Бесплатный фрагмент - Камея. Женщина в Музыке и Поэзии

Камея

В своих стихах я говорю о себе: «Это я, Господи.», но в обыденной жизни восклицаю, глядя в зеркало: «Это я?! Го-о-споди!..».

И тем не менее: чем труднее и больнее приходится мне переживать оплеухи судьбы, тем вдохновеннее моё творчество, особенно поэтическое!

Судя хотя бы по количеству нажитых мной стихов надобно признаться, что живу я ПРАВИЛЬНО, — ибо ещё в детском школьном сочинении на тему «Как бы я хотела прожить свою жизнь» опрометчиво заявила: «Так, чтобы всегда писались стихи!»…

А ещё я обожаю своё любопытство — ну всё мне интересно, всё хочется испытать на себе, самой и — не обидеться!..» Умные люди не обижаются, умные люди делают выводы!» Этот девиз я запомнила с самого раннего детства.

А родилась я в Сибири, в маленьком шахтёрском городке ПО ПОЖЕЛАНИЮ Отца Народов — все мои дедушки и бабушки были для него «Врагами народа», ссыльными.

И национальность моя вполне соответствует призыву того времени «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — ДРУЖБА НАРОДОВ: именно меня захотели видеть своим потомком и белорусы, и Украинцы, и Болгары, и Цыгане, даже — польские ЕВРЕИ!..

Восстановить полный рост родословного древа мне не посчастливилось, но …ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ мои любезные предки, примите мое БЛАГОДАРЕНИЕ!..

Наш семейный маленький коттедж (а вернее его половина) был в полном смысле слова КРАЙНИМ — за ним начинался городской пустырь, в центре которого красовался огромный камень-валун, место игр всех окрестных ребятишек.

В степи моего детства

лежит лучший камень Земли.

Что мне делать с тобой, Камень?

Выбить из тебя богоподобие

и поклоняться?

Или слушать, слушать, слушать звуки,

рождающиеся как будто бы в тебе,

а на самом деле во мне

из-за разыгравшегося воображения?

Я знаю историю появления тебя в моей жизни,

как и меня — в твоей вековой дрёме.

Жаль, что не могу сейчас дотронуться до тебя!

С тобой я всегда знала,

что такое «жарко»

и что такое «холодно»!..

Ты — для тоски моей, Камень.

Не надо ничего выбивать из тебя.

Рада, что я родилась в Сибири: не один век Сибирь являлась НАСТОЯЩЕЙ Столицей Руси…

Повезло мне и с тем, что мои уже к моему рождению официально реабилитированные дедушка-бабушка-папа-мама получили, наконец!, в Сибири свой с о б с т в е н н ы й кусочек-клочок землицы ПРИ ЖИЗНИ.

Наш домик и приусадебный участок при нём… — ну, это работа, постель, ванна…

А МОЙ МИР в раннем детстве — ПАЛИСАДНИК!!!, где за крепкоствольными тополями, растущего вдоль такого же крепкого и высокого даже для моего дедушки забора (до революции Митяй служил в личной охране царя) ЖИЛИ ЦВЕТОЧНЫЕ КЛУМБЫ!!!

И ещё, взахлёб: в окошко моей комнаты со стороны палисадника каждую весну заглядывали любопытные цветущие яблони! И хотя их было всего две, мне казалось, что я живу В САДУ!!!

Маленькие трепетные цветы — и сильные надёжные деревья…

Я обожала свой сад.

С каким наслаждением, смешанным со страхом, карабкалась я по рукам-ветвям деревьев и… искала своё место в небесной высоте, а потом обязательно гуляла шаловливыми пальчиками меж цветов в клумбах, изумлённо разглядывая лепестки и травинки, букашек и бабочек…, вдыхая волшебный аромат цветов, разнотравья, земли…

Ко мне на руки садились птицы:

малые воробушки, синицы

щебетали в ухо, петь учили!

Абсолютность слуха в моей силе

и от вас, любезные болтушки, —

милые отважные пичужки!..

«Мой папа — Театр! Я — Театровна!»

Самый любимый! Папочка…

По рассказам родителей я — причём, вроде бы самостоятельно — научилась читать чуть ли не в три года отроду: в пять лет меня уже взяли на учёбу в детскую музыкальную школу ещё и потому, что я уже умела и читать, и писать.

Но лично я помню лишь первое слово, которое я прочла. Дело было так: местный почтальон, наш бездетный сосед, принёс в этот день почту и тихо шепнул мне: «Выйди за ворота, я покажу тебе твоего папу».

Но вместо живого папы, по которому я так скучала — родители уже были в разводе — дядя Илья протянул мне фотографию папы в статье газеты о театре, которым в то время он руководил. С помощью почтальона я прочла заголовок: «ТЕАТР».

Я влетела с газетой в дом: «Мой папа — Театр! Я — Театровна!»

Папе

Для тех, кто как мы в эту жизнь влюблён,

существует один закон:

жить голова — к голове, сердце — к сердцу, а плоть

пусть парит в небесах рядом с духом!

Нас ЕДИНЫМИ создал Господь:

ты умрёшь —

НАМ ЗЕМЛЯ СТАНЕТ ПУХОМ!

Отец

Я много лет беседую с тобой

одна, без слез, без сожаленья:

смеюсь с приподнятой губой

иль что-то сообщаю в пенье —

Я не умею «просто так»,

и ты прощаешь без досады,

а главное, заметь же, как,

как мы, родной, друг другу рады!

Я говорю тебе: отец,

у нас вне времени — лишь встречи,

где в них начало, где конец,

все — речи, речи, речи, речи

не о тебе, не обо мне —

о чем-то неизбежно общем,

о вечном, о Земле, стране

Мы думаем вдвоем, не ропщем.

Ты только — ладно? — не старей,

волнуй меня, не жди пощады!

У незабытых дочерей

всегда яснее, мягче взгляды.

Голос возникал из ниоткуда У мамы была итальянская постановка голоса

Кроха Ляля

ПАПА… Общение с тобой я тоже воровала… и у судьбы, и у людей. Как в детстве — книги в книжном магазине. За мной долго следили и в результате разрешили брать все новинки для прочтения.

Я возвращала их в идеальном состоянии до тех пор, пока сама не стала зарабатывать деньги.

Как ты ждал моего рождения! А взглянув в первый раз в мои бусинки-глазки, в паническом, неизвестно откуда взявшемся предчувствии прошептал: «Ох, боюсь я за неё…».

Кроме по-птичьи расставленных и похожих на птичьи глаз, природа подарила мне при рождении, ещё и необычные красные волосы.

Весь роддом ходил смотреть на меня как на чудо-юдо, а мама плакала своим редчайшим колоратурным сопрано — сожалея, что не сделала аборт, поддалась на уговоры моего отца. Желанным ребёнком я была не для всех.

Голосистых в семье хватало: с самого рождения я слушала густой бас деда — служа в личной охране царя, мой Митяй пел в царском хоре.

Какое-то время — и с великим Шаляпиным. Я спрашивала у него: почему не ушёл полностью на сцену? На что дед веско отвечал: «Я работал С ШАЛЯПИНЫМ. Куда мне? Да и всем».

А мою маму приняли в московскую консерваторию без экзаменов, едва услышав её голос. Я и сейчас не знаю, не слышала подобного по красоте, оригинальности, яркости голоса — как будто заливаются самые счастливые колокольчики — такая непобедимая сила жизни звучала в нём!

Голос возникал из ниоткуда — у мамы была итальянская постановка голоса, она почти не размыкала губ. Мама долго не понимала, зачем я рвусь на сцену, а когда увидела, что из меня выросло… -плакала:» Тебе бог должен был дать мой голос. Ты бы им умнее распорядилась»

А колыбельные мне… читал папа: стихи. Пушкина, Лермонтова, Гейне

Смерть

Тебя нет уже здесь. Нет, Нет.

Осень. Слезы. Тучи. Грязь. Я одна

устраиваю панихидный обет.

Вой ты, ветер! Оркестр бы. Бедна.

Были б руки цветами! — Сорвала бы и кинула вслед.

И завыла бы с ветром: «Вернись!..»

Тебя нет уже здесь, И там — нет.

Мне — смотреть и не видеть высь

Не портрет

Память — не портрет в чернённой раме, —

возвращаться за других домой.

жаль, себя хороним мы не сами.

Не чернённой быть хочу, — живой! —

значит: неприметной, — … атмосферой!

Каждой клеточкой прими меня

до тоски, до боли, крови, веры —

и за это все кляня, кляня!

Задохнись обилием, чернея… —

видеть страх хочу, впитать его!

Выплюни: «Ну что же сделать с нею?!..

Есть предел?!»

Оставить одного?

Певцу

Что петь — ты выбираешь сам.

По городу весеннему

пойдем с гитарой по дворам

— к Блоку и Есенину.

Возьмем вина, нальем вина

прохожим — и хозяевам:

поэты вымерли, дома —

при плитах, вечер, зарево!..

Петь не могу! При НИХ смогла б:

не заработки, — вольница!

А тешить мам и — даже! — пап —

не стоит, я — не школьница,

бездомна! — Вот и весь секрет.

Нет Блока, нет Есенина —

поэтов нет, ПОЭТОВ НЕТ!!!

Прочти мне ночью Ленина.

Тринадцать лет было и маме когда посадили её родителей