Бесплатный фрагмент - Хроники Самурая

Хроники Самурая

Книга 1: Клинок из Другого Мира

Пролог

Мир Кенджи Танаки состоял из серого бетона, мерцающих экранов и бесконечного потока человеческих тел, движущихся по строго заданным траекториям. Каждое утро будильник безжалостно вырывал его из редких, цветных снов, погружая обратно в черно-белую реальность маленькой квартиры в спальном районе Токио. Быстрый завтрак, состоящий из чего-то упакованного и безвкусного, затем давка в переполненном вагоне метро, где каждый вдох ощущался как кража кислорода у соседа.

Его работа в крупной корпорации была образцом эффективности и бессмысленности одновременно. Электронные таблицы, отчеты, совещания о совещаниях — дни сливались в одну нескончаемую череду цифр и формальных фраз. Кенджи был винтиком. Хорошо смазанным, исправно работающим, но совершенно безликим винтиком в огромной, равнодушной машине. У него была стабильность, зарплата, социальный пакет. У него не было… ничего, что имело бы значение лично для него.

Его настоящая жизнь начиналась после шести вечера. Или в обеденный перерыв, когда он открывал на телефоне страницы с историями о периоде Сэнгоку, о самураях, о битвах и героях, чьи имена звучали как музыка из другого, более благородного мира. Он зачитывался рассказами о верности до смерти, о чести, которая ценилась выше жизни, о клинках, которые становились продолжением души воина.

Но его связь с этим миром не ограничивалась только книгами. Трижды в неделю Кенджи отправлялся в додзё. Там, среди запаха отполированного дерева и пота, под строгим взглядом сэнсэя, он становился другим человеком. Форма для кендо — хакама и кендоги — была его доспехами, синай — его клинком. Крики «Киай!», удары по мэну, доу, котэ — в эти моменты исчезали отчеты, дедлайны, серость города. Оставались только концентрация, техника и дух. Кенджи не был чемпионом, но он был усердным учеником, стремящимся понять не только физическую сторону кендо, но и его философскую глубину. Он чувствовал себя ближе к идеалам Бусидо, стоя в стойке, чем сидя за офисным столом.

Иногда, поздно вечером, в тишине своей квартиры, он брал в руки боккен — тяжелый деревянный меч. Медленно, сосредоточенно он отрабатывал формы иайдо — искусства мгновенного выхватывания меча и удара. Это была медитация в движении, диалог с невидимым противником, оттачивание дисциплины и контроля. В эти моменты он позволял себе мечтать. Мечтать о мире, где клинок и кодекс действительно имели значение. Где доблесть не была архаизмом, а честь — наивностью. Где жизнь могла быть опасной, но осмысленной.

Он знал, что это всего лишь фантазии, эскапизм от скучной реальности. Его путь был предначертан: работать, платить по счетам, копить на пенсию. Жизнь под сакурой, метафорически говоря, была цветением, которое он видел только на старых гравюрах и в своих мечтах. Он был пленником эпохи, которая не нуждалась в самураях.

Но глубоко внутри, под слоем офисной вежливости и городской усталости, дремал дух, который жаждал испытаний. Дух, откликавшийся на эхо клинков и шелест шелка боевых одежд. Дух, который в современном Токио казался неуместным анахронизмом.

Кенджи не знал, что очень скоро этот дух будет призван. Что его скучная, предсказуемая жизнь закончится в одно мгновение. И что мир, в котором он мечтал оказаться, окажется куда более реальным, чем он мог себе представить.

Часть 1: Перерождение

Глава 1: Токийский Воин

Мир Кенджи Танаки начинался с резкого электронного писка будильника, разрывающего тонкую завесу сна. Он протянул руку, нащупал холодный пластик и нажал кнопку, погружая маленькую квартиру обратно в предрассветную тишину. Еще пять минут. Эти пять минут были его последним бастионом против наступающего дня, наполненного однообразием и предсказуемостью.

Поднявшись, он выполнил утренние ритуалы с механической точностью, наработанной годами. Быстрый душ, одевание в стандартный темно-серый костюм, который отличался от десятков других только едва заметными деталями. Завтрак — йогурт и энергетический батончик, проглоченные на ходу.

Выйдя на улицу, Кенджи влился в поток. Поток людей, спешащих, сосредоточенных на собственных мыслях или уткнувшихся в телефоны. Воздух был влажным и пах выхлопными газами. Узкие улочки его района быстро сменились широкими проспектами, ведущими к станции.

Метро. Символ Токио и его личный ежедневный кошмар. Переполненные вагоны, где тебя прижимает со всех сторон, где нет личного пространства, только коллективное движение к одной цели — центру города, где расположены офисные башни. Кенджи старался абстрагироваться, закрывая глаза или фокусируясь на музыке в наушниках. Он чувствовал себя одной из частиц этого потока, лишенной индивидуальности, просто единицей в огромной статистике commuters.

Его работа в «Мицубиши Электроникс» была… стабильной. И скучной до зевоты. Он сидел за компьютером, обрабатывая данные, составляя отчеты, участвуя в долгих и часто бессмысленных совещаниях, где говорили много, но решали мало. Его отдел занимался логистикой, и задача Кенджи сводилась к оптимизации маршрутов поставок, что звучало более интересно, чем было на самом деле. Каждый день был похож на предыдущий, отличаясь лишь незначительными сдвигами в цифрах и именами отправителей/получателей.

«Танака-сан, отчет по поставке из Нагои готов?» — голос начальника, строгого, лысеющего господина Ямады, вырвал его из полудремы.

«Да, Ямада-бучо. Я отправил его вам полчаса назад», — Кенджи выпрямился, его лицо приняло стандартное вежливое выражение.

«Хм. Хорошо», — Ямада кивнул и пошел дальше.

Вот и все. Его вклад в огромный механизм. Напряжение от монотонности иногда становилось невыносимым. В такие моменты Кенджи искал спасение. Во время обеденного перерыва, вместо того чтобы болтать с коллегами о погоде или последних сплетнях, он открывал вкладки в браузере. Не новости, не социальные сети. Его побегом была история. Эпоха Сэнгоку. Воюющие государства, даймё, стремившиеся к власти, и самураи — их верные слуги или независимые ронины.

Он мог часами читать о тактике Оды Нобунаги, хитрости Тоётоми Хидэёси, непоколебимости Токугавы Иэясу. Но больше всего его привлекали истории о самих воинах. О Миямото Мусаси, искавшем совершенство в бою. О сорока семи ронинах, отомстивших за своего господина, зная, что их ждет смерть. О простых самураях, чьи имена затерялись в веках, но чья жизнь была посвящена служению, чести и самодисциплине.

В современном мире эти принципы казались архаичными. Честь? Долг? Самопожертвование? Его коллеги беспокоились о бонусах, карьерном росте, корпоративной политике. Кенджи чувствовал себя чужим среди своих. Его душа откликалась на эхо барабанов битв, на шелест шелковых одежд под порывами ветра, на звон стали.

Но он не был пассивным мечтателем. Его увлечение имело и физическое воплощение. Вечером, три раза в неделю, он ехал не домой, а в додзё. Там, сбрасывая офисный костюм и надевая хакаму и кендоги, Кенджи сбрасывал и маску безликого служащего.

Додзё пахло старым деревом, потом и какой-то неуловимой концентрацией. Здесь не было места офисной суете. Только рейги — этикет, уважение к учителю, к сопернику, к самому себе. Только сосредоточенность на дыхании, на стойке, на движении.

«Киай!» — его собственный крик сливался с десятками других. Удар шинаем по мэну (шлему), противника отдавал вибрацией в руках. Это было больно, требовало выносливости и быстрой реакции, но давало ни с чем не сравнимое чувство ясности. В эти моменты Кенджи чувствовал себя живым. Он чувствовал цель. Его тело и разум работали как единое целое, откликаясь на древние инстинкты, которые, казалось, спали в нем всю жизнь.

Сэнсэй, старый, но удивительно крепкий мужчина с пронзительным взглядом, иногда подходил к нему после тренировки. «Танака-кун, твой ки силен. Но иногда ты слишком думаешь. Позволь телу действовать. Му-шин.» Пустой разум. Кенджи кивал, понимая, что это путь длиною в жизнь.

Помимо кендо, он практиковал иайдо. Для этого ему не нужно было додзё. Достаточно было небольшой свободной зоны в его квартире. С боккеном в руках, он оттачивал формы выхватывания меча — медленно, сосредоточенно, представляя невидимого противника. Это было искусство одного мгновения, требующее идеального контроля и спокойствия духа. В эти моменты, оттачивая движения, которые когда-то спасали жизни на поле боя, Кенджи чувствовал себя ближе к идеалам Бусидо, чем когда-либо.

«Честь превыше всего… Долг перед господином… Сострадание к слабым…» — он повторял эти принципы про себя, размахивая деревянным мечом в тишине токийской ночи. Они казались прекрасными, но совершенно неприменимыми в его реальности. Как можно проявлять сострадание, когда все толкаются в метро? Где долг, когда твоя единственная обязанность — не ошибиться в отчете?

Он стоял у окна, глядя на бесконечное море огней Токио. Прекрасный, но чужой для него мир. Мир, который не нуждался в воинах. Мир, где клинок был лишь музейным экспонатом или спортивным инвентарем.

Кенджи Танака, офисный служащий днем, воин в душе ночью, тосковал по эпохе, которую знал только по книгам. Он мечтал о возможности доказать, что принципы, которыми он жил на татами и в своих мыслях, имели реальную силу. Он мечтал о жизни, где его навыки и убеждения не были бы просто хобби, а определяли его судьбу.

Он не знал, что его мечта — или его тоска — скоро будет услышана. Что рутина, которой он тяготился, вот-вот оборвется самым неожиданным и жестоким образом. Что очень скоро ему придется стать тем, кем он всегда хотел быть, но в мире, который он не мог даже представить.

Глава 2: Последний Клинок Чести

День подходил к концу так же, как и тысячи других. Кенджи собрал вещи, выключил компьютер, поклонился коллегам с дежурной вежливостью и покинул офис. Вечерний воздух был чуть прохладнее, но все еще пропитан влажностью и запахом города. Он шел к станции, сливаясь с потоком людей, спешащих по своим делам.

Он думал о тренировке. Сегодня был четверг, день кендо. Он предвкушал чувство усталости в мышцах и ясности в голове после полутора часов сосредоточенной практики. Это было единственное, что разрывало монотонность недели, давало ощущение жизни, а не просто существования.

Когда он подошел к большому перекрестку недалеко от станции, загорелся зеленый свет для пешеходов. Толпа хлынула через дорогу. Кенджи шел вместе со всеми, его взгляд, как обычно, блуждал, отмечая детали — рекламные щиты, лица прохожих, спешащие такси.

Внезапно тишину вечернего трафика разорвал резкий, истошный визг тормозов. Звук был слишком громким, слишком близким, слишком… неправильным.

Кенджи инстинктивно поднял голову. Его взгляд мгновенно сфокусировался. Большая грузовая машина, потерявшая управление или игнорирующая красный свет, неслась прямо на перекресток. Ее скорость была чудовищной, ее масса — неостановимой.

Паника охватила толпу. Люди кричали, отшатывались назад, падали. Хаос.

Но взгляд Кенджи был прикован не к грузовику. Он увидел ее. Маленькую девочку, лет пяти или шести, которая уронила яркий воздушный шарик и теперь, не обращая внимания на опасность, сделала шаг вперед, пытаясь дотянуться до него. Она была всего в нескольких метрах от края тротуара, прямо на пути несущегося монстра из металла.

Время замедлилось. Звуки внешнего мира приглушились, остался только гул крови в ушах Кенджи и грохот приближающегося грузовика. Он видел каждую деталь: испуганное личико девочки, ее крошечную ручку, протянутую к шарику, безумные глаза водителя через лобовое стекло.

В этот момент в сознании Кенджи не было расчетов, не было страха за себя, не было мыслей о работе или квартире. Были только принципы, впитанные годами тренировок и чтения книг. Долг. Защита слабых. Решимость. Сэнсэй говорил: «В бою нет места колебаниям. Только действие». Миямото Мусаси писал о важности мгновенного, интуитивного движения, основанного на истинной подготовке.

Это был не подвиг. Это был рефлекс. Рефлекс, отточенный в додзё, подкрепленный идеалами, которые он тщетно пытался примерить на свою обыденную жизнь. Его тело двигалось прежде, чем разум успел отдать приказ.

Иайдо. Искусство выхватывания меча и нанесения удара в одно плавное, смертоносное движение. Сейчас у него не было меча. Но было тело, тренированное на скорость и силу.

«Киай!» — вырвался из его груди короткий, резкий крик — боевой клич, который он сотни раз произносил на тренировках. Это был не крик страха, а выброс духа, последний всплеск энергии, направленный на действие.

Он рванулся вперед, не задумываясь о последствиях. Всего несколько шагов отделяли его от девочки. Мир сузился до них двоих и приближающейся махины. Он схватил девочку за руку, дернул ее с невероятной силой, толкая прочь от дороги. Ее глазки расширились от испуга и удивления.

Девочка отлетела в сторону, упав на тротуар, подальше от опасности. Кенджи увидел это краем глаза. Успел.

Но сам он…

Он не успел отступить.

Рев двигателя. Скрежет металла. Последнее, что он почувствовал — это удар. Невероятный, сокрушительный удар, который выбил весь воздух из легких и раздробил кости. Боль была мгновенной и абсолютной, поглотившей все остальные ощущения.

Его зрение померкло, превратившись в алое пятно, затем в темноту. Звуки исказились, превратившись в оглушительный грохот, который вскоре тоже стих.

Тело перестало подчиняться, стало невесомым, а затем и вовсе исчезло. Сознание растворялось, как чернила в воде.

В последние мгновения, когда мир вокруг него рассыпался, в его голове промелькнул образ. Не офиса, не квартиры, не метро. Образ цветущей сакуры, такой, как на старых гравюрах. И смутное, но глубокое чувство… завершенности?

Он действовал согласно кодексу, который любил больше своей жизни. Он был Токийским Воином до самого конца. И этот конец стал началом чего-то совершенно иного.

Сознание Кенджи Танаки погрузилось во тьму, оставив позади мир бетона и рутины.

Глава 3: Пустота и Голос

Кенджи не чувствовал боли. Он не чувствовал своего тела. Не чувствовал земли под ногами, воздуха в легких, биения сердца. Была только… пустота. Бескрайняя, безмолвная темнота, лишенная каких-либо ориентиров. Не холодная и не теплая, просто ничто.

Он попытался пошевелить рукой, но ничего не произошло. Паника — мгновенная, животная паника — вспыхнула, но тут же погасла, как будто не имела топлива в этом безжизненном пространстве. Где он? Что произошло? Последним воспоминанием был рев грузовика, крик девочки, рывок… и удар.

Смерть? Это и есть смерть? Просто растворение в небытии? Если так, то это было… неожиданно спокойно. После всей суеты, шума, давления его прошлой жизни, это полное отсутствие всего казалось странно… освобождающим?

Пока он размышлял, или скорее, просто существовал в этом состоянии, что-то изменилось. Не свет, не звук, не физическое ощущение. Изменилось осознание. Как будто тонкая вуаль была снята, и он почувствовал присутствие. Нечто огромное, древнее и совершенно чуждое его пониманию.

Оно не имело формы, не занимало места, но его присутствие заполняло всю эту пустоту. И затем возник Голос. Не в ушах — у Кенджи их не было — а прямо в сознании. Он был спокойным, ровным, лишенным эмоций, как шелест далекой галактики или движение тектонических плит.

Смерть. Путь закончен.

Мысль возникла в сознании Кенджи, хотя он не произносил ее вслух. Я умер?

Да. Жизнь Танаки Кенджи, обитателя Реальности 7-Б, сектора 4, завершена в результате события «Авария Транспортного Средства Категории C».

Реальность 7-Б, сектор 4? Грузовик Категории C? Даже в загробном мире бюрократия? Кенджи почувствовал нечто вроде усмешки, хотя у него не было лица, чтобы ее выразить.

Твоя траектория прервана. Нестандартное завершение. Действие не было предписано твоей программой.

Нестандартное завершение? Спасение ребенка?

Действие, совершенное вопреки инстинкту самосохранения, основанное на архаичных кодексах поведения, не имеющих прямого применения в твоей среде обитания. Редкое явление.

«Архаичные кодексы»… Бусидо. Даже Сущность говорит о нем так.

Обычно, поток Душ направляется к следующему этапу цикла. Но твоя сигнатура… резонирует иначе. Есть возможность.

Возможность?

Перенаправление. В другую Реальность. Мир с иным набором Правил, иным энергоинформационным полем. Мир, где твоя… «сигнатура»… может найти применение. Где «архаичные кодексы» могут быть не только концепцией, но и инструментом.

Новый мир? Не ад, не рай, не перерождение младенцем? Шанс жить?

Так. Тело будет сформировано заново, на основе твоей Души. Память и навыки будут сохранены. Это не ошибка Системы. Это… эксперимент. Или просто редкое стечение потоков. Выбор за тобой. Принять поток, или раствориться в Цикле.

Принять поток? Жить снова? В другом мире? Мире, где его принципы могут иметь смысл? Это звучало как фантастика, как та самая мечта, которой он грезил в своей маленькой токийской квартире. Это был шанс стать тем, кем он всегда хотел быть, но не мог в своей прошлой жизни.

Решение требуется. Поток времени в этой зоне… отличается.

Кенджи не колебался. Рутина, безликость, бессмысленность — вот от чего он убегал в своих мечтах. Смерть, пусть и героическая, оборвала это. А теперь предлагается шанс на жизнь, полную смысла, основанного на том, что он любил и во что верил.

Я согласен. Мысль была твердой, решительной.

Принято. Условия. Ты будешь помещен в точку с низкой концентрацией активных разумных существ. Изначально без снаряжения, кроме того, что может быть сформировано из остатков твоей предыдущей оболочки, если таковые будут. Язык будет внедрен на базовом уровне для понимания. Далее — адаптация.

Без снаряжения… Ну, это логично.

Кроме того… Твоя «сигнатура» резонирует с определенными потоками в том мире. Твои «архаичные кодексы» и концентрация на Духе и Теле. Это может проявиться как… особенности.

Вот оно. То, что в исекаях называют «читерскими способностями». Но Сущность звучала так, будто это не подарок, а скорее естественное следствие его природы в новой среде.

Дисциплина твоего разума и острота восприятия, отточенные в «кендо», могут проявиться как усиление способности видеть и анализировать потоки энергии и намерения. Назовем это… «Взглядом, проникающим в суть».

«Взгляд Воина», — подумал Кенджи.

Твоя приверженность «кодексу»… Этот набор принципов не является статичным. Он живет в тебе. В новом мире связь между Духом и внешней реальностью более… пластична. Если ты будешь следовать своему внутреннему «кодексу чести», укрепляя его действиями… реальность может откликаться. Твоя «Душа», сформированная этими принципами, может давать… резонанс. Усиление при борьбе за правое дело, стойкость против порчи. Не статистическая система, а симбиоз твоего Духа и мира.

«Кодекс Души»… Это звучало не как чит, а как… отражение его самого. Если его сила будет зависеть от его верности своим идеалам, это именно та жизнь, о которой он мечтал. Жизнь, где принципы имеют значение.

Ты принимаешь эти… особенности? Они будут интегрированы в твою новую оболочку.

Я принимаю. Он хотел не просто выжить, он хотел жить согласно своим принципам. Если эти «особенности» помогут ему в этом, тем лучше.

Хорошо. Траектория установлена. Перенаправление начато. Поток примет тебя. Удачи, Танака Кенджи. Твои «Хроники»… начинаются.

Голос начал удаляться, становясь все более слабым, как шепот ветра, проносящегося сквозь звезды. Пустота вокруг Кенджи начала меняться. Она не светлела, но наполнилась цветом, движением, ощущением пространства. Это было похоже на падение сквозь калейдоскоп — вихрь образов, звуков и чувств, слишком быстрый, чтобы что-либо разобрать.

Он почувствовал, как нечто плотное формируется вокруг его сознания. Руки, ноги, тело. Ощущение ткани на коже. Запах… земли, леса, чего-то незнакомого.

Вихрь усилился, стал неистовым. Сознание Кенджи пошатнулось, готовое погрузиться в беспамятство.

Последняя мысль, промелькнувшая перед тем, как тьма окончательно поглотила его, была: Я иду.

Глава 4: Пробуждение в Зелени

Первым ощущением был запах. Не выхлопных газов или потных тел в метро, а глубокий, влажный аромат земли, перепревшей листвы и чего-то еще — травянистого, дикого, незнакомого. Затем пришло ощущение тела — тяжелого, лежащего на неровной, прохладной поверхности. Влажность просачивалась сквозь одежду.

Кенджи застонал, мышцы ныли так, будто он спал в неудобной позе много часов. Но это была не та боль, не тот сокрушительный удар, который он помнил последним. Тот удар… Его память вернулась внезапно и целиком: грузовик, девочка, рывок, удар. И потом… пустота. Голос. Предложение. Согласие.

Он резко распахнул глаза.

Над ним сходились кроны деревьев. Не тонкие, аккуратные деревца городских парков, а массивные стволы, уходящие высоко вверх, их ветви переплетались, образуя плотный зеленый свод. Солнечный свет пробивался сквозь листву золотыми пятнами, падая на землю.

Земля. Она была покрыта опавшими листьями, мхом, корнями деревьев и незнакомыми растениями. Рядом рос куст с ярко-синими ягодами, которые Кенджи никогда раньше не видел. Воздух был чистым, прохладным и наполненным звуками — щебетанием птиц, стрекотанием насекомых, шелестом ветра в листве.

Он попытался подняться. Тело слушалось, но с неохотой. Его костюм — тот самый темно-серый офисный костюм — выглядел так, будто его протащили по лесной подстилке сотни километров. Брюки порваны, пиджак испачкан грязью и влажный, рубашка прилипла к спине. Он провел рукой по лицу — тоже в грязи, с прилипшими листьями.

Я… живой?

Но он же умер. Грузовик… Пустота… Голос.

Перенаправление. В другую Реальность. Мир с иным набором Правил…

Слова Сущности эхом отозвались в сознании. Это не сон. Он не в больнице. Это… это произошло на самом деле. Он в другом мире.

Кенджи осторожно встал, опираясь рукой о шершавый ствол дерева. Голова слегка кружилась. Он огляделся. Куда ни глянь — только лес. Густой, кажется, бесконечный. Никаких признаков цивилизации — дорог, зданий, даже тропинок.

Его карманы были пусты. Ни телефона, ни бумажника, ни ключей. Только бесполезные, рваные остатки прошлой жизни. Это было последнее и самое очевидное доказательство. Все, что связывало его с Токио, исчезло.

Не было ни боли от удара грузовика, ни видимых травм. Его тело чувствовало себя… сильным? Усталым, но базово крепким. Возможно, это и было то «формирование оболочки» или «идеализация», о которой говорила Сущность.

Рев двигателя. Скрежет металла. Последнее, что он почувствовал — это удар. Невероятный, сокрушительный удар, который выбил весь воздух из легких и раздробил кости. Боль была мгновенной и абсолютной, поглотившей все остальные ощущения.

Его зрение померкло, превратившись в алое пятно, затем в темноту. Звуки исказились, превратившись в оглушительный грохот, который вскоре тоже стих.

Тело перестало подчиняться, стало невесомым, а затем и вовсе исчезло. Сознание растворялось, как чернила в воде.

Он сделал несколько шагов, пытаясь понять, куда идти. Каждый шаг по незнакомой почве казался неуверенным. Его острота зрения, отточенная годами наблюдения за движениями противника в кендо, теперь инстинктивно отмечала детали окружения: сломанные ветки, следы на земле, изменения в рельефе. Было ли это началом «Взгляда, проникающего в суть»? Он не знал. Но мир вокруг казался… более четким, чем раньше.

Он почувствовал легкое беспокойство. Не панику, а скорее инстинкт выживания, который приказывал найти укрытие и оценить угрозы. В лесу могло быть что угодно. Дикие животные? Монстры, о которых он читал в фэнтези-романах, но не верил в их реальность?

Кенджи глубоко вдохнул. Воздух был чистым, но не давал ответов. Он был сам. Один. В мире, который не понимал.

Все его знания о выживании в дикой природе ограничивались парой документальных фильмов и общими представлениями. Но у него было кое-что другое. Дисциплина. Способность оставаться спокойным в стрессовой ситуации, отточенная на татами. Способность анализировать, планировать, действовать решительно. И навыки владения мечом, пусть сейчас у него и не было самого меча.

Он посмотрел на свои руки. Они были сильными, на них были мозоли от шинаев. Его тело помнило стойки, движения, удары. Его разум помнил тактику, философию, истории о воинах, которые выживали в куда более суровых условиях.

«Хорошо», — пробормотал Кенджи себе под нос. Его голос звучал хрипло. «Значит, это правда».

Он был самураем. Нет, не самураем — они служили господину. Он был ронином. Бродячим воином без хозяина, выброшенным на берег незнакомого мира.

Его взгляд упал на длинную, относительно прямую ветку, лежащую на земле. Не меч, конечно. Но…

Кенджи наклонился и подобрал ее. Она была тяжелой, грубой. Он подержал ее в руках, примериваясь к весу, к балансу. Неуклюжая. Но лучше, чем ничего.

Он принял базовую стойку, которую использовал в кендо. Лес вокруг затих, будто наблюдая. Кенджи сделал пробный взмах. Воздух свистнул. Не так, как при работе с боккеном или настоящим мечом, но… это было движение воина.

Осознание обрушилось с новой силой. Он не просто попал в фэнтези-мир. Он принес с собой свою суть, свои навыки, свою философию. В мире, где царили мечи и магия, у него был его Кодекс. И его Клинок — пока невидимый, но ощутимый в памяти мышц и духе.

Куда идти? Он не знал. Но сидеть на месте было нельзя. Выживание требовало действий. И принципы, которые он принял, требовали найти свой путь, где бы он ни оказался.

Кенджи выпрямился. Его порванный костюм казался нелепым, но внутри он чувствовал решимость. Он был чужаком, голым, одиноким в этом новом, зеленом мире. Но он был Танака Кенджи. И теперь он был Воином в Аэтельгарде.

Он выбрал направление наугад, ориентируясь по положению солнца, и сделал первый шаг. Путь Ронина начинался.

Глава 5: Язык Леса и Страх

Кенджи шел. Каждый шаг отдавался шуршанием опавших листьев под его неуместными офисными туфлями. Лес вокруг был великолепен и угрожающ одновременно. Гигантские деревья уходили в небо, их кора была грубой и незнакомой. Растения у земли имели странные формы и цвета, некоторые казались светящимися в полумраке под кронами.

Он старался идти прямо, ориентируясь по солнцу, которое пробивалось сквозь листву. Его взгляд сканировал окружение. Не так, как он делал это раньше — автоматически, отмечая знакомые объекты. Теперь это было сосредоточенное, инстинктивное наблюдение, отточенное годами в додзё, где нужно было видеть не только противника, но и его намерение, его ки.

Это, должно быть, было проявление «Взгляда, проникающего в суть», о котором говорила Сущность. Он замечал тонкие детали: примятую траву, указывающую на недавний проход кого-то (или чего-то), царапины на коре деревьев на высоте, слишком большой для обычных животных, странные, светящиеся грибы, растущие в тени. Лес говорил на своем языке, и Кенджи, не понимая слов, начинал улавливать интонации — язык жизни и опасности.

Его костюм был настоящей пыткой. Брюки цеплялись за кусты, пиджак сковывал движения, туфли скользили по влажной земле. Он чувствовал себя нелепо, как надувной мяч, заброшенный в дикий лес. Но он не мог снять одежду — это лишило бы его хоть какой-то защиты.

Ему нужна была вода. И еда. И, главное, нужно было понять, что это за мир и где он находится. Голос Сущности обещал базовое понимание языка, но с кем говорить в этой глуши?

Прошло, как ему казалось, несколько часов. Тело устало от непривычной ходьбы по пересеченной местности. Горло пересохло. Он начал прислушиваться, надеясь услышать журчание ручья.

И его усилия были вознаграждены. Впереди послышался тихий, успокаивающий звук бегущей воды. Он двинулся быстрее, почти споткнувшись несколько раз.

Наконец, он вышел к небольшому ручью. Вода была чистой, прозрачной, бегущей по камням. Кенджи опустился на колени у берега, приложил ладони к воде — она была холодной, освежающей. Он зачерпнул и выпил. Несколько глотков, потом еще. Это было первое настоящее облегчение с момента пробуждения.

Сидя у ручья, он осмотрелся. Здесь лес был чуть менее густым. На другом берегу росла высокая, незнакомая трава. Внезапно он заметил движение.

В траве что-то шевельнулось. Не ветер. Что-то живое.

Все инстинкты Кенджи мгновенно обострились. Адреналин ударил в кровь, но разум оставался холодным, как его учили. Не паникуй. Оцени ситуацию.

Шевеление стало более активным. Послышалось низкое рычание, совершенно не похожее на звуки земных животных. Из травы показались морды. Не собаки, не волки. Существа были размером примерно с крупную собаку, с серо-зеленой шкурой, горящими желтыми глазами и челюстями, усеянными острыми, как бритва, зубами. Их лапы заканчивались длинными, изогнутыми когтями.

Их было трое. Они медленно выходили из травы, припадая к земле, их рычание становилось громче. Хищники. И они видели в нем легкую добычу.

Страх. Холодный, липкий страх сковал его на мгновение. Это было не тренировочное сражение, не дуэль на татами. Это была борьба за жизнь против существ, которых он никогда не видел, в мире, который не знал.

Но затем что-то щелкнуло. Этот страх… он был похож на тот, что он испытывал перед важным матчем или перед сложной аттестацией в додзё. Страх, который нужно было признать, принять и преобразовать в концентрацию и решимость. Сэнсэй всегда говорил: «Страх — это просто еще один противник. Победи его внутри себя, и внешнего врага станет легче одолеть».

Кенджи вскочил, хватая свою деревянную палку. Она казалась смехотворно хрупкой против этих клыков и когтей. Но это было его единственное оружие.

Существа напряглись, готовясь к прыжку. Их желтые глаза были прикованы к нему.

Он принял стойку. Не идеальную стойку кендо — палка была слишком тяжелой и неуклюжей для этого. Но принцип стойки был верен: ноги расставлены, центр тяжести низко, взгляд сосредоточен, оружие готово. Его дыхание выровнялось, как перед началом ката.

Взгляд Воина. Он не видел «статов» или слабостей в чистом виде. Но он ощущал их. Чувствовал напряжение в мышцах существ, предсказывал траекторию их прыжка по наклону тел, видел наиболее уязвимые точки — глаза, горло, суставы лап.

Первое существо прыгнуло. Низко, быстро, с разинутой пастью.

Кенджи отреагировал инстинктивно. Движение иайдо — не выхватывание меча, а мгновенный, резкий выпад вперед. Он ударил палкой не рубящим ударом, а мощным тычком, направленным в морду прыгающего существа.

Палка вошла ему в пасть. Раздался визг боли и ярости. Существо отшатнулось, мотая головой.

Но остальные двое уже прыгали. Один — слева, другой — справа.

Кенджи парировал удар лапы левого существа своей палкой, услышав треск дерева. Одновременно он резко развернулся, уходя с линии атаки второго, и попытался нанести удар по его боку. Палка скользнула по толстой шкуре.

Они были быстрыми и ловкими. Его офисный костюм рвался, он чувствовал, как когти одной из тварей царапнули по пиджаку, не доставая до тела.

Дыхание сбилось. Руки болели от напряжения. Палка была слишком медленной. Ему нужно было что-то другое.

Он отпрыгнул назад, держа палку перед собой, как барьер. Существа рычали, кружили вокруг него, ища брешь в его защите.

Его взгляд упал на острый камень у ручья. Не меч. Но…

Резкое движение! Он бросил палку в ближайшее существо, отвлекая его, и рванулся к камню. Существо, в которое он бросил палку, отшатнулось, но его товарищ тут же бросился на Кенджи.

Он схватил камень — острый, с рваным краем. Не оружие в привычном смысле, но в отчаянии любое средство хорошо.

Существо прыгнуло. Кенджи присел, уходя от атаки, и нанес удар камнем в глаз. Это был грязный, жестокий удар, далекий от изящества кендо.

Раздался пронзительный визг. Существо замерло, хватаясь лапой за изуродованную морду, из раны хлынула темная кровь.

Остальные двое, казалось, на мгновение опешили от вида раненого товарища. Этого мгновения было достаточно.

Кенджи, задыхаясь, принял более устойчивую стойку, готовясь к следующей атаке. Но существа, видя одного из своих поверженным и чувствуя решимость в этом странном, плохо вооруженном двуногом, издали последний рык и бросились обратно в высокую траву, исчезая так же внезапно, как появились.

Тишина вернулась, нарушаемая лишь его тяжелым дыханием и журчанием ручья.

Кенджи стоял посреди поляны, покрытый грязью и потом, сжимая в руке окровавленный камень. Его сердце колотилось как сумасшедшее. Ноги дрожали.

Он выжил.

Он посмотрел на свои руки. Они не держали синай или боккен. Они держали камень. Но движения, реакция, сосредоточенность — все это было из додзё. Его навыки из прошлой жизни, которые казались такими бесполезными в офисе, только что спасли ему жизнь.

Страх все еще ощущался, но теперь он смешался с опьяняющим чувством облегчения и… гордости? Он столкнулся с реальной опасностью и не сломался.

Костюм был полностью испорчен. Он бросил камень обратно на землю. Палка валялась где-то там, где он ее бросил.

Он подошел обратно к ручью и умыл лицо, смывая пот и грязь. Холодная вода привела его в чувство.

Этот мир был не просто декорацией из его любимых романов. Он был реальным. И опасным. И здесь не было правил офисной жизни. Здесь действовали другие законы — законы выживания, силы и хитрости.

Его путь ронина начался с грязной, отчаянной схватки за жизнь. Это было далеко от благородных поединков, о которых он читал. Но это было реально.

Кенджи снова посмотрел на ручей, затем на густой лес, из которого могли выйти новые опасности. Ему нужна была лучшая одежда, настоящее оружие, информация. Он не мог оставаться здесь.

Собрав остатки своей дисциплины, он снова выбрал направление и продолжил путь. Каждый шаг теперь был более осторожным, каждый звук — потенциальной угрозой. Лес за его спиной говорил о битве, о крови, о выживании. И Кенджи начинал понимать его жестокий язык.

Часть 2: Путь Чужака

Глава 6: Кровь и Сталь

После схватки у ручья Кенджи чувствовал себя опустошенным, но одновременно наполненным странной решимостью. Страх все еще пульсировал где-то на краю сознания, но опыт показал, что его навыки, какими бы неуместными они ни казались вначале, работали. Он выжил. А значит, мог выжить и дальше.

Он продолжил свой путь, двигаясь более осторожно. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в багровые тона. Лес становился мрачнее, тени сгущались, и каждый шорох казался предвестником новой опасности. Его костюм был в плачевном состоянии — изодранный, грязный, промокший. Он чувствовал себя все более уязвимым и оторванным от любой привычной реальности.

Голод начал давать о себе знать, и Кенджи с горечью осознал, насколько бесполезны все его офисные знания в поисках съедобных растений или охоте. Он жалел, что не уделял больше времени книгам по выживанию вместо исторических хроник. Хотя, без последних он, возможно, и не оказался бы здесь.

Он шел, пока не стало слишком темно, чтобы безопасно двигаться. Найдя относительно укромное место под развесистым деревом, он прижался к стволу, пытаясь согреться в прохладном ночном воздухе. Каждый звук леса казался усиленным в темноте — треск веток, уханье незнакомых птиц, далекий вой, от которого по спине пробегал холодок. Сон был поверхностным, полным тревожных образов, и он часто просыпался, сжимая кулаки.

На рассвете, замерзший и измотанный, Кенджи снова двинулся в путь. Он понимал, что ему нужно найти людей. Только так он сможет получить еду, информацию и, возможно, настоящее оружие.

Прошло еще несколько часов. Лес постепенно начал меняться, становясь менее диким. Деревья стояли не так плотно, подлесок редел. Появились более явные следы — не звериные, а… от телег? От многих ног?

Напряжение Кенджи возросло. Приближался к чему-то, что создал человек. Надежда смешивалась с опасением — человеческие поселения могли быть так же опасны, как и дикая природа.

За очередным поворотом тропы, Кенджи почувствовал запах дыма. Не костра, а чего-то едкого, похожего на горелое дерево и… кровь?

Он замедлил шаг, прислушиваясь. Далекие крики. Лязг металла. Звуки конфликта.

Осторожно продвигаясь вперед, он вышел на небольшую опушку. Картина, открывшаяся его взгляду, заставила кровь застыть в жилах.

Поляна представляла собой поле боя. Небольшой караван — две телеги, несколько вьючных животных — был атакован. Товары разбросаны. Деревянные колеса одной из телег пылали, испуская клубы черного дыма. На земле лежали тела. Тела людей, одетых в грубую дорожную одежду или простую кожаную броню, и тела… нападавших?

Нападавшими оказались не только люди в грубых доспехах, похожие на бандитов, но и те самые серо-зеленые существа с горящими глазами, с которыми Кенджи столкнулся вчера. Они добивали раненых и рвали на куски тела павших.

Несколько выживших торговцев или наемников отчаянно отбивались, прижатые к горящей телеге. Их было всего трое против превосходящих сил бандитов и монстров. Их лица были искажены страхом и болью.

Кенджи замер за деревьями, его сердце бешено колотилось. Что делать? Он был один, вооружен лишь сломанной веткой, найденной у ручья, его костюм был непригоден для боя. Ввязаться в эту схватку было чистым безумием.

Но…

Он видел их глаза. Глаза людей, которые сейчас умрут, если никто не поможет. Он видел жестокость нападавших, безжалостно убивающих даже раненых.

Это было то самое испытание, о котором он читал. Та самая ситуация, где принципы Бусидо должны были проявиться. Защита слабых. Противостояние несправедливости. Долг воина, даже если у него нет господина.

В Токио он мечтал о жизни, где его принципы имели бы значение. Где можно было бы поступить правильно, даже если это опасно. Эта жизнь пришла к нему. Прямо сейчас.

Му-шин. Отбрось колебания. Действуй.

В его сознании возник образ Сэнсэя, поправляющего его стойку. Образ Миямото Мусаси, стоящего в одиночку против множества противников. Образ сорока семи ронинов, идущих на верную смерть ради чести.

Это было неразумно. Это было самоубийственно. Но это было… правильно. Согласно его Кодексу.

Он чувствовал, как «Кодекс Души» — то метафизическое ощущение, о котором говорила Сущность — откликается внутри. Не всплеск силы, а скорее ощущение внутренней правоты, ясности цели, несмотря на внешнюю опасность. Как будто его Душа говорила: «Да. Вот он, твой путь».

Кенджи больше не колебался. Его взгляд стал острым, как заточенный клинок. Он выбросил сломанную ветку — она была бесполезна. Его оружием должно было стать его тело, его скорость, его знание техник боя. Ему нужен был меч. Любой меч.

Он огляделся, сканируя поле боя. Тела. У некоторых были мечи, топоры, копья. Оружие этого мира. Примитивное по сравнению с катаной, но настоящее оружие.

Один из бандитов, низкорослый мужчина в рваной кожаной броне, добивал раненого купца коротким топором. Его меч, стандартный прямой меч, висел у него на поясе. Он был ближе всех к Кенджи.

Решение было принято. Быстро. Смертельно.

Кенджи выбрался из-за деревьев, не скрываясь больше. Он рванул на полной скорости, двигаясь низко к земле.

Нападавшие заметили его. Крики, удивленные взгляды.

«Эй! Что за дурень?»

Низкорослый бандит повернулся к нему, ухмыляясь. «Еще один решил помереть? Ну что ж…»

Он не успел закончить. Кенджи сократил дистанцию с поразительной для человека в офисном костюме скоростью. Его движения были экономными, прямыми — движение хищника, бросающегося на добычу. Это не было похоже на атаки местных воинов, привыкших размахивать тяжелым оружием. Это была стремительность и точность, отточенные годами кендо.

Бандит поднял топор, готовясь встретить его. Но Кенджи не собирался атаковать в лоб. Он резко сместился в сторону, используя маневр, который в кендо назывался тайсабаки — уход с линии атаки с одновременным сокращением дистанции.

Бандит промахнулся топором. Кенджи оказался рядом, слишком близко для его длинного оружия. Он схватил бандита за руку, скручивая ее с неожиданной силой, и одновременно нанес удар кулаком в челюсть. Не сильный, но точный, выводящий из равновесия.

Пока бандит шатался, Кенджи отработал еще одно движение из иайдо, адаптированное под эту ситуацию. Его правая рука скользнула к поясу бандита, схватила рукоять меча. Левая рука помогла выдернуть клинок из ножен. Движение было единым, быстрым, отработанным до автоматизма.

В его руке оказался меч. Тяжелый, грубо выкованный, с неудобной рукоятью. Не изящная катана. Но это был меч. И Кенджи знал, как с ним обращаться.

Бандит приходил в себя, поднимая топор. Кенджи не дал ему шанса. Он сделал шаг назад, принимая базовую стойку с мечом в руках. Не стойку кендо с синаем, а более низкую, готовую к нанесению удара настоящим клинком.

И нанес удар. Не рубящий. Режущий. Движение кири-ороши — удар сверху вниз. Точный, направленный.

Лезвие прошло сквозь кожаную броню и плоть. Бандит захрипел, его глаза расширились от ужаса и боли. Топор выпал из ослабевших рук. Он рухнул на землю, истекая кровью.

Все произошло за считанные секунды. Бандиты и существа, занятые добиванием выживших торговцев, на мгновение замерли, потрясенные этим внезапным и жестоким появлением незнакомца.

Кенджи тяжело дышал, сжимая в руке чужой, окровавленный меч. Адреналин зашкаливал. Убийство. Он только что убил человека. Впервые в жизни. Чувство было ошеломляющим, далеким от героики. Но… он сделал это, чтобы спасти других.

Его взгляд скользнул по полю боя, оценивая оставшихся противников. Они оправились от шока и теперь смотрели на него с яростью. Бандиты, существа с горящими глазами, выжившие торговцы, прижатые к горящей телеге.

Он был один против них. Но теперь у него был клинок.

Кенджи вытер меч о штанину своего испорченного костюма, запачканного кровью и грязью из двух миров.

Пришло время показать им, что значит сражаться по Кодексу. Пришло время показать им Клинок из Другого Мира.

Глава 7: Неведомый Стиль

Меч в руке Кенджи был тяжелым. Не изящно изогнутым, идеально сбалансированным произведением искусства, как катана, а прямым, грубоватым клинком с простой перекладиной вместо гарды и неудобной рукоятью. Он ощущался чужим, неповоротливым. Но это был металл, заточенный край — и в этом мире это было все, что отделяло его от смерти.

Бандиты и существа, числом около десяти, оправились от шока после гибели их товарища. Ярость и жадность сменили удивление. Они видели одинокого, странно одетого человека с мечом, который выглядел явно не из их мира. Легкая добыча, которая решила дать бой.

«Получи, ублюдок!» — прорычал один из бандитов, здоровенный мужик с топором, и бросился на Кенджи. Еще двое — один с мечом, другой с копьем — последовали за ним, пытаясь обойти с флангов. Два существа с горящими глазами, издавая низкий рык, тоже ринулись вперед, двигаясь невероятно быстро и низко к земле.

Кенджи не ответил криком или вызовом. Его лицо было сосредоточенным, глаза сузились. Он принял стойку. Не идеальную, но адаптированную. Ноги расставлены чуть шире обычного, тело немного подано вперед, меч держится перед собой, не высоко над головой, как у рубаки, а скорее на уровне пояса, готовый к мгновенному действию. Это не была стойка кендо, но дух стойки был тот же — спокойствие, готовность, концентрация.

Взгляд Воина. Мир вокруг него снова замедлился, но иначе, чем при столкновении с грузовиком. Теперь это было не хаотичное замедление смерти, а сфокусированное восприятие. Он видел напряжение в мышцах нападавших, направление их взглядов, даже мельчайшие колебания их оружия. Он чувствовал их намерение — не просто атаковать, а уничтожить его быстро.

Первый бандит с топором замахнулся для мощного рубящего удара. Кенджи не стал блокировать его впрямую. Сэнсэй учил, что лоб в лоб идти стоит лишь при необходимости. Вместо этого он сделал шаг назад и в сторону — тайсабаки. Топор с оглушительным свистом рассек воздух там, где мгновение назад был Кенджи.

Одновременно с уходом, Кенджи выбросил руку с мечом вперед. Не рубящий удар, а быстрый, точный цуки — прямой укол, нацеленный в незащищенное горло бандита, который еще не успел полностью завершить свой замах. Острие меча было тупым для укола, но Кенджи использовал силу своего тела и резкость движения. Удар пришелся в ключицу или верхнюю часть груди. Бандит вскрикнул и пошатнулся, теряя равновесие.

В это мгновение второе существо с горящими глазами прыгнуло на него слева. Кенджи резко опустил меч, блокируя удар когтистой лапы. Металл скрежетнул по когтю. Он почувствовал сильный толчок, но меч выдержал. Не тратя времени, он мгновенно развернулся, используя инерцию блокирования, и нанес низкий, горизонтальный ёко-гири — боковой режущий удар, нацеленный в переднюю лапу существа.

Лезвие прошло сквозь плоть и сухожилия. Раздался визг боли. Существо рухнуло, подвывая и пытаясь отползти.

Кенджи не дал ему шанса. Резким движением, похожим на тодоме (добивающий удар), он пронзил существо мечом.

Все это заняло считанные секунды. Бандит с топором, раненый, пытался подняться. Второе существо было выведено из строя. Но остальные нападавшие пришли в движение.

Бандит с мечом атаковал. Его стиль был размашистым, полагающимся на силу руки и вес оружия. Кенджи парировал его удары не блокированием в лоб, а мягким уке — перенаправлением, отклонением клинка противника в сторону. Он двигался вокруг бандита, заставляя его промахиваться, искать удобную дистанцию, которой Кенджи ему не давал.

Взгляд Воина подсказывал ему моменты уязвимости: секунда между замахом и ударом, мгновение, когда противник теряет равновесие, наклон головы, открывающий шею.

Используя короткое иайдо-подобное движение — быстрый шаг вперед и удар — Кенджи нанес рубящий удар по руке бандита, державшей меч. Тот вскрикнул, оружие выпало из его ослабевших пальцев. Не давая противнику опомниться, Кенджи следующим движением пронзил его живот.

Третий бандит с копьем попытался атаковать с расстояния. Копье — опасное оружие, требующее другой тактики. Кенджи вспомнил, как тренировался против «копья» в кендо, обычно это был другой шинай. Он двигался, постоянно меняя угол, не давая копейщику выстроить прямую линию атаки. Он ждал. Ждал момента, когда копейщик вытянет оружие слишком далеко или на мгновение потеряет равновесие.

Этот момент настал. Кенджи рванул вперед, уходя от острия копья, сокращая дистанцию до опасной для копейщика. Его меч двигался в плотной защите. Копейщик попытался отступить, но Кенджи был уже рядом.

Резкий удар в основание древка копья, чтобы сбить его траекторию. Затем удар мечом — быстрый, восходящий агэ-гири, нацеленный в ногу копейщика. Бандит закричал, падая. Кенджи добил его, не проявляя милосердия. Это была война, не дуэль.

Осталось четверо бандитов и одно существо, а также раненый топором. Они смотрели на Кенджи с открытыми ртами и ужасом в глазах. Этот странный воин в изодранной одежде, с необычным стилем, двигался так, как они никогда не видели. Он не рубил наугад, не полагался на броню. Он был быстрым, точным и смертоносным. Его движения были экономными, каждое имело цель. Он не тратил силы на ненужные замахи, он резал и колол там, где это причиняло максимальный вред.

«Что… что он такое?» — пробормотал один из бандитов.

Существа, более полагавшиеся на инстинкты, чем на тактику, казались сбитыми с толку. Их обычные приемы — наброситься толпой и разорвать — не работали против этого скользкого, быстрого противника, который, казалось, знал, куда они будут бить.

Кенджи стоял, тяжело дыша. Его руки болели, мышцы горели. Но он чувствовал прилив сил — не только физических, но и ментальных. «Кодекс Души»? Возможно. Чувство праведности, ощущение того, что он делает правильное дело, давало ему силы продолжать.

Он не дал им времени опомниться. С боевым кличем — не японским «Киай», а просто громким, резким выдохом, выражающим его решимость — Кенджи бросился на оставшихся врагов.

Битва вспыхнула с новой силой, но теперь инициатива была у Кенджи. Используя их страх и нерешительность, он двигался стремительно, переходя от одного противника к другому. Он уходил от ударов, отклонял клинки, находил уязвимости с помощью своего обостренного восприятия. Одно существо попыталось прыгнуть на него со спины, но Взгляд Воина предупредил его. Кенджи резко развернулся и нанес удар по его позвоночнику, парализуя тварь.

Бандиты пытались окружить его, но его скорость и точность не давали им этого сделать. Один упал с перерезанным горлом, другой — с глубокой раной в боку. Раненое топором бандит попытался сбежать, но Кенджи перехватил его одним быстрым рывком и закончил бой.

Наконец, остался последний бандит. Молодой, дрожащий, с лицом, белым от ужаса. Он уронил меч и поднял руки.

Кенджи остановился в нескольких шагах от него. Его клинок был опущен, но готов к удару. Его грудь тяжело вздымалась.

«Я… я сдаюсь!» — пролепетал бандит на языке, который Кенджи теперь понимал.

Кенджи смотрел на него. В его прошлой жизни сдача означала арест. В этом мире? Что диктует его Кодекс? Милосердие к тем, кто сдается? Но этот человек только что грабил и убивал невинных.

Милосердие к побежденному, если он не представляет дальнейшей угрозы и не совершал преступлений, несовместимых с честью. — голос Кодекса прозвучал в его сознании. Этот бандит участвовал в нападении. Но он был молод, и его лицо выражало больше страха, чем злобы.

Кенджи принял решение. «Уходи», — хрипло произнес он на незнакомом языке, который теперь казался ему родным. «И никогда больше не поднимай оружие на невинных».

Бандит не поверил своим ушам. Он посмотрел на Кенджи, затем на тела своих товарищей, затем снова на Кенджи. Затем, дрожащими руками поднял меч и бросил его на землю, после чего развернулся и бросился бежать обратно в лес, не оглядываясь.

Кенджи остался один среди мертвых. Тишина. Только потрескивание догорающей телеги и стоны раненого существа.

Выжившие торговцы, двое мужчин и женщина, медленно вышли из-за горящей телеги. Их лица выражали смесь облегчения, шока и полного недоумения. Они смотрели на Кенджи, на его изодранный офисный костюм, на меч в его руке, на поверженных врагов.

Они никогда не видели такого боя. Такой скорости. Такой точности. Казалось, он танцевал, а не сражался, его движения были чужды их миру тяжелых ударов и щитовых стен.

«Кто… кто ты?» — спросил один из выживших, пожилой мужчина с седой бородой.

Кенджи опустил меч. Кровь стекала с лезвия на землю. Он чувствовал, что его силы на исходе. Но он выстоял. Он спас их.

«Я…» Кенджи задумался. Кто он теперь? Не офисный служащий Танака Кенджи. Не самурай без господина из японской истории. Он был чем-то новым. Чужаком с клинком из другого мира.

«Я воин», — ответил он, его голос был низким, уставшим. Он вытер меч о траву, насколько мог, и посмотрел на выживших. «Просто… воин».

Они смотрели на него с благоговением. Для них он был загадкой. Героем, появившимся из ниоткуда, с неведомым стилем боя, который с легкостью расправился с противниками, превосходящими его числом.

Слова «Самурай», «Воин с востока» еще не были произнесены. Но семена легенды были посеяны в крови и стали на этой лесной поляне.

Глава 8: Спаситель из Ниоткуда

Кенджи стоял посреди опушки, его тело дрожало от напряжения и усталости. Изодранный костюм прилип к коже, меч в руке казался невероятно тяжелым. Три выживших — двое мужчин и женщина — медленно приближались к нему, их лица были бледны, глаза расширены от пережитого ужаса и увиденного зрелища.

Старший мужчина, тот, что говорил ранее, снова открыл рот. Из него полились звуки. Это были слова, Кенджи узнавал их как речь, но его мозг не мог их обработать. Они звучали как бессмысленный набор незнакомых слогов, хоть и произнесенные с интонацией вопроса.

«К… кто ты?» — повторил мужчина, теперь с еще большим недоумением в голосе, видя, что Кенджи не отвечает.

Кенджи моргнул, чувствуя себя полным идиотом. Языковой барьер. Конечно. Сущность обещала «базовое понимание», но, видимо, это требовало какого-то активатора или просто не было полностью завершено в момент его «перенаправления». Он попытался ответить на японском, единственном языке, который он знал.

«Ваташи ва… Танака Кенджи дес…» — его голос был хриплым.

Трое выживших уставились на него, как на сумасшедшего. Непонятные звуки. Странная одежда. Невероятные боевые навыки. Кто он, этот человек? Монстр? Волшебник в маскировке?

«Он… он не говорит на нашем языке?» — пробормотала молодая женщина, прижимая руку к груди.

«Но он же… понимал? Как?» — спросил второй мужчина, более молодой и крепкий, держащий в руках окровавленный топор.

Кенджи видел движение их губ, слышал звуки, но смысл ускользал. Это было ужасно. Он только что спас их жизни, проявил себя как воин, но не мог даже элементарно объясниться. Как ему выжить в этом мире, если он не может общаться с его обитателями?

Внезапно, Кенджи почувствовал странное ощущение. Не в голове, а где-то глубже, в самой сути его существа. Как будто невидимые нити, связывающие его с этим миром, натягивались и перестраивались. Это было похоже на то, как если бы радиоприемник, настроенный на помехи, вдруг нашел нужную частоту.

Звуки, доносившиеся от выживших, перестали быть бессмысленными. Они обрели форму, структуру, смысл. Это было не постепенное обучение, а мгновенное, почти насильственное внедрение. Как будто файл с языком был скачан прямо в его мозг. Он не просто понял их слова; он знал, что они означают.

«Он говорит… что-то на чужом языке…» — услышал Кенджи слова пожилого мужчины.

«Кто ты? Откуда пришел?» — спросила женщина, ее голос звучал испуганно, но и любопытно.

Кенджи сделал глубокий вдох. Он чувствовал, как его голосовые связки и язык готовы произносить эти новые, незнакомые звуки. Он еще не был уверен в произношении, но структура предложений, слова — они были в его голове.

«Я… воин», — произнес он, пробуя слова на вкус. Язык звучал… грубее и проще, чем японский, но понятный. Его голос был тихим, но отчетливым.

Выжившие снова замерли, потрясенные. Он только что не понимал их, а теперь говорит на их языке?

«Воин?» — переспросил молодой мужчина, с недоверием осматривая его костюм. «Где твоя броня? Откуда такой стиль боя?»

Кенджи опустил меч и воткнул его острием в землю. Он почувствовал, как силы окончательно оставляют его. «Я… пришел издалека. Моя броня… была повреждена. Мой стиль… это путь моего народа».

Его «народ» — японцы. Его «путь» — Бусидо. Это было максимально правдиво из того, что он мог сказать, не раскрывая всей невероятной правды об исекае и грузовиках.

«Издалека?» — пожилой мужчина подошел ближе. Его лицо смягчилось, страх сменился благодарностью. «Ты спас нас. Эти… твари и бандиты… Они убили бы всех».

«Это был мой долг», — ответил Кенджи, вспоминая принципы Кодекса. «Видеть несправедливость и проходить мимо… это не путь воина».

Эти слова — «долг», «путь воина» — прозвучали в этом мире, возможно, по-другому, но их смысл был понятен. Они увидели не просто наемника, который вступил в бой за плату или из случайной прихоти. Они увидели человека, чьи действия были продиктованы внутренними принципами.

Женщина подошла к нему осторожно. «Мы… мы так благодарны. Меня зовут Эля. Это мой отец, Грант, а это брат моего мужа, Том». Она указала на пожилого и молодого мужчин соответственно. «Ты спас нашу жизнь, спаситель из ниоткуда».

«Кенджи», — представился он. «Меня зовут Кенджи».

Грант кивнул, его взгляд задержался на лице Кенджи. «Кенджи. Это… необычное имя. Как и ты сам. Никогда не видел человека, способного так двигаться с мечом. И говорить на нашем языке, появившись из леса в таком виде…» Он снова оглядел его изодранный костюм.

«Мой мир… сильно отличается», — Кенджи постарался, чтобы его голос звучал нейтрально. Ему нужно было скрыть глубину различий.

«Это очевидно», — сказал Том, все еще настороженно осматривая тела убитых. «Но почему ты помог? Никто не вмешивается в такие дела без причины… или без платы».

«Моя причина — Кодекс», — твердо ответил Кенджи. «И я не ищу платы за спасение жизней». Это было полное, абсолютное следование принципу Бусидо о бескорыстной помощи.

Эта фраза, этот принцип, казалось, ошеломил их даже больше, чем его боевые навыки или внезапное знание языка. В их мире, где каждый дрался сам за себя или за золото, такой альтруизм был чем-то неслыханным.

Эля подошла ближе и осторожно прикоснулась к его плечу. «Ты… ты ранен?»

Кенджи почувствовал, как его колени подгибаются. Адреналин схлынул. Он был не ранен, но истощен до предела. «Я… устал», — признался он.

«Конечно, устал!» — воскликнул Грант. «После такого боя… Мы должны позаботиться о тебе. Ты наш спаситель».

Они начали осматривать поврежденные телеги, пытаясь найти что-то уцелевшее. Одно из существ, которое Кенджи только ранил, а не добил, застонало. Том тут же добил его топором, не колеблясь. Кенджи отвернулся. Привыкнуть к этой жестокой реальности будет непросто.

Выжившие смогли найти немного припасов, уцелевших от пожара и грабежа. Еда была простой — сушеное мясо, жесткий хлеб. Но для Кенджи это было спасение. Он с жадностью съел предложенную еду, чувствуя, как возвращаются силы.

Пока они собирали то немногое, что осталось, Грант и Том озабоченно переговаривались.

«Мы не можем остаться здесь. И вернуться в город с пустыми руками опасно», — говорил Грант.

«Нам нужно добраться до ближайшей деревни или крепости. Рассказать о нападении», — ответил Том.

Грант посмотрел на Кенджи, который сидел у ручья, умывая лицо и руки. Его взгляд был полон размышлений. «Этот воин… Кенджи… Он спас нас. И он не просит платы. Но он нуждается в помощи. И он… очень силен».

«Думаешь… он пойдет с нами?» — спросила Эля.

Кенджи слышал их разговор. Его знание языка работало идеально. Они обсуждали его, его необычность, его силу. И его… ценность.

Он не хотел становиться чьим-то слугой или наемником за деньги. Его путь был путем ронина — свободного воина, следующего своим принципам. Но он нуждался в крове, пище и информации. И эти люди были его первым мостом в этот мир. Они были спасены им, и теперь, по негласному правилу этого нового мира или просто по человеческой порядочности, были готовы помочь ему.

Он встал, чувствуя себя немного лучше. Подошел к ним.

«Куда вы направляетесь?» — спросил Кенджи.

Грант повернулся к нему. «В ближайшую деревню, Элвуд. Оттуда, возможно, в город, если удастся собрать хоть что-то из наших потерь». Он колебался мгновение, затем решился. «Кенджи, ты спас нас. Мы не можем отплатить тебе за это. Но если ты нуждаешься в помощи… мы можем предложить тебе кров и еду в Элвуде. И, возможно, найдутся люди, которые смогут помочь тебе с одеждой… или даже с оружием».

Кенджи посмотрел на них — на их лица, полные искренней благодарности и надежды. Они были простыми людьми, жертвами жестокости этого мира. Он спас их не ради награды, а потому что так велел его Кодекс. И этот же Кодекс говорил, что теперь между ними возникла связь. Долг благодарности лежал на них, но и на нем лежал некий долг — принять их помощь, чтобы иметь силы продолжать свой путь.

«Я приму ваше предложение», — сказал Кенджи. «Спасибо. Я пойду с вами».

Эля улыбнулась ему — первая искренняя улыбка, которую он увидел в этом мире. Грант и Том вздохнули с облегчением. Для них Кенджи был спасителем, явившимся из ниоткуда, с неведомым стилем и загадочным происхождением. Его сила и принципы казались лучиком надежды в жестокой реальности.

Для Кенджи же, это был первый шаг в новую жизнь. Первое взаимодействие. Первый шанс понять этот мир и найти в нем свое место. Путь чужака только начинался, но он уже не был одинок. И у него теперь был меч.

Глава 9: Первые Уроки Аэтельгарда

Путь до деревни Элвуд занял остаток дня и половину следующего. Кенджи шел рядом с выжившими торговцами, чувствуя себя немного более уверенно. Меч, который он забрал у бандита, теперь висел у него на поясе, неуклюже засунутый за ремень порванных брюк. Он был тяжеловат и плохо сидел, но его присутствие давало ощущение готовности.

Грант, Эля и Том оказались добрыми и разговорчивыми попутчиками. Они рассказывали ему о мире, насколько могли. Их знания были знаниями простых торговцев и крестьян — локальными и практичными, но для Кенджи каждое слово было ценным источником информации.

«Эти твари, что напали на нас… их называют Грызунами», — рассказывал Том, поправляя поклажу на уцелевшей телеге. «Они обычно живут в глуши, но иногда сбиваются в стаи с бандитами или гоблинами. Злые и быстрые».

Грант объяснял основы местной экономики. Валютой служили металлические монеты — медные, серебряные, золотые. Торговля в основном шла через бартер или по весу. Цены были не фиксированными, а зависели от спроса, предложения и… прихоти местного лорда или сборщика податей.

«Мы живем под властью герцога Валериана», — говорил Грант. «Его замок недалеко от города Оствелл. Герцог сильный, но времена сейчас неспокойные. Лорды ссорятся из-за земель, бандиты промышляют на дорогах, а в глуши всякая нечисть плодится».

Кенджи слушал, сопоставляя информацию с тем, что знал о европейском средневековье из своей прошлой жизни. Феодализм, лорды, зависимые крестьяне, набеги — многое казалось знакомым по структуре, но отличалось в деталях.

Они говорили о расах. Люди были самой распространенной, но существовали и другие. Эля рассказывала о лесных эльфах — скрытных и мудрых жителях древних лесов, редко показывающихся людям. Том упоминал о гномах, живущих под горами и славящихся своим мастерством в кузнечном деле и добыче камня. Были и зверолюди — племена, живущие на границах цивилизации, иногда мирные, иногда воинственные. А также различные монстры, от мелких Грызунов до огромных и опасных тварей, которых лучше избегать.

Магия. Это было то, чего не было в мире Кенджи. Грант и Эля говорили о магах, которые могли создавать огонь, лечить раны или читать мысли. О жрецах, черпающих силу у божеств. Магия была частью их повседневной жизни, хотя и не все могли ею владеть. Были Академии Магии в крупных городах, были бродячие маги и целители. Эля, как целительница, обладала базовыми навыками исцеления с помощью трав и, возможно, небольшой магической искры, хотя сама об этом не говорила напрямую.

«Есть светлая магия и темная», — объясняла Эля. «Темная магия — это зло, она питается страданиями и смертью. Те, кто ею пользуется… их называют некромантами или черными магами. Они опаснее любых бандитов».

Кенджи задавал вопросы, стараясь не показаться слишком невежественным. Он спрашивал о местной флоре и фауне, что съедобно, что опасно, о погодных циклах, о звездах, даже небо было немного другим. Его способность понимать язык казалась полной — он понимал все их слова, хотя иногда сталкивался с незнакомыми терминами, которые приходилось уточнять. Говорил он пока медленно и с легким акцентом, который они находили «экзотическим».

«Твой язык звучит… жестко, Кенджи, но интересно», — заметила Эля. «Как будто ручей течет по камням».

Он не стал объяснять, что это его первый день, когда он на нем разговаривает.

Когда показались первые признаки Элвуда — дымок над деревьями, поля, возделанные плугом — Кенджи почувствовал одновременно облегчение и нарастающее беспокойство. Он был чужаком. Его одежда, его манеры, его история — все это отличалось. Как его примут?

Элвуд оказался небольшой, но крепкой деревней, окруженной деревянным палисадом. Дома были построены из бревен и крыты соломой. У ворот их встретили несколько вооруженных крестьян и староста — мужчина с суровым, обветренным лицом.

Прибытие каравана в таком плачевном состоянии, да еще и с незнакомцем, вызвало немедленный ажиотаж. Жители собрались у ворот, обеспокоенно переговариваясь.

Грант быстро объяснил старосте, что произошло. Рассказал о нападении бандитов и Грызунов, о потерях. И, конечно же, о Кенджи.

«И этот человек… он в одиночку отбился от них? В таком виде?» — староста, которого звали Борг, скептически оглядел Кенджи, его взгляд задержался на рваном костюме и висящем мече.

«Да, Борг-староста», — подтвердил Том. «Мы были прижаты к телеге, их было много. Он появился из леса, как призрак. Его движения… это было невероятно. Мы никогда такого не видели».

Эля добавила: «Он спас нас. Без него мы были бы мертвы. Он не просил платы, только сказал, что это его долг как воина».

Слова выживших вызвали у жителей смесь изумления и подозрения. Воин без доспехов? С таким стилем? И без платы? Это не укладывалось в их понимание мира.

Кенджи стоял спокойно, позволяя им говорить. Он чувствовал на себе десятки любопытных, настороженных взглядов. Он был объектом изучения, диковинкой. Он старался сохранять невозмутимое выражение лица, как учил Сэнсэй — не выдавать своих эмоций, быть как скала.

«Его зовут Кенджи», — сказал Грант. «Он говорит, что пришел издалека. И нуждается в помощи. Я обещал ему кров и еду».

Староста Борг внимательно посмотрел на Кенджи. Его взгляд скользнул по его лицу, по его рукам, по тому, как он держался — прямо, с достоинством, несмотря на потрепанный вид. Не похоже на обычного бродягу или дезертира. В его глазах была какая-то… глубина, спокойствие. И острота.

Взгляд Воина. Кенджи использовал его, не только чтобы оценивать врагов, но и чтобы попытаться понять людей. Он видел настороженность, страх перед неизвестным, но и любопытство, и, возможно, проблеск уважения, вызванный рассказом о его поступке.

«Хорошо», — наконец произнес Борг. «Кто спас наших торговцев — наш гость. Но… ты странный, Кенджи. И твой стиль… мы такого не знаем. Откуда ты?»

Кенджи снова столкнулся с необходимостью объясняться. Полную правду говорить было нельзя. «Мой народ живет за великими горами, далеко на востоке», — начал он, импровизируя, но опираясь на свои знания географии Земли и привязывая «Восток» к чему-то, что могло существовать в этом мире. «Наши традиции отличаются. Наш путь воина… иной».

«На востоке?» — переспросил кто-то из толпы. «Там же только дикие земли и драконы, говорят!»

«Говорят разное», — уклончиво ответил Кенджи. «Но мой народ существует. И у нас есть свой Кодекс чести, которому следуют воины». Он решил использовать слово «Кодекс» — оно казалось достаточно универсальным.