Бесплатный фрагмент - Клоповский фонарь

Пролог

О, сколько нам открытий чудных

Готовят просвещенья дух,

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений, парадоксов друг…

Телепередача «Очевидное и невероятное»

…И случай, бог изобретатель.

А. С. Пушкин

Клопов, город областного подчинения, центр Клоповского р-на Клоповской обл. РСФСР. Пристань на р. Клоп (приток Клоповницы). Ж. -д. станция на линии Москва — Клоповск. 54 тыс. жит. в 1972; 21 тыс. жит. в 1939. Впервые упоминается в 1193. В 1785 К. стал уездным городом Клоповской губ. До 1917 К. славился своими клоповскими калачами и сохами.

В К. — швейная, мебельные ф-ки. Педагогический и-т. Краеведческий музей.

В. К. родился герой Гражд. и Великой Отечест. войн генерал-лейтенант Клопов Т. Г.

Большая Советская Энциклопедия, третье издание, Т. 12, с. 321

Часть первая

Глава первая

Страна, взъерошенная перестройкой, спала.

Ночь была июньская, беззвездная, безлунная, и только в городе Клопове, на его единственной центральной площади одинешенько горел в российской темени кромешной городской фонарь, демаскируя местность.

Вот этот фонарь и засекло с высоты в тысячу триста километров летящее неопознанное космическое тело, получившее у нашего народа, а потом у мировой и у нашей науки название, которое я позволю себе утаить, как говорит один из героев моего произведения, из чисто стратегических соображений (и не гадайте: не НЛО, и на последнюю страницу не смотрите: я, может быть, совсем его утаю).

К рассвету оно (XXX) уже находилось от него (от фонаря) на расстоянии невооруженного взгляда.

Глава вторая

Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.

А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.

А потом в стене внезапно загорается окно.

Возникает звук рояля. Начинается кино.

Ю. Левитанский

Эпиграф к этой главе я выбрал, мягко говоря, не совсем точно.

Последний рояль в городе Клопове видели в апреле 1919 года в белогвардейском обозе полковника и уроженца здешних мест князя Борьки Клопова, отступающего под неудержимым натиском красных, которыми легендарно командовал начдив Клопов Т. Г., ныне мирно проживающий в городе Клопове генерал-лейтенантом в отставке. Что же касается всего остального содержания в эпиграфе, то оно соответствовало реальности: XXX зависло на высоте в четыре метра над фонарем, и в ту же минуту из своего окна, освещаемого городским фонарем и раннеутренним солнцем, подойдя к нему (к окну), проснувшись от нехорошего, но радостного предчувствия и надев шлепанцы, выглянул местный рэкетир Серега Клопов, намечаемый местной мафией города Клопова в лидеры местного неформального экстремистского движения «П***тъ» города Клопова.

Выглянул в окно он еще и потому, что ему приснился сон: XXX зависло на высоте в четыре метра над фонарем.

Убедившись в обратном, т. е. в том, что сон ему не врет, он отошел от своего окна с возгласом «Ну, кино!»; лег в постель, запихнув свои шлепанцы под кровать; повернулся на правый свой бок — и продолжил смотреть свой сон.

Глава третья

Серегин сон синхронно совпадал с действительностью.

Из XXX вылезли три инопланетянина, почти похожие на нас.

Глава четвертая

В восемь часов утра о прилете XXX и трех инопланетян знал весь город Клопов.

В восемь часов десять минут утра о XXX и трех инопланетянах было доложено в область.

И только на третий день в программе «120 минут» была дана краткая и устная информация о якобы прилете инопланетян со ссылкой на Би-би-си и районную газету «Клоповский фонарь».

А тем временем жизнь в городе Клопове давно потекла по новому руслу. Сперва робко, как весенний ручей в еще сугробистом овраге, а потом все звонче, полноводнее и голосистей!

С утра и до позднего вечера на центральной площади у фонаря шли митинги.

Митинг открывал Серега Клопов одним и тем же словом:

— Товарищи! — И говорил хорошо.

Говорил о России-Расеюшке, о ее бедах, о ее невзгодах и ее страданиях. Говорил, будто пел блатную песню — жалостную, со слезой. И настоящая слеза текла по его выбритой щеке и подбородку.

Потом предоставлял слово инопланетянам.

— Товариси! — начинал кто-нибудь из них. И так же говорил хорошо по-русски, как и Серега, правда с японо-грузинским акцентом:

— Дэрмо, а не жизнь у вас, у россиян, товариси!

Клоповцы на первом митинге «дэрмо» съели молча, даже с удовольствием.

Съели и на втором — и на третьем.

Съели и на четвертом, но уже без удовольствия. Кто-то даже крикнул (кажется, бывший легендарный начдив Клопов Т. Г.): «Сам дерьмо!» — и был удален милицией и спецвойсками (ОМОН еще нарождался).

На пятом же митинге Сереге, почти уже лидеру клоповского неформального экстремистского движения «П***ть», не дали договорить даже его первого слова «Товарищи!». Закричали: «Сам товарись, дэрмо инопланетное!» — и стащили с фонаря, после чего митинг мирно распустили.

Глава пятая

А на следующее утро в своем палисаднике Анфиса Петровна Клопова нашла труп убитого инопланетянина.

Глава шестая

Иван Иванович Клопов, бывший клоповский милиционер и уволенный из кооператива «Агент» по причине правды-матки, которую он за пятнадцать дней до убийства инопланетянина врезал председателю этого кооператива, полол свою клубнику, а его жена Пелагея ушла в гости к Анфисе Петровне Клоповой.

Это был высокий, тощий пятидесятилетний красавец мужчина, как говорила ему в глаза об этом его жена Пелагея — высокая, статная, сорокапятилетняя стерва-баба, как говорил Иван Иванович — и тоже в глаза.

Стояло июньское позднее утро. По синему небу неспешно плыли белые облака.

Итак, Иван Иванович полол клубнику и не знал, что Анфиса Петровна, к которой пошла в гости его стерва-баба, сегодня ранним утром нашла в палисаднике труп убитого инопланетянина.

Только через сорок минут придет Пелагея, и он узнает об убийстве инопланетянина, тяжело вздохнет, вымоет колодезной водой свои узловатые руки, закурит «казбечину», посидит-подумает, глубоко вздохнет — и начнет свое частное расследование убийства инопланетянина.

Итак, он ничего не знает и полет свою клубнику, а его стерва Пелагея сидит и слушает Анфису Петровну.

— Я так и охнула, Пелагея, так и спужалася. И вот здеся у меня защемило всю. — И Анфиса Петровна — красивая, сорокапятилетняя аппетит-бабеночка, как ласково иногда говорит ей об этом Иван Иванович, кладет свою правую полную руку на свою полную левую грудь. — Так и охнула и испужалася. Сияющий!.. Как… — она произносит, деликатно хихикнув, матерное слово (солидарно подхихикивает и Пелагея). — А руки у него… вот так! — И Анфиса Петровна взметывает свои полные красивые руки вверх.

Глава седьмая

Следственная группа Прокуратуры СССР приехала в город Клопов московским спецпоездом в тот же день.

Глава восьмая

Сторож морга Василий Григорьевич Клопов — философического ума старик, потому и спрашивает Ивана Ивановича:

— Скажи, Вань, что за штука такая эта перестройка? Весь закордон ее в одночасье в свой интерес и лексикон взял, а Михаил Сергеевич нам о ней уж сколько лет талды-талды, а мы ни в зуб — и ни в Красную Армию! Он даже, бедный, сам теперь в ней заплутал. А, Ваня?.. То-то и оно! Марксизм, одним словом. Опиум для народа. — Сторож замолкает, чешет затылок и уносится куда-то в своих мыслях (наверное, туда, где этот чистый, без единой соринки марксизма опиум для народа производят) — возвращается и продолжает философический монолог: — Или скажи, я вот всю свою жизнь при мертвяках прожил и смерти не боюсь, а жить почему-то еще хочу? Ответь-ка, Вань. Тогда уж, так и быть, покажу я тебе инопланетянина.

— Живой ты пока, потому жить тебе и охота, — отвечает бывший клоповский милиционер уверенно, но и с угрозой в голосе. Мол, могу это недоразумение в момент исправить, к инопланетянину этому отправить.

— Верно. В самую сердцевину вопроса сказал. В охотку живу, — как бы не замечает угрозы в голосе Ивана Ивановича и насмешливо добавляет: — А ты меня на должностное преступление, как шкета сыплющего, соблазняешь. Эх, Ваня. — Опять чешет затылок, потом смотрит в желтые, будто прокуренные, глаза частного сыщика таким беспощадно сиротским взглядом, что только один этот сплошной никотинный нагар может и выдержать.

Но не будем так уж сразу очернять бывшего клоповского милиционера. Просто Иван Иванович тертый калач, и на такие сиротские штучки-дрючки его не купишь, а про этого, с философическим складом ума, он такое знает, что к нему лишь из-за большой нужды пришел. Труп инопланетянина для своей частной экспертизы посмотреть.

А сторож морга продолжает издеваться.

— Если ты его так уж хочешь посмотреть, — говорит он простодушно, — то его вскорости хоронить будут. Там и поглядишь. Бесплатно! — И прямо-таки закатывается.

— Я сейчас хочу! — напирает ободренный словом «бесплатно» Иван Иванович, бывший милиционер, а потом за правду-матку выгнанный председателем кооператива «Агент» с должности агента по борьбе с нарождающейся в Клопове проституцией и давно процветающим Серегиным рэкетирством привокзальных старушек, торгующих на радость пассажирам проходящих поездов горячей картошкой с лучком и укропчиком, похмельным малосольным огурчиком, грибками-ягодками; агентом по ловле сбежавших из дома котов в период весеннего кошачьего беспутства; агента… В общем, выгнанный с должности агента по всякой перестроечной всячине, ободренный словом «бесплатно», напирает; а Василий Григорьевич, переспросив: «Значит, Вань, сейчас хочешь?» — бьет в самый корень его интереса:

— А зачем? Частный сыск запрещен. — И задумчиво добавляет: — Да у тебя, пожалуй, и не получится.

— Это почему же?

— Таланту в тебе такого нет.

— А поспорим?

— На ящик водки!

— А давай!!!

Они протягивают друг другу правые руки, как бы здороваясь.

— А кто же нас разнимет? — спохватывается сторож, и Иван Иванович сообразительно и глумливо подсказывает:

— Инопланетянин.

— А что ж, пусть разнимет.

Идут в морг.

В морге холодно и пусто.

— А где же инопланетянин, Василий Григорьевич?

— Он у меня, Вань, по первому мертвецкому разряду — в холодильнике. — И вдруг истошно орет: — Отбой! Его следствие сургучной печатью запломбировало.

— Не боись, Григорич, печать не трону.

— Ну да, ну да, ты же у нас главный франкмасон.

Подходят к холодильнику, Иван Иванович осматривает печать, говорит:

— Плевое дело. Дилетант ставил.

— Ишь ты, дилетант. Ее сам из Москвы засургучивал, а ты — плевое дело. Я даже его спросил: как там Гдлян? А он насупился сурово, по-прокурорски: разберемся!.. Ну, открывай, что ли, профессионал частного сыска!

Глава девятая

Иван Иванович распахивает холодильник.

Глава десятая

Он пуст.

Глава одиннадцатая

…

Глава двенадцатая

Серега проснулся среди ночи и стал сочинять стихи.

Вот что у него получилось сразу.

Серый дождик воробьиный

стекла серые сечет.

Про березку и рябину

детский хор поет.

А потом он ворочался-ворочался, подходил даже к окну и смотрел на звезды; курил, но путного стиха все равно в голову больше не лезло. Он бросил сочинять и стал вспоминать: свою школу, школьный актовый зал, занавес и кулисы из оранжевого плюша, запевалку Соню, поющую песню про березку и рябинку, и зазвучал вдруг в его голове Сонин голос:

Край родной, навек любимый.

Где найти еще такой,

Где найти еще такой?

И ему стало очень хорошо — и слеза, словно звезда по небосклону, скатилась по его щеке. И вдруг матерное сочинилось!

На далёкую чужбину

журавли летят.

Вот такую, блин, картину

вижу, мать!.

Глава тринадцатая

Соня Клопова три года тому назад окончила среднюю школу и уехала в Москву.

Покантовавшись там с годик, купила на Ярославском вокзале плацкартный билетик на верхнюю боковую полку — и айда по России!

Накатавшись по стране досыта, наглядевшись на жизнь допьяна, вернулась в свой родной Клопов, не затаив обиду ни на Москву-мачеху, ни на Россию-матушку, ни на горемычный белый свет.

Только и сказала матери: «Бывает», — когда та ее спросила: «Ну как, Сонька, нашла счастье?»

Глава четырнадцатая

А дождик с четырех сторон

Уже облек и лес и поле.

Так мягко, словно хочет он,

Чтоб неизбежное — без боли.

Д. Прасолов

Привокзальный скверик. Пасмурно. Вот-вот пойдет дождь. На скамейке сидит Соня. К ней подходит Иван Иванович.

— Не возражаешь? — говорит он милицейским тоном и садится рядом.

— Не возражаю, — вяло отвечает она.

— А вдруг мешаю? Может, свиданка у тебя с кем?

— Моя свиданка, дядь Вань, последняя… в седьмом классе была.

— Ой ли?!

— По себе, что ли, судите? Так с Анфисой Петровной у вас не свиданки, а прятки.

— От кого это прятки?

— От Пелагеи вашей — супруги законной!

— А ну-ка потише!

— Не бойтесь, не найдет она вас. Она с вами не в прятки, как вы с ней, а в жмурки играет. Дождик, кажется, пошел.

Соня подставляет ладонь, ловит дождевую каплю, зажимает в кулаке.

— Ты ее точно божью коровку, — усмехается Иван Иванович.

— Пойду я, дядь Вань.

— Постой, — берет он ее за руку. — Разговор у меня к тебе есть.

— Какой разговор? — освобождает она руку.

Иван Иванович достает «казбечину». Закуривает.

— Про свиданку свою последнюю расскажи… с инопланетянином, — говорит, сделав две затяжки, и делает третью.

— Не могу, дядь Вань. Протокол подписывала.

— Ишь ты! — качает он головой. — Да брось ты, — чуть ли не бьет Соню по руке, — ловить свои капли!

Она разжимает кулак и, глядя на капли дождя, падающие на ладонь, читает тихо и монотонно:

Листа несорванного дрожь,

И забытье травинок тощих…

— Это ты о чем? — недовольно перебивает ее Иван Иванович.

— Это не я… Прасолов, — отвечает она отрешенно.

Капли на ее ладони, еще не слившиеся, лежат гроздью белой смородины, и она кладет в рот с ладони эту смородинную гроздь дождя, делает движение рукой, словно срывает губами с веточки ягоды, и говорит, как бы согласившись с ним, с Прасоловым, отведав этих ягод:

…И надо всем еще не дождь,

А еле слышный мелкий дождик.

И опять подставляет ладонь под капли.

— Прасолов? — уверенно, тоном все знающего, небрежно уточняет Иван Иванович. — Следователь, что ли, из Москвы?

— Нет, поэт из соседней области, — отвечает Соня, стряхивает капли с ладони и продолжает читать стихотворение:

Сольются капли на листе,

И вот, почувствовав их тяжесть,

Рожденный там, на высоте,

Он замертво на землю ляжет.

— Абсолютно! — сочувственно гаркает Иван Иванович. — Летел-летел к нам с такой высоты — и замертво! А ты, — добавляет укоризненно, — «протокол подписывала». — И говорит как можно душевней, не скрывая, правда, на нее, Соню, свою горькую обиду: — Я не для протокола тебя спрашиваю. Что под протокол ты сказала, я знаю. Но разве душу-то под него выговоришь?!

Выговаривать свою душу Соня не хочет и вне протокола — и откровенничает, грубо, по-бабьи, говорит:

— Беременная, Иван Иванович, я от него. А про последнюю мою с ним свиданку… ну что сказать? Недолго он у меня был. К начдиву нашему полулегендарному торопился.

Замолкает.

Молчит и Иван Иванович. Наконец Соня шепчет:

Но все произойдет не вдруг:

Еще — от трепета до тленья —

Он совершит прощальный круг

Замедленно — как в удивленье.

А дождик с четырех сторон

Уже облег и лес, и поле.

Так мягко, словно хочет он,

Чтоб неизбежное — без боли.

А дождь разошелся вовсю.

Жесткий. Холодный.

Глава пятнадцатая

Генерал-лейтенант Клопов Т. Г. прожил жизнь суровую, но веселую.

Одним словом, военную.

Он, будучи ровесником века и сыном пролетариата по причине круглого своего сиротского происхождения, в девятнадцатом году был уже красным начдивом — и всласть порубал своей шашкой и белых, и черных, и желтых, и зеленых, и прочий несознательный цвет Гражданской войны — и все это на скаку, на рысях, аллюром и галопом.

Весело процокал его рафинадный кавалерийский конь и по брусчатке Красных парадов вплоть до тридцать седьмого.

Тут его биография сделала крутой слом, но ненадолго.

В сорок первом году о нем лично вспомнил товарищ Сталин и лично назначил командовать взводом — и зорко потом следил за ним, отмечая иногда в своих приказах Верховного Главнокомандующего.

Пройдя в боях от комвзвода до командующего фронтом, Клопов Т. Г. получил положенный ему орден Победы, а в сорок восьмом году — положенные ему двадцать пять лет колымских лагерей.

В пятьдесят третьем его реабилитировали, вернув партбилет, звание и даже его легендарную шашку, и он продолжил дальнейшее прохождение своей службы уже без «веселых» катавасии в своей биографии, но и без прежнего блеска.

В семидесятом году вышел в полную генеральскую отставку, но уехал жить в свой родной город Клопов, купил там неказистый дом и стал писать свои, модные — и в масть тому времени, мемуары, итожащие его и советского Государства легендарные жизни.

Так бы он их вскорости написал, но грянул год восемьдесят пятый.

Переписывать мемуары заново согласно новой исторической доктрины начдив не счел возможным, да и было лень, а т. к. он считал себя не вправе бросать в сей очередной грозный час свое Отечество, то занялся политической деятельностью.

В подробности его деятельности я входить не буду. С генералом мы добрые знакомые — и поэтому поливать его грязью не хочу. Но один факт все-таки вынужден сообщить, т. к. он непосредственно связан с дальнейшим изложением событий в моей эпопее.

Итак, факт.

Хотя на широко дискутируемый в народе вопрос «Будет ли гражданская война или не будет?» генерал-лейтенант Клопов утверждал утвердительно: «Нет, не будет, не позволим!» — он все же посетил клоповский краеведческий музей, где вечным хранением хранилась под стеклянной витриной его легендарная шашка, и стал подумывать о покупке кавалерийского коня, благо был введен в действие закон на частную лошадиную собственность.

Глава шестнадцатая

Внучка Клопова Т. Г. Лариса деловито провела Ивана Ивановича в кабинет генерал-лейтенанта в отставке, так же деловито сказала: «Он скоро будет. Ждите!» — и оставила одного.

Кабинет бывшего легендарного начдива представлял собой обыкновенную деревенскую комнату: широкие лавки вдоль голых деревянных стен, домотканый коврик на некрашеном полу, грубо сколоченный еловый стол, ходики с кукушкой, численник на гвозде в простенке между подслеповатыми окошками, две колченогих по-фельдмаршальски табуретки.

Я было хотел написать: две колченогих по-кутузовски — но поостерегся.

Чего?

Сам не знаю чего.

А почему все же это фанфарное слово «по-фельдмаршальски», не удержавшись, употребил, знаю — и скажу.

Потому употребил, что генерал-лейтенант Клопов в отставке живет по-фельдмаршальски.

А почему он так живет, узнаете, когда прочтете главу двадцать седьмую. А сейчас настоятельно рекомендую эту главу прочесть, так как в ней я обнародую один из многочисленных документов генерала.

Вынужден обнародовать, потому что образ бывшего начдива без этого документа будет неполным и противоречивым. Я (как бы выразиться попроще) через него (документ) даю, опосредованно конечно, используя его подтекст, психологический портрет Т. Г.

Замечу попутно, что этот документ весьма и весьма характерен для того сладостного времени (июнь 1989 г.), в котором происходят события моей эпопеи. Времени сладостного до маразма.

Иван Иванович, оставшись один, кабинет осмотрел презрительно и мельком (он жил по-городскому и побогаче), опасливо сел на одну из табуреток «фельдмаршала» — и тотчас заметил на столе тетрадный листок в клетку, небрежно, по-командирски выдранный из ученической тетрадки. Из любопытства, но не праздного, взял и стал читать «Меморандум к гражданам России героя Гражданской и Великой Отечественной воин генерал-лейтенанта Клопова Т. Г.».

Вот содержание «Меморандума» дословно!

Пункт первый. Граждане России, над нашей Родиной нависла смертельная опасность, а именно:

Пункт второй. Инопланетяне прилетели в наш город Клопов, отсюда:

Пункт третий. Граждане РОССИИ, к оружию!

От чтения третьего, самого энергичного пункта «Меморандума» Ивана Ивановича отвлек энергичный голос начдива:

— Что, молодой человек, энергично сказано?

Глава семнадцатая

— Абсолютно! — не сразу ответил частный сыщик, дочитывая третий пункт.

Глава восемнадцатая

— А внука говорит — чушь собачья, — ответил ему Клопов Т. Г. и вздохнул укоризненно: — Вот и верь после этого молодежи.

Бывший легендарный начдив из тактических соображений беспардонно врал и лукавил. «Внука» сказала не так — она сказала гораздо энергичней: «Чушь очередная — генеральская!»

— Да, молодежь, — негодующе поддакнул Иван Иванович, но внутренне согласился с «внукой» Ларисой: «Да, чушь еще та — с лампасами!»

— А я, братец ты мой, коня купил! — уже как своему сказал Клопов Т. Г. — Поздравь.

Но Иван Иванович почему-то не поздравил, и генерал-лейтенант насупился и сухо спросил:

— Чем обязан?

— Меня интересует, начдив, — польстил ему «начдивом» Иван Иванович, чтобы замять свою промашку с поздравлением, и замялся, но тут же нашелся по старой милицейской привычке: — Где вы такого доброго коня приобрели?

— Украл, гражданин начальник, — пошутил начдив, вспомнив свое лесоповальное прошлое.

— А если серьезно? — осадил бывшего зека частный сыщик.

В шутки играть с генералом ему было некогда. Прокуратура СССР в спешном порядке вела параллельное расследование убийства инопланетянина.