Бесплатный фрагмент - Хранители

Часть Первая

Глава 1

На улицах Фремо́нна стоял непрекращающийся шум. Густое облако пыли окутывало неприметные домишки, меж которых хаотично сновали бродячие псы в поисках пищи. Кошки сидели на красных черепичных крышах и безразлично смотрели на заполненные различным людом улицы. Мужчины в голубых обтягивающих штанах и льняных бурых просторных рубахах, обтянутых на талии широкими ремнями, стояли небольшими группами, переговариваясь между собой. Неторопливо прогуливались женщины в длинных платьях, преимущественно грязно-розовых, тёмно-красных и бурых оттенков, которые они одевали поверх нижних серых рубах изо льна и рами. Их головы покрывали серые длинные, достающие концами до бёдер, платки, а в качестве обязательного атрибута в руках каждой висела небольшая плетёная корзинка. Множество людей расхаживало между рыночными прилавками, на которых лежало подтухающее мясо, полусгнившие овощи, кислые сыры, рыба, а порой встречались прилавки с шелками и цветочные ларьки. Из неподалёку стоявшей кузни доносились громобойные удары молотов по наковальне и лязг железа, а пекарни источали соблазнительные ароматы ржаного хлеба и луковых пирогов.

Возле рыночной площади шло строительство домов для знатных господ. В основном работы велись на уровне закладки фундаментов, местами были воздвигнуты опорные балки, но кое-где стены уже поднимались на достаточную высоту. Слышалось звонкое постукивание мастерков, с помощью которых каменщики возводили кирпичную кладку, а кто-то замешивал раствор, подсчитывая пропорции гашеной извести и песка. Плотники обрабатывали брёвна и прибивали доски, а рабочие носили каменные блоки, сгибаясь под их тяжестью. Со всех сторон неслась смачная брань и приказы тех, кто руководил строительством, а обливавшиеся потом под нещадно палящими лучами солнца рабочие время от времени прикладывались к кувшинам с кислым пивом.

По выложенной брусчаткой дороге непрестанно громыхали колёса повозок, и отбивали звонкую дробь копыта коней, а на главной площади возле статуи короля Угно́льда Хромого играли свой убогий спектакль безыскусно наряженные лицедеи. Рядом показывали чудеса фокусники, и на потеху прохожим устраивали балаган бродячие ряженые шуты. Высокие мужчины жонглировали разноцветными шариками, уродливые карлики в колпаках в виде петушьих голов загадывали загадки, юные акробатки ловко кружились, изгибались и порхали в танце, а горбатая старуха собирала с людей блестящие на солнце монетки. Глотатели огня жонглировали горящими факелами и выплёвывали огнища, а пламя в их руках распускалось бутонами, превращаясь в алые язычки, которые ласково ползли по коже своих хозяев. От столь захватывающего представления дети визжали от удовольствия, а взрослые восторженно аплодировали.

На мостиках, перекинутых через реку Бья́нве, играли менестрели. Мелодии, выходящие из-под их умелых пальцев, разносились по улицам, обволакивая каждого слушателя теплом летнего солнца, прохладой осенних туманов, ароматами бескрайних лугов и мерцанием далёких звёзд. Кружась, музыка то взмывала вверх, к свисающим с бирюзового неба клочьям облаков, то разбивалась на тончайшие осколки и резала души, иногда она лучилась как зарница или порхала бабочкой, а иногда плыла словно рыба, а то и жалила как оса. Часто это звучание разбавлялось тоскливыми голосами певцов, которые, разливаясь приторно-сладким журчанием, словно мёд, склеивали сердца слушателей.

Недалёко от величественного храма в практически мёртвой тишине, так сильно контрастировавшей с шумом главной площади и которую изредка прерывал лёгкий, как шелест листьев, металлический перезвон, стояла огромная толпа народа. Там исполнял свой смертельный танец Метатель Ножей, известный не только в этом чужом для него городе и близлежащей округе, но и за пределами долины, и по ту сторону леса, не говоря уже о своих родных местах, что лежали далеко на севере. Мастерство непревзойдённого Метателя снискало ему славу по всему миру, и любой человек, едва услышав это имя, сразу спешил на представление, которое всегда было необыкновенно захватывающим и впечатляющим.

Обнажённый по пояс Метатель Ножей жонглировал изящными клинками и изогнутыми саблями с такой небывалой легкостью и ужасающей скоростью, что, казалось, должен был давно перерезать себя и всех окружающих его людей. Отбрасывая на солнце серебряные блики, четыре клинка танцевали в воздухе, едва касаясь его пальцев, а две изогнутые сабли, словно обручи, кружились в руках, на руках и даже на его тонкой, как у лебедя, шее, при этом не причиняя даже малейшего вреда. Его огненно-рыжие, спускавшиеся до лопаток, волосы сцеплял на затылке чёрный жгут, а бледное жилистое тело искрилось капельками пота. На плечах, предплечьях и груди Метателя Ножей красовались кожаные чёрные повязки, угольки глаз и жёсткая складка губ были напряжены, но в мягких движениях не чувствовалось и толики усилий, несмотря на всевозрастающую скорость его танца.

Сделав последний штрих, Метатель Ножей подбросил четыре клинка и две сабли вверх, которые, на мгновение зависнув в воздухе, по отдельности попадали ему в руки, а он, продолжая кружиться в танце, с молниеносной ловкостью раскидал их в ножны и сапоги.

Стоявшие вокруг люди разразились бравыми криками, визгами и аплодисментами, а Метатель Ножей по очереди раскланялся в разные стороны с лёгкой улыбкой на устах. Хитрая, как у лисицы, она преображала его лицо, добавляя мягкости и миловидности. Никто из присутствующих не заметил белого огонька, на мгновение озарившего его глаза, и внезапно подувшего прохладного ветра, который, обдав Метателя Ножей свежестью, сразу утих.

Бросая в открытую красиво расшитую кожаную сумочку медные, серебряные и даже золотые монетки, народ стал медленно расходиться, а Метатель Ножей подошёл к сброшенной одежде и накинул на вспотевшее тело серую рубаху. В этот момент где-то в небе громко и отрывисто прозвучал резкий, пронзительный «кееек-кееек-кееек». Подняв голову и улыбнувшись увиденной в небе парящей птице, Метатель издал аналогичный звук, и красивый и гордый сапсан, грациозно спикировав, вонзил коготки прямо ему в руку. Метатель ласково погладил птицу по чёрным крыльям, а когда его большой палец прошёлся по белой с пятнышками грудке, сапсан попытался его укусить.

— Как не совестно, Фи́он, — сказал мужчина птице на редкость приятным с хрипотцой голосом. — Это так ты встречаешь друга?

Укор, впрочем, был наигранным, Метатель знал, что птица, не умея выражать свою привязанность и любовь более ласковым способом, обычно просто вонзала когти и кусалась.

— Давно тебя не было, — снова обратился к птице мужчина. — Где же ты пропадал так долго? В каких местах побывал?

Фион лишь коротко ответил «кьяк», а Метатель удовлетворённо хмыкнул. Сапсан отсутствовал без малого четыре дня. Он никогда не удерживал его силой, ведь птица была его единственным верным и очень преданным другом, оставаясь в тоже время абсолютно свободным существом, под стать самому Метателю.

Его не смогла удержать даже жена, теперь уже бывшая, и двое детей. Несмотря на всю свою любовь к ней и к сыновьям, он постоянно скитался, давая в каждом новом уголке мира свои захватывающие представления. Домой он возвращался бесконечно уставший, потрёпанный, но довольный, с богатым заработком и подарками. Но в один прекрасный день по возвращению Метатель обнаружил в их доме другого мужчину и узнал, что за время его более чем полугодового отсутствия любимая женщина вышла замуж за благородного человека, который давно её добивался. Вышла замуж по-настоящему, с соблюдением всех традиций, ибо с Метателем Илланди́я жила в свободном сожительстве, а значит и совесть её была чиста. Он не стал упрекать её, прекрасно понимая, что мало кто из женщин смогла бы вынести вечно блуждающего где-то мужа. Метатель только хотел увидеть детей, но в ответ на просьбу законный супруг Илландии просто грубо вытолкал его из дома, сказав напоследок, что сыновья его вскоре забудут и запомнят только одного отца, который будет находиться всегда рядом и заботиться о них. Что ж, это было справедливо, учитывая, что ничего хорошего Метатель попросту не мог им дать.

Закрепив на поясе кожаный наполненный монетами кошель, Метатель взял в руки дорожную сумку и дублет тёмно-зелёного цвета. Поймав на себе восхищённые взгляды юных дев и одобрительные взгляды женщин постарше, он галантно поклонился женщинам и лукаво подмигнул девицам, от чего те, вспыхнув, захихикали. Очаровав напоследок и тех и других своей обаятельной улыбкой, Метатель поспешил прочь.

Он прошёл мимо играющих на мостике менестрелей до постоялого двора, у входа в который стояли двое мужчин в чёрных дублетах. Один из них являлся истинным великаном и одновременно был уродлив, как жаба, с лысой яйцеобразной головой и маленькими маслеными глазками; другой значительно ниже с чёрными, как смоль, собранными в хвост волосами, хилой бородёнкой и недобрым взглядом. Вид у них был угрюмый и неприветливый, в глазах стояла ярость и ненависть, а вот взгляд Метателя в ответ излучал явно сочувствие, одновременно смешанное с глубоким презрением.

— Уже наигрался? — небрежно спросил верзила на удивление писклявым голосом.

— Как видишь, — натянуто улыбнулся Метатель. — Публика меня любит и неплохо благодарит, — он выразительно похлопал по висящему у него спереди кошелю.

— Придётся тебе и с нами поделиться, Са́эрвил, — скрипучим низким голосом сказал другой и протянул, было, руку в перчатке к сумке Метателя, но тот увернулся.

— Не думаю, Ба́ствид, моя добыча это моя добыча. Вашу вы получаете исправно другими способами.

Баствид резко выхватил клинок и приставил его к горлу Метателя.

— Убери железку, — спокойно сказал Саэрвил. — Ты знаешь, с клинками я обращаюсь не хуже, чем ты.

— Ты никогда не пускаешь их в ход, — прошипел Баствид. — Лишь однажды…

— Можешь не сомневаться, если будет нужно, я ими воспользуюсь.

— Моя жизнь слишком дорого тебе будет стоить.

— Моя тоже, и, сдаётся мне, она дороже, чем твоя, — скривился в насмешливой улыбке Саэрвил. — Ведь я так нужен твоему хозяину.

Баствид оскалился.

— Он прав, Баствид, — угрюмо кинул верзила. — Хозяин будет весьма недоволен, ведь он так ценит его.

— Закрой пасть, Жаба! — рявкнул на него Баствид.

— Эй, не смей так называть меня…

— Я буду называть тебя, как захочу, Жаба, ведь ты действительно столь же уродлив и воняешь так же. А теперь пошёл отсюда и позови остальных!

Скорчив обиженную гримасу, верзила вышел из под навеса и отправился искать своих под палящим солнцем.

— Чего уставился?! — рявкнул Баствид Саэрвилу.

От его резкого голоса Фион взбудоражился и, взмахнув крыльями, издал грубое «кра».

— Глупая птица! — выругался Баствид.

От этого нового окрика сапсан уже явно собрался вцепиться когтями ему в лицо, но Метатель вовремя успокоил его нежным поглаживанием.

— Не стоит грубить ему, если не хочешь, чтобы птица отомстила тебе.

— Если твой уродец только попытается прикоснуться ко мне, я уничтожу и его и тебя, — прошипел Баствид.

Саэрвил удостоил его лишь презрительным взглядом и, сев на ступеньки, стал ждать.

…Спустя месяц после того, как муж Илландии выпроводил Метателя восвояси, на него напали эти головорезы. Это случилось, когда он изрядно пьяный возвращался из харчевни обратно в лес, где жил после болезненного разрыва с возлюбленной.

Стояла ночь, с неба лился бесконечный дождь, все тропы стали вязкими, и ноги Метателя утопали в грязи, а его обострённые ранее чувства притупились из-за того, что он часто напивался до беспамятства. В ту проклятую ночь Саэрвил не почувствовал притаившуюся опасность, всё произошло слишком быстро, да и отбиваться сил у него уже не было. Он сделал что мог, пустив в ход всё своё боевое умение, убил и ранил нескольких нападавших, и даже применил свои прирождённые стихийные силы, но его всё равно повязали люди Баствида, и тот, ухмыляясь своей гнилой улыбочкой, втоптал его лицо в грязь.

— Отныне ты будешь служить моему хозяину, Властелин Воздуха, иначе вся твоя семья отправится на корм падальщикам, — сказал он тогда и с силой пнул Метателя сапогом в лицо, отчего его сознание погрузилось в темноту.

Когда он очнулся, то обнаружил себя прикованным к железному стулу в сыром полутёмном помещении, а прямо перед ним стоял человек в чёрной мантии. В окружавшей полутьме Саэрвил с трудом различил только его отливающие платиной длинные волосы, аккуратно лежавшие на меховой отделке мантии, и кровавый рубин на рукоятке его меча. Человек обратился к нему учтиво, как вельможа, но его голос резал слух, как меч, что висел у него на поясе.

— Я приветствую тебя в своём замке, Саэрвил. Моё имя Ко́гванг. Многие годы я искал тебя, и вот, наконец, могу лицезреть воочию. Тебя было трудно отыскать, мои люди охотились за тобой три года, прежде чем смогли выследить и привести ко мне. Но без последствий не обошлось… Ты убил семерых моих наиболее умелых, надо сказать, людей и тяжело ранил троих. Но, тем не менее, я доволен, что ты здесь, несмотря на мрачность нашей встречи. Надеюсь, мы сможем подружиться…

При его последних словах Саэрвил пытался совершить магическое, как он думал, действо посредством пальцев, но стоило ветерку потревожить стены темницы, как Когванг жёстко добавил:

— Не думаю, что это хорошая идея, Метатель Ножей, воспользоваться своими силами ради побега отсюда. Разве тебя не предупредили о том, что будет с твоей семьёй, если ты попытаешься сбежать от меня или причинить вред?

Саэрвил замер.

— Правильно, тебе ведь не безразличны твои детки, несмотря на предательство возлюбленной, — ядовито-лукаво улыбнулся Когванг.

— Что тебе нужно от меня? — глухо спросил Саэрвил.

— Твои умения, Метатель Ножей. Твоя власть над стихией воздуха…

Когванг Ворон, Дьявол во плоти. Так прозвали этого князя простой народ. Его головорезы наводили ужас на все королевства и близлежащие к ним земли. Они убивали без всякой причины, жгли целые деревни, насиловали женщин, потрошили детей и животных, делали всё, что хотел Когванг, и что хотели они сами. Саэрвил был наслышан о князе, но не знал, что его имения находились на севере в его родных краях, и даже предположить не мог, что понадобится этому дьяволу. Тогда в темнице Когванг показал ему деревянную игрушку старшего сына, которую Саэрвил сам смастерил для ребёнка, когда тот только появился на свет, и предупредил, что стоит только ему пойти против, взбунтоваться или сбежать, как его люди, что стерегут имения на севере, получат весточку и перебьют его семью. Саэрвилу не оставалось ничего другого, как согласиться стать, по сути, рабом князя и впервые открыто продемонстрировать своё врождённое умение повелевать стихией воздуха. Никто до того момента, даже возлюбленная, не знали о его даре, но в ту ночь люди Когванга узрели воочию всё, на что он был способен.

Так Саэрвил начал работать на князя, став лучшей ищейкой и личным магом, но Когванг был разочарован, ибо способности Метателя Ножей не оправдали его истинных надежд. Саэрвил повелевал стихией воздуха, но не в полной мере. Он не умел вызывать смерчи и шторма, переносить по воздуху войско головорезов, а мог только вызывать сильный ветер, управлять предметами с помощью воздуха, создавать оружие в виде воздушного потока или брони, или просто, сливаясь с ветром, переноситься туда, куда желала его душа. Именно при помощи этой способности он так ловко управлял саблями и ножами, и за свою короткую в двадцать три года жизнь побывал во всех уголках их мира.

Теперь же Саэрвил служил собачонкой Когванга, искал при помощи своих способностей нужных тому людей или запугивал их, и удовольствия ему это не приносило. Прошло уже два года с тех пор, как он попал в это рабство, и его сыновьям сейчас уже пять лет и три года. Интересно, как они выглядят? Наверно, подросли, и уже ни такие крохи, какими он видел их в последний раз. Но ни на мгновение он не забывал о них и даже оставил свою свободу ради их безопасности…

Саэрвил тяжело вздохнул. Солнце меж тем неумолимо пекло, городская пыль оседала на него, мерзко прилипая крохотными зёрнышками к потной коже, а Фион, заметив пробегающую в тени крысу, спорхнул с его плеча.

— Плетутся, убогие, — послышался недовольный голос Баствида.

Саэрвил поднял голову. Между рыночных прилавков шла группа угрюмых бандюг в чёрных дублетах. Даже в такую жару они не снимали своей вороновой одёжки, словно боялись расплавиться без их защиты, точно вампиры. Метатель Ножей усмехнулся и, опустив взгляд, продолжил чертить что-то палкой на песке, но едва тень верзилы упала на него, палка с хрустом сломалась.

— Ну, и что вы разузнали, подвальные крысы? — грубо спросил Баствид.

— Ничего нового, — ответил один из головорезов.

— Тогда какого дьявола вы так долго тащились?!

Головорезы, пожав плечами, переглянулись.

— Мы опросили, кажется, всех жителей, никто не знает, где живёт ведьма, — сказал Жаба.

— Знают только, что она живёт на болотах и больше ничего, — подхватил худой и длинный, как щепка, головорез.

— Нам нужно продолжать искать, нужно найти её во чтобы то ни стало! — рявкнул Баствид. — Иначе Когванг всех нас вздёрнет на виселице!

— Мы не знаем уже, где её искать, — понурив голову, произнёс низкорослый, как гном, неприметный бандит.

— Может, снова поискать на болотах? — осторожно предложил другой, с кривыми, как ветки сухого кустарника, руками.

— Мы уже все болота прочесали, Криворука! — прикрикнул на него Баствид. — Едва сами не сгинули там! Остались только вонючие топи, но по ним не пройти, — он обернулся к Метателю Ножей и пнул его сапогом в бок. — Поднимайся, демон! — так он называл его за умение повелевать воздухом.

Саэрвил послушно поднялся.

— Это твоя работа найти ведьму, но ты, видимо, решил бездействовать. Похоже, ты забыл, что под нашим присмотром находятся твои детишечки!

— Нет, Баствид, я ничего не забыл, — невозмутимо сказал Метатель Ножей. — Но найти её не в моих силах.

— Разве не ты всё время перешёптываешься с ветром, который приносит тебе нужные для нас вести?! Вот и спроси у него, где живёт эта чёртовка!

— Я уже много раз обращался к ветру, но здесь даже он не может нам помочь. И это не удивительно, ведь она настоящая ведьма, помимо того, что властительница стихии земли. Быть может, она даже знает, что мы ищем её, и скрывается теперь со всей тщательностью.

Баствид оглядел своих подчинённых головорезов таким взглядом, словно это они были виноваты в том, что ведьма скрывается, и, вновь посмотрев на Саэрвила, прошипел:

— Два года… Мы искали её два года. Наконец, нашли город, где все только и твердят о её магической силе. Мы расспросили всех его жителей, караулили у городских ворот, на площади и во всех самых людных местах, прочесали леса и болота, но не можем её поймать. Прошло уже две недели, как мы торчим в этом тухлом вонючем городишке, но не сдвинулись с места! Ты, — он схватил Метателя Ножей за ворот рубахи, — найдёшь её нам, даю тебе на это три дня, иначе мне придётся отправить послание моим людям на север, и они перережут глотки твоим деткам!

— Не твоим людям, — мягко высвободился Саэрвил. — Людям Когванга. Но, так и быть, я снова спрошу у ветра и сам поищу её на болотах.

Оставив чернослужников, Метатель Ножей двинулся к рынку, а Фион мягко приземлился ему на плечо с видом удачливого охотника.

Пройдя мимо ярких прилавков, Саэрвил подошёл к стойке с разнообразными сырами. Купив два больших куска, он затолкал их в дорожную сумку, затем прошёлся к хлебному ларьку и купил лукового пирога. Пока он спокойно прохаживался по рынку, головорезы зло наблюдали за ним, но едва Баствид подал знак, вновь пошли на изнурительные поиски.

Тем временем Саэрвил любовался изящными украшенными богатой отделкой мечами, саблями и кинжалами. Они были разные: большие и маленькие, тонкие и толстые, лёгкие и громоздкие, в большинстве своём украшенные самоцветами, но попадались и простые без узоров и камней.

С удовольствием поглощая большой кусок пирога, Саэрвил спокойно рассматривал шелка и шерсть, золотое и серебряное шитьё, фланель, тафту, саржу и кашемир. Он нарочито передвигался медленно, чтобы показать недостойному Баствиду, что никуда не торопится и не страшится его последних слов, хотя на самом деле это было совсем не так. За два года, что ему пришлось провести рядом с этим человеком, Саэрвил ясно уяснил, что Баствида лучше не злить, ибо его слова никогда не расходятся с делом. Он был более яростен и жесток, чем все остальные приспешники Ворона вместе взятые и испытывал необыкновенно сильную ненависть ко всем живущим в их мире существам. Саэрвилу небезосновательно казалось, что душа Баствида ещё более черна, чем у Когванга.

Оторвавшись от просмотра всевозможных товаров, Саэрвил направился, было, к городским воротам, но внезапно заметил девушку, столь красивую и изящную, словно белая горная лань, которую он лишь раз в жизни видел в горах на севере. Поговаривали, что была та лань заколдованной, и потому никто из смертных не мог её повстречать, но Саэрвил любил достигать самых вершин утёсов и смертельных скал, и потому он видел…

И вот теперь эта девушка, на вид которой было не больше двадцати, плыла перед ним среди пыли, гомона и гари, а её расшитое золотом красное платье подметало подолом улицы. Длинные тёмные волосы чуть вились волнами, спускаясь до бёдер и окутывая плащом волевой разворот плеч. Тонкие руки, обтянутые белыми рукавами нижней рубахи, были украшены несколькими браслетами с драгоценными камнями, а пальцы перстнями. Казалось, что она происходит из благородного рода, но её движения, улыбка, манера держаться были свободны и грациозны, что отличало её от грубых высокомерных господ.

Остановившись у прилавка с тканями, девушка ощупала восточный кашемир, и по её лёгкой улыбке Саэрвил понял, что ткань ей понравилась. Она легко взглянула на купца, слегка склонила голову в поклоне и пошла своей дорогой. Подойдя к восточному разукрашенному купцу, девушка взяла с прилавка стручок ванили и растёрла его пальцами. Вдохнув сладость аромата растения, она натёрла им шею и, улыбнувшись тучному торговцу, вытащила из висевшей на поясе сумочки две медные монеты, за которые торговец отдал ещё несколько стручков ванили.

В какой-то момент глаза девушки буквально натолкнулись на очарованный взгляд Метателя Ножей, заставив её несколько отшатнуться, хотя его обладатель находился достаточно далеко. Девушка смотрела на него с непонятной тревогой, которая исходила от неё словно аромат духов. Саэрвил очаровательно улыбнулся ей в ответ, но она, словно боясь столкнуться с ним, опустила голову, развернулась и пошла прочь. Саэрвил насторожился, но не от этого сознательного жеста, а от едва заметного зелёного огонька, блеснувшего в её глазах в последний момент. На него повеяло запахами смолы, торфа, земли и пергамента, от чего Метатель Ножей несколько опешил, но, стараясь не упустить девушку из виду, крадучись двинулся следом.

Баствид в свою очередь внимательно проследил за взглядом Саэрвила. Прекрасная дева ему тоже приглянулась, а её отрицательная реакция на Метателя Ножей, который всегда очаровывал женщин, внесла истинное наслаждение в его тёмную душу. Губы Баствида тронула зловещая, победная улыбка, словно он только что выиграл бой с самим богом, и направился за девушкой.

Саэрвил шёл на приличном расстоянии от неё, тем не менее она несколько раз оборачивалась, и ему приходилось резко останавливаться. В глазах девушки по-прежнему сквозила тревога, но она, не ускоряя шаг, продолжала спокойно идти по рынку, пока, наконец, не остановилась у прилавка знахарки, которая продавала лекарства от всевозможных недугов и хворей. Здесь стояли разноцветные баночки с мазями, бутылочки с отварами и настоями, средства от подагры и жаропонижающие, и даже пиявки для кровопускания.

— Реза́гда! — воскликнула толстая знахарка У́лла, всплёскивая от радости руками. — Как же я рада вновь тебя видеть! Неужели ты принесла мне мои травки?

Мило улыбнувшись, девушка молча кивнула и, откинув белую льняную ткань, что прикрывала корзинку в её руках, принялась выкладывать свежие травы. Здесь были базилик, цветки и плоды бузины чёрной, листья вереска, корни горечавки, слоевища дубового «мха», зверобой, иссоп, можжевельник, кора ольхи, паслен, хмель и шалфей, веточки эфедры и даже ядовитая чёрная белена, омела и болиголов.

«Неплохо разбирается в травах» — подумал про себя Саэрвил, хотя тут же откинул эту мысль, ведь в травах разбиралась чуть ли не каждая вторая девушка во всех городах и селениях. И мысленно пожалел, что не подошёл ближе — с такого расстояния он слышал только городской шум.

— Милая моя, ты меня спасла! — счастливо выкрикнула Улла-знахарка и, тяжело обойдя прилавок, сгребла девушку в охапку.

Слегка нагнувшись, Резагда в свою очередь с улыбкой обняла знахарку, поскольку она была такой же высокой, как и Саэрвил, и толстая Улла едва ли доходила ей до плеч.

— Сейчас я тебе заплачу, — сказала знахарка и поспешила обратно за прилавок.

Резагда терпеливо ждала, пока Улла пересчитает положенные ей монеты, и не оборачивалась на Саэрвила, хотя, он знал это, чувствовала его. Взгляд Метателя Ножей практически жёг ей затылок, но, умея хорошо владеть собой, Резагда старалась не обращать на это внимания.

Несколько раз пересчитав монеты, Улла протянула их девушке.

— Вот держи, и спасибо за травки, дорогая.

С улыбкой кивнув в ответ, Резагда взяла деньги и двинулась дальше, но когда она должна была уже скрыться за другим прилавком, прямо перед ней внезапно вырос Баствид. Девушка не шарахнулась от него, как от Саэрвила, но когда он, улыбнувшись похотливым оскалом, заговорил, невольно сделала шаг назад.

Метатель Ножей весело усмехнулся и качнул головой, — из пасти Баствида смрадило так, словно он ежедневно пожирал тухлятину. Иногда Саэрвил даже смешил служанок в замке Ворона, говоря, что Баствид был рождён падальщиком, поэтому живёт как падальщик, думает как падальщик, и даже жрёт, как падальщик.

— Ну, здравствуй, красавица, — дыхнул смрадом Баствид, жадно оглядывая Резагду с ног до головы, буквально раздевая взглядом. — Такая стройная и нарядная. Не желаешь ли стать сегодня моей королевой?

В ответ Резагда лишь надменно подняла одну бровь и, не удостоив головореза ответом, пошла, было, прочь, но тот так быстро сдаваться не собирался.

— Куда же ты милая? Я хотел одарить тебя дарами, такими, что и в самых прекрасных снах тебе не снились, — следуя за девушкой мимо цветочного прилавка, Баствид стянул почти завядший цветок. — Если бы ты только согласилась, могла бы стать королевой рядом со мной, — вновь преграждая путь, продолжил он. — Ну, что скажешь? Я ведь близок к королевскому двору.

Головорез протянул девушке цветок. Его бутон не успел даже раскрыться, как его срезали с живительно стебля, и теперь, понурив багровую головку с уже сухими кончиками бархатных лепестков, цветок безвольно обмяк, не издавая прекрасного аромата.

— Что же ты молчишь? — уже грубовато сказал Баствид, которому совершенно не нравилось, что девушка с такой лёгкостью его игнорировала. — Даже цветок не возьмёшь? Женщинам обычно нравятся цветы, хотя я предпочитаю дарить им драгоценные камни и деньги. Уж цветами точно невозможно накормиться или укрыться от холода и мрака, верно?

Его губы растянулись в такой препротивнейшей улыбке, что любая девушка, почувствовав от него лишь похоть и ярость, кинулась бы прочь. Но Резагда осталась на месте, невозмутимо продолжая смотреть в его масленые глазки.

— Возьми же цветок! — рявкнул на неё Баствид так, что прохожие обернулись, а Саэрвил неодобрительно покачал головой.

Протянув руку к цветку, Резагда быстро взяла его и спрятала в руке.

— То-то же, — скривился головорез. — Ну так что, ты пойдёшь со мной или так и будешь молча стоять тут?

Резагда взглянула на него насмешливо и, резко развернувшись, быстрым шагом прошла между прилавками. Баствид, не отличавшийся сообразительностью, хотел, было, кинуться вслед, но многочисленные прохожие притормозили его движение. Когда он всё-таки протиснулся между прилавками, Резагда уже исчезла из виду, а догонять её он не стал, к тому же эту часть улицы заполоняли повозки. Смачно выругавшись, Баствид разочарованно пошёл прочь, а вот Саэрвил остался стоять на месте, словно прирос к земле.

Его поразило то, что он смог увидеть, и дело было вовсе не в том, что девушка так ловко обошла навязчивого и грубого головореза, а в том, что, когда рука Резагды сомкнулась вокруг цветка, произошло чудо, — растение немедленно ожило, словно в него вдохнули новую жизнь. Хотя момент был мимолётным, Саэрвил смог заметить раскрывшийся в её руке бутон, алым пламенем блеснувший на солнце. Сомнений не было — Резагда и есть та самая ведьма, властительница стихии земли, элементаль, что так нужна Ворону и которую он, Саэрвил, искал два года!

Метатель Ножей, словно застыв, долго стоял на одном месте, обдумывая то, что увидел. Сейчас эта удивительная девушка казалась ему знакомой, словно он уже знал её. Раньше, в другой жизни, быть может, а может потому, что они по духу были едины, как элементали этого мира. И вот теперь ему придётся выдать её Когвангу.

Глава 2

День уже клонился к своему завершению, когда Резагда вышла из выкрашенного в небесно-голубой цвет дома, принадлежавшего пожилой аристократке, которой понадобилась её помощь. Резагда сделала всё, что было в её силах, хорошо подлечила старую женщину, отсрочив этим время смерти и, получив плату, отправилась домой.

В это время суток город становился пустынным, торговцы на рынке складывали прилавки и закрывали ларьки, а лицедеи закончили свои представления ещё задолго до наступления вечера. На улицах по-прежнему резвились дети и одиноко сидели старики, а вот мужчины и женщины встречались редко. Первые ушли в харчевни, чтобы расслабиться после изнурительного трудового дня, вторые, приготавливая скудный ужин, ждали мужей и сыновей дома.

Резагда шла по полупустым улочкам между домами, изредка оглядываясь по сторонам. Её не покидало странное чувство, будто за ней не просто кто-то наблюдает, а буквально прожигает взглядом насквозь. Чувство тревоги всё нарастало, но она, не ускоряя шага, продолжила всё также степенно идти, поддерживая подол кончиками пальцев.

В городе царил полумрак, но верхушки домов, харчевен, таверн и храмов ещё были окрашены в алый цвет заката. Потом когда наступит ночь, город будут освещать только факелы стражников и редкие лампады, установленные в центре и по главным улицам.

Заслышав голоса караульных, Резагда ускорила шаг и подошла к главным воротам, когда их уже собирались закрывать. Завидев девушку в богатом алом платье, стражники даже замерли. Свет солнца падал на Резагду со спины, окрашивая тёмные пряди волос в очень глубокий красный цвет и скрывая лицо в тени, поэтому стражники сначала решили, что это запоздавшая дочь какого-то вельможи, и лишь когда она подошла ближе, узнали её.

Даже увидев ведьму раз в жизни, уже невозможно было стереть её образ из памяти. Резагда очаровывала, не только нежностью лица, но и глубиной взора цвета коры ясеня, изящными манерами и мягкой улыбкой. Вот и теперь, когда она просто шла своей дорогой, собираясь покинуть город, стражники, словно завороженные, оставив свои посты, подошли к ней и, окружив со всех сторон, вынудили остановиться.

— Здравствуй, Резагда, — томно произнёс стоявший прямо перед ней стражник, и, судя по его богатому алому доспеху, являвшийся командиром. — Снова уходишь на свои болота?

— Тебе, красавица, нужно в городе жить, а то скоро насквозь пропитаешься запахом торфа и уже не будешь столь привлекательной, — хмыкнул юный стражник.

— Оставайся лучше с нами, мы тебя здесь приласкаем, — похотливо прошептал тот, что стоял по левую сторону от командира и, от переполнявшего его сладострастного желания, даже провёл рукой по плечу ведьмы.

Медленно повернув голову, Резагда одарила стражника столь красноречивым взглядом, что тот, сделав судорожный глоток, сразу отступил назад.

— И ты всё также молчалива, — тоскливо прозвучал командир стражи, смотря на ведьму взглядом обожания и благоговейного поклонения, словно пред ним предстала вовсе не смертная, но богиня.

Резагда ответила ему печально-сочувственным взглядом, но который нёс в себе нечто такое, что невозможно было передать словами. Именно под действием этого «нечто» командир отступил, а ведьма, по-прежнему не произнося ни слова, пошла своей дорогой.

«Необыкновенное очарование!» — с восхищением подумал Саэрвил, который шёл за Резагдой по пятам с тех пор, как она вышла из дома пожилой аристократки.

Ведьма, естественно, чувствовала присутствие настойчивого наблюдателя, она неоднократно резко оборачивалась, стараясь его разглядеть, но Саэрвил ловко скрывался за домами и прилавками, умело терялся среди одиноких людей, ни на миг не упуская девушку из виду. Когда Саэрвил увидел, как стражники, словно стая псов, со всех сторон окружили Резагду, то подумал, что она воспользуется своей тайной силой для защиты, но, чтобы мужчины отступили, хватило и её внутренней силы. На заигрывания и хамство стражников ведьма не произнесла ни слова, не нагрубила, не пригрозила, не позвала на помощь, и именно это обстоятельство одновременно восхитило и привело Саэрвила в некоторое замешательство.

Когда Резагда была уже на полпути к лесу, один из стражников обратился к командиру:

— Почему она постоянно молчит? Ты хоть раз слышал её голос?

Тот, отрицательно качнув головой, тяжело вздохнул:

— Ни разу… За все эти годы ни разу. Возможно, так на неё повлияла смерть мужа.

От этих слов Саэрвил удивлённо вскинул брови, а от мысли, что она уже успела овдоветь, у него перехватило дыхание. Сколько же ей было лет? На лицо она выглядела совсем юной девушкой. Улыбаясь охватившим его чувствам, Метатель Ножей подумал, что ему предстоит узнать у Баствида, на самом ли деле она немая, ведь сегодня он очень любезно пытался с ней общаться.

Саэрвил прошёл к выходу из города, когда Резагда была уже у опушки леса, а стражники начали закрывать ворота. Они недружелюбно и с подозрением посмотрели на Метателя Ножей, но тот, не обращая на них внимания и сосредоточившись на шедшей впереди ведьме, только ускорил шаг, стараясь не потерять её из виду.

Чувствуя преследователя, Резагда несколько раз резко оборачивалась, из-за чего Саэрвилу приходилось мгновенно прятаться, то под мостом, то за кустами или одиноко стоящими деревьями. Это немного осложнило его путь, но когда Резагда вошла в лес, Саэрвил был уже совсем рядом.

Солнце зашло за горизонт, оставив на небосклоне лишь алую полоску света на мгновение вспыхнувшую, как сноп искр, и которую, словно дымом от костра, понемногу заволакивало серыми облаками. Сосновый лес, раскинувшись перед Саэрвилом чернильной стеной, дышал древним могуществом и в наступивших сумерках выглядел мрачно. Метателю Ножей даже показалось, что из его глубины доносится приглушённый зов чудидже́, а эти чертовки были весьма алчны до человечьей плоти, особенно мужчин. От этой мысли по телу Саэрвила прошёл холодный озноб. Он был не из трусливых, но встреча с призраками погибшими при изнасиловании женщин не сулила ничего хорошего и не вызывала в нём особого восторга. Тем не менее, превозмогая окутавший холодными щупальцами страх, Метатель Ножей вошёл в лес.

Здесь было прохладно и свежо, а воздух был насыщен ароматами хвои, смолы и лёгким камфорным благоуханием. Саэрвил раскрыл ладони рук, направил их к земле и, почувствовав плотное прикосновение воздуха, воспарил на несколько локтей, а затем бесшумно поплыл по воздуху на приглушённый шорох листьев и ломающихся сучков, по которым ступала ведьма.

Вскоре Саэрвил нагнал Резагду, она шла не по проложенным тропкам, где обычно гуляют горожане, а напрямик. Когда её руки касались тонких сухих веток миниатюрных кустарников, то они мгновенно расцветали, вновь облачаясь в изумрудное одеяние из листьев, а при прикосновении к уже мёртвым гниющим деревьям, к ним возвращалась жизнь. Сломанные ветви и пни покрывались изящными бутонами цветов, которые даже в полутьме горели яркими самоцветами, а вокруг самой властительницы стихии земли кружились и парили листья и янтарные лепестки. Ведьма легко и непринуждённо являла истинные чудеса своих сил, приводя Саэрвила одновременно в изумление и восхищение.

Внезапно Резагду вновь окутала зыбкая пелена тревоги, она резко остановилась, её сила мгновенно исчезла, и листья с лепестками опали на землю. Что за странное чувство? Здесь в лесу, вдали от городского шума и многочисленной толпы, она всегда обретала покой и умиротворение, но сейчас где-то рядом явственно чувствовала чьё-то постороннее присутствие.

Ведьма обернулась. Лес пребывал в тишине и безмятежности, что окутывала его словно туман. Он дышал ровно, успокаивая, вселяя силы, и, являясь частью Резагды, наполнял стойкостью. Сосны величественными колоннами устремлялись ввысь и подпирали причудливыми узорами хвои темнеющее небо. Птицы уже смолкли, но в темноте слышался тонкий и унылый комариный писк. Однако это только казалось так. Ещё Резагда слышала бархатное порхание пробудившихся мотыльков, шелковистое шуршание трав и бегающих в поисках пищи грызунов. Где-то совсем рядом медленно проползла змея, чуть дальше осторожно крался волк, а над землёй невесомо пронеслась вылетевшая на охоту сова. Резагда ясно слышала все привычные звуки ночного леса, но не могла услышать притаившегося в кронах сосен властелина стихии воздуха.

Саэрвил меж тем внимательно наблюдал за ней с высоты, чувствуя, как по телу его разливается томительная нега. Сгущавшаяся ночь была волшебной, а стоявшая на земле ведьма волновала его ум и сердце. Ему захотелось покинуть своё укрытие, опуститься на землю и, заключив Резагду в объятия, вдохнуть аромат её кожи. Интересно, этот аромат такой же, как окружавший её лес или болота на которых она живёт? Быть может от неё пахнет минералами или сладким ароматом цветов? Саэрвил почувствовал, как его сердце гулкими ударами пробивало грудь, и был несколько удивлён, что ведьма, так и не расслышав его звучание, с не покидающим чувством тревоги двинулась дальше.

Резагда шла долго, продолжая погружаться в самую глубину леса, который, казалось, хотел поглотить её в свои бездонные недра. Время от времени беспокойно оглядываясь, она больше не проявляла свою силу, что немного огорчало следовавшего за ней по пятам Саэрвила, и вскоре вышла к болотам, возвестившим о себе запахом торфа.

Место это выглядело зловещим. Высокие травы, словно щупальца подводных тварей, выглядывали из зыбкой грязи и тёмных вод. На несколько миль вокруг, словно переломанные кости мертвецов, расстилались безжизненные кустарники да кое-где из тёмной грязи, как ручища водяных, торчали ветви коряг.

Не останавливаясь, Резагда пошла напрямик через болото, легко ступая по небольшим островкам, и только длинный расшитый подол её платья иногда касался поверхности воды, издавая всплеск и тревожа вязкую тину. Саэрвил не мог двигаться вслед за ведьмой по открытой местности, не рискуя привлечь внимание, поэтому он парил между деревьями, продолжая наблюдать. Только когда ведьма была уже готова скрыться из виду, Метатель Ножей решился покинуть своё укрытие, но в этот момент прямо из земли практически мгновенно сплошной стеной выросли деревья, и протиснуться между ними было невозможно. Резагда, применив свои сверхъестественные силы, вырастила живую стену, словно боялась, что кто-то или что-то могло неожиданно вырваться из чащи и напасть на неё, хотя это было абсурдным, ведь лес и его жители никогда не трогали ведьму, она находила общий язык даже с насекомыми, не говоря уже о животных и птицах.

«Вот, чертовка!» — выругался про себя Саэрвил, не ожидая подобного хитрого хода. Ему понадобилось время, чтобы вырваться из-за неприступной стены новорождённого леса, но когда он, наконец, преодолел преграду и, оказавшись у края болота, оглядел его, ведьмы уже не было видно.

Саэрвил решил вновь воспользоваться помощью воздуха, и, чуть воспарив над поверхностью болота, медленно поплыл вперёд, стараясь перемещаться от одной группы камышей к другой, на некоторое время затаиваясь в них на случай, если ведьма решила выследить незваного гостя. Но эти предосторожности оказались напрасны, Резагда уже ушла далеко вперёд и вскоре вышла к непроходимым топям.

Здесь пахло гнилью, и стоял пронизывающий хлад, серые рваные лоскуты тумана висели над топями и, окутывая это мёртвое безмолвие, казалось, пронзали окружающее пространство потусторонним ядом. Не то, что на болотах, где весело булькали лягушки, пищали вечно голодные комары и скрежетали гадюки, рассекая гибким туловищем воду.

Стоя у края топи, Резагда сняла сапожки и сделала шаг вперёд. Едва только её босые ноги сошли с островка, на котором она стояла, как словно по волшебству через топь образовалась тропинка из земли и камней, которая терялась далеко в призрачном тумане. Резагда пошла по ней и вскоре исчезла во мгле.

Саэрвил издалека лишь успел заметить, как ведьма, словно призрак, испарилась в тумане, и смачно выругался. Вступать в туман он не мог, тогда мгла сразу рассеется и раскроет его, а на что была способна эта ведьма и что она могла с ним сделать за вторжение на её территорию, Метатель не мог даже предположить.

Резагда тем временем прошла сквозь туман в самое сердце непроходимой топи, где на одиноком, окружённом гнилой трясиной, островке стоял похожий на склеп дом с горящим огнём в окне. Едва она подошла к дому, как созданная ей тропинка сразу исчезла.

Толкнув дверь своей тайной обители, Резагда вошла в дом, и хоть снаружи он казался крайне мрачным и зловещим, внутри всё было просто и уютно. В доме было всего две комнаты, поварня и погреб. От камина исходил приятный жар и красноватый, рассеянный свет, а тихая мелодия слегка потрескивавших в нём поленьев заполняла внутреннее пространство. В воздухе витал аромат воска и сухих трав, пучки которых висели под низким потолком, на полу лежали шерстяные коврики, а на полках стояли разнообразные глиняные горшки.

В большой комнате перед камином на высоком покрытом шкурой стуле сидела женщина и что-то вязала. Когда Резагда, затворив за собой дверь и поставив сапожки и корзинку, прошла внутрь, женщина обернулась.

— Здравствуй, родная, — ласково и с улыбкой произнесла она. — Как госпожа Дино́ль?

— С каждым днём всё хуже, — Резагда устало опустилась на пол возле камина. — Скоро отойдёт в мир иной.

— Что ж, для неё это даже лучше, хоть перестанет так мучиться, бедняжка… Ты голодна?

— Нет, — ответила ведьма, и хотя за целый день во рту у неё не было и крошки, голода она не ощущала.

— Ну, я тебя дождалась, пожалуй, пойду отдыхать. Доброй ночи, родная, — произнесла женщина, нежно поцеловав Резагду в макушку.

— Доброй ночи, матушка, — тихо ответила ведьма и, в свою очередь, взяв руку женщины, поднесла её к губам.

Резагда осталась одна и только сейчас, почувствовав жар огня, поняла, насколько устала. Сняв браслеты и перстни и положив их рядом, она легла на шкуру прямо перед камином. Как бы Резагда не пыталась успокоиться, это ей не удалось, тревога всё ещё играла на струнах её души гнетущую мелодию, а внутренний голос вещал об опасности. Она вспомнила незнакомца, которого видела сегодня мельком, и хоть этот мужчина был одним из многих увиденных за этот день, но именно он взволновал её душу.

Незнакомец с огненно-рыжими волосами. Едва увидев его, Резагда всем своим существом мгновенно почувствовала, что он такой же элементаль, как и она сама, ибо от него исходила небывалая сила, совсем не такая которой обладают простые колдуны или чародеи. Эта сила была очень возвышенной, словно часть небес, внезапно упав на землю, наделила его своей мощью. Вот только к какой стихии он относится? Вероятно огня, раз уж у него такой необычный цвет волос.

Резагда сосредоточила взгляд на огне в камине. Да, вполне возможно, что он элементаль огня, такой же неукротимый и свирепый, пожирающий то, что так было дорого её сердцу. Но почему тогда в душе столько беспокойства и смятения? Возможно, это вызвано именно тем, что она встретила брата по духу, а не из-за того, что ей кругом мерещатся демоны. Так, находясь во власти своих тревожных мыслей, Резагда уснула.

Саэрвил в этот миг стоял на невидимом облачке и смотрел на дом ведьмы, который был хорошо ему виден из-за рассеявшегося тумана. Вот он и нашёл обитель элементаля земли. Странно, он уже не в первый раз находит нужных Когвангу людей и привык, что потом страшно мучается угрызениями совести из-за своей беспомощности перед ним, но сейчас всё было иначе. Сейчас Саэрвил чувствовал непреодолимое желание любой ценой сохранить эту тайну, даже если придётся умереть самому и хоть так, но освободиться от оков рабства. В этот миг он был готов уничтожить себя, только бы не предавать ведьму, живущую в этой обители мрака.

Утро прогнало не только тьму, но и страх. Резагда спокойно готовила в котелке травяной суп, разносивший целую гамму разнообразных ароматов, а рядом с ней за грубо сколоченным столом сидела девочка лет десяти с волосами цвета дыма, и что-то напевала себе под нос. Мать ведьмы зашла в дом с охапкой сухих дров и, скинув их у порога, выглянула в окно — тропинка, только что пролегавшая через всю топь, исчезла

— И как тебе это удаётся? — спросила она, снимая тёплую накидку; на болотах было прохладно даже летом. — С каждым разом твои силы увеличиваются.

Пройдя к столу, женщина поцеловала девочку.

— Доброе утро, Мипри́я, — сказала она, ласково взлохматив её волосы.

— Доброе утро, бабушка, — нежно прозвучала девочка.

Она выглядела необыкновенно миловидно. Дымчатые волосы, пушистые и невесомые, точно пепельный туман, который окружал их домик, непослушно спускались ниже плеч. Глаза глубокого синего, как океан, цвета сияли на лице, которое словно скопировало мать. Россыпь веснушек играли на её снежной коже, как искорки огня, особенно если она улыбалась алыми, как спелая малина, губами.

— Ты слышала последние новости? — спросила женщина.

Резагда чуть повернула голову и кинула через плечо:

— Какие?

— О Дьяволе и его приспешниках.

— Что? — хмыкнула ведьма и устало покачала головой.

Её мать всегда боялась дьявола и разных демонов, время от времени рассказывая дочери разные, откровенно дикие истории про этих существ. Вынужденная слушать эту чушь, Резагда уже опасалась, как бы её мать не сошла с ума.

— Я тебе не о церковном дьяволе говорю, а о том, что из плоти и крови шагает по нашему миру, — в голосе матушки послышалась обида. — О нём весь город судачит, неужели ты не слышала?

— И о чём же говорят горожане? — безразлично спросила Резагда.

— Говорят, где-то на востоке появился монстр, свирепый как сам Дьявол, поэтому его простой люд так и прозвал. Он не просто бандит, а самый кровавый из них. Его душа черна, как ночь, а его разбойники совершают кровавые набеги на деревни и даже небольшие города. Люди называют их чернослужниками. Они промышляют на севере, но, говорят, появились и в наших краях. Король Угнольд и его зять Эска́кий встревожены, а потому решили укреплять Фремонн и Ангенцы́. Уже увеличили дозор, что говорит, конечно же, о повышении платы стражникам, а значит и налоги станут больше.

— Значит, разбойники? — тихо спросила Резагда.

— Да.

— Почему ты мне раньше не сказала?

— Ты вчера как убежала с утра и пришла только ночью, я не успела, — пожала плечами мать.

Это была ещё вполне молодая женщина для того, чтобы быть бабушкой десятилетней девочки. На вид, казалось, ей не больше сорока пяти лет, хотя её шоколадные волосы, которые она неизменно собирала в пучок на затылке и никогда не покрывала на манер горожанок, уже изрядно осеребрились. Тёмно-серое платье без каких-либо излишек строго охватывало фигуру, а на узкой шее, прикрытой высокой горловиной, висели бусы из крупного малахита. На худых длинных кистях, держащих деревянную кружку с горячим питьём, виднелись голубые дорожки вен, которые, словно речушки, протекали под тонкой, почти бесцветной, кожей, переправляясь через сухожилия, как через холмы. Лицо её излучало привлекательность, в уголках весёлых тёмных глаз пролегли тонкие лучики морщинок, и на первый взгляд мать, дочь и внучка были как одно, похожи друг на друга. Три поколения необыкновенно красивых женщин собрались под одной крышей в это прекрасное туманное утро.

После новости о пришлых разбойниках Резагда несколько напряглась, и мать, почувствовав это, подошла к ней.

— Что случилось, родная? — как всегда ласково обратилась она к дочери.

Резагда сняла с огня котелок и, выплеснув варево в чашку, поставила её вместе с деревянной ложечкой перед дочерью.

— Подожди, сейчас остынет, — сказала она и, взяв мать за руку, прошла с ней в большую комнату.

Они встали перед камином очень близко друг к другу, так, чтобы девочка их не услышала.

— Я получила предупреждение, — начала Резагда.

— Опять от деревьев? — недоверчиво спросила мать.

— Да. Они прошептали мне о нависшей над нами опасности.

— О чём это ты? — опешила мать.

— Я не знаю, деревья говорят загадками. Они только прошептали об опасности, а кто или что это будет, не сказали… Но у меня есть план, — она собралась с духом. — Помнишь тот год, когда я уходила на Облачную Гору, чтобы встретится с божеством моей стихии?

Мать в ответ молча кивнула.

— Если со мной.., — слова давались Резагде с трудом. — Если со мной что-то случится, обещай мне увезти туда Миприю. Если взойдёшь на Крестовый Хребет, то оттуда увидишь Лунное Озеро, там я построила небольшой дом, где вас никто и никогда не найдёт.

— Может быть, ты расскажешь мне, что происходит? — с затаённым страхом в голосе спросила мать.

Этот страх, мерзким холодом проползая по коже, точно змей, неприятно царапал своей чешуёй и заползал внутрь естества через каждую клеточку, желая добраться до сердца, чтобы остудить и остановить его.

— Я и сама пока не знаю, что происходит, матушка, — беспомощно развела руками Резагда. — Я получила предупреждение и хочу уберечь вас от зла…

— Это как-то связано с теми чернослужниками? — перебила её мать.

— Я не знаю… Ничего не знаю…

Из кухни донеслось:

— Мама!

Женщины поспешили туда.

— О чём вы так громко шептались? — с лукавой улыбкой спросила Миприя.

— Ни о чём важном, цветочек мой, — ласково промурлыкала Резагда и, взяв личико дочери в свои руки, звонко чмокнула её в носик.

— Но я слышала, вы шипели друг на друга, как разъярённые кошки.

И, словно услышав о своей персоне, белая кошка, спокойно лежавшая на стуле подле девочки, красноречиво мяукнула. Резагда в ответ ласково погладила её по мягкой шёрстке.

— А ты что-нибудь слышала, детка? — озабоченно спросила бабушка.

— Ни одного слова, только ваше разъярённое шипение, — весело улыбаясь, ответила Миприя.

Женщины посмотрели друг другу в глаза, которые заполняла не просто тревога, но всепоглощающий страх. Каждая боялась за жизнь другой.

— Мамочка, — снова обратилась к Резагде дочь. — Я хочу научиться читать. Как тот храмовый мальчик со всклоченными волосами, у него ещё руки всё время измазаны чернилами…

— Вот ещё! — воскликнула бабушка. — Что за вздор! Я вот никогда не умела читать и писать, и прекрасно обхожусь без этого!

— Да брось, это ей не помешает, — улыбнулась Резагда.

— Значит, ты разрешишь мне учиться?! — синие глазки Миприи смешно округлились.

— Да, я поговорю с отцом Комеллиа́ном…

— Пошли сегодня к нему!

— Сегодня? Но я только вчера была в городе! Ты ведь знаешь, я стараюсь не появляться там слишком часто.

— Но только один раз, пожалуйста! — пропищала девчушка. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

— Ладно, ладно, — рассмеялась Резагда, не в силах противиться просьбе своей возлюбленной дочери.

— Спасибо! — крикнула Миприя, вскочив со своего места и, с грохотом опрокинув стул, кинулась в объятия матери, а перепуганная кошка с ошеломлённым взглядом и сердито распушенной шерстью метнулась в сторону, опрокинув чашку с недоеденным травяным супом.

Женщины с облегчением рассмеялись. Это небольшое происшествие сгладило неприятные ощущения, которые оставил после себя страх серой дорожкой в их сердцах.

Саэрвил вернулся в город на рассвете к часу, когда открывали ворота. Сонные стражники прицепились к нему, допытываясь, кто он, что ему нужно в городе и зачем у него столько оружия. После вестей о чернослужниках стражники получили приказ проверять всех входивших в город более тщательно, поэтому Саэрвилу пришлось битый час терпеливо им объяснять, что он тот самый известный Метатель Ножей, который ночью отдыхал на свежем воздухе, а сейчас возвращается в город, чтобы развлекать публику и оружие ему просто необходимо именно для этих целей. В конце концов, чтобы стражники, наконец, от него отстали, Саэрвилу пришлось заплатить им пару золотых монет.

Он пришёл на постоялый двор, взлетел на третий этаж и, проникнув в комнату Баствида через окно, громко спрыгнул на пол. От резкого грохота головорез проснулся и, сверкая бешеным взглядом, не глядя метнул в сторону окна парочку ножей. Как и Саэрвил, он не расставался со своим оружием даже во сне, а потому застать врасплох его было практически невозможно.

Метатель Ножей ловко увернулся и, скривившись в усмешке, с иронией сказал:

— Промазал.

— Какого дьявола тебе здесь нужно, демон?! — заорал Баствид. — Живо выметайся вон из моей комнаты!

— Нет, — невозмутимо ответил Саэрвил, спокойно садясь в кресло. — Нужно поговорить.

— А до утра это не подождёт?! Ещё только час рассвета!

— Не подождёт.

От подобного ответа Баствид вскочил с кровати с исказившимся от ярости лицом. Он был раздет по пояс, и его сильное тело отливало бронзой в предрассветных лучах, но, натолкнувшись на пристальный взгляд Метателя Ножей, он разом съёжился и поспешно накинул на себя рубаху. Пройдя к столу, Баствид плеснул в таз воды и умыл лицо, от чего его хилая бородёнка сразу сжалась, как урюк, затем, взяв кувшин с кислым вином, он сел обратно на кровать.

— Говори, я слушаю, — отхлебнув вина, буркнул Баствид.

— Вчера на рынке ты встретил девушку в красном платье и с тёмными волосами, — издалека начал Саэрвил. — Ты разговаривал с ней… А она тебе отвечала?

Баствид глянул на него недобрым взглядом.

— Какое тебе до этого дела, красавчик? — презрительно спросил головорез. — На этот раз девка была не в восторге от тебя, от того ты и бесишься, да?

Саэрвил ухмыльнулся. Они возненавидели друг друга с самой первой встречи, что не удивительно, но теперь их ненависть была куда более глубокой, чем два года назад. Баствид сначала просто недолюбливал Метателя Ножей из-за его стихийных способностей, которые казались ему дьявольскими, но вскоре к этому присоединилась настоящая ненависть, ибо девушки отказывали ему, тогда как Саэрвил всегда пользовался их благосклонностью.

— Скажи мне, отвечала ли она тебе.

— Зачем?

— Это важно, Баствид. Возможно, это поможет нам в поиске нашей ведьмы.

Торжествующая было улыбка сошла с лица головореза. Он напрягся, глотнул ещё вина и, сморщившись от его ужасного вкуса, ответил:

— Нет, не отвечала. Была нема, как рыба.

Саэрвил задумчиво качнул головой. Значит, ведьма была действительно немой… Что ж, это не особо обрадует Ворона.

— И как же это поможет нам в поиске ведьмы? — нетерпеливо спросил Баствид.

— Она и есть ведьма, — приглушённо ответил Саэрвил.

— Откуда ты знаешь?

— Я проследил сегодня за ней.

— Так вот, значит, где ты был этой ночью, — хмыкнул Баствид и, подозрительно оглядев Метателя Ножей, прибавил: — А я уж, было, подумал, что ты сбежал, хотел отправить письмо Когвангу, но твоя глупая птица сидела у тебя в комнате, и только поэтому я понял, что ты просто вышел прогуляться.

Баствид насмешливо оглядел Саэрвила. Ему понравилась нервная реакция Метателя Ножей на слова о письме Когвангу, затаённый страх, мелькнувший в глазах, который тот не смог скрыть.

— Значит, ты знаешь, где она живёт?

— На непроходимых топях, — угрюмо буркнул Метатель Ножей, чувствуя себя чертовски паршиво. — И, судя по всему, она действительно нема.

— В самом деле? Разве такое бывает с подобными тебе, — брезгливо произнёс Баствид, сделав ударение на последних словах.

— Не знаю, я никогда не встречал таких как я, она первая. Но в городе поговаривают, что это с ней случилось после смерти мужа.

— Вот оно как, наша птичка была замужем… А дети у неё есть?

— Этого я не знаю, не видел.

Саэрвил откинулся на спинку кресла и упёрся взглядом в потолок. Сейчас он испытывал к себе настоящее отвращение, ибо считал, что совершил предательство в отношении близкого человека, хотя они с ведьмой даже не были знакомы. Но как бы там ни было, именно из-за него ей предстояло лишиться свободы и своей семьи, чтобы, как и он сам, стать рабыней Когванга.

— Как её имя? — услышал он сквозь мысли вопрос Баствида.

Губы Саэрвила тронула лёгкая нежная улыбка, и он мечтательно произнёс:

— Резагда…

Глава 3

Держа данное дочери обещание, Резагда уже в полдень привела девочку в город. День выдался более прохладным, чем накануне, время от времени налетали резкие порывы ветра, а небо заволокло грязно-серыми, тяжёлыми, напитанными влагой тучами, которые вскоре обещали прорваться с жутким грохотом.

Мать с бабушкой, держа Миприю за руки, вели её через весь город к Белому Храму, из широко распахнутых дверей которого струились тонкие ароматы благовоний и слышалось пение мальчиков-хористов.

Женщины прошли под величественной аркой и оказались во внутреннем, невероятных размеров, зале. Резные столбы, каменные своды, идеально белые, словно первый снег, нервюры и купол были выполнены из качественного мрамора. Круглые окна украшали яркие цветочные витражи, а многочисленные пустые скамьи из красного дерева стояли идеально-ровными рядами. Откуда-то сверху, лаская слух, лилось ангельское пение храмового хора, звуки которого словно призывали небеса разверзнуть свою даль, дабы явить этому несовершенному миру другой, более высший мир во главе с всесильным творцом.

В глубине храма возле алтаря стояли несколько монахов в белых одеяниях, практически сливаясь с такими же белыми стенами, но завидев неожиданных посетителей, впали в ступор.

Резагда остановилась и, оставив дочь с матерью, одна подошла к монахам.

— Мне нужен отец Комеллиа́н, — обратилась она к ним.

Со страхом разглядывая ведьму и совершая крестное знамение, монахи не сдвинулись с места и не ответили, но лишь один из них уверенно подошёл к ней.

— Что ты здесь делаешь? — зашипел он на Резагду. — Тебе здесь не место.

— Я пришла, чтобы увидеть отца Комеллиана, — невозмутимо ответила ведьма.

— Ты не должна была здесь появляться, Резагда. Монахи боятся тебя.

— Ты знаешь, мне всё равно, Адести́н. Просто позови его, и мы уйдём.

Монах выглядел злым, хотя в его глазах пряталась тайная нежность. Резко развернувшись, он быстрым шагом пошёл прочь, на ходу что-то бросив своим собратьям, а Резагда вернулась к матери и дочери.

Адестин — голубоглазый монашек, друг её детства. Когда-то вместе они бегали босиком по городу, играя в салки, бродили по лесам в поисках фей или гномов, а подростками ходили в храмовую школу, чтобы выучиться грамоте. Он любил её когда-то, несмотря на то, что уже тогда она проявляла свои стихийные силы. Но когда Резагда в свои семнадцать лет вышла замуж, а через год родила дочь, Адестин посвятил себя богу, присоединившись к братии их учителя отца Комеллиана.

— Презренные монахи, — брезгливо проскрипела мать Резагды. — Вечно они считают нас демоницами, а себя возомнили святошами.

— Почему ты их так не любишь, бабушка? — спросила Миприя.

— Есть свои причины, милая, — и в глазах женщины сверкнули злые огоньки.

— Прекрати, — не посмотрев на мать, бросила Резагда.

— А что? Девочка могла бы и знать…

— Не стоит ей знать твоё прошлое, мама. Прошлое должно оставаться в прошлом.

Голос Резагды прозвучал так веско и твёрдо, что лицо её матери скривилось от недовольства, но она уже более миролюбиво ответила:

— Не понимаю я тебя, как ты можешь относиться к ним так терпеливо.

— Не мне судить людей об их поведении. Раз уж они служат богу, пусть он их и судит. У меня есть дела поважнее…

Едва Резагда произнесла эти слова, как в арочном проёме появилась высохшая фигура монаха. Отец Комеллиан был глубоко старым человеком с испещрённым морщинами лицом и лысой головой, которая отбрасывала блики, словно стекло. Его яркие зелёные глаза светились радушием, добротой и любовью ко всякому живому существу, приходившему к нему, даже если это была ведьма. Наверное, также спокойно он бы воспринял и самого дьявола.

— Резагда! — издалека воскликнул отец Комеллиан, улыбаясь и явно радуясь встрече.

Доковыляв до ведьмы, он с сердечным теплом обнял её так крепко, что Резагда удивилась силе, которая всё ещё жила в его руках.

— Как же я счастлив снова видеть тебя здесь! Давно ты не приходила к нам, не навещала немощного, дряхлого старика, своего учителя.

— Отец Комеллиан, вы совсем не похожи на дряхлого старика и переживёте даже меня, — с нежностью глядя на своего учителя, проговорила Резагда.

— Скажешь тоже! — отмахнулся старик и, обратившись к матери своей ученицы, сказал: — Здравствуй, Эра́лькса. Как твоя жизнь?

— Своим чередом, — буркнула женщина.

— А это должно быть твоя дочь! — хлопнул в ладоши монах, и девочка ему улыбнулась. — Миприя? Как она выросла, ну просто красавица, вся в маму!.. Как же быстро идёт время, Резагда, — он вновь повернулся к ведьме. — Кажется, только вчера ты в свои тринадцать пришла ко мне учиться, и вот у тебя уже взрослая дочь… Как же быстро идёт время…

— Да, отец Комеллиан, время бежит нещадно…

— Пойдём, присядем на скамью.

Все вместе они сели на скамью под перепуганные взгляды молодых монахов.

— Работайте, братья, работайте, — кивнул им Комеллиан и, когда монахи засуетились, словно оправдываясь, добавил: — Они всё ещё не могут привыкнуть к вашему существованию… Ну, говори, что привело тебя ко мне, дочка.

При его последнем слове Эралькса презрительно фыркнула.

— Я привела вам свою дочь, она хочет учиться так же, как я когда-то.

— О, это прекрасно! У меня в классе уже есть три девочки, дочери богатых вельмож. У неё появятся подружки, а то помнится, ты была единственной в своё время моей ученицей среди мальчиков, но была самой лучшей.

Резагда улыбнулась нахлынувшим воспоминаниям, её отрочество, как и детство, было сладким и счастливым.

— Сколько лет твоей дочери? — спросил монах.

— Десять исполнилось в прошлом месяце.

— Хороший возраст, самое время начать обучение. Она сама попросилась или это было твоё желание?

— Сама.

— Что ж, прекрасно. Я и не думал, что ты разрешишь ей учиться у меня после того, как выбрала для себя другой путь.

— Вы лучший учитель, отец Комеллиан. И самый лучший из живущих людей, — окрасив слова в любовь, нежно прозвучала Резагда.

— Ну, что ты, брось эти шутки, я самый грешный из всех живущих людей!

Они рассмеялись, и лишь Эралькса, не разделяя их радости, недовольно скорчила губы.

— Когда Миприя может начать обучение? — спросила Резагда.

— Думаю, с завтрашнего дня вполне, сразу после богослужения. Пусть приходит, послушает, как поют мои мальчики, а потом начнутся и занятия.

— Хорошо, — кивнула ведьма.

— Ну, что ж, — монах тяжело поднялся с места. — Тогда завтра я буду ждать девочку здесь, а сейчас мне нужно идти, на верхнем этаже идёт ремонт, я должен за всем проследить. Прощай, Резагда, — с тёплым отцовским чувством он обнял свою любимую ученицу.

— Прощайте, отец Комеллиан.

Когда женщины вышли из храма, Эралькса недовольно проворчала:

— Какой напыщенный монах, точно павлин! Лицемер! Никогда он мне не нравился.

— Мама, прошу тебя, перестань, — вздохнула ведьма.

— Теперь ещё будешь таскаться сюда каждый день с малышкой! Могла бы и сама научить её всему, что знаешь!

— У меня не так много времени на это, ты знаешь. Тем более я не буду таскаться сюда каждый день. Приводить Миприю в храм будешь ты.

— Что?! — опешила Эралькса.

— Именно, — с грозным видом повернулась к ней дочь. — И я не желаю больше слушать твои претензии к монахам, и не смей Миприи что-то говорить об этом. Ты будешь приводить её на учёбу и забирать.

— Почему сама не хочешь? — скривилась мать.

— Ты знаешь, что я не могу слишком часто показываться людям.

Женщины двинулись по главной улице, но вскоре свернули в проулок и продолжили путь по узким улочкам меж близко стоявших домов. Здесь было совсем малолюдно, хотя весь город из-за погоды выглядел пустым. Резагда хотела навестить своего подопечного, которого долгое время лечила, но они едва успели сделать несколько сотен шагов, как хлынул проливной дождь, хлестая их по щекам, а ветер, удвоив силу, налетал свирепыми порывами. И хотя небесная влага была тёплой, совсем скоро все трое замёрзли.

— Замечательно! — воскликнула Эралькса. — Я промокла до нитки!

— Не ты одна! — крикнула ей Резагда.

— Но почему вы не послушали меня и не остались дома?! Надо было мне остаться!

— Сейчас дойдём до господина Бели́циуса и пересидим у него до окончания дождя.

Но идти предстояло ещё долго, необходимый дом находился почти в конце города, и если Резагда была неутомима, то Эралькса вскоре стала изнывать от усталости и боли в ногах, которые, несмотря на её достаточно молодой возраст, оказались слабы.

Неожиданно прямо перед ними словно из под земли выросли две молодые девушки, одна из которых смотрела на Резагду глубоко несчастным и просящим взглядом, а другая хватала подругу за руку, пытаясь оттащить назад.

— Вы и есть та самая болотная ведьма?! — резко спросила первая девушка.

Щурясь от стекавших в лицо капель, Резагда слегка кивнула.

— Я хочу обратиться к вам с просьбой.., — дрогнув, её голос прозвучал горько, губы жалостливо задрожали, и неожиданно потекли слёзы, смешивая свои солёные капли с чистыми хрусталями неба. — Две недели назад умер мой жених… Я знаю, что говорят о вас в городе, знаю, что вы умеете возвращать к жизни мёртвых… Прошу вас, верните мне моего любимого…

От этой невероятной просьбы лицо Резагды мгновенно окаменело, и даже хлеставший в лицо дождь и ветер словно перестали для неё существовать.

— Нет, — холодно ответила она. — Я не умею воскрешать мёртвых, всё это не более, чем слухи.

Резагда попыталась обойти девушку, но та вновь перегородила им дорогу.

— Не пытайтесь меня обмануть! — крикнула она. — Я знаю, что вы вызывали к жизни своего погибшего мужа однажды! Об этом все знают! Сколько вам потребуется платы? Я готова заплатить вам сколько угодно денег, только прошу вас, верните моего любимого!

Резагда молча и широко распахнутыми глазами, в которых стоял ужас, смотрела на девушку.

— Мне не нужны твои деньги, — наконец, чеканя каждое слово, проговорила она. — Воскрешением мёртвых я не занимаюсь. Если тебе нужна такая тёмная магия, обратись к колдуньям Могильных Холмов, если они, конечно, не прогонят тебя или, ещё хуже, убьют.

— Но вы!.. — начала было девица, но Резагда грубо перебила её.

— Я никогда не стану вызывать тёмные силы. Никогда! И тебе советую держаться от этого подальше! Если твой возлюбленный умер, значит такова воля проведения, и лучше бы тебе не вмешиваться в неё, не пытаться повернуть время вспять, не пытаться встать на уровень богов и думать, что ты вправе распоряжаться самой Смертью.

Резагда взяла дочь за руку и, обойдя опешившую девушку, решительно пошла прочь, но та беспомощно крикнула ей вслед:

— Значит, я обращусь к колдуньям Могильных Холмов! Я обращусь к ним, и они вернут мне моего любимого!

Девушка обессилено упала на колени прямо в грязную лужу и разразилась горестными, разрывающими душу, рыданиями.

Резагда остановилась, в её глазах блеснули зелёные огоньки, и тёплые слёзы, было, посеребрили её бледные щёки, но дождь моментально смыл их прохладной влагой. Она вернулась к девушке и, присев рядом с ней, стала заклинать:

— Делай, как считаешь нужным, но запомни мои слова. Никто не властен над Смертью, и то, что она забрала, уже не отпустит. Колдуньи могут вернуть тебе любимого, но это будет уже не он. Если его душа начала свой новый путь, к тебе придёт лишь только тело, которое уже начало гнить в земле, пожираемое червями. Он придёт не как человек, но как мертвец, которому не найдётся места в этом мире, и он не почувствует жажду мести. Он уничтожит тебя… Если же его душа ещё пребывает над нашим миром, он вернётся, но не найдёт себе покоя. Он будет глубоко несчастным здесь, потому что уже обрёл покой там, в мире куда более лучшем, чем наш. Ты не выдержишь той тоски, что опутает твоего любимого мёртвыми цепями… И ты попытаешься вернуть всё на свои места, но будет уже поздно. Душа твоего любимого, как и твоя собственная, будет проклята вовеки веков, и никогда уже вы не сможете найти себе покоя…

Так шептала ведьма оцепеневшей от ужаса девушке. Голос её стал низким и хриплым от слёз, которых не было видно, но которые бушующим потоком текли из её светло-карих глаз, озарённых зелёным светом. Закончив, она резко встала и, вновь взяв дочь за руку, пошла прочь, оставив бедняжку размышлять над её словами.

Эралькса не произнесла ни слова, и только когда они оказались перед домом господина Белициуса, спросила:

— Зачем ты с ней так жестоко?..

— Чтобы знала, — подумав, ответила Резагда. — И чтобы не повторяла моих ошибок…

— Ты могла бы ей как-то помочь…

— Как? Воскресить её любимого? Вновь ввязаться в эту тину потустороннего мрака?!

— Нет, конечно, — на удивление спокойно прозвучала мать. — Но могла бы утешить её, исцелить её душевную рану другим путём, ведь ты и это умеешь. Ты проходила это, дорогая, и знаешь вкус такого отчаяния. Ты прошла то, что хочет пройти она, и просто должна была отнестись к ней с большим сочувствием.

Резагда промолчала. Что она могла на это сказать? Тут её мать была однозначно права. Когда Резагда потеряла любимого мужа, она тоже пошла к колдуньям Могильных Холмов, и они научили её своему мастерству. Она смогла воскресить любимого, но.., великие боги, какая же бездонная, всепоглощающая тоска была в его глазах! Бледный как смерть, он целыми днями сидел у окна, смотрел в одну точку и не произносил ни слова. Не обнимал и не целовал её, как раньше, и даже не подходил к дочери, не ел, не спал, а просто сидел и смотрел куда-то в пространство или даже сквозь него. Что он видел тогда? О чём думал? Резагда уже никогда об этом не узнает. Тогда она была так счастлива его возвращению и думала, что то, что с ним происходило, было лишь последствием пережитого перехода. Но шли недели, месяцы, а ситуация не улучшалась. Эралькса тогда забрала двухлетнюю Миприю к себе домой, который находился в городе. Она не могла смириться с той чертовщиной, что творилась в обители её дочери, а Резагда начала медленно сходить с ума. Тот мрак и потусторонний хлад словно шлейфом тянулся из мужа, заполняя собой весь дом. Отпускать Баакле́ба не хотели. Это было не правильно, вырывать его из высшей сферы, что простирается над земным миром. Как же Резагда пожалела о том, что совершила. Какой же она была эгоисткой! После ей пришлось сделать то, на что она, как думала, никогда не была способна — убить того, кого любила всей душой.

Она убила его собственными руками. Словно обезумевшая фурия, Резагда раз за разом вонзала нож в его грудь несчётное множество раз и кричала от своей боли, а он даже не сопротивлялся. Какую муку она тогда испытала, смотря на распростёртое бездыханное тело мужа и тёплую алую кровь на своих руках. Она закопала его тело в своём саду, а ровно через год на том месте стала образовываться топь, которая с каждым годом только разрасталась.

Но её мучения на том не закончились, и Резагда, не обретя покоя, оставив дочь на мать, через год ушла к Облачной Горе и провела там долгих шесть месяцев, пока её хранительница, божество стихии земли, не ответила на все вопросы. Из-за её вмешательства в ход Жизни и Смерти душа любимого попала в иной низший мир, срединный между миром живых и мёртвых, где будет пребывать тысячелетия, не имея возможности вновь родиться человеком. Та же участь была уготована и ей, и это не страшило бы её, не загляни она посредством тех же тёмных сил в чистилище. Она была там и видела всё, что ожидало её, и видела Бааклеба, ни живого ни мёртвого, чувствовала его тоску, страх и боль. Он помнил всё, но не мог больше вернуться, обречённый существовать между мирами.

Саэрвил вёл Баствида через лес и болота до непроходимой топи. В пути головорез всё время бранился, проклиная этот лес, который он обошёл уже десятки раз, деревья и острые сучки, что норовили ткнуть ему в глаза, и длинные травы, в которых он путался. Его богатое одеяние сплошь украшали колючки репейника, а в сапогах хлюпала грязная вода.

Когда они, наконец, дошли до мрачной топи обрамленной пепельной вуалью тумана, изрядно вспотевший Баствид, уперев руки в бока, рявкнул на всё болото:

— Ну и где её чёртов дом?! Я не вижу его здесь! Его здесь нет, мы были здесь тысячу раз!

— Он здесь, просто скрыт туманом, — спокойно ответил Саэрвил, паривший над головорезом в воздухе. — Там, вдали, есть островок на котором стоит её обитель…

— И как же нам до него добраться?! Здесь всё в алчной трясине, стоит только ступить, и она поглотит в свои недра! Как же ведьма может проходить здесь?!

— Не забывай, она властительница стихии земли. Стоит ей захотеть, и тут же появляется тропинка, ведущая прямо к дому.

— Дьяволица! — побагровев от злости, вновь рявкнул Баствид. — И что нам теперь делать? Тебе, демон, придётся перенести нас к ней и обратно!

— Нет, Баствид, это невозможно, ты знаешь, — красноречиво покачал головой Саэрвил. — Моих сил достаточно только для того, чтобы самому переноситься по воздуху.

— Да чтоб ты сгинул в этой самой трясине, демон! Не понимаю, на кой чёрт тебя держит Ворон, ты ведь совершенно бесполезный и ни на что не годный!

Саэрвил лишь хитро улыбнулся. На самом деле за эти два года его силы увеличились, и он уже мог творить настоящие чудеса, те самые, которые так были нужны Ворону для его низменных целей. Но Метатель Ножей об этом молчал, было вполне достаточно того, что он исполнял роль ищейки, а в кровавых набегах участвовать не желал.

— По крайней мере, я хоть действительно умею искать и шпионить за людьми, — невозмутимо ответил Саэрвил. — От тебя же слишком много шума, да и ищейка из тебя так себе.

Баствид молниеносно выхватил свой острый бумеранг, которым очень гордился, и швырнул в Метателя Ножей, но тот успел пригнуться как раз в тот момент, когда бумеранг должен был отрубить ему голову. Когда же бумеранг, описав траекторию, возвратился назад, элементаль ловко поймал его кончиками пальцев и кинул к ногам Баствида. Остриё бумеранга вонзилось в землю.

— Не забывай, я так же ловко владею оружием, как и ты, — с презрением сказал Саэрвил, глядя на озверевшее лицо головореза. — Но так и быть, я поищу вокруг топи, быть может, найду островки вроде тех, что есть на болоте.

Оставив Баствида, Саэрвил взлетел и, едва коснувшись полосы тумана, который стал сразу рассеиваться, с невероятной скоростью понёсся над топью. Быстро осмотрев всё пространство вокруг топи, элементаль вернулся обратно и увидел, как Баствид испуганно озирается по сторонам с двумя кинжалами в руках.

— Что, птичек испугался? — насмешливо спросил Саэрвил, и Баствид посмотрел на него ненавидящим взглядом. — Ах, да, прости, я забыл, что здесь водятся призраки чудидже.

От этих слов глаза Баствида расширились, и в них уже явственно читался панический ужас, ибо, несмотря на всё бесстрашие, ярость и жестокость, он страшился всего потустороннего. Призраки чудидже, верта́лы — вампироподобные существа, ледра́нды — сторожи сторон света, ту́кшасы — злобные карлики гор, о́наши — божества лесов и полей, омутницы — водяные дьяволицы, всевозможные демоны ада и травы-убийцы, великаны-людоеды или кровавые коты — всего этого Баствид боялся до помутнения рассудка. Однажды ему привиделся призрак в замке Ворона, так он от страха даже потерял сознание, и после этого переселился в просторный домик на краю их разбойничьего логова. Шею и руки Баствида всегда украшали отпугивающие нечисть амулеты, изготовленные матерью Ворона, которая считала себя колдуньей. Надо сказать, колдунья из неё была неважная, но в амулетах, зельях и заговорах она немного понимала.

— Значит так, — начал Саэрвил, ложась на своё невидимое облачко из воздуха. — Если идти по левому краю топи, через некоторое время можно увидеть несколько островков. Но они находятся на большом расстоянии друг от друга, и чтобы добраться до них придётся как-то сооружать мостики.

— Отлично, — со злобой произнёс Баствид. — Нам придётся провести тут ещё несколько дней, чтобы подготовиться к нападению.

— Да и, кстати, я в этом участвовать не буду.

— Что?! Нет, ты будешь участвовать, иначе тебе придётся отведать моих ножей!

— Нет, Баствид, я нашёл ведьму, указал вам путь к её обители, дальше разбирайтесь сами, а я возвращаюсь к Ворону.

— Ну, уж нет! Нам пригодится твоя сила!

— С ведьмой мне не тягаться, её сила во много раз превосходит мою, а если она меня убьет, тебе придётся отвечать перед Вороном своей головой.

Слова Саэрвила произвели должное воздействие, и лицо Баствида изменилось. Помимо потусторонних сил он боялся ещё и Когванга, в беспощадной ярости и жестокости которому не было равных среди них всех.

— Хорошо, — буркнул Баствид. — Ты поедешь вместе с Криворукой и Бызой, заодно сообщишь Ворону приятную новость, но только после того, как снова покажешь всем нам дорогу. В этих чёртовых лесах я не ориентируюсь… Надеюсь, девятерых моих человек хватит на то, чтобы справиться с женщиной.

— У тебя есть Жаба и Бычийтуш, они защитят тебя, — хмыкнул Саэрвил, ловя на себе убийственный взгляд головореза.

В этот момент без предупреждающих громовых раскатов или какого-то намёка в виде тучи, на них внезапно обрушился яростный поток проливного дождя.

— Отлично! — крикнул Баствид. — Мне ещё дождя для полного веселья не хватало!

Они пошли обратным путём к городу, чтобы с вечера начать подготовку к операции по захвату ведьмы. Готовить брёвна для переправки через топь, оружия, толстые верёвки, смолу для огня, коней и продовольствие. Им нужно было лишь только поймать ведьму, а потом тут же оседлать коней и отправляться прямиком к замку Когванга Ворона.

Глава 4

Женщины вернулись домой к ночи. Дождь, не прерываясь лил до самого вечера, не позволяя покинуть дом гостеприимного Белициуса, который любезно предоставил своим гостям временный кров, накормил и угостил их горячим вином.

Уставшая Миприя заснула на руках матери, когда они шли через лес. Девочка была ещё очень худа и хрупка, тогда как Резагда сильна, словно сама Земля, мощью которой она владела. Войдя в дом, Резагда осторожно положила Миприю на кровать в спальне, и кошка, явно давно ожидавшая их, сразу запрыгнула девочке на грудь. Когда Резагда вышла в большую комнату, Эралькса сидела перед камином, раскладывая на меху зелёные камни.

— Что ты делаешь? — устало спросила Резагда, усаживаясь в стул.

— Хочу узнать о чём недоговаривают твои деревья, — недовольно буркнула Эралькса. — Об опасности, нависшей над нами.

Эралькса взяла в руки камни на поверхности коих были вырезаны магические руны и, прошептав заклинание, бросила на мех. На первый взгляд могло показаться, что руны легли хаотично, но для знающего человека они своим раскладом очень чётко отвечали на каждый поставленный вопрос, и хотя ответы подавались в виде загадок, Эралькса с лёгкостью их разгадывала.

Мать Резагды была ворожеей, и сейчас она желала приоткрыть завесу тайн мира, дабы точно знать не только прошлое, но и настоящее с будущим. Ворожеи в своих гаданиях использовали только руны, лишь колдуньи Могильных Холмов в таких случаях пользовались костями убитых на ритуальных жертвоприношениях животных, птиц и даже людей.

Максимально сосредоточившись, Эралькса некоторое время расшифровывала и изучала ту информацию, что дали руны и, закончив, собрала их обратно в мешочек.

— Ну и какой ответ тебе дали руны? — спросила Резагда.

— Беда придёт от Дьявола, — ответила женщина, очень серьёзно смотря на свою дочь. — Остерегайся его чернослужников, ибо они хотят привести тебя к нему.

Резагда судорожно вздохнула. Напугать её было сложно, но вот подвергать смертельной опасности свою дочь она совсем не желала. Поэтому и думала сейчас не о себе, а о безопасности своего ребёнка.

— И когда она придут? — спросила она мать.

— Этого они не сказали. Но ты ведь знаешь, что рунам задают только один точный вопрос за один приём.

Тяжело вздохнув, Эралькса отправилась в комнату, где, ничего не ведая о грозящей опасности, спокойно спала Миприя, а Резагда, упёршись немигающим взглядом в пламя камина, прислушивалась к чувствам, что опутали её душу мёртвыми цепями…

Лучи солнца, просочившись сквозь узкие окна, слабо освещали теплом покрытый ковриками пол. В свете утра в воздухе, как снежинки, витали мельчайшие частицы пыли, а сухие травы, висевшие пучками под потолком, уже стряхнули на пол несколько листьев. На столе, вывалившись из корзины, лежали зелёные яблоки, а сидевшая рядом кошка внимательно созерцала природу за окном.

Резагда готовила снадобья, пока Миприя собирала в мешок принадлежности для учёбы, в которые входили перо, маленький нож, грубый пергамент и потрёпанная библия. Эралькса стояла у печки и складывала в сумку хлеб, сыр и яблоки. Закончив, она подошла к внучке и положила руку ей на плечо, пока та пыталась справиться с ремешком.

— Поторопись, Миприя, — буркнула она и вышла из дома.

Едва Эралькса открыла дверь, в дом вошёл запах гнили, от чего девочка поморщилась.

— Всё ещё не могу привыкнуть к этой мерзкой вони, — сказала Миприя, зажав ладошкой нос.

Резагда улыбнулась и оторвалась от своего дела.

— Я бы хотела, чтобы ты пошла со мной хоть разочек, — грустно сказала девочка.

Резагда подошла к ней, присела на корточки и, заглянув в глубины её взора, ласково сказала:

— Завтра я сама поведу тебя в храм, цветочек мой. Мне нужно будет отнести снадобье госпоже Эльбре́ж и я пойду с тобой.

— Только потому, что тебе надо отнести снадобье, а не потому, что ты хочешь пойти со мной.

Резагда погладила дочь по щеке.

— Ты ведь знаешь, что я не должна слишком часто показываться в городе.

— Да, знаю, — поникла Миприя.

— Это не значит, что я не хочу, родная. Я бы хотела проводить с тобой больше времени, чем могу сейчас. Наверное, было бы лучше, если бы я не была той, кем являюсь, тогда мы могли вообще никогда не расставаться.

— Но мне нравится, что ты ведьма, мамочка, несмотря на то, что говорят о тебе люди в городе.

Резагда улыбнулась и крепко обняла дочь.

— Я люблю тебя, цветочек, — прошептала она.

— А я тебя больше, — прошептала в ответ Миприя.

Взяв дочь за руку, Резагда вывела её из дома.

— Ну, наконец-то, — фыркнула Эралькса, завидев выходящих дочь с внучкой. — А я уже подумала, что мне придётся умереть здесь от родного запаха гниения.

Резагда подошла к краю топи босыми ногами, и через мгновение от островка протянулась земляная дорожка, только на этот раз она была усыпана солнечными головками горицвета.

— Горицвет! Мой любимый цветочек! — восторженно завизжала Миприя.

С любовью посмотрев на дочь, Резагда сказала:

— По дороге насобирай их как можно больше и подари отцу Комеллиану, он тоже очень любит эти цветы.

— Ой, а как он удивится, что в это время года они вдруг расцвели! — даже подпрыгнула девочка и крепко обняла мать. — Спасибо, мамочка!

Резагда поцеловала дочь в макушку.

— Ну, беги, собирай свои цветочки.

Девочка побежала вперёд, на ходу аккуратно срывая любимые цветы, стараясь не рвать с корнем, хотя знала, что скоро на этом месте снова образуется топь.

Эралькса обняла дочь и, поцеловав в щёку со всей материнской нежностью, сказала:.

— До вечера, родная.

Смотря вслед матери и дочери, Резагда неожиданно для себя поняла, что не хочет их отпускать. От этого странного осознания по её щекам самопроизвольно стекли слёзы, а в тот миг, когда родные души скрылись в тумане, её объяло чувство, что она видит их в последний раз, хотя ничего в этот день не предвещало опасности и разрушения. Стоял тёплый солнечный день, и даже на болоте, несмотря на туман, было сказочно светло и благодатно. Её обитель защищала непроходимая топь, словно усопший навеки муж воздвиг её как защиту для своей любимой. Это была надёжная преграда, и никто чужой не смог бы пройти сквозь неё без воли самой Резагды, она твёрдо это знала. Но не знала, что судьба готовила ей другой сценарий, по которому и должна пойти отныне её некогда спокойная жизнь.

Закрыв глаза, Резагда опустила голову, и копна волос тёмной вуалью сокрыла её лицо от мира. Цветущая тропинка мгновенно исчезла, погрузившись в алчную трясину, оставив после себя лишь едва заметное благоухание горицвета.

Отряд из четырнадцати чернослужников осторожно, стараясь не создавать вокруг себя лишнего шума, шёл по лесу, неся длинные плахи для сооружения переправы. Дойдя до болота, они остановились и, чуть отдохнув, двинулись дальше. Ступая по мягкому лишённому твёрдости земли болоту имевшие плотное телосложение головорезы, под дополнительным весом бревен, то и дело проваливались в вонючую жижу и, с трудом выбираясь из неё, двигались дальше, молча кляня ведьму и свою тяжёлую судьбу, что занесла их сюда.

Баствид корчил яростные гримасы и размахивал руками, подавая знаки своим подчинённым. Молчание было для него невыносимо, он привык отдавать команды голосом или при помощи кулаков, и поэтому в тот момент испытывал нестерпимое желание надавать своим бестолковым ребятам пинков и разбить пару физиономий.

Глядя на Баствида, Саэрвил внутренне ухмылялся, хотя его лицо выражало некоторое напряжение, особенно когда его взор обращался туда, где вдали скрывалось жилище той необыкновенной женщины. В нём боролись два страстных желания: завести всю эту братию в топь, бросить их там на погибель и спасти ведьму, или, куда проще, самому сгинуть во мгле и этим освободиться от оков его печальной жизни.

Выведя отряд в необходимую точку, Саэрвил дуновением ветра рассеял туман с этой стороны топи, молча указал Баствиду на едва видневшиеся из трясины островки и, желая как можно скорее унестись прочь от омерзительного ему действа, помахал перед его лицом рукой. Он уже был готов взмыть в воздух, но Баствид успел схватить его за ворот.

— Постой, демон, — прошипел он Саэрвилу на ухо. — Мы не сможем бесшумно перекидывать брёвна, тебе придётся нам помочь.

Саэрвил взглянул на головореза пронзительным взглядом, в котором сверкали белые огоньки, но возражать не стал и, при помощи потоков воздуха, мягко и бесшумно переложил брёвна от одного островка к другому, соорудив подобие моста. Когда-то эти брёвна были высокими деревьями с соседнего леса, но теперь призваны служить чёрным людям в захвате прекрасной женщины.

Когда Саэрвил закончил работу с мостом, туман почти рассеялся, и ему пришлось потоком воздуха заново соткать свинцовую занавесь, чтобы она сокрыла головорезов от взгляда ведьмы. Затем, не говоря больше ни слова Баствиду, он унёсся к краю леса, где его ждали Криворука и Быза.

Резагда сидела за столом и рассчитывала пропорции трав к новому снадобью, пока первое, которое она закончила, всё ещё дымилось подле неё. Снадобье включало в себя ядовитые компоненты, потому следовало очень чётко просчитать количество компонентов при приготовлении и дозировке. К тому же подобная деятельность отвлекала ведьму от того гнетущего чувства, что тяжёлым камнем продолжало на неё давить. Погружённая в работу она не услышала того едва заметного шума, что шёл со стороны топи. Лишь когда её кошка запрыгнула на стол, разметав травы, и, взглянув на окно, угрожающе зашипела, Резагда будто очнулась — до слуха донеслись чьи-то тихие шаги и приглушённый шёпот.

Ведьма резко встала на ноги. В этот момент в окне внезапно появилось чьё-то безобразное лицо, заставив её отпрянуть, одновременно с грохотом открылась дверь, и в дом ввалился Жаба.

Резагда кинулась в сторону и, схватив нож, метнула его в незваного гостя, но Жаба успел увернуться, и нож едва не попал в Баствида, который следовал за своим подручным. Тот также успел пригнуться, поэтому нож вонзился в лицо другого чернослужника.

— Вот, ведьма! — выругался Баствид и двинулся к ней.

Не отвечая, Резагда схватила старый меч покойного мужа, который стоял в углу рядом с мётлами, и, бесстрашно вступив в схватку с Жабой и ещё двумя головорезами, сходу нанесла одному из них удар в бедро. Головорез, издав вопль, свалился на пол, а Жаба, пытаясь нанести удар, замахнулся мечом, но ведьма смогла его парировать. Когда же другой бандит попытался её схватить, она полоснула его клинком по лицу.

— Ведьме не причинять вреда! — рявкнул Баствид.

Все десять чернослужников уже были в доме и, в этом словно уменьшившемся пространстве, со всех сторон бросились на ведьму. И хотя Резагда вполне могла справиться с ними, прибегнув к помощи своих сверхъестественных сил, она не стала этого делать. Головорезы связали ей руки и поставили на колени, но когда Баствид с победной улыбкой подошёл к ней, белая кошка, защищая хозяйку, яростно бросилась на него. Вцепившись всеми четырьмя лапами в его лицо, она зловеще шипела и кусалась, желая выцарапать врагу глаза. Баствид, словно раненый дикий зверь, взревел от боли и, оторвав кошку от своего окровавленного лица, с силой швырнул её в стену. Словно не почувствовав удар, кошка вновь кинулась на него, но эта атака оказалась последней — головорез успел подставить кинжал, и маленькое тельце животного напоролось на смертоносное жало.

Издав на последок слабый писк, кошка затихла, а по телу Резагды пробежала судорожная дрожь, словно кинжал головореза пронзил и её. Погибшее животное, которое с таким остервенением пыталось защитить ведьму, было её тотемом-хранителем.

Отбросив бездыханное тело кошки, Баствид повернулся к ведьме. Его расцарапанное когтями животного лицо было в крови, а в руке он сжимал окровавленный кинжал, и Резагда невольно подумала, что бандит собирается убить и её, но тот лишь некоторое время молча и с явным удовлетворением озирал свою пленницу.

— Вот ты и попалась, рыбка, — наконец прорычал он и со всей силы ударил её кулаком в лицо.

Сознание Резагды погрузилось в темноту.

Вечер обнимал малиново-пепельными объятиями изумрудное пространство мира, а закатное солнце играло прощальную мелодию на полотне небес медовыми и ванильными лучами. Словно в предвкушении сладостного покоя зажглась первая радостно искрящаяся звезда, и показался тусклый серп луны. Время снов, раскрывая тёплые крылья, неуклонно приближалось к своему началу.

Эралькса вела внучку домой через лес. Миприя шла, то и дело без устали подпрыгивая от предвкушения встречи с матерью, чтобы поскорее рассказать ей о произошедших за день событиях. Эралькса была не так беззаботна, она изрядно устала да и ноги у неё побаливали. Единственного чего она желала в тот момент, это стул перед камином и чашка горячего отвара мелиссы. Спотыкаясь о сучки и торчащие корни, женщина ворчала, что её дочь, имея власть над стихийными силами, могла бы привести лес в порядок. Когда они шли через болота, Эралькса также вполголоса продолжала проклинать всё на свете, но когда они достигли непроходимых топей, она вконец рассвирепела

— Ну, и где твоя мать?! — воскликнула она. — Почему она не встречает нас?! Или она считает, что мы можем выстроить тропинку через топь самостоятельно? А может думает, что у нас крылья за спиной выросли?

— Может она забыла, что мы должны уже прийти? — пожала плечами девочка.

— Она никогда ничего не забывает! В отличии от меня, у неё память хорошая!

Они некоторое время стояли, вглядываясь в сумеречный туман и вдыхая исходившее от топи зловоние, но движения не было, вокруг стояла мёртвая, мрачная тишина.

— Резагда! — внезапно громко выкрикнула Эралькса.

Но ответа не было даже от эха. Не было ничего кроме гнетущей тишины.

— Мамочка! — крикнула Миприя вслед за бабушкой.

И вновь молчание, словно за время их отсутствия на болоте возник какой-то другой мир.

У Эральксы, которую после вестей о чернослужниках и так не покидал страх, по телу внезапно пробежала крупная дрожь, захватывая всё её естество и ледяной волной погружая в свою бездонную утробу.

— Миприя, — тихо сказала женщина. — Нам следует уйти отсюда.

— Что? Нет! Я хочу к маме!

— Её там нет, Миприя. Нам нужно уйти отсюда пока не поздно.

— О чём ты, бабушка? Как это её там нет?

Девочка была шокирована подобной новостью, но объяснять ей что-то уже не было времени.

— Бежим отсюда, — бросила Эралькса и, схватив внучку за руку, быстрым шагом пошла прочь.

— Что происходит, бабушка? Где моя мама? — едва не плача, пищала Миприя.

— Я тебе всё объясню, родная, только позже, хорошо?

Внезапно со стороны топи послышались приглушённые мужские голоса. Эралькса остановилась и глаза её расширились от ужаса. Неужели чернослужники пришли за её дочерью?! Что они с ней сделали? Где она сейчас? Но думать об этом было некогда, следовало как можно скорее увести девочку прочь от того зла, что теперь поджидало в родных местах. Они должны бежать в место, которое указала Резагда — на Облачную Гору к Лунному Озеру.

Сумерки сгущались, и Эралькса окончательно перестала различать хоть что-то под ногами. Они постоянно спотыкались, Миприя падала, но всё равно не сбавляли шаг и уже практически бежали по лесу, а те, кто поджидал их в доме, также неслись вслед за ними. Ноги преследователей были сильны, и они были намного выносливее, хотя у Эральксы было преимущество — она лучше их знала этот лес. Но чаща всё не кончалась, казалось, она самопроизвольно распростёрлась вдаль на бесконечное расстояние, словно не желая выпускать своих то ли гостей, то ли уже пленников.

Вскоре Эралькса стала выдыхаться, но дрожавшая, поледеневшая ручка малышки и короткие едва слышные всхлипывания не позволяли ей останавливаться. Внезапно в густой темноте они натолкнулись на огромное старое дерево и упали. Сухие ветки кустарников больно хлестнули их по лицам, а Миприя ещё разодрала в кровь коленку и теперь едва сдерживала рыдания. Страх и боль, непонимание происходящего и тоска по матери — всё смешалось в её детском сознании, и она не знала, что ей с этим делать. Эралькса, в свою очередь ударившись головой о камень, едва не потеряла сознание, но, собравшись с силами, постаралась встать, — позади них уже показался тёплый огонёк от факелов, — однако запуталась в подоле. Двое головорезов, рыскавших по тёмному лесу в поисках женщины и девочки, были совсем рядом, и попытка спастись от них бегством была заранее обречена на провал, но тут из старого дерева вдруг выскочило что-то маленькое и прыгнуло к Эральксе на голову. Оно едва заметно светилось зеленоватым огоньком и издавало тихое чириканье. Женщина чуть не закричала, но Миприя успела больно дёрнуть её за руку.

— Древесный человечек! — тихо пискнула девочка.

Древесный человечек — дух старых уже умерших деревьев — спустился по выбившейся пряди Эральксы и что-то прочирикал ей на ухо.

— Что он говорит? — шёпотом спросила Миприя.

— Что он предоставляет нам убежище в своём дереве, — также шёпотом ответила Эралькса, беспомощно наблюдая за движущимися огоньками.

— А это возможно?

— Конечно, просто следуй за ним…

Древесный человечек прошмыгнул к своему дереву, а когда Эралькса и Миприя подползли следом, то увидели, что громадный ствол был наполовину пуст, образовывая собой своеобразную древесную пещеру. Человечек осветил слабым огоньком своего тельца пещеру и, чирикая, поднялся вверх внутрь дерева.

— Скорее залезай, — шикнула Эралькса.

Миприя послушно заползла внутрь умершего дерева, а следом рядом с ней втиснулась бабушка. Эралькса крепко обняла внучку, как бы давая защиту и одновременно показывая, что бояться нечего, всё происходящее это просто дурной сон, и уже скоро наступит утро, заря осветит мир, тьма рассеется, и кошмар растает, оставив после себя лишь горький вкус в душе, как обычно бывает после плохих снов. Хотя сама Эралькса в этот миг испытывала дикий, переходящий в ужас, страх.

Шаги в темноте всё приближались, свет от факела уже падал на травы, что росли на видимой им стороне. Беглянки старались дышать как можно тише и успокаивали свои сердца, которые отбивали по рёбрам настоящую чечётку. Шорохи становились громче, а свет ярче, и вот уже совсем близко они услышали грубые мужские голоса.

— Надо торопиться, они не могли далеко уйти, — тихо прорычал один.

— Может они тоже ведьмы и как-то испарились в воздухе? — предположил его напарник.

— Не говори ерунды! В городе говорили только об одной ведьме, и её мы уже схватили. Осталась только её семейка.

— Они слышали нас и успели убежать.

— Далеко им всё равно не убежать, да и город уже закрыли.

Головорезы прошли мимо дерева, в котором прятались Эралькса и Миприя. Женщина увидела их чёрные спины в свете факелов и оружие, висевшее у них на поясе.

— А что будет если мы их не найдём? — спросил бандит с хрипотцой.

— Прирежут нас, вот что будет, — прорычал другой. — Ворон ненавидит, когда его приказы выполняются лишь наполовину. Да и Баствид, не думаю, что будет в прекрасном расположении духа.

— Он никогда не бывает в прекрасном расположении духа, — буркнул головорез и, резко остановившись, взвизгнул: — Что это?!

Эралькса напрягла глаза, пытаясь разглядеть то, что так испугало чернослужника, но ничего не увидела. Зато другой головорез, взглянув в ту сторону, куда указывал напарник, моментально похолодел. Три призрачных силуэта неподвижно стояли в дали. Едва бандиты их заметили, они направились к ним, очень быстро перемещаясь в пространстве. Подёргивающаяся походка, необыкновенно большая голова и худые дрожащие конечности привели головорезов в дикий ужас, заставив их развернуться и пуститься наутёк, но, не успев пробежать и десятка шагов, они лицом к лицу столкнулись с чудидже. Призраки изнасилованных в лесу женщин серыми глазами, из которых текли кровавые слёзы, смотрели не отрываясь, завораживая взглядом, точно змеи, гипнотизирующие свои жертвы.

Прыть головорезов улетучилась, остолбенев, они выронили факелы из дрожащих рук, и пламя стало медленно пожирать травы и сухие ветки, но для бандитов, чьё пребывание на земле подошло к концу, это уже не имело никакого значения.

Не выдержав взгляда чудидже, они попытались совершить какие-то бессвязные движения, но призраки, схватив их за плечи, вонзили острые клыки в шеи, и душераздирающие вопли предсмертным эхом раскатились по лесу.

Эралькса закрыла ладонью глаза Миприи, чтобы она не видела, как чудидже сначала выпивали кровь у своих жертв, которые ещё пытались вырваться, а затем с неумолимой жестокостью разрывали их тела. В свете полыхающего вокруг пожара это кровавое действо было хорошо видно и выглядело ещё более зловещим и чудовищным.

Насладившись местью, чудидже обернулись и, заметив беглянок, подскочили к дереву, но, увидев невозмутимую женщину с ребёнком, сразу исчезли, не причинив им вреда. Чудидже никогда не трогали женщин и детей, но мстили только мужчинам.

Пожар перекинулся на кустарники и стал поглощать стволы деревьев. Эралькса выползла из укрытия, вытянула заплаканную Миприю, и, крикнув в дерево слова благодарности древесному человечку, они бегом, ни на миг не останавливаясь, кинулись прочь из леса. Теперь путь им хорошо освещало нещадно полыхающее позади пламя, которое неумолимо разрасталось, облизывая алчными языками лесное пространство и пожирая ненасытной огненной пастью прекрасную лесную жизнь.

Прошёл месяц, прежде чем трое путников достигли владений Ворона в долине И́ненгур. Саэрвил с двумя провожатыми въехал в деревню и, погоняя коней плетями, достиг замка. Кинув поводья старому конюху и не дожидаясь головорезов, Саэрвил взлетел по ступенькам и в считанные мгновения достиг кабинета князя.

— Почему ты один, Метатель Ножей? — недовольно спросил Ворон свою лучшую ищейку. — Где Баствид и остальные?

— Скоро прибудут.

— А ты почему не с ними?

— Я отправился раньше, чтобы лично известить тебя.

— Я слушаю, — красивые губы Когванга снисходительно изогнулись.

— Ведьму я отыскал для тебя. Думаю, Баствиду удалось её захватить, и сейчас они едут сюда.

— Думаешь? Тебя не было с ними во время налёта? Почему?

— Потому что я не головорез, и никогда им не стану.

Красиво очерченная чёрная бровь Ворона взметнулась вверх. Он смотрел на Саэрвила холодно и совершенно безразлично, словно ничего в этом мире его не заботило.

— Вас не было три месяца, почему так долго?

— Даже зная её местонахождение, отыскать её было не просто.

— Даже для тебя?

— Даже для меня…

Когванг встал со своего места, задумчиво обогнул стол и недоверчиво оглядел Саэрвила.

— Значит ли это, что она сильнее тебя?

— Думаю, да.

— Думаешь или знаешь точно?

— Только предполагаю.

Метатель Ножей специально не стал утверждать наверняка, не желая раскрывать всё, что знал и видел тому, кого ненавидел лютой ненавистью. Он внешне совершенно безучастно смотрел на Когванга, даже не моргая под его пристальным взглядом.

— Что ж, — наконец сказал Ворон после продолжительного молчания. — Надеюсь, от неё будет больше толка, чем от тебя, и она будет более послушна и сделает для меня всё, что я прикажу.

Он прошёл к окну, за которым взбешенный ветер раскачивал воды Дикого Моря. Волны пенились и набегали острыми гребнями одна за другой, чтобы с силой разбиться о скалы. Наблюдая эту картину, Когванг удовлетворённо улыбался. Как же давно он мечтал получить силу всех четырёх элементов! Чтобы зачинать шторма, разрушать города, устраивать пожары, которые поглотят землю, и уничтожать всё, что только пожелает его черное сердце.

Он желал абсолютной власти над этим миром, и он, несомненно, получит её.

Глава 5

Резагда начала приходить в себя только через несколько дней, когда отряд головорезов достаточно далёко удалился от её родных мест. У неё постоянно кружилась голова, ибо чернослужники, боясь сверхъестественных способностей элементаля, время от времени наносили удары и практически не кормили, поэтому желудок сводило от голода, и одолевала не проходящая тошнота. И только когда они прибыли в поместье на развилке реки-сестры, ведьму накормила с ложки служанка, ибо её руки и ноги держали по-прежнему связанными. Всё тело Резагды неимоверно ломило, а кисти рук и лодыжки кровоточили от пут. Вдобавок уже в поместье головорезы принялись дружно издеваться, отпуская в её адрес непристойности, но она сносила их стойко и молча.

Отдохнув, они продолжили путь на юго-восток, который пролегал через Жабьи рощи и Повислые Горы, стараясь держаться подальше от людных дорог.

За несколько дней до приезда к Когвангу Резагда попыталась сбежать, но головорезы поймали её, а Баствид очень жестоко избил. Умываться ей не давали, потому запёкшаяся кровь ещё больше уродовала затёкшее лицо. По нужде Резагду водили два головореза, которые всё время не сводили с неё глаз и отпускали сальные шуточки. Это было очередное унижение, но она продолжала стойко держаться. Когда же один из похотливых бандитов попытался взять её силой, Баствид избил его до полусмерти, заявив, что ведьма отныне принадлежит хозяину. Резагда знала лишь, что народ называл его Дьяволом, а чернослужники, которые отныне составляли ей компанию, звали его Ворон.

Через месяц после событий на болотах, они достигли замка Дьявола, что величественно и мрачно возвышался возле Недремлющих Скал на берегу Дикого Моря. Острые пики башен рвали вечно пасмурное небо, а холодный штормовой ветер гнал грязные, словно изношенные облака, время от времени складывая их в корявые картины. Окружающий ландшафт был унылым и однообразным, от самого подножия гор расстилалась выжженная каменистая пустошь, а на много миль вокруг не было ни одного значимого поселения. Только одинокие, разрушенные дома и мельницы виднелись неподалёку. И ещё стояла тишина, точно такая же угрюмая и зловещая, как была на родных топях Резагды.

Отряд подъехал к полуразрушенным окружавшим владения князя стенам, на которых стоял круглосуточный караул из вооружённых до зубов головорезов, а на башнях горел огонь и виднелись баллисты. Они двинулись по пустым улочкам деревни чернослужников, в которой стояли убогие и накренившиеся, казалось, готовые рухнуть в любой момент, домишки, чьи трубы, несмотря на сумрачную и зябкую погоду, не источали дым. Изредка им встречались женщины в грязных потрёпанных одеждах, которые опасливо смотрели на проезжавших головорезов. Это были рабыни, которых держали только для того, чтобы выполнять функции стирки, уборки, приготовления пищи и услаждения похоти.

Когда они подъехали к замку, их окружили изрядно пьяные чернослужники. В наступившем полумраке Резагда различила, как один из бандитов у стены насиловал рабыню, а двое других одобрительно свистели и отвратительно улюлюкали, подначивая своего собрата. Вокруг стояла стойкая вонь прокисшего вина, мужского пота, смолы от факелов и конского навоза.

— Это и есть та самая ведьма? — спросил один из пьяных головорезов, осветив факелом её лицо и дыхнув перегаром.

— Она самая, — спешившись с коня, буркнул Баствид и, грубо оттолкнув пьяного, рявкнул: — Отойди от неё!

Баствид протянул руки к Резагде, снял с коня и предал двум головорезам, которые подхватили её и повели вверх по лестнице.

Они шли длинными сырыми коридорами, в которых то и дело пробегали крысы. Едва завидев хоть одного грызуна, Баствид с остервенением швырял в них ножи и, несмотря на царивший полумрак, попадал. Крысы тонко взвизгивали, а лицо Баствида при этом выражало гнусное наслаждение.

Наконец, бандиты привели Резагду в освещённый камином и свечами небольшой зал. Помещение казалось пустым, не считая висевших на стенах гобеленов, простого деревянного стола, нескольких стульев и кроваво-красного ковра на полу. Возле камина на высоком резном стуле сидел человек, а подле него замерла с подносом молоденькая служанка, глаза которой излучали затаенный страх. Когда трое головорезов завели ведьму в зал, человек сначала даже не пошевелился.

— Я привёз ведьму, господин, — поклонившись, торжественно произнёс Баствид.

Только тогда Когванг медленно поднялся и повернулся к вошедшим. Его лицо казалось абсолютно бесстрастным, не выражая хоть каких-то человеческих чувств, только светлые глаза зловеще светились в темноте. В них отражалось игривое пламя, и от этого они становились теплее, хотя сами по себе были холодны, как лёд. Широкие плечи князя укрывала мантия с чёрным, отливающим медью, мехом, а светлые волосы гладкими прядями спускались до талии.

Незаметным движением Когванг скинул мантию, и она скользнула на пол, а служанка тут же подорвалась и аккуратно положила её на стул. Мягко ступая, князь подошёл к Резагде и внимательно её оглядел.

Её левую опухшую часть лица разукрашивали болотно-синие разводы гематомы, а глаз полностью заплыл. Из рассечённой правой брови по всей щеке к подбородку пролегала запёкшаяся кровь. Некогда прекрасные губы были так сильно разбиты, что невероятно увеличились в размере, но к счастью зубы у неё были целы, и не имелось переломов.

— Что ты с ней сделал? — обратился к Баствиду князь.

По ужасному кровавому рисунку на лице Резагды он сразу понял, чьих это рук дело. Его голос звучал вкрадчиво и одновременно угрожающе, с нотками змеиного шипения, от которого Баствида сначала бросило в пот, а следом в такой адский холод, словно его окатили ледяной водой.

— Несколько дней назад она пыталась сбежать, господин, — робея, пролепетал Баствид.

— Пыталась сбежать, значит. И за это ты так изуродовал её лицо? — Когванг смерил Баствида угрожающе-презрительным взглядом, от которого тот вжал голову в плечи. — Теперь я не знаю, как она выглядит на самом деле. Красиво ли было её лицо до того, как к нему приложилась твоя рука?

— Очень красиво, господин.

Когванг внимательно посмотрел ведьме в тот единственный глаз, который был способен видеть. Несмотря на всё, что ей пришлось пережить, Резагда ответила Дьяволу взглядом, в котором явственно читались бесстрашие и гордость. В отличии от его приспешников и того же неистового, а в этот момент трясущегося от страха, Баствида, она Ворона совершенно не страшилась.

— Как тебя зовут? — спросил Когванг.

— Резагда, господин, — торопливо ответил Баствид.

Ворон посмотрел на него убийственным взглядом и, чеканя каждое слово, прорычал:

— Я спрашиваю её.

— Господин, я… — начал головорез, но Когванг зло перебил его.

— Закрой свою зловонную пасть, Баствид!

— Но, господин, ведьма нема.

Глаза Когванга яростно сверкнули, ещё мгновение и он готов был отвесить своему верному слуге увесистый удар, но эти слова поразили его.

— Что ты сказал? — в надежде, что это ему послышалось, медленно переспросил он.

— Ведьма нема, как рыба, господин, — страшась, повторил Баствид.

— Этого не может быть…

— Но это так, господин. За всю дорогу она не проронила ни слова, даже когда я избивал её, она не пискнула. В городе поговаривали, что она онемела после смерти мужа.

Когванг на мгновение опешил. Заложив руки за спину, он отошёл к камину с глубоко задумчивым видом и, взглянув на служанку, холодно кинул ей:

— Позови сюда Мермо́тту.

Девушка поклонилась и быстро вышла в другую дверь, которая находилась в стене напротив. Некоторое время все просто молча стояли. Головорезы, чувствуя себя в этом зале явно неуютно, нетерпеливо переминались с ноги на ногу, а Баствид насторожено наблюдал за Вороном, ожидая, что его хозяин в любой момент рассвирепеет и сокрушит здесь всё и вся. Однако Когванг продолжал неподвижно стоять у камина и смотреть на огонь немигающим взглядом.

Наконец, в зал вошла высокая женщина в длинном чёрном, богато украшенном вышивкой, одеянии. Она была худа и угловата, а в обтянутых плотной тканью руках, похожих на клешни, держала трость. На неестественно длинной шее, обхваченной уродливым пышным воротником, красовалась маленькая голова с мертвенно-бледным, словно окаменелым, лицом. Жёсткая складка губ, искривленный нос, злобный взгляд потухших белых глаз и высокие, резко-очерченные скулы — таков был непривлекательный портрет вошедшей дамы. Её полностью седые тонкие, безжизненные волосы были собраны в высокую, безвкусную причёску, с торчащими как солома прядями. За глаза все её звали Гарпией, за самый скверный, злобный характер и за схожесть с одноимённой хищной птицей, на которую она так походила внешне.

Мермотта подошла к Когвангу, и он вполголоса поинтересовался:

— Баствид утверждает, что ведьма нема. Такое возможно?

Женщина повернулась в сторону стоявших гостей, подошла к Резагде и резко приподняла её лицо набалдашником трости в виде черепа с рубинами в глазницах. С видимым отвращением осмотрев её, она повернулась к Баствиду и скрипуче-резко рявкнула:

— Ты совершенно не умеешь сдерживать себя!

Баствид почтительно поклонился и поспешно отступил от Мермотты на несколько шагов.

— Как тебя зовут? — спросила женщина Резагду.

Но ведьма, не произнеся ни слова, лишь безразлично смотрела в её бесцветные глаза.

— Её зовут Резагда, — медленно сказал Когванг, — и Баствид утверждает, что она нема. Горожане Фремонна говорят, что она стала такой после смерти мужа. Разве это возможно?

Мермотта вновь внимательно и явно оценивающе осмотрела Резагду с ног до головы.

— Вполне, — наконец повернулась она к князю. — Стихийные способности не зависят от того обладает элементаль голосом или нет.

Её слова об элементалях поразили Резагду. Стихийные способности? Откуда старуха знает, что она элементаль?

— Принеси мёртвое растение! — рявкнула Мермотта служанке и, обернувшись к ведьме, со зловещей улыбкой добавила: — Она должна показать нам на что способна.

Когда иссохшее и почерневшее растение оказалось перед Резагдой, она даже не взглянула на него.

— Действуй же! — рявкнула Мермотта.

Но ведьма не дрогнула, не обратила на старуху внимания, словно всё происходившее вокруг совершенно её не волновало.

— Она не желает подчиняться, — спустя некоторое время жёстко констатировал Когванг и перевёл взгляд на Баствида. — Ты предупредил её о том, что в случае неподчинения вся её семья будет жестоко убита?

Мгновение поколебавшись, Баствид нерешительно шагнул вперёд.

— Мы не смогли схватить её семью, господин, — осторожно начал он.

— Что?! — не выдержав, взорвался Когванг и, кажется, одним шагом преодолев расстояние до верного слуги, схватил его за ворот.

Ярость его действительно была страшна! В таком состоянии бледное лицо превращалось в жёсткую маску смерти, а глаза пылали режущими льдинами. Казалось, что этот взгляд обжигал, рубил, колол, разрывал и сметал, причиняя реальную физическую боль.

— Как вы не смогли схватить её семью?! Их что, охраняло войско короля?! Или быть может небесные силы обрушили на ваши головы огненный дождь?!

— Нет, нет, господин, — в ужасе прошептал Баствид. — Я оставил двух человек в доме ведьмы, они должны были захватить и привести её семью к нам на стоянку через два дня. Но их долго не было, и тогда я послал Урмана за ними, а он нашёл лишь оружие наших погибших братьев на обгорелой земле после пожара в лесу. Где сейчас её семья нам не известно…

Когванг с такой силой впечатал кулак в лицо Баствида, что послышался хруст, а сам головорез, описав короткую траекторию, упал на пол. Из его носа ручьём хлынула густая кровь, и, с трудом приходя в себя, Баствид, встал перед своим господином на четвереньки.

— Ты никогда не можешь выполнить мой приказ как надо, Баствид, — с ненавистью прорычал Ворон и нанёс подручному новый удар сапогом в лицо.

Баствид взревел от боли, его собратья, сжавшись, испуганно наблюдали за разъярённым князем, а сам Когванг, оставив избитого головореза, в плотную подошёл к Мермотте.

— И что нам теперь делать? — тихо прорычал он ей в лицо.

— Пусть её семью разыщут, иначе она не станет нам повиноваться, — также страшно проскрежетала сквозь зубы старуха. — Или нужно подвергнуть её пыткам.

Когванг взглянул через плечо на Резагду, которая по-прежнему стояла с абсолютно отрешённым видом.

— Что толку от пыток, если она всё равно немая? Из неё и слова не вытянешь.

— Это пока, — недобро сощурилась Гарпия. — Я знаю одно средство, которое поможет её голосу прорваться.

— Но мне сейчас нужны доказательства её способностей, — угрожающе прорычал князь. — Вдруг этот кусок дерьма привел ко мне не ту ведьму? — и, вновь повернувшись к Баствиду, который с трудом встал на ноги, громко спросил: — Когда вы напали на неё, защищалась ли она с помощью своих сил?

Баствид выглядел угрюмо. Прикрывая ладонью лицо — его нос был сломан, — чувствуя, что удача не на его стороне, и готовясь к новым побоям, он ответил:

— Нет, господин. Ведьма сдалась нам слишком легко.

Глаза Когванга сверкнули в окружающем полумраке, и ярость с новой силой обуяла его тело. Если бы не Мермотта, он бы убил Баствида на месте.

— Предоставь это мне, Когванг, — старуха успокаивающе положила ладонь ему на плечо. — Я сумею выведать, элементаль она или же нет. Сейчас она еле стоит на ногах, пусть ей развяжут руки, отведут в темницу и дадут как следует отдохнуть.

Соглашаясь, Ворон кивнул своим приспешникам, и те сразу поволокли висевшую на их руках Резагду прочь.

— Что ты собираешься сделать? — спросил князь Мермотту, когда они остались в зале одни.

— Она элементаль Земли, — хитро улыбнулась старуха. — Её нужно растрогать, что бы она почувствовала материнские чувства, и тогда она точно проявит свою силу. Не беспокойся, сын, я сделаю всё, что будет нужно.

Метатель Ножей сидел на земле, облокотившись о стену. Несмотря на пронизывающий холод, он был полураздет, ибо друг ветер просто ласкал своими шквалами его разгоряченную кожу и успокаивал ум. Сейчас Саэрвила терзало чувство глубокого раскаяния — какой же он всё-таки низкий трус, который навредил невинной женщине и её семье лишь для того, чтобы спасти своих сыновей. Ему не следовало так поступать, было бы куда лучше умереть самому, и тогда Когванг перестал бы держать его детей под пристальным наблюдением. Но смерти Саэрвил боялся, и это было единственное, что по-настоящему его страшило.

С момента, как он вновь увидел Резагду, его сердце, окончательно потеряв покой, стало томительно метаться. Ему невыразимо сильно хотелось встретиться с ней, познакомиться и поговорить, несмотря на то, что она была нема. Откуда он может её знать? Почему черты лица Резагды показались ему во Фремонне такими знакомыми? Словно старый, выцветший, изрядно потрёпанный портрет, на котором уже невозможно различить то лицо, что когда-то было запечатлено. Воспоминание давно ушедших дней… И аромат… Словно аромат вечности усластил его чувства, и солнце обогрело его душу в тот момент, когда он впервые увидел её…

Саэрвил слышал каждое произнесённое в зале слово. Почему ведьма не воспользовалась своими силами для защиты? Она точно смогла бы вырваться, потому что была сильнее, чем он. Хотя два года назад и Саэрвил мог перебить всех головорезов, не напейся он тогда до свинячьего состояния. Что же теперь будет с Резагдой? Что они собираются с ней сделать и как именно хотят заставить проявить свои способности? Семью ведьмы они заполучить не смогли, а сама она их не боится, но Мермотта… С этой женщиной лучше вообще никогда не сталкиваться в своей жизни. В жестокости она разве что едва уступает своему сыну.

Саэрвил встал и осмотрелся по сторонам — часовые, выполняя приказ Ворона, внимательно наблюдали за ним, но он и не думал о побеге. В этот момент Фион с лёгким ласковым свистом пролетел над головой Метателя и сел на плечо, но он даже не почувствовал вонзённые когти птицы, хотя из ранок даже выступила кровь. Нащупав воздух ладонями, Саэрвил взлетел на несколько метров на подоконник своей комнаты. Сегодня Когванг не стал его вызывать, но завтра, конечно же, прикажет отыскать семью ведьмы, чего делать ему совсем не хотелось.

Открыв опухший глаз утром следующего дня, Резагда долго лежала, медленно приходя в себя. Свалившиеся испытания, несмотря на всю её стойкость и выносливость, отняли много сил, и едва её привели в темницу, она сразу упала на солому и мгновенно провалилась в глубокий сон. Когда уже утром дверь темницы открылась для служанок, которые принесли пищу, то те едва смогли её добудиться. На удивление завтрак был очень богатым: тушёное мясо, куски свежего хлеба, парное молоко, несколько яиц, сыр и каша. Но из всего этого разнообразия Резагда съела лишь жёсткую, как мелкие камушки, кашу с хлебом и сыром, запив всё молоком.

Едва Резагда проглотила последний кусок, как дверь вновь отворилась, и в темницу вошла Мермотта. Встав возле двери словно боясь, что ведьма вдруг набросится на неё или использует свою силу, она издалека неприветливо оглядела Резагду.

— Надеюсь, ты хорошо выспалась и набралась сил, — проскрежетала Мермотта. — Я велела подать хороший завтрак, но, вижу, мясо и яйца тебе пришлись не по вкусу. Сейчас же ты должна пойти со мной.

Не двигаясь с места и не отвечая, Резагда продолжала лишь внимательно смотреть на старуху.

— Я просто хочу кое-что показать, — вновь обратилась к ней Гарпия. — Думаю, тебе это будет интересно. Да и хватит сидеть в темнице, я знаю, тебе необходим свежий воздух… Идём же.

Она вышла и, не дожидаясь, пока Резагда решит встать, приказала двум верзилам привести её в заброшенный сад, что находился сразу за замком.

Здесь уже давно всё пришло в запустение. Стволы старых деревьев были необыкновенно толстыми и их раскидистые кроны поникли обнажёнными ветвями к самой земле. Некогда цветущие кустарники теперь стояли зловещими мертвецами с острыми, как жало, ветками. Длинные травы, словно змеи, изгибали свои сухие тельца, а плющ, обвитый вокруг статуй, скамей и стен замка, усох и почернел. Когда эта печальная картина предстала перед глазами Резагды, у неё защемило сердце.

— Как видишь, мой некогда прекрасный сад погиб, — скорбно сказала старуха, но её голос звучал наиграно. — Когда мы захватили этот замок, я пыталась держать его в ухоженном состоянии, но с каждым днём он увядал всё больше и, в конце концов, окончательно умер.

«Земля не выдержала тьмы, что сгустилась здесь» — подумала про себя Резагда, прекрасно понимая, для какой цели старуха привела её сюда.

Гарпия знала, что она не выдержит подобного зрелища, ведь как элементаль Земли, при виде этого мрака и смертельного запустения, она испытывала настоящую физическую боль. Когда ночью Резагде показали растение, она не шевельнулась лишь потому, что оно уже было мертво. И если раньше в своём родном лесу она возрождала даже мёртвые растения, то это действо вершилось её собственной волей. Сейчас же Резагда отчётливо слышала мучительные стоны матери-земли, которая тяжко вздыхала и жалостливо всхлипывала, а травы, цветы и деревья молили её о помощи. Резагда чувствовала их боль и страдания, как свои собственные, ибо сама являлась Матерью. Обладая духом Земли в своём естестве, она любила этот мир, как собственное дитя. Любила не только то, что порождала сама земля, но и животных, птиц, и людей. Даже таких жестоких, как Мермотта, Когванг и Баствид она принимала, ибо всё сущее было чадами Земли, а разве родитель делает различие между хорошими и плохими детьми, между послушными и непослушными? Так и сердце Резагды не позволяло делать различия, потому и по-характеру она была стойкой и невозмутимой, доброй и милостивой. Сердце её, словно безбрежный зелёный океан, вмещало в себя весь мир.

Резагда тяжело вздохнула, закрыла глаза, и по щекам её потекли слёзы. Не в силах противиться зову многострадальной земли и даже зная, что от неё требовалось только продемонстрировать свои способности, она пошла…

Раскрыв руки, словно собираясь обнять весь мир, Резагда шла по умирающей земле, всем естеством ощущая её предсмертное сердцебиение. И мгновенно почувствовав исцеляющее прикосновение ног элементаля, земля начала возрождаться. Заблестев от напитавшей её живительной влаги, она вновь стала рыхлой, приятной, как нежность материнской кожи. Трава налилась изумрудными соками и, словно пробудившись, потянулась тонкими тельцами к небесам, а цветы, до этого съёженные и печальные, теперь играли яркими красками, словно радуга опустилась на землю. Восстав от смертельного сна одни деревья, в мгновение ока одевшись листвой, распростёрли свои ветви над миром, а ветви других нежной зелёной вуалью наоборот склонились к земле. Плющ, вновь заиграв светло-зелёными пастельными тонами, извиваясь как змей, полз и обвивался вокруг всего, до чего только мог дотянуться. Кустарники облачились в малахитовые одежды с рубиновыми и жемчужными украшениями из роз, и всё окружающее пространство стало благоухать сладкими ароматами счастья и жизни.

Когванг, наблюдая за творившемся в саду чудом в окно замка, был поражён исцеляющей силой элементаля земли. Но если стоявшие рядом с ним Баствид и ещё двое приближённых, несмотря на грубость своих натур, просто восхищались той красотой и великолепием, что предстало их взору, в голове Ворона уже выстроилась рациональная цепочка того, как можно было бы использовать эту силу, раскрыв её тёмную сторону. Но для осуществления своих планов, ему требовалось подчинить Резагду, а это будет возможно только в том случае, если в его руках окажутся жизни её родных.

— Приведи ко мне Саэрвила, — кинул он Баствиду, не отрывая взора от прекрасной ведьмы.

Головорез склонился перед своим господином и широким шагом пошёл прочь.

Метатель Ножей стоял на пике башни и с высоты в свою очередь также наблюдал за Резагдой. Его рыжие волосы развивал ветер, доносивший волшебные ароматы цветов, которые отныне наполнили этот убогий уголок земли. С упоением наблюдая за той животворящей силой любви, которой обладала и отдавала ведьма, элементаль воздуха неожиданно почувствовал, что в его сердце стрелой вошла томительная грусть, словно он истосковался по родному дому, по тому, что оказалось потерянным, и даже по самому себе настоящему. Он давно уже не был тем, кем являлся изначально, скрыв себя за множеством плотных масок, чтобы никто не видел его истинную суть, чтобы только не показывать свою слабость и свои шрамы. Саэрвил будто проживал не свою жизнь, а чужую, жизнь раба, жизнь жалкого пса Ворона, и было очень больно осознавать, на какую низкую ступень бытия он опустился.

Но та женщина, что творила прекрасный мир внизу, была настоящей, наполненной и живой. Потому что её не страшили демоны, пленившие её, ведь даже здесь, в этой обители концентрированного зла, она, оставаясь творцом своей судьбы, продолжала наслаждаться жизнью, продолжала быть самой собой.

Глава 6

Облачная Гора стояла белоснежной величественной великаншей, закутанной в пушистую шаль облаков, которые сияли светло-розовым и сладко-персиковым оттенками, а над ними раскинулось васильковое полотно небес. Вокруг царила благословенная неземная тишина, и это молчаливое, но одновременно гармоничное созвучие мира не нарушали ни животные, ни птицы, оставляя покров высшей безмятежности нетронутым.

Лунное озеро, окружённое башнями горы, простиралось молочной гладью в форме идеального круга. Ничто не нарушало его царственной невозмутимости, даже дуновение ветра, что иногда гостил в этом сказочном месте. Он осторожно касался только трав, которые сразу начинали нежно перешёптываться, и приносил им известия из большого мира. Здесь не росли цветы, но, дополняя ландшафт, по краю озера невзрачными тонкими стволами стояло несколько чахлых деревьев. И только небольшой домик грязным пятном проступал на акварельном полотне этой чарующей, сотворённой кистью природы, картины.

Миприя, свесив ноги в молочные воды, сидела у озера, слушая его чистые хрустальные всплески, которые, как ей казалось, были окрашены в очень глубокую печаль, и одновременно наблюдала за горными козами, что пришли полакомиться сочной травкой. Время от времени животные довольно блеяли и радостно скакали, отбивая смешную чечётку. Малыши жались к матерям, впитывая сладкое молоко и чувствуя нежность биения их сердец, а Миприя при взгляде на них возвращалась мыслями к своей уже навсегда потерянной матери.

Прошло более месяца с тех пор, когда она видела её в последний раз. Жизнь без матери была странной и непривычной. Просыпаться каждое утро и не слышать её голоса, есть пищу приготовленную не её руками, ощущать запахи не их родного дома… Миприя скучала по всему, что было: по пучкам трав, что неизменно висели над головой, по любимой кошке, по шумному городу, где живёт разношёрстный народ, по лесу и цветочным полям по ту сторону реки, по едва начавшейся учёбе и даже по запаху гниения топи, и, конечно же, по Резагде. Где она теперь и всё ли у неё хорошо? Что сотворили с ней чернослужники, о которых рассказала ей бабушка? И жива ли она вообще? Конечно, Эралькса неоднократно спрашивала у рун, и они неизменно отвечали, что жива, но почему-то так и не сказали, где Резагда находится. Каждый раз руны покрывали ответ завесой тайны, которую даже ворожея не могла разгадать.

Пришла Эралькса и, сев рядом с Миприей, устремила взор вдаль.

— Я испекла хлеб и заварила травы, — будто обращаясь к природе, сказала женщина. — Ты голодна?

Девочка кивнула. Опять хлеб. Хлеб, приготовленный не матерью… Эралькса умела только печь пироги да хлеба, но всё получалось необыкновенно жёстким и подгорелым. Ещё она делала отвары, настои, пиво и вино. Пиво Эралькса любила и за прошедший месяц, который они жили на Облачной Горе, наготовила его настолько много, что стойким запахом этого напитка теперь был пропитан не только дом, но даже сама Миприя.

— Может, хватит грустить? — спросила женщина. — Мне не нравится, что за этот месяц ты ни разу не улыбнулась.

— Как я могу улыбаться, не зная, как сейчас живётся моей маме? — вопросом на вопрос тихо ответила Миприя.

— Даже если не знаешь, каково ей сейчас, думаю, она бы хотела, чтобы ты продолжала улыбаться, — недовольно отчеканила Эралькса. — Тебе ведь известен характер и жизненные принципы Резагды. Жизнь научила её жестоким способом, что вопреки всему, нужно уметь радоваться каждому подаренному богом дню.

Её голос звучал жёстко и раздосадовано. Она тоже скучала по дочери и, как всякая мать, бесконечно переживала, просто не показывала вида. Главное, руны сказали ей, что Резагда жива, а всё остальное уже не так важно. Как бабушка, Эралькса настроилась решительно на то, чтобы позаботиться о малышке, и собиралась защищать её во чтобы то ни стало, ведь она дала дочери обещание.

— Почему мы не ищем её? — вдруг спросила Миприя.

Эралькса удивлённо на неё посмотрела.

— Скажи, пожалуйста, — хмыкнула она. — А ты знаешь, где нам следует её искать?

Девочка пожала плечами.

— Вот и я не знаю. Для любых поисков нужны хоть какие-то сведения, а у нас их нет. Мы не знаем, где находится Резагда, руны говорят загадками, и я совершенно запуталась. Как мы можем начать поиски? Никак, да и в этом нет смысла. Не думаю, что Резагда была бы в восторге от подобных действий — бродить по свету, вместо того чтобы оградить себя от опасности! Ты этого хочешь? Резагда не просто так указала нам путь к этому месту, видимо точно зная, что здесь нас не найдут. Судя по тому, что те чернослужники ждали нас в доме, им нужна была не только твоя мать, но и ты, а она просила меня беречь тебя…

С тех пор как Резагду увели головорезы, Эралькса стала ворчать ещё больше. От её слов Миприя тяжко вздохнула. Конечно, в глубине души она понимала, что Эралькса права, но невыносимая тоска по матери больно резала её детскую душу. Теперь на многие месяцы и годы её единственным желанием будет найти мать. И когда придёт время, с непоколебимой решительностью и упорством, она пустится в путь и найдёт её, чего бы ей это не стоило.

Резагда сидела в саду перед кустами роз и аккуратно, как бы извиняясь, срезала благоухающие бутоны. Госпоже Мермотте требовалось приготовить розовый настой. Едва Резагда срезала один бутон, на его месте немедленно вырастали два, ещё прекраснее, ещё пышнее, чем прежде. Они трепетали белоснежной нежностью или горели алой россыпью на зелёном полотне, но даже несмотря на то, что ведьма возрождала каждый отрезанный листок, каждый сорванный цветок, ей было жаль забирать то, что принадлежало земле.

С небес плавно приземлились несколько голубей. Увидев их, Резагда пошарила в карманах своего одеяния и вытащила горсть зёрен. Птицы не боялись ведьму и через мгновение уже склёвывали так щедро преподнесенное им угощение прямо с её ладони. Резагда улыбалась, невесомым движением разглаживая растопыренные пёрышки своим гостям, но тут внезапно услышала доносившиеся из больничного крыла крики и брань. Что-то с грохотом ударилось в стену и разбилось, а следом жестокий голос проорал непристойные слова. Это был Баствид, его голос невозможно было спутать с кем-то другим.