Бесплатный фрагмент - Когда воды выйдут из берегов

Глава 1. Вкус сладкого лета и разговоры о воде

Я вспоминаю нашу крошечную кухню — лето всегда было слишком жарким, даже тополь за окном будто задыхался от зноя, его листья липли к стеклу и не колыхались даже от легкого сквозняка. На завтрак — белый хлеб с маслом, посыпанный сахаром. Мое любимое лакомство. Ольга Николаевна — моя мама — торопливо суетится у стола.

— Ксюша! Давай скорее, мне сегодня к первому уроку, — в голосе мамы всегда жила легкая тревога, как отсвет полуденного марева, распластавшегося за окном.

Я медленно жую хлеб, не спеша отпускаю солнечное утро. В этот момент мама заботливо поправляет на мне вязаную шляпку — ту самую, что связала мне крючком бабушка Мария. Шляпка нежно обнимает голову, а ее мягкие поля слегка щекочут лоб.

На ходу мама поправляет воротничок моего аккуратно выглаженного школьного платья, а я машинально поправляю складку, чтобы быть «как надо». Она крепко берет меня за руку, и мы почти бегом выходим в прохладный дворик, по аллее к школе.

— Когда воды выйдут из берегов… — вдруг говорит мама вполголоса, будто между прочим.

— Мам, а правда, вода может убежать из берега? — я всегда ловлю её загадки, стараюсь понять. Мне шесть, и каждое взрослое слово — как сложная загадка.

Мама прикусывает смешно губу и улыбается одной ее половинкой губ — чуть грустно, чуть озорно, и ведет меня дальше, ускоряя шаги.

— А когда подует сильный ветер, — добавляет она, — закрывай глаза и не бойся.

В тот день в наш маленький городок пришёл бескунак — сухой странный ветер. Его песок закрывал нам глаза. Но, я всё равно чувствовала себя за её спиной в полной безопасности.

— Знаешь, Ксюша, — произнесла она, и её голос стал вдруг особенно тих. — У каждой женщины есть свое место в этой взрослой жизни. Но не просто место для кого-то — уголок в доме или роль. У женщины есть предначертание: хранить, сберегать, оберегать и быть нитью между мирами. Женщины — они и земля, и вода, и огонь, и воздух одновременно.

Я крепко вцепилась в мамину руку.

— А где я, мама? — спросила я робко. — Я… какая стихия?

— Посмотри, — мама провела пальцем по моей щеке легко, тепло. — В тебе пока все стихии спят, как младенцы. Придет время, и ты почувствуешь: вода — когда захочешь плакать и смоешь боль, огонь — когда не побоишься защитить своих, земля — когда станешь опорой для других, а ветер — когда ты будешь вольной, не пойманной. Но самое главное — понять, что каждой стихии нужен свой берег, чтобы не разливаться впустую.

Я слушала, вбирала каждое слово, словно капли — как первый дождь после засухи, как свежий глоток воды за весенним ужином. «Когда воды выйдут из берегов…» — повторяла я тогда мысленно, не до конца понимая, какое пророчество за этими словами прячется. Мама не отпускала мою руку, как будто только её ладони разделяли меня и целый огромный мир.

— И не забывай, если придёт сильный ветер, просто закрой глаза. Это бывает — если что-то хочет выйти наружу, и переменить твою судьбу.

Тогда я ещё не знала, что её слова будут возвращаться много лет — как промокшие письма из прошлого, как ключ от неизведанной комнаты, в которой меня всё ещё ждут мои настоящие ответы.

— Мам, а предки — они тоже были все из разных стихий? — спросила я вдруг.

Мама рассмеялась тихо, словно колокольчик.

— Конечно, Ксюша. Моя мама — твоя бабушка Мария — вся вода и чуть-чуть земля: течет по жизни мягко, но оставляла глубокий след. Я — больше ветер и огонь, мне всегда хотелось знать дальше, чем видят глаза.

А ты… — мама задумалась, — ты будешь всей радугой, если дашь себе это разрешение. Самое главное тебе помнить: твоя сила не в том, что у тебя внутри, а в том, что ты способна принять. В этот момент я осознала, что женщина — это всегда больше, чем просто продолжение чьих-то судеб. Это целый водоворот стихий, всплески приливов и отливов, свой ритуал — и свои главные испытания. Уже с утра в тот день ветер был особенный — сухой, как дыхание степи. Он крутил пыль в танце, заворачивал её в кольца — и мама всё спешила вперёд, я же шла, ловя её руку, зная: пока она впереди, я в безопасности. Мир казался волшебным, а взрослые слова — сказочными ключами от всего, что меня ждёт.

Я морщила лоб, стараясь не выглядеть глупой.

— Почему именно женщины?

Мама осторожно взяла меня за подбородок, наклонилась, заглянула прямо в мои глаза. — Потому что женщина — хранительница. Мы меняемся — как вода в реке, как небо в жаркий день. Мы умеем терпеть и ждать, и действовать порывисто, если нужно. Нам дан выбор: принять свой дар, или пройти мимо него.

Я невольно подумала о бабушке — она была совсем другой, строгой и в то же время волшебницей: запускала пасьянс, и время будто останавливалось.

— А если не хочешь принимать? — спросила я вдруг, и у самой голос дрогнул.

Мама медленно выдохнула. — Для каждой женщины свой путь. Если не примешь — судьба всё равно напомнит, кто ты есть. Стихии терпеливы, но и ревнивы: они, как река — могут выйти из берегов, если долго держать взаперти.

Я запомнила этот разговор на всю жизнь, как запоминают первый гром или внезапную радугу — не понимая смысла, но отчаянно веря, что это очень важно.

Мама тихо, почти шёпотом, сказала: «Если когда-нибудь почувствуешь, что воды вышли из берегов — вспомни меня, прислушайся к себе и не бойся. Всё, что есть во мне — в тебе. Это твоя сила, твоя ноша.

И всю дорогу до школы я размышляла — кем же станет женщина, если не испугается своих вод, ветров и огня, если позволит им жить внутри себя и не сдерживать их крик.

Глава 2. Травы, карты, зеркала

Это было куда реальнее волшебства из книг про ведьм, не имело ничего общего с шабашем или летающими мётлами. Чай у бабушки всегда был крепкий, как заклинание, с примесью зверобоя, душицы и тревоги — той самой, что мать носила в глазах, а бабушка подавляла горстью мелиссы. Она заваривала травы над газовой плитой, укладывая стебли ровными рядами на хлипкую старую решетку: чабрец для уверенности, подорожник — от ран, календула — от тоски.

— Ксюша, пей, — у неё голос был особенный, будто в нём пряталась вся дальняя Сибирь и её приглушённая мощь. — Станешь сильнее. Запах запомни, если испугаешься — вспомни травы.

Я каждое лето приезжала к ней — из пронизанного зноем казахстанского города с тополями, бескунаком, в её самарское царство. Здесь всё было насыщеннее: солнечные лучи, ягоды от соседей, бабушкина забота, — да и не отпустила бы меня сила её, даже если бы я уехала на край света.

Один летний вечер был похож на тысячи других, но именно в нём бабушка впервые достала из платяного чемодана дряхлую колоду карт, истёртую, как её ладони.

— Смотри, — и молча, ни слова не говоря о значениях, выкладывала пёстрые квадраты на скатерть. — Не думай, что означают. Сначала смотри, линии видишь? — она сдвигала четыре пики в крест, а я, затаив дыхание, искала в этих пересечениях судьбы чуть ли не собственное имя. — Важно, что сердце чувствует, не мозг.

Я долго не могла понять, что она хочет — разве не нужно знать, что карта — это, скажем, любовь, а другая — разлука? Но бабушка мягко отодвигала мою руку и повторяла:

— Картами линии не предсказывают. Карты показывают то, что есть, а не то, что будет. Дар не в картах, а в тебе. Смотри. Дыши.

Кофейная гуща, чайные листья на дне чашки, мокрые лепестки на ладони — всё было ей дано как язык. Но, по-настоящему бабушка доверяла только картам и своим травам. Я заметила, как во время расклада она будто подслушивала, как шумит тайга, как дышит северный лес — её родная кровь, её застывшая, чуть медвежья мощь.

— Откуда ты знаешь это всё, бабушка?

Она внимательно смотрела на меня своими ещё не выцветшими глазами:

— Это… Сибирь у меня за плечами. Там слышу, как корни шепчут. В каждом роду — что-то своё. Нашим женщинам дано распознавать, где конец, а где начало, — даже если ни одна из нас не хочет этого дара.

Каждое лето я пыталась убежать, спрятаться за чем — то обычным: побродить по лужам, играть с дворовыми детьми, собирать в поле цветы и не думать, что сны — это знаки, а карты — предупреждения. Но именно в бабушкиной Самаре мне чаще всего снились особенные, густые сны — будто кто-то раскачивает качели где-то на границе между прошлым и будущим, между этим миром и тем, откуда шли наши женщины.

— Не уставай от себя, Ксюша. Ты везде будешь сильной, если запомнишь: в женщине всегда вода и всегда огонь. Ветер учись слушать — он расскажет правду, которую люди не скажут. Не потеряй главное, не потеряй, что в тебе врождённое.

Я кивала и делала вид, что всё понимаю — на самом деле внутри кипела смесь страха и сопротивления: быть ведьмой — не по-детски страшно; даже вообразить себя другой — страшно. И всё же, каждый вечер — шёпот карт, шорох трав, отражение в большом прямоугольном зеркале бабушкиного коридора.