Бесплатный фрагмент - Катя

А ЧТО ПОТОМ? ФИЛЬМ ВТОРОЙ

КАТЯ

Проросшие корнями куски земли и глины летели в сторону. Саперная лопатка в достаточно сильных руках снова и снова врезалась в грунт. Наконец, из-под глины показался угол бетонной плиты. Олег подкопал под плитой и осторожно непривычной к грязной работе рукой вытащил из-под неё полуистлевшую сумку-планшет на ремне.

Он сел у дерева на траву, смахнул капельки пота с лица и перевел дух. Отдышавшись, положил планшет себе на колени, едва касаясь поверхности, провел ладонью по изъеденной временем коже и, чуть помедлив, с волнением открыл сумку.

Старые тетради были исписаны мелким почерком с рисунками и знаками на полях. Листая пожелтевшие страницы, Олег пробегал по заголовкам: Рудра и Маруты; Ор и Кли; Пуруша и Пракрити… С этим он разберется потом, а пока… вот, из глубины сумки он достал золотой медальон, на аверсе которого был нанесен знак Тайцзи и восемь триграмм по кругу. Олег сжал медальон в кулак, прислонился к дереву и закрыл глаза.

***

Мальчик лет десяти, беззаботно размахивая походным котелком, спустился к устью горной реки, впадающей в море. На нем слегка испачканная футболка и шорты. За спиной на ремне через плечо болталась плоская сумка-планшет.

Темнело. Ветер усилился, и уже явно пахло грозой. Мальчик посмотрел на мрачное чернеющее небо, сполоснув котелок, зачерпнул воду и, стараясь не расплескать, торопливо потопал по крутому склону наверх. Там, за кустарником, на небольшой полянке у костра, суетился его отец.

— Принес? — услышав шаги, не оборачиваясь, спросил отец.

— Принес, — прозвучал в ответ хриплый мужской голос.

Отец повернул голову и получил удар ножом в горло. Пытаясь подняться в рост, он грузно, вздымая искры и пепел, повалился в костер. Всполохи молний осветили его широко открытые глаза, перекошенный рот и залитое кровью последнее слово…

«Беги!» — кричали глаза. Мальчик не мог шевельнуться. «Беги!» — содрогнулась земля под раскатистым громом. Ноги подкосились, стиснутый ужасом крик застрял в пересохшем горле. Сердце рвалось и сжималось: — «Беги! Беги же! Беги!»

Котелок выпал из рук, глухо шоркнул о камень и, расплескивая воду, покатился по склону.

Мальчик бежал, не разбирая дороги, впереди всё тряслось и мелькало, ветки деревьев, терзаемые порывистым ветром, больно хлестали его по щекам, колючки цеплялись к одежде и царапали в кровь. Прорываясь сквозь густые заросли, он споткнулся, повалился на кустарник, кустарник отбросил его на землю. Мальчик вскочил и шагнул к обрыву.

Там, внизу, угрожающе штормит морская бездна. Мощная темная сила с отливом седины на гребне, вздымаясь, бросилась на скалистый берег.

Мальчик отпрянул, попятился, метнулся назад и замер. Тяжелое дыхание надвигалось на него из темноты. Под чужим сапогом будто хрустели кости, ветки кустарника раздвигались, уступая сильной руке, хриплый надсадный кашель сменился громовым раскатом.

Бежать было некуда. Мальчик отчаянно рванулся к обрыву и прыгнул вниз.

Вода сомкнулась над головой. Наступивший мрак резанула ослепительная вспышка молнии.

***

Пробив толщу морской воды, солнечный луч больно ударил по глазам. Вода плотно сдавила виски, острая боль в онемевшей ноге исказила лицо. «Только без паники!» — приказал себе Олег и сжал зубы. Он согнул ногу в колене и торопливо массировал голень, затем, превозмогая боль, потянул на себя ступню. Грудь непроизвольно дрогнула и, вобрав в себя воду, будто вспыхнула. «Дышать!» — кричало всё тело. Олег запрокинул голову: там, высоко-высоко, сквозь синеву перламутра сияло солнце. Олег рванулся наверх.

Он жадно глотал воздух, откашлялся, встряхнул головой и осмотрелся.

Яркие блики дружелюбно плескались в соленой воде. На горизонте небольшие волны открытого моря слегка покачивали одинокую белоснежную яхту.

В свои тридцать пять лет Олег был полон сил, и казалось, что плыть он мог вечно. Главное, упорядочить дыхание и держать размеренный темп, но ни то, ни другое не удавалось. Волны захлестывали со всех сторон, приходилось плыть суетливо, хаотично преодолевая хаос.

Олег плыл. Впереди сквозь мелкие соленые брызги белым пятном на волнах покачивалась яхта.

***

Там, вдали от скалистого берега, на солнечной палубе молодая симпатичная Катя пыталась наслаждаться жизнью. Дневной бриз ласкал её кудри, развевая легкое, подвязанное на груди парео.

Ласковое солнце, слегка подернутое перистыми облаками голубое небо, крики чаек и нежный, похожий на шелест плеск лазурной волны создавал особую тишину морского простора, тишину, которую хочется слушать.

Кружась по палубе, Катя подхватила со стола бокал и подняла его к небу, приглашая солнце поиграть лучами с вишневым соком.

Всё было романтично, благостно и скучно.

***

Олег хорошо сложен и плавал неплохо, но боль в ноге ещё не унялась, мелкие беспорядочные волны сбивали дыхание, намокший рюкзак давил и подтапливал тело. Олег плыл торопливо, сил не жалел, и силы покидали его. Надо было раздеться, снять хотя бы брюки, какого чёрта эта спешка. Скинул бы рюкзак, сразу стало бы легче, но эту мысль он даже не допускал.

В рюкзаке старый планшет отца, тетради, медальон — память. Дядя Сава говорил, что золотым медальоном интересовались многие, хотя сам спрашивал о тетрадях. Где был планшет все эти годы, знал только он, Олег, знал и, сам не понимая почему, молчал. Сначала это была его детская тайна, потом как-то всё закрутилось, завертелось, и лишь в последнее время он несколько раз собирался съездить и забрать планшет, хотя уже не был уверен в его сохранности, да и вспомнит ли он то самое место, найдет ли? Но вспомнил и нашел. Получилось, что он двадцать пять лет хранил эту тайну и только сейчас решил прикоснуться к ней, и на это у него появились особые причины.

Олег плыл, намокший рюкзак давил и подтапливал тело, мышцы, скованные мокрой одеждой, теряли эластичность, деревенели, и с каждой минутой нарастала усталость, а расстояние до яхты сокращалось мучительно медленно.

***

Катя с подчеркнутым эстетизмом опустила в бокал кусочек льда. Пригубив вишневый сок, кончиком языка собрала остатки вкуса с верхней губы, поставила бокал на стол и откинулась на диван. Она закрыла глаза, понежилась и задремала.

***

Олег подплыл к яхте, тяжело дыша, поднялся по кормовому трапу, устало опустился на колени, скинул рюкзак и ничком упал на палубу.

Клонящееся к закату солнце из-под тента заглядывало в лицо спящей Кате. Яхта слегка покачивалась, и тент то открывал, то прикрывал Катю от солнечных лучей.

Всё еще тяжело дыша, Олег поднялся на солнечную палубу и посмотрел на спящую. Катя, сладко прогибаясь, повернулась на спину, глубоко вздохнула и склонила голову к плечу.

Олег медленно приближался к ней.

Глава 1

Дверь гостиной распахнулась настежь. Кипящая от злости Катя торопливо пробежала по коридору и ворвалась в свою комнату. Она лихорадочно кидала вещи в дорожную сумку, ненужные отбрасывала на пол.

Там, в просторной гостиной, которую только что покинула Катя, семейная ссора перешла в напряженную тишину. Виктор Николаевич стоял у большого панорамного окна. Елизавета Петровна собирала с пола осколки вазы в кухонный фартук. Взглянув на мужа, всё так же смотрящего в окно, Елизавета Петровна поднялась, нервно стряхнула собранные осколки обратно на пол и выбежала из гостиной.

Катя с дорожной сумкой в руке и ридикюлем на плече спускалась по лестнице. Елизавета Петровна догнала её в холле.

— Катя, стой! Стой, говорю! — Порывисто дыша, она ухватилась за Катину сумку. — Подожди, — сказала Елизавета Петровна, — давай поговорим!

— Хватит, наговорились уже. — Катя рванула сумку, но тщетно. — Идите вы к чёрту! — сказала она и, закинув на плечо сползающий ремешок ридикюля, пошла к выходу.

— Катя! — крикнула Елизавета Петровна, беспомощно глядя ей вслед.

Катя со всей силы хлопнула дверью. Елизавета Петровна вздрогнула, пальцы разжались и сумка выпала из её рук.

— Возможно, это лучшее, что мы можем сделать для неё, — спускаясь по лестнице, сказал Виктор Николаевич, — по крайней мере, сейчас, — добавил он.

— Что сделать? — не поняла Елизавета Петровна.

— Отпустить, — сказал он и обнял жену за плечи.

— Зачем ты купил ей машину…

— Научится, — сказал Виктор Николаевич, — всему научится.

***

Когда Катя за рулем своего внедорожника выезжала за ворота, легкий вертолет уже опустился на площадку, и Семён Семёнович — пожилой поджарый мужчина, излучающий жажду жизни и постоянную готовность к действию, бодро сбежал по трапу. Нисходящий ветер трепал его волосы, грозя разорвать свернутую пополам толстую газету, которую Семён Семёнович прижимал к телу левой рукой.

По-армейски широко размахивая правой, Семён Семёнович энергично шагал к дому по выстланной природным камнем аллее. У дома его встретил Виктор Николаевич. Они поздоровались и прошли в беседку. Семён Семёнович бросил газету на стол.

— Вот, полюбуйся! — сказал он.

— Слушай, Сёма, мне надоело читать тексты в которых ничего не написано, — раздраженно сказал Виктор Николаевич.

— Это не тот случай, — сказал Семён Семёнович.

Елизавета Петровна уже принесла им кофе.

— Елизавета! Ты… как всегда! Спасибо! — присаживаясь за стол, поблагодарил Семён Семёнович.

Елизавета Петровна поставила перед ним поднос и, не сказав ни слова, круто развернулась и пошла обратно, в дом. Семён Семёнович, взявшись за кофе, посмотрел ей вслед.

— Что-то не так, Виктор? — спросил он.

— Всё не так, — вздохнул Виктор Николаевич.

Семён Семёнович перевел на него взгляд, пригубил кофе и медленно поставил чашку на блюдце.

***

Выехав из дома, Катя сразу позвонила подруге, нужно было окончательно утвердить план дальнейших действий, но за полчаса разговора они никак не могли прийти к единому мнению.

— Нет-нет. Берлин, Прага, — убеждала Катя. — Да ты послушай! Берлин, Прага, Вена, затем Цюрих, Женева и Париж. Вот так, зигзагом, поняла? Короче, самолет на вечер готовь. … Я уже еду! Чего ждать, Наташа? Что за дела?! … Что, визы? Какие визы? О, Боже! Ещё и визы! Ладно, приеду — позвоню.

Так, значит, сегодня она уже никуда не едет — печалька. Визы, конечно нужны визы. Как она могла забыть? А что она могла помнить?! Она хорошо и с удовольствием играла на скрипке, виртуозно играла на рояле, иногда пыталась сочинять. До некоторых пор музыка поглощала её целиком и полностью. Нет, были, конечно, и развлечения, и даже романтические приключения, в которые её увлекала Наташка, но это было мимолетно, коротко и в пределах Садового кольца. За двадцать пять лет жизни она никуда не выезжала, хотя говорят, что в детстве, да, и фотографии есть, но Катя ничего не помнила из этих поездок. Почему-то самые яркие воспоминания из детства были связаны у неё с обычным городским парком.

Карусель стремительно несла её над землей, ветер трепал её волосы, порывисто врываясь в грудь, перехватывал дыхание. Она щурилась от восторга и ветра и весело-весело смеялась, безудержно и взахлеб. И солнце радужно слепило глаза, и бесконечный восторг! Восторг! Это чудесное ощущение любви ко всему на свете плескалось в груди и яркими брызгами звонкой радости разлеталось повсюду. Полет, свобода и счастье!

Нужно будет обязательно сходить в этот парк. Прокатиться на карусели, погулять. Сегодня, да и, видимо, завтра она уже никуда не едет. Значит, время будет.

***

Городской парк был довольно большой. Аттракционы, фонтаны, рестораны и кафе неплохо вписывались в ландшафтный дизайн, который хорошо сочетал ухоженные насаждения с дикой растительностью, особенно у извилисто текущей через весь парк реки.

Вход был бесплатный и горожане с удовольствием проводили здесь время.

В этот летний солнечный день людей было, как всегда, много, но из всех гуляющих, двое пожилых мужчин невольно выделялись каким-то особым стилем. Опытный взгляд по одной только выправке без труда определил бы, что это люди из бывших. Неприметность и даже небрежность в одежде выглядела как с иголочки и не могла скрыть внутренней сборки и человеческого достоинства. Легкая полнота одного из них только подчеркивала статус, второй был выше среднего и обходился без лишнего веса. Им было чуть за шестьдесят. Покровский Павел Николаевич, это тот, что повыше, и Юрий Иванович Саргин, который полнее, неспешно, прогулочным шагом, шли по боковой аллее, усыпанной мелким гравием.

— Да уж, Юрий Иванович, — сказал Покровский. — Видимо, давненько ты не выбирался в город, одичал в своем логове. Завидую, конечно, но хоть бы радио слушал!

— Павел Николаевич, — сказал Саргин, — помнишь, как раньше назывался этот парк? — спросил он и сам же ответил: — Парк культуры и отдыха. А сейчас, что написано на входе? «Парк развлечений!» Чувствуешь разницу? — Он лукаво посмотрел на Покровского и добродушно усмехнулся. — Ну и кто из нас одичал? А уж по поводу радио, я лучше промолчу.

— Я же сказал, что завидую! — оправдался Покровский. — Но ситуация такова, что в двух словах и не расскажешь.

— У меня сосед хорошо информирован, — сказал Саргин, — и к тому же прекрасный собеседник, как-нибудь познакомлю.

— Мещерский Леонид, — сказал Покровский. — Тридцать семь лет. Доктор наук. Волосы русые, глаза голубые.

На вскинутую бровь собеседника, Покровский улыбнулся.

— Я с ним знаком, — сказал он, — по группе.

— По группе?

— Есть такая площадка, — пояснил Покровский, — мы называем её просто группа. Всё расскажу. Но что касается радио, кто и как нам промывает мозги, надо знать!

— Надо, надо, — согласился Саргин.

— Нам туда. — Покровский указал направление, и они повернули к обнесенному частоколом дворику.

На входе их встретил высокий сорокапятилетний мужчина спортивного телосложения.

— Добрый день, Юрий Иванович! — сказал он.

— Как я рад тебя видеть, Глеб! — сдержанно воскликнул Саргин, пожимая руку.

— Я тоже, Юрий Иванович, очень рад. Проходите, располагайтесь. У нас уже всё готово, — сказал Глеб и вопросительно посмотрел на Павла Николаевича.

Покровский кивнул и Глеб спешно покинул дворик.

Друзья присели за массивный деревянный стол. Официант принес тарелку с нарезкой овощей, графин с прозрачной жидкостью и два граненых стакана. Саргин снял очки.

— А что Глеб? — спросил он, протирая дымчатые линзы.

— Очень много дел, Юрий Иванович, Глеб сейчас за троих, да и у меня в сутках двадцать пять часов, и не хватает!

Потерев ладони, Покровский потянулся к графину и на всякий случай посмотрел на партнера.

— Юрий Иванович, ты как?!

— А как же! ­ — одобрил Саргин и надел очки.

Покровский налил грамм по пятьдесят. На столе появилась большая тарелка с бараниной.

— Так вот о деле, — поднимая стакан, начал было Павел Николаевич, но сразу осекся. — Нет, за встречу, конечно, за встречу, Юрий Иванович!

Закусив огурчиком и отведав баранины, Саргин поднял взгляд на Покровского.

— Не тяни, Павел Николаевич, о деле, так о деле.

— Да. В общем, ты там, в логове, а тут аресты, губернаторы, министры… — Он налил по второй. — Зубов арестован! Потянется ли ниточка… это, конечно, еще вопрос, но… Шеф во все структуры наших расставляет. Глеба ты видел, новых много. В общем, в определенных кругах, похоже, осознали, что время собирать камни.

— Осознали или, похоже, осознали? — с легкой усмешкой спросил Саргин.

— Я думаю, на симуляцию шеф бы нас не призвал.

— Поздно, — угрюмо сказал Саргин.

— Юрий Иванович, мы с тобой что, тля капустная? Мы же еще живы, так? Или как?

Покровский внимательно посмотрел на старого друга, который задумчиво покрутил стакан по столу и крепко сжал его всей пятерней.

— За встречу! — сказал он.

***

Катя мчалась по трассе к свободе. И хотя знакомство с миром немного откладывалось, она уже могла дышать полной грудью. «Но то ли еще будет!» — думала Катя и, не чувствуя скорости, поджимала педаль акселератора.

Она промчится по миру, как вихрь, меняя города и страны, континенты, острова и океаны, она впитает все запахи, она всё увидит своими глазами, ко всему прикоснется своими руками. Наберется впечатлений и почувствует настоящий вкус жизни. Свобода! Это сладкое слово — свобода!

Пытаясь включить приемник, Катя склонилась к большому дисплею на передней панели, и пока разбиралась, куда и что нажать, джип покатился в сторону встречного потока. Услышав длинный сигнал клаксона, Катя взглянула на дорогу и, перехватив дыхание, судорожно бросила джип вправо.

***

Рванув дверь, полковник полиции Захаров решительно вошел в приемную прокурора. Не обращая внимания на протест секретарши, он прошел в кабинет и агрессивно двумя руками опёрся на прокурорский стол.

— Я что-то не вкуриваю, как понять? — грубо спросил он.

Прокурор Федор Алексеевич спокойно откинулся на спинку рабочего кресла.

— Ты о чем, родной?

— Не гони, Федя! Дурака не валяй! Если Зуб сегодня не будет на свободе…

— То-о?.. — поднимаясь, сказал Федор Алексеевич и так же агрессивно двумя руками опёрся на стол.

— Соскочить решил? Спрыгнуть? — горячился Захаров. — Смотри, Федя…

— Пошел вон! — с холодным гневом сказал Федор Алексеевич.

Лицо Захарова перекосилось, раздулись ноздри, и от злости заскрипели зубы.

***

Раздраженно, почти с размаху Катя ударила по дисплею всей ладонью. Уже отчаявшись, она попала в какую-то нужную точку, и система ожила. Приемник наконец-то заработал. Из динамиков зазвучало адажио Альбинони в вокальном исполнении. Катя откинулась на спинку сиденья и успокоилась. Она уже никуда не спешила, ехала в правом ряду и слушала адажио.

Буквально через несколько аккордов к глазам подступили слезы, перехватило горло, и по телу побежала дрожь. От этих незамысловатых звуков щемило в груди. Пронизанная тихим светом мелодия удивительным образом откликалась в душе всей необъятной полнотой бытия. Через щемящую боль очистительная сила вздымала над суетой и возносила к небу. Там, за незримым пределом, из глубины иного, словно сама судьба, сожалея о несовершенстве, с грустью смотрела на Катю. И от этого взгляда слезы с надеждой полились рекой, сопровождая печаль и тоску, и беспомощность перед величием рока.

Все её замыслы о том, чтобы с размахом прокатиться по планете, вдруг разом потускнели. Наташка права, это всё не то, ложный порыв смутных желаний, мерцающий обман, иллюзия. Но и Наташку влечет непонятно куда. Зачем она так любит говорить о смерти? Чего она хочет вообще не понять. Что значит: «Не забыть бы, застрелиться перед сном». Разве так можно шутить?

А ведь только что она, Катя, могла разбиться насмерть. Прямо сейчас её жизнь могла закончиться, так и не начавшись. Странно, что эта мысль не вызывает страха. Очень странно.

***

Ещё ничего не началось, а Наташа уже скучала. Зрители неспешно рассаживались по своим местам, некоторые, прихватив из фойе, держали в руках бокалы с игристым напитком. Ожидая начала премьеры французского фильма, любители кино с привычным удовольствием поедали попкорн, тем самым всё больше и больше раздражая Наташу, которая с растущим нетерпением поглядывала на выход.

В фойе параллельно проходила выставка живописи, посетители которой переходили от картины к картине, запивая впечатления шампанским. У одной из картин Олег беседовал с молодым человеком в темном шелковом кашне поверх рубашки навыпуск. Со стороны могло показаться, что это художник, но это был не художник, это был следователь одной из спецслужб Сергей Ильич Кузнецов. С Олегом они были ровесники и, не то чтобы друзья, скорее, просто приятели.

— Тема сошла на нет, — сказал Олег, — это значит, что генерал Зубов скоро будет на свободе. Помяни моё слово, к этому идет, а Захаров вообще сухим вышел.

— Посмотрим, — равнодушно сказал Сергей.

— Посмотрим?! — удивился Олег. — Я не ослышался? Ты сказал: посмотрим? — Олег вручил ему флешку с логотипом EG на кожаной вставке. — Держи, зритель! — сказал он и явно недовольный разговором ушел.

Кузнецов сунул флешку в карман и обратился к висящему на стене живописному пейзажу. Он хорошо помнил этот пейзаж, картина была конфискована у того самого генерала, о котором только что говорил Олег, и проходила по делу как вещественное доказательство наряду с другими предметами роскоши и антиквариата, наряду с многочисленными объектами недвижимости, наряду с десятью миллиардами наличных рублей, с полутора миллиардами долларов и миллиардом евро.

Пейзаж спокойно висел на выставке, интересно, где сейчас всё остальное. Всё это было как минимум странно, впрочем, Сергей Ильич Кузнецов уже ничему не удивлялся.

***

В это время на сцене зрительного зала французский режиссер представлял свой новый фильм. Его речь переводила стоящая рядом стильно одетая девушка.

— Этот фильм, — говорил он, — можно было бы назвать «Странствие» или «Обретение», но я назвал его «Свобода, ведущая народ». И хотя речь идет о чисто французской истории, я надеюсь, что этот тернистый путь к свободе будет понятен и близок российскому зрителю, тем более, что главная героиня, по воле судьбы оказавшись во Франции, пройдя через тяготы и лишения, испытав всю суровость жизни на чужбине, главная героиня… Впрочем, знакомьтесь!

Обращая внимание зрителей на девушку-переводчика, режиссер поднял руку и перешел на русский язык.

— Главная героиня фильма — легенда французского сопротивления… Русская девушка Яна!

Под бурные аплодисменты Яна кокетливо сделала книксен. Скучающая в первом ряду Наташа вяло похлопала в ладоши и под шумок вышла из зала.

***

В фойе, чуть осмотревшись, она подошла к сервировочному столику, подхватила бокал с шампанским и сделала глоток. Один из любителей живописи показался ей знакомым, и Наташа без всякого предлога подошла к нему.

— А я вас знаю, — сказала она. — Вы приходили отнимать деньги у моего соседа, у генерала, — уточнила Наташа и улыбнулась.

— Конфисковывать, — поправил Кузнецов.

Он заочно знал эту девушку, знал её имя, неоднократно видел её, она действительно была при обыске в качестве понятой, и ещё она была дочерью человека, с которым у следователя Сергея Кузнецова были старые счеты. Но дочь за отца не отвечает, и сейчас Сергей удивлялся тому, что он ни разу не видел, чтобы она улыбалась? Не заметил? Это и было странно, ведь она очень красиво улыбалась.

— Вы любите живопись? — спросила Наташа.

Она сделала ударение на слове «живопись», будто следователь Кузнецов мог любить всё что угодно, но только не живопись.

— Вас это удивляет? — вопросом на вопрос ответил Сергей.

Наташа пожала плечом и посмотрела на пейзаж. Кузнецов продолжал смотреть на неё.

— Почему вы ушли с фильма? — спросил он.

— Вы за мной следили! — воскликнула Наташа и повернулась к нему. — Это даже приятно. Надеюсь, не с целью конфискации?

— С конфискацией я, кажется, опоздал.

Наташа на секунду опустила взгляд. «Это уже похоже на флирт», — подумала она и сказала:

— Фильм ужасный, вернее, о том, как ужасна жизнь. Еще он очень длинный — три часа! И я его уже смотрела.

Она снова обаятельно улыбнулась и, не сводя глаз с Кузнецова, пригубила шампанского.

— Знаете, я, пожалуй, куплю, — сказала она. — Да, куплю. Поможете мне донести этот шедевр до дома? Здесь рядом, вы же в курсе.

***

Катя давно уже выключила приемник, уже высохли слезы, но в сердце ещё звучало адажио Альбинони, и на душе было тягостно и светло, и задумчиво грустно.

Вслед за десятком машин она остановила свой джип на светофоре. Загорелся зеленый, но машины продолжали стоять. Впереди на перекресток выходили люди, их становилось всё больше и больше.

Катя знала о демонстрациях и митингах, по телевизору они её не волновали, но сейчас ей нужно было проехать, просто проехать и всё, а ей говорят — нет! И вот это уже очень раздражало.

Водители, нервно сигналя друг другу, хаотично разворачивались. Следуя их примеру, Катя лихо развернула машину, да так, что едва не столкнулась с прущей навстречу махиной с брандспойтом.

— Дебил! — крикнула Катя, объезжая махину, за которой к перекрестку бежали гвардейцы.

Катя надеялась объехать толпу по параллельной улице, но на следующем перекрестке ей не дал повернуть полицейский. Катя высунулась в окно.

— Как мне туда проехать? — нервно спросила она.

— Никак, — буркнул полицейский и обернулся на звуки выстрелов.

— Там что, стреляют? — спросила Катя.

— Проезжайте, проезжайте! — Полицейский раздраженно взмахнул полосатым жезлом.

В плотном потоке машин, проклиная всё на свете, Катя позвонила подруге.

— Да, дорогая, ты приехала? — прозвучал из динамиков бодрый голос.

— Наташка! Тут трындец какой-то! К тебе никак не прорваться, кружу пока… не знаю…

— Да, я сама обалдеваю, кругом народ, конец света! — весело сказала Наташа.

— Конец света, — с усмешкой повторила Катя. — Конец связи! — поправила она и добавила: — Ладно, созвонимся.

Восторженный голос подруги в момент снял раздражение, вернул уже забытый задорный авантюризм и спортивную злость, с которой Катя выехала из дома.

По ходу движения, чуть в стороне, справа, Катя увидела вывеску HOTEL «EDEN PARK». Это было очень кстати. Она уже немного устала и очень хотела пить, да и вообще, раз такое дело, неплохо было бы снять номер и поваляться на кровати. Гостиница была как раз вовремя. Но как туда проехать Катя не поняла и поэтому свернула на тротуар, затем по ступенькам, раздвигая прохожих, обогнула фонтан и по пешеходной аллее выехала на площадь к отелю.

***

Ресторан на первом этаже этой гостиницы был превращен в дискуссионную площадку. Зрители сидели перед эстрадой плотными рядами, как в кинотеатре перед экраном. Лишь в самом конце, у барной стойки, было несколько свободных столиков.

В глубине сцены стояли два офисных дивана, на одном из них в одиночестве сидел Олег.

За локально освещенной трибуной стоял Леонид Мещерский. Он говорил напористо, эмоционально и страстно:

— Справедливость — это понятие о должном, содержащее в себе требование соответствия деяния и воздаяния, — напомнил он публике. — Почему мы сегодня говорим о справедливости? Да потому, что перед нами вплотную стоит вопрос выживания. Физического выживания! Справедливость — это социальный инстинкт коллективного выживания!

Катя вошла в гостиницу и, услышав страстный голос из ресторана, с интересом заглянула в зал.

— Допустив невероятное расслоение, — продолжал Мещерский, — правящий класс допустил чудовищную несправедливость! Мы уже находимся в состоянии национального бедствия. Мы на пороге гибели российской цивилизации! Я еще буду говорить об этом подробнее, а пока хочу сказать, что неспособность правящего класса держаться определенных рамок справедливости — это есть неспособность решать задачи выживания страны. Эта неспособность, очевидным образом, ведет к катастрофе. Так же очевидно, что спасение от катастрофы — это революция! Древний Рим, утопая в роскоши, коррупции и разврате, не был спасен революцией, он просто позорно исчез! И сегодня у нас один выбор — революция сверху или революция снизу! Этот вопрос стоит на повестке дня, этот и только этот!

Зал бурно аплодировал, что-то кричал, шумел, возмущался и топал ногами. Катя перебралась к бару, взяла коктейль и уселась на высокий табурет у стойки.

Тем временем на сцене к микрофону подошел Олег.

— Согласен, — сказал он, — положение очень серьезное. Где же выход? Каждого из нас волнует падение уровня жизни. Хаос революции в разы усилит это падение! Только политическая конкуренция может обеспечить баланс для свободного развития. О какой революции идет речь? Социалистической? Социализм ликвидировал частную собственность, ликвидировал конкуренцию, лишил возможности активных граждан воплощать свои идеи, улучшать качество товаров и услуг и, тем самым, обрек себя на гибель. Наши отцы и деды еще помнят советскую бытовую технику, одежду и обувь в советских магазинах — их это не устраивало!

***

Оскалив острые клыки, огромный ротвейлер бросился на решетчатую дверь вольера, которая едва не слетела с петель от удара его мощных лап.

Миска с мясом из рук Никиты полетела на землю. Вчерашний морпех рефлекторно отпружинил и суетливо достал пистолет.

— Замочу гада! — сказал он и передернул затвор, но чья-то крепкая рука остановила его вскинутую руку.

— Разве он не один из нас? — прозвучал хрипловатый мужской голос.

Никита удивленно посмотрел на внезапно возникшего Гию, внешний вид которого, как нельзя лучше, соответствовал образу солдата удачи. Впрочем, все обитатели этого коттеджа-базы выглядели примерно так же.

— Что? Не видишь?! — Никита кивнул в сторону вольера. — Жанна сказала, если что — мочить.

— Как его зовут? — спросил Гия, глядя на злобно рычащего пса.

— Гарри.

— Чей зверюга?

— Погиб хозяин.

Гия шагнул к вольеру и по-звериному втянул запах. Гарри щетинился и рычал, оскалив свои острые клыки.

— Сидеть! — скомандовал Гия, поднимая руку. — Сиди тихо, и я не причиню тебе зла. Сидеть!

Напряжение ушло из тела зверя, он как бы прислушался. Гия поднял вторую руку, показывая открытые ладони.

— Смотри, Гарри, я безоружен, — сказал он, — но я убью тебя, если хочешь умереть. Если хочешь жить, я буду делиться с тобой едой.

Гарри, глубоко вздыхая, зевнул, клацнул зубами и неожиданно сел.

— Во-от. Вот так, — одобрил Гия, ногой двинул миску с мясом, открыл задвижку и осторожно потянул на себя скрипучую дверь.

Гарри встал, насторожился. Гия опустился на одно колено и в упор посмотрел на Гарри. Гарри принюхался.

— Запомни мой запах, Гарри, а я запомню твой, и, может быть, мы станем братьями.

Гия поставил миску с мясом за решетку. Гарри перебирая передними лапами, склонил голову.

— Ешь! — сказал Гия, закрыл дверь и спокойно пошел к дому.

Никита спрятал пистолет и с удивлением смотрел то на уходящего Гию, то на жадно глотающего куски сырого мяса Гарри.

— Никита! — крикнул Зураб, выскочив из дома.

Прыгая со ступенек, он споткнулся и, пытаясь удержаться на ногах, ухватился за Гию.

— Никит-ты кто? Новенький? Оп! — Сделав подсечку, Зураб свалил Гию с ног.

Решетка вольера содрогнулась от мощного удара злобно рычащего пса.

Падая, Гия зацепил ногу Зураба, другой ногой ударил его под колено. Вскрикнув, Зураб рухнул на спину, и тут же в его щеку уперся ствол, а горло, прижимая к земле, сдавила крепкая жилистая рука Гии.

— Слушай, урод, — сказал Гия, — я не новенький — ты не старенький. Твоя мать ещё в девках ходила, а я уже воевал на всех континентах, и то, что я ещё не разнес тебе башку — чудо!

В кармане у Никиты зазвонил телефон.

— Алло, алло! — сказал он. — Ага, ага, открываю. — Никита сунул мобильник в карман и поспешил к воротам, на ходу вполголоса бросил лежащим: — Жанна!

Гия отпустил Зураба, встал, спрятал ствол, отряхнулся. Следом, потирая горло, поднялся Зураб.

Автоматические ворота отползли в сторону, и черный «Хаммер» въехал во двор. Из-за руля вышла одетая в камуфляж Жанна — властная женщина лет тридцати пяти.

— Познакомились? Хорошо, — направляясь к дому, сказала она.

За ней, выскочив из машины, засеменила молоденькая Настя. Проходя мимо Гии, Жанна небрежно ткнула его в плечо и сделала знак рукой, означающий, что Гия должен следовать за ней. Она поднялась на крыльцо и, пропустив Настю вперед, вошла в дом. Гия, поправив воротник, нехотя побрел за ними.

Никита нажал на кнопку, автоматические ворота поползли обратно.

***

Обсуждая дискуссию, люди тянулись к выходу из отеля.

— Зубочистки — и те китайские! — возмущался мужчина в белой рубашке.

— А все почему? Потому что массовое производство всегда дешевле, — объяснял ему собеседник, — при сокращении производства на двадцать процентов себестоимость растет почти на пятьдесят! — говорил он, когда они проходили мимо стойки регистрации, где Катя, держа в руке несколько пятитысячных купюр, объяснялась с портье.

— Послушайте, я же плачу! — убеждала она. — Наличными!

— Сожалею, но мы не можем. — Портье отрицательно покачал головой. — Таковы правила, — сказал он и развел руками.

Катя раздраженно отошла от стойки регистрации, положила деньги в кошелёк и достала сигарету. К ней сразу подошел администратор.

— Девушка, зал для курения там, пожалуйста, — вежливо сказал он.

Катя прошла в зал для курения, сунув сигарету в зубы, уселась за столик и когда открыла сумочку, с другой стороны стола кто-то щелкнул зажигалкой и молча предложил ей прикурить. Катя прикурила и лишь затем подняла голову. Перед ней стоял молодой человек, который только что выступал со сцены.

— А-а, — сказала Катя. — У вас что тут, баттл? Хорошо хоть без рифмы.

Олег без всякого разрешения присел напротив.

— Вам понравилось? — спросил он, разминая сигарету.

— Вы смешные! Какая революция? Двадцать первый век! — Катя небрежно стряхнула пепел. — Там, вообще-то, стреляют. — Она затянулась, тонкой струйкой выпустила дым и вспомнила о несговорчивом портье. — Здесь тоже не лучше, — со вздохом сказала она. — Сплошной маразм! Они не хотят поселить меня без паспорта. Им не нужны деньги! Вы когда-нибудь видели такое?

— Ну так и пойдемте посмотрим! — предложил Олег. — Заодно и решим вашу проблему. — Так и не прикурив, он сунул зажигалку в карман, оставил сигарету на столе, встал и, видя недоверие в глазах Кати, повторил: — Решим-решим.

Катя еще раз оценила Олега в рост, затянулась и не спеша ткнула сигарету в пепельницу.

В холле к ним сразу подошел администратор.

— Евгений Петрович, проводите девушку… хотя нет, я сам, спасибо, — сказал Олег и посмотрел на Катю — Где ваш багаж? — спросил он.

— Багаж? — переспросила Катя.

— Понял. Нам туда, — сказал Олег и указал направление.

Скоростной лифт доставил молодых людей на самый верхний этаж. Они вышли на площадку, прошли коротким коридорчиком в небольшой холл с единственной дверью. Олег достал из кармана карту-ключ.

— Это ваш номер? — спросила Катя.

— Это мой отель, — сказал Олег.

Он приложил карту-ключ, и они вошли в апартаменты. Катя остановилась в прихожей, Олег прошел в гостиную.

— Там кухня, спальня, санузел. — Он бегло указывал на расположение комнат и помещений. — Там сауна, бассейн…

— Годится, — перебила Катя.

Сделав круг по гостиной, Олег вручил ей карту-ключ.

— Располагайтесь, — сказал он и посмотрел на часы. — К сожалению, я должен идти.

— Не задерживаю — сказала Катя.

Выйдя из номера, Олег остановился.

— Да, чуть не забыл, меня зовут Олег, — склонив голову на бок, представился он.

— Через порог не знакомятся, — отрезала Катя и захлопнула дверь.

— Разве? — удивился Олег. — Ну что ж, ну да.

Олег прошел по коридорчику и нажал на кнопку вызова лифта. Его кабинет находился в другом крыле здания, по сути, это были разные высотные здания, блокированные рядом малоэтажных строений и соединенные длинным коридором на первом этаже, через который Олег прошел в административный блок и снова поднялся на последний этаж. Через полчаса Олега ждали неприятные переговоры с конкурентами. Он должен был сосредоточиться, и прежде чем зайти в свой кабинет, остановился в холле у окна и посмотрел вниз.

***

Площадь перед комплексом зданий холдинга «Иден групп» была небольшая. Митинги обычно проходили чуть дальше, и то, что здесь стал собираться народ, было неожиданно, но не для всех. Полиция была здесь раньше, и полиции было здесь больше. Стихийный митинг не состоялся.

Затемненное стекло, разделяющее салон «Мерседеса», опустилось, и генерал полиции Борис Широков мощной ладонью хлопнул по плечу водителя.

— Дружище, сбегай за яблоком, возьми пару штук.

— Каких? — спросил водитель.

— Зеленых, — рявкнул генерал.

Водитель вынырнул наружу. Широков через лобовое стекло посмотрел на редеющую толпу митингующих.

— Расходятся… а на душе тошно, — сказал он и устало откинулся на спинку сиденья.

— Еще бы, — подхватил полковник Захаров, — выселять людей на улицу, с детьми!

Заметив кого-то в толпе, он вскинул оснащенный мощным объективом фотоаппарат.

— Грех не наказать гаденыша, банкиришку-мерзавца, — делая снимки, сказал он и перевел взгляд на Широкова. — Или это после вчерашнего?

— Не смешно, — сказал генерал. — Чует мое сердце, добром не кончится.

— Ну, мы-то свое возьмем, — заверил Захаров, и сунул фотоаппарат в портфель.

— Взять-то возьмем, унесем ли?.. — задумчиво сказал Широков.

В машину вернулся водитель и протянул генералу бумажный пакет с яблоками. Затемненное стекло, разделяющее салон, поползло вверх.

— Давай свою бурду, — сказал Широков.

Захаров достал бутылку коньяка, разлил по рюмкам и пока закрывал бутылку, Широков уже заглотил коньяк, крякнул и закусил яблоком.

— Поехали! — сказал он.

— Куда? — удивился Захаров. — Яныч же ещё не вышел, — робко возразил он.

Широков перехватил у него бутылку и глотнул из горлышка.

— Плевать, поехали! — повторил он и вытер губы рукавом.

Черный «Мерседес» бизнес-класса с маячком на крыше выехал из ряда полицейских машин.

***

В просторном кабинете президента холдинга «Иден групп» переговоры между конкурентами приближались к развязке. За несколько последних лет «И-группы», как их называли в различных кругах, поделили рынок и жили мирно. Но пришло время, и возникла необходимость поговорить. Обсудив возможные варианты, они быстро зашли в тупик.

— Не надо мудрить, — откинувшись на спинку стула, прервал молчание основатель и владелец «Интер групп» Павел Янович. — Что может быть лучше вдохновенного совместного труда?! — Он вальяжно закинул ногу на ногу, тлеющая сигара в правой руке, как всегда, помогала ему говорить. — Плечом к плечу! Снизим риски, опять же время!

— Вы согласовали проект наверху, — добавил его сын заместитель и помощник Анатолий, — а мы обеспечиваем лояльность местного населения.

— Ваши действия по обеспечению лояльности — за гранью фола, — не без сожаления произнес президент холдинга «Иден групп» Олег Атманов.

— Победителей не судят, — напомнил Павел Янович.

— Да, но… победителей! — уточнил Олег.

— Сомневаетесь в очевидном? — с улыбкой спросил Павел Янович.

— Более чем, — равнодушно ответил Олег.

— То есть мы не договорились?! — то ли спросил, то ли сделал вывод Павел Янович. — Что ж, не будем терять время.

Он подался вперед, ткнул сигару в пепельницу, и все встали. Не прощаясь гости направились к выходу.

— Павел Янович, — сказал Олег, когда они уже подошли к двери.

Павел Янович обернулся.

— Я не сказал «нет». — Олег невинно приподнял брови и… молчал.

Раньше Павел Янович всегда предпочитал сначала бить, потом говорить, но приближаясь к семидесяти годам, стал все чаще думать о душе и, как ни странно, о людях. Почему они не хотят жить в согласии? С ним в согласии, с кем же, с ним, конечно, и не хотят!

Павел Янович посмотрел на Олега, отвел взгляд и вышел из кабинета. Анатолий последовал за ним.

Четвертый участник переговоров, вице-президент холдинга «Иден групп» и, по сути, управляющий всеми делами Альберт Затулин шагнул за ними, словно пытаясь сказать: куда же вы? Подождите, вы не так поняли! Но гости уже ушли, и двери закрылись. Альберт был хороший хозяйственник. Он хорошо знал производство от снабжения до сбыта. Благодаря ему все предприятия холдинга работали, как единый механизм швейцарских часов. А вот конкурентную борьбу он не любил. Сделав пару шагов к двери, Альберт остановился и медленно опустился на стул.

— Мы не перегнули? — спросил он. — Это всё-таки «Интер».

Ничего не сказав, Олег подошел к окну и посмотрел вниз. Площадь была пуста. К центральному входу подъехали три черных джипа, гости сели в машину и, пересекая гонимую ветром полосу черного дыма, выехали на проспект.

***

Ерзая на заднем сиденье, Павел Янович пытался подавить раздражение.

— Что это было, в конце? — спросил он сидящего рядом Анатолия.

— Это было как-то неприятно, — сказал Анатолий и брезгливо поморщился.

— Подключи Захара, всех! Займись немедленно.

— Захар уже работает.

Павел Янович с прищуром посмотрел на сына, пытаясь понять, что значит «уже». Разве он давал распоряжение?

— Хорошо, — сказал Павел Янович и отвернулся.

***

Проводив гостей взглядом, Олег открыл окно и посмотрел на другое крыло здания, где на последнем этаже находились его апартаменты, и хотя на улице ещё не стемнело, в окнах уже горел свет. «Значит, через порог не знакомятся, — подумал он. — Что ж будем знакомиться ближе». Порывы ветра донесли до него отощавшие клубы черного дыма.

— Что там горит? — спросил Олег. — Дышать нечем.

— Должники покрышки жгут, — пояснил Альберт.

Подойдя к Олегу, он указал на горящие, кем-то сваленные в кучу автомобильные покрышки, от которых по площади гулял черный дым.

— Кому должны? — нехотя поинтересовался Олег.

— Всем должны, нам, в том числе. Приставы работают. Народ протестует. Митингуют.

— Понятно, — сказал Олег и закрыл окно. — Все хотят на халяву. Странные люди. — Передернув плечами, Олег направился к выходу.

— И все-таки, «Интер»… мы не перегнули? — вновь спросил Альберт. — Что ты имел в виду, в конце?

Открыв дверь, Олег остановился и взглянул на Альберта.

— По-моему, было красиво, разве нет? — сказал он и вышел из кабинета.

***

В большой гостиной, уже порядком захмелев, Катя с Наташей обсуждали прожитый день. Перед ними, на журнальном столике, стояли две бутылки шампанского, ваза с конфетами и большая тарелка с клубникой.

Одетая в фирменный халат отеля, Катя с ногами забралась в кресло. Она уже рассказала обо всех своих злоключениях и теперь слушала Наташу, которая, расположившись на диване, вертела в руке спелую ягоду.

— Ну и пока он там автографы раздавал, то да сё, я и вернулась. — Наташа закинула в рот ягоду, наспех облизнула пальцы. — Потом в аэропорт, проводила и к тебе. Так что, уехал мой режиссер-французик… улетел. А прокурор… скучный какой-то, но… что-то в нём есть…

— Прокурор? Ты говорила — следователь! — пыталась не потерять логику Катя.

— Какая разница, — махнула рукой Наташа.

— А эта… твоя подружка, как её?..

— Ну, какая подружка, Катя! Эта гусеница мне глубоко… — Наташа хотела сказать «противна», но это было не то слово, и она воздержалась. — Он же её сюда на премьеру притащил, и… улетели, хотя в порту её не было.

Наташа задумалась и глотнула шампанского. Действительно, почему её не было в порту? Да ладно, хрен с ней. Наташа сделала ещё глоток и закусила ягодой.

— Он с ней кино… — вскинув брови, сказала Катя, — прилетели, улетели… Ты как вообще?

— Да никак, — уверенно сказала Наташа. — Ты о чем?! Где я, а где это чудо в перьях?

— Ты говорила, симпатичная, — напомнила Катя и, глотнув шампанского, облизнула губы.

— Ну, какая она симпатичная, так себе, пушистая такая, я же тебе говорю, как гусеница, которая больше всего на свете обожает зелень. Никчемный она человечек, Катя, жалко её. Боже, ты бы видела, какой она была на первом курсе — смотреть и плакать! Потом, да, похорошела. А вообще, Кать, на кой мне этот француз?! Я кроме Испании вообще бы никуда… Испания! Энсьерро! — Наташа оживилась и сверкнула глазами. — Поехали бегать с быками!

— Я что, совсем?! — возмутилась Катя.

— Да, ты совсем не про это, — с грустной усмешкой сказала Наташа. — Тогда давай махнем в Австралию!

— А там что?

— Там я ещё не была.

— Я вообще нигде не была, — с печалью в голосе сказала Катя и поставила бокал на столик. — Слушай, у меня же… я же без паспорта, — вспомнила она. — Как ехать?

— Привет! И куда ты собралась без паспорта? Без паспорта скоро уже и в метро не пустят.

— Ты бы съездила к моим, надо как-то решить.

— Я-то при чём? Ты же торопишься! Поезжай завтра, и… Время терпит.

— Не могу я, и так уже со скандалом… еле вырвалась! Невыносимо, Наташ. Почему я всё время чего-то должна? Оставьте меня в покое!

— Ну и правильно, — сказала Наташа. — Мы свободные люди. Сколько можно, Кать, так и просидишь всю жизнь за роялем. Я с уважением к твоим предкам, но если они чего-то там… это их проблемы. Да, я тоже должна и что? Пару раз заеду к отцу на ужин и всё, он доволен. — Наташа подняла бокал. — Катюх, давай за нас! Грех жаловаться. Мы молодые, красивые, живем! За нас!

Они сдвинули бокалы. При попытке выпить до дна у Кати раздулись щеки. С полным ртом, не справляясь с пузырьками, она соскочила с кресла, замахала руками и брызнула шампанским. Смеялись до слез! Наташа завалилась на диван. Катя в три погибели топталась на месте, пытаясь удержать равновесие.

— Пойдем в бассейн! — едва успокоившись, сказала она.

Наташа вздохнула, закинула ногу на спинку дивана, расслабилась.

— Я уже плыву, — сказала она и закрыла глаза.

— Ты не забыла, что ты любишь перед сном? — хихикнула Катя.

— Нет, нет, нет, ещё не вечер, две минуты и пойду.

— Куда? Оставайся!

— Не могу, дела ла-ла…

— Зови сюда, посидим!

— Кать-ка! — Наташа посмотрела на часы.

— Ну и ладно, тогда я утоплюсь перед сном, — сказала Катя и, прихватив полотенце, ушла в бассейн.

— Валяй. Две минуты и пойду. — Наташа вновь посмотрела на часы и услышала стук в дверь. — Ох! Покоя нет на этом свете, — проворчала она, вставая с дивана.

Встряхнув головой, Наташа глотнула шампанского, прошла в прихожую и открыла дверь. На пороге стоял слегка удивленный Олег.

— А-а, — сказала Наташа, — вы, видимо, тот самый, проходите, располагайтесь. — Она указала ему на кресло, сама плюхнулась обратно на диван и размашисто закинула ногу на ногу.

— А где?.. — Олег бегло пробежал взглядом по комнате.

— Катя? Она утонула. Шучу. Скоро будет. А я — Наташа, зашла к подруге.

— А я — Олег, зашел познакомиться.

— Что же вы, знакомиться и без бутылки.

Олег подошел к шкаф-бару, достал початую бутылку виски, налил себе в бокал и поставил бутылку на столик.

Наташа поднялась с готовностью торжественно выпить за знакомство, но ее немного повело в сторону, она удержалась.

— Оп-п… я, кажется, готова… — сказала она, поправляя юбку. — Все, домой.

С замотанным на голове полотенцем в гостиную вернулась Катя. Наташа хлопнула Олега по плечу и направилась к выходу.

— Катюх, пока-пока! Я все!

— Наташ!? — возмущенно воскликнула Катя.

На выходе Наташа обернулась и погрозила пальцем.

— Не забудьте познакомиться, — сказала она и вышла из номера.

Оставшись без подруги наедине с незнакомым мужчиной, Катя на секунду растерялась, затем решительно сдернула полотенце с головы, встряхнула влажные волнистые волосы, подхватила свой бокал и вызывающе посмотрела на Олега.

— Слышал? — сказала она. — Давай знакомится!

Олег подошел к ней ближе, Катя замысловато устроила переплетение рук, и они выпили на брудершафт.

Поцелуй неожиданно затянулся, после чего Катя грубовато отстранила Олега от себя и неуклюже завалилась в кресло.

— А ты симпатичный! — сказала она, прикуривая сигарету. — А я — Катя.

***

У костра, обрамленного камнем, сидя на бревнах, старые друзья поджаривали на шампурах кусочки хлеба.

Семён Семёнович читал фрагменты из тонкой брошюры, читал вслух:

— России грозит неминуемая катастрофа. Железнодорожный транспорт расстроен неимоверно и расстраивается все больше. Железные дороги встанут. Прекратится подвоз сырых материалов и угля на фабрики. Прекратится подвоз хлеба.

Катастрофа невиданных размеров и голод грозят неминуемо. Об этом говорилось уже во всех газетах бесчисленное количество раз. Неимоверное количество резолюций, в которых признается, что катастрофа неминуема, что она надвигается совсем близко, что необходима отчаянная борьба с ней, необходимы «героические усилия» народа для предотвращения гибели и так далее. Все это говорят. Все это признают. И ничего не делается.

Катастрофа надвинулась еще ближе. Дошло до массовой безработицы. Подумать только: в стране бестоварье, страна гибнет от недостатка продуктов, от недостатка рабочих рук, при достаточном количестве хлеба и сырья, — и в такой стране, в такой критический момент выросла массовая безработица!

Мы приближаемся к краху все быстрее и быстрее, ибо война не ждет, и создаваемое ею расстройство всех сторон народной жизни все усиливается.

А между тем достаточно самого небольшого внимания и размышления, чтобы убедиться в том, что способы борьбы с катастрофой и голодом имеются, что меры борьбы вполне ясны, просты, вполне осуществимы, и что меры эти не принимаются только потому, исключительно потому, что осуществление их затронет неслыханные прибыли горстки помещиков и капиталистов. Горстки мошенников и жуликов, добавлю я от себя, — сказал Семён Семёнович.

Он обвел присутствующих взглядом и продолжил:

— Эта мера: контроль, надзор, учет, регулирование со стороны государства, установление правильного соотношения в производстве и распределении продуктов, сбережение народных сил. Контроль, надзор, учет — вот первое слово в борьбе с катастрофой и с голодом. Вот что бесспорно и общепризнано. И вот чего как раз не делают из боязни посягнуть на безмерные, неслыханные, скандальные прибыли, — Семён Семёнович сделал ударение на слове «скандальные» и поднял голову. — Скандальные прибыли кучки мерзавцев, — добавлю я от себя, — вновь сказал он и продолжил читать: — прибыли, о которых все знают, все наблюдают, по поводу которых все ахают и охают. И ровно ничего со стороны государства не делается.

Происходит повсеместный, систематический, неуклонный саботаж всякого контроля, надзора и учета. И нужна невероятная наивность, и сугубое лицемерие, чтобы прикидываться не понимающим, — откуда этот саботаж исходит, какими средствами он производится.

Игра в контроль, оттяжки всяких деловых и практически-серьезных шагов, создание необыкновенно сложных, громоздких, чиновничье-безжизненных учреждений контроля, которые насквозь зависимы от капиталистов и ровнехонько ничего не делают, и делать не могут.

Спрашивается, чем объяснить эту поразительную слепоту меньшевиков и эсеров? Следует ли считать их государственными младенцами, которые по крайнему неразумию и наивности не ведают, что творят, и заблуждаются добросовестно? Или обилие занятых местечек министра, товарищей министра, генерал-губернаторов, комиссаров и тому подобное имеет свойство порождать особую, «политическую» слепоту?

Если бы действительно наше государство хотело деловым, серьезным образом осуществлять контроль, если бы его учреждения не осудили себя, своим холопством на «полную бездеятельность», то государству оставалось бы лишь черпать обеими руками из богатейшего запаса мер контроля, уже известных, уже примененных в других странах. Правительству достаточно было бы декретировать осуществление главнейших мер, назначить серьезное наказание тем, которые бы обманным путем стали уклоняться от контроля, и призвать само население к надзору за добросовестным исполнением постановлений, — и контроль был бы уже давно осуществлен.

Семён Семёнович с досадой захлопнул брошюру и замолчал.

— Ты вот это сейчас к чему нам прочитал? — спросил Виктор Николаевич. — Спасибо, конечно, что напомнил текст столетней давности, но сейчас нужно обсуждать то, что будет после катастрофы. А этот отчаянный призыв и тогда не дал результата, и сейчас бесполезен. Этот призыв к кому? К чиновникам, которые столько сил положили, чтобы устранить этот самый контроль. Взывать к населению, которое, Сёма, даже бюллетень в урну не способно опустить. Взывать без всякой надежды на отклик, это безумие вопиющего в пустыне.

— Тогда что? — возмутился Семён Семёнович. — Нищета, отчаянье и бунт?

— Никакого бунта не будет, — сказал Виктор Николаевич. — Нравы лавочников сделались общими. Трансформация возможна только через катастрофу.

— Послушайте, — сказал Семён Семёнович, — нельзя же просто сидеть и ждать! Я против, слышите, я против! И если противостоять этому маразму — безумие, то я за безумие. В конце концов, так движется история.

Семён Семёнович кипел от желания разрубить гордиев узел. Не в силах больше ждать, он страстно жаждал видеть вновь величие страны и действовать немедленно, сейчас.

Виктор Николаевич вздохнул и посмотрел на Германа Петровича.

— Что скажешь? — спросил он.

Герман Петрович отломил кусочек поджаренного хлеба, захрустел и помотал головой.

— Сплошной эрзац, — сказал он — Даже хлеб не тот… вкус не тот.

— А по существу? Как там твои китайские друзья?

Герман Петрович закончил с сухариком и повел головой.

— Если мы перестанем заигрывать с западом и грабить свою страну, то с Китаем у нас проблем не будет. — Он помолчал и добавил: — И с Европой проблем не будет. И с Америкой тоже проблем не будет. Время пришло. Поворачивать надо и, конечно, вытаскивать народ из мещанского болота. Ох, нелегкая эта работа, из болота тащить бегемота.

В кармане у Виктора Николаевича зазвонил телефон, он поднялся и отошел в сторону.

— Она остановилась в отеле «Иден Парк», — сообщил голос в трубке.

— Хорошо, спасибо, — сказал Виктор Николаевич и вернулся к костру.

— Конфискация народу понравится. А кто пикнет… да я сам, с автоматом… побегут как тараканы, — убеждал Семён Семёнович.

— Эксцессы, конечно, будут, — сказал Герман Петрович, — не без этого… Ненависть уже зашкаливает. Жертвы, конечно, но… сатисфакция.

Виктор Николаевич вертел шампур над огнем. «Побегут-то, побегут, — думал он, — а останется кто? Кто собирать будет и как? Железом и кровью?! Или опять попробуем любовью?! Это в наше-то время, когда вокруг, действительно, сплошная ненависть!»

Виктор Николаевич поворачивал над огнем шампур, на котором кусочки хлеба уже давно превратились в уголь.

Глава 2

Прокурор Фёдор Алексеевич вернул Кузнецову флешку с логотипом «EG» на кожаной вставке.

— Я посмотрел, — сказал он и озабоченно постучал пальцем по папке с уголовным делом генерала Зубова, — всё это хорошо, но к делу не пришьешь, Сергей Ильич, сам понимаешь. — Он открыл папку и перелистнул несколько страниц. — Подвисает дело. Испарилась такая сумма… наличными! Не иголка в сене. Ни протоколов, ни показаний… Знаю, что было, знаю, кто изъял, знаю, но… бумага есть бумага, так что… — Фёдор Алексеевич закрыл папку и вновь постучал по ней указательным пальцем. — Подкреплять надо дело.

В кабинет заглянула Секретарша.

— Федор Алексеевич, я на обед, разрешите?

Он кивнул и продолжил:

— У меня тут есть кое-что по Марьино, — сказал он и подтянул к себе другую папку. От земли надо подкопать, Сергей Ильич, снизу. Поскольку ты начинал, тебе и расхлебывать. Направь ребят, а лучше сам съезди, проветрись. Торчат там эти уши во весь рост. Ты прихвати их по мелочи, а я поддержу. — Фёдор Алексеевич хлопнул по папке и двинул её ближе к Кузнецову.

— Я подумаю, — вставая, сказал Кузнецов.

Он взял папку, взвесил ее в руке, прошел к выходу и открыл дверь.

— Сергей Ильич! — окликнул его прокурор. — Вернись на секунду.

Кузнецов вернулся к столу. Фёдор Алексеевич открыл боковой ящик.

— В качестве совета… и личной просьбы, — сказал он. — Перед отъездом… вот возьми-ка визитку…

Пока он перебирал бумаги в боковом ящике стола, за спиной Кузнецова, из приоткрытой двери, появился ствол пистолета с глушителем. Пуля попала точно в висок. Фёдор Алексеевич повалился на стол, и по зеленому сукну поползло кровавое пятно.

Кузнецов обернулся — никого. В приемной — никого. Он выбежал в коридор — никого.

***

На столе руководителя Управления «ЕС» зазвонил телефон. Покровский поднял трубку. Выслушав короткий доклад, Павел Николаевич опустил руку с телефоном.

— Алексеич убит. Кузнецов арестован, — сообщил он.

Юрий Иванович Саргин сидел за столом в другом конце кабинета. Зарывшись в бумагах, он освежал в памяти дела бывших «пациентов», добавлял и классифицировал новых.

— Так, — снимая очки, сказал он. — У нас уже труп?!

— Федя-Федя… — с досадой произнес Покровский. — Вообще-то он к нам так и не пошел, все сомневался, лавировал.

— Кто такой Кузнецов? — спросил Саргин, протирая линзы.

— Это из федералов, он вел дело генерала Зубова. Чуть сам не пошел как стрелочник, пришлось вытаскивать, мы воткнули его в Центральный аппарат. Глеб с ним в контакте, надо бы и нам познакомиться. Он должен работать по Янычу. Алексеича я сориентировал и вот… — Щелкнув языком, Павел Николаевич встал из-за стола, в раздумье подошел к окну. — У себя в кабинете, дерзко, нагло. Как же всё запущено!

***

Время приближалось к обеду. Катя спала, уткнувшись в подушку, и просыпаться не собиралась. Она легко проспала бы до вечера, но странный кошмарный сон разбудил её, правда, ненадолго. Вздрогнув, она подняла голову, приподнявшись на постели, мутным взором окинула спальню. Ничего не поняла и вновь упала на подушку.

***

Олег открыл дверь ресторана с табличкой CLOSED, прошел через зал к единственному посетителю, поставил портфель рядом с точно таким же портфелем на стул и сел за стол напротив еще жующего Марченко.

У стола сразу появился официант.

— «Сан Пеллегрино», — не глядя на него, заказал Олег.

Официант тут же исчез. Марченко тщательно пережевывал пищу, медленно и качественно. Это очень важно, если хочешь избежать негативных последствий для желудка, к тому же это позволяет в полной мере наслаждаться вкусом, и организм полностью усваивает все полезные вещества. Марченко всегда тщательно пережевывал пищу, не спеша, качественно и со вкусом.

На столе появился бокал с водой, и Олег сделал глоток. Марченко удовлетворенно положил на тарелку вилку и нож. Хотя после еды вроде бы нежелательно употреблять какую-либо жидкость, но аромат свежего чая всегда был столь велик, что Марченко никогда не мог удержаться.

— Твой проект пока на паузе, — сказал он только после того как выпил полчашки. — Обстоятельства таковы, что надо подождать. — Марченко допил чай, промокнул губы салфеткой. — Свои выступления на ТВ прекращай, рейтингом не вышел, — дружелюбно усмехнувшись, сказал он и уже серьезно добавил: — Тебе бы сейчас… не оступиться.

— В каком смысле? — не понял Олег.

— С Янычем решай сам. — Марченко бросил салфетку на стол, встал и, прихватив принесенный Олегом портфель, не прощаясь, ушел.

***

Поднявшись с постели, Катя накинула халат и вышла в гостиную. На журнальном столике стояли две пустые бутылки шампанского, пустая бутылка виски, остатки клубники на большой тарелке и полная окурков пепельница.

Голова раскалывалась на куски воспоминаний о вчерашнем. Зачем она пила виски?! На кухне ей пришлось открыть все шкафы, прежде чем она нашла пакет кофе в зернах. Кофемолка противно затарахтела. Катя недовольно сморщилась и вышла в гостиную.

Она долго искала сумочку, которая почему-то валялась за креслом. Нагибаться было некомфортно, держась за подлокотник, Катя подняла сумку, ойкнула и, не разгибаясь, завалилась в кресло. Кофемолка затихла, а голова продолжала шуметь. Мысли путались, но кажется, что всё было довольно забавно, временами даже весело. Всё-таки не надо было пить виски. Ну да ладно. Катя достала телефон и позвонила Наташе.

— Алло, — прозвучал в трубке сонный голос.

— Привет! Как ты?

— Разбудила, ничего не соображаю.

— Я тоже, — сказала Катя. — Как мне сегодня? Что, куда? Какие планы?

— Планы? Сегодня… — зевая, пыталась сообразить Наташа. — Ой, у меня же встреча, рандеву…

— А мой паспорт? — спросила Катя.

— Завтра съездим, О'кей?!

— Значит, я побоку, — с упреком вздохнула Катя. — Понял, вычеркиваю.

— Ты-то как, как прошло? — поинтересовалась Наташа.

— Вычеркиваю, — повторила Катя, сбросила вызов и, вставая, небрежно опустила телефон в кресло.

Наполнив рожок молотым кофе, она установила его в гнездо, включила кофеварку и вышла в гостиную. Когда через минуту вернулась с сигаретой в зубах, то поняла, что забыла подставить чашку под кофе, но было уже поздно.

— Дебильная железяка! — шлепнув кофеварку, сказала Катя и вышла на балкон с сигаретой, но без кофе.

Прикурив, она увидела, как внизу, на площади, к зданию банка подъехал черный «Мерседес», из которого вышел Олег.

***

Олег ещё не успел выйти из машины, как тут же следом подъехал такой же черный «Мерседес», только с маячком на крыше, водитель которого, выскочив из-за руля, шагнул к Олегу.

— Олег Владимирович, Вас на минутку…

Водитель открыл заднюю дверь, из салона выглянул полковник Захаров.

— На пару слов, Олег Владимирович, — сказал он, — на минутку.

Олег присел на край сиденья и на всякий случай оставил дверку открытой. Захаров раскрыл перед ним удостоверение и представился:

— Захаров Андрей Денисович. Главное управление по борьбе и противодействию… — Он сунул удостоверение в карман и протянул Олегу руку.

— Очень приятно, — сказал Олег. — Чем обязан?

— Мы с вами, Олег Владимирович, почему-то ещё незнакомы, — начал Захаров. — Даже странно. — Он замолчал и опустил взгляд на портфель Олега.

Олег мельком посмотрел на панель приборов, его внимание привлек вставленный ключ зажигания, на котором висел брелок медальон со знаком тайцзи.

— Хороший портфель, — продолжил Захаров, — знакомый. А мы с вами нет, странно… Сразу скажу, никаких претензий к вам нет, никаких, наоборот, у нас к вам предложение тире просьба, пустяковая… Там, у вас в банке, человечек, ему миллионов триста-четыреста. Он хоть и не музыкант, но тоже человек хороший. В кредит, Олег Владимирович, в кредит, как положено. Все вернется сторицей, так сказать, с лихвой, с процентами, вы уж поверьте. Я только о том, чтобы не затягивали, знаете, бюрократия там и всё такое… Может, коньячку?

— Нет, спасибо.

— Рад был познакомиться, Олег Владимирович, очень рад, — Захаров протянул руку. — Вы уж извините, что так, на ходу, в спешке. Время такое, сумасшедшее время.

Пожав Захарову руку, Олег еще раз взглянул на брелок и вышел из машины.

Он заочно знал этого полковника как одного из группы генерала Зубова. Генерал был ещё за решеткой, но группа работала, и появление Захарова означало, что Павел Янович выбрал силовой вариант.

***

Тем временем в кабинете управляющего «Иден банком» улыбчивый и очень разговорчивый, если не сказать болтливый, Посетитель уже пожимал руки собеседникам.

— Всего доброго! — прощался Посетитель, — Всего. Рад знакомству. Хорошо, когда расширяются связи. Если что, звоните, всё что нужно, что необходимо. Вы нам, а мы вам, так сказать, с лихвой, умножаем. Общее дело делаем, возможности растут, и ваши, и наши, вин-вин, как говориться, так что не стесняйтесь, всегда рады помочь. Сработаемся. До свидания! — Посетитель раскланялся и ушел в хорошем расположении духа.

Альберт зашагал вдоль длинного стола. Управляющий, переваливаясь с ноги на ногу, закосолапил в свое рабочее кресло.

— Хоть бы чья-нибудь гарантия… — озабоченно сказал он и, болезненно посапывая, неуклюже склонился к нижнему ящику стола.

В кабинет вошел Олег.

— Кто-то был? — глядя на Альберта, спросил он.

— Да, только что, — ответил Альберт.

Олег повернулся к Управляющему.

— Ни копейки, слышишь, ни цента!

Управляющий пыхтел, кряхтел и, опираясь на стол с трудом поднимался с кресла.

— Олег, тут такое дело… — почесав затылок, пробовал объяснить Альберт.

— Я сказал, ни цента! — перебил Олег. — Не забывайтесь! — жестко сказал он и вышел из кабинета.

— Может, он чего не понял? — с одышкой пожимая плечами, предположил Управляющий.

***

У себя в кабинете Олег достал из шкафа фотоальбом и принялся листать старые фотографии. На одной из них он остановился, внимательно рассмотрел через лупу.

На фото маленький Мальчик за рулем отцовского автомобиля. На ключе зажигания виден брелок-медальон со знаком тайцзи. Точно такой же брелок Олег только что видел в машине этого полковника.

Отец часто повторял, что тайцзи порождает инь-ян. Что он этим хотел сказать? Когда приходил дядя Сава, отец читал ему отрывки из книги, которая постоянно находилась у него на столе. «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен», — отшучивался дядя Сава, указывая на эту книгу. «Кто различает тайцзи, тот готов к переменам», — как бы возражал отец. «Как различить великий предел в беспределе?» — смеялся дядя Сава.

Они оба и в шутку, и всерьез очень настойчиво просили Олега запомнить это и всегда внимательно слушать Уцзи. Олег и сейчас не видел в этом никакого смысла, но слово «Уцзи» помнил. А что это значит? Олег заглянул в Википедию. Без предела, безграничный, бесконечный, предел небытия… М-да…

Предел небытия, то есть начало… Кто различает Тайцзи, тот готов к переменам. Тайцзи сменяет Уцзи и порождает Инь-Ян, но что значит слушать Уцзи?

Олег встал из-за стола и посмотрел в окно: там, внизу, из отеля вышла Катя. Ну, вышла и вышла. Сейчас он думал совсем о другом.

Но это другое почему-то быстро уступило место этой стройной девушке, которая вышла из его отеля и, возможно, сейчас куда-нибудь уйдет, и он ее больше никогда не увидит. Забудет её имя, забудет её чуть курносый носик. Нет, у нее вроде бы обычный прямой нос, обычные для молодой девушки чувственные губы, приятная нежная кожа, густые волнистые волосы. Что еще? Талия, упругая грудь, точеные стройные ноги, натуральные темные брови и, наверное, подкрашенные пушистые ресницы. Нет, носик у нее вроде бы даже с горбинкой, вполне симпатичный. Олег смотрел на Катю и пытался вспомнить, какого цвета у неё глаза?

***

Катя постояла на крыльце, посмотрела по сторонам, постояла, подумала и вернулась в холл. Дверь в ресторан была приоткрыта и Катя заглянула внутрь.

В зале полумрак и никого. Катя прошла на сцену, встала за трибуну, скрестила руки на груди и, чуть приподняв подбородок, повернула голову.

За кулисой она увидела рояль, чуть дальше была дверь, над которой горела тусклая лампа дежурного освещения. Катя подошла к роялю, пробежав по клавишам, заиграла «Лунную сонату» Бетховена.

***

Выходя из лифта, Олег встретил Альберта, который по его просьбе вычислил машину Кати и сейчас молча показал ему снимок на экране телефона. На фото был автомобиль со знаком «БМВ» и номер: В 777 ЕВ 777.

— Красиво, — сказал Олег. — Пробей, пожалуйста.

— Олег…

— Остальное потом, — перебил Олег, хлопнул Альберта по плечу и прошел в зал для курения.

Альберт недовольно вздохнул и посмотрел на экран своего телефона. В 777 ЕВ 777.

Зал для курения был необычно пуст, видимо, вся публика была уже в клубе. Подойдя к двери, ведущей на сцену, Олег услышал музыку, остановился, по привычке достал сигарету и прислушался к звукам рояля.

Катя справилась с третьей частью сонаты и после финальных аккордов неожиданно услышала бурные аплодисменты. Она вскочила и выглянула в зал. Там было уже многолюдно, весь зал активно аплодировал.

Катя кинулась к закулисной двери и наткнулась на Олега. Они удивленно смотрели друг на друга, словно это была случайная встреча бывших любовников после нелепой и долгой разлуки.

Катя опустила взгляд, извлекла из его рук сигарету и присела за столик. Олег щелкнул зажигалкой, она прикурила. После некоторой паузы Олег посмотрел на часы и прервал молчание.

— К сожалению, я должен идти, — сказал он.

— Не задерживаю, — ответила Катя.

Улыбнувшись, Олег через закулисную дверь прошел на сцену. Оставшись одна, Катя вдруг ощутила какую-то растерянность. Вчера все её мысли имели направленность, у неё был план, ещё вчера она точно знала, что делать, и что потом там… А что собственно там?.. Катя пожала плечами и потушила сигарету.

На сцене к микрофону подошел Леонид Мещерский. Зал затих.

— Нам тут рассказывали о чудотворной силе частной собственности, — сказал он с усмешкой, — открытый рынок, джинсы, жвачка. И без этого якобы ничего нельзя сделать. Хочу сразу всех успокоить, будет вам рынок, будет и частная собственность, будет. Но кто мне скажет, какой частный собственник впервые в мире запустил искусственный спутник Земли? Кто первым полетел в космос? Какие процессы превратили неграмотную страну в научно-техническую державу первой величины? Или это все не важно, главное пальто и тапки? Но и без пальто тогда никто не ходил.

Катя зашла в зал, устроилась за столиком в углу. Леонид Мещерский продолжал:

— Более того, у нас в стране не было нищих! Никто не стоял с протянутой рукой, никто не лазил по помойкам в поисках пищи! Вы слышите?! Никто!

***

Продолжая разговор, полковник Захаров открыл дверь в кабинет, пропустил вперед генерала Широкова и последовал за ним.

— Я ему прямо в лоб, — сказал Захаров, жестом поясняя свою мысль, — в лобешник, прямо, просто и ясно.

— Включай, — устало распорядился Широков, погружаясь в глубокое кресло.

Захаров щелкнул пультом, увидев, что Широков достал сигарету, подвинул к нему пепельницу и расположился в соседнем кресле с другой стороны журнального столика.

Леонид Мещерский продолжал свою речь с экрана монитора: