Бесплатный фрагмент - Караван

Об авторе и замыслах его книги

Федорцов Валерий Викторович, родился 18 февраля 1957 года в селе Залесянка Самойловского района Саратовской области, украинец. В 1983 году окончил Саратовский юридический институт. После службы в армии, более 25 лет прослужил в органах внутренних дел УВД (ГУВД) Волгоградской области, из которых 17 на оперативной работе. Затем 15 лет пребывал на государственной гражданской службе в Администрации (Правительстве) Волгоградской области. Ветеран МВД, подполковник в отставке. В настоящее время проживает в городе Волгограде. Женат, имеет дочь.

По выходу на пенсию занялся написанием книги (исторического романа) «Караван». В ней повествуется о причинах противоречий между великими державами средневековья, Золотой Ордой (Улуг-Улусом*) и империей Тимура (Тамерлана) (Тураном*), приводившим к конфликтам между ними. В частности, рассказывается о борьбе правителей этих стран за транзит товаров по одной из ветвей (северной или южной) трансконтинентального торгового маршрута, связывавшего страны Европы, Малой Азии и Северной Африки с Индией и Китаем, известного в истории как Великий шелковый путь. Пересекая территорию одной из этих держав, каждая из названных ветвей приносила в казну соответствующей страны немалые доходы. Попутно, автор пытается раскрыть роль личностей в истории, на примерах деятельности лидеров данных государств, и отобразить систему факторов, повлиявщих вдальнейшем на гибель этих стран. Идея написания произведения у автора возникла ещё в 1986 году, в период его служебной командировки в Узбекистан. Там, по воле случая, автор познакомился с некоторыми историческими документами конца XIV века по данной тематике. Впоследствии, по мере возможности, им продолжал осуществляться сбор необходимых материалов и информации из различных источников, в целях написания настоящей книги.

Главные герои романа, посланцы известного средневекового правителя и полководца Тимура (Тамерлана). Так, в те годы, назывались его лазутчики (шпионы), которые под прикрытием торговцев, служилых людей, различного рода миссионеров и т.п., проникали во все сферы жезнедеятельности, как Золотой Орды, так и других стран мира, внося немалый вклад в победы названного завоевателя. Деятельность этих людей подтверждена историческими фактами и документами, а методы их работы не менялись ещё со времён «египетских фараонов». Они используются и современными спецслужбами многих стран мира. В романе много реально живших исторических персонажей, а образ ряда героев взят из образов реально живших в те годы и ныне живущих современников, в том числе, имевших отношение к описываемой деятельности. О её особенностях, методах и значении автору известно не понаслышке. Он многие годы сам имел непосредственное отношение к подобной деятельности в процессе оперативной работы в системе органов внутренних дел.

Автор благодарит специалистов, помогавших ему в работе по сбору материалов и информации, в процессе работы над настоящей книгой.

ВОПРОСЫ связанные со стилистикой изложения, а также наименованиями названиями, обозначениями, произношениями и терминологией использоваными автором, в работе над настоящим произведением

В прошлом, я никогда не занимался ни писательской, ни журналистской деятельностью. В отличие от истории с географией, в течении первых тридцати лет своей жизни, мною не проявлялось особого интереса ни к литературе, ни к филологии в целом. Кроме школьных сочинений, а впоследствии небольших рассказов и очерков, мне, в течении прожитых лет, писать других более серьёзных творческих трудов в области литературы, не приходилось. Зато, в силу специфики прежних профессий, мною, в своё время, было написано неисчислимое множество различных по объёму и смысловому значению: обзоров, трактатов, рефератов и прочих «произведений тогдашней обязаловки», поручаемых для исполнения в «добровольно-принудительном» порядке, различного рода партийно-политическими и кадрово-воспитательными структурами тех ведомств, в которых осуществлялась моя служебно-трудовая деятельность. В зависимости от политических настроений в обществе на определённом временном этапе, этими органами, как правило, в ежеквартальном режиме, регулярно давались «общественные поручения» по подготовке вышеупомянутых «произведений». Как следствие, их тематика отражала запросы соответствующей общественно-политической системы, существовавшей на определённом этапе времени в нашей стране. Соответственно, самыми распространёнными тематиками предлагавшихся для выхода в свет данных работ, были в основном такие, как: «социалистические реализм и законность», «прогрессивность идей научного коммунизма», «неотвратимость торжества принципов западной демократии» и прочая «ахинея», без которой, как тогда считалось, невозможно полноценное выполнение сотрудниками наших ведомств, вменяемых им в обязанности, основных служебных задач. Конечно, впоследствии этот «бред» никто и никогда не читал, даже сами его «заказчики». Тем не менее, это никак не мешало им давать на данные «бестселлеры» в основном положительные отзывы и рецензии. На качество же выполнения служебных задач, данный «мартышкин труд» не влиял вовсе. Скорее наоборот, так как вся эта «бестолковщина», отнимала значительную часть и без того скудного внеслужебного времени. Тем не менее, справедливости ради следует отметить, что от той, в целом негативной «общественной принудиловки», остались и некоторые положительные плоды, в частности, для меня лично. Я научился логичнее мыслить и вести диалоги, общаться с окружающими не только на служебном, «казённом» и бытовом языках, но и в значительной степени, на литературном тоже. Вместе с этим, у меня заметно улучшилась стилистика изложения в прозе, письменной речи. То есть, говоря простонародным языком, я, хотя и не в полной мере, но научился писать.

С учётом изложенного, вполне вероятно, что в свете названных причин, некоторые представители пишущей публики будут высказывать в мой адрес критические упрёки и замечания по поводу моих писательских способностей. Вынужден буду соглашаться с ними заранее. Специально всему этому, в своё время не обучался. На протяжении своей жизни, я занимался другим делом, где профессионально сумел овладеть иными, необходимыми для моей прежней деятельности навыками. В подобных случаях, к таким как я, обычно используется общеизвестное и достаточно меткое выражение — «кто на что учился».

Вместе с тем, как было упомянуто выше, с историей и географией у меня дела обстояли значительно лучше. Эти предметы я полюбил с самого детства, и такое отношение сохранил к ним на всю жизнь. Вероятно поэтому, где бы я ни был (а командировки по стране и региону у меня в своё время занимали значительную часть рабочего времени), я, помимо выполнения своих прямых служебных обязанностей, всегда находил возможность для ознакомления с историей и географией края или населённого пункта по месту пребывания. Если позволяли обстоятельства, я старался привезти оттуда какие нибудь исторические или географические нарративы* и артефакты*. При этом, многие исторические материалы, приходилось впоследствии дорабатывать самому. Всё дело в том, что к одним из названных письменных исторических документов уже имелись соответствующие переводы на русский язык, на другие они отсутствовали, и приходилось переводить самому при помощи словарных фондов волгоградских библиотек. Однако, учитывая дефицит некоторых фондовых материалов данных учреждений, и недостаток собственных навыков их использования, не исключаю наличия неточных (приблизительных) переводов ряда нарративов*, особенно с так называемых «мёртвых» языков»*. Но это никак не повлияло на мои увлечения и устремления в названном направлении в целом. Данная деятельность осуществлялась мною, как в период прохождения службы в системе органов внутренних дел, так и в период пребывания на государственной гражданской службе. По возрастному выходу на пенсию, часть из имевшихся нарративов* и артефактов*, мною были переданы в различные исторические и краеведческие музеи своего и других регионов России. Другую же часть, я пока решил сохранить и оставить себе, в целях использования в качестве необходимых материалов для написания историко-литературных произведений, к которым относится и настоящая книга. Испробовать же себя в качестве писателя, автора исторических романов, я планировал давно, делая наброски отдельных фрагментов и глав своих предполагаемых произведений, но недостаток времени не позволял заняться данным направлением литературной деятельности всерьёз. С выходом на пенсию такая возможность представилась. Идея же написания именно настоящего произведения, у меня возникла в 1986 году. На тот момент я находился в служебной командировке в Узбекистане, входившем тогда в состав нашего общего государства СССР в качестве союзной республики. Там, как и везде, я стал проявлять интерес к исторической тематике этой части Азии, и местные коллеги по службе ознакомили меня с соответствующими материалами о деятельности своего рода «оперативных сотрудников» времён империи Тимура (Тамерлана), называвшихся в те далёкие времена посланцами. В этих документах повествовалось о тимуровских «рыцарях халата, чалмы и кинжала» осуществлявших свою негласную деятельность в различных регионах мира и в частности, в столице и других населённых пунктах Улуг-Улуса («Золотой Орды»). Они внесли немалый вклад в победы своего властелина, всемирно известного средневекового полководца Тимура (Тамерлана), над этой могущественной державой средневековья. Так как на тот момент подавляющее большинство советских историков придерживались версии о расположении столицы «Золотой Орды» на месте нынешнего Царёвского городища (Ленинский район Волгоградской области), то есть недалеко от моего места жительства, у меня уже тогда возникла идея собрать соответствующий исторический материал и написать о тех событиях книгу. Однако, в последующие годы, в процессе сбора необходимых исторических нарративов* и артефактов*, я, к собственному удивлению, и возможно сожалению, обнаружил, что версия о месте расположения столицы «Золотой Орды» в границах названного Царёвского городища, противоречит многим историческим свидетельствам и географическим ландшафтам местности. К этому моменту, данный вопрос и между учёными-историками с археологами уже становился предметом дискуссий. В данной стадии он продолжает оставаться и до настоящего времени. Но к тому моменту, возникшее обстоятельство уже не смогло серьёзно влиять на моё страстное желание до конца разобраться с начатой тематикой, и мною продолжался сбор необходимых материалов из различных источников, хотя и не столь интенсивно, как ранее. Сожалею, что ослабил эту работу в так называемые, нулевые годы, иначе данная книга была бы написана гораздо раньше. В тот период, этому поспособствовала и ещё одна причина. Настоящее произведение я планировал написать последним, как завершающий этап своей творческой деятельности. Однако впоследствии, в связи с возникшими жизненными обстоятельствами, эти планы пришлось скорректировать. С этого момента, работу над данной книгой, я посчитал первостепенной из всего того, что запланировал осуществить, если получится, в оставшиеся годы, которые мне суждено ещё прожить.

Теперь о некоторых проблематических вопросах, касающихся методики написания непосредственно данного произведения.

Работая над материалами настоящей книги, мне постоянно приходилось сталкиваться с лабиринтом из разного рода сложных терминов, малопонятных обозначений, наименований и названий, а нередко и отсутствием таковых. В этом отношении средневековые Центральная Азия с Поволжьем представляют собой сплошные «минные поля». Это касается названий стран, городов, географических объектов, наименования народов, людских имён и т. д. Авторы различных изданий, писатели и учёные пользуются самыми неясными произношениями в обозначении и наименовании одних и тех же стран, населённых пунктов, объектов и героев. Так, хорошо нам известная, одна из самых крупных средневековых евразийских держав «Золотая Орда», данное наименование получила гораздо позже описываемых в книге событий, только лишь в XVI веке в России. В описываемый же мною период, она имела самоназвание «Улус Джучи» или Улуг-Улус (Улу-Улус). В средневековой Европе это государство тогда называлось «Комания» или «Тартария"*, а общее название проживавшего в нём населения было соответственно команы (куманы) или татары. Куманами их звали и в империи Тимура (Тамерлана), которая, в свою очередь, также не имела определённого названия, так как Мавераннахром именовалась лишь центральная часть этой страны. Тем не менее, авторами многих научных и художественных изданий данное название используется и в отношении всего этого государственного образования, тоесть империи Тимура (Тамерлана). Сам же Тимур, в 1391 году в Карсаклайской надписи на горе Алытау, во время похода на «Золотую Орду», назвал свою страну Тураном. Одновременно, во многих странах, как Европы, так и Азии, и жителей империи Тимура также называли тем же общим наименованием — татары. Однако, это название изначально было дано Чингисханом тюркоязычной части его войска, взамен им же ранее истребленного племени степняков с аналогичным наименованием. Впоследствии этот термин распространился на многие народы Азии и Восточной Европы. В России длительное время татарами назывались все тюркоязычные народы, а также народы, исповедующие ислам. Однако впоследствии данный термин, закрепился, как этноним, лишь за волжскими булгарами и ещё незначительной частью некоторых малочисленных тюрских народов кипчакского (кыпчакского) происхождения. По этой причине, в настоящем произведении, термин и этноним «татары», мною использовался не часто.

В целом, терминология тех лет в Центральной Азии слишком сложна, и придерживаясь точности многих её формулировок, можно запутывать их ещё больше. Во избежание путаницы, я в настоящей книге решил использовать термины, знакомые простому читателю, в связи с чем, унифицировал многие наименования и обозначения. Так в отношении государства «Золотая Орда» мною используется термин, просто Орда, который использовали и её современники. Жителям этого государства, я дал общее наименование — ордынцы. В качестве наименования империи Тимура (Тамерлана), я закрепил малоизвестное, но также имеющее место в её истории название — Туран, данное этому государству самим Тимуром и с его подачи одобренное на съезде степной аристократии (курултае) его страны, ещё в 1370 году. За жителями этой средневековой державы, мною закреплено общее наименование — чагатайцы. Оно происходит от названия основного государственного языка империи Тимура (Тамерлана) того времени (больше известного как староузбекский, который в настоящее время является «мёртвым»*, наряду с более известным латинским), а столетием ранее, существовавшего на территории этого государства, одноимённого улуса одного из сыновей Чингисхана с похожей аббревиатурой. С этой же целью, в книге широко использована современная терминология многих достаточно известных географических названий и ряда наименований уже известных населённых пунктов. На современный лад упрощены имена ряда героев произведения. Кроме того, как я упоминал выше, во время изучения имевшихся в наличии документов описываемого периода истории, у меня нередко возникали проблемы их точного перевода. По этой причине, некоторые словосочетания, могут быть истолкованы мною не совсем верно. В связи с этим, а также повышения интереса читателей к данной тематике, в произведении достаточно часто используется терминология из кипчакского (государственный язык «Золотой Орды»), чагатайского (государственный язык империи Тимура) и некоторых других языков того времени (с соответствующими сносками, разъяснениями и переводами в конце каждого из томов). До минимума сокращена религиозная тематика и упрощена средневековая манера общения между героями. Повествование ряда вызывающих сомнение исторических фактов, которые в настоящее время являются предметом дискуссий между учёными, преподносятся мною в форме диалогов между героями. Описания событий, происходивших в городах и селениях «Золотой Орды», точные места нахождения которых к настоящему времени остаются не установленными (таких как, столица «Золотой Орды» город Сарай ал-Джедид (он же Сарай-Берке, он же Новый Сарай, он же просто Сарай), крупные ордынские города, такие как Гюлистан, Сарай аль-Махруса (он же Сарай-Бату, он же Старый Сарай, он же Иски-Сарай, он же Эски-Сарай), Бездеж и другие, и также являющиесяся предметом подобных дискуссий между учёными, производились мною без конкретных привязок к определённым географическим местам их нахождения и ландшафтам. Но, тем не менее, в описаниях вышеперечисленных золотоордынских городов, в произведении просматривается их отождествление с соответствующими современными географическими и историческими памятниками, такими например, как: Селитрёное (Харабалинский район Астраханской области), Водянское (Дубовский район Волгоградской области), Царёвское (Ленинский район Волгоградской области) и Красноярское (Красноярский район Астраханской области) городища, что сделано мною исходя из изучения и анализа имеющихся исторических, географических, археологических и криминалистичесих факторов. Однако, данное отождествление я считаю лишь своим, сугубо авторским мнением, не претендующим на «истину в последней инстанции». Мною также использован ряд других приёмов и методов облегчающих широкому кругу читателей знакомство с повествуемыми событиями того промежутка средневековой эпохи. В настоящей книге использованы персонажи легенд и народных сказаний, имеющих отношение к тому далёкому времени, средневековые названия некоторых рек, ландшафтов, транспортных маршрутов и других наименований, которые могут вызвать интерес у читателей произведения.

ЧАСТЬ I ПРИЧИНЫ ПОСЛАНЧЕСКОЙ МИССИИ ТИМУРА НА СЕВЕР И ПЕРВЫЕ ШАГИ ТОХТАМЫША К ВОЗРОЖДЕНИЮ ОРДЫ

Глава 1: Вторжение Тимура в Хорасан

Утренний рассвет начинал приходить на смену тихой прохладной ночи. Окружённый со всех сторон неприступными каменными стенами, хорасанский* город Фусандж ещё безмолвно спал. Лишь ночной караульный на бастионе главных крепостных ворот, дремая, потирал полусонные глаза. Протяжно зевнув, он неожиданно несколько раз взмотнул головой и стал вслушиваться в утреннюю тишину. Чутьё не подвело старого воина и спустя какой-то момент, караульный услышал доносивщийся со стороны дороги, ведущей к городу с северо-востока, топот конских копыт. Этот звук быстро нарастал и вскоре к месту, куда опускался перекидной мост, на резвом коне подскакал всадник. Разглядеть подъехавшиго было сложно из-за ещё не рассеявшихся утренних сумерек.

— Ты кто такой будешь? — крикнул караульный, — Назови пароль.

— Пароль мне не известен, — отозвался всадник, — Но тебе придётся срочно вызвать ко мне своего караульного амира*. Передай, что с ним хочет говорить Кара-Кончар, таваджи* Гияс ад-Дина*. У меня для него и вашего чурибаши*, да и всех вас тоже, срочное и важное известие.

О случившемся, караульный тут же сообщил своему амиру*, а тот, в свою очередь, велел приоткрыть ворота и опустить мост через ров. Далее, несмотря на то, что подъехавший всадник был в одежде самаркандского воина и не назвал караульному пароля, амир* проследовал по мосту на другую сторону рва, и обнажив саблю, стал приближаться к уже успевшему спешиться всаднику.

— Снимай и брось на землю оружие, — скомандовал он незнакомцу.

Тот послушно снял свой клинок и вместе с ножнами бросил к ногам амира*. Затем незнакомец посмотрел по сторонам, ещё раз окинул взглядом амира*, и поёжевшись, словно от холода, тихо произнёс:

— Из Самарканда нынче дует сильный ветер!

Амир* удивлённо посмотрел на незнакомца. Тот назвал пароль, который должны были знать лишь дозорные, посланные им вечером из крепости для наблюдения за сакмой*, связывавщей Герат с Самаркандом.

— А вот в Герате, вновь нещадная жара! — протяжно, будто нехотя, ответил амир*, что являлось установленным отзывом на данный пароль. После этого, он протянул незнакомцу руку, возвращая тому оружие.

— Торопишься амир*, — продолжил незнакомец, принимая от того назад свою саблю, — Знаешь, откуда мне известен ваш пароль?

— Пока не знаю. Но ты же, только что назвался Кара-Кончаром? Таваджи* Гияс ад-Дина? Да и лицо мне твоё откуда-то уже знакомо. Мы раньше нигде не встречались?

— Правильно! Я и есть Кара-Кончар. А мы с тобой действительно уже знакомы. Два года назад я сопровождал в ваш город своего саида* — Гияс ад-Дина*. Он тогда, кажется, вручил тебе за доблесть именной килич*. А зовут тебя Бешим, если не ошибаюсь. Не так ли?

— Ас-саляму алейкум*! Я тебя тоже вспомнил. Всё так и было. А то наградное оружие и теперь при мне. И зовут меня именно так, как ты только что сказал.

— Ва-алейкум ас-салям*! Кажется, разобрались, слава Всевыщнему! А для дальнейшего разговора, нам следовало бы найти более укромное место. Мне нужно сообщить тебе кое-что важное, и как можно скорее.

Бешим подал знак караульному, и дежурившие на главной башне дозорные пропустили обоих без лишних формальностей, закрыв за вошедшеми массивные ворота. Подойдя к караульному помещению, Кара-Кончар привязал к коновязи свою лошадь и вслед за амиром* вошёл в одно из свободных помещений этой караулки.

— Ну, теперь рассказывай, о чём ты хочешь нам поведать, — обратился к нему Бешим, присаживаясь на топчан.

— Ваш пароль я узнал накануне от вашего же дозорного, — присев напротив амира*, начал свой рассказ Кара-Кончар, — Твой аскар* назвал его под пыткой перед самой своей смертью. А самого того дозора больше не существует, впрочем, как и других, которые вы выставили на сакме* накануне вечером.

— И куда же они делись? — удивлённо спросил Бешим.

— Этой ночью мы их просто всех вырезали, — ответил приезжий, — Спать на постах им надо было меньше!

— Как тебя понимать? — удивлённо спросил Бешим, — Ты только что сказал мы? Под словом мы, ты кого имеешь в виду?

— Мы, это таваджи* самаркандского правителя Тимура, а точнее, его самого верного амира* Сейф ад-Дина Нукуза*. Тимур со своим войском несколько дней назад вторгся в Хорасан*. На данный момент колонны его аскаров* движутся в направлении Фусанджа с дальнейшей целью взять Герат. Но главная цель вторжения, свергнуть Гияс ад-Дина* и полностью захватить Хорасан*, присоединив нашу страну к Мавераннахру*. Поэтому, по пути движения чагатайцев*, таваджи* Сейф ад-Дина*, в числе которых был и я, последние ночи, словно боха-дуры*, осторожно рыскали впереди самаркандского войска и уничтожали хорасанские дозоры. Это было не сложно, так как ваши дозорные на сакмах*, спали по ночам, словно сурки в своих норах. Поэтому теперь, все ваши дозоры уничтожены, а не подсуетись я вовремя, воины Тимура вскоре и вас застигли бы врасплох, как это делают беркуты, с дремлющими на солнышке сурками.

— В таком случае, мне не совсем ясно? Чей же ты на самом деле таваджи*? Гияс ад-Дина, или Сейф ад-Дина? — до конца не совсем ещё всё осознав, продолжал распрашивать приезжего Бешим.

— Получается, и того, и другого, — ответил Кара-Кончар, — Раньше я был таваджи* Гияс ад-Дина. Но более года назад он послал меня в Самарканд, велев наняться гулямом* к амиру* Тимуру. Находясь у того на службе, я должен был тайно собирать и сообщать своему саиду* сведения о чагатайском* войске, что мною весьма успешно и делалось. А чтобы их яргу* не раскрыли моих целей, мне и Тимуру приходилось служить усердно и честно. Мои старания оказались не напрасными. что не осталось незамеченным его самыми приближёнными амирами*. За это меня там даже произвели в таваджи* его самого верного амира* Сейф ад-Дина. До сегоднешней же ночи я умудрялся считаться одним из лучших жангчи* этого амира*, за что мне поручали самые ответственные задания. Одним из таких являлось уничтожение дозоров противника чагатайцев*, по пути следования войска Тимура во время походных маршей.

— Получается, ты уничтожал своих же? — c явным раздражением в голосе спросил хорасанский амир* Бешим, — А теперь мне же об этом так спокойно всё рассказываешь, в том числе, как убивал одних из лучших моих дозорных? Да ещё делишься со мной почему-то тайной, которую кроме Гияс ад-Дина, в Хорасане дозволено знать единицам. Ты отдаёшь себе отчёт в том, что …?

— Вполне, — перебил его Кара-Кончар, — Ты же тоже входишь в эту единицу. Мне известно, что кроме того, что ты амир*, ты ещё и яширин* яргу* Гияс ад-Дина в Фусандже. Ты, как и я, был его таваджи*, но готовясь к войне, он намеренно разослал вас по всем крепостям Хорасана для присмотра за своими же ненадёжными асосий амирами* и их хаваши*.

— Ты провокатор, — стал терять самообладание Бешим, — Откуда у тебя взялись подобные хабары* о нас, таваджи Гияс ад-Дина?

— От хабаргири* Тимура, а точнее, его главного амир-ал-яргу*, у которого я непосредственно служил, — попытался сгладить назревавший словестный конфликт Кара-Кончар, — А горячиться тебе амир* не стоит, лучше дослушай меня до конца и потом рассуди всё сам. К примеру, возмём ситуацию с твоими дозорными. Что мне оставалось делать? Я ведь снимал эти дозоры не один. Рядом со мной всегда находились другие таваджи* из хабаргири* Тимура. Если хочешь знать, то, откровенно говоря, это не люди вовсе, а скорее звери дикие. Хабаргири*и яргу* у Тимура набираются в основном из барласов* или урянхайцев*. Но если первые приняли ислам и стали нам единоверцами, то другие этого делать не стали. К тому же некоторые позволяют себе непочтительно надругаться над нашей верой, в том числе Кораном*. Тимур же, хоть и считается правоверным, на подобные выходки этих язычников старается не обращать внимание. Он до сих пор разрешает им, как впрочем, и другим чагатайцам*, заплетать косы и ещё совершать некоторые обряды, недозволенные в исламе. О дикой же жестокости урянхайцев ты наверняка наслышан. Кроме этого, мне суждено было служить как раз под непосредственным началом самого амир-ал-яргу*, которым является соплеменник Тимура, и его ближайшей родственник по имени Бури, отличающийся особой жестокостью даже среди этих тимуровских извергов. В Бури вообще трудно разглядеть что-то человеческое. Это просто бешеный волк, готовый порвать любого, заподозренного в нелояльности к Амир-ал-умару*, как зовут Тимура его приближённые подданные. Однако, при отправке в Самарканд, Гияс ад-Дин* строго-настрого наказывал мне вести себя там таким образом, чтобы мой куч* не вызывал у яргу* чагатайцев* ни малейших подозрений в связях с Хорасаном*. Я обязан был заслужить полное доверие в первую очередь наиболее приближённых к Тимуру чагатайских* амиров*, и особенно, того самого Бури. Гияс ад-Дин* считал, что представляемые мною оттуда, даже самые скудные сведения, оправдывают необходимость того, что в этих целях мне, возможно, придётся приносить в жертву, в том числе и жизни наших аскаров*. Особенно, это касалось тех случаев, если их гибель могла являться ширмой для обеспечения успеха моих действий в стане чагатайцев*.

— В таком случае, ты хоть понимаешь, что наделал? — удивлённо, но с долей внутреннего воодушевления перебил собеседника Бешим, так как сказанным, тот предоставил ему дополнительный положительный аргумент в завязавшемся нелицеприятном диалоге, — Ведь твоё оставление войска Тимура может Хорасану* очень дорого стоить. Твои действия никак не оправдать даже принесённой сюда тобою вестью? А твоё дальнейшее пребывание в стане душмана*, особенно теперь, для нас с Гияс ад-Дином куда важнее, чем принесённая тобою весть. К Герату, например, Тимур полюбому бы не прошёл незамеченым, не захватив Фусанджа? Да и нас ему здесь врасплох не застать. Ворота в городе без надобности не открываются. А если открываются, то только днём, когда видно любого приблизившегося, кому необходимо открыть. И наконец, главное! Ты в любом случае не должен был раскрывать мне подробностей своего эш якширина* в Самарканде? Самое многое, ты мог мне поведать, кто ты, а я бы нашёл возможность переправить тебя в Герат. Что бы ты там делал дальше, меня не волнует. Ты видишь меня всего второй раз в жизни и совершенно не знаешь. Если я вдруг, решив поквитаться за гибель своих воинов, сообщу о твоих своеволиях Гияс ад-Дину*, в лучшем случае ты останешся без головы, а худшего, мне даже представить сложно!

— Ты абсолютно прав. Спору нет. Но ты опять меня не дослушал до конца. Принимая это решение, я рассчитывал и Фусандж с Гератом предупредить о начале вторжения Тимура в Хорасан*, и своевременно в его стан вернуться. Но вероятно на этот раз фортуна от меня просто отвернулась, и я сам того не желая, отрезал себе путь к возвращению.

— И чего же ты опасаешься? — с едва заметной иронией спросил Бешим, — Что долго находился в отлучке? Так мало ли может быть обстоятельств? Нарвался, например, ещё на один дозор хорасанцев, или ещё что либо. Давай вместе подумаем, как вернуть тебя чагатайцам*. Ты и так вон нас без дозоров оставил, ну пожертвуем ещё десятком своих аскаров*, чтобы обеспечить твоё «достойное» возвращение, не вызывающее подозрений у чагатайцев*?

— Рад бы что-то сделать, но боюсь, мне уже ничего не поможет, я до конца пока не рассказал тебе всего того, что произошло дальше, — продолжил Кара-Кончар, — Есть ещё одно скверное обстоятельство, закрываюшее мне обратную дорогу к Тимуру.

— Тогда дорасскажи до конца, что тебе так мешает? — опять не терпелось вклиниться в разговор придирчивому Бешиму, — Я слушаю.

— Мешает мне следующее, — продолжил Кара-Кончар, — Перед самым выступлением в поход на Хорасан* у меня произошла ссора с одним из таваджи* Бури, урянхайцем*, по имени Тохуджар. Этот таваджи* был любимчиком Бури наравне со мной, хотя и не являлся нам единоверцем. В тот день он безпричинно обозвал нас, мусульман, каками*. Урянхайцы*, как я те6е говорил, часто позволяют себе высказывать в отношении не только мусульман, но и других иноверцев, такие мерзости, от которых становится не по себе даже барласам*, соплеменникам Тимура и Бури. Я, в присутствии Бури, потребовал от Тохуджара извинения, за что получил от него ещё одно оскорбление. Теперь он обозвал меня ахмок* куйкором* и нагло улыбаясь, предложил поблеять, словно куй*. Тут и я не сдержался, обозвав его в ответ паршивым чиябури*. Видевшего всё Бури наша ссора подзадорила, но вместо того, чтобы разобраться по справедливости, он предложил нам выяснить отношения смертоносным поединком на киличах*. Мы оба согласились. Я знал, что Тохуджар сильнее и быстрее меня. У него красивые прыжки по валунам с камня на камень, как у горного така*. Но и я перед ним не такой уж «безоружный». Я лучше любого таваджи* Сейф ад-Дина владею приёмами защиты и нападения с клинковым оружием в руках. Это искусство не раз приносило мне победы в боях и спасало жизнь. Зная об этом, некоторые мои сослуживцы, среди которых были и барласы, перед боем попросили меня сразу не убивать Тохуджара, а вначале измотать, сделав тот поединок подольше и поинтересней, а лишь потом прикончить его. Я согласился и через некоторое время Тохуджар уже еле стоял на ногах. Он обессилено и неуклюже бросался на меня, но я без труда выбивал у него из рук оругие и ногой толкал под орку*, после чего тот просто падал носом в зумлю. Окружившие от души хохотали от этого зрелища, в том числе сам Бури, и таваджи* урянхайцы*. Бури поединка не останавливал, хотя мне казалось, что он вот-вот сделает это. Но тут непонятно откуда появился сам Сейф ад-Дин и потребовал остановить «представление». Бури стал уверять его, что поединок заслуженный и проходил честно, поэтому он должен обязательно иметь завершение. Видать выходки Тохуджара надоели и Бури. Тогда Сейф ад-Дин сказал, что поединок обязательно будет завершён, но только после взятия Герата, если мы оба с Тохуджаром останемся к тому моменту живы. Он также велел Бури включить меня с Тохуджаром в один караул* боха-дуров*, и в качестве манкылы* послать впереди войска чагтайцев* уничтожать дозоры хорасанцев, что мы и делали до этой ночи. Шансов победить меня, у Тохуджара не было никаких, а человек он из тех, у которых не может быть ни чести ни совести. Поэтому, я все эти дни ждал от него разного рода подлости, хотя и действовали мы с ним на редкость слаженно и разумно. Но развязка должна была наступить не то, что до Гекрата, до Фусанджа, и она наступила так, как я не мог предполагать.

Кара-Кончар замолчал и мутными глазами уставился в пол.

— Договаривай быстрее, у нас мало времени, — прервал молчание Бешим и легонько толкнул того ногой.

— Да! Да! Конечно, — как бы снова очнувшись, продолжил Кара-Кончар, — Когда я обдумывал план действий на сегоднешнюю ночь, то рассчитывал и вас предупредить, и с Тохуджаром разделаться, и к Тимуру вовремя вернуться, свалив возможную задержку, после вашего посещения, именно на урянхайца. Я хотел представить дело так, что напал он на меня подло и неожиданно, в связи с чем, между нами состоялся незавершённый в Самарканде поединок. Тогда бы я точно не вызвал серьёзных подозрений у чагатайцев*. Но, как я говорил, фортуна от меня на этот раз отвернулась. Как всегда, последний ваш дозор мы вырезали вчетвером. Когда всё закончили, я решил, что это самый подходящий момент отлучки в Фусандж. Мне осталось лишь отправить на тот свет тех самых таваджи*, что были со мной. Тогда и Тохутжар бы мне больше не мешал, и я бы спокойно сделал все свои дела. При возвращении от вас, я бы соврал Бури, что во время выполнения задания, мы нарвались на усиленный дозор хорасанцев, в стычке с которым погибли двое моих спутников, а Тохуджар мол, воспользовавшись моментом, пытался свести счёты со мной. В данной ситуации, Бури мне безусловно бы поверил. В совершенстве владея киличом*, я покончил с двумя таваджи* сразу, но с Тохуджаром оплошал. Я ему объявил, что хочу закончить с ним начатый поединок здесь же, заодно поквитавшись с ним за пролитую кровь моих братьев, хорасанцев, а также оскорблёных ранее мусульман и главное, своего рода, осквернение масхари шерифа*. Я это сказал, будучи абсолютно уверенным, что бой между нами пройдёт честно. Я же волею Всевыщнего, обязательно одержу в нём заслужинную победу. Тохуджар вызов хоть и с неохотой, но принял, и поединок между нами начался. Но здесь мой противник старался со мною не драться, а постоянно убегал от меня, прыгая с камня на камень. Хоть я его и ранил, но тот сумел от меня убежать как последний трус, нарушив все правила честных и достойных поединков при выяснении споров, которые негласно всегда соблюдались в войске Тимура. Теперь он наверняка уже успел сообщить о случившемся Сейф ад-Дину.

— Нарушил неписаные законы не Тохуджар, а ты, — вновь перебил его рассказ Бешим, — Поэтому, от тебя здесь отвернулся сам Всевышний. Разве боха-дуры должны вести войну по каким-то «мифическим» правилам, выдуманным неизвестно кем. Ты не простой аскар*, а таваджи* самого Гияс ад-Дина, мало того, ты боха-дур* в первую очередь именно его хабаргири*, и уж потом Тимура. Во время войны, боха-дуры* не должны придерживаться никаких правил или законов. Для боха-дура* на войне один единственный закон, любыми путями и средствами, не считаясь ни с чем, и не щадя ни своей, ни чужой жизни, выполнить повеление своего амира*. К чему ты затеял это лжеблагородство с душманом*?

— Но я хотел показать неверному, что мусульманский воин, это воин чести, чему меня когда-то учил мой отец, — как мог, оправдывался перед Бешимом Кара-Кончар, — Я хотел по справедливости закончить честно начатый нами поединок. Я считал, что Всевыщний обязательно знает и наблюдает за нашим поединком, чтобы он закончился честно и достойно.

— И закончил …! — заключил Бешим, — Тем самым подставив под удар душмана* сразу всех, и нас, и Гияс ад-Дина и в целом весь Хорасан. Знаешь ты кто после этого? Ты последний юлэр*, хуже любого хыянэтче* или айгокчи*. Ты заслуживаешь самой лютой смерти.

— Вот и казните меня прямо теперь. Только очень прошу тебя, выполни мою последнюю просьбу, — попросил Кара-Кончар, — Я ведь заслужил её, хотя бы прежней безупречной службой?

— Ладно, говори, какую? — брезгливо посмотрел на своего собеседника Бешим.

— В Фусандже, у своей родни, на данный момент гостят моя жена с маленьким сыном. Я хочу переправить их в Герат. Городские стены там выше и крепче ваших, да и защитников крепости больше. Хоть за семью мне будет спокойнее. Вы ведь не станете вымещать зло на ни в чём невинных, женщине с ребёнком? А меня потом можете предать самой лютой смерти, какой я заслужил перед вами и Всевышним.

— Ты такой же таваджи* Гияс ад-Дина, как и я, и казнить тебя может только наш с тобой саид*, то есть Гияс ад-Дин, — немного успокоившись, продолжил Бешим, — Пусть он и сделает с тобой всё, что посчитает нужным. Собирай семью, а в Герат поедешь вместе с ними сам. Раз ты себя чересчур считаешь воином чести, то по дороге не сбежишь. Да и куда тебе теперь бежать? Для нас, ты безмозглый юлэр*, достойный смерти, а для Тимура айгокчи* и хыянэтче*. Так что выбор у тебя невелик. Когда, думаешь, Тимур подойдёт к Фусанджу?

— По моим расчётам, — призадумался Кара-Кончар, — Тимур у стен Фусанджа будет не раньше вечера. Думаю, что в течении дня можно успеть всё здесь поделать, собраться и уехать. Ты абсолютно прав, что за самовольное оставление стана* Тимура, Гияс ад-Дин меня не простит и обязательно казнит. В этом деле, мне никакие оправдания не помогут. Я не должен был этого делать даже ценой гибели Фусанджа со всеми вами, здесь живущими, в том числе своей семьи. Получается, что я и из-за них смалодушничал. Теперь все начнут говорить, что я сбежал от Тимура ради спасения жены с сыном. Чтож, может и в этом был свой смысл. Но для Хорасана я хыянэтче* никогда не был, юлэр* и ахмок*, да. Именно из-за этого и допустил непростительное легкомыслие, надеясь лишь на преславутое, «а вдруг повезёт». Плохой с меня тагнуул* вышел, вот и поступил я так, как поступил. Не рассчитал всё до конца. А кроме всего прочего, я в первую очередь думал как одновременно и боевую задачу выполнить, и спасти собственную семью, что не всегда совместимо. Не просчитав всё до конца, я в первую очередь бросился сюда предупреждать вас об опасности и одновременно спасать собственную семью от неминуемой гибели. Что из этого теперь получиться, известно лишь Всевыщнему. Своей же собственной смерти я никогда не боялся и не боюсь. Я ведь воин, хотя настоящим до конца, похоже, так и не стал. Пусть мой саид* Гияс ад-Дин предаст меня любой казни. Его ведь понять не сложно. Возможно, что эта война с Тимуром затянется надолго. А как воевать с таким душманом* как Тимур без «глаз и ушей» в его стане*? Ведь теперь не только в их стане*, во и всём чагатайском* войске, наших тагнуулов* просто нет. Зато у Тимура, во всех гарнизонах Хорасана, этих «глаз с ушами» в избытке. Чагатайцы* абсолютно всё о нас знают. Я в этом сам убедился, находясь рядом с Бури, но так и не смог разузнать что либо, хоть об одном из таких. Кстати, у вас в Фусандже, также имеется немало айгокчи*. Имейте это в виду. Тебе же я всё о себе рассказал лишь только потому, что если вдруг погибну, не добравшись до Герата, то ты, если выживешь, станешь единственным человеком, способным донести до Гияс ад-Дина истинную правду о случившемся. Это уже многого стоит.

— Ладно, расплакался, — опять вмешался Бешим, — Думаешь, я с тобой плакать начну? Не дождёшься! А вот насчёт того, чтобы о твоих «подвигах» рассказать Гияс ад-Дину, можешь не сомневаться. И всё же, может тебе стоит ещё раз подумать и попробовать поискать хоть какую-то возможность вернуться к Тимуру? Совершенно очевидно, что без твоего там присутствия, Гияс ад-Дин, как и все мы, останемся без «глаз и ушей» в стане нашего главного врага, да ещё в самый критический момент войны с ним. А за жену с ребёнком тебе волноваться не придётся. В Герат мы их отправим немедленно сами, заодно и чопара* с известием ждать Тимура туда пошлём. Пойду, распоряжусь, готовить к отъезду всё необходимое.

— Я уже не раз обдумывал, — обречённо посмотрел на него Кара-Кончар, — Ничего не выйдет. Я с яргу* Тимура почти год нёс куч* и прекрасно знаю, как они умеют работать. Пусть лучше самая лютая смерть от Гияс ад-Дина, чем медленно умирать прикованным к столбу и под насмешки с издевательствами урянхайцев*.

— Ну что же, — посочувствовал «неудачнику» караульный амир*, — Всевыщний тебе судья! А за сообщение рахмат*. Иди пока в город, ищи свою семью, да собирайтесь в дорогу. Не забудь переодеться в нашу одежду, иначе свои же дозорные на сакме* подстрелят как дичь, приняв за чагатайца*.

Закончив разговор, Кара-Кончар вышел из караульного помещения, отвязал поводья своей лошади, и лихо запрыгнув в седло, ускакал на ней в город искать свою семью.

О прибытии Кара-Кончара и движении войск Тимура, Бешим немедленно уведомил чурибаши* Фусанджа. Тот, в свою очередь, велел срочно разыскать прибывшего из стана врага лазутчика. Того немедленно разыскали и Кара-Кончару пришлось вторично, подробно поведать уже ему всё то, что он знал о приближающемся к городу войске Тимура. Чурибаши* интересовал количественный состав войска, вооружение его воинов, наличие и количество в войске манджаников*, матарисов* и других даб-бабатов*, их технические возможности. Он интересовался у прибывшего перебезчика воинскими качествами и способностями каждого в отдельности чагатайского* амира*. Таким образом, в связи с этим докладом, Кара-Кончару пришлось надолго отложить намечавшиеся приготовления к отъезду в Герат, и приступить к ним лишь ближе к обеду.

Получив сообщение Кара-Кончара о скором приближении неприятельского войска, военный гарнизон крепости был срочно поднят по тревоге. Следом за этим, о приближении врага к городу, были немедленно оповещены другие слои населения Фусанджа. Город начал готовиться к обороне. В Герат незамедлительно направили гонца с сообщением о передвижении войск Тимура и мерах по отражению его нападения на крепость Фусандж. Учитывая важность сообщения, чурибаши* счёл необходимым, в качестве гонца, направить в Герат самого Бешима, уговорив того, сделать это самому лично.

Однако в целом, известие о приближении к городу чагатайского* войска, для жителей Фусанджа не являлось полной неожиданностью. О возможной войне Хорасана* и его северным соседом Мавераннахром* горожане и воины гарнизона предупреждались заблаговременно наведывавшимися из Герата амирами*, нойонами* и прочими иренами* Гияс ад-Дина. Поэтому фусанджцы заранее начали усиленно готовить свой город к возможной осаде, укрепляя его стены, запасая провиант, оружие и всё, что могло пригодиться при отражении нападения неприятеля. Но среди горожан находились и те, кто считал, что войны с Тимуром удастся избежать. Мол, главный амир* Самарканда никогда не воевал за пределами своей страны, поэтому опыта и навыков ведения подобных военных действий не имеет. Фусанджцам также было известно, что ранее Тимур сам верно служил наёмником у хорасанских правителей, а потому, пойти на них войной просто не посмеет. Однако, по продолжавшим поступать из Самарканда слухам и вестям от торгового и прочего странствующего люда, о приготовлении к войне чагатайцев*, в городе всё яснее осознавали, что сбывались наихудшие опасения фусанджцев. Сначала среди горожан поползли слухи, что война уже началась, а сегодня оказывается, ещё и какой-то гонец привёз весть о том, что враг к вечеру наступившего дня может подойти к их Фусанджу. Но никто не предполагал, что случится это даже раньше, чем амирам* городского гарнизона предсказал тот самый гонец, который в недавнем прошлом являвшийся таваджи* правителя их страны. Теперь уже, амирам* фусанджского гарнизона стало известно и имя данного гонца. Это был, в прошлом таваджи* хорасанского правителя Гияс ад-Дина, Кара-Кончар.

Глава 2: Первые шаги Тохтамыша на ордынском троне

Став при помощи Тимура ордынским каганом*, Тохтамыш в первую очередь покончил с мятежным беклярибеком* и самозванцем Мамаем, а затем в течении года разбирался в делах, доставшейся ему страны. Наследство же ему досталось незавидное. До него в Орде* два десятилетия продолжалась межусобица. За это время в ней сменилось восемнадцать правителей. Они менялись с такой быстротой, что весть о восшествии на престол очередного хана*, ещё не успев достигнуть многих, даже самых основных и крупных территорий и городов этого, чересчур обширного государства, становилась неактуальной, так как на его месте уже оказывался другой правитель. Но и последний, ещё не успев как следует обосноваться на троне, вскоре становился жертвой очередного покушения. А на его место, уже приходил следующий претендент. В результате этого, некогда процветавшая страна была поставлена на грань нищеты. К ней добавились эпидемии, буквально выкосившие население многих ордынских городов. Удельные местечковые улусы* перестали платить ясак* и выход* в центральную казну, а некоторые, даже стали считать себя независимыми от сарайского царя*. Но могло ли быть подругому? В Орде* доходило до того, что пять самых влиятельных ордынских улусбеков* имели по тридцать тысяч регулярного войска, остальные от пяти до десяти тысяч, в то время как верховный правитель Орды*, вообще не имел своих собственных войск, которые ему были бы подчинены напрямую. Города обветшали, а некоторые из них, в прямом смысле лежали в руинах. Это касалось, даже столичных городов и некоторых, ранее процветавших улусов*. А ведь находились они не где-то на окраинах, по соседству с враждебными странами, а почти в самом центре Орды. Ещё как-то можно было объяснить то обстоятельство, что в руинах лежал город Казар*. Он являлся столицей улуса «Улаан-Суйрэл»*, или как его теперь называли, «Червлёный Яр»*. На землях этого улуса в основном расселялись отслужившие своё и вышедшие в отставку воины ордынского войска, в основном не кыпчакского (не татарского) происхождения. Их ряды пополнялись воинами из среды любых народов, получившим во время нахождения на службе, несовместимые с её дальнейшим несением, увечья и ранения. Звались эти «отставники», казмаками*, а жили они в поселениях, также звавшихся на военный лад — станицами. Казмаки* никому не желали подчиняться, кроме своих выборных ат-оманов*, и то весьма условно. Занимались же эти люди, в основном нехитрыми промыслами, грабежами и воровством. Казмаки* много пили, по большей части корчму*, в которую перегоняли остатки всякого рода. испортившихся продуктов, а напившись этого пойла, просто зверели. В «Червлёном Яре»* казмаки* принимали и укрывали беглых людей из различных земель, особенно из тех улусов*, где проживали урусы*. В общем, как сообщили Тохтамышу его советники, царили в том улусе* беспредельная анархия и почти полное безвластие. Однако в бога казмаки* верили и дома для него божьи строили. Исповедовали же они назранскую* веру, которую заимствовали у урусов*. Назранской* верой казмаки* называли православие, или по ордынски ишонч*. Дело в том, что большинство из них были степняками, но далеко не все исламского вероисповедования. Среди них было много многобожников* и даже мушриков*. Вот и переходили они в ишонч*, сразу, как только становились казмаками*. Но почему они звали свою веру назранской*, казмаки* не знали и сами. Нередко ордынские правители договаривались с ат-оманами и привлекали казмаков* для участия в военных походах в качестве вспомогательных войск и лёгкой иррегулярной* конницы. Они выполняли у ордынцев* всю «грязную» работу по «зачистке» территории в тылах противника, за что ордынские правители снисходительно прощали казмакам*, многие творимые ими безобразия. Потому, в Орде* всегда считалось, что стольный город улуса* казмаков*, которым являлся Казар*, не мог быть образцом чистоты и порядка по определению. Другое дело, что аналогичное зрелище представляла из себя, к примеру столица улуса «Сартака»* город Укек*, некогда одно из самых красивейших ордынских поселений. После череды междуусобных войн и пронёсшейся над центральными улусами страны страшной эпидемией, этот город теперь находился почти в полном запустении и лежал в руинах. Впрочем, у него не было даже единого названия. Среди большинства жителей ордынской столицы Сарая*, он упоминался как Укек*, но большинство проживавших в нём горожан предпочитали называть свой город Увеком*. Даже в различных важных документах, поступавших в ставку правителей Орды*, он назывался поразному. В одних Укек*, в других Увек*. Не в лучшем положении находился и второй по величине и значению город того же улуса — Бельджамен*. Он располагался на правом берегу Итиль*, в месте её наименьшего сближения с рекой Тан, которые несли свои воды в разные меря. Потому в том месте существовала переволока. В благополучные времена правления Узбека и Джанибека через Орду* проходила одна из ветвей Великого шёлкового пути*. Один из её маршрутов проходил по этим рекам. По одной из них купцы на судах добирались до переволоки, перегружали товар на вьючных животных и везли его к другой реке, где грузили на другие суда, а затем следовали дальше. Некоторые же купцы, из одной реки в другую, перетаскивали суда по суше, подкладывая под них брёвна. В Бельджамене* были оборудованы причалы для судов, отстроены караван-сараи* для купцов и перевозимого ими товара, тораки* для сборщиков тамги*. В своё время Узбек и Джанибек сделали всё возможное, чтобы северная ветвь Великого шёлкового пути*, проходившая по степным просторам необъятной Орды*, процветала. Она была более комфортной и безопасной для торговцев, по сравнению с южной, пролегавшей в основном по гористой местности нестабильных стран Центральной Азии, бывших когда-то единым чагатайским улусом*. В лучшие времена, тамга* собранная с купцов в одном только Бельджамене* давала в казну ордынских правителей больше барыша*, нежели весь выход*, получаемый ими от покорённых народов. Узнав обо всём этом, Тохтамыш повелел немедленно восстановить всё, что относилось к этой ветви шёлкового пути, и в первую очередь город Бельджамен*, перенеся сюда временно, столицу улуса* «Сартака»*.

Беспокоило Тохтамыша и отсутствие единого наименования его страны. Прибывавшие к нему иноземные послы и представлявшие различные верительные грамоты, как только эту страну не называли: Татария, Тартария, Комания, Кумания, Кыпчакское царство, Дешт-и-Кыпчак, Джучиев Улус, Белая Орда (будто Синяя являлась отдельным государством) и так далее. Дошло до того, что в грамоте одного из послов Орда* называлась Узбекским улусом. Подобное отождествление особенно не понравилось новому ордынскому владыке. После этого Тохтамыш повелел, что впредь его страна во всех официальных ярлыках*, пайцзах*, верительных грамотах и прочих документах, будет называться Улуг-Улусом*.

Мощь и процветание любой страны в первую очередь зависит от состояния её финансовых возможностей. На момент прихода к власти Тохтамыша, в этом направлении в Орде* царила полная вакханалия*. Со времён начала смуты государственная казна пустовала. Местечковые улусбеки* и вали*, которыми в большинстве случаев были огланы*, не только перестали платить налоги (по ордынски, ясак* и выход*) в центральную казну, но стали считать уклонение от их уплаты своего рода показателем собственной значимости и величия. Попытки ордынских царей* навести в этой и других сферах порядок, заканчивались для тех очередным заговором и свержением, сопряжёными, как правило, либо с убийством, либи с отравлением этих правителей. Любой местечковый владыка, правивший отдельным «удельным» улусом* огромной Орды*, являлся как правило, огланом*. С тех пор, как на сарайском троне прервалась ветвь джучитов*, каждый из огланов* считал себя равным в правах с занявшим этот трон правителем, и в полной мере не считал нужным тому повиновавться. Особенно наглядно это стало проявляться, когда на сарайский трон стали претендовать и садиться представители Синей Орды*, к числу которых принадлежал и Тохтамыш*. В Орде его хоть и признали царём*, но такой властью, которую имел над своими мирзо*, амирами* и диванами* амир* Тимур, Тохтамыш располагать не мог. Ордынскими огланами* он больше воспринимался как равный среди равных, которому волей Всевышнего и случая достался трон, нежели как старшего над равными. Поэтому, хотя Тохтамыш подобно Тимуру и был «свирепого нрава», но в силу сложившихся обстоятельств, вынужден был с местечковыми ханами в большей степени договариваться, нежели безоговсорочно теми повелевать. Да что говорить об огланах*, если даже некоторые улусы*, находившиеся в вассальной* зависимости от Орды* но управляемые меликами* из местной знати, перестали платить выход*! С создавшимся положением Тохтамыш больше мириться не мог, но и бросить вызов сразу всем своим местечковым вассалам*, тоже не имел возможности. Объединившись, те могли его смести также легко, как делали это ранее с его предшественниками. Оценив обстановку, Тохтамыш решил сполна употребить свою власть и силу, сначала в отношени одного из зарвавшихся местечковых правителей. В этом случае, ему целесаообразнее было начать с правителя не огланского* происхождения. По совету своих хаваши*, он решил остановиться на Московском нойоне*, мелике* Адаме, как в Орде* звали Дмитрия Донского. В прошедшем году, этот мелик*, во главе объединённых войск урусов*, смог разгромить темника* Мамая, претендовавшего на царский трон в Орде*. Но по закону степи, последний не имел на это права, так как не являлся чингизидом*. Поэтому, та победа, была несомненной, заслугой Адама Москвалика*, как его ещё называло ближайшее окружение Тохтапмыша. Но впоследствии, присягнув Тохтамышу, тот не посчитал нужным, своевременно заплатить выход* Орде*. Дурной пример заразителен, решил по этому случаю Тохтамыш, и ему могут последовать другие такие же улусы*, населённые урусами*. А если урусы* перестанут платить выход*, что тогда спрашивать с тех улусов*, где правят огланы*? Кроме того, после победы над Мамаем, урусы*, особенно московские, воспряли духом и теперь слишком высокоменно ведут себя по отношению к ордынцам*. Так Дмитрий Донской стал главной мишенью ордынского царя* Тохтамыша. Его следовало показательно проучить не столько за задержку выплаты дани, сколько для устрашения других местечковых правителей, показав тем для начала, кто в Орде настоящий владыка. Потом, можно будет поочерёдно начинать разбираться и с другими, в том числе огланами*, если те вовремя не поймут, что от них хочет верховный правитель Орды*.

Тохтамыш решил направить посла к Московскому нойону* Адаму Москвалику*, и вызвать его в Сарай ал-Джедид*, чтобы потребовать от того повиновения и выплаты дани. Вначале он хотел поручить эту миссию своему эмиру* Карач-Мурзе, но порызмыслив, раздумал, так как тот должен был в пути следования через земли урусов*, нагнать страху на слишком осмелевший после Куликовской битвы русский народ. Представителей этого народа, Карач-Мурза должен был беспощадно карать за малейшее проявление непочтительности к ордынцам. Приехав же в Москву, он должен был разговаривать с Адамом Москваликом* так, как говорили с нойонами* урусов* послы Бату-хана. Однако Карач-Мурза не годился для этой миссии, как по своему характеру, так и по дружественному отношению к урусам*, и непосредственно к нойону* Адаму Москвалику*. Этого отношения он от Тохтамыша даже никогда не скрывал. В Москву решено было отправить другого эмира*, Ак-Ходжу (Ак-Хозю) *. Этот человек, как казалось ордынскому царю*, для той цели был вполне подходящий. Для большей внушительности Тохтамыш направил вместе с ним ещё несколько ордынских вельмож и кошун* отборных нукеров*, численностью в семьсот человек. До прибытия в Москву Ак-Ходжа* должен был попутно посетить Рязанского и Нижегородского нойонов*, владения которых граничили с Ордой* и под угрозой опустошения их улусов*, потребовать от тех безоговорочного подчинения Великому ордынскому царю*, даже в случае его войны с Московским нойоном* Адамом Москваликом*.

Глава 3: Взятие Тимуром Фусанджа и цена этой победы

После получения вестей от Кара-Кончара, в хорасанском городе Фусандже с ещё большими усилиями продолжили вести приготовления к отражению нападения врага, появления которого у этой крепости, согласно распространённым среди горожан сообщениям, фусанджцы ожидали как минимум к вечеру. Но уже к полудню за городскими стенами Фусанджа неожиданно послышались протяжные звуки сурнаев* и нагар*, дополняемые глухими ударами дум-думбаков* и тамбура*. Это с северо-востока, по Самаркандской сакме*, к названному городу подступило многочисленное войско правителя Мавераннахра*, амира* Тимура*. Оно быстро осадило Фусандж со всех сторон. Данный город, с момента его основания, играл ключевую роль во всех войнах. Он играл роль крепости, прикрывававшей подходы к крупнейшему городу средневекового Востока — Герату. Этот город, в те годы, наряду с Мервом, Балхом и Нишапуром, являлся одной из четырёх столиц Хорасана*. Вместе с тем, Герат располагался на одном из крупнейших азиатских торговых маршрутов, называвшемся Великим шёлковым путём*, и был одним из самых древних, культурных и богатых центров Востока. С момента своего появления, данный город постоянно привлекал к себе внимание завоевателей. На момент вторжения Тимура, Гератом правил Малик Гияс ад-Дин Пир-Али (Гияс ад-Дин) *, являвшейся главой династии Картов, управлявших городом и значительной частью Хорасана в качестве монгольских вассалов* ещё с середины XIII века. Представители этой династии были покровителями литературы и искусств, ревностными строителями мечетей, медресе* и других прекрасных общественных зданий. Именно Картам принадлежала заслуга в возрождении процветающего города среди руин, оставшихся после монгольского нашествия полчишь Чингисхана.

Теперь же этот город решил захватить и присоединить к своим владениям Тимур. Это был его первый поход за пределы Мавераннахра*, с момента приобретения власти над данной страной. От успеха этого похода во многом зависело то, как вдальнейшем поведёт себя названный завоеватель и насколько масштабными окажутся его амбиции.

Прежде чем собрать войско и выступить в поход на Хорасан, Тимур направил послание Гияс ад-Дину, в котором содержалось требование, прибыть тому на курултай* в Самарканд, столицу Мавераннахра*. Подобное послание было формальным указанием на то, что отныне династия Картов считается вассалами* Тимура и являлось уловкой перед началом уже готовившегося вторжения. Ильчи* Тимура также сообщил Гияс ад-Дину, что тот спокойно может ехать в Самарканд, взяв с собой лишь почётный экскорт.

Получив это послание, Гияс ад-Дин был вне себя, ведь ещё в недавнем прошлом Тимур был бродягой-наёмником, в качестве которого поступил на службу к отцу Гияс ад-Дина — Малик Муизз ад-Дин Хусейну. Когда же тот умер, Гияс ад-Дин продолжил поддерживать тёплые отношения с Тимуром и даже женил своего старшего сына на племяннице последнего. Теперь же человек, который несколько лет назад был слугой его отца, требовал от Гияс ад-Дина признать его своим повелителем. С этим Гияс ад-Дин согласиться не мог и война между ним и Тимуром стала неизбежной.

Готовясь к войне с Тимуром, Гияс ад-Дин сумел внедрить в ряды его ближайшего окружения своего лазутчика. Им был таваджи* правителя Герата по имени Кара-Кончар, который за усердия, проявленные на своей новой службе, был замечен одним из самых верных амиров* правителя Мавераннахра* Сейф ад-Дином Нукузом (Сейф ад-Дином) * и вскоре стал таваджи* последнего. Под началом Сейф ад-Дина служил также и соплеменник Тимура из племени Барлас* по имени Бури, в непосредственном подчинении которого, оказался и тот самый таваджи* хорасанского правителя, Кара-Кончар.

Накануне начала выступления чагатайского* войска в поход на Хорасан, Тимуром были приняты превентивные меры по нейтрализации сетей лазутчиков Гияс ад-Дина в Мавераннахре*. Тимуровские яргу* и таваджи* хватали и помещали в зинданы* всех подозрительных, проживавших в Мавераннахре*, но имевших хоть какое-то отношение к Хорасану* граждан. Подавляющее большинство из задерживаемых, вообще никакого отношения к шпионажу никогда не имело, но соответствующим пыткам эти люди часто подвергались чагатайцами* просто так, на всякий случай. Меры то были превентивные, и как считали яргу*, лучше пусть от их чрезмерных перегибов пострадает сотня-другая невиновных, чем останется в рядах чагатайского войска, а хуже того, в стане* самого правителя Мавераннахра* или его ближайшего окружения, неразоблачённым хоть один лазутчик. Кое-какие результаты это всё же дало, и яргу* поймали с десяток имевших отношение к шпионским делам граждан, но, ни один из задержанных не был вхожим, ни в стан* Тимура, ни в хаваши* его ближайшего окружения. Особенно тщательным проверкам подвергалось чагатайское* войско, от амиров* до простых воинов. Однако, в ходе этих проверок, Кара-Кончар не вызвал каких либо подозрений у яргу* самаркандского правителя, так как служил под непосредственным началом того самого, соплеменника Тимура Бури, пользовавшегося у своего высокого покровителя абсолютным доверием. В связи с этим, Бури также входил в состав яргу*, участвовавших в данных антишпионских мероприятиях, а Кара-Кончар, в свою очередь, пользуясь его непререкаемым доверием, рьяно помогал своему «новому саиду»* в ведении следствия. Находясь в сложившейся ситуации также в роли яргу*, не мог же он разоблачать самого себя? Так, волею случая, Гияс ад-Дину удалось сохранить «глаза и уши» в стане* своего главного противника. Но они, у правителя Герата, там оставались лишь единственными. Вдобавок ко всему, в ходе принятых Тимуром мер, в руках чагатайцев* оказались все люди, направленные Гияс ад-Дином для установления связи с Кара-Кончаром и передачи от него сведений в Герат. Но на счастье Кара-Кончара, связь этих людей с лазутчиком Гияс ад-Дина осуществлялась лишь путём использования тайников. Самого Кара-Кончара связные никогда в лицо не видели и никакими сведениями о нём не располагали. По этой причине, они не выдали Кара-Кончара даже под самыми страшными и изощрёнными пытками, которые, к тому же, тот сам к ним и применял, преследуя при этом сразу две цели. Первая — как можно быстрее избавиться от теперь уже не нужных ему связных, а вторая — дополнительно выслужиться перед подозревавшим «всех и вся» Бури, и таким образом ещё раз укрепить в его глазах доверие к себе.

Внедряя Кара-Кончара в хаваши* ближайшего окружения Тимура, Гияс ад-Дин строго-настрого запретил тому покидать ставку правителя Маверапннахра* без своего на то позволения. Запрет распространялся и на те случаи, если у лазутчика не останется иной возможности передать в Герат самые срочные и очень важные донесения, даже если они окажутся единственными, способнами спасти от захвата, или разгрома, какой либо, хорасанский город или крепость, а также на ситуации, при которых самому внедрённому будет грозить непосредственная смертельная опасность.

Прежде чем начать вторжение в Хорасан, Тимуром и его амирами были организованы и проведены ещё ряд подготовительных мероприятий. Уже упомянутый амир* Сейф ад-Дин, отправленный Тимуром для сопровождения Гияс ад-Дина в Мавераннахр*, обнаружил, что правитель Герата усиленно укрепляет городские стены и готовится защищать свою столицу. Стало ясно, что Гияс ад-Дин не собирается ехать в Самарканд и добровольно отдавать свои владения Тимуру. Когда об этом узнал правитель Мавераннахра*, он окончательно принял решение о вторжении. Тимур собрал своё войско и двинул его к Герату.

Город Фусандж оказывался первым на пути следования войск Тимура. Поэтому, гарнизон данного города Гияс ад-Дином был заранее значительно увеличен и укреплён, чтобы прикрыть подходы к Герату.

Подойдя к Фусанджу, войска Тимура окружили этот город и начали готовиться к его штурму. Длительная осада данной крепости не входила в планы завоевателя и его амиров*, так как основной их целью был Герат. Тимур не хотел долго задерживаться возле этой небольшой, и на его взгляд второстепенной крепостёнки. Защитникам города было предложено сдаться без боя, но амиры* Гияс ад-Дина на это ответили отказом. После их отказа, единственной возможностью овладеть городом, оставалось лишь взять его штурмом. Сделать же это было непросто. Каменные стены города хоть и были ниже и тоньше чем в Герате, но при умелой организации обороны могли достаточно долго сдерживать натиски осаждаюших, о чём не мог не знать Тимур и его амиры*.

Накануне войны и осады Фусанджа, Сейф ад-Дин направил в этот город своих лазутчиков, чтобы собрать сведения о состоянии городских укреплений, числе защитников города и их возможностях в сдерживании натиска штурмующих, количестве запасённого провианта, разного рода оружия и других средств защиты от атакующих. Полученные от них сведения не сулили Тимуру ничего хорощего. Защитники Фусанджа в состоянии были задержать продвижение его войск и дать возможность Гияс ад-Дину подготовить Герат к длительной обороне. Единственным слабым местом в городских укреплениях Фусанджа, была наспех заделанная брешь в одной из частей его стены, оставшаяся от её обрушения несколько лет назад в результате подмыва фундамента грунтовыми водами. Лазутчики доставили Тимуру одного из пленённых местных мастеров, принимавших участие в ремонте данного участка стены, который и сообщил ему, что на момент ремонта обрушевшейся части стены не хватало гашёной извести, и его произвели кое-как. Выслушав пленного, Тимур решил воспользоваться этим обстоятельством. Он планировал поставить напротив данного участка стены наиболее мощные катапульты и другие стенобитные орудия. Для захвата, намечавшегося в том месте пролома, Тимуром был специально сформирован отдельный кул* из наиболее подготовленных для штурма городских укреплений воинов. В его ряды были отобраны уже успевшие получить закалку в прежних ратных баталиях и самые физически выносливые гулямы*.

— Отец, разреши мне командовать этим кулом*, — обратился к Тимуру его сын Мираншах.

Тимур взглянул на пятнадцатилетнего подростка. Тот был ещё слишком молод, но своим упорством в обучении воинскому искусству вселял отцу большие надежды. В случае же покорения Хорасана, Тимур был намерен оставить Мираншаха здесь своим наместником. Для этого, юноше необходимо было дать возможность проявить себя настоящим воином в бою, дав возможность завоевать непререкаемый авторитет среди своих амиров* и простых воинов. Поэтому Тимур заранее обдумывал, каким образом предоставить возможность Мираншаху проявить свои боевые качества и воинскую смекалку, но при этом остаться в живых, не сложив свою голову в первом своём бою. Но в сложевшейся ситуации, такая неожиданная просьба сына, да ещё в присутствии всей командной верхушки войска, вызвала у Тимура определённое замешательство.

— Хорошо ли ты всё обдумал? — обратился к Мираншаху Мир Сейид Береке*, духовный наставник и главный советник Тимура, оценив то неловкое положение, в котором оказался его повелитель.

— Разумеется, он всё хорошо продумал, — ответил за сына Тимур, и уже обращаясь непосредственно к Мираншаху, добавил, — Принимай кул*, и действуй. «Считай, что зажглась твоя звезда»*.

— Да сохранит тебя Аллах, — осталось добавить Мир Сейиду Береке*.

В обстоятельствах, происходивших в присутствии его амиров-темников*, Тимур подругому поступить не мог, иначе он перестал бы для них быть тем Тимуром, которого те привыкли видеть в повседневной жизни. Но когда все разошлись, Тимур подозвал одного из своих самых проверенных таваджи*, являвшегося к тому же, ему и соплеменником, и родственником.

— Бури! — тихо сказал он ему, — Выбери себе десяток лучших аскаров* и с этого дня вам необходимо неотлучно находиться возле Мираншаха. Не упускайте его из виду не на миг. За его жизнь лично отвечаешь головой, как передо мной, так и перед самим Всевышним. Если справишся с этим делом, то частично загладишь свою вину за просчёт с этим твоим таваджи-хыянэтче*. Тимур имел в виду перебезчика Кара-Кончара, а Бури в свою очередь, прекрасно понимал о ком идёт речь.

— Слушаюсь мой повелитель, — оставалось ответить последнему.

В свою очередь, у того самого, упомянутого Тимуром перебезчика, доставившего завоевателю и его ближайшему окружению столько неприятностей с первых же дней начала военных действий, также, одна за другой наслаивались мало разрешимые проблемы. К моменту начала вторжения войск Тимура в Хорасан, Гияс ад-Дин не сумел восстановить с Кара-Кончаром хоть какую-то связь, в результате чего, тот не смог своевременно предупредить его о начале вторжения и дальнейшем продвижении чагатайских* войск по территории страны в направлении Герата. Лишь только на подходе к Фусанджу, крепости прикрывавшей Герат с самаркандского направления, Кара-Кончару, ценой самовольного оставления стана* противника, удалось предупредить амиров* этого города-крепости о приближении войск Тимура. Но это предупреждение оказалось запоздалым. Кроме того, Кара-Кончар, руководствуясь собственными расчётами, заверил фусанджцев, что войско Тимура подойдёт к городу не раньше вечера, а оно подошло уже к полудню, то есть, на целых полдня раньше предсказываемых им расчётов. В связи с собственным просчётом и рядом других обстоятельств, теперь и сам Кара-Кончар, со своей семьёй, не смог своевременно покинуть Фусандж и убыть в Герат. Он переоделся в доспехи, которые в основном носили младшие амиры* хорасанского войска, и приготовился сражаться совместно с фусанджцами. Теперь Кара-Кончар надеялся лишь на то, что в суматохе сражения ему удастся незаметно покинуть крепость, естественно с женой и ребёнком. Затем можно было ещё каким-то образом попытаться убыть в Герат. Но как всё это осуществить на деле, Кара-Кончар пока не представлял. Для осуществления подобных замыслов, ему целесообразнее было бы оставаться в доспехах чагатайского* таваджи*, но в суматохе нагрянувших событий, Кара-Кончар как следует не съориентировался.

Остаток дня и часть ночи чагатайское* войско усиленно занималось подготовкой к штурму Фусанджа. Наутро тимуровские тумены* выстроились вокруг города, каждый на заранее определённом месте. Амиры всех рангов горделиво красовались в своих ярких допехах с изящно украшенными щитами, стоя впереди тёмных рядов своих воинов. Последние приготовления к штурму ими осуществлялись особо тщательно. Амиры* дах* и сад* в последний раз проверяли снаряжение своих аскаров* и о результатах докладывали вышестоящим военначальникам. Поближе к стенам подкатывались штурмовые башни, метательные катапульты-манджаники* с камнями и китайскими кувшинами с зажигательной смесью, «черепахи» на колёсах с различного рода таранами, называемые матарисами*, а также разного рода другие осадные машины. Когда приготовление закончилось, тугачи* подняли свои туги* с конскими хвостами. Возле ставки Тимура взвился его кушун-туг* с тремя кольцами. Курнаи*, нагары* и наи* издали оглушительный рёв и грохот. Под бой тамбура* стройные ряды тимуровских воинов двинулись к стенам города. Впереди гнали пленённых накануне жителей близлежащих к Фусанджу селений, которых под обстрелом защитников города заставляли зарывать ров, окружающий стены. Но, не дожидаясь пока эта работа будет закончена, ко рву стали подкатывать штурмовые башни и метательные катапульты. Начался обстрел города. В обеих сторон полетели тучи стрел. Метательные катапульты начали швырять в город камни и китайские кувшины с горевшей жидкостью. В городе вначале запылали отдельные деревянные постройки, но потом разгорелся повсеместный огромный пожар. Защитники города ответили тем же. В их распоряжении имелись крепостные орудия для метания «греческого огня»*. Используя их, оборонявшиеся стали жечь штурмовые башни нападавших, которые те даже не успевали придвинуть к городским бастионам. Не дожидаясь, пока ров будет засыпан полностью, воины Тимура пошли на приступ. Они преодолевали это препятствие, карабкаясь на откосы крутого вала, подносили и ставили штурмовые лестницы, по которым взбирались вверх на стены. Снизу их, как могли, прикрывали лучники, посылая в защитников города тучи стрел. Защитники города оборонялись всеми доступными способами. Они сбивали влезавших камнями, поливали их горячей смолой и кипятком, баграми и рогатинами сталкивали лестницы со стен, вместе с находившимися на них штурмующими. Нападавшие падали со стен грудами, обожжённые и обваренные. Под непрерывным натиском тимуровских воинов, полчища которых, подобно среднеазиатской саранче, продолжали лавиной взбираться на стены Фусанджа, защитники города несли немалые потери. Но их число было несравнимо с тем, что теряли штурмующие. Несмотря на яростное упорство обеих сторон, исход этого дня битвы продолжал оставаться непредсказуемым. Но впоследствии произошло событие, решившее исход сражения в пользу самаркандского завоевателя. А произошло всё следующим образом.

Сын Тимура Мираншах, сосредоточил свой кул* напротив заранее определённого ему для атаки участка городской стены. Высота этого участка была примерно на кулач* выше, чем всех остальных, поэтому хорасанские амиры* и сил для обороны здесь оставили меньше, перераспределив их по другим бастионам. Вероятно, по этой причине здесь не было уделено должного внимания и при устранении ранее возникшего в этом месте обвала стены, о чём теперь знали и Тимур, и Сейф ад-Дин, и Мираншах. Как и везде, напротив этого участка стены, ко рву подкатили метательные катапульты и «черепахи» с разного рода стенобитными таранами. Но катапульты тут ставили гораздо массивнее, чем на других направлениях атак. Как только нагары* и тамбуры* подали сигналы для атак, катапульты здесь, как и везде начали методично обстреливать стены массивными камнями, а воины Тимура, как и на других направлениях, погнали впереди себя пленников, которые засыпали ров. Но Мираншах не спешил посылать на штурм своих воинов и они стройными рядами продолжали стоять на своих местах на расстоянии, не досягаемом для поражения стрелами или «греческим огнём»* противника. Кроме того, нападавшие не подтащили здесь ни одной штурмовой башни, что было воспринято защитниками города как отказ противника штурмовать крепость именно в этом месте. Они сняли на этом участке стены ещё более половыны защитников, причём самых боеспособных, направив тех на другие бастионы. Оставшиеся же на стене явно расслабились, и стали менее интенсивно посылать стрелы как в засыпавших ров пленных сограждан, так и в гнавших их ко рву воинов Тимура. Они считали, что таким образом приберегают средства защиты на случай штурма их участка стены. Но если такая стрельба и наносила, какой либо урон осаждавшим, то в основном от этого страдали подневольные сограждане, засыпавшие ров. Имевшие же при себе щиты чагатайцы* лишь изредка получали случайные ранения, да и те в результате собственной невнимательности, самонадеянности и показушного игнорирования опасности. По всему периметру стен уже бушевало яростное сражение, а здесь лишь слышались глухие звуки издаваемые ударами массивных камней, посылаемых катапультами в каменную кладку стены. В этих местах поднимались клубы бурой пыли, а от стены отлетали лишь отдельные её фрагменты. Однако в целом, казалось, что её кладке здесь не приносится большого вреда. Мираншах нервничал. Он с нетерпением ждал, когда перед ним будет засыпан ров, чтобы придвинуть к стене «черепахи» с таранами, благо высота вала в этом месте невысокая и позволяла их использовать. Ров уже был почти засыпан, как вдруг раздался страшный грохот. Это обрушился тот самый участок стены, отремонтированный накануне после подмыва, погребя под собой находившехся на нём защитников крепости и подняв в воздух клубы пыли. Когда пыль немного рассеялась, нападавшие и защитники города увидели образовавшейся пролом. Он оказался такой величины, что ошеломил и ту и другую стороны.

— Суран!* — крикнул Мираншах и первым бросился в образовавшуюся брешь. За ним последовал Бури с десятком отобранных им воинов, которые на время штурма стали джандарами* сына Тимура. Затрубил сурнай* и весь кул* пришёл в движение, устремившись в образовавшийся в стене пролом. Защитники города быстро опомнились и стали направлять к бреши своих воинов, но было уже поздно. Чагатайцы* ворвались в город, где начались уличные бои. С криками «Аллах акбар»* и штурмующие, и защитники города отчаянно сражались за каждый дом, лавку, проулок. От бушевавшего огня и дыма было жарко и тяжело дышать, но сражавщехся это не останавливало.

Мираншах ворвался в город одним из первых. Несмотря на молодость, храбрости, ловкости и умения владеть различными видами оружия, ему было не занимать. Преодолевая со своими джандарами* нагромождения от обломков стены, он трижды чуть не стал жертвой выпущенных по нему стрел. Но всё обошлось благополучно. Одна пролетела мимо, от другой Мираншах ловко увернулся, а от третьей лихо успел закрыться своим круглым щитом. Ворвавшись в город, он со своими воинами сразу же вступил в рукопашную схватку с неприятелем. Ловко владея саблей, Мираншах лично поразил ею двоих хорасанцев, но чуть не погиб от брошенного ему в спину копья. Спас один из джандаров*, не мешкая вставший на пути его полёта и принявший удар этого оружия на себя. Воин погиб, спасая своего амира* и этим выполняя свой воинский долг. В следующий момент Мираншах сразил ещё одного неприятельского воина, но затем сам чуть не стал жертвой. Подкравшейся сзади хорасанец замахнулся над его головой саблей. Он наверняка снёс бы Мираншаху голову, но подоспевший вовремя Бури в последний момент отсёк нападавшиму руку. Но через какое-то мгновение сам Бури почуствовал резкую боль в бедре. Ногу пронзила неприятельская стрела и из раны хлынула кровь. Бури переломил стрелу, оставив в ране вонзившейся кусок, перетянул бедро выше раны жгутом и хромая, вновь поспешил к Мираншаху, прикрывая того от нападений сзади. Венценосный юноша успел сразить ещё двоих хорасанцев, пока к нему не подоспели два чагатайских* амира* со своими людьми. Живых хорасанцев в этот момент рядом уже не оставалось.

— О мой повелитель! — обратился к Мираншаху один из этих амиров*, — Ты показал и показываешь воинам пример доблести и они готовы сложить за тебя головы. Но мы не можем допустить, чтобы добывая славу, ты теперь потерял здесь свою голову. В городе, кроме твоего, сражается немало других наших победоносных кошунов* и кулов*, а общего командования над ними нет. Амир-ал-умар* и Сейф ад-Дин руководят боем из-за города, а внутри его стен командовать некому. Войско не может здесь долго быть без своего чурибаши*, иначе оно понесёт несметные потери, даже, несмотря на превосходство в численности и храбрости. Бери и командуй нами, а право добить этих непокорных душманов* предоставь нам, твоим доблестным и непобедимым аскарам*.

Тем временем Бури держался из последних сил. Он потерял много крови и бледнея, едва стоял на ногах. Мираншах заметил это и сразу же обратился к присутствующим.

— Этот шавкатли жангчи* сегодня спас мне жизнь, но теперь сам нуждается в помощи. Вынесите его из города и сделайте всё, чтобы он остался жив и выздоровел. Я буду просить Амир-ал-умара* наградить его по заслугам и возвести в достойный чин в нашем победоностном войске. Этот аскарбек* заслужил самых высоких похвал и почестей. Да сохранит его жизнь Всевышний!

Бури уже начал было терять сознание, но два джандара* подхватили его, уложили на носилки и понесли прочь из города.

— Где мне удобнее расположиться, чтобы руководить штурмом города, — спросил Мираншах амиров*.

— Пока в башне над главными воротами, — ответил один из амиров*, — Там не так опасен огонь и стрелы неприятеля.

— Тогда следуем туда, — сказал Мираншах присутствующим, — А ещё пошлите таваджи* к Амир-ал-умару*. Пусть доложит ему, что я принял командование воинами, сражающимися внутри города на себя.

Мираншах и амиры*, вместе со своими таваджи* и джандарами*, вскочили на поданных им коней и отправились по направлению к главным городским воротам. Проезжая по одной из задымлённых улиц, Мираншах увидел, как на значительном расстоянии от него разыгралась сцена сражения на саблях между хорасанцем и двумя чагатайскими воинами. Чагатайцы* атаковали, а хорасанец, отступая, ловко от них отбивался. В стороне от сражавщихся, по ходу их передвижения, медленно перемещалась молодая женщина, держа за руку ребёнка и наблюдая за ходом поединка. Хорасанец кричал ей, чтобы та уходила, пока он уводит от неё нападающих, но женщина не слушала и продолжала двигаться по ходу сражения, вероятно ожидая развязки поединка. Воспользовавшись тем, что один их чагатайцев оступился, хорасанец отсёк ему руку по плечо. У нападавшиго из раны обильно хлынула кровь, и от боли тот завопил неестественным голосом. Это привело в замешательство второго нападавшего, чем тут же воспользовался хорасанец. Он изловчился и ловко отсёк чагатайцу голову. После этого, хорасанец, подхватив на руки ребёнка и схватив за руку женщину, бросился бежать прочь и скрылся в ближайшем из проулков.

— Конхур! — окрикнул Мираншах одного из ехавших рядом кичик* амира*, — возьми с собой даху* и разберись вон с тем наглецом с пристрастием, как ты умеешь это делать.

— Слушаюсь, мой повелитель! — ответил амир* и крикнув что-то воинам, умчался вслед за беглецами в проулок. С десяток воинов умчались за ним, а Мираншах с остальными продолжил свой путь в направлении уже видневшейся башни над городскими воротами.

Преследователи догнали беглецов на следующей улице. Видя, что от всадников им не уйти, хорасанец обнажил свою саблю и прикрывая собой женщину с ребёнком, приготовился к бою с превосходящим противником. Подъехав первым, амир* чагатайцев* остановил лошадь и знаком приподнятой руки, велел остановиться остальным. Этот амир* был огромного роста с рассечённым наискосок лицом, отчего сам его внешний облик внушал страх. Он слез с лошади и сняв с пояса гурзи*, сделал шаг по направлению к хорасанцу.

— Кара-Кончар? — вдруг с удивлением произнёс верзила, — Вот так встреча! Ас-саляму алейкум* асосий* хыянэтче* хэм* душман* хабарчи*!

Кара-Кончар также узнал своего основного преследователя. Это был Конхур — главный тимуровский палач, которого в войске Тимура звали не иначе, как «непревзойдённейший изверг вселенной». О том, что Конхур всё об «измене» Кара-Кончара уже знает, догадаться было не сложно. Содержание его приветствия в адрес Кара-Кончара говорило само за себя.

— Ва алейкум ас-салям*, асосий* джандар* хем* конхур*, — злобно выпалил Кара-Кончар в ответ, а сам в ужасе подумал, — О, Всевышний! За что мне от тебя такая кара? Я готов был принять любую твою кару, но только не ту, что приготовил ты теперь даже не мне, но моим несчастным, и ни в чём не повинным близким!

Между тем, не спеша спешились ещё двое нукеров* Конхура. Они, обнажив свои шамширы*, встали по бокам от Кара-Кончара, готовые в любой момент обрушиться на него. И тут в голове хорасанца мгновенно созрела мысль, как ему действовать вдальнейшем. Главное, решил Кара-Кончар, нужно мгновенно покончить с женой и ребёнком. Конечно, это слишком жестоко, но для его родных такая смерть будет менее мучительной, чем та, которой они вот-вот могут подвергнуться со стороны Конхура и его аскаров*. За себя у хорасанца страха не было. Чагатайцы, безусловно, расправятся и с ним. Но тогда Кара-Кончар рассчитывал погибнуть с оружием в руках. Смерть в неравном бою, да ещё с превосходящим по силе противником! Не это ли главная мечта настоящего мусульманского воина?

В следующее мгновение Кара-Кончар сделал выпад в сторону Конхура и резко развернувшись, замахнулся саблей над головой жены, рассчитывая первым же ударом рассечь сразу и её, и ребёнка. Но то, что произошло в следующий момент, врядли мог ожидать кто либо, да и сам Кара-Кончар. Несмотря на огромный рост и размеры, что давало представление о тучности и неповоротливости Конхура, последний молниеносным ударом гурзи* выбил уже занесённую саблю из руки Кара-Кончара, одновременно разможжив тому кисть руки. Тело хорасанца пронзила невыносимая боль, и он другой рукой мошенально схватился за раздробленную кисть. В следующее мгновение Конхур с силой дважды ударил Кара-Кончара своей гурзи* по коленям обеих ног. Хорасанец взвыл от боли и рухнул на землю, не в силах больше стоять на ногах, так как и колени оказались раздробленными в результате точных ударов гурзи*. Но сознания Кара-Кончар не потерял, и используя единственную пока ещё неповреждённую руку, на боку пополз к недогоревшему жилищу, возле стены которого лежала только-что выбитая из его руки сабля. Конхур разгадал замысел своего противника и сделав в его сторону ещё пару шагов, ударил хорасанца своей гурзи* по локтевому изгибу здоровой руки. Затем, для верности, он нанёс Кара-Кончару ещё пару ударов. Теперь ударам подверглись остававшаяся нетронутой кисть другой руки, а также локтевой изгиб противоположной. Ещё раз, взвыв от боли, Кара-Кончар на мгновение потерял сознание, но достаточно быстро вновь пришёл в себя. Очнувшись, он попробовал было двигаться, но перебитые руки и ноги не позволяли в полной мере это делать.

— Посади его на орку*, да пусть посмотрит, что бывает хыянэтче*, — приказал Конхур одному из воинов. Тот подхватил Кара-Кончара сзади под плечи проволоча немного, усадил возле стены. В безрассудстве жена хорасанца бросилась на помощь мужу, но двое других чагатайцев схватили её, и выламывая руки, повалили на землю, одновременно срывая с несчастной одежду. Ребёнок заплакал, но на него сначала никто не обращал внимания. Женщина кричала, как могла, звала на помощь, сопротивлялась, но что она могла сделать против этих здоровенных, и озверевших до безумия мужчин. А её искалеченному мужу, только и оставалось, превозмогая дикую боль, молча сидеть и наблюдать за происходящим. Один из воинов предложил Конхуру начать оргию первым.

— Пресыщайтесь любовью этой несчастной женщины, пока у вас есть такая возможность, — сказал он своим аскарам*, усаживаясь на лежащий рядом большой камень, — Иначе, после меня вам нечего будет с ней делать. Вы только не забудте оставить мне её хоть чуточку живой.

Чагатайцы* начали поочереди насиловать жертву, попутно применяя к ней другие формы издевательств и надругательств. В отчаянии от увиденного, с диким плачем к матери бросился ребёнок и схватив одного из чагатайских воинов за одежду, попытался оттаскивать его от женщины. Однако другой чагатаец*, ожидавший рядом своей очереди, сильно ударил малыша ногой по голове, да так, что тот отлетел в сторону и, схватившись за свою маленькую головку, стал верещать ещё громче. Но это только раззадорило чагатайца* и он, подойдя к ребёнку, стал наносить ему несильные удары по голове, от чего малыш каждый раз кричал всё громче и истощнее. Наверное, чагатайцу* подобный вид надругательства над беззащитным малюткой сильно нравился, что он так увлёкся этим истязанием. От отчаяния, Кара-Кончар закрывал глаза, но что он мог в данной ситуации сделать?

А в это время, за пределами Фусанджа, события происходили своим чередом и разворачивались следующим образом. Отдав приказ о штурме города, Тимур, вместе с Сейф ад-Дином, Мир Сейидом Береке*, некоторыми другими приближёнными амирами* и прочими членами хаваши*, с одной из окрестных высот наблюдал за разворачивающимися на его глазах баталиями. Великий амир* прекрасно видел, какие значительные потери несут его чагатайцы*, не добиваясь при этом желаемых результатов при штурме Фусанджа.

— Такие потери нам неприемлемы, — сказал Тимур, обращаясь к Сейф ад-Дину Нукузу*.

— Ничего не поделаешь, — пытался его утешить Сейф ад-Дин, — Атакующая сторона всегда теряет втрое больше, чем обороняющаяся, Это общеизвестное правило большинства войн.

— Большинства, но насколько я знаю, далеко не всех, — перебил его Тимур и, выдержав паузу, спросил, — Какова численность гарнизона Фусанджа?

— Примерно тысяч десять вместе с простыми горожанами, могущими держать оружие, — ответил Сейф ад-Дин.

— В таком случае, что нас ждёт в Герате? — задал другой вопрос Тимур, — Только не лги, говори правду.

— Население Герата на порядок больше, но точно никто не считал, — был пространный ответ Сейф ад-Дина.

— Ты намекаешь, что после Герата я вообще могу остаться без войска? — с раздражением спросил Тимур, — Зачем мне нужна такая победа? Если не ошибаюсь, древние румы* прозвали подобный исход сражения «Пирровой победой»*, равносильной поражению?

— Я всего лишь пытаюсь правдиво ответить на твой вопрос, — вновь уклончиво ответил Сейф ад-Дин, — Ты ведь этого от меня хочешь?

Тимур занервничал ещё больше, продолжая смотреть на неприглядное зрелище боя. Настроение завоевателя поднялось лишь после того, как он увидел рухнувшую часть стены в том месте, где для атаки сосредоточился Мираншах со своими воинами. Когда его кул* ринулся в атаку через пролом, Тимур восторжествовал.

— Молодец сынок! — радостно выкрикнул он, — Ты настоящий аскарбек*! — затем успокоившись, вновь обратился к Сейф ад-Дину, — Ты мне всё таки скажи. Можно ли в нашем случае избежать подобных значительных потерь?

— Конечно можно! — теперь уже преободряясь ответил Сейф ад-Дин, — Но для этого нужно воевать не по обычным правилам уруша*, используя лишь силу своего войска и его моральный дух. Лучше уруш* вообще вести, без каких либо правил. Делать это необходимо при помощи хитрости, разного рода уловок, обмана противника, заранее организованных подкупов его амиров* и сахиб-диванов*, шантажа и разного рода интриг в их среде, заблаговременного запугивания населения душмана*, организации всякого рода хаоса в жизни страны противника, с которым воюешь или просто соперничаешь, и ещё очень много чего подобного. Но самое главное, для нашего победоносного войска ещё не помешало бы раздобыть, и как можно скорее, новое смертоносное чудо-оружие, сотворённое когда-то китайскими чудо-мастерами, а впоследствии бездарно утерянное арабами!

— Интересно! Про какое это ты чудо-оружие намекаешь? — взглянув на своего полководца, спросил Тимур, — У нас, кажется, и так любого оружия в избытке.

— Любого, но, похоже, не всего, что недавно появилось у некоторых наших недобрах соседей, — с хитрицой в лице продолжил Сейф ад-Дин, — А к нашему счастью, те и сами пока того не осознали.

— Тогда не темни, говори прямо, — грозно посмотрел на него Тимур, — Я не Тохтамыш. Я должен быть первым в курсе подобных дел. А ты мне только сейчас об этом молвишь, и то какими-то непонятными намёками. И это тот, кого я считаю лучшим и самым доверенным полководцем. Что я тогда могу спрашивать с других?

— Виноват, мой повелитель, — начал оправдываться Сейф ад-Дин, — но я узнал об этом прямо перед самым нашим выступлением и не стал спешить докладывать непроверенные сведения, которым цена таже, что и домыслам, которые тысячами растекаются по нашим базарам.

— Иногда, все эти домыслы, могут оказаться ценнее самых правдоподобных и проверенных фактов, — прервал его Тимур, — Изложи-ка мне эти твои «домыслы», да начни с самого начала и во всех подробностях.

— Слушаюсь, мой повелитель, — с испугом в голосе начал Сейф ад-Дин, — Я и сам не однажды предпринимал попытки разгадать секреты стрельбы огнём когда-то грозных, но затем зыбытых арабских огненных туфангов*. Я даже сумел заинтересовать этим делом ещё в то время юного Умар-Шейха. Но все наши попытки были тщетны. Умар-Шейх и теперь озабочен подобными делами, но пока ему всё это было не под силу. Он пытался привлечь к этому делу тебя и Мир Сайида Береке, но вы его лишь обсмеяли, назвав сказочником. Его же это всёравно не остановило, и Умар-Шейх продолжал заниматься этим делом втайне от всех, даже от тебя, мой повелитель. И вот, буквально перед нашим выступлением в Хорасан, среди торгового люда Регистана* вдруг поползли слухи, что якобы нашлись некоторые умельцы, которые вновь разгадали секрет огненной стрельбы этих туфангов*, а также научились делать и использовать эти грозные огнемётные арбалеты.

— Так значит россказни про безделушки, что когда-то якобы научились делать китайцы, но использовали их лишь для забав, не простая болтовня. А арабы действительно превратили их в грозное огнестрельное оружие? — cпросил Тимур, искоса посмотрев на Сейф ад-Дина, — Но как же они потом сами умудрились начисто забыть секрет приготовления огненной смеси, которой те туфанги* стреляли, сделав из них бесполезные и никому не нужные железки?

— Это, уже проблемы тех, неразумных арабов, что додумались утерять столь ценные секреты, иначе владели бы они теперь всей вселенной. Да вот Всевыщнего они чем-то прогневили, что он не позволил им это сделать. Но теперь, похоже, Всевыщний вновь счёл нужным дать правоверным это оружие, потому вновь нашлись люди, которые тот секрет повторно разгадали, — сказал Сейф ад-Дин, — только делиться этими секретами они не спешат.

— Чего же потвоему боится Всевышний, ведь всё в его воле, — спросил Тимур.

— Так, то оно так, — вероятно попытался изобразить из себя проповедника Сейф ад-Дин, — Но только среди правоверных, да и не только, развелось столько всякого рода лжепроповедников, которые готовы любое здравое дело происками шайтанов, чертей либо каких-то шаманов объявить, лишь бы себя этим на мгновенье ославить. Вот мастеровитые люди и боятся нужные да стоящие дела напоказ выставлять, чтобы не быть оболганными в разных шайтанских делишках и пострадать за это невинно. На том же Регистане, мне эти купчишки Александрийские поведали, что среди правоверных появился толи в Аравии, толи в Египте некий мастер Тауфик, разгадавший секрет стрельбы этого оружия и даже пару туфангов* сам смастерил. так этого мастера там сразу оболгали, шайтаном в человеческом обличьи представили народу, да камнями чуть до смерти не забили. Так и пришлось бедному мастеру уносить ноги за тридевять земель.

— Я вообще-то тоже от купцов про те шайтановы* туфанги* слышал, — сказал Тимур, — Но в их росказнях сразу тяжело разобраться и отделить истину от домыслов. Мой сын Умар-Шейх мне действительно как-то пытался об этом растолковать, да договорился до того, что тот мастер чуть ли не в Орде у Тохтамыша прячется. Я тогда над ним даже посмеялся от души. Ведь появись подобный мастер, да ещё с этим оружием у Тохтамыша, мне бы Урлук-Тимур* с Ак-Бугой* наверняка сообщили бы. Хотя, надеяться на Тохтамыша, всёравно, что сурка сторожем ставить, всё, что можно проспит. Он иногда не замечает, что под его собственным носом делается. Поэтому, в нашей ситуации, наверное к этому делу надо вернуться повторно и всё проверить досконально ещё раз. Может и впрямь мои лучшие посланцы* в Орде* что-то проворонили? Но знать об этом, должны как можно меньше наших, пусть даже самых надёжных и проверенных людей.

— Я в этом полностью с тобой согласен, мой Амир-ал-умар, — поддержал Тимура Сейф ад-Дин, — Не следует переоценивать роль Урлук-Тимура* с Ак-Бугой*. Они же не Всевыщний и не могут знать всего, что твориться в этой бескрайней Орде*.

— Абсолютно с тобой согласен. Если окажется, что этот араб действительно тайно скрывается в Орде, мы могли бы предоставить ему своё надёжное убежище, — сказал Тимур, — и ему не пришлось бы прятаться в чужой стране от недругов? Продумай как это сделать? Завтра же сообщишь мне свои соображения.

— Я слышу, здесь без меня обсуждаются очень важные государственные дела, — вмешался в разговор, неизвестно откуда появившийся Мир Сейид Береке, — А зря вы решили проигнорировать своего духовного наставника. Я, кажется, в этом деле осведомлён больше вашего. Кстакти, к здесь уже сказанному, мне как-то на днях один наш торговец тоже поведал, что якобы в ордынском Булгаре длительное время скрывался один араб-египтянин. Он, кстати тоже говорил про разгадку секрета того самого оружия, которым арабы в своё время владели, но потом утеряли. И он утверждал, что это оружие стреляет стрелами при помощи молний, при этом издавая страшный гром. А также говорил, что ни одна, даже самая крепкая стена не может выдержать силу удара этих огненных стрел. От них рушится всё, что находится на пути полёта этих стрел. Вот мы и решили проверить, не про этого ли араба идёт речь? Потому мы с Умар-Шейхом для проверки этих слухов, которые, кстати, в торговых рядах Регистана стали гулять гораздо раньше, чем утверждает Сейф ад-Дин, послали в Булгар* надёжных гонцов. Гонцы эти, уже успели вернутьтся, да только с печальной вестью. Араб этот ваш, по имени Тауфик, если не ошибаюсь, за это время уже успел помереть. Теперь с него естественно, ну никакого толку. К сожалению, с небесами даже потомки пророка, таких например, как я, не умеют разговаривать. Такова воля Всевыщнего.

— Но, не мог же этот мастер, столько сил потративший на разгадку тайны этого смертоносного оружия, унести эти секреты с собой, никому не передав. Зачем тогда Всевышний доверил ему разгадку этих секретов. У него непременно должен кто-то остаться, кому бы этот мастер передал секреты этого оружия, — нервно рассуждал Тимур, — Надо прощупать всё его окружение.

— А что тут думать! Этот мастер наверняка передал все секреты своему сыну Асу*, — хитро прищурился Мир Сейид Береке, — Да только этот парень «сам себе на уме», с него лишнего слова не вытащишь. Кроме того, мне уже известно, что ихний улусбек* Сардары Сабан* стал чересчур опекать Аса*, так что лёгкой подобная «добыча» нам не будет!

— Стоящая добыча никогда не бывает лёгкой, — глядя на присутствующих, прищурился Тимур, — Но это вовсе не значит, что она не уязвима вовсе и её невозможно добыть вообще. Тохтамыш об этом тоже наверняка не подозревает, иначе Ас* жил бы уже в Алт-Сарае*, а не в невесть где затерявшемся от столицы Булгаре*. Впрочем с этого дня действовать начинаем немедленно. Пусть, наверное, Умар-Шейх обдумает это дело серьёзнее, а ты, Сейф ад-Дин, если что, помоги ему в этом как следует. Посмотри, кого из наших людей целесообразнее направить в Булгар*, пока Тохтамыш в этом деле ещё будет «праздновать день сурка».

— Будет сделано всё в лучшем виде, мой повелитель, — ответил Сейф ад-Дин, поклонившись Тимуру.

В этот момент к Тимуру прибыл таваджи* из города и сообщил, что Мираншах принял на себя командование над аскарами*, сражающимися в крепости.

— Молодец сынок! — радостно воскликнул Тимур, — Я в тебе не ошибся. Ты оправдываешь мои надежды. С тебя выйдет достойный наместник в Хорасане, — затем, обращаясь к таваджи*, добавил, — Передай Мираншаху, в городе уничтожить всех до последнего человека. Не щадить никого, ни женщин, ни детей, ни старых, ни малых. Всем горожанам и жангчи* гарнизона крепости, независимо, живые они ещё, раненые или уже мёртвые, отрубить головы, сложить их в кучи и пересчитать. Город взять к вечеру, а разграбить к утру. Выполняй!

— Слушаюсь мой повелитель! — ответил таваджи* и ускакал обратно в город.

Ближе к вечеру чагатайцами* были подавлены последние очаги сопротивления защитников Фусанджа. В городе повсюду продолжали бушевать пожары, но они, казалось, совершенно не мешали воинам Тимура творить массовые грабежи и насилия над горожанами. Повсюду слышались крики и стоны насилуемых женщин, детский плач, вопли раненых и искалеченных. Наглумившись над своими жертвами, чагатайцы* отсекали им головы, которые затем сносили и бросали в кучи в заранее указанных их амирами* местах. По городу рыскали и назначенные амирами* дахи* нукеров*, которые обезглавливали убитых или раненых, но не способных к оказанию сопротивления хорасанских воинов. Их головы также сносили и бросали в общие кучи.

Спустя какое-то время, через центральные ворота в город въезжал значительный по численности кошун* всадников. Впереди следовал сам Тимур в сопровождении его хаваши* из старших амиров* и других иренов*. Позади них ехали их таваджи* и джандары*. Медленно двигаясь по городу, Тимур спокойно наблюдал за творимыми его воинами зверствами. На одной из улиц внимание завоевателя привлекла разыгрывавшаяся на его глазах сцена группового насилия, творимого его воинами, звавшимися гулямами*. Возле полусгоревшего жилища сидел весь израненный хорасанский воин в доспехах, которые у тех обычно носят младшие амиры*. Рядом с ним группа чагатайцев* насиловали и истязали молодую и достаточно красивую женщину. Та стонала и вскрикивала от боли, а рядом сидел и плакал двухлетний ребёнок. Увидев подъехавшего Тимура, гулямы* прекратили насилие и замерли в ожидании повелений их верховного владыки. Женщина же, вероятно надеясь найти в нём защиту для себя, уставилась на Тимура полными отчаяния и мольбы о помощи глазами.

— Ты их знаешь? — спросил Тимур у сидевшего рядом израненного хорасанского воина.

— Моя жена и сын, — тихим голосом произнёс хорасанец и звериным взглядом уставился на насильников. Возле воина валялись сабля и сайдак*, с двумя оставшимися неиспользованными стрелами, но он не в состоянии был вступиться за родных, так как все кости его рук и ног были переломаны. Было видно, что воин не в состоянии даже двигаться.

— Вот это встреча! — с восторгом воскликнул Сейф ад-Дин, — Не зря же я сегодня так молился о подобной встрече. Настигла, наконец-то кара Всевышнего и этого подлого хыянэтче*!

— Ты его знаешь? — спросил Тимур.

— Это тот самый подлый чуябури*, который пригрелся в нашем доблестном войске, являясь таваджи* Бури. Но вчера у этого изменника помутнелся рассудок и он перебежал к душманам*.

— Я не изменник, — подал голос Кара-Кончар, — Я жангчи* Хорасана и тоже верно нёс куч* своему халку*, и его законному правителю Гияс ад-Дину, как и ты нане служишь Самарканду. Быть айгокчи*, это тоже куч*, достойный настоящего воина.

— Айгокчи*, это самое подлое, из всего, что только есть на целом свете, — перебил хорасанца Сейф ад-Дин.

— Но только в том случае, если польза от этого куча* не тебе, — вмешался в разговор Мир Сейид Береке*.

— Твоя вина и беда в том, хорасанец, — спокойно произнёс Тимур, обращаясь к Кара-Кончару — что служил ты не тому, кому следовало бы.

— Когда, где и какому правителю служить, на всё воля Всевыщнего! — ответил Кара-Кончар, пристально взглянув в глаза завоевателю.

— Продолжайте, — тихо сказал Тимур, обращаясь уже к своим гулямам* и продолжил спокойно наблюдать за тем, что на его глазах возобновилось далее. Чагатайцы продолжили измываться над жертвой, избивая и насилуя её с ещё большим азартом. Когда все насытились, к лежавшей, казалось бы, без чувств женщине, подошёл Конхур и навалился на неё своим громадным тучным телом. Он насиловал женщину с пристрастием, одновременно кусая её за верхние части тела, да так что из ран начала обильно хлестать кровь. Казалось, что при каждом его движении, у несчастной трещат кости. При этом женщина вскрикивала, но и сильно кричать уже не могла. У неё просто, не оставалось сил. Закончив насиловать, Конхур в последний момент экстаза вцепился жертве зубами в горло, и рыча словно дикий зверь, стал с силой рвать эту плоть на части. Женщина захрипела и стала биться в конвульсиях, но вскоре затихла и обмякла совсем. Конхур поднялся с бездыханного тела женщины и стал приводить в порядок одежду. В это же время, один из чагатайцев* подошёл к жертве и начал тыкать в её бездыханное тело копьём, проверяя окончательно, не подаёт ли несчастная хоть какие-то признаки жизни.

— Конхур у нас, настоящий конхур*! — с улыбкой произнёс Сейф ад-Дин и взглянул на Тимура, но тот, молча, с невозмутимым лицом, смотрел на происходяшее.

— Тебя же всё считают мудрым, справедливым, милостливым и благоразумным, останови этих извергов, — шевелясь из последних сил и страдая от боли, обратился к Тимуру Кара-Кончар, — Где же твои милосердие и благоразумие? Чем перед тобою провинилась моя несчастная семья?

— Заткни ему пасть! — прошипел Тимур, обращаясь к Конхуру. Тот подошёл к несчастному, и размахнувшись своей гурзи*, с силой ударил ею Кара-Кончара по зубам. Зубы хорасанца вылетели из челюстей, а сломанная в двух местах нижняя челюсть обвисла. Нос свезло от удара головкой гурзи*, и изо всех повреждённых частей нижней части лица обильно хлынула кровь. Кара-Кончар потерял сознание.

Удовлетворённые насильники поправляли одежду и что-то бормотали между собой. Затем, один из чагатайцев кинжалом отрезал женщине голову. Увидев это, ребёнок закричал диким истощным воплем. Тогда другой чагатаец, вытащив свой кинжал, спокойно отрезал голову малышу. На мгновение очнувшись, Кара-Кончар что-то прохрипел, и от безнадёжности задёргал плечами и головой. Чагатайцы отрезали голову и ему. Один из гулямов* взял все три головы за волосы, отнёс и бросил их в находившуюся недалеко кучу. А Тимур и его свита продолжали спокойно наблюдать за тем, что творилось на их глазах, не говоря своим, творившим безпредел воинам ни слова.

— Напрасно мои аскары* бросают головы хорасанских вояк в одни кучи с простыми горожанами, — наконец обратился Тимур к Сейф ад-Дину, — Мы не сможем посчитать чистые потери их войска.

— О Амир-ал-умар*! — ответил тот, — Я прикажу разделить головы…

— Теперь не стоит, уже поздно, — прервал его Тимур, — Большинство отрубленных голов в кучах без головных уборов. Как ты отличишь голову ихнего воина от простолюдиновой? Твой приказ внесёт ещё большую неразбериху. Проследи лучше, чтоб пересчитали наших воинов перед погребением, или мы не будем знать, даже о количестве своих потерь. И ещё! Срочно прикажи пригнать сюда сотню пленных хорасанцев, из тех, что мы взяли в ближних селениях. Пусть таваджи* отберут в эту сотню, наиболее трусливых и впечатлительных. Эти хорасанцы пусть насмотрятся на наши зверства, увидят кучи отрубленных голов, сожжённые и разграбленные жилища, обезглавленные тела женщин, стариков и детей. Пленным нужно вбить в головы, что это случилось из-за глупости и непокорности тех их правителей, что отказались сдать мне без боя Фурандж, а также напрасную гибель моих воинов. Затем эту сотню необходимо скорее направить в Герат и его окрестности. Пусть сеют там страх, панику и неразбериху.

— Слушаюсь мой повелитель! — ответил Сейф ад-Дин. Затем, собрав таваджи*, принялся давать им напутствия, как выполнять повеление Тимура.

На следующий день к полудню Тимур собрал темников* и других наиболее приближённых амиров* своего войска. Мираншах с восторгом докладывал отцу об успешном взятии города, чудесах храбрости и героизма, проявленных его воинами при штурме этой крепости, называя имена особо отличившихся амиров* и простых аскаров*. Он отдельно остановился на Бури и других таваджи* и джандарах*, которые принимали непосредственное с Мираншахом, участие в приступе. Заслуга Бури, сыном Тимура была подчёркнута особо. Но, в то же время, подвиг аскара*, закрывшего Мираншаха от копья, и тем самым спасшим ему жизнь, был озвучен сыном Тимура без упоминания даже имени этого кахрамон жангчи*. В конце своей речи Мираншах просил отца наградить Бури по заслугам и возвести его в более высокий чин, доверив тому наиболее ответственный куч*, исходя из заслуг последнего.

Тимур, нахмурив лицо, внимательно слушал сына. Когда Мираншах закончил, он пристально осмотрел присутствующих, словно выискивая кого-то, и остановил свой взгляд на Сейф ад-Дине Нукузе*.

— Вчера я велел пересчитать головы убитых хорасанцев. Вы выполнили моё повеление? — спросил он, словно обращаясь ко всем сразу.

— Выполнили, — отозвался Мираншах, — Их более десяти тысяч. Твои таваджи* сверяют списки и как только закончат, доложат точно.

— Сколько при штурме крепости полегло моих аскаров*? — задал другой вопрос Тимур.

— Примерно столько же, — потупив взгляд, чтобы не смотреть в глаза Тимуру, ответил Сейф ад-Дин.

— Чтож получается? — повысив голос, продолжал Тимур, — Война только началась. И в первом же бою, я потерял столько своих жангчи*, сколько мои враги потеряли вместе с невоюющим населением этой крепостёнки? Если же потери врага разделить на военные и невоенные, то выходит, что я потерял втрое больше? Что же тогда получается, мои доблестные амиры* и аскары* вообще не умеют воевать? Что вы на это ответите?

Тимур бешинным взглядом обвёл присутствующих. Они, опустив головы, молчали, опасаясь в сложившейся ситуации, что-либо перечить своему разгневанному повелителю.

— Отец! — первым нарушил молчание Мираншах, — Твои амиры* и аскары* дрались словно львы, проявляя чудеса храбрости и массового героизма. Амиры* руководили штурмом по всем правилам военного искусства. Но хорасанцы достойный противник и они оборонялись отчаянно, защищая свой город. Здесь им был знаком каждый дом, каждая улочка, каждое дерево. То, что у нас потери больше чем у них, это всем известное правило любой войны, наступающие теряет больше, чем обороняющиеся. Мы воевали честно, и по правилам. Нас не в чём за это упрекнуть. Всевышний тому свидетель и он на нашей стороне.

— От кого-то я уже это слышал? — взглянув на Сейф ад-Дина и хитро прищурясь, без того прищуренным лицом, сказал Тимур, — Да сынок! У тебя достойные учителя! Но, в чём ты безусловно прав, так это в том, что Всевышний сегодня на нашей стороне. Он всегда на стороне победителей. Но если мы и впредь будем нести подобные потери, то Всевыщний может отвернуться и от нас. Ты оправдываешь наши потери тем, что мы начали эту войну по правилам? Чтож, возможно ты и прав. Значит, впредь будем вести войны без правил. И начнём это делать с Герата. Ты отправил туда сотню подготовленных здесь вчера «трусов» и «паникёров» из числа хорасанцев? — обратился он уже к Сейф ад-Дину.

— Отправил мой повелитель, — ответил тот.

— Вот и отлично, — Тимур повернулся к Мираншаху и уже спокойным тоном сказал ему, — Ты меня просишь наградить и возвести в достойный чин своего приятеля и троюродного брата Бури? Чтож, вчера он безусловно этого заслужил. В этом ни у меня, ни у кого либо из моих амиров*, нет сомнения. Но накануне, этот герой, совершил непростительную оплошность, хуже которой может быть только прямая измена. Он пригрел у себя под боком хорасанского «сукыр тычкана»*, что сегодня могло привести к нашему поражению. Вам должна быть известна простая истина. Наличие в рядах даже самого победоносного войска хоть одного «сукыр тычкана»* может свести на нет усилия этого войска, даже в борьбе с гораздо, более слабым противником. А может и вовсе явиться причиной поражения в войне. Поэтому, главная задача, которая ставилась Бури, заключалась в том, чтобы не допустить в ряды нашего победоносного войска «сукыр тычкана»* из стана душманов*. Для этого он не был ограничен ни в силах, ни в средствах. Но Бури с ней не справился. Он не только не очистил ряды нашего войска от «сукыр тычканов»*, но и пригрел самого опасного из них у себя под боком, а заодно и в моей ставке. И как после этого я должен с ним поступить?

— Но одного Бури в этом винить сложно, — вмешался Сейф ад-Дин, который чувствовал и свою личную оплошность, способствующую проникновению Кара-Кончара в ряды таваджи* Тимура, — Здесь и я оплошал. В сложившейся ситуации, никто из нас не смог бы распознать в Кара-Кончаре айгокчи* душманов*. Достаточно вспомнить, что доверие к себе он заслужил своими ратными подвигами, демонстрируя нам на деле свою преданность. Ты лично не один раз восхищался его подвигами, мой повелитель, ставя их нам в пример.

Сейф ад-Дин был одним из немногих амиров* Тимура, который иногда мог прямо в глаза высказать своему грозному повелителю всё, что думает, не боясь при этом за последствия. К подобнам высказываниям одного из самых преданных и заодно талантливейших полководцев, Тимур относился весьма терпеливо и сдержанно, хотя по большей части они ему и не нравились. Особенно, не нравилось Тимуру то, что Сейф ад-Дин высказывал ему всё это публично, в присутствии всей его хаваши*, и особенно то, что теперь его примеру, стал следовать и один из лучших учеников Сейф ад-Дина, повзрослевший не по годам, сын Тимура Мираншах. Вот и на этот раз, несмотря на высказанный в глаза неприятный намёк, Тимур всё же до конца выслушивал суждение своего лучшего, но не всегда удобного полководца.

— Поэтому, — заканчивал Сейф ад-Дин, — ни у кого из нас и в мыслях не возникло заподозрить в этом человеке айгокчи* Гияс ад-Дина. Потому, мой повелитель, решая вопрос в отношении Бури, прошу проявить объективность, милосердие и справедливость, исходя из всего, мною и Мираншахом сказанного.

Выслушав до конца Сейф ад-Дина, Тимур ещё раз обвёл своими прищуренными глазами присутствующих и сверлящим взглядом глядя в лицо своего любимца, в ярости начал «воспитывать» его, словно несмышлёного ребёнка.

— А по твоему, что же получается? — надрывая голос, отчитывал полководца Тимур, — По твоему мнению, «сукыр тычкан»* душманов*, внедряясь в нашу ставку, не должен был маскироваться под безупречного аскарбека*? На твой взгляд, этот хорасанский «сукыр тычкан»*, во время следования по улицам Самарканда или Бухары, а также находясь в моей ставке, должен был быть одетым в доспехи хорасанца. А кроме того, иметь в руках туг* самого Гияс ад-Дина? Тогда бы точно Бури и его яргу*, обратили на этого человека внимание, заподозрив в нём что-то неладное? Или этого тоже недостаточно? А-а-ах! Как же я забыл? — уже с иронической насмешкой продолжил Тимур, — Ведь для яргу* Бури, хорасанский «сукыр тычкан»* обязан был ещё воспевать своего правителя Гияс ад-Дина и читать в его честь философские рубаи* Омар Хайяма! Вот тогда бы, мои доблестные яргу*, уж наверняка распознали бы в этом «доблестном аскарбеке*, засланного хорасанского айгокчи*! Примерно это я, к сожалению, сегодня слышу от моих доблестных амиров*! Кто мне ответит, наконец? Зачем мне такие яргу*, а вместе с ними и Бури, хоть он мне и родственник? Из-за их ротозейства, я могу потерять не только всё своё победоностное войско, но и все мои завоевания в целом. Значительная часть погибших вчера наших жангчи*, это одновременно и заслуга того-самого айгокчи* Гияс ад-Дина, сумевшего загодя предупредить чурибаши* этой крепости о нашем приближении. Это и грубый просчёт Бури, который в условиях военного времени можно приравлять к измене. Может, я в чём-то не прав, ошибаюсь, или требую лишнего?

Сейф ад-Дин, потупя голову, молчал. Молчали и все остальные, включая Мираншаха. Тимур ещё раз окинул суровым взглядом каждого из присутствующих. Это, во многом ироничное напутствие правителя Мавераннахра выглядело как-то одновременно, и комично, и трагично. Но его амиры* и таваджи* уже знали, чем может заканчиваться «чёрный юмор» их Амир-ал-умара*, поэтому, как правило, предпочитали отмолчаться.

— Что вы все стоите как истуканы? — обратился Тимур сразу ко всем присутствовавшим, — Посоветуйте, как мне поступить в сложившейся ситуации? Или я один должен за всех думать и принимать решения, в том числе непопулярные? А потом получается, что ваш Амир-ал-умар* изверг, а вы все такие чистенькие, белые и пушистые? Что молчите? За дельные советы я больше никого наказывать не буду, даже если они не будут мне нравиться, или оскорблять моё личное достоинство. Давайте! Кто первый! Или мне назначать выступающих, да ещё установить очерёдность выступлений каждого из вас? Я жду ответов!

— Отец! — раздался голос Мираншаха, — Я не отступлюсь от своего требования. Никто не оспаривает виновность Бури в провале с этим хорасанским айгокчи*. Да, он безусловно допустил ошибку, как следует не проверив своих таваджи*, яргу* и джандаров* на причастность их куча* душману* в качестве яширин* хабарчи*. Но ошибка, это ещё не преступление. Ошибки можно исправлять и на них учатся. Любой человек, не может всю жизнь всё делать безукоризненно, избегая ошибок. Не ошибается только тот, кто вообще ничего не делает. Кроме того, любая ошибка исправляется без вреда для общего дела. Я считаю, что Бури во вчерашнем бою, уже исправил допущенную оплошность, показав чудеса героизма и при этом рискуя своей жизнью. Полученное им ранение говорит само за себя.

— Стоп, стоп, стоп сынок! — остановил Мираншаха Тимур, — Немного уйми свой пыл. Ты так слишком далеко зайдёшь, со своими неуёмными амбициями! За твою первую блестящую победу, от меня большое отеческое спасибо. Но это не даёт тебе права, что либо, требовать от меня. В условиях военного времени, я для тебя, как и для всех моих амиров* и, аскаров*, прежде всего Амир-ал-умар* и лишь потом отец, да и то не по военным вопросам. Поэтому, ты меня, можешь лишь просить о чём-то, а не требовать от меня что либо. Заруби это себе на твоём горбатом носу. Теперь послушай меня по поводу Бури. Ты настаиваешь на том, что Бури совершил всего лишь непреднамеренную ошибку. Возможно, что ты и прав. За принципиальную позицию я тебя искренне уважаю. Молодец! Но, запомни раз и навсегда! В условиях войны подобная непреднамеренная ошибка может быть хуже любой измены. Смотря, кто её совершает. Бури, безусловно, храбрый, ловкий и надёжный в сражении жангчи* и товаришь. В этом ни у кого нет сомнения. Этих его качеств, с лихвой хватило бы простому аскару*. Но их недостаточно амиру*. А тем более, амиру-ал-яргу*, каковым является Бури. Амир-ал-яргу* должен уметь не только безрассудно первым кидаться в пламя сражения и лихо махать саблей, но прежде всего, думать, и возможно даже головой.

Здесь Тимур явно съиронизировал, но он иногда умышленно использовал подобного рода приёмы. Этот бывалый воин считал, что они помогают юным, ещё не окрепшим «аболтусам», наподобие Мираншаха, лучше усваивать азы истины.