Бесплатный фрагмент - Коллекция моего папы, или Большое путешествие альбомов Lollini

От автора

Художественно-биографическая повесть «Коллекция моего папы или Большое путешествие альбомов Lollini» рассчитана на широкий круг читателей, но в первую очередь будет интересна тем, кто увлекается филателией или когда-нибудь собирал почтовые марки. Для кого-то это было временным интересным занятием, а кто-то увлёкся навсегда. Так уж повелось, что филателия, как область коллекционирования, изучения почтовых марок и истории почтовой связи выбирает людей с особым складом интеллекта: пытливых, целеустремлённых, неординарных и всегда пребывающих в юношеском возрасте, вне зависимости от возраста биологического. Эта повесть не только, собственно, о почтовых марках и других предметах филателистического коллекционирования. Автор, не являясь экспертом в области филателии, но будучи увлечённым коллекционером-романтиком, постарался в простой, доступной форме рассказать о том, какую роль сыграла космическая филателия в жизни одной, отдельно взятой семьи (в трёх поколениях) с конца шестидесятых годов прошлого века и по настоящее время.

В оформлении книги использованы иллюстрации из каталогов, альбомов и веб- ресурсов, любезно предоставленных компанией «ESPACE LOLLINI» (Франция), а так же изображения почтовых марок, конвертов первого дня гашения и других предметов из коллекции автора.

Автор выражает сердечную признательность господину Александру и госпоже Энни Лоллини за разрешение использования в книге исторических сведений, визуальных материалов компании, предоставленную продукцию, а также понимание и неоценимую помощь при подготовке книги. Также автор тепло благодарит издателя и друга — директора РОО «Литературное сообщество „Новые Витражи“» Марину Юрьевну Чайкину за подготовку издания.

***

Большая папина коллекция

Коллекция моего папы — это нечто гораздо большее, чем солидное тематическое собрание космической филателии, теперь уже имеющая не только филателистическую, но и культурно-историческую ценность. Я бы сказал, что эта коллекция что-то вроде духовной и нравственной опоры, морально-психологического базиса нашей семьи в трёх поколениях. В какой-то мере, это весь огромный мир, в его прекрасном многообразии, заключённый в маленьком мире нашего дома. Миниатюрные произведения искусства и общественной культуры, изображённые на марках, выпущенные почтовыми службами сотен стран, к которым прикасались тысячи, а может быть и десятки тысяч рук со всего мира, и на которые смотрели миллионы людей в альбомах, журналах, на почтовых конвертах, в каталогах, а в наше время и в интернете.

Всё это великолепие заключено в десятке больших кляссеров, производства СССР и Германии, трёх больших специализированных альбомах-каталогах французской фирмы Lollini и относится к середине 1960 — концу 1970-х годов прошлого столетия.

Это книга не только о коллекции, но в общем, о жизни и обо всём остальном, что в действительности составляет смысл бытия и представляет собой истинную ценность. И, конечно же, мне хотелось довести мысль о том, что сохранение и передача предметов материальной культуры прошлого из поколения в поколение, может быть и есть, если не самая важная, но одна из весьма значительных вещей в нашей жизни.

Предполагал ли мой папа, что я когда-нибудь возьмусь за продолжение его дела, а именно за восстановление и продолжение его коллекции? При жизни, наверное, нет… но мне представляется что сейчас он там, наверху наблюдает за тем, как я веду наши филателистические дела, направляет меня и всячески поощряет.

Сейчас в моей «филателистической разработке» три довольно объёмных проекта, два из которых являются продолжением папиной коллекции. Первый и главный — сбор марок для окончания заполнения иллюстрированных альбомов французской фирмы «Lollini», по теме «Космос и космические исследования», тех, что не успел собрать папа, покинувший наш мир в августе 1978 года. Далее — «Отечественные космические исследования: август 1978 — ХХI век» — сбор всех марок по теме «Космос», выпущенных в СССР с августа 1978 по 1991 год и в современной России с 1991 года. Третий проект — «Лунная программа», это уже моя личная коллекция, посвящённая освоению Луны и других планет в ХХ — ХХI веке.

Конечно, на страницах этой книги мне хотелось бы поведать не только о марках, но и совершить небольшое виртуальное путешествие в Прошлое, вспомнить события, большие и маленькие, так или иначе связанные с Коллекцией и которые сложились и продолжают преобразовываться из Настоящего в Будущее.

Сегодня я был в Храме, где поставил свечи в память о маме и папе. Наверное, именно во многом благодаря родителям, я сейчас имею возможность жить так, как давно мечтал, а именно, заниматься только любимыми делами, встречаться и водить дружбу только с умными и прекрасными людьми и, конечно, отдавать должное тем, без кого всё это просто не могло состояться.

В мире, где всё взаимосвязано, имеет свою цену и ценность, обязательно должно быть что-то постоянное, хотя бы в рамках одной отдельной жизни. То, от чего можно оттолкнуться в поисках самого себя и к чему можно прислониться, чтобы отдохнуть от вечного поиска. Что-то настоящее, осязаемое, незыблемое.

Может быть в моём конкретном случае это и есть Коллекция моего папы…

22 августа 2021 года

1. Королевская почта

Мой папа был натурой очень увлекающейся. В чрезвычайно широкий круг его интересов в разное время входила масса увлечений, но главным было, безусловно, увлечение филателией. Кто-нибудь скажет, подумаешь, велика важность, филателист. Во времена моего нежного детства, а это поколение детей конца 50-х, 60-х и 70-х годов прошлого века, почти все мальчишки и даже некоторые девчонки на какое-то время становились филателистами, нумизматами, фалеристами и прочими в этом порядке. В том мире не существовало интернета и почтовые отделения были переполнены бумажными отправлениями: открытками, письмами, на конвертах которых красовались самые разнообразные, очень красивые марки всех стран и народов. Тогда быть не филателистом было гораздо сложнее, чем им быть, поэтому марками увлекался кто попало, в том числе и те, кому это занятие было противопоказано в силу органической неспособности по достоинству оценить что-то прекрасное… Конечно, здесь я преувеличиваю. Далеко не всем нравилось это, безусловно интересное, полезное и познавательное увлечение. Но когда я впервые почувствовал интерес к почтовым маркам, то обнаружил, что в моём окружении гораздо больше тех, кто собирает марки, чем, образно выражаясь при помощи детских терминов того времени, «значкистов», «монетчиков», «спичечников», «открыточников» «машинистов» и прочих.

Всё же главную роль в становлении моего детского, первоначального увлечения сыграл, конечно, папа. Он был настоящим, увлечённым коллекционером и детально разбирался во всех вопросах, связанных с филателией. Одно время даже возглавлял городской клуб Всесоюзного общества филателистов и, разумеется, выписывал журнал «Филателия СССР», внимательно изучал каждый номер, собирал их, а затем делал подшивки и отдавал их в переплётную мастерскую. Под папину коллекцию мама выделила отельную секцию в шкафу очень дефицитного по тем временам югославского мебельного гарнитура, где коллекция и хранилась до 2014 года.

Папа собирал марки по теме «Космос», однако пришёл к этому не сразу. До этого он увлекался нумизматикой, но после запуска в 1957 году первого советского искусственного спутника Земли стал постепенно переходить на филателию. Окончательно он утвердился в своих интересах примерно в 1962 — 1965 году, когда Советский Союз превратился в космическую сверхдержаву, и в стране то и дело проводилась эмиссия новых филателистических изданий по космической тематике. Не отставали и другие страны, в первую очередь, конечно из социалистического лагеря, но было немало тематических выпусков, посвящённых советским космическим достижениям и в странах Запада, а также государствах, как тогда говорили «третьего мира».

Да, это было увлечение, переросшее в великую страсть и сейчас, уже более чем через сорок лет, после ухода папы я чувствую энергетику, заключённую в коллекции, время от времени просматривая альбомы. Она меня поддерживает, стимулирует на многие хорошие дела, в том числе не связанные непосредственно с филателией и помогает выдерживать уже выбранный курс в этой жизни.

Именно эта энергия моего старшего поколения, заключённая в коллекции до сих пор поддерживает мой интерес ко многим прекрасным и удивительным вещам современности.

И в этой связи, у меня есть ещё несколько неоконченных дел.

С самого начала жизни меня окружали марки, кляссеры, каталоги, разговоры и обсуждения всего, что с этим связано. Папа, несмотря на то, что постоянно был занят на военной службе, всегда находил время для главного увлечения своей жизни. Он, когда была возможность, регулярно посещал городское общество филателистов, благо один раз в неделю наше отделение «Союзпечати» предоставляло свои помещения для заседания общества. Встречался с другими коллекционерами, вёл активную переписку с коллегами из разных уголков Советского Союза и даже некоторыми зарубежными, постоянно получал и отправлял корреспонденцию. А в середине 1970-х, уже после окончания службы, принимал участие в городских, республиканских и даже всесоюзных филателистических выставках. Мама старалась не вмешиваться в процесс, хотя бывало, приговаривала что-то вроде: «Ты в доме гвоздя не забил, только и перекладываешь свои марки из альбома в альбом». Мама не разбиралась в вопросах филателии, но знала, а точнее чувствовала, что дело это серьёзное и в общем, на эту «территорию» лучше не посягать. Насчёт «гвоздя в доме» было отчасти правдой, папе просто некогда было заниматься вопросами благоустройства нашего жилища. Он появлялся дома очень поздно, а уходил очень рано. А в 1968 году произошли события в Чехословакии и он с танковой колонной отправился туда, в качестве заместителя командира ударного танкового батальона по политической части. В течение трёх последующих лет мы его видели только в отпусках.

Да, возможно по части забивания гвоздей, он был не большим умельцем, зато обладал тысячью и одним достоинством, которыми не могли похвастать отцы многих моих приятелей и знакомых. Сочинение и исполнение песен под собственный аккомпанемент, фотография, домашнее кино, музыка и музыкальная аппаратура тех лет — лишь малая часть его увлечений помимо филателии. Это именно благодаря папе и семейному киноархиву, который он создал, я сейчас на экране ноутбука могу увидеть живыми своих бабушек и дедушек, других родных людей в 1960—1970 годах. Лет двадцать назад я оцифровал все киноплёнки отснятые папой с 1961 по 1978 годы.

Но филателия… Всё же это был отдельный мир и думаю, все кто является серьёзным коллекционером меня поймут с полуслова. Это мир — прекрасный, загадочный и фантастический, и, разумеется, я не мог оказаться вне его границ.

Я начал собирать марки, будучи учеником первого класса средней школы и конечно, это была тема «животные» (филателистический термин «фауна»). Филателия стала неотъемлемой частью в общем процессе познания большого и удивительного мира. У меня как-то сразу обозначились интересы к чтению, кино, мультипликации. Мама настояла на моём обучении в музыкальной школе, и, как сотрудник городского комитета по физкультуре и спорту — на занятиях в детской спортивной школе. И всё же, собирательство марок занимало особое место в моей жизни, и мне было гораздо проще и комфортнее заниматься этим делом, чем другим ребятам, поскольку папа всячески поощрял и оказывал помощь.

Однажды папа подарил мне книгу, в которую вошли три повести Софьи Могилевской, и среди них было одно из самых значительных, самых весомых в моём понимании детских произведений — «Марка страны Гонделупы». Эту повесть, впервые изданную в 1941 году, папа прочитал ещё во время Великой Отечественной войны, когда он с бабушкой был в эвакуации под Оренбургом, а дедушка ушёл на фронт простым красноармейцем. Бабушке тогда было тридцать с небольшим, а папе едва исполнилось девять лет. Совершенно очевидно, что воспоминания об этой книге он пронёс через всю последующую жизнь, с тем, чтобы в начале 1970-х передать их мне в виде нового издания.

Эта повесть стала первой в моей жизни большой книгой, и я перечитал её несколько раз подряд. Поскольку речь в ней шла как раз о «детском» коллекционировании марок, а конкретнее о серии марок, посвящённых 300-летию Королевской почты Швеции, отмечавшемся в 1936 году, это лишь усилило моё желание заниматься филателией. Забегая вперёд скажу, что эта книга сохранилась и дождалась момента, когда я перечитал её в очередной раз, теперь уже в возрасте 53-х лет, а затем, и 59… то есть почти через полвека.

Что касается самой «шведской серии», то когда я в новом времени возобновил активное увлечение филателией, то обладание этой серией стало одной из задач, которую я должен был решить в первую очередь для себя, а главное, в качестве некоего своеобразного отчёта перед Временем.

Сначала я всё узнал об этой серии в интернете. Выяснил, что Софья Могилевская на страницах своей повести рассказывает о десяти марках, хотя в действительности их двенадцать. О двух марках с изображением шведской короны и портрета Адольфа Рооса, генерал-директора почтовой службы в XIX веке автору упоминать не рекомендовали органы литературной цензуры. Потом я задал поиск в интернете: «Почтовые марки Швеции, 1936 год. 300-летие почты» и вот она, та самая серия, которую очень подробно описывает Могилевская в своей повести, на экране прямо передо мной. А вот и адрес, по которому следует обратиться для того, чтобы её приобрести. Это был очень волнующий момент… Продавец ответил сразу и я сделал заказ, серия оказалась не такой уж дорогой, наверное, потому, что была гашёной. Где-то через неделю я получил на почте заказное письмо и Шведская Серия, которой отчасти была посвящена величайшая (для меня) повесть всех времён и народов оказалась в моём альбоме.

У каждого из нас в жизни имеется что-то самое важное, самое ценное, что невозможно измерить деньгами. Для меня, порой, это мысленно вернуться в Прошлое, ещё раз пережить ощущения, а главное, взять с собой в дальнейшее путешествие во Времени кусочек детства. Может быть, события, связанные с этой серией, а главное, воспоминания о том, что с ней связано — как раз из этого. Что могло, но всё-таки не растворилось, не исчезло бесследно во времени и в пространстве.

2. Альбомы Lollini

В середине 1970-х, когда папа (после окончания службы в Вооружённых Силах) уже был известным в Хмельницком, и что называется профессиональным коллекционером — обладателем достаточно внушительной «космической» коллекции, у нас дома появились три больших, основательных и объёмных альбома для марок. Это были специализированные, посвящённые теме «Космос и космические исследования» альбомы — каталоги, которые выпускала французская фирма Lollini. Они объединяли почтовые марки, люкс-блоки, кляйнбогены, блоки и сувенирные листы, посвящённые космической тематике и выпущенные в разных странах в 1920-х -1970-х годах ХХ века. По сути, эти альбомы представляли собой космическую энциклопедию с классификацией по темам: «Космические полёты и ракетная техника», «Астрономы», «Полярные экспедиции», «Звезды и обсерватории», «Ядерные исследования», «Предшественники космических полетов» и даже «Метеорология».

Если покопаться в памяти, то можно вспомнить, как папа принёс из нашего почтового отделения увесистый картонный ящик, украшенный различными наклейками с надписями на французском языке и открывал его на кухонном столе как самый драгоценный подарок, который когда-либо получал в жизни. Пожалуй, это и был самый драгоценный приз, если учитывать, что папа был ребёнком войны, а после детства, когда он поступил в военное училище, сразу же наступила военная зрелость. Сейчас мне трудно представить, как можно было отыскать контакты, вступить в переписку с французской фирмой, заказать, а главное, получить такую посылку в середине 1970-х годов, когда соответствующие специальные службы осуществляли тотальный контроль за любой перепиской с «капстранами», а уж за посылками и подавно. Кроме того, ведь эти альбомы и пересылку нужно было ещё и оплатить. Как всё это удалось проделать папе, я не знаю. Знаю только, что альбомы были очень ценными и сами по себе являлись большой редкостью в СССР.

На каждой странице каждого альбома типографским способом были отпечатаны рамки с информацией о марках, блоках и сувенирных листах, которые было необходимо вставить в прозрачные клеммташе. Кроме того, почти на каждой странице приводилась информация на французском (а кое-где и на английском) языке с пояснением какого цвета, образца (с перфорацией или нет) и номинала должна быть соответствующая марка, а также пояснительные карточки о важных космических событиях.

Три больших альбома, в каждом из которых примерно по 80—90 листов, представляющие разные эпохи покорения космоса изображениями на марках из стран всех континентов Земли, включая Антарктические территории. Конечно, всё это выглядело фантастически для середины 1970-х годов. Много позже я узнал, что и в СССР выпускались подобные альбомы — каталоги, но, разумеется, до нашего города они так и не дошли.

Я полагаю, что в папиной коллекции на тот момент уже имелось некоторое количество экземпляров, которые значились в альбомах, но всё же это была лишь одна треть, а то и меньше от необходимого. Теперь мне невдомёк, как можно было без интернета и современных средств связи и коммуникаций заниматься заполнением этих альбомов. Хотя это было время расцвета филателии в СССР и практически в каждом населённом пункте имелись и коллекционеры, и общества филателистов, дело это было достаточно сложным, затратным, очень растянутом во времени, а также сопряжённым с другими проблемами и сложностями. Папа продолжал активное общение со многими коллегами, как в Советском Союзе так и за рубежом, в основном из стран социалистического лагеря, и я думаю, что после появления альбомов Lollini и начала нового этапа в увлечении филателией, он сосредоточил свои усилия именно на этих марках.

Как заполнялись эти альбомы я не запомнил, да, в общем, папа меня в эти тонкости не посвящал. К этому времени меня захватили уже совсем другие увлечения и я как-то отошёл от филателии в общем. Папа же продолжал своё дело, несмотря на то, что к тому времени был уже серьёзно болен, в 1976 году в возрасте 44 лет он был уже на пенсии по болезни. Службе в Вооружённых Силах он отдал слишком много сил и здоровья. Я это осознал в полной мере, когда уже служил сам. Я думаю, что единственным по-настоящему релаксирующим средством для папы была филателия. Папа завершил службу в 1975 году в звании майора и прожил после этого всего три года. Сейчас мне трудно представить, как находясь в жесткой системе армейской действительности, ему удавалось заниматься коллекционированием и не забросить это занятие.

Папа несколько раз показывал мне эти альбомы, но я листал их без должного понимания хотя и не без интереса, настолько всё это было ярко, необычайно красиво и разнообразно. Я едва лишь догадывался, какую всё это имеет ценность, и не столько в деньгах, как в чём-то другом. Чётко сформулировать осознание этой ценности мне удалось примерно через 50 лет. А тогда я понимал, что эта область не очень-то и моя, и конечно не мог оценить всю глубину и значимость этого большого дела.

Так что альбомы Lollini пополнялись без моего участия и внимания, я был очень занят увлечением рок-музыкой, книгами, девочками и начинал свои пробы в музыке, принимая участие то в одном, то в другом вокально-инструментальном ансамбле. Обучение в музыкальной школе не прошло даром, и я для своего возраста был неплохим пианистом-слухачом.

***

Папа не успел собрать все необходимые марки для альбомов-каталогов Lollini. Он ушёл всего лишь через два года после их приобретения. Альбомы, как и вся остальная коллекция пролежали в той самой секции югославского гарнитура долгие годы не востребованными, и мама была их хранителем. Я окончил военное училище, затем служил то там, то сям, но когда бывал в отпусках, в коллекцию почти не заглядывал. Мне хватало мысли, что она сохранена и содержится в полном порядке. Я продолжал, насколько позволяли условия, собирать фонотеку и художественную литературу. Если я не ошибаюсь, впервые после смерти папы мы заглянули в коллекцию и Большие альбомы в 1988 году, когда я женился и после свадьбы мы с женой несколько дней провели у мамы. Потом родилась дочь и мы, приезжая в отпуск периодически пересматривали и основные альбомы и кляссеры. Но и тогда я не обращал особого внимания на то, сколько и конкретно каких марок не хватает в альбомах Lollini. Я тогда находился в другом секторе пространственно-временного измерения относительно папиной коллекции.

3. Ловкие филателисты

В начале 1990-х, когда я учился в военной академии, у меня появился приятель и по-моему, чуть ли не единственный за всю мою предыдущую и последующую службу человек, который по-настоящему увлекался и разбирался в вопросах филателии. Он обучался в соседней учебной группе и мы периодически болтали на перерывах между занятиями. Узнав, что у меня имеется большая коллекция, он попросил рассказать о ней поподробнее.

Это был период окончания «перестройки», когда Советский Союз уже трещал по швам, всё продавалось и покупалось, а советские рубли в качестве платёжного средства утрачивали своё значение. В моде была приговорка: «Кому они нужны, „деревянные“?» Не скрою, тогда и у меня появилась мысль о продаже папиной коллекции. Я не думал о том, что то, чему посвятил свою жизнь папа, вложил все свои таланты и творческую энергию ни в коем случае нельзя ни продавать, ни менять, ни дарить кому попало, особенно на крутых изломах истории и переходных периодов.

Конечно, больших денег за коллекцию в то время я выручить бы не смог, но неуёмные аппетиты тёщи, для которой смысл жизни всегда заключался лишь в деньгах, в какой-то мере подталкивали меня к мысли о продаже коллекции. Главным образом для того, чтобы продемонстрировать «умение сделать деньги», помимо своего небольшого офицерского жалования.

Мой приятель — филателист, и, по всей видимости ещё и опытный делец от филателии, после моего рассказа в общих чертах, проникся идеей приехать во время отпуска в Хмельницкий, чтобы «глянуть коллекцию». Я не возражал, считая, что он приедет, посмотрит, возможно даст современную оценку коллекции и только.

Лето он проводил в Умани Черкасской области, что по меркам Украины было не очень далеко от Хмельницкого и как-то в летнем отпуске перезвонил мне оттуда, дескать он уже чуть ли не за рулём и готов к поездке. Я сказал об этом маме. Мама внимательно посмотрела мне в глаза и ответила, чтобы и духа этого приятеля не было у нас в квартире. Я был обескуражен, в самом деле, он ведь хотел только посмотреть коллекцию! Но мама так не думала. Будет человек гнать машину за двести восемьдесят километров, чтобы просто на что-то посмотреть?! Мама была мудрой и непреклонной. «Скажи ему, что просмотр отменяется», — твёрдо сказала она.

Через пять минут приятель снова перезвонил и я сказал, что коллекция НЕ ПРОДАЁТСЯ, а значит, и нет смысла на неё смотреть. На этом всё закончилось и опытный филателист — оценщик проехал мимо. Коллекция была сохранена и я в общем, перестал рассматривать её как средство для добычи денег. И сейчас, через десятилетия я иногда ощущаю приступ тоски и, одновременно облегчения оттого, что был на волоске от продажи самого ценного, что у нас было. Я даже не представляю, на что бы мы истратили тогда деньги, а теперь уже не было бы ни денег, ни коллекции. И восстановить папину коллекцию у меня ни за что и никогда бы не получилось. Но благодаря маме, ничего этого не случилось и вот она здесь и сейчас у меня дома в Москве, в целости и сохранности.

***

В тот же период обучения в академии я был знаком с одним, весьма интересным товарищем, назовём его Протасом Изюмовым. Человеком он был неоднозначным, во многом для меня непонятным и даже, загадочным. С одной стороны ярый поборник правды и справедливости, а с другой, хитрый и пронырливый деляга, не брезговавший в том числе и не вполне приличными средствами для достижения своих целей. Хотя в целом, человеком он был умным, проницательным, не злобным и в общем, комфортным в общении.

Он постоянно записывался в какие-то общества и объединения, которых в начале 90-х появилось бесчисленное множество, конечно же, в первую очередь в целях извлечения при этом для себя каких-либо выгод.

Однажды он примкнул к одному из военно-исторических клубов, который занимался театрализованными представлениями и реконструкциями битв и сражений времён наполеоновских войн. Члены клуба шили себе обмундирование военнослужащих русских воинских формирований образца 1800 — 1812 года, приобретали и изготавливали копии единиц оружия, боевых знамён и всего подобного в этом порядке. И, собственно организовывали и проводили бутафорские сражения, участвовали в различных международных форумах — семинарах и симпозиумах с участием членов подобных сообществ из-за рубежа: Франции, Бельгии, Австрии, Германии и др.

Однажды Протас мне под большим секретом поведал, что к очередной дате одного из сражений 1810 года готовится поездка делегации клуба в Австрию. Мой друг засуетился и очень по-деловому стал готовится к поездке. Хотя, по его словам, окончательный список участников делегации был ещё не утверждён, у него в руководстве клуба были «свои люди», которые без всякого сомнения включат его в «основной» состав.

Он приказал своей жене пошить ему новый мундир (по собственным лекалам и эскизам) младшего чина артиллерии императорской армии, а сам занялся поиском и приобретением валюты: «Сам знаешь, в Австрии доллары нужны». Также его очень интересовали предметы, сувениры и вещи, которые можно было бы выгодно «толкнуть» там, а на вырученные деньги накупить импортной и очень дефицитной в СССР видео и музыкальной аппаратуры, с тем чтобы потом «толкнуть» здесь и получить неплохой навар. Сейчас мне не очень понятно, как всё это он хотел осуществить технически (таможня, всевозможные проверки, очень неясные перспективы получения заграничных паспортов для военнослужащих, желающих выехать в «капстрану» и т.д), но тогда в начинающемся разгуле демократии 90-х, казалось всё очень возможным и вполне осуществимым.

Он знал о существовании моей коллекции и у него, в процессе подготовки к загранпоездке зародилась новая, блестящая идея. «Дай мне два альбома марок, а я привезу тебе из Австрии новый видеомагнитофон», — предложил Протас за чашкой кофе в перерыве между занятиями. До того времени, когда полки московских магазинов стали до отказа заполнены самой разной видеоаппаратурой было ещё три или четыре года и видеомагнитофон, как и хороший «бумбокс» был в большой цене. К тому же это была эпоха расцвета и успеха всякого рода полуподпольных «видеосалонов», где гнали второразрядные боевики, эротику, ужастики и прочее, в весьма посредственном качестве.

Я сказал, что это не очень хорошая идея, во-первых потому, что коллекция находится не в Москве, а в Хмельницком и, соответственно, для этого мне придётся напрягать маму, чтобы она занялась пересылкой этих альбомов-кляссеров (об альбомах Lollini речь, разумеется, не шла). А во-вторых какие два альбома из десятка сможет выбрать мама, если она не очень-то и разбирается в филателии?

— Ну и не нужно загружать маму, — спокойно пережёвывая пончик, проговорил Изюмов, — возьми, сам смотайся в эти выходные. В пятницу вечером уедешь, в субботу ты там, в воскресенье оттуда, в понедельник уже здесь. На понедельник отпросишься «по семейным обстоятельствам». В крайнем случае, я тебя «прикрою».

В принципе, так можно было сделать, билеты стоили недорого и поездов, отправляющихся в западном направлении с Киевского вокзала было превеликое множество. А для человека, которому не исполнилось ещё и тридцати, такая поездка была бы лишь в удовольствие. Ну и лишний раз повидать маму было бы очень здорово. Но я уже не только чувствовал, но и чётко осознавал всю бесперспективность этой авантюры. Ни один видеомагнитофон не стоил того, чтобы ворошить папину коллекцию, выдёргивать из неё два альбома с марками, в которых мне ещё только предстояло как следует разобраться, да ещё всё это наспех…

И потом… Я пытался объяснить Протасу, что каждая марка, каждый блок или сувенирный лист имеет свою каталожную цену, определённый индекс редкости. На одном листе кляссера могут располагаться десяток ярких и красивых марок цена которых будет равна цене пачки сигарет или бутылки водки и одна «скромная» марка, которая будет стоить дороже всего альбома, поскольку так устроен весь филателистический мир. Но Протас, казалось, либо не слышал моих объяснений, а скорее не слушал, и продолжал талдычить своё. Сам он, разумеется и понятия не имел о предмете разговора. Он стал мне напоминать мужика из анекдота, который забегает в книжный магазин и спрашивает у продавца, есть ли в магазине книги.

« — Да, конечно, мы только книгами и торгуем, — отвечает продавец.

— Тогда заверните мне, пожалуйста, две штуки».

Изюмов продолжал упорствовать и в конце концов согласился на один альбом, а за это он привезёт мне видеомагнитофон и три видеокассеты к нему.

В конце концов я твёрдо сказал другу, что никуда не поеду, поскольку то, что он задумал — полная глупость. Начиная с того, разрешат ли ему провезти альбом с марками за границу СССР и заканчивая тем, где и кому он собирается продавать его в Австрии. Ну и, уже будучи знаком с методами и приёмчиками Протаса, я вполне допускал, что в итоге его затеи я не получу ни видеомагнитофона, ни альбомов с марками. А сейчас, более, чем через 30 лет я просто уверен, что именно так бы и произошло. Альбом с марками отправился бы в своё вечное путешествие, а Изюмов придумал бы что-нибудь очень правдоподобное, вроде: «изъяли на границе», «украли вместе с рюкзаком из палатки», «дал посмотреть и не вернули» и т. д., и т. п.

Всё же у Протаса Изюмова был развит нюх на любую возможность поживиться, и на тех за счёт которых это можно было бы сделать. В общем, я сказал «нет» и Протас тут же забыл и об альбомах с марками, и обо мне тоже. Он продолжал суетиться, собирал какие-то подписи, выправлял какие-то документы и даже раздобыл целых двадцать долларов. Тем не менее, поездка в Австрию так и не состоялась. А ещё через некоторое небольшое время, он покинул военно-историческое общество, объяснив это безобразными порядками, царившими в нём. По его словам, власть в клубе захватили негодяи, которые пошили себе генеральские мундиры и жестоко обращались с теми, кто был «чином пониже». А одному «полковнику» даже досталось по морде во время дружеской попойки… Так что уж говорить о совсем «младших чинах»…

Мне же представляется, что Протас Изюмов покинул клуб по совсем другой причине. Скорее всего он просто потерял интерес к занятию военно-исторической деятельностью и нашёл более интересные для себя увлечения.

Таким образом и в этот раз папину коллекцию удалось сохранить в целости и неприкосновенности.

4. Коллекция едет в Москву

Шло время и теперь уже в далёкое прошлое уходили те благословенные годы, когда я каким-либо образом соприкасался с папиной коллекцией. В 90-е, приезжая в отпуск к маме всей семьёй, мы изредка открывали заветный шкаф, извлекали альбомы и рассматривали марки вместе с подросшей уже дочкой. И я всё ещё с некоторым интересом, но как-то отвлечённо просматривал коллекцию, которой в своё время было отдано столько сил, средств и времени.

Тем не менее, однажды я сказал маме, что коллекция не продаётся и продаваться не будет. От мамы в ответ не последовало никакой реакции на это моё заявление, во всяком случае я не уловил её, если она и была. Она лишь немного помолчала и выразила мнение, что коллекцию нужно перевозить в Москву. Не всю сразу конечно, а по одному, максимум два кляссера за одну поездку. Об альбомах Lollini речь пока не шла.

Этот разговор состоялся в 2003 или 2004 году и я начал вывозить коллекцию постепенно, по одному-два кляссера за поездку. Я очень нервничал при пересечении украинской границы, и хотя условия в те годы были вполне благоприятными, я не очень представлял себе реакцию таможенников при обнаружении незадекларированного альбома с коллекционными почтовыми марками, представляющими определённую не только финансовую, но и культурную ценность. А если предварительно указать в декларации, то опять же непонятно, можно ли вывозить такие марки за пределы Украины или нельзя. Словом, каждый раз я вёз очередной альбом на свой страх и риск, упрятав его поглубже в дорожную сумку.

Наверное Богу было угодно, чтобы значительная, хотя и не основная часть коллекции без особых проблем и потерь переехала из Украины в Россию. Хотя, в этой связи вспоминается два, что называется тонких момента.

В одну из поездок, когда поезд уже приближался к границе и весь плацкартный вагон притих в тревожном ожидании «шмона», я почувствовал себя нехорошо. В этот раз я вёз сразу два кляссера и одно дорогое ювелирное изделие в подарок жене. От тревожного предчувствия бешено колотилось сердце, подскочило давление. Конечно, если бы у меня был с собой коньяк, я бы мигом успокоился, но я тогда не употреблял спиртного.

В нашем вагоне ехала юношеская команда по футболу, которая принимала участие в международном турнире студенческих команд в Киеве. Молодёжь была в приподнятом настроении, балагурили, шумели, а некоторые из них были явно навеселе после удачного выступления. Уже была глубокая ночь, но юные спортсмены утихомириваться не собирались, несмотря на неоднократные замечания своих руководителей, проводников и других пассажиров.

Наконец поезд дотащился до Конотопа, где составы проверяли бригады таможенников. Я сидел как на иголках, когда в начале вагона появился достаточно внушительный отряд пограничников и таможенников. Вся группа не спеша продвигалась по проходу, в общем стараясь не особенно беспокоить пассажиров, но всё же просили поднять нижние полки, а иногда и открыть сумки или чемоданы тех пассажиров, кто по их мнению «не вызывал доверия». Они уже были в соседнем купе, как вдруг парень — спортсмен с верхней полки нашего купе, ни с того, ни с сего начал шуметь. Он никак не мог найти свой паспорт, к тому же, скорее всего, закончилось действие алкоголя и ему стало плохо. Он начал орать и достаточно громко, успокаивать его бросились товарищи и тренеры, а также и вся погранично-контрольная группа. В этот момент я почувствовал, что меня пронесло. Наскоро проверив документы у других пассажиров вагона, они всё внимание переключили на юношу. Его, в достаточно вежливой форме, успокаивали, все вместе искали пропавший паспорт, кто-то принёс стаканчик воды. Всё действо продолжалось минут двадцать и времени на внимательный досмотр вещей других пассажиров не осталось. Паспорт в итоге нашёлся и всё закончилось благополучно, главным образом для меня. Команда проверяющих учтиво пожелала всем доброго пути, покинула вагон и поезд тронулся.

Утром, где-то за два часа до прибытия в Москву, я пожал парню руку и поблагодарил. Он не понял за что, а я не стал объяснять. Кто знает, доехали бы марки до места назначения, если бы не его истерика на границе…

В другой раз, собирая вещи в дорогу в последний день отпуска, я подумал, а не взять ли с собой один из Больших альбомов Lollini. К этому времени, а это уже была зима 2011 года, все кляссеры были благополучно переправлены в Москву, но мама как-то с неохотой, я бы даже сказал с большой неохотой отнеслась к моей идее. Без одобрения мамы я, конечно, не хотел принимать таких решений. В тот раз у меня было очень много разных мелких предметов, среди которых — сувениры, некоторые редкие книги, дорогие безделушки и прочее. Всё это заняло две сумки, одну большую и одну чуть поменьше. В общем я был в замешательстве и только в самый последний момент принял решение альбом с собой не брать. Не знаю, вздохнула ли мама с облегчением, но мы сели в такси и поехали на вокзал. Мама всегда встречала и провожала меня, до самого последнего раза…

На вокзале мы вышли на перрон и охнули… На всём протяжении состава «Хмельницкий — Москва» не было ни единого человека. До отправления поезда оставалось не более 20 минут, но пассажиров не было. Потом я приметил пару-тройку человек с вещами у дальнего от нашего вагона и всё. Всё! У нас на весь вагон оказалось всего два пассажира — я и ещё один мужчина, он же — мой сосед по купе. Я почувствовал, что всё это не к добру. А может быть, как раз и к добру, если учесть, что особенно ценный груз я оставил дома. По ходу поезда, до самой границы в наш вагон на станциях не сел ни один пассажир. Мы с соседом угощались чаем и вели неспешную беседу, о том, о сём…

В этот раз, кроме всего прочего, я имел при себе достаточно дорогие ювелирные украшения в подарок жене и дочери, но если честно, то их утрата, в случае чего, меня не очень бы огорчила. Ювелирных украшений бывает много, денег — по-разному, как придётся, барахла всегда больше чем достаточно, а вот коллекционный альбом Lollini с собранными в него марками — один единственный на все времена, вот в чём дело. И если, вдруг случается утрата такового, то это утрата невосполнимая и безвозвратная.

На границе в вагон вошёл единственный представитель таможни, розовощёкий и грузный, такой, что едва умещался в проходе, неспешно продвигаясь к нашему единственному обитаемому купе. Он был нетороплив, словоохотлив и весьма дотошен. Лишь мельком взглянув на вещи соседа он попросил меня извлечь сумки и выложить всё их содержимое на полку. Затем очень внимательно, тщательнейшим образом стал осматривать каждую вещь, проверяя, есть ли на ней ценник, если ему казалось, что вещь представляет собой антикварную ценность. Он открыл каждую коробочку, пощупал каждый пакетик, потом проверил сами сумки на предмет наличия в них потайных карманов и двойного дна. Все свои действия он сопровождал очень, по его мнению, остроумными комментариями, прибаутками и приговорками из своего богатого арсенала народных премудростей. Издевательство продолжалось минут тридцать, то есть всё время, отпущенное отряду на проверку состава. Я в душе несколько раз перекрестился и поблагодарил Бога за то, что в последнюю минуту он мне указал на правильный путь.

Наконец «шмон» закончился, проверяющий пошёл своим путём, а я своим.

Так завершился первый этап переправки папиной коллекции в Москву.

5. 2014 год

В августе 2014 года мамы не стало. Она в тот год тяжело заболела, но из-за начала военных действий на Юго-востоке Украины я не мог попасть в Хмельницкий раньше первого августа. Именно с этого числа для меня было оформлено приглашение, разрешающее въезд в Украину, как мужчине, не достигшему возраста 60 лет.

Конечно, весь май, июнь и июль я страдал, поскольку был на телефонной связи с мамой каждый день, и чувствовал, как она угасает. Но ехать без приглашения не решался, поскольку опасался, что на границе меня могут просто и без объяснений высадить из поезда. К тому же, в свои 53 года я внешне всё ещё напоминал действующего офицера.

Между тем вести с полей боевых действий приходили с каждым днём всё тревожнее и надежды на хоть какую-нибудь стабилизацию становились всё призрачнее.

И всё же я успел. Я застал маму в очень тяжёлом состоянии и сразу же вызвал скорую помощь. Мама ничего не говорила, и по-моему, узнавала меня с трудом. Видимо, обида на то, что я задержался в этот раз с приездом, была очень глубокой, а объяснить понятными причинами свою задержку я не мог. Нас вместе с мамой отвезли в карете «скорой помощи» в приёмное отделение городской больницы, и после короткого осмотра доктор спросил у меня разрешения на операцию. Я подписал необходимые бумаги и маму отвезли в операционную.

Я просидел у палаты до 2 часов ночи, пока меня, наконец, не вызвали врачи и не рассказали, что у мамы был перитонит и если бы я задержался хотя бы ещё на час, то в живых бы её не застал. Ещё они сказали, что операция была проведена успешно, но нужно очень много сил на восстановление…

Через неделю мама скончалась в реанимации. Я с ней так и не смог попрощаться, меня не пустили в палату.

После похорон появилось сразу много дел, которые нужно было решать немедленно и очень много, которыми требовалось заняться немного позже. Ситуация осложнялась тем, что мне предстояло решать эти дела в одиночку, поскольку те люди, на помощь которых я мог рассчитывать куда-то исчезли, а я не пытался их разыскать. Однако Бог послал мне в помощники доброго ангела, в лице очень пожилого, но весьма энергичного, несмотря на возраст и болячки хмельницкого писателя, историка и журналиста Бориса Станиславовича К. Это именно с его помощью мне удалось организовать достойное прощание с мамой, это он ездил со мной по инстанциям в дальнейшем и там, где требовали обстоятельства общался на украинском языке с представителями власти и должностными лицами управляющих структур. Благодаря помощи Бориса Станиславовича мне удалось правильно оформить все документы по маминой квартире с тем, чтобы её можно было реализовать через полгода, оплатить долги по коммуналке и раздать кое-какое имущество, как говорят, в хорошие руки. Прежде всего это касалось книг нашей домашней библиотеки, на которых я рос и с помощью которых познавал окружающий мир в том виде, в каком воспринимаю сейчас. С некоторыми собраниями сочинений и отдельными книгами я расставаться не захотел и приготовил для перевозки в Москву. Среди них были собрания сочинений Стивенсона, Мопассана, О”Генри, Марка Твена, Крылова и Джека Лондона. Жалею лишь о собрании сочинений Пушкина, что отдал в юношескую библиотеку, но которое следовало забрать с собой. Всё остальное, включая тома Шолохова, Горького, Шевченко, Стендаля и многих других с помощью Бориса Станиславовича удалось передать в городские библиотеки вместе… с цветами, которые выращивала и за которыми ухаживала мама.

В череде нескончаемых дел прошёл август, наступил сентябрь и мне было необходимо возвращаться в Москву. Я задумался, как быть с альбомами Lollini, которые всё ещё лежали в верхней секции гарнитурной стенки. В создавшихся условиях пытаться вывезти их на поезде не представлялось возможным: уж очень объёмными были альбомы, и любой таможенник обязательно бы поинтересовался, что это и «с чем его едят». Последствия — самые непредсказуемые, от изъятия альбомов на границе до высадки из поезда и разбирательств в соответствующих органах с вопросами кто я такой и на каком основании вывожу из страны предметы «национального достояния». В общем, вывоз альбомов в тот момент был вопросом для меня почти неразрешимым.

Но эту задачу нужно было как-то решать. Это был мой долг перед памятью папы и мамы, перед своей совестью. Перед совестью в особенности, поскольку всегда, и раньше и много позже чувствовал себя виноватым перед родителями. По сути, я стал оправдывать их надежды только к 40 годам, когда дослужился до полковника, и к 45, когда вышла моя первая книга. Мама успела порадоваться моим успехам и многое мне, уже взрослому человеку, прощала.

Так вот, спасти коллекцию во что бы то ни стало, оставить эту реликвию в семье и стало моей главной задачей в сентябре 2014 года.

Я сходил в отдел канцелярских товаров универмага «Детский мир», вблизи которого прошли мои детские годы и купил пачку простых конвертов. В эти конверты я сложил все марки и почтовые блоки из альбомов, с указанием на них простым карандашом какие марки из какого альбома в каком конверте находятся. Получилось 16 полных конвертов. Это было немного и много одновременно. Те блоки, сувенирные и крупноформатные марочные листы, которые не вмещались в конверты, я уложил в две большие подарочные иллюстрированные книги по искусству и достопримечательностям Чехословакии. Конверты поместил в простой пакет вперемешку с бумагами, документами, свидетельствами и газетами. А когда занял свою полку — «боковушку» в плацкартном вагоне, то повесил пакет на крючок, на самом видном месте. Ещё у меня с собой было две сумки с вещами, книгами и кое-какими мелкими, но значимыми для меня вещами.

Проводить меня пришли несколько хороших знакомых (кроме тех, кто называл себя лучшими друзьями, но это совсем другая история), некоторые передали в Москву детские вещи и игрушки для внуков. Мы попрощались, немного всплакнули и я пообещал Борису Станиславовичу, что до конца года обязательно постараюсь ещё раз появится в Хмельницком.