоза пересилила свой первоначальный психоз страха! Парафрения преодолела паранойю! Мы стали свидетелями редкого духовного феномена — энантиодромии, что буквально означает бег навстречу. Юнг позаимствовал это понятие из философии Гераклита, для которого оно означает постоянное перерождение противоположностей. В данном случае страх преследования волшебным образом превращается в любовное томление и ожидание долгожданной встречи.

В.Ю.: Это и есть механизм психологической защиты?

Ц.П.: Да, Вы правы. Это и есть механизм психологической защиты: чтобы защититься от страха нападения, необходимо влюбиться и влюбить в себя агрессора. З. Фрейд превосходно описал этот механизм психологической защиты в своей работе «Тотем и табу», читайте, студенты!

В.Ю.: Обязательно прочтём! А библейский мотив преображения Савла в апостола Петра, это тоже энантиодромия!

Ц.П.: Вы что, уже прочли Евангелие? Какое? От Матфея? От Марка? От Иоанна?

В.Ю.: Нет, нет, я прочёл это из критики. Вы же знаете, что мы — атеисты и наш главный предмет «Научный атеизм». Я просто читал «Историю религии», а там много чего интересного пишут о Библии!

Ц.П.: Да. Карл Юнг приводит в пример именно историю Савла, который всем сердцем ненавидел Иисуса Христа, всячески с ним боролся, как воинствующий фарисей, но в один миг преобразился, когда услышал голос Иисуса с небес…

В.Ю.: Всё-таки тоже с ума сошёл? Хотя, пардон, тогда ещё не было ни психиатрии, ни психиатров, ни сумасшествия, и никто с ума не сходил, а только бредил, по-хорошему, о встречи с самим Богом или его Посланником Иисусом!

Ц.П.: Возможно, такие случаи есть древние «реликтовые» психозы, возвращение психики на самые ранние этапы своего развития и адаптации. Мы об этом можем только гадать сегодня.