Бесплатный фрагмент - Ключ, или Страсти по пропавшей картине

С благодарностью Геннадию Залаеву,
подарившему идею этой книги.

---

Интро

Из аэропорта Джозеф Хенсон направился в пригород Нью-Йорка, где находился маленький домик, оставленный ему родителями. Все дела он решил оставить на завтра. Но не успел он войти в дом, как в дверь постучали. На пороге стоял мужчина средних лет в водительской фуражке.

— Мистер Хенсон, вас просят срочно приехать в Офис1.

— Что-то случилось?

— Я не знаю. Мне просто поручено вас доставить.

— Хорошо.

Проехав не более пяти миль, они свернули.

— Куда мы едем? Нам прямо.

— Не беспокойтесь, мистер Хенсон. Просто мне нужно кое-что попутно передать. Это не займет много времени.

Вскоре они остановились позади стоящей у дороги машины. Из нее вышел человек с портфелем в руках и направился в их сторону. Он открыл дверцу и сел рядом с Хенсоном.

— Вы кто? — с беспокойством спросил Хенсон.

— Ваш друг, — услышал он в ответ.

— Я вас не знаю.

— Но от этого я не перестаю быть вашим другом.

— Что вы хотите?

— Помочь вам.

— Я не нуждаюсь в помощи.

— Как знать. Дело в том, что у нас есть неопровержимые сведения о вашей работе на Советы.

— Это ложь! Вы пытаетесь шантажировать меня каким-то ложным доносом? Ничего не выйдет!

---

Незнакомец молча убрал листок в портфель и достал из кармана пистолет.

— Вы хотите меня убить?!

— Ну что вы.

Он взял пистолет за ствол и протянул его Хенсону.

— Подержите, пожалуйста.

Хенсон растерялся от такого предложения.

— Не бойтесь, он не заряжен, — сказал незнакомец, продолжая протягивать пистолет.

Ничего не понимая, Хенсон взялся за рукоятку. А незнакомец достал из портфеля пакет, забрал пистолет у Хенсона, снова взяв его за ствол.

— Спасибо, вы очень любезны.

С этими словами он положил пистолет в пакет, а пакет убрал в портфель.

— А теперь давайте серьезно, — в голосе незнакомца зазвучал металл. — Нам нужна ваша помощь. Это связано с безопасностью Соединенных Штатов. И не в вашем положении отказываться.

— Я не позволю разговаривать со мной языком угроз. И, поверьте, я это так не оставлю. У вас будут крупные неприятности.

Несмотря на показную уверенность, Хенсон уже почувствовал легкий холодок страха.

— Что ж, давайте я вам объясню, как обстоят дела. В багажнике этого автомобиля лежит труп мужчины, застреленного из пистолета, который вы только что держали. А пистолет с вашими отпечатками здесь, — сказал незнакомец, похлопав по портфелю.

— Но это провокация! Я даже не знаю кто там!

— Хотите познакомиться?

От этого вопроса Хенсон как-то сразу присмирел. До него стал доходить весь ужас его положения.

— У вас всего два варианта, мистер Хенсон. Либо вы едете с нами, — незнакомец кивнул в сторону стоящей впереди машины, — и тогда мы все уладим. Либо вы отказываетесь от сотрудничества, мы уезжаем, а вы остаетесь наедине со своими проблемами.

Хенсон подавлено молчал.

— А как же пистолет? — наконец выдавил он.

— Он послужит залогом наших дружеских отношений. Пойдемте. Нам еще предстоит длительная беседа.

Когда мужчина в водительской фуражке остался один, он открыл багажник, достал из него окровавленную тряпку и аккуратно сложил ее в пакет, чтобы выбросить по дороге где-то в удобном месте. Манекен остался лежать в багажнике. Роль трупа перед публикой ему сегодня изображать не пришлось.

Глава 1. Покушение

Он бежал изо всех сил, но выходило очень медленно, словно он двигался в толще воды. В руке он сжимал скрученную в трубку тетрадь. Преследователь гнался за ним, чтобы отнять эту тетрадь, а он панически боялся ее потерять. Когда преследователь практически догнал его…

Николай открыл глаза. Он тяжело дышал, а во рту все пересохло.

«Все-таки подцепил какую-то заразу, вот и снятся всякие кошмары», — подумал он и поднялся с кровати.

Его знобило. Он пошел на кухню, налил воды, сделал глоток, потом достал из шкафчика таблетку аспирина, бросил в стакан, и пока она с шипением пошла ко дну, закурил. Запах дыма показался настолько противным, что он тут же затушил сигарету, и даже сполоснул пепельницу.

Аспирин уже почти полностью растворился. На поверхности едва пузырился крохотный кусочк. Николай взболтнул стакан и залпом выпил. Потом открыл ноутбук и подумал, что надо бы над диссертацией поработать. Но помедлив секунду, кликнул на папку «Компромат».

                                      * * *

— Вы любите детективы? — спросил профессор аудиторию.

— Хорошие редко встречаются, — ответил кто-то из зала.

— Не скажите! Занимаясь этим предметом, вы легко убедитесь в обратном, поскольку история — лучший детектив, часто не разгаданный.

Николай, тогда еще студент истфака, хорошо запомнил первую лекцию профессора Дмитрия Дмитриевича Привалова.

— Возьмем покушение на Ленина. Исполнительница — Фани Каплан. Будучи 16-летней девицей готовила вместе со своим возлюбленным Гарским покушение на киевского генерал-губернатора. Однако бомба взорвалась в их номере гостиницы. Гарскому удалось скрыться, а раненую Каплан схватили на выходе. Приговорили к смертной казни, но, учтя несовершеннолетие, заменили пожизненной каторгой, куда она отправилась полуслепой из-за взрыва.

Услышав какой-то шум, профессор сделал короткую паузу.

— Видимо вы обсуждаете что-то весьма интересное, — обратился он к двум собеседникам. — Не поделитесь ли с нами?

Николай неуверенно поднялся.

— Простите… Просто… просто не понятно как полуслепая женщина решилась на покушение.

— Значит, вы меня все-таки слушали. Уже неплохо. Садитесь. А я продолжу. Итак, на каторге Фанни знакомится с мадам Спиридоновой, одной из руководительниц партии левых социалистов-революционеров, и проникается эсеровскими идеями. Пришедшее к власти Временное правительство выпускает на свободу всех политзаключенных. Каплан едет в Москву, где поселяется у своей подруги по каторге эсерки Анны Пигит в доме ее дяди, владельца табачной фабрики «Дукат». Позднее в этом доме на Патриарших жил Михаил Булгаков и, соответственно, располагалась «нехорошая квартира». Но это так, штришок, к делу не относящийся. Каплан отправляют подлечиться в Евпаторию, где она знакомиться с Дмитрием Ульяновым, младшим братом Ленина, и у них случается роман. Именно по его ходатайству Каплан делают операцию на глаза. Это версия старого большевика Баранченко. Подтверждений у нее нет, хотя Дмитрий Ильич в это время действительно находился в Крыму. А вот про операцию, после которой зрение Каплан значительно улучшилось, правда. И, кстати, во время ареста очков у нее не было. Она возвращается в Москву и якобы вступает в боевую организацию эсеров. Почему якобы, объясню чуть позже. И вот 30 августа 1918 года после митинга во дворе завода Михельсона звучат выстрелы. Две пули попадают в Ленина. Каплан арестовывают сразу неподалеку от места покушения. Замечу, Ленину показалось, что в него стрелял мужчина. Каплан признается в покушении и утверждает, что никаких сообщников у нее нет. Ее отвозят на Лубянку. В допросе принимает участие председатель ВЦИК Яков Свердлов. Дзержинский в это время был в Питере, где утром застрелили главу петроградского ЧК Моисея Урицкого. Оружия на месте покушения не обнаруживают. Хотя, по словам водителя Ленина, стрелявшая бросила браунинг буквально ему под ноги. Проводятся аресты эссеров. Детальный осмотр проводят только 2 сентября. Любопытно, что в нем принимает участие Яков Юровский, организатор расстрела царской семьи. В тот же день бывший на митинге рабочий передает следователям браунинг, из которого, по его словам, стреляли в Ленина. В пистолете не хватает трех патрон, хотя с места изъято четыре гильзы. А уже на следующий день Каплан перевозят с Лубянки в Кремль. Комендант Кремля Мальков получает устное распоряжение лично от Свердлова расстрелять Каплан, а труп уничтожить. Что и было исполнено. После расстрела всех задержанных по делу о покушении, включая Анну Пигит, отпускают на волю. Все. Дело закрыто.

Профессор замолчал.

— И больше нет никаких подробностей? — спросил кто-то из зала.

— Ну почему же? Например, в казни принял участие фельетонист и баснописец Демьян Бедный, которого в своих выступлениях частенько цитировал Ленин. Он увязался за Мальковым, желая лицезреть экзекуцию. А после расстрела, проведенного лично комендантом, помог ему сжечь труп. Только это не добавляет фактов к покушению на Ленина.

— Но вы сказали, что Каплан якобы участвовала в эсеровском заговоре.

— Ах да! Тут нужно помянуть Григория Семёнова, достойного отдельного историко-детективного романа. В мае 18-го он возглавлял эсеровский боевой отряд. В октябре во время его ареста он ранил двух красноармейцев. И что интересно, его не только не расстреляли, но на следующий год освободили по личному поручительству секретаря ВЦИК Енукидзе, с которым он был знаком по ссылке. А в феврале 22-го выходит его брошюра, в которой он повествует о подготовке к покушению на Ленина под своим руководством. Там-то и говорится об участии Каплан. Вскоре проходит суд над эсерами, где Семёнов выступил и как свидетель, и как обвиняемый. Верховный ревтрибунал приговорил его к расстрелу, но тут же освободил в связи с полным раскаянием. И если покушение на Ленина привело к красному террору, то брошюра Семёнова — к полному уничтожению партии эсеров.

— А что Семёнов? — прозвучало из зала.

— А что Семёнов? — эхом отозвался профессор. — Работал в ВЧК и военной разведке. Дослужился до генеральского чина. В 37-м расстрелян за подготовку покушения на Сталина. Покушение на Ленина ему так и не припомнили. Но, как я сказал, это герой другого романа.

Студенты некоторое время «переваривали» услышанное.

— Она явно подставная, — вдруг сказал один из них. — Был другой стрелок.

— На чем основывается ваш вывод? — спросил профессор.

— Так ведь гильзы…

— А вы не допускаете, — перебил его профессор, — что в семизарядном пистолете восьмой патрон может быть в стволе?

И тут, перебивая друг друга, все начали высказывать свои версии. С минуту профессор слушал этот гвалт, а потом поднял руку, призывая всех к тишине.

— Думаю, время споров еще не настало. На следующей лекции мы поговорим о методологии исторических исследований. Тогда и вернемся к этой истории. А пока все свободны.

Глава 2. Папка «Компромат»

Еще в школе Николай Умов увлекся историей. Нет, не тем предметом, что им преподавали. То, что они изучали, казалось ему слишком схематичным, перегруженным датами и лишенным жизни. Он увлекся Историей. Много читал и даже пытался написать исторический роман. С легкостью поступил на исторический факультет. И тут ему здорово повезло.

Профессор Дмитрий Дмитриевич Привалов или Димдимыч, как его называли за глаза не только студенты, но и коллеги, своими лекциями укрепил его любовь к истории и привил интерес к исследованиям. Он же приметил перспективного студента и рекомендовал его в аспирантуру. Николай с энтузиазмом взялся за диссертацию, но не забывал и про свое увлечение, которое пришло к нему совершенно случайно, хотя сам он считал это перстом судьбы.

В тот день Умова не должно было быть в университете. Привалов попросил его съездить в тверскую типографию за тиражом исторического сборника, одним из авторов которого был Димдимыч. Но заказанная машина оказалась неисправной. Николаю сообщили по телефону, что поездка переносится на завтра, и он решил поехать на лекции.

Он немного опоздал, поэтому приоткрыл дверь, чтобы послушать что происходит в аудитории, но тут же со словами «двигай давай» получил толчок в спину и оказался внутри. Следом вошла староста и объявила:

— Деканат велел сидеть и ждать. Димдимыч обязательно будет.

Поднялся недовольный гул.

— Дамы и господа! — тут же объявил поднявшийся с места начинающий кавээнщик Сергей Красновский. — А не прочесть ли мне лекцию для вас. Как говориться, варум бы и нихт.

С этими словами он направился к лекторскому месту.

— Ху ю ты такой есть итыз? — крикнул его напарник по КВНу Иван Полонин.

— Ай эм… — начал Красновский, дойдя до преподавательского стола. После чего оперся на него двумя руками, изобразив характерную позу Димдимыча, и заговорил, подражая его интонациям. — Ваш преподаватель. Сегодня у нас необычная лекция. Мы поговорим о поэзии.

Он начал прохаживаться возле стола опять же копируя Димдимыча.

— Была в свое время такая поэтесса Вера Инбер. Сейчас уж никто и не вспомнит ни одного ее произведения, хотя написано было много. И среди прочего историческая поэма про Степана Разина. Вот кусочек из нее, который остался в памяти народной:

«Ты шашкой оловянною взмахни не сгоряча,

Сруби лихую голову до самого плеча…»

Прочел от это так, что начало второй строки звучало как «срубили».

— На это Маяковский, — продолжил Сергей, — откликнулся таким стишком:

«Ах, у Веры! Ах, у Инбер!

Что за глазки! Что за лоб!

Все б глядел на Веру Инбер,

Любовался на неё б!»

Причем «ах, у Инбер» у него звучало как одно слово.

И тут открылась дверь и в аудиторию вошел Димдимыч.

— Что ж, неплохо. Не скажу насколько пародия на меня похожа, а вот что нашел забавный эпизод, молодец.

Он подошел к своему законному месту.

— Садись Красновский, а я продолжу. Помимо стихов эта женщина писала прозу, активно занималась журналистикой. Но не это главное. Вера Михайловна была двоюродной сестрой Троцкого. Он даже жил несколько лет у родителей Веры, когда учился в реальном училище в Одессе. И что интересно, довольно близкая родственница Льва Давидовича никак не пострадала от сталинского режима. Умерла она своей смертью в Москве в 1972 году. И уж коль скоро был помянут Троцкий, хочу обратить ваше внимание на необъясненный до сих пор исторический факт. Своего злейшего врага Сталин не ликвидировал, а просто выслал из страны. Но и это не все: он позволил ему забрать с собой весь его архив. Хотя хорошо было известно, что тот оставляет себе копии всех документов, проходящих через его руки.

Эта загадка просто захватила Умова. И тогда-то он и создал на своем ноутбуке папку «Компромат».

                                      * * *

Итак, 31 января 1929 года Лейба Бронштейн, известный как Лев Троцкий, был выдворен из СССР. С собой он захватил свой огромный архив. Николай делал вывод, что это было возможно только если у Троцкого было нечто смертельно опасное для Сталина, и это нечто находилась за пределами страны, и являлось страховкой для Троцкого. И Сталин об этом знал. Но что это могло быть? Кто вывез и где спрятал компромат? И передал ли его в конце концов Троцкому?

Первой в свое досье он внес как раз Веру Инбер. Работая корреспондентом, она жила в Париже, Брюсселе и Берлине в 1924—26 годах. А ведь именно во Францию из Турции, хоть и ненадолго, перебирается Троцкий после лишения советского гражданства.

Далее он отметил Якова Блюмкина, бывшего адъютанта Троцкого, человека к нему весьма приближенного. Попал в список и Кароль Собельсон, он же Карл Радек, уроженец Польши, примыкавший к социал-демократической партии Германии. Однако после ссоры с Розой Люксембург, был исключён из СДПГ. После революции работал в ВЦИК. В декабре 18-го нелегально отправлен в Германию для поддержки революции. Что интересно, брат Карла Либкнехта Теодор обвинил его в сдаче полиции конспиративной квартиры, где Радеку была назначена встреча, что привело к гибели Карла Либкнехта и Розы Люксембург. С 20-го года — секретарь Коминтерна, активный сторонник Троцкого.

Значились в досье и Николай Крестинский, и Адольф Иоффе, и Александр Шляпников. Первый был полпредом в Германии в 1923—26 годах, второй — послом в Австрии в 1924, третий — торгпредом во Франции до 1925-го. А ведь именно в Берлине, а затем и в Париже стал работать с 1929 года Лев Седов, сын Троцкого.

Очень интересная фигура Александра Колонтай. Соратница Шляпникова, с 1922 года была полпредом в Норвегии, а затем одновременно и в Швеции вплоть до 1945 года. В 1926—27 годах работала в Мексике. А ведь, из Франции Троцкий переехал в Норвегию, а через год — в Мексику. Возможно это и совпадение, но…

Наконец, Рамон Меркадер, отсидевший 20 лет в мексиканской тюрьме за убийство Троцкого. После освобождения он приехал в Москву. Работал в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС1, где, кстати, хранилась часть архивов Троцкого. Возможно, он искал там то, чего не смог найти в Мексике? В середине семидесятых он перебрался на Кубу. Продолжать поиски? И почему на Кубу?

Возможно, Николай так бы и застрял на этапе, где сплошные вопросы, на которые нет ответа, но неожиданно помог Красновский. Будучи студентом, он умудрился обзавестись контактами на телевидении и стал туда вхож. Хотя это не слишком хорошо влияло на учебу, сессии тем ни менее он сдавал без хвостов.

— Слушай, Колян, я тут для тебя одну газету раздобыл. Ты ведь все про Троцкого собираешь. Так вот там о его секретаре. Только у меня просьба: если нароешь что-то интересное, свистни мне. Понимаешь, нужно какие-то свежие идеи на канал подбросить.

— Это там, где инопланетяне, экстрасенсы и прочая потусторонняя лабуда?

— Как говорится, есть спрос…

— Вот что, Серега, только для тебя. Тело Сталина вынесли из мавзолея в Хэллоуин.

— Хорош стебаться, я же серьезно.

— И я серьезно. Можешь проверить по датам. Естественно, инициатором был Хрущев, незадолго до этого побывавший в США. Совпадение?

— Да ладно! Точно?

— Точнее не бывает.

— Это же бомба! Колян, я твой должник.

— Учите историю, юноша.

Глава 3. Свидание в пельменной

Умов сидел за столиком с чашкой растворимого кофе и стаканом апельсинового сока. Он ждал автора той самой статьи. Пару дней назад он показал ее Димдимычу.

— Что за газета? — спросил профессор.

— «Русский глашатай».

— Знаю редактора. Давай так, я с ним созвонюсь, а потом уж ты в дело вступишь.

На следующий день профессор вызвал к себе Умова.

— Автор Протасов Михаил Александрович. До недавнего времени работал в ЦГАЛИ — архив литературы и искусства. Главный говорит, мужик нормальный. Встреча завтра в пельменной. И еще, он не очень пунктуален.

Но, как оказалось, не в этот раз.

В пельменную вошел коренастый, плотного телосложения мужчина в изрядно намокшей куртке и с портфелем в руке. Он откинул капюшон, пригладил редеющие волосы и подошел к стойке.

— Простите, а нет ли у вас чего-нибудь с капсаицином2?

Женщина за стойкой исподлобья глянула на посетителя, но промолчала.

— Я так и думал. Тогда мне, пожалуйста, стакан, банку колы и порцию пельменей.

Забрав стакан и колу, он подошел к столику Умова.

— Не возражаете?

— Извините, но у меня здесь встреча.

— С неким Протасовым. Это я.

Он поставил на стол банку и стакан, аккуратно положил на лавку портфель, снял куртку и повесил ее на крючок рядом со столиком. Затем вернулся к стойке, сунул в карман сдачу, забрал пельмени и вернулся.

— С утра ничего не ел, — сказал Протасов. — Не возражанте, если я…

— Да-да, конечно! — сразу же откликнулся Николай.

— Еще и погода ужасная. Как бы хворь какую не подхватить.

Он открыл портфель и, повернувшись спиной к стойке, вынул из него бутылку с красным перцем на этикетке.

— Не желаете присоединиться? Для профилактики.

— Нет, спасибо. Я водку не люблю.

Протасов даже на секунду замер от такого ответа.

— А что ее любить-то. Вот вы, к примеру, соль любите? Ну, так, чтобы прямо ложкой!

Теперь уже в недоумении замер Умов.

— Вооот!

Протасов отвинтил крышку на бутылке, и налил себе полстакана.

— Ведь водка — она как соль.

Он наколол вилкой пельмень, залпом выпил и с аппетитом закусил.

— Взять хотя бы пельмени. Нет, не эти, домашние, — сказал он жуя.

Глянув на тарелку, он вновь потянулся к портфелю.

— Не передумали?

Николай отрицательно покачал головой.

— Воля ваша, — сказал Протасов. — А я еще немного. Так сказать, для закрепления эффекта.

Он налил себе еще полстакана и убрал в портфель бутылку и колу.

— А что нужно для пельменей? Я вам скажу: по полкило парной говядинки и свининки, чтоб с жирком была. Еще небольшую луковку и пучок петрушки. Стебли долой!

С этими словами он выпил и продолжил.

— Все это в мясорубку. Ну, соль, перец — обязательно свежемолотый. И в конце — соточку водки. Это я у китайцев приметил. Тщательно вымешиваем, под крышку и в холодильник — пусть настаивается пока тестом занимаемся. А когда дело до лепки дойдет, тут еще один секрет: вливаем в фарш холодную воду до тех пор, пока она впитываться перестанет. Варим минут пять семь, выкладываем это сварившееся чудо на тарелочку и слегка смазываем сливочным маслицем, чтоб блестели, ну и не слипались, конечно. Тут можно их еще слегка перчиком присыпать, но это уж по желанию. И вот подхватишь один такой ложкой — именно ложкой, протыкать их никак нельзя — раскусишь, а из него ароматный бульон сочится.

Протасов даже зажмурился от удовольствия.

— Главное, чтоб пельмени были свежеслепленные. Можно, конечно, их и заморозить, но вкус уже не тот. Да и согласитесь, зачем брать парное мясо, чтобы потом его морозить? А уха? Ведь если в конце варки в нее не добавить водочки, то это будет просто рыбный суп.

Николай в очередной раз сглотнул слюну.

— Представьте, перед вами тарелка горячей ухи — настоящей! — с плавающим зеленым укропчиком сверху. Тут же бутылка водки со слезой, запотевшая значит с холода, и рюмка прямо из морозилки — это важно! И вот вы наливаете в ледяную рюмку водочку, берете расстегай с рисом, яйцом и зеленым луком, вливаете в него ложку горячего бульона, чтоб подсогреть, придать аромату и сделать нежнее. Опрокидываете рюмку, и пока ледяной шарик катится по пищеводу, откусываете расстегайчик, а к нему сразу пару ложек ушицы. И пока вы наслаждаетесь этим блаженством, внутри у вас расцветает горячий аленький цветочек.

И Протасов снова зажмурился от удовольствия.

— Заболтался, — сказал он точно очнувшись. — Так, что у вас за дело?

Тут его прервал подошедший к их столику мужичок в рабочей одежде.

— Привет, Саныч! Ты не серчай на меня за вчерашнее, видать перебрал я лишку. Тут такое дело: дай стольник взаймы до завтра. Я верну!

Протасов хмуро уставился на пришельца. Помедлив немного, он сунул руку в карман и высыпал на стол горсть мелочи.

— Не, ну ты чё! Я же не милостыню прошу, а взаймы.

Протасов продолжал буравить взглядом мужичка.

— Ладно-ладно! Сколько здесь?

— Поскольку я не пользуюсь обсценной лексикой, отвечу на певучем украинском: сам пидрохуй3!

— Ну все-все, — сказал мужичок, сгреб мелочь со стола и удалился.

— Вчера у меня с этим субъектом диспут вышел. Представляете, начал мне доказывать, что «на Украине» — это оскорбление! Надо только «в Украине» говорить. И ведь не западенец, и вроде образованный. Работает тут неподалеку.

Протасов с трудом сдерживал охватившую его злость.

— Я ему говорю: тогда значит в Кубе? А он: в каком кубе? Страна, говорю, такая — Куба. Может слышал? Хочешь «в», добавь «республика», а так «на» и точка. Так у нас дело чуть не до драки дошло.

Немного успокоившись, проговорил:

— Ладно. У вас ведь ко мне какое-то дело. Чем могу?

— Ваша статья «Загадка пропавшей картины»…

— А что вас интересует?

— Вы пишите, что на Кубу картину привез секретарь Троцкого.

— Положим. И?

— Я хотел бы узнать все возможное об этом человеке.

— Помогу чем смогу. Подниму все свои записи. А вы не поделитесь своими историческими находками? Уверяю, я смогу превратить их в отличные публикации. Ведь вам для диссертации это весьма пригодится. И в списке использованной литературы у вас появится ссылка на «РГ», прямо почти «Российская газета».

Язык его не заплетался, но чувствовалось, алкоголь начинает брать над ним верх.

— Ну, так как?

Умов кивнул.

Глава 4. Что скрывает картина

— Станция Третьяковская. Переход на станцию Новокузнецкая Замоскворецкой линии, — прозвучало в динамике.

Умов вышел из вагона и поднялся по эскалатору. Путь его лежал в редакцию «Русского глашатая».

Прошло уже больше двух недель с момента встречи с Протасовым, и Николай решил, что это был холостой выстрел. И вот — звонок.

— Здравствуйте, Николай. У меня для вас есть весьма любопытная информация. Давайте встретимся в редакции.

Шагая по улице, Николай не мог избавиться от легкого чувства волнения в ожидании услышать что-то важное.

Свернув в переулок, он вскоре увидел красно-белый двухэтажный особняк с колоннами. На его фронтоне две фигуры поддерживали щит, на котором, видимо, когда-то был изображен герб одного из владельцев. Слева расположился флигель, в котором и находилась редакция. Николай миновал металлическую ограду, подошел к нужной двери, и нажал на кнопку домофона.

— Вы к кому?

Николай ответил и назвал свою фамилию. Вскоре дверь открыл сам Протасов. Они вошли в довольно просторный холл.

— Давайте сразу к художнику. Его сегодня не будет.

В комнате, напоминавшей пенал, стоял длинный стол с приставленными стульями и шкаф с какими-то бумагами и книгами.

— Располагайтесь. Я сейчас принесу материалы.

Николай сел и посмотрел сквозь зарешеченное окно на дворик, но кроме пары деревьев и нескольких кустов ничего не увидел.

— Вот, — вскоре вернувшийся Протасов положил папку на стол и присел рядом с Николаем. — Удивительно, но после нашей встречи все как-то одно к одному сложилось. Начал разбирать свои записи, а тут в редакцию статью принесли. Оказывается, в Бахрушинском4 готовится посвященная Фриде фотовыставка.

Протасов на минуту замолчал.

— Я тогда в литархиве работал, и к нам пришел искусствовед Калмыков. Как-то мы с ним взаимной симпатией прониклись. Он рассказал, что напал на след одной неизвестной картины Фриды Кало. И тут такая нелепица — несчастный случай. Не стало человека. Ну, я и написал статью по его рассказам. А тут… Короче, созвонился я с его вдовой. Она разрешила мне просмотреть его последние бумаги. В общем, все здесь.

Протасов встал и собрался было выйти, но тут дверь открылась, и в комнату заглянул молодой человек, немногим старше Николая.

— Саныч, тут заказчик пришел, — заявил он с порога. — Не нравится ему как ты их статью порезал.

— Если она заказная, нечего ее мне было давать.

— Тут такое дело, — замялся вошедший. — Они только объявление о выставке оплачивают. Ты сам с ним поговори. — Он на минуту исчез, пропуская вперед импозантного мужчину. — Знакомьтесь — Михаил Александрович, — сказал молодой человек, указывая рукой на Протасова. — А это…

— Спасибо, я сам. Алексей Николаевич, — сказал мужчина, протягивая руку Протасову. — Я не отниму у вас много времени.

— Присаживайтесь. Чем могу?

— Я понимаю, что ваше издание интересует не сама Фрида, а то как она связана с Россией. И должен заметить, что мне очень понравилось как вы мастерски это подали.

— Но?

— Да, есть один нюанс. Мы бы хотели, чтобы о личной жизни Фриды было сказано более подробно.

— Помню, в девяностые кто-то вывел формулу успешного издания: чужие деньги, чужая постель и свой огород, — заметил Протасов. — С тех пор разве что огород потерял свою актуальность. Более того, на что раньше было табу, сегодня открыто смакуется.

— Вы же понимаете, tempora mutantur et nos mutamur in illis5.

— О да! Etiam stupiditatem, narrabitur in Latin, maximo argumento fit6.

— Что?

— Не важно. Всегда считал, что это мы меняем мир, а не наоборот. Так что вы хотите?

— Чтобы осталась упоминание об интимной стороне ее жизни.

— То есть о ее бисексуальности, если я правильно вас понял.

— Именно.

— А это как-то связано с ее творчеством или романом с Троцким?

— Но ведь это правда.

— Правда и то, что человеческий организм выводит продукты своей жизнедеятельности. Но описывать этот процесс как-то мерзко, если это не сугубо медицинский текст.

— Но вы же не будете отрицать гей-парады, идущие по всему миру?

— Парад — это торжественное шествие, как правило военных в честь каких либо побед. А эти назвали свой карнавал парадом и празднуют победу над нами? Замечу, что еще Маркс с Энгельсом писали об опасности рвущихся к власти педерестов7.

---

— Вы гомофоб? — с улыбкой спросил Алексей Николаевич.

— Я филолог, сиречь любящий слово. По сему весьма серьезно отношусь ко всяким терминам. Поясню. Фобия — это немотивированный и неконтролируемый страх. Иными словами, гомофоб испытывает страх к себе подобным. Я же испытываю не страх, а отвращение ко всяким извращенцам.

— Как-то это не толерантно.

— Толерантность — это болезнь. Точнее неспособность организма ей сопротивляться. А поскольку я сопротивляюсь, я, естественно, не толерантен. И не политкорректен. Для меня, например, негры остаются неграми, будь они хоть в Африке, хоть в Америке.

— Ну, это уж прямо расизм, — вновь улыбнулся посетитель.

— Отнюдь! Это всего лишь отсыл к расовой принадлежности. Даже если я буду утверждать, — а это абсолютная правда — что мне нравятся женщины европейского типа, точнее даже славянского, это не может рассматриваться как расизм, а всего лишь как бессознательное фенотипическое предпочтение. И то, что где-то неграм не нравится, что их так называют, никак не отменяет существования негроидной расы.

Протасов внимательно посмотрел на собеседника.

— Кстати, знаете как по-исландки будет немец? Тиск! И никто в Германии, которую во многих славянских странах величают на разный лад Неметчиной, от этого не падает в обморок.

— У вас весьма любопытные взгляды, но…

— …вернемся к нашим баранам, — закончил Протасов.

— Именно. Думаю, ваш главный не очень обрадуется, если мы с вами не сможем придти к консенсусу. Поэтому предлагаю компромисс: вы напишите отрицательный отзыв. От себя или от редакции. Скандал — это тоже хорошая реклама. А мы, в свою очередь, лично вас отблагодарим.

Протасов задумался.

— Я бы предложил другой вариант, — наконец ответил он. — Оставим все как есть, а в следующем номере, как раз к открытию вашей выставки, мы опубликуем почти детективную историю об одной неизвестной картине Кало. И, поверьте, это вызовет к вашему мероприятию больший интерес, чем скандал.

— Хорошо. Вы меня убедили, — быстро согласился гость и, попрощавшись, вышел.

С минуту Протасов сидел неподвижно, а потом неожиданно хлопнул ладонями по столу.

— Так, мне явно нужен глоток никотина.

Они вышли во дворик. Стояла нереальная тишина для центра Москвы.

— Болезнь употребления умных слов без понимания их смысла стала чуть ли не всеобщей. — заговорил Протасов закуривая. — Этот тип одно из подтверждений. Вот буквально сегодня читаю материал «Грядет водный апокалипсис». Замечу, это слово будто преследует меня в разных публикациях. Похоже, авторы не задумываются о его значении. А взято оно из названия последней книги Нового Завета — «Апокалипсис Иоанна Богослова», где описываются многочисленные бедствия, предшествующие второму пришствию Иисуса Христа, то есть концу света. Но само слово с древнегреческого переводится как откровение. Хотя кого теперь это интересует.

                                      * * *

Публикация в «Русском глашатае» может и не стала сенсацией, но интерес вызвала большой.

«Бурный роман Льва Давидовича и Магдалены Кармен Фриды Кало и Кальдерон закончился скандалом и чета Троцких вынуждена была найти себе новое жилье, которое по стечению обстоятельств оказалось на соседней улице. <…>

Надо заметить, что при переезде Троцкий не взял с собой картину, подаренную ему Фридой. На ней она изобразила себя стоящей в полный рост между двумя шторами. В руках она держит листок с весьма красноречивым текстом: «Я посвящаю эту картину Льву Троцкому, со всей моей любовью, 7 ноября 1937 года. Фрида Кало, Сан-Анхель, Мехико». Говорят, что оставить картину настояла жена Троцкого, Наталья Седова. Как знать? Однако, как выяснилось позже, одно полотно Фриды Лев Давидович все же захватил. <…>

Казалось бы, назвать эту картину портретом невозможно. Мы видим просто пенсне, в стеклах которого пляшут языки пламени. Фрида говорила, что пишет картины только о том, что хорошо знает, поэтому в ее творчестве преобладают автопортреты. И здесь, несмотря на бурный роман, она как бы говорит, что совсем не знает Троцкого. А огонь? Быть может это отражается ее пламенная страсть? А может она увидела адский огонь в глазах этого демона революции? <…>

По некоторым данным, после смерти Троцкого картина оказалась на Кубе, а в шестидесятые ее видели в Москве. Некто приносил ее в дом Лили Брик, музы революционного «агитатора, горлана-главаря» Владимира Маяковского. А дальше следы ее теряются…»

Из не вошедшего в статью Николая весьма позабавило, что фрески Риверы и Сикейроса были названы громадными революционными комиксами. Но главное строки из дневника NN, обнаруженного Калмыковым в литархиве:

«Была у Лили. К ней заходил кубинский дипломат, не запомнила его имени. Они познакомились на каком-то мероприятии. Хорошо говорит по-русски. Принес картину жены Диего Риверы (будто это прибавляет ей значимости). Небольшое полотно, весьма странное, надо сказать: пенсне, в стеклах которого отражаются языки пламени. На обороте — какие-то буквы и цифры. Просил помочь в поиске покупателя. Лиля весьма разволновалась, ведь Маяковский хорошо знал Риверу и даже жил у него, когда посещал Мексику. Поэтому она обещала. Сама Лиля увлекается только советским авангардом, да и в Москве продать будет крайне сложно, но она напишет Эльзочке8 в Париж и, возможно, кто-то из ее окружения заинтересуется.»

Первой женой Риверы была Ангелина Белова, тоже художница. Может это ее картина? Но последующие записи развеяли все сомнения. К Калмыкову обратился один американский исследователь творчества Кало. Он обнаружил у некоего коллекционера письмо якобы написанное Троцким. Кто был адресатом — не известно, в обращении значилось только «сэр».

«Учитывая последние события, о которых вам наверняка известно, медлить больше не представляется возможным. Мне срочно нужно уехать отсюда, и я очень рассчитываю на вашу помощь в этом вопросе. Также передаю вам ключ — картину местной художницы. Настало время активных действий.

PS. Прошу вас как-то устроить моего посыльного. Он из семьи выходцев из России, но прекрасно владеет испанским.

Ваш ЛТ.»

Американец просил оказать помощь в поиске картины «Ключ» на Кубе, так как у США нет никаких контактов с Островом Свободы. Николай решил, что это не название картины, а реально ключ. Вот только от чего?

Получалось, что теперь нужно искать картину. Впрочем, это не снимало вопроса: даже если будет найден ключ, где находится то, что можно им открыть.

Глава 5. Операция «Утка»

28 сентября 1938 года.

Москва. Кремль. Кабинет Сталина

— Дакладывайте, таварищ Берия, — сказал Сталин стоявшему у стола заместителю наркома внутренних дел.

Чуть в стороне сидел недавно вернувшийся из Роттердама после ликвидации руководителя ОУН Коновальца Павел Судоплатов.

— Предателем Троцкий стал давно, — начал Берия. — Так, Хрусталев-Носарь, бывший в 1905 году председателем Петербургского совета рабочих депутатов, издал книгу под названием «Из недавнего прошлого». В ней отмечается, что Троцкий-Бронштейн являлся агентом царской охранки с 1902 года. Хрусталев расстрелян в мае 1919 года по прямому указанию Троцкого.

Сталин внимательно слушал, прохаживаясь по кабинету.

— А вот протокол заседания Нижегородского исполкома от 30 марта 1917 года, — продолжал Лаврентий Павлович. — «Среди уволенных агентов-сотрудников бывшего жандармского управления числятся в алфавитном порядке Бронштейн Лейба Давидович и Луначарский Анатолий Васильевич». А сейчас этот предатель старается дискредитировать нас в глазах всего мирового коммунистического движения.

Сталин остановился и вынул изо рта трубку.

— В троцкистском движении нет важных фигур, кроме самого Троцкого, — медленно проговорил он, оставив без внимания фамилию Луночарского. — Так что если с ним будет покончено, угроза Коминтерну будет устранена. Что скажете, таварищ Судоплатов? Есть у нас такая вазможность?

Судоплатов резко поднялся.

— Есть, товарищ Сталин.

— И люди для такого дела есть? — с прищуром глядя на Судоплатова, спросил Сталин.

— Так точно!

— Хочу лично познакомится с кандидатом. Старик должен быть устранен в течение года. Операцию назовем «Утка». На этом все, таварищи.

Почему «Утка» никто из присутствующих уточнять не стал. Как и то, почему он назвал именно эту партийную кличку Троцкого. Ведь Стариком чаще звали Ленина.

Там же, тремя днями позже

— Товарищ Сталин, в приемной Рамон Меркадер, — доложил, войдя в кабинет, Поскребышев.

— Пусть вайдет. И распорядись насчет чаю и вина.

Поскребышев вышел, пропустив посетителя.

— А, таварищ Меркадер! Прахадите.

Сталин встал из-за стола и протянул руку гостю.

Внесли поднос, на котором стояли два стакана в металлических подстаканниках с дымящимся крепким чаем, ваза с яблоками и виноградом, распечатанная бутылка «Киндзмараули» и два фужера.

— Угощайтесь, таварищ Меркадер, — сказал Сталин, беря стакан с чаем. — А вино потом випьем.

Меркадер послушно взял стакан.

— Ви каншно уже знаете какую важную миссию ми хотим возложить на вас. Как сказал бы Владимир Ильич, архиважную.

— Да, товарищ Сталин.

— Речь идет о Троцком. В Испании по приказу этого мерзавца его прихвостни ударили в спину республиканцам. Грядет большая вайна, и мы не можем позволить, чтобы на земле жили подобные предатели. Нужно раздавить эту ядовитую змею.

Сталин сделал небольшой глоток.

— Кроме того, у Троцкого есть документы, которые могут нанести большой вред СССР. Вам, товарищ Меркадер, неабхадима будет найти эти документы, привезти их и отдать лично в руки товарищу Сталину, а в случае невозможности уничтожить. Они не должны ни при каких абстоятельствах попасть в чужие руки. Ни при каких! Это важно для СССР, для победы над нашими врагами. У вас будут самые широкие полномочия.

Сталин встал.

— Ну что ж, удачи вам, таварищ Меркадер, — сказал он, разливая вино. — Давайте випьем за успех. Пить за успех это харошая традиция, правильная.

Глава 6. Провал

24 мая 1940 года.

Мексика, Койоакан9

Человек в форме майора мексиканской армии с дымящейся сигарой в зубах условным знаком постучал в ворота дома 410 по Рио Чурубуско. Это был Давид Альфаро Сикейрос, изменивший внешность с помощью накладных усов и бороды. Горькая ирония состояла в том, что он когда-то был дружен с Ривера, организовал с ним «Синдикат революционных живописцев», но потом их дороги разошлись: Ривера полностью отдался живописи, а Сикейрос с головой ушел в революцию. И вот Ривера приютил беглого русского революционера, а Сикейрос пришел его убивать.

Ворота открыл охранник американец Шелдон Харт, которого завербовал Юсик, руководивший группой. Сикейрос уверенно шагнул внутрь, а за ним во двор вошли 20 вооруженных человек, одетых в военную форму.

Около четырех часов утра жители маленького тихого городка проснулись от грохота настоящего боя, продолжавшегося около четверти часа. Когда все стихло, они не решались даже выглянуть на улицу.

Однако любопытство — столь же сильная эмоция, что и страх. А у кого-то даже сильней. И если людей не приучить падать при звуке выстрелов, то они так и будут тянуть шею, чтобы посмотреть что там происходит, вопреки реальной угрозе погибнуть. Нашлись смельчаки и здесь, отправившиеся к месту стрельбы. И вскоре от дома к дому поползла страшная весть: убили экстраньо (чужестранца) Лео вместе с женой.

— Вот и сюда это докатилось, — с горечью изрек Хальперес-старший.

— Что? — спросил Хосе.

— Погромы! — буквально выкрикнул отец — Посмотрите, что твориться в Германии! Да и не только там! А что делает местное правительство?! Оно запрещает въезд евреям10!

Он помолчал немного.

— Так, сегодня из дома никто ни ногой. Я — в мастерскую.

Мигель молча поднялся и направился за отцом.

О былой жизни Хосе почти не вспоминал. Мать умерла вскоре после его рождения. Савелий Гальперин остался с двумя сыновьями, Иосифом и Михаэлем. Жили они под Барановичами, где у отца была обувная мастерская. В войну они оказались сначала под немцами, потом под Советами, а потом под поляками.

Савелий хотел перебраться в более спокойное место. И тут объявился некий франт, называвший себя на английский манер Айзек. На каждом углу он рассказывал о райской жизни в Америке, где много их соплеменников, и как они добиваются там невероятных успехов. И Гальперин-старший загорелся этой идеей. Айзек предложил ему продать мастерскую и купить дом в Мексике. Это позволит получить мексиканские паспорта. А с ними — прямой путь в Америку. Сделка состоялась. Семья перебралась в Испанию, где после нескольких месяцев ожидания смогла ступить на корабль, который понес их к мечте.

В Веракрус их встретил Айзек, и отвез в Койоакан, где быстро оформили покупку дома. Через пару недель, как сказал Айзек, можно идти в полицию за паспортами. С этим он и убыл.

За свою короткую, но столь богатую событиями, жизнь Ёся научился неплохо говорить по-немецки и по-польски, а за время пребывания в Испании немного освоил и этот язык. Поэтому, отправляясь в полицейский участок, отец взял его с собой в качестве переводчика. И тут выяснилось, как лихо Айзек обвел вокруг пальцы умудренного жизнью и весьма осторожного Савелия Гальперина. Оказалось, что купленный дом не дает права на мексиканское гражданство.

У главы семейства оставались еще кое-какие деньги, и он, как и на бывшей родине, занялся тем, что умеет — открыл сапожную мастерскую. У чужака здесь не было шансов, но не тот человек был Савелий, чтобы опускать руки. Он стачал отличную пару сапог и преподнес ее начальнику полиции. Вскоре появились заказы от его подчиненных. Такая близость к власти позволила за умеренную плату получить мексиканские паспорта. Теперь их фамилия стала Хальперес. Младший получил имя Хосе, старший — Мигель, а глава семейства — Сальво. Впрочем, местные за глаза называли его Сапато — башмачник.

Хосе выпил кружку холодного какао. Местные добавляли в него корицу, кайенский перец и щепотку соли. Странный вкус, но, живя здесь, Хосе к нему быстро привык и он даже стал ему нравиться. Убедившись, что отец с братом всерьез занялись делом, он тихо выбрался через окно. Поначалу Хосе хотел пойти через центр — мимо двухэтажного дома, построенного еще Кортесом, и такой же старинной церковью Непорочного Зачатия с удивительно красивым резным фасадом — но услышав шум с той стороны, решил обойти центр справа.

«Койоакан на языке индейцев — место койотов, — вдруг подумалось ему. — И вот настало время, когда койоты напали на Льва и убили его».

Пройдя мимо школы живописи, располагавшейся в бывшем монастыре францисканцев, он вышел на Рио Чурубуско. Но квартал оказался оцеплен военными. Его задержали и отвели к офицеру. По счастью с ним беседовал полицейский, хорошо знавший его отца. Хосе сразу отпустили и велели немедленно убираться. И все же он выяснил, что Троцкий и его жена не пострадали. Это настолько его обрадовало, что он решил непременно сообщить об этом синьоре Фриде. Пройдя пару кварталов, он оказался возле ее дома. И только тут почувствовал неловкость, ведь все в городе знали скандальную историю, из-за которой чета Троцких покинула этот дом.

Глава 7. Новый план

8 июня 1940 года.

Москва. Кремль. Кабинет Сталина

— Товарищ Берия, что это там у вас в Мексике? — спросил с раздражением Сталин, постукивая пальцем по лежавшей на столе записке.

«24 мая 1940 года произведено нападение на дом Троцкого в Мехико. По существу происшедшего нами получено донесение нашего агента:

О нашем несчастье Вы знаете из газет подробно. Пока все люди целы, и часть уехала из страны. Если не будет особых осложнений, через 2—3 недели приступим к исправлению ошибки, т.к. не все резервы исчерпаны. Принимая целиком на себя вину за этот кошмарный провал, я готов по первому Вашему требованию выехать для получения положенного за такой провал наказания.

30 мая. Том».

— Товарищ Сталин, — стоя навытяжку, заговорил Берия. — За операцию на месте отвечал Эйтингон, он же Том. И из-за его безответственности, а может и прямого предательства, операция была сорвана. Его следует срочно отозвать в Москву и судить по всей строгости.

Судоплатов понимал, почему так нервничает Берия. Он хорошо помнил текст телеграммы, написанной лично Меркуловым11 и отправленной агенту Тому 11 ноября 1939 года, буквально накануне его отъезда из США в Мексику:

«Имейте в виду, что всякая научно-исследовательская работа, тем более в области сельского хозяйства, требует терпения и умения ожидать результатов. <…> помните, что плод должен быть полностью созревшим. <…> Если нет уверенности, лучше выжидайте полного созревания. <…> Не делайте непродуманных экспериментов, идите к получению результатов наверняка, и тогда Вы действительно внесете ценный вклад в науку.»

— А какое ваше мнение, таварищ Судоплатов? — Сталин внимательно посмотрел на собеседника.

Тот год, когда Судоплатов впервые побывал в кабинете Сталина, оказался для него весьма непростым. Осенью по обвинению в антисоветском заговоре были арестованы его начальники — Зельман Пассов и Сергей Шпигельглас.

Затем дошла очередь и до Судоплатова. Он был понижен в должности и исключен из ВКП (б). И только благодаря личному вмешательству Берии, ставшему к тому времени наркомом внутренних дел, его восстановили в партии и в должности.

Естественно, Павлу Анатольевичу было не просто вступать в полемику со своим начальником, особенно учитывая участие Берии в его судьбе. Но как профессионал он считал себя обязанным высказать свою точку зрения. Хотя все же не обошлось и без лукавства.

Перед поездкой к Сталину Берия вызвал Судоплатова к себе. Он был взбешен из-за провала операции. От своего подчиненного он потребовал, чтобы в разговоре со Сталиным ни в коем случае не упоминался агент Юсик. Дело в том, что Эйтингоном руководил лично Судоплатов. А вот Григулевича отозвал из Мексики в ноябре 1939 года лично Берия. И сам же его инструктировал. Получалось, что нарком практически вмешался в операцию и вина за провал ложилась в том числе и на него. Еще хорошо, что Григулевичу помог покинуть страну поэт Пабло Неруда12, бывший генконсулом Чили в Мексике. Именно поэтому, считал Судоплатов, Берия и требовал, чтобы имя Юсика никак не фигурировало. Только истинная причина была не в этом. Еще в октябре 39-го Берия доложил Сталину, что Троцкого посетил редактор журнала «Лайф» Ноэль Буш, ознакомился с подготавливаемой статьей о Сталине, остался весьма доволен и заплатил за нее аванс 2000 долларов13.

— Это сколько же в рублях? — спросил тогда Сталин.

— Сто шесть тысяч, товарищ Сталин.

— Надо же! Почти в сто раз больше моей зарплаты14. Да, дорого им обходятся наши предатели.

Также Берия сообщил, что Троцкий готовит статью о смерти Ленина, и обещал представить какие-то важные документы.

— Нужно действовать незамедлительно, — жестко заметил Сталин.

Берия пытался возразить, что операция не достаточно подготовлена, но Сталин ничего не желал слышать. Отсюда и возникла идея создания параллельной группы, которую возглавил Григулевич. Поэтому Лаврентий Павлович и не хотел напоминать о том, кто принял решение, повлекшее провал. К тому же в тот раз Берия не назвал источник информации, а это был человек из самого близкого окружения Троцкого. Он опасался, что Сталин прикажет задействовать его на ликвидации. Но этот агент, во-первых, был слишком ценен, а во-вторых, испугавшись, он мог просто сдать готовящуюся операцию.

— Товарищ Сталин, — заговорил Судоплатов. — Группа «Конь» готовилась товарищем Эйтингоном как группа прикрытия. Основная роль отводилась Меркадеру.

— А пачему «Конь»? — спросил Сталин, раскуривая трубку.

— Друзья зовут руководителя группы Сикероса Caballo, что значит конь.

— А что, пахож? — Сталин позволил себе что-то вроде улыбки.

— Думаю, товарищ Сталин, это связано с его характером — целеустремленность, норовистость, порывистость.

— Ну, харашо, прадалжайте.

— Члены группы в назначенный день должны были, переодевшись в военную форму, располагаться неподалеку. В случае тревоги они первыми прибыли бы на место и обеспечили отход Рамону. Однако товарищ Сикейрос проявил недопустимую инициативу. По неизвестным нам пока причинам он решил провести операцию самостоятельно.

— А что, никого более подготовленного не нашлось?

— Сикейрос участник войны в Испании, дослужился до звания полковника, — ответил Судоплатов. — За его плечами отличный боевой опыт.

— Харашо, а как вы оцениваете перспективы операции? И как там наш Раймонд?

Обстановка явно разрядилась.

— Это событие осложнило задачу, но не сделало ее невыполнимой. Наш агент отлично легализовался в Париже, где вошел в группу местных троцкистов и познакомился с Сильвией Агеловой.

— Кто это? — спросил Сталин.

— Семья Агеловых — выходцы из России, товарищ Сталин, — отрапортовал Судоплатов. — Имеют гражданство США. Сильвия сейчас работает у Троцкого. Рамона она представила как своего жениха, и он уже несколько раз побывал в его доме.

— Харашо, — подвел итог Сталин. — Пашлите Эйтингону телеграмму с выражением нашего полного доверия. Пусть действует по абстоятельствам. Нэт времени на сагласования.

В действительности операция проходила не столь гладко. Рамон, снабженный нашей агентурой во Франции паспортом на имя бельгийца Жака Морнара, не смог получить визу в США из-за каких-то неувязок в документах. Тогда ему срочно предоставили канадский паспорт на имя Фрэнка Джексона. Сильвии Рамон объяснил, что вынужден был купить новые документы, поскольку ему, как гражданину Бельгии, грозил неминуемый призыв в армию. Но в такие мелочи Судоплатов решил не посвящать вождя. Не прозвучало в разговоре и имя очень близкого к Троцкому агента, о существовании которого Судоплатов был хорошо осведомлен. Преждевременное включение в операцию этого человека грозило непредсказуемыми последствиями.

Глава 8. Пропавшая картина

Прошло уже порядочно времени с его последней встречи с Протасовым, когда тот вдруг позвонил и сказал, что есть важные новости. Встречу он назначил на старом месте.

На столе стояла пара стаканов, банка колы и две тарелки с пельменями, а Протасов, ухмыляясь, разглядывал что-то в смартфоне.

— Я и на вас заказал, — сказал он. — Не против?

— Нет. Как раз то, что надо, — ответил Николай.