— А теперь обратите внимание на этот экспонат, — указывая рукой на кинжал с витой рукоятью в форме ополовиненной восьмерки и вынутым заостренными зубьями клинком, предложил собравшимся гид. — Это дентайр, или дегенбрехер, по-нашему — мечелом. На самом деле, старинный средневековый кинжал сломать меч, конечно, не мог, но вполне был способен помочь владельцу задержать противника на несколько секунд, а в случае удачи и нанести смертельную рану.

— Вид ужасный у этого ножика, — скривившись от отвращения, шепотом произнес мальчишка лет двенадцати с копной темно-каштановых волос и вздернутым носом.

— Да уж, — поддержал его стоящий рядом паренек того же возраста. — Представь, как он входит в тело… А если его там еще и повернуть…

— Придется потом долго соскребать мясо и освобождать зубья от намотавшихся на них жил, — с улыбкой вмешался в разговор гид, обернувшись в сторону мальчиков и пробуравив их взглядом не хуже дентайра.

Мальчишки открыли рот и смотрели на гида с восхищением.

— А когда это было? — с опаской спросил второй, более смелый, чем его приятель.

— Около семисот лет назад, — ответил гид, с удовольствием наблюдая, как загорелись любопытством глаза детей.

— Ух ты! — не удержался от восторга первый. — Это, когда на земле жили огромные чудища?

— Нет, ты все путаешь, — шепотом одернул его второй. — Динозавры вымерли на двести лет раньше.

Гид перестал улыбаться и громко спросил:

— Кто обучает вас истории, ребята?

От группы детей отделился молодой человек лет двадцати пяти, и гид, немного смутившись, узнал его.

— Как же вы учите их, Жан, если они настолько все путают? — с улыбкой спросил Алекс Бронкс, уже месяц работавший воскресным гидом в музее быта разных эпох.

— Ничего, они запомнят, предмет совсем новый, — объяснил учитель, защищая мальчишек. — Главное, что им интересно и они стараются, Алекс. Жаль, что в музее нет экспозиции по первобытному времени, мы сейчас изучаем примитивные общества.

— Таких древностей у нас нет, — подтвердил Алекс. — Большинство экспонатов относится к недалекому прошлому, в зале средневековья представлены самые старинные предметы. Все, чем сегодня располагает музей, совсем недавно находилось в руках частного владельца.

— Мужчины? — спросила девочка с удивительно светлыми волосами и ножками, напоминающими веревочки.

— Да.

— А зачем ему было нужно это? — показывая рукой на красивые массивные браслеты из потемневшего металла, поинтересовалась она. — Он сам их носил?

— Нет, он надевал их на женщин, разумом которых хотел управлять, — пристально глядя на девочку, произнес Алекс.

— Они сходили с ума от красоты украшений? — наивно предположила девочка, заставив учителя и гида улыбнуться.

— Не совсем, — сказал Алекс. — С ума окончательно сходят, а браслеты лишали женщин способности мыслить на то время, пока они их носили.

— Странно, — задумчиво произнес мальчик, завороженно рассматривающий витрину с украшениями.

— Что показалось тебе странным, Том? — спросил его учитель.

— Не знал, что женщины носят такие штуки. Наверное, они прячут их под одеждой…

Алекс разразился горестным смехом.

— Том, как ты можешь так говорить? — возмутился Жан. — Где ты видел женщин, не способных мыслить?

Вопрос поставил мальчика в тупик. Он смотрел на учителя огромными глазами, и первое, что ему захотелось ответить: «везде», но чувствуя возмущение учителя, он благоразумно промолчал.

Алекс наблюдал за напряженной работой мысли Тома, отражавшейся в мимическом танце его живого лица.

— Оставьте его, Жан, — тихо сказал он учителю. — Это будущий философ. Может быть, первый философ нашего времени.

— Ну да, и не иначе — киник, — саркастично заметил Жан.

Алекс с восхищением посмотрел на Жана, но кто такие киники, спросить не решился.

— Осмотр экспозиции заканчивается здесь, ребята, — предупредил он. — Потом вы можете посетить наш буфет, где продают сладкий лимонад, соленые палочки и фирменные кексы.

— Это отлично! — оживился мальчик, считавший, что динозавры вымерли девять столетий назад.

— Тебе бы только сладости, Тим, — упрекнула его тонконогая девочка, наградив обворожительной улыбкой.

— Да, и побольше, побольше! — кривляясь, согласился Тим.

— Соберитесь, друзья, — велел учитель, — и я отведу вас в буфет. Вы с нами, Алекс?

— Пожалуй. У меня следующая группа через час, успею перекусить.

— Замечательно, — обрадовался Жан.

Дети мгновенно закончили осмотр зала и так же быстро нашли буфет, расположенный на самом верху здания. Под него был обустроен чердак с купольной, наполовину прозрачной крышей. С первого дня открытия музея это место стало чуть ли не самым популярным в городе: посидеть «под небом» желающих всегда было немало. Уже через несколько дней название прижилось, а на входе в музей появилась вывеска:

«Буфет „Под небом“ принимает гостей с 10.00 до 23.00 ежедневно».

Заведение привлекало и своим фирменным десертом — кексами, заполненными заварным кремом и облитыми сахарной глазурью, которыми одарил его пожелавший остаться неизвестным доброжелатель, вложив в огромную коробку и листок с рецептом их приготовления. С легкой руки одного из первых посетителей, отведавших его, за десертом закрепилось название «Упавшие с небес» — настолько показались ему вкусными кексы, что он посчитал их неземными.

Но в буфете не только кексы были упавшими с небес. С недавних пор здесь нередко появлялись и собственно небожители, но пока только те, что спустились работать в новой школе подобно Жану. А жителей Поднебесной, желающих приятно скоротать время в необычной обстановке за чашкой вкусного кофе, всегда было предостаточно.

С утра и до пяти часов дня здесь работала молодежь, а в вечернее время за стойкой и за столиками ее сменяли люди взрослые.

Алекс с Жаном устроились у окна, дети — рядом за соседними столами.

— Много у вас учеников? — поинтересовался гид.

— Уже двенадцать, — с гордостью ответил Жан. — Месяц назад на первый урок пришли только трое. Родители поначалу недоверчиво отнеслись к проекту: многие не понимали, зачем их детям нужен живой учитель, а кто-то и сейчас считает, что история, география и литература им ни к чему.

— Ну, не так быстро, Жан, — подбадривал учителя Алекс. — Они поймут и отправят детей учиться к настоящим учителям. Ведь это не идет ни в какое сравнение с сетевыми кураторами. Вы сами не жалеете, что покинули министерство и спустились на дно?

— Это лучшее, что я мог сделать, — уверенно ответил Жан. — И очень рад, что Кристоф и Макс меня поддержали.

— Честно говоря, я сомневался, что небожители согласятся учить наших детей, — признался Алекс. — Когда Петр с декабристами подали идею народного образования, никто в это не верил.

Жан усмехнулся.

— Мы забыли, что мы один народ, — задумчиво проговорил он. — Я рад, что ситуация меняется, и мне кажется, в правильном направлении. Хотя мы не изобрели ничего нового: четыреста лет назад на этой же территории образованные люди шли в народ. Но они преследовали иные цели — настроить людей против власти и поднять их на восстание. К счастью, сейчас такой задачи нет, власть сама захотела изменить жизнь людей к лучшему. Поэтому я не сомневаюсь, что все получится, и уверен, что в ближайшее время желающих спуститься с небес на землю станет намного больше.

— Хочется в это верить.

— Так и будет, — не сомневаясь, сказал Жан. — Смотрите, Алекс, — Кир Мэнси раз в неделю проводит уроки астрономии. Не представляете, сколько ребят собирается на них! Мы отпускаем все три класса, когда он приходит. Дети слушают затаив дыхание, они ведь практически ровесники, и Кир для них — лучший пример.

— Не знал, что сенатор отпускает сына сюда, — удивился Алекс.

— И не одного, — улыбнулся Жан. — Близнецы Франсуа и Вийон ведут курс поэтического чтения по средам.

— И дети тоже? — недоверчиво спросил Алекс. — Так же с удовольствием его посещают, как урок астрономии Кира?

— Представьте, да, — с довольной улыбкой сказал Жан. — Близнецы смогли увлечь детей литературой, построив обучение по принципу театральной студии: читают пьесы по ролям, а потом разыгрывают небольшие сценки. Пока небольшие. Так что, нас не трое, а шестеро, спустившихся с небес.

— И сколько всего детей сейчас в школе?

— Тридцать пять человек, — ответил Жан. — Но это очень мало, если учесть, что ученики приезжают изо всех энглов. Хотя, пока не выстроится школа, мы все равно не сможем принять всех желающих, иначе будет тесновато — в доме профсоюзов не так много комнат, удобных для занятий.

— А я могу посетить урок астрономии? — смущенно спросил Алекс. — Мне тоже интересно послушать о звездах.

— Конечно! — обрадовался Жан. — Завтра как раз он будет в двенадцать часов дня. Приходите! Вашим детям эти уроки нравятся.

— Да? — удивился Алекс. — Мне они ничего не рассказывают.

— А вы интересовались, нравится им школа или нет? — осторожно спросил Жан.

— Если честно, как-то не до этого было, — ответил Алекс. — Я ведь совсем недавно получил второй шанс. Я ни о чем не мог думать, пока не вылечился.

— Да, я знаю, — Жан почувствовал себя неловко и пожалел, что начал этот разговор. — Простите, Алекс, я не должен был…

— Отчего же? Как раз должны. И вы совершенно правы: мало кто из родителей интересуется жизнью детей. Может, поэтому мы такие тупые.

— Вы не тупые, Алекс! — возразил Жан. — Просто такова жизнь: родители работают, а дети предоставлены сами себе.

— Нет, работа — это отговорки. Если желание есть, время найдется, — Алекс замолчал и посмотрел куда-то вдаль сквозь оконное стекло. — Многие читают с трудом и почти никто не умеет писать, — отрешенно добавил он.

— Мы сейчас обсуждаем введение такого курса, как каллиграфия. Когда-то его еще называли чистописанием. Письмо развивает мелкую моторику, а это напрямую связано с работой мозга. Вы же не будете против, если ваших детей начнут учить писать ручками на бумаге?

— Конечно, нет! — обрадовался Алекс. — Мне такой навык кажется волшебством, я и сам едва умею это делать.

— Вы шутите…

— Нет, не шучу. Короткую записку я еще составлю отдельными буквами, а написать непрерывно не смогу — не знаю, как сближать буквы, чтобы они вместе были и не сливались. Вы понимаете, о чем я?

— Кажется, да, — с грустью ответил Жан. — Может быть, нам подумать о классе для взрослых? Вдруг кто-то захочет научиться писать или изучить историю…

— Отличная идея! Я первым запишусь к вам. Уверен, желающих будет достаточно. Поговорите, с кем надо, пусть вам разрешат организовать уроки для взрослых.

— Обязательно обсудим это с другими учителями и в министерстве, но уверен, будет лучше и быстрее, если и от вас поступит запрос. Пообщайтесь с Кливертом — все инициативы декабристов реализуются практически мгновенно. Не знаю, что он за человек, но между ним и властителем, определенно, существует доверие. Я уверен, Петр сможет организовать все, что захочет.

— Похоже на то, — согласился Алекс.

…Вэл пытался разжечь камин в хижине. На улице было холодно и промозгло, из-за сырости тяги не хватало, и огонь гас быстрее, чем дрова успевали разгореться. Поленья тлели с боков и заполняли небольшое помещение едким дымом, который никак не хотел попадать в дымоход. Безуспешно провозившись около получаса, Вэл вышел из себя и, пнув кочергу, вышел на улицу под вибрирующий гул стали и чугуна. Он отошел на несколько шагов от дома и поднял голову кверху, чтобы рассмотреть, идет ли из трубы что-нибудь, напоминающее дым, или вся эта удушливая копоть стелется исключительно по полу его гостиной.

Дыма не было и не могло быть — на венце трубы прочно сидело добротно свитое большое гнездо. Вэл смотрел по сторонам, соображая, как можно освободить дымоход от домика непрошенных гостей. Лестницы рядом не оказалось, и он вернулся в дом, взял на кухне табурет, отпилил от него ножки, оставив от каждой сантиметров по пятнадцать, вынул сидение и с этим круглым каркасом вылез на крышу через мансардное окно. Крепко привязав одну сторону остова табурета к трубе, а другую — к флюгеру, он подергал конструкцию и, убедившись, что никаким ветром ее не сдует, потянулся к гнезду. Но Вэл не смог его коснуться, руки сами опустились, как только он представил, что совсем скоро в нем могут поселиться аисты. Вэл был уверен, что это их гнездо, хотя никогда раньше эти птицы не прилетали к его дому. Всего несколько раз ему приходилось видеть их на берегу заболоченного пруда метрах в семистах отсюда. Когда они успели обосноваться на его крыше? Вэл был здесь в последний раз три недели назад, протапливал камин. Значит, гнездо свито только что. И он не смог его тронуть. Вместо этого Вэл отвязал то, что осталось от табурета, и вместе с веревками сбросил вниз. В конце концов, в доме два камина, и хотя другим раньше не пользовались, этот теперь принадлежал аистам.

Вэл удовлетворенно расправил плечи и замер, стоя на крыше своего отшельнического убежища. Все вокруг дышало и пахло весной, заполняя пространство предчувствием новой жизни, а душу — особым, необъяснимым трепетом и волнением, которым каждый раз обманывает нас весна. Вэл почувствовал себя необычайно значимым в жизни вообще, а в жизни своего народа — особенно, и улыбнулся, зная, что это всего лишь следствие выброса в кровь гормона, вызванного иллюзиями времени года. Весна — искуснейшая из обманщиц, ей всегда удается оглушить человека надеждой, заставить его поверить, что в этом году долгожданное начало той самой счастливой жизни имеет все шансы на осуществление.

Вэл вдохнул пьянящую свежесть воздуха, впитавшего в себя прохладу талой воды, чистоту высокого неба и запах набухших почек — особый букет последних дней марта, который не спутать ни с каким другим.

Сегодня последнее воскресенье первого месяца весны, двадцать восьмое марта. Ровно через неделю жители обоих миров примут решение по существующей системе управления — дадут ей шанс на дальнейшую жизнь или отвергнут ее.

Внутренне Вэл был готов к любому исходу и все последнее время пристально наблюдал за ситуацией, складывающейся вокруг проводимых реформ, и за действиями оппозиционных сил. Новый курс, выбранный им с легкой подачи сенатора Мэнси, на дне был принят с воодушевлением. Не надеясь на реальные инициативы, Вэл и исполком были удивлены количеством заявок, поступивших в первые дни. И пусть не все из них содержали предложения, достойные внимания и внедрения, сам факт их количества подтверждал назревшую необходимость перемен.

Поначалу Вэл воспринял беспримерную активность людей как реакцию на вызов системы, которая не продлится дольше недели. Но его ожидало приятное разочарование: несмотря на сокращающееся количество поступавших заявок, качество их возрастало, и они принимали коллективный характер. К концу февраля инициативная группа, направляемая обществом декабристов, подала идею в координационный совет исполкома об установке в каждом энгле цифрового табло, которое отражало бы все пожелания, принятые к исполнению, чтобы не нагружать двойной работой сотрудников приемных пунктов и контролировать ситуацию самостоятельно. Идея реализовалась через два дня, и жители поднебесной ежевечерне обсуждали новые инициативы, собираясь в тех городских заведениях, где можно было пообщаться за кубком пива и управляющие которых догадались дублировать информацию с табло исполкома на свои экраны.

Первого марта стартовал новый крупный проект реформы просвещения: в доме профсоюзов двадцать первого энгла открылась школа классического обучения для детей. А уже через день в том же энгле впервые более чем за сто лет распахнул двери музей быта разных исторических эпох. Видя, какое оживление это вызвало в народе, Вэл испытывал не просто удовлетворение, он чувствовал момент в его значительности, воспринимая происходящее на уровне торжества идеи, способной привести к формированию настоящего гражданского общества.

Но все хорошо не бывает никогда. Этот неписаный закон работает практически в каждой ситуации — небожители в большинстве своем к нововведениям отнеслись скептически, а многие и враждебно. Последнее заседание Сената прошло бурно, моментами даже агрессивно. Конструктивного обсуждения изменения системы налогообложения не получилось — на предложение министра Филдинга ввести прогрессивную шкалу для обитателей Небес сенаторы ответили категорическим отказом. Проект отложили до второго слушания, но в кулуарах поползли слухи, что властитель настроен крайне нелояльно к статусным лицам и желает за их счет устроить рай на земле.

Вэл пока видимых мер для смягчения накалившейся обстановки принимать не спешил — он ждал результатов референдума. Со стороны создавалось впечатление, что он недооценивает нависшую над ним угрозу, но лишь те, кто не очень хорошо знал его, могли этому поверить. Работавшие с властителем бок о бок не сомневались: великий и ужасный никогда не сдает позиции и ничего не упускает из вида.

Нельзя было не заметить, что некогда единый организм власти раскалывался, его штормило и лихорадило, как тяжелобольного. Сердцем и мозгом политического колосса Вэл всегда был и всеми таковым признавался. Но если раньше Сенату отводилась роль торжественно держать корону над головой государственной машины, то теперь народная солидарность с политикой Вэла лишила сенаторов этой привилегии.

Ситуация обострялась расколом внутри аристократов власти: оба Мэнси безоговорочно поддерживали властителя, старший к тому же был идейным вдохновителем и главным проводником реформ, ненавистных старейшинам. Кабинет министров, после заключения троих из двенадцати членов в изолятор, демонстрировал лояльность, в которую Вэл не верил, но делал вид, что ни в ком не сомневается. Чем ближе был день референдума, тем очевиднее становилось, что большинство небожителей не готово ничего менять в привычном порядке вещей, а до жизни тех, кто внизу, им мало дела. Энтузиасты вроде Жана, Кристофа и им подобных вызывали недоумение, а порой и откровенную критику со стороны наделенных статусом граждан, убежденных в том, что образование вредно людям дна, что ничего, кроме смятения и желания выйти из-под контроля, оно им не принесет. Ну разве что, дополнительную головную боль системе управления.

Головная боль мучила властителя последние два месяца практически постоянно. Даже сейчас, стоя на крыше и вдыхая весну всеми легкими, он чувствовал тупую, сдавливающую виски тесноту, от которой не спасали ни сон, ни виски и избавиться от которой казалось ему невозможным.

Вэл бросил последний взгляд на внушительного размера гнездо, довольно неряшливо свитое, как часто в этих делах бывает у белых аистов, и, сомневаясь, не разрушит ли многокилограммовое птичье сооружение трубу, вернулся в дом тем же путем — через мансардное окно. Внутри было холодно, дымно и неуютно. Вэл распахнул окна и дверь, чтобы проветрить помещение, и на всякий случай запустил автономную систему обогрева, не будучи уверенным, что сможет благополучно растопить другой камин. Ночевать в сыром и холодном пространстве он не хотел, но и возвращаться сегодня на виллу тоже не планировал, ощущая потребность в уединении, найти которое мог только здесь.

Уже через час дом обогрелся, дым вышел, а в камине затрещали поленья. Вэл сидел в кресле, погрузившись в раздумья, смотрел на огонь и пил виски. Было совсем не поздно. Он спустился сюда рано утром, позавтракав, пока в доме все еще спали, и забрав приготовленные Сэлом продукты. О том, где он иногда проводит воскресные дни, как и о существовании домика на земле, никто, кроме Сэла, не знал. Вэл отключал связь и жил в безвременье около суток, уходя в читательский запой, а иногда напиваясь буквально. Наутро в понедельник он просыпался с первыми лучами солнца и поднимался в небеса отдохнувшим, чтобы с новыми силами отдаться работе. Только здесь ему удавалось выспаться, только здесь он не просыпался среди ночи в поту от преследовавших его последние месяцы кошмаров. Здесь простая жизнь с нехитрыми заботами: растопить камин, очистить территорию от снега, убраться в домике, вскипятить чай — давала ощущение правильно потраченного времени и наполнялась смыслом, который ускользает в бесконечных государственных нуждах и размывается городскими привычками.

Сегодняшняя вылазка стала особенно приятной: весна оживила пространство, напитав деревья соком, победив сугробы и морозы. С утра было пасмурно, но к полудню небо очистилось от облаков, и яркое солнце обогрело выложенный из дикого серо-оливкового камня дом и дворик с верандой. Вэл вышел на залитую солнцем улицу, сощурился и чихнул несколько раз.

— Какой ты грязный, — произнес он, глядя на пол, облицованный терракотовой плиткой, весь покрытый толстым слоем пыли.

Спускающийся на гнездо красноклювый аист застал хозяина дома за работой: Вэл смывал с плитки оставшийся после зимы хлам. Аист сделал круг над двором, словно здороваясь, потом поднялся и встал на одну ногу посередине гнезда.

— Привет, приятель, — обрадовался Вэл. — Добро пожаловать в жилище отшельника! Надеюсь, тебе не придется долго ждать свою аистиху, хотя ты и выбрал странное место для гнезда.

Аист, наклонив голову, смотрел на Вэла синим глазом, будто понимал, о чем тот говорил ему.

— Далековато тебе придется летать за пропитанием, — скорее себе самому, чем птице, заметил Вэл, подумав, что рыбу сегодня жарить не станет. Аист защелкал клювом, и Вэл принял этот треск как одобрение своих мыслей.

Закончив с полом, он перешел к отмыванию деревянного стола, скамьи около него и кресел. С окнами хозяин поступил по-простому: обдал водой, использовав тот же разбрызгиватель, что и при мытье пола. С большим фонарем в кованом корпусе, свисающим над столом на массивной цепи, пришлось повозиться, протирая вручную каждый стеклянный элемент и каждое силуминовое звено. Чтобы убрать лишнюю воду со всех поверхностей, Вэл вытащил пушку и быстро просушил все струей теплого воздуха. Двор и веранда преобразились, и хозяину захотелось остаться здесь, чтобы посидеть на солнышке. Он вынес из дома овчину, бросил ее в кресло и сел, потягивая виски и попыхивая сигарой. Вэл блаженствовал, улыбаясь этому дню и тому, что знает о своей улыбке. Аист время от времени трещал на крыше — Вэл объяснял это желанием птицы привлечь внимание аистихи. Вэл его понимал.

— А не послушать ли нам музыку вместо того, чтобы стучать клювом? — неожиданно произнес он, и мысль показалась ему занятной. Вэл некоторое время решал, что бы хотел сейчас услышать, и остановил выбор на «Реквием» Моцарта. Он включил его в исполнении Венского симфонического оркестра с фон Караяном, которое сотни лет считалось эталонным, и с этим невозможно было не согласиться.

«Вечный покой» разливался тягучим звуком под сводами веранды, заставляя душу чувствовать и переживать спрятанное глубоко на дне. Вэл не хотел пускать музыку в себя и вытаскивать на поверхность сознания то, что когда-то вырвал оттуда и похоронил за периметром памяти. Сопротивляясь ее силе, он заставлял себя воспринимать звучащие голоса рассудочно, отдельно от мелодии, пытался сам проникнуть через нее в миропонимание людей того времени, в котором жил и творил композитор. Он говорил себе, что эта музыка пропитана псевдострахом средневекового сознания перед высшими силами, что она сбивает с ритма дыхание, не дает его перевести и не приносит наслаждения. Но уже первые слова пятой части: «Царь потрясающего величия» отвлекли Вэла от критической мысли, и к восьмой он был готов плакать вместе с хором «слезного дня».

— Раскис ты, властитель.

Вэл вздрогнул, выключил музыку и огляделся по сторонам: никого рядом не было, да и не могло быть никого, кто посмел бы так к нему обратиться. Но голос показался ему знакомым, словно когда-то он уже слышал его и был уверен, что этот голос ему нравился. «Я схожу с ума», — с удивлением обнаружил Вэл и замер в кресле, забыв стряхнуть с сигары нависший пепел. Столбик истлевшего табака осыпался на стол мимо пепельницы.

— Не думаю, — снова прозвучал голос, — маном [1] меня не признали, значит, я не разовью в тебе мании.

— Фим?! — воскликнул Вэл, узнав голос. — Этого не может быть…

— Чего именно не может быть: чтобы меня не признали маном или что я здесь?

— Фим! — радуясь и все еще не веря, крикнул Вэл.

— Да я это, я, зачем так кричать?

— Но как? Я тебя не вижу, — нервничал Вэл, осматриваясь по сторонам.

— И не увидишь, меня здесь все-таки нет. Но когда солнце сядет, ты различишь мою тень. А пока можем просто поговорить.

— И я нормальный, не сошел с ума?

— Это, как сам считаешь, — голос рассмеялся. — По мне, так ты всегда был не от мира сего; но мне это и раньше нравилось, а сейчас я и не представляю, чтобы ты был другим — нормальным, как вы любите выражаться.

— Фим, я так тебе рад, — с некоторой грустью, но и с облегчением выдохнул Вэл.

— Знаю, — душевно ответил голос. — Я тоже рад тебе. Ты уж прости, что я так запросто к тебе обращаюсь, у нас здесь своя этика, даже ему все говорят «ты».

— Мне нравится, — ответил Вэл. — Мне этого не хватает после того, как…

Вэл оборвал фразу и замолчал.

— О-о-о, — издевательски протянул голос. — До такой степени все запущено? Ты даже думать себе запретил о ней?

— Да, — резко ответил Вэл. — И, если тебе не трудно, не говори ничего… о ней.

— Странный ты… Я, можно сказать, затем и пришел, а теперь буду придумывать иные темы для разговора?

— Не надо ничего придумывать, расскажи, как ты, где ты. Я очень переживал, когда тебя убил этот гад и предатель Лори.

— Я видел твою тоску и был очень тронут. Твоя боль сделала меня тем, кто я есть сейчас.

— И кто ты сейчас? Ангел-хранитель?

— Может быть, что-то, похожее на второе, на хранителя, — весело проговорил голос. — Ангелов я не встречал, возможно, они где-то выше обитают, там, куда меня не пустили. Вернее, куда я, видимо, сам не захотел.

— Почему? — удивился Вэл.

— Привязался я к тебе, — признался голос, — и так сильно, что меня при тебе и оставили. Я вроде наблюдаю за тобой. Берегу тебя.

— То есть, ты все видишь и все обо мне знаешь?

— Даже больше, чем ты сам. Но все я тебе рассказать не могу. Есть пределы вашего знания, и есть правила, которые мне нарушать нельзя. Но я могу дать тебе подсказки, не говоря прямо, а так, чтобы ты при желании мог сам догадаться.

— О чем? — насторожился Вэл.

— Это ты должен знать. Спроси, что тебя интересует. Если я найду подсказку, обязательно тебе ее дам.

— Аист на моей крыше — это хороший знак?

— Вэл! Это все, что тебя сейчас волнует?! Да, очень хороший. Он гарантирует тебе счастье и благополучие, а возможно, и кое-что еще, если проявишь себя достойно.

— В каком смысле «достойно»?

— На этот счет у меня нет подсказки, — коротко ответил голос.

— Ясно, — отозвался Вэл. — И не надо. Скажи лучше: я могу со своей стороны как-то облегчить твою участь там? Не знаю: помолиться, дать милостыню, сделать пожертвование… Что там у вас идет в зачет?

Голос Фима раскатисто рассмеялся.

— Люди, — снисходительно-любяще проговорил он. — О своих душах заботьтесь, пока живы, о своих. Ты все для меня делаешь, Вэл, поверь. Больше ничего не нужно.

— Я ничего и не делаю, — растерянно произнес Вэл.

— Ты помнишь меня, переживаешь мой уход — это все, что нужно, этого достаточно.

— Конечно, я тебя помню! Как я могу забыть человека, спасшего мне жизнь?

— Вы многое можете забыть, — возразил голос Фима. — Забыл же ты Нину.

— Я не забыл, — раздраженно произнес Вэл. — Я не позволяю себе вспоминать.

— Напрасно. Ничего плохого она тебе не сделала. Насколько мне известно, ей ты обязан возвращением дочери и внука. Вряд ли бы ты сам нашел их.

— Ты, действительно, все знаешь. И то, что сказал, — правда, — согласился Вэл, скупо роняя слова.

— Так чего же ты злишься?

— Она бросила меня, — еле сдерживаясь, ответил Вэл. — Она нас всех бросила.

— Может, была причина, о которой ты не знаешь или не хочешь знать? Она любила тебя, я это точно знаю. Вы были счастливы…

— Счастливы! — крикнул Вэл. — Счастливы целую неделю!

— Зря ты ерничаешь, — одернул его голос. — У тебя была целая неделя счастья. У многих и этого нет.

Вэл ничего не ответил. Он поднялся, медленно прошел в дом и упал в кресло возле камина. Огонь в нем давно погас, но угли еще тлели. Вэл отворил решетку, взял кочергу и начал переворачивать ею головешки, выбивая из них пучки вспыхивающих и тут же гаснущих искр. Вдруг он закричал громко и дико и со всей силы ударил кочергой так, что одна головня выпала на пол. Вэл, растерявшись, схватил ее рукой и швырнул обратно в камин. Тело пронзила нестерпимая боль.

— Что ты делаешь?! — воскликнул призрак.

Вэл, не говоря ни слова, стиснув зубы и странно мыча, бросился в ванную и сунул руку под струю холодной воды. Он осел на пол, опустив руку в ванну, и закрыл глаза.

— Ты в сознании? Или у тебя болевой шок? — голос нервно вибрировал рядом с ухом Вэла.

— Все нормально, — глухо ответил Вэл. — Мне больно, и хорошо, что больно… Теперь можешь говорить, что хотел.

— Средневековые какие-то у тебя методы воспринимать информацию, — полушутя заметил голос. — Я не собирался сообщать ничего, что могло бы заставить тебя страдать. Я только хотел, чтобы ты открыл тубус и внимательно изучил то, что написано внутри него.

— Какой еще тубус?

— Тот, что Кронс подарил Нине в день ее рождения.

— Ничего об этом не знаю, никогда его не видел.

— Ты так и не зашел в ее комнату? — догадался Фим.

— И не собираюсь, — резко ответил Вэл.

— Придется, — так же резко произнес голос. — Тубус лежит на твоей любимой кровати. Ты должен узнать, что там.

— Что там может быть важного?

— Мне не известно. Я должен только передать тебе информацию.

— Это все, что ты хотел мне сказать? — нервно спросил Вэл.

— Да, властитель, — в голосе Фиме звучала едва различимая издевка. — Но позволь добавить кое-что. Я наблюдаю за тобой и замечаю, что ты теряешь хватку. У тебя на носу событие, которое может стоить тебе не только статуса, но и головы, а ты продолжаешь играть в либерализм и демократию. Люди перестают бояться тебя, а некоторые и вовсе считают, что твои силы иссякли. Пора вернуть Небесам верховного властителя Вэла Лоу, того, которого я знал когда-то.

Вэл внимательно выслушал и ответил спокойно:

— Власть, опирающаяся на страх, сама пребывает в страхе. Больше всего остального она опасается того, что этот страх исчезнет, поскольку вместе с ним исчезнет и она сама. Я не хочу, чтобы люди боялись меня, потому что я сам не хочу никого бояться.

— Новая философия? — не унимался голос.

— Стара как мир, — равнодушно возразил Вэл.

— И ты веришь в то, что говоришь?

— Зачем мне врать, тем более тебе? — усмехнулся Вэл. — Какой в этом смысл?

— Никакого, — согласился призрак. — Но я должен был знать наверное, что это не очередная твоя политическая игра.

— Для чего это тебе?

— Не важно.

— Не понимаю, к чему эти разговоры, Фим. Я очень рад твоему появлению, пусть и в бестелесном виде. Даже если завтра выяснится, что мне все приснилось, я все равно рад услышать твой голос. Я очень скучаю…

— Мы еще увидимся, властитель, — голос призрачно дрогнул. — Я тоже скучаю. Жаль, что так мало довелось… ну да ладно… Перекрой воду, чтобы я не опасался за тебя, и обработай рану. Меня зовут, мне пора. И не слушай больше заупокойных месс, не порти себе настроение.

— Фим, — позвал Вэл, но голос больше не отвечал.

Вэл закрыл воду и поднялся. Почувствовав резкую боль, с удивлением посмотрел на опухшую красную ладонь и усмехнулся: «Это не сон: лемуры, или как их там, существуют, вот и у меня появился собственный».

Вэл добрался до просторного и удобного кресла и упал в него, закинув ноги на чайный столик. Он расположился напротив камина из белого камня с конусообразным дымоходом, уходящим под потолок с массивными деревянными балками, на одной из которых почти над самой головой висел огромный замковый светильник в форме резного обода с двенадцатью лампами-свечами. Взгляд властителя некоторое время блуждал по комнате, потом остановился на львах, соединивших передние лапы на створках кованой каминной решетки, и углях, почти совсем погасших. Вэл чувствовал себя расслабленным, глядя на прогоревший камин в ожидании приближающегося вечера. «Он гарантирует тебе счастье и благополучие, а возможно, и кое-что еще, если проявишь себя достойно», — повторял он слова Фима, представляя возможные ситуации, в которых ему пришлось бы вести себя подобным образом. Но все, что приходило на ум, выглядело смешным и нелепым, и Вэл оставил попытки расшифровать тайные смыслы «достойного» поведения. Мысли его блуждали с одного на другое, пока наконец не спутались окончательно, — Вэл задремал при свете дня.

Проснулся он от странного шума, доносящегося со стороны двора. Сначала Вэлу подумалось, что это аист стучит по крыше, но потом на веранде послышался отчетливый звук падающего стула, а вслед за ним глухой удар чего-то объемного, но мягкого о стол. Вэл нехотя поднялся и подошел к двери. Уже через окно, выходящее на веранду, он различил скорченную между столом и скамьей человеческую фигуру в обносках с обмотанной чем-то серым головой. Вэл одним прыжком оказался за дверью и склонился над непрошеным гостем. Он приподнял его и усадил на скамью.

— Кто ты? — спросил Вэл. — Что с тобой?

Человек посмотрел на него, и Вэлу его взгляд показался знакомым. Он был почти уверен, что уже встречал его, но, где и когда, вспомнить не мог. Властителю еще не доводилось видеть кого-либо в столь плачевном состоянии: в сообществе нуждающихся не было, а этот бедняга обессилел настолько, что можно было подумать, что он либо очень болен, либо очень давно ничего не ел. Поверить в то или другое было практически невозможно — государственную субсидию имел каждый, и тем не менее, на скамье сидел полуживой, тощий, с обросшими и сбившимися в колтуны волосами нищий.

— Пойдем в дом, держись за меня, — сказал Вэл, помогая человеку подняться.

Бродяга с трудом встал на ноги и, цепляясь за рукав властителя, перекочевал внутрь — Вэл втащил его и усадил в кресло.

— Кто ты? — снова спросил он. — Как тебя зовут?

— Дэн, — еле слышно прохрипел тот.

— Дэн?! — изумился Вэл, узнавая в нем водителя Зиги. — Ты? Что с тобой случилось, приятель?

— Пить…

— Сейчас, — Вэл принес кубок молока. Дэн сделал несколько глотков. — Ты, наверное, голоден. Когда ты ел в последний раз?

— Давно, — слабым голосом ответил тот.

— Потерпи немного, я сейчас что-нибудь придумаю.

Вэл отварил приготовленную для барбекю рыбу и уже через полчаса поил бульоном Дэна, с болью наблюдая, с какой жадностью тот набросился на несколько маленьких кусочков форели.

— Хватит, Дэн, — остановил Вэл голодного. — Не нужно сразу наедаться, позже еще поешь. Отдохни пока, я наберу ванну: тебе нужно согреться и вымыться как следует.

Вэл уложил Дэна в пенную теплую воду и сжег его одежду в камине. Пока бывший водитель бывшего советника приходил в чувство и приводил себя в порядок с помощью мыла и губки, властитель пытался представить, что могло произойти. Он ходил взад и вперед по дому, проверил гостевую спальню и убедился, что постель застелена, а воздух прогрет во всех помещениях; отыскал у себя новый домашний костюм и связался с Сэлом, велев принести комплект верхней одежды и обуви и ленту от ожогов. На кухне Вэл нашел в камере сохранения свежести яйца, сварил их и оставил остывать на столе. Потом, выложив в миску остатки сырой рыбы, вынес угощение аисту во двор. Птица была на гнезде, неподвижно стоя на одной ноге.

— Это тебе, счастливчик, — улыбнулся Вэл, поднимая миску вверх и показывая ее аисту. — Оставляю вот здесь, — произнес он, кладя миску на каменный пол двора подальше от дома.

Через час, когда Вэл вышел встретить Сэла, рыбы в миске уже не было, а аист, завидев хозяина, издал клювом короткий трескучий туш.

— Что с вашей рукой, господин? — испуганно спросил Сэл, рассматривая ладонь и перевязывая ее противоожоговой лентой.

— Пустяки, — улыбнулся Вэл. — Неудачно взялся за кочергу.

— Сильный ожог, — покачал головой Сэл. — Нужно показать доктору.

— Завтра наведаюсь к Ашуре. Дома все спокойно?

— Да, господин, все в порядке… — Сэл замешкался, не зная, продолжить или замолчать.

— В чем дело? — заметил его колебания Вэл. — Говори.

— Ваша дочь беспокоится о вас, спрашивает, где вы. И господин Марк тоже.

— Надеюсь, ты меня не выдал…

— Конечно, нет, господин. Как я могу?

— Хорошо, — холодно ответил Вэл.

— Сами скажите им, пожалуйста, а то мне неловко говорить неправду каждый раз, когда вы здесь, — осторожно попросил Сэл.

— Не забывайся, — с улыбкой заметил властитель, ощутимо сдавив плечо слуги здоровой рукой.

— Как скажете, господин Вэл, — Сэл побледнел. — Я могу идти?

— Нет пока. Помоги мне разобраться с ужином. Я плохо понимаю, что к чему на кухне. И еще помоги вытащить Дэна из ванны, боюсь, я не справлюсь одной рукой.

— Да, господин, — выдохнул Сэл, привыкший за долгие годы служения ничему не удивляться, а в случаях, как сейчас, не удивляться ничему совершенно. И не спрашивать, откуда в ванне господина мог оказаться некто по имени Дэн.

Сэл ушел, когда совсем стемнело, Вэл и его гость поужинали, и даже стих треск аиста, приглашающего на гнездо аистиху. Дэн понемногу приходил в себя, Вэл дал ему поспать часа два после ужина и, налив себе виски, приступил к расспросам.

— Ты же понимаешь, что я хочу знать, что произошло? — сказал Вэл, присаживаясь в кресло у кровати Дэна.

— Да, — ответил тот. — Спрашивайте, господин верховный властитель, я все скажу.

— Только без верховных, ладно? Не трать силы зря: просто Вэл.

— Хорошо, господин Вэл, — недоверчиво произнес Дэн. — С чего начать?

— С начала, — улыбнулся Вэл. — Расскажи, как и когда ты оказался в лесу.

— Это было в тот день, когда я отвез господина Зиги к шаттлу, — медленно проговорил Дэн.

— К какому шаттлу? — насторожился Вэл.

— Чужой шаттл, у нас нет таких, — уверенно сказал Дэн. — Господин Зиги и его спутница улетели на нем, а я вернулся в замок парковаться. Поставил машину и вошел, а там… все мертвые, только один гвардеец еще дышал. Я к нему, а он: «Это газ. Спасайся». Я его потащил, но он умер сразу же. Пока ему делал искусственное дыхание, сам наглотался яда, потом меня два дня зеленым тошнило.

— Почему ты не пришел ко мне?

— Я боялся, что меня обвинят в убийстве, а я этого не делал, господин Вэл, — Дэн затрясся, глаза его заблестели.

— Успокойся, Дэн, — беря его за тощую руку, попытался сдержать его волнение Вэл. — Никто не подумает о тебе такое. Ты ни в чем не виноват, — он с жалостью смотрел на длинную худую шею, выпирающие ключицы, обтянутые мертвенной кожей, оголенные сваливающейся с плеч фуфайкой, оказавшейся непомерно большой для такого доходяги, в какого сейчас превратился Дэн. — Как же ты выжил? — с болью вырвалось у Вэла.

— Не знаю, — слабым голосом произнес Дэн. — Я понимал, что за периметр нельзя, система меня найдет, поэтому я хотел вернуться в замок, боялся, конечно, но идти мне больше было некуда. Я вернулся через несколько дней, а замка уже не было.

Вэл тяжело молчал. Ему было страшно представить, через что прошел Дэн, скитаясь в мороз и вьюгу по лесу. И где-то за створками остывающей ненависти заскреблась когтистая крыса — вина за разрушенное гнездо Бер.

— Дэн, — глухо сказал Вэл. — Завтра ты пойдешь со мной и будешь жить у меня, пока окончательно не восстановишь силы. Потом мы придумаем тебе занятие.

— Почему вы это делаете для меня, господин Вэл? — глядя на него слезящимися глазами, спросил Дэн.

— Потому что замок разрушил я, и поэтому тебе некуда было пойти. Поэтому ты чуть не погиб.

— Я не верю, что вы могли разрушить дом господина Зиги. Вы были так близки с ним…

— Это сделали по моему приказу, Дэн. Не спрашивай, почему. Лучше тебе не знать.

Дэн смотрел на Вэла пустыми глазами, силясь осознать услышанное, но, судя по растерянному выражению лица, ему это не удавалось.

— Завтра тебя осмотрит доктор. А пока спи, позже поговорим, — Вэл поднялся, чтобы уйти.

— Спасибо, господин верховный властитель, — прошептал Дэн. — Простите, что пришлось со мной возиться. Вы спасли мне жизнь. А кто я такой, чтобы вы…

Вэл посмотрел на него сурово:

— Я чтобы больше этого не слышал. Ты человек, и я человек. Люди должны помогать друг другу, — Вэл остановился в дверях. — И да: я встаю рано. Если завтра будешь сомневаться, что сможешь дойти, геройствовать не надо, я уйду один, а к тебе пришлю Сэла.

— Я дойду, не беспокойтесь, господин Вэл. Спокойной ночи. Спасибо.

Вэл вышел в гостиную и упал на софу практически без сил. Он надеялся узнать от Дэна ответы на мучившие его вопросы, но узнал лишь то, что стало с самим Дэном и каким образом бывший советник расправился с обитателями замка. Другие вопросы властитель просто не смог задать истощенному сознанию водителя Зиги и отложил обстоятельный разговор на какое-то время. В итоге вопросов стало еще больше, они истязали разум Вэла бесконечными «как?» и «почему?», не позволяя переключиться на что-то еще.

— Фим, — устало произнес Вэл, — куда ты делся, когда мне так нужен?

Пламя горящей на столе свечи дрогнуло, словно подхваченное потоком воздуха. Вэл устремил взгляд в направлении движения огня, в полумрак едва освещенной комнаты, и увидел в противоположном конце гостиной тень, напоминающую человека, сидящего в кресле.

— Это ты, Фим?

— Конечно, я, — раздался бодрый голос. — Или к тебе много других духов забредает на огонек?

— Господи, как я рад, что ты вернулся, — с облегчением проговорил Вэл. — Почему ты появился только теперь? Где тебя носило два месяца?

— Я всегда был рядом, но не мог прорваться в твое сознание, — спокойно ответил Фим. — Там, в небесах, я не могу являться тебе днем, только ночью, во сне. Но ты принимаешь какую-то дрянь, которая блокирует твой мозг. Если бы ты видел, какими колючками забивается твоя голова, не стал бы пить эту гадость. Я пробовал сквозь них продраться — всю душу изранил. Зачем тебе эта отрава?

— Иначе мне не уснуть. Без снотворного я только здесь могу спать. Здесь мне ничего не снится.

— Так ты боишься снов? — рассмеялся Фим. — Оказывается, великий и ужасный властитель обоих миров боится иллюзий!

— Да, — признался Вэл. — Боюсь. Боюсь, потому что они возвращают меня в прошлое. А я не хочу жить иллюзиями.

— И не хочешь получать оттуда послания…

— Какие послания? О чем ты?

— Только не говори, что не понимаешь, о чем я, — отмахнулся Фим. — Связанные судьбы и все такое…

— Откуда ты знаешь?

— Вэл, мне положено многое знать о тебе, — с некоторым недоумением произнес голос. — Но ты, похоже, действительно тормозишь. Или это последствия обморока?

— Не обязательно хамить. Если я чего-то недопонимаю, так и скажи. Я очень устал сегодня, могу и притормаживать.

— Тогда ложись и спи. Я приду к тебе во сне, и ты все спросишь и на все получишь ответ, не растрачивая, а восстанавливая силы.

— Так можно?

— Конечно, — в голосе Фима раздались нежные вибрации, и Вэл подумал, что призрак в этот момент улыбается.

— Я сейчас, лишь приму душ, — устало проговорил Вэл. — Только не исчезай.

— Не бойся, я никуда не денусь, — успокоил его Фим. — Я приду к тебе, когда ты ляжешь, и помогу быстро заснуть. А пока навещу беднягу Дэна и поставлю ему цветные фильтры — пусть хоть во сне порадуется жизни…

— Быстро не получилось, — сочувственно произнес Фим, когда Вэл наконец вошел в спальню.

— Нет. Неловко одной рукой себя мыть, — Вэл сбросил халат и тяжело опустился на кровать. — Устал я сегодня, Фим. Но хочется с тобой поговорить.

— Говорим, — медленно произнес Фим, приближаясь к изголовью кровати. Вэл почувствовал его по едва заметному движению воздуха рядом. — Я тоже не против пообщаться. Не станешь возражать, если я начну первым задавать вопросы?

— Не стану, — улыбнулся Вэл, едва выговаривая слова. Голова его тяжелела, веки закрывались. — Это так ты меня усыпляешь?

— Догадливый, — голос Фима прозвучал словно издалека. — Но пока ты еще здесь, скажи мне: зачем ты притащил в дом Дэна?

— Он бы умер, — с трудом произнес Вэл. — Здесь нет никого…

Глаза его сомкнулись, Вэл мгновенно заснул, а когда проснулся, не смог ничего вспомнить из обещанного ночного разговора и начал сомневаться, что призрак Фима действительно посещал его, а не стал плодом разыгравшегося воображения или расстроенных нервов. Солнце только-только выбрасывало первые щупальца из-за деревьев — время приближалось к шести утра. Вэл встал и почувствовал себя на удивление бодрым и хорошо отдохнувшим. На крыше послышался знакомый треск, и Вэл, набросив поверх халата плед, вышел во двор. В гнезде было две птицы.

— Ты, и правда, счастливчик! — воскликнул Вэл. — Совет да любовь!

Появление аистихи наполнило Вэла радостью. Он не мог точно определить ее причину, но чувствовал, как ему становится хорошо при мысли, что в гнезде появятся птенцы. Приготовив нехитрый завтрак, Вэл собрал остатки еды и вынес во двор, положив в ту же миску, из которой вчера угощал аиста рыбой. Когда через полчаса они с Дэном вышли из дома, миска была пуста, а птицы на гнезде одноного стояли рядом.

До периметра добрались быстрее, чем Вэл думал. Дэн выглядел намного лучше и на ногах держался довольно крепко, несмотря на большие, не по размеру ботинки, так и норовившие свалиться с него. Однако как только они оказались в лифте, Дэн пошатнулся и прислонился к стене. Дышал он так тяжело и хрипло, что Вэл вызвал Ашуру еще до того как вошел в дом. Он препоручил Дэна Сэлу и направился к себе, чтобы принять душ, сделать заплыв в бассейне и подготовиться к началу рабочего дня.

— Папа! — радостно воскликнула Ева, услышав его шаги на лестнице и выбегая навстречу ему.

Вэл остановился и посмотрел на дочь так, словно не понимал причины ее возбуждения. Она собиралась обнять его, но встретив отстраненный взгляд, в последний момент остановилась, беспомощно опустив руки.

— Мы волновались за тебя, — смущенно произнесла она, не найдя в отце никакого ответа.

— Почему? — сухо спросил Вэл, проходя мимо.

— Тебя не было больше суток, и никто не знал, где ты…

— Я должен отчитываться в своих действиях? — с улыбкой, которая нисколько не смягчила резкости тона, бросил на ходу Вэл.

— Нет, конечно, — Ева запнулась, не зная, что делать.

— Я должен идти, — чуть теплее произнес Вэл.

— Может быть, позавтракаем вместе? — с надеждой в голосе спросила дочь. — Мы так давно не собирались за одним столом. Марк и малыш Марий…

Вэл не дал ей договорить — повернувшись к ней лицом, он твердо и холодно произнес:

— Я не знаю, Ева, в котором часу буду завтракать и буду ли вообще. Так что, без меня сегодня.

Он развернулся и быстрыми шагами пошел по направлению к своему крылу, услышав за спиной печальный вздох и негромкие слова: «Как всегда».

Ева постучала в дверь и, услышав бодрое «Открыто!», вошла в комнату Марка. Тот недавно проснулся и, стоя у окна в длинном синем ночном платье, разминал левую руку, что делал каждое утро, восстанавливая ее после ранения. Волнистые светлые волосы его были не собраны, после сна они ерошились, и Марк сейчас немного походил на девушку, собиравшуюся куда-то выйти и бросившую на полпути сооружение пышной прически.

Увидев Еву, он смутился.

— Прости, не знал, что это ты, — не сводя с нее взгляда, проговорил Марк. — Что с тобой? У тебя такой вид, будто ты вот-вот заплачешь…

Ева бросилась к нему и, обнимая за шею, расплакалась.

— Да что случилось? — не понимая, что происходит, но чувствуя себя преступно счастливым, спросил Марк. — Успокойся, не плачь, расскажи мне все, — нежно приговаривал он, гладя ее по голове и осторожно целуя в лоб.

Ева отстранилась и посмотрела на него. Марк перестал дышать: ее прекрасные синие глаза гипнотизировали и лишали его способности думать.

— Мне нужна твоя помощь, Марк, — уверенно произнесла она. — Я хочу уйти жить вниз, в дом Нины. Я так больше не могу: отец не хочет ни видеть меня, ни слышать. Я чувствую себя здесь лишней.

— Что?! — едва веря тому, что слышит, воскликнул Марк. — Куда? На дно?

— Да. Что в этом странного? Ты забыл, что я жила там всю жизнь?

— Нет, конечно, но ты теперь не одна, у тебя сын. Как ты собираешься справляться?

— Справлюсь как-нибудь, — твердо сказала Ева. — Все справляются, и я справлюсь. Ты поможешь мне?

— Я тебе во всем помогу, Ева, — проговорил Марк, беря ее за руки и прижимая их к своей груди. — Все что угодно ради тебя сделаю. Можешь не сомневаться. Но…

— Что?

— Все это как-то странно, этого не нужно делать. Подумай, каково будет твоему отцу, если вы оставите его…

— Он даже не заметит, — с горечью произнесла Ева.

— И почему именно дом Нины?

— Потому что он сейчас пустует, и в этом доме жили Нина…

— И Бил… — закончил за нее Марк.

— Да, и отец Мария, — подтвердила Ева. — Это дом семьи моего сына, поэтому мы можем в нем жить. И я уверена, что там мне будет хорошо. Там я не буду гадать, почему мой отец не хочет меня видеть — я буду знать, что это невозможно, потому что мы живем в разных мирах.

— Ева, в тебе говорит какая-то детская обида, — пытался остановить ее Марк. — Успокойся, не стоит рубить с плеча, нужно все хорошо обдумать, а прежде всего — обсудить ситуацию с отцом. Я уверен, господин Вэл уладит это недоразумение…

— Недоразумение — мое появление в этом доме, — упрямо сказала Ева. — Сначала я была счастлива, но как только Нины не стало, все изменилось: я чувствую себя здесь чужой, никому не нужной.

— Неправда, ты нужна мне! — с жаром воскликнул Марк, выдавая себя и заливаясь румянцем. — Ева, неужели ты не видишь, что я с ума схожу, когда ты рядом?

— Марк, зачем ты так со мной? Теперь мне совсем не от кого ждать помощи, — Ева освободилась из его рук и отошла от него.

— Как я с тобой? — Марк не понимал, чем расстроил Еву, и безуспешно перебирал в голове способы исправить неловкость, не позволяя боли отвергнутого чувства пустить свои корни. — Ева, ты можешь во всем рассчитывать на меня.

Ева опустилась в кресло и стала смотреть в окно обреченным, безжизненным взглядом. Марк подошел к ней, присел на корточки и обхватил руками ее колени.

— Посмотри на меня, Ева, — проникновенно проговорил он. — Давай все обсудим. Расскажи, что именно заставляет тебя чувствовать себя здесь чужой. По мне, так это какой-то бред. Прости, но я не вижу ни одной причины для твоей печали.

— Марк, — на выдохе произнесла Ева, кладя руку ему на плечо. — Я была счастлива, когда Нина нашла нас и привела сюда. И я едва не умерла от счастья, когда узнала, что человек, который заменил мне отца, не только жив, но и на самом деле мой отец. И я тогда была уверена, что он тоже счастлив.

— Так и есть, — убежденно сказал Марк. — Господин Вэл души не чает в тебе и Марии…

— Марк, о чем ты? За два месяца он ни разу не взял внука на руки! Ни разу не зашел к нам сам! Даже когда я прихожу к нему или случайно встречаю где-то в доме, он старается сразу уйти. Он нас избегает, я вижу по его глазам, что ему невыносимо видеть меня, а особенно Мария. Мы для него — живое напоминание о Нине. А я не хочу быть причиной его страданий. Поэтому будет лучше, если я уйду из его дома, а может, и из его жизни… по крайней мере до того момента, пока он сам не захочет, чтобы мы в ней были.

Марк слушал Еву и внутренне соглашался с ней, но допустить, чтобы она ушла из этого дома, не мог. Он не знал, что сказать, чтобы убедить ее остаться. Вместо слов он положил голову ей на колени и закрыл глаза.

— Марк, поговори с ним, — успокаиваясь, мягким голосом произнесла Ева, запуская руки в его лохматую шевелюру. — Так нельзя. Мы не знаем, почему и куда исчезла Нина, но все же понимают, что она не могла желать зла и намеренно причинить боль никому из нас. Она любила его, меня любила, Мария, тебя. Как можно отрицать очевидное? Я знала ее два дня, но такое чувство, что всю жизнь.

— Да. И со мной так же. Я не намного больше ее знал, но не сомневаюсь, что ты права — я чувствую то же самое, — проговорил Марк, замирая от удовольствия, которое доставляли ему прикосновения рук Евы. — Нина спасла мне жизнь. Не знаю, как, но уверен, что это она обезвредила тогда Бейтса…

— Вот! — воскликнула Ева. — Невозможно обмануть всех! Она же не фокусник и не гипнотизер, — Ева замолчала и, понизив голос, словно боясь, что ее услышит кто-то еще, произнесла, — и она мама Била. Она не может быть плохой, не может предать того, кого любит. Они так не могут. Я это точно знаю. Бил, не раздумывая, отдал за меня жизнь.

Марк выслушал приговор и встал, не проронив ни слова.

— Прости, Марк, — спохватилась Ева. — Я это не для того сказала, чтобы сделать тебе больно. Просто это правда.

— Конечно, я понимаю, — с грустью сказал Марк. — Ты меня не обидела. Ты тоже верный человек, за это я еще больше… Извини, не буду тебе докучать…

— Ты никогда не докучал мне, Марк, — прервала его Ева. — Ты мне очень нравишься. Это тоже правда. Но я не могу пока, мне нужно разобраться в том, что происходит. Дай мне время, — и Ева посмотрела на него другим, полным нежности и мольбы взглядом. — И себе тоже дай. Ты можешь встретить девушку свободную, не обремененную прошлым и чужим ребенком, и полюбить ее, и быть счастливым.

— Так тебя это сдерживает? Тебя беспокоит, что Марий не мой ребенок? — воодушевился Марк. — Я считаю его своим сыном и люблю его! Ева, я люблю тебя больше всего на свете! Неужели ты не видишь? Почему ты не веришь мне?

— Я не могу, — из последних сил произнесла Ева. — Так не должно быть, Марк!

— Почему?!

— Потому что мне нужно отсюда уйти, а тебе нужно здесь остаться. Ты нужен моему отцу. А мне нужно побыть вдали от тебя, чтобы разобраться со своими чувствами. Я должна быть уверена, что поступаю правильно.

— А сейчас ты уверена, что поступаешь правильно, решив покинуть этот дом? — с трудом переводя дыхание, спросил Марк.

— Да. Совершенно. И надеюсь, ты мне в этом поможешь.

— Помогу, раз ты этого хочешь, — обреченно сказал Марк. — Но я хочу попросить тебя подождать немного. Пусть пройдет референдум. Сейчас очень напряженная ситуация, не ставь отца в положение, в котором он может оказаться уязвим. Давай вернемся к этому разговору через неделю.

— Хорошо, — согласилась Ева, — я не стану создавать ему проблемы. Пусть все станет понятно в его положении, тогда я буду свободна в своем выборе.

Ева встала и направилась к выходу.

— Ты позавтракаешь со мной? — обернувшись, спросила она Марка. — Очень хочется чего-нибудь съесть.

— Конечно, — обрадовался Марк. — Я буду минут через десять.

Ева стояла в дверях и медлила, смущенно глядя на Марка. Он тоже смотрел на нее, не понимая, чего она ждет. И только когда она повернулась, чтобы уйти, Марк очнулся.

— Постой, — выдохнул он, срываясь с места. — Ева… — прикрывая глаза и склоняясь над ней, прошептал он, осторожно беря ее за талию и приближая к себе. Она посмотрела ему в глаза и медленно опустила ресницы, ее руки несмело коснулись его шеи. — Ева, — шепотом произнес он, ощущая, как волны жара распирают тело и сбивают дыхание. — Один поцелуй, — он не договорил, их губы встретились…

— Я все расскажу крестному, Марк, если ты не оставишь Еву в покое! — грозно заявил вошедший в комнату Кир.

Ева покраснела, вырвалась из рук Марка и исчезла практически мгновенно. Марк был вне себя от досады и высказался довольно резко:

— Чего тебе, Кир? Почему ты все время все портишь?!

— Зачем ты соблазняешь ее? У Евы ребенок, она должна думать о нем, а не о тебе! — в сердцах бросил Кир.

— При чем тут ребенок? Ева имеет право быть счастливой, и я тоже.

— Вот именно! Она должна быть счастлива. А ты бросишь ее, как только получишь свое. Ты всегда так делаешь, — Кир нервно дернул рукой, и Марку показалось, что он вот-вот расплачется. Испугавшись странной реакции брата, Марк подошел и положил руку ему на плечо.

— Ты чего, брат? С какой стати мне ее бросать? Я люблю Еву. Сразу, с первой минуты, как только увидел ее. Я желаю ей счастья и ничего другого. И хватит уже записывать меня в негодяйский полк. Послушать тебя, так я только тем и занимаюсь, что порчу жизнь невинным девушкам.

— А разве нет? — все еще нападал Кир. — Думаешь, я ничего не знаю? Я все про тебя знаю! Мэри, Дайна, Натали… Всех не упомнишь.

— Откуда… Ты все не так понимаешь, Кир, — Марк был ошеломлен информированностью брата о своих случайных похождениях. — Эти девушки, как тебе сказать, они никогда не нравились мне настолько, чтобы я думал о них всерьез. Да и от меня они ничего подобного не ждали. Мы просто проводили время вместе… иногда.

— Как с Евой?

— Нет! — возмутился Марк. — С Евой ничего подобного у меня нет. Говорю же тебе: я люблю ее. Почему ты думаешь, что со мной ей будет плохо? Ты не в первый раз так себя ведешь. Можно подумать, что ты ревнуешь, — сорвалось с языка у Марка.

— Она такая хорошая, добрая, настоящая, — произнес Кир со слезами на глазах. — А ты…

— Что я? –удивился Марк. — Какой я, по-твоему?

— Несерьезный, — вырвалось у Кира. — Тебе нельзя доверить такую девушку. Ты не сможешь ее защитить! Ты ей жизнь испортишь!

— Да что с тобой, Кир? За что ты так плохо обо мне думаешь? Ну-ка, садись и выкладывай все, что держишь за пазухой, — приказал Марк. — Все говори, до последнего слова, чтобы раз и навсегда покончить с этим.

Кир сел, но говорить перестал и только бросал страдающие взгляды по сторонам и негодующие на Марка.

— Давай так: я буду одеваться, а ты соберись с мыслями и расскажи все. Мы обсудим и примем решение. И будет так, как мы сейчас решим. Хорошо? — серьезно сказал Марк, в упор глядя на брата.

— Хорошо, — согласился Кир.

— Так почему ты считаешь меня несерьезным? — спросил Марк, снимая платье. — Согласись, на каждое замечание должен быть аргумент. Этак и я могу выдвинуть против тебя любое обвинение.

— Аргументов полно, — не спасовал Кир. — Возьми любое дело, в котором ты участвуешь, — всюду следы твоей безответственности.

Марк замер.

— А подробнее? — сердито произнес он. — Это снова лишь бездоказательное заявление.

— Вспомни хотя бы случай с Бейтсом, — не без удовлетворения сказал Кир. — Твое поведение в то утро нельзя назвать серьезным и ответственным. А похороны Фима и то, как ты проворонил Нину?

— Ну, знаешь! — не выдержал Марк.

— Знаю, — спокойно, почти издевательски, заметил Кир. — Знаю больше, чем ты, государственный советник и сенатор Марк Мэнси. Чем ты занимаешься в последнее время? Твоя прямая обязанность — быть рядом с крестным, облегчать ему жизнь и держать его в курсе всех государственных дел…

— Ты будешь учить меня, что я должен делать? Не слишком много на себя берешь? — возмутился Марк, не сумев с первого раза застегнуть пуговицы на синей старомодной сорочке с отложным воротником.

— Нет, не думаю, — язвительно отозвался Кир. — Ты давно разговаривал с крестным? Имеешь представление, где он пропадает по воскресеньям и как проводит это время?

— Не имею, — раздраженно ответил Марк. — Я пытался поговорить с ним, но он недвусмысленно дал понять, что не стоит лезть в его личное пространство.

— И ты согласился? Марк, ты наивный и еще более ненадежный, чем я думал. У высшего статусного лица, которым является крестный, не может быть личного пространства. Особенно сейчас, когда решается судьба системы, власти и государства. Читай по губам: его судьба, твоя, моя и всех нас. И вместо того, чтобы стать единым мозговым центром, объединить вокруг себя все силы, господин Вэл, как вы его называете, кормит аистов в лесу и возится с бродягами. И ладно бы только это! Он расхаживает по лесным дебрям в полном одиночестве, никого не ставя в известность о своем местонахождении. Тебе бы давно следовало или пресечь эту робинзонаду, или привлечь Кербера и установить за господином Вэлом незримый надзор. Разве можно допускать, чтобы он бродил за периметром без охраны? Мы до сих пор не стали свидетелями трагической развязки только потому, что небожители давно превратились в небоспателей и так же, как их верховный властитель, чувствуют себя слишком самоуверенно.

Марк окаменел. Все, что говорил Кир, его четырнадцатилетний брат, звучало как приговор его профессиональной пригодности и вменяемости Вэла.

Оценив произведенный на брата эффект, Кир продолжил:

— И ты пытаешься доказать мне, что способен позаботиться не только о Еве, но и о ее ребенке?

— Теперь я не уверен, что и о себе-то могу позаботиться, — механическим голосом произнес Марк. — Я не сомневаюсь, что все, что ты сказал, правда. И также я уверен, что ты будешь идеальным советником или любым другим государственным мужем. Забираю свои слова назад, Кир. Ты прав, я не могу ни на что рассчитывать.

— Можешь, — смягчаясь, сказал Кир с улыбкой, — на мою бдительность, помощь и преданность.

— Но, как ты все узнал?

— Месяц назад я понял, что крестный пребывает в глубокой депрессии, и начал за ним присматривать. Когда он в очередной раз исчез, я отследил его перемещение в системе, нашел домик в глубине леса, пришел туда на следующий день, когда крестный уже вернулся, и установил камеры слежения внутри и во дворе. И каждый раз, как только он уходил, я день и ночь дежурил у пульта управления, в то время как ты предавался манящим грезам о Еве.

— Господи, он уходит в лес, чтобы никого из нас не видеть, — проговорил Марк с ужасом.

— Нет, он уходит, чтобы спать без таблеток и не стать окончательно от них зависимым. Но об этом я только вчера узнал: крестный говорил сам с собой вслух. Вернее, он думал, что общается с призраком Фима.

— Что?!

— Если не веришь, можешь сам посмотреть, я сохранил запись.

— Кир, я тебе верю. Все записи нужно срочно уничтожить, и никто не должен знать о том, что ты мне сейчас рассказал. Ты это понимаешь? — испуганно проговорил Марк.

— Да уж понимаю. В системе ничего нет, извини, я воспользовался твоим конусом зачистки. А запись я сделал на внешний носитель. Вот, возьми. Посмотри, и сам потом уничтожишь, — сказал Кир, отдавая Марку информационный носитель.

— А с чего ты взял, что у господина Вэла депрессия? — осторожно спросил Марк.

— Это очевидно. Только такой самовлюбленный фазан, как ты, мог этого не заметить и думать, что у крестного все хорошо. Он совершенно не в себе.

— Кир, перестань обзываться, — Марк начинал раздражаться. — И не разговаривай, пожалуйста, со мной в манере «очевидное — невероятное». Если я спрашиваю, значит, хочу получить ответ. Ответ, а не упрек. Иначе, зачем вообще нам разговаривать?

— Я долго ждал, когда кто-нибудь из вас обратит внимание на состояние крестного. Но, похоже, всем есть дело только до себя.

— Кир, давай попробуем общаться без оценочных суждений. Хорошо? Иначе я не выдержу и отвечу, и мы поссоримся. А я этого совсем не хочу. Что конкретно заставляет тебя думать, что у властителя депрессия? Он все время в работе, спокоен как никогда. Мне наоборот кажется, что он внутренне уравновешен…

— Не продолжай, Марк. Иначе я подумаю, что ты или совсем не знаешь его, или вообще не разбираешься в психологии.

— Все, Кир, мое терпение иссякло. Больше нет сил продолжать словесный поединок. Я иду завтракать, обещал Еве. Ты со мной?

— Но…

— Все, Кир. Я сказал: все. Пошли.

Марк вышел из комнаты, с трудом подавляя в себе желание навешать брату подзатыльников. Этот долговязый умник постоянно вынимал его нервную систему, методично растягивая каждый нерв и явно получая от этого удовлетворение. Сколько раз Марку хотелось избавиться от него, отправить жить к родителям, но Кир намертво прирос к Вэлу и этому дому и уходить никуда не собирался. А после того, как начались его уроки астрономии, находиться с ним рядом стало невыносимо: к блестящему уму добавилась мгновенно усвоенная привычка говорить медленно и с ударениями, все равно что молотком забивая каждое сказанное слово в головы с менее развитыми мыслительными способностями. Марк старался держать себя в руках, когда Кир демонстрировал интеллектуальное превосходство, оправдывая поведение брата сложностями переходного возраста. Но получалось у него это далеко не всегда.

— Ну вот ты и рассердился, — как ни в чем не бывало произнес Кир. — А я, собственно, шел пригласить тебя на урок астрономии сегодня в полдень. Буду рассказывать интересную тему о затмениях…

— Без меня. Мне затмений хватает, — раздраженно ответил Марк.

— Ладно, как хочешь. Приглашу тогда Еву. Думаю, она с радостью пойдет со мной.

— Что ты сказал сейчас? Еву? — взорвался Марк. — Да что ты о себе возомнил, маленький зазнайка?

— Это я маленький? — с ехидной улыбкой передразнил Кир, нанося удар в точку боли: Марк был ниже, и каждый раз раздражался, когда речь заходила о росте Кира, считая, что природа была несправедлива к нему как к старшему брату.

— Ну все, ты напросился, — стиснув зубы, проговорил Марк.

Кир отскочил в сторону и побежал по коридору прочь. Марк — за ним. Лестничные марши они преодолели прыжками, в столовую ворвались с грохотом: сначала Кир, потом Марк. Кир, увидев за столом Вэла, Еву и отца, затормозил, и Марк врезался в него, на лету ударяя его рукой по голове. Марк был в бешенстве и не сразу понял, почему брат остановился.

— Убью, если еще раз! — прокричал он и тут заметил вытянутые от удивления лица сидящих за столом.

— Здравствуйте, здравствуйте, — кривляясь и выгибаясь от воображаемой угрозы быть избитым, подбежал Кир к столу и сел рядом с Евой, чем окончательно вывел брата из себя. — Вот видите, крестный, до чего опасна моя жизнь рядом с этим неуравновешенным субъектом…

— Сейчас же потрудитесь объяснить, что вы себе позволяете! — багровея от гнева и стыда за поведение сыновей, прогремел Роберт Мэнси. — Вы оба!

Марк застыл на полушаге и молча уставился на брата ненавидящим взглядом.

— Отец, пристрели меня, — пораженческим голосом произнес он. — Я больше не в состоянии выносить это инфернальное чудище. — Марк без сил упал на стул рядом с отцом и демонстративно отвернулся от Кира. — Простите нас, господин Вэл.

— Так, — сухо сказал властитель. — Все успокоились. Что случилось?

— Ничего, крестный, — делая вид, что готов принести себя в жертву братскому деспотизму, жалостливо проговорил Кир. — Марк не терпит, когда с ним не согласны. Ничего не поделаешь: гормоны и все такое, — Кир едва заметно криво улыбнулся, искоса взглянув на брата.

— Ну все, с меня хватит! — Марк встал и вышел из-за стола. — Простите, господа, я вас покину, — Он быстро вышел из столовой, закрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной, тяжело дыша.

Внизу лестницы послышались шаги. Марк подошел к перилам и увидел Сэла, идущего с подносом в руке в сторону кухни. Марк окликнул его и сказал, что хочет позавтракать отдельно.

На кухне Марк встретил жалкого вида существо, бледное и худое, как смерть. Человек сидел в кресле и пил какао. Завидев вошедшего, он встал и тихо проговорил:

— Здравствуйте, господин Марк.

— Дэн? — с трудом узнавая его и то, только по голосу, изумился Марк. — Но как ты здесь оказался?

— Дэн пока будет жить с нами, — ответил Сэл. — Это распоряжение господина Вэла.

— Где ты был все это время, Дэн? — не мог успокоиться Марк. — Что с тобой случилось?

Сигнализация оповестила, что прибыл доктор Ашура, и Сэл отправился его встречать.

— Господин Марк, — сказал он, уходя. — Простите, я должен отвести Дэна в его комнату — приехал доктор, чтобы осмотреть его.

Дэн ушел, сопровождаемый Сэлом, Марк остался сидеть в задумчивости, забыв, зачем пришел сюда. Вималь принес ему омлет, тосты и паштет, налил кофе и молока.

— Еще что-нибудь желаете, господин советник? — участливо спросил он. — Сейчас будут готовы Нинины кексы.

— Нинины кексы? — оживился Марк. — Я хочу их попробовать, Вималь. Непременно хочу.

— Придется подождать буквально минуту, — улыбнулся повар.

— Вималь, почему вы назвали их Ниниными?

— Потому что это она первая их здесь испекла. И они всем понравились. Я запомнил, как она это делала, и теперь сам пеку. Я осмелился отправить корзину с кексами и рецептом на дно, в кафетерий при музее. Слышал, там они пользуются большим спросом, им дали чудесное название «упавшие с небес».

— Надо же… — задумчиво произнес Марк. — Нина была с нами всего неделю, а так много осталось в памяти…

— Да. Она была необыкновенным человеком. Где она сейчас? Вы знаете, советник?

— Нет, Вималь, не знаю. Никто не знает.

— Надеюсь, у нее все хорошо, — Вималь вздохнул и поставил перед Марком тарелочку с двумя покрытыми сахарной глазурью кексами. — Попробуйте. Уверен, они вам понравятся.

— Упавшие с небес, — задумчиво произнес Марк, беря и откусывая кекс. — Victor caelorum.

— Vincum cordis, — загробным голосом произнес Вэл.

— Господин Вэл? — удивился Марк, вставая.

Властитель сделал Марку знак оставаться на месте и сел рядом.

— Дай-ка и мне, Вималь, упавших с небес, — устало попросил он. — И чаю покрепче.

— Конечно, хозяин, — обрадовался Вималь, снова увидев властителя на своей территории, прошлое появление которого навсегда запечатлелось в его памяти. Но тогда Вэл был самой воплощенной страстью, сейчас — лишь слабое напоминание себя прежнего: он исхудал, глаза утратили блеск, и во всем его облике чувствовалась усталость, придавая лицу выражение безжизненного равнодушия.

— Почему ты ушел? — спросил Вэл Марка, и в голосе его слышались нотки прежнего расположения и отеческой заботы.

— Кир стал невыносим. Я с трудом сдерживаюсь, когда он сознательно расшатывает мою нервную систему, — признался Марк. — Простите, господин Вэл. Из-за меня вы не смогли нормально позавтракать.

— Я вполне сыт, — улыбнулся Вэл. — Сейчас выпью чаю с кексами, и будет совсем хорошо.

Вималь принес заваренный в большом чайнике чай и два стеклянных бокала с двойными стенками, дольше сохраняющими напиток горячим. Он хотел разлить чай, но Вэл его поблагодарил, сказав, что справится сам.

— Я не понимаю, почему вы ссоритесь, — признался он, протягивая Марку бокал. — Раньше вы были дружны. Что произошло?

— Думаю, это возрастное, — отговорился Марк, не желая посвящать властителя в детали. — Кир сейчас мыслит слишком категорично, ему кажется, что только его мнение правильное, что он самый умный, а остальные…

— Но он действительно очень умный, — произнес Вэл, пристально глядя на Марка. — И вы напрасно расстроили отца. Он и так переживает, что вы живете со мной, а не с ним. Постарайтесь не ссориться в его присутствии, чтобы он не думал, что между вами такие отношения — норма. Он же вас редко видит. Это я знаю, что сегодняшний демарш — сброс адреналина и ничего больше. Но я с вами постоянно, а он нет.

Марк только тяжело вздохнул. Он думал о Еве и ее отце. И у него никак не сходилось, что тот, о ком говорила она, и тот, кто говорит с ним сейчас, — один и тот же человек.

— Мне нужно поговорить с вами, господин Вэл, — приглушая голос, сказал Марк.

— Мы говорим, — улыбнулся тот.

— Нет, не здесь, — предупредительно возразил Марк. — Сегодня не очень загруженный день. Если к вечеру вы будете чувствовать себя хорошо, я приду, и мы поговорим. Если вы не возражаете, конечно.

— Конечно, не возражаю, — с некоторым удивлением произнес Вэл. — Интригуешь, Марк.

— Порой мне кажется, что было бы лучше, если бы я умел строить козни и плести интриги, — не без сожаления заметил Марк. — Но это искусство не покорилось мне.

— А я рад этому… Очень вкусный кекс, — сказал Вэл, целиком кладя в рот пирожное и с наслаждением прожевывая его. — Мне пора. Если будет что-то срочное, ты знаешь, — добавил он, резко поднимаясь и стоя запивая десерт горячим чаем.

Уходя, он кивнул Вималю в знак благодарности и махнул рукой до встречи Марку. Марк еще долго сидел, глядя перед собой, не осознавая, что конкретно видит. Настоящий его взгляд был направлен куда-то внутрь себя и жизни, туда, где уставшие от спектакля зрители напряженно ждали антракта…

Вэл объявился в небольшой комнатке первого этажа, куда временно поселили Дэна. Ашура в этот момент заканчивал осмотр и собирался подняться к нему, чтобы доложить обстановку в деталях, но поскольку властитель был уже здесь, пришлось рассказать все как есть при пациенте. Двустороннее воспаление легких, обморожение пальцев левой ноги, многочисленные ушибы и незаживающие раны, истощение и остальные цветочки в букете нездоровья Дэна не позволили властителю возразить Ашуре на его требование немедленной госпитализации. Вэл пожалел, что не поговорил с Дэном раньше, а теперь эта возможность откладывалась на неопределенное время, но выбора у властителя не было: он знал, что в клинике Дэна восстановят намного быстрее. Дэна поместили в эвакуационную капсулу и отправили вслед за доктором.

Беспокоиться теперь было не о чем, и Вэл не придумал ничего лучшего, как подняться к себе и прилечь: до встречи с сенаторами оставалось три часа.

— Почему ты так и не взял тубус?

— Фим?

— Конечно, кто же еще. Наконец ты заснул без своих противных таблеток, и я смог проникнуть в твое сознание.

— Так я сплю?

— Точно. Ты не ответил.

— Я забыл о нем.

— Прекрасно. В таком случае я тебе не нужен.

— Нужен! — воскликнул Вэл.

— Моя задача — помогать тебе в том, с чем ты сам не справляешься. А какой смысл в моей помощи, если ты ее игнорируешь?

— Разбуди меня, я возьму чертов тубус! — выругался Вэл и проснулся. — Господи, я и десяти минут не проспал…

Тем не менее он чувствовал себя вполне отдохнувшим. Вэл включил монитор, к которому не подходил с того самого дня, как похоронил Фима. Экран засветился, и Вэл увидел комнату с амарантовой кроватью. На ней действительно что-то лежало, что-то, похожее на синий футляр для виски. «Надеюсь, Фим не разыгрывает меня, желая, чтобы я расслабился с утра пораньше», — подумал Вэл, и мысль показалась ему забавной. Он вообразил, что в коробке действительно то, что раньше приносило ему удовольствие самим действом: плесканием золотистого напитка в широкий стеклянный стакан или серебряный кубок и медленным потягиванием глоток за глотком в моменты раздумий. Представив, как он проделывает это сейчас, Вэл не только не испытал удовольствия, но даже поморщился. На мониторе он увидел, как Ева с сыном на руках подходит к двери его крыла и останавливается перед ней, не решаясь войти. Вэл замер, не желая сейчас встречаться с дочерью и внуком, и подождал, пока они не прошли мимо. Потом он вышел и с трудом заставил себя открыть дверь в соседнюю спальню.

На вешалах вдоль стены висели платья: его любимое шелковое цвета меди — в нем Нина была, когда убили Фима; в черном шерстяном он увел ее из «Сириуса»; в этой странной красной юбке и не менее странной синей куртке она бежала по лестнице с криками: «Кербер!», а потом… Вэл отвернулся, чтобы не вспоминать о том, что было, и о той, что носила эти вещи, но взгляд его уперся в постель, на которую небрежно сбросили с плеч шелковый халат, который он сам…

Вэл схватил тубус и выбежал из спальни, запер дверь и, оказавшись в своей комнате, выбросил ключ в окно. Потом он сорвал со стены монитор и бросил его вслед за ключом. Дышать сразу стало легче.

Вэл сел в кресло и стал смотреть на Байкал, вернее, его цифровую копию. Что-то поджало грудь изнутри, кольнуло больно и заставило согнуться пополам…

Вэл открыл тубус и вынул оттуда пожелтевший лист бумаги — метрику Нины. В ней была указана дата ее рождения: 07 февраля 2208 года, и место: директория Небеса. В графе «Родители» значилась только мать, Виктория Бер, урожденная колонии Парраль 07 февраля 2172 года.

«Что за чертовщина? Какая еще колония Парраль?» — удивился Вэл, никогда до этой минуты не подозревавший о существовании не то что Парраль, но и какой-либо иной колонии. Его государство подразделялось на три директории: Небеса, Поднебесье и Окрестность. Никаких колоний в сообществе не было никогда, по крайней мере, сколько Вэл себя помнил. Ни о чем подобном не говорил и отец, да и никто другой, включая Зиги, который, казалось, знал все на свете. Вэл внимательно рассмотрел метрику со всех сторон, не обнаружив ничего нового, чего бы не увидел сразу, он поднес листок к окну, и тогда поверх слова Парраль проступили скрытые символы — такие, какими обычно защищают от подделки ценные бумаги. Это были цифры: 26.934087, 105.682558.

Вэл переписал их и сохранил в рабочей системе, дав себе слово узнать, что они означают. Убирая метрику в тубус, Вэл неаккуратно свернул листок, и он зацепился за что-то внутри. Вэл отложил метрику и заглянул в тубус, чтобы понять, что там мешает, и увидел, что изнутри он тоже будто исписан. «Раскрой тубус», — вспомнил он слова Фима. Вэл дрожащими руками попытался осторожно разорвать картон, но понял, что без ножа сделать это, не повредив его, не сможет. От этого желание как можно скорее узнать, что скрывается внутри, стало сильнее. У Вэла сердце застучало так громко, что он сам отчетливо слышал двойные удары, выталкивающие кровь в артерии. Пальцы рук похолодели, дыхание участилось, сознание лихорадочно рождало одну версию за другой, никакую не принимая. Вэл был убежден: самое интересное — впереди. Он спрятал и метрику, и тубус в сейф и пошел в кабинет за канцелярским ножом, старой диковинкой с нефритовой рукоятью и стальным лезвием, подаренным ему когда-то давно кем-то из сенаторов. Воспользоваться им пока не пришлось, и нож лежал в ящике стола, ожидая своего часа.

Меньше всего желая сейчас с кем-нибудь повстречаться, Вэл стал подниматься в кабинет через зимний сад по боковой лестнице — обычно ею никто кроме него не пользовался. Стеклянное пространство сада заполнилось сладковатым ароматом расцветших фаленопсисов. Воздух впитал его столько, что у Вэла закружилась голова. Он остановился, зачарованно осматриваясь по сторонам. «Вот жизнь, идущая своим чередом, соблюдая законы природы и отвечая на смену сезона буйством цветения. Так и должно быть, всему свое время: пора цвести и пора увядать, время радоваться и время постигать мудрость», — подумал он и улыбнулся.

В библиотеке маячил силуэт Марка, стоявшего у одного из стеллажей, на котором располагались книги по юриспруденции, кодексы, сборники правовых доктрин со времен Юстиниана до сегодняшнего дня, и внимательно читавшего лежащий на выдвижной полке увесистый том. Вэл не стал отвлекать его, взял то, за чем пришел, и вернулся в спальню тем же путем.

Тубус раскрылся под лезвием ножа так ровно, словно только и ждал, когда его вскроют. Внутренняя сторона оказалась искусно выделанной кожей, на которую тонкими линиями была нанесена сетка, чем-то напоминающая карту звездного неба. В правом верхнем углу помещался оттиск черного круга с отходящими от него короткими лучами, напоминающий солнце. Вэл потрогал символ и убедился, что он рельефный. Под символом было отмечено место с географическими координатами: 26.9», 106.0»; под ними указывалось время: 19:12, а рядом — дата: 28.11.2198. Остальную часть листа покрывали странные рисунки, напоминающие пиктограммы или схематические птичьи следы, понять которые Вэл не мог и даже не был уверен, что здесь есть, что понимать. Молоточки, гребешки, елочки в разных сочетаниях выстраивались в ровные линии и, если предположить, что это мог быть закодированный текст, то его набиралось шесть длинных строк и четыре коротких, расположенных ниже первых. В левом нижнем углу отчетливо виднелся оттиск печати, напоминающий рогатую шапку. Точно такой же печатью была скреплена обвязка тубуса — Вэл убедился в этом, соединив уцелевшие фрагменты сургуча.

«Текст» отвлек внимание властителя от всего остального на долгое время. Вэл мучительно соображал, кому это можно показать, кто вообще в состоянии разобраться, что здесь изображено. Не придумав ничего стоящего, он сделал копию листа, а сам тубус вместе с содержимым убрал в сейф. Загруженный необычным подарком Кронса и Фима Вэл упал на кровать. Отвлечься от странных символов никак не удавалось. И тут он подумал, что можно выделить в сделанной копии фрагмент, содержащий непонятные письмена, и показать кому-то только его, не объясняя, откуда он взялся. Этим кто-то мог быть Марк, Кронс и даже Кир. Кир как запасной вариант в случае, если двое предыдущих знатоков ничего вразумительного не скажут. Хотя на помощь Кира в этой ситуации Вэл почти не надеялся. Оставалась еще группа исследователей в лаборатории Кронса, как-то министр проговорился, что у него есть парочка талантливых лингвистов, свихнувшихся на древних языках и активно ведущих «раскопки мертвой письменности». Мысль понравилась Вэлу и казалась вполне безопасной в осуществлении. Он планировал начать с Марка сегодня же вечером, тем более, тот сам просил об аудиенции.

Но, поразмыслив еще немного, Вэл подумал, что можно и самому попробовать отыскать что-то об этих каракулях. Для этого нужно было всего лишь подняться в кабинет и загрузить данные в сеть. Благо, теперь для этого не было необходимости выходить из дома. Однако в таком случае информация могла стать доступна кибермонстрам или кому-то еще. Идею пришлось убить в зародыше — рисковать Вэл не хотел.

Он лежал и в сотый раз внимательно рассматривал копию внутренней стороны тубуса. Потом еще раз взглянул на метрику Нины и предположил, что цифры на ней вполне могут быть географическими координатами, только более точными, чем на самом тубусе. Он переводил взгляд с одной копии на другую, не в силах оторваться от цифр. Вэл не мог понять, что не так с этими цифрами, но потом… дата, указанная на карте, была днем его рождения.

2. Канцлер

Вечер сбил дневную жару. Солнце опустилось за зеленые крыши Квинты Гамерос, редкой красоты небольшого двухэтажного дворца, построенного более трехсот лет назад забытым теперь Мануэлем Ронкильо. Французский арт-нуво пришелся по душе тяготеющему к роскоши Зигфриду Бер, и диктатор Солерно Аугусто Паччоли, сорокасемилетний упрямец и самодур, три года назад захвативший власть в сообществе, предоставил особняк в его распоряжение.

Зигфрид вышел на балкон второго этажа, чтобы насладиться видами Солерно. Он не был здесь с того самого дня, когда почти пятьдесят четыре года назад вынужден был спешно покинуть страну. Проведя полвека на чужбине, он часто представлял момент своего возвращения: холодные Небеса так и не смогли по-настоящему стать для него домом. Зато теперь, отогревшись в степном полузасушливом климате, Зигфрид ощущал прибывание силы в теле и успокоения в душе. Приближался апрель, а вместе с ним — событие, которого бывший советник Зиги ждал с нетерпением: результаты референдума в Небесах должны были непосредственно повлиять на его дальнейшую судьбу. До назначенной даты оставалось пять дней, всего каких-то пять дней до его триумфа либо до начала реализации плана мести. Спроси сейчас Зигфрида, какой исход кажется ему предпочтительным, он, пожалуй, затруднился бы ответить. С одной стороны, его душа жаждала публичного провала Вэла Лоу в плебисците и скорого свершения возмездия. В этом случае Зигфрид получал некоторую моральную компенсацию, не принимая в событиях видимого участия, оставаясь в стороне и держа противника в полном неведении относительно истинного положения дел. Зигфрид, однако, не был уверен, что хочет держать Вэла в неведении касательно того, кому он обязан своим политическим фиаско. С другой стороны, если случится, что властитель получит поддержку большинства и политическая система Небес сохранит курс на реформы, Зигфрид Бер пойдет с козырей, и тогда его месть, отложенная во времени, будет страшна. Бывший советник не сомневался, что победа Вэла станет пирровой и великий и ужасный никогда не оправится после того, что он ему приготовил. Лишь бы Паччоли не передумал в последний момент, или чего похуже не выкинула Нинья, в лояльности которой он не мог быть уверен, как бы примерно она себя ни вела.

Зигфрид обернулся, почувствовав сверло убийственного взгляда за спиной, но цветные стекла витражного окна не позволили рассмотреть, чей силуэт тут же отдалился и исчез. Он не сомневался, что это была племянница, упорно отказывающаяся выходить из дома, постоянно ссылаясь на недомогание. Зигфрид не верил ни одному ее слову, но делал вид, что очень озабочен ее состоянием, периодически приставляя к ней то доктора, то сиделку. Нина маневры дяди читала с листа и сознательно жертвовала личной свободой, лишь бы не участвовать в его интригах. Она не могла проникнуть в его сознание, потому что Зигфрид никогда не снимал экранирующий обруч с головы, зная о способностях племянницы не только вскрывать чужую черепную коробку, но и наводить в ней порядок по своему усмотрению. Возвращение на родину предков усилило цвет ее глаз, а это могло означать пробуждение скрытых внутренних сил рода, которые Зигфриду и не снились: судьба не была благосклонна к нему, силы Бер достались его сестре-близнецу Виктории, матери Нины. Если бы он с самого начала знал, что через пятнадцать лет таланты сестры проявятся в такой степени, что всем вокруг станут очевидны ее особенность и его обыкновенность…

Виктория любила брата и не позволяла его слабости встать между ними. Но Зигфрид все равно уничтожал себя черной завистью к ее способностям. Молча. Пока однажды не услышал, как мать в разговоре с Грегором Лоу назвала сына фриком. Это убило психику Зигфрида, а потом и саму восьмидесятишестилетнюю Ким Бер — на следующий день ее нашли окоченевшей в своей постели. В тот же день Виктория добровольно надела оковы, чтобы никогда больше не проявлять свой дар и не будить зверя в брате, и со временем ее способности угасли настолько, что завидовать Зигфриду было уже нечему. Пока не родилась Нинья. Но это случилось спустя почти десять лет. К тому времени брат и сестра покинули Солерно и поселились в Небесах, воспользовавшись приглашением и гостеприимством сенатора Грегора Лоу, друга их матери, который более двух лет жил с женой Эмилией в Солерно в составе дипломатической миссии…

Зигфрид смотрел на залитые вечерним солнцем степные предгорья и вспоминал свою юность, когда мир казался огромным, а жизнь бесконечной. Он пытался оживить забытые мечты и грандиозные планы покорения вершин власти, к которой всегда испытывал ни с чем не сравнимое по силе влечение. Когда его ровесники с головой уходили в науку или растворялись в чувственных переживаниях, строили отношения или обзаводились семьями, Зиги грезил только о ней — единственной владычице его сердца — возможности управлять другими. Более полувека прошло с тех пор, как он, поставив все на единственную карту, упрямо отправился к своей цели, так и не достигнув ее. Сейчас он спрашивал себя: что было бы, если бы пятьдесят три года назад он остался в Солерно, а не, послушав сенатора Лоу, перебрался в Небеса? Очевидного ответа на этот вопрос он не находил, но, как часто бывает, неудовлетворение в настоящем ищет оправдания в прошлом, покопавшись в котором всегда можно найти обстоятельства, помешавшие добиться цели, или людей, не оказавших поддержки, не облегчивших путь. Обвинять окружающих в своих неудачах было не в правилах Зигфрида, его претензии адресовались матери и судьбе, обделившим его при раздаче родовых сил.

В двадцатилетнем возрасте Зигфрид поступил на государственную службу в департамент финансов и, определяя приоритетные для себя пути развития в будущем, осознал свои стремления: его звезда должна была стать самой яркой на политическом небосклоне Солерно. Усердно отслужив четыре года и нисколько не продвинувшись по карьерной лестнице, Зигфрид начал подозревать, что честным трудом поставленной цели не достичь, и стал искать иные пути.

Неожиданно фортуна повернула колесо в его сторону: в Солерно прибыл Грегор Лоу — посол из другого мира — так Зигфрид узнал, что на планете существует еще анклав, подобный их государству. Сенатор Небес оказался знаком с его матерью, Ким Бер, и это обстоятельство открыло Зигфриду короткий путь в ограниченный круг политической элиты Солерно, а потом и Небес.

В то время главой сообщества стал тридцатипятилетний Кристоф Идальго де Пераледа, потомок двух прославленных родов: Мигеля Грегорио Антонио Игнасио Идальго-и-Костилья по линии отца, считавшегося «отцом страны» и национальным героем, расстрелянным испанцами в 1811 году в том самом месте, где сейчас находилась столица Солерно, и Хуана де Навас Переса де Пераледа, женой которого была оставившая известный след в истории Ана Кортес Иштлильшочитль [2], по линии матери. Кристоф Идальго унаследовал любовь к свободе и харизму предка-священника, [3] поднявшего восстание против завоевателей, и мудрость тольтеков, перешедшую ему с кровью матери.

Кристоф Идальго имел в женах прекрасную Марию Аниш, моложе его пятью годами, которая сразу подружилась с Эмилией Лоу. Они были ровесницами, сходные по характеру, но внешне отличающиеся, как день и ночь: Мария — высокая, тонкая, черноволосая девушка, склонная к мечтательной задумчивости; Эмилия — маленькая, хрупкая блондинка с улыбающимся лицом и озорными серо-голубыми глазами.

В день похорон Ким Бер Грегор Лоу, не имевший собственных детей и потерявший всякую надежду стать отцом несмотря на второй брак и молодую жену, поддался движению сердца и предложил осиротевшим детям покойной подруги свое покровительство и родовой дом Бер в Небесах, который был покинут дедом Зигфрида и Виктории во время гражданской войны. Сенатору пришлась по душе амбициозность молодого Зигфрида, и он пообещал ему всяческую поддержку в политических кругах Небес.

Спустя три месяца в середине мая 2198 года брат и сестра Бер покинули Солерно, чтобы обжиться на новом месте, ожидая возвращения Грегора Лоу. Сенатору оставалось два месяца до окончания миссии, но уже через неделю после отлета Зигфрида и Виктории политическая ситуация в стране резко изменилась: силы, стоящие за спиной оппозиции, получили поддержку со стороны, к ним присоединились отодвинутые на вторые роли пришедшим к власти Кристофом Идальго бывшие некогда влиятельными магнаты. Консервативные силы сообщества, объединившись с экстремистами соседнего анклава, давно вожделенно засматривавшимися на территории Солерно, в октябре 2198 года совершили государственный переворот. Отстранив Кристофа Идальго от власти и уничтожив монархический строй, они предали национальные интересы, поделив власть в стране с иноземцами, и установили олигархическую диктатуру. Все, кто был близок к королю, оказались в опале, а сама королевская чета была вынуждена пуститься в бега.

Вместе с небольшой группой преданных людей, в числе которых оказались сенатор Лоу с женой, Кристоф Идальго спрятался в горах за пределами города. Проведя более месяца в изгнании, король собрал вокруг себя армию добровольцев и сам повел ее на Солерно. Что именно произошло потом, Зигфрид точно не знал: Грегор Лоу сказал только, что атака добровольцев ненадолго отбила аэродром и королевский шаттл, на котором сенатор смог вырваться из окружения. Все остальные, включая короля и королеву, погибли.

События в Солерно похоронили надежду Зигфрида не только на скорое возвращение на родину, но и на усыновление Грегором Лоу, о котором втайне помышлял — сенатор вернулся с сыном. Его родила Эмилия на борту шаттла, но сама не выжила — ее тело, завернутое в королевскую мантию, сенатор вынес на руках и в тот же день кремировал. С этой минуты смыслом жизни Грегора Лоу стал его сын и наследник Вэл Кристоф Мария Грегор Эмилия Лоу, получивший имена людей, погибших в день его рождения, потерю которых сенатор оплакивал до конца своих дней. И только счастливое обстоятельство, что он наконец стал отцом, помогало ему пережить их потерю и то, что произошло летом и осенью злополучного года.

Пятидесятипятилетний сенатор кроме забот о воспитании сына занялся усилением безопасности периметра. Именно тогда министерство просвещения и лояльности создало команду кибермонстров, которая разработала и внедрила новые программы контроля и системы оповещения приближения статусных лиц. Охрана внешних границ государства стала задачей номер один в течение десятилетнего срока сенаторских полномочий Грегора Лоу. Много лет он руководил проектом по созданию экранирующего купола над Небесами. При нем был построен второй контур периметра, отодвинутый от города на двадцать километров. По проекту предполагался и третий контур, отстоящий на тридцать километров от второго, и возведение общего купола над всеми тремя периметрами. Но реализация замысла не была доведена им до конца — в возрасте шестидесяти пяти лет в расцвете сил сенатор скоропостижно скончался от сердечного приступа. Незадолго до этого финансирование проекта прекратили по непонятным причинам.

В тот период времени Сенат достиг максимальной степени влиятельности в политике сообщества за всю историю своего существования, оттеснив на второй план высшее статусное лицо Соргота Доржиева, что помогло последнему, оставаясь в тени аристократического собрания, продержаться у власти до 2221 года. Следующее высшее статусное лицо было назначено Сенатом уже самостоятельно, в обход выборной системы, и до 2233 года им был Ратег Рочев — человек покладистый, лишенный очевидных политических амбиций, а потому казавшийся удобным и безопасным. Однако, придя к власти, Рочев постепенно перераспределил полномочия Сената в свою пользу и незаметно поставил сенаторов в зависимое от своей воли положение. Помог ему в этом Зигфрид, поднаторевший к тому времени в государственных делах и закулисных интригах. Удивительным образом не меняющийся внешне Зигфрид Бер после смерти сенатора Грегора Лоу в 2208 году изменил имя и стал просто Зиги, никогда и нигде более не указывая своей фамилии. Возраст он тоже подкорректировал, омолодив себя на шестнадцать лет. Теперь его ничто не связывало ни с сестрой, ни с родом. Таким он и появился на политическом олимпе сообщества — названным братом и опекуном малолетнего сына всеми уважаемого покойного сенатора Грегора Лоу. Двери Небес распахнулись перед ним.

Двадцать пять лет Зиги терпеливо ждал, когда Вэл достигнет инаугурационного возраста, чтобы претендовать на высший статус влияния. Все это время Зиги был с ним, воспитывая и оберегая, исполняя данное Грегору Лоу слово. Он шел рядом с Вэлом, не забегая вперед, но и ни на шаг не отходя, приучая будущего главного управляющего к тому, что у них на двоих одно мышление, одно дыхание и одни стремления. В этом Зиги преуспел совершенно. К двадцати годам оставшийся без родных Вэл Лоу настолько сблизился со своим опекуном, что незаметно для себя самого тоже отказался от фамилии и стал для всех просто Вэлом. Такой поворот даже для Зиги оказался неожиданным — впоследствии Вэл превратился в господина Вэла, потом — в главного управляющего, верховного властителя, а он так и остался просто Зиги, тенью высшего статусного лица на пятьдесят три года…

Но сейчас на балконе Квинты Гамерос стоял не бывший опекун, советник и тень бесконечно меняющихся статусов Вэла Лоу, а господин Зигфрид Бер в прекрасном, лилового цвета шелковом костюме с личным канцлерским орденом на груди. Экранирующий обруч, похожий на игаль, которым когда-то жители пустынь подвязывали платок от песчаных бурь и жгучего солнца, а впоследствии ставший, как и куфия, [4] обязательным атрибутом мусульман, был больше похож на царскую диадему — так много изумрудов его украшали. Способностью дорого выглядеть Зигфрид Бер превосходил любого: даже Аугусто Паччоли рядом с ним чувствовал себя недостаточно обеспеченным человеком. Однако умение новоиспеченного канцлера Солерно подчеркивать статусные достоинства диктатора и вовремя отходить в тень не позволяло последнему чувствовать себя на вторых ролях, а первому опасаться потерять завоеванное влияние.

Восьмидесятилетний Зигфрид Бер начинал политическую карьеру в новом для себя статусе, в новой политической системе страны, ставшей почти чужой, жизнь которой за время его отсутствия изменилась до неузнаваемости. Канули в лету старые добрые времена короля Кристофа, теперь о них говорили шепотом старожилы, молодежь же с трудом верила, что когда-то люди свободно жили и занимались тем, чем хотели: учились в университетах, работали и выезжали во время отпуска с семьями к морю. Теперь люди не выходили из дома без особой надобности, надвигающиеся сумерки лучше любой чумы освобождали площади и переулки — в темное время суток оставаться на улицах значило совершенно не дорожить своей жизнью.

Солерно, некогда миролюбивое государство, в котором процветали наука и искусство, чтили память предков и поклонялись Кетцалькоатлю, крылатому богочеловеку, устраивали карнавалы и сиесты, страна, в которой полицейские носили красивую форму, развозили по домам подвыпивших граждан и понятия не имели, как ловить преступников… сегодня превратилось в военный лагерь, каждый человек мужского пола с шестнадцатилетнего возраста считался военнообязанным и проходил срочную службу вдали от дома и семьи. Сегодня Солерно перестало быть мирной страной — Аугусто Паччоли придерживался политики расширения границ и вынашивал планы переустройства мира по образу и подобию своего диктаторского режима.

Но Зигфрида Бер ничто не пугало: он подпитывался силой желания наверстать упущенное и планировал жить вечно. И пока все задуманное у него получалось. Почти все. А то, что оказывало сопротивление, воспринималось канцлером не более чем временными затруднениями, с которыми он хладнокровно справлялся всегда. Чего-чего, а ждать он умел.

В голове Зигфрида Бер для каждого вопроса, требующего в решении его личного участия, были свои полочка, коробочка, конвертик, ящичек — в зависимости от степени значимости и предполагаемого количества затраченных усилий. Ситуация с Аугусто Паччоли, стоившая ему полутора лет напряженной закулисной политической борьбы и нескольких миллионов песо, разрешившаяся для Зиги завоеванием расположения диктатора и получением статуса канцлера Солерно, вполне укладывалась в конвертик с маркировкой «требует небольшого времени и среднего ресурса», тогда как вопросу вербовки племянницы старший из рода Бер выделил значительную часть сознания размером с ящичек, запирающийся на кодовый замок, причем набор символов Зигфрид примерно знал, но напрочь забыл последовательность и все еще пробовал подобрать подходящую комбинацию. Другие полочки и коробочки, заполненные значимыми для канцлера вопросами, вместе с ящиком Ниньи и конвертиком Аугусто Паччоли занимали первую половину его разума; вторую, запертую на двенадцать замков и сорок засовов, скрытую ото всего мира, Зигфрид полностью посвятил Вэлу Лоу, властителю Небес, безо всяких уточняющих маркировок.

Зигфрид почувствовал приближение ночной прохлады и вернулся в дом: как бы обманчиво молодо он ни выглядел внешне, восьмидесятилетние кости просили тепла и панически боялись сквозняков. Спускаясь на первый этаж, он остановился на ступенях перед лестничной клеткой между первым и вторым этажами, огромное витражное окно которой привлекло его внимание яркостью цветных стекол, не поблекших за три с половиной сотни лет. В верхней полукруглой части витража в райских кущах на розовом шелковом покрывале возлежали два ангелочка, а третий парил над ними, что-то держа в руках. Взгляд Зиги остановился на этих руках, пытаясь рассмотреть, что в них зажато. Это мог быть цветок или что угодно другое розовато-сиреневатого оттенка. Короткие вьющиеся волосы цвета натурального льна летящего ангелочка напомнили ему голову Ниньи — сейчас она носила точно такую же прическу, придающую ее лицу сходство с древнегреческой богиней Артемидой…

Внизу послышались шаги. Обернувшись, Зигфрид увидел племянницу. Она проходила по холлу первого этажа. На ней было платье из тонкой белой шерсти, едва доходящее до колен и собирающееся складками, точь-в-точь как греческий хитон. Зигфрид замер — настолько поразительным показалось ему сходство Ниньи с Артемидой. Он медленно спустился в холл не отводя от нее глаз.

— Что? — спросила Нина, заметив пристальное, чуть больше обычного внимание к себе. — Что случилось?

— Ничего, — улыбаясь ответил Зигфрид. — Рад видеть тебя, Нинья, в добром здравии. Поужинаешь со мной?

— Я не голодна, — сухо ответила она, но сразу смягчилась, — могу выпить с тобой чаю, если хочешь.

— Конечно, хочу, — обрадовался он и увлек Нину за собой в столовую.

— Как прошел день?

— Спасибо, неплохо, — внимательно глядя на племянницу, ответил Зигфрид. — Аугусто спрашивал о тебе. Он так же, как и я, обеспокоен твоим здоровьем и не понимает, почему ты не хочешь обследоваться у специалистов. Поверь, здесь медицина более сильная, нежели в Небесах.

— Я здорова, дядя, — ответила Нина. — Простое недомогание.

— Почти два месяца?

— Наверное, смена климата повлияла. Все образуется. Кажется, мне уже лучше. Завтра я хочу выбраться куда-нибудь, чтобы привести себя в порядок. Руки, ноги, массаж и все такое, — Нина внимательно посмотрела на руки и подумала, что действительно пора заняться своей внешностью, а кроме того ей хотелось осмотреться по сторонам и понять, что здесь происходит.

— Ну, дай бог чтобы так, — проговорил Зигфрид. — А то мне начинает казаться, что ты намеренно избегаешь Паччоли, а это было бы не очень умно с твоей стороны…

Встретившись взглядом с Ниной, Зигфрид не высказал мысль до конца — она смотрела на него так, будто хотела убить.

— Дядя, давай договоримся, что ты не будешь меня никому предлагать, особенно этому мерзкому чудовищу, — с отвращением произнесла Нина.

— Может, он и чудовище, как ты говоришь, и мерзкое к тому же, я не знаю, — спокойно заметил Зигфрид. — Только выглядит он прекрасно, обладает огромной властью и богат как сам дьявол. И ко всему прочему, кажется, заинтересован тобой не на шутку.

— Если бы ты не сказал, что мне двадцать семь, он бы точно не заинтересовался, — упрекнула Нина. — Зачем ты соврал? Посмотри на меня: какой нормальный человек поверит, что мне нет тридцати? Паччоли практически мой ровесник, неужели ты думаешь, что он не поймет, сколько мне на самом деле лет, при более близкой встрече и при первом же разговоре?

— Не обязательно, что он станет сомневаться, — с издевкой заметил Зигфрид. — Выглядишь ты прекрасно, а что касается разговора… молчи — это лучшее, что ты можешь сделать.

Нина посмотрела на него с возмущением.

— На что ты намекаешь? — она оскорбленно улыбнулась. — Что мое умственное развитие никак не выдает мой возраст?

— Нет, конечно, — рассмеялся Зигфрид. — Женщины! Вы так искусно передергиваете слова, что трудно сразу сообразить, как ответить, чтобы не угодить в еще более неловкое положение.

— Дядя, ты хочешь избавиться от меня? –спросила Нина, меняя тон. — Тебе со мной плохо?

— Мне с тобой хорошо. И, конечно, у меня и в мыслях не было от тебя избавляться. Но я не вечен, а тебе нужно как-то здесь устроиться. Я просто пытаюсь помочь, пока я еще что-то могу для тебя сделать. И думаю, я вправе за это рассчитывать на некоторое понимание и небольшую благодарность с твоей стороны, — произнес Зигфрид тоном, каким обычно маленьким девочкам объясняют, как себя правильно вести, чтобы взрослые были довольны их поведением.

— Позволь мне самой решать, что мне нужно, а что нет, — резко ответила Нина, раздраженная тем, как Зигфрид с ней говорил. — Я выполнила все твои требования, покинув Небеса. Я оставила людей, которых люблю, и жизнь, которая мне нравилась. Пусть. Если этого требует их безопасность, я не жалею о том, что сделала. Но дальше — без меня. Я не стану участвовать в твоих политических интригах, дядя, и ты не заставишь меня терпеть рядом с собой кого бы то ни было: я была замужем семнадцать лет и больше туда не хочу, — Нина встала, бросила на стол салфетку и быстрым шагом направилась к двери.

— Посмотрим, — угрожающе бросил ей вслед Зигфрид.

Нина остановилась, повернулась к нему лицом и произнесла ледяным тоном:

— Можешь убить меня — я не против, но не рассчитывай, что я буду играть в твои игры.

Нина не сдержалась и посмотрела на него в открытую, и взгляд ее ничего, кроме презрения, не отразил. Она ушла неслышной поступью тени, высоко подняв голову.

— Гордячка, — произнес Зигфрид, оставшись в одиночестве. — Вся в бабку. Таких только могила…

Он не успел договорить — в столовую вошел слуга и доложил, что прибыл военный министр. Зигфрид молча и неспешно поднялся, пытаясь понять, что за сила могла привести к нему Альфонсо Родригеса в такой поздний час. Канцлер не поощрял подобные визиты, об этом было всем известно. С тех пор, как покинул Небеса, Зигфрид запретил себе заниматься государственными делами в нерабочее время — жизнь в режиме «я к вашим услугам в любое время дня и ночи» вместе с Вэлом Лоу осталась там, а здесь он отстаивал за собой право на личное пространство и время.

Однако прогонять шестидесятилетнего генерала, нарушившего установленный порядок, Зигфрид не захотел по нескольким причинам. Во-первых, ему была нужна информация, которую от Паччоли он пока получить не смог — почему бы не попробовать использовать Родригеса в качестве такого источника, раз уж он сам сюда заявился. Во-вторых, министр был одним из немногих, кто на сегодняшний день так и не вошел в круг лиц, ищущих расположения канцлера, и это обстоятельство начинало Зигфрида раздражать. И, наконец, Альфонсо Родригес рассматривался им как потенциальный политический союзник в ближайшем противостоянии Солерно и Небес, о чем пока никто кроме Зигфрида и Паччоли даже не догадывался.

Министр ожидал в каминном зале, стоя около старинного кресла с изогнутыми ножками и витиеватой спинкой, слегка опираясь на него рукой. Увидев канцлера, он вытянулся и лишь немного опустил голову, приняв почтительную позу.

— Добрый вечер, министр, — с улыбкой приветствовал Зигфрид. — Чем могу быть полезен?

— Здравствуйте, господин канцлер, — произнес Родригес, не сумев скрыть неловкость своего вторжения. — Простите, что осмелился беспокоить вас в вашем доме в столь поздний час…

— Оставьте, Альфонсо, церемонии, — дружелюбно прервал его Зигфрид. — Я не сомневаюсь, что вас привело сюда не праздное любопытство. Угодно ли выпить чаю?

— Не откажусь, спасибо, господин канцлер, — растерянно проговорил министр, явно не ожидавший такого теплого приема.

Зигфрид вызвал слугу и распорядился подать чай сюда.

— Прошу вас, садитесь, — предложил хозяин дома.

Министр не без трепета опустился в кресло, считавшееся произведением искусства, и до сих пор, как и вся обстановка дома, находящееся под охраной государства в качестве национального достояния. Он не мог понять, что такое представляет из себя Зигфрид Бер, получивший этот особняк в собственность, поскольку до его появления в Солерно Квинта Гамерос более двухсот лет был музеем при всех существовавших политических режимах.

— Итак, сеньор Родригес, — с улыбкой проговорил Зигфрид, картинно устраиваясь на раритетной оттоманке, — что за срочное дело привело вас ко мне?

Министр не смог ответить сразу и от неуверенности трогал полы мундира руками, что позабавило Зигфрида и только укрепило его во мнении, что этот неожиданный визит обещает быть весьма занятным, как, впрочем, и предсказуемым.

Появившийся с чаем слуга дал визитеру еще немного времени собраться с мыслями, после чего, прокашлявшись и отпив несколько глотков, Альфонсо Родригес распрямил плечи, провел рукой по волосам, подкрутил пальцами пышный седой ус и наконец решился раскрыть, зачем явился.

— Господин канцлер, — произнес он почтительно, — не поймите меня превратно: смею вас заверить, что мною движет исключительно чувство долга по отношению к своей стране…

— Я никогда бы не подумал о вас ничего другого, министр, — предупредительно перебил его Зигфрид. — Я вас очень внимательно слушаю.

— Спасибо, господин канцлер. Вопрос очень тонкий, мне бы хотелось быть уверенным, что наш разговор останется приватным, — проговорил министр, посмотрев на слугу, подливающего чай.

— Безусловно, — с готовностью ответил Зигфрид. — Салье, оставь нас, я позову, если понадобишься, — слуга молча поклонился и вышел, плотно прикрыв за собой двери гостиной. — Можете говорить спокойно, — сказал Зигфрид, обращаясь к министру. — Уверяю вас, ни одно произнесенное вами слово не выйдет за пределы этих стен.

— Благодарю вас, господин канцлер, — признательно произнес министр. — Дело в том, — сбился он, — даже не знаю, как бы это выразить…

— Скажите просто, как есть, — посоветовал Зигфрид, с любопытством наблюдая замешательство гостя и с удовольствием отпивая из чашки зеленый чай.

— Видите ли, господин канцлер, — несколько увереннее произнес министр, — дело в том, что до меня дошли слухи, будто в приближенных к диктатору кругах появилось мнение… Я повторяю, господин канцлер, что это всего лишь слухи, — оправдательно оговорился министр, — но само их появление не позволяет мне не обратить на это внимание. Мой долг прояснить ситуацию…

— Можете сказать наконец в чем дело? — довольно резко оборвал подготовительную речь министра Зигфрид. Он порядком устал от дипломатичных подходов Родригеса к теме разговора. — Мы с вами не на светском рауте, давайте говорить начистоту, безо всяких церемоний. Так, что за слухи потревожили ваше спокойствие?

— До меня дошла информация, что в ближайшее время в Солерно планируется изменение политического курса, — произнеся это вслух, военный министр понизил голос и посмотрел на Зигфрида взглядом человека, раскрывающего страшную тайну с опаской быть за это повешенным, — в сторону усиления внешней агрессии. Якобы нас ожидает новая мировая война!

Зигфрид в политике ориентировался лишь на мнение первых лиц, и то в основном на те, в формировании которых принимал непосредственное участие. Другие для него значили очень мало либо не существовали вовсе. Военный министр говорил не то что не первым, даже не вторым голосом, а значит, для канцлера как источник информации особого интереса не представлял. Но как способ проверки собственной благонадежности в глазах диктатора — очень даже. Зигфрид сразу предположил, что визит Родригеса организован Аугусто Паччоли, а подыграть министру в этом спектакле труда для него не составляло.

— Разве это должно означать непременно что-то, стоящее нашего пристального внимания? — канцлер попытался удивиться как можно искреннее. — Совсем не обязательно верить всему, о чем болтают всякие пустозвоны. Пока сеньор Паччоли подобных заявлений не делал, это всего лишь досужий вымысел, не более того.

Министр ничего не ответил, он наблюдал за канцлером, искоса поглядывая на него.

— Пейте чай, сеньор Родригес, — улыбнулся Зигфрид. — Мне кажется, у вас нет повода беспокоиться, разве что…

— Что? — оживился министр.

— Было бы неплохо выяснить, кто распускает подобные слухи и с какой целью. Подумайте, Альфонсо, кому это может быть на руку, вы лучше знаете ближайшее окружение диктатора, чем я. Иногда стоит подстраховаться.

— Что вы имеете в виду, господин канцлер? — насторожился министр.

— Только то, что доверять можно очень малому числу лиц, — невозмутимо произнес Зигфрид, не без удовольствия замечая явную растерянность Родригеса. — Вам ли этого не знать, генерал?

— В этом я с вами полностью согласен, господин канцлер.

— Можете рассчитывать на мою поддержку, сеньор Родригес. Нельзя допустить, чтобы кто-либо вообразил, что может безнаказанно плести интриги за спиной диктатора, — продолжал говорить Зигфрид, продолжая не говорить ничего по существу и не давая ничего сказать по существу министру. Родригес давно потерял инициативу в разговоре и теперь не знал, как вернуться к началу, чтобы передать все подробности слухов об изменении внешней политики Солерно.

Зигфрид прекрасно понимал, о чем должен был рассказать ему генерал, не сомневаясь, что Паччоли пытается прощупать искренность его намерений в отношении достигнутых между ними договоренностей. Глядя на растерянное выражение лица Родригеса, он с грустью вспоминал времена, когда между ним и властителем Небес завязывались нешуточные словесные баталии, выйти из которых, не уронив достоинства, Зигфрид уже считал победой. Вэл Лоу отличался редким сочетанием гибкости и твердости в принятии решений и отстаивания своей точки зрения, что определенно нравилось в нем бывшему советнику. Их противостояние всегда требовало напряженной работы мысли, собранности и готовности в любую секунду к неожиданному повороту. Паччоли действовал иначе: он был более прямолинеен и чаще прибегал к силе своей власти в качестве единственного аргумента в достижении цели. Его попытки вести закулисные игры Зигфрид видел насквозь и всегда умело изменял правила, незаметно заставляя диктатора им следовать и играть на своей стороне поля.

Зигфрид Бер скучал по советнику Зиги, вернее, по тому, за кем следовал тенью большую часть жизни. И чем острее он это чувствовал, тем сильнее желал увидеть конец могущественной власти Вэла Лоу. «Мой господин, твой дом окружен, битва подошла прямо к твоим вратам!» [5] — в памяти бывшего советника всплыли строки шумерского эпоса, и на миг представилось ему, как он бросает эти слова в лицо своему врагу.

Зигфрид посмотрел на министра взглядом, означающим: приятно было поговорить, но пора и честь знать. Родригес понял его правильно и торопливо поставил чашку с чаем на стол.

— Рад был найти в вашем лице спокойного и мудрого политика, господин канцлер, — проговорил он, вставая. — Еще раз прошу простить меня за вторжение. Думаю, вы во всем правы: волноваться особенно не о чем, но ухо нужно держать остро, — и лицо министра искривила многозначительная улыбка.

— Всегда, — убежденно произнес Зигфрид, провожая гостя до дверей.

Возвращаясь, он увидел Нину, стоящую у витражного окна и наблюдающую за ним сверху.

Они обменялись взглядами, и Зигфрид Бер, не сказав племяннице ни слова, ушел к себе. Думать о ее строптивом характере ему сейчас не хотелось, голова его была занята другими мыслями.

Нина, напротив, стояла и думала о дяде, Зигфриде Бер, человеке, который не в первый раз вмешивался в ее жизнь и кардинально менял ее. И всегда — в худшую сторону. Его политические амбиции пугали ее, а сегодняшний визит генерала заставил усомниться в данном Зигфридом обещании оставить Небеса в покое. Нина мучительно желала знать, что затевает канцлер, но обруч на его голове не позволял ей проникнуть в его мысли, даже ночью Зигфрид запирался изнутри, видимо, опасаясь, что племянница решится подойти к нему спящему, когда на нем не будет защитного обруча. И он опасался не напрасно: мысль эта посещала Нину неоднократно. Сейчас она искала иной путь, перебирая в уме возможные варианты. Одним из них был диктатор Паччоли. Однако Нина сомневалась, что сближение с ним откроет ей доступ к информации такого рода, потому что рядом с ней его мысли вращались исключительно вокруг похоти и ничего кроме отвращения, у нее не вызывали.

Генерал Родригес многое знал, но как до него добраться, Нина пока не имела понятия. Через пять дней в Небесах состоится референдум, результат которого может многое изменить в судьбе дорогих ей людей и, вполне вероятно, в ее собственной тоже. Нина надеялась, что дядя скажет, как все пройдет, она не сомневалась, что у него осталась связь с оппозиционно настроенными небожителями, от которых он получал информацию. Но будет ли правдой то, что он скажет, оставалось вопросом.

В который раз перебирая в уме варианты получения доступа к сознанию дяди, Нина вдруг вспомнила о том, как Бил передал ей послание во сне. Улыбка скользнула по ее губам, и Нина поспешно ушла в свою комнату. Она не была уверена, что сможет осуществить задуманное, но другую, более подходящую причину испытать свои способности, представить было трудно.

Однажды, когда Нина была совсем еще девочкой, мать рассказала ей о бабушке Ким, которая во сне могла преодолевать любое пространство и оказываться там, где сама хотела. Нине было одиннадцать, и она восприняла слова Виктории, как сказку, рассказанную на ночь. Это случилось в первый же вечер их появления на дне в маленьком домике двадцать восьмого энгла. Потрясение от вынужденной перемены образа жизни было настолько сильным, что никакая иная информация не занимала ум ребенка. Нина забыла на много лет не только эту и другие истории, которыми мать наполняла ее, но и сам факт того, что когда-то жила в небесах. И только сейчас многие моменты забытой жизни, как пузырьки воздуха, всплывали на поверхность, отрываясь от инстинкта самосохранения и продираясь сквозь заблокированное подсознание. Забвение побеждалось воспоминаниями, сомнения — уверенностью, а растерянность и страх — осознанной необходимостью действовать.

Нина сидела на полу посреди комнаты в позе лотоса и смотрела на свое отражение в огромном зеркале, старинная резная рама которого местами облезла, позолота на ней истерлась, зеленая некогда краска, покрывавшая деревянные стебли барочных цветов, поблекла, бутоны нераспустившихся роз казались серыми — это обнажилось тело состаренного временем дуба; но следы сотен лет, прожитых у этой стены, не портили созданной искусным резчиком красоты, наоборот, придавали зеркалу вид благородной старины. Оно излучало магическую силу, которую Нина чувствовала и представляла, как она заполняет все ее внутреннее пространство. Нина закрыла глаза, опустила руки на колени, откинула голову назад — тело ее расслабилось, она, казалось, освободилась от всяких мыслей — ничто не тревожило сознание. Она представляла, как космическая энергия, прана, [6] проникает в нее сквозь солнечное сплетение, и белый свет насыщает оба тела: физическое и астральное.

Что-то надлежало делать еще: визуализировать момент своего присутствия в другом месте или сначала отключить сознание почти совсем, а потом, дождавшись освобождения астрального тела, включить его, но не полностью, а только настолько, чтобы управлять движением экстериоризированной себя. Нина запуталась, пытаясь вспомнить процесс создания ментальной проекции, и тяжело вздохнула, опустив голову на грудь.

— Я совершенно бестолковая в этих делах, — с досадой призналась она себе. — Бабушка Ким ужаснулась бы, увидев, кому достались родовые силы и как беспечно они пропадают во времени.

— Ничего ужасного нет в том, что ты не научилась управлять своими способностями, — услышала Нина незнакомый и одновременно родной голос. — Будто у тебя была такая возможность…

— Бабушка? — насторожилась Нина. — Это ты?!

— Кто же еще? — раздался старческий скрипучий голос. — Давно я ждала встречи с тобой, Нинья. Честно говоря, уже всякую надежду потеряла, что ты меня позовешь.

— Но как такое возможно? — изумилась Нина.

— Почему же это кажется тебе менее возможным, чем проникновение в сознание Била или, как, бишь, он теперь, Гая?

— Мария, — автоматически договорила Нина, все еще не веря до конца в то, что видимое не иллюзия, созданная ее воображением.

— Да какая разница: Гай, Марий, Гай Марий … — грустно сказала Ким. — Бил уже отработанный материал. Но ты и сама это знаешь.

Нина не нашлась, что ответить.

— Спрашивай, — настойчиво произнесла Ким. — Я не на века здесь с тобой — ты еще не умеешь проецироваться надолго.

— Я экстериоризировалась?! — воскликнула Нина.

— Конечно, — чуть слышно усмехнулась Ким. — Посмотри на себя, — и указала рукой вниз, на пол, где прямо под ними находилось физическое тело Нины с ногами, скрещенными в позе лотоса, и головой, безжизненно упавшей на грудь.

Нина увидела два своих тела: привычное, спящее в сидячем положении на полу, и совершенно необычное, мерцающее холодным белым свечением, висящее над первым в такой же позе и соединенное с ним шнуром, похожим на пуповину. Шнур присоединялся между глазами на спящем теле и в области затылка на том, что висело в воздухе, отчего создавалось ощущение, будто кто-то тянул за голову. Это была астральная проекция, о существовании которой Нина знала из книг и рассказов матери о сверхспособностях бабушки Ким. Светящееся тело не могло быть ничем иным, и эта информация не нуждалась в обосновании — она принималась как данность, как безусловное знание. Нина испугалась того, что увидела.

— Господи! — только и успела выкрикнуть она прежде, чем острая боль пронзила ее тело.

— Реперкурсия от резкой интериоризации, — услышала она голос бабушки, полуочнувшись. — В первый раз всегда больно, когда просыпаешься. Но этим можно управлять. Я научу тебя.

Сознание Нины включилось, и она испытала неприятные болевые ощущения при соединении астрального тела с физическим. Она больше не была призраком, а призрак Ким Бер истончался на глазах, его материализация исчезала.

— Научись расслабляться, не ешь несколько дней и сконцентрируйся на желании, я приду снова и помогу тебе спроецироваться, — последнее, что услышала Нина перед тем, как призрак растаял бесследно.

Нина не сразу смогла сообразить, что это был не сон о бабушке, которую она никогда не видела, не иллюзия, порожденная возбужденным мозгом, а реальность, управляемая подсознанием и существующая всегда, но не осознаваемая в обычном состоянии. Из-за того что астральное тело быстро интериоризировалось — соединилось с физическим, Нина чувствовала потерю энергии, и сон навалился на нее весом гранитной глыбы. Она упала на кровать, с трудом найдя в себе силы раздеться, и тут же отключилась.

Было раннее весеннее утро, розовое и теплое, как пятка младенца; птицы утопили лес в разливе голосов, щебет, свист, переливистое гортанное пение доносились со всех сторон; иногда сладкозвучный хор многоголосого оркестра пронзал громкий треск. Нина зачарованно смотрела на аистов, свивших гнездо в каминной трубе, из которой, она точно помнила, раньше шел дым, пахнущий можжевельником и березовой корой. Сейчас воздух едва дрожал над трубой на другой стороне крыши.

Лес напоминал набросок, сделанный рукой импрессиониста: во всем присутствовало начало, прекрасное и завораживающее, видя которое, не хотелось думать о завершенности. Почки на деревьях набухли, на некоторых даже прорвались, и из прорех высунулись сочные, клейкие зеленые листочки. Они еще не были похожи на себя — гофрированные треугольники развернутся и расправятся в полноценный листок примерно через неделю. Судя по всему, весна в этом году пришла ранняя и бурная.

Нина помнила это место, скрытое от посторонних глаз сугробами в самой чаще леса, и сейчас удивлялась тому, сколько света и простора здесь оказалось, когда зима отступила. Там, где двор не был выстлан камнем, пробилась трава, и этот живой зеленый ковер придавал дому сказочный вид, делая его похожим на хижину лесных гномов — если бы гномы были двухметрового роста, то вполне уютно чувствовали бы себя здесь.

Нина приблизилась к дому и сама не поняла, как оказалась внутри: дверь не скрипнула и не хлопнула, закрываясь за ней. В гостиной, в которой она была лишь однажды, все осталось по-прежнему, только корзина с поленьями стояла рядом с другим камином. На столе в вазе лежали яблоки, которые Нина обожала. Ей страшно захотелось надкусить одно, чтобы почувствовать, как сладко-кислый сок заполнит рот и прольется в гортань. Она протянула руку, чтобы взять яблоко, и не смогла этого сделать, рука прошла сквозь вазу, а Нина этого даже не почувствовала.

«Я сплю, — подумала она. — Какой приятный сон! Вэл… хочу тебя увидеть…» Сердце ее забилось быстрее, Нина поднялась по лестнице на второй этаж, не коснувшись ни одной ступени, и оказалась у двери спальни. Она видела его сквозь стену и не удивлялась ничуть, зная, что во сне и не такое возможно. Вэл спал, лежа на животе на «ее половине», правая рука свешивалась с кровати, словно он пытался обнять ее во сне и, не сумев этого сделать, заснул, не двинувшись с места. Волосы были острижены и теперь, вероятно, едва доходили до лопаток, но в таком положении точно определить их длину было невозможно: голова Вэла наполовину съехала с подушки, и волосы повисли над полом. Нина приблизилась и долго не могла отвести взгляд от широкой седой пряди, которой раньше не было. Она провела рукой по его голове, но ничего не смогла ощутить. «Странный сон, — подумалось ей. — Почему видеть можно, а чувствовать — нет?»

Она села на пол у его головы и, «держа» его руку своими, не отрываясь смотрела ему в лицо, жалея, что все это нереально и она не может войти в его ментальное пространство, чтобы обменяться мыслями и попросить его проснуться. Нина не знала, сколько еще продлится прекрасное видение, и оттого желание взглянуть в любимые синие глаза становилось мучительным. Она шептала, сидя на полу у его кровати: «Открой глазки, открой глазки…»

— Вэл, просыпайся, соня! — услышала Нина знакомый некогда голос, и в то же мгновение прямо перед ней появился полупрозрачный силуэт Фима. Призрак улыбался, если можно было так назвать плавно искажающееся, еле-видимое бестелесное лицо. — Нина? Вот так сюрприз! Какими судьбами в наших краях?

Пока Нина приходила в себя от потустороннего сюрра, Вэл, услышав голос Фима, проснулся и открыл глаза. Открыв глаза, он увидел Нину. Увидев ее, Вэл закричал страшно, но глухо, как человек, испытывающий сильные эмоции, но не пробудившийся настолько, чтобы найти силы их выразить…

Нина очнулась от болезненного ощущения: тело словно раскололось по линии позвоночника, голова болела тупой, давящей затылок тяжестью, на лбу между бровями кожа зудела, будто в этом месте ее ободрали и намазали жгучим перцем. Ни рукой ни ногой Нина пошевелить не могла, не получалось даже открыть глаза. Придя в сознание, она испугалась, что во сне ее парализовало. Через несколько секунд мышцы на руках и ногах начали самопроизвольно поочередно дергаться, но поднять веки все еще не получалось. Состояние, похожее на паралич, длилось минуты две, после чего чувствительность начала восстанавливаться, и Нина смогла открыть глаза. «Астральная каталепсия, — мелькнула мысль. — Получается, это не сон был, а проекция, — изумилась она сделанному открытию. — И я действительно побывала в Небесах и видела его, настоящего». Вслед за тем вспомнила явление призрака Фима и страшный крик Вэла, который, судя по всему, и стал внешним толчком, заставившим ее астральное тело интериоризироваться с непостижимой скоростью. Каталепсия прошла, а Нина все еще пребывала в оцепенении от того, что всего несколько минут назад находилась рядом с Вэлом: «Невероятно, на что способна наша подсознательная воля! — думала она, оценив свои способности и похвалив себя за успех. — Нужно обязательно рассказать бабушке, когда она появится в следующий раз». Нина посмотрела на часы: с момента, когда Ким пообещала ей помощь в создании проекции, прошло не более пятнадцати минут… «С ума сойти, какая скорость перемещения! Десять тысяч километров от точки А до точки Б за взмах ресниц…» Осознав возможности проекции и восхитившись ими, Нина сосредоточилась на постановке целей, теперь казавшихся достижимыми с помощью экстериоризации.

3. Упавшие с небес

— Она умерла? — едва растаял образ Нины, спросил Вэл.

— Не уверен, — ответил Фим. — Я не успел понять, что это было. Но, помня Нину, могу допустить, все что угодно.

— А как еще она могла здесь оказаться в таком виде?! Мне ведь не приснилось? Ты же ее тоже видел…

— Конечно, видел. И слышал, как она говорила тебе: «Открой глазки», — довольным голосом подтвердил Фим.

— Она умерла… — обреченно заявил Вэл.

— Хочешь так думать — твое право, — неодобрительно произнес Фим. — Я все же подожду: не верю, чтобы она так быстро сдалась.

— У тебя там есть связь с другими духами? — глаза Вэла блеснули надеждой. — Можешь выяснить: она жива или нет?

— Я не знаю, как это сделать, — признался Фим, — но что-то мне подсказывает, что скоро она снова даст знать о себе — сам спросишь.

Вэл ничего не ответил. Он сидел на кровати, поставив ноги на пол, упершись руками в колени. Из глаз его скатились две слезы, и он поймал их уголками сжатых губ. Проглотив в горле ком, Вэл медленно поднялся и так же медленно, как сомнамбула, спустился вниз, подошел к столику в гостиной и изо всех сил пнул по нему босой ногой. Столик подлетел вверх и приземлился метрах в трех. Медная ваза с грохотом покатилась, рассыпая яблоки по деревянному полу. Вэл вскрикнул: боль в ноге была такой острой, что в глазах на миг потемнело.

— Супер! — произнес Фим. — Ты сломал ногу. — Вэл сидел в кресле, стиснув зубы, молча сжимая руками ступню. — Членовредительство не поможет, — попытался расшевелить его Фим. — Тебя же не в армейские генералы выбирают. А даже если бы и так — не спасет.

— Мне все равно, — безучастно ответил властитель.

— Как это? Референдум через четыре дня. Соберись, Вэл! — подбадривал Фим. — Сейчас самое время что-нибудь сделать: провести пресс-конференцию, встретиться с народом, открыть кафе, театр, парочку музеев. Чего ты ждешь? Выползай уже из своей берлоги!

— Фим, ну хоть ты не доставай меня, — умоляюще произнес Вэл. — Мне Марка и еще двух Мэнси хватает с лихвой, честное слово… И устал я, правда. Надоела эта государственная возня за двадцать лет.

— Поверить не могу… — только и выговорил призрак. — Ты сдаешься?

— Я ни с кем не сражаюсь, Фим. И в окружение меня никто не брал, чтобы мне нужно было сдаваться. Как будет, так и будет. Мне все равно. Я с удовольствием проведу остаток жизни в тишине.

— Капусту собрался выращивать? Уж не в этой ли хижине?

— Почему бы и нет? Мне здесь хорошо.

— В таком случае, я тебя покидаю. Раз ты решил стать просто людином, я тебе не нужен: жизнь у них незатейливая — сам справишься.

— Поступай, как сочтешь нужным, — раздраженно ответил Вэл и закрыл глаза, откинув голову на спинку кресла.

Призрак замолчал.

Вэл не знал, выполнил Фим свою угрозу исчезнуть или нет, поскольку при дневном свете увидеть его было невозможно. Спустя минуту Вэл пожалел, что так пренебрежительно ответил Фиму — он не хотел терять его, но видение Нины спутало мысли, он нервничал и вел себя, как мальчишка, все делая наперекор. Что бы ни сказал сейчас Фим или кто угодно другой, Вэл непременно начал бы возражать — он и сам осознавал это, но поза была принята, а ничего такого, что могло бы ее отменить, пока не случилось: в то, что Фим покинул его навсегда, он ни секунды не верил и продолжал упорствовать в своем упрямстве.

Время, однако, приближалось к половине седьмого, и нужно было подниматься в Небеса и приниматься за работу — день сегодня обещал быть насыщенным, и исполнение государственных обязанностей никто ему пока не отменял. Вэл встал и тут же снова сел, с ужасом глядя на свою правую ногу: пальцы распухли и деформировались, вставать на них было невозможно.

Превозмогая боль, он оделся, с трудом всунул ногу в домашний ботинок и вышел, прихватив с собой заранее приготовленную для аистов коробку с улитками. Высыпав лакомство в кормушку во дворе, Вэл двинулся в сторону периметра.

Идти ему было трудно. Он старался не вставать с обычной силой на правую ногу, поэтому двигался медленно и устал, не пройдя и половины пути. Вэл прислонился к дереву, чтобы немного отдохнуть, и тут увидел Кербера, идущего ему навстречу с двумя гвардейцами.

— Господин властитель, — с укоризной произнес Кербер, подойдя к нему. — Почему вы бродите за периметром один? Это небезопасно, особенно сейчас, — но, заметив изможденное лицо Вэла, смягчился. — Что с вами?

— Все нормально, Кербер. Как вы меня нашли?

— Кир, господин властитель, обеспокоился вашим отсутствием и сказал, где вы можете быть.

— Кир? — удивился Вэл. — Однако, — он улыбнулся, отходя от дерева. — Пойдемте, Кербер. Мне нужно с вами поговорить.

— Почему вы хромаете? — спросил Кербер, увидев, что Вэл припадает на правую ногу. — И почему на вас домашние тапочки?

— Пустяки, — отмахнулся Вэл. — Я уже вызвал Ашуру.

— Вы меня пугаете, господин властитель. Обопритесь на меня.

— Это лишнее, — возразил Вэл и уверенно пошел впереди, стараясь ничем не выдать, что каждый шаг дается ему с невероятным трудом…

— У вас три пальца сломано, — заключил Ашура, просканировав ногу Вэла. — Что вы делали, господин властитель, этой ногой?

— Так, разминался и неудачно присел, — отговорился Вэл. — Вы сможете зафиксировать как-то, чтобы я мог свободно ходить? И обезболивающее какое-нибудь понадежнее, чтобы надолго хватало.

— Зафиксирую, но ходить будет проблематично, если только с тростью, — сказал привыкший к строптивости Вэла Ашура. — Обезболивающее я вам введу сейчас, а потом сами будете инъецироваться — просто приложите эту кнопку к доступному участку тела и надавите. Но не чаще трех раз в сутки — препарат, действительно, сильный и может оказывать седативное действие.

— Что это такое? — не понял Вэл.

— Заснете на ходу — вот что, — довольно резко ответил Ашура. — Не более трех доз в сутки. Договорились? Вы меня поняли?

— Конечно, доктор, — улыбнулся Вэл. — Спасибо.

— Меня печалит, что в последнее время я зачастил к вам, господин властитель, причем не в гости, заметьте. Позавчера я лечил непонятный обширный ожог вашей руки, сегодня — сломаны пальцы ноги… Что завтра?

— К чему вы клоните, Ашура? Обычное дело, простая случайность — не повезло. Не вижу причин для вашего пессимизма.

— Дай бог, чтобы так, — мрачно ответил доктор, ламинируя сломанные пальцы, отчего они становились похожими на отстрелянные гильзы.

Вэл пристально посмотрел на Ашуру. Их взгляды встретились, и доктор первым отвел свой куда-то в пол.

— Есть еще что-то? — настороженно спросил Вэл. — Мне показалось, что вы хотели мне что-то сказать, но не решились.

— Нет, — поспешно ответил доктор. — Больше мне нечего вам сказать, господин властитель. Берегите себя. Если это входит в ваши планы, конечно, — Ашура начал быстро складывать инструменты в кейс, собираясь к выходу.

— Хорошо, в другой раз, видимо, — заключил Вэл. — Скажите, доктор, как себя чувствует Дэн?

— С ним все в порядке. Мы подлечим его. Думаю, через три-четыре дня сможете забрать. Дальше ему нужно будет просто нормально питаться и принимать витамины. Страшного ничего нет.

— Отлично, — с облегчением сказал Вэл. — Спасибо, док. Я ваш должник.

Ашура как-то виновато посмотрел на него и, явно смутившись, вышел, не попрощавшись.

Размышлять о странном поведении доктора властителю было некогда, он вызвал Сэла и попросил найти ему трость и позвать к себе Кербера. Сэл напомнил, что господин еще не завтракал, и предложил принести еду сюда, в спальню, на что Вэл категорично заявил, что не болен и доковыляет до столовой, как только получит трость. Но Кербера он затребовал вперед, и через три минуты шеф его безопасности с удивлением рассматривал остекленевшие пальцы на ноге властителя.

— Что с вами? — испугался он, видя, что Вэл не встает на ногу.

— Пустяки, срастутся. Это всего лишь пальцы, — равнодушно заметил Вэл. — Не могли бы вы подать мне носки, — сконфуженно попросил он Кербера. — Они в том ящике, — он показал рукой на старинный платяной шкаф из темного орехового дерева с выдвижным ящиком внизу. — Мне не хочется лишний раз вставать, пока Сэл не принесет трость.

— Конечно, — засуетился Кербер и ринулся к шкафу, в ящике которого обнаружилось несколько дюжин свернутых трубочками пар носков от светло-серого до черного цвета разной фактуры и плотности. — Какие вам нужны? — спросил он, растерянно глядя в ящик.

— Да все равно, — отмахнулся Вэл. — Выберите те, что потеплее и пошире. Они должны быть самыми светлыми и лежать с правого края.

Кербер без труда нашел нужную пару носков, удивляясь, что властитель так хорошо ориентируется в содержимом какого-то ящика. Подойдя к кровати, на которой сидел Вэл, он присел перед ним на корточки.

— Вы с ума сошли, Кербер?! Я сам надену, дайте!

— Мне не трудно, — извиняющимся голосом произнес тот. — Просто хотел помочь.

— Спасибо, — глухо ответил Вэл. — Но я вполне могу сам, — и, взяв носки, начал нервно натягивать их на ноги.

В это время в комнату вошел Сэл с тростью и тоже поспешил к нему на помощь.

— Да что с вами такое?! — раздраженно выкрикнул Вэл, выхватывая трость и отгоняя ею от себя обоих. — Я не нуждаюсь ни в чьей заботе, я не инвалид, вполне справлюсь сам.

С этими словами он, опершись на трость, легко встал и довольно грациозно прошелся до двери.

— Я собираюсь пойти на завтрак, — сказал он с улыбкой, полуобернувшись. — Приглашаю следовать за мной.

— В носках? — уточнил Кербер.

— Да. Пока дома, буду ходить в носках, — с вызовом произнес Вэл. — Или это запрещено?

Никто ничего ему не ответил, и Вэл, опираясь на трость и даже слегка гарцуя, дошел до столовой, где уже заканчивали завтракать его домочадцы: Марк, Ева и Кир.

— Всем доброе утро, — дружелюбно произнес Вэл, не обращая внимания на удивленные взгляды, направленные на него, и сел на свое место во главе стола.

— Папа, что с тобой? — испуганно спросила Ева. — Почему ты в носках и с тростью?

— Потому что без нее мне тяжеловато передвигаться, — с улыбкой ответил Вэл. — Ногу потянул.

— А носки? — уточнил Кир, удивленный, казалось, более остальных появлением властителя.

— Захотелось, — сухо ответил Вэл. — А ты, покоритель мира, — обратился он к нему, глядя сурово, — у меня есть к тебе серьезный разговор. Никуда не уходи пока из дома. Когда освобожусь — позову. Все понял?

— Да, властитель, — напряженно ответил Кир, немного испугавшись тона, которым Вэл говорил с ним.

— И к тебе, Марк, тоже есть дело, но позже. Сейчас мне нужно поесть и переговорить с господином Кербером наедине. Так что, если вы уже насытились, попрошу оставить нас.

Все трое сразу поднялись и поспешно вышли. Ева замешкалась в дверях, обернулась, еще раз посмотрела на Вэла сочувственным взглядом, который он не выдержал.

Кербер за всем внимательно наблюдал, подозревая, что властитель готовится сказать ему что-то важное. За годы службы он научился читать не только по губам, но и по голосу, взгляду, дыханию. И он терпеливо ждал, когда Вэл утолит голод и сам начнет говорить.

— Почему ничего не едите, Кербер? — допивая кофе, спросил Вэл.

— Я не голоден, господин властитель, спасибо, — учтиво ответил тот. — Вы хотели мне что-то сказать…

— Да, — Вэл отодвинул чашку, по лицу его скользнула тень сомнения. — Это немного странно, то, что я собираюсь сказать вам, но мне больше не с кем поделиться соображениями такого рода.

— Я вас внимательно слушаю, господин властитель, — Кербер немного подался в сторону Вэла, когда тот замолчал.

— Только вы, как человек совершенно далекий от всяких метафизических представлений, сможете отделить зерна от плевел. Если, конечно, во всем этом есть хоть одно зерно, — Вэл потянулся к виски. — Видите ли, Кербер, ничего конкретного я не могу сказать, все это лишь мои предположения, некоторые догадки, даже предчувствия, если быть точным, — он налил виски, сделал глотка три и замолчал.

— Предчувствия чего, господин Вэл? — настороженно спросил Кербер. — Что вас тревожит?

— Не подумайте, что я сошел с ума, хотя это и похоже на бред сумасшедшего… Вы помните Нину? — Вэл пронзил Кербера взглядом.

— Конечно, господин властитель. Ее забыть невозможно…

— Не продолжайте, — оборвал его Вэл. — Я заговорил о ней только потому, что вы были свидетелем и участником ненормальных, с точки зрения обычных людей, событий. Я имею в виду то, как был обезврежен Бейтс. Я и сейчас не понимаю, откуда она узнала тогда о происходящем на дне. И это не самое странное, что произошло в тот день. Я был рядом, когда она импровизировала. Уверяю вас, это была чистая импровизация, без знаний, опирающаяся исключительно на чувство и интуицию. Я много об этом думал и пришел к мысли, что о наших способностях мы не знаем и десятой доли всей правды; мы привыкли доверять разуму, доверять настолько, что незаметно стали мухами в его паутине. Он может ввести нас в заблуждение, посеять в душе страхи, сомнения, заставить делать то, что мы делать совсем не хотим. Разум имеет над нами власть. Вы спросите, что же здесь плохого? И будете правы в своем сомнении: ничего, казалось бы. Власть разума означает, что человек не совершает необдуманных поступков, отдает себе отчет в своих действиях. Жизнь общества, основанная на разумных принципах, должна быть на пользу каждому. Законы, принятые разумными людьми, справедливы; указы, изданные разумным правителем, необходимы и своевременны; решения, принимаемые разумными министрами, полезны и эффективны, их реализация направлена на благое дело. Так? — Вэл испытующе посмотрел на Кербера. Тот все это время внимательно слушал его и не сразу понял, что ему задали вопрос и ждут на него ответа. — Кербер, вы согласны с тем, что я только что сказал?

— Согласен, господин властитель, — отозвался Кербер. — Все, что вы сейчас сказали, звучит логично и разумно, но пока я не особенно понимаю, к чему вы клоните.

— Поймете. Так вот, законы, принимаемые разумными людьми, обязательны к соблюдению всеми. Не так ли, Кербер?

— Разумеется, — подтвердил тот, все еще не понимая истинных причин разговора.

— Но, согласитесь, нередко эти самые законы не исполняются людьми весьма разумными, а разумные наказания, предусмотренные за их неисполнение, к одним применяются, к другим — нет. Возникает вопрос: почему? Куда исчезает разумный подход к соблюдению законности? Вероятно, его подменяют принципом целесообразности, политическим интересом, выгодой или чем-то подобным, что в иных плоскостях рассмотрения вовсе не является разумным действием…

Вэл остановился в своих рассуждениях, чтобы перевести дыхание и выпить еще немного виски, и заметил, что Кербер уставился на него пустым взглядом, окончательно потеряв нить разговора.

— Кербер, почему вы еще не душите меня? — с улыбкой спросил Вэл. — Я бы пристрелил любого, осмелившегося с утра загружать мой мозг подобным занудством.

— На то вы и верховный властитель, господин Вэл, — очнулся Кербер, — а я всего лишь ваш покорный слуга. К тому же мне это не показалось занудством, но, если честно, я так и не понял, к чему вы ведете разговор, — искренне признался он.

— Ладно, — решился Вэл, — давайте скажу по-простому: мы привыкли доверять разуму и не доверять интуиции, чувству, если хотите. А это неправильно, потому что разум оперирует лишь тем, что нам стало известно в процессе жизненного опыта, в то время как чувство ни от какого нашего опыта не зависит, оно питается где-то вне нашего сознания, где-то выше. Но именно ему доступна информация, недоступная разуму. Чувство нас никогда не обманывает, потому что оно не имеет целенаправленности и не является выражением воли. Интуиции стоит доверять больше, чем мы это обычно делаем. Трудность лишь в том, что далеко не всегда понятно, что именно подсказывает нам наша интуиция… Господи! Как же я многословен сегодня! Давайте выпьем, Кербер.

— Да, я чувствую, надо выпить, — поддержал Кербер, и оба рассмеялись. — Никогда не слышал от вас, господин властитель, столько слов сразу, — добавил он, наливая себе и Вэлу виски. — Так что же подсказывает вам ваша интуиция, господин Вэл? — начальник безопасности решился перевести разговор в более конкретное русло после того, как выпил залпом все, что налил в свой кубок.

— Я чувствую угрозу, — понизив голос, проговорил Вэл.

— Кому и откуда? — мгновенно отреагировал Кербер.

— Точно не знаю, но думаю, что угроза касается нас всех, а вот откуда она исходит и в чем именно состоит, понять не могу.

— Может быть, вам показалось?

— Не знаю, — задумчиво сказал Вэл. — Очень на это надеюсь, но раньше я никогда ничего подобного не чувствовал и…

— Что?

— Мне приснился сон. Жуткий и очень реалистичный. Мне крайне редко снятся сны, а такой — вообще впервые. Я был на горе, на самом ее верху, под стеклянным куполом, в помещении, похожем на старинную обсерваторию, только вместо телескопа там была психотропная труба неограниченной дальности действия. Я был и человеком, причем совсем маленьким мальчиком, и духом, видящим сквозь стены и пространство. Я видел у подножия горы множество безобразных существ, сбившихся в стаю, каждое размером с собаку. В мохнатых лапах они держали вскрытые черепа и ели из них мозги. Это были человеческие черепа, я это знал точно.

Вэл замолчал, опустив взгляд в стол. Кербер с ужасом смотрел на него, начиная опасаться за его рассудок.

— Это всего лишь сон, — наконец решился произнести начальник службы безопасности. — Вы переживаете из-за предстоящего референдума, психика не выдерживает. Оно и понятно…

— Нет, Кербер! — воскликнул Вэл, сжимая кулаки. — Если вы думаете, что я спятил, то ошибаетесь. Никогда еще мое сознание не было таким ясным, как сейчас. Поверьте мне, опасность существует. Я чувствую ее. И все это я рассказываю для того только, чтобы понять, откуда она может исходить. Мы стоим перед угрозой физического уничтожения. Давайте вместе подумаем, чего нам стоит опасаться. Только сразу говорю: референдум здесь совершенно ни при чем. На дне нет ничего, что бы меня тревожило. Там все спокойно.

— Вы думаете, в Небесах готовится нечто масштабное? — насторожился Кербер.

— В том то и дело, что тоже — нет! — нервно выкрикнул Вэл. — Здесь мышиная возня, не более того, — Вэл встал из-за стола и, опираясь на трость, нервно покружился рядом со стулом. Потом снова сел. — Может быть, я чего-то не знаю, Кербер? Меня мучает мысль, что есть что-то важное, чего я не знаю. Есть у вас какой-то секрет, информация, которая мне неизвестна?

— Вряд ли, — искренне ответил Кербер. — По крайней мере, я от вас ничего не скрываю, можете не сомневаться, господин властитель.

— Не сомневаюсь, — твердо сказал Вэл. — Иначе разговаривал бы сейчас не с вами. Подождите… — взгляд Вэла остановился, поднятая рука, перетянутая повязкой, скрывающей ожог, застыла над столом. — Если бы вас терзали подобные мысли, куда бы вы пошли в первую очередь за информацией или, вернее, к кому?

— К Кронсу, — хором произнесли оба и посмотрели друг на друга широко открытыми глазами.

— Господи, Кронс, — сказал Вэл как человек, вдруг разгадавший загадку, долгое время не поддававшуюся ему. — Ну, конечно!..

— О чем вы, властитель? — оживился Кербер, которому вдруг передалось не только возбужденное состояние Вэла, но и некоторая уверенность в реальности его ощущений.

— Кронс — тот самый человек, который может знать больше, чем мы с вами. Я уверен в этом, — влажные глаза Вэла блеснули.

— Почему вы так думаете, властитель?

— Он сделал Нине очень странный подарок, о котором я совершенно случайно узнал два дня назад. И после того, как я его увидел, мне приснился тот кошмарный сон. Не думаю, что это совпадение. Я хочу, чтобы вы тоже его увидели. Мне интересно, что вы об этом скажете.

Вэл обновил кубки.

— Предлагаю за нашу удачу, — протягивая кубок Керберу, произнёс он.

— Что мы делаем, господин властитель?!

— Что?

— Вы же на обезболивающих! Это несовместимо с алкоголем.

— Точно, — согласился Вэл. — Значит, я сменил обезболивающее.

У Кербера дернулся край губы, он опустошил кубок, а Вэл вызвал Сэла.

— Дружище, организуй, пожалуйста, фляжку с виски в дорогу. Мне стоит запастись лекарством до конца дня. Сегодня я намерен быть активным, но о здоровье забывать нельзя, — и подмигнул Керберу, наградив его обезоруживающей улыбкой.

Сэл слегка склонил голову и исчез.

— Таким вы мне больше нравитесь, — признался Кербер.

— Каким? — улыбаясь, спросил Вэл.

— Таким… озорным.

— Да что вы себе позволяете, Кербер?! — наигранно сердито воскликнул Вэл, не переставая улыбаться. — Когда это я озорничал?

— По мне, так хорошо бы — всегда, — с легкой грустью ответил Кербер, зачарованно глядя в глаза властителя.

Вэл посмотрел на него пристально, и улыбка исчезла с его лица.

— Только не говорите, что я вам нравлюсь, — с подозрительностью в голосе произнес Вэл.

— Да. Вы мне нравитесь, господин властитель. Что в этом странного? Почему должно быть иначе? Я у вас работаю, вы очень хороший человек и очень хорошо ко мне относитесь. Я уважаю вас.

— И вы действительно думаете, что я хороший человек? — удивление и недоверие Вэла были искренними вне всяких сомнений и ставили Кербера в тупик.

— Я не понимаю, почему вы сомневаетесь, господин властитель.

— Потому что я совсем не тот, за кого вы меня принимаете. Вовсе я не хороший человек. И мне странно слышать от вас обратное, потому что вам я никогда не внушал мысль о своей человечности.

— Но, господин властитель, — растерялся Кербер. — Не думаете же вы, что я вру? Я говорю правду. То, что чувствую.

— Не врете, Кербер, конечно, нет. Просто по доброте душевной немного приукрашиваете действительность. Ладно. Оставим это. У нас есть дела поважнее. Пойдёмте.

Вэл повел Кербера в спальню, хотя предпочел бы показать тубус где-нибудь в другом месте, но не решался выносить его за пределы своего крыла.

— Что это такое? — держа тубус, как бомбу, на вытянутой руке, спросил Кербер, внимательно изучив его содержимое.

— Метрика Нины, — ответил Вэл, — и еще что-то, на чем указана дата моего рождения с точностью до минуты. Вам не кажется это странным?

— Более чем, — озадаченно произнес Кербер. — А кроме всего прочего, — рассматривая метрику, заметил он, — здесь еще указаны, по-видимому, географические координаты?

— Возможно, — согласился Вэл, забирая тубус у Кербера. — Я тоже так подумал, когда увидел их. И там, где указана дата моего рождения, тоже есть, но не такие точные. Давайте найдем это место.

— Я уже нашел, — Кербер показал локацию на планшете. — Точка, отмеченная на самом тубусе, находится в западном полушарии на североамериканском континенте — это Уэхотитан, а координаты из метрики Нины соответствуют городу Парраль… — Кербер задумался. — Вспомнил! Лет двести назад там было сообщество Солерно — второй анклав, образовавшийся после передела мира.

— Что? — Вэл оторопел. — Почему я об этом ничего не знаю?

— Потому что это закрытая информация, господин властитель, в которой сейчас к тому же нет никакого смысла, поскольку сообщества давно не существует.

— Что с ним случилось?

— Там произошел государственный переворот, в результате которого было использовано изотропное оружие, уничтожившее полматерика со всем населением. Так, кажется, — не очень уверенно проговорил Кербер.

— Откуда вы это знаете?

— Формальности, которых требует от меня служба. Существует некий статут сотрудника органа безопасности, в котором содержатся данные подобного рода. Ну, знаете, всякие сведения, которые потенциально могут представлять угрозу нашему сообществу…

— И? — внимательно глядя в глаза Керберу, настойчиво спросил Вэл. — Почему я ничего не знаю об этом документе?

— По регламенту службы не положено никому разглашать, даже высшему статусному лицу… — Кербер чувствовал себя неловко. — Но я и не думал, что эта бумага может представлять для вас интерес. Лично сам я всегда считал статут устаревшим реквизитом, данью традиции, если хотите.

— Я хочу его увидеть, — тоном, не терпящим возражений, сказал Вэл. — Принесите его, Кербер.

— К сожалению, это невозможно, господин Вэл. Статут сгорел вместе с архивом службы безопасности в здании наземного управления, находившемся в двадцать пятом энгле. И, по причинам, которые вам известны, мы никогда не узнаем, кто это сделал. Простите, господин Вэл, что я осмелился об этом напомнить.

— Кербер, за три с половиной месяца, прошедшие с момента пожара, у вас была возможность не раз напомнить мне, что это я уничтожил данные в системе. Я оценил вашу преданность и деликатность, не сомневайтесь. И знаю, что вы никому не расскажете. Мне другое интересно: как архив службы безопасности государства попал на дно? Что он делал в комитете наземного управления?

— Его туда отправили год назад по распоряжению советника Зиги, — не поднимая глаз на Вэла, ответил Кербер. — Я узнал об этом после покушения на советника, когда провел самостоятельное расследование всех обстоятельств дела. Простите, господин Вэл, что раньше не доложил: события развивались стремительно, а потом я забыл, если честно. Готов понести заслуженное наказание.

Вэл пристально смотрел на Кербера, оценивая услышанное.

— Пока не нахожу оснований для наказания, — наконец произнес он после некоторого молчания. — Рассказывайте все, что вам удалось узнать.

— Хорошо. Но, думаю, вы уже многое знаете. Советник вступил в сговор с министрами Лори и Максвелом, чтобы дискредитировать высшее статусное лицо, то есть, вас, господин верховный властитель, и, судя по всему, намереваясь захватить власть. У меня нет доказательств готовящегося государственного переворота: на допросе ни Лори, ни Максвел не дали таких показаний, но стремление захватить высшую власть в стране у советника точно было. Я привлек к расследованию министра Георга, несколько лет работавшего вместе с министром Максвелом, и мы обнаружили чистые бланки верительных грамот, подготовленные для назначения но высшие государственные посты за подписью Зиги.

— Что? — Вэл побагровел. — И как, осмелюсь спросить, он подписывал их?

— Единовластный Канцлер Небес Зигфрид Бер.

— С ума сойти! — воскликнул Вэл. — Почему вы мне не говорили об этом, Кербер?

— Это выяснилось уже после того, как Зиги исчез, — сказал тот. — Вам тогда хватало причин для переживаний, и мы с Георгом решили предать забвению всю эту неприятную историю. Надеюсь, господин властитель, я действовал в пределах своей компетенции.

— Да, Кербер. На этот счет не тревожьтесь, вы отлично работаете, теперь я в этом абсолютно убежден. А что по поводу других участников заговора? Удалось вычислить кого-то еще?

— Конечно, господин Вэл. В команде Зиги были преступная группа Бейтса, министры Амир, Лори и Максвел, сенатор Загория и, к нашему великому сожалению, сенатор Фрэн.

— Что?! Фрэн? Загория? А им чего не жилось? Чего им не хватало? Загории восемьдесят лет! Не понимаю…

— Они старые приятели, господин Вэл, — многозначительно сказал Кербер. — Видите ли, советнику Зиги не шестьдесят три, как он всем представлялся…

— Не шестьдесят три? — переспросил Вэл. — Теперь понятно, почему мне всегда казалось, что он выглядит моложе меня: он приписал себе лет десять. Так?

— Если бы, — с досадой заметил Кербер. — Он убавил себе несколько… Ему сейчас восемьдесят… Просто он Бер, а они дольше остальных сохраняют молодость и живут дольше, чем другие.

— Поверить не могу, — проговорил Вэл. У него кружилась голова и к горлу подкатывала тошнота.

— Я нашел его настоящие документы о рождении. Прежде чем разрушить замок, я отсканировал память сейфов, которые он опустошил перед побегом. Все, что в них хранилось, у меня есть в виде цифровых кодов. Я расшифровал некоторые. Могу показать. Хотите взглянуть?

— Позже обязательно посмотрю. Расскажите, что вы там нашли.

— Зигфрид Бер — близнец матери Нины, Виктории Бер, они родились седьмого февраля две тысячи сто семьдесят второго года в колонии Парраль, но об этом вы знаете из метрики Нины. Колония находилась в сообществе Солерно, на это указывают и координаты метрики.

— Они все родились в один день: Зиги, мать Нины и сама Нина, — задумчиво произнес Вэл.

— Не только они, еще и бабушка Нины, Ким Бер. Она с две тысячи сто двенадцатого года, но день тот же — седьмое февраля.

— Чертовщина какая-то, — обронил Вэл. — Я думал, что навсегда закрыл эту тему, но, видимо, я ошибался. Кербер, надо выпить, не то я сейчас закиплю. Давайте дождемся Кронса и выслушаем его версию. Пока для меня это все звучит очень странно.

— Давайте, — согласился Кербер. — Это, действительно, странно.

Вэл поднял кубок, но, не успев выпить, снова поставил его. Он вперил в Кербера свои огромные синие глаза, в которых сейчас отразились победный блеск догадки и ужас одновременно.

— Кербер, когда был уничтожен анклав Солерно?

— Точно не знаю, но в конце прошлого века.

— Получается, после семьдесят второго года, раз Зиги и Виктория успели там родиться. Зиги я знаю, сколько себя помню. Значит, он появился в Небесах или до моего рождения, или сразу после, но точно не позже начала века, потому что у меня есть подарок от него на мое трехлетие.

— Не мучайтесь, господин Вэл, я точно знаю, когда он здесь появился: в мае девяносто восьмого — с этого времени он занимает замок Бер, вернее, занимал. Об этом сохранилась запись в Госреестре. Когда-то эта довольно скромная вилла принадлежала его деду, который во время гражданской войны эмигрировал с маленькой Ким в Солерно. Уже позже Зиги превратил ее в замок. Но это вам лучше меня известно.

— Да, — только и смог произнести Вэл, залпом опустошая полкубка. — Вы уверены, Кербер, что Солерно больше не существует?

— Абсолютно, господин властитель. Вы сомневаетесь?

— Дело в том, что водитель Зиги рассказал, что они с Ниной улетели на шаттле не нашей конструкции. Насколько мне известно, на планете нет другого воздушного флота, а я общался с военным министром, и он меня заверил, что все наши шаттлы пришвартованы к летательной станции. Я сам лично в этом убедился, собственными глазами видел все двенадцать шаттлов в режиме «hold». [7] Но на чем-то же они улетели!

— Этого не может быть, — проговорил Кербер. — Есть документ, подтверждающий самоуничтожение Солерно, свидетельства очевидца.

— И кто этот очевидец?

— Сенатор Грегор Лоу, господин верховный властитель…

Кербер не смог продолжить и был этому рад, система оповестила о прибытии Кронса. Воспользовавшись передышкой, он сделал несколько глотков, внимательно наблюдая за Вэлом, опасаясь, как бы полученная информация не стала излишней — сердечный приступ властителя двухмесячной давности он хорошо помнил.

— Я пойду встречу его, господин Вэл, — поднялся Кербер. — Могу помочь вам перебраться в гостиную.

— Идите, я сам прекрасно переберусь, — ответил Вэл, равнодушно блуждая взглядом по окнам.

Пока Кербера не было, пришло сообщение от сети, что Петр Кливерт ожидает ответа властителя по прямой линии. Вэл вышел на связь и узнал, что декабристы хотят выдвинуть новую инициативу в области социальной реформы и приглашают властителя обсудить ее, когда тому будет удобно. Вэл предложил встретиться следующим утром в кафе «Под небом», пообещав, что точное время его появления Петру сообщат до конца сегодняшнего рабочего дня. Вэл попросил Кливерта собрать как можно больше людей, обмолвившись, что ему тоже есть что с ними обсудить.

Кронс, встревоженный экстренностью вызова к верховному, слегка запыхался в дороге, отчего его желтоватые жидкие волосы прилипли ко лбу, а к лицу подошла кровь. Оказавшись в малой гостиной, он едва успел отдышаться, когда в ней появился опирающийся на трость Вэл. Предвкушая расспросы о том, что с ним случилось, почему он хромает, и не желая их категорически, Вэл предупредительно показал рукой на ногу, закатил глаза и издал мычащий запрещающий звук. Кронс его понял и закрыл рот, едва успев открыть его.

— Приветствую вас, министр, — произнес Вэл, знаком руки предлагая Кронсу сесть. — У нас к вам долгий, обстоятельный разговор, так что, устраивайтесь поудобнее. Если вы что-то желаете выпить или перекусить, Сэл к вашим услугам.

В это время в гостиной появилась Ева с Марием. Увидев собрание, она смутилась и тут же вышла назад в коридор, плотно притворив за собой дверь, за которой совсем недолго слышались ее торопливые удаляющиеся шаги. Вэл поднялся.

— Я сейчас вернусь, — сказал он, направляясь к двери. — Кербер, проследите, пожалуйста, чтобы министру принесли все, что он пожелает, — и вышел. — Ева! — крикнул он, отойдя от двери на достаточное, чтобы не быть услышанным в гостиной, расстояние. — Ну, где ты, Ева?

Он постоял минуту, не зная, куда податься, пока на лестнице не показалась дочь. Она быстро спустилась к отцу и, подойдя, крепко его обняла, прижавшись всем телом. Вэл, застигнутый врасплох, неуклюже обхватил ее за плечи и поцеловал в макушку.

— Ну что ты, — проговорил он, чувствуя, как она вздрагивает. — Что-то случилось? Ты шла мне что-то сказать?

— Нет, ничего не случилось, — тихо произнесла Ева. — Я просто хотела узнать, как ты себя чувствуешь; прости, я не знала, что у тебя гости.

— Это не гости, — улыбнулся Вэл, отстраняя ее и глядя ей в лицо. — Это работа, которой всегда очень много, и нельзя отложить.

— Что с твоей ногой?

— Пальцы сломал, неудачно передвинул мебель.

— Папа, я за тебя волнуюсь. Ты совсем не отдыхаешь и все время где-то пропадаешь. Мне так не хватает тебя, — в голосе Евы слышалось отчаяние.

— Не волнуйся, все хорошо. Я вполне нормально отдыхаю. Сейчас напряженный момент, а когда он закончится, мы обязательно выберемся все вместе куда-нибудь отдохнуть. На море. Хочешь?

— Конечно! — обрадовалась Ева. — Я никогда не видела море.

— Договорились, — улыбнулся Вэл и поцеловал ее в лоб. — А сейчас мне нужно идти. Не думай, что я не помню о тебе. Просто у меня был немного трудный период.

— Я все понимаю, — сказала Ева. — Спасибо, что вышел ко мне. Я тебя очень люблю и счастлива, что ты мой папа, — смущенно проговорила она и убежала, поцеловав его в повязку на руке.

Вэл, растроганный ее признанием, постоял, приходя в себя, и вернулся в гостиную с довольным выражением лица…

Ева поднялась в библиотеку, где ее ждали Марк и Кир, играющий с Марием на полу. Рядом с ними в позе буханки сидела Сара, позволяя малышу дотрагиваться до себя, когда ему удавалось до нее дотянуться. Марию шел только пятый месяц, но он уже активно дергал ручками и ножками, лежа на животе, пытаясь ползти. При этом он издавал восторженные возгласы, хлопал длинными черными ресницами и пускал слюни, которые Ева без конца вытирала салфеткой. Пока ее не было, этим занимался Кир. Из него получилась неплохая нянька: он всегда был не прочь повозиться с малышом, и Марий, видя Кира, пронзительно взвизгивал от радости.

— Ну, что, как настроение у властителя? — спросил Марк, увидев Еву в дверях.

— По-моему, отличное, — ответила она, улыбаясь. — Он сказал, когда все закончится, мы поедем отдыхать на море, — Ева подпрыгнула, озорно хлопнув в ладони. Глаза ее блестели, она приплясывала, кружась на одном месте.

Марк смотрел на нее восхищенным взглядом.

— Замечательно! — сказал он, выдыхая с облегчением. — Я рад. Теперь ты останешься с нами и не будешь помышлять о побеге на дно.

Ева остановилась, посмотрела на Марка, и взгляд ее потух. Не сказав ничего в ответ, она села на пол рядом с сыном и Киром.

— Ева, — насторожился Марк, — что это значит? Ты ничего не говоришь… Неужели ты все еще хочешь нас покинуть?

— Не знаю, Марк. Давай пока не будем это обсуждать. Мы же решили, что до окончания референдума ничего не изменится. Потом поговорим. Хорошо?

— Как скажешь, — с грустью ответил Марк. — Но это не хорошо.

— А, по-моему, очень даже неплохо, — довольным тоном заявил Кир. — У Евы будет свой дом, и мы будем ходить к ней в гости, и может, иногда даже поживем недолго.

— Кир! — возмутился Марк. — Что за цыганщина у тебя в голове? Ты когда в последний раз жил дома с родителями?

— Недавно, — спокойно ответил Кир. — Месяц назад все выходные там провел. Чуть не умер от скуки и тоски по тебе.

Ева рассмеялась и потрепала Кира по голове, взъерошив его сильно отросшие волосы.

— Мы всегда будем рады тебя видеть, Кир, — с ласковой улыбкой произнесла она.

— Вот видишь! — бравируя, сказал он брату. — Мне рады, потому что я не такой зануда, как ты.

— Тише, мальчики, — предупредила Ева готового взорваться Марка. — Давайте не будем задираться. Я вам обоим всегда очень рада. Я вас обоих очень люблю, — и смутившись, добавила, — как родных братьев.

— Как братьев? — опешил Марк.

— Все, я хочу есть, — резко меняя тему, произнесла Ева. — Давайте что-нибудь съедим, с завтрака я ушла полуголодной, а мне скоро Мария кормить.

— А мне можно попробовать твоего молока? — спросил Кир неожиданно.

— С ума сошел? — осадил его брат.

— Тише, Марк, — улыбаясь вступилась Ева. — Можно, конечно, если ты хочешь. Я тебе принесу после кормления. Но предупреждаю: оно невкусное.

— Ты обманываешь; я же вижу, как Марий его любит! — воскликнул Кир с таким воодушевлением, что даже Марку стало смешно.

— Подождите, — проговорил Марк, быстро подойдя к сетевому окну, — куда это господин Вэл уходит с Кербером и Кронсом?

— Ему что, без твоего разрешения нельзя выходить из дома? — задирался Кир.

— Не говори глупости. Он хотел с нами поговорить, а теперь не понятно…

— Что тебе не понятно? Крестный велел никуда не уходить, велел ждать, когда сам нас вызовет… сиди и жди, — авторитетно заявил Кир.

— Знаешь, Кир, я не буду из-за тебя раздражаться, — с сожалением произнес Марк. — Мне в последнее время неприятно находиться рядом с тобой. Я не понимаю, чем заслужил такое к себе отношение, но, если я тебя чем-то обидел, прости, пожалуйста.

Кир потупил взгляд.

— Ничем ты меня не обидел! — нервно-рвущимся голосом вдруг выкрикнул он и выбежал из библиотеки.

— Да что с ним такое?!

— Оставь его, — Ева подошла к Марку сзади, положила руку ему на плечо. Он быстро поцеловал ее пальцы и повернулся к ней лицом. Ева закрыла глаза. Чувственный табун пронесся в душе Марка, растоптав остатки горечи, оставленной Киром.

— Ева, — выдохнул он, сжимая ее ладонь. — Неужели, я для тебя всего лишь брат?

— Нет, — улыбнулась Ева, посмотрев на него лукаво. — Брат давно бы меня накормил.

— Прости, я совсем забыл, что ты голодна. Иди поешь, а я с Марием побуду.

— Лучше отнесем его няне и пойдем вместе, — смутившись, предложила Ева. — Мне одной как-то неловко идти на кухню.

— Зачем на кухню? Можем перекусить в столовой, Сэл принесет все, что захочешь.

— Мне почему-то хочется посидеть на кухне, там особая обстановка, домашняя…

— И там Вималь, — догадался Марк. — Ева, ты опасаешься оставаться со мной наедине?

— Нет, Марк, не опасаюсь. Но и не хочу провоцировать тебя. Поверь, этого не нужно делать.

— Чего именно не нужно делать? Я не совсем тебя понимаю.

— Сближаться нам не нужно, — опустив глаза, сказала Ева. — По крайней мере, сейчас.

Марк отвернулся, взял Мария на руки и понес его в детскую, под которую переоборудовали две комнаты, соседние с его.

— Марк, не обижайся на меня, — сказала ему вслед Ева. — Я, правда, не могу.

— Все в порядке, — сухо ответил Марк. — Обижаться мне не на что.

4. Совет

Вэл вернулся только к вечеру, ни Кронса, ни Кербера с ним не было. Он вышел из лифтовой зоны и столкнулся с Киром, возвращающимся с кексами от Вималя.

— Господин Вэл, — обрадовался Кир, забыв о неприятном утреннем тоне, которым крестный разговаривал с ним. — С вами все в порядке? — Кир замер, удивленно глядя ему в глаза.

— Почему ты спрашиваешь, Кир?

— У вас такое лицо… — Кир не смог подобрать слова, чтобы точно описать, какое именно лицо было сейчас у властителя.

— Какое? — пытаясь казаться как можно более спокойным и даже довольным, спросил Вэл.

— Не знаю, — протянул Кир, сбитый с толку первым впечатлением. — Мне показалось, что вы переживаете какое-то страшное несчастье.

— Что ты, малыш, — Вэл ласково потрепал его рукой по голове. — Тебе показалось. Просто я устал, был напряженный день, да еще нога сильнее разболелась к вечеру. Ты уж прости, я пойду — хочу отдохнуть немного перед ужином.

— Конечно, — с готовностью ответил Кир, — хотите кексик?

— Хочу, — улыбнулся Вэл, тронутый его непосредственностью. — Оставь мне один до ужина, я с удовольствием съем.

Вэл неспешно, опираясь на трость и держась за перила, стал подниматься по боковой лестнице на свой этаж. Он изо всех сил старался не показать крестнику, насколько тяжело ему идти. Кир сочувственно смотрел ему вслед, пока властитель не закрыл за собой дверь правого крыла. Потом он опрометью бросился к Марку, едва не уронив кексы…

Добравшись до кровати, Вэл упал поперек нее, и только отлежавшись какое-то время, смог подняться, чтобы снять обувь и раздеться. Нога с пальцами-гильзами немного отекла и противно ныла. Надев на руку резиновый бандаж, Вэл пошел в бассейн. Вода всегда лучше всего снимала напряжение. Каким бы трудным ни выдался день, заплыв на километр приводил Вэла в тонус и успокаивал нервы. Сейчас вода виделась ему единственным транквилизатором бытия. Именно такой он мысленно просил ее стать, погружаясь в бассейн, как в Тиамат, [8] содержащий первородную субстанцию. Вэл нырнул, проплыл несколько метров под водой и остановился, не достигнув края бассейна. Он смотрел на выложенное мозаикой дно и думал, как хорошо было бы не всплывать вовсе. Однако, когда воздух в легких закончился, другая первородная сила, именуемая инстинктом, вытолкнула его на поверхность. Жадно вдохнув, Вэл доплыл до стенки и схватился за нее руками.

— Воображаешь себя Энлилем? — услышал он похожий на порыв ветра голос.

— Фим? — с надеждой спросил Вэл.

— Я рад, что ты узнаешь меня в любом состоянии.

— Кто же еще может говорить со мной из пустоты, — радуясь его появлению, сказал Вэл. — Но как? Я же не сплю, и я не в хижине…

— Меня немного обучили разным трюкам.

— И что ты теперь еще можешь? — живо поинтересовался Вэл.

— Пока не очень много чего. Могу немного видимым становиться, — и с этими словами Фим обозначился рядом с Вэлом как прозрачное желе, контурами напоминающее тело. Оно вибрировало и слегка подрагивало, как студень, вынутый из формы и оставленный на тарелке. Вэл протянул к нему руку, она прошла сквозь «тело», ничего не ощутив. Фим засмеялся. — Думаю, что потрогать меня тебе не удастся никогда, как бы нам этого ни хотелось. Все-таки я дух, нематериальная субстанция.

— Но я тебя вижу, — возразил Вэл. — Разве можно видеть то, чего нет?

— Я есть, — обиженно сказал Фим. — Но существую иначе. Знаешь, что такое дух?

— Вряд ли, — признался Вэл.

— Дух — это что-то вроде тени сознания, подобие информационной оболочки, но без направленной воли, как у Бога или у вас, людей.

— Хочешь сказать, что ты безвольное существо? — удивился Вэл.

— Ну вот, приехали! — воскликнул Фим. — Ни то и ни другое. Я не существо, но и не безвольный. Я только сказал, что у меня нет направленной воли, я не могу созидать, изменять материальный мир, как вы, но я могу делать выбор, и я его делаю каждый раз, когда являюсь тебе. Это мое решение: приходить к тебе или покидать тебя, вступать в контакт с другими субстанциями или нет.

— Не сердись, Фим, — извиняющимся голосом произнес Вэл. — Я не особенно силен в тонких материях, думаю одно, а когда говорю, выходит другое.

— Да, я заметил. И я не сержусь, конечно. Я не умею на тебя сердиться. И хватит уже болтать. Я по делу к тебе, — заявил Фим.

— По какому? Есть новые подсказки для меня? — обрадовался Вэл.

— Нет, с этим покончено. Теперь все проще: у меня для тебя информация. Просили предупредить, чтобы готовился отразить удар.

— От кого? Чей удар?

— Солерно хочет уничтожить тебя.

— Я так и знал, что они существуют! — воскликнул Вэл.

— Конечно, существуют, а то, что вы их не видите и не можете видеть, еще ни о чем не говорит. Даже если бы вы пролетели прямо над ними, вы бы их не увидели. Но вы туда и не летаете.

— Не летаем, — согласился Вэл. — В наших навигаторах этот район помечен как крайне неблагоприятный для человека. Но зачем мы им сдались? Что плохого я им сделал?

— Ничего. Ты лично им ничего плохого не делал, но у тебя есть то, чего нет у них, и они очень хотят это у тебя отобрать.

— Что?

— Точно не понял, но речь шла о каких-то технологиях, — признался Фим. — Я постараюсь разузнать поточнее, если хочешь.

— Технологии? Кажется, я догадываюсь, что им нужно, — сказал Вэл, и вид у него сделался мрачнее черной ночи.

— Боишься?

— До чертиков, — признался Вэл. — У нас даже армии нет. Как я смогу защитить людей и страну?

— Спроси Грегора Лоу, как он собирался это делать.

— О чем ты, Фим? Отец умер сорок три года назад.

— Так и я тоже, правда, не так давно. Но только для живых время имеет значение, а здесь — восемь дней ушами прохлопал, на девятый — получите и распишитесь: «Не спеши. Здесь некуда торопиться. Ты умер». И дальше все просто: начинается вечность, — обреченно проговорил Фим.

— Не знал, что ты романтик, — заметил Вэл. — Только как мудрость мертвой книги поможет мне?

— Всегда есть возможность, если она очень нужна. Вот о чем говорит книга. Считай, сегодня у тебя день первый. Отсчет пошел, Вэл.

— Насколько серьезны их намерения, и как далеко они готовы зайти? — осторожно спросил властитель.

— Подумай сам, насколько далеко зайдет Зигфрид Бер, получивший орден канцлера и неограниченную власть при диктаторе-самодуре. Вспомни, как красиво он ушел, пустив газ.

— Боже… — выдохнул Вэл. — У него теперь и оружие есть, чтобы уничтожить вожделенную цель.

— И шляпа Нельсона Манделы…

— Какая еще шляпа? — не понял Вэл.

— Та, которой нет. Но он надвинул ее на глаза всем и себе тоже — идею об угрозе Небес Солерно и твоей непотребной алчности и дикой жестокости.

— Представляю, — подавляя злость, сказал Вэл. — Одного никак не могу понять: чем я так ему не угодил…

— Своим появлением на свет.

— Что ты имеешь в виду?

— Поверь, лучше тебе не знать, — отговорился Фим.

— Выкладывай, — приказал Вэл.

— Нет, не могу, и не проси, — призрак неожиданно заупрямился. — Тебе сейчас надо думать о другом: как спастись.

— Это правда, — согласился Вэл и посмотрел сквозь Фима отрешенным взглядом. — Можешь предположить, сколько у нас времени?

— Трудно сказать, но, думаю, совсем немного. Они пока на стадии идеи и ждут результатов референдума, а потом все может случиться в любой момент. Хотя, конечно, они тоже будут готовиться, и это займет какое-то время.

— Если они ждут результаты референдума, — вслух размышлял Вэл, — значит, исход плебисцита может повлиять на решение, которое примет Зиги. Другими словами, моя будущая легитимность может изменить не только мою жизнь, но и судьбу всей страны…

— Правильно говоришь, — сказал Фим.

— Осталось понять, какой результат к какому действию приведет, — продолжал говорить Вэл более сам с собой, чем с призраком. — Скорее всего, у Зиги здесь остались доверенные лица, о которых мы пока не знаем, и на помощь которых он рассчитывает. Если меня не переизберут, возможно, ситуация разрешится бескровно: Зиги удовлетворится моим падением и оставит Небеса в покое, выкрадет технологии с помощью министров-предателей, но войны не будет. А если я останусь на своей позиции, боюсь, сценарий дальнейших событий будет страшен. Пока я еще я, надо постараться найти изменников родины…

— Хочешь совет? — остановил его размышления Фим.

— Конечно, — очнулся Вэл.

— Найди план сенатора Лоу и заверши его. И приложи максимум усилий, чтобы удержать власть. От тебя сейчас зависит ход истории. В твоих руках судьба нескольких миллионов человек.

— Что за план?

— Он возводил защитную сферу, такую, как сейчас в Солерно, но ему не дали завершить проект, хотя второй периметр он для этого возвел. Осталось немного. Если успеете, появится шанс на спасение. Но действовать надо уже сейчас.

— Где этот план может быть? — нервно спросил Вэл, удивляясь, что дух велит ему, что нужно делать, чтобы спасти мир, а он, великий и могущественный властитель обоих миров, не просто принимает на веру его слова, но и собирается им следовать.

— Я не знаю, — с досадой ответил Фим. — Поговори с Кербером и Кронсом, они, вроде бы у тебя толковые. Сенатор Мэнси, возможно, знает что-то, или Марк. Но Кербер видится мне самым перспективным, поскольку у него есть доступ к секретным архивам.

— Архивов нет, — резко сказал Вэл. — Все сгорело еще зимой.

— Даже не буду спрашивать, кто приложил руку. Советник.

— Именно, — Вэл выбрался из воды, набросил халат и стал нервно прохаживаться у окон, опираясь на трость.

— Пальцы болят? — участливо спросил Фим.

— Да, много ходил сегодня, — Вэл становился все более мрачным. — Неужели нет никакого способа раздобыть этот чертов план?! — он разозлился и с силой вогнал трость в пол так, что она треснула.

— Скоро узнаем, — с воодушевлением заявил Фим. — Вот что: собери своих и устройте мозговой штурм или, как у вас это называется, совет. А я поищу по ту сторону, может, кого и найду…

— Фим, — спохватился Вэл, но ему никто не ответил, и дрожащее желе больше не было видно. — Черт! — выругался он. — Как же я преподнесу им информацию, полученную из такого странного, мягко сказать, источника? Сон приснился? Да меня за сумасшедшего примут, — Вэл вышел из бассейна и, пока шел до спальни, его посетила мысль, показавшаяся ему стоящей.

Вэл сообщил о созыве экстренного совещания у себя через час сенатору Мэнси, Керберу, Кронсу, а также Марку и начал тщательно собираться к ужину: расчесал и затянул волосы в узел, освежил лицо тоником, вынул из шкафа белую блузу с широкими рукавами и достал из сейфа семейные реликвии, которые оставил ему отец, но надеть которые властителю не пришлось ни разу — не представилось случая. Настоящий момент казался ему подходящим, чтобы напомнить себе, что он Лоу. Вэл держал в руках лимонно-желтые золотые пластины орденской цепи, испещренные замысловатым орнаментом, соединенные через одну с пластинами изумрудного цвета с эмалевым рисунком. Посередине цепи был подвешен золотой орел-человек с разведенными в стороны крыльями-руками.

Грегор Лоу передал инсигнии сыну за неделю до своей кончины и взял с него слово никогда никому их не показывать, но надеть цепь в самом крайнем случае, когда ему не на что будет опереться, кроме как на помощь рода. Вэл нуждался в помощи отца сейчас больше, чем в чьей-либо еще. Он повесил орден на тело под блузу, но его было все равно видно в глубокий вырез. Вэл надел узкие черные брюки с широким атласным лампасом и таким же широким поясом. Посмотрел на себя в зеркало и остался вполне удовлетворен увиденным. Если бы еще ногу можно было обуть в сапог, но об этом не стоило даже думать.

Отдохнуть не получилось, нога болела все сильнее. Он нашел обезболивающее, что оставил ему Ашура, и вколол содержимое капсулы в руку. Вошел Сэл.

— Я принес вам мокасины, господин Вэл, — сказал он спокойно, протягивая из черной тончайшей замши сапоги на кожаной подошве.

— Спасибо, Сэл, но как ты узнал? — удивился Вэл.

— Вы сами попросили меня, господин.

— Когда?

— Только что. Вы сказали: хорошо бы мягкие сапоги…

Вэл в замешательстве промолчал.

— Вы прекрасно выглядите, господин. Не знал, что вы наследник Кетцалькоатля.

— Чей наследник? — все более изумлялся Вэл необычному поведению дворецкого. — С тобой все в порядке, Сэл?

— Да, мой господин, все в полном порядке. Ужин будет через десять минут. Разрешите идти?

— Иди, Сэл, иди, — завороженно проговорил Вэл, поражаясь тому, что тот ответил на вопрос об ужине, который он собирался, но не успел задать. Посчитав прозорливость дворецкого случайным совпадением с его желаниями, Вэл немного успокоился и натянул мокасины. Прошелся в них по комнате — оказалось удобно. Еще минут через десять подействовала инъекция, боль в ноге утихла, он пошел на ужин и обнаружил в гостиной новую трость без трещины и с красивым нефритовым набалдашником в форме головы льва. В очередной раз его приятно поразила предупредительность Сэла.

В столовой его уже ждали и не начинали ужинать без него Марк, Ева, Кир и мадам Мэнси, присутствие которой обрадовало Вэла.

— Всем доброго здравия, — сказал он, улыбаясь. — Какая приятная неожиданность, Амели, — целуя руку мадам Мэнси, признался Вэл.

— Господин верховный властитель! — воскликнула Амели, вставая. — Вы божественны!

Кир с Марком переглянулись, сдерживая улыбки и тоже с интересом рассматривая Вэла.

— Ну что вы, Амели, — предупредительно остановил ее порыв Вэл. — Это вас должно награждать подобными эпитетами. Вы, как всегда, бесподобны, — он подошел к Еве, наклонился и, поцеловав ее в макушку, шепнул, — привет, родная.

Ева признательно сжала его руку на своем плече.

Вэл сел в кресло и произнес:

— Предлагаю не затягивать с ужином, через сорок минут нам с Марком нужно быть на совете, — и, задумавшись на мгновение, добавил, — если остальным интересно присутствовать на нем, я не стану возражать.

— И мне можно? — обрадовался Кир.

— Разумеется, — улыбнулся Вэл и вопросительно посмотрел на дочь и мадам. Ему ответили заинтересованными, но нерешительными взглядами.

— Я не уверена, что Роберт обрадуется, увидев меня на государственном совете, — робко сказала Амели, опуская глаза.

— Думаю, он с этим справится, — предположил Вэл. — Вы можете присутствовать и ваше мнение обязательно учтется при принятии решений, но права решающего голоса ни у кого из вас троих не будет. Надеюсь, вы меня понимаете, — сказал он и внимательно посмотрел на каждого.

— Да, конечно, — практически хором обрадованно ответили все трое. — Я всегда мечтала побывать на государственном совете, — добавила мадам Мэнси.

— Боюсь, этот совет не оправдает ваших ожиданий, Амели, — серьезно заметил Вэл. — Во-первых, мы собираемся не в сенате, а здесь, а, во-вторых, то, что сегодня будет обсуждаться, нельзя назвать рабочими моментами. Но я считаю, вам необходимо о них знать. Давайте выпьем для храбрости, друзья. Сейчас нам всем придется быть храбрыми, — без тени сомнений проговорил Вэл.

Марк и Кир с удивлением переглянулись, а Ева вдруг спросила:

— Что случилось, господин верховный властитель? — и не отводя от него взгляд, казалось, пыталась проникнуть в самую сердцевину его мозга, чтобы прочесть самую важную мысль.

Вэл оценил дипломатичность обращения дочери в присутствии мадам Мэнси и одобрительно моргнул ей, медленно прикрывая веки.

— Все узнаете совсем скоро, — спокойно сказал он. — Ешьте. Пейте. И не теряйте времени даром. Обещаю, если после совета у кого-то из вас останутся ко мне вопросы, я отвечу каждому. Сегодня я полностью в вашем распоряжении.

— Давайте выпьем, — решительно предложила мадам Мэнси.

— Давайте, Амели, — поддержал Вэл, поднимая руку с кубком.

— И мне, пожалуй, — согласился Марк. — Такое чувство, что мы все тут заговорщики…

Вэл посмотрел на Марка и то, что Марк прочитал в его взгляде, парализовало его. Он видел мысли властителя и знал, что тот намеренно открывает ему свое сознание, чтобы подготовить к предстоящему совету. Марк увидел все, что было сегодня, вчера и несколько дней назад с Вэлом: что тот думал, видел во сне, над чем сомневался, с кем о чем говорил, — за считанные секунды, словно его восприятие поставили на ускоренный в сотни раз режим. Ничего подобного Марк никогда не испытывал, и чувство, владеющее им сейчас, по силе произведенного на него впечатления не с чем было сравнить. Он был ошеломлен невероятной скоростью мысли властителя, которая с каждой секундой возрастала, передавая ему информацию. В следующее мгновение Вэл перевел взгляд, и доступ к его сознанию закрылся. Но Марк знал уже все. Рука, поднявшая кубок, опустилась, глаза сделались будто стеклянными, он смотрел ими перед собой и ничего не видел. Миллионы вопросов устраивали адову бойню в его голове, готовясь вырваться из нее криком ужаса и отчаяния. Но Марк понимал, что говорить сейчас нельзя, и молчал, боясь открыть рот даже для того, чтобы есть.

— Марк, — голос Вэла вернул его к реальности происходящего, — надо подкрепиться.

Советник очнулся, отрезал кусочек сочной говядины, положил в тарелку ложку вяленых овощей и стал молча жевать остывший рибай, запивая красным сухим вином.

Вэлу в это время Сэл принес его любимый мачете, от которого поднимался дымок и который кровоточил от каждого сделанного в нем надреза. Вэл любил с кровью. И именно мачете: не тающий во рту нежный филе-миньон, не любимый многими рибай, а мачете — самый насыщенный вкусом говядины стейк, который еще в давние времена в Мексике называли стейком мясника.

Кир заказал судака в сливках, поскольку мясо не любил и никогда не ел его ни в каком виде. Ему принесли белую сочную рыбу, запеченную со шпинатом и политую сливочным соусом. Ева тоже ела судака, а мадам Мэнси не ела ничего, только делала вид, играя вилкой с рыбными кнелями. Зато аристократично-изящно, как умела только она, Амели пила вино.

Вэл смотрел на сидящих за столом и ему казалось, что вот только сейчас он их всех узнал, увидел и полюбил. Каждого. Включая Амели Мэнси и Сэла, стоящего справа от нее и правой рукой подливающего ей в кубок вина. Он подумал о Нине, впервые за два месяца позволив себе пожалеть, что ее нет рядом. Сэл незаметно вышел и через пару минут снова появился в столовой, ставя на чайный столик поднос с кексами.

— Упавшие с небес?! — воскликнула мадам Мэнси. — Но откуда они здесь?

— А вы не знаете, Амели? — удивился Вэл. — Это наш домашний десерт — Нинины кексы. Наш повар подарил их кафе на открытие вместе с рецептом.

— Правда? — изумилась мадам. — Нет, я ничего об этом не знала. И Нину тоже не знала, а жаль, — искренне сказала она, не догадываясь, что нарушает табу.

— Да, и мне жаль, что вы не успели познакомиться с ней, — спокойно ответил ей Вэл. — Ну, заканчивайте трапезу и поднимайтесь в библиотеку, — резко сменил он тему разговора и поднялся из-за стола. — Не вставайте, — предупредительно опуская над столом руку, приказал Вэл. — Еще есть минут пятнадцать. А мне нужно идти.

Марк хотел пойти с ним, но Вэл остановил его:

— Марк, остальным будет проще, если ты придешь с ними. Не беспокойся, без вас мы не начнем совет. Так что, не спешите, но и не задерживайтесь.

Вэл, слегка опираясь на трость, обошел каждого сидящего за столом, каждому положил на плечо руку, а мадам Мэнси снова поцеловал тонкие пальчики в красивых дорогих кольцах и вышел быстрой уверенной походкой с высоко поднятой и чуть повернутой в сторону головой.

…Нина проснулась с восходом солнца. Здесь оно встает не рано, ближе к семи утра, а в шесть вечера снова исчезает за горной грядой, погружая город во тьму. Резкая смена дня и ночи не по душе Нине, она скучает по сумеркам и бледному утру Небес. Вчера ей удалось выйти из дома вопреки настойчивому предложению дяди вызвать мастеров красоты к себе. Нина не уступила и добилась своего: Зиги дал ей водителя и соглядатая в одном лице. Тот привез ее в закрытый клуб правительства, при котором имелся роскошный салон красоты. Водитель, что говорится, сдал ее с рук на руки молоденькой девушке, и Нину увлекли в лабиринты массажных комнат, саун, бассейнов, маленьких и больших студий, где мыли, терли, стригли, красили — одним словом, превращали недопустимые индивидуальные несоответствия в стандартные нормы красоты. Поначалу ее приняли с холодным безразличием, обратив внимание на прейскурант услуг, знакомство с которым поднимало статусность заведения в глазах клиента до той высоты, о существовании которой он раньше не подозревал. Нина пробежала взглядом левую часть списка услуг, не обращая внимания на ту, где была указана их стоимость, и пришла к выводу, что сверхъестественными в этом паласио де бееза являются только цены и самомнение владельца, а также персонала и их клиентов, готовых спускать неприличные суммы за самые обыкновенные процедуры.

Но средства Нина тратила не свои, и ей было все равно. И в этом все равно она прекрасно понимала других клиенток, оставляющих здесь значительную часть дохода мужей, любовников и разного рода доброжелателей женской красоты. Миловидная девушка, принимающая посетителей, поинтересовалась, какими услугами салона Нина хотела бы воспользоваться, и продолжила отстраненно рассматривать свой броский маникюр, заранее определив для себя клиентку как «без особых перспектив». Нина прочитала имя девушки на шильдике форменного костюма и предложила Ирэне, так ее звали, самой определить список процедур, которые помогут Нине стать такой же ухоженной, как она. Ирэне оставила свои красивые пальчики вне поля зрения и вперила взгляд в Нину. Такого подхода к себе она не могла припомнить. Ирэне с ног до головы еще раз внимательно осмотрела Нину и подумала, что, вероятно, кое-какие перспективы у клиентки все же есть.

— Вы понимаете, что это будет стоить о-о-очень дорого? — серьезно спросила Ирэне.

Нина опешила от такого неприкрытого хамства, но вида не показала, допуская, что девушка не осознает, что говорит недозволенные вещи. Но про себя подумала, что ведомственное заведение могло бы более тщательно подбирать сотрудников.

— Конечно, понимаю, — произнесла она дружелюбным тоном. — Я же не за один день хочу достичь такого великолепного результата, отдаю себе отчет, что это невозможно… Но со временем, скажем, через месяц-другой ежедневного полного ухода за лицом и телом… — Нина заметила, как глаза девушки заблестели в предвкушении круглых счетов и премиального вознаграждения и взгляд ее начал теплеть.

— Думаю, мы попробуем вам помочь, — широко улыбаясь, заверила Ирэне.

— Вот и отлично, — деловым тоном ответила Нина. — Начнем, пожалуй, с конечностей. Пусть сегодня мне приведут в порядок волосы, руки и ноги. А что самое дорогое в вашем меню?

— День Клеопатры, — произнесла девушка, по-другому рассматривая странную посетительницу.

— Включите в расписание сегодняшнего визита.

— Вы знаете, сколько это будет стоить?

— Нет, конечно. И не вздумайте сказать мне. Я не хочу этого знать, — коротко ответила Нина. — И давайте уже начнем, не люблю ждать.

— Есть некоторые стандартные моменты: нужно занести в систему ваши данные… и как вы намерены оплачивать услуги — каждый визит отдельно или…

— Я не намерена оплачивать никак. Отправьте счет Зигфриду Бер, и давайте начнем.

— Канцлеру? — переспросила Ирэне, не веря своим ушам.

— Если вы знаете еще какого-то Зигфрида Бер, можете отправить ему, — с этими словами Нина отвернулась от непонятливой девушки и пошла вперед по длинному коридору, а Ирэне, догоняя ее, что-то говорила извиняющимся тоном.

Наконец, сжалившись, Нина остановилась и произнесла властно и холодно:

— Даю последний шанс — или вы сию минуту ведете меня к стилисту, или эта минута будет для вас здесь последней.

— Прошу вас, мадам Бер, — склоняя голову, дрожащим голосом проговорила Ирэне, — следуйте за мной.

— Благодарю, — ответила Нина, и через две минуты она уже сидела в отдельной комнате, а ее волосами занимался молодой человек, передвигающийся легче и изящнее, чем обычно это делают мужчины. Два с половиной часа он подравнивал отросшие волосы, потом столько же времени выводил «нужный шикарный тон». В итоге мало что изменилось, но голова выглядела совершенно иначе: каждый волосок был на своем месте, каждый локон лежал так, как нужно, волосы сияли и блестели. Все это время Нина терпеливо ждала. Когда же с прической было кончено, встала, осмотрела себя в зеркало со всех сторон и сказала:

— Спасибо. Бесспорно, вы отличный мастер, и, если пообещаете в следующий раз уложиться в полтора часа, приду снова.

Молодой человек улыбнулся, чуть склонил голову и произнес мелодичным голосом:

— Как пожелаете, мадам Бер, как пожелаете. Если будет угодно, приеду в Квинта Гамерос в любое удобное для вас время.

— Это лишнее, я думаю, но посмотрим, — улыбнулась Нина и вышла в сопровождении Ирэне, последние полчаса ожидавшей ее за дверью.

— Не хотите ли пообедать, мадам? — робко поинтересовалась она. — Маникюр и педикюр займут не менее часа, как бы мы ни старались. А сейчас уже время обеда. Простите.

— Все нормально, Ирэне. Я с удовольствием что-нибудь съем.

— Пойдемте, я провожу вас в ресторан.

Обед и остальное заняли всю вторую половину дня. Домой Нина вернулась после захода солнца. В холле ее встретил Зиги, сидевший прямо против двери в кресле с видом застывшего памятника.

— Как прошел день? — дежурно бросила Нина, проходя мимо него.

— Спасибо, хорошо, — язвительно ответил Зиги. — А твой?

— Тоже неплохо, — поднимаясь по лестнице и не оборачиваясь, проговорила она.

— Подожди, — повышая голос, остановил ее Зиги. — Мне прислали счет из Парадайза. Ты хочешь нас разорить? На Луну туда и обратно дешевле слетать! Что ты там делала?

— Я там делала фасад, чтобы соответствовать тому проекту, по которому ты меня презентуешь, — по слогам проговорила Нина железным голосом. — А райские счета всегда самые высокие, тебе ли не знать, — и ушла в свою комнату, так и не обернувшись.

Зигфрид Бер монументально стоял посреди холла и не мог в эту минуту ни о чем продуктивно думать.

— Ты благоухаешь, как весенний цветок, — услышала Нина, закрыв за собой дверь.

— Фим? Ты здесь?

— Я здесь уже часа четыре, — заметил призрак. — А вот где ты пропадаешь?

— Становилась цветком, — попыталась пошутить Нина, но нервный голос выдал ее, дрогнув и прозвучав фальшиво. — Что случилось? Вэл?

— С ним все в порядке, пока, по крайней мере. Пальцы срастаются, ожог заживает. Да, он думает, что ты умерла.

— Да брось, Фим, — устало сказала Нина. — Он уже ничего такого не думает. У него сейчас голова совсем другим занята. Ты передал ему мои опасения по поводу дядюшки?

— Передал, и не только твои. Я наведался к Зиги, когда он разговаривал с Паччоли. Ты все правильно подозревала.

— У тебя получилось? Ты прорвался через защиту Зигфрида? — удивилась Нина.

— Мне проще, это же не от духов у него защита, а от твоей телепатии. И Ким меня вчера многому научила, спасибо ей от меня передай.

— Сам скажи, — послышался старческий голос.

— Бабушка! — обрадовалась Нина.

— Ким, — почтительно произнес Фим. — Благодарю.

— Довольно расшаркиваться, — сурово сказала Ким. — У нас есть дела поважнее. Скажи, Фим, когда ты в последний раз видел Вэла?

— Вчера, а по местному времени, сегодня, в час ночи примерно. Я рассказал ему о Солерно и плане канцлера, но он и без меня о многом догадывался, угрозу почувствовал. Я ему о проекте сенатора Лоу рассказал, этого он не знал и говорит, что все архивы сената и службы безопасности Зиги сжег.

— Умный мальчик, — одобрительно сказала Ким, — быстро учится. А я уж беспокоилась, что не достучимся до него, мой сын все-таки самый искусный конфабулятор из всех, кого я знала. Ничего другого род ему не дал, но в формировании чужого сознания ему нет равных.

— О чем ты, бабушка? — встревожилась Нина.

— О том, что твой Вэл сам себя не знает. Он принимает себя таким, каким ему еще в детстве внушил видеть себя Зигфрид.

— То есть? — напряженно переспросила Нина.

— Что не понятно? — удивилась Ким. — Зигфриду нужен был хитрый, изворотливый, жаждущий власти тиран, способный прорваться к высшему статусу, чтобы встать за его спиной и править. Самому-то ему невозможно было легальным путем никакой статус получить: он не гражданин Небес, они с твоей матерью здесь родились, в Солерно.

— И что он сделал? — испуганно спросила Нина.

— Внушил прекрасному мальчику, что он вовсе не прекрасный, а наоборот. Мальчик вырос и стал действовать в соответствии с представлениями о себе: я тиран, мне все можно и любить меня не обязательно, да и не за что. Со временем он забыл, какой он на самом деле, но ты его открываешь, Нина. В этом твое предназначение. Только ты можешь освободить его сознание из темницы, в которую упрятал его Зигфрид. И ты это практически сделала, но не хватило времени, чтобы он прозрел окончательно. Вы недолго были рядом.

— Не терзай меня, бабушка, — со слезами на глазах проговорила Нина.

— Не плачь, детка. Жизнь непредсказуема и полна неожиданностей. Все еще может наладиться. Лучше расскажи, Фим, что ты узнал о планах моего сына.

— Он хочет завладеть какими-то технологиями в Небесах. Любой ценой, даже если придется начать войну. Он выжидает результатов плебисцита, но ему осталось недолго — все станет ясно к исходу четвертого дня. Сейчас в Небесах уже утро четверга, у них тоже четыре дня на то, чтобы принять оборонительные меры. Если это возможно, конечно.

— Господи, — воскликнула Нина. — Надо что-то делать! Почему я сижу сложа руки, когда Небесам грозит опасность? Бабушка, он же твой сын, проникни в его разум, призови к совести!

— У него нет совести, детка, — печально заявила Ким. — И я не могу не то что проникнуть в его сознание, но даже приблизиться к нему.

— Почему? — удивилась Нина. — Со мной же ты видишься.

— Он сикофант, — горько сказала Ким.

— Кто? — не поняла Нина.

— Предатель рода, — с ужасом проговорил Фим. — Он убил тебя, Ким…

— Убил? — не веря тому, что слышит, испуганно переспросила Нина. — Это правда, бабушка?

— К несчастью, да, — с трудом проговорила Ким. — Я родила слабое существо, а потом, сама того не желая, превратила в чудовище, усилив его пагубные наклонности.

— Как? — Нине казалось, что все происходящее — дурной сон, что Зиги, конечно, странный, но все-таки родной человек, возможно, больной на голову, но не убийца. Хотя Била убил именно он. И всех, кого он назвал выродками, казнили по его вине. Получается, он, действительно, чудовище.

— Однажды я призналась Грегору Лоу, что у Зигфрида нет родовых сил, что он фрик, а он это услышал и не смог пережить. Видишь ли, детка, чем меньше у амбициозного человека способностей, тем сильнее его стремление доказать всем и себе, в первую очередь, что он лучше остальных. У Зигфрида стремление к неограниченной власти в тот день стало маниакальным и превратилось в желание отомстить роду за допущенную по отношению к нему несправедливость.

— И он убил тебя? — ужаснулась Нина.

— В тот же день. Задушил, пока я спала. И мать твою убил бы сразу, если бы она не отказалась добровольно от своего дара и не надела блокаторы. Ну, браслеты, как бишь, их там.

— Поверить не могу, — проговорила Нина. — Что нам делать?

— Спасать мир, — усмехнулась Ким. — В конце концов, в этом наше предназначение: женщины Бер охраняют человечество, а мужчины Бер пытаются его погубить. Мы принадлежим к одному роду, но несем в себе противоположные энергии, благодаря чему соблюдается баланс. Тебе дано слишком много сил, детка.

— Это плохо? — насторожилась Нина.

— Время покажет. И ты тоже причастна к тому, что происходит и что предстоит. Неосознанно, конечно, но твое соединение с Вэлом породило большой перевес сил в нашу сторону, и Зигфрид совершенно закономерно отреагировал на это концентрацией противоположной энергии в себе. Баланс восстановился, когда Зигфрид объединился с Паччоли — они вместе удерживают равновесие против вас с Вэлом.

Нина замерла. До нее начал доходить смысл ранее непонятных событий, и ей стало жутко.

— Поэтому он увез меня.

— Да. И как бы тяжело вам двоим ни было, не могу не признать, что для всех остальных это выиграло время. На расстоянии ваша сила слабеет, и Зигфрид это знает. Пока он уверен, что сознание Вэла им контролируется и ты не можешь в него проникнуть, есть шанс, что до войны не дойдет. Но как только он поймет, что Вэл освободился от его конфабуляции и ваши ментальные пространства объединились, миру будет угрожать большая опасность. Мне жаль вас, детка.

— Бабушка, мы совсем себе не принадлежим? — срывающимся голосом спросила Нина.

Ким ничего не ответила.

— Я в это не верю. Будущее принадлежит тем, кто ради него действует. Они же не овцы на заклании истории, — возмутился Фим.

— В некоторой степени это так, — с горечью призналась Ким. — Слишком много фатальностей проявилось в ваших картах судьбы, детка. Особенно в судьбе Вэла.

— Но должен же быть способ со всем этим справиться! — взорвалась Нина и быстро заходила по комнате. — Я тоже не верю ни в какие фатальности! У нас есть сила, много сил, ты же сама сказала. Мы должны победить!

— Чем сильнее становитесь вы, тем агрессивнее будут вести себя они. Запомни это! — Ким предупредительно простерла вверх руку с выпрямленным указательным пальцем.

— Тогда в чем смысл? Ты говоришь, что женщины Бер охраняют человечество, а сама не даешь мне ни единого шанса это сделать?

— Ты это сделаешь, в этом я не сомневаюсь, — сказала Ким голосом, полным сожаления и сочувствия. — Вопрос лишь в цене, которую вы заплатите…

Нина с ужасом смотрела в пустоту окна. Стекла, черные от видневшегося сквозь них неба, отражали мрак надвигающейся бури. Вчерашний день показался ей днем беззаботного детства, в котором было будущее, полное надежд и интересных событий. Жизнь разделилась на до этой минуты и начиная с нее.

— Я хочу к нему, — решительно сказала Нина. — Готовьтесь. Оба. Мы отправляемся в Небеса.

За тринадцать часов до…

Вэл больше не чувствовал сломанных пальцев ноги. Физическая боль перестала быть источником беспокойства, полностью отдав эту роль сознанию. Поднявшись по лестнице и войдя в кабинет, он отставил трость в сторону и совершенно непринужденно прошел в большой зал библиотеки, где Кронс, сенатор Мэнси и Кербер уже ждали его. Они поднялись, как только он вошел в дверь, и их лица приняли одинаковое выражение. Вэл с каждым перебросился взглядом, и этого оказалось достаточно, чтобы он смог понять, о чем они думают в этот момент. Их мысли удивили его своей неограниченной лояльностью и полным принятием его как властителя и как человека. В их взглядах была намешана преданность, любовь и забота. Вэл никогда прежде не видел людей так ясно, как теперь, и то, что он видел, не отвечало его обычной картине мира, в которой он привык быть тем, кого боятся, ненавидят или, в лучшем случае, терпят.

— Садитесь, господа, — сказал он приветливо, но серьезно, подтверждая сказанное движением руки. — Хочу сразу предупредить вас, что сегодняшний совет пройдет в необычном составе: я пригласил на него гражданских лиц, — Вэл улыбнулся, произнеся последние два слова, и, слегка наклонив высокоподнятую голову, добавил, — всем вам хорошо известных. Это Кир, Ева и Амели Мэнси.

— Моя жена? — удивился сенатор. — Она здесь?

— Да, Роберт. Она заехала навестить детей, и я решил, что сегодняшние вопросы, которые мы будем обсуждать, их тоже касаются. Надеюсь, никто не возражает против их присутствия? — Вэл обвел взглядом всех троих и с удовлетворением сказал, — ну, вот и отлично. Вижу, никто не против. Скоро они с Марком придут, и мы начнем. А пока их здесь нет и у нас есть минут семь-десять, скажите мне вот что: сколько времени займет экстренная эвакуация Небес?

— Эвакуация? — ужаснулся сенатор. — Зачем?

— Нет времени объяснять. Вам придется довериться мне и точно отвечать на вопросы, а что-то и сначала исполнять, а потом получать разъяснения. Просто, когда сюда придут женщины и дети, наши с вами дети, мне бы не хотелось обсуждать это при них. Я могу рассчитывать на вас?

— Безусловно, господин властитель, — сказал Кербер. — Отвечаю на ваш вопрос: у нас двенадцать шаттлов вместимостью до сорока человек. Значит, чтобы эвакуировать две тысячи триста пятьдесят человек, им понадобится совершить по пять вылетов.

— Я имел в виду все сообщество, а не только небожителей, — заметил Вэл сухо.

— Всех? — воскликнул Кронс. — Господи, что происходит? И куда мы всех эвакуируем?

— Это хороший вопрос, — согласился Вэл. — И об этом каждый из нас подумает, а потом, после общего совета, мы определимся с местом эвакуации. А сейчас надо понять, как это вообще можно осуществить. Кроме шаттлов есть еще варианты?

— Есть подземная дорога из Небес в Есеник, в Моравию. Когда-то туда предпочитали добираться этим путем. Но им не пользовались уже много лет, и трудно сказать, в каком он сейчас состоянии, — сказал сенатор Мэнси.

— Там железнодорожное сообщение, насколько я знаю, — проговорил Вэл.

— Да, — подтвердил сенатор.

— А какая грузоперевозка? Сколько составов?

— Один, господин властитель. Там локомотив с двумя вагонами. Общей сложностью, даже если ехать стоя, человек сто, не больше, за одну ходку. И маршрут занимает шесть часов.

— Можно же увеличить количество вагонов, поставить на рельсы еще сколько-то локомотивов. Можно? — Вэл нервничал, но старался этого не показывать, он ходил взад и вперед, пока говорил сенатор, а потом резко встал и, уперевшись о стол широко расставленными руками, на каждого пристально посмотрел.

— Нужно сначала сделать экспертизу пути, — резонно заметил Кербер, — чтобы убедиться, что им в принципе можно пользоваться, а потом уже решать возможности пассажиропотока по нему.

— Верно, — глаза Вэла блеснули, он оживился. — Кому это можно поручить?

— Военному министру, думаю, — предположил Кронс.

— Нет, — решительно отверг эту мысль Вэл. — Никому, кроме вас, из статусных лиц я пока не доверяю. Лучше обойтись своими силами с привлечением специалистов из народа. Вот что, Кербер, пошлите сейчас же гвардейца на дно, пусть приведет сюда старика Морокова, он всю жизнь работал машинистом. Он тот, кто нам сейчас нужен. Да пусть не пугает его, а предупредит, что нужен по делу. Не стоит нервировать пожилого человека. Узнайте, в каком энгле он живет. Я видел его на похоронах два месяца назад. Надеюсь, он еще жив.

— Разрешите исполнять, верховный властитель?

— Да, Кербер, конечно. И поменьше времени на величания. Это всех касается. Время — самый дорогой ресурс для нас сейчас. Запомните это и не тратьте его на суету и сомнения. И соберитесь. Забудьте о том, что вам свойственно сомневаться, уставать и тем более бояться чего-то. Сейчас мы как никогда должны действовать слаженно и максимально эффективно. Вы меня понимаете?

— Да что же все-таки происходит?! — не выдержал сенатор, которого загадки властителя пугали все сильнее. — Это как-то связано с референдумом? Мы готовимся отражать атаку?

— Нет, сенатор. Референдум тут почти ни при чем. Я все расскажу. Но давайте дождемся Кербера и остальных, чтобы не удивлять никого дважды, — Вэл попытался разрядить обстановку и улыбнулся, но сенатору это не помогло, Кронс сидел молча, вперив взгляд в одну точку, которую выбрал где-то в районе левого глаза Вэла. — И, пока Кербер решает вопрос, Роберт, скажите, насколько вы доверяете своим коллегам в сенате. Кому из них вы можете доверить свою жизнь?

Сенатор опешил. Ответить на этот вопрос с ходу у него не получилось, но мысль его активно заработала.

— И вы, Кронс, тоже подумайте: кому из министров вы могли бы доверять полностью? И что можете сказать по этому поводу о министре воздушного флота, Кае Загории? Меня он сейчас волнует больше остальных, если честно, потому что он нам нужен. Но только в том случае, если мы можем быть в нем уверены…

Вэл не успел договорить — в дверях показались Марк, Кербер и остальные.

— Проходите и рассаживайтесь поудобнее, — предложил Вэл вошедшим. — Все сделали, Кербер?

— Да, господин Вэл.

— Отлично, — Вэл дождался, пока все найдут себе место и продолжил, — сегодня мы собрались необычным составом, на это есть свои причины, которые тоже весьма необычны, — Вэл замолчал и выдержал паузу, дав возможность каждому настроиться и сосредоточиться. — Вынужден сразу предупредить, что все, что я скажу, — правда, нравится она нам или нет. Откуда мне все это стало известно — давайте оставим на потом, сейчас мы не располагаем временем ни для чего, кроме дела. Нам понадобится доброволец, чтобы вести протокол заседания. Кто быстро и грамотно сможет фиксировать? — Вэл посмотрел на присутствующих и перехватил заинтересованный взгляд Кира.

— Я смогу, господин верховный властитель, — не побоялся предложить свои услуги крестник.

— Отлично, Кир. Возьми планшет и внимательно все протоколируй. Остальным предлагаю стать участниками эксперимента доверительного общения. Речь будет идти о вещах насколько необычных, настолько и важных, и даже страшных. От того, насколько вы готовы мне верить, будет зависеть исход нашей работы. Скажу сразу: то, что вы здесь сегодня услышите, навсегда изменит вашу жизнь и представление о том, в каком мире мы живем. Если кто-то не готов или по каким-то иным причинам не хочет знать правду, лучше сразу откажитесь и займитесь своими делами. Никого против воли удерживать здесь я не намерен. Есть желающие покинуть совет?

Вэл посмотрел в глаза каждому и ничего, кроме разогревающегося интереса, в них не увидел. Ни один не пожелал уйти.

— Что же, — сказал Вэл, — вижу вашу решимость и ценю это. Итак, объявляю регламент. Кир, пиши. Беру слово первым и кратко ввожу всех в курс дела. Далее ставлю самые важные, первоочередные задачи для решения ситуации, как я их вижу. Затем берем время на обсуждение поставленных задач и их корректировку. Потом готов ответить на все ваши вопросы, но только после всего, сказанного ранее. Кто поддерживает такой регламент, прошу голосовать.

Члены совета проголосовали единогласно «за».

— В совете сейчас пять человек с правом решающего голоса, это значит, что все решения будут приняты абсолютным большинством голосов. Простите за такое длинное и обстоятельное вступление, но в данной ситуации необходимо соблюсти все формальности, — Вэл прошелся вдоль стены, на которой висела старинная географическая карта мира, взял лазерную указку и осветил место на Среднеевропейской равнине, обозначив локацию Небес. — Вот здесь мы с вами живем, — мрачно сказал он. — Так выглядела карта мира двести лет назад, а уже сто пятьдесят лет назад она выглядела иначе. Здесь обозначены несколько анклавов, подобных нашим Небесам. Это малоазийский анклав Тай с населением в пять миллионов человек, который прекратил свое существование в 2095 году в результате серии подводных извержений вулканов. Здесь, — Вэл подсветил южное окончание африканского континента, — до 2107 года существовало процветающее сообщество Йорк, уничтоженное в означенном году альянсом двух агрессивно настроенных анклавов: Либерти с локацией на северо-востоке североамериканского континента и Грэйт, расположенном на острове близ западных берегов Европы. Йорк стал жертвой испытания биологического оружия: население в полтора миллиона человек вымерло без остатка за пять лет от эпидемии вируса, уничтожающего нейронные связи в организме человека. Если вам когда-нибудь приходилось видеть несчастного, не способного двигаться и не осознающего себя, то вы можете отдаленно представить последние месяцы жизни этих людей. Болезнь развивалась сначала незаметно, но уже через полгода человек становился полностью обездвижен, а еще через месяц в нем угасал последний нервный импульс и он умирал. К 2112 году на планете Земля из шести осталось четыре анклава: Небеса, Грэйт, Либерти и Солерно с локацией на юге североамериканского континента. Как известно, Грэйт и Либерти попытались и дальше осуществлять свои попытки захватить мир и поделить его между собой. Они напали на Солерно в 2118 году, но разрушить сообщество им не удалось. По неизвестным причинам изотропное оружие альянса оказалось нацеленным не на Солерно, а на союзника, и они в один миг уничтожили друг друга. В результате в 2119 году на планете остались лишь мы и Солерно, которое погибло в результате самоуничтожения от применения все того же изотропного оружия в 2198 году. Так гласит история, которую мы знаем. Прошу простить меня за второе долгое вступление, — сказал Вэл, убирая указку и отходя от карты.

Он снова прошелся вдоль стены, потом остановился и повторил:

— Это история, которую мы знаем. А вот правда, которую от нас все это время скрывали: Солерно существует по сей день. Сейчас им управляет некий Аугусто Паччоли, диктатор милитаристского толка, нашедший поддержку в уцелевших маньяках войны анклавов Либерти и Грэйт. Самим диктатором управляет Зигфрид Бер, более известный всем нам как бывший советник Зиги. Они готовят план вторжения в Небеса с целью захвата наших технологий. Чем для нас может обернуться подобное вторжение, думаю, не нужно объяснять. Примеры судеб предыдущих сообществ Земли весьма красноречивы. Милитаристы не гнушаются в выборе средств уничтожения противника ничем и, как правило, не оставляют после себя живых свидетелей. В связи с этим перед нами стоит несколько задач. Некоторые из них мы должны решить здесь и сейчас до наступления дня. Поэтому попрошу меня не перебивать, внимательно слушать, все вопросы каждый сможет задать позже. Кир, надеюсь, ты что-то зафиксировал из того, что я сказал, а сейчас ты должен записать каждое слово. Итак,

задача номер один: точно понять, какие именно технологии им нужны;

задача номер два: найти проект создания купола безопасности сенатора Грегора Лоу;

задача номер три: оценить масштаб работ по его воплощению в минимально возможные для этого сроки;

четвёртое: определить круг лиц, которых мы сможем привлечь к реализации проекта;

пятое: решить вопрос о доверии, то есть, мы должны точно знать, на кого можем опираться;

шестое: сформировать рабочую комиссию по реализации проекта защиты и назначить ответственных лиц;

седьмое: разработать запасной вариант на случай, если проект сенатора Лоу найти не удастся.

На решение этих вопросов у нас сегодняшний вечер и ночь. К утру стратегия должна быть ясна. И, наконец, главный вопрос: сколько у нас времени? Отвечаю: четыре дня. С понедельника каждая минута будет идти в обратную сторону, в сторону нашей гибели, если мы не успеем. Есть ещё один момент, но об этом я скажу позже. А теперь предлагаю перейти к обсуждению поставленных задач. Есть желающие высказаться по существу? Или нужно сделать перерыв и попросить Сэла принести напитки?

Никто не мог произнести ни звука. Семь пар глаз не моргая смотрели на властителя. Большинство отказывались верить тому, что услышали. Лишь Марк, Кербер и Кронс сохраняли видимость адекватного восприятия, зная многое из того, что сказал Вэл, заранее. Но даже они чувствовали нервную дрожь в теле и слабую тошноту. По щекам Мадам Мэнси и Евы тихо текли слезы, которые они не могли сдерживать. Вэл подошел к ним, достал платок из кармана брюк и протянул Еве.

— Дамы, не плачьте, — сказал он спокойным голосом. — Мне тоже страшно, и не верьте тому, кто скажет, что не боится войны. Он или лгун, или дурак. Но я верю, что мы найдем способ себя защитить. Если не верил бы, не рассказывал бы все это, — Вэл отошел к окну и сказал сам себе, — пожалуй, позову Сэла.

Но не успел он это сказать, как двери библиотеки распахнулись и Сэл вкатил столик с напитками.

— Не желаете чего-нибудь выпить, мой господин?

— Спасибо, Сэл, как нельзя вовремя, — поблагодарил Вэл, не показывая, насколько сам удивлен появлению дворецкого. Остальные или не увидели в ситуации ничего необычного, или, находясь под впечатлением от полученной информации, вообще оказались не способны никак реагировать. — Сэл, будь другом, раздай напитки господам. Я тебе помогу, — Вэл взял бокалы с вином и поднес Амели и Еве, мужчины очнулись и сами взяли кубки с виски. — Разговор предстоит долгий и трудный, — продолжил говорить властитель. — Дамы, не будете возражать, если мы раскурим сигары? — обратился он к Еве и Амели, чтобы хоть как-то привести их в чувство. — Мы сядем к камину, чтобы не сильно на вас дымить, — улыбнулся Вэл.

— Конечно, — могильным голосом отозвалась мадам Мэнси. — А мне можно? — неожиданно спросила она, и глаза ее мужа остекленели.

— Вы хотите курить сигару, Амели? — уточнил Вэл, сомневаясь, что правильно ее понял.

— Да, — решительно ответила она.

— Я точно не стану возражать, — улыбнулся Вэл. — Сегодня, думаю, нам всем все можно. Особенно, если это поспособствует решению дел и снятию напряжения. Роберт, обрежьте самую вкусную сигару для вашей жены, — и с этими словами он, стоя за спиной сенатора, ткнул его пальцем в бок. Тот вздрогнул и ойкнул от неожиданности, и все непроизвольно прыснули. — Вот и славно, — улыбаясь, выдал Вэл, — а то уж я испугался за вас, не лишились ли вы разом чувств. Объявляю десятиминутный перерыв. Можно походить где угодно, но лучше не задерживаться. У нас много работы… Марк, подойди, ты мне нужен, — и, отойдя с ним к окну, сказал вполголоса, — завтра у меня согласована встреча с декабристами в кафе музея. Свяжись сейчас, пожалуйста, с Кливертом и подтверди время на одиннадцать часов.

— Конечно, господин Вэл, все сделаю. И завтра пойду с вами, — сказал Марк.

— И я, — негромко произнесла Ева у него за спиной.

— Ева? Ты хочешь пойти со мной? — удивился Вэл.

— Да. Я пойду с тобой. Я хочу быть рядом.

— Хорошо, — только и смог вымолвить Вэл, тронутый ее желанием.

— К вам машинист Мороков, хозяин, — доложил Сэл, подойдя к Вэлу. — Ждет в гостиной внизу.

— Спасибо, Сэл, сделай ему кофе, пожалуйста, с Ниниными кексами и скажи, что мы сейчас придем, — и, обернувшись к остальным, с улыбкой сказал, — министр Кронс, побудьте, пожалуйста, с дамами и Киром и проследите, чтобы сигара Амели задымилась, а остальных прошу следовать за мной. Мы вернемся и продолжим.

Вэл спокойно направился к выходу, величественно прямо держа спину и высоко подняв голову. Марк завороженно смотрел ему вслед, пока не понял, что все вышли, а он так и стоит.

— Иди, — легко подтолкнула Ева его под локоть.

— Тебе не кажется, что он словно бог сегодня?

— Кажется, — улыбнулась Ева. — Я всегда его таким вижу. Иди уже, апостол Марк.

— Я люблю тебя, — шепнул подбодренный вниманием Марк, бросив Еве короткий страстный взгляд. Она опустила ресницы, что могло означать согласие, и Марк, несмотря на новые жизненные обстоятельства, почувствовал себя счастливым и спустился бегом по лестнице, едва касаясь ступеней.

Машинист Мороков пил кофе и ел кекс, когда в гостиную вошел Вэл в сопровождении Кербера, Марка и сенатора Мэнси. Увидев статусную процессию, он спокойно отложил недоеденный кекс, поставил чашку с кофе на стол и встал, почтительно наклонив голову.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.