спи… нас уже читали сегодня, нас
не занесли пока ещё в опечатки,
значит, не время чёрным твоим щеглам
смерть щебетать на аптечной кривой латыни,
спи — это звёзды катятся по щекам
белые, синие, красные, золотые…
Сергей Шестаков
Вместо предисловия
Я росла на Queen и Led Zeppelin в плеере,
Вырезала из старых журналов Вермеера,
Рембрандта — и мечтала, что стану художницей,
Под учебником математики прятала кисти, ножницы.
Когда ездили к югу с семьёй, я влезала на верхнюю
Полку в купе,
Не от старости ветхую,
И смотрела в окно, сняв очки с переносицы,
Как деревья — а может быть, годы? — проносятся.
Если признак взросления — пухлый пакет с пакетами,
Значит, мне не положено баловаться мольбертами,
Значит, детство прошло, и корабль космический
На футболке выглядит слишком комически,
Значит, мне, как любой балерине на пенсии,
Снять пуанты придётся —
Хоть это невесело.
Я пытаюсь сказать,
Что с тех пор, как выросла,
Моя жизнь убивает во мне корни вымысла,
А теперь ты приходишь
И будишь во мне уснувшее.
Я опять начала рисовать — будто не всё разрушено!
И когда ты в плацкартном вагоне
Уступаешь мне верхнюю —
Я люблю тебя больше, чем Фредди Меркьюри!
5`20
Мысли на ходунках
Кожа покрылась иголками,
Острыми, как шипы.
Взглядами-стрелами долгими
Воздух пронзаешь ты.
Сердце покрылось корочкой,
Крепкой, надёжной бронёй.
Ты, игнорируя поручень,
Падаешь вниз головой.
Память моя искалечена,
Мысли на ходунках.
После апрельской встречи мы
Оба теперь в дураках.
12`17
Баланс
Поймала за хвост равновесие,
Нашла наконец-то баланс.
Мне в белые ночи так весело
Единственный данный мне шанс
Сложить в самолётик — и по ветру,
Смеясь, со всех сил запустить.
В холодных объятиях города
Мне нечего больше любить.
10`17
Мост
Мы стоим — между нами нет пропасти,
Между нами — надёжный мост.
Нужно сделать два шага — Господи!
Неужели так трудно оставить пост?
Мы стоим неподвижно. Я первая
Делаю маленький полушаг —
Тут же отскакиваю. Наверное,
Это — ловушка, засада, враг.
Ты начинаешь мне долго и муторно
Прочность моста вычислять.
А я стою на мосту — надо рупором,
Чтоб до тебя докричаться, кричать.
Я всё же делаю шаг и решительно,
Прямо смотрю на тебя.
Ты продолжаешь — и так убедительно! —
Мне говорить про меня.
Я на мосту, как на трудном экзамене.
Но и полшага не сделал ты.
Рухнул мост в пропасть — а мост был каменный! —
Рухнул под тяжестью пустоты.
3`17
Японский садик
В тумане раскрашенных сумерек
Мигают в окно фонари.
Ты знаешь, я словно кубарем
С высокой лечу горы.
Ты знаешь, я словно заживо
Внутри себя всё сожгла.
Перегорели важные,
Подлинные слова,
Остались блестящие фантики
Обёрточной мишуры.
Ты видел, в японском садике
Красивейшие пруды —
А больше сказать мне нечего.
И ты, ангел мой, промолчи.
Разбились однажды вечером
Мои и твои мечты.
10`17
Саксофон
Распятия перекрёстков,
Моторов ревущих стон.
На крыше бетонной высотки
Играет слепой саксофон.
В конвульсиях бьётся ливень,
Бросая пригоршни страз.
Ты можешь быть гордым и сильным,
Пока не полюбишь джаз.
Под утро горячий кофе
Дороже ночного вина.
Твой заспанный острый профиль
Мелькнул и исчез у окна.
Из баров под утро жуками
Ползут по домам лихачи.
Их лучше не трогать руками
И вслед не бросать кирпичи —
Романтике ночи послушные,
Они отрицают сон.
Их главная в мире отдушина —
Чуть хриплый слепой саксофон.
12`17
Эти шпили
Этим шпилям всего три века,
Это — юная слишком твердь.
Город так же, как человека,
Можно страстно и бурно хотеть.
Эту сизую, гордую реку,
Норовящую вечно восстать,
Можно так же, как человека,
До безумия жадно желать.
Этим воздухом-оберегом,
Обнимающим мягко дома —
Ха! В отличие от человека,
Не насытиться никогда.
2`18
В моих венах Нева
В моих венах течёт Нева.
Натянулась моста тетива —
Створкой выстрелит в ночь —
Чуть позже.
В позвоночник, как лодок киль,
Вшит литой Петропавловский шпиль.
Я — Дворцовой родная дочь
Площади.
Закрепились — и навсегда! —
Родинками острова
На предплечьях.
Я коплю твоих чаек крик,
Каждый ветром пропитанный миг
В печени.
Даже сизый и горький смог
Ты, мой ангел, так и не смог
Вытравить из моих лёгких.
Как прилипшая к соснам смола —
Я с тобой, даже если дела
Совершенно,
Из рук вон плохи.
Уже трио веков подряд
Ты и Питер, и Ленинград,
Между Русью и Балтикой шнур.
Залпом пушки в полуденный зной
Я взрываюсь в тебя. Ты — мой.
Я люблю тебя,
Петербург.
3`18
Чебурек
Я говорила ему о вечном,
О том, что он самый родной человек.
Он мне сказал: «Будь другом, дай кетчуп», —
И продолжал уплетать чебурек.
Я говорила ему о важном,
О жизни и смерти, о правде и лжи.
Он мне сказал, развалившись вальяжно
У телевизора: «Не мельтеши».
Я говорила ему так много
О мире, который ужасно кругл.
Повисло молчание. Думаю: понял! —
Рано обрадовалась: уснул.
3`18
Петька
Петька сидел на камне и смотрел на море.
Камень казался теплее, чем русская печка дома.
Камень, казалось, был ему верным другом —
Он всегда приходил к нему, когда трудно.
Петька совсем не слабак, но он больше не может
Видеть вокруг себя жадные, пьяные рожи.
Он решает сбежать — будет жить по своим законам,
Наберёт себе армию, изобретёт корону.
Петькин первейший враг — собственная неграмотность.
Петька едет учиться, убивая в себе свою слабость.
Он мечтает о северном, призрачном море…
Он его отвоюет. И город себе построит!
Петька прошлому режет безжалостно вены:
Если нужно — поборет и турок, и шведов,
Если нужно — он небо проколет высокой спицей,
Позолоченным символом новой морской столицы.
Для него это Кремль — заросшее гнилью болото,
А не Невского гимна журчащие, свежие ноты.
У него, очевидно, не кровь, а никель.
И не Петька он вовсе —
А император
Пётр Великий.
3`18
Ленинград
Я не прожила тех отравленных дней,
Когда был в беде Ленинград.
Я счастлива видеть улыбки детей,
А не умирающий взгляд.
Мне не было страшно спуститься во двор,
Здороваться с каждым встречным.
Я счастлива слышать в домах разговор —
Не дикие вопли картечи.
Я с каждым закатом ложилась в кровать,
Уверенная в завтра.
Я счастлива ленточку надевать —
А не униформу солдата.
И рядом со мною — отец и мать,
Два любящих, добрых сердца.
Я счастлива голод лишь понаслышке знать,
А не из блокадного детства.
Завидовать нечему — я не хвалюсь,
Гордиться собой — излишне.
Я каждой строкой за солдат помолюсь —
За ангелов, город хранивших.
5`18
Чулан и хлеб
Ты попросила чулан и хлеб —
И всё сполна получила.
Рядом, за стенкой, хромой сосед —
В общем-то, тоже мужчина.
Бог милосерден — просящим даст
Каждому по заслугам.
Не поднимая к иконам глаз,
В молитве слагаю руки.
Сколько накосит усердный жнец —
Столько получит хлеба.
Ты попросила чулан. Я — дворец
И не хромого соседа.
Злишься от шума богатых карет,
Но в злости совсем нет толка.
В следующий раз попроси не хлеб,
Если решишься только.
5`18
Космос в автобусе
Медью рассыпались волосы
На угловатые плечи.
В сонном ночном автобусе
Еду опять до конечной.
В этом своя эстетика —
Грустные пассажиры,
Порванные билетики,
Поручней жёлтых жилы.
В раннеапрельской мороси
Все забывают про возраст.
Еду в земном автобусе,
Втайне мечтая про космос.
4`18
Рыцарь
В доме твоём старомодный, но прочный паркет.
Рыцарь в блестящих доспехах состарился на -дцать лет.
В спальне твоей наша крепенькая кровать —
Я не могу на неё посмотреть и соврать,
Мол, с тобою я счастлива здесь была —
А затем вдруг легко соврала.
Рыцарь в блестящих доспехах уже не тот:
От половины принцесс морщит нос и кривит он рот.
Рыцарь капризничает, разыгрывает короля —
Только я вижу в нём не более, чем осла.
Смотрит в упор на меня, разогнав своих фей —
Только я тебе, Рыцарь, не новый трофей.
5`18
Башня
С каждым шагом моим башня движется влево
И грозит небесам разъярённо своим кулаком.
У меня — только старые, стёртые кеды
И гортанный, не выкашлянный ком.
Каждый полдень на башне чихает пушка,
Но беззлобно — ядра-то в утробе нет.
Это — города нашего погремушка
И забава не первую сотню лет.
Каждый грешник того или этого света
Будет в Невском приходе прощён.
У меня за душой — только эти вот парапеты…
Но если счастье не в этом,
То в чём?
5`18
Шероховатое
Мир без тебя неуютен, шероховат,
То слишком узок, то широковат.
Вынуть тебя — так сразу и шах, и мат,
Не хочется ни Синдбадов, ни Шахерезад,
Не хочется ни эклеры, ни шоколад —
А хочется, чтобы ты был спокоен и рад.
6`18
Легенда о трёх морях
Говори со мной этой простудной ночью,
Расскажи мне легенду о трёх морях.
Голос твой терпкого рома горче,
Он баюкает и прогоняет страх.
Расскажи о законе стихийных крещений —
Только тот, кто три моря бесстрашно пройдёт,
Может надеяться на прощенье
И безоблачный горизонт.
В первом море не волны — звери,
Пастью рифов корабль грызут.
Во втором — едкий дым застилает берег,
Чёрный, масляный, как мазут.
В третьем — дьявольская воронка,
В сахар крошит железный борт.
Не помогут здесь ни иконка,
Ни талантливый звездочёт.
Говори со мной ночью холодной, ржавой,
Ты — прошедший проверку моряк.
Мне же, как никогда сейчас слабой,
Эти три моря
Ещё предстоят.
5`18
Клоун
У него безымянный палец давным-давно в золоте,
И правой рукой он вцепился в запястье жены.
А глаза так и бегают, и миру кричат о голоде! —
Том, что душит его каждую ночь изнутри.
Он не больше, чем клоун в одежде с блёстками.
За стеной его спальни играет в солдатов сын.
Он лежит на измятой и тёплой простыни.
Ему кажется, он в целом мире, в галактике всей один.
Каждый вечер его клоунесса готовит ужины,
Шаркает тапочками, в тарелки вливает щи.
Он хотел бы стать добрым и ласковым мужем, но
При каждой попытке внутри у него всё трещит.
И история этого мягко-тряпичного клоуна
Так же безынтересна, как раннеапрельский ил.
Он хотел бы избавиться от безымянного золота,
Но ему никогда не достанет на это сил.
7`18
2341 градус
Я, как видишь, довольно среднего роста,
Да и сердце у меня маленькое.
Хоть исправно чеканит то семьдесят, то девяносто,
А не больше, чем мартовская проталинка.
Потому и любовь у меня, честно признаюсь,
Крохотная — да удаленькая!
В ней две тысячи триста сорок один градус,
Она крепкая. Неразбавленная.
Правда, милый, хлебнул бы ты лучше водки! —
Не стоял бы тут изваянием…
Но ты молча любовь мою стопку за стопкой,
Как лекарство, с улыбкой глотаешь каменной.
У тебя от зелья глаза — как звёзды,
И горят они синим пламенем.
Я, как видишь, довольно среднего роста,
Но любовь моя
Неисчерпаема.
6`18
Идеально!
У меня всяких разных талантов полно,
Но вершина всего — кулинарный:
Я готовлю глинтвейн. Разогрела вино
И подумала: идеально!
12`18
33 реальности
У тебя не одна,
А тридцать три параллельных реальности,
Сорок две тысячи возможных передовых.
Вот тебя и бросает из крайности в крайности,
Но ты, кажется, только к этому и привык.
У меня-то жизнь ровная, без капризов и шалостей,
Рифмы розами прячутся в нежный дневник.
А тебя на клочки разрывает какая-то сила безжалостно,
Но ты, кажется, только к этому и привык.
И хоть все варианты историй
Давно превратились в банальности,
Ломятся полки от веса всё новых и новых книг.
В этом мире, я думаю,
Без исключения все со странностью,
Но кто-то воюет с собою, кто-то лишь только жалуется,
А ты, самый стойкий солдатик, давно привык.
7`18
Город
Под колёсами поезда пóтом блестели рельсы.
Этот Город рыдал, когда я ворвалась к нему.
В сероглазой кофейне тихонько мурлыкали песни,
А на полках пылились Шатобриан и Камю.
Этот Город напуган напористой, дерзкой эпохой,
Он грустит о вчерашнем, таком не далёком дне.
Он молчит, он зажмурился:
Новое выйдет боком! —
Лучше всё по старинке, как делали бабка и дед.
Я совсем не похожа на местных модниц:
Мне не грустно неделями жить одной.
Они всё вычисляют,
Сколько мне будет стоить,
Если я не сломаюсь, останусь собой.
Ты мне нравишься, Город, но я устала.
У тебя всё по плану,
А мне нужен сбой.
Этот город смеялся всем каменным сердцем вокзала,
Когда тронулся поезд, меня увозивший домой.
8`18
О расстоянии
Давай назовём друг в честь друга детей
Да на этом и успокоимся.
Из всех наших счастливых совместных дней
Не получится даже пояса.
Между нами — хотя и не пропасть, но даль степей:
Двенадцать часов поездом.
И не поможет тут хлипенький мост над ней,
И тем она хуже пропасти.
8`18
Эстетика
Я всегда и во всём за эстетику —
Без неё всё как будто сине.
Любовь, а не ваша косметика
Для глаз лучшая терапия.
Врачи пичкают витаминами
И другую несут околесицу.
Глаза смотрят в глаза любимого —
И вылечиваются.
8`18
Бруклинский мост
С Бруклинского моста люди прыгают пачками —
Тридцать пять душ по статистике каждый год.
И все — из-за разбитых сердец.
Им кажется, это конец,
Но вода, как назло, прозрачная,
И смутно виднеется дно.
А на дне — только тина и камешки,
Никаких переломанных тел.
Так может быть, это — старт?
Да мало ли что говорят.
Как только наступишь на краешек,
Вдруг вспомнишь, чего хотел.
С Бруклинского моста люди пачками прыгают,
Лишь успевай считать,
Сыплются в быструю воду горохом в суп.
А мне вдруг подумалось: сколько же тут
Тех, кто после прыжка всё же вынырнул?
Надеюсь, больше, чем тридцать пять.
9`18
Сон
Мне сегодня приснился сон.
Отче приходит к Дьяволу, говорит:
«Этот мир навсегда убит.
Этот мир воскресить нельзя.
Оставляю его для тебя».
Дьявол с гордостью бросил Отче:
«Если ты этот мир не хочешь,
Отчего ты принёс его мне?
Для меня он давно не в цене.
Я бы взял себе пару душ,
Остальное всё — мрак да глушь».
Отче с Дьяволом поговорили
И вдвоём отреклись от мира.
Одному он тщедушен и мал,
А другой от него устал.
Мир катился по Небесам —
Сам.
«Это сон», — утешаю себя саму.
Только сна ни в одном глазу.
10`18
Орхидеи
Выверну душу, крикну:
«Ловите, распотрошите!
Как старую скучную книгу,
Как прошлого пережиток,
Как шкуру прогнившую волчью,
За то, что писать не умею!»
На мною пропитанной почве
Потом расцветут орхидеи.
`18
Кофе
На рассвете так хочется думать о чём-то важном,
А по факту — думаешь,
Как дожить до ближайшей кофейни.
Ты стараешься всё по ЗОЖу, готовишь кашу,
Но по принципу противоречий
В стакан наливаешь вермут.
В полдень хочется вовсе не думать, поставить точку,
Выйти на улицу, в парках впиваться в воздух.
А по факту — потуже затянешь ошейник-цепочку
Своих офисных будней. А жить скоро станет поздно.
Вечером хочется слушать любимый голос,
А по факту — включаешь заезженный плеер.
Хочется стать знаменитой, состряпать за вечер повесть,
Но не зря говорят, что утро всегда мудрее.
Ночью приходит сюжет: как положено, ниоткуда,
А по факту — бредовый сон,
Воплотившийся в смутном слове.
Ты мечтаешь его записать и оставить себе, но утром
Ты по принципу подлости думаешь только о кофе.
10`18
Сделка
Мой друг продал совесть по пьянке дьяволу —
А от него и не ждали совсем ничего хорошего.
Теперь по негласным похмельным правилам
Сидит и плачет…
…что продал дёшево.
10`18
Горечь
Воздух горче, и хочется чаще молчать,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.