Бесплатный фрагмент - Книжная лавъка Куприяна Рукавишникова

ЧАСТЬ Первая

Глава 1

— Ой, Маруся! Глянь-кася, никак младенчик! — воскликнула румяная и круглобокая Варвара, прижимая пухлые свои ладошки к похожим на яблочки щекам, — Ох, Боже Сохрани, Господь милосердный! Как есть, младенец! Подкинули!

Худенькая Маруся выглянула в коридор большого дома купца Рукавишникова, вытирая мокрые руки о цветастый передник. Обе девушки служили в богатом доме и на судьбу такую не жаловались — хозяйка, Анфиса Дмитриевна Рукавишникова, женщиной была хоть и строгой, но справедливой, и без особой нужды прислугу не гоняла. Хозяйство держала в крепких руках и во всём любила порядок. Да и на оплату не скупилась, щедра была и на подарки.

Хозяин дома, Федот Кузьмич Рукавишников, был третьим сыном тверского купца второй гильдии Кузьмы Пантелеевича Рукавишникова, и дела свои вёл справно, как отец учил да старшие братовья наставляли.

Усадьба Федота Кузьмича, красивая, добротная, располагалась всего в десяти верстах от самой-то Твери, в селе Киселёво. Сию усадьбу отец Федоту отписал, когда тот оженился и зажил своей семьёй, а после сам Федот, с умом пользуя даденый отцом надел и полученное за женой приданое, дом отстроил новый, большой, на современный манер обустроенный всякими приспособами.

Своих детей у Федота Кузьмича и Анфисы Дмитриевны был трое — двое парнишков, десяти и семи годов, да девчушка, только месяц отроду было. Жили дружно, Федот жену свою обожал, семью баловал, хоть и старался детей-то в строгости воспитывать.

И вот, весенним мартовским днём, когда капель звонко пела под стать птичьим трелям, появилась на крыльце дома Рукавишниковых плетёная корзина, устланная атласным одеялком, а внутри оказался младенец, так взбудораживший молодых служанок.

— Маруся, беги, зови Анфису Дмитриевну, — Варвара подняла корзинку, откуда глядел на неё голубыми глазёнками малыш месяцев примерно пяти отроду.

Корзину с подкидышем принесли в людскую при кухне, стали ждать хозяйку, которая пришла через четверть часа и строго оглядела собравшихся слуг. Судя по тому, как была устлана корзина с подкидышем, он явно был не крестьянских кровей, что и показалось Анфисе странным и чудны́м.

— Маруся, позови, кто на дворе был, и в саду. Спросим, не видали ли, кто с этой корзиной к нам на двор шёл, — командовала Анфиса Дмитриевна, как заправский генерал, — А ты, Федосей, сходи за отцом Афанасием и за фельдшером по пути.

Младенца распеленали и оказался он мужского роду, упитанным и хорошо сложенным, все только и гадали, как же так, что же такое приключилось, что мать была вынуждена оставить на крыльце чужого дома такого ангелочка.

На пелёнках и одеяле ничего не нашли, никакого обозначения или отметки, указавшей бы на фамилию мальчика или его семью. Обиходили малыша, позвали кормилицу, которая маленькую дочку Рукавишниковых кормила.

Пришёл отец Афанасий, за ним мелким своим шагом спешил худощавый местный фельдшер Кондратьев. Ну, поговорили, судили да рядили, а что делать, мальца не бросишь теперь.

— Сегодня у нас Куприяна? Ну так вот пусть и будет Куприян, — сказал отец Афанасий звучным своим голосом, коим он славился на всю округу, — А что креста на нём нет, так это худо. Надобно окрестить!

Фельдшер младенца осмотрел и нашёл здоровым, после дождались хозяина дома Федота Кузьмича. Ну, а что хозяин, как добрый богобоязненный человек он решил — Бог дал, значит им теперь и назначена свыше эта забота.

Окрестили маленького Куприяна в местной церкви, чета Рукавишниковых фамилию свою дала подкидышу и стал мальчик расти с родными детьми Анфисы и Федота.

Куприян рос крепким парнем, красивым и добрым. Светлые, цвета спелой пшеницы волосы вились крупными волнами, синие глубокие глаза, окаймленные густыми ресницами, были причиной, что кумушки киселёвские разные истории придумывали про то, чей он сынок и как в ихние края попал.

Ох, чего только не болтали, и про «царские кровя́», и про «князьёв Гагариных», которые-то в Тверской губернии вотчину имели и изредка всё же сюда наведывались.

Но Куприяна приёмные родители держали строго, как и собственных детей, принуждали к учению, которого давали много. Приглашали учителей с Твери, и немец у них был, и француза звали, всякого образованного человека привечали и на плату не скупились.

Куприян к учению явил такое радение и старание, что учителя им нахвалиться не могли, и все как один прочили ему хорошее будущее.

А уж когда подрос Куприян, так местные девицы, разных сословий, только и вздыхали по нём, стреляя глазками каждый раз, когда семейство Рукавишниковых приходило в церковь. Но сам Куприян словно и не видел девичьих ухищрений, у него больше был интерес к книгам и разным наукам, потому и отправился он на ученье не абы куда, а в сам Петербург, там ему Рукавишников при своих связях исхлопотал место в Императорском институте.

Вернулся Куприян в дом, ставший ему родным, когда уже и науки все постиг, да и успел поработать на благо, под руководством институтских учителей.

А меж тем старшие сыновья Рукавишниковых уже своими домами жили, выделил им отец по наделу. Старший, Николай, вёл торговлю через сибирскую родню, пушнину там брал, мастеровитые у него были люди, вот и шили шапки, шубы, прочую одежду, которые потом везли в столицу.

Брат Николая, Алексей, женился на дочке Гаврилы Демидова, у которого пароход ходил по реке, да не один, и теперь у Алексея своё было дело — большая рыбная артель в Астрахани под его ведение перешла.

Дочка Рукавишниковых, Елизавета, пока ещё замужем не была, училась на курсах в Твери и тоже являла старание в ученье, помогая отцу в торговых расчётах.

Ну вот теперь вернулся и Куприян, пришла пора опекуну Федоту Кузьмичу и приёмыша своего пристраивать к делу, да вот только как знать — к чему у Куприяна душа-то лежит.

— Ты пока не гони его, Федотушка, в работу да заботу, — говорила мужу Анфиса Дмитриевна, жалея приёмного своего сыночка, — Пусть отдохнёт, дома побудет, ведь сколько по чужим-то углам мотался. После расспрашивать станешь, как с дороги отойдёт.

— Ну, быть так, ладно, — усмехался в ответ жене Федот, — Откорми покуда его домашними-то пирогами да пряниками, пусть отдохнёт, выспится. А после уже и станем решать, к чему его пристраивать.

Сам Куприян много раз думал, какое же будущее его ждёт, к чему у него есть устремление, но так и не придумал. В Петербурге он много чем занимался, не сидел бездельником на шее у благодетеля своего и приёмного батюшки.

Брался делать переводы, учил детей, готовил на экзамен курсистов, и прочим таким добывал деньги себе на жизнь, что получалось довольно неплохо. Да и другой работой парень не брезгал — подряжался к бакалейщику в помощь, товар ему привозили, нужно было разгрузить и занести в кладовые позади магазина. Бакалейщик на плату был хоть и скуп, но кое-как всё ж платил, сам-то дюже грузен был и к такой работе не приспособлен. А Куприяну деньги нелишние были, тратил их с умом, больше откладывал. Так, он даже умудрился привезти матушке и сестрице в подарок по нитке жемчуга, заказав его из-за границы, да и прочие домашние без гостинцев не остались.

Вот и стал Куприян по приезде домой отдыхать, как матушка велела, да только отдых у него свой был. Вставал он рано, когда дородная Варвара Фоминична только ещё цедила через чистую тряпицу утрешнее молоко.

— Куприянушка, ты что же снова эдак-то рано поднялся, — Варвара улыбалась, вокруг глаз её, на круглых щеках, образовывались лучики морщинок, — Спал бы ещё, отдыхал.

— Варварушка Фоминична, я выспался, — весело отвечал Куприян и обнимал вырастившую его тётушку, — А ватрушки твои когда готовы будут? Как пахнет вкусно, на весь дом!

— Ну, на-кось, — Варвара подняла чистый рушник, которым были прикрыты только что вытащенные из горячей печи ватрушки, — Поешь. А то опять до сумерек гонять будешь верхом…

Куприян с довольным видом съел горячую ватрушку, запил кружкой парного молока, обнял тётушку и заспешил на конюшню, помогать старому конюху Степану, и его молодому подручному.

И очень удивился Куприян, когда прибежала сухонькая Маруся и засуетилась возле него, быстро затараторила:

— Куприянушка, поди скорее к матушке, она звала. Да причеши вихры, ох ты, горюшко! Письмо какое-то пришло там, про тебя писано! Ну, ступай!

Глава 2

В гостиной у круглого стола, покрытого шитой серебром скатертью, сидела Анфиса Дмитриевна, а сам Федот Кузьмич расхаживал от окна к креслам, заложив за спину руки. На столе перед ними лежал дюже диковинный предмет — лист то ли очень плотной бумаги, то ли манускрипт, то ли вовсе это была такая тонкая, но крепкая китайская бумага. Свиток был расправлен, и чтобы он не скручивался обратно, придавлен статуэткой кошки. Ещё несколько бумаг лежало рядом.

— Присядь, Куприян, — сказал Федот Кузьмич и остановился у стола, постукивая по скатерти пальцами, — Получили мы тут письмо… на твоё имя.

— На моё? — удивился Куприян, и стало на душе немного боязно, хотя вроде бы и страшиться ему было нечего, но…

— Именно. Вот и мы удивились, когда его прочли, — сказал Федот, подвигая к Куприяну бумаги, из тех, что лежали на столе.

Куприян и вовсе душой похолодел, взял листы в руки и стал осматривать. Письмо было написано красивым ровным почерком с завитушками, к свитку прилагались запечатанный конверт и небольшая записка, вот с неё он и начал.

«Сия бумага писана мною, Онуфрием Торопининым, в присутствии старшего нотариуса окружного суда города Торжок, Мефодия Крошенинникова. Чем велю я передать прилагаемое письмо Куприяну Рукавишникову, воспитаннику купца Федота Рукавишникова, жительствующего в селе Киселёво Тверской Губернии. Кроме сих бумаг, передать указанному лицу писанное мною самолично завещание, не открывая его до того момента, как означенный Куприян Рукавишников достигнет возраста в двадцать один год».

Куприян ничего не понимал, что всё это означает, но сердце его почему-то радостно вздрогнуло, от предвкушения чего-то нового, интересного… он хоть и любил дом, ставший ему родным, но всё же находил Киселёво довольно скучным, а осенью и зимой даже унылым.

Дрожащими руками Куприян взял в руки конверт. Там было завещание, которое гласило, что от Онуфрия Торопинина, когда тот почит в преклонных летах, переходит к Куприяну Рукавишникову книжная лавка в два этажа, находящаяся на Торговой площади, а купно с нею и всё, что в сей лавке пребывает.

— А… кто этот самый Онуфрий Торопинин? — спросил Куприян, в полном недоумении глядя на своего опекуна, — Он… мой родственник?

— На это вот здесь есть ответ, — Федот Кузьмич подвинул к Куприяну ещё лист, лежавший под свитком, — Прочти.

Куприян взял исписанный ровным, красивым почерком лист и стал читать. Писано было до того складно и красиво, что он невольно позабыл всё своё волнение. Онуфрий писал, что сам он не знает, какого он есть роду- племени, потому как во младенчестве подкинули его на крыльцо дома купца Агафона Торопинина, кой и вырастил его со своими детьми. А когда исполнился Онуфрию двадцать один год, получил он от нотариуса сей свиток, а также и завещание, по которому ему переходила от Гордея Дорофеева книжная лавка в Торжке, на Торговой площади. Гордей писал, что и его воспитал опекун Дорофеев, потому и он не знает своего рода и фамилии. А после, в преклонных уже годах, получил Онуфрий письмо, вещающее, кому передать лавку после кончины.

Так же Онуфрий писал то, что Куприяну было мало понятно — оно касалось дел в книжной лавке, как и что там управлять, где хранятся прочие касательные этого дела бумаги, и что продавать сие имущество нельзя, потому как многие беды падут на голову Куприяна.

«Верю я, Куприян, что дело наше в добрые твои руки я вверяю, — писал Онуфрий, — И прошу, поверь моим словам, ты всё постигнешь, и найдёшь в деле сём своё призвание и судьбу. Как с сим имуществом управляться, на то ответ ты получишь, когда приедешь в означенную лавку».

Куприян прочитал письмо дважды, но всё равно не верил своим глазам. Онуфрий так же написал, что ключи от книжной лавки и всех помещений Куприян получит у означенного в письме нотариуса, тот уполномочен показать Куприяну и саму лавку, и передать в ведение Куприяна, коли примет он наследство это, все денежные дела.

— Как же это? Верно, шутка такая? — спросил Куприян у Федота Кузьмича.

Но опекун ответил, что бумаги эти получены два месяца тому, и за это время он сам писал нотариусу Крошенинникову, и получил ответ — всё верно, никакой ошибки нет. Велено Онуфрием Торопининым, почившим в преклонных летах, передать означенную книжную лавку Куприяну Рукавишникову.

Куприян сидел в полнейшей растерянности, глядел то на приёмную свою матушку, то на опекуна Федота Кузьмича. После взял в руки сам свиток, который так и притягивал его своим необычным видом. Ничего не было написано на диковинной плотной бумаге, хотя тут и там виднелись по бокам следы от чернил, и отпечатки пальцев, кто-то брал сию бумагу выпачканными чернилами руками.

— И что же… может быть, мне съездить в Торжок? — робко глядя на Федота Кузьмича, спросил Куприян, — Ежели позволите вы с матушкой…

— Деньги на дорогу тебе прислали с этими бумагами, — сказал Федот Кузьмич, — Хотя мы с матушкой и сами дали бы тебе средства на это. Ежели, конечно, ты сам решишь поехать. Ты уже взрослый, тебе решать касаемые тебя дела. Надумаешь — соберём в дорогу, не шибко и далека выйдет, и советом, и делом подмогну тебе, коли нужда в том будет.

Матушка Анфиса Дмитриевна украдкой вздыхала, а всё же и сама понимала — такое дело надо решать, потому и ехать надо Куприяну, принимать наследство в свои руки, раз таковое ему отрядили. Да и мужу она доверяла, а тот не просто нотариусу писал, но и вызнал через своих знакомцев про этого самого Онуфрия Торопинина.

Онуфрий человеком был известным в Торжке, держал книжную лавку на Торговой площади, и дела у него шли хорошо — так Федотовы знакомцы отозвались. Даже с других городов, и со всей почитай Губернии приезжали к Онуфрию, и молва про него по городу шла, что имеет он связи, кои позволяют ему достать любую книгу, по запросу даже самого привередливого покупателя.

Одно покоя не давало Анфисе Дмитриевне — как же Онуфрий про Куприяна прознал? Ведь первому встречному таковое наследство не завещают! Значит, ведал тот Онуфрий, какого роду-племени Куприян есть, да вот только что теперь спросу с усопшего? Не ответит Онуфрий ни на один вопрос…

— Ох, матушки, Господь милосердный, — сухонькая Маруся вытирала кончиком своего платка катившиеся по морщинистым щекам слёзы, — Как же будет там мальчик наш, сиротинушка, да без нас!

— Ну что ты причитаешь, — Варвара сурово глядела на Марусю, — Полно ему тут сидеть, в деревне! Эка как всё вышло хорошо — наследство Куприян получил, станет теперь в городе жить, дело своё вести! А ты слёзы по нему льёшь!

— Нянюшки мои! — говорил Куприян, обнимая вырастивших его Марусю и Варвару, — Вот как я там устроюсь, пришлю вам письмо! Так вы собирайтесь ко мне в гости, поглядите, как я там живу!

Выехала со двора купца Федота Рукавишникова крытая добротная повозка, в ней сидел молодой Куприян Рукавишников, и было у него на душе, и радостно, и волнительно, и горько от расставания с родными. Но то, что было впереди, будоражило ему кровь!

Он смотрел на плывущие мимо поля, засеянные хлебами, волны шли по зелёным всходам, и всё лето было ещё впереди. На сиденье перед Куприяном стояла большая корзинка с провизией, матушка Анфиса Дмитриевна распорядилась, а уж Варвара и подавно расстаралась. Кроме корзинки и под сиденье поставила два больших короба:

— Ох, соколик ты мой! Вот, я там и крупы положила тебе, перебрала сама, только вари, — шептала Варвара, — И маслица, и сахарку положила.

— Тётушка, так ведь мне батюшка денег дал довольно, я там всё куплю, — улыбался Куприян, — Нешто в Торжке крупы не продают?

— Оно может и продають! — хмурилась Варвара, — А всё одно, своё на перво́й-то надобно иметь!

И вот теперь, когда дом уже давно скрылся из виду, да и само Киселёво осталось позади, за мостом и зелёными морями заливных лугов, тронула душу Куприяна тоска… как же, ведь один там будет, в Торжке…

Отодвинув белый вышитый рушник, покрывающий корзину, достал Куприян румяную Варварину пышку и стал есть. Тёплая пышка, вкусная! Таких никто даже в большом Царёвом граде никто не печёт!

Легче стало, словно приголубила его ласковая тётушкина рука, заулыбался Куприян. Да нешто он дурнее всех остальных детей Федота Кузьмича? Все вот сами управляются, дела ведут! Вот и он станет, а матушке и тётушкам станет письма писать каждую неделю!

С тем и заснул Куприян, доев пышку, укачало в дороге. На облучке Сидор Ильич, коего отрядили в помощь и присмотр Куприяну, напевал себе что-то под нос, да разговаривал с серой Зорькой, резвой молодой кобылкой, перебирающей звонкой подковкой своей по накатанной дороге на Торжок.

Глава 3

Куприян с восторгом глядел на улицы, по которым теперь катила его повозка, Сидор Ильич покрикивал то на Зорьку, то на несущихся им навстречу возниц городских бричек. Дома и улицы, так много, Куприян такое видел только учась в Петербурге, а теперь вот и сам он, возможно, будет жить в городе, а не в Киселёво, где всего и есть пять улиц.

Остановились они перед добротным домом на Торговой площади, дорога здесь была хорошо вымощена укатанным камнем, Куприян уверился на всякий случай, что это и есть нужный им адрес — здесь была контора душеприказчика, оставившего ему наследство Онуфрия.

Вывеска гласила «Крошенинников и сыновья», чуть ниже была другая вывеска, красивая, чеканная «Нотариус», значит сюда ему и нужно. Куприян поправил на себе камзол, пригладил волосы и вошёл внутрь, оставив Сидора Ильича у повозки. Встретил его молодой человек, сидевший за небольшой конторкой, дальше были дубовые двери с бронзовыми красивыми ручками.

— Здравствуйте. Я Куприян Рукавишников, и мне…, — начал было Куприян, но молодой человек поспешно поднялся из-за своей конторки, широко улыбнулся и протянул Куприяну крепкую ладонь.

— Как же! Как же! Мы вас ждём! Батюшка сказал, что вы должны прибыть на этой неделе! Я Василий Крошенинников, старший сын поверенного, коим назначил моего отца ваш покойный дядюшка! Мы всё приготовили к вашему приезду! Добро пожаловать, Куприян Федотович!

Василий был почти одних с Куприяном годов, но говорил с ним и вёл себя очень уважительно, Куприяну даже стеснительно стало немного. Но Василий уже вёл его через дубовые двери, что-то без перерыва говоря.

За столом, покрытом стопками бумаг, сидел человек в средних годах, невысокий, седой, в стати его ощущалась военная выправка. Увидев вошедших, он немедленно отложил всё, и поднялся навстречу гостю. Тут же Куприян был усажен в стоявшее у стола кресло, Василий ушёл распорядиться подать чаю и дать распоряжения ожидавшему у входа вознице.

— Вот, ваш дядюшка назначил мне передать вам это при личной встрече, — говорил густым басом нотариус Мефодий Пантелеевич Крошенинников, — И никак иначе! Я всё сделал так, как он указал в своём завещании, и очень горд тем, что именно меня он избрал своим поверенным. Посему, Куприян Федотович, хочу выразить вам почтение и надежду, что и вы доверите мне честь помогать вам в делах, касательных моей должности!

Всё это Мефодий говорил, доставая из запирающегося на английский замок шкафа небольшой сундучок красного дерева, с искусной резьбой на крышке. Открыв его, нотариус достал оттуда большое кольцо, на котором было надето множество разных ключей, а следом за ключами он достал книгу в дорогом кожаном переплёте чёрного цвета.

— Ну вот, здесь ключи от всего вашего хозяйства, дражайший Куприян Федотович. И книга… её я не открывал, как мне и было назначено распорядителем. Передаю её вам.

В кабинет вошла девушка с подносом, на котором были чашки тонкого фарфора, пузатый чайник и две красивые вазочки. Тут Куприян заметил чайный столик в углу кабинета, окружённый диванами, туда его и пригласил нотариус.

— Я понимаю, вы устали с дороги, но всё же приглашаю вас посетить наш дом на будущей неделе, -говорил Мефодий Пантелеевич, — А кроме сего, прошу вас, если вы станете испытывать какие-либо затруднения в обустройстве здесь, обращайтесь ко мне без всякого стеснения! Я сам и мои сыновья всегда готовы вам помочь!

Через полчаса примерно, слегка ошалевший от гостеприимства и говорливости Мефодия Крошенинникова, Куприян вышел на улицу. Сидор Ильич объявил ему, что дорогу до означенного адреса ему указали, он без труда доставит туда своего седока.

И снова загремела под колёсами мостовая, Зорькины подковы звонко стукали по камням, и не прошло и четверти часа, как повозка остановилась, и Куприян с нетерпением и замиранием в сердце выпрыгнул наружу.

Перед ним показался добротный старый дом в два этажа, окна первого были большими и стеклянными — это была витрина, уставленная книгами. Множество корешков на деревянных полках, и уложенных в красивые стопки, небольшая картина в раме украшала витрину.

А над входом красовалась вывеска, на которую Куприян уставился, раскрыв от удивления рот…

«Книжная Лавъка Куприяна Рукавишникова»

Это как же… думал Куприян, ведь вывеска с его именем? Каким образом она тут появилась? Но тут же стукнул сам себя по лбу ладонью — ну конечно, это мог сделать Мефодий Крошенинников или его сыновья по распоряжению Онуфрия Торопинина, которого они именовали дядюшкой Куприяна. Хотя сам он и слыхом никогда не слыхивал о какой-то своей родне.

Ну да ничего, в руках Куприян держал связку ключей и книгу, и теперь надеялся, что записи в книге прольют свет на происхождение самого Куприяна, и вообще, на всю эту историю с наследством. Вспыхнула в голове мысль, что всё это вообще может оказаться ошибкой! Может быть, это вообще другому Куприяну Рукавишникову предназначалось, а нотариус что-то напутал?!

— Ну, Куприян, чего задумался? — с улыбкой спросил Сидор Ильич, — Али сам не веришь, что твоё это теперича? Давай, отпирай, станем хозяйство налаживать, Зорька вон пить уже хочет! Да и сами мы устали!

Куприян спохватился и стал трясти связкой ключей, отыскивая тот, которые ему Мефодий Пантелеевич указал — от замка на калитке. Новые владения Куприяна, так неожиданно свалившиеся на него, выглядели очень ухоженными, добротными. Дом в два этажа, который явно недавно красили, отмытые до блеска стёкла в окнах и книжной витрине, каменное крыльцо на входе, рядом с которым стояли вазоны с цветами. Справа от входа в лавку калитка с коваными петлями и ручкой, под резным капельником, дальше ворота, куда легко может пройти даже самая широкая повозка. Дальше угадывался задний двор, и что там имелось — Куприяну не терпелось узнать!

Он махнул рукой Сидору Ильичу, который кряхтя влез на облучок, ласково приговаривая что-то Зорьке. Сам Куприян быстро отпер калитку, замок был смазан, петли так же, за хозяйством смотрели на совесть, кто бы это ни был. На воротах изнутри был широкий засов, Куприян его отодвинул и распахнул ворота, впустив Зорьку внутрь, а уже потом стал осматривать двор.

Достаточно большой двор располагался позади дома, где была книжная лавка. Навес, небольшая конюшня на пару лошадей, крепкий сарай под дрова, клети под запасы и банька, светлая, чистенькая, прямо как у приёмных родителей Куприяна, в Киселёво…

— Ну, ты поди пока, дом осматривай, а я покуда Зорьку устрою, да багаж твой отвяжу, — сказал Сидор Ильич, — Нам теперь с тобой, Куприян, тут вместе квартировать, батюшка твой, Федот Кузьмич, меня к тебе в услужение попросил отправиться, жалованье сам положил, хорошее. А я и рад, чего уж! — тут старик рассмеялся, от чего глаза его превратились в добрые такие щелочки, — Нешто не помочь тебе, парень ты добрый, душевный. Ну вот, пригляжу себе тут, на дворе, обиталище. Поди вон там, в домике, истопник жил всегда, теперича я там буду!

— Нет, Сидор Ильич! И не думай даже, какой «на дворе»! — замахал руками Куприян, — Поди в доме нам двоим не тесно будет! Ты мне почитай всю жизнь за родного дядьку был! Давай-ка мы сейчас вместе Зорьку обиходим, а уж после пойдём в дому устраиваться!

Сидор Ильич одобрительно крякнул, ласково поглядел на парня, который тут же скинул новый свой кафтан и закатал рукава рубахи. Зорьку распрягли, увели в чистое стойло, покрытое свежей соломой, в ясли насыпали приготовленного тут же овса, хорошего, зерно к зерну! Онуфрий, живший здесь раньше, не на шутку озаботился тем, чтобы его преемник с дороги ни в чём нужды не знал.

В углу двора стоял каменный оголовок колодца, сработанный искусно и удобно. Сидор Ильич попробовал воду и одобрительно кивнул — хорошая, чистая, можно и самим пить, и лошадь поить.

— Нешто он всё знал, Онуфрий этот, — задумчиво оглядывая двор, сказал Сидор Ильич, — Ну, теперь мы тут управились, время ещё не позднее, давай поглядим дом и лавку, а уж после я стану баню нам налаживать, хошь как хошь, а с дороги надо омыться, чай мы не чухонцы какие!

Куприян перебрал ключи на кольце, нашёл подходящий от задней двери дома, она находилась под широким, во весь дом деревянным навесом. Перед навесом, за самыми перилами, были посажены кусты сирени и гортензии, которая наливалась пенными кистями, очень пышными, красивыми. Куприян подумал, что под навесом хорошо будет поставить стол и скамьи, чтобы пить вечером чай…

Дверь отворилась без скрипа. Дубовая дверь и кованые петли так же были должным образом ухожены, и Куприян робко ступил внутрь. Подумал, как же хорошо, что он не один, и отец прислал с ним Сидора Ильича… один бы Куприян тут затосковал… да и в этаком доме одному, не очень уютно.

Глава 4

Куприян с Сидором Ильичом вошли внутрь дома. Перед ними был широкий коридор, он оканчивался лестницей, ведущий во второй этаж, дверь слева явно вела в саму лавку, а вот второй этаж был жилым. Начали с лавки, но ничего примечательного, такого, чего бы сам Куприян не ожидал, там не обнаружилось. Книжные полки были устроены до самого потолка, к перегородкам между ними крепилась лестница, которую можно было передвигать по пазам, очень удобно доставать книги с самых верхних полок. Хорошо придумано, с головой, подумал Куприян.

Дубовая стойка с широкой столешницей, на ней дорогая касса, явно сделанная на заказ. Конторка, и небольшой ящик, запирающийся на хитрый замок. Всё, что необходимо для торговли книгами. Стопка амбарных книг, Куприян их полистал, они были чистыми, видать, для него приготовили.

Ещё бо́льшая стопка книг была исписана аккуратным почерком и пронумерована, и Куприян понял — каждая книга имела тот же номер, что был указан над полками, каждый поставе́ц имел свой номер, а книга содержала список продаваемых книг, которые стояли на этих полках. Что ж, Куприяну это очень поможет, он взял себе на ум, что завтра же примется изучать эти товары, чтобы знать, что и где тут находится.

В шкафу за стойкой лежали стопки бумаги наилучшего качества, почтовые конверты в пачке, мотки бечёвки и прочие нужные вещи. Всё есть, хоть завтра открывай лавку, на витрине которой висело написанное красивым почерком объявление:

«Лавъка закрыта. Ожидаемъ приезд владельца»

Значит, у него есть немного времени, чтобы изучить всё здесь, хотя бы немного, чтобы не упасть в грязь лицом перед покупателями. Судя по тому, какой в лавке был порядок и достаток, дела у Онуфрия шли хорошо, значит и покупателей было довольно. Интересно, всё же почему Онуфрий завещал эту лавку ему, Куприяну… Что же, наследников не прижил? Куприян решил, что опосля спросит про это у Мефодия Пантелеевича, как-то сразу не нашёлся выспросить.

— Гляди-кось, а тут всё есть, что надо, — Сидор Ильич, который уже и второй этаж поглядел, пока Куприян осматривал лавку, — Наверху три спальни, большая зала с камином, даже кабинет имеется. А вот тут, под лестницей дверь — там кухня, комната туалетная, с немецкой умывальней, я такую видал у графьёв, Федота сродников, которые в Твери живут. Ещё есть этакая повалуша холодная, оттуда вход в подвал, там я не был, на ключ заперто. Небось на связке есть ключик-то, после погляжу. Ну, и две каморки, видать может прислуга какая раньше жила, ничего, уютные, вот я там и могу поместиться, коли уж так хочешь, чтоб ты не один в доме-то жил.

— Нет, Сидор Ильич, ты уж изволь, во втором этаже есть три спальни, так вот одна твоя, — серьёзно сказал Куприян, — Ты мне почитай за дядьку всю жизнь мою был, так и теперь меня не оставь, прошу тебя Христа ради. Так и звать тебя перед людьми дозволь — дядюшкой.

— Эк, — крякнул Сидор Ильич, но по его лицу было видно, что по сердцу ему таковые Куприяновы слова пришлись, — Коли так, пусть буду дядюшкой. Благодарствуй, Куприян, за доброту да ласку. Видать не зря я тебя мальцом-то нянчил! Ну, давай-кось, ты тут дале сам, а я пойду нам баню налажу, хоть может не до пару натопим, а омыться достанет.

Вечером новые жильцы уже и пообвыклись на новом месте. Баня топилась справно, по белому, жар набирала быстро, но с устатку до пару топить не стали, обогреться и отмыться от дорожной пыли хватило, вот и ладно.

Растопили в кухне плиту, которую Сидор Ильич назвал «немчи́нской», погрели на ней пузатый чайник и достали корзинку с провизией, которую им собрала заботливая Варвара.

— Видал я такие печки, дровяными плитами называются, в городском доме были у Федотова брата. Немец какой-то смастерил, давно уж, а вот всё людям на благо, — попивая чай и благостно жмурясь, рассказывал Сидор Ильич, — А вот всё одно, хоть я и видал, а сноровки у меня маловато. По-перво́й и я за кухарку сойду, только думаю я — надо нам хозяйку найти, и сготовить чтоб, и запасы блюла. Ты опосля поспрошай нотариуса этого, может есть кто на примете у него.

Усталые, разошлись по спальням, Сидор Ильич всё порывался вниз уйти, дескать, негоже ему, как барину какому, но Куприян снова дядьку просить стал — не хотелось ему тут одному, во втором-то этаже… ночь ночевать.

Вскоре из спальни наречённого Куприянова дядюшки раздавался храп, и Куприян теперь тому порадовался, не так ему одиноко. Сам он стал разбирать багаж свой, спать не хотелось, всё это будоражило кровь, и даже не верилось, что происходит наяву. Выглянув в окно, выходящее на внутренний двор, Куприян увидел тусклый свет фонаря, это Сидор Ильич оставил возле конюшни. Погоды стояли тёплые, и Куприян пошире растворил окно, от волнения ли, или от избытка переполнявших голову дум ему было теперь жарко, хоть и одет он в лёгкую рубаху.

«Прав дядюшка мой, надо нам искать, кто с кухней управляться станет, и прочими такими делами в доме заведовать, — думал он, доставая из баула новый свой камзол, — С утюгом чтоб умела, и к прачке чего снести… я хоть и сам могу, Варварушка с Марусей меня всему обучили, но где времени столько взять? В лавке буду неотрывно, чтоб торговля шла не хуже, чем у Онуфрия, запускать дело негоже, после не оправишься. Книгу надо поглядеть, чего там Онуфрием писано, в завещании он обещал, что всему я здесь обучусь, как дело вести».

Куприян взял книжку, которую ему нотариус передал, перелистал всю, но ничего необычного там не обнаружил — это был список доходных домов, где лежат средства на жизнь и обеспечение лавки, и прочие записи, касаемые денег. Куприян понял, что средств на жизнь и ведение дела у него достаточно.

Захотелось поглядеть снова на книги, и кассу на конторке, и Куприян набросил поверх рубахи кафтан, взял со стола масляную лампу, перевязанные бечёвкой бумаги, что были ему присланы ещё в Киселёво, и стараясь не шуметь, стал спускаться по лестнице в лавку.

За широким витринным окном была уже ночь, никто не ходил по улице, спал город. Куприян подвинул тяжёлый стул к конторке, оглядел возвышающиеся кругом него полки с книгами. Ночью они выглядели… как-то загадочно, по-иному, не как днём. Или, может это ему так теперь казалось? В неярком свете масляной лампы по книжным полкам играли загадочные тени, было немного жутковато, но… страшно интересно!

Куприян провёл рукой по отполированной временем дубовой конторке, и разложил свои бумаги. Покоя Куприяну не давал тот самый свиток, старинный, из неведомой бумаги, и почему-то на нём ничего не было написано… Прижав края свитка, Куприян снова осмотрел лист, но и теперь, в ночном сумраке, он был чист.

Вдруг что-то скрипнуло, щёлкнуло, и Куприян вскрикнул от того, что получил по голове приличный удар. Потирая ушибленное темя, Куприян обнаружил упавшую с полки книгу. Она была небольшой, в добротном кожаном переплёте, и меж листов виднелось несколько закладок.

Отложив книгу в сторону и сердито хмурясь, Куприян стал осматривать полку, откуда ему прилетел такой «подарок». Может, покосилось там что, потому упала? Но нет, всё было ровно, корешки стояли один к одному…

Раскрыв книгу, Куприян стал разбирать ровные, написанные знакомым почерком строчки. Это писал Онуфрий, его рука! Вот они, подсказки, которые обещал Куприяну бывший владелец лавки!

«Когда ты принял сию лавку в своё владение, тебе следует обучиться многому. Для того я стал писать книгу задолго до того, как напророчена мне моя кончина. Ты, Куприян, должен будешь сделать то же самое, когда придёт твоё время, — писал Онуфрий, и теперь Куприян разбирал строчки, подвинув поближе лампу, — Открыть лавку для покупателей тебе следует в скором времени по приезде, потому как покупатель ждёт. В книге с синим корешком, она лежит на конторке, ты найдёшь мои записи о завсегдатаях лавки, кому и что глянулось, то и предлагай к покупке. Закупать книги следует не реже двух раз в год, и для того я оставляю тебе указания — покупку делай большую, за книгами поезжай в Москву или Петербург, у кого брать книги я тебе напишу…»

Дальше шёл не очень длинный список фамилий и названий столичных магазинов, печатных дворов и типографий, с пояснениями, где стоит покупать с оглядкой или по заказу, а куда заглядывать чаще. Куприян прочёл список дважды и отметил, что некоторые имена ему известны — будучи на обучении в Петербурге, он сам бывал там, либо слышал о продаже хороших книг от друзей.

Вообще книжица оказалась очень интересной — этакое подобие жизненного дневника Онуфрия Торопинина, и Куприян подумал, надо взять её с собой в спальню, там ещё почитать, лёжа в постели. Голова его уже клонилась от усталости, хоть он и почёсывал полученный ушиб. Надо же… выпало именно то, что ему следовало прочитать! Какое везение! Нет, судьба и вправду благоволит ему, улыбнулся Куприян, и хотел было уже закрыть Онуфриев дневник, как заметил интересную запись:

«Книги для других, которые на полках ты найдёшь не сразу, тебе станет привозить человек, — писал Онуфрий, — После твоего приезда он появится через две седмицы, жди его и будь вежлив, хотя он может и не глянется тебе сразу, но ты… имай благоразумие, Куприян, и помни, что все мы люди Божии. Ежели ты сам себя явишь ему хорошо, то он станет приезжать к тебе по надобности, а по благосклонности и благоразумию твоему, может статься, что и советом мудрым тебе поможет. Вспомни хоть бы строки Святого писания, ибо блаженны нищие духом, и сим руководись в своей судьбе. Ибо все мы — Его создания, и по разумению Его в мир этот пришли».

С удивлением Куприян прочитал эти строки дважды, перевернул страницу, но тут буквы перед его глазами стали разбегаться, словно малые букашки. Он потёр лицо, подумав, что это от усталости такое с ним происходит, ведь с дороги и отдохнуть не успел. С сожалением закрыл книжицу и увидал, что в окна лавки уже виднеется ранний летний рассвет, а он ещё и не ложился!

Куприян взял лампу, а прилетевшую ему с полки книжицу сунул за пазуху, и побрёл наверх. Едва коснулась его голова подушки, заснул Куприян, и в ту ночь даже сны не беспокоили его.

Глава 5

Проснулся Куприян, когда солнце уже высоко встало над городом. Открыв глаза, он не сразу сообразил, где он находится, а когда вспомнил, тут же откинул одеяло и вскочил, подбежав к окну. На дворе хозяевал Сидор Ильич, чистил Зорькино стойло и переговаривался с каким-то дедком, который заглядывал на двор через калитку, она обнаружилась между баней и дровяным сараем, и выводила на другую улицу.

«Вот же я заспался! — заругался на себя Куприян, — Теперь Сидор Ильич скажет, что я как барчук стал, чуть не до обедни на перинах валяюсь! А между тем надо лавку обиходить, от пыли книги протереть, и полки тоже. И… что же это за книги „для других“… про которые писал Онуфрий в своей книжице…»

Куприян стал искать найденную вчера книжку с записями Онуфрия, но её нигде не оказалось — ни на столе, ни на окне, ни в кровати, хотя Куприян был уверен, что клал её вот сюда, на столик у изголовья, где лампа стоит. Может, Сидор Ильич убрал?

«Да, точно! Поди заглянул утром, а я тут сплю, вот и прибрал книжку, — обрадовался Куприян такому простому объяснению, — Но… может мне приснилось это? И ничего я не находил?

Тут Куприян почесал голову, и тут же понял — ничего ему не приснилось, и всё было взаправду, потому что на голове образовалась небольшая шишка, как раз там, куда книжицей попало. Значит, всё верно он помнит! Ладно, после отыщется пропажа.

Куприян заторопился, скорее умылся и привёл себя в порядок, достал простую одежду, бережно отряхнув новый камзол. Помогать управляться во дворе и прибираться в лавке можно и не нарядному!

— А, Куприян Федотыч! Доброго утра! — Сидор Ильич махнул парню рукой и указал на привалившегося к калитке деда, — Вот, это Тихон Фёдорыч Устинов, истопником у Онуфрия служил много лет. Сегодня вот увидал, что мы тут, и заглянул.

— Здравствуйте! — уважительно сказал Куприян, — Входите, Тихон Фёдорович, что же вы у калитки… Вы наверно этот двор как свой собственный знаете, не в пример нам!

— Вот это дело, — кивнул Сидор Ильич, — И я то же говорил гостю нашему. А он всё отказывается, говорит, новый хозяин поди не приглашал! Вот, Тихон Фёдорыч, глядишь, чего и дельного присоветует!

— А что, давайте-ка чайку сладим? — сказал Куприян и указал на навес за кустами сирени, — Я вон там место облюбовал, сейчас туда стол перенесу из кладовой, и стулья там видал, хорошее место для чаепития.

— Благодарствуйте за приглашение, — густым низким голосом сказал Тихон Фёдорович, — От чайку не откажусь, что ж. А что до этого, так и было у прежнего-то хозяина, Онуфрия Агафоновича, дай ему, Боже, Царствия Небеснага! Там и чайный столик был, и всякие приспособы для того. Это уж после я их все прибрал, чтоб не прихватил кто, когда дом-то без хозяина остался. Вон там всё, в клети большой.

Тихон Фёдорович стал помогать Куприяну, который тут же достал связку с ключами и отпер клеть, там обнаружилось всё, чтобы под навесом снова уютно стало чай пить. Пока налаживали стол и добротные деревянные стулья, Тихон Фёдорыч рассказывал, что и куда они тут прибрали добро, люди, кто у прошлого хозяина служил, этим сами озаботились. Старый истопник показал клети и кладовые, и едва приметно вздыхал, видать, поминая прошлые годы и доброе отношение к нему прошлого хозяина.

После того, как гость ушёл, угостившись чаем, Куприян посидел в раздумьях, а после стал советоваться с Сидором Ильичом.

— Ты, дядька Сидор, поди уже вызнал, где Тихон Фёдорыч-то живёт? Вот я и думаю, надо поглядеть в книгах Онуфрия, сколько жалования он платил, да позвать к нам? Он ведь говорил, что и кухня, и всё хозяйство, кое женского разумения требует, тоже под приглядом было. Всё вернуть надобно, вот что я думаю. Только… достанет ли нам денег, жалованье платить?

— Что, боязно тебе, Куприян, новое-то для себя дело ладить? — спросил с участием Сидор Ильич, — Так ты не тужи, справимся. По всему видать, хорошо дела у Онуфрия шли, да и мы сами не лыком шиты! Сладим! А к Тихону сам завтра схожу, поговорю.

День быстро прошёл, Куприян и оглянуться не поспел, как горячее июньское солнце заливало красным светом окна второго этажа.

— Ну вот, теперича всё у нас как положено, — довольно оглядев двор и хозяйство, сказал Сидор Ильич, — Давай-кось в баню, я там подтопил. В субботу натопим, напаримся, как полагается. Тихон мне показал, где веники, и мыло в кладовой, целый ящик в запасе. А то, как приехали, всё на хозяйстве, хоть кости отпарим.

Усталый Сидор Ильич захрапел быстро, Куприян усмехнулся, перебирая бумаги на столе у себя в спальне. Той книжицы, что он читал вчера, здесь не было, а спросить у дядьки Сидора, забирал ли он её, Куприян как-то позабыл.

Сумерки наполняли дом звуками, где-то пел сверчок, чуть поскрипывали половицы, когда Куприян шёл по лестнице вниз, держа в руке лампу и осторожно ступая. Хотя, кажется, даже если бы он топал, как слон, всё равно не разбудил бы Сидора Ильича. Крепкий сон имеет человек!

Притворив за собой дверь, ведущую из дома в лавку, Куприян зажёг ещё две лампы, стало немного уютнее, но всё равно почему-то Куприяну казалось, что кто-то наблюдает за ним… Может, через витринное стекло с улицы? Парень подошёл к витринному окну и стал смотреть в ночную темноту, чуть дальше по улице горел фонарь, возле бакалейной лавки, но мостовая была пуста и тиха. Никого не было.

Ну, ничего удивительного, подумал Куприян, на новом месте ему не будет уютно, как дома, это в усадьбе в Киселёво ему был знаком каждый уголок. Ничего, со временем привыкнет. Он протёр конторку, стряхнул пыль с кассы, и стал искать книгу, записи Онуфрия, которую читал вчера.

Куда дядька Сидор мог её положить? Наверно занёс сюда и сунул на полку, думал Куприян, а вот и не знает он, что здесь на полках заведён свой порядок, и надо его соблюдать. Ничего, завтра Куприян расскажет ему, что и как тут устроено Онуфрием, а пока…

Бац! Снова прямо по тому же месту попало, только в этот раз побольнее, на старую шишку! Куприян даже вскрикнул, но… не то, чтобы он сам этого не ожидал. Он шёл мимо полок, и книжка упала ему ровно оттуда же откуда свалилась и вчера! Это… это не может быть совпадением!

Куприян в страхе стоял, вцепившись в лампу и держа её перед собой, словно защиту. Книжица валялась у его ног, та самая, вчерашняя…

Но ведь он образованный человек! Не бывает такого, это всё… всё… может там полка надломилась или имеет какой-то изъян, книги не могут вот так падать сами по себе! И… как она вообще туда попала, если Куприян её не ставил на место? Завтра надо спросить дядьку Сидора! Это всё… странно!

Куприян решительно поставил лампу на дубовую столешниц и стал двигать лестницу к той полке, где виднелось пустое место от только что упавшей книги. Он сейчас всё проверит, и конечно, найдёт причину, почему так происходит. Ничего страшного здесь нет, обычная книжная лавка с обычными книгами и полками, витрина и всё такое прочее.

— Послушайте! — вдруг сказал Куприян, встав на первую ступеньку крепкой лестницы, — Я хочу разобраться! Я… не знаю, как тут и что, но я научусь! И вовсе не хочу сейчас сломать себе шею, упав с лестницы!

Он не представлял, кому он это говорит, и зачем, но оно само как-то вырвалось, слова слетели с губ прежде, чем он успел подумать.

На полке ничего странного не оказалось, лестница под ним чуть поскрипывала, он осмотрел то место, откуда упала книга, и ничего странного не обнаружил. Пыль нужно протереть, подумал Куприян, спускаясь обратно, немного запылилось тут всё, и надо навести порядок перед открытием. Петров пост скоро, и надо успеть до него.

— Я хочу прочитать эту книгу, пусть побудет у меня! — снова сказал Куприян невесть кому, — Не надо её забирать, и кидаться в меня тоже не нужно! Как только я прочитаю всё, что написал мне Онуфрий, я её верну на полку!

Тихо защёлкнулся замок на двери, ведущей в лавку. Куприян держал лампу, прижимал локтем к себе книжку, и тут вдруг… приник к двери ухом. Ему показалось, что там, в лавке, как только он вышел, послышалось какое-то перешёптывание что ли…

Но он ничего не услышал, дверь была дубовой, крепкой, что тут расслышишь… И вообще, что происходит у него в голове? От усталости что ли, или от волнений последних дней, от перемены жизни… Блазнится всякое! Надо идти спать, и читать сегодня он ничего не станет, всё завтра!

Куприян решительным шагом вернулся к себе в спальню, положил на столик у кровати книжицу, подумал немного и придавил её тяжёлым бронзовым канделябром, а после этого лёг в кровать и мгновенно заснул.

Глава 6

Утром Куприян проснулся, совершенно готовый к необычным происшествиям, и даже ждал их! Вскочил с постели, откинув одеяло, и осмотрел комнату. Утро было раннее, прохладный ветерок, проникающий через растворенное окно, бодрил тело и душу.

Но книжица, писанная Онуфрием в помощь Куприяну, лежала там же, куда сам Куприян её и положил, утро было обычным, снизу, из кухни, доносились звуки — Сидор Ильич явно что-то соображал на завтрак. Куприян умылся, привёл себя в порядок и спустился помогать дядьке.

— Ну, покуда подкрепимся, чем Бог послал, — говорил Сидор Ильич, доставая из дровяной плиты кашу, — Кажись, приноровился я к энтой штуке, варит быстрее печи, хороша, нечего сказать! Ладно, это всё опосля, чего с обедом делать, а покуда я к Тихону Фёдорычу схожу. Надо Зорьку пристраивать на выпас, она привыкла, в стойле застоится, негоже это.

— А я пока пойду в лавке всё приберу, пыльно там, а уже скоро и открывать бы надо, — кивнул Куприян, — А вот что ещё, Сидор Ильич… ты вчера утром у меня книжку не прибирал? В комнате с вечера положил, а утром и не доискался.

— Нет, не брал, — покачал головой Сидор Ильич, — Да я к тебе и не входил, рано встал, а после с Тихоном разговорился, он рано пришёл… А что, потерялась, так и не нашёл?

— Нашёл, — махнул рукой Куприян, — Только… не помню, как в лавку то я её… вроде не относил я её туда…

— Да заспал поди, вот и не помнишь! Шутка ли, столько сейчас нам тут забот! Ну, я пошёл. Дом-то Тихона ещё отыскать надо, хотя он мне и рассказал, да вот…

Сидор Ильич ушёл, а Куприян, постояв немного в раздумье, взял ведро с водой, тряпки, веник, и отправился убирать в лавке. Засучив рукава, он протирал запылившиеся полки, при чём старался запомнить, где какие книги расставлены прежним владельцем, иногда сверялся с записями Онуфрия, и находил и заведение сие, и его наполнение всё более интересным.

Он уже всё прибрал и сидел за конторкой, читая амбарную книгу, в которой был список книг, когда в дверь лавки, которая с улицы, громко постучали. Куприян даже вздрогнул от неожиданности, а выглянув в витринное окно увидел, что на крыльце стоит женщина.

Может это постоянная покупательница, подумал он, поспешно приводя себя в порядок, зашла спросить, когда откроется лавка. Ведь объявление про ожидание приезда нового владельца они с Сидором Ильичом вчера сняли.

— Добрый день, — приветливо сказал Куприян, распахивая дверь в лавку и думая, как же удачно он успел прибраться, не стыдно перед посетительницей, — А вы, наверное, хотите купить книгу?

— Добрый день, — ответила женщина, прошла в лавку и осмотрелась.

Она была старше средних лет, может, чуть моложе Сидора Ильича. Одета просто, но все вещи были добротные, хорошего качества, и вид она имела строгий и какой-то… основательный. Куприяна немного смутил её строгий взгляд, которым она оглядела его самого и всю лавку.

— Нет, я не за книгой. Меня зовут Акулина Петровна, я служила у покойного Онуфрия Агафоновича, вела хозяйство. Сегодня зашла… проверить. А вы?..

— Куприян Федотович Рукавишников, — отрекомендовался Куприян, — Назван в завещании Онуфрия Агафоновича…

— Да, я знаю, — кивнула Акулина Петровна, — Онуфрий Агафонович нам говорил о вас, и взял с нас обещание, что навестим вас по приезде.

— Акулина Петровна, — Куприян стеснялся радоваться в открытую, но глаза его прямо засияли, — Благодарствуйте за заботу! Весьма рад с вами познакомиться! Прошу без стеснения, ведь вам дом знаком лучше, чем мне!

— Благодарствую, — чинно кивнула женщина и снова осмотрелась, — Вы умница, как всё прибрали. Онуфрий был бы доволен. Нам он не позволял прибирать в лавке, сам всё делал…

— Акулина Петровна, вы простите, что я вот так сразу… Но я хотел бы просить вас вернуться в этот дом в прежних своих заботах. Жалованье положу, какое попросите, без вас нам тут не управиться!

— Что ж, не откажусь, — по виду Акулины Петровны Куприян понял, что ей была приятна такая просьба, — Как вы желаете, когда мне приходить?

— Как вы сами пожелаете, я буду рад хоть сегодня видеть вас, — Куприян обрадовался тому, что Акулина Петровна согласилась снова управляться в доме.

Всё как-то само собой складывалось, и с приходом знающей и опытной хозяйки совсем скоро быт войдёт в обычное русло, и тогда сам Куприян спокойно займётся делами в лавке.

— Я проживала в небольшом домике, который для истопника, — щёки Акулины Петровны чуть залились краской, — Истопник приходящий у нас был, Тихон Фёдорович, ему без надобности… Он и во дворе всё приглядывал, лошадей блюл…

— Да, мы с ним уже познакомились, и мой дядюшка Сидор Ильич, к нему как раз отправился. Я просил бы вас… приступить как можно скорее, потому что мы… Сами понимаете, — Куприян повёл рукой, — Забот много, незнакомое нам тут всё. Если вам помочь нужно, с вещами, так мы готовы, повозка есть, лошадь.

— Ничего, спасибо, я сама, — кивнула Акулина Петровна, — Сегодня примусь за дело.

Женщина прошлась по лавке, оглядывая полки, погладила рукой дубовый прилавок, поправила стопку бумаг. Куприян понял, она любит это место, и не мешал ей вспоминать. Хорошо, что она пришла, думал он, и что истопник объявился. Видать прежний хозяин лавки был хорошим человеком, и сам Куприян надеялся быть не хуже, но вот теперь будет у кого расспросить, ведь эти люди прожили здесь не один год.

Проводив экономку, как сама себя назвала Акулина Петровна, Куприян снова принялся изучать книги на полках, делая пометки в новой книге, которую решил писать сам, так ему проще было запомнить, чем рыскать по записям Онуфрия.

Чуть позже вернулся Сидор Ильич и объявил, что Тихон Фёдорыч оказался человеком весьма для них ценным, жил он недалеко от реки, и его родной брат Игнат держал за городом конюшни.

— Уговорился, что Зорьку возьмут, — потирая руки, рассказывал Сидор Ильич, — Пасти станут как положено, до зимы, обихаживать. За плату, конечно, но… жалко ведь лошадку, чего ей в стойле, когда она привыкла у нас-то в Киселёво…

Сидор едва приметно вздохнул, видать, и он не меньше Зорьки тосковал по зелёным лугам и приволью усадьбы в Киселёво.

— Ну вот, сам Тихон сказал, кои нам надобно чего тут делать, так он готов, только живёт он своим домом, станет приходить. Жена у него, дети да внуки, хозяйство. А нам что? Есть какая в нём надобность? Ещё сказал, что хозяйством тут экономка заведовала всегда…

— Я думаю, что мы вернём пока всё, как было при Онуфрии, — ответил Куприян, — А там поглядим. Экономка сама была тут, и я с ней уже уговорился обо всём. Она в том домике, что во дворе, вот туда и пожелала вернуться.

— Вот и ладно! — обрадовался Сидор Ильич, — А то я уж голову ломаю, что же, обед-ужин надо стряпать, а из меня не ахти стряпуха-то! Ну, я тоже займусь повозкой, да Зорьку налажу, Тихон её со своей отведёт. Ежели тебе куда надобно будет ехать, заране ему скажи, он всё управит, так у них с Онуфрием было заведено.

Неделя всего прошла по приезде Куприяна с названым дядькой в так нежданно свалившееся на парня наследство, как всё хозяйство наладилось, жизнь пошла обычно, как и у всех прочих. Куприян отписал в Киселёво пространное письмо, а теперь вот собирался в гости.

Нотариус Крошенинников прислал сына Василия с повторным приглашением, и теперь Куприян с волнением предвкушал первый выход в местное общество, кое будет представлено на приёме у нотариуса.

Акулина Петровна хозяйство вела твёрдою рукой, новый Куприянов камзол был почищен и отутюжен, рубахи тоже, и всё прочее приведено в исключительнейший порядок. Из кухни доносились аппетитные запахи, в помощь Акулине Петровне позвали молодую женщину, Глафиру, и теперь забот у Сидора Ильича по этому поводу не было.

Перед приёмом в доме Крошенинникова Куприян так волновался, что не мог заснуть, и спустился в лавку. Всё было готово к открытию, он изучил все записи Онуфрия, знал, что и где находится, только немного всё же волновался — как покупатели примут его, нового владельца книжной лавки…

Куприян сидел на стуле за конторкой, тускло светила лампа, от её огонька плясали по полкам причудливые тени. Куприян перелистывал книгу, в которую Онуфрий записывал, что продал и когда. Судя по записям, покупателей у него было немало, вот только так и не отыскал Куприян того, кем же были те, «другие», и что им продавал Онуфрий…

Бац! Куприян вскрикнул и схватился за голову, по макушке снова прилетело! На этот раз с полки на него упала книга в чёрной кожаной обложке, с серебряным тиснением.

— Да сколько можно! — заругался Куприян невесть на кого, — Голова у меня скоро расколется от такого отношения! Прекратите кидать в меня книги…

Тут язык его прилип, потому что, сердито обводя взглядом полку над собою, Куприян увидел… на полке, там, где по всей видимости стояла упавшая книга, сидел мужичок ростом всего с пяток вершков.

Глава 7

— Ну? Чего уставился? — сердито проворчал мужичок и поболтал ногой, обутой в маленький такой сапожок, — Али дурной?

Куприян стоял, раскрыв рот и во все глаза смотрел на сердитого мужичка. Он спит… быть такого не может, чтобы вот это происходило сейчас наяву. Ясно, как Божий день, что заснул он, сидя за конторкой, и теперь вот такой сон ему видится. Домовой…

Варвара рассказывала ему сказки про Домовых, Леших и такое прочее, но ведь сам Куприян был теперь уже не маленький, обучался разным наукам и… этого просто не бывает! Он медленно поднял руки и потёр глаза, потряс головой и почувствовал, как чуть загорелась кожа на щеках, когда он тёр лицо. Нет, он не спит… Открыв глаза, он снова узрел мужичка, только теперь он сидел на прилавке, а не на полке, и смотрел на Куприяна исподлобья.

— Ты… вы — д… домовой? — севшим от волнения голосом спросил Куприян.

— Нет, — буркнул мужичок, — Я Помощник! — тут он приосанился и оправил рубаху.

— П… помощник? Чей? — Куприяну было не по себе, если этого всего не бывает, то с кем же он сейчас говорит.

— Получается, твой, — вздохнул мужичок и прошёлся по прилавку, — Ладно, прибрался ты хорошо, мне нравится. Вот эти книги, что Онуфрий писал, ты убери. Народ сюда разный захаживает, мало ли… А вот это пока не убирай, прочти, — мужичок подвинул Куприяну упавшую книгу, — Там есть и про меня, и… про других.

— А… как тебя звать-то? — Куприян с любопытством смотрел на мужичка, он понял, никакой это не сон.

Да и что же удивляться странностям, когда сам его приезд сюда был странным, всё это наследство, невесть каким образом свалившееся на него. Теперь вот помощник… А что, разве ему не нужен помощник? Который подскажет, что тут и как, и почему он, Куприян, здесь оказался, и… кто он таков есть.

— Ермил я, — ворчливый тон помощника чуть смягчился, — Ты не таращись тут впустую, прочитай сперва, что я тебе дал, а уж после поговорим. Завтра приходи, как от Крошенинниковых вернёшься, поди ещё не поздно будет.

— А ты… Это ты, Ермил, в меня книгами кидал? — Куприяну не хотелось уходить, он желал расспросить этого человечка, кто он и как тут…

— А что делать было? Потому и кидался! Ежели бы я тебе сразу тут явился, поди ты бы и сбёг обратно в своё Киселёво. Или того хуже — умом повредился! А так, ну будет шишка на голове, так ведь пройдёт. Али ты обиделся за это?

— Да нет, не обиделся, — Куприяну даже как-то неловко вдруг стало, — А ты, Ермил, знаешь ли, кто это такие — другие, про которых Онуфрий написал?

— Да разные они, другие. Всякие, — Ермил повозил пальцем по стоявшей рядом с ним книге, — Им вот эти все книги без надобности, у них иной интерес. Ну, ты почитай, что я тебе дал, а после поговорим. Завтра приду, как ты от Крошенинникова вернёшься. Только гляди, не болтай там никому лишнего, как станут спрашивать.

— А… кто спрашивать-то станет? — Куприян никак не мог отделаться от мысли, что всё же происходящего не может быть на самом деле.

— Кто угодно, — проворчал Ермил, — Ты, Куприян, глубже дыши. Не хватало ещё, чтоб ты тут чувства лишился, словно барышня.

— Да я… ничего, — Куприян последовал совету и стал глубоко дышать, стало легче, в голове прояснилось.

Ну, в самом деле, что же тут необычного, вот такой помощник у него объявился, так это же даже наоборот хорошо! Всё ему расскажет, и, может быть, даже знает, кем были родители Куприяна! А то, что необычный этот помощник… Так что ж!

— Ну вот, это дело, — довольно кивнул Ермил, — А ты крепкий, ничего! Онуфрий-то, почитай, что и три четверти часа без чувств пролежал, когда меня увидал.

— Скажи, а ты… как давно ты здесь живёшь? И почему… как я тут оказался? Кем был Онуфрий, и чем мне придётся тут заниматься?

— Садись, чего стоять-то. Раз уж ты спрошаешь, расскажу, что ж. Живу я тут всегда, сколь лавка есть, столь я и живу. А ты тут оказался потому, что таков порядок, всегда так было, и так будет. Ты про то, что меня видал, никому не сказывай, ни к чему нам тут это. Помню, давненько это было, за такое могли и головы лишиться. Лавочники приходят, уходят, а я остаюсь здесь, так что ты гляди тут, чтоб порядок был завсегда! Чего тебе невдомёк, всё расскажу со временем. И ничему не изумляйся, чего тут увидишь. Ну, доброй ночи!

Ермил поднялся и просунулся между книг на полке, тут же раздался негромкий треск, неярко сверкнуло, и всё стихло.

Куприян сидел на стуле, держа в руке книжку в чёрной обложке с серебряными буквами и таращился в сгустившийся сумрак. Он уже говорил себе, что удивляться глупо — само то, как ему досталась эта лавка, уже было странным и необычным, так чего ожидать… А может и Варварушкины сказки про Домовых — вовсе не выдумки, народ веками примечал такое.

Сон улетучился совершенно, Куприян поправил в лампе фитиль, открыл книгу и стал читать. Написанное так увлекло его, что он даже не почуял, как занялась над домами ранняя летняя заря.

«Дело сие полагает иметь мужество, кое не каждому человеку от рождения дадено. Потому, кому на роду написано великие испытания преодолеть и не убояться перед лицом даже самого зла, тому и владеть сим местом. Тот, кто приходит сюда, если чист душой и духом крепок, знай — всегда имаешь ты помощь, и никакого вреда тебе никои не учинят, покуда сам ты зло в сердце своё не впустишь».

После шли описания книг, но Куприян мало что понял, потому что буквы вдруг стали расплываться у него перед глазами. Нужно поспать, подумал он, а уж после продолжить чтение. Он теперь знал, что делать с книгой, и почему её нельзя брать с собой.

Куприян подошёл к полке, на которой недавно сидел Ермил, тронул её ладонью. Стоявшие на полке книги осветились, между ними словно проём образовался, Куприян поставил туда книгу, и она тут же исчезла.

Рассвет уже катился с востока, когда Куприян поднялся к себе в спальню, поставил лампу на стол и улёгся в кровать. Думал, что после такого явления, как Ермил, не уснёт, но ошибся — только глаза закрыл, и тут же провалился в сон.

Проснулся он от того, что Сидор Ильич трясёт его за плечо, день давно разгорелся летней жарой, в доме вкусно пахнет, и Куприян почуял, что очень голоден.

— Ты, паря, чего ночами-то делаешь, коли спишь после чуть не до обедни, — усмехнулся дядька Сидор, — Меня вон уж Акулина Петровна послала тебя проведать, не захворал ли. Всё в лавке сидишь, книги перебираешь? Так лучше белым днём там бывай. Теперь вот не засни там где, у Крошенинниковых-то, покуда станут обед званый подавать!

В гости в дом нотариуса собирали Куприяна все, кто в дому теперь обитал. Строгая Акулина Петровна придирчиво оглядела новый камзол, чтоб ни пылинки, ни складочки нигде не было, Сидор Ильич объявил, что упряжка подана, пора ехать.

Сидя в повозке, Куприян смотрел на плывущие мимо него улицы города, слушал, как стучат колёса по мостовой и старался унять волнение… Хоть и бывал он на приёмах разных, даже в Петербурге, но вот сейчас переживал, как всё пройдёт. Явится он в местное общество… кем? А ну как станут спрашивать, всего ведь и не расскажешь, как ему наследство неожиданное досталось.

Наверное, стоит и ему держаться того, что сказал ему нотариус Крошенинников, который считал Онуфрия Торопинина родным дядькой Куприяна. Онуфрий сам таковым назвался, значит имел на то резон.

Дом Крошенинниковых был большим, перед ним, и позади него были устроены дорожки и цветочные клумбы, беседки в тени деревьев. Всё хозяйство было отгорожено зелёной изгородью и не портило этой красоты, где по дорожкам уже гуляли гости, приехавшие раньше. Нарядные дамы любовались зелёными арками перед маленьким прудом, мужчины стояли чуть поодаль и судя по серьёзным лицам, вели разговоры о делах.

— А, вот и вы! — хозяин дома сам вышел встречать Куприяна, — Добро пожаловать, Куприян Федотыч! Идёмте, я вас представлю сперва своей семье, а после и гостям.

Куприян собрался с духом, и приготовился запоминать имена и фамилии при знакомстве, ведь скорее всего среди них будет много его будущих покупателей.

Глава 8

— Моя супруга, Елизавета Алексеевна, — представлял хозяин своё семейство, — Дочери мои, Дарья и Катерина, а вот и сыновья.

Семья у Мефодия Крошенинникова была большая, сыны уже с жёнами и детьми, дочери, все были приветливы с Куприяном. Дарья была всего года на три моложе Куприяна, а Катерине только минуло десять лет, и когда Мефодий всех представил, и попросил Дарью показать гостю сад, девушка от смущения чуть закраснелась, но отца ослушаться не посмела.

После всех позвали в дом, к Куприяну непрестанно подходили люди, кто сам отрекомендовался, кого новые знакомые представляли, а сам Куприян уже и не старался запомнить кого-то, всё в голове смешалось.

Устав, он вышел в длинный коридор, к растворенному окну, из многолюдной залы слышались голоса, а здесь было тише и спокойнее. Возле окна стоял высокий человек, прислонившись к стене, и смотрел в сад, видимо так же утомившись многолюдностью. Он был одет в чёрный сюртук, и затянутой в перчатку рукой держал курительную трубку. Она не была раскурена, он просто вертел её в руке.

— А, вот и вы…, — сказал человек, завидев Куприяна, — Что же, наверное, тоже утомила вас эта суета? Вот и я вышел подышать, и уже жалею, что вообще приехал. Вы — новый хозяин книжной лавки, как я понимаю?

— Добрый вечер. Да, именно так. Меня зовут Куприян Федотович Рукавишников, к вашим услугам…

— Весьма рад. Гербер Пётр Франкович, — чуть склонив голову, отрекомендовался собеседник, — Владею здесь усадьбой, в пяти верстах за рекой. Прошу принять приглашение, в удобное вам время посетите мою усадьбу, «Лесное». Буду рад принять вас у себя!

— Благодарю, — Куприяну было приятно, только объявился он в городе, а вот, уже все желают водить с ним знакомство, — Всенепременно побываю. Прошу и вас заглянуть в нашу Лавку.

— Я имел удовольствие знать вашего дядюшку, — Гербер как-то странно усмехнулся, — Он был… очень интересный человек.

Куприян украдкой рассматривал собеседника, тот был бледен, немного нездоровой казалась эта бледность, но может быть тому был виной пасмурный свет наползающих из сада сумерек. Судя по всему, собирался дождь, а может и гроза. Усталость сильнее накатила на Куприяна, даже дышать стало как-то тесно, хотелось сесть, и остаться одному. Какая-то тоска взяла за душу…

— Куприян Федотович, вот вы где, — в коридоре показалась Дарья Крошенинникова, — Батюшка просил отыскать вас…

— Ах, Дашенька, — вздохнул томно Гербер, — Как же вы прекрасны! Словно весенняя заря! Хотя… я давно её не видел…

— Пётр Франкович, вас так же обыскались, — Дарья не смотрела на улыбающегося ей Гербера, опустила глаза и повела рукой, — Батюшка просит…

— Не станем заставлять общество ждать, — сказал Гербер, — Идёмте, Куприян Федотович. Наше отсутствие вряд ли кого расстроит, а вот лишать всех общества Дашеньки непростительно!

Дальше ничего примечательного не было. Подавали угощения, разговоры велись обычные, ничем они не отличались от тех, что велись всегда, когда собиралось подобное общество. Куприян сидел рядом с Василием Крошенинниковым, по левую руку от него посадили Дашеньку, к которой прилепился этот Гербер, каким-то образом поменявшийся стульями с пожилым и глуховатым меховщиком Самохваловым.

Когда званый приём завершился, Куприян без сил откинулся на спинку сиденья в своей повозке. И почему-то не мог перестать думать про то, что почти никто ему не запомнился из гостей, зря он надеялся завести знакомства. Да и были ли они ему так нужны? Почти все знали Книжную Лавку и её прежнего хозяина, интересовались, когда же преемник откроет Лавку для покупателей, давали советы и пожелания, предлагали помощь, ежели понадобится…

Только Гербер этот Куприяну запомнился. Хотя бы тем, что, улучив момент, Дашенька Крошенинникова наклонилась к Куприяну и прошептала совсем тихо:

— Остерегитесь его, Куприян Федотович. Пётр Франкович… чудно́й.

— Благодарю, но…, — начал было Куприян, но девушка тут же приняла на себя равнодушный вид и не стала дольше с ним говорить.

Куприян теперь думал, вспоминая сей момент, что как раз в ту минуту этот Гербер отвлёкся от разговора с меховщиком и стал пристально глядеть на них с Дашей. Неужто слух у него такой тонкий, что даже такой едва слышный шёпот он услыхал? Да нет, Даша сказала это совсем тихо, Куприян сам едва расслышал. Совпало так, наверное…

— Ну что, Куприян, как тутошнее общество тебя приняло? — спросил Сидор Ильич, когда они вместе заводили Зорьку в ворота, — Чего-то ты не весел, друг ситный. Нешто не по нраву пришлись тебе кушанья или кто обидел?

— Да нет, никто не обидел. Устал я, может от того, что ночью худо спал. Поди уж под утро улёгся.

— Да, это не дело, ночами в лавке-то сидеть. Книги и днём можно перебирать. А я тебе сейчас настойки дам, заснёшь, как младенец, а назавтра усталости как небывало!

Прав Сидор Ильич, думал Куприян, надо поспать, и не сидеть половину ночи в лавке, всё днём можно делать. А вот интересно, Ермил днём явится, или только ночью может?

Отказавшись от ужина, Куприян принял настойку, которую дядька Сидор ему дал, и немедля улёгся под одеяло, закрыв глаза. Сон ему снился беспокойный, будто идёт он по лесу, тёмному, страшному… корявые чахлые деревца торчат там и тут, похожие на страдающих людей, воздевших руки к небу. Куприян спешит, почему-то понимая, что он не один в этом лесу, среди чёрных ветвей которого витает опасность.

Впереди ему показалось небольшое озерцо, скорее даже пруд, окружённый зарослями камыша и высокой травы, и вода в нём светится жутким зелёным светом, пар поднимается, удушливый, ядовитый.

А на берегу, опустивши в воду босые ноги сидит этот самый Гербер. Пётр Франкович. Улыбается, и машет рукой Куприяну, мол, поди сюда, чего там встал. В руке у Гербера бокал, красивый, на тонкой ножке, вот им он и черпает воду из пруда, и предлагает Куприяну испить.

— Ну, что же вы, друг мой, подите сюда! Гляньте, как тут красиво, — хриплым каркающим голосом сказал Гербер, — Вот, испейте! Источник сей непростой, не каждому дано пройти к нему. Вот, вы смогли, так давайте, не теряйте времени.

— Б… благодарю, — с трудом, задыхаясь от удушающего пара, идущего от озера, сказал Куприян, уже мало понимая, сон это или явь, — Но это… зачем вы это пьёте?! Это же… яд!

— Отнюдь! — усмехнулся Гербер, обнажив острые длинные зубы, — Испейте, и вам откроется всё, что вы желаете! И ничего худого с вами не случится, стоит мне только пошептать над вашим бокалом! Ну? Желаете знать, кто вы, и кем были ваши предки? Я могу открыть вам это прямо сейчас!

— А… что же вы хотите получить взамен? — спросил Куприян, он уже не гадал, во сне это происходит, или нет, это было неважно, — Вы же не задаром…

— Разумеется, мой друг, разумеется, — Гербер помахал бокалом, — Но ведь я предлагаю вам не просто знание! Я предлагаю вам нечто большее! Вы будете знать всё! Абсолютные знания, о мире, о людях, о тех, кто рядом с вами… Вот вам же Дашенька Крошенинникова понравилась? Ну, ну, друг мой, не стоит смущаться и краснеть, я давно живу и не такое видал. Так вот, вам понравилась Дашенька, а хотите ли вы узнать, что она думает о вас? Я легко могу это устроить, вам стоит только захотеть этого!

— Так что же я должен отдать вам взамен? Свою душу?

— Помилуйте, Куприян Федотович! Вы мне льстите! Душа человеческая — это интерес другого… А я всего лишь-то и попрошу у вас книжную лавку. Да и то — на время! Буквально на пару недель, а после того станете торговать своими книгами, и не заметите никаких перемен. Ну что, согласны?

— Я… простите, Пётр Франкович, — Куприян отёр лицо, ему было нехорошо, душно, но он откуда-то знал, что сейчас ему нужно проявить твёрдость, — Но я пока сам ещё не во всём там разобрался, в лавке. Мне доверили, и я…

Гербер побледнел, черты лица его странно заострились, словно кожа стала сильнее обтягивать череп. Он зашипел и кинулся на оторопевшего Куприяна, который тут же… проснулся.

Глава 9

На улице было ещё темно, только тонкая полоска подсвечивала небосвод с востока, но Куприяну её не было видно из-за соседних домов, он только угадывал её по чуть синеватому оттенку ночи.

Спать расхотелось, сердце ещё беспокойно стучало от того страшного сна, Куприян умыл вспотевшее лицо, немного постоял у растворенного окна, чтобы охладить горящие щёки.

«Это всё от волнения, или съел больше, чем обычно перед сном, — убеждал себя Куприян, — Ужин у Крошенинниковых, да и разволновался я, всё же впервые я в этом городе на приёме, люди важные собрались. Вот и… хотя я там почти и не ел, всё одно непривычный я, чтоб в чужом доме… Видимо устал просто, да и Гербер этот… он всё же личность неординарная, загадочная. И почему Даша сказала, что он чудно́й, вот интересно…»

Куприян понял, что заснуть ему всё равно не удастся и решил пойти в лавку. Взял лампу, постоял немного в коридоре, слушая мерный храп дядьки Сидора, и стал спускаться по лестнице.

Вот интересно, а что ест Ермил, подумал Куприян и завернул в кухню, чтобы прихватить какого-нибудь угощения для самого себя и своего загадочного помощника.

Идеальная чистота и порядок царили в кухне. Акулина Петровна держала всех в строгости, что касалось порядка в доме, и Глаше, которая ей теперь помогала, спуску не давала, требуя всё делать неукоснительно по её наставлению и не перечить ни в чём.

Не раз и самому Куприяну доводилось выслушивать её внушение, а уж Сидор Ильич, как-то принесший в дом седло на починку, и вовсе был изгнан, несмотря на его заявление, что он на четверть часа, не больше, ему надо только натереть вот тут, на простругах, в коридорчике у задней двери…

Взяв в буфете две ватрушки с творогом, Куприян прихватил ещё небольшую крынку молока, сам он тоже вроде бы и проголодался, почему-то вспомнилась стерлядка у Крошенинниковых, наверное, вкусная была, а он к ней и не притронулся. Оставив пока лампу на кухонном столе, потому что руки были заняты, Куприян пошёл в лавку.

— Ермил, ты тут? — Куприян отворил тяжёлую дверь, поставил на прилавок всё, что принёс с собой.

Ему вдруг подумалось… а что, если это всё неправда… не было никакого Ермила, всё это такой причудливый сон был. Может он просто заснул тогда здесь у прилавка, а потом сам себя уверил, да и книги сами по себе могли с полок падать, что же в этом необыкновенного. Надо в кухню за лампой сходить, чего тут впотьмах-то сидеть…

Куприян вздохнул и потянул ватрушку, ну что ж, обе съест при таком случае. Может и в самом деле он пока не в себе немного, после невесть откуда свалившегося на него наследства и переезда, вот и снится всякое.

В лавке стояла звенящая тишина, и почему-то парню стало зябко, несмотря на тёплую летнюю ночь. Не поскрипывали уютно полки под тяжестью книг, и даже сверчок в углу молчал, а ведь обычно Куприян слушал его треск, сидя ночью в тёмной лавке.

Куприян собрался было снова позвать Ермила, чтобы окончательно убедиться в том, что тут сейчас думал…. Но тут кусок ватрушки застрял у Куприяна в горле, он застыл и холод пробрал его до самого нутра от увиденного.

Там, за большим витринным стеклом, на улице, в ночной, чуть тронутой рассветной дымкой темноте стоял человек, прижавшись к окну. Он приложил ладони к стеклу возле самого своего лица и смотрел внутрь.

Что понадобилось ему здесь посреди ночи? Зачем он пришёл к лавке и заглядывает в стекло, пытаясь что-то разглядеть внутри… Незнакомец был одет в какую-то серую хламиду, плащ-не плащ, нечто бесформенное развевалось на ветру. Пыльный вихрь поднялся в ночной темноте, завертев какой-то уличный мусор, казалось, что там, за витринным стеклом, совсем другой мир видится Куприяну, который сидел в полнейшей тишине, застывши с куском ватрушки во рту.

Но больше всего его напугало не появление незнакомца — мало ли, какой бродяга мог тут идти ночью, кто знает… Глаза, которые незнакомец прикрывал ладонями, прижатыми к стеклу, горели красным, а рот… он раскрылся так широко, что подбородок чуть не касался груди, острые длинные зубы торчали неровно, похожие на костяные иглы! Что-то странное, не человеческое и даже не звериное было во всём облике незнакомца, явившегося в ночи…

Куприян изо всех сил зажмурил глаза и снова их открыл, испугавшись, что вот сейчас стекло витрины треснет, и тот, кто стоит там, окажется внутри. Но красные горящие глаза двигались из стороны в сторону, тот явно не видел сидевшего у конторки Куприяна с ватрушкой в руке и боявшегося даже дышать.

— Тихо сиди, — раздалось над ухом у Куприяна, и несмотря на весь свой ужас он узнал голос Ермила, — Просто сиди и молчи. Он сейчас уйдёт, всё равно тебя не видит. Вернётся к своему хозяину ни с чем!

Ермил оказался прав — красные глаза погасли, взметнулась за стеклом серая хламида, и её словно сумрак унёс, или ветер, растворив в ночной мгле. На востоке, за домами, светлело небо, розовела заря, тут и там запели петухи во дворах над рекою. С их пением словно бы даже и ночь стала не такой густой… что-то ушло из неё, неведомое и… страшное.

— Ну вот, ушёл, — Ермил прошёлся по полу до двери на улицу, выглянул в витринное окно и повёл руками, рисуя какие-то знаки, которые загорались искрами и тут же гасли, — Надо обновить защиту, слабеет… вот тут бы подправить, будто точит кто, надо выявить… от нового толку пока мало, зелен и глуп, учить надо, а когда учить-то…

Ермил ворчал всё это себе под нос, принюхиваясь и водя ладонями в воздухе, Куприян оторопело глядел на помощника, смяв в руке надкушенную свою ватрушку.

— Ермил… это кто был? Я всё никак не могу… это что, не сон?

— Сон — не сон, всё ещё чего-то там у него в голове месится, тесто, — ещё сердитей заворчал Ермил, — Нешто ты дурак? Хоть и крепкий, надо сказать, с Онуфрием-то мне хлопот поболе досталось, на того чуть что — сразу беспамятство нападало. Куприян, ты давай тут, соберись! Я тебе почто книжицу давал? Чтоб ты прочитал, да готов был к вот такому, а ты… Сидишь тут с ватрушкой!

— Я… и тебе принёс, только не знаю, ешь ты ватрушки или нет, — Куприян от пережитого сам мало понимал, что говорит.

— Всё я ем. Ладно, садись вот сюда, да не бойся, ничего уже не будет, — Ермил немного смягчился, — Давай ватрушку. И свою доедай, а я покуда расскажу тебе.

Куприян свою ватрушку есть не стал, в горле всё пересохло, он взял стоявший на конторке графин и прямо из него напился воды, стало чуть легче. Потом он уселся на небольшую скамью прямо возле полок за прилавком и навалился спиной на книги, приготовившись слушать.

— Другие хотят получить сюда вход, — начал Ермил свой рассказ, попивая из крынки молоко, — А войти сюда не могут, защита стоит, но она слабеет, потому что её Онуфрий ставил, а его уж сколь нет у на этом свете, след гаснет, вот и слабеет защита. Надо, чтобы ты новую поставил, тогда им не войти. Если только сам не позовёшь кого-то из них, и вот уж тогда не спастись нам никому.

— А… что им надо тут, этим, другим? И кто они все?

— Да разные есть? Кто мертвяк, купивший другую жизнь за непомерную цену — те ищут знание, как избежать платы, когда срок придёт. Ещё есть те, кто покупает то, что глупый человек им продаст — добро своё, долю хорошую, счастливую. Обычно её за богатство продают, таким, как тот Гербер, с которым ты познакомился у Крошенинникова. Так вот, Герберу надо знание, как то накопленное, что у него есть, обменять на нечто… что уж он желает, того мне неведомо. Может вечной жизни, или ещё чего, как знать, я с такими дружбы не вожу. Ну и другие прочие, кто промышляет на этом свете делами нечестивыми. Вот от них мы и храним то, что надобно тем, кто их таких с этой земли изживает.

— А… что мы храним? Что им надо? — Куприян снова отпил воды и в голове прояснилось.

— Сперва надо защиту ставить, крепкую. А после покажу тебе. Постой, я сейчас время поправлю, чтоб нам не спешить, а после научу тебя, как защиту нашу укрепить.

Ермил спрыгнул с конторки и пошёл к стоявшим в углу старинным часам, Куприяну показалось, что его помощник сегодня как-то иначе выглядит, будто выше ростом стал. Ермил открыл стеклянную дверцу, закрывающую циферблат часов, тронул маятник и подул на стрелки, ход замедлился и совсем остановился. Всё замерло… Куприян всей своей кожей почувствовал, как остановился вокруг него мир, застыла жизнь. Ни один листок не шевелился на кустах напротив витринного окна, даже дорожная пыль, гонимая ветерком, замерла в вершке от земли причудливыми струйками…

Глава 10

— Ох ты, — Куприян разинул рот и вытаращил глаза, — Эвона, как ты можешь, Ермил, с часами-то колдовать! А как бы и мне так уметь? Научишь?

— Людям не дано, — ответил Ермил, и по его виду было понятно, что ему приятно видеть изумление Куприяна, — Только помощники обучены, да и то, нельзя нам часто пользоваться таким умением, после поймешь, почему. Ладно, идём, надо поскорее управиться.

Ермил подошел к полкам с книгами и стал водить руками, вырисовывая какие-то знаки, они вспыхивали то синим, то зелёным светом, от них стали разлетаться серебряные искры, отскакивая и раскатываясь по полу, они гасли в углах.

Какие-то волны стали расходиться в воздухе, маленькая точка образовалась в центре этого воздушного омута и стала увеличиваться, вскоре она превратилась в арку — это был проход, словно бы открывшийся в уставленных книгами полках. Из арки лился мягкий голубоватый свет, и Ермил шагнул туда, чуть обернувшись, бросил Куприяну:

— Ну? Чего мешкаешь, идём! Али испужался?

Куприян кое-как совладал с дрожью, но не от страха, а от волнения. Это же… это же уму не постижимо, как же такое возможно? Ведь он столько учился, разные науки постигал, и очень любил проводить всякие физические опыты, а тут вот что… Небольшой человечек, ростом меньше самовара, остановил время!

Ущипнув себя за кисть руки, парень явственно ощутил боль и после того шагнул туда, вслед за Ермилом. И открылось ему дивное…

Они стояли в книжной лавке, почти такой же, какая была теперь у Куприяна, но всё же была совершенно иной — она была раз в десять больше… На стенах висели причудливые светильники, наверное, хрустальные, подумал, Куприян, именно они излучали этот свет, что он увидел в арке.

Множество полок с книгами были устроены очень удобно, казалось, что этому книжному залу не было конца. Тут и там стояли удобные кресла и столы, возле стен устроены диваны и даже уединённые уголки в наполовину завешенных гобеленом альковах.

Высокие, почти до самого лепного потолка окна открывали чудесный вид… за ними простирался зелёный луг, расцвеченный васильками и головками клевера, он доходил до самого берега синей, с хрустальной водой реки. На пригорке у реки стояли три мельницы, ветрила мерно поворачивались на ветру, который клонил к воде разросшиеся по берегу кудрявые ивы.

Куприян заметил, что выхода наружу нет — ни двери, ни растворенного окна, даром что лето и погоды явно стоят ветренные.

— Ермил, а как наружу… — начал было Куприян, но Ермил его прервал.

— Наружу нельзя, мы здесь не за этим. Гляди в оба да слушай, что стану говорить. Всё, что спросить захочешь, оставь до того времени, когда домой вернёмся. Так вот, — тут Ермил простёр рукой, — Это и есть назначенная тебе книжная лавка. Хотя, здесь и оплата иная, да и книги… Все знания, которые нужны бывают, чтобы победить в извечной битве, здесь собраны, и от злых глаз сокрыты. Нет сюда хода тому, кому не положено ведать то, что собрано здесь. Ну, давай вот сюда покуда присядем, поглядишь сам.

Куприян хотел было расспросить Ермила, да взять хоть бы какую книгу с полки, чтобы оглядеть, но вовремя вспомнил слова помощника своего, что спрашивать опосля надо. Сел на дубовую скамью с удобной спинкой и фигурными ручками, рядом с Ермилом, и стал смотреть по сторонам.

В углу, у стены и большого камина он увидел длинную конторку, красиво инкрустированную разными породами дерева. Были вырезаны разные сцены, воин на коне, с копьём и в островерхом шлеме, а вот ладьи идут по воде, на парусах изображение солнца. Очень красиво… За конторкой сидел пожилой мужчина с седой, аккуратно причёсанной бородкой, он медленно перелистывал книгу, внимательно всматриваясь жёлтые, плотной бумаги листы.

Тут раздался негромкий перезвон, словно махонький колокольчик отзвонил мелодию, у стены открылся проём, такая же арка, через которую они сами с Ермилом сюда попали. В проёме показался высокий человек в синем сюртуке, в руке у него была трость с костяным наконечником, лицо его было очень загорелым, глубокие морщины прорезали чело.

— А, Григорий Александрович! Здравствуйте! — тот, кто был за конторкой, вышел навстречу прибывшему, — Рад, весьма рад! Вы стали редко к нам заглядывать, что меня огорчает. Как ваша прелестная супруга, как дети?

— Здравствуйте, дорогой Савелий Миронович, — густым, глубоким голосом ответил прибывший, — Я так же рад вас видеть, и сам бы чаще бывал здесь, да только теперь это стало затруднительно. Приходится ехать, всё же не близко… Очень надеюсь, что в скором времени дела у нас наладятся и лавка откроется снова.

— И я того желаю!

— Благодарствуйте за заботу, супруга моя просила передать вам поклон, — гудел гость, — И так же справлялась о вашем здоровье.

Куприян слушал беседу, а сам во все глаза рассматривал и гостя, и того, кого тот назвал Савелием Мироновичем.

— Это хозяин здешний? — тихо спросил он Ермила, который сидел рядом с ним и не выказывал никакого интереса к происходящему.

— Навроде того. Ты бы его распорядителем назвал, по современному-то. Он тут всё блюдёт.

Между тем Григорий Александрович отставил свою трость, достал из кармана сюртука что-то небольшое, Куприяну показалось, что это монета. Гость положил её на конторку, а после прошёл к полкам и стал глядеть на корешки книг.

Тут Куприян едва сдержался, чтобы не вскрикнуть — корешки книг начали мерцать разными цветами под взглядом Григория Александровича, и гасли, когда он отводил глаза.

— Это он ищет нужное, — зашептал в ухо Куприяну Ермил, — На Демьяновом хуторе у него непорядок, нечисть какая-то завелась, а ни на что не похожа — ни на болотника, ни на сухоткину сынь не похоже. Сперва скотина пропадала, после и люди стали страшиться в лес ходить, а там луга заливные, покос скоро начнётся. Вот и ищет он, чего писано про такое, хочет извести.

— А что, может скотина в болото какое забрела, или.. волки…, — робко прошептал Куприян, понимая, что глупо это звучит здесь…

Уж ясно, как Божий день, что таковой человек, как Григорий Александрович, сюда бы не явился, кабы это были бы простые волки…

— Что ж, мой юный друг, вы правы, — неожиданно обратился к Куприяну Григорий Александрович, — Это не волки… А подите сюда, дражайший Куприян Федотович!

Куприян залился краской, стало неловко от того, что его робкие слова услышали, но встал и подошёл к Григорию Александровичу.

— Позвольте представиться, Белугин Григорий Александрович, — отрекомендовался гость, — А вы, как я понял, скоро станете управляться с нашей книжной лавкой? Признаться, не дождусь, когда сие случится, потому как устал ездить за много вёрст, чтобы сюда попасть.

— Рад знакомству, — ответил Куприян, — И я…

— Да, знаю, вы пока учитесь. Ну вот, помогу вам в обучении, пусть и немного. Стали у нас дела чудные происходить, на селе пока спокойно, а вот на хуторе… уже три человека пропали, и пастух сказал, будто видал невесть что. Батюшка наш обеспокоился, велел всем грехи шибче замаливать. В чём-то я с ним согласен, конечно, ведь зло само по себе не является… Охотник с хутора шёл по поляне среди леса, да и пропал. Вот только тут стоял, пастух его фигуру видал, а обернулся — и нет. Пошёл искать, а посреди поляны ничего и нет, только вот… сушь стоит который день, а на поляне трава сырая, вся в каплях воды. Что скажете?

Куприян и не знал, что сказать, хотел обернуться на Ермила, который так и остался сидеть на скамье, но было как-то неловко. Открыл было рот, чтобы ответить, что не ведает он, что за напасть такая могла с человеком приключиться, но…

Ладони стали странно гореть, словно изнутри какой-то жар шёл, в голове стали возникать образы, пока непонятные, мутные, но…

— Арычиха! — сказал вдруг Куприян, хотя сам не понимал значения, — Это Арычиха! Вот, вот… здесь…

Куприян стал водить руками вдоль книжных полок, он не видел ничего вокруг себя — ни изумлённого лица Белугина, ни подавшегося вперёд с лавки Ермила, ни того, как довольно улыбается, стоя за конторкой Савелий Миронович.

Куприяну казалось, что книги откликаются ему, они перемещаются на полках, какие-то отступают, другие, наоборот, двигаются навстречу ему, и наконец… вот она. Зелёная обложка, изрядно потёртая, на углах накладки из металла, тонкие, искусной работы.

— Вот она! Эта! — воскликнул довольный Куприян, взяв в руки книгу и только теперь увидел лица своих собеседников.

— Арычиха, значит, — потемнев лицом сказал Белугин, — А вы сильны, мой друг… как очень немногие до вас… Что ж, значит именно нам с вами выпало такое испытание — Арычиха…

— Вот же напасть какая, лихо, лихо, — изрёк сердито Ермил и достал из кармана какой-то клубок, стал теребить нитку и что-то бормотать.

А Куприян стоял с книгой в руке и ничего не понимал. Он вопросительно смотрел то на Белугина, то на Ермила, надеясь, что те ему сейчас всё разъяснят.

— Давайте-ка присядем, друг мой, — сказал ему Белугин, и обратился к Савелию Мироновичу, — А нельзя ли нам чайку, дражайший Савелий Миронович? Вишь ведь, какое тут дело…

Глава 11

— Ты, Куприян Федотович, человек не совсем обычный, — говорил Белугин, подавая Куприяну чашку горячего чая, благоухающего ароматами душистых трав и мёда, — Вот ты и сам в том убедился, помог мне найти то, что самому мне не давалось. Ты рождён меж времён, так можно сказать, чтобы тебе понятно было. А потому и видишь ты то, что не все могут узреть. Вот и Арычиху ты разглядел!

— Я… я не знаю, что это такое, что за Арычиха, — смущённо краснея, признался Куприян, — Почему я так сказал…

— Скажи, а что ты видел? — прищурился Белугин, — Ты не смущайся, друг мой дорогой, никто тут тебя не засмеёт, и умалишённым не сочтёт. У нас… у нас у всех бывают видения, но мы-то знаем, к чему применять такие свои умения, а ты покуда ещё нет. Мы все не сразу научились, так что…

— Я видел старуху, клюка в руке, сама сморщенная, горбатая, вся в лохмотьях, — начал Куприян, слегка недоверчиво поглядывая на Белугина, не шутит ли, но тот слушал его внимательно, подавшись вперёд.

— Я понял, что её зовут Арычиха. Не знаю, откуда пришло, просто вот… А потом я увидел, как она идёт по лесу, недалеко от опушки, потому что за деревьями я видел околицу какой-то небольшой деревеньки, может, это хутор был. Старуха пряталась за кустами, старалась идти низиной, а потом… долго сидела на корявом пеньке, смотрела, как девушки у опушки ягоду берут, а после… пропала. Всё пропало, я ничего не увидел, только тьма, но очень сильно пахло водой, тиной какой-то. Потом я снова увидел старуху, она стояла посреди поляны, зелёная трава доходила ей до пояса, а вокруг был лес. Старуха стала что-то говорить и водить по земле своей клюкой, и от этого земля стала проваливаться, вода заливала этот провал, а старуха говорила всё громче, потом стала петь. Мне слышалось в её песне «еричек запираю, жизнь забираю», вода в низине всё бурлила, а потом… Потом мне привиделось, что я попал в эту воду и тону… медленно опускаюсь на дно, и жизнь уходит из меня, над собой я видел зелёную воду, а потом проём закрылся и наступила тьма…

— Всё верно, это Арычиха! — Белугин хлопнул себя по колену, — Ах, друг вы мой дорогой! Как же вы мне помогли! Я вижу, вы хотите спросить, кто такая Арычиха? Я расскажу. Ермил, подлей-ка нам горяченького чайку.

— Арычиха у нас давно не объявлялась, хотя прадед мой писал в своих книгах, в старые времена их чаще тут встречали, после набегов кочевников как-то сюда шли, что ли, теперь точно не скажешь. Но то, что исходят они с востока — это понятно и по названию. Ведьма черпает жизнь из смерти, и живёт не сравнимо долгий век, дольше человеческого. Призывает арык, запирает его, и яма эта… зовёт человека, заманивает, он не видит опасности, видит только то, что ему желанно. И тонет в этой воде, его жизнь переходит к ведьме, а потом вода уходит, и на месте том ничего не остаётся. Дед писал, что если разрыть то место, где ведьмой был заперт арык, то найдётся человеческий скелет. И ещё говорят, что Арычиха может поднять такого человека, и он в смерти будет как живой, станет исполнять её приказания. На Руси у нас таких упырями называют. Я думаю, то мы с Демьянова хутора охотника там и найдём… Батюшка наш, отец Евстафий, горевать будет очень, он в такое не верит, а вот, случилось… Но сперва надо нам Арычиху извести, и вот в том ты, дорогой мой Куприян Федотович, мне помог — вот она, книжица древняя, всё в ней написано!

Григорий Александрович взял книгу, ту самую, на которую и указал ему Куприян. Со стола быстро всё было убрано, на нём появился высокий канделябр со свечами и круглая лупа с обсидиановой ручкой. Открыли книгу, и Куприян удивился — строчки прыгали и извивались. Он не мог прочесть ни слова! И от того зажмурился.

— Я… я не могу прочесть это, — сказал он, снова приоткрыв глаза, — Почему-то всё расплывается.

— Это потому, друг мой, что вам это знание ник чему, — задумчиво водя лупой над строчками, сказал Белугин, — Понимаете… я, кроме того, что дано мне, увлекаюсь естественными науками. Да-да, вот такой парадокс. Наверное, во мне уживаются и мирно сосуществуют два человека, — Белугин рассмеялся, — Так вот, я считаю, что таким образом Высшие Силы оберегают наш мозг, иначе ему пришлось бы трудно.

— Значит, я могу только найти нужную книгу, а прочитать не могу?

— Думаю, это пока. Вот вы сегодня сколько всего узнали? О себе, об окружающем мире… а за последнее время сколько вам явилось всякого? Один Ермил чего стоит, ведь тоже принять сложно, всё кажется бабкиными сказками, а как тут в сказки верить, когда вот он, перед нами сидит и чай пьёт с баранками! Потому вы не спешите, друг мой, всё вам придёт, всё явится. А пока себя поберегите — вы нам очень нужны, видите, как нам без Лавки туго живётся. Ну, позвольте откланяться, мне пора. Надобно ещё всё приготовить, собраться. Думаю, что послезавтра, перед новолунием, будет отличная ночь, вот тогда и справимся с этой Арычихой.

— Послезавтра? — Куприян даже подскочил, — Григорий Александрович, дорогой! Возьмите меня с собой! Я же… ничего не знаю о том, что мне назначено! Вы сами сказали — надо учиться! А как мне учиться, сидя в лавке? Позвольте с вами…

Белугин задумчиво смотрел на Куприяна, не обращая внимания на укоризненно качающего головой Ермила.

Савелий Миронович, который занимался в то время своими делами, замер, и глянул на сидевших за столом гостей. Лицо его ничего не выражало, только в глазах горело любопытство, с которым он глядел на Куприяна.

Тем временем Белугин достал из кармана небольшой кисет, Куприян было подумал, что тот хочет раскурить трубку, но Григорий вынул из кисета несколько камней. Они все были разного цвета и причудливой формы, и когда Белугин высыпал их себе в ладонь, Куприян почувствовал тёплую волну, которая шла от камней.

Белугин подержал немного камни в руке, а потом осторожно раскинул их на столе. Один камень, белого цвета, упал перед Куприяном, тот принял это за добрый знак и вопросительно поглядел на Белугина.

— Что ж, видать так назначено, — кивнул Белугин, — Жду вас у себя, приезжайте завтра вечером в моё именье, всё обсудим за ужином. Заночуете у меня, а послезавтра примемся за дело. Кстати, вы Лавку на будущей неделе откроете? Среда — очень подходящий для этого день, так камни говорят.

Распрощавшись с новыми знакомыми, Куприян вместе с Ермилом вернулись домой таким же манером, как и уходили оттуда. Ермил что-то ворчал себе под нос, продолжал перебирать свой клубочек, а Куприян никак не мог успокоить бурлившую от волнения и новых впечатлений кровь. Щеки его горели, он стал ходить туда-сюда меж книжных полок и оглядывал корешки книг.

Может и ему сейчас что-то явится… не хотелось послезавтра явиться к Белугину полным профаном, Куприян хотел хоть что-то ещё узнать про эту самую Арычиху…

Глянув в витринное окно, Куприян даже остановился от удивления — там всё ещё было ночь… летняя, короткая, с тоненькой золотой ниточкой занимающейся на востоке зари. Всё так же, как и тогда, когда они уходили отсюда… Но ведь сколько времени прошло? И Куприян повернулся к Ермилу с немым вопросом.

— А, ну так я время остановил, — махнул рукой Ермил так, словно сделал что-то очень обычное, — Кто же знает сколько мы там могли просидеть!

— Остановил? Я думал, ты пошутил тогда, когда сказал про время! — с восхищением сказал Куприян, — А скажи, ты можешь… в прошлое, или в будущее? Можешь?

— Запрещено, — проворчал Ермил.

Но по его виду Куприян понял, может. Но дальше выспрашивать не стал, запрещено, так запрещено. Он был благодарен Ермилу за то, что случилось с ним сегодня ночью, это многое прояснило, да и Белугин сказал — не всё сразу. Так что может это сейчас запрещено, а кто знает, что будет потом.

— Ты вот что, Куприян, — сказал Ермил и почему-то показал на свой клубок, — Я как мыслю, тот мертвяк, что сегодня тут возле лавки нашей шастал… Его Арычиха послала разведать. Я думал, он один из тех, кто ищет иной путь, как плату обойти за этакую жизнь, но видать ошибся я. Он приходил за другим. Защиту надобно обновить, Лавку защитить. Сейчас стоит защита, конечно, Онуфрий ставил, да только чую я, ослабела она, как его не стало. И они чуют… потому и являются сюда.

— Ты сказал, научишь, как это сделать. Я готов, — сказал с готовностью Куприян, теперь он верил, сомнения ушли после этой ночи, наверное, теперь он принял назначенное.

— А ещё скажи, Ермил… я думаю… не знаю, откуда пришло мне, но тот мертвяк оставил след. Поставим защиту, и я пойду по следу, погляжу, каким путём он от Демьянова хутора в город попал. Надо путь сей закрыть! Иначе делов тут натворит!

— Эка…, — протянул Ермил и с каким-то уважением или восхищением поглядел на Куприяна, — Силён, ты, Куприян Федотович, дана тебе сила и дух. Помогу.

Ермил указал Куприяну на самую дальнюю полку с книгами, там, в самом углу, сиял неяркий белый свет. Значит там было написано, как оградить Лавку новой защитой, как делали это до Куприяна Онуфрий, и другие, кто был здесь Хранителем и Путеводом.

Глава 12

Книжица, которую достал с полки Куприян, оказалась совсем тоненькой, да и написано было немного. Ермил достал из небольшого шкафчика под конторкой три свечи, они с Куприяном поставили их посреди Лавки, и когда Куприян стал читать написанные в книге строки, от свечи к свече словно красная нить протянулась, и пламя зажглось, само собой.

Куприян читал, буквы легко складывались в слова, как будто он знал всегда то, что сейчас впервые увидел, и чем дальше он читал, тем ярче горели свечи. Мягкая, горячая волна прошла от этого пламени, соединяющая свечи нить вспыхнула и пропала, что-то изменилось…

Это были всё те же полки, и книги, и конторка с кассой, и масляная лампа на небольшом столике в углу, но… Изменилось что-то незримое, изменился даже Ермил. Перед Куприяном стоял невысокий человечек крепкого сложения, примерно его ровесник. Русые волосы были перехвачены кожаным ремешком, на поясе висела небольшая сумка, расшитая красными нитками.

Куприян смотрел на Ермила и понимал, он не помнит, как тот выглядел раньше… всегда являлся ему как-то… а теперь словно в своём облике появился, таким, какой есть на самом деле.

— Ну, вот теперь никто не может войти в Лавку, кому быть здесь не положено! — горделиво подбоченился Ермил, — Моя нить, твой огонь, Силы тех, кто был до нас и будет после нас явили Защиту.

— Смотри. Ты тоже это видишь? — спросил Куприян.

Он стоял возле витринного окна, в ночном сумеречном мареве не сдвинувшейся во времени ночи снаружи вилась в воздухе зелёная дымка. От витринного окна, где она уже начала таять, след этот вился в сторону переулка, Куприян отпер входную дверь и вышел на крыльцо.

— Ты куда? Нешто решил пойти? — поглядывая на светлеющее на востоке небо, спросил Ермил, — Мертвяк ушел туда, в проулок… Поспеем ли ухватить след, уже утро наступает.

— Останься в Лавке и запри за мной дверь, — приказал Куприян помощнику, — Я постараюсь успеть, хочу найти, как он попал сюда. И закрыть проход.

— Нет, я с тобой! — Ермил указал на ключ в двери, — Запри снаружи и бежим, может и поспеем! Кажется, я знаю, как он ходит… Арычиха ведает водой, только плохой, затхлой… А тебе дан дар, ты открывать и закрывать ходы можешь… когда обучишься!

— Ты что, а вдруг кто тебя увидит! Ты уж прости, Ермил, но после расспросов не оберёшься!

— Никто не увидит, окромя тебя, — усмехнулся Ермил и почему-то показал на свой нитяной клубок, который носил всегда при себе. Верь мне, как есть говорю! Мало того — меня, а и тебя никто не приметит, я это могу, туманом по улицам пролетим!

— Ладно, нет времени, идём! — Куприян спешил, ему хотелось выследить того, кто приходил этой ночью к Лавке и глядел в окно, чтобы после рассказать про это Белугину.

Не хотелось показаться Григорию Александровичу уж вовсе зелёным, думал Куприян, запирая на ключ дверь Лавки, а так вот приедет к нему в именье да расскажет, вот, дескать, нашли мы путь нечисти в город, и закрыли его. Тем более Куприян вдруг выяснил, что нужные слова ему являются не только в книгах… Он знал, как закрыть ход Арычихиной нечисти, слова яркими строками вспыхивали перед глазами, когда он про это думал.

Две едва приметные тени метнулись в проулок, ловя угасающий смрадный след, Куприян думал, что он уходит к реке, но нет. Он терялся меж старых, покосившихся домишек, и вывел на окраину, там Куприян увидал обгорелые остовы домов. Слободка сгорела, понял он, давно уже, вон, всё травой заросло.

— Куда же он… откуда пришёл, — задумчиво глядя на останки пожарища, протянул Куприян, — Я думал, он к реке… или к пруду какому…

— Там вода чистая, хорошая. Ему нет туда хода, а у Арычихи нет власти. Потому…, — Ермил огляделся и указал рукой куда-то в самые заросли бурьяна, — Там что-то… чуешь?

Куприян и сам почувствовал, какие-то тёмные, колючие нити вели его, опутывали всё вокруг, и тянули, тянули жизнь.

Они стали осторожно продираться через заросли, Куприян поднял палку и стал щупать траву, боясь провалиться в какую-нибудь яму.

Он предстал перед двумя путниками неожиданно. Тот, кто глядел в окно Лавки, стоял сейчас у обгорелого колодца, уже почти провалившегося, невыносимым смрадом несло оттуда, от чего у Куприяна перехватило дух.

Мертвяк не видел и не слышал их, он был занят — впился зубами в горло висевшей на его руках девушки. Голова её была повёрнута за спину и болталась на коже, Куприяна затошнило от этого, и он с трудом сдержался, чтобы не закричать от ужаса.

Спина мертвяка вздрогнула, он медленно пустил свою жертву на вымазанную чёрной грязью траву и повернулся, глянув покрытыми тухлой белёсой плёнкой глазами на остолбеневшего Куприяна. Тот отшатнулся, но собрал всю храбрость, какую только смог в себе сейчас найти.

— Ты зря сюда явился, — прохрипел мертвяк трескучим голосом, — Теперь пойдёшь со мной!

— Это ты зря явился, — спокойно ответил собравшийся Куприян, поднял руку и начал говорить.

Слова сами являлись, оставалось только повторять их, Куприян слышал, как вторит ему стоящий рядом Ермил.

Мертвяка скорчило, спина его заломилась назад, страшно хрустнули кости, кожа порвалась на суставах, сквозь полуистлевший кафтан было видно, как отваливается от костей мёртвая плоть. Упырь повернул голову, от чего шея свернулась в гармошку, зашипел, и спиной вверх пополз на Куприяна.

Но тот и не дрогнул, продолжал говорить, поднял ладони вверх, они горели жаром, и ему казалось, что этот жар нагревает воздух, он будто начал густеть, и мертвяк стал вязнуть в нём. Руки и ноги его скрючились, кости полезли наружу, и с противным скрежетом и хлюпаньем мёртвое тело стало разваливаться на куски. Эти куски чернели, съёживались, как бумага в огне, и вскоре превратились в чёрный прах. Мёртвая девушка, которую мертвяк жрал у колодца, так же рассыпалась в пепел.

— Ох ты…, — сказал Ермил, и добавил несколько ругательств, которые Куприяну были неизвестны, на каком языке Ермил ругался, он не знал, но понимал его почему-то, — Вот же напасть какая! А ты, Куприян, и глазом не моргнул! Я хоть и всякого навидался, но вот так, чтобы близко к мертвяку… и это вот… ох ты…

— Ладно. Давай поглядим, что с колодцем можно сделать, — сказал Куприян спокойно, хоть внутри у него тоже всё дрожало, — Надо закрыть проход, чтобы больше отсюда никто не явился. Смотри… там же… вроде там что-то есть…

Куприян осторожно наклонился над истлевшим колодезным срубом, опасаясь поскользнуться на чёрной жиже, разлитой кругом. Там, в тёмной воде он разглядел лицо. Красивое, бледное лицо девушки, она словно хотела вынырнуть, цеплялась руками за скользкие гнилые брёвна… И Куприян не замечал, как склонялся всё ниже, ниже…

— А ну, отойди! — Ермил дёрнул его за руку, — Ты что, Куприян?!

— Там девушка, надо помочь! Он видимо её туда кинул, а она не может выплыть! — кричал Куприян помощнику, — У тебя есть верёвка?

— Какая верёвка! Какая девушка! Али забыл, где мы?! — Ермил вдруг отвесил Куприяну увесистую оплеуху, тот осел на траву и растерянно заморгал.

— Ну? Окстись, это же Арычиха манит, дурень! Закрывай ход, я помогу! Ну, давай скорее, пока оттуда нам ещё мертвяков не наслала! Сил у тебя покуда мало, с такими управляться! Этот эвона какой здоровенный был!

Куприян потряс головой, и правда, чего это он! Какая девушка может быть в чёрной тухлой воде? Только мёртвая… Он поднялся на ноги стал обходить колодец по кругу, останавливаясь и шепча заговор:

— На час, на два, на полдень и на полночь, со мною солнца свет и лунный луч, ветра свист, коло посолонь иду, жар огня несу, воду очищаю, двери закрываю!

Сверкнуло в воздухе синим, грохнуло, будто молния прошила старый колодец, хотя в рассветном небе не было ни облачка. Вздрогнула земля у колодца, внутри что-то плеснуло и взвыло нечеловеческим голосом.

Куприян закрыл уши руками и отпрянул назад, Ермил упал на спину, тоже закрывая уши и ругаясь на своём странном наречии.

Солнце выпустило первые свои лучи, озарив кромку неба, когда двое ночных странников отняли руки от ушей и поглядели сперва друг на друга, а после на колодец. Большой камень лежал на месте гнилого колодезного сруба, Куприян подошел и осторожно тронул его, камень отозвался едва слышным гудением.

— Ладно, идём домой. Всё мы здесь управили, как надо, — устало вздохнул Куприян, — Снова меня дядька Сидор пожурит, что до обедни сплю. А вечером мне к Белугину ехать… может и сладим мы с ним вместе с этой Арычихой.

Ермил глянул на него, искрами сверкнули его глаза, повёл рукой и снова укрыл их незримый туман, пока пробирались два путника проулками к Книжной Лавъке Куприяна Рукавишникова.

Глава 13

Куприян немного продрог от утренней прохлады и росы, которая сыпалась на них с кустов, когда они с Ермилом пробирались под заборами узких проулков. Зато как же хорошо и уютно показалось ему оказаться в Лавке!

Заперли за собой дверь и устало выдохнули, внутри было тепло, приятно пахло сладкими ватрушками, которые так и лежали — надкушенная Куприянова, и непочатая Ермила. У обоих голодно заворчали животы, тут же взялись за ватрушки, и прихватив крынку с молоком сотоварищи уселись прямо на пол, потому что грязные были оба, в чёрной земле и пыли.

Куприян ел ватрушку и думал, может ему так кажется, но Ермил словно выше ростом стал, спрашивать было неловко, да и устали они оба для разговоров.

— Ладно, я пошёл. И ты спать иди, тебе вечером к Белугину ехать ещё, — сказал Ермил, стряхнув со штанов крошки, — Вот, книгу возьми. Там есть про Арычиху, только из дома не выноси книжицу, нельзя.

Ермил добыл откуда-то из недр книжной полки небольшую книжку в совершенно истёртой, но подлатанной обложке из непонятного материала, похожего на очень тонкую кору дерева.

— Ермил, а вот я спросить хотел, — спросил Куприян, — Ты как… голодный что ли сидишь? Что ты ешь?

— Не боись, не голодаю, — усмехнулся помощник, — А гостинцы принимаю, так что Акулинкины плюшки ты приноси, я их люблю!

С чуть слышным хлопком Ермил исчез, Куприян устало усмехнулся, сунул книжицу себе за пазуху, потом взял опустевшую крынку и пошёл в кухню, где наткнулся как раз на Акулину Петровну, которая заводила опару на тесто и вполголоса напевала что-то приятное, распевное.

— Куприян Федотыч! — всплеснула она руками в муке, — Поглядите, на кого вы похожи! Это где же вас ночами носит?! Ну-ка, живо ступайте переодеваться!

Куприян послушно переоделся, после пошёл на двор умываться с мылом. Там Сидор Ильич уже готовил повозку к вечеру, ехать в именье к Белугину и переговаривался с Тихоном Фёдорычем, который дёргал щепу на растопку по просьбе Акулины Петровны.

Все эти обыденности как-то не увязывались с тем, что было прошедшей ночью, Куприян словно проснулся ото сна, или снова вернулся в родное Киселёво, откуда-то из дальней поездки.

— Куприян, а ты чего так рано нонче? Я думал, после гулянья-то у Крошенинниковых дольше проспишь, — спросил дядька Сидор, а после пригляделся, — Да ты никак ещё и не ложился? Где же ты был, мил друг?

— Я это… в лавке прибирался, и там ещё… возле крыльца, — ответил Куприян, ведь не скажешь правду-то, — Не спалось что-то.

— До вечера не сдюжишь, не выспавшись, а нам ехать, — посетовал Сидор Ильич, — Поди хоть чутка поспи.

Куприян хоть и устал, но спать ему не хотелось, он улёгся в кровать и стал читать принесённую из лавки книгу, и сразу же понял, почему Ермил не велел её выносить из дома. Попади такое не в те руки… Почему-то вспомнился Гербер, но мысли уже становились тягучими, ленивыми, парень положил книгу под подушку и прикрыл глаза. Только на минуточку, отдохнуть…

— Ехать пора, Куприян Федотыч, — дядька Сидор тряс его за плечо, — Подымайся, мил друг, как раз поспеешь собраться.

Куприян подскочил на кровати, время и правда уже было ехать, он заторопился собраться. Из кухни аппетитно пахло свежей выпечкой, и по пути в Лавку Куприян туда заглянул, прихватив пару пирожков для Ермила.

Лавка оставалась закрытой, хотя Куприян видел, что прохожие часто останавливаются у витринного окна, глядят на книги и читают написанное на листе объявление о скором открытии. Белугин сказал в среду, подумал Куприян, что ж, пусть будет среда.

Помощника не было видно, может, отдыхает, подумал Куприян, и оставил на прилавке пирожки, обернув в прихваченный с кухни рушник. Потом подошёл к той самой полке, откуда Ермил доставал книгу, и осторожно поставил её обратно, она сама собою исчезла, словно втянулась между корешков. Куприян довольно потёр руки и заспешил на задний двор, где уже ждала его запряжённая повозка.

Усадьба Белугина от города была верстах в двадцати, и когда повозка выехала за город, потянулись поля и луга, сердце Куприяна стукнуло — вспомнилось родное Киселёво, и матушка с отцом, Варвара и Маруся, ведь все они ему родные… Съездить надо, поди ж вот и дядька Сидор не прочь дома побывать.

Белугин встречал гостя у ворот именья, выстроенного покоем вокруг дома с широким крыльцом. Всё здесь было устроено без излишней роскоши, никаких скверов и садов с беседками, как это было у Крошенинникова.

Да и сам Белугин одет был весьма скромно, и ожидая приезда гостя времени даром не терял, осматривая подкову на копыте стоявшего рядом каурого мерина.

— А, Куприян Федотыч, добро пожаловать! — Белугин явно обрадовался гостю.

Устроили их с дядькой Сидором как дорогих гостей, и в ожидании ужина Белугин повёл Куприяна показать окрестности.

— Вот там Верещаники, небольшая деревня, в аккурат через мосток переехать, далее Кузьминка, дворов на сто, чуть более, — показывал Белугин, когда они с Куприяном шли по тропке по краю пшеничного поля, гуляющего волнами на ветру, — А вон там, видите, бор над рекою, там мосток есть, но местные больше бродом ездят, чтоб путь скоротать, вот туда и ведёт дорога на Демьянов хутор. У меня там человек есть надёжный, утром оттуда приехал, сказал, спокойно ночь прошла, правда, блаженный тамошний что-то говорил несуразное о пропавшем охотнике… Я думаю, он и вправду что-то видал, да у местного батюшки такие присказки не в чести, не разрешает разносить и «бесовщину» пересказывать.

— Завтра туда и направимся? — спросил Куприян, — Григорий Александрович… я должен вам рассказать то, что приключилось с нами минувшей ночью, и надеюсь вы мне поверите. Хотя, признаться, думаю такими гостями, какой ко мне в лавку наведался ночью, вас не удивишь.

И Куприян рассказал всё, и как он у видал за стеклом человека, который на живого был мало похож, и всё то, что случилось после. Белугин слушал его внимательно, стараясь не пропустить ни слова, и только впалые его щёки чуть побледнели.

— Я про такое слыхал, но… воочию мне ни разу не доводилось видеть такого человека, как вы, Куприян Федотович. То, что у вас Дар великий, хранить Пути и указывать их — это вы уже и сами поняли, я полагаю. А вот… расскажу вам немного о себе, чтобы вам всё и прояснилось.

Белугин заложил руки за спину, и они с Куприяном двинулись медленным шагом дальше, к мостку на запруде возле мельницы. Заливной луг в низине розовел и покачивал на ветру головками клевера, и Куприяну показался теперь этот запах таким благостным, родным, как в Киселёво.

— Каждый в сей мир приходит, чтобы исполнить назначенное, — говорил Белугин, — К таковому выводу я пришёл сам, не просто так, а когда принял свою долю и осознал её. После того жизнь моя чудеснейшим образом изменилась, потому как назначено мне, любезнейший Куприян Федотыч, этот мир избавлять от тех, кто со злым умыслом в него проник, и черпает силу из живущих здесь душ. Когда я преисполнился сей благостью — всё мне открылось, и даны были и силы, и средства, без излишеств, но достаточные для сих благих дел. Кого я только с того дня не навидался! И женщину, которая пила кровь младенцев, и старика, который оказался… впрочем, история сия долгая, и к сути нашего разговора пока не касательна. Так вот… нынешней ночью вы, так сказать, выполнили то, что обычно делаю я. Но мы так же знаем и то, что ведомы вам силы Хранителя. А потому, я осмеливаюсь полагать, что в Роду вашем были сильные Хранители, ведающие Пути — сие знание вы явили у добрейшего Савелия Мироновича. А вот сегодня ночью вы явили другое знание — вам от предков перешла сила Ратника, того, кто гонит нечисть, бьёт зло и его войско. Вы — потомок двух Родов, получивший при рождении великую силу… А это, друг мой, и хорошо, и плохо…

— Отчего же так? — спросил Куприян, он был немного озадачен сказанным Белугиным, но в глубине души понимал — тот прав.

— Потому, что такая сила является в этот мир не просто так, — вздохнул Белугин, — И то, что нам предстоит завтра, эта… встреча с древней Арычихой, это лёгкая прогулка по сравнению с тем, что грядёт.

— Что ж, вы сами сказали, что назначено — того не миновать. А пока остаётся набираться знаний и опыта, — Куприян понял, что не испытывает страха, — Как говориться двум смертям не бывать. А вы, дорогой Григорий Александрович… значит, и вы не случайно появились в моей судьбе, не ваше ли назначение принять на себя стезю Наставника?

— Польщён! Весьма! — Белугин даже чуть покраснел от удовольствия, — Что ж, я рад вашему настрою! Идёмте тогда ужинать, а после обговорим, что каждый из нас нашёл про то, как справиться с этой нечистью, изжить её.

И они неспеша повернули к усадьбе Белугина, лёгкий ветерок завивался за ними по тропе, в реке на запруде у мельницы шумела вода, дальше разговаривал вековой бор, и ничего не указывало на то, что где-то там таится древнее зло, и ждёт, выжидает…

Глава 14

Демьянов хутор показался им, внезапно выскочив из-за невысокого ельника, разрастающегося по краю овражка. Куприян вместе с Белугиным вышли из усадьбы последнего ранним утром, чтобы дойти до хутора до того, как разгорится зноем летний день.

Четыре двора всего и было, все Демьяновы, как Белугин рассказал по дороге, один вот, Демьянов Пётр, охотник был знатный, как говорят — белку в глаз бил. А после пропал, думали, хищник какой попался ему на дороге, да потом местный пастушок рассказал — видал, дескать, Петра, недалече от хутора, да вот только тут стоял, да и пропал. Искать ходили хуторские мужики, да свояки из Кузьминки, далече уж дошли, да ни следа не нашли Петра Демьянова. Сгинул человек, как и не бывало.

— К жене его зайдём, расспросим. Может что и расскажет нам, — говорил Белугин, спускаясь к мостку через овражек, — Она была у батюшки нашего, отца Евстафия, дескать, чего делать, мужа-то сколь уж нет, ни живого, ни мёртвого. Так батюшка ей молиться шибче велел, чтобы Господь послал от такой напасти избавление.

Двор Петра Демьянова крайним к лесу стоял, крепкая изба, добротная, на плетне двое мальчат висят, болтая босыми ногами и негромко переговариваясь. Хозяйка где-то во дворе управлялась, слышно было, как покрикивает на кого-то.

— Ну, здоровы будьте, парняги, — сказал мальчишкам Белугин, — Кликните-ка нам матушку вашу, да скажите, Белугин пришёл, как и обещался. А после уж и гостинцы вам дам, пострелята.

Мальчишки кинулись за дом, где огород был засажен, позвали мать, а вернувшись получили от Белугина по печатному прянику да по мелкой монете, на ярмарку.

Хозяйка вышла с огорода к гостям усталая, синие тени лежали под глазами, она взглянула на пришедших и уважительно поздоровалась, пригласив проходить в дом. Белугин с Куприяном поднялись на резное крылечко, и перекрестившись на образа, перед которыми горела тусклая лампадка, сели на лавку.

— Ты, Меланья, ежели в чём имеешь нужду, скажи, я помогу, — мягко сказал Белугин.

— Благодарствуйте, Григорий Александрович. Да какая нужда… мужа нет уж сколь, одной-то тяжко. И кабы знать… Отец Евстафий сказывает, что в наказание мне это дано за грехи мои. А какие грехи? Вот и к исповеди меня не допустил, после того…

— Что ты ему рассказала, отцу Евстафию? — спросил Белугин, — Расскажи нам, может нам удастся с напастью этой совладать.

— Да… рассказала. За то и осердился на меня батюшка, — женщина стала креститься на образа, по щекам потекли слёзы, — Сказал, что по неверию своему я допустила к себе нечистого… Ох, Григорий Алексаныч, да нешто я сама не понимаю… а вот только как? Ежели это Петя был.

— Приходил к тебе?

— Приходил. Ночь уж на дворе была, я ребятишек спать уложила, а мне какой сон, когда думы из головы не идут? Молилась я, лампадка только и горела, а гляжу — под окнами будто тень чья-то. Перепугалась сперва, одна с ребятами дома, может тать какой… да после пригляделась, а это Петруша мой… Под окном стоит, с ноги на ногу переминается, я кинулась было выходить, да споткнулась о лавку, потом глядь, а там нет никого… Луна вышла, светлее стало, а мне так боязно, не пошла наружу, ведь коли сама сгину, что с ребятишками станется… И уж когда петух пропел, пошла на двор, а там следы… а в них вода стоит, чёрная, вонькая. Утром я к отцу Евстафию и пошла, он сказал псалтырь читать, за грехи каяться. На другую ночь я уж спать и не думала, как ребятишки заснули, лампадку прибавила, свечи зажгла, стала читать, а сама всё думаю — как молиться-то, за упокой? Так мёртвым его я не видала, как же… за здравие и спасение стала Бога молить, чтоб мужа мне вернул, детям отца. Хоть и говорил отец Евстафий…

Женщина расплакалась, Куприян поднялся, воды в ковшике подал, душа у него разрывалась смотреть на безутешную женщину. Думал, кабы достало у него силы спасти Петра Демьянова, да вот догадывался Куприян, что именно его и встретили они с Ермилом минувшей ночью у старого колодца в выгоревшей слободке.

— А как полночь миновала, снова он пришёл под окна, — продолжала Меланья, испив воды, — Я окно растворила, оттуда холодом несёт, тленом, а у меня сердце заходится, руки леденеют. Стала спрашивать, что же с ним приключилось, и что мне теперь делать, как ему подсобить, а Петруша плачет, просит выйти к нему. Тоска, говорит, не пускает его, попрощаться хочет и со мной, и с ребятами, а уж после… А у меня на лавке рядом со мной псалтырь открытый остался, и как я его коснулась, ненароком, Петруша тут и вскрикнул, а я гляжу… вместо него старуха стоит, старая, сгорбленная вся! Когти звериные на руках, словно медвежьи, глаза красным горят, а на плетне будто сидит кто… я думала, черти это, чёрные, маленькие… Ох, страшно говорить, а тогда я криком закричала, стала молитву читать, а старуха только смеётся! После уж петух пропел, она в тумане и пропала. Я дождалась утра, глянула, весь двор копытами козлячьими истоптан, тут и пошла за отцом Евстафием, тот ругается… я уж тут на колени пала, стала причитать, тогда сжалился, пришёл вчера, двор окропил. Нонешней ночью никого не было, да вот я утром корову увела к родителям, после с отцом на подводе и кур увезли, сами с ребятами сейчас соберёмся, покуда у родителей поживём, в Кузьминке.

Как раз на двор въехала подвода, запряжённая резвой сивой кобылкой, правил ею крепкий седой старик с хмурым, озабоченным лицом.

— Вот и отец за нами, — сказала Меланья, — Сейчас ребятам скажу, чтоб узлы на подводу снесли.

— А что, Меланья, позволишь ли нам заночевать у тебя вон хоть на сеновале, или в амбаре? — спросил Белугин, — У меня с моим товарищем, Куприяном Федотовичем, надобность в том образовалась.

Меланья пригляделась пристальнее в лицо Белугина, и Куприян понял, что молва про его уменья по округе ходит, может потому и недоволен бывает тем отец Евстафий, его приход и был — Верещаники да Демьянов хутор, потому как в Кузьминке своя большая церковь имеется.

— Зачем же вам такие неудобства терпеть, ведь дом пустой останется, здесь и ночуйте, коли не боязно вам, — в Меланьином голосе слышался и страх, и надежда, что всё разрешат они двое, — Уж не знаю я, что и думать… вернёмся ли сюда жить? Кабы Петруша нашёлся, тогда не боязно, а без него…

Отец Меланьи зашёл в избу, перекрестился на образа и приветствовал гостей, почтительно склонив голову.

— Григорий Алексаныч, без тебя видать не сладить нам с экой напастью, — сказал старик негромко, — Вишь, какая беда приключилась… какое зло завелось, откудова на нашей земле такое, видать, нагрешили мы…

— Хорошо, что уехали, — сказал негромко Белугин Куприяну, когда они стояли возле ворот глядя вслед уезжающей подводе, — Ничего хорошего Меланья про мужа не узнала бы, а так… пусть. Ладно, вон уж скоро вечереть начнёт, надо дело справлять.

Оба знали, что найти то место, где объявится снова Арычиха, они не смогут, а потому один у них путь — нужно, чтоб она сама пришла туда, куда им самим надобно!

Белугин вышел за плетень, и стал что-то говорить, повернувшись лицом к клонящемуся к лесу солнцу, начал водить руками, и Куприян увидел, как пропал след от уехавшей подводы, завернулся обратно во двор, и в густой тени раскинувшейся в углу двора черёмухи соткалась словно из тумана сумрачная фигура женщины, похожей на Меланью.

Меж тем сам Куприян времени не терял, он делал то, что написано было в той книжице, где знающий человек написал, как извести Арычиху так, чтобы не ушла в землю тухлой водой, и не объявилась в ином месте.

Шёл Куприян к лесной опушке, водил руками, словно нить отматывал, завязывая невидимые узлы, и говорил то, что само приходило в голову. Верно Белугин угадал, там, в лощине, за старым оврагом, который в жару иссох, раньше источник жил, а теперь… загустел там воздух, тяжёлым духом налился…

Ночь пришла, разливаясь прохладой и принося от леса зелёную свежесть, Куприян с Григорием сидели под окнами опустевшего дома охотника Петра Демьянова. Когда луна только показала свой лик из-за кромки леса, Белугин встал, потёр горевшие огнём ладони.

— Ну, пора идти, а, Куприян?

— Да, пожалуй, — Куприян кивнул товарищу, и они вышли за плетень направившись к низине.

Подойдя поближе к лощине, они разошлись в разные стороны, обошли кривой кустарник и каждый нашёл себе укрытие. Куприян очертил руками круг и сел на поваленное трухлявое бревно в ожидании. Страха в душе не было, только беспокойство, как бы не подвести ему товарища своего, всё сделать так, как назначено.

Близилась полночь, когда уже чуть придремавший Куприян услышал позади себя хлопанье крыльев. Обернувшись, он обомлел… На кривом мёртвом дереве, торчавшем своими корявыми сучьями в разные стороны, сидела целая стая птиц. Приглядевшись, Куприян разглядел в лунном свете, пока ещё проникающем в наползающий туман, что птицы эти вовсе и не птицы… на голых тощих шеях торчала странная голова. Совершенно без перьев, словно это был голый череп с пустыми глазницами и унизанным острыми тонкими зубами клювом. Хлопая крыльями, эти твapи смотрели на Куприяна чёрными провалами глазниц, вытягивали шеи и издавали хриплые, гортанные звуки. Куприян понял, место они с Белугиным верно определили, до утра оставалось совсем немного…

Глава 15

Сон как рукой сняло, Куприян с опаской смотрел на рассевшуюся по корявым веткам стаю, а страшные птахи смотрели на него, сверкая в темноте зеленоватыми отблесками пустых глазниц, скакали по веткам, поклёвывая друг друга и злобно курлыкая.

Парень не двигался, так и сидел на бревне, понимая, что только шевельнись — и вся эта стая с криками кинется на него. Наверное, в книгах, хранящихся в Лавке, или у Савелия Мироновича, есть что-то, какие-нибудь подсказки, как изжить эту облезлую пернатую нечисть. Куприян медленно поднял руку, птахи оживились, пригнули вниз свои уродливые головы и зашипели.

Парень замер, и тут откуда-то послышалось пение. Тонкий девичий голос выводил песню на незнакомом Куприяну языке, но… почему-то он понимал, что девушка поёт о любви и своём суженом, который рассердился на неё и бросил в воду, а девушка не умерла, воды иссохли, и теперь она лежит и слышит, как по покрывшей её земле стучат копыта табунов, как свистит ветер, играя гривами лошадей, а любимый её не ждёт, он её проклял за то, что она восстала и забрала его детей утопила их в старом арыке.

Куприян слушал, он чувствовал, как сковывает тело, как будто он всё глубже погружается в эту горькую песню. Из-за кустов вышла певунья, это была совсем юная девушка, раскосые чёрные глаза, высокие скулы, в волосы вплетены кожаные амулеты, а высокую грудь украшало монисто.

— Ты пришёл спасти меня, батыр? — спросила девушка, — Ты убил моих обидчиков и освободишь меня?

Куприян поднялся на ноги, на птиц он уже не смотрел, другая, более грозная беда стояла перед ним сейчас. Он молчал, не в силах вымолвить ни слова, а девушка, понимая это, заливисто рассмеялась и повела рукой.

— Идём со мной, батыр, я накормлю тебя, согрею, — звала девушка, — Но сперва поклянись любить меня, только меня одну! И убить всех, кто желает мне зла!

Куприян склонился, встав на одно колено, и не видел, что жуткая пернатая стая уже не сидит на ветках, твари окружили его, подбираясь всё ближе к парню.

— Эй, старая! А ну, обернись, взгляни в лицо своей смерти! — раздался суровый голос позади девушки.

Из тени невысокого ельника выступил Белугин, в руке у него был короткий клинок, отражавший лунный свет. Девушка вскрикнула, присела и закрылась руками от этих лунных бликов, потом протянула руки к Куприяну, свежие девичьи щёки были залиты слезами.

— Спаси меня, спаси!

Куприян не видел того, что в сверкающем клинке Григория отражается вовсе не юная красавица, а старая, сгорбленная, косматая старуха с торчащими вперёд клыками и звериными когтями на крючковатых пальцах.

Белугин взмахнул клинком, вся пернатая хищная стая с диким клёкотом кинулась на него, но вдруг остановилась. Чёртовы птахи осели на землю, скручивая назад свои облезлые шеи и раскрывая зубастые клювы. Они слушали пение…

Куприян поднялся и стал петь, всё происходило само собой, незнакомые слова легко приходили и слетали с губ, низкие, гортанные перекаты голоса получались без труда.

— Нет! Нет! Замолкни! — закричала девушка старческим, каркающим голосом и забранилась, стараясь перекричать пение.

Но голос Куприяна креп, он разносился далеко по округе, будил ночной лес, где-то в лощине загудела земля…

Белугин взмахнул клинком, отразившийся от него лунный луч разрушил чары — покровы сползли на землю мерзкой чешуёй, и на месте девушки оба они видели теперь старуху… такую древнюю, древнее времён. Она кричала заклинания, но то, что пел Куприян, перекрывало её крики. Вокруг неё налились лужи чёрной воды, словно следы, они чавкали, чмокали, разбрызгивая вокруг свою грязь.

Обессилев, старуха упала на колени, заскребла когтями землю, которая всё больше наливалась чёрной водой. И только теперь Куприян заметил, что он стоит по колено в чёрной жиже. Но в этот момент гуденье в лощине стало таким громким, что даже деревья зашатались, и каменный край лощины словно разорвало — оттуда хлынула чистая, искрящаяся в лунном свете хрустальная вода спрятанного в землю ведьмой источника. Теперь он был свободен и смывал всё, что израстила здесь Арычиха.

Старуха согнулась, её корчило и выворачивало, изо рта полезла чёрная шевелящаяся грязь, это были змеи, они начали расползаться вокруг, шипя.

— Убей! Убей меня! — стонала старуха, кости её трещали, разрывая кожу на суставах, — Сжалься!

— Что же ты, Григорий! — крикнул Куприян, очнувшись и перестав петь, внутри у него всё скрутило от жалости… старуху стало невыносимо жаль.

Но как только песня его смолкла, старуха воспряла, исходя чёрной кровью она подняла руку и стала крутить чёрным когтем, Белугин охнул, руки его дрогнули, он крикнул:

— Куприян! Не останавливайся, иначе сгинем оба! Еще немного… пой!

Куприян вспомнил, что говорил ему Белугин, и понял — тот смотрит на луну и ждёт… закрыв глаза, чтобы не видеть старуху, и не обращая внимания на ползающих по его ногам змеёнышей, он снова запел. Гул прошёл в этот раз по округе, пенье его стало гортанным, к нему примешались звуки, словно кто-то тронул серебряные струны.

Старуха закричала, снова стала молить убить её, избавить от вековых страданий, но морок окончательно спал с Куприяна, и он вспомнил всё, что сам читал про Арычиху, и что рассказал ему Белугин, из знаний своего рода, предков, хранивших эту землю от всякого зла.

Многие пытались избавить от Арычихи живущих теперь, и грядущих, да вот только никто не мог совладать, кто со своей злостью, а кто, как Куприян, со своей жалостью… Старуха просила убить, облегчить страдания, и в то же время выла, грозилась привести такое зло, совладать с которым людям не дано… Но нет, не в этот раз, думал Куприян…

Он поднял лицо к луне, и не открывая глаз просто делал то, что приходило ему теперь извне — пел. Непонятные слова он и не старался осмыслить, доверился тому, что Белугин назвал Даром.

Пора, понял Куприян и поднял руки, воздух словно проходил через него, делал невесомым и его самого, и его песню. Парню казалось, что он парит в лунном свете, который стал почти осязаемым.

Куприян открыл глаза и пропел последние строки, всё… дальше… Пора! Он открыл глаза и увидел, что старуха с надеждой и мольбой смотрит на Белугина, умоляя убить её, а смотреть на неё было страшно, живого места не было на её костлявом теле оно всё было словно… изорвано. Вокруг неё кружили те самые пернатые твари, страшно клокоча.

Белугин взмахнул клинком, Куприян вытянул вперёд руки, словно пытаясь остановить его, он вдруг с ужасом подумал, что Григорий поддался чарам, и сейчас опустит свой клинок на голову старухи…

Но Белугин взглянул на луну и изо всех сил ударил… по отражению старухи, которое в свете луны было хорошо видно в разлившейся перед нею воде.

Дикий крик разорвал воздух, из воды поднялось нечто, облепленное грязью и гнилой травой, оно кричало так, что у Куприяна заложило уши, а после вся эта чёрная суть опала, рассыпалась, только ошмётки засыхали и корчились в залившем всё свете луны. Пернатая стая вспыхнула и рассыпалась зелёными искрами, только тлеющие перья долетели до земли.

— Что-о-о в-ы-ы…, — завыла старуха и растаяла, словно была соткана из тумана, пылью рассыпалась, превратившись только лишь в горсточку праха.

Оживший источник, вырвавшийся из лощины, пронёсся очищающей струёй, смывая грязь и копошащихся в ней гадов, рассыпавшихся от старухи. Вода мстила за то, что древнее зло посмело осквернить её, и теперь, освободившись, избавляло от зла эту землю.

Куприян и Григорий стояли по колено в хрустальном потоке, пронизанном лунными лучами, усталость и горечь, наполнившие душу от морока Арычихи, ушли без следа, тела наливались новой силой, крепился и дух.

Успокоился источник, ушёл в старое своё русло, разметав всё, что заболотело и замшело на его пути, как и прежде понёс он свои воды к реке, как и было назначено.

— Ну вот, сладили мы со старой кочергой, — вздохнул Белугин и хлопнул Куприяна по плечу, убирая в ножны клинок, — А ты молодец, ничего не испугался, хотя ведь такое впервые тебе пришлось пережить!

— А я уж было подумал, что ты ей сейчас голову отрубишь, — вздохнул Куприян, — И тогда…

— Я себя едва сдерживал, признаться. В один миг и сам подумал расколоть ей череп, особенно после того, как её змеёныши стали ноги мне рвать. Но… тогда она возродилась бы снова, через время нашла бы себе новую жертву, забрав тело и став новой Арычихой. Но мы справились! Сгинула навсегда древняя ведьма!

— Жалко, что Петра не вернуть, — покачал головой Куприян, — Жена и детишки осиротели…

— Зло свою жатву ведёт, — кивнул Белугин, — Меланье и её ребятам я помогу, не тужи. Ладно, идём. Пора домой, Куприян, отдыхать.

Тиха стала лунная ночь, уходила луна, клонясь к лесу, спокойно шумела вода в возродившемся источнике, огибавшем теперь Демьянов хутор, как встарь, нес он свои воды дальше, давая жизнь всему, что рядом.

Глава 16

Утро давно занялось, птичьими трелями и ароматом свежескошенного сена вливаясь в растворенное окно спальни в усадьбе Белугина, где устроили Куприяна со всем радушием. Тихие шаги слышались в коридорах дома, переговаривались Луша и Стеша, они в доме служили и теперь пререкались о своих каких-то заботах.

Куприяну на удивление не спалось, усталости от проведённой в лесу ночи он не чувствовал, только есть хотелось, и теперь он ждал приглашения на завтрак. Возвращаться в город они с Сидором Ильичом решили после завтрака, Куприян думал, что ранний подъём не осилит, но вот теперь сидел у окна и смотрел в простирающийся позади дома фруктовый сад, всё ещё переживая ночное приключение, он думал.

Вот ведь как чудно́ получается… казалось, что прошлая жизнь в Киселёво, названые матушка и отец, учёба в Петербурге, всего-то и было недавно, а словно бы и давно, очень. И удивительно было то, что не казалось ему невероятным то, что они с Белугиным видели и делали там, за небольшим хутором. Ни само существование Арычихи, очень старой, даже угадать Куприян не мог, сколько веков этому злу… Пока они шли обратно от Демьянова хутора, Белугин рассказал то, что ему было ведомо.

— По моему разумению, Арычиха сюда попала ещё в те века, когда кочевники набеги свои делали. Вот кто-то и принёс с собой это проклятье, а когда сам тут голову сложил, осталось и зло здесь. Арычиха… арыки запирает, в воде родилось, через воду и сгинуло. Ну, это так, мои догадки, а про отражение я в той книге прочитал, что ты мне открыл. Видишь ведь как, Куприян, знания, они открываются… кому что нужно, тому и даётся. Тебе вот, как Хранителю, даны были заклинания в древних песнях кочевников, которыми они свои улусы оберегали от зла, и ты впустил их в наш мир, помог мне. А мне явилось другое, то, что Ратнику нужно — в отражении истина была! Потому и смогли мы изжить эту нечисть! Хотя, признаться, Куприян, опасался я, вдруг ты поддашься ей, ведь впервые для тебя такое испытание.

— А я за тебя опасался, — усмехнулся тогда Куприян, — Думал, отрубишь старухе голову, уж дюже она была страшна.

— Ну, я и пострашнее видал. Вот на будущей неделе приезжай ко мне в гости, на Троицу, у нас тут хорошо, благостно, про всякое потолкуем.

— Благодарствую, да только не смогу приехать, у меня ведь открытие Лавки, не отлучишься. Лучше ты, Григорий, ко мне приезжай.

— И то верно, позабыл про открытие я. А что, обязательно навещу тебя, погляжу, как дела идут у тебя, где и подскажу.

До усадьбы они дошли без приключений, и вообще какая-то тихая благодать разливалась тем утром по округе, и особенно радостно пела в ручье вода.

Мысли текли медленно и спокойно, в душе у Куприяна тихая радость горела тёплым огоньком, от того, что он понимал, от какого зла они избавили живущих здесь людей.

Куприяну захотелось пить, он взял стоявший на столе кувшин и налил воды в стакан, а снова обернувшись к окну, едва его не выронил из рук…

В лучах солнца, проникающих сквозь листву растущей под окном яблони, плясали пылинки, а у окна стояла девушка. Она стояла в саду под окном, облокотившись на подоконник, и смотрела не в комнату, а в сад.

Куприян растерялся и с изумлением смотрел на девушку. Она была молода, моложе его самого, или может быть в таких же годах, ветерок ласково перебирал её светлые волосы, прядки выбились из толстой косы, перекинутой на высокую грудь.

— Доброго утра, х-хозяюшка, — Куприян запнулся, не зная, как обратиться к девушке, что-то в ней было… не мог он этого уловить, только чувствовал.

— Благодарствуйте, Куприян Федотович. Гляжу, не спалось вам у нас нынче? Ничего, дома отдохнёте, в своих стенах и сон крепче, — девушка говорила тихо, голос её звучал как-то немного с присипом, словно она была простужена.

Девушка всё так же смотрела в сад, и Куприян видел её лицо в профиль, красивое, но немного бледное. Может, прихворала чем, но только он не доктор, чем поможет.

— Помочь ты мне можешь, да, — ответила девушка, — Меня зовут Василисой… Я вон там живу, за овином пруд, а после уж и мои владенья.

Девушка засмеялась, потом закашлялась, провела рукой по волосам, поправляя зелёный шитый венок. Потом она повернулась… и Куприян содрогнулся. Та часть девичьей шеи, которая до этого не была видна Куприяну, была изорвана.

— Да, я не живая, Куприян, — сказала девушка, голос её изменился, — И пришла к тебе, чтобы остеречь тебя. Не пускай Петра в лавку, не допускай к себе, остерегись. Велика сила его, очень велика! То, что вы с Гришей с Арычихой сладили, нам всем свободнее дышать стало, но Гербер… страшно, страшно, Куприянушка, ни в жизни, ни в смерти он покоя нам не даёт, призывает, призывает, призывает… а потом наказует страшно, когда отказываешься делать то, что он велит. Остерегись его, Куприян, и не спеши. Коли обождёшь, то узнаешь, как с ним сладить.

Девушка протянула руку и коснулась ладони Куприяна, прикосновение это было ледяным, Куприян вздрогнул и… проснулся.

Он сидел у окна, положив на подоконник руки и примостив на них голову. Вот такой сон явился ему в это утро, когда солнце только ещё всходило над зелёными клеверными лугами. Может, это ему привиделось от того, что Гербер не выходил у него из головы с первой встречи…

После завтрака собрались они с Сидором Ильичом восвояси ехать. Дел было много, Лавка ждала открытия, и Куприяну самому не терпелось продолжить то, что завещано ему было Онуфрием Торопининым. Повозка ехала впереди, а Куприян и Григорий Белугин ехали следом верхом, не торопясь, чтобы побеседовать ещё.

— Скажи, Григорий, — спросил Куприян, увидев старый овин, а за ним пруд, — Что там дальше, за старым прудом? Как ивы разрослись, и не видать.

— За прудом? Так там у нас раньше диакон жил, немного странный был, но кто из нас не странный. Что с ним приключилось, точно никто не скажет, только одним днём собрался, что в повозку вошло покидал, да и поспешно уехал. Я думаю, его напугало что-то, или… кто-то. У нас ведь на Купала бывает озоруют, и на Святки тоже, вот может кто и подшутил. За домом-то этим погост старый, не хоронят там давно, голубцы только старые кое-где ещё стоят.

— Она мне сказала, «за овином пруд, а после уж и мои владенья», — сказал Куприян и посмотрел на Белугина, — Василиса… шея у неё вся изорвана была. И ещё она Гербера поминала. Петра Францевича…

— Василиса… Василиса…, — Белугин нахмурил брови, — Если на старом погосте… до меня было, надо книги смотреть метрические. Давай так уговоримся. Ты будешь осторожен, зря такое не привидится. Откроешь лавку — гляди в оба, чтобы не пустить того, кому туда войти неможно. А я в пятницу приеду, поразведаю тут, и приеду. А Гербер… я давно к нему приглядываюсь, и не могу угадать истинную его личину. Может вместе угадаем, вон как у нас складно получается. Ты ему только виду не покажи, что…

— Я понял. Ладно, ты тут сам остерегись, раз говоришь, что такое просто так не является.

Распрощались уже далеко за околицей. Остались позади и справная усадьба Белугина, и белокаменная церковка в Верещаниках, а дальше дорога на Кузьминку, и другая, менее езженая, на Демьянов хутор.

Куприян пересел в повозку и видел, как долго ещё стоял на холме всадник, Белугин глядел им вослед, а потом поехал обратно, ведя за собой вторую лошадь. Хороший он человек, думал Куприян, ему повезло с ним встретиться, иначе… сколько бы он не узнал о себе, о своих умениях.

Только теперь беспокойно было на душе… смогут ли они совладать с тем, что задумали? Не заметил Куприян, как задремал, бессонная ночь дала себя знать, и проснулся он уже к вечеру, когда солнце клонилось к горизонту, а вдали виднелись улицы Торжка.

Глава 17

Как же хорошо вернуться домой, думал Куприян, открывая ворота. Судя по довольному лицу дядьки Сидора, тот тоже был рад возвращению, и даже морда Зорьки казалась довольной, хотя уж ей-то было грех жаловаться — это время в усадьбе Белугина она провела на приволье, но видимо дом есть дом для всех.

Немного странно было видеть радушную улыбку на строгом лице Акулины Петровны, встречающей вернувшихся горячим обедом.

— Тихон баню натопил, — сообщила она, — Спозаранку пришёл, чтоб к вашему приезду всё готова было. Хоть и недалече ездили, а всё ж с дороги устанешь.

Напарившись, Куприян уже не мог бороться с усталостью и отправился спать, с наслаждением растянувшись в постели, он тут же заснул. Проснулся он часов в пять пополудни, и почувствовал себя свежим и полным сил, словно бы дом этот помогал ему, давал силы, напитывал ими.

Сидор Ильич с Тихоном уехали за город, к Тихонову куму, это Куприяну сообщила Акулина Петровна, добавив, что она тоже уходит по делам, вернётся через два часа. Куприян кивнул и отправился в Лавку, открывать её для покупателей он намеревался послезавтра, а пока хотел поговорить с Ермилом.

В Лавке было тихо, порядок царил и на полках, и на конторке, Куприян принёс метлу и открыв дверь, стал подметать крыльцо. Летний вечер только спускался на город, по мостовой спешили повозки и люди, кто-то останавливался и с интересом поглядывал на парня возле Книжной Лавки.

Чуть поодаль от Лавки стоял Куприянов сосед, пухлый и улыбчивый булочник Никодимов, его Лавка благоухала ароматами на всю улицу, и они с Куприяном давно здоровались по-соседски. Закрывался Никодимов рано, потому как покупатели у него все ранние бывали, да и сам он еще затемно поднимался.

Никодимов помахал рукой Куприяну, тот ответил на приветствие, и булочник скрылся в своей Лавке, протерев витрину и придирчиво окинув взглядом своё крыльцо. Вскоре на крыльце булочника появился мальчишка и стал прибирать всё, что хозяину не понравилось.

— Доброго вечера, дражайший Куприян Федотович, — занятый своими думами Куприян не сразу приметил, как неподалёку остановилась лёгкая полукрытая повозка и из неё выглянул как раз тот, о ком Куприян только что размышлял.

Гербер сидел, откинувшись на спинку сиденья, лицо его скрывала тень от крыши повозки, но Куприян разглядел его бледное лицо и знакомый блеск глаз. Пётр Францевич был нарядно одет, рука его, затянутая в перчатку, опиралась на неизменную трость. Рядом с Гербером сидела девушка в пышном платье и шляпке с вуалью, в руке она держала букет роз и смотрела на Куприяна поверх цветов игривым взглядом.

— А что же вы сами управляетесь? Не разжились ещё помощником? — приветливо улыбаясь спросил Гербер, — Я слыхал, собираетесь открываться…

— Добрый вечер, — Куприян оперся на метлу и стал рассматривать сидевших в повозке, — Да, пока всё сам. Собираюсь открыть Лавку, но пока не со всем разобрался.

Гербер явно ждал, что Куприян его пригласит, дескать, приходите в Лавку, любезнейший Пётр Францевич, когда она откроется. Но Куприян молчал, продолжая глазеть то на Гербера, то на его спутницу, которая испуганно посмотрела на сидевшего рядом с нею мужчину.

— Что ж… а мы вот на ужин к Удинцеву направляемся, — в голосе Гербера послышалось лёгкое раздражение, — Не желаете с нами? Удинцев, знаете ли, великий затейник, что касается разного рода развлечений. Даже иногда меня удивляет, что, признаться, не так легко сделать. А сегодня он обещал прогулку по реке и какие-то сюрпризы.

— Как же можно, без приглашения. Да и незнаком я с Удинцевым.

— Так я вас представлю. А что касается приглашения… я имею возможность привести к Удинцеву столько друзей, сколько пожелаю. Так что же? Обождём вас, собирайтесь! Чудно проведём время, это я вам обещаю!

Что-то зловещее послышалось Куприяну в этом приглашении, хотя и улыбался Гербер приветливо, и голос его звучал по-дружески, но мороз пробрался Куприяну под кафтан, хоть и был вечер весьма тёплым.

— Благодарствуйте, Пётр Францевич, почту за честь принять ваше приглашение куда бы ни было, но в другой раз. К превеликому сожалению, я только утром вернулся из поездки, толком-то и не отдохнул, да и наскоро собраться — только людей насмешить. Не посмею задерживать вас, и спутницу вашу.

— Жаль, — Гербер стукнул тростью в пол повозки, — Человек вы в городе новый, и я позволю себе дать вам совет… Вам необходимо обзаводиться знакомствами, и лучше, если в этом вам поможет опытный человек. Тогда и знакомства будут правильными и полезными. И Лавка ваша вам прибыль приносить станет. Ну, доброй вам ночи, друг мой.

Гербер ткнул тростью возницу, и повозка покатила дальше, к реке. Где-то там, вдалеке, слышалась музыка, видимо на пристани и устраивал свои развлечения этот Удинцев. Нужно бы узнать, кто он таков, чем занимается и зачем водит такие знакомства. Ведь не может же такого быть, чтобы этот самый Гербер казался странным одному только Куприяну!

Откуда-то потянуло сыростью, и Куприян поспешил закончить свои дела у крыльца, всё чисто прибрав. Ушёл обратно в Лавку и запер дверь, стал протирать витринное стекло, раскладывая книги поровнее, на своё усмотрение.

Когда и вовсе завечерело, спать ему не хотелось, и немудрено — почти полдня проспал, потому Куприян отправился в кухню, взял оставленный Акулиной Петровной кисель и блюдо с шаньгами, накрытое рушником.

Ермила надо позвать, поговорить с ним, Куприяну очень хотелось рассказать помощнику о том, что произошло с ним и Белугиным на Демьяновом хуторе, и как они сообща справились с Арычихой. Да и вообще… на душе как-то неспокойно было, наверное, это после встречи с Гербером… хотелось с кем-то поговорить.

И тут Куприяну в голову пришла интересная мысль! А что, сам он сможет или нет открыть тот путь, к Савелию Мироновичу?

Куприян подошёл к полке, где в прошлый раз открывался им путь и стал её оглядывать. Может, руками как-то… Парень поднял руки, повел ими, закрыл глаза…

— Может и сладится у тебя, но не сейчас, — послышался позади него чуть насмешливый голос Ермила. — Когда в полную силу войдёшь. Да и про часы ты позабыл, а тут без меня уж совсем никак не обойтись.

— Верно, часы я позабыл, — Куприян разом и смутился, и обрадовался, — Ты чего так долго, я тебя жду! Шаньги вот принёс, и кисель.

— Ага, это хорошо, шаньги Акулинкины тоже вкусные, — Ермил подошёл к конторке, поднял рушник, покрывающий блюдо, и потянул носом, — Эх, мастерица, руки золотые! Так ты зачем к Савелию-то собирался? Дело какое?

— Да не то, чтоб собирался. Поговорить хотел с ним… но можно в другой раз. Ермил… ты уж не серчай за такой вопрос… но мне кажется, или ты в самом деле… выше стал?

— Дак стал, а как же! Нешто ты не читал… ай, ну я ж тебе про помощников не давал книжицу-то, — Ермил стукнул себя по лбу. Ладно, так скажу, есть охота, а ты пока ещё прочтёшь! Когда ты в полную силу войдёшь, я стану вровень тебе. Вот, сперва подрос, когда ты мертвяка управил, куда следовает, а теперича вот Арычиха… А как ростом дойду, то смогу в лавке тебе помогать, одному-то не сладить тебе, и на чужого человека здесь не понадеешься. Надо сказать, с Онуфрием я шибко долго рос, туговат он был на разуменье, да чутка ленился, приходилось подгонять. А ты сам везде лезешь, придержать придётся. К Герберу покуда не суйся, он ведь… Онуфрию много хлопот доставил, жену его со свету белого изжил!

— Жену? — удивился Куприян, — Это что же… у Онуфрия семья что ли была? Давай-ка, расскажи всё, шибко интересно.

Куприян уселся у изразцового камина, на столик рядом поставил угощенье, Ермил в другом кресле устроился. Тонкий огонёк в масляной лампе мягко плясал, словно в такт рассказу Ермила, который прерывался иногда, рассказчик и слушатель с аппетитом жевали шаньги, по очереди запивая их киселём из крынки.

Глава 18

Ночная синь укрыла небо, в окно Книжной Лавъки Куприяна Рукавишникова заглядывал только ясный лунный лик, окаймлённый алмазным звёздным ожерельем.

Блюдо с шаньгами опустело, как и кринка киселя, а Куприян всё слушал рассказ Ермила, затаив дыханье и не перебивая нежданного своего помощника.

— Когда Онуфрий известие получил, что Лавка сия к нему переходит, он у Агафона Торопинина тогда в приёмышах был, и такой судьбы себе не чаял. Приехал сюда, сперва как птенец желторотый был, с гнезда выпал будто. После уж ничего, пообвыкся, управляться со всем хорошо стал, но вот… рос я с ним долго, бывало, что и сердился на него за это, а после уж понял — нелегко ему. Несладко видать ему у Торопинина-то жилось, пугливый был, осторожный. Ты вот, Куприян, очертя голову-то не лезь на рожон, как вон с Арычихой. Горе мне с вами, теперь вот за тебя беспокойство.

— Я же не один был, с Арычихой мы с Григорием вместе сладили.

— Белугин человек хороший, это да, но у него стезя иная. А вот ежели чего с тобой, кто станет Хранителем? Путь твой дальше идёт, и не должен прерваться, покуда время не придёт. Вижу я, как у тебя на Гербера глаза горят… а меж тем, Онуфрию он не по зубам оказался, а ты ещё зелен.

— Ты про Онуфрия рассказать обещался, — напомнил Куприян, а то помощника уж занесло куда-то, — Про то, как его жену Гербер погубил! И про семью его сказывай.

— А что про семью, — Ермил пригладил кушак, — Сыны его, трое, живы-здоровы, двое в Костроме живут, жены да дети есть. Им Онуфрий отрядил капитал на сахарную мануфактуру, хорошо дела пошли. Младший в Петербург уехал, там у него лавка, правду не скажу, уж не упомню, то ли бумагой торгует, то ли сукном. Здесь ведь не задаром Хранитель управляется, книги станешь покупать, торговля завсегда идёт хорошо, так означено, чтобы нужды Хранитель не имал. В торговле Онуфрий сам удачлив был, мало что с другими делами не так хорошо управлялся, но капитал в достатке был у него. Да и у всех, кто раньше эти Пути хранил.

— А почему же тогда Онуфрий своим сынам никому эту Лавку не передал? Странно это, ведь сынам обычно наследство достаётся.

— Потому как неможно! Ты сам читал, что тебе Онуфрий написал — придёт твой черёд, и тебе сообщат, кто опосля тебя Хранителем сюда придёт. А ты к тому времени своим разумением семью свою наставишь, об этом не беспокойся. Только давай про это не станем пока говорить… Не хочу. Только к тебе привыкать начал…

— Ладно, не станем. И правда, чего про это говорить, расскажи лучше про Гербера, кто он такой есть, и что было с Онуфриевой женой.

— Гербер… Да кто ж его знает, кто он таковой есть, а только вот что тебе скажу… Ты сам как разумеешь, сколь ему годов от роду?

— Ну… может сорок? Или около того. Немолод уже, но ещё и не стар, — припоминая на вид этого Гербера, задумчиво говорил Куприян, — Крепок телом, учился видать где-то в столице, или за границей даже.

— Триста девять лет твоему Герберу, мы, помощники, такое видим, дано нам ведать, — горделиво поглядывая на Куприяна, сказал Ермил, — В Торжок он приехал, когда Онуфрию уж сорок годов минуло, два сына его на учёбу уехали, младший только здесь ещё жил. Жена Онуфрия, Евдокия, в девичестве Шапошникова была, батюшка ейный в Твери в Управе служил, за дочкой дал хороший надел, но Онуфрий Евдокию не за приданое взял. Любил её, да и она его тоже, душа в душу жили. Так вот, когда в городе у нас Гербер объявился, себя доктором представил, да и что, за столько-то годов жизни он уж поди какого только ученья не взял. Чем уж лечил, я не ведаю, мне оно без надобности, а люди к нему шли, слухи поползли, что помогает он от болезней разных. А только сам примечать стал, что… Понимаешь, Куприян, по-иному мы мир этот видим… вот идёт человек мимо лавки, а от него холодом веет — знать, помрёт в скором времени. Так и болезни телесные видать, и немощь духа тоже. Стал я примечать, что пришло вместе с этим Гербером много болезней, я Онуфрию то сказал, да он отмахнулся. А потом болезнь и сюда пришла… Евдокия занемогла, и я увидел, что тянет кто-то из неё жизнь.

— Кровь что ли человеческую пьёт этот Гербер? Я про такое слыхал не раз, и читал. Когда в Петербурге учился, таких сказок наслушался, да только не верили мы никто в это, бабкиными присказками считали, про русалок да вурдалаков…

— А вот и зря, в бабкиных-то сказках иной раз истины поболе будет, чем в этих… как там называются талмуды такие, толстые, где человек пишет вроде как знания все свои. Ну так я тебе скажу — и половины вы, люди, про сей мир не знаете, слепы и глухи ходите. А Гербер не кровь пьёт, хотя… в помощниках у него есть такой, кто этаким грехом душу свою сгубил. А сам Пётр Францевич жизни силу тянет, и всенепременно по доброй воле её надо ему отдать, но это только сперва… а после до дна вытянет. Никого не жалел, ни детей, ни девушек. Нашёл я в записях, лет сто назад, чуть поболе, было в этих краях такое, только отыскать того, кто сим чёрным делом промышляет, тогда не смогли. Я вот что думаю, в то время как раз и был здесь этот Гербер, только поди не так звался, и он это всё тут делал. А как на него стали думать, он и уехал, в другом месте стал зло творить. А потом вот Гербером сюда вернулся. А Евдокия… когда Онуфрий в Москву уехал по делам, заболел сын их младший, Алёшенька, докторов разных звали, всё без толку. Уж последним Гербера того позвали, а он отказался прийти. Оно и понятно, защита на Лавке стоит, и пока не пустит его сам Хранитель, сюда ему хода нет. Евдокия сама к Герберу пошла, просить за сына… и вернулась уже хворой. После, как Онуфрий вернулся, сам он к Герберу ходил… Да тот цену дорогую за исцеление запросил, не осилил её Онуфрий. Так и угасла Евдокия, ну хоть Алёшу тем спасла, он-то оздоровел, ничего…

— А что Гербер попросил у Онуфрия? — проникшись горькой историей, спросил с сочувствием Куприян.

— Известно, что. Вход в Лавку, ему же тогда Пути такие откроются… ведь зло хоть и живёт долго, а всё же и оно смертно. И конец его страшен, плата за такую жизнь высока, кто ж не хочет её избежать. Вот ведь как — долго живёт этот Гербер, тянет другие жизни, губит души, а всё для чего? Всё ищет, как наказания за дела такие избежать. Вот и думает, что здесь он найдёт такие знания, которые ему в этом помогут.

— А здесь есть такие знания? — Куприяну было любопытно.

— Пути далеко ведут, кто знает, может и такое есть, — Ермил пожал плечами, — Так что ты гляди, Хранитель, не допусти сюда зло, ибо конец тогда настанет не только тебе, а и всему роду человеческому.

— Ермил, а тебе самому сколько лет? — спросил Куприян и увидел, как нахмурился помощник.

— Чутка за сто. Всё, спать пора, светает уже, — заворчал Ермил, — Завтра снова Сидор тебя журить станет, а надо Лавку открывать, приготовить всё.

Ермил поправил фитиль в лампе и исчез среди книжных корешков, тихо, только волной воздуха обдало Куприяна. Парень не спеша поднялся, отнёс в кухню крынку и блюдо от шанег, в голове роились думы, спать не хотелось, хотя и понимал, что Ермил-то прав. После снова полдня насмарку! Но всё не выходила из головы Куприяна Василиса, та девушка, которая явилась ему в усадьбе Белугина. Раз Гербер здесь жил раньше, может он её и сгубил, или тот его помощник, про которого Ермил сказал. Вот, и у зла тоже свои помощники есть, думал Куприян, а может и Лавка такая же есть где-то, что чёрные пути открывает…

«Надо съездить снова к Белугину, — думал Куприян, расхаживая меж полок, — Может быть Василиса знает, как с ним сладить, навсегда чтобы сгинул… Наверно он в Европе был это время, пока здесь его забыли, а потом и приехал, вроде как доктор! Выучился, а что, люди идти станут всегда к доктору-то. И не заподозрит никто, от чего человек умер, от болезни, или от чего иного, ведь здоровые к такому Герберу не пойдут…»

Спать Куприян улёгся под утро, уже светало, но перед тем, как улечься, написал записку Сидору Ильичу, чтоб тот его разбудил и не давал спать до обедни.

Однако записка не пригодилась, сам Куприян проснулся, словно кто в бок толканул. На часах была четверть восьмого, что ж, не так скверно, теперь день потерпеть, зато вечером уляжется вовремя, а завтра… завтра открывать Лавку! И пока без помощника, потому что Ермил и за карлика не покажется людям.

В кухне Куприяна встретили Акулина Петровна и Глаша, с тряпками, вёдрами, и засученными рукавами. Готовые намывать Лавку к открытию, чтоб перед людьми было не стыдно, как заявила Акулина Петровна, и генеральским тоном распорядилась идти всем в Лавку, наводить порядок!

Куприян команду принял, и почти весь день прошёл в этих хлопотах. Витринное окно блестело на солнце, на полках и корешках книг не было ни пылинки, кресла и сиденья у окна так и звали присесть, чтобы ознакомиться с содержанием выбранной книги.

— Ну вот, всё готово! — Акулина Петровна обвела Лавку довольным взглядом, — И чтоб мне тут больше никакого киселя! Всё, я иду накрывать ужин, а вы запирайте тут всё, ужинать и спать! Завтра очень важный день!

Куприян ослушаться не смел, всё верно Акулина Петровна говорит. Протёр бронзовую ручку на входной двери, и собрался было уже запереть дверь, как приметил… В проулке, в наползающей вечерней тени стоял человек… он был едва приметным, тень почти скрыла его. Но Куприян угадал мощную стать, а глаза… в сумерках они сверкали, когда он водил взглядом, провожая поздних прохожих, а потом… он явно наблюдал за Лавкой и Куприяном!

Нахмурился Куприян, запер дверь покрепче, проверил, дёрнув ручку. Потом незаметно прокрался к витринному стеклу и выглянул одним глазком туда, в проулок. Тени сгустились, ничего не видно, и может показалось Куприяну, а может и в самом деле сверкнула там пара недобрых глаз.

— Ермил! — сказал негромко Куприян, — Я иду спать, пригляди тут. И ежели что, буди меня.

Где-то щёлкнуло, потом запел сверчок, и Куприяну стало как-то спокойнее сразу. Ничего, и с этим сладим, который в тени прячется, подумал он и отправился спать, не чуя усталых ног.

На двери Лавки теперь висела вывеска:

«Лавъка открывается завтра, в девять часовъ».

Глава 19

Утром Куприян вовсе позабыл и про человека, наблюдавшего за Лавкой из проулка, и про странного Гербера, и про все таинственные и странные происшествия. Встал он рано, снова проверил всё в Лавке, поправляя и без того красиво разложенные на витрине книги.

Летнее розовое утро разливалось солнечным светом по Торговой площади, от булочной Лавки Ивана Никодимова доносились аппетитные и умопомрачающие ароматы, да и вообще день обещал быть приятным.

Сидор Ильич заради такого случая, как открытие Книжной Лавки, нарядился в новый камзол и теперь расхаживал возле конторки, поглядывая на чуть бледного от волнения Куприяна.

— Ты, Куприян, не тужи, сладим, — говорил он, — Ты мне сказывай, чего делать, а я уж разберусь. Ничего, и не с таким ладили, чай, в грязь лицом не ударим.

Куприян раскладывал на полке лубочные картинки, он их вчера нашёл в ящике под прилавком. Там же лежали и календари на грядущий год. Онуфрий и вправду знал своё дело и обладал должной прозорливостью, и Куприян с укоризной отметил про себя, что и ему нужно больше времени уделять именно торговому делу и обеспечению Лавки, а то ударился он в чудеса и голову от них совсем потерял.

А между тем надо вот чернила добыть на продажу, и конверты тоже, стопочка совсем небольшая осталась, видно, что берут их хорошо. Вот этим и нужно озаботиться, помимо всех этих таинственностей! Онуфрий молодец, и капиталу смог нажить, и с напастями справлялся. Ну, справедливости ради, думал Куприян сам себе в оправдание, с Гербером Онуфрий сладить не смог. Но и ему самому похвастать было нечем… ну уходил мертвяка, так это ему само пришло, а с Арычихой и вовсе Белугин справился, Куприян только помогал ему, делая что в книжке написано, да опять же что само ему приходило, только знай — повторяй. Так что особых заслуг не за что себе приписывать, и нос задирать повода нет!

Куприян достал чистую книгу, написал в ней дату, приготовился записывать, что продастся за день. Часы стукнули, вместе с ними стукнуло и Куприяново сердце, а Сидор Ильич отпер дверь лавки.

— Ты, Сидор Ильич, оставь отворенной дверь-то, — сказал Куприян, — Этак и видно будет лучше, что Лавка открыта, да и воздух свежий.

— Да, булками как хорошо пахнет, — усмехнулся дядька Сидор, — Хоть наша Акулина и получше печёт, а всё ж… завсегда любил, когда хлебом-то пахнет.

Первым в Книжную Лавку заглянул невысокий седой господин в сюртуке со слегка потёртыми карманами. При нём был мальчонка лет десяти с усыпанным веснушками носом и любопытными васильковыми глазёнками.

— Дедо, ты погляди, — шептал мальчонка, показывая пальцем то на одно, то на другое.

— Цыть, — строго приказал дед, и мальчонка притих, робко встав позади деда, который купил конверты и немного бумаги, отсчитав сухой рукой монеты.

— Благодарствуйте, — кивнул покупатель, и посмотрел на Куприяна, — А я всё ждал, когда же Онуфриев-то наследник объявится. Ну, с почином вас, молодой человек.

— Спасибо, — Куприяну стало как-то тепло от добрых слов старика, — Приходите почаще, пусть и не за покупками, я буду рад.

— Гаврила Кузьмич Хворостов, а это внук мой, Васятка, — отрекомендовался дед, — У меня прядильня вон там, по-над мыском. Ежели когда будете променад совершать в нашу сторону, милости прошу.

— Куприян Федотович Рукавишников, — представился польщённый таким уважительным к нему обращением Куприян.

— Погляжу, если позволите, — Гаврила Кузьмич повёл рукой и отошёл к полкам, стал рассматривать книги.

Пока дед рассматривал книги, Куприян жестом подозвал к себе мальчика, который скромно стоял в сторонке. Васятка залился краской и робко подошёл к вышедшему из-за конторки Куприяну.

— Ну, Василий, скажи мне, какая тебе нравится, — Куприян указал на разложенные лубочные картинки, — Видишь ли, друг мой, своих-то детей у меня пока нет, как мне знать, какие картинки на продажу заказывать. Человек я новый в этом деле, так вот хоть может ты подмогнёшь, подскажешь?

— Вот эта, с котиком, красивая, пожалуй, что и лучше всех. Глядите, как мышка нарисована, чудо! — Васятка вроде и осмелел немного, — И с избушкой тоже. Вот эта, с петушком и девочкой…

— И я так думал, что эти надо брать, — серьёзно сказал Куприян, — А ты верно приметил. Глаз у тебя остёр. Прими от меня в подарок, вот эту, с котиком и мышкой. Или другую выбери, какая больше тебе по душе.

— Мне? — мальчик уставился на Куприяна радостными глазами, — Можно… взять?

— Выбирай, — кивнул, улыбаясь Куприян, — Да в другой раз снова приходи, с таким помощником глядишь и пойдут у меня дела!

— Благодарствуйте, — с восторгом прошептал Василёк и провёл рукой, выбирая картинку, а взял всё же ту, что первой понравилась.

Вот видать этим подарком и пригласил Куприян удачу к себе в Лавку. Дед с внуком и уйти не поспели, когда стали в Лавку заглядывать горожане. Кто с любопытством больше нового хозяина рассматривал, кто-то разглядывал товар в Лавке, а кто просто глазел по сторонам без всякой цели. Но покупали исправно, товар уходил на руки покупателю. Сидору Ильичу тяжеловато пришлось, за всем и не углядишь, но через час и он пообвыкся, и с радушием встречал посетителей.

— Ты, Сидор Ильич, поди пообедай, — сказал названому дядьке Куприян, когда к обеду любопытных прохожих и посетителей стало меньше, — После и я пойду.

— И то верно. Пойду гляну, что там Акулина настряпала, — дядька Сидор довольно потёр руки и скрылся в двери, ведущей в дом.

Куприян оглядел Лавку. Хорошо тут, и люди хорошие приходят, да и торговля неплохо пошла. Две женщины купили в подарок кому-то красивый молитвослов в коробке, и ещё много календарей раскупили, надо будет поглядеть в записях Онуфрия, откуда он их привозил.

От дум его отвлекли лёгкие шаги у двери и шелест платья. Он поднял глаза и увидел, что в Лавку вошла девушка в светлом платье с мелкими лиловыми цветочками, в соломенной летней шляпке с широкой лентой.

— Добрый день, — сказала девушка низким мелодичным голосом и стала осматривать Лавку.

— Добрый день, — ответил Куприян и узнал эту девушку.

Недавно он видел её в повозке Гербера, это она сидела рядом с ним, только одета она была более вычурно и нарядно, чем сегодня.

— Что же вам могу предложить? — любезно спросил Куприян, — Вот, можете посмотреть на этой полке, французский роман, или вот…

— А что же, поинтереснее ничего нет? Или раз я женщина….

Девушка улыбнулась, обнажив ровные зубы, её полные красные губы и налитая фигура манила… только к аромату терпких духов примешивалось что-то… тревожное, и Куприян снова зашёл за свою конторку, стал перекладывать книги.

— Что ж, всё перед вами, я ничего не прячу. Выбирайте на свой вкус, а я вам упакую.

Девушка надула губки и стала рассматривать полки, а Куприян думал… раз она зашла в Лавку, через защиту, значит она не такая, как сам Гербер. Но тогда что она делала у него в повозке?

— Расскажите мне, что там… на других полках! — потребовала шутливо девушка и подмигнула Куприяну, что было достаточно… развязно, — Вы же понимаете, я говорю не об этом…, — тут она повела рукой по книгам, — Я знаю всё о вашем дядюшке и он благоволил мне, и теперь я хочу завести и с вами подобную дружбу.

— Я не понимаю, о чём вы говорите, — удивлённо проговорил Куприян и отвернулся, он понимал, кто прислал сюда эту девушку, но… зачем.

— Здравствуйте, Куприян Федотович, — в Лавку вошла Даша Крошенинникова, с ней была женщина средних годов, тоже очень миловидная.

— Здравствуйте! — Куприян обрадовался Даше, как спасению, и тут же пошёл их встречать.

— Моя тётушка, Наталья Николаевна Нефёдова, — девушка представила спутницу, и они завели непринуждённый разговор.

— У вас тут премило, — сказала Наталья Николаевна, — Помнится, дядюшка ваш покойный, Онуфрий Агафонович, интересные вещицы привозил из столицы…

— Что ж, до свидания, — та девушка, что пришла до Даши и её спутницы, с недовольным лицом подошла к Куприяну, — Извольте озаботиться хоть чем-то интересным, нынче в вашей Лавке ничего нет, всё от прежнего хозяина.

— Постараюсь угодить всем, — вежливо ответил Куприян, но девушка бровью не повела и вышла за дверь, не глянув ни на кого из присутствующих.

Куприян посмотрел в витринное окно, девушка быстро пошла по мостовой и чуть поодаль от Лавки её встретил рослый плечистый человек в мешковатом сюртуке. Косматая его голова была похожа на медвежью даже издали, и Куприян подумал, уж не этого ли человека он видел накануне в сумерках. Зло кружит рядом, пускает свои щупальца, но пока не открывает Куприяну свой лик.

Глава 20

Через неделю Куприян так обвыкся в своей Лавке, и уже казалось ему, что он здесь давно ведёт дела. Между тем лето разгорелось и в городке то и дело устраивали вечера и званые обеды, туда и Куприян приглашения получал. Но пока не ездил никуда, всё штудировал записи Онуфрия, где какой товар тот брал для Лавки, а вечерами они с Ермилом читали другие книги.

— Ничего такого нет, — вздыхал Куприян, откладывая в сторону маленькую старую книжицу в серой безликой обложке, — Что за помощник у Гербера такой, с совершенно медвежьей статью? Да и девица эта, она же обычный человек, раз сюда прошла, так?

— Так, — кивал Ермил, — Ежели было бы в ней какое чёрное, сюда бы не вошла. Да вот только если у человека душа злая и алчная…

Куприян задумчиво качал головой. Вот у Дашеньки Крошенинниковой душа чистая, светлая. Она сама добрая, и улыбается так ему, что на сердце тепло становится.

— В Тверь надо ехать, — сказал Куприян, смущённо глянув на Ермила, не слышит ли тот его потаённых мыслей, — Онуфрий пишет, что там брал кое-что из книг, и конверты там хорошие, бумага. Нам пока не так много надо, а в вот перед распутицей придётся и в Москву ехать, чтобы до санного пути было чем торговать.

— Верно говоришь, — кивнул Ермил, потянул с тарелки пирог, — И бечёвки надо, а то ты всю извёл.

— Картинки лубочные ещё, только не могу найти, где Онуфрий их брал.

— Так ты их задаром раздаёшь, а он продавал, — усмехнулся Ермил, — Этак все раздашь скоро.

— Так я ребятишкам, — чуть смутился Куприян, — А что, давно лежат, пусть ребятня лучше порадуется.

— Да и то верно. Слушай, Куприян, я вот чего тебе сказать-то хочу… Думается мне, что девица та явится ещё не раз. В Тверь тебе одному ехать, ты же Сидора в Лавке оставишь, так ты его упреди. Пусть с ней не говорит долго, и в глаза не глядит. Чуется мне — ведает она, как морок наводить, на тебя это не ляжет, ты… А вот Сидор, он человек обычный, заморочит она его, чем обернуться может, не угадаешь.

— Не подумал я про это, — нахмурился Куприян, — Верно ты сказал, поговорю с Сидором. И ещё есть у меня мысль…

Перед отъездом в Тверь Куприян верхом поехал к Белугину, сказавшись дома, что отвезёт самолично заказанные Григорием книги. Сам Григорий немного приболел, весточку вот прислал с возницей своим, тот по надобности в город наведался. Какой разговор имел Куприян с Белугиным, никто про это не спрашивал, дело как говорится хозяйское.

В дорогу Акулина собрала корзинку с провизией, а Сидор ревниво поглядывая на садившегося на облучок Тихона, давал ему наказы, чтобы Зорьку зря не гнал и вообще глядел получше за лошадкой и повозкой.

— Да что ты, Сидор, нешто я не знаю, — гудел в ответ Тихон, — Ты не тужи, управлю всё в лучшем виде.

Сам истопник по такому случаю, что доверили ему везти Куприяна в Тверь да помогать ему товар брать для Лавки, рубаху новую достал, и синий кушак вокруг пояса повязал.

— Ты, Куприян Федотыч, себя побереги, — наказывала Акулина Петровна, — За кошелём гляди, народ теперь много рассказывает, всякого ушлого развелось, а ты, почитай, первый раз самолично-то едешь за товаром.

Вернуться домой Куприян намеревался к концу недели, предвкушал поглядеть в Твери все места, что описывал в амбарных книгах Онуфрий, да и новое поискать, ведь времена теперь другие.

Повозка медленно катила среди полей и лугов, иногда мелькали небольшие деревеньки, Куприян выбрался из повозки и сел рядом с Тихоном, обозревая окрестности. В повозке его клонило в сон, да и скучно было. А тут хоть поговорить можно о том, о сём.

Зорька спокойно топала по пыльной дороге, потряхивая расчёсанной заботливой рукой Сидора Ильича гривой.

— Заночуем в Городенцах, там у меня знакомец старинный, — говорил Куприяну Тихон, — Мы с Онуфрием Агафонычем завсегда у него останавливались на пути. Он рад будет, да и мы отдохнём, всяко лучше, чем на постоялом дворе. Зорька под приглядом, двор у Антипа почитай у самой околицы, река недалече, хорошо.

— Расскажи, Тихон, ты ведь поди знаешь, как Антип дела вёл, хитрости какие в деле имел, — Куприян снял кафтан и сидел в рубахе, закатав рукава, — Давай вожжи, сам отдохни немного.

— Благодарствуй, Куприян Федотыч, — Тихон отдал вожжи парню, а сам достал баклагу воды, — Ох, жара нынче. А что тебе рассказать, к делам Онуфрий никого не допускал, сам управлялся. Я больше по двору да по дому. Всего и могу сказать, куда за товаром бывали, да это ты и сам поди знаешь.

Неспешно шла беседа, день клонился к вечеру, от низин возле леса веяло долгожданной прохладой, впереди показалась большая деревня, живописно раскинувшая улицы по берегам реки. Тихонов знакомец Антип встречал гостей, отворив ворота и впуская повозку в широкий чистый двор перед добротной избой с высоким резным коньком.

— Как же, как же! — добродушно говорил Антип, — Здоровы будьте, гости дорогие, добро пожаловать! Онуфрий-то говорил, что молодой хозяин приедет опосля него Лавкой управлять, вот я всё и ждал, когда вы у меня объявитесь.

После знакомства гостей устроили со всем гостеприимством, хозяйка накрыла ужин. Дневной зной спал, и Куприян, отужинав и проверив, как устроили Зорьку, лежал на лавке в саду позади дома закинув за голову руки. Антип подтапливал баню, чтоб гости могли смыть дорожную пыль, и вёл беседы с Тихоном про своё.

Вечер наступил, на синем небосводе одна за одной зажигались звёзды, Куприян отпросился спать не в доме, уж очень хотелось прохлады и тишины. Антипов младший сын Демьян был на год всего-то Куприяна моложе, а потому сошлись они быстро и теперь негромко вели беседы.

— Отец меня в ученье посылал, я о прошлом годе только вернулся, — рассказывал Демьян, — Теперь отцу помогаю. А что, Куприян, шибко ты в дороге то устал?

— Да нет, от чего тут устанешь, езжай себе, дорога неплохая, — усмехнулся Куприян, — А чего?

— А идём до реки, там у нас гуляют парни да девки, к вечеру хоть бы не жарко! Покажу тебе, чего тут у нас да как. Всё одно спать пока не станем, чего валяться.

Куприян согласился, усталости он не чуял, да и Демьяновы глаза весело горели, он подмигнул Куприяну и сказал, что девчата у них все как на подбор красивые и вечером нарядные гуляют у реки на поляне.

Сказались в доме да пошли, Антип только в бороду свою усмехнулся, сказал, мол, дело молодое, ступайте. Неспешно, словно бы степенные мужики, которым до гулянья нет дела, шли Куприян с Антипом по тропке к большой поляне на берегу. Тиха была вода в этом месте, широко разлилась река, далеко до другого берега, и в медленной воде отражались звёзды, берег зарос рогозом, который то и дело клонился и шумел под лёгким ветерком.

— А что, Куприян, невесту-то себе уж поди в городе приглядел? — подмигнул Демьян, — Я вот на осенины женюсь, отец мне сосватал Ульяну Сычову, дозволил мне самому выбрать. А у вас-то в городе девицы поди не чета нашим, деревенским.

— Да нет, пока не приглядел никого. Да и батюшка мой, и матушка, в Киселёво живут, а без них… Не до невест мне, только вот стал в Лавке управляться, дел много.

— И то верно, куда спешить. Ну вот, может и у нас приглядишь невестушку. Слышишь, как девчата поют?

Издали, оттуда, где была большая поляна и гуляла молодёжь, доносились девичьи песни, иной раз и низкие голоса парней подтягивали, далеко разносясь над водою. И тут Демьян схватил Куприяна за рукав:

— Тихо! Слышишь, кто-то вон там… поёт! — он указал на едва приметную тропку в зарослях рогоза, она вела к воде, и оттуда в самом деле слышалось негромкое девичье пение, чарующий голос звал, от него всё внутри залилось тоской.

— Идём поглядим! — весело пихнул Куприяна в бок Демьян, — Девки поди ж купаются!

— Стой! — прошептал Куприян и попытался было ухватить Демьяна за рубаху, но тот шустро нырнул в шуршащий рогоз.

Куприяну ничего не оставалось, как последовать за своим новым товарищем, хоть он и думал, что ничего хорошего из затеи не выйдет, а ну как увидят их… стыдно!

— Идём, не боись, только глазком глянем! — шептал Демьян, когда они пробирались к воде, — тут берег пологий, я его как свой двор знаю! Слышишь, там поёт, а мы вот тут схоронимся и поглядим!

Они быстро оказались на берегу, вода плескалась у самых ног, и вид на реку открывался просто волшебный. Луна уже всходила над лесом, серебряная дорожка тянулась по воде, шла лёгкая рябь, как раз оттуда. Где купалась певунья. И тут они увидели её…

Обнажённая девушка стояла по колено в воде, распустив чёрные волосы, струящиеся по её белому телу чуть не до самой воды. Демьян едва слышно охнул и сам себе зажал рот рукой. Но девушка видимо это услышала, только вовсе не испугалась и не смутилась, повернулась, уставившись прямо на парней, пригнувшихся в зарослях.

— Ну, что же вы там спрятались, выходите, — сказала девушка, и Куприян похолодел, он её знает… он уже дважды встречался с нею.

Демьян выпрямился, и с глупой улыбкой, словно кто-то лишил его воли, пошёл к девушке, Куприян схватил его за руку, пытаясь остановить, но тот рвался с такой неистовой силой, позабыв обо всём на свете. Куприян понял, что помощника у него нет, и справляться с напастью ему в этот раз придётся в одиночку.

Глава 21

— Демьян, стой! — Куприян с силой схватил парня в охапку и почувствовал, как прибывает в нём силы, и даже такой крепкий парняга, как Демьян, ему не противник.

— Отпусти его, Куприян, — мелодичным голосом сказала девушка, — Я ничего ему не сделаю, я к тебе пришла.

Тёмные её волосы заколыхались, открывая белое тело, и Демьян счастливо рассмеялся, вырываясь из крепкого хвата своего товарища. Девушка призывно рассмеялась и протянула руку, глядя на Куприяна сияющими глазами.

— Отпусти его, видишь, как он счастлив. Он ничего не почувствует, ни боли, ни страха, он будет счастлив…

— Кто ты? Что тебе нужно от меня? — спросил Куприян и охнул от того, что Демьян крепко сунул ему кулаком в рёбра, пытаясь освободиться.

Тут уж делать нечего, решил Куприян, придётся выбирать, как спасать товарища, и Куприян ударил Демьяна, оглушив. Тот тут же рухнул на мокрую прибрежную траву, словно куль с мукой, но зато теперь ему не грозило стать утопцем по вине этой девицы.

— Меня Елизаветой звать, — сказала девушка и шагнула к Куприяну, — Зачем ты ударил его? Он был моим, а ты отобрал его… ты сам хочешь стать моим? Хозяин не даст мне того, что я желаю, пока я не соберу свою жатву!

— Твой хозяин — Гербер, Пётр Францевич? Или может его на самом деле по-иному зовут? Оставь его, спаси свою душу, нешто ты не ведаешь… куда ведёт та дорога, которой он тебя ведёт?

— Посмотри на меня!

Девушка откинула назад свои длинные чёрные волосы и предстала перед Куприяном обнажённой. Жемчужный лунный свет серебрил её тело, но Куприяну оно казалось… холодным, и даже эта ослепительная в ночи красота не делала её желанной.

— Мне страшно глядеть на тебя, — сказал Куприян, — В тебе нет жизни, нет любви. Зачем ты наводишь морок на людей? Или ты думаешь, что без этих чар никто тебя не полюбит? Ты сама можешь ли любить, или твоя душа так же мертва и холодна, как тело?

Елизавета сердито вскрикнула, закрылась руками и распущенными волосами, ступила из воды на берег. Не глядя на Куприяна, она подняла с травы своё платье и стала одеваться.

Куприян не отводил от неё глаз, пытаясь разглядеть, почувствовать… но ничего не открывалось ему — перед ним была девушка, человек, в ней не было ничего… только тонкая чёрная ниточка словно оборачивалась вокруг головы, и особенно была видна на лбу.

— Хозяин учит меня! Я не такая, как все! — крикнула девушка, — И когда я научусь, то стану бессмертной, и всегда буду прекрасной!

— И ты готова отдать за это свою душу? И даже не только свою, но и другие души? Ты вот чуть товарища моего не сгубила, утопить хотела, а у него невеста есть, и он её любит, они венчаться будут скоро. Неужто нужно тебе чужое и ненастоящее? Даже если ты… он всё равно не полюбит тебя душою. А хозяин твой… даже он не любит тебя, ему нужно, чтобы ты делала то, что ему самому вздумалось.

— Замолчи! Ты ничего не знаешь… о нём не знаешь! Он великий! И я… он выбрал меня!

— А столько до тебя было, кого он выбрал? Где они все теперь? Уходи от него, подальше уходи, и забудь всё, чему он тебя учил. Если хочешь, я помогу тебе, — Куприян осторожно шагнул к ней.

— Куда мне идти? — вдруг с тоской спросила девушка, прижав руки к груди, — Я никому не нужна… мои родители умерли… постой…

Девушка стала тяжело дышать, и чем ближе к ней подходил Куприян, тем хуже ей становилось. Она побледнела, выставила руки вперёд, словно защищаясь от Куприяна, стала кусать губы до крови и корчиться от боли, согнулась… И когда Куприян протянул к ней руку, Елизавета вскрикнула и упала к его ногам.

— Давай, неси её сюда, — из зарослей выглянул Григорий Белугин, — Она теперь долго не очнётся. Не бойся, с твоим товарищем ничего не сделается, пусть пока немного полежит здесь, мы за ним вернёмся. У меня всё готово!

На небольшой полянке, окружённой с одной стороны густыми зарослями кустарника, а по берегу реки — пышными кронами стояли ивы, там и приготовил всё, что нужно, Григорий Белугин.

— Вот сюда её, давай!

Григорий указал Куприяну в самый центр полянки, которая, надо заметить, только теперь засияла… она была вся исчерчена какими-то знаками, и они были не видны, пока не появился здесь Куприян со своей ношей. Теперь же знаки эти загорались в лунном свете, один за другим, вспыхивали синими искрами, переливались, и оставались мерцать в ночной тьме.

— Вот сюда встань, — позвал Белугин Куприяна, — Сейчас мы снимем с неё это, а после заберём твоего товарища. Он ничего не вспомнит, а если станет спрашивать, скажешь — приснилось.

Белугин стал ходить от знака к знаку, втыкая в землю возле них короткий тонкий кинжал. Знаки гасли, один за другим, и когда погас последний, Белугин подошёл к девушке и рассёк ту чёрную перевязь на её лбу. Елизавета выгнулась, неведомая и невидимая сила приподняла её тело над землёй, ветер прошёлся по рогозу у реки, по кронам ивы, по траве, и тут же Куприян присел…

Крик, нечеловеческий вой пронёсся по берегу, от него по тёмной воде прошла рябь, где-то вдали ухнуло, словно со стоном упало в воду нечто огромное, страшное… Это кричала не девушка, её губы не шевельнулись, и когда стих этот крик, она опала на траву. Куприян с Григорием сами едва чувств не лишились, так зашлось дыхание от этого крика… Почему-то Куприян подумал, что так кричит Смерть, когда у неё забирают то, что она уже посчитала своим.

Елизаветино лицо порозовело, она дышала ровно, но глаза не открывала. Белугин встал перед нею на колено и стал слушать дыхание, потом кивнул Куприяну и поднял девушку на руки.

— Ступай к Демьяну, я сейчас её унесу в повозку, она у меня вон там, под дубом. Потом приду к тебе, огонь разведём на берегу, станем ждать, когда Демьяна можно будет домой управить. Погляжу… не перешло ли на него чего нехорошего…

Куприян кивнул и ничего не стал выспрашивать, не время. Всё после, он уже понял, что Белугин лучше знает, чего им делать и стоит доверится опытному товарищу.

Демьян лежал там же, где его и оставил Куприян, его окружала прибрежная трава и рогоз. Куприян взял его за руку — та была тёплой, живой… Выдохнул Куприян с облегчением, видать всё хорошо у них получилось, и не смог тот, кто пока им не по силам, забрать то, что хотел!

— А, вот ты где, — из рогоза вынырнул Григорий, — Всё, отправил я девушку, возница мой её доставит, куда я сказал, и за ней приглядит. Давай, хватайся за руки, потащим Демьяна дальше на берег, я там костёр наладил, и оградил нас от всего.

— А этот… не отыщет её теперь?

— Нет, она для него теперь незрима, — пробормотал Белугин, — Я принял меры. Да и знак его мы уничтожили. Девчонка эта… Дар есть у неё, от рождения. Вот он её себе и приглядел, и как я понял, родителей её сгубил, а её под опеку… благодетель!

— А как же она тогда в Лавку ко мне заходила, если она… Кто она вообще? Ведьма?

— Ну… как сказать… может и ведьма, этим словом всяких людей называют. Дар, он ведь как… дан человеку, а как он его использует — тут только его выбор. Вот Гербер этот и «помог» девчонке повернуть не на ту тропку, выбрать путь, да не тот. А могла бы людям помогать, если бы не он… А защиту твою она миновала, потому что он её человеком оставил, а метку свою давал, только когда надобность в том имел. Вот, как сегодня. Он ведь тебя сгубить желал, а Елизавета… что-то в ней осталось ещё светлого, оно и сопротивлялось, потому она и чары свои на Демьяна направила, а не на тебя. А может и силы у неё не было, с тобой-то сладить. Любая ведьма это увидит, что твой-то Дар не в пример тому, что они сами имеют.

— Дар… а почему тогда мне не дано, как тебе, сладить с таким? — с горечью спросил Куприян, — Почему ты смог убрать этот… знак на её челе, а я — нет?

— И ты сможешь. Но позже, — Белугин подбросил в огонь пару добытых на берегу хворостин, — Ты, Куприян, не спеши, всё к тебе придёт, когда на то время будет. Да и я не просто так тебе послан, видать моя такая стезя — уберечь тебя не только от вреда, но и от поспешности. А Гербер… ежели доведётся тебе с ним свидеться в скором времени, ты приглядись… такие метки только за плату ставят, у него какое-то увечье будет. Коли так, то я прав. И всё мы сделали верно! Да и поймём мы, что на верном мы пути, и сладим с ним, дай только время!

Перед самым рассветом, когда утренние сумерки ещё только забрезжили где-то над лугом, двое крепких мужчин тащили третьего. По-за околице, скрываясь в тени пышного сада, прошли едва приметными тенями Куприян да Григорий. Уложили Демьяна на лавку, где только вечером сам Куприян отдыхал, накрыли рогожей, и распрощались тихомолком.

Сам Куприян влез на сеновал, оттуда сад ему был виден, как на ладони. Утром Демьян и не вспомнит ничего, что вечером с ними приключилось. Станет думать, что приснилось ему всё, и как на реку собирались, и как шли тропой да свернули в рогоз… Может это и хорошо, ни к чему ему вспоминать такое.

Глава 22

После этого происшествия в Городенцах, о котором Демьян со смехом рассказывал утром Куприяну, как о странном и диковинном сне, поездка прошла обыкновенно. По приезде в Тверь остановились в том же самом постоялом дворе, где до своей кончины Онуфрий останавливался, отдохнув с дороги, они с Тихоном стали уже наезжать за товаром по разным местам в большом городе.

Встречали Куприяна везде радушно, с сожалением качали головами, поминая почившего Онуфрия, желали парню поскорее постичь все хитрости дела, кое-где одаривали, предлагая к продаже новый товар. Очень понравился Куприяну китайский фонарик, и небольшие альбомы с картинами.

В обратную дорогу решили выехать до свету, чтобы оказаться в Городенцах пораньше, немного там отдохнуть и двинуться дальше, прибыв в Торжок к обеду. Тряская раскатанная дорога за Тверью быстро утомила Куприяна, и он снова влез на облучок. Уж лучше здесь, на воздухе.

Без приключений обошлась обратная дорога, в Городенцах их ждали, Куприян отдал Демьяну свёрток, что тот заказывал для своей Ульяны, распрощались они добрыми товарищами и условились, что Куприян непременно на Демьянову свадьбу приедет.

Ох, как и хорошо дома-то оказаться, думал Куприян, сидя на банном полке и вдыхая аромат берёзового веника и свежей соломы, которой дядька Сидор застелил в бане пол перед их приездом. У Акулины Петровны и обед подоспел вовремя, и Куприян после дороги даже усталости не чуял, ждал вечера, когда Сидор Ильич закроет Лавку и тогда можно будет повидаться с Ермилом.

Вот интересно, подрос ли он после того, как они с Белугиным сладили с ведьмой, там на реке, думал Куприян. И к Григорию всё же надо будет наведаться, как он там, и как Елизавета… Что, если Гербер всё же вызнает, куда делась его помощница? От злости всякого может натворить… Всё же как это диковинно, столько лет живёт он на свете, как же такое даётся человеку?

— Ох, и натерпелся я тут без тебя, — сетовал дядька Сидор Куприяну, когда тот показался в Лавке, — Народу ходит, только поспевай глядеть да угождать. После вроде и поубавилось, или я привык, не знаю. Дай Бог всякого блага нашей Акулинушке, она мне помогала, где присмотрит, где по полкам всё разложит аккуратно. Нет, Куприян, не умею я торговые дела-то вести. В другой раз надо помощника нанимать что ли, когда за товаром станешь отбывать.

— Будет помощник, не тужи. А ты, Сидор Ильич, себя уж не принижай. Вон как хорошо ты тут управился! Отдохни теперь, а я покуда разберу, что товару привёз. Часть убрать нужно, пусть полежит, я там уже к Рождеству взял кое-что.

Заговорили про дела, дядька Сидор всё исправно писал в книгу — что продал, и когда, что спрашивали у него, да в Лавке того не оказалось.

Закрыли Лавку в тот день пораньше, да и покупателей уж никого не было, Сидор Ильич ушёл отдыхать, а Куприян снова прихватил в кухне угощенья для Ермила, и теперь раскладывал лубочные картинки на низкой полке, жуя пирог с яблоками.

Когда спустилась на город вечерняя тень, Куприян глянул в витринное окно, собираясь позвать Ермила, но… там, в едва сгустившейся тени здания напротив лавки стояла знакомая фигура. Высокий человек с несколько медвежьей статью стоял, опершись плечом в стену и сложив на груди руки. Он смотрел на Куприяна, словно бы видел его через окно…

«Надо придумать что-то…, — подумал Куприян, — Или ставней на ночь закрывать, не нравится мне это! Он точно Гербера этого помощник, только вот… Как сладить с ним, кто ж знает, он всегда в тени держится».

В углу едва слышно щёлкнуло, затрещал сверчок, и Куприян обернулся встречать Ермила. А тот появился из угла, повёл носом на конторку, где пироги Акулинины стояли, довольно цокнул языком и направился к витринному окну.

— Ну что, с приездом, Куприян. Вижу, ты товару привёз, это хорошо. Сидор тут без тебя хоть и поругивал сам себя то за одно, то за другое, а всё ж управился. Как дорога, не шибко тебя растрясло?