Бесплатный фрагмент - Колечко-талисман

К О Л Е Ч К О — Т А Л И С М А Н

роман

— Ну, вот, Сашенька, школа окончена. Мы с мамой решили сделать тебе подарок, — папа с сияющей улыбкой протянул мне маленькую бархатную коробочку коричневого цвета.

Мама радостным голосом вторила ему:

— Ты открой её, доченька, открой, посмотри.

С волнением в сердце, но, уже догадываясь, открыла коробочку. На меня, как живой, глянул камешек, словно, брусничка — сочного красного цвета — колечко с камушком.

— Это рубинчик, красненький, а само колечко серебряное позолоченное. Ты померь, его, померь, — это опять мама.

С удовольствием надела колечко на безымянный палец левой руки — пришёлся, как родной — красота-а. Папа с мамой мне никогда ещё не делали таких дорогих подарков.

— Спасибо, родные мои, спасибо, — бросилась целовать и обнимать родителей.

— Ты его носи, не снимай. С любовью, от души подарено, пусть твоим талисманом будет. Пока оно с тобой тебе удача сопутствовать будет, — со слезами в голосе говорила мама.

Меня зовут Саша Белозёрова. Александра Филипповна — так называет меня папа, особенно когда сердится. Мама же всё больше Сашенькой зовет, а подруги и знакомые по — разному, кто Саша, кто Шура, а кто и по фамилии — Беленькая или Озёрная. Мне восемнадцать лет, и я, только, только окончила школу. В дальнейшем, всё неопределенно. Никаких серьёзных планов на будущее нет.

Вечером, на праздничный ужин, мама напекла пирогов с клубникой, заварила душистый чай — на этот случай у неё была припасена пачка со слоном.

— Пахнет — то как — настоящий индийский, это у нас в наборах на Новый год давали, так я приберегла для такого случая, — похвалялась мама.

— Вкусный чай, Анечка, вкусный. Но речь у нас сейчас о другом. Школа, доченька, позади. Что дальше делать думаешь? — спросил папа.

Вздохнув, сказала:

— Не знаю. Школу закончила, кем быть хочу — вопрос? Может учительницей или в детском саду с детьми работать?

— Правильно, правильно, Сашенька. Ребятишек ты любишь, они к тебе тянутся, и работа будет в радость, — сказала мама.

— Поступать куда думаешь? Хотелось, чтобы поближе училась, да почаще приезжала. Ты у нас дочка, одна. Да и мы с мамой не молодые уже. Не бросай нас, — это уже отец.

Я задумалась:

— Мне бы хотелось в Ленинграде учиться. Боюсь — не поступлю и от вас, родные мои, больше двух тысяч километров.

— Чего ж здесь-то, в Крыму, остаться не хочешь?

— Да, хочу я, хочу, и работать, и жить здесь, но учиться все-таки думаю в городе на Неве. Всегда хотела там побывать. Город трёх революций, герой, наша история, один из красивейших городов мира.

— Так на экскурсию туда всегда съездить можно, — перебила меня мама.

— Экскурсия — не то, мне бы пожить там хотелось, всё самой своими глазами увидеть. Экскурсия, познавательно, но краткосрочно.

— Ну, а не удастся поступить? В институты конкурсы большие, что делать будешь? — подал голос папа, — Домой приедешь?

— Погоди, Филя, пусть сама скажет.

— Не знаю, — растерялась я.

— Ладно, нечего раньше времени расстраиваться. Ты у нас хорошистка, аттестат хороший, без троек. Время ещё есть подумать. Так, что давай, красавица моя, сейчас чаёк попьём — всё-таки праздничный ужин у нас. Утро, вечера мудренее. Потом и решим, — разрядила ситуацию мама.

Мама у меня добрейшей души человек. Работает у нас в больнице медсестрой. Она ещё в партизанском отряде, когда совсем молоденькой была, раненым первую помощь оказывала. Там с папой и познакомилась. Потом уже я родилась. После войны мама закончила медучилище и уже, как специалист, пришла работать в нашу больницу. Так с тех пор она там и работает.

Папа после войны закончил Тимирязевскую академию и работает на винзаводе.

Вся наша семья, включая собаку, которого кличут Жучок за чёрный окрас, и кошку Муську проживает в городе Старый Крым на Партизанской улице.

Мама родилась и выросла в этом городе. До войны, она жила на другой улице, на Северной.

Была война. Шёл 44 — й год. Я только родилась. У мамы с бабушкой квартировал немецкий офицер. Видели бабушка с мамой его мало. Особо он не докучал — следил, чтоб чисто было, бельё — постирано, поглажено, еда на столе. Разговаривать было не о чем, вот и были мама с бабушкой вроде мебели при нём.

В тот апрельский день он пришёл чернее тучи, места себе не находил, всё метался по дому. Видимо, его состояние передалось маме — я прямо криком заходилась в плаче, а она ничего не могла сделать, никак не могла меня успокоить. Вдруг он подошёл к моей кроватке, чего раньше никогда не делал, взял меня на руки — у мамы сердце опустилось в самые пятки, она еле встала, держась за кроватку — сама белее снега, аж, губы посинели. Ни слова сказать, ни сдвинуться с места — ничего не может сделать, даже мыслей никаких не было.

Вдруг он нежно прижал меня к себе, сказал, что — то, укачивая, успокаивая, я и затихла. Сунув меня маме в руки, он резко обернулся к бабушке, которая стояла, прислонившись к косяку двери, и сказал:

— Беги, матка! Беги!

Это было произнесено таким тоном, что бабушка, не раздумывая, похватала вещи, схватила за руку маму, всё ещё находящуюся в ступоре, и бегом выбежала из дома.

Убегая по улице, она несколько раз оглядывалась назад — у калитки стоял немец, глядя им в след, и нервно курил.

Спрятались они в винограднике. Было холодно. Страшно. Грохот от снарядов стоял такой, что даже уши закладывало. Всполохами озарялось всё небо. Шло освобождение Старого Крыма от фашистских захватчиков подвижной группой Отдельной Приморской армии, наступавшей из Феодосии и Старокрымскими партизанами с другой стороны города.

Много, очень много людей погибло. Несколько улиц мирных граждан, в том числе и улица Северная, на которой жили мама с бабушкой, при отступлении были полностью уничтожены оккупантами, включая стариков, женщин и детей. В живых на этих улицах не осталось почти никого.

Вечная память павшим!

2-ю Болгарскую улицу, ту самую до которой полицаи с фашистами успели зверски убить людей, потом переименовали в улицу 12 Апреля. Чтобы навсегда осталась память о тех страшных сутках, о том какой ценой заплачено за освобождение нашего города, наше будущее.

Мама с бабушкой не смогли больше жить на той улице, всё напоминало кровавую бойню. Перед глазами, как живые, стояли невинно загубленные соседи и их дети.

Мы переехали жить на Бакаштанскую улицу. В Партизанскую она была переименована уже после войны.

Вот и закончилось детство. Школу окончила и оказалась на перепутье. Я никогда не задумывалась, кем в дальнейшем стану. Мама всегда говорила, что лишь бы человек был хороший, а кем он работает — большого значения не имеет. Потому что все профессии нужны и важны. Главное, чтобы человеку работа его нравилась, чтобы он нашёл себя в жизни, не потерялся.

Родители на работе. У меня каникулы — не каникулы, даже не знаю, как и назвать это свободное время. Подготовкой к экзаменам? Да, я, вроде, ещё к ним не готовлюсь. Просто пока отдыхаю от школьных экзаменов.

Взяла книжку, вышла, села на скамеечку перед домом почитать. Ко мне сразу подбежал Жучок. Чудо, а не собака. Маленькая, кучерявая, как болонка, только чёрная. Глазки, словно бусинки тёмно — коричневые, характер весёлый, хвост постоянно в движении, хотя возраст довольно — таки пожилой — всё — таки 15 лет для собаки — это много. Мне кажется, я его помню с момента, как стала сознавать себя. Сколько себя помню, столько помню и Жучка. И всегда он рядом радостный и весёлый. Вот и сейчас не сидится ему на месте. Книжку у меня пытается стянуть, забраться на колени. Никакого слада с ним нет. Хоть, и ругаюсь на него, а всё — равно на душе спокойно и радостно. Хорошо, что он есть, ведь он мой самый верный и преданный друг.

В школе задушевных подруг у меня не было — со всеми ровно и хорошо. Врагов тоже нет. Да и откуда им взяться? Для врагов — самому надо быть врагом. Любви, такой как в книгах пишут, не испытала. Так, детская влюблённость. У кого её не бывает? Но, это всё несерьёзно. Зато интерес по Союзу поездить, во всех республиках побывать есть. Сейчас хочу в Ленинград съездить. Пусть даже не поступлю, обидно, конечно будет. Зато город посмотрю. Я ведь из Старого Крыма, кроме Феодосии с Золотым пляжем, да дальше Симферополя никуда и не ездила. Нигде не была.

Загнав Жучка во двор, вернулась на скамейку. Положила книгу на колени, читать расхотелось. Закрыв глаза, предалась мечтам. Тёплый ветерок нежно колыхал мои волосы. Я представила себя такую красивую — мне всегда очень хотелось быть красивой. Но сколько я не смотрела в зеркало, хоть мама и говорила: «Красавица, ты моя» — никакой красавицы в зеркале не отражалось. Карие глаза, тёмные короткие волосы, чёлка, закрывающая брови, бледная жирная кожа с юношескими угрями и слегка полные губы. Но в мечтах я видела себя очень красивой — высокой и красивой. Высокой… Роста я небольшого и слегка полноватая. Кто знает, может ещё и подрасту?

Посмотрев в кинотеатре фильм «Девчата», мне так понравилась героиня Надежды Румянцевой — неунывающая Тося, даже в Сибирь захотелось поехать. А на Анфису из этого фильма мне, действительно, очень хотелось быть похожей. Настоящая красавица.

Но — делу время, потехе — час. Предаваться мечтам о красоте можно сколько угодно, а мне ещё надо воды из колонки домой наносить. Воду в колонку у нас подают только по утрам и вечерам. В остальное время колонка не работает. Говорят, где — то есть скрытый водопровод, но где он никто не знает. Когда папа копал в огороде яму под туалет, на глубине около 2-х метров он наткнулся на какие — то крупные керамические трубы. Дальше копать не стал, так всё и оставил — трубы и трубы. Туалет копался, когда я совсем маленькой была, но сейчас нося воду ведрами, я всё — таки подумываю — вдруг эти трубы и есть тот самый водопровод? Кто знает?

Несколько лет тому назад папа ездил в Узбекскую ССР, в командировку, по обмену опытом на Самаркандский винзавод. Привёз маме два нарядных платья. Одно китайское шёлковое с розами, второе — зеленое крепдешиновое с ромашками. Мне подарил китайский зонтик от солнца и тюбетейку.

По окончании школы мама подарила мне это крепдешиновое платье. Нанося домой воды, я крутилась в нём перед зеркалом. Платье шикарное, воздушное. В нём я даже симпатичнее стала. Настроение прекрасное. На проигрывателе крутиться пластинка Гелены Лоубаловой про «Красную розочку». Делать ничего не хочется. Мама просила немного поработать в огороде, но это всегда успеется. И пошла я в этом платье в кино на новый фильм «Когда деревья были большими».

Не ожидала, что фильм с таким непонятным названием, так затронет душу. Юрий Никулин в роли Кузьмы Кузьмича настолько тонко сыграл роль, словно живёт ею. А ведь он клоун. Смотришь на экран и забываешь обо всем на свете, переживая за главных героев. Какая милая эта девочка Наташа. Такая тяжёлая судьба. Война многим искалечила жизнь. Хочется, чтобы у неё всё было хорошо. Обязательно надо сказать родителям, чтобы посмотрели этот фильм, пока он идёт в кинотеатре.

Какие счастливые и талантливые эти люди — режиссёры, актёры, композиторы. Создают такие шедевры, так за душу берёт, даже плакать хочется.

У меня никаких талантов нет. Обидно, конечно. Но мама говорит: «Ты родилась, есть — это уже счастье. Можешь приносить счастье другим. Всё в жизни зависит от тебя. Чаще смотри вокруг, не замыкаться в себе, на своих проблемах. Будь чуткой, внимательной, замечай проблемы других людей. И они с такой же чуткостью и вниманием будут относиться к тебе. Все проблемы в нас самих».

Всё, решено, буду воспитательницей или учителем начальных классов. Ведь всё начинается с детства. Чем больше доброты и тепла получат дети, тем с большим багажом они придут во взрослую жизнь, сами станут источниками добрых начал.

Вечером я предложила маме с папой сходить на новый фильм. Но мама сказала:

— В субботу день короткий, вот и сходим с папой в кино. На неделе в кино ходить слишком накладно. Мы же недавно телевизор купили, хороший с большим экраном — Рекорд — модель новая, через линзу смотреть не надо. Два канала — какой хочешь, такой и смотри. Каждый вечер по два фильма показывают. Сейчас ты поступать будешь — надо весь твой гардероб пересмотреть. Может, докупить чего. Сама сошью тебе чего — нибудь. Кофточку вместе свяжем, я лиф, ты рукава. Пряжа есть. Соседка, Тамара, из Симферополя привезла.

Телевизор у нас, действительно, стоящий «Рекорд А». Почти год на него деньги копили, даже китайское двухстороннее покрывало с зелёными павлинами пришлось продать, чтобы денег хватило. Мама связала на него накидочку, сверху поставила статуэтку — девочка с лыжами, правда кончики у лыж отбиты, получилось очень красиво. Также мама пригласила всех соседей, у которых ещё нет этого чуда техники — телевизора — приходить к нам его смотреть.

С соседями мы живём дружно. Рассадой делимся, закатками. Праздники вместе отмечаем. А соль или коробок спичек попросить — так это запросто.

Гардеробчик мой действительно надо пересмотреть. В школу я, как и все, ходила в школьной форме. На праздники — белый фартук или чёрная юбка с белой блузкой. На вечера школьные — синенькое шерстяное платьице. Сейчас оно мне немного маловато, всё — таки я ещё расту. На лето мне мама из ситчика шила пару платьев на смену, этого было вполне достаточно. Пробегать всё лето я могла во «вьетнамках» за рубль двадцать, или в шлёпках. Так что гардеробчик мой не ахти. Надо что — то думать. Выходное крепдешиновое у меня есть, но оно летнее. Зимнего ничего и нет. Не стану же я в институт или техникум ходить в школьной форме.

Решено, в субботу после работы мы все вместе сначала сходим в универмаг на улице Ленина, посмотрим мне обновки, а уж потом, вечером, родители сходят в кино.

— Так, — это мама уже в универмаге говорила, — юбочка чёрненькая у тебя есть, белая блузка тоже. Кофточку сейчас посмотрим. Цветную блузочку я тебе сама сошью. Платьице повседневное сейчас померяешь, на каждый день. Как хорошо, что мы тебе туфельки на выпускной не белые, а цвета слоновой кости купили и каблучок рюмочкой — удобный очень — будут тебе каждодневными, на занятия ходить.

В результате мне купили два платья — шотландку и шерстяное чёрное с зелёными полосками, и нежно-салатовую шерстяную кофточку.

— Ну, вот теперь ты у нас экипирована, — с удовольствием сказала мама.

— Дело осталось за малым — в институт или техникум поступить, — добавил папа.

Всё, теперь расслабляться нельзя, надо готовиться к экзаменам.

По утрам беру с собой учебники, коврик, Жучка приглашать не надо — он сам всегда следом бежит, Муська — сама по себе — по своим кошачьим делам где-то шляется, только маме раз в год по знакомым из-за её гулянок приходится котят пристраивать, но, мама говорит: «В добрые руки душа попала — хорошо» и иду на наше новое водохранилище.

Водохранилище появилось у нас совсем недавно, всего несколько лет назад, но уже успело стать местом отдыха горожан — кто загорает, кто рыбу ловит, кто просто с детьми на берегу отдыхает.

Я расстилаю на берегу коврик, Жучок всегда бегает рядом, и начинаю штудировать учебники.

— Ура-а!!! Ура-а!!! Ура-а!!! — я поступила в педагогический институт имени А. И. Герцена.

Теперь пять лет буду учиться и жить в этом прекрасном городе. Но с общежитием пока напряжёнка. Дадут только в конце учебного года. Пока придётся пожить на частной квартире. Конечно, не хочется стеснять родителей в средствах, но ничего не поделаешь. Девочки, с которыми вместе поступала, сказали, что у Львиного мостика развешаны объявления о сдаче жилья и сами частники толпятся, чтобы найти жильцов.

Утром поехала к Львиному мостику. Народу тьма. У нас в городе только в праздники на демонстрациях и парадах столько людей увидеть можно. Тут же все толпятся, кто-то с кем-то разговаривает, кто-то чего-то спрашивает, кто-то объявления читает. Так всё непривычно. Я растерялась, встала в сторонке, на мост смотрю. Он пешеходный, а по углам моста установлены четыре скульптуры — белоснежные львы — стражи моста. Поэтому он и называется Львиным. Украшен он красивыми старинными фонарями.

— Мостом любуетесь или по делу пришли? — услышала рядом с собой.

От неожиданности даже вздрогнула:

— Вы мне?

— Наблюдаю за тобой уже минут десять. Стоишь, как вкопанная, рот разве только не открыт. Сюда ведь, в основном, экскурсии или для съёма площади приходят, — передо мной стояла высокая пожилая седеющая женщина.

— По делу. В институт поступила, а общежитие дадут только в конце года. Хотелось бы где — то площадь снять.

— У меня сестра на Садовой сдает часть комнаты. У кинотеатра «Рекорд». Тебя часть — то комнаты устроит?

— Мне лишь бы подешевле. А это далеко отсюда? Институт на Мойке, у Невского. Хотелось бы, чтобы добираться на занятия не очень далеко было.

— До Невского, оттуда практически на любом трамвае доехать можно. С ценой сами договоритесь. Пошли, провожу. Тут недалеко, пешком минут десять — пятнадцать.

Ну, вот — с жильём дело решено. Теперь я буду жить на Садовой улице в доме 77, кв. 28. Это небольшая коммунальная квартира. Вход в неё прямо со двора, через небольшую прихожую попадаешь сразу в маленькую тёмную проходную кухню, далее из маленького коридорчика вход в две комнаты, в одной из которых я теперь буду жить. Ванны в квартире нет. Но квартирная хозяйка, маленькая кругленькая старушка лет семидесяти, Баранова Антонина Николаевна, успокоила меня, сказав, что рядом, на переулке Макаренко, есть очень хорошие Усачёвские бани.

Комната у Антонины Николаевны очень хорошая, большая — метров восемнадцать, два больших окна во двор и, хотя в доме центральное отопление, в комнате есть круглая печь, которая топится дровами. Эта печка мне сразу напомнила дом, и стало тепло и уютно. Плату за проживание хозяйка установила двенадцать рублей в месяц. Ну, что ж, вполне приемлемо, тем более, что я буду получать стипендию и родителям придётся помогать мне совсем немного. Буду жить экономно.

Антонина Николаевна предоставила мне маленькую оттоманку, на которой я буду спать, отдельную тумбочку, а шкафом и столом будем пользоваться совместно. Антонина Николаевна спит на старой металлической кровати с шишечками, на которой красивой горкой уложены подушки, накрытые кружевной накидкой, низ кровати закрыт подзором с выбитыми цветами, а сама кровать стоит рядом с круглой печью. Телевизора и проигрывателя у хозяйки нет, только радио. Но это даже и лучше, меньше буду отвлекаться на праздности, буду учиться, ведь для этого я сюда и приехала.

Соседи по квартире — молодая семья с грудным ребёнком. Люда, соседка, не работает — сидит с малышом до подхода очереди в ясли, её муж Антон работает в ресторане официантом. Людмила большую часть времени проводит на улице с маленьким или у своих родителей на канале Грибоедова. У Антона работа начинается с двенадцати часов дня, домой он возвращается только ночью. Занятия у меня будут почти до четырех часов, поэтому с соседями я почти не буду видеться. Тоже неплохо — никаких отвлечений.

Ну, вот, теперь я студентка педагогического института. Будущий педагог.

Уже прошло торжественное вступление в студенты, выдача студенческих билетов. Всё хорошо. Но мне так не хватает родителей, такая тоска по дому. После занятий я не спешу на свою квартиру. На метро доезжаю до Балтийского вокзала и иду в зал ожидания. Там читаю конспекты, готовлюсь к занятиям. С утра по выходным совершаю трамвайные экскурсии. Заплатишь три копейки и едешь на трамвайчике по всему маршруту до кольца, так же возвращаешься обратно. На трамваях весь город можно объездить. Это такая красота — каждое здание неповторимо — балконы, эркеры, пилястры. Я уж не говорю о лепных украшениях — эту красоту просто невозможно описать словами. Всё что ни напишешь, не будет соответствовать действительности — это надо увидеть своими глазами. Я восхищена этим городом. Над ним только купола не хватает, чтобы сохранить этот шедевр для потомков. К старинной части города власти относятся трепетно — старые здания не сносят, ставят на капитальный ремонт, т.е. внутренности делают в соответствии с веянием времени, а «коробочку» оставляют в неприкосновенности. Красота города не нарушается, а удобства улучшаются.

От Эрмитажа я просто шоковом состоянии. Пришла, купила билет, дошла до Главной лестницы, и дух захватило — настолько была ошеломлена этой красивой, нарядной, роскошно оформленной лестницей. Одно дело видеть всё это великолепие в кино или по телевизору и совершенно другое — воочию. Мне даже потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и сделать первый шаг.

В Эрмитаже была уже несколько раз. Но это только поверхностное знакомство с этим мировым шедевром. По этим прекрасным залам можно гулять до бесконечности, и всё — равно не сможешь всего увидеть. Невозможно объять необъятное.

Садовая улица, на которой я сейчас живу, выложена брусчаткой, это напоминает средневековье. Во французских фильмах по произведениям Дюма часто показывают так же мощёные улицы. В дождь мостовая блестит, как зеркало хоть смотрись в неё.

Рядом находится восстановленный в 1957 году Египетский мост, украшенный сфинксами. Про него нам говорили на уроках физики, когда изучали резонанс. В то время Египетский мост был висячим и в 1905 году, когда по нему проходил эскадрон гвардейской кавалерии, обрушился в Фонтанку.

Через канал Грибоедова перекинут Пикалов мост, который знаменит тем, что является единственным в Ленинграде, с которого видно семь других мостов.

Недалеко находится Театральная площадь со знаменитым Кировским театром и Консерваторией, а также Николо — Богоявленский Морской собор — главный морской собор города. Я — комсомолка, в Бога не верю, но мама говорила, что ни столь важно веришь ты в Бога или нет, главное, чтобы у тебя была вера во что — то хорошее и она обязательно исполнится. Вообще, если это и не Бог, то всё — таки в этом мире что — то есть потустороннее, сверх естественное. Сходила в этот храм и даже поставила свечку к иконе Божьей матери с младенцем. Там так хорошо, уютно, покойно, умиротворенно. Обязательно схожу туда ещё раз, более обстоятельно с ним познакомлюсь. Хотя папа этого бы не одобрил — он коммунист и ни во что не верит, кроме того, что социализм победит во всем мире и наконец — то наступит эра коммунизма.

Потихоньку начинаю привыкать к Антонине Николаевне и к квартире, хотя она (квартира, а не Антонина Николаевна) меня напугала. 13 ноября, как обычно в шесть часов у меня зазвонил будильник. Быстро нажав кнопку, на цыпочках, чтобы не разбудить Антонину Николаевну, хотя, когда у неё не болят колени, она спит крепко, даже свет в комнате ей не мешает, пошла умываться на кухню. Только открыла кран, слышу грубый мужской голос с хрипотцой, зовущий меня по имени. У соседа Антона, а он единственный мужчина в квартире, голос совсем другой, да и спит он после работы часов до десяти. Этот же мужской голос звучал из — за открытой двери в комнату Антонины Николаевны, за который даже веник не поставить, так плотно она прилегает к стене. Прислушалась. Тишина, только вода журчит, вдруг опять:

— Саша.

Тут уж я не выдержала. Быстро, закрыв кран, стремглав бросилась в комнату. Опомнилась около своей оттоманки. Будильник тихо тикает, Антонина Николаевна спокойно посапывает, свет горит, всё хорошо, как обычно. Вдруг, видимо от испуга, в меня, как бес вселился:

— Быть такого не может, — это я сама себе шёпотом, — Я комсомолка, атеистка, в потустороннее не верю, почудилось всё.

Но червь сомнения закрался в душу. Вдруг всё — таки было, и голос был и звал меня? Было или почудилось? Как проверить? Ещё раз осмотрелась — всё спокойно. И я, глядя на иконы, висевшие у Антонины Николаевны в углу, сказала:

— Господи, если ты есть, дай мне знак — звал меня голос или нет. Ну… ну… пусть хоть лампочка перегорит.

В тот же миг комната погрузилась во мрак, перегорела лампочка. Я, как стояла у оттоманки, так на неё и опустилась, ноги, как ватные, совсем не держали, сердце готово было выскочить из груди. Первый раз я опоздала в институт.

Сейчас после института я уже не еду на Балтийский вокзал в зал ожидания учить домашние задания. Спокойно, прогулочным шагом иду по Мойке до улицы Дзержинского, по ней до Садовой и через площадь Мира, на которой недавно взорвали церковь — Спас на Сенной — для строительства новой станции метро, добираюсь до дома. По пути захожу в пышечную на углу Большой Подъяческой и за двадцать пять копеек — кофе и три пышки — сытой возвращаюсь домой. Весь путь занимает чуть меньше часа, это по времени даже быстрее, чем на транспорте.

Антонина Николаевна очень милая старушка. В этой квартире живёт с начала века, ещё до революции. Я даже представить себе не могу ведь это такой большой промежуток времени.

На днях постояла в очереди — не удержалась — купила два килограмма слив. Пришла с занятий — Антонина Николаевна из них уже варенье сварила. Какая умничка. Она очень одинока, и чтобы не было так тоскливо — у двоюродной сестры, которая меня к ней привела, своя семья, свои заботы, внуки, а у неё все в блокаду от голода умерли — она одна выжила — вот и пускает к себе в комнату квартиранток. До меня у Антонины Николаевны жила девочка — художница, так она всё иконы писала — списки с икон Антонины Николаевны.

С Соней сходили на балет «Жизель», впечатление не забываемое, но с посещением театра получилась немножко смешная история.

Соня — миниатюрная кореяночка с маленьким кукольным носиком и пухлыми губками. Она и ещё две девочки, тоже из Узбекистана, снимают комнату в коммуналке на Васильевском острове. Как проехать к театру, знает только от съёмной квартиры. А театр — то — Кировский, но билеты покупала Соня, и в какой театр мы идем, она не сказала. Просто в театр, на балет. Спектакль начинался в семь часов вечера. Ко мне, на Садовую, Соня приехала почти в половину седьмого. Быстро, схватив меня за руку, потащила к Балтийскому вокзалу на метро, и далее через метро, троллейбус и трамвай мы добрались до театра. Моё удивление при виде театра описать невозможно. Вместо пяти — десяти минут пешком, мы в скоростном темпе, запыхавшись, как загнанные лошади, на транспорте, потратили на этот путь около часа. В результате на начало опоздали. Но такой красоты я вообще никогда не видела. Сюжет балета А. Адана по немецкой легенде в пересказе Г. Гейне известен каждому, но чарующая музыка, воздушность нарядов, стремительность пируэтов просто непередаваемо прекрасны. Я в восторге.

На пересечении проспектов Лермонтовского и Огородникова строится какая-то новая высотная, сверхмодная, полу стеклянная гостиница, открытие которой планируется на празднование 50 — ти летия Великого Октября.

Антонина Николаевна рассказывала, что по слухам, которыми, как известно — «земля полнится» — при рытье котлована под гостиницу была обнаружена авиационная бомба, неразорвавшаяся со времен войны, а когда на следующий день после обнаружения бомбы, приехали сапёры то никакой бомбы не обнаружили — её уже унесло плывуном. Вот так-то.

Я любуюсь и восхищаюсь этим прекрасным городом, северной жемчужиной, созданной Петром.

Что ни дом — то произведение искусства — замечательный дом с атлантами на углу проспектов Майорова и Римского — Корсакова, доходный дом гонщика Капустина в стиле северный модерн с черепичной крышей, словно средневековый замок на углу Фонтанки и Климова переулка. А уж от гранитных набережных я просто в восторге — парапеты, ограды, памятники, мосты, скульптуры — всё прекрасно. Вот только солнышка бы сюда по больше. Тепла очень мало.

В кинотеатре каждые три дня идёт новый фильм. Перед сеансом — эстрада, на втором этаже, где вход на балкон, — кафе, мороженое в вазочках. Хорошо.

У нас в группе учатся девочки со всего Советского Союза. Ларочка Марштейн — из Белоруссии, Ира Сергачёва — из Украинской ССР, Соня Пак — из Узбекистана, Галя Барышникова — из Таджикской ССР, Надя Перевознова — из Удмуртии, Даша Бородай — из Сибири.

Дружу я в основном с Соней Пак и Надей Перевозной. Мы очень часто ездим с ними на экскурсии. Выходишь после занятий из института, а на набережной уже стоят экскурсионные автобусы — это наш профсоюз о нас заботится. Поездки бесплатные. Мы уже так побывали в Пушкине, Павловске, Петродворце и Гатчине. Но почему — то после этих поездок так тяжело становится на душе, когда видишь на фотографиях, в каком состоянии были эти шедевры после освобождения в 44 году. И ведь это всё дело рук человеческих и создание этих шедевров, и их варварское разрушение. Повсюду ведутся реставрационные работы, но сколько надо труда, материальных затрат, чтобы всё это восстановить. Так и хочется не просто сказать, а закричать во весь голос:

— Люди!!! Будьте человечными. Бережно относитесь к оставленному Вам наследию. Берегите мир и землю, на которой живете.

Для поездки в Кронштадт необходимо в профсоюзе писать заявление на пропуск. Кронштадт — город закрытый, просто так туда не попадешь. Зато в Кронштадте увидели мостовую из чугунных шашек, футшток, собор в неовизантийском стиле, памятник Петру 1.При этом экскурсовод сказала, что Петр 1 при росте 2 метра 3 сантиметра носил кафтан 48 размера, а обувь — 38. Мне даже немножко смешно стало — Петр Великий, а по внешности — «спица с усами».

Время летит незаметно, скоро Новый год. На улице настоящая зима — всё покрыто снегом, холодно, дни совсем короткие. Даша по выходным вытаскивает меня за город и пытается научить кататься на лыжах. Но это такая сложная наука, кажется, я её совсем не одолею. У меня впечатление, что Даша родилась с лыжами на ногах — такие пируэты выписывает, у меня дух захватывает, глядя на неё. Мои же лыжи наезжают одна на другую, в них я как лошадь стреноженная, постоянно падаю, вся в снегу. Но всё — равно здорово. Дашка только смеётся, глядя на меня и говорит, что у них в Сибири таких неумех нет, там пятилетний ребёнок во сто раз лучше меня на лыжах стоит, но всё — равно пытается учить меня. Про мороз она говорит, что у них он совсем не такой — он крепкий, но «сухой», а здесь — «влажный». Я уже здесь привыкла, но так скучаю по родителям, что даже на главпочтамте им два раза переговоры заказывала. Мама хотя и ругает меня — ведь переговоры — это дорого, но всегда рада слышать мой голос. Папа только и говорит:

— Учись, дочка, учись.

Но я знаю, что он очень рад за меня и гордится мною.

Скоро первая сессия. Страшно. Постараюсь всё сдать хорошо. Стипендия мне нужна и самой не хочется выглядеть глупой — ведь я в Ленинграде в институте учусь.

К Новому году город начинает украшаться, как невеста к свадьбе — хоть и красива, потому что молода, но хочется быть ещё краше. На площадях установлены громадные ели, украшенные сверкающими гирляндами и нарядными игрушками. Над городом словно прополз огромный паук, опутав своей блестящей невесомой волшебной переливающейся всеми цветами радуги паутиной улицы и проспекты. Дыхание праздника нарядно и красиво. Открылись ёлочные и новогодние базары. Праздник на улице, праздник в душе. Мне захотелось сделать небольшой новогодний подарок Антонине Николаевне. Решила купить небольшую елочку. После занятий, как обычно шла домой пешком, на площади Мира, на огороженной площадке продавались ели, встала в очередь. Никогда ни думала, что для покупки елки мне придется простоять в очереди почти пять часов. Зато ёлочка досталась просто чудо — маленькая, чуть больше метра, но пушистая, препушистая, а запах хвои просто прелесть — дышишь и не надышаться, даже жаль, что такую красавицу срубили, росла бы и росла себе в лесу на радость людям.

Домой пришла в начале десятого. Это в первый раз, когда я пришла столь поздно, даже с экскурсий возвращалась намного раньше. На удивление, Антонина Николаевна была абсолютно спокойна, а увидев ёлочку, расплылась в улыбке:

— Знала, что скоро придешь и с подарком — карты раскинула.

— Ну, вот сюрприз и не получился, — с огорчением сказала я.

— Получилось, всё получилось, и сюрприз хорошим получился. Не зря же я карты раскладывала, за тебя волновалась, что так поздно нет. Иди, ставь чайник, я печенья из муки, которая осталась от ноябрьских, что по талонам давали, напекла. Чай пить будем. Ведь замёрзла, небось? А ёлочку я завтра наряжу, пока ты на занятиях будешь.

Антонина Николаевна сказала, что Новый год я могу с девочками встречать у неё в квартире. Сама она будет у сестры. Ведь Новый год — семейный праздник и её там ждут.

Новый 1963 год мы встречали втроём — Соня, Надя и я. Приготовили салат «оливье» и «селёдку под шубой». Но для «шубы» за селёдочкой пришлось ехать к «Пяти углам» — там рыбный магазин хороший. В гастрономе на углу Макаренко купили ветчину в нарезке. Её в магазине так красиво нарезают примерно по 300 грамм. При покупке на лопаточке и с одной и с другой стороны покажут, а в середину всё — равно мелкие обрезки сунут, ведь их просто так никто покупать не будет, а продать надо. Вот так и ухитряются продавцы весь товар сбывать. Я их не осуждаю — списывать ветчину никто не позволит, а стоит она три семьдесят за килограмм — это дорого. Не каждый день покупаешь этот деликатес. Яблоки и традиционные мандарины тоже были на столе. Ещё мы купили бутылку «Рислинга» — Надя настояла. Мы уже взрослые и Новый год надо встречать с тостом. Лимонад для тоста не очень — то и подходит, а «Шампанское» нам не по карману. В углу стояла ёлочка, украшенная Антониной Николаевной. Глядя на неё, я вспомнила наши, домашние встречи Нового года. Ёлок у нас почти нет, и папа всегда покупал к празднику пушистую сосенку. Мы все вместе наряжали её, развешивая вместе с игрушками конфеты. Конфет на этой ёлке не было. Зато мы зажгли на ней свечки, крепящиеся на специальных металлических прищепках. Соня повесила на ёлку новомодную игрушку — космонавта. Свечи, новая игрушка, запах хвои и мандаринов создали атмосферу волшебного праздника.

Соня принесла транзисторный радиоприемник «Сюрприз». Так, что, встретив Новый год, мы до часу ночи слушали приёмник, а потом пошли гулять. У Красногвардейского моста со стороны Никольской церкви был сделан деревянный помост. На нём с часу ночи было сказочное представление для детей. Хоть было довольно морозно, но зрителей было много. Взрывались хлопушки, вился серпантин, сыпались конфетти, повсюду слышался смех, было весело и прекрасно. Начался Новый год.

В воскресенье сестра Антонины Николаевны — Анна Ивановна — попросила меня сводить своего внука на Новогоднее представление в ДК им. Цюрупы на Обводном у Балтийского вокзала, сказав, что мне, как будущему педагогу, полезно общение с детьми. На «Треугольнике» работает её дочь и им для детей дали приглашение на ёлку. Приведя своего внука, Анна Ивановна представила нас друг другу, назвав меня тётей Сашей, на что Миша заявил, что тёть Саш не бывает, бывают только дяди Саши. Какие же они бесхитростные и наивные эти малыши. Всё — таки хорошо, что я выбрала профессию педагога. В дом культуры я привела Мишу за полчаса до представления. В холле на втором этаже стояла большая нарядная ёлка, вокруг которой ведущая в костюме снегурочки вела хоровод. Почти все дети были в костюмах. Миша, хоть и был нарядно одет, но без костюма. Увидев, как помрачнело его личико, в киоске купила ему длинный бумажный нос и колпачок с кисточкой. Он сразу превратился в Буратино. Глаза его весело заблестели. Он радостный вприпрыжку побежал к ёлке.

Мы сидели в большом зале в мягких синих креслах, бархатный занавес тоже синего цвета закрывал сцену. Постепенно шум в зале утих, все расселись по местам, медленно погас свет, занавес раздвинулся, представление началось.

На ярко освещенной сцене стояла ракета, из неё выглядывали Белка и Стрелка, которые летели на встречу Нового года. Потом их ухитрилась похитить Баба — Яга, но космонавт, распутав все хитросплетения нечисти, спас их. Появился Дед Мороз со Снегурочкой, вручил космонавту медаль и Новый год начался.

Ребятишки были в восторге от представления, то замирали, чуть дыша, то гремели аплодисментами, то взвизгивали от восторга. Как хорошо, что наше правительство так заботится о детях. Всё лучшее для них. После представления в домиках — теремках дети по пригласительным билетам получали подарки. Получив подарок, Миша всю дорогу домой сам нёс его, крепко прижав к груди.

Сессию сдала хорошо, больше волновалась. По результатам сессии оказалось, что учусь почти лучше всех в группе. Довольно — таки приятно сознавать, что я уже достаточно взрослая и совсем не глупая девица.

На каникулы летела домой на реактивном самолете ТУ — 104. Чуть больше двух часов в воздухе и уже в Крыму, в Симферополе. Здорово. От — туда на автобус и дома.

Мама с папой встретили меня с такой радостью, даже неловко стало. Я их очень сильно люблю, так соскучилась по домашнему теплу и ласке. Как хорошо, что у меня такие замечательные родители. Но ведь иначе и быть не может — все родители на свете любят своих детей — закон природы исключения бывают очень редко.

Папе на день рождения коллеги по работе вскладчину подарили фотоаппарат «Смена — 6». Так он теперь только с ним и возится — меня уже со всех ракусов сфотографировал. К маме постоянно пристает. Накупил каких- то ванночек для проявки пленки, специальную лампу и какую — то интересную штуку для резки бумаги. Радости прям как у ребёнка.

Взрослые — это просто большие дети, им также нужны и «игрушки», и маленькие радости, без этого они могут зачахнуть и превратиться в сварливых, брюзгливых и, не дай Бог, злобных индивидуумов.

Каникулы пролетели, как один день и вот я уже опять в Ленинграде.

Антонине Николаевне привезла в подарок теплые носки с орнаментом, связанные специально для неё моей мамой. Она была очень рада этому небольшому знаку внимания. Ноги у неё больные, а носочки тёпленькие как раз, чтобы ножкам комфортно было. Подарки ей, видимо, делают нечасто, у неё даже глаза заволокло слезами. Она села в комнате на стул, положила носочки на колени и медленно, медленно поглаживая их о чём-то задумалась, глаза у неё при этом были такие печальные, что мне аж на душе больно стало.

Все мы, когда — нибудь будем пожилыми, старыми, если доживем, конечно, но тепло и ласка людям нужны в любом возрасте. Это всё — равно, как воздух и вода без, которых невозможно жить. Так хочется, чтобы у людей было больше радости в жизни, чтобы всем, всем на земле было хорошо.

Общежитие пообещали дать в конце весны — в апреле-мае. Наш дом, в котором Антонина Николаевна жила почти с самого рождения, где ещё совсем молоденькой девушкой любила сидеть на крылечке, мечтая о прекрасном принце, идёт на капремонт. Антонине Николаевне на выбор было предложено несколько однокомнатных квартир, но все они были в новых районах. На что она заявила: «За городом жить не буду. Ишь, чего удумали, меня, коренную ленинградку, из города выселить. Не поеду. Лучше здесь на маневренном фонде пережду этот капремонт». Маневренный фонд Антонине Николаевне предложили на проспекте Маклина 40 кв.30. Дом расположен на канале Грибоедова рядом с Тургеневской площадью и Аларчиным мостом. Громадная коммуналка без ванны на четвертом этаже, вход сразу на кухню с двумя газовыми четырех конфорочными плитами и множеством комнат. Но Антонина Николаевна согласилась даже на такие неудобства лишь бы остаться в центре, хотя раньше это место называлось Коломной и считалось за городом.

Напоследок, перед переездом, случайно разбила плафон от настольной лампы Антонины Николаевны. Лампа старая (старинная?) теперь такие не выпускают. Хорошо Валя Атакишиева — самая старшая из наших одногруппниц, она замужем и у неё есть маленькая дочка, через знакомых достала похожий плафон. Так неудобно было перед Антониной Николаевной, не хотелось огорчать её. Ведь за время совместного проживания мы с ней почти сроднились.

Вот и закончилась моя безобщажитная жизнь — переезжаю в общежитие, а Антонина Николаевна на маневренный фонд. Жалко расставаться с такой хорошей хозяйкой, но я пообещала навестить её, как только обустроюсь на новом месте.

Общежитие у нас хорошее, на Разъезжей улице. Нас поселили вместе с Соней и Надей в 14 — й комнате на 4 — м этаже. Первый этаж общежития занимают хозяйственные помещения, второй — детский сад и только с третьего этажа начинается само общежитие. Вахта с постоянно вяжущей старенькой дежурной, стоечка для писем и телефон. На здании никаких поясняющих табличек нет. Некоторые девчонки, чтобы избавиться от надоедливых ухажеров, у входной двери пугают их строгими родителями и те уже дальше этой двери даже не пытаются пройти.

Стоимость за проживание в общежитии всего лишь семьдесят копеек в месяц. Так это и то за свет да за бельё постельное, которое меняют каждые десять дней.

Соня в общежитие переехала с Васильевского острова, где они вместе с девочками из Узбекистана снимали комнату. Надя — от двоюродной тёти с Гражданки.

Наша комната — самая первая от лестницы и наши однокурсницы, живущие на пятом и шестом этажах — дом построен ещё в 19 веке и лифта нет, поднимаясь к себе, заходят к нам передохнуть на чашечку чая. Так что у нас всегда многолюдно и весело.

Навестила Антонину Николаевну, очень расстроилась. На маневренном фонде она поселилась в тридцатиметровой комнате вместе со своей знакомой из нашего дома. Комнату шкафами и буфетами разделили пополам. Пока они общались на лавочке во дворе всё было очень хорошо. А жить вместе, учитывая, что Антонина Николаевна очень коммуникабельная и доброжелательная, не получается. Соседка оказалась сварливой, своенравной особой, привыкшей командовать и властвовать. Она совсем затюкала Антонину Николаевну, которая даже настольную лампу боится включать. При этом у соседки телевизор орёт на полную громкость, свет не выключается до двенадцати часов ночи, гости шумные приходят. Я не стала ничего говорить, чтобы не накалять обстановку, ведь Антонине Николаевне с этой мегерой придется прожить несколько лет пока не закончится капремонт. В общежитие возвращалась с тяжёлым сердцем.

В конце мая мы с девочками — ещё из двух комнат общежития — компания восемь человек отпросились у воспитателя на всю ночь гулять по городу, смотреть развод мостов. Наступили белые ночи. Всё вокруг приобрело насыщенный зелёный цвет, в прозрачных длинных вечерах, плавно переходящих в белую ночь, разливался тонкий чарующий аромат цветущей сирени. Забыв про будничную суету и немного превратившись в мечтателей, мы по Фонтанке пошли в сторону Невы к Летнему саду. На фоне белой ночи, глядя на дома, мосты, памятники и ограды, появляется ощущение лёгкой сказочности, нереальности, создаётся впечатление выполнения любого желания. Через Марсово поле с дурманящим запахом сирени, постояв у первого в стране Вечного огня, мы направились в сторону набережной к Кировскому мосту. На улице ночь, но людей на набережной много, такое впечатление, что романтики со всего города здесь собрались. Развод моста пришлось подождать. Но когда пролёт моста стал медленно подниматься ввысь, превращаясь в асфальтированную стену в обрамлении ажурных решёток, аж дух захватило, действительно незабываемое и впечатляющее зрелище.

Полные впечатлений мы всю ночь бродили по городу. И уже на Разъезжей, под утро на подходе к общежитию нас обогнала ранняя хлебовозка. Варя, шутя, крикнула вслед машине: «Угостите хлебушком». Не поверите, машина остановилась, и пожилой водитель дал нам ещё горячий батон, который мгновенно был разломан на кусочки. Такого вкусного батона я не ела никогда в жизни.

Вот и пролетел целый учебный год. Две сессии позади. Учусь я хорошо и по результатам иду на повышенную стипендию. Это тоже хорошо. Учёба идёт легко и интересно. Начинаются летние каникулы. Скоро увижу родителей. Я так по ним соскучилась, очень хочется быстрее их увидеть и обнять. Не предполагала, что за билетом на поезд мне придется простоять в очереди более восьми часов. Летний сезон. Время отпусков. Пока стояли в очереди со всеми перезнакомились, узнали много новостей. В поезде в одном вагоне — мне достался плацкарт — я ехала до Изюма с папой гримёра Ленфильма, которая довезла меня после покупки билета до общежития на такси. Это была моя первая поездка на такси.

Это лето с родителями у меня будет совсем коротенькое — чуть больше двух недель. Зина Остапенко уговорила меня поработать вместе с ней третью смену в пионерском лагере. Сама она из Краснодарского края, живёт в Кабардинке, её мама каждое лето работает в лагере поваром.

Пионерский лагерь «Сигнал», в котором мы с Зиной будем вожатыми, находится в Кабардинке, в живописном тихом месте, на самом берегу Чёрного моря и имеет собственный галечный пляж. Он занимает почти 5 гектар парковой зоны с густой растительностью. С нетронутыми уголками естественной природы. С многолетними великанами — дубами, реликтовыми соснами, тенистыми аллеями, дорожками для пеших прогулок, со спортивной площадкой, с летней эстрадой, с помещениями для занятий кружков, беседками для отрядных дел, с костровой, и танцевальной площадками. Его открытие состоялось в 47 году, почти сразу после войны. Страна ещё только начала оправляться после военной разрухи, и первые её заботы были о детях. Ведь дети — наше будущее, они строители коммунизма, всё лучшее для них.

Я живу в самой прекрасной стране мира. Забота правительства о людях охватывает все уголки нашей необъятной родины. С особой любовью и чуткостью наше государство относится к молодому растущему поколению — «Молодым — везде у нас дорога, старикам везде у нас почёт».

Я так рада, что опять дома с мамой и папой. Как оказалось, я очень сильно люблю своих родителей, свой дом, Жучка, Муську. Для того, чтобы это понять мне необходимо было хотя бы ненадолго расстаться с родителями. Все познаётся в сравнении. Жучок за время моего отсутствия немного постарел — мордочка у него стала совсем седая, но характер не изменился — веселый и хулиганистый. Сейчас даже воду из колонки ношу с удовольствием и не отлыниваю от прополки на огороде. Моих одноклассников в городе почти нет. Мальчиков, которые никуда не поступили учиться, забрали в армию, когда они вернутся, я почти закончу институт. Служба в армии не шутка, там надо многому научиться и, в первую очередь — уметь защищать свою Родину. В морфлоте служат четыре года, во всех остальных родах войск — три.

Посетила недавно открытый стараниями Нины Николаевны домик — музей Александра Грина, его последнее пристанище, откуда он ушёл в небытие, чтобы навсегда остаться бессмертным.

Музей совсем маленький всего две комнатки, в одной личные вещи писателя, фотографии, книги, картины. Вторая комната, в которой умер Грин, выглядит так же, как при жизни, в его последние дни. Но поразило меня другое — огромное количество макетов кораблей, яхт, парусников, баркасов, бригов, бригантин, каравелл с алыми парусами всех оттенков этого цвета.

Как пояснила Нина Николаевна, вдова писателя, невысокая седенькая очень приятная старушка — это подарки моряков со всех стран света. Александра Грина знают и любят во всём мире.

Полная впечатлений, пошла на кладбище, на могилу Грина. Кладбище находится у подножия горы Агармыш. Могила Грина выглядела слегка запущенной — могильная плита вся заросла ковылем. Первым желанием было — вырвать ковыль, чтобы могила была чистой, но постояв немного у ограды, посмотрела на этот ковыль совсем другими глазами — ведь это просто море, колышущееся море серебристо — серого ковыля под лёгким ветром. Грин покоится далеко от моря на холме Кузгун — Бурун в море ковыля.

В мой прощальный вечер мы всей семьёй пошли в кино на последний сеанс посмотреть новый фильм «Оптимистическая трагедия».

Выйдя из кинотеатра, мама сказала:

— Сашка, какая ты счастливая, возможно, доживешь до коммунизма. Ведь революция, война — это тяжело и больно, но всё это в прошлом о котором надо помнить, чтобы не повторять ошибок. За это уже заплачено и этот фильм подтверждение того, какой ценой, нам досталось строительство нового общества. Всё уже позади, надо жить, смотреть вперед. Впереди у нас что? Светлое будущее и твоя поездка в пионерский лагерь теперь уже в качестве вожатой. Ты сама будешь строителем нового общества и воспитателем юных ленинцев.

— Вот, вот, — буркнул в усы папа — Строитель нового общества. У самой молоко ещё на губах не обсохло, а она уже воспитывать новое поколение будет.

— Филя, ты не прав, она год в институте отучилась, повзрослела — настоящая невеста, замуж пора.

— Родители, вы чего? Лучше посмотрите — какая чудная ночь, воздух розами пахнет, луна улыбается, цикады стрекочут, светлячки путь прокладывают, а моё будущее оно впереди, по стараюсь, чтоб всё было хорошо.

— Хотелось бы, чтобы всё так и было, — вздохнула мама.

Папа обнял маму за плечи:

— А иначе и быть не может, Анечка.

Утром мама проводила меня на автобус в Керчь, оттуда на пароме в Краснодарский край, в Кабардинку, в пионерский лагерь.

Зина не только ни приукрасила, наоборот, даже уменьшила красоту Кабардинки. Мне казалось, что я попала в сказку.

Кабардинка своё название получила в честь одноимённого форта, построенного для Кабардинского полка в 1836 году для защиты от горцев. Находится она в широкой долине расположенной между Геленджиком и Новороссийском. Эти места самые сухие на кавказском черноморском побережье, а по количеству солнечных дней и отсутствию туманов не уступают южному берегу Крыма. Реликтовые сосны с раскидистыми негустыми зонтиковидными кронами и буро — красной корой, вековые дубы, смолистый аромат можжевельника, от которого поёт и радуется душа, чистый хрустально — прозрачный воздух, насыщенный йодом, мелко галечный пляж — всё это Кабардинка.

Сегодня у нас с Зиной сложный и ответственный день — приём и размещение детей, приехавших отдыхать в третью смену. У нас первый отряд — самые старшие от 12 до 15 лет. Пятнадцатилетних у нас три девочки — Марина Усова, не расстающаяся с альбомом, постоянно делающая карандашные наброски. Олечка Катосова — тихая спокойная девочка, приехавшая в лагерь из интереса, что это такое — лагерь и с чем его едят — в лагере она ещё не была и оторва Женька Букина. Бедовая девчонка, за которой нужен глаз да глаз. Двенадцатилетних — пять человек, остальным по 13—14 лет. Всего у нас в отряде 32 человека — 15 девочек и 17 мальчиков. Поскольку в нашем отряде дети самого старшего возраста, то и жить они будут в двух больших палатках, натянутых на деревянных помостах. Для девочек палатка поменьше, для мальчиков — побольше. В каждой палатке мы с Зиной повесили большие плакаты — Распорядок дня. Мы с Зиной будем жить в палатке мальчиков, где у нас есть изолированное помещение для двух кроватей и тумбочек. Все остальные отряды в лагере живут в капитальных кирпичных корпусах.

Тихий, незаметный двенадцати летний Сеня Сажин из семьи баптистов, которому родители запретили вступать в пионеры, сразу подвергся гонениям мальчишек. Я на корню пресекла это безобразие, взяв его под свою защиту. На дворе 20 — й век, век космонавтики, прогресс во всем мире, но оказывается и в нашей стране есть ещё тёмные люди, которые верят в Бога.

Сережа Градов — хулиганистый мальчишка, постоянно убегающий из всех лагерей. Но из Кабардинки до Свердловска он вряд ли сможет добраться.

Четырнадцати летний Гриша Носин уже третью смену находится в лагере. У него умерла мама, а папа машинист поезда постоянно в разъездах, из близких одна бабушка, папина мама, которая уже старенькая и не хочет возиться с внуком. Так что после лагеря Гришу, скорее всего, отдадут в интернат. Жаль, очень хороший, спокойный и способный мальчик, увлекающийся математикой и физикой.

— Я уже физику за десятый класс прочёл, — сказал он мне.

— Ну, и как? — у меня с физикой всегда были проблемы.

— Интересно и всё понятно.

— ?!?

Вечером после ужина мы с детьми разместились на своей площадке, чтобы подготовиться к завтрашнему дню — торжественному открытию третьей смены. Необходимо было придумать название отряда, девиз, речёвку и нарисовать плакат.

— Ребята, наш отряд самый старший, поэтому про пионеров я не спрашиваю, но хотелось бы узнать, сколько у нас комсомольцев? — спросила Зина.

Мы с ней договорились, что подготовкой к торжественной линейке открытия смены будет руководить она, я буду ей помогать.

— Я.

— Кто «я»? Поднимайте руки, и я каждого спрошу. Вот ты, девочка, которая первая ответила. Как тебя зовут?

— Женя Букина, — звонко ответила та.

— Молодец. Кто ещё?

— Усова Марина. Я плакат могу нарисовать, но только карандашом, — сказала девочка с длинной косой.

— Хорошо. Ребята помогут нам его раскрасить. Кто ещё?

— Гриша Носин, — тихо произнес светловолосый застенчивый мальчик.

— Жабина Алёна, — с жеманством сказала самая красивая девочка нашего отряда.

Глядя на неё, я подумала — какое же прозвище придумают ей в отряде? — «жабочка» или «лягушечка» и не угадала — ребята стали нежно называть её — «наша царевна лягушка».

— Оля Катосова.

— Итого — пять человек, — подвела итог Зина.

— Плюс два и минус вообще один, — раздался со скамейки мальчиков ленивый голос.

— Кто там у нас такой математик? Не стесняйся, покажись, объясни.

— Я и не стесняюсь, — поднялся со скамейки невысокий плотный крепыш. Два — это вы с Александрой Филипповной, а минус один — не понятно кто — баптист.

— Не смей так говорить. У нас все равны, — повысила голос Зина.

— Я чё, пусть он сам скажет.

На меня с ближайшей скамейки поднял взгляд худенький бесцветный мальчик.

— Это он про меня говорит, — тихо произнёс он, — Я же не виноват, что мне родители запрещают.

Тут я не выдержала:

— Ребята, будем считать, что Сеня у нас кандидат в пионеры. Он наш товарищ, мы отряд и должны жить дружно. Согласны?

— Согласны, согласны, — раздалось со всех сторон.

После жарких дебатов было решено, наш отряд будет называться «Прометей» с девизом — «Зажечь огонь в сердцах людей, как это сделал Прометей», с речёвкой — «Всем, кто видит в нас друзей, шлёт приветы «Прометей!». Также наш отряд решил на линейке спеть гимн советских пионеров. Текст гимна знали все, и даже Сеня осторожно подпевал:

— Взвейтесь кострами, синие ночи!

Мы — пионеры, дети рабочих!

Близится эра светлых годов,

Клич пионеров — Всегда будь готов!

С радостными, возбужденными лицами ребята слаженно, словно они уже неоднократно вместе пели эту бодрую песню, продолжали:

— Радостным шагом с песней веселой

Мы выступаем за комсомолом!

Близится эра светлых годов,

Клич пионеров — Всегда будь готов!

После отбоя, уложив всех спать, мы с Зиной стали готовиться к завтрашнему торжеству. Прогладили галстуки, проверили одежду, висящую на вешалках, очень хотелось, чтобы наши ребята на линейке выглядели нарядными и аккуратными.

Утром под звуки пионерского горна, исполнявшего «Сбор», все отряды собрались на большой площадке для торжественного открытия третьей смены и поднятия флага. Горнистом нашего лагеря был Володя Туманов, студент Краснодарского университета, который вместе со своей женой Наташей уже второй год приезжают в лагерь. Это самая молодая семья лагеря, поженились они в конце первого курса, а сейчас у них остался последний год учебы в университете. Глядя на их нежные отношения можно подумать, что у них всё ещё длится медовый месяц. Барабанщиком была Людмила Сахно, наш преподаватель кружка горнистов и барабанщиков. Очень подвижная, заводная девушка. После каждой смены у неё почти самый большой из всех кружков выпуск юных горнистов и барабанщиков, разъезжается во все концы нашей необъятной Родины.

Все отряды в праздничной пионерской форме. Настроение приподнятое. Вожатые в пионерских галстуках, с комсомольскими значками на груди, в красных пилотках. Зиночка с распущенными по плечам волнистыми темными волосами, искрящимися небесно — голубыми глазами была чудо как хороша. Когда она чётким шагом пошла к старшему пионервожатому отдать рапорт, мне казалось, что весь лагерь любуется этой замечательной парой — высокий стройный метр девяносто Антон и красавица Зина. Не знаю, какая искра пробежала между ними во время сдачи — принятия рапорта, но возвратилась Зина на место с легкой улыбкой на губах и глазами затянутыми мечтательной поволокой.

Вскоре прозвучало:

— К торжественному открытию третьей смены пионерского лагеря «Сигнал» — Будьте готовы!»

— Всегда готовы! — дружно раздалось в ответ.

— Равнение на знамя! Поднять флаг!

Под звуки горна и барабанную дробь флаг стал медленно подниматься в высь.

Третья смена началась.

После сбора Марина Усова отправилась в библиотеку рисовать плакат. Мы с ребятами пошли на пляж.

Как хорошо на море. Лазурное небо, ласковое море, изумрудные волны с гребешками белой пены, набегающие на пляж. Но нам с Зиной расслабляться нельзя — у нас дети и мы несем за них ответственность.

Купание проводили — 8 человек в море, остальные на пляже. Потом следующие 8 и так четыре потока. Шум, смех, брызги, плавать умеют не все. Следующие купания будем проводить с инструктором, чтобы за сезон плавать научились все.

Потом обед и сон. Хоть мы и на юге, но еда не очень разнообразная — завтрак и ужин каши, очень редко омлет, творожная запеканка, винегрет, полдник — чай с бутербродом и фрукты — яблоки, сливы, виноград, груши, обед хоть и более разнообразен, но стакан компота обязательно.

Во время дневного сна я нахожусь в палатке у девочек — сижу, читаю, Зина — у мальчиков. Надо соблюдать дисциплину и порядок.

Марина показала нам с Зиной плакат с Прометеем. Просто замечательно — бегущий с горы атлетически сложенный молодой красивый мужчина в набедренной повязке — Прометей — с факелом в руке.

— Можно я его раскрашу? — раздался робкий голос у меня из — под руки.

— Сеня? Ты почему не спишь? — строго спросила я.

— Так ведь — интересно и спать я совсем не хочу.

— Режим — есть режим, нарушать его нельзя, — это уже Зина.

— Ну, так пусть этот режим начнется с завтрашнего дня. А сегодня я в библиотеке плакат доделаю. Можно? — с мольбой в голосе сказал Сеня.

— Пусть разукрасит. Раз ему так хочется, — попросила за Сеню Марина.

— Ладно, что с тобой поделаешь, иди уже, крась, — милостиво согласились мы с Зиной.

Сеня, свернув плакат в трубку, вприпрыжку побежал в библиотеку.

Когда девочки уснули или сделали вид, что спят, я потихоньку, чтобы их не разбудить, отправилась в библиотеку. Я очень боялась, как бы Сеня не испортил плакат. Постояв немного у двери в библиотеке и увидев, как Сеня осторожно счищает лезвием стружку с карандашей на отдельный листок, смешивает полученную пыль, осторожно пальцем растирает ее, чтобы получился определенный оттенок, я, успокоившись за судьбу плаката, как мышка, выскользнула за дверь, вернулась в палатку.

После полдника, собрав детей на площадке, мы с Зиной развернули плакат для всеобщего обозрения и одобрения.

Раздался вздох восхищения. Сеня только слегка подретушировал краской черно — белый рисунок Марины и создалось впечатление, что плакат светится изнутри, а у факела появились оттенки настоящего горящего пламени.

— Ой, Маринка, какая же ты молодец, настоящая художница, — раздалось вокруг.

— Не моя заслуга, я только создала, а жизнь вдохнул он, — Марина выпихнула вперед смущённого Сеню.

— Ну, баптист, ты даешь! — громко сказал Градов.

Повесив плакат, а надо сказать, он оказался самым красивым в лагере, мы с детьми пошли знакомиться с кружками. Надо устраивать их досуг.

В лагере столько кружков, глаза разбегаются, была бы возможность, сама бы во все записалась. Каких только кружков нет и фото, и шахматы, и мягкая игрушка, кукольный театр, хоровой кружок, танцевальный, юный техник и много, много других. Каждый из наших ребят записался сразу в несколько кружков.

Оля Катосова записалась в горнисты, мягкую игрушку и на вольную борьбу — вот уж не ожидала, что у нашей тихони такие разнообразные интересы. Красавица Алена — в театральный, танцевальный и хор. Белобрысые близняшки, Ира и Лара, которые изо всех сил стараются быть непохожими — у Иры один хвостик, у Лары — два. У Лары — один бант, у Иры — два и одежда всегда разная, только мордашки — то все — равно одинаковые, записались в абсолютно разные кружки. Все наши ребята выбрали себе кружки по интересам. Так, что время после полдника у всех занято. Мы с Зиной в это время можем готовить программу на следующий день.

Два, а то и три раза в неделю в лагерь привозят фильмы. Для ребят это настоящий праздник. Ведь у некоторых из них дома телевизора нет, в клубы привозят фильмы всего один раз в неделю. У нас много ребят из сельской местности — колхозов и совхозов, в которые совсем недавно провели электричество.

У Зины и старшего пионервожатого развивается бурный роман. Она влюбилась в Антона Киреева. Он учится в Москве, в университете на отделении астрономии — будущий астроном. Не знаю, рассказывал ли он ей что — нибудь о звездах, но она от него просто без ума. Она ему тоже с первого взгляда понравилась. Если на свете существует любовь с первого взгляда. То это про них. Из — за их вечерних, скорее ночных, свиданий, вся ответственность за детей лежит на мне.

Ребятишки в отряде, у детей очень богатая фантазия, окрестили нас с Зиной — Пат и Паташон. Ну, что ж — обижаться не на что — вполне похоже — я маленькая, Зина высокая, так что дети ничего не приукрасили.

Ночью, пока Зина гуляет с Антоном, мне приходится одной разрываться на две палатки. Дети большие выдумщики, я уж не говорю про зубную пасту, порошок тоже в дело пошел, где они прячут спички, вообще не могу предположить, а уж хвоя и насекомые — так это запросто. Девочки, у которых заводилой является Женька, оказались ещё хулиганистее мальчишек. Сколько раз я с ней проводила воспитательные беседы — всё без толку. Глазки в пол, смущенная улыбка:

— Чего это вы на меня наговариваете, Александра Филипповна? За руку вы меня не ловили, засыпаю я раньше всех, сплю крепко, а уж кто там, что вытворяет, и знать не знаю, не ведаю.

Ну, как с такой разговаривать? За руку я её действительно не ловила. А Зина, после своих свиданий, на мои молчаливые упрёки говорила:

— Эх, Сашка, ничего — то ты ещё не понимаешь. Вот влюбишься сама и не будешь на меня такой букой смотреть. У тебя всё ещё впереди.

— Да, я и не тороплюсь. А любовь, кто её знает — как она приходит. Может и вовсе не придет. Это только в книгах пишут о возвышенных чувствах. Как оно в жизни будет никому не известно.

— Поживем — увидим, а сейчас спать. Как наши архаровцы, тебя не очень доставали?

— Не очень, не очень. Угомонились уже. Вот только мне очень спать хочется.

— Всё, всё, спим уже.

Утром, до подъема детей сбор вожатых, уточнение распорядка дня. Я сижу ещё полностью не проснувшаяся, Антон бодр, свеж, полон энергии, такое впечатление, что это я целую ночь гуляла, а он крепко спал.

Сегодня, пока Зина ходила в центральный корпус за «Пионерской» и «Комсомольской правдой» для проведения политинформации, у меня чуть не случилось ЧП. Все дети находились на площадке. Каждый был занят делом — близняшки перевязывали банты, мальчики играли в мяч, «царевна лягушка» хвасталась новым платьем (у неё их как у царицы Елизаветы на каждый день по несколько штук привезено). Оля читала книгу, покусывая зубами травинку. Женька с хитрющей физиономией готовила очередную пакость, о чём-то потихоньку шепчась с Гришей Дёминым и Маратом Азовым и вдруг без каких — либо причин — драка. Градов с Мизякиным катаются по траве и валтузят друг друга. Что делать? Разнять я их физически не смогу, они довольно — таки крепкие мальчики. Только и остаётся:

— Ребята! Прекратите немедленно! Сообщу начальнику лагеря! Пусть он с вами разбирается!

Вдруг тихоня Оля, глядя на мои никчёмные попытки прекратить драку, спокойно, закрыла книгу, заложив в неё травинку, подошла к дерущимся, несколько секунд смотрела на эту кучу — малу и раз… одно мгновение и двое злых покрасневших, ещё не отошедших от драки возмутителей спокойствия пытаются вырваться из её широко разведённых рук. Хватка у Оли просто железная — Серёга и Данька пытались вырываться, но у них ничего не получалось, смирившись с судьбой они, учащённо дыша и шмыгая носами повисли как тряпичные куклы. Оля, обведя всех стальным тяжёлым взглядом, произнесла:

— Слово пионервожатого — закон. Кто ослушается, будет иметь дело со мной. Всем понятно? И вам? — обратилась она к Даньке с Сережей.

— Понятно, понятно…, — нехотя сквозь зубы процедили оба.

Оля разжала кисти, опустила руки, несколько раз взмахнула ресницами и, посмотрев на меня ясными невинными глазами, сказала:

— Александра Филипповна, у меня дома таких озорников — погодков двое. Младшенькие. Знаю, как с ними разбираться, — и уже тише, только для меня одной добавила, — Вам построже с ними надо. А то сядут на шею, свесят ножки, слушаться не будут.

— Спасибо, Оля. Ты меня очень выручила. Я совсем растерялась.

— Не за что, но всё — таки, чуть пожёстче будьте.

Зина сразу почувствовала напряженную обстановку, но видя, что всё в порядке, сделала вид, что ничего не заметила, начала политинформацию.

Только недавно ребята приехали в лагерь, а уже надо готовиться к родительскому дню. Каждый отряд должен приготовить несколько номеров к праздничному концерту. Стали выявлять таланты. Оказывается, это не такое легкое дело — кто на самом деле талантлив — смущается, а «бездари» всеми способами стараются обратить на себя внимание. Наша миссия — к каждому подойти с чувством, толком, осторожностью, постараться никого не обидеть, не оскорбить, не нанести душевную рану. Обидеть легко, но кто знает, во что эта, вроде бы пустяшная обида, выльется в будущем.

Зина более прямолинейная — прямо спросила:

— Кто хочет выступить на празднике?

Нельзя сказать, что поднялся лес рук, но человек десять — двенадцать изъявили желание.

— Мы вас всех выслушаем, — это опять Зина, — И по количеству голосов выберем претендентов на конкурс. Поскольку желающих выступать со всех отрядов будет много, то возможно не все смогут выступить на сцене. Расстраиваться не надо, после концерта мы с родителями соберемся на площадке и каждый, кто подготовит номер, сможет выступить. С тебя, Марина, ещё один рисунок на обще лагерный конкурс. Кстати, рисунки на конкурс могут сдавать все, стенд большой — места всем хватит.

Всё-таки любовь делает чудеса — Антон решил нам помочь. Двенадцать человек отобрал для построения пирамиды. Теперь на празднике будут задействованы все. Пять — рисунков. Близняшки поют частушки, Женя читает «Буревестника» Максима Горького. Люба, Нина и Тамара распевают в обще лагерном хоре. Алиса Крутикова, стройненькая двенадцати летняя девочка, готовит хореографический номер на музыку П. И. Чайковского «Вальс цветов» из балета «Щелкунчик». Логунов, Мизякин и Зайцева будут исполнять юмористическую сценку из жизни лагеря. Три мягких игрушки, панно флористики, поделки из бисера. Все наши дети проявят себя в праздник. Зря я волновалась, талантов у нас много, просто надо их все разглядеть.

Всё пытаюсь узнать у ребят — что же там за пирамида такая будет. Молчат, как партизаны:

— Александра Филипповна, на празднике увидите. А то не интересно будет. Это надо смотреть, а не рассказывать.

Подождем до праздника.

Как быстро летит время. Мы уже посмотрели пять фильмов — «Военная тайна», «Флаги на башнях», «Золушка», «Алёша Птицын вырабатывает характер», «Новые похождения Кота в сапогах». Почти все научились плавать, во всяком случае держатся на воде. Изготовлена уйма поделок в кружках, Оля Катосова научилась играть на горне. Завтра родительский день.

Вечер. Детей уложили спать. Зина ушла на свидание. Мне не спится. Завтра ответственный день. Как он пройдет? Вышла из палатки подышать свежим ночным воздухом. Какая красота. Небо усыпано звёздами, горящими и переливающими, словно яркие кусочки янтаря, серебряная полная луна, печально льющая свет на землю, лёгкий ветерок и… испуганный визг, раздавшийся из палатки девочек. Стремглав туда. Все не спят испуганно, как птенчики сидят на кроватях, укрывшись, кто до самого подбородка, кто почти полностью забрался под одеяло. Напуганные, словно увидели привидение. Как, позже оказалось, я была близка к истине. На ночь глядя, перед сном, девочки рассказывали страшилки. До рассказывались до того, что теперь боятся спать.

— Санна Филипповна, посидите с нами, не уходите, побудьте здесь, — раздавалось со всех сторон.

— Всё хорошо, спокойно, ложитесь поудобнее, расскажите, что произошло?

Оля Катосова сонным голосом произнесла:

— Вот, вот, расскажите Александре Филипповне, какую вы здесь чушь несли. Вроде не маленькие, а ведете себя хуже мальчишек, те хоть взрослеют позже, а вы всё никак поумнеть не можете.

Девчонки наперебой начали:

— Мы сначала погадать хотели.

— Сегодня полнолуние. Луна полная гадать можно.

— Но никто толком гадать не умеет.

— Люська Маслова предложила рассказывать страшилки, сначала было весело, а потом Женька про привидение стала рассказывать, а в окно кто-то белый как заглянет, тут уж нам всем страшно стало, мы и закричали.

— Девочки, вы все пионерки, даже комсомолки среди вас есть. Живете в Советском Союзе, знаете, что никаких привидений, никакой нечисти на свете нет, рассказываете непонятно что, потом сами же этого боитесь.

— Но вы всё — равно посидите с нами. Побудьте у нас.

— Хорошо, хорошо, — я взяла стул, села к окну.

Ночь и в самом деле светлая. Всё видно, как в очень пасмурный день. Вдруг рядом с окном мелькнула какая — то светлая тень.

— Игра теней? — подумала я, — Может, мальчишки балуют. Кто знает?

Но страх заполз в душу. Выйдя от девочек, я, не оглядываясь по сторонам быстро, почти бегом забежала к себе в палатку. Зины ещё не было.

Родительский день наступил. С утра в лагере шум, гам, ребятишки никого не слушают, только и глядят в сторону входа, ждут родителей.

Сколько сюрпризов родительский день принес мне так это просто не счесть. Я думала, что красавица — жеманница Алёна Жабина похожа на маму и с нетерпением ждала появления женщины просто не земной красоты. Оказалось, всё наоборот — красивый, высокий, черноглазый, кудрявый папа, на которого Алёна и была очень похожа и серенькая маленькая «мышка» с перманентной завивкой — мама.

Близняшки — не только копия мамы — просто под «копирку» — три одинаковые мордашки, маме только бантиков не хватает, так ещё и маленький пятилетний брат — точная их копия. Вот уж точно говорят — «не откажешься».

К Марине Усовой приехала бабушка — высокая, седая, стройная, интеллигентная женщина, которую и бабушкой — то назвать неудобно.

Женя Букина познакомила меня со своим папой — полным, грузным мужчиной пред пенсионного возраста.

— Старшие — то у нас довоенные, разлетелись по Союзу. Все уже давно самостоятельные, свои семьи, дети, то есть мои внуки, Женьке почти ровесники. Женечка послевоенная, когда я уже все раны залечил, появилась. Вот и растет нам на радость, старость скрашивает.

При папе эту егозу, Женьку, было просто не узнать — сама скромность, тихая, ласковая, послушная. Ангел, а не ребенок.

На праздничный концерт все собрались в летнем театре — кинотеатре со сценой — ракушкой и скамейками без спинок, в котором мы с ребятами смотрим фильмы.

Концерт был великолепный. Ребята выступали просто замечательно. Наконец — то я увидела таинственную «пирамиду». Просто произведение искусства. Антон превзошел сам себя. Сначала ребята собрались в какой — то немыслимый цветок, который рассыпавшись, превратился в фонтан, фонтан чудесным образом перешел в пятиконечную звезду и завершилось выступление ракетой. Четверо ребят внизу, трое забираются на них, завершает ракету Сеня, у которого в руках остроконечный колпачок с пришитой к нему светло — серой сатиновой тканью, на которой нарисованы белой краской иллюминаторы. Все распрямляются, Сеня одевает колпачок себе на голову, и ткань струясь вниз, закрывая ребят, превращается в ракету. Остальные ребята, стоя на руках вокруг импровизированной ракеты изображают её первую ступень.

Женя так читала «Буревестника», аж мурашки по коже бежали, и будь это не летний, а зимний театр, в нем, наверное, дрожали бы стекла.

Алиса Крутикова в воздушном сиреневом платье просто летала по сцене словно бабочка.

После концерта я с ребятами, к которым не приехали родители, их оказалось семь человек, пошли на пляж.

В родительский день дети всегда ждут родителей.

Грише Носину ждать было некого, папа в рейсе, бабушка старенькая. Оля Катосова сама запретила родителям посещать её в лагере:

— Вот ещё, у них своих дел хватает, да за двоими хулигашками глаз да глаз нужен. Я уже совсем взрослая, мне их посещения не нужны.

Сережу Градова родители только забирать из лагеря будут — путь до Свердловска неблизкий, много не наездишься. Алиса Крутикова живет вдвоём с мамой. Мама работает на трех работах — почтальон — её основная работа, ещё она разносит телеграммы да уборщицей в магазине подрабатывает. Своего жилья у них нет, всё обещают служебную площадь да никак ничего приличного подобрать не могут, вот и ютятся они на съёмной квартире, за которую платят втридорога. Сеня Сажин и не ждал никого — знал, никто к нему не приедет. А Даша Лобова и Егор Талин до последнего смотрели в сторону ворот, надеясь, что появятся их родные, так и не дождались.

Ребятишки даже в море плескаться не захотели. Мы просто побродили по пляжу, позагорали, помочили ноги в прибрежной волне. Сережа Градов нашёл камешек с дырочкой — куриный бог, талисман для привлечения удачи. Хотел подарить мне, но я сказала:

— Это твоя удача, пусть останется с тобой, талисманом будет, память о море.

Когда шли с моря на площадку, Алиса тихо спросила:

— Вам понравилось, как я танцевала?

Я даже рот не успела открыть, как Градов уже ответил:

— Восхитительно, как пёрышко порхала по сцене, то, прям бабочка летает, то стрекоза, то кузнечик. Молодец, Алиска!

— Спасибо. Я всё переживала, получится ли у меня передать в танце музыку. Я очень хотела бы в Вагановском училище учиться, но вряд ли получится. Мы с мамой живем вдвоём, как она без меня?

— После школы институт культуры закончишь, сама будешь постановщиком танцев, — это опять Градов.

Никогда не думала, что он может так чувствовать и видеть прекрасное:

— Почему ты так думаешь?

— Вы что же полагаете, я только хулиганить да безобразничать могу? Я у нас в доме культуры учусь играть на флейте. До школы меня родители на хореографию таскали, терпения не хватило. Не моё это.

Вот уж по истине, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Никогда по внешности и поступкам нельзя судить о душе человека. Душа это что — то объемное, могучее, вместилище и необычайной доброты, и порядочности, и пороков. Чего в этой душе больше, что преобладает, видимо не нам судить. Хороший урок мне преподал мальчик. Сколько не изучай психологию, а постичь всех нюансов жизни невозможно.

Когда ребят нам с Зиной сдавали родители «на руки», очень много хорошего услышала о себе, даже неудобно стало — я не посвящала себя настолько ребятишкам, чтобы иметь столько похвал.

Папа Жени благодарил меня за чуткое отношение:

— Она очень хорошая, добрая девочка, но к ней нужен подход, не каждого к себе в душу пустит. От вас она просто в восторге. Она у нас умница, хозяйка замечательная, готовит прекрасно, шьёт, вяжет, а уж как крестиком и гладью вышивает просто загляденье, картины целые.

Подход к Жене? Да я её только, ругала, никакого другого подхода не было. Но я, естественно, ничего этого не сказала, наоборот:

— Что вы? У вас такая прекрасная дочь, просто замечательно, что у нас такое хорошее поколение растёт.

Эта «заноза», взяв меня под локоток, тихо прошептала на ухо:

— Родителей расстраивать нельзя, их любить надо, лелеять, они нам жизнь дали, большое спасибо им. Давайте сделаем так, чтобы они нас видели такими, какими им хочется нас видеть, и только мы сами будем знать — какие, мы на самом деле.

Глаза хитрющие, хитрющие. Ну, что такой скажешь?

Папа Алёны, чувствуется, он лидер в их семье, но лидер — безумно любящий своих «девочек», просто сказал:

— Спасибо вам за Алёнку. За всё, всё спасибо.

Алёна приколола мне на грудь чуть выше комсомольского значка брошь — в центре круглый плоский лунный камень, а вокруг круги, словно солнечная система.

— Никаких возражений. Это от чистого сердца. Алёнке привезли в подарок, она сама выразила желание вам её подарить на добрую память.

Бабушка Марины поверх пионерского галстука особым образом как — то очень кокетливо повязала мне газовый шарфик, сказав при этом:

— Милочка, вас гораздо приятнее было бы видеть в легком летнем платье, нежели в пионерской форме. Вы же будущая женщина, педагог и дети, глядя на вас и беря с вас пример должны видеть и ценить прекрасное.

Вечером, уложив детей спать, при свете настольной лампы почитала «Обрыв» И. А. Гончарова и прежде чем, ложиться, решила обойти палатки с детьми.

Зина была с Антоном на свидании. Осторожно, чтобы не разбудить, прошлась по палатке девочек. Так приятно смотреть на безмятежно спящих ребятишек. Они такие тихие, спокойные, беззащитные, так хочется их всех обогреть, кому — то поправить одеяло, кому — то подушку. Из палатки девочек пошла к мальчикам. Здесь немножко иначе — у большинства одеяла вообще откинуты в сторону, лежат, разметавшись по кроватям, кто спит, кто притворяется. Градов вообще почему — то накрылся с головой одеялом, подошла, чтобы хоть нос немного открыть, а открывать нечего, нет Градова на кровати — «кукла», свернутая лежит, а его нет. Когда я осознала, до меня дошло, что Сережи нет, у меня душа ушла в пятки, волосы на голове встали дыбом. Мгновенно вылетев из палатки, побежала как сумасшедшая, ничего не видя перед собой, наверное, даже не зная, куда и зачем пока с разбега не налетела на Антона. Они с Зиной гуляли по аллее. Увидев меня, несущуюся сломя голову, Антон попытался меня остановить. Даже когда он схватил меня в охапку, я всё ещё по инерции продолжала перебирать ногами. Сказать вообще не могла ни слова, в горле ком, руками развожу, слов нет. Зина напугалась. Они постарались привести меня в чувство. Разобравшись в чем дело, Антон попытался меня успокоить:

— Никуда он не мог убежать, тем более из лагеря. Ведь какая — то соображалка у него есть? Скорее всего, просто намылился за яблоками к Ефросинии Андреевне. Это та женщина, которая нам яблоки да груши постоянно в лагерь приносит. У неё сад рядом большой, соток тридцать. Так они каждое лето туда лазят воровать. Ворованные яблоки самые вкусные. На лето она даже свою собаку — волкодава на привязи держит, чтобы ребятишек не порвала. Сейчас схожу на разведку, панику поднимать нечего, найдётся пропащий, никуда не денется. Сидите здесь на лавочке, никуда не ходите, ждите меня. Я скоро.

Зина села на лавочку, мне не сиделось. Хожу туда — сюда, туда — сюда. Зина взмолилась:

— Да угомонись ты, сядь, не мельтеши перед глазами, а то от тебя аж рябит.

— Рябит, рябит, — взвилась я, — Случись с ним что, кто отвечать будет? Дай, Господи, чтобы всё утряслось. Комсомолка! В кого угодно поверить готова, лишь бы всё хорошо кончилось. Только бы всё было хорошо. Только бы всё было хорошо. Ну, где, где же Антон, почему его так долго нет?

— И пяти минут не прошло, тебе уже кажется вечность. Сядь, успокойся.

Сев на лавочку рядом с Зиной, заплакала. Слёзы сами текли из глаз, я ничего не могла поделать — текут и текут. На душе стало легче.

Вскоре в конце аллеи послышались голоса, мы увидели Антона с Сергеем. Больше сдерживать себя не было сил. Подлетев к Сергею, схватила его за плечи и, как ненормальная, стала трясти изо всех сил, так, что даже Антон с трудом оторвал меня от него.

— Успокойся, успокойся. Всё хорошо. Видишь, что ты с Александрой Филипповной своими поступками делаешь? — это уже Сергею.

— Я не хотел… не думал…, — забормотал Серёжка и только тут я заметила громадный фингал у него под глазом.

— Кто тебя так?

— Да, так, с местными немного побазарили. Ничего, им тоже от меня досталось. Будут знать, как четверо на одного. Александра Филипповна, не обижайтесь на меня, я не хотел…, а синяк, так он до конца смены пройдет. Кто спрашивать будет — скажу «с кровати упал».

Конфликт был исчерпан.

Время летит моментально. Кажется, только вчера мы с Зиной принимали и размещали ребят по палаткам, совсем недавно был родительский день и вот завтра уже прощальный костер, последняя третья смена заканчивается.

Утром был обще лагерный пионерский сбор. Всё было очень торжественно, ребята нарядные в парадных формах с какой — то грустинкой в глазах под звуки пионерского горна «Подъем флага» — горнистом была Оля Катосова — наблюдали, как флаг в последний раз взметнулся ввысь.

Потом было купание в море. Ребятишки больше баловались, чем купались. Мы с Зиной не делали им замечаний, знали, дети прощаются с морем, летом, друзьями.

За эту смену очень многие подружились, обменялись адресами, чтобы потом не терять друг друга — переписываться.

Вечером был прощальный пионерский костёр. Устройством костра занимался Антон. Он с ребятами нашего отряда сделал его по типу «шалаш» высотой почти два метра. Они обложили его по кругу камнями в целях пожарной безопасности, вокруг установили скамейки, чтобы для каждого отряда было своё место и всем было удобно.

Когда стемнело, все отряды собрались вокруг костра. Начальник лагеря дал сигнал и Сеня Сажин, Серёжа Градов и Марат Азов с трех сторон зажгли костер. Сначала пламя, осторожно потрескивая по сухим веточкам, словно пробуя их на сухость, устремилось вверх и вглубь костра, потом, словно набрав мощь, взметнулось ввысь тёмного неба, рассыпавшись яркими искрами. Прощальный торжественный костёр под стройный хор пионерского гимна занялся.

Ребята обнявшись пели: «Взвейтесь кострами синие ночи…», далее следовала разудалая «Картошка» — «Эх, картошечка в мундире — дире — дире, пи-и -онеров идеал — ал — ал…», затем «Наш паровоз вперед летит, в коммуне остановка, другого нет у нас пути — в руках у нас винтовка…».

Веселые, освещенные пламенем костра лица, песни, сменяющие одна другую — «Широка — а страна моя родная…», «Солнечный круг, небо вокруг…». Это было просто здорово и незабываемо. Из лагеря ребята разъедутся во все концы нашей необъятной Родины, но они навсегда увезут с собой воспоминания о море, тепло пионерского костра и верность пионерской дружбы.

На утро, прощаясь, Марина Усова протянула мне альбом:

— Это вам, на память.

Открыв альбом, на первой странице увидела свой карандашный портрет — сходство было несомненное, сзади — фон — море с купающимися фигурками. На следующей странице — уменьшенный вариант её рисунка на обще лагерный конкурс к родительскому дню — «Миру — мир!» — девочка, бегущая по земному шару, выпуская из рук голубя.

— Спасибо. Надеюсь увидеть тебя в Ленинграде в Мухинском.

— Жизнь покажет.

За Сеней Сажиным приехала бабушка — востроносая, сухая старуха с колючими глазами.

— Ты всё проверил? Ничего не забыл? Ничего своего нельзя оставлять.

— Бабушка, можно я с вожатыми попрощаюсь?

— У тебя что — времени до этого не было?

— Ну, пожалуйста, — умоляюще протянул Сеня.

Увидев, что я краем глаза наблюдаю за ними, слышу их разговор, она нехотя произнесла:

— Иди, иди, прощайся.

Сеня подошёл ко мне и потихоньку, чтобы не видела бабушка, сунул мне в руку свернутую бумажку.

— Там адрес моей соседки, напишите мне, пожалуйста, по этому адресу.

Я потрепала его по пепельным волосам, улыбнулась и тихо произнесла:

— Обязательно напишу.

Вот так и разъехались все наши воспитанники. Остался пустой лагерь. Грустно. Мы с Зиной пробудем здесь ещё пару дней. Надо сдать постельное бельё, инвентарь. Лето кончилось. Прошлась по пустынным аллеям. Глядя на опустевшие корпуса, в голову забрела мысль:

— Учитывая климат Кабардинки, очень нецелесообразно на девять месяцев оставлять без использования этот лагерь. Пусть в наших палатках нельзя жить зимой, но в остальных корпусах дети могут находиться круглогодично. Совмещать отдых с учёбой и лечением.

Пошла с этой мыслью к начальнику лагеря.

Савва Гордеевич, внимательно выслушав меня, сказал:

— Задумка хорошая, но с ней надо выходить на другой уровень. Надо или в райком партии обращаться или в администрацию. Есть у тебя на это время? Сможешь этим заняться?

— Я думала, эти вопросы вы решаете.

— Нет, голуба моя, этими вопросами занимаются там, — он поднял толстый, как сосиска, указательный палец вверх.

— Мы с тобой мелкие сошки. Меня вот прислали сюда с РОНО на лето и всё. Я учитель истории, директор школы. Эти вопросы партия решать должна. Как скажет — так и будет.

На этом разговор закончился.

После окончания смены до отъезда в Ленинград пару дней поживу у Зины в доме её родителей — Кондрата Иннокентьевича и Анисьи Федотовны. Люди они радушные, гостей любят. Анисью Федотовну я знаю по лагерю как замечательного повара и прекрасного доброго человека. В Зининой комнате мне поставили раскладушку, несмотря на мои протесты и желание спать в саду на свежем воздухе.

— Хоть комаров сейчас почти нет, да мало ли какая мошка ночью укусит. Нет, девонька моя, спать надо в доме, и не вздумай со мной спорить, — ласково сказала мне Анисья Федотовна.

Пришлось согласиться.

С билетами беда. Отдыхающие к учебному году стараются возвратиться по месту учёбы и работы. И если, чтобы приехать к родителям мне пришлось отстоять в очереди за билетом почти восемь часов, то сейчас на всех кассах висят объявления: «Билетов нет». С этим ничего не поделаешь. Зине Кондрат Иннокентьевич через знакомых достал билет на самолет. Но он смог купить только один билет.

Вечером, разливая наваристый борщ по тарелкам, Анисья Федотовна говорила:

— Да быть такого не может, чтобы ты не уехала. Не переживай понапрасну, ещё ни один отдыхающий здесь не остался. Все уезжают, и ты уедешь. Мы к поезду на станцию Горячий ключ поедем. Поезд большой, места всем хватит. Там тебя посадим, и поедешь ты учиться да пятёрки получать.

— И будешь ты у нас, Сашка, зайцем, — прогудел Кондрат Иннокентьевич.

— Кондрашка, не выводи меня из себя. Девчонка и так вся испереживалась, а тут ты ещё со своими подковыками.

— Да разве можно тебя из себя вывести — это нереально, — добродушно промолвил Кондрат Иннокентьевич.

— Кушайте, кушайте, а ты не переживай — всё будет хорошо, — тепло промолвила Анисья Федотовна.

Мы, молча, уткнулись в тарелки.

В дорогу меня собирала Анисья Федотовна. Она наготовила пирожков со всевозможными начинками.

— Я тебе только с мясом и рыбой не сделала. В дороге испортиться могут, жарко. А так и сладкие есть — с яблоками, грушей, и просто кушать — с яйцом и луком, с рисом, морковкой, с картошкой с грибами, с капустой. Кушай на здоровье. Главное, чтобы сыта была. Сейчас ещё курочку приготовлю, яички сварю да рыбки вяленой надо не забыть. Помидорчиков, виноградику, яблочек да грушек всё надо в дорогу взять.

— Анисья Федотовна, здесь целый лагерь накормить можно, мне всего два дня ехать.

— В дороге всегда кушать хочется. Делать — то нечего — читай, кушай да спи. Чай у проводницы купишь.

— У меня ещё и билета нет, а вы всего наготовили. Вдруг не уеду?

— Об этом даже не думай. Сейчас батька с работы придет, поужинает, потом все вместе на вокзал к поезду поедем.

Вскоре пришел Кондрат Иннокентьевич.

— Как сборы идут? — бодро спросил он с порога.

— Почти готовы, тебя только ждём.

— Сейчас быстренько поужинаем и как раз к поезду успеем.

На платформе народу уйма. Все с чемоданами, баулами, котомками, авоськами. У меня небольшой чемоданчик с дамской сумочкой и две авоськи с продуктами. Тетя Анисья упаковала все продукты сначала в пергаментную бумагу, чтобы жиром ничего не измазать, потом просто ещё два слоя бумаги намотала, чтобы тепло дольше сохранялось. Как я не отказывалась от такого количества съестного, у меня ничего не получилось.

— В дороге всё съестся. Попутчиков угостишь, что не доешь — в общежитие девчонкам свезёшь — там всё съедят.

Вдали показался поезд. Стоянка пять минут. Напряжение растёт. Волнуюсь — удастся ли уехать.

Только поезд остановился и проводницы вышли из вагонов, раздалось:

— Кондрашка, за мной, — крепко схватив меня за руку, тетя Анисья помчалась вдоль состава. Я с большим трудом поспевала за ней. Выбрав проводницу помоложе, она, быстро подскочив к ней, тихим голосом, чтобы другие не услышали, начала:

— Голубушка, красавица, солнышко, возьми мою племяшку до Ленинграда. На учебу девчонка едет, опоздать ведь может к началу учебного года. Билетов в кассе нет. Будь ласка, возьми девочку, не обидит, как мышка вести себя будет, в уголочку, где- нибудь прикорнет и ладно. Много места ей не надо. Ну, возьми, возьми девочку.

Голос — чистый елей, слёзы в глазах стоят. Никогда бы не подумала, что тетя Анисья такая артистка.

— Вещей много?

— Чемоданчик да две авосечки.

— Быстро в тамбур. Тронемся — размещу.

Я ласточкой влетела в поезд. Даже попрощаться, толком не успела. Единственное на что меня хватило так это:

— До свидания. До встречи.

Поезд тронулся.

— К нам в купе заходи. Сейчас разберёмся.

И уже у проводниц:

— Меня Машей зовут, это Клавдия Степановна, — указала она на вторую проводницу в возрасте, — А тебя как зовут?

— Саша.

— Сашенька, вещи оставь здесь, сама в коридорчике пока в окошко смотри. Вагон у нас купейный. Ты по коридору походи, в тамбуре побудь, к ночи найдём тебе место. Всё поняла? Вот и ладненько. Уж больно тётка за тебя жалостливо просила. Сил отказать не было. Клавдия Степановна, вы уж простите меня. В следующем рейсе исправлюсь.

— Да ты, наверное, никогда не исправишься, — вздохнула та, — Больше чтобы ни одного «зайца». Начальник поезда увидит — не миновать беды. Мне до пенсии три года осталось. И так один «заяц» уже по вагону шастает. Отъехать не успели, второй появился.

— Тот «заяц» в вагон — ресторан пошел. К ночи только появится.

— Так ночь не за горами. Часа два — три и спать их укладывать надо.

— Я не одна такая у вас? — не к месту влезла я в разговор.

— Брысь в коридор и чтоб я тебя часа два не видела и не слышала, — рыкнула Клавдия Степановна.

Меня, как ветром, вымело из купе проводников.

Зря волновалась. Еду в поезде. Спасибо Анисье Федотовне. Через двое суток буду в Ленинграде.

— Сашка, иди в купе, — часа через два позвала меня Маша, — Чаю попьём.

В купе вместе с проводниками сидел молодой человек.

— Мелеша, — представился он.

Услышав столь странное имя, я, сделав вид, что плохо расслышала, уточнила:

— Миша?

— Тогда уж лучше — Митя, — усмехнулся парень.

— Меня Сашей зовут.

— Вот и познакомились.

— Сейчас чайку попьём. И, будем вас спать укладывать, — сказала Маша, ставя стаканы на стол.

— Так я вроде сыт, из вагона — ресторана только пришёл.

— Ничего, стаканчик чая на ночь не помешает.

— Ой, а мне тётя Анисья столько всяких разных пирожков приготовила. Угощайтесь пожалуйста, — сказала я, достав авоську и выкладывая кульки с пирожками на стол.

— Да здесь на целую роту наготовлено. У тебя что, тётя — повар? — спросил Митя.

— Откуда вы знаете? — удивилась я.

— Столько разнообразных пирожков обычно повара готовят.

— Здесь на всех и на всю дорогу хватит. Мы тоже угостимся, — сказала Клавдия Степановна, выбирая себе пирожок позажаристее.

— Кушайте, кушайте, на здоровье.

Спать нас уложили в купе проводников. Меня на верхней полке, Митя внизу. Клавдия Степановна сказала:

— В случае необходимости, Мелеша, мы тебя разбудим. Ты всё- таки мужчина, Сашка пускай спит.

— Я, не против, — проговорил Митя.

Тук — тук, тук — тук — стучат колеса, за окном темень, а мне почему — то никак не уснуть. Может, переволновалась за день? На один бок повернусь, на другой — не спится.

— Барашков посчитай и уснёшь, — насмешливо раздалось снизу.

— Слушай, умник, без тебя обойдусь. А вообще — то имя твоё как настоящее?

— Мелентий. Мелентий Павлович Дорягин. Достаточно?

— Более чем, — буркнула я.

— Спи, Сашка, постарайся уснуть. Завтра ещё неизвестно, когда нас пристроят. Может весь день придётся у окна торчать.

Потихоньку под стук колес, переговариваясь с Мелешей, я и не заметила, как уснула.

Разбудила меня Маша в начале седьмого. Спать хотелось невообразимо.

— Вставай, вставай, соня. Сейчас позавтракаете и гулять по вагону. У нас в купе на день оставаться нельзя. Мелеша уже умываться пошёл.

Даже крепкий чай меня не разбудил. Сидела, клевала носом.

— Так, Сашка, сейчас прогуляемся по всему составу, чтобы ты окончательно проснулась. Там, видно будет, — сказал Митя, беря меня за руку.

Пришлось подчиниться. Он быстро, бодрым шагом крепко, держа меня за руку, двинулся по коридору. Я еле поспевала за ним. После такой беготни по составу: «Извините…», «Простите…», «Можно пройти?», спать совершенно расхотелось.

— Ну, вот и щёчки порозовели, и глазки открылись, — с улыбкой сказал Митя, — Хочешь, в вагоне — ресторане посидим?

В вагон — ресторан мне не хотелось. В рестораны я не ходила и даже не знала, как там себя вести. С девчонками мы ходили в кафе — мороженое, пышечную, блинную, домовую кухню. Там было как- то привычно. Кофе с плюшками в булочную заходили пить. А тут с малознакомым молодым человеком и в вагоне — ресторане как-то неуютно.

— Понимаешь, мы с тобой — два «зайца» на вагон. Подводить проводников не имеем права. Спасибо, что взяли. Так что, пока нас не устроят, придётся держаться вместе, — сказал Митя.

Тут, я была с ним абсолютно согласна, вдвоем всё — таки веселее.

Митя родился в Ленинграде. К началу войны ему было почти три года. В начале июня 1941 года мама поехала с ним на всё лето к бабушке — папиной маме в Сибирь, в небольшую деревеньку под Кемерово, где они были вынуждены провести всю войну. Его папа — Павел Ильич — был призван из Ленинграда в действующую армию и прошёл всю войну командиром орудийного расчёта. Хоть после войны прошло уже почти двадцать лет, говорить о войне он не любил.

— Помнить надо. Но, вспоминать об этом больно и тяжело, — говорил он Мите, когда тот в детстве приставал к нему с расспросами.

Сам Митя, окончив школу, отслужил в армии, на Черноморском флоте. После армии поступил в Корабелку на вечернее отделение. Работает на ЛАО сварщиком. В отпуске встречались с армейскими друзьями. Порыбачили на лимане, сходили в горы, покупались в море, вспомнили армейские будни. В общем, отпуск прошёл нормально. Отдохнул, загорел, попил минеральной воды. На будущий год опять договорились встретиться, если обстоятельства не изменятся.

— Ты у тетки отдыхала? — спросил меня Митя.

— Нет. Вожатой работала в пионерском лагере, — обиделась я.

— Так ты будущая училка? Что преподавать будешь?

— Всё. Буду учителем начальных классов и воспитателем в детском саду. Ещё вопросы есть?

— Чего сразу кипятишься? И спросить ничего нельзя. Как ёжик — сразу колючки выставляешь. Почему ты хочешь казаться хуже, чем есть? Ведь ты же не такая.

— Откуда тебе знать — какая я? Пуд соли надо съесть, чтобы узнать человека.

— Иногда и пуд не поможет. Но с тобой этого ничего не надо — ты вся, как на ладони. Прямая, бесхитростная, добрая, а сейчас просто уставшая от неизвестности. Да доедем мы с тобой до Ленинграда. Просто переверни эту страницу и всё — представь, что ты уже в общаге с девчонками.

— Ни чего подобного. С девчонками я буду только завтра. Вообще — то есть уже хочется. Тётя Анисья мне курицу положила, яйца.

— Стандартный набор для поезда, — усмехнулся Митя, — Пойдем в купе к проводникам. Авось не прогонят.

Увидев нас, Клавдия Степановна сказала:

— Нашли мы вам два места в одном купе. С пожилой семейной парой поедете. Собирайте манатки, и айда за мной.

— Степан Парамонович, Валентина Ивановна, — представились наши попутчики.

Как хорошо, когда есть законное место. Мы с Митей поели, и я сразу забралась на верхнюю полку. Спать, спать, спать. Видимо я действительно перенервничала, на меня вдруг навалилась невыносимая усталость. Только закрыла глаза как сразу, под стук колес провалилась в какой — то тяжёлый сон. Снился тёмный незнакомый пруд, заросший кувшинками. Митя, пытающийся нарвать букет этих кувшинок, но запутавшийся в их стеблях и водорослях. Я стою на берегу, протягиваю к нему руки, кричу, голоса нет, а Митя потихоньку уходит под воду. И вот уже только сорванные кувшинки расплываются по глади пруда, Мити нигде нет, я понимаю, что он утонул, но не хочу с этим мириться, сердце готово выскочить из груди…

— Тише, тише, чего ты? Всё хорошо.

Открываю глаза, рядом лицо Мити, он потихоньку, как маленького ребенка, нежно гладит меня по голове:

— Приснилось что- то нехорошее? Сейчас всё пройдёт. Успокойся, на тебе лица нет. Бледная вся, дрожишь. Вставай, пойдём, выйдем из купе, я тебе форточку открою, свежим воздухом подышишь, успокоишься.

Я, молча подчинилась. Когда закрывала дверь, услышала:

— Заботливый у неё брат. Сразу видно, любит сестрёнку, — сказала Валентина Ивановна Степану Парамоновичу.

Высунув голову в окно, я любовалась мелькающим пейзажем. День клонился к вечеру. Солнце закатными лучами радовало появляющиеся то тут, то там берёзки, стога сена на лугах, коров, устало бредущих домой. Вдруг прямо по полю, параллельно поезду, с ним наперегонки, появился молодой бегущий лось. Сколько радости и задора было в этом беге, только молодость может полностью отдаваться чувству радости и восторга. На зрелость и более старший возраст время накладывает свой отпечаток.

— Митя! Митя! Смотри! — закричала я.

— Вижу я, вижу, и машинист тоже видит, чувствуешь, слегка притормаживает?

Поезд и вправду слегка замедлил ход, потом дал протяжный гудок, состав дернулся, набирая ход, лось остался позади.

— Скоро будет остановка, стоянка двадцать минут, схожу, куплю ужин для нас. Горячего уже хочется.

— Митя, почему наши соседи считают нас братом и сестрой? — задала я каверзный вопрос.

— Сашка, не буду же я им объяснять, что мы с тобой «зайцы». Нам с ними ехать чуть меньше суток. Это не такая страшная ложь. Больше мы с ними вряд ли увидимся. Так что побудем пока родственниками. Ты мне двоюродная сестра, учти.

— Почему не родная? — капризным голосом спросила я.

— Мы с тобой слишком разные, это сразу бросается в глаза. И по внешности совсем не похожи.

— Значит, ты — красивый, а я нет? — обиженно сказала я.

— Может наоборот?

— Не надо меня успокаивать. Сама знаю, как выгляжу.

— Ты очень милая и обаятельная. Запомни это. И всегда будешь такой.

Я промолчала, но мне было приятно услышать о себе такое мнение.

— Сон, тебе какой приснился?

— Не помню, — пробормотала я. Мне не хотелось никому рассказывать этот кошмар. Да и пруд был какой — то деревенский, в городе таких нет. Снится от усталости всякая ерунда.

— Ну, вот уже подъезжаем. Я пошёл, — Митя отправился к выходу.

Вернулся Мелеша с горячей, ещё дымящейся картошкой и малосольными огурчиками.

— Присоединяйтесь к нам, — радушно пригласил он Валентину Ивановну со Степаном Парамоновичем.

— У меня печенюшки есть с корицей. Сейчас чайку у проводниц закажем. Вот и ужин хороший, — промолвила Валентина Ивановна.

— Сашунь, доставай пирожки, помидорчики, — по-хозяйски распорядился Мелеша.

Хотела обидеться — чего это он раскомандовался, но вспомнив, что мы родственники, передумала.

Ужин и вправду получился замечательный, огурчики аж хрустели на зубах, печенюшки — во рту таяли, а какими замечательными собеседниками оказались наши попутчики.

Степан Парамонович работает главным инженером на заводе Подъёмно — транспортного оборудования им. С. М. Кирова. Так со своими кранами, это продукция, которую выпускает завод, он полмира объездил. Недавно сопровождал уникальные краны, изготовленные специально для Братской ГЭС, которую пустят в действие к 50-тидесятилетию Великого Октября. Он так интересно и увлекательно рассказывал об этой грандиозной стройке, что мне сразу захотелось поехать в Сибирь. Валентина Ивановна работает в Русском музее экскурсоводом. Она проникновенно с любовью говорила о художниках. Как жаль, что я плохо разбираюсь в живописи, надо будет обязательно заполнить этот пробел, засесть за специальную литературу в библиотеке, а то даже неудобно, что я не владею этим вопросом, являюсь просто слушателем. Мелеша мне даже потихоньку на ушко сказал:

— Рот прикрой, а то, как маленькая, глазёнки распахнуты, рот открыт. Думаешь, с открытым ртом больше информации впитаешь?

— Да, ну тебя, — отмахнулась от него, — Не мешай слушать.

Ленинград встретил нас мелким моросящим дождём. Типичная ленинградская погода. За Степаном Парамоновичем и Валентиной Ивановной приехал служебный автомобиль. Они предложили и нас довести до дома, но мы с Мелешей культурно отказались.

— Тебе на Лиговку на остановку, а мне на Невский до дома. Прощай, заяц, — Мелеша протянул мне руку, но, увидев моё слегка изменившееся лицо, добавил, — Я тебе, на всякий случай, запишу номер домашнего телефона. Будет скучно, звони.

Пожав мне на прощанье руку, Мелеша затерялся в толпе, а я поехала на автобусе в общежитие.

Варвара Николаевна, вахтерша, приветливо улыбнулась мне:

— Собираетесь, потихоньку, — и протянула два письма, — Одно от родителей, второе от Гриши Носина.

Мама печалилась, что я мало побыла дома и теперь мы сможем увидеться только после зимней сессии. Предлагала заказать на главпочтамте переговоры, чтобы услышать родной голос. Гриша писал, что папа определил его в интернат, но он сможет на выходные и каникулы бывать дома с бабушкой.

Прочитав письма, занялась уборкой комнаты. Помыла окно, протёрла пыль, вымыла полы. Сразу стало чище и уютнее. Но вроде чего — то недоставало, что — то было упущено. Что? Когда до меня дошло, что мне не хватает присутствия Мелеши, сначала удивилась, потом пришла в смущение, затем рассердилась.

— Вот ещё, — подумала я, — Очень мне нужно думать о каком — то малознакомом парне. Знакомы меньше двух суток, а все мысли о нём. Мне учиться надо, а не о парнях думать.

Но мысли всё возвращались и возвращались к нему. Перед мысленным взором стояли его ясные глаза, добрая улыбка, в ушах звучал мягкий голос.

— Это что ещё за чувство? Я, что — влюбилась? Только этого не хватало. Да он и думать обо мне забыл. Так — мимолетный эпизод и ничего больше, — продолжало стучать в голове.

Такое состояние меня очень беспокоило, мне оно совершенно не нравилось. Чтобы ещё чем — то заняться, стала разбирать сумку. Всё достала, аккуратно разложила на кровать, потом опять сложила всё обратно. Понимала, ищу бумажку с телефоном Мелеши, но её нигде не было. Куда я могла её деть? Всё обыскала, телефона не было. Я знала его имя и фамилию, разыскать Мелешу можно было через Ленсправку, но на такое я бы никогда не решилась.

— Не судьба, — прозвучало в голове.

Понимала, что это так, но мне было очень обидно. Может, об этой встрече я буду помнить всю жизнь, кто знает?

Утром меня разбудил стук в дверь. Приехала Надя. Она, бросив чемоданы у двери, с визгом повисла у меня на шее. Такого восторга от встречи я, честно говоря, не ожидала. Я очень хорошо к ней отношусь, но столь бурно выражать свои чувства не умею. Ближе к обеду появилась Соня. Теперь вся наша комната была в сборе. Вечером прилетела Зиночка. Забежав к нам в комнату, она чмокнула меня в щеку и упорхнула на главпочтамт звонить Антону. Новый учебный год начался.

Через три дня, когда возвращалась с занятий, меня окликнула Варвара Николаевна: