Бесплатный фрагмент - Когда рушится небо

Вступление

Женщина произошла из ребра мужчины. Не из ноги, чтобы быть униженной. Не из головы, чтобы превосходить. От бока, чтобы быть бок о бок с ним! Из-под руки, чтобы быть защищенной! И со стороны сердца, чтобы быть любимой!

Девочка, девушка, женщина — дочь, сестра, жена и мать. Испокон веков она была в ядре любой культуры, как дарующая жизнь. Мужчины всегда правили этим миром — императоры, цари, полководцы, воины, но каждый из них вышел из утробы матери, следовательно, в мир этот его привела женщина. Всевышний возложил на женщину великую миссию — рождать жизнь. Само возникновение в ее утробе человеческой жизни уже есть Божье чудо. Природа дала ей силы, чтобы она смогла растить внутри себя жизнь и через несоизмеримую боль родить ее на свет. Именно через женщину Бог дал возможность этому миру познать одно из самых прекрасных чувств как любовь…

Женщина слаба, хрупка и беззащитна, потому что самой природой предусмотрено, чтобы она была кем-то оберегаема и защищаема — в детстве отцом, в юности братьями, в молодости мужем, в старости сыном. Но бывает и так, что женщина может остаться без них и выбиваться самой в этой жизни и даже в этом случае ее статус остается свят, ибо первым признаком характерной состоятельности мужчины, является то, как он относится к женщине, кем бы она ему не приходилось. С детства мальчиков учат не спорить с девочкой, не обижать ее и по мере возможности защищать.

Еще с доисторических времен, женщина играла ведущую роль в формировании общества. В разных культурах и конфессиях отношение к ней было и остается разным — кто-то возносил ее до небес, а кто-то считал ее статус достаточно низким, но в любой культуре на нее возложено множество обязанностей. К примеру, в Японии девочке по достижении 7 лет вручают передник, как пояс стыдливости, а в Индии как бы это удивительно ни звучало самым лучшим пожеланием для невесты в день свадьбы является пожелание умереть раньше мужа, так как вдова, которая не сожжет себя после смерти мужа является изгоем в индийском обществе. В Древней Руси муж в день свадьбы дарил новоиспеченной жене плеть, как признак того, что отныне она должна всецело подчиняться. А в горах Старой Чечни и до недавних пор после свадьбы, муж отдавал жене огонь из печи, таким образом передавая ей свой очаг. Огонь всегда был чем-то сакральным для чеченцев, именно поэтому слова дом (цIа) и огонь (цIе) имеют в чеченском языке один корень, а жену чеченцы называют цIийн нана, что в переводе означает как мать огня и мать дома. Жизнь в горах диктовала суровые условия, но при этом отношение к девушке как к будущей матери очага и дома у чеченцев было крайне трепетным, именно потому по обычаю чеченцев, который прекрасно сохранился и соблюдается по сегодняшний день за убийство одной женщины, согласно кровной мести:- за жизнь женщины платили ценою жизни двух мужчин. В этих жестоких условиях постоянной самообороны и защиты, чеченка являла собой пример не только хранительницы очага, занятой бытом, но и верной спутницы жизни, которая порой наравне становилась на защиту Отчизны. Яркий тому пример даже национальное платье чеченки — гIабли, неотъемлемым элементом которой являются нагрудники, которые сейчас приобрели статус красивого аксессуара, а в бытность они служили для чеченки защитной кольчугой, так как ей не редко приходилось участвовать в боях. Чеченцы считались с мнением женщины, уважали ее и возносили до горных вершин и именно поэтому свободная, непокорная врагам и силам извне женщина рождала на свет настоящих мужчин. Зная, что от нее зависит характер будущего мужчины, чеченцы не имели привычки подавлять женскую волю. Ни в древности, ни в современности чеченцы никогда не практиковали браки без любви. В их обществе очень высоко ценилась любовь и был целый устав взаимоотношений молодых людей. Организация вечеринок «синкъерам» представляла собой первый этап узнавания молодых людей. Синкъерам своего рода аналогия балам, когда юную девушку впервые выводили в свет, чтобы она была замечена молодыми людьми. Под барабанную дробь и звуки гармони в чьих-то сердцах мог вспыхнуть огонь любви, а дальше их уже ждали встречи у родника. И не всегда скакуна джигита мучала жажда, когда он шел к роднику и не всегда в доме у горянки заканчивалась вода, когда она тянулась к кувшину… Впервые традицию многоженства и стремительных браков без предварительных знакомств в чеченское общество хотел внедрить Имам Шамиль в самый разгар Кавказской войны, так как необходимо было повысить рождаемость из-за длительных военных действий. Именно с этой целью, Имам Шамиль внес идею запретить свидания у родников и обязать мужчин иметь по несколько жен. Говорят, что тогда один из чеченских старцев сказал Имаму:

— Не делай этого, потому что война, которая разгорится в наших саклях, будет гораздо страшнее той, которую ведешь ты…

Вот так не прижился этот восточный обычай в чеченском обществе.

Однако время шло и Чечня проходила через множество политических метаморфоз. Постоянные гонения, ссылки и извечная борьба за свое место под солнцем достаточно пошатнули фундамент чеченского общества. Особенно остро это ощущалось в конце первой русско-чеченской войны, когда после окончания освободительной борьбы чеченский народ нежданно-негаданно становится заложником ближневосточной идеологии, доселе такой чуждой не только чеченскому адату, но и в целом самим канонам ислама. И в центре этого влияния оказалась женщина. Началась волна убийств за непослушание, насильное облачение ее в паранджу и полное подавление ее воли. Именно в таких тисках и оказалась главная героиня этого произведения Эльза, которая нашла в себе силы противостоять этой борьбе и обрести на чужбине душевный покой. На протяжении всего произведения Эльзу пытаются подавить самые близкие люди, самой природой предназначенные для ее защиты. В их глазах она женщина, ослушавшаяся братьев и заслуживающая самого сурового наказания — смерти. На этих страницах изложен весь ее путь, ее борьба за материнство, а все что происходит с ней — это пример того, как не должно быть, хотя героиня сама верит, что на ней лежит тяжелый груз обязательств чеченки, который и отнял у нее счастье. Осознание того какие эти обязательства на самом деле — не навязанные а, идущие изнутри, с самых глубин сердца, к ней приходит лишь на чужбине, когда она уже будучи свободной от всего и от всех сама делает свой выбор в пользу собственной национальной идентичности. На ее примере мы видим и историю современной чеченской эмиграции, когда тысячи чеченских беженцев потянулись в Европу, а Франция одна из первых приняла их. В книге приведены слова экс-президента страны Старого Света Жак Ширака, который буквально завещал своей стране принять чеченцев и из-за того безграничного мужества, которое они проявили в борьбе за свою свободу. Чеченская община очень быстро разрослась и укрепилась во Франции, являя собой пример сплоченности и порядочности. Это доказывает и случай, произошедший несколько лет назад во французском городе Дижон, когда местные чеченцы вышли на борьбу с алжирскими наркоторговцами. Наркоторговля в этом городе процветала и уже доходила до такого апогея, что некоторые районы полиция обходила из-за страха. Но в июне 2020-го года представители стран Магриба (Северной Африки) жестоко избили чеченского подростка, который заступился за своего албанского друга. Африканцы и ранее были недовольны чеченской общиной, которую крайне не устраивала деятельность наркоторговцев, а теперь это противостояние достигло своей кульминации, потому что через избитого подростка арабы передали угрозы остальным чеченцам. И именно тогда чеченцы продемонстрировали всей Европе то, что они несут друг за друга ответственность. Одновременно патрулируя улицы, чеченцы начали громить наркопритоны. Власти Франции продемонстрировали тогда высокие принципы справедливости и разобрались в этой ситуации согласно своему закону, тогда как страна, выходцами из которой являются чеченцы за тысячи километров в дали пыталась навесить на них ярлык наркобарыг. Чеченцев принял у себя мэр города Ниццы Эстрози, который и разрешил этот конфликт не привлекая чеченцев за беспорядки к ответственности. Это и доказывает то, что Франция не навешивает ярлыки направо и налево и что ее не тяготит многонациональность и многоконфессиональность.

На сегодняшний день Эльза одна из гражданок Франции, которая всем сердцем любит эту страну, но чьи душа и сердце всецело принадлежат далекой горной родине, долгу перед которой она осталась верна…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Дорога домой

Это был июнь 1998-го года. Достаточно странное и необычное время в жизни Чечни, когда еще не пропало послевкусие первой войны, а в воздухе уже витал запах надвигающейся второй. Этот год в жизни послевоенной республики ознаменовался неожиданным всплеском ваххабизма, когда в отдельных населенных пунктах проходили междоусобицы различных экстремистских группировок. Именно в те годы начался полный расцвет доселе такого незнакомого для Чечни понятия как джамаат. Но людей успокаивало хотя бы то, что российские войска покинули республику и не было широкомасштабной войны.

Эльза сидела в пыльном автобусе, который дребезжа по разбитым дорогам, держал свой путь из Махачкалы в Гудермес. Во втором по величине чеченском городе скорее наступило спокойствие нежели в вечно полыхающей столице.

Эльза сидела в автобусе, прижимая к себе маленького Аюба. Рядом с ней сидели старшие сыновья Саид и Висит, а впереди расположился муж Эльзы. Женщина была рада, что наконец они уезжают к себе домой — в свою уютную квартиру в центре Гудермеса на проспекте Ленина. Их не смущало, что напротив них располагалась воинская часть. Это соседство вызывало больше доверия, чем страха. Эльза вглядывалась в спину мужа. Знала она, что зол он на нее — недавно у них была очередная ссора.

Долгая дорога всегда будоражит мысли, воспоминания. Так и на Эльзу все нахлынуло. Она росла в большой семье, можно сказать даже очень большой. Вся жизнь ее матери Шаймы, начиная с самой далекой юности была один большой подвиг. Это сейчас у современных чеченок жизнь разбита на этапы — школа, ВУЗ, выбор профессии, работа, самореализация, хобби, интересы, свободный выбор спутника жизни, а тогда вся жизнь чеченки — это был лишь путь с порога отчего дома до порога дома мужа, где и там, и там она слепо и свято подчинялась строгому мужскому слову и мужским решениям. Шайма ушла из отчего дома по тем меркам не так уж и рано — в восемнадцать лет. На тот момент она была пышущей здоровьем белокурой красавицей, которая была полностью готова к семейной жизни. Муж был старше Шаймы и имел уже за спиной один неудачный брак, единственным итогом которого был его первенец — девочка Деши, которая согласна чеченским адатам жила вместе с отцом. Погожим весенним днем, под звуки гармони, раздававшейся над живописным предгорьем Качкалыкского хребта, Шайма вошла в дом Мовсара и начала отсчет своей новой жизни, в которой каждый шаг оказался настоящей борьбой, пусть даже борьбой и на бытовом уровне. Они жили в селе Ойсхара, которое считается колыбелью нохчмахкоевских тайпов.

Мовсар любил ее, но по-чеченски сдержанно и строго. Он был уже испытан жизнью, а Шайма такая чистая, юная, необремененная еще грузом жизненных забот была для него словно глоток свежего воздуха. Быт начал поглощать молодую хозяйку. Целыми днями крутилась она словно белка в колесе — ранним утром выгнать скот на пастбище, прополоть огород, убраться в доме, приготовить еду, присмотреть за ребенком, а чуть погодя к этим обязанностям добавилась еще одна задача, которая как поняла Шайма была гораздо важнее всех остальных — угодить недовольной свекрови, а вот выполнение этой задачи оказалось совершенно невозможным. Свекровь приходила к ней каждый день, выискивая даже самые незначительные огрехи в быту молодой хозяйки, а вечером все ее недовольство сыпалось на Шайму в виде упреков от мужа, которые постепенно начинали уже перерастать в побои. Мовсара жутко раздражали эти женские вопросы. При очередном доносе престарелой матери он просто зверел от злости на них обеих, а злоба, порой запитая водкой, выливалась на беззащитную Шайму. А она терпела, думала так и надо, да и муж через некоторое время извинялся, понимал, что неправ был…

Свекровь Шаймы Аминат была человеком с непростым характером. Она была единственной дочерью отца и потому была разбалована его большой любовью и заботой. Шло время и из строптивой девчонки Аминат выросла в красивую и статную горянку, которая очень скоро выпорхнула из отчего дома, однако брак ее оказался, к сожалению, коротким, потому что двум пламеням огня не суждено было сгорать в одном костре. Аминат не хотела уступать, а муж не хотел ее баловать как отец. Молодая пара рассталась, а итогом их короткого брака был сын Мовсар, который согласно чеченским традициям остался в семье отца. На момент разлуки Аминат еще кормила сына грудью и поэтому через некоторое время ребенок начал беспокойно себя вести, категорически отказываясь от бутылки и требуя материнское молоко. Не зная уже как успокоить ребенка, отец пошел в местную мечеть и рассказал имаму все как есть. Внимательно его выслушав, имам решил собрать нескольких авторитетных старцев в селе и отправиться в отчий дом матери ребенка. Она жила на другом конце села Аллерой, через речку Мичиг. Направляясь к ней, имам даже не знал на какие большие уступки ему придется пойти, ведь Аминат была не простой женщиной, а дочерью, воспитанной в духе настоящего мужчины — къонаха.

Когда делегация прибыла на место, они первым делом зашли в соседний дом и попросили известить отца Аминат, что они желают с ним поговорить. Соседи были удивлены, когда увидели нескольких старцев и местного имама, на руках которого был маленький комочек, завернутый в одеяльце. Отец Аминат вышел к гостям. После взаимных приветствий, имам прочитал короткую проповедь о важности поклонения Всевышнему и завершив ее коллективным амин, они поведали цель своего визита. Отец Аминат внимательно выслушал гостей и вызвал свою дочь.

— Эти люди пришли с просьбой, чтобы ты покормила своего сына, иначе он мучается. Покорми ребенка — сказал он дочери.

После небольшой паузы Аминат, окинув всех горделивым взглядом, начала свой разговор:

— Отец, я знаю что я твоё продолжение и твоё лицо, также я знаю, что сегодняшнее моё слово решает многое для тебя. Ты меня всегда учил ничего не бояться и никогда ни перед кем не лицемерить. Я знаю, что ты ненавидишь ложь, лесть и все что связано с этим. Когда я покидала их дом, я чётко знала, что делаю, и потому была готова на все. Но ни в коем случае не прими мои слова за дерзость или за неподчинение. Я выскажу свое желание, точнее свое условие, но в итоге приму любое твоё решение.

— Говори, дочь — коротко дал свое согласие отец.

— Отец! У меня нет ни брата ни сестры, и я с удовольствием приму этого ребёнка как брата. Я приму его и накормлю только в том случае если они дадут этому ребёнку твою фамилию. В другом случае, если я даже приму его, то молоко моё для него будет хьарам (запретным, нечистым) А теперь отец решать тебе. Я приму любое твоё решение — Аминат зашла в дом, предварительно взяв разрешение.

Мужчины были потеряны таким заявлением Аминат, но посовещавшись с имамом они приняли решение во благо младенца. Имам произнес речь, прибегая к имени Аллаха и объявил, что отныне мальчик будет на фамилии дедушки по матери. Так, Мовсар рос с матерью, а по достижении семи лет Аминат отдала его снова в семью отца и устроила свою жизнь. Несмотря на то, что она жила другой жизнью, встретив свою новую судьбу, Аминат не переставала принимать участие в жизни своего сына как материально, так и морально. Избалованный матерью и перенявший ее строптивый характер Мовсар вырос в молодого человека, который не умел себе в чем-то отказывать. У него всегда была самая лучшая одежда, машина и даже возможности на развлечения. Время бежало вперед и Мовсар женился на одной из местных красавиц. Аминат было очень сложно и непросто принять тот факт, что в сердце ее любимца главное место занимает не только она — мать, но еще одна женщина. У Мовсара родилась дочь Деши, но тяжелый характер Аминат давал о себе знать и первый брак Мовсар не выдержав этого натиска, распался, потому что и молодая жена его была из гордых горянок, знающих себе цену.

Деши росла с отцом, ни в чем не нуждаясь кроме как материнской любви и заботы. Как-то раз над Аллероем зазвучала гармонь, звуки которой мелодично смешивались с барабанной дробью — чеченская свадьба собирала на ловзар (вечеринка) молодых людей. На вечеринку решила сходить с подругами и бывшая жена Мовсара. Она прекрасно сохранила девичью красоту и свежесть. Джигит, словно орел, расправив крылья, подошел к ней и закружила она в танце подобно белой лебеди.

Джигит подвёл горянку к старшим в знак уважения и она покружилась лебедем перед ними. Счастливая и гордая, чуть смущенная девушка, наклонила голову и только хотела повернуться в сторону пожилых женщин, как услышала со стороны реплику:

— Долго ты будешь крутиться в танцах, но замуж так и не выйдешь.

Этот знакомый голос все перевернул внутри молодой женщины, ведь она сразу узнала бывшую свекровь. Она покраснела, побледнела и еле стоя на ногах, положила руку на грудь и тихо похлопала три раза в ладони это означало, что она закончила свой танец и жених должен был в танце сопроводить её до места. Через некоторое время в Аллерое пронеслась новость — бывша я жена Мовсара вышла замуж за односельчанина. Так, горда горянка решила доказать бывшей свекрови, что еще способна устроить свою жизнь…

Шайме тоже было нелегко, но кротость ее характера, и любовь к ней Мовсара помогали преодолевать все барьеры…

Через некоторое время после брака Шайма родила первенца — сына Пашу, а затем троих дочерей — Заму, Зину и Азу, вслед за Эльзой родился еще один мальчик Карим, а после него Шайма подарила Мовсару еще шестерых дочерей. Эльза была ее седьмым ребенком по счету.

Все свои силы Шайма отдавала на воспитание детей. Годы шли и из хрупкой девушки Шайма превратилась в крепкую статную женщину, чья своеобразная для чеченки красота с годами становилась лишь совершеннее, однако эта красота не стала преградой для постоянных измен со стороны Мовсара, которые Шайма переносила с удивительной стойкостью, присущей в принципе каждой женщине. Сама природа постаралась, чтобы болевой порог женщины был высоким — через боль рождает жизнь, через боль терпит измены, предательство, но все равно продолжает ждать и верить в возвращение, принимает снова и снова, как бы больно ни было.

— Ты ведь женщина. Будь мудрее, сильнее, умей терпеть и прощать — твердит ей природа. И она терпит. Из поколения в поколение, из эпохи в эпоху, из века в век.

Так и Шайма терпела и ждала Мовсара после каждых его походов по курортам, по югам. Успокаивало ее лишь одно — все равно ведь возвращается, а что творилось внутри нее пока не распахнется эта дверь и она не услышит на пороге его знакомые шаги известно лишь одному Всевышнему, который и давал ей силы на эту святую женскую жертвенность…

Ничего в их жизни не предвещало беды и текла она своим размеренным темпом, но коварная судьба никогда не раскрывает своих намерений.

Шайма работала на кирпичном заводе в Гудермесе, там же недалеко от этого завода трудился и Мовсар. Каждый вечер он заезжал за ней на работу и забирал домой, но в один из роковых вечеров Мовсар задержался. Шайма решила уехать на вахтовом автобусе. Не успела она подняться и занять место у окна, как услышала знакомый сигнал — Мовсар подъехал.

— Да сиди уже. Автобус переполненный, не пролезешь! — потянула ее за рукав платья и усадила обратно рядом с собой пожилая женщина.

— Не надоел он тебе и днем, и ночью? Побудь немного с нами, хоть сплетни послушаешь местные — раздались за спиной женские голоса, а следом дружный смех. Так и уехала Шайма впервые за все годы работы на вахтовом автобусе, слушая громкие разговоры и шутки женщин. Видя, как подъезжает автобус, Мовсар разозлился.

— Не могла пять минут подождать! — буркнул он себе под нос и раздраженно дал по газам.

Шайма приехала домой и традиционно взялась за ужин. Дом был полон детским щебетом. На сердце было спокойно, словно этот вечер в ее жизни и вовсе не будет роковым.

— Шайма, ты дома? — она сразу узнала знакомый голос соседа, который осторожно приоткрыл их дверь.

— Да дома я. Где же мне еще быть? — улыбнулась Шайма.

— Шайма, ты сильно не волнуйся. Дай Аллах все хорошо будет.

По тону голоса мужчины Шайма сразу поняла неладное.

— Что случилось? — резко вырвалось у нее.

— Мовсар аварию сделал.

— Где?

— Где нефтекачка. На трассе Ростов-Баку.

Ноги ее не слушались. И Шайма плюхнулась на деревянную тахту.

— Не будет все хорошо — пробормотала она. — А потом словно взвыла — ой гореееее наааам.

Шайму окружили дочери.

— Почему так говоришь, мама? Мы же еще ничего не знаем — твердили они ей наперебой.

— Нефтекачка… нефтекачка — захлебывалась в рыданиях Шайма.

— Что с нефтекачкой? — спросила одна из сестер Эльзы.

Шайма подняла на них полные слез и отчаяния глаза и ответила:

— Проклятое это место. Не выживают там во время аварий. В народе говорят, что там смешалась кровь шайтана с человеком. Ваш отец очень осторожен бывал на этот отрезке дороги. Сам мне про это рассказывал, но видимо в этот раз разозлился на меня и не сбавил скорость. Будь проклят этот вахтовый автобус — снова заголосила женщина.

Все прошло для нее как в тумане, лишь дети, словно двенадцать маленьких цыплят со страхом жались к ней в тот день, напуганные от слез и криков взрослых.

Так и осталась Шайма в 32 года одна в окружении 11-ти малолетних детей, которых нужно было теперь в одиночку поднять на ноги и отправить во взрослую жизнь. Благо, что хоть первенец Мовсара — старшая дочь Деши была уже замужем.

Паша был на восемь лет старше Эльзы, но мать полностью отдала в его руки бразды правления девчонками. Десять девочек в семье — это не шутки. Знала Шайма, что нужна здесь мужская рука и с ранних лет настроила сына на то, что он несет за сестер ответственность. С каждым днем ответственность Паши перерастала в нечто большее. Мать даже закрывала глаза на то, что он мог ударить их. Кроме того, Шайма сама могла порой пожаловаться сыну-подростку на девчонок. Так, с годами забота и ответственность Паши переросли уже в агрессию и полное безграничное управление над их судьбами…

Эльза ехала в автобусе, уставившись в заляпанное стекло. До них дошли слухи, что кто-то из их соседей в Гудермесе хочет захватить их квартиру и даже уже готовит на нее документы. В послевоенное время разрухи и неразберихи подобное беззаконие было привычным явлением. Чем быстрее автобус приближался в сторону Чечни, тем сильнее охватывало женщину волнение, потому что знала она, что придется ей этот вопрос решать самой в одиночку, да еще с малолетними детьми на руках. А муж, как всегда, отойдет в сторону, будто его это вообще не касается.

— Скорей всего уедет к своей мачехе или к бабушке, и будет там отсиживаться, пока я все сама улажу — рассуждала она в сердцах.

Еще когда мама была жива Паша много раз норовил вырвать Эльзу из этого замужества, которое бременем лежало на ее плечах. Недоволен он был тем, что Эльза сама все тащит на своих плечах.

— Да какой он мужик?! Ни рыба ни мясо. Денег не зарабатывает, семью не обеспечивает. Она должна его кормить? Пусть возвращается домой! Я все равно заберу ее оттуда! — его эти злые окрики много раз слышала Эльза и горько усмехалась в душе:

— Заберешь, вернешь. Конечно, я же твоя собственность…

Пашу раздражало, что Эльза начала самостоятельно зарабатывать на жизнь. Она, как и толпы чеченских безработных женщин в те годы занялась коммерцией, а точнее как это называют в народе спекуляцией. Привозила из Ессентуки и Пятигорска разные шмотки и продавала их. На жизнь хватало. Муж Сайхан абсолютно не поддерживал ее, но и не запрещал. А чего запрещать-то, если Эльза практически сама обеспечивает троих детей и его в придачу. Вот только Пашу все это не устраивало. В принципе в какой-то степени он был прав. Сайхан совершенно не обеспечивал свою семью. Однако Пашу здесь беспокоило не сколько материальное положение своей сестры, а сколько раздражала ее самостоятельность. Он с раннего детства привык иметь над сестрами безграничный контроль и лишать их личного пространства, аппелируя при этом защитой собственной чести и достоинства. В памяти Эльзы навсегда остался один фрагмент из ее черно-белого детства, как ее семилетнюю девочку пинком откинул от порога Паша. А она ведь хотела лишь помочь маме и как взрослые замазать дверной косяк глиной, которую самостоятельно развела.

Эльза больно стукнулась тогда о стенку и от обиды выкрикнула в след старшему брату:

— Скотина!

Подросток развернулся и набросился на нее словно на жертву. Он избил ее до крови. Эти побои с годами становились семейной традицией. К жестокому обращению с сестрами Паша научил и подросшего Карима.

— Они женщины и могут в любой момент нас опозорить, а нам потом жить с этим! Поэтому спуску не давать ни одной! — наставлял он брата. Таким образом слово брат — защита и опора чеченской женщины для Эльзы и ее сестер становилось синонимом тирана и деспота. Первопричиной всего этого естественно было отсутствие в доме отца, как главы, как несущей стены, как сдерживающего фактора. Именно его отсутствие заставило так рано повзрослеть Пашу и этот детский страх что-то упустить в воспитании сестер с годами начал перерастать в безграничное властвование над ними, что совершенно расходится с канонами ислама и принципами чеченского адата.

Этот брак для Эльзы был желанным. Надеялась, что в лице мужа обретет защиту, что появится у нее своя личная крепость в виде семейного очага. Замуж она вышла в город Гудермес и покинула родное село Ойсхара, как еще называют его Новогрозный. Этот поселок городского типа размеренными шагами шел к приобретению статуса города, поэтому надежд у молодой семьи было немерено, но все они остались так и лежать под завалами чеченской войны.

Война так стремительно, так неожиданно ворвалась в жизни людей и начала рушить все на своем пути. Эльза вглядывалась в окно и чем ближе становился путь до дома, тем больнее били по сердцу эти жуткие воспоминания. Первая чеченская война, первые слезы, первый запах смерти, плач и крики детей. Братья Эльзы одни из первых ушли на этот безымянный фронт чеченской войны, где каждый из воинов был добровольцем…

Она вглядывалась в профиль мужа, который за эти несколько лет заметно постарел. Что-то больно дрогнуло у нее в груди, подумав о нем. Любовь и страсть уже давно угасли в их браке, не успев даже толком зажечься. Осталось только чувство долга и то лишь со стороны Эльзы, потому и не могла она вот так взять и разорвать все в одночасье, по одной только причине, что Сайхан не работает. Ей не нужна была его забота, внимание и чувства. Ей просто хотелось, чтобы у ее сыновей были и отец, и мать, вместе в одном доме, под одной крышей. Ей нужен был покой и семейная идиллия, которых ей так не хватало в детстве, но все эти хрупкие, по-женски наивные мечты потом, в одночасье превратились в одну единственную цель — выжить и во чтобы то ни стало сохранить жизни маленьких детей.

Вокруг все твердили, что война официально закончилась, а умиротворения от этого почему-то на душе не наступало. Все находились в каком-то атрофированном состоянии, как лежащие на поле боя безногие солдаты, которым уже неважно было кто там выиграл или проиграл. Война что-то надломила, надорвала в сердцах людей.

Вот и сейчас этот долгожданный путь домой не вселял в сердце Эльзы кроме тревоги абсолютно ничего. Перед глазами встала та страшная дорога, которая в любой момент могла оказаться последней в их жизни, ее первый побег от войны.

Маленький Аюб тогда весь сжался в комочек на ее руках, оглушенный от грохота разрывающихся неподалеку танковых снарядов, цеплялись за подол двое старших. А они шли вместе с Сайханом той жуткой военной ночью, чтобы пересечь границу этого земного ада под названием Чечня. Они шли через лес, чтобы выйти на дорогу, ведущую в Ойсхара. Именно в этом промежутке между Аллероем и Хоси-Юртом развернулся Восточный фронт чеченской войны, где отчаянно сражались братья Эльзы Паша и Карим. Безысходность наступала на горло. Сайхан уже жалел, что вывел их на этот смертоносный путь. Вдруг раздался мужской окрик:

— Я заплатил им! В кабинке место только для женщины и детей будет.

Эльза даже не помнила, как схватилась за ручку двери старой водовозки и запихала туда троих детей, а следом взобралась сама.

— Вылезай оттуда, сука! — орал на нее федерал. — Сойти с машины, я сказал! — зверел он и схватился за ручку машины.

— Не выйду! Можешь хоть убить тут же — крикнула в ответ Эльза, а потом, обратившись к водителю заорала — гони уже!

Федерал со всей силы хлопнул дверью, после чего раздался неистовый вопль Виситы. Ни Эльза, ни водитель не могли понять в чем дело. Мальчик весь скрутился от боли. Эльза силой разжала его и увидела, как на сиденье машины одна за другой падают яркие капельки крови — оказалось, что федерал, хлопнувший дверью машины, прищемил палец ребенку.

Сайхан подождал пока старая водовозка не проедет мимо лесополосы и благополучно не завернет в сторону Новогрозного, а сам не раздумывая пошел в сторону того самого чеченского фронта, куда веками не зарастает народная тропа.

Ближе к ночи он нашел Пашу.

— Я отправил вашу сестру с детьми в Новогрозный к матери, оттуда с беженцами они переберутся в Дагестан. А я останусь здесь. — сказал Сайхан Паше, а чуть погодя добавил — автомат дай и скажи что делать.

Паша недолго думая ответил:

— Автоматчиков у нас хватает! Ты вот что, иди лучше к своей семье. Под покровом ночи я переведу тебя на дорогу в Новогрозный, оттуда уже вместе уйдете в Дагестан.

На той водовозке Эльза добралась до Новогрозного. Водитель высадил ее у въезда в село. Дорогу к материнскому порогу она нашла бы даже вслепую. Еле доплелась до отчего дома с хныкающими от голода детьми.

— Эльза! Как же ты одна с детьми? — мать зарыдала, обнимая ее.

— Мне надо уходить отсюда, мама. Сайхан остался там. Его не пропустили. Мне надо с детьми перебраться пешком до границы Дагестана. Главное отсюда поскорее убраться. Дети не выдержат. Я должна спасти их.

На утро к ним постучался Сайхан. Радости Эльзы не было предела, когда она увидела на пороге мужа. Теперь вся ее семья будет вместе.

Утром мать собрала им большую сумку с продуктами, всучила кое-что из своих сбережений и крепко обняла на прощание, сквозь слезы шепча свои святые материнские молитвы.

— Пусть Аллах благословит вас всех. Я буду молиться за вас сказала Шайма, обнимая детей.

— Мама, пожалуйста, береги себя. Я тебя очень прошу. — горько всхлипнула Эльза.

Несмотря на такое большое количество сестер, наличие братьев и мужа, мать для Эльзы была на этой земле единственным по-настоящему близким человеком. Лишь мать принимала ее такой какая она есть со всем ее мраком и светом, с ее болью и радостью. Мать она ведь как земля и порождает человека, и принимает его какой он есть, не требуя от него ничего взамен — ни благодарности, ни ответной любви…

Они перебрались в Дагестан вместе с толпой остальных чеченских беженцев. Эльза и Сайхан часто оглядывались назад, как будто там на этой обугленной, облитой кровью чеченской земле осталась часть их душ. Они несколько дней скитались по чужой земле, отвергнутые всем миром, брошенные на произвол жестокой судьбы. Продукты, заготовленные матерью, закончились с катастрофической скоростью. Вдруг Эльзу снова осенила мысль, которую она эти несколько дней так настойчиво гнала от себя. Знала она, что у мужа есть с собой старый Коран, оставшийся от деда.

— А что, если его продать или заложить? — думала она. В итоге, когда младший сын доедал последнюю корку хлеба, она озвучила мужу то, что ей и самой казалось кощунственным. Сайхан просто озверел на глазах.

— Да как ты могла? Что же ты за человек, да и человек ли вообще? — вскипел он.

— Нет я не человек, я мать! Дети начнут голодать — заорала она в ответ.

— Голодать говоришь? Если они даже умрут все трое с голоду, я не позволю ни тебе, ни себе даже пальцем тронуть этот Коран — его голос прозвучал настолько спокойно и глухо, что Эльза аж содрогнулась от этой убедительности и больше ни разу не заикнулась о своей глупой идее. А потом холодными ночами, которые приходилось проводить на улице детского садика, она, прижимая к себе липнущих с разных сторон детей, шептала:

— О Аллах! Прости меня! Прости, что пошла на поводу шайтана. Я тысячу раз пожалела об этом и взяла свои мысли обратно. Сжалься над нами.

Эльза и Сайхан вместе с детьми кое-как обустроились в Дагестане. Понимая, что людям этим некуда идти, их наконец запустили в детский сад, выделив две койки. Так, во время очередной раздачи гуманитарной помощи, Эльза разговорилась с представительницей Красного Креста из Франции. Женщина заметила в глазах Эльзы какую-то вселенскую печаль, которую породила не только война. Бывают на свете люди, прошедшие через свои личные войны, и душевные раны от них никогда не заживают в отличие пулевых, шрамы от которых рано или поздно затягиваются…

Знакомство с Эллой перевернуло для Эльзы новую страницу на уже потрепанном жизненном календаре. Элла видела горящую вместе с печалью в ее глазах и безграничную любовь к жизни, видела, что она гнется, словно тростинка на ветру, но не ломается. Элла в свою очередь поговорила с представителем французского Красного Креста Эммануилом, который также проникся жизненной ситуацией Эльзы и выделил ей участок, предоставив для Эльзы 170 семей для выдачи гуманитарной помощи. Эта работа стала для Эльзы словно глотком свежего воздуха…

А в это время новости с Родины приходили тяжкие, горькие, жуткие. Той первой военной зимой весь Гудермес был охвачен жарким пламенем войны. Снова послышался грохот, задрожала, загудела земля, чувствуя беду.

— Бегите, бегите! Спускайтесь в подвал! — закричал Солта — отец Сайхана своим детям и жене.

— А ты? — пыталась перекричать рев истребителей его жена.

— Я сейчас!

Не успели они спуститься в подвал как раздался жуткий треск, будто вся земля разверзлась на части, а дальше этот знакомый гул самолетов, словно само небо взвыло от боли. Сбросив на землю очередную порцию смерти, железные птицы снова взмыли в вышину и пропали в небесной синеве…

Первым из подвала выскочил младший сын Солты Ахмед. Увидев вместо родного дома груду развалин, он сразу все понял. Издавая какой-то нечеловеческий вопль, семнадцатилетний мальчишка кинулся к дому.

— Дада! Дада! Ты жив! Ты же жив, дада?! — Ахмед пытался разобрать завалы, но плиты разрушенного дома не поддавались подростку. На его крики сбежались соседи. Они вместе разобрали дом. Солта был мертв. Он так и погиб под бомбежкой в той же позе, в которой сидел. Люди вытащили его тело. Ахмед оглянулся. С похолодевшим отсутствующим выражением лица смотрели на него мачеха и малолетние братья и сестры. В момент отчаяния всегда находятся силы. Так и Ахмед понял, что кроме него некому взять эту ситуацию в руки. Горе, конечно, незваный гость, но его тоже нужно встречать, так же, как и счастье. Он погрузил тело отца на санки и под покровом холодной ночи, которую зима так щедро осыпала снегом потащил отца в сторону кладбища. А оно-то и не близко. Практически через весь Гудермес пришлось идти. Иногда останавливался, садился рядом с санками, грел своим дыханием руки и снова начинал путь…

Сайхан очень тяжело воспринимал эту весть. Эльза видела, как он ломается, тает на глазах словно восковая фигура. Вечерами он выходил на улицу и пристально смотрел в одну точку.

— Почему ты постоянно смотришь туда? Что там? — спросила она его как-то.

— Там Чечня — горько вздохнул он.

Через некоторое время сердце Эльзы тоже пронзила боль, которая никогда ни с чем не сравнится для нее по своей тяжести. Это был более или менее стабильный период в ее жизни. Она с головой ушла в работу и была так благодарна Элле, которая вытянула ее из трясины. Но небо над ее головой разрушилось, когда за ней в Дагестан приехал младший брат.

— Нужно домой — коротко бросил он.

— Я не могу. У меня работа в разгаре — ответила Эльза. Она действительно не могла бросить участок по выдаче гуманитарной помощи.

— Нужно… там мама — голос Карима как-то странно сорвался.

Эльза вскрикнула.

— Что с мамой? С ней что-то случилось? — она трясла за руки брата.

— Не случилось, но болеет она. Одним словом тебе нужно домой — снова твердил брат.

Она уехала вместе с ним. Прямо на пороге отчего дома Эльза почувствовал этот горький запах грядущей разлуки, грядущей беды. Шайма была в Астрахани на лечении. Слабое сердце не в силах было больше выдерживать все ужасы войны, и оно просто как сломанные часы с каждым днем начинало все тише и тише тикать, таким образом сокращая мгновения жизни матери, чья жизнь с самой юности была полна стольких трудностей и испытаний. Ее привезли и занесли домой на руках. Эльза впервые в жизни видела такой беспомощной и слабой свою некогда красивую и статную маму. Когда этот момент наступил в ее жизни она окончательно пережила себя, что даже в собственной смерти не видела облегчения. А вы знаете что значит окончательно пережить себя? Окончательно пережить себя — это когда рушится небо, земля уходит из-под ног, сердце разрывается в клочья, кровь стынет в жилах, голова пухнет от раздумий. Тебе так хочется не думать ни о чем, но это не под силу. Мысли снова и снова возвращаются к тебе и тебе приходится после всего этого дышать, дышать, вместо того, чтобы рухнуть как дерево, пораженное грозой. Когда рушилось небо над головой, Эльзе было всего 28 лет. В день смерти отца Эльзе было всего лишь восемь. И даже не успев достигнуть зрелости, она осталась в жизни круглой сиротой — птицей, лишившейся обоих крыла. Мама — нежная, добрая мама прощалась со своими детьми, понимая, что навсегда уходит от них в вечность. Паша держал ее в своих объятиях и словно безумный кричал им, чтобы они вышли. Он старался скрыть свою боль. Эльза стояла у печи и чувствовала как слезы катились по ее щекам и словно крупные капли дождя скатывались по всему ее телу. Она изредка вытирала их, чтобы они даже на мгновенье своей пеленой не закрывали от нее образ матери. Она боялась упустить ее дыхание, ее слабые жесты, которые она беспомощно делала, взмахивая руками. Проклятая война беспощадно отнимала ее жизнь. Она не могла самостоятельно дышать. Кислородные подушки в местной больнице закончились, а блок-посты в районную не пропускали. Все же старшему брату удалось их вывести из комнаты. Эльза осталась у порога с младшей сестренкой. Она подняв к небу руки молились, делали дуа, прося Аллаха об исцелении матери. Их двоюродный брат, горько рыдая полушепотом читал заупокойную молитву Ясин, стараясь, чтобы Шайма не слышала. Но она подняла голову и тихо промолвила:

— Мохьмад-Т1еми, читай погромче, читай. Я знаю, что я умираю.

Он, всхлипывая, продолжал читать. Племянник Шаймы принес от местного сварщика большой кислородный балон. Но было уже поздно. Она видела как надулись щеки. Паша обнял мать и крепко прижал ее к себе, а потом громко закричал, словно сумасшедший.

— Нана! Нана — кричал Паша! Но Шайма его уже не слышала.

Младшая сестра Эльзы набросилась на него с криком:

— Что ты с ней сделал? Что?

Ее вывели. Земля ушла из под ног Эльзы, разум помутнился, а внутри все-все в одно мгновенье перевернулось. Говорят, с годами все проходит и любая боль вылечивается, но боль Эльзы с каждым днем лишь обострялась. Рана утраты матери продолжает кровоточить, а все земное утратило свою остроту. Вот что значит окончательно пережить себя, когда рушится небо над твоей головой…

Она вернулась в Дагестан и в один из вечеров, подойдя к Сайхану, сказала:

— Теперь вместе будем смотреть в сторону Чечни. Мы одинаковы в своем горе.

— Пусть Аллах простит грехи твоей матери и обрадует ее вечным Раем — сказал Сайхан.

Но Эльзу и Сайхана так и не сблизило больше ничего — ни горе, ни счастье, ни дети.

В тот день она вышла на свой участок, туго обвязав голову черным платком, что и заметила Элла слух:

— Ты в трауре? — спросила она.

— У нас вся нация в трауре — ответила Эльза. А чуть погодя добавила — мать у меня умерла и свекр.

— Прими мои соболезнования. Но я к тебе с хорошими новостями. — улыбнулась Элла.

Эльза удивленно посмотрела на нее.

— Есть возможность у тебя вместе с мужем и детьми уехать за границу. Мы с Эммануилом поможем тебе перебраться во Францию. Не упускай этот шанс.

Элла видела, как загорелись глаза Эльзы, как жива была в ней эта надежда на новую жизнь, жизнь, которую можно начать в другом счастливом мире подальше от всего этого смрада войны, запаха смерти, оставить навсегда позади себя эти адовы круги, которые нужно ежедневно проходить.

А ночь как обычно все расставила по своим местам.

— Я никуда не поеду — заявил ей Сайхан а потом глубоко вздохнув, добавил — следовательно, и ты не поедешь.

— Почему это? — разозлилась Эльза.

Сайхан усмехнулся.

— А то ты не знаешь? Паша тебя убьет, если вздумаешь где-то жить одна.

Эльза промолчала. Нечего ей было сказать в ответ мужу, потому что он был прав, а правду разве оспоришь?

У Паши был какой-то нездоровый страх за поведение сестер, какое-то повышенное, обостренное недоверие ко всему их существованию на земле в целом.

— У меня в этой жизни много врагов и друзей. Не дай Аллах, если об одной из вас кто-то не то, что расскажет мне нехорошую новость, а просто намекнет на это. Думаете, я поверю вам, а не им? Думаете, я буду разбираться или искать какие-то первопричины? Нет, конечно. За грешок одной я поубиваю вас всех. Запомните это раз и навсегда, поэтому жить вы будете либо в отчем доме, либо в доме своих мужей. Третьего варианта вам не дано! — эти слова Паши для каждой из них звучали как приговор, который ни отменить, ни ослушаться было нельзя.

Все эти короткие фрагменты из своей жизни словно кадры из фильма ужасов проносились перед глазами Эльзы, где главной и единственной героиней всегда была она сама. За горьким просмотром этих воспоминаний Эльза и не заметила, как они доехали до Чечни. Лишь когда автобус подпрыгнул в одной дорожной яме и ее вместе с Аюбом подбросило аж до потолка, она очнулась. Ее сердце снова заныло — предстоящие разборки с соседями, полное бездействие мужа, в котором она была уверена больше, чем в себе, и недовольство ее мужем Пашой, которое карой обрушится на ее голову…

Решение брата

Все тревожные прогнозы Эльзы, к сожалению, оправдались. Переждать вражду с соседями, которые наглым образом пытались присвоить себе их квартиру Сайхан решил у своих родственников и ушел из дому, оставив Эльзу одну с малолетними детьми. Квартирный вопрос Эльза кое-как решила и уже на протяжении месяца жила одна с детьми. Где и с кем живет Сайхан она не знала. Братья не знали, что она живет одна, а сестры не выдавали ее, зная какой печальный будет исход у этой истории, если об этом даже мельком они услышат, в частности Паша. Признаться честно, Эльзу такая жизнь устраивала. Она просто хотела жить со своими детьми, не будучи никому и ничему обязанной — ни безразличному к ее жизни мужу, ни напротив деспотично заинтересованным в этой жизни братьям. Теперь, когда уже ушла из жизни мама, Эльза обязанной себя считала лишь своим детям — этим маленьким неокрепшим жизням, которых ей нужно было поставить на ноги, которых нужно было научить любить эту жизнь несмотря ни на что и найти на ее просторах свои светлые идеалы…

Однако в один из вечеров к ней постучал сосед.

— Я знаю чья ты сестра.

Эльзу обдало жаром.

— И что? — еле вымолвила она, пытаясь сохранить уверенность в голосе, что очень плохо удавалось.

— Когда-то он нас предупреждал, что если мы сокроем что либо о его сестрах, он нас призовет к ответственности. Ни мне, ни моей семье не нужны проблемы.

— А что за поступок я совершила? — спросила Эльза, чувствуя как по ее телу разливается тревога.

— Ты живешь тут одна без мужа. Либо ты сообщаешь сама ему об этом, либо мы вынуждены будем сообщить.

— Вы чужие для него люди. Он не посмеет сделать вам зло. Вам не нужно вмешиваться в наши семейные дела — пыталась его убедить Эльза.

— Я все сказал! — мужчина развернулся и ушел.

Эльза понимала, что ее мир начнет разрушаться, а первый кирпичик от него отлетел уже через несколько дней. В гости пришла ее сестра Лаура с сыном. После взаимных приветствий, женщины прошли на кухню. У Лауры на лице было написано с чем она пожаловала.

— Эльза, знаю, что тебе неприятно будет, но эта миссия как на самую старшую из нас, выпала на меня. Паша прислал меня за тобой. Сообщи своему мужу, пусть детей заберет и собирайся домой.

— Я никуда не пойду. И детей не оставлю. Да и вообще я даже не знаю где мой муж. Мне что выйти его искать? Если ему нет дела до своих сыновей, мне до него подавно нет — сухо отреагировала Эльза.

— Эльза, ты же прекрасно понимаешь, что Пашу нельзя ослушаться. Его вон чужие люди даже боятся. Он влиятельный, сильный — вздохнула Лаура.

— Хорошо. Приеду я. Передайте ему. Мне Сайхана нужно для начала найти. Не могу же я детей одних в квартире оставить — согласилась Эльза. Этот довод был действительно убедительным для сестры, и она ушла, еще раз слезно попросив Эльзу вернуться в отчий дом.

— Да какой это отчий дом? — подумала Эльза — если нет там ни отца, ни матери. Ей было больно даже представить, что придется бросить таких еще беспомощных, нуждающихся в ней мальчиков и уйти под беспрекословное повиновение Паши, который за годы войны сам уже озверел…

Через день Лаура снова пришла, но уже вместе с двоюродным братом.

— Паша понял, что ты не хочешь возвращаться. Эльза, он сказал, что убьет тебя. Не делай, пожалуйста, глупостей — голос Лауры уже срывался.

— Лаура, выслушай меня! — взмолилась Эльза.

Лаура нахмурилась. Она просто искренне не понимала, что Эльзе нужно от нее лично. А Эльзе нужна была поддержка, совет, чье-то крепкое плечо, чтобы опереться, чтобы кто-то взял ее за руку и сказал — я смогу тебя защитить, принять, обогреть, спрятать от всех — и от Паши, и от мужа, и от войны, и от людских злых языков. Но таким человеком в ее жизни была лишь мать, а она уже, к глубокому сожалению, Эльзы в Праведном мире, в том мире, где каждый отвечает за сотворенное собою добро или зло даже с весом песчинки.

— Я не могу тебе ничем помочь, ты же знаешь. Прости, Эльза, но против Паши никто из нас не сможет пойти. Он всегда нам был вместо отца. Может мать бы он и послушал, а теперь и ее нет. Возвращайся домой. У детей отец есть какой никакой. Он вырастит их…

Лаура ушла, а Эльза стояла посреди комнаты, не зная, что делать, какое решение предпринять, да и что было в ее руках, в ее власти? Абсолютно ничего, кроме трех пар огромных детских глаз, которые смотрели на нее с таким доверием и любовью, словно она и была для них весь этот мир.

Эту звенящую горькую тишину, которая на короткое время окутала Эльзу, нарушил звук подъехавших к дому машин. Одно за другим раздающееся резкое хлопанье дверями машины больно било по сердцу Эльзы. Оно застучало, забилось как динамит, который вот-вот должен взорваться. Пока они поднимались по ступенькам к ней, вся жизнь Эльзы со всеми ее горестями и совсем малочисленными радостями в один миг пролетела перед глазами.

Они ворвались в квартиру, чуть не вырвав дверь с петель — вооруженный до зубов Карим, а за ним несколько мужчин в камуфляжной форме.

Дети от страха не могли произнести ни звука. Эльза даже не заметила, как они попрятались, кто под стол, кто под кровать.

Что могла чувствовать женщина, которую приехал убивать родной брат? Самый что ни на есть родной, вскормленный с ней одной материнской грудью. Она просто смотрела на него, а в глазах горел немой вопрос:

— Как ты мог? Как ты мог ворваться в дом своей сестры с чужими вооруженными мужчинами, пугать ее детей, вмешивать в нашу семью совершенно посторонних людей. Разве я совершила что-то что заставило тебя опустить голову, что поставило позорное клеймо на нашу семью? За что ты поступаешь со мной так? Это ведь ни по-братски, ни по-человечески, ни по-чеченски.

Карим впился в нее глазами, словно хищник перед прыжком на свою добычу.

Эльза, стараясь сохранить спокойствие сказала:

— У меня денег не было на дорогу.

Он бросил на нее уничтожающий взгляд и зарычал:

— Если до пяти вечера тебя не будет дома, я расстреляю тебя. Это мое последнее слово. Ты поняла?

Эльза едва заметно кивнула головой.

— Я не расслышал! Ты поняла или нет? — взревел он.

— Поняла — ответила Эльза. Он еще раз посмотрел на нее и вышел, выводя за собой свою маленькую армию, которую он привел для осады сестры. Зачем ему нужны были рядом вооруженные люди? Чтобы нагнать страх на Эльзу? Скорее нет. Они нужны были Кариму как своего рода моральная поддержка, чтобы в случае словесного отпора Эльзы, вдруг не смалодушничать перед чужими людьми. Это ведь позор для его окружения — не смог успокоить строптивую сестру, нажав всего лишь на один курок… В обществе Паши, опьяненного войной и жаждой власти все вопросы теперь решались через дуло автомата. На стыке двух веков — в конце 90-х, начале 2000-х во время разгула в Чечне бандитизма, ваххабизма, экстремизма и прочих ужасных терминов идея чеченского национального освободительного движения, все ее светлые помыслы, адаты, святое наследие предков — все начало рушиться, как песочные строения. Именно жертвой этой новой эпохи и стал Паша, который легко поддался веянию нового времени, так как рос без отца и слишком рано взял на себя эту тяжелую ответственность за дом и семью… Понятия Паши и его единомышленников о долге и чести женщины совершенно расходились с теми, которые на протяжении веков адат диктовал чеченскому народу. Женщина всегда была для чеченцев чем-то святым, хрупким и сакральным, но при этом она обладала и силой — своеобразной женской силой. В чеченских героических песнопениях говорится — вышел добрый молодец искать спутника и друга жизни — ни жену, ни невесту, ни хозяйку, а спутницу, друга жизни, следовательно она не сзади него и не впереди, а рядом. К женщине прислушивались, ее ценили и любили, с ее мнением считались. Платок, брошенный ею с головы, останавливал даже кровопролитный бой. За нее боролись, за нее мстили, ее защищали. Эта новая, арабизированная эпоха пыталась загнать чеченок в ближневосточные жестокие рамки и превратить их в лишь какие-то аппараты по производству потомства и ведению домашнего хозяйства, без образования, без свободы мысли и действий, без собственного «я». Именно заложником этих новых псевдо идей и был Паша, который так жестоко врывался в жизнь своей сестры, которая ни словом, ни делом не опорочила его имя.

Они ушли. Эльза слышала, как хлопнула за ним дверь. Все что происходило дальше плыло перед ее глазами, словно мираж. К горлу подкатила неприятная тошнота, а сердце стучало, словно пыталось выпрыгнуть из груди. Она машинально взяла большую сумку и начала закидывать туда одну за другой вещи. Мальчики молча наблюдали за этой картиной, а потом раздался их дружный плач. Они поняли, что мама уходит одна без них и, судя по всему, навсегда. Эльза намеренно не подходила к детям, потому что знала, что это прощание для нее будет равносильно смерти.

Она схватила сумку, которую только что собрала и выскочила на улицу. Эльза забежала к Лауре, которая работала в парикмахерской, что находилась недалеко от их дома.

— Деньги займи на дорогу.

Лаура молча подошла к маленькому шкафчику и протянула ей несколько купюр.

Она вышла из парикмахерской и августовский зной больно обжег ее лицо. Дети все это время оказывается шли за ней.

— Мама, зачем ты бросаешь нас? Что мы будем делать? — Саид, как самый старший взял слово за всех остальных. Восьмилетний мальчик сквозь слезы выкрикнул ей этот жестокий вопрос, на который у нее не было для них ответа.

— Мама, не уходи, пожалуйста — закричал Висит, которому было семь лет, а самый маленький пятилетний Аюб просто стоял, захлебываясь слезами.

— Родные мои! Как я могу бросить вас? Я же ваша мама, а мама никогда не бросает своих деток — Эльза попыталась обнять каждого из них, но мальчики один за другим вырвались из ее рук.

— Почему ты тогда уходишь, если не бросаешь? — спросил Саид. Эльза чувствовала с какой обидой ребенок произносит эти слова.

— Я приеду. А сейчас мне нужно уехать, чтобы купить для нас дом. Как только я куплю дом я приеду за вами на большой и красивой машине, на которой я вас увезу отсюда далеко-далеко? Хорошо?

— Нет! Неправда! Ты врешь нам! — кричал Саид, а за ним вторили двое младших.

Эльза даже не заметила, как она уже дошла до остановки, которая была недалеко от их дома. Дети так и продолжали за ней идти, не останавливая свой дикий плач. Город равнодушно наблюдал за этой картиной. Этой маленькой драмой его нельзя было удивить после той большой трагедии, что разворачивалась на его площадях. Эльза уверенно шла к остановке, зная куда и зачем держит этот свой далеко не счастливый путь. Вдруг она заметила как по противоположной улице навстречу к ней идет младший брат Сайхана с мачехой ее мужа. Значит они уже были осведомлены, что детей нужно забрать. Мальчики все поняли и остановились.

— Саид… Саид — Эльза хотела притянуть его к себе, но мальчик махнул рукой и с такой глубокой укоризной посмотрел в ее глаза, что этот взгляд, словно выцарапанный ножом, навсегда останется в сердце Эльзы. Люди собирались на остановке, припекало жаркое солнце, а по разбитой трассе проносились одна за другой машины. Подъехал нужный Эльзе автобус. Она вошла в него и через пыльное автобусное окно видела, как сопротивляются ее дети и не хотят уходить с дядей.

— Мама! — этот пронзительный крик тройным эхом раздался по всей улице. А старый ПАЗик захлопнул свои двери. Эльза так сильно всматривалась в окно, что стекло запотело от ее дыхания и слез. Автобус уезжал все дальше и дальше, а этот детский крик все сильнее и сильнее раздавался в сердце.

— Я вернусь за вами. Клянусь Аллахом, клянусь всем святым, что было сотворено им на этой земле, я обязательно вернусь — шептала она…

Чужой отчий дом

Она приехала в Новогрозный, в тот самый поселок Ойсхара, где прошло ее детство, юность и началась эта непростая молодость, выпавшая на такую жестокую эпоху.

Эльза издали увидела знакомые до боли очертания отчего дома, который теперь казался таким чужим и далеким. Разве подумала бы она в девичестве, что когда-то так нехотя будет переступать порог родного дома. Ей действительно не хотелось туда заходить. Ей казалось, что сами стены сдавят ее со всех сторон.

Во дворе у них было два дома, соединенные общей крышей и террасой. В первом, который располагался ближе ко входу во двор, жил их младший брат Карим со своей женой и сыном. За этим домом располагался второй, в котором жили они — разведенные сестры. Само нахождение этого дома за домом брата предполагало защиту сестер от чужих глаз, от врагов или неожиданной опасности.

Отдельно во дворе была построена общая на два дома большая кухня, в которой сестры старались крайне мало находиться, потому что велика была вероятность пересечься с братом или с его женой. В этом доме отношения между женской и мужской половиной были натянуты словно струна.

Первый вечер дома Эльза провела словно в прострации. Не было ни эмоций, ни слез, ни переживаний. Она сидела на тахте, поджав под себя ноги, и уставившись в одну точку. Сменялись одна за другой картинки на экране телевизора, но она ничего не замечала, будто в этой комнате находилось одно лишь ее тело, а душа осталась там, в том пыльном гудермесском автобусе, когда она прилипнув лицом к запотевшему стеклу давала сама себе эту святую клятву во чтобы то ни стало вернуться за детьми…

Вошел Паша. Эльза чувствовала его шаги, но уставившись в телевизор, искусно сделала вид, что не слышит. Он слегка кашлянул, а потом нарочито мягким голосом сказал:

— Вот видишь, как хорошо дома. Ничего не делай и живи, наслаждаясь жизнью, не переживая как заработать на кусок хлеба. Я ведь плохого не посоветую, главное слушаться меня во всем.

Он еще немного постоял на пороге, но так и не дождавшись ответа вышел. Затем зашел в дом, где жили сестры, проверил все ли женщины на месте и уехал к себе. Паша также жил в Новогрозном, в самом конце поселка, но каждый вечер он приезжал, чтобы проверить обстановку, узнать не нуждается ли кто-то в чем либо. Это была его своя личная традиция, как говорится маленький ритуал, совершаемый им ежедневно.

А в доме этом абсолютно ничего не осталось домашнего — ни уюта, ни тепла, ни смеха, ни совместных ужинов. Каждый просто жил здесь, храня среди этих холодных стен такое же холодное молчание. Их было трое — три сестры, насильно возвращенные Пашей в отчий дом. Правда, у Седы изначально не стало складываться с мужем, и она сама вынуждена была вернуться в отчий дом, а Лауру вернул практически одновременно с Эльзой, причем вместе с ее единственной дочерью. Эльза никак не могла понять и принять этот факт. Дочь Лауры была единственным и желанным ребенком для ее отца, и он смог бы дать ей должное воспитание и поднять ее на ноги. Так почему этого ребенка Паша разрешает забирать, а ее троих беззащитных сыновей практически оставляет на произвол судьбы, потому что Сайхан сам не знает куда податься и на кого опереться — отец умер, оставив после себя семерых детей. Мачеха еле выбивалась с ними в послевоенной республике. Там уж точно никому не до детей Эльзы и не до их воспитания. Но почему-то броня на сердце Паши была непробиваема. Эльза никак не понимала почему ребенка одной сестры он готов обеспечивать сам, а дети другой стали для него совершенно чужими. Неужели для Паши есть разница между ними? Единственный ответ или объяснение, которое Эльза находила подобному поведению брата — это свой собственный характер. Паша с раннего детства понимал и видел, что Эльза отличается от остальных сестер, хотя это отличие и нельзя было назвать большой особенностью, но именно оно раздражало Пашу и проводило между ними эту холодную грань недоверия и зла. А отличалась Эльза характерностью, своим собственным мнением, потребностями и желаниями, тем, что внутри нее было и да и нет, помимо беспрекословного подчинения. Если для остальных сестер Паша был вторым после Всевышнего, то для Эльзы он был прежде всего человеком, таким же, как и она сама. Эльза уважала и любила брата, но не хотела его бояться, потому что страх начинается там, где заканчивается уважение к человеку. А Паша не видел в Эльзе человека. Для него она была лишь объектом, который беспрекословно ему подчинялся, чья жизнь и смерть была в его руках. Его раздражало, что Эльза никак не может с этим смириться. Для него она, да и все остальные женщины на земле были ни чем им иным как предметом кухонного интерьера, в чьи обязанности входил лишь быт и воспроизводство потомства. Вот этот внутренний протест Эльзы раздражал всю остальную женскую часть ее семьи.

— Ну сказал он бросить детей, так брось, подумаешь рожала ты их — именно эти слова читала Эльза в глазах своих сестер. Чувствовала она, что мешает всем, что лишняя в этих пропахших злобой и недоверием друг к другу стенах отцовского дома. Лишь мать смогла бы их всех объединить, лишь на ее хрупком плече она смогла бы найти потерянный в этой жизни покой. В ней одной сходился для Эльзы целый мир, а теперь этот мир рухнул, потому она и металась как загнанный зверь…

Эльза все больше и больше уходила в себя. В окружении стольких людей близких ей по крови она до кончика носа чувствовала какое-то фатальное одиночество. А перед глазами пробегали совсем свежие кадры из прошлого, как она той темной ночью добралась на той водовозке до родного дома. В доме было больше 20 человек, но почему-то именно ее визит с детьми как-то особенно разозлил ее сестер.

— Наверное, мне нужно сжечь себя и своих детей, потому что от вас они наверняка не дождутся заботы и тепла — сказала она тогда своим сестрам. Эльза помнила как ухмыльнулся тогда младший брат Карим и сказал:

— Если бы ее муж был влиятельным с деньгами, вы все совершенно по другому бы относились…

Возможно была доля правды в его словах.

Сейчас находясь снова в некогда родном, а теперь ставшем таком чужом доме, Эльза снова не понимала почему ей не позволяется то, что дозволено тут другим.

Как-то раз она не выдержала и спросила:

— Лаура, как произошло такое чудо, что Паша разрешил тебе забрать девочку?

Лаура как-то виновато посмотрела на нее:

— Эльза, я понимаю, что тебе больно и ты часто, наверное, над этим думаешь. Скорей всего Паша решил, что сыновьям нужно постоянное внимание отца… Все образуется. Не изводи себя.

— Слушай, возьми своих детей и вообще убегай отсюда, из этой проклятой республики, из этого дома, который в тюрьму превратился — вступилась в разговор Седа. — Был бы у меня хоть один ребенок, давно бы сбежала к чертям!