Бесплатный фрагмент - Когда будет дом…

Когда будет, Дом…

Вступление.

Посвящается воспитанникам детских домов.

Повесть об одной истории, которая однажды случилась.

Она о неожиданной любви.

Кто всё-таки решится читать, то его ждет разочарование.

Ведь получилось очень печально, как в жизни.

*

Город затопил вечерний туман, с мелкими капельками дождя.

В нём наступила осень, пришёл конец октября, с запахом мокрых листьев.

И полётом первых снежинок. Дверь, в непримечательный бар, неслышно отворилась.

Внутрь вошёл мужчина, вместе со звуками улицы, отряхивая промокшее пальто.

Он огляделся, — небольшой зал, в котором помещалось не больше шести столиков. В баре сумрак, тепло и уютно, немного пахнет кальяном, приглушённо звучит музыка из настенного монитора.

Затем опустил воротник, пригладил волосы.

Присел за ближайший столик, который оказался не занятым.

Положил руки на стол, принялся рассматривать ладони и пальцы, точно видит их в первый раз.

Немногочисленные посетители, да и бармен, плотный мужчина в белой рубашке, протирающий стаканы с лысой головой, не обратили на него внимания.

По виду мужчины казалось, что он провёл сегодня немало времени, случайно блуждая по улицам. Уставшие глаза, в которых заселилась боль и тоска, поседевшие волосы, но ещё не совсем старый и подтянутый.

Задумчивый вид, по которому становилось понятно, что, возможно, сейчас разговаривает сам с собой, или даже с каким-то невидимым собеседником.

Тут мужчина встал из-за столика, расстегнул пальто, непонятной походкой направился к барной стойке.

Казалось, он идёт по минному полю, или опираясь о воздух, будто в голове играла какая-то мелодия, полностью захватившая своей фантазией.

Его руки непрерывно двигались, словно в такт с ней.

Мужчина не отрывался от затаённых мыслей, будто попал на фамильное сборище.

Бар, это семейный холл, а посетители его многочисленная семья.

Вполне обычное поведение, заурядного человека, который зашёл в теплое место, чтобы немного отогреться от сырой непогоды.

Возле стойки, на высоком табурете сидела девушка, молоденькая блондинка, рядом стояли двое парней, лет тридцати, развязно заигрывающие с ней, предлагая выпить коктейли. Ещё находился одинокий мужчина, с краю, примерно такого же возраста, как и тот, который недавно зашёл в бар.

Он почему-то выбрал его, встал рядом, облокотившись на стойку.

Соседний стакан выглядел сиротливо пустым.

— Эй, уважаемый, налей-ка по сто грамм коньяка. Мне, и моему новому другу.

— Не возражаешь? — седой обратился к тому, одинокому.

— Против коньяка — нет, — тот угрюмо покосился на него. — Хочешь, угощай.

Не могу отплатить тем же. Нет денег, проигрался на ставках.

— И не нужно! — отмахнулся седой. — Выслушаешь, то так угощу, не сможешь ногами уйти.

— Что слушать, не понял?

— Историю о Тони, может, ты помнишь такого?

— Нет, не знаю, я не местный.

— Всё равно не важно, ведь она тоже обо мне.

Бармен, тем временем, наполнил им стаканы заказанным алкоголем.

Они выпили, за знакомство.

После того, мужчина с седыми волосами, стал говорить, тому одинокому, не прерываясь ни на одну минуту.

Хотя он потом делал передышку, чтобы выпить очередную порцию, отойти в уборную, к тому же рассказывал не только одинокому, а всем людям, кто в тот момент находился у барной стойки, даже скучному и молчаливому бармену, если тот подходил ближе. Происходило всё это так:

— … Он был Тони. Этот Тони был крутым гангстером в городе, и не скрывал этого от окружающих. Он выстроил доходные казино, с которых капало на его банковский счет кругленькая сумма в миллион долларов.

Я часто думаю о том, зачем нужен человек на свете, в общем понятии.

Жить, работать, жениться, или выходить замуж, заводить детей.

Ну зачем всё? Когда есть уже Тони.

А он был бог и царь в нашем местечке, как незыблемая скала, об которую разбиваются житейские волны. А всё остальное пустяки, прочая шелупонь.

И вот что скажу, — его слушались абсолютно все.

Прокурор и мер, готовы были наперебой лизать ботинки.

Очень все вокруг большого босса.

Выбор невелик: лизать, или могила светила будущему оппоненту в спорах с Тони.

У нее, тоже отсутствовало право избрания жизненного пути.

Ни дома, ни будущего.

Тогда у нас не было компьютеров, соцсетей, айфонов, прочих гаджетов.

Да, забыл сказать о себе, или о чем хочу вам рассказать.

Но история, происходившая в действительности, рассказанная одним рассказчиком, может в корне отличаться многими различиями, кто расскажет её по-своему.

Если у него получиться. Поэтому рассказываю только я, и от своего имени.

В конце концов, будет понятно в процессе.

— Тони-Тони. Тони был по-настоящему серьезен.

Кладбища вокруг города обрастали новыми могилами, подчас незаметными захоронениями где-нибудь в лесочке.

Сам Тони не убивал, он только присутствовал и руководил процессом убиения. Когда-то давно, читал книжку про Жанну Дарк.

Но история совсем не об этом. Её имя Ира, или Ирина.

То, что рассказываю, происходило на самом деле, не желаю больше распространяться, будто выдумал всё, одной одинокой ночью.

Теперь они вдвоем, гангстер, и та взрослая девочка, навсегда останутся в моем сердце, чтобы ни случилось.

Наверно всё можно простить, кроме того одиночества, которое сейчас испытываю, сравнимое с горечью разлучённых сердец.

— Вот, хотите одну фотографию покажу? Она находится всегда при мне.

Правда, она черно-белая, немного потрепанная, но ничего.

— Не хотите? Нет?!

— А я всё равно достану.

Требуется взглянуть на неё, в который раз, потрогать, провести осторожно пальцем по изображению, обёрнутому в защитный слой.

— Эй, приятель, повтори-ка нам ещё по стаканчику, надо горло промочить.

А ты куда, дружище? Постой!

*

Да к чему говорю? Всё равно никто не слышит.

Парни с девушкой отвернулись, бармен сильно занят своим барменским делом, одинокий игрок зачем-то быстро ушёл.

Раз никто не услышит, продолжу тихо бубнить старую историю.

Ведь не сложно, воскрешать умершие воспоминания из небытия, поглядывая на старое фото, неподвижно лежащее на барной стойке возле моего стакана.

Совсем не сложно. Не правда ли? — обращаюсь сам, к давнему снимку.

С недавних пор, у меня в груди болит сердце, но привык, даже люблю эту боль.

Не желаю быть старой развалиной, в которую превращусь через несколько десятилетий. Кажется, в такие мгновения, могу изменить мир, повернуть время вспять, мог бы улететь в небеса, словно ангел.

Но я такой же человек, с низменными потребностями: кушать и ходить в туалет.

Они держат меня на свете привязанным грузом.

— Жизнь, заслуживает чего-нибудь? — спрашиваю себя.

Сам же отвечаю, — Жизнь, в наше время, ничего не стоит…

— Наверно ничего, — как заметил бы один мудрый Кот. — Тут дело такое.

И подмигнул бы прищуренным глазом, с очень знакомым мне выражением.

*

Что вы чувствуете, когда ушли из родного дома.

Где есть мама с папой, или бабушка с дедушкой.

Но, а те дети, никогда не узнают этот смысл.

Сережа Карнаухов. Он зарубил топором отца насмерть.

Который хотел изнасиловать дочку в пьяном угаре.

Теперь они Карнаухов и сестра, на моем попечении.

Маленький, щуплый, учиться хорошо, всегда улыбается.

Рассказывает случаи про себя, про учёбу в школе, как получил на уроках две «пятёрки», по истории и географии.

Никогда не подумаешь, что он убил человека, пусть даже и плохого.

Сейчас учу его лепить снеговика, кидаться снежками.

Почему он тянется ко мне? Я не знаю.

Его сестра тоже здесь. Сережа рассказывает про неё.

Ей десять лет, она в детской группе.

А потом про будущее: как они вместе вырастут, он её заберет из детдома в другую страну, станут хорошими людьми, всё у них будет замечательно.

Ведь его хотели усыновить приемные родители из Калифорнии.

Но он отказался, уезжать туда без сестры.

Поэтому остался здесь. И кидается, зараза, в меня снегом.

Научил на свою голову.

Ирина Татарская; её, в маленьком возрасте, привезли из одной татарской деревни, поэтому такая произошла фамилия.

Полуживую от дистрофии, она не могла толком ходить, опиралась об стены.

Сейчас она озорная и бойкая девчонка.

Карие глазищи смотрят на мир, радуются ему.

Стрижка каре, темные волосы развеваются при беге по этажам.

Мы просто-напросто дружим. Ей ведь всего пятнадцать лет.

Олег Фадин; его так и называли «Фадин».

Почему — не знаю. Его так все зовут. Он не против.

Он сирота погорелец. Его спасли из пожара в квартире.

Там сгорела вся семья: мать, отец, сестра.

У него большие, преданные глаза как у собаки, которые наблюдают за людьми.

Чтобы ни делал, он везде ходит за мной по пятам.

Мой верный оруженосец, так его называю, здесь.

В месте, нашей горемычной и неблагодарной работы, — детском доме-интернате областного значения.

Как попал в него? Да ничего удивительного.

Тогда, оказался не у дел. После дембеля, сослуживцы радовались, а некоторые мажоры из больших городов, хвастались, теперь будут целый год гужевать по полной программе: виски, девочки, рестораны, сауны с массажем.

Но прибыв на родину, покрутившись неделю от безделья, понял, офигительная радость не светит, а вместо веселья надо бы подыскать работёнку, хоть какую-то, желательно, где платят живые деньги.

В криминал, чтобы собирать дань на рынке, вставлять паяльники, участвовать в разборках, идти не желал.

В ментовке бардак и коррупция, в бизнесе вообще не ждали с распростёртыми объятиями, — нужен начальный капитал и связи, которых у меня отродясь нет, в начальники пойти, — так с образованием не очень вышло. А кроме таких хлебных мест, — наличные нигде не платили. В хорошую фирму, чтобы устроиться, нужны опять же связи. На заводах и предприятиях, задержка зарплаты по два года.

Вот и считайте, как прожить молодому парню?

Дома меня тоже никто особо не ждал, мать с бабушкой не горели охотой вечно кормить и одевать великовозрастного иждивенца.

Поэтому как-то раз, бегая по городу в поисках подходящей работы, набрёл на биржу труда, ныне центр занятости населения, там печатались свежие объявления о найме на работу. Разглядывая и разбирая их, случайно прочитал приписку сделанную авторучкой, требуется сотрудник мужского пола: какой, чего, куда именно, сколько зарплата, — ничего не указано, кроме адреса.

На следующий день, утром пошёл туда, прихватил с собой какие-то документы. После собеседования тут же устроился, это был конец октября.

А санитарную книжку позже оформили, как быстренько прошёл медкомиссию, сдал анализы. Кстати, тогда совершенно бесплатно, не нужно платить денег врачам, вот что удивительно. Хотя даже помню, проезд на автобусе в то время тоже был бесплатным: садишься и едешь, никаких денег…

Подкупило меня то, что кормежка бесплатная, можно питаться весь день: завтрак, обед, ужин, даже полдник. Об этом, директор детдома Игорь Валентинович, отдельно упомянул при разговоре, когда стушевался, тут платят совсем мало, задержка зарплаты месяца три или четыре в зависимости есть ли деньги в бюджете «гороно», карьерных перспектив нет, да какие они могут быть у электрика, сантехника, или дворника. А меня принимали на такие должности, правда, в основном на электроремонтника, хотя обучался слесарному делу.

Я же обещался научиться, пройти курсы электромонтёров.

Ведь в интернате уже работали два слесаря, Юрка и Толик. Плюсом, как говориться, свободный график, можно хоть к обеду приходить.

Чем многие сотрудники пользовались, в том числе и я.

Но появляться раз в день, всё равно стоило в присутствие людей, иначе начальство поставит прогул как-никак.

Детдом больной и старый, три корпуса послереволюционной постройки.

Он был построен вдали, можно сказать, на отшибе, в одной деревне.

Но после войны, город вырос, людный жилой район с многоэтажными домами вплотную приблизился к детскому дому.

Теперь он находится на городской окраине.

Численность детей достигала шестьсот, основной возраст от трёх лет до шестнадцати лет. Поэтому штат сотрудников немалый, где-то с полсотни, а может даже больше.

Воспитатели, нянечки, вахтёры, сторожа, семь уборщиц, шесть поваров, четыре прачки, три швеи, — ещё по мелочи, всех не упомянешь за один раз.

Двое штукатуров-маляров, женщины средних лет, не помню как у них имена, которые постоянно в детдоме красили и штукатурили.

Имелось начальство: директор, секретарь, завуч, старший воспитатель, завхоз. Трудились две бухгалтерши, две медсестры, физрук, фотограф, социальный педагог, музыкальный педагог, художник, ответственный организатор за проведения разных культмассовых мероприятий: концерты, праздники, утренники.

Наличествовала библиотека, в ней работала пожилая женщина библиотекарь.

За давностью лет, не могу описывать каждого сотрудника отдельно.

Лишь некоторых, к примеру, секретарь Эльвира: лет 23-ёх. не замужем.

Привлекательная жгучая брюнетка. С чувственными губами, стройная фигурка в брючках: «Да, Игорь Валентинович; Я поняла, Игорь Валентинович;

Я всё сделаю Игорь Валентинович». Исполнительная девушка. Даже чересчур.

Хотя умная и сообразительная. У неё на столе стоит монитор, в белом корпусе, огромный как телевизор. Есть клавиатура, на которой, она что-то печатает иногда, пальчиками с маникюром. Шумящий ящик, принтер, который выплёвывает из своего чрева готовые документы: приказы и распоряжения.

Сразу с ней нашёл общий язык, можно сказать, с первого дня, — она понравилась как девушка, вроде бы ей тоже, но дальше дружбы у нас почему-то не зашло.

Когда первый раз пришёл в детдом, стал оформляться, то Эльвира, устроила экскурсию.

Она показывала, где и что находиться: вот столовая, вот группы младших воспитанников, здесь группа «старшаков», рассказывала про них всякие «страшилки», что надо держать с ними ухо востро, иначе заклюют и скушают.

По пути в медкабинет к медсестре, знакомила с другими сотрудниками.

Медсестра объяснила, какие нужно сдать анализы, потом Эльвира проводила к завхозу, чтобы подписать заявление о приёме на работу.

Остался ей благодарен, за то, что она помогла освоиться на новом месте.

Эльвира любит помадить губы, потом сделать отпечаток на листе бумаги, вроде поцелуя. Как делала Монро. И дразнить всех мужчин.

Однажды Славка отобрал тот листок с отпечатком губ, пририсовал ручкой волосики. Теперь говорит всем, что у Эльвиры, вот такая вагина.

Она уволилась из детдома через год, нашла мужа по интернету.

И знаете кого? Арабского шейха из Кувейта. Переехала туда, там живет.

Или вот Земфира. Швея, заодно учительница по швейному делу.

Шьет платья, учит девочек на уроках труда. Стройная, красивая,

А какие женственные ножки, просто закачаешься.

Но она скромная. Любит слушать музыку, смотреть фильмы.

Завхоз, — пожилая тетя Фая.

Иногда носит очки, редкие, седые волосы, покрашенные в какой-то рыжий цвет. Она работает в детдоме много лет, уже находиться на пенсии.

У неё, трудно выговариваемое отчество, поэтому её все называют тетей Фаей.

Она очень хитрая, себе на уме. Держит сотрудников в ежовых рукавицах.

Как бы подчиняюсь ей, вместе с остальными рабочими, сантехниками, уборщицами, и другими.

Но ко мне она относится снисходительно, ведь не представляю для неё опасности. Не строю козней, не участвую в плетнях.

А ещё она вампир, что может быть правдой.

Как высказывается Юрка, тоже местный старожил:

«Ух, сколько уже моей кровушки то попила, старая ведьма!»

Иногда он рассказывает, как она просила его принести ей живых лягушек и живых змей, за бутылку водки.

А Юрка за бутылку водки, горы свернёт, жар-птицу изловит с золотой рыбкой, не то что змей, особенно с похмелья.

Для чего, он точно не знал. А так говорит, делая предположение, что тетя Фая готовит из этих гадов волшебную настойку, для продления жизни.

Столяр-плотник, — для меня он Славка, а для всех остальных он Слава, или Вячеслав Петрович. Мы стали закадычными друзьями, вскоре после моего устройства в детдом. Он старше лет на десять, ему тридцатник уже вышел во весь рост. Три года служил на флоте, поэтому в день ВМФ, гуляет от души.

Несмотря что он работает плотником, у него высшее образование, полученное в пединституте, раньше был учителем в школе, в другом городе. У него жена отсюда родом, поэтому переехал к ней.

Через полгода он уволится из плотников, станет воспитателем, в одной из шести старших групп. Он будет говорить, там платят больше. Но дело не только в зарплате, ведь он всё-таки педагог.

Как-то раз, после обеда мы стояли на крыльце, Славка курил.

Был выходной для меня, но всё равно находился в детдоме. А у него назначено мероприятие в подопечной группе, поход в кино. Ребята и девчонки собирались, выходили на улицу, мы стояли, глядели на них. Слава завёл разговор:

— Смотрю на тебя, и удивляюсь…

— С чего бы, Слав?

— Я тебе как другу скажу, не якшался бы ты с ними, слишком много, — он кивнул на ребят.

— Да просто общаюсь, иногда тренирую, с некоторыми дружу.

Сам знаешь, без этого никак, для нас и для них.

— Знаю, поэтому предупреждаю, тебе, никогда не удастся стать для них своим другом в доску.

— Зачем?

— Ты как маленький. Ты читал личные дела? А я читал. У них, почти у всех ЗПР.

У твоих Карнаухова, Фадина, Татарской, тоже такой диагноз. Ты, не как они.

У тебя есть дом, родители. А они, — они считают себя семьей, это их теперь дом.

Ты знаешь, как они дрыхнут ночью? Сядут на большой диван, человек восемь, кладут голову на плечи друг друга, привалятся в обнимку и так спят.

— Да брось ты! Они нормальные подростки.

Пускай это правда, что ты читал. Ну и что, в детстве произошла травма психики. Поэтому им, как всем людям, нужно человеческое общение и дружба.

— Ладно, смотри сам.

— Да пошел ты на хрен!

Тогда не понял его, и его пророческих слов, между нами впервые пробежала черная кошка. А пока продолжу рассказывать о других людях.

Слесарь-сантехник, — Юрий Акинфеев.

Он тоже работает здесь очень давно, почти с открытия.

Приходит на работу с котом. Так как он живет рядом с детдомом.

Кот его любит, провожает и встречает, правда в хорошую погоду, когда нет дождя, не сыплет с неба снегом.

Наверно он думает, что у хозяина кот наплакал ума, не знает дороги домой, поэтому лучше его провожу на работу, а потом встречу. Хотя так оно и есть на самом деле. Юра немного со сдвигом, а кот очень умный. Мне рассказывали, что он гонялся за тетей Фаей с топором, в приступе безумия. Сам он, в разговорах по душам, не открещивается. Да, мол, было такое дело. Перепил малость тогда.

Потом его простили, оставили на работе.

Он с удовольствием рассказывает про тот случай, при этом громко скрежещет зубами. Мне становится страшно от этого скрежета, от всего, что он говорит.

Непонятно от чего он скрипит зубами, то ли от злости, то ли от того, что не исполнил задуманного, — лишения жизни тети Фаи.

Но любому бы становилось страшно.

Ведь у него дьявольская внешность, точнее кошмарная, которую он пытается частично скрывать за натянутой на глаза фуражкой.

В ней он кажется сказочным гномом, из повестей про хоббитов, размахивающим топором против орков.

Фуражку, он почти никогда не снимает, ходит везде в ней зимой и летом.

Я думаю, он даже на ночь не снимает.

Когда только устроился и не знал этого, Юра в выпившем состоянии снял фуражку с головы, то ужаснулся.

Верхняя часть черепа наискось снесена набок, на ней не росли волосы, вместо них и костей была розовая кожица, сквозь которую виднелись пульсирующие мозги.

Лоб покрыт странными наростами, словно огромными бородавками, они спускаются на щёки, а эти наросты нависают над левым глазом, отчего кажется, у него этот глаз, всегда прищурен. Поэтому он не отпускает бороду, старательно бреет усы. Он считался тунеядцем, поэтому его в молодости, советская власть на несколько лет посадила в тюрьму.

Про неё он рассказывает скупо. Как сидели, как кипятили чифир, как крутили черняшку, как играли в карты в «очко», на «присядки».

Кто проиграет, тот должен присесть определенное количество раз.

Юра, когда говорит об этом, тоже скрипит зубами.

Почему он так делает, — не знаю.

Может много зубов, или много ярости на весь мир.

Рассказывает про мужиков, которые стали «опущенными».

К нему в гости, даже в детдом, приходят всякие люди, в том числе уголовники, бывшие и настоящие, которые в розыске.

Они называют его Юрка Кривой, отчего эта кличка любому понятно, да его психическое безумие.

А в другой раз говорит, что он воевал в Афгане, представлен к награде героя Советского Союза. Я не знаю чему верить.

Ведь он говорит об этом с подробностями и деталями.

Отчего у него была такая страшная травма, точно не знаю.

Ведь одновременно похоже на удар топором или лопатой, а может взрывным осколком на войне срезало. Юра клянется, что у него дома лежит наградной лист с орденом, говорит, что очень секретно.

Живет он в частном доме, там баня, сарай и мастерская.

Юра отнюдь не тунеядец, он занимается семейным бизнесом.

Его прадед делал это, потом дед, потом отец, теперь он.

Это передалось по наследству, валять валенки.

Юра делает их на заказ, как на выставку.

Они очень красивые и очень прочные.

Когда приходил нему в гости, он познакомил меня с его родителями, потом показывал валяльную мастерскую.

Она устроена пристроем к дому. В ней много чего интересного: мешки шерсти, чаны, бочки, пара деревянных столов с приспособлениями, заготовки и колодки развешаны по стенам.

У него два любимых хобби: он любит работать руками, любит крепко выпить, а иногда он успешно совмещает эти два занятия.

Поработает, потом выпьет, или сначала выпьет, только потом берётся за работу.

Как-то раз летом в детдоме забилась канализация в туалете, а такое случалось часто, меня послали помогать ему.

Трезвый Юра быстро установил, что виноват канализационный колодец, находящийся во дворе.

Мы принесли инструменты: Юркин портфель с ключами, длинный трос, лопаты, вёдра. В общем, что требовалось для таких работ.

Юра открыл монтировкой чугунный люк, глянул туда вниз, колодец был полным всяким дерьмом.

— Понятно, — пробормотал он. — Жди здесь, я сейчас.

Он ушел, через пять минут появился снова.

С бутылкой самогона в кармане спецовки.

— А закуска есть? — спросил он. — Это первак, очень крепкий. Без закуси у нас не пойдет.

Я покачал головой отрицательно, также не спросил, откуда он взял тот самогон. Дело близилось к обеду, но он ещё не наступил.

Юра вздохнул, заново быстро исчез.

Как метеор он снова тотчас возник, через минуту, неся в руке в пакет со свежим луком, горячими пирожками с картошкой.

Как выяснилось, Юра сбегал домой, там захватил, что нашлось, ведь его мать только что испекла пирожки в печи.

И точно, они были только что с пылу с жару.

Картинка: лето, открытый колодец, инструменты, мы расположились рядом на зеленой травке, с самогоном и горячими пирожками. В итоге пирожки съедены, самогон был выпит, мной тоже испробован, колодец прочищен.

День был прожит не зря, а Юра ушел в очередной запой.

Он не ходит в столовую обедать, обычно собирается домой, если трезвый.

Кот ровно по расписанию в час дня заходит в слесарку, и они вместе отправляются на обед. А если поддатый и с похмелья, то просит кого-нибудь из пацанов за пару сигарет принести ему второе блюдо с куском хлеба.

Юра злостный алиментщик, ведь когда он отсидел и вышел на свободу в тридцать лет, то женился сгоряча на первой же попавшейся суке, по его выражению.

Она забеременела и родила, вроде сына, а Юра мнит, что тот сын не от него зачат.

Теперь же с зарплаты выплачивает алименты по суду, а иначе его могут посадить снова. Чего он точно не хочет, скрипит зубами, считает дни и часы, сколько ему осталось платить алименты до 18-ти лет тому сыну. Судя по его словам, осталось всего ничего: год, восемь месяцев и одиннадцать дней.

Тогда после этого срока, а Юра считает, это новый тюремный срок, он будет полностью свободен, тогда он наверно даже уволится из детдома, будет жить в свое удовольствие. Я не верю, ведь он привязан к нему.

Юра непримиримый женоненавистник, но почему-то сошёлся и сожительствует с одной женщиной, Евдокией Ивановной.

Она немного моложе его, работает прачкой у нас в детдоме, стирает, гладит белье и одежду. Она очень крупная и здоровая.

С необъятной талией, объемной грудью.

Когда она ходит в халате по прачке, то подрагивают полы.

Она курит только «беломор-канал», при её смехе басом, или прокуренном голосе, дрожат стены и воздух.

Я думаю, она тоже сидела в тюрьме, в своё время.

У неё всегда вульгарные и грубые шутки, про письки и сиськи.

Юра боится только её, на свете. Больше ничего и никого, кроме алиментов и тюрьмы, ведь в бога он не верит, не крестится, не ходит в церковь.

А она боится только его. Такая вот парочка.

Между собой они называются мужем и женой.

Юра, когда со мной заходит в прачечное отделение, всегда оглушительно кричит:

— Эй, жена. Я пришел.

Она в ответ, не уступая ему в громкости:

— А, муженек приперся.

Слесарь, — Анатолий, или по-простому Толик.

В отличие от Юры, у которого по натуре добрый и отходчивый характер, у него злобный и въедливый нрав. В детдоме его никто не любит.

Толик, ведь бывший алкоголик, теперь же закодированный навсегда.

Говорит, что в него вшита ампула.

Наверно поэтому он такой сердитый, только он не может скрипеть зубами, из-за их отсутствия. У него осталось две вещи в жизни, которым он посвящает

всё свободное время.

Или два вполне переносимых бзика, как у его коллеги, Юрки.

Мотоцикл с коляской «Днепр», на котором он ездит на работу в любое время года, в обед и обратно, и ручные голуби.

Мотоцикл синего цвета, а коляска нежно–голубого, блестящие фары, багровые подфарники, всё вместе выглядит очень красивым, похожим на гоночную машину на формуле-1. Только стоящую на асфальте под окнами слесарки.

За ним он ухаживает как за любимой женщиной; он его моет, чистит, смазывает, но мотоцикл вечно у него барахлит, или не заводится.

Я думаю, что у «Днепра» есть живая душа, он как живое существо вроде тигра или крокодила, чем-то недоволен хозяином, поэтому выказывает немое недовольство.

Толик злится на него, ругается на хохлов, которые сделали такую коварную технику, курит одну сигарету за другой, снова выходит к «Днепру» и колдует над ним. Перебирает то карбюратор, то систему зажигания.

Наконец мотоцикл оживает, Толик входит в слесарку с победной улыбкой.

А вечером он надевает шлем, готовясь ехать домой.

Но «Днепр» снова показывает свой норов, наотрез отказываясь заводиться.

Толик со злостью пинает его по колёсам, отчаянно материться, скидывает шлем, уходит домой пешком, чтобы завтра утром снова прийти и копаться с мотоциклом.

В такие дни Юра подшучивает над ним, а Толик зло посылает его в ответ.

Иногда доходит дело до драки, но успеваю разнять их.

И обиженный Толик уходит к голубям.

Он занимается разведением редких пород, и так, для души, держит всех подряд.

Голубятня устроена в помещение рядом со слесаркой.

В ней сделаны специальные клетки и насесты.

Голубей он кормит тем, что остается на кухне столовой, помоями или остатками из пищи. Толик иногда для детдомовской ребятни, делает показательные выступления полетов голубей. Они красиво взлетают, кружатся в небе, потом возвращаются обратно. У него есть жена, тоже из детдома.

Она работает уборщицей, убирается в детских группах.

Маленькая и неприметная женщина, Толик не любит её, презирает как человека и личность. Как объяснить такое отношение, — не знаю.

Толик выражается так: «Жизнь без бабы, как без помойного ведра».

Может он прав.

С ним мало общаюсь, по причине не сходства характерами.

Толик бы рад, чтобы был беззащитным пацаном, но показываю ему зубы, как молодой волк в волчьей стае.

Я не знаю, что потом с ним случилось, мне глубоко наплевать на него, — гнилой мужик, этот Анатолий.

Честно говоря, Толик вообще не работает по своей должности, ведь он занят двумя важными вещами, упомянутыми выше.

Почему его не увольняют, для меня загадка.

Наверно для начальства Толик образцовый сантехник, ведь он совершенно непьющий, его показывают другим начальникам как на передвижной выставке дрессированных зверей.

Как тот же Афоня, из того же фильма, много слов и мало дела.

А если случается важное, то Юра всегда просит именно меня, а не Толика, ему помочь заменить вентиль, кран, или задвижку, поддержать ключи, посветить в подвале.

В такие моменты Юра, особенно когда он в ударе, то он похож на главного энергетика всего детдома, просит от чистой души, чтобы не произошло самого плохого. Ломанием жизненного уклада в детдоме, для воспитанников.

Отключением воды, закрытием туалетов, прочим не комфортом.

Повар Гульнара. Или Гуля. Она работает в столовой.

Ей под тридцать лет, молодая и красивая.

У неё большие груди, широкий таз, длинные ноги, черные волосы и глаза.

Она немного больна на голову. А так всё нормально. Живет прямо в детдоме.

Почему так вышло? Попробую объяснить.

Гуля из этого детдома когда-то выпустилась.

Потом отучилась на повара, вернулась сюда работать по профессии.

Жить ей негде, ведь она жильё не смогла получить, да его не было уже в те лихие времена, поэтому начальство решило дать ей жилплощадь в детдоме.

Как бы временно, без постоянной прописки.

Как говорил ранее, детдом огромный, в нём есть множество всяких комнат и закутков.

Немного забегая вперед, скажу: я облюбовал одну свободную комнатку с окном, поговорил с тетей Фаей, она разрешила находиться там, в свободное от работы время, то есть вечером и ночью. С директором тоже был вопрос улажен.

Немного обставил комнату: кровать, стол, табуретка, тумбочка и шкаф, небольшой радиоприемник, — что ещё нужно для счастья человеку!

Фадин помогал тащить кровать, другие пацаны тоже оказали содействие в новоселье. Ту комнату, назвал про себя «берлогой».

Дома, у матери с бабушкой, уже появлялся очень редко, где-то раз в неделю, чтобы узнать новости, и так, когда скучал по ним.

В том числе, часть помещений, оборудованных под гостиничные номера, для приезжающих выпускников в гости.

Конечно, это не пять звезд, даже не три, а просто жилье с комнатой, туалетом и душем. Вот в таком месте Гуля проживала, только у неё была ещё комнатка под кухню. Почему знаю так хорошо?

Когда только устроился, то меня послали к ней по заявке, посмотреть что с проводкой и твориться со светом.

Взял лампочки у завхоза, всё необходимое для работы, пошел по указанному месту.

Я же не знал тогда, где и что находиться.

Нашел дверь и постучал, а оттуда вышла она, в домашней одежде, точнее в халатике обтягивающей её женственную фигуру.

Она смутилась, я тоже. Но деваться некуда.

Принялся объяснять, что меня послали в гостиничный номер по заявке.

Она сказала, — что да, это здесь.

Наконец, переборов смущение, взялся за работу.

У неё перегорели лампочки почти везде, сгорели две розетки на кухне, ведь бытового газа не имелось, а стояла мощная электроплита с духовкой.

Хотя тут немного вру, смущение присутствовало.

Вместе со стояком в штанах.

Ведь когда менял лампочки, то она стояла рядом.

Я, стоя на табурете, передавал ей сгоревшую лампу и принимал новую, то неосознанно скашивал глаза вниз, на прекрасный вид открывавшийся сверху: на её спелые груди, едва прикрытые разрезом запахнутого халатика.

Тут у любого встанет, не то, что у молодого парня, но боролся с этим мужским проявлением изо всёх сил, отвлекаясь на ремонт. За пару часов привел всё в порядок, собрался уходить, а Гуля предложила чаю, ведь ещё починил электрочайник.

Почувствовал, что голодный как волк, и не отказался.

Потом мы пили чай с чем-то, не помню именно с чем, просто болтали о жизни.

Мне сразу стало понятно, что у нее разум десятилетней девочки.

Её все мужчины хотят отыметь, особенно Славка.

Почему она запала на меня, не знаю, может от того, что кажусь ей очень умным.

Но Славка тоже умный, гораздо умнее меня, но у него с ней ничего не выходит, как бы он, ни старался.

Славка от злости твердит, — да переспи с ней.

Может успокоится. Но я то знаю, что дело не в этом.

Мы друзья, а с друзьями не спят, и я завсегда захожу к ней в гости, благо совсем рядом с моей «берлогой», чтобы заменить сгоревшую лампочку, заодно попить чаю. А она, когда находится на смене в столовой, постоянно подкладывает добавки в тарелку, из вкусного обеда или ужина.

Ведь у других поваров не допросишься такого приятного и дружеского обхождения.

Да, забыл сказать, что сам Славка отъявленный бабник, носит симпатичные усики, на которые западают молодые воспитательницы.

А сколько их Слава перепробовал, в интимном плане, только в месте работы в детдоме, это уж одному богу известно.

Хотя бог не вникает в такие подробности.

Наверно не по-джентельменски выдавать друга, но прошло, боже мой, прошло уже почти тридцать лет.

К тому же не буду передавать весьма пикантные доскональности

Хотя было и было, как поет София Ротару.

Внешностью он похож на молодого Олега Янковского.

Только тот в гриме, а Слава настоящий, так он шутит про себя.

Ах, его усики. Его шикарные и божественные усики сводили с ума всех женщин.

Не завидую, хотя чего скрывать, конечно, завидую, такому успеху у прекрасного пола. А какой артистизм и обаяние.

О, это можно поставить на уровень Евгения Миронова.

Честно говоря, сам бы не прочь переспать, будь я молодой девушкой, окажись она на моем месте.

Не верите? Тогда вот история. Собственно о чём. Ах, об этом.

Мне как-то неловко рассказывать о прелюбодействе, что даже забыл с чего начать.

У Гульнары, той самой, оказывается, есть подруга из другого города, и она, вот скоро, приезжает к ней.

Гуля стала описывать: молодая, красивая, не замужем, пока нет парня.

Говорит, — иди, мол, готовься. А я сейчас буду стол накрывать и готовить праздничный ужин. Так как, дело близилось к вечеру.

И я тоже стал готовиться. Сбегал в магазин, купил презервативы, цветы и бутылку шампанского. Правда, дешевого. Купил водку и сигареты.

А ещё сменил постельное белье на кровати, в «берлоге».

Тоже успел обменять в прачке, две простыни и пододеяльник.

Конечно, девушку, готов был обласкать, не знаю как.

Наступил вечер, прошел ужин, там, в столовой детдома.

Мы только сели за стол, открывая бутылки.

Втроём, — я, та девушка, не помню её имени, и Гуля.

Действительность не подкачала, девушка оказалась реально симпатичной, брюнетка с длинными волосами, с отличной фигуркой.

Стук в дверь и заявляется, кто? Да Славка, ведь теперь он не плотник, а ночной воспитатель. Наверно ему кто-то настучал, ведь ему вообще не говорил об этом мероприятии, что сегодня ночью намерен полюбить кое-какую особу.

Слава стучится под вполне благовидным предлогом, мы открываем ему дверь, он строгим голосом вопрошает:

— А что вы тут делаете? Не положено в детдоме распивать алкоголь и прочее.

Мы дружно приглашаем его к столу:

— Ну заходи, раз пришёл. Гостем будешь.

Слава отнекивается, потом нехотя соглашается, проходит на кухню, скромно садится за стол.

Девушки пили вино и шампанское, я же со Славой, налегли на водку.

Хотя происходило не так.

В тот вечер Славка повел себя довольно странным образом: не заигрывал с незнакомкой, выпил всего лишь пару стопок, немного посидел, ушел, ссылаясь на здоровье и работу. Поэтому на оставшуюся водку прилег один.

Уже потом понял: Слава понял, что оказался немного лишним, удалился, чтобы не помешать мне, соблазнить ту девушку. Но, всё вышло наоборот.

Так вот, Слава ушел, выпито нормально, все в хорошем настроении.

Девушка и я, вышли покурить во двор, то есть курила она, а я вышел за компанию.

Стал ей ясными намеками предлагать провести ночь вместе.

А девушка в ответ: «я не такая, жду трамвая», в общем, стала ломаться, как делают все недотроги, и сказочные принцессы.

Мы вернулись на кухню, я обиделся, что так повернулась фортуна, с горя допил, что оставалось из алкоголя.

Конечно, после этого мой разум затуманился.

Наверно поэтому не помню её имени.

Гуля куда-то отошла, мы остались на кухне вдвоем.

Тут принялся высказывать то, что взбредёт в голову:

«Зачем ты так делаешь, почему динамишь? Гуля сказала, что у тебя никого нет!

Ты же свободна!»

Вообщем приставать и домогаться к девушке, но только словами.

Уговаривал так и эдак, но она, ни в какую не сдавалась.

Тут встаёт в соблазнительную позу передо мной, это когда девушки гордо выставляют бедро с попой, как манекенщицы на подиуме, заявляет:

— Допустим, что у меня нет сейчас жениха и любовника. Но я не собираюсь ложиться в постель с первым же парнем, хотя…

Тут она переменила позу, меняя бедро, при этом вильнула офигенной задницей, туго обтянутой в джинсовые брючки.

— Я бы не отказалась переспать с тем мужчинкой. У которого усики, Слава, ведь его так зовут? Так вот, я бы с ним потрахалась во все дырки, если бы он меня позвал одним пальчиком. А с тобой — нет!! Ни за что!

— Ну и дура! — С этими словами ушёл из жилища Гули, ни с кем не попрощавшись, громко хлопнув дверью. Потом завалился к себе в «берлогу», лег спать, благо стояла уже глубокая ночь.

Больше ту девушку не видел, наверно она на следующий день уехала.

Никому не рассказывал, даже Славке, и Гуля не спрашивала меня, что, да как.

Вот примерно такие люди, будут играть ключевую роль в моём повествовании.

Даже были, так сказать, мертвые души. Хотя как мертвые, за зарплатой они вовремя появлялись.

Был такой кадр, не буду говорить кто именно; муж одной большой начальницы из мерии, она официально устроила его в детдом на липовую должность «трудовика», педагога по трудовому воспитанию детей мальчиков, который обязан учить их, как держать молоток в руке, прибить тот же гвоздь.

Естественно, пацаны не получали житейских навыков, выходили в большую жизнь совершенно не приспособленными для неё. Поэтому они неосознанно тянулись к нам; к слесарям, ко мне, к Славке, к шоферам, в общем, к простым мужикам.

Когда наступал день зарплаты, тот человек в дорогом костюме с галстуком, пахнущий французским парфюмом, являлся в детдом, здоровался за руку с мужиками, заходил в свой кабинет, выпивал там стаканчик коньяка, после смотрел на всех честными глазами и бесстыдно получал незаработанные деньги у кассирши. Лично я, с ним не здоровался, никогда. А вы думаете, что один объедал детей. Честно признаться кормешка была, когда как: то густо, то пусто. Бывали скудные дни, когда кормили одной кашей без масла, макаронами без ничего, с пустым чаем без сахара, разбавленным киселём в полдник. В основном, снабжение продуктами и не только ими, шло от нескольких богатеньких спонсоров, в счёт благотворительности и разных налогов.

А вот главным благотворителем для детдома, как узнал чуть позже, являлся Тони, который был выпускником из этого интерната.

День, когда сюда приезжал Тони, становился для всего детдома великим праздником. Все знали, что сегодня будет; детишкам, — конфеты, шоколад, игрушки, фрукты, бананы или даже мороженое; взрослым, — нормальная еда с маслом, мясом или колбасой. Вкусный запах разносился из столовой по всему детдому. Что говорить, в такой день даже директор Игорь Валентинович, ходил с радостным лицом.

Тони для детдома представлялся сказочным феем, или дедом морозом. Поставлявшим буквально из российской пустоты: новые цветные телевизоры, магнитофоны, кровати, постельное белье, одежду для воспитанников, мебель, линолеум, сантехнику, новые книги, учебники, — абсолютно всё, вплоть до карандашей и авторучек с тетрадями.

Так вот, Тони когда-то здесь вырос без родителей, выучился.

Потом отслужил, отсидел. В лихие времена перестройки, сколотил банду, занялся рэкетом на авторынке. На этом сделал первый капитал, понемногу приподнялся.

— И стал очень приличным человеком, — так говорили про него детям, тёти воспитательницы. Висел его портрет на доске почета среди фотографий достойных выпускников древнего интерната, ведь он ещё функционировал с довоенных врёмён.

А то, что Тони бандит или мафиози, занимался тёмными делишками, россказни, к делу не подошьёшь. Нет, мы взрослые, почти не обращали внимания, так, обменивались между собой новыми слухами, что из бандитского криминала произошло в городе под руководством Тони.

Тони и мы, сотрудники интерната, существовали в параллельных реальностях: он вращался в высоких кругах власти, решал глобальные проблемы, кому жить, кому платить, обитал в особняке, обедал в ресторанах, ездил на дорогих иномарках; а мы жили буднично и серо, приземлено работая среди детей.

Эти реальности иногда пересекались, но только когда Тони появлялся с визитом в детдом. Они обставлялись с большой помпой, выглядели примерно так.

В первый раз увидел его и сам приезд с подарками, незадолго перед праздниками в ноябре. В тот момент находился в комнате вахтёров, окно в ней выходило на улицу со стороны фасада, и на крыльцо. Где-то ближе к обеду, к входу в детдом, подкатила шикарная иномарка, из неё вышли двое мужчин, потом ещё третий.

Я смотрел на них через окно: мужчина средних лет, на нём идеально сидело кашемировое черное пальто, с длинным белым шарфом.

Высокий, чернявый, немного смуглое лицо походило на итальянский типаж.

Он прижимал к уху предмет, похожий на маленькую рацию, с тонкой антеннкой, что-то быстро говорил.

Сразу понятно по его внешности и манерам, что человек не мелкого пошиба.

Другой в кожаной куртке с широкими плечами, мордоворот телохранитель.

Когда они начали заходить, то он сначала распахнул перед шефом калитку, затем, когда взошли на крыльцо, то раскрыл входные двери, осторожно придерживая их от закрытия под действием дверной пружины.

Не хватало только ковровой красной дорожки.

Хотя какие тут дорожки? Деревянным дверям входной группы в детдом, исполнилось, по крайней мере, не меньше полвека, а то и больше.

Скрипучие, рассохшиеся от старости и погоды, в трещинах, ободранные деревянные полотна, их не спасала даже недавно набитая фигурная вагонка.

Эти бедные двери, что они только не видели на своём веку от пьяных хулиганов, сколько раз им ломали косяки, вышибали замки и щеколды, калечили дверной проём тяжёлыми ударами.

Матовые стёкла на внутренних дверях, давно были заменены на фанеру.

А ковровая дорожка всё-таки имелась, внутри постелена в холле поверх покрашенного бетонного пола, перед приёмной, правда старая и неопределенного цвета: то ли коричневого, то ли бордового. Третий тип, не меньших размеров, из багажника авто извлёк несколько больших картонных коробок, потом занёс их внутрь следом за ними. Троица сторонних мужчин направилась в директорский кабинет, он расположен в холле на первом этаже. Тут они прошли мимо комнаты вахтёров с открытой дверью. А в ней находились кроме меня, две уборщицы, сама вахтёр, тётя Зоя предпенсионного возраста. Так-то вахтёров три женщины, но у тети Зои была сегодня смена. Поинтересовался у неё:

— Что за люди такие?

— Как кто?! Наш благодетель, энтот, как его, сам Тони пожаловал. Что? Не слыхивал про такого?

— Да неужели?! — удивился, и вышел за дверной угол бытовки, пристально вглядываясь в спины удаляющихся посетителей, они уже входили в приемную директора, Игоря Валентиновича.

Про Тони был в курсе, что есть такой в нашем городе подпольный король, но лично не видел, дел не имел, не встречался с Антоном Сергеевичем Зайцевым.

Ведь Тони, производное от Антона, к тому же, как все замечали, он похож на одного молодого актёра, из фильма «приключения итальянцев».

Через некоторое время, из приёмной вышел директор, одетый в пальто, с ним трое посетителей, уже без коробок. Женщины тоже вышли из бытовки в холл, стояли рядом со мной, о чем-то сплетничали. Директор с ходу обратился к нам:

— Вы пойдете с нами, поможете, — это он мне.

— А вы тетя Зоя, найдите мужчин, пусть тоже подходят к складам.

Хороший человек, и руководитель, со всеми обращается на «вы».

Хотя Игорю Валентиновичу лет за тридцать пять всего.

Я зашел обратно в бытовку, накинул рабочую куртку, затем направился к выходу.

А тетя Зоя шустро побежала искать мужиков.

На крыльце увидел, что директор и спонсор, разговаривают, посматривая на старые двери. До меня донесся обрывок:

— Надо менять Валентиныч, никуда не годится.

— У нас денег нет по смёте.

— Возьму расходы на себя. Через неделю пришлю бригаду…

Они, удаляясь, вдвоем шли по дорожке, вдоль корпуса, направляясь к складам, водитель и два охранника сели в машину.

Грузовая «газель» с открытыми дверьми и черный джип, стояли возле складов, расположенных возле корпуса здания столовой.

Этими складами служили сараи, правда, не из досок, а сваренные из листового железа, вроде гаражей. Один для продуктов, другой для всякой всячины.

Всё скоропортящееся заносили с черного входа в промышленные холодильники, находящиеся на территории пищеблока. Рядом размещались одноэтажные постройки: один похожий на длинный барак банно-прачечный комплекс, будка электроподстанции, гаражные боксы для двух автобусов, грузовика «газика», и директорской «волги».

Возле складов уже стояли, переминаясь с ноги на ногу: завхоз тетя Фая, сантехники Юрка и Толик, плотник Славка, наш шофер Акрам, автослесарь Витька.

Как обычно, они маялись с похмелья, кроме Акрама, закодированного Толика, и тети Фаи, все ждали командирскую отмашку к разгрузке «газели».

Недолго думая, после разрешения директора, мы начали опустошать машину, завхоз записывать и вести учёт, ну а директор с патроном просто стояли рядом, наблюдая за нашей работой.

Мы таскали мешки с мукой, сахаром, картошкой, коробки с вермишелью, мясные туши, фляги молока, фрукты, овощи, — много всего привёз Тони.

Да плевать, что он занимается неблаговидными делами, главное оно вот, — нормальная еда. Чтобы это постигнуть требуется совсем немного: надо побыть в шкуре голодных людей, существовавших на мизерное количество денег, они простят любые грехи человеку, которых их обеспечил тарелкой горячего наваристого супа.

По окончанию Игорь Валентинович объявил нам благодарность за проделанную работу. А щедрый Тони принес из иномарки, которая подъехала сюда, блок импортных сигарет, стал раздавать их мужикам по одной пачке или по две, попутно здороваясь с каждым за руку, спрашивая как жизнь и дела у них. Тут настала моя очередь.

— Новенький? — спросил он меня без предисловий.

— Да, недавно сюда устроился, — немного робея перед статусом могущественного человека, ответил ему.

— Молодой ты ещё, служил?

— Да, только вот вернулся оттуда.

Тони как-то искоса посмотрел на меня, словно оценивая лошадь на рынке, затем поинтересовался:

— Куришь?

— Нет.

— Хорошо, хотя всё равно возьми, пригодиться. Ты же заработал.

Из того блока, осталась последняя пачка сигарет. Он протянул её мне, подал руку на прощание. Рукопожатие у него очень крепкое, надо признать, моя ладонь чуть ли не трескалась напополам. Тони улыбаясь, смотрел на меня, я собрал все силы в сдавленный кулак, терпел боль. Наконец он разжал ладонь от крепкой хватки, по-дружески похлопал меня по плечу:

— Ничего, силен пацан. Знаешь кто я?

— Не особо, — пожал плечами.

— Я Тони, — представился он.

— Максим, — ответил.

— Будем знакомы, Макс. Ладно, трудись дальше на благо родины. Брат по оружию.

Потом он развернулся, достал из кармана мини рацию, точнее сотовый телефон как узнал потом, деловито махнул мордоворотам властным жестом, мол, пора ехать. Они с Тони погрузились в машины, выехали за ворота.

Так произошла наша встреча.

Ту пачку сигарет, потом подарил Славке, мы подружились.

А через неделю, как обещал Тони, приехала монтажная бригада из строительной фирмы, привезла стальную дверь с рамой.

За один день те старые двери убрали с главного входа, установили новые.

Но в тот вечер, меня ждали ещё два знаменательных знакомства.

Как обычно стало, остался после работы, до ужина.

Проводя свободное время в своей рабочей комнатке, называемой «берлогой», читал учебник по электротехнике.

Ведь записался на вечерние курсы электромонтеров, они были бесплатны, ходил на занятия два раза в неделю.

Сам ужин, по расписанию, начинается в семь часов.

Он великолепен: картофельное пюре с мясной поджаркой.

Тогда сьел три порции подряд, благо на раздаче была уже знакомая Гульнара.

Но не важно, пара слов о самой столовой.

Она представляет собой большое помещение, находившимся между двумя корпусами. Из них в столовую ведут длинные коридоры, построенные недавно.

Раньше их не существовало, чтобы попасть в столовую, надо было из корпусов выходить на улицу, во двор.

Внутри столовой деревянные скрипучие половицы, они кое-где стёрты от светло-коричневой краски. Просторные стены служат основой для нарисованных картин: одного летнего пейзажа и зимнего, — они развёрнуты во все стены.

Четыре окна на одной стене, пять окон на другой.

Между окон нарисованы мультяшные зверушки.

Детских персонажей, — жирафа, медвежонка, волка и зайчонка из мультфильма «ну погоди», ещё кого-то.

В одной смежной стене дверь в кухню, два проема: окно раздачи пищи, другое окно приёма грязной посуды.

За этой стеной находится сама кухня: с электроплитами, раковинами, мойками, поварскими столами, по бетонному полу из плитки, тут и там разбросаны шланги.

Очень высокий потолок, от которого раздаётся гулкое эхо

С верха свисают люстры на тросах, чтобы заменить в них лампу, мне приходиться ставить стремянку на столы, залезать на самую верхотуру.

Помогают при той работе, Фадин, и Карнаухов.

Ведь столы и сама лестница неустойчивая.

Я боюсь сам, но больше всего, что свалюсь прямо на них.

По столовой расставлены шесть рядов столов, за ним умещаются или двое взрослых, или четверо детей.

Стулья сделаны из железных трубок, сиденье и спинка, из гнутой фанеры.

Во время каждодневного мытья полов, уборщицы, их взгромождают на столы.

Заранее пришёл в столовую, когда там, для младших групп, на столах расставлялись тарелки с едой, наливался чай в стаканы, раскладывались вилки, ложки, ставились хлебницы. Между тремя рядами, деловито сновали мальчики и девочки постарше, которые занимались нужным делом, накрыванием на стол.

В столовой детдома, заведено самообслуживание: старшие ребята, вместе с сотрудниками брали еду с раздачи, а для младших детей, накрывали столы группа из старших, которая дежурила в назначенную неделю.

На окне раздачи, улыбнулся Гуле, что-то произнес.

Наверно сказал, — добрый вечер.

Она спросила, — что буду кушать.

Ответил, — всё что есть, и побольше.

Гуля стала накладывать пюре и мясо в тарелку, наливать чай, я же брать и ставить в поднос. Когда шёл с полным подносом к одному столику, то на что-то загляделся, поэтому столкнулся с одной девчонкой. Она была из тех подростков, кто накрывал на столы, спешила, видимо тоже отвлеклась.

С подноса упала ложка на пол, выплеснулся чай, правда, немного, в стакане ещё оставалось на дне. От пролитого чая на поднос намок хлеб, он же оказался в тарелке. Просто катастрофа. Первые мгновения, молча стояли, смотрели друг на друга: она со смущением, я же, почти с ненавистью, ведь испортили мой ужин.

Вдруг в её огромных глазищах зажёгся какой-то интерес, она прервала неловкое молчание:

— Вы новенький?

— Да, недавно устроился.

— Давайте я вам всё поменяю? Можно?

— Как хочешь, но я и сам могу! — внутри кипело от злости.

— Ничего, мне будет приятно исправить оплошность, — ответила девочка, наклонилась и подобрала уроненную ложку с пола.

Я хмыкнул, мы прошли к столику, взял тарелку, отдал ей поднос.

Она шустро убежала к раздаче.

Я сидел за столом с одинокой тарелкой, и ждал.

Гуля наверно видела эту сценку, поэтому девчонка так же быстро прибежала к моему столику с подносом, стала выкладывать.

— Вот, новая ложка, хлеб, чай. Вы не сердитесь на меня?

— Ничего, проехали.

— Я Ира, — она как-то совсем по-взрослому назвала своё имя.

Это стало неожиданностью для меня.

Теперь уже я взглянул на неё с интересом.

— Максим.

— Будем знакомы тогда? — девочкака протянула тоненькую ручку.

Осторожно пожал, девчоночью ладошку.

— Теперь мы друзья, да?

Я пожал плечами:

— Выходит так.

— Здорово, мне нравится дружить. А вам? А можно буду приходить к вам?

Девчонка засыпала меня вопросами, стояла возле столика, снова мешала поесть, не собираясь уходить. Чтобы побыстрей отвязаться от неё, стал отвечать:

— Дружить — нравится. Хочешь — приходи.

Вроде всё, взял в одну руку ложку, в другую кусок хлеба, готовясь кушать, всем видом показывая, что разговор между нами окончен.

Внезапно почувствовал на голове осторожное прикосновение, потом поглаживание по волосам. Это делала она, девочка Ира. Тут несложно было догадаться.

Ведь она ещё стояла рядом. Я чуть ли не поперхнулся пюре.

Вот это номер! Какие же тут странные дети…

Но она отдернула ладошку, проговорила:

— Хорошо, я буду приходить, — побежала снова накрывать столы для малышей.

Их должны уже привести в столовую.

Что нужно думать о ней? Что она сумасбродная девчонка?

Да ещё ждала еда, поэтому пришлось отбросить мысли подальше, насыщать желудок. Моё настроение быстро улучшалось, с каждой принятой ложкой.

Тарелка быстро опустела, вкусный чай выпит.

Взял поднос, направился снова к окошку раздачи.

Там уже образовалась очередь, из сотрудников детдома: воспитателей, учителей, много других, которых толком не знал ещё.

Пришлось отстоять очередь, не будешь же лезть вперед всех.

Когда вернулся с новой порцией пюре и чая, к моему облюбованному столику,

то обнаружилось, что он занят одной девушкой.

Деваться некуда, на столике оставался хлеб и моя ложка, да и девушка казалась мне очень приятной и симпатичной.

«Уно, уно уно, комплименто…», — тут стоило бы запеть такую песню.

Словно здесь присутствовала самая настоящая формула любви.

Но она запела у меня в душе, я решил действовать:

— Привет. Присяду?

— Приветики, садитесь, если так хочется, — девушка отвлеклась от еды, улыбнулась, встряхнула длинными черными волосами, отбрасывая их с глаз и лба.

Она была примерно моих лет. Присел за столик, между нами начался обычный диалог, при знакомстве. Не станешь же спрашивать незнакомку, что такое ролевые игры в постели.

— А вы, как понимаю, тоже здесь работаете?

— Да, работаю.

— Понятно. А кем, если не секрет?

— Да вроде нет, не секрет, — я учитель по швейному делу у девочек.

— Ясно. А как вас называют ученики?

— Девочки, — Земфирой …, — тут она назвала свое отчество. — А для других, просто Земфира.

— Вам идёт имя. А я Максим. Недавно устроился, электриком.

— Я поняла. Можно перейти на «ты», если несложно.

Она снова мило улыбнулась. Потом мы о чём-то разговаривали.

Земфира доела ужин, попрощалась, ушла первой.

Наверное, мне стоило бы предложить ей провожание до дома, ведь мы жили в одном районе, тем более на улицах настал темный вечер.

Осенью рано темнеет, ведь скоро зима.

Но не решился, боясь спугнуть девушку, излишней настойчивостью.

Я вздохнул, пошел снова к окошку раздачи, за новой порцией картофельного пюре. С ней, всё равно у меня ничего не получилось.

Через четыре дня нашего знакомства, как бы случайно зашёл к Земфире в её класс, после полдника.

Конечно, выждал время, когда там, почти никого не будет из девочек.

Пригласил на свидание сегодня, в кинотеатр на «Титаник», фильм с Ди Каприо.

Тогда тот был новинкой.

На ночной сеанс, он начинался часов в десять вечера.

Земфира согласилась, пообещалась прийти. Но только сам не пришел вовремя.

Поставил будильник, прилег немного вздремнуть.

А когда проснулся, было уже слишком поздно.

Поздно для всего. Я опоздал. У Земфиры появился другой парень.

Сама сказала, когда попросил извинений, после попытался пригласить снова на свидание. Она отказала, сославшись, что второго шанса не будет.

Потом мы здоровались, общались, при наших случайных встречах в детдоме и в столовой: «привет», «как дела?». Но сухо, и, ни о чём. Не знаю, что потом стало с ней. Как-то не обращал больше внимания на неё. Наверно вскоре уволилась, вышла замуж, родила детей.

*

С того вечера в столовой, Ира не отставала ни от меня, ни от общения.

Едва завидев, она бросалась, чуть ли не на грудь, прыгала и скакала рядом, пока куда-то шёл по работе, при этом с расспросами, всякими новостями: про себя, про школу и детдом.

Она прибегала в столярку, находила меня в «берлоге», приводила с собой разных пацанов и подружек. Один из тех пацанов оказался тот самый Фадин.

Мы с ним тоже подружились.

Когда мне надоедало, то выгонял всех.

А девчонка Ира, постоянно донимала меня, у неё сам собой возник ритуал. Поначалу, она появлялась одна, я сидел и читал газету или журнал, то осмотрительно приближалась, затем принималась гладить по голове, будто я маленький мальчик.

Щекотала затылок, гладила по причёске, потом низко наклонялась, что её волосы соприкасались с моими, начинала мурлыкать над ухом какие-то песенки.

Естественно отвлекая меня от чтения.

Но не подавал вида и терпел, все издевательства.

Какие же тут странные воспитанники, — снова думал я.

Хотя чему тут удивляться, они детдомовские, у них нет семейного тепла.

Поэтому они его ищут, где только возможно.

Эта мысль помогала сохранять выдержку и невозмутимость.

У Ирочки такое действо вошло в привычку, гладить мою голову и тихо петь.

И я тоже притерпелся к обращению, её привычка меня больше не раздражала. Человек ко всему привыкает, правда, только со временем.

Иногда, как бы в шутку, злился, говорил, что она сильно мешает.

Она отбегала, заливисто хохотала звонким смехом.

Кривила рожицы, высовывала язычок.

Выказывал нарочитое возмущение, и она убегала.

На следующий день, повторялось то же самое: пение, поглаживание по волосам.

Видимо ей нравится выводить меня из терпения, — думал я.

Что ж, ладно, надо так надо. Буду воспитывать, как дочку.

Мне пришлось уделять ей больше участливости, мы стали больше разговаривать о серьезных вещах. Допустим, о классической литературе, о каком-нибудь писателе, что читает она сама, или недавно читала. Да о многом другом, о фильмах, о музыке.

Помогал делать домашние задания, вроде по физике.

Показал несколько приемов рисования.

Она оказалась хорошей ученицей, и прилежной «дочкой», схватывая всё на лету.

Ира неплохо разбиралась в музыке, посещала библиотеку, увлекалась пением, в школе училась на одни «четверки» и «пятёрки».

Но дурная привычка Ирочки никуда не исчезала, девчонка также гладила мои волосы, пела песенки. Но как-то уже по-другому, я заметил.

Не стал об этом говорить. Теперь она боялась меня злить, даже в шутку.

Опасалась, что очень сильно рассержусь, прогоню прочь навсегда, она больше не сможет приходить, исполнять свою привычку.

Можно сравнить, что она дикий котёнок, который сначала игрался с рукой хозяина, кусался и царапался из всех сил, но со временем стал немного ручным, теперь же играется с рукой хозяина вполсилы.

Через два месяца, нашего знакомства, она прибежала в столярку, когда находился один, наконец, после всех разговоров, приступила к выполнению привычки.

Я просто сидел, закрыв глаза, подперев подбородок ладонью.

Ирочка обступила меня сбоку, одной ручкой она щекотала за ухом, другой ручкой наглаживала голову, пальчиками ласково перебирая волосы.

Девчонка что-то напевала, я же молчал, вслушивался в свои ощущения.

Почему-то мне стали приятны её ласковые прикосновения, хотелось, чтобы продолжалось долго-долго.

— Ирочка, можно я спрошу?

— Спрашивай, — строго разрешила она, не прекращая привычного занятия.

— Зачем ты делаешь это?

Она замолчала, надолго задумалась, но также нежно гладила меня по голове.

Затем стала рассказывать:

— Когда я жила Там, то у меня был братик. Он был маленьким, ему было пять годиков. Он часто болел. Я всегда гладила его по головке, пела ему песенки, чтобы он успокоился и не плакал. Ему это нравилось, он переставал плакать и засыпал.

А потом он ещё раз заболел, и умер…

Её голосок задрожал, прикосновения прекратились.

Ирочка отвернулась, стала тихонько плакать.

Я притянул её к себе, слегка приобнял. Она дрожала от пережитого, уткнулась в грудь, спрятав лицо и глаза, из которых лились горькие слёзы утраченного детства.

— Тихо, тихо, не плачь, — утешал девчонку. — Я же не знал, мне вот тоже нравиться. Можешь так делать, сколько тебе влезет.

— Правда?

— Да, конечно.

Она высвободилась из моих рук, вдруг чмокнула меня в щёку, своими губками.

И тут же убежала, только пыль стояла столбом, от её исчезновения.

Вот что странно: её привычка прошла, как ни бывало, она гладила меня по волосам, только очень редко.

Иногда, шутя, просил её об этом. Она исполняла просьбу, но спустя рукава.

Ведь к ней пришла новая привычка: гладить меня по лицу, и целовать в щёку.

Что ж, мне пришлось терпеть и такое занятие. Воспитание, — дело такое, тонкое.

Через некоторое время Ирочка пришла в «берлогу» вечером, после ужина.

До этого она приходила только днём. Она тихонько, как мышка, поскреблась в дверь. Но я услышал, встал и ничего не спрашивая, открыл.

Ирочка прошла в комнату, закрыл за ней дверь на замок.

— Можно побуду с тобой? — спросила она, грустным голоском.

— Можно, но только до отбоя. Садись на стул, или на кровать. Чем займёмся с тобой?

— Не знаю. Придумай что-нибудь, — она уже нашла себе занятие, придвинулась ближе, стала исполнять привычку.

— Хочешь, расскажу о своём детстве? — предложил.

— Говори, я буду слушать, — разрешила Ирочка.

Уселся удобней на кровати, принялся вспоминать разные случаи:

— Я был маленький, ходил во второй класс. Мама записала меня в музыкальную школу. Наверно почти все мамы, лелеют мечту, что их чадо станет со временем талантливым музыкантом. Учился играть на скрипке, прикинь…

— Всё, перестань Ирочка, ты мне мешаешь. Лучше садись рядом.

— Тогда сяду вот так, — заявила она строгим тоном.

Скинула тапочки, взобралась на постель, поджала ножки под себя, оперевшись спинкой на моё плечо, взяла мою ладонь к себе, стала ласково гладить пальчиками:

— Ну как? Тебе удобно? И ты стал музыкантом?

— Да конечно. Вот, слушай дальше. Я обучался, как водить смычком, как настраивать струны, смазывать канифолью гриф.

Учился нотной грамоте, даже сольфеджио.

Я вырос бы в великого скрипача в мире. Как Ойстрах или Паганини.

Но всё разрушалось в один момент.

В школе, таких как я, не любили. На перемене, когда уже учился в третьем классе, один мальчик ради прикола подошел, ударил в пах ногой, очень сильно.

Он показывал другим пацанам удар карате, ходил в секцию.

Пытался прикрыть пах растопыренными пальчиками обеих рук.

Яички прикрыл, но пальцы… по ним будто пропустили высоковольтный ток.

После этого они больше ничего чувствовали. Ничего. Понимаешь?

— Да, я понимаю, — как взрослая ответила Ира.

— Из-за одного удара по пальцам, я потерял способность играть.

Нервные окончания в них умерли. Конечно, мог ими шевелить, двигать, делать какие-то движения, писать авторучкой, водить кисточкой с красками

Но не играть на скрипке, да вообще ни на чём.

Пианино, гитара, тоже теперь уже не про меня.

Я стал обычным человеком, среди всех миллиардов других человек.

— А что стало потом? После того удара?

— Музыкальную школу пришлось бросить. Тоже целая история с этим связана.

Конечно, я не мог больше играть на скрипке как надо: держать ритм, брать аккорды. Учителя были недовольны мной, ставили «неуды», дошло до моей мамы.

Ведь ничего не рассказал о том мальчике, на перемене.

Не знаю почему, — было стыдно признаваться и доносить.

Думал сам справиться с проблемами.

В школе меня считали «ботаном», не хотелось, чтобы к этому добавилось ещё обидное название, — маменького сынка. Ведь был уверен, что мама пойдёт в школу, устроит там большой скандал со всеми. У неё образовался нервозный характер из-за нелёгкой судьбы, во всём не везло в жизни, она никогда не была счастлива, как сейчас понимаю. За каждую провинность и оплошность, больно попадало частенько ремнём.

Однажды, на летних каникулах, в нашей семье закончились деньги на еду, до зарплаты мамы и пенсии бабушки, оставалось недели две. Но у нас был сад, где бабушка собрала два больших ведра малины. Решили продать их на местном базаре, он находился неподалёку от дома. На следующее утро, мама пошла на работу, а бабушка отправилась на базар с одним ведром малины, ещё с чем-то, тоже каким-то дешёвым товаром, то ли с яблоками, то ли с ранетками.

А второе ведро малины стояло дома, в холодильнике, чтобы ягоды не испортились на жаре. Мне поручено в обед, прийти на базар к бабушке, узнать, продала ли она малину. Что и сделал. Бабушка продала то ведро, наказала, чтобы вернулся домой, принес второе ведро с малиной, торговля стояла в самом разгаре.

Конечно, она твердила, неси аккуратно при этом.

Но, меня как бес попутал, я бежал со всей скоростью, чтобы побыстрей заняться своими делами: то ли играть в футбол с пацанами, то ли читать книжку.

Вообщем, в какой-то момент, сбежав на спуске, обо что-то споткнулся сандалией, полетел кубарем на землю. Ведро долго катилось по каменистой почве, половина ягод рассыпалась, смешалось с песком и пылью, а то, что оставалось в ведре, превратилось в малиновую кашу.

Я сидел на земле возле того злополучного ведра, беззвучно рыдал.

Но мне не было больно от ссадин и ушибов.

В тот момент, для меня, будто настал конец света.

Что оставалось делать, ведь мир остался живым и радостным на месте.

Пришлось вернуться к бабушке на базар с плачевным результатом.

Она посмотрела на меня с укором, не стала ругать, лишь сказала, чтобы шёл домой, готовился к приходу мамы.

Там ждало телесное наказание, но боялся не его, а тяготило нечто другое.

Проходящее время гулом отдавалось в моей голове, часы и минуты стучали возле висков, приближая меня к моменту расплаты.

Потом, после порки, не мог сидеть.

Не знаю как, но предчувствовал, что она наказывала меня не из-за злости, а желала в тоже время, чтобы превзошёл её в жизни.

Вряд ли она читала книжки Ромена Гари, знала кто это.

Ведь детство, молодость, были простыми этапами моего взросления.

И мы не давали обещания на рассвете.

— Жесть… — проговорила Ира. — Меня тоже пороли, только не сильно.

— Ну понятно, ты девочка, а я ведь был тот шалопай, у которого руки не из того места растут. Сколько натворил дел нехороших, да меня мало пороть!

Один раз послали за хлебом, дали пять рублей, мелочи не оказалось, а я потерял их. Бумажка выпала из карманчика моих шорт.

Ладно, слушай дальше.

В процессе той порки из-за двоек по скрипке, пришлось выдумать, — больше не хочу играть на скрипке и вообще обучаться музыке.

Тогда мама спросила, — чем ты хочешь заниматься.

Пришлось соврать, что хочу рисовать.

Хотя всегда было интересно, как из ничего, под кистью художника, получаются картины. Поэтому вскоре мама записала меня в художественную школу.

На долгие пять лет. Там, нравилось по-настоящему, а не по настоянию мамы учиться: лепка, рисование, история искусств, графика, акварель, живопись, пленер.

Самое главное, общение с себе подобными, ведь там были тоже мальчики, кроме девчонок. Ведь в обычной школе ни с кем толком не общался, там за много лет не появилось никаких друзей. Хотя, плевал на это дело с высокой горы.

У меня получалось, делал успехи. Участвовал в выставках, получал дипломы, готовился поступать дальше, чтобы стать серьёзным художником.

— Но опять же, не стал, — Ира, то ли спросила, то ли высказалась утвердительно.

— Не стал. Хочешь ещё историю? Про девушек?

— Фу! Я буду ревновать! — она вскинулась будто кошка.

— Да там ничего нет такого, — успокоил Ирочку.

— Ладно, говори про своих девок. Мне всё равно нравиться тебя слушать, — нехотя согласилась она, и прильнула ближе.

— Тогда слушай. Возле ПТУ для парней, где учили на слесарей, электриков, токарей, — расположено ПТУ для девушек. Их готовили по профессиям на поваров, маляров, кондитеров, продавщиц, парикмахеров. Там училось почти тысяча девушек со всего города и окрестных деревень, а в нашем училось поменьше, где-то шестьсот парней. Конечно, парни хотели знакомиться с ними для любовных романов, но эти девчонки, как назло, держались обособленно от парней. Хотя расстояния между нашими училищами метров сто.

Правда с небольшим заборчиком. Тут парни нашли выход, который старшекурсники передавали по наследству младшекурстникам по секрету.

Летом для тех девчонок, наступала горячая пора экзаменов.

Особенно для тех, кто учился на парикмахера.

Рядом с нами находился парикмахерский салон.

Те девушки парикмахеры, в нём сдавили экзамен на практике.

Смысл в том, что девчонкам, надо найти модель, для практического использования. То есть, волосатую юношескую голову.

Конечно, парни прознали: отращивали волосы к началу лета, а такое непросто сделать, учитывая отношения нашего строгого военрука к гражданским вольностям, отставного капитана, который вёл строевую подготовку.

Потом они фланировали в дни экзаменов возле места, где находилась та парикмахерская.

Девчонки выбегали на улицу, тащили тех парней почти силком в салон, где над подопечными головами проводили опыты в стрижке.

Тут наступал час возмездия и отмщения.

Парни были не против подстригания, но взамен, просили поцелуи, пощупать груди, или полапать попу. Девчонкам некуда деваться, как соглашаться, ведь от них не убудет, что может страшного произойти, если парень немного потискает тело.

Обмен происходил тут же, не отходя от кассы, девчонок заманивали в близлежащий подъезд дома, или в закоулок, сзади того салона.

Я тоже узнал про секрет, поэтому к переводу на третий курс, отрастил приличные патлы. Выбрал время в начале июня, когда наступили экзамены у девчонок, стал прогуливаться. Прошел день, второй, — никто не клевал на меня.

Ведь таких хитрых как я, было множество, вся улица перед салоном, сплошь усеяна, якобы гуляющими парнями, с не стрижеными волосами.

Кому-то из них везло, к ним раз за разом подходили девушки, заводили в салон. Через некоторое время, они выходили оттуда с красивой укладкой, с лукавыми лицами. На третий день наживка сработала, и то рано утром, когда из конкурентов никого не оказалось.