Бесплатный фрагмент - Калифорнийская тайна Никсона и Громыко

Предисловие

Вообще то это произведение хотелось бы, чтоб читатели приняли как за некую легенду, но для избранных непростых людей, которые составляет меньшинство в обществе, это конечно, сокровенная литература из раздела «О, всём Небывалом на свете». Для всех пессимистов, простых людей, могу лишь добавить, что через Интернет, можно найти в СМИ высказывание родных и близких Громыкина А. А. Ведь пред самой кончиной, бывший министр Иностранных дел, посмел однако проговориться им, но на чуть-чуть, сказав вдохновенно с какой-то гордостью, примерно так:» Если б я только мог рассказать вам одну тайную историю из своей жизни, то я верю тогда б, весь мир сразу же перевернулся!?» Мудрый политик Ричард Никсон, поступил после этой необычайной истории, как бы иначе. Выполняя своё поручение от Сун Дина, он прибыл в октябре 1993 году в Москву, где посетил изолятор в Лефортово, где встретился с Руцким и с Хасбулатовым. Он нарочно не рассказал им, что их посещал в трудные минуты для них, сам повелитель: Девяти истоков Сун Дин. Специально не выполнив такого простого поручения, он автоматически вскоре умирает, а его душу сразу же забрал учитель Истинного ученья, праведник Сун Дин, который дал ему новое бренное тело и сделав его последним своим, девятым учеником, для Высшего — Истинного ученья на земле.

Глава — первая

…Возможно даже здесь сказать:

…Не каждый должен тайну знать.

Эпоха наступила снова-новая

Но для Руси опять-тревожная.

Одни говорят, что она — демократическая.

А другие ж твердят наоборот-мафиозная.

Но всё равно, это «Новое время»,

Для рассказчика «лучшее бремя»:

Вывернуть из Небытия её мошну;

И тайну рассказать всего одну.

А начиналась она, когда социализм

Был россиянам, будто бы коммунизм.

И у руля страны великой идеальной;

Стоял наш: Леонид Брежнев-дорогой.

Под лето семьдесят третьего года;

Генсек решил в Америку податься,

Чтоб там, вдали уже от своего народа:

После важных дел, смог бы оттянуться.

Ну, а потом зараз рукою благодатной:

Вознаградить себя опять звездой.

И вот когда подписан был документ:

Соглашение» ОСВ», не к смеху-ради.

Тут Никсон закатил большой банкет:

По случаю оттепели, начатой благодати;

От-которой с земли нашей снимет гнёт:

По крайней мере, на очень много лет.

Да, умел тогда вождь Советов показать,

Всему враждебному, буржуазному сословию;

Как можно с дамочками обаятельно плясать,

И всякого зелья выпить с целую бадью.

А главное: соблюсти ещё весь этикет:

Не завалиться, и не отрыгнуться на паркет.

Но лишь настало утро, этот забияка,

Сумел, однако, голову свою поднять,

И бровастый, крупный в образе гуляка,

Решил с себя одну проблему снять.

И приказал министра Громыкина привезти,

Который все дела его, давно умел вести.

Но тот прибыл, увы, совсем не скоро, —

Что генсек вновь «набрался» коньяку;

Но, встретившись с приказчиком, он быстро

Отрезвел и сухому с тонкими губами человеку

Такие байки по секрету начал тут нести,

Хотя и не должен был по долгу чести:

«Мой друг, — генсек с кровати зашамкал, —

Вчера-сь на ужине мне Никсон уверял;

Что я сперва по правде даже и опешил

Мистические страсти, такие вот напрял,

Как можно посмотреть на потусторонний мир

Или попробовать на вкус Волшебный эликсир?

Но главное, чтоб мы смогли бы посмотреть,

Дабы потом нам было бы спокойно помереть,

Какой единственный, политический строй

На планете останется навсегда, на веки!

Да и в будущем не мешало бы одной ногой

Хотя бы побывать в течении времени её реки.

А сделать это может лишь один волшебник,

Живущий в дебрях калифорнийских, как отшельник…»

«Как можно, Леонид Ильич, вам верить, —

Прервав его, ему Громыкин молвил, —

Что президент такое мог нагородить?

А если, правда? Вряд ли нас в такое посвятил.

Скорее, сходно, это всё на хитрое коварство;

А для неё присуще лишь затейливое бахвальство.

Ведь по лживости такой подумать можно,

Там у них в стране какой-то Бог живёт?!

И этим расшатать уж будет им не сложно

Уставы наши к идеальной жизни наперёд:

Вед у них цель — взорвать путь к коммунизму,

Чтоб поклонялись люди только капитализму.

Здесь, без сомненья, козни от ЦРУ,

Которые затевают с нами, свою грязную игру.

Им, бестиям, тошно очень из-за того,

Что мы защитим от домыслов любого,

И зря стараются, толсто сумочные поддонки,

Нас заставить верить в эти предрассудки.

Скорей всего, там гипнотизер-артист,

Кой видно на руку, естественно, нечист.

Разденет перед телекамерою догола,

Чтоб выставить вас за драного, козла.

Я бы за его такие шутки и проделки, —

Показал бы президенту только дудки».

«Но, друг мой, — за гнусавил генсек, —

Вчера пришлось мне дать добро.

Ведь знаешь ты, какой я человек,

Когда Бес, как говорят, уже в ребро.

И вот от танцев, и марочных бутылок,

Сейчас трещит спина и ещё затылок.

Ах, какие дамы были на балу кокетки,

Блудные глазки все падшие красотки:

Липучие они до нашего пахотного брата.

По — надевали все на себя столько злата;

Ну, словно все, как Небесные богини,

По крайней мере, ясно: все герцогини!

Конечно же, я был ими очень озабочен,

Что птахами такими сильно окружён.

Они все лезли до меня с улыбочкой, щиплясь,

Или спокойно, сексуально, даже прижимаясь.

А потом, заманивали меня размякшего на танцы,

Вот как умеют развлекаться эти иноверцы.

Ох, как мне тяжко брат, однако же, сейчас

И ни с чего охрип, мой прежний громкий глас,

В душе, поверь, как будто, котики скребутся,

Ещё живот мой смел арбузом здесь раздуться.

А главное представь: не помню я, до сей поры,

Куда запропастились у меня проклятые штаны!

Ой — ой! Мой любезный друг Андрюха!

Какую бяку выворачивает отрыжка,

Притом ещё и тошнота идёт из брюха.

А голова, как колокольная кубышка,

По всем, по швам, она негожая, трещит, —

И явно только опохмелиться лишь велит.

Да ты не бойся друг мой, как каналья,

Это всё пойми для встряски и веселья.

Но если даже, это какой-то заговор,

Мы расторгнем, подписанный договор.

И это толстосумам даже больше навредит.

А в ядерной войне и так понятно, никто не победит.

А в общем, на блеф это, вовсе и не похоже, —

Мне президент ещё вчера трезвому сказал:

«Коль к чудотворцу полетим мы всё же, —

То по дороге, наверно, сделаем привал.

С собой же, кого угодно можешь прихватить».

Вот в этом он смел чистосердечность, проявить.

По правде, мы предварительно договорились:

Прогулку надобно как-то хитроумно скрыть:

Летим якобы в Калифорнию поразмыслить,

Чтоб связи наши и в дальнейшем укреплялись.

А по сему, незачем прессу за собой тащить,

И ещё тех, кто без сенсаций не умеет жить».

«Мой чистосердечный Леонид Ильич, —

тут далее Громыко его уж приструнил, —

Гляди — беды себе ты в этом не накличь.

Ведь я тебя всегда и молил, и просил:

Держись подальше от всяких аферист,

И будешь в партии истинный Марксист!

Ещё ты знаешь очень хорошо, дружок,

Что означает «Капиталистический силок»?

И им они хотят накрыть всю нашу страну,

И далей по обману жить, но не по карману,

А этот Никсон в помыслах совсем не чист!

Ведёт себя, ну как настоящий авантюрист!

Печенкой чувствую и политическим нутром:

Бесчестный этот у Ричарда Никсона приём.

Что, видно, хочет так посмеяться над тобой.

Не верь ему, злодею, и оставайся сам собой,

Тогда не будешь, братец, выглядеть козлом.

По крайней мере, хоть не первейшим дураком.

Ну ладно, раз слово дал, теперь уже крепись

И на меня опять во всём спокойно положись.

А я уж, несомненно, всякую братию иль мафию

Раскушу там, и тем паче — чародейскую бестию.

А потом президента, как упрямого козла — зла,

При-жучу, чтоб с него дурость вся вмиг ушла.

Но сейчас, во-первых, враз душ прими дружок,

Чтоб моментально привести себя в порядок.

Ведь знает каждый в мире — глупый и знаток-

Поговорку: «Хоть долог день, да час короток».

Так что у нас на эти сборы, есть ещё часок

Перед путешествием в этот Райский уголок.

А теперь о деле, а это уже будет, во-вторых,

С нашей стороны не надо делегации большой.

Возьмём с собой туда охранников двух глупых

На всякий случай и для неожиданности любой.

А главное, избавиться потом от этих олухов.

Об нас не должно остаться даже малых слухов.

В-третьих, нам лететь к этому лешему благому

Нужно обязательно только лишь на вертолёте,

Дабы запомнить нам лучшее сверху панораму.

А так же с их ней стороны участников похода

По численности не больше быть должно народа,

Так президенту Никсону и скажи на переплёте».

И вот скоро или совсем, так, очень запоздало,

Возможно, и ярко, а может и, наоборот, тускло.

И надо ж, просочился всё ж с этой эпохи свет

Чрез столько необычных прошлых старых лет.

Вот уже к вертолёту президент штатов идёт

С большими залысинами, примерно, средних лет,

Ростом небольшой, а как хорошо себя он ведёт.

Улыбается всем и рукой добропорядочно машет,

Как мудрый политик, правильно себя тут ведёт.

А рядом его гость бредёт, точно ноги волочёт.

Ай-ай-ай! Да это же никак тот самый предводитель,

Советского Союза! Тот, кто награждать себя любитель,

Незаслуженных многих подвигов и дел «самохвал»,

Ведомый под ручки, чтоб тут он не споткнулся и не упал.

Да-да. Это наш несравненный Леонид Ильич «брюзгливой».

А в наших газетах писали тогда: «Наш Дорогой рулевой».

А здесь у «вертушки», перед провожающими, как назло —

Генсека и вовсе страшно очень, неприлично развезло.

Не может он, просто совладать здесь сам с собой.

А тут ещё и репортажи прямые ведутся кругом,

Что делать? И лидер Советов влезает в кадр, будто козлом,

Но быстро всё же здесь, к счастью, все государевы мужи

Бочком пробрались на борт большого вертолёта как ужи.

За ними, читатель дорогой, последуем естественно и мы,

Дальнейшую историю познаем романтичной, тайной кутерьмы.

Но если мы при этом только ещё и свою сущность позабавим,

То для своей жизни, несомненно, многое и главное познаем.

Делегация двух стран летела очень даже долго;

Посадки, дозаправки были заметнее всего.

Но чтоб в спокойствии все, как-то пообедали,

Наверное, потому они на одну из баз ВВС сели.

А может просто непогода разразилась с небес

Прямо на глазах у всех этих соискателей чудес…

Но президент сказал им тогда с хитрящей рожей:

«Судьба всегда у нас подвластна воле божьей!

Сейчас немного мы от полёта славно отдохнём,

Чтоб вы познали главного — побольше обо всём.

Но сперва, конечно, надо и немного перекусить,

Чтоб наше тело с головой смогло в союзе жить.

Затем покажу одно прекраснейшее чудо света

Без комментария и лишнего подробного отчёта.

Потому что сами многое ещё совсем не знаем,

А что знаем, то вам чуть расскажем и покажем.

Естественно, затем мы дальше полетим, конечно.

Но что узнаете — молчок, оно ведь засекречено».

Советский лидер был тогда очень добродушный,

Ну, а до греха поклонник необычайно страстный.

Любил поесть, поспать он и с кайфом по-бузить.

Ну, а ещё, конечно, различные награды получить,

А так же коллекционировать драгоценные металлы.

И родичам их после раздаривать из-под полы.

Но ещё больше от обычной повседневной скуки

Лидер КПСС, просто помирал от страшной муки

До всех различных сплетен и нераскрытых тайн.

И даже если их ему бы рассказал бы сам шайтан.

За это он бы смог и душу даже дьяволу продать,

Чтоб информатикой любой секретной располагать.

Ну что же далее, иначе говоря, друзья мои, юлить:

Не смог Громыко друга от сего шага тут отговорить.

Ведь знал он своего генсека, как попа в рогоже,

По его блудной, слюнявой, похотливой вечно роже,

Кой ратовал лишь, как на халяву как бы поживиться,

И дал добро тут на предложение такое согласиться.

Сам Брежнев, радуясь с душой, весь так зарделся,

Что на ходу из фляжки быстро враз опохмелился.

А вот отобедать, категорически сразу ж отказался

И только президента тут поторопил быстрей за то,

За что пристойно сам же здесь он и напросился,

И показать, что охраняется в убежище так свято.

Вот чуть пришельцы дух сумели свой перевести,

Как от трапа Никсон их повёл уже до новой цели.

А туда надо было всех на чудной тачке подвезти.

Стеклянным куполом накрытое авто на колёсиках,

Даже на машину не похоже вообще на самом деле,

А так: тарелка, накрытая другой тарелкой, как на часах,

И как-то даже без руля, и без шофёра, и без звука;

Лишь с нажатием кнопки быстро, классно, плавно.

Авто такое повезло их, а рулила, невидимая рука.

И вот уж в молниеносном, быстром стиле, гарно*

Всех мытарей в один ангар наземный тотчас завезло.

И, открыв само свои двери, высадку им произвело.

Сюда, в убежище, без приглашения попасть, друзья,

Добра не видеть явно, точно уж, ни за что и никогда.

А в общем, одним словом, Бог всему всегда судья,

Тому, кому пришлось бы ненароком забрести сюда.

Тут стражники надёжные, зоркие роботы-солдаты,

Испепеляют всех, кто не предоставляет им мандаты.

Есть на пути их, здесь хитроумные ловушки и силки,

Ещё в дверях любых электронные, магнитные замки.

Отмычки к ним — лишь из платины пластинные ключи.

Чтоб инфракрасные кодированные световые лучи

Не учиняли нашим путникам преграды на их пути,

А способствовали в нужную дверь, в помещении войти.

Тут в полуночном лабиринте и, в тиши прохладной

Президент остановил чудо искателей рукой одной,

Потому что у самого главного раскрытого входа

Встретил их гид для показа дальнейшего похода.

Седоволосый и в больших очках, не являлся стариком,

Но в летах и, видно, был как бы …дельным человеком.

Назвавшись просто, как академик по ин-явлениям,

Он сказал следовать за ним, как родным друзьям.

И молча всех повёл куда-то вниз, словно бы тайком,

А по пути плоского спуска, открыл ещё две двери ключом.

И правда: всегда все сокровенное держат, как в тюрьме,

И наши мытари предчувствовали узреть нечто в полутьме.

Всё в нашем мире тайное содержанием богато,

Невидимая суть, зримым людям, сильно чревато.

Хранит в себе оно, большое таинство вещей, и вид.

Но всё ли темнота всегда существенное таит?

Не будучи, увы, этой темнотой совсем, нисколько,

Поскольку темнота, по роду не слепота, но только —

Имеет свой сущий первозданный цвет по праву,

И именно она нам подарила галактику на славу,

И до наших пор, ещё нянчит, как бы свою забаву,

В своей стихии тихо, бес заботы, словно на плаву.

Но вот в полутьме здесь, к примеру, или к слову;

Потусторонний странный мир упрятан будто наяву!

Тут проводник нажал на мобильном пульте кнопку,

И сразу всех ослепил приятный белоснежный свет,

И чудо искателям открылась удивительная панорама

На сотню штук фантастических, летательных объектов.

Но оценив в убежище прекрасную значимую находку,

Вмиг взрыв ликования пророкотал на вроде грома.

Представь, читатель, то были целые и битые тарелки

Конфигураций и конструкций разных и любых объёмов.

На корпусе у всех окошечки или щелевые стрелки,

А также заметны мини дверцы, надписи, как рисунки.

Есть на них и неопознанные иероглифы, цифры, точки,

Определяя также этим, свой цивилизованный подъём.

Сам бункер напоминал чудо искателям простой ангар

Для укрытия, хранения любых реактивных самолётов:

Вширь и вверх, примерно, на метров тридцать пять;

В длину лишь сто, коль на глазок тут грубо измерять.

Но везде здесь по табличкам, как особенный товар,

Разложены как бы разновидности, этих звездолетов.

Пощупать НЛО, чтоб их погладить просто так рукой,

Хотелось бы мечтать каждому о фантастике такой.

А здесь кругом по ним уж так ладонями натрёшься,

Как будто в явь ты по иному измерению пройдёшься.

И мимолётная по времени такая им вот тут преграда

Была всем нашим путникам, как бы великая награда.

На все вопросы президент Никсон только им сказал,

Что отвечать на них бесполезно, да и невозможно.

Не потому, как будто он кому-то строжайше наказал:

«А посему, что они, к сожалению, сами, как ни странно,

Не доросли ещё до своих сородичей, так сказать, умом,

А также как смотреть на них под правильным углом.

Но всё же, кое — что узнав, к счастью, будто бы мельком,

Открылась им одна лазейка раз, как бы ненароком,

И выяснилось: звездолёты эти заряжены одной душой,

Чтобы от звезды к звезде лететь светящейся стрелой.

Магнитный атом расщепленный их диски адски кружит,

А плазменные лучи в таком чреве им ускорителями служат.

А сейчас, к примеру, для всех разбитых или целых блюдец,

Не найден нужный ток, для их буйных, так сказать сердец,

И потому компьютеры немы от чужеродного им света.

К сожалению, оттого, мол нет нам ни привета, ни ответа.

Копошимся мы лишь вокруг этих прекраснейших моделей,

Осознавая, что находятся все, как бы под их ней дулей.

Одним словом, сколько ни билися над этим ученые отцы, —

Заканчивая, примерно так, тут Никсон за гида говорить, —

Да всё напрасно, чистосердечно свидетельствуем мы.

Не знаем толком дальше даже, как с этим поступать,

Но видно лишь, во Вселенной этих НЛО полным-полно,

И ими нас интригуют инопланетяне ловко как бы заодно».

«Однако — на сей раз продолжил гид-ученый-академик, —

Сумели тут разгадать случайно на деталях НЛО одном

Иероглифы, начерканные на их нем язычке инопланетном.

Но чтоб вопрос ваш, тут одушевленный с ходу не возник,

Сейчас прочту вам господа, те трудные переведенные слова,

Стишком, с которых начинается тут такая вот строфа:

«Раствор магнита и ещё живая ртуть, как суть,

Даёт космическому аппарату к звёздам путь.

В своём чудесном, да и в простом устройстве,

Даёт молниеносное преодоление в пространстве.

Необъятная вселенная совсем ещё не пустота,

Поскольку в ней есть всё: ширь, глубь, и высота.

Но только все галактики ведут себя всегда,

Как расплюснутые рыбы в глубоких океанах…

По их дискам, можно и определяться иногда,

Где у Вселенной верх иль низ в её глубинах».

Да, читатель мой, неописуемо, для смертных наших глаз,

Под этим сводом здешняя такая фантастическая панорама.

Но президент Америки только уже торопится на этот раз.

«Идёмте далее, — сказал он, — ещё не кончилась программа».

И просит всех он у одной двери объёмистой уже собраться,

И прекратить наконец-таки по свалке этой, попусту шататься.

И вот лишь путешественники у самой той двери по собрались,

Никсон, соблюдая этикет, их вмиг в бункер особый затащил.

А оттуда чудо-искателей враз в лифт просторный посадил.

Но только двери, как бы вмиг с шипением в нем закрылись,

На коммунистов какой-то страх сильнейший, панический нашел:

«Не бросят ли их здесь в подземной шахте, на произвол?».

Но президент доверчиво рассмеялся и, подбадривая, моргнул,

И неуместные, напрасные опасения их сразу же отвергнул.

«Но разве можно, — успокаивая, сказал он, — вы мои друзья.

Ведь есть же поговорка: «Кто умеет с толком веселиться,

Тому незачем вообще из-за каких-то пустяков страшиться».

К тому ж, вдобавок, к слову, я джентльмен, а не свинья!».

Сей лифт спустил их плавно на один этаж в подземелье,

Где чудо-искателей обняла сразу же здесь глухая пустота.

Хоть темновато, но кругом ощутимо сильно: кафель-чистота.

Прохладный дух и неприемлемое для вех полное безлюдье.

И всё же виден также ещё выход с такого сумрачного зала

В другую комнату, где стоят шкафы у стенок этого подвала:

Где гид попросил потом, живо, как бы там им переодеваться.

А для этого вытащить из шкафов тапочки, пилотки и халаты.

Но только воплотившись в них по-быстрому, как полагается,

Рассмеялись, глядя на себя в трельяж, словно некие солдаты.

И, как завороженные пошли они снова за проводником опять,

Чтобы время драгоценное, как говорится, за зря не прозябать.

И вот, выйдя из раздевалки, вновь они пошли по коридору,

Но все передвигались потихонечку, гуськом и без разговору.

Пока им академик-проводник не приоткрыл заветную дверь

И, извиваясь, перед путешественниками, как скользкий червь,

Попросил войти в хранилище, где тайны укрывает сей оплот.

А помещение было тут похоже на разинутый пустотелый рот.

Но комната на вид померещилась им, что она такая пустая,

И была, к радости, если приглядеться, совсем, увы, не такая.

Из пластика стеночка в ней, её поперёк-пополам разделяла,

За ней был транспортёр в полу, как ленточка будто бежала.

В стенах для её прохода, отверстия там, как в гроте, зияли.

Но куда дорожка уходила, ни гид, ни Никсон здесь не сказали.

Ещё сама лента в транспортёре шириною с длинную кровать,

Наверное, непростые и громоздкие вещи тут как бы таскать.

Но, если признаться перед читателем своим, это и для того,

Чтоб некий её груз не повредился, упав на пол в случае чего.

Ну, а за транспортёром, видно, далее пол самым её потолком

С передней части и, так сказать ещё, с торцевой, лицевой стены

Торчал в ней просто небольшой телеобъектив будто ненароком,

Снимая всё подряд, бесспорно, как вездесущий глазок сатаны.

Тут у прозрачной стены, чтоб перед спутниками объясниться,

Хозяин американских штатов, всех попросил приостановиться.

«Сюда пришли мы неспроста, — сказал здесь сразу ж президент, —

А чтоб остался бы у нас в судьбе один прекраснейший момент,

В кой, в жизни нашей, несомненно, всё это запомнится надолго.

Это одно из чудес на свете, которому надо нам тут поклониться,

Если этого не сделаем, потом такого случая, увы, не повторится.

А в существование инопланетян поверить надо нам более всего.

Сначала мы поглазеем на погибших, так сказать, гуманоидов,

Затем посмотрим и на чело-видных, полуживых звездолётчиков.

Они прибыли к нам, — продолжал президент, — конечно, без даров.

Но от различных звёзд и, может, даже из галактических миров».

Лишь только Никсон здесь, свою речь затянувшуюся закончил,

Как подал сразу же проводнику, как бы знак рукою для смотрин.

А тут ещё шустрый академик и добавочное освещение включил,

И этим как бы нежно ослепил трясущихся от волнения мужчин.

«Что будет дальше, — глядят и думают путники во все глаза,

И что же вытащит живая ленточка из своего выходящего лаза?»

Но она сначала замедлила ход, и стала тихой у транспортёра,

И не резва она как раньше, к слову, и никуда уж болей не бежит.

И вот, наконец-то, на дорогих золотых лодках им всем вывозит

Первого, бесспорно, космического, необычного чело… визитёра.

А за этим, как какие дублёры, последовали сразу ж и остальные,

И у всех тела усопших скрючены в гримасах, как бывшие больные.

Всегда везде всю масть отважных, умных в мире гуманоидов

Расцениваю я, как первых разведчиков со всех других миров.

И потому, мой дорогой читатель, нам редчайше очень сложно

Их повстречать, к общей радости, на нашей маленькой Земле.

А здесь лежат в различных комбинезонах, словно безмятежно,

Безусловно, с десяток мертвецов, как в идеальнейшем кремле.

Одни ростом на полтора, другие даже так на три целых метра,

И, к удивлению, руки длинные у всех, как у, проворных бедуин.

На всех конечностях рук и ног, у каждого космического визитёра,

Ровно, без сомнений даже, по четыре удлиненных пальца только

И с острыми когтями, дико, страшно, безобразны все, как один.

Даже в гуманоидах благообразности тут не найдёшь нисколько.

Да, на земле подобное, мой друг, такое вряд ли где-то сыщешь.

И даже экспонат такой, наверно, ты не найдёшь и не разыщешь.

Чего их безволосые, как какие-то облизанные головки стоят:

На лицах — отсутствие бровей, а безносые дырки всех пугают.

Застывшими глазищами, словно какой-то ужас страшный видят,

Разинутые рты, о чем-то самом гиблом нас они предупреждают.

Налюбовавшись, насмотревшись, наконец-то вволю да без шума,

Американский босс вновь без промедления подал рукой сигнал,

Чтоб этот транспортёр, как обслуживающая ленточная машина,

Всех этих мертвецов из комнаты зараз и без почестей свезла.

Но для хранения, возможно, сцен подобных, в тайниках укрыла,

Где завсегда имеется потаённый ледниковый зал или подвал.

А здесь опять опустевшая дорожка тихо и чуть-чуть едва ползёт,

И снова миролюбивый президент поучительную речь заводит:

«Напоминаю всем, — глаголет он, — это были био-роботы солдаты.

А теперь вы увидите зрелище необычайное и завлекательное».

Да… на интересном самом месте время прибавляет обороты.

Давайте и мы поглядим всё же, что здесь ещё самое главное.

«Сегодня, — продолжал он, — из-за вас я рассекретил документ,

Чтоб вы поглядели на трёх людей, инопланетных космонавтов.

Правда, на полуживых, но всё-таки не на мертвых супостатов».

И сразу после слов махнул опять рукою здесь в один момент,

И тотчас транспортёр большой квадратный аквариум вывозит.

С похожим видом очень, где обычно содержат всяких паразит.

Все путники в пластиковую тумбу тут во все глаза глядят,

А там — три человека в креслах, как будто дремлют или спят.

Они обвешаны трубками и проводками от верха и до самых пят.

Все ростом одинаковы, на глаз примерно, на метр пятьдесят.

Одеты в легкие, золотисто-желтые комбинезонные костюмы.

У всех условно спящих, можно сказать, лица не были угрюмы.

Но если охарактеризовать в них какую-то здесь особенность,

То можно описать, чтоб соблюсти хотя бы чуть формальность.

У каждого космического гостя, необычайная на плечах башка.

Не голова, к примеру, а просто вы-зрелая тыква иль кубышка.

Руками нашими едва, возможно, тут их попытаться обхватить.

Такое, дорогой читатель, трудно даже как-то и представить.

В остальном же очень похоже чем-то на нас, грешных людей,

Такие же губы, рот у них небольшой, прямой с ноздрями нос.

Глаза, хоть и закрыты плотно, но видно их зажали так ресницы.

А если выше посмотреть, также они не лишены густых бровей,

Ещё большая прядь на голове у космонавтов смоляных волос.

Ни усов, ни бородок знатных, не имели их удальцы пришельцы.

Сказать по существу здесь у всех, у этих звёздных молодцов,

Имелись так же на руках, ногах по пять нормальных пальцев.

Тело у них было совсем безволосое, но эластичное, желтое.

«А кровь в них, — говорил здесь гид, — необычайная, но простое.

Представляет собой белёсый цвет с оттенком очень голубым,

Не свёртывается с нашей кровью, но к группам подойдёт, к любым.

По словам, и на глаз пришельцы в возрасте, так, средних лет.

Как понимаете, то самый наилучший в людях истинный рассвет.

Экипаж подобран в самую долгую, дальнюю дорогу не случайно,

Только, как бы сказать, лучше, из одного пола — мужского рода.

Дабы от сердечных дел в полете были независимы, возможно,

И не угнетёнными были влиянием от пагубного женского плода».

Гид смолк, а на лицах космонавтов сейчас как-то проявилась,

К сожалению, думается так, больно странная, загадочная улыбка.

И, бесспорно, в подсознании ещё какая-то информация осталась.

И снится им, наверно, без сомненья, своя родная матушка-земля.

И отчий дом, где детство-юность, возможно, пробежала так, шаля.

«От созвездия тельца, — сказал гид, — прибыла к нам эта тройка».

Здесь как-то боязливо, проводник достал альбом из дипломата.

Он был прошнурованный, крест-накрест, золотым шнурком.

И нехотя, покряхтев, сказал им всем, как прямодушная простота:

«Для доказательства у нас имеются ещё и цветные фотоснимки,

Которые мы, к счастью, разумеется, отсняли уже после их поимки,

Где скопом наши подопечные идут по аэродрому тут пешком».

«Так что же здесь, чёрт возьми, — вскричали разом коммунисты, —

С ними произошло или случилось такого, господа капиталисты?!»

Да, скажу по случаю такому, за эту бесшабашную самодеятельность

Требуется завсегда незамедлительная всем, для ответа ясность.

Но сдаётся, без сомнения, было все давным-давно уже оговорено,

И тайну эту огласить и показать им с прибамбасами* разрешено.

«Хотя прошло уже довольно много лет, — отвечал тут академик, —

Сюда доставили однажды с Аргентины один подбитый звездолёт,

Который походил на диск, а на верху, был куполообразный шарик.

Люк не открывался в нём, и решили вырезать дверной фрагмент,

Так, как не возможно было рассекретить закодированный замок.

Вот тогда и сделали на крыше аппарата небольшой совсем лазок.

И только после этого, — продолжил изъяснять шустрый академик, —

На четвёртые сутки, с большими проблемами, все наши активисты

Закончили наконец-таки этих нехороших космонавтов извлекать.

Когда спасли, — прокашлял гид, — нашли там бортовой журнальчик.

Но о нём потом, а сначала на этих вот набросились из ЦРУ садисты

И начали их, как простых людей, шприцами домогаться, истязать.

По-видимому, — гид продолжал им так вот объяснять серьёзно, —

Нашим невольникам здесь не понравилось такое обращение явно;

И от этого, вырвался тогда у космонавтов лишь в одно мгновенье,

Душераздирающий какой-то клич, протяжный, будто на прощанье.

И сразу же в руках у наших звездолетчиков откуда-то появились

С наперсток, так, лазоревые пилюли, которые плазмою светились.

Одним словом, мы были в шоке, — откровенно молвил академик, —

Но перед всеми лично, несомненно, я заявляю просто напрямик,

Никто из следопытов не понимает, правда, до сегодняшней поры,

Как сумели от сотен глаз спрятать такие светлячки эти вот курьеры.

И тем не менее, пилоты успели беспрепятственно их употребить,

И, не запивая водой, целиком взять, и пилюли просто проглотить.

Едва очнувшись, мы сразу бросились до пленников этих поскорей,

Дабы избавить их от внезапной плазменной конфетки поскорей.

Но поздно. Пришельцы, к удивлению, стали уже как светильники.

У всех тела уже небесным синим светом сразу ж засветились.

А после минутного сиянья вроде б нормализовались эти мужички.

Но вздохнув напоследок глубоко, мгновенно сразу повалились.

Сперва мы думали, — продолжал гид, — что всё уже пропало,

Что так нелепо, глупо от нас ушли космические пилоты тут на веки.

Но через год, к слову, мы убедились, к общей радости в обратном,

И, видно, снова нам, бесспорно, тут с ними опять безумно повезло.

Они теперь не мертвецы, но в состоянии, конечно, коматозном.

Ещё скажу про них — эти люди не простые, но они преступники?!»

«Обожди чуток, — подняв руку и прервав ученого, заговаривал Никсон, —

Сначала мы для цивилизации вынуждены сделать один эксперимент

И у одного из космонавтов, так сказать, это самое сглотнувшее изъять

И вытащить из живота по всем канонам хирургии чудесный элемент.

Но, изъяв, мы не сумели в штуке этой самого элементарного узнать,

Из чего оно сотворено, но только погубили этому подопытному сон.

И вообще, — продолжал Никсон с изречением и пояснениями в свет, —

Всякое украденное добро, с давних пор известно всем, впрок не идёт.

Зато мы засвидетельствовали эту использованную чудную пилюлю.

А, в общем, эта штучка с вида, как застывшая росинка очень уж чиста.

Словно минерал какой, а по формату похож так, на маленькую пулю.

Хотя, к сожалению, эта штуковина давно уже, без излучаемого света.

Да вот ещё казус-ной момент, — заканчивал, безусловно, президент, —

Добавлю лишь, мы так, и не узнали, из-за чего тело может излучаться.

Но вот без пилюли этой самой у космонавта сердце сразу ж перестало биться.

Казалось, к сожалению, на этом казусе и завершится наш весь эксперимент,

Но наши лекари большие не допустили этак нашему герою помереть.

Но только лишь пришлось его в специальную барокамеру отправить».

«Пилюлю эту непростую, — стал далее мудреный академик пояснять, —

Мы, разумеется, в тот год в научный центр по ин-явлениям отослали.

Но минуло уже с тех пор, к сожалению, к примеру, годиков так пять,

И только в том году её назад, к нашей общей радости, для нас прислали.

На то, естественно, и документ на эту вот пилюльку из центра получили,

Где полноценно изучать такой феномен там они просто не сумели».

От русских стал подниматься ропот, но гид не обращал на этот бум.

И так же далее беззаботно объясняя монотонно, он тут им говорил:

«Дабы понять нам хоть на чуть немного идеальный, высший разум,

Ту изъятую пилюльку от космонавта мы по договорному контракту

Преступнику, приговорённому к смерти, дали, чтоб он её употребил.

И только тот сглотнул её, как непробудным сном заснул в одну минуту».

Представьте, гости дорогие, — с азартом продолжал тараторить гид, —

Узник с нею спал не день, не два, к примеру, а полный целый месяц.

И даже больше б спал, подопытный, бесстрашный, бесславный удалец;

Но вот когда ж её из живота его изъяли, как бы для анализа на вид,

Подопытный проснулся в одночасье сразу, с печальным видом весь.

Пилюлька же по форме и по весу не изменилась даже тут ни на йоту здесь.

Господа! — гид явно лукавил вдохновение, — Во время местных испытаний

Подопытный преступник был лишен самых важных, жизненных питаний.

Представить трудно всем, как жить без еды, воды и кислорода даже,

Как можно целый месяц пребывать в 50- градусной жаре иль стуже.

Но как из живота его прозрачную, неопознанную пилюлю тут изъяли,

Наш смертник сразу же очнулся и поведал, что над ним тут вытворяли.

А также, — одним словом, продолжал шустрый гид, словно бенефиций* —

Подопытный этот угнетённый про нас, про всех всю правду изложил.

И ещё словно бы все наши здесь квартиры на базе этой как-то посетил.

И, конечно же, написал отчёт про это всё в подробностях, как сценарий.

По-видимому, он духом был и, как бес-тленный дух, здесь всюду проникал,

Летая над каждым человеком, но сам тем временем, напоминаю, спал».

«А нас, — прервав академика, продолжил Никсон, — единодушно убедило,

От наших опытов, к общей радости, над инопланетной, непростой пилюлей,

Что это матрица такая, и потому, сдаётся, тут ещё дел совсем немало.

Сейчас она у прежнего звездолётчика — преступника в его желудке,

Который бедный, сразу как бы помер, без сосулечки внеземной своей.

А с ней, наверное, как бы в коме, словно на её невидимой подпитке».

«Что за чёрт?! — не вытерпел Громыко. — Что за ерунду вы нам несёте?!

Какое преступление могут пилоты совершить в этом добром свете?!

Как можно первопроходцев истязать?! Прошу, чтоб кто-то разъяснил».

Никсон сразу голову опустил, а ученый гид тотчас ситуацию прояснил.

«Дело в том, — стал молвить он, — эти звездолетчики к нам прилетели,

Как вы знаете, с созвездия Тельца, и тайно в контакт зачем-то вступили

С главарями нацистской Германией, и даже подарили им звездолет,

А на нём, троим лишь пассажирам, был запрограммирован к ним перелет,

К их ней звезде, в любое время даже, чтобы увидеть их цивилизацию.

И Гитлер с приспешниками, в 1945 году воспользовались приглашением,

И улетели на инопланетную землю, кинув так, свою любимую нацию.

Есть бортовой журнал, а также фотоснимки с подробным описанием,

Где нацистские преступники блаженствуют на райской той планете».

«Что за чушь, — не вытерпел тут Брежнев и Громыко, — вы здесь несете?

Какой отчет? Вы же языка их него не знаете и уж точно не понимаете».

«Да, — кивнул гид, — но по рукописи на борту, которая велась в полете,

Мы расшифровали эту письменность и узнали, что к ним у нацистов

Существовал сигнал, и раз за год они могли их даже к себе вызвать.

Если хотите, чтоб вам фотоснимки показали, надо перед телекамерой,

На Библии клятву произнести, чтобы вы никому не посмели рассказать

Потом, что увидели и слышали от нас тут, на этой базе сверхсекретной».

«Нам Библия? — рассмеялись коммунисты, — Да мы не крестились никогда!»

«Мы знаем, — хихикнул проводник, — это если вы проболтаетесь, то мы тогда,

По снятым кадрам спровоцируем большой компромат, и вам тогда точно;

Просто легче удавиться, так что сохранить эту тайну лучше вам навечно».

После не задачки небольшой, любопытство все-таки сломило атеистов.

Решили все же они на библии заручиться и тайну эту в себе захоронить.

Тогда проводник сей вытащил из дипломата небольшую книгу — Библию.

Положил ее наверх альбома и держа в руках так, как святую реликвию,

Сказал, чтоб каждый здесь клал на нее руку, и с честностью мог заявить,

Что он клянется никогда не говорить, что тут, на базе ВВС происходило,

И пусть в умах людей Гитлер мертв, которого — «Исчадье ада» породило.

Здесь мы не будем в подробности вдаваться, как все участники похода

Поклялись честью тут, что не проболтаются в жизни просто никогда.

И вот закончив клясться так, гид убрал библию и открыл наконец-таки

Свой альбом, в котором находились с подписями большие фотоснимки.

«Почти все кадры, — сказал ученый, — из бортового журнала звездолета,

Которые привезли наши инопланетяне кому-то, для какого-то отчета».

Гид по одному фотоснимку вытаскивал с альбома и отдавал по кругу;

А также зачитывал, что означает сей кадр, подписанный, под ним снизу.

«Вот, — говорил он, — в НЛО под ручки затягивают самого ярого нациста.

А вот, — показывая другой снимок, — он уже внутри этого звездолета.

Он сильно болен, но жив, лежа в корытце там, как человек безвинный.

Всё та же челка, специфические усики, и взгляд из-подо лба звериный.

Вот снимки, — отдавал гид с десяток кадров, — они уж на другой планете:

Из НЛО выводят Гитлера двое его спутников, улетевшие с ним вместе.

Лиц невозможно разглядеть из-за того, что обросли очень бородами.

Вот уж сели на дисковый вертолёт, вот летят над незнакомыми домами.

А это, — гид отдал им еще пару фоток, — Гитлера обследуют уже врачи.

Вот, далее, всем делают переливание, то есть закачивание иной крови.

Да и не какой — то, а инопланетной, от которой фашистские палачи;

Как трактуют записи под снимком, проживут еще лет сто без хвори».

Далее гид извлек и показал страждущим до сенсаций — чудо искателям

Еще пачку фотоснимков, где эти же нацисты идут каким-то зрителям,

В рукопожатие щерятся с ними, везде им суют цветы и разные подарки.

Есть кадры, как гоняют мячик или зимою на лыжне устраивают гонки.

Различных снимков тут навалом, но каждый кадр воспринят словами,

Всеми странниками так: «Этого не может быть — никак не может быть!

И как смогли инопланетяне подружиться братски с этими садистами?!».

Но академик просит по-товарищески не шуметь, успокоиться, остыть.

«А это уже наши фотоснимки, — отдавая до разъярённых чудо искателей

Еще кадры из альбома, — из жизни этих здесь вот арестованных людей.

Видите, все они здоровы, идут по аэродрому сами, без нашего конвоя.

Хотя и пленники, ведь они в 47 — году, вели битву с нами у Антарктиды;

И резали лучами наши корабли, как жестяночные банки, эти паразиты.

Их НЛО подбил наш летчик на таран, вот так мы захватили этих с боя.

Но сначала экипаж этот дотянул до Аргентины, где и упал под воду.

В салоне было идеально сухо, хотя на дне пробыли эти очень долго».

Здесь умный гид почему-то замолчал, и на Никсона посмотрел убого,

А тот с чего-то странно засопел. Но заявил вмиг экскурсионному народу.

«Это все, — сказал он, — но по сравнению, куда мы летим, это всё дребедень.

Сейчас на улице не бушует ураган, и нужно нам успеть за светлый день;

Добраться до праведника, а это ещё долго, но все ж не из последних сил.

Так, что нам необходимо отобедать, чтобы каждый бодрость сохранил».

Ну, что же, дорогой читатель, коль время для рассказа здесь не служит;

То кто-то обязательно об этом точно, сожаленьем, даже горько тужит.

Да, на смотринах «О тайне неизведанной на свете», время быстро пробежало.

И видя это, Никсон бодро поторапливает их на выход, чтоб всем успеть,

И не дай-то Бог, чтобы на каком-то еще деле время их нее привстало.

К тому же надо освежиться, откушать, и постараться сразу ж улететь».

Представьте далее, мои друзья, все же от такого вот здравого решенья,

Все путешественники наши тут радостно встрепенулись, для движенья

И без всяких лишних слов уже и разговоров как-то даже здесь по- бодрей.

Поспешили переодеваться, а потом и в лифт залезли сразу ж поскорей.

И вот уже помывшись, и чуток перекусив, не для официального отчета,

Все вскоре покинули эту базу на вертолете, для продолжения полета.

Ну что ж, пожалуй, вот и закончилась на этом деле так, первая глава,

Но, для кого-то, бесспорно, передышка, чтоб отдохнула малость голова:

А так же, без сомненья, осмыслить все и подвести собственную черту,

Читать ли далее «О тайне неизведанной на свете», или изорвать ее к шуту?!

А может из читателей моих, не каждому дано, информатикой этой овладевать,

Как, возможно, в наше время человеку во «Вратах Сокровенные»* — попасть.

*Бенефиций — человек благодеяния.

*Враты Сокровения — волшебство — колдовство.

*Гарно — с украинского: хорошо, добро.

*С прибамбасами — с преувеличением.

Глава — вторая

Встреча с повелителем «ДЕВЯТЬЮ ИСТОКАМИ»

Для силы духа и ума, ваш мастер слова, будет вам, как какая птаха,

И, без сомнения, он поработает языком для вас, как само пряха.

И вот со мной, кто как бы от берега родного, своего всё-таки отплыл,

Тот через миг мгновения какой, уже и в мир загадочный, тихонечко подплыл:

А над лесным горельефом в небе здесь один из вертолётов только лишь парит:

А в нём, конечно, как полагается: американская-русская делегация сидит.

Нет слов, как намаялись они все — эти бедолаги в предыдущей той главе;

Рассматривать НЛО, да и внеземных пришельцев, так сказать в натуре.

Пока вертолёт большой на землю калифорнийскую плавно тут садится:

Представь себе, мой читатель, всё же, что здесь загорный ландшафт такой;

Куда приземлись путешественники наши на чудо света поживиться.

Вся эта местность, к сожалению, же была на вид сильно мрачноватой:

Обычный, одинокий, деревянный домик, в виде пагоды хилой стоял,

И он прижимался сиротливо как бы под большой бутылочной скалой.

Весь дом уже в тени давно, и даже туман его низовья все тут опоясал;

Взяв, несомненно, в плен вот так, своей седой и влажной, пеленой.

Два аиста тут в любезностях курлыча, гнездятся на верхушке крыши:

Багряный свет скользил ещё по ним, из-за того, что были они выше.

Ручей от этого жилища, зигзагами и с брюзгами торопясь бежит,

Куда-то с шумом вниз, но о своём одном бубнит, как дух сварливый.

Чтоб через него пройти, горбатый мостик здесь по праву служит:

Он деревянный и резной, а чёрный лак придаёт ему тон отменный.

Ступеньки каменные к дому на подъём всех нас, конечно, доведут;

От не ходьбы по тропке этой, уже зелёный мох им завладел густой.

Как можно не заметить полуразрушенную из кирпичей ограду тут.

Их обвивают сплошь кругом плети дички лишь густого винограда,

А так же у домика углы до крыши: а ещё выступы у скалы крутой.

К сожалению, не весел даже окружающий покой местного пейзажа.

Сплошь вокруг просто страшный чёрный лес и ужасный бурелом;

По-видимому, тут ураганы, смерчи бывают часто, как в самом аду.

И сразу душу гнет да томит в страхе всех, какая-то тревога колом;

Как будто прилетели чудо-искатели к «бабушке Яги» на ворожбу.

И больше здесь не слухом, и не взором просто даже не найдёшь,

Вообще и никогда ни кур, ни коз каких-то, ни псов сторожевых.

И, без сомнения, хоть сотню вёрст иль миль ещё вокруг пройдёшь,

Представь себе, читатель мой, тут не найти совсем следов людских.

И лишь мытари двух супер держав великих, осмотрелись здесь с опаской,

Как сразу ж, с шумом-гамом улыбаясь, озираясь, по вылезли из вертолёта.

Как к ним подошел молодой монашек, по виду, как от веры христианской;

С капюшоном, в чёрной рясе и смиренно, из-за разбитого кирпичного пролёта.

Он руки только, для приветствия молча на груди своей сложил, и лишь, затем

Раскланялся чудо искателям, и уж, следовательно, после этого смиренно всем;

Также молча, жестом показал, чтобы они к небольшой пагоде за ним прошли.

Все тоже, разумеется, понимая, закивали головами и сразу за ним заковыляли.

Хотя Громыко шел со всеми, он как-то недовольно и ехидством носом шмыгнул.

По его такой ухмылке можно лишь понять, какую шутку тут с ними пожелали-

Проклятые буржуи разыграть, чтобы опозорить все их идеалы в этой жизни.

Ведь надо ж, в какую трущобу затащили, чтоб уверовали в мистические бредни.

И президент Америки, такое не довольствие его заметил и, конечно же, смекнул:

«Видно этому заму, об этом-„Потустороннем мире“, не правдиво, неточно изложили».

И потому от этого уже у дома, на крыльце Никсон всех чудо- искателей остановил,

И таким неверующим, как Громыко, он настоятельно и серьёзно их предупредил.

«Друзья! — начал наставлять президент. — Я призываю к благоразумию вас сейчас;

Быть осторожными, во всём, ведь за дверьми Новый Мир, открывается для нас.

Оставьте наконец-то здесь на пороге этого дома, все свои вредные привычки:

Такие как гордыня, хамство, а также всякие лихие подковырки — поговорки.

Не дай Бог, к примеру, кто в мире том из вас безрассудно, попробует с хамить;

Тот, к сожаленью, в бездну ада сможет, по-глупому, сразу ж точно угодить.

Прямо говорю: не знаю я, сколько мы будем у этого первоучителя в гостях,

Там не бывает времени никогда: и даже стрелки замирают на любых часах.

Напоминаю: волшебник сам по национальности, по-видимому, азиат — китаец.

Ему не нужен переводчик, ни какой, он в жизни нашей пребольшой скиталец.

Подумать только господа: прошел по свету все страны, материки и острова;

Пока не отыскал в горах Калифорнии, вот эти мирные, совсем спокойные края.

И тут почти один в тиши, и в полном от мира сего уединении в затворничестве

Постиг, возможно, в пещерном храме тут «Истинного ученья» в совершенстве.

И процитировал: «А сердце его оттого, что отверг он ученья иные, схожи с луной,

Чисто и зеркально оно: и на нём, представьте, ни пылинки ереси нет, ни одной».

Закончив так путешественникам говорить, хозяин штатов был просто непоколебим.

Он сразу же рукой махнул всей своей свите, чтоб они, не боясь, пошли за ним;

И развернувшись быстро тут на месте, в избушке ткнул с размаху дверь пинком,

И как бы с провожатым иноком из первых, в сей дом проворно влез бочком.

И чудо-искатели все бесцеремонность, проявили и последовали таким Макаром:

Ворвались почти толпой, бегом, в тот скромный, с вида скажем, тайный дом.

Забыв за раз от власти своей греховной, от светских своих всех наслаждений,

Что ждёт впереди таких людей, которых бремя обняла уже, для испытаний,

Где б только ни был путешественник иль странник в чудной стороне,

Такого храма, я ручаюсь, без сомнения, он не видывал вообще нигде.

Внутри жилища тут нет окон, ни комнат, ни дверей, ни перегородок,

А, так, Г — образный, длинный, широкий коридор, и пол как лёд был очень гладок.

Здесь в стенках, как бы по бокам: светильники кувшинчики пылают;

И от них, конечно, всюду благодатные эфирные пары, клубясь, парят.

Но вот прекрасный коридор привёл всех до дугообразного проёма;

Когда прошли их, то открылась взору всем, громадный, странный зал.

А из глубин его доносились тихое, журчание ручейков: начало из начал.

Да, то был действительно, какой-то храм, очень гигантского объёма.

Сам зал, как круглый диск, с радиусом так, примерно, в 100 метров.

Из-за туманности вверху, наверное, потолок был ещё более высоким.

Нашим мытарям, как муравьям сюда заблудшим, не оценить размеров —

Сего крова, потому что им казалось всё тут неосязаемым — далёким.

Ещё отметим мы: в этом храме было множество проёмов без дверей.

Но подсчитать их можно, а таких тут ровно — девяносто одна штука;

И все, как близнецы похожи, в виде дугообразных, выгнутых бровей;

И, несомненно, видно налицо, таится в этом очень хитрая ловушка.

Но, к сожалению, мы об этом не узнаём, а так сам зал почти пустой.

Но не грех тут всем полюбоваться лишь одним драгоценным троном.

Стоял он лицом, зашедшим, посередине зала, для назначения благой.

Но, без сомнения, напоминал он отражение зеркального пола издали

На божественный, распустившийся цветок лотоса на водяной глади.

В глазах это просто живая картинка, с очень зачарованным видом.

С одного бока сам трон казался путешественникам желто-медовым;

С другой стороны уже, или под другим углом, — багряным — червонным,

В ковровых накидках, в златых нарядах и в алмазных подвесках;

Был он высоким, на черепашьем щите, и по праву в царских у красах,

И, следовательно, вот тут, на этом самом драгоценном троне, лично

Бессмертный и всесильный человек сидит, действительно, привычно.

А рядом, как полагается, склонившись к нему, его послушники стоят.

Благие все подвижники — ученики, одетые по сану в монашеские рясы.

Их восемь молодых ребят, которые искоса на наших мытарей глядят.

На что Громыко за-смеясь, сказал: «Да это явно ряженые лоботрясы».

Никсон сразу побледнел, а генсек сказал, чтоб его заму рот зажали.

В это время ученики внимали, чему прочитанная учителем сутра учит.

А мытари, уняв Громыкина, сейчас глазели тут на необычайное светило.

Которое было вверху над троном и, явно, над головой учителем парило

В метрах так, двадцать пять от пола, без сомненья, а может и более.

Оно было как жемчужина, но освещало весь зал в храме, тем не менее.

Вращаясь там, на месте колесом, оно как солнышко прекрасное, сияло.

Само примерно — так с яйцо, но писк свой однотонный тихо испускало.

И это крохотное чудо даёт неограниченное, неиссякаемое, тепло и свет;

И только людям грешным будет, безусловно, не ласков от неё привет.

Пока, пожалуй, озираясь тихо, вся группа к трону медленно здесь шла,

До греха-водных дядек, такая речь от первоучителя — понятная дошла:

«Любое всё, что с виду формой обладает как-то,

В действительности, и по сути формы лишено.

Пустое ж место завсегда и никогда не пусто;

Хоть пустотой одной нам, кажется, всегда оно.

Шум один, иль тишина одна, молчанье и беседа

В действительности меж собой равны всегда.

Бывает иногда в полезном даже деле видно

Лишь только бесполезность скрывается одно.

Причины и следствия бед и несчастья, о которых мы здесь говорили,

Вещают лишь об одном: какую неправду лжецы на земле прославляли.

Когда по неведению в нашей жизни люди зло вместо блага творили;

Какие народы земли для духа отраву от лживых пророков приняли.

Все наши помыслы, утехи мирские, как и всё тайное с миром родство,

Известно Всевышнему, но не мешает течению, саму суть к изменению;

Возможно, намерения для грехопадения, подталкивает на то божество.

Испытывая так, чтоб жили мы не по своему, а по избранному течению.

Достойные ж, братья мои, по жизненному пути идя, совершайте деяния;

И вы узнаёте последовательность, пророчества от школы созерцания.

Как трудно очень, пред бездной неизвестности, благочестивым идти:

Всё время, совершенствуясь к перерождению, по неизведанному пути.

Так, изгоните вон, раз и навсегда, в конце концов, из своих сердец

Завистливые, лживые и всякие юродствующие душу, порочащие страсти.

Сумейте, — продолжал праведник слова, — сор ереси от истины смести:

Да так, чтоб засиял вовек над вашей головой — божественный венец.

Ведь тлен из жизни, безусловно, как и вся жизнь, из тлена вытекает

На смертных или на-бессмертных их Нирвана Бога только разделяет!

Но посмотрите-ка сюда, — продолжал истолковывать праведник слова, —

К нам в обитель: «Девяти истоков», пожаловали важные господа снова.

Но запомните, ученики мои, среди них один заблудший есть обманщик.

Он грешен так, как будто вытащил к нам из пекла ада бес — приёмщик.

Но, как истинный партиец, обожает сильно злые подковырки и обман.

Такие неверующие в Бога люди, как правило, таскают при себе наган;

И уже сейчас от его ехидной трухлявой оболочки, смрад один идёт;

Но вот таким, конечно, верю, он сегодня к бесам на отмывку попадёт.

Несомненно, дабы лучше рассмотреть наших всех путешественников,

А может, просто из-за приличия, праведник с царского трона встал;

И поэтому на небольшое, некоторое время он, разумеется, замолчал.

А мой дух, так же вместе с дорогим читателем, в группе спутников,

Подошли степенно, почти к этому времени, до самого золотого трона,

И стали разглядывать хозяина храма, которому прибыли неспроста:

Сам он был немножко сухощав и, можно сказать, среднего так, роста.

Наверное, на вид лет шестьдесят, но очень крепкого, волевого стана.

Лицо у него точно и явно не сильно морщинистое и уж совсем не белое;

А цветом, так сказать, скорее так, было восточное, золочёное, желтое.

Ещё нельзя не отметить, широченные брови и зоркие очи, как у орла.

Даже зубы, заметили все потом, были у него чуть-чуть лишь редкие:

Но зато, уж конечно, отменно — крупные и жемчужно — белые — крепкие.

А борода у праведника коротка и редка и трезубцем была вся бела.

Сам праведник замысловато тут одет, как будто с царских он палат:

На нём сидит с большими очень рукавами, китайский шелковый халат.

А на голове его отменно сделанный убор косынкой из дорогой парчи;

А на ногах лишь укороченные, из дублёной кожи, коричневые сапожки.

Он руками, как бы опирался важно на металлическую, в палец, трость;

И со стороны, без сомнения, подчеркивало в нём достоинство и честь.

Такой человек таит в груди, бесспорно, незримый луч сияния святого;

Чтоб побеждать не силой, а молитвой душе губителя врага людского.

И только лишь хозяин храма тут открыл свои уста, как сразу ж снова,

Все чудо искатели вновь поняли без переводчиков такие вот слова.

«Господа! Я приветствую вас с прибытием в храм: «Девяти источников!»

Я знаю также без знакомств, безусловно, все ваши фамилии и имена;

А ещё, что привело вас всех сюда под прикрытием, путешественников;

И в каких познаниях цепи, вам недостаёт, всего лишь одного звена.

По рангу, я Боди-дух Небесный, но вы называйте проще: дед Сун Дин.

Но, к сожалению, на земле грешной остался я бессмертный лишь один.

Но с вами, господа, мне нужно договориться, как-то раз и навсегда,

Что я исполню вам чудачество любое, коль в этом ваша вся отрада.

Только с носа по одному желанью, от которого волос встанет дыбом;

Но без капли крови, чтоб душа у вас заколыхалось радостным костром.

Но зато взамен, за это, я у каждого из вас засушу кусочек мозга в голове,

Чтобы всё забылось тут для вас, а нас наконец-таки оставили в покое».

Наступило небольшое молчание в храме, а Сун Дин, как бы в забытье;

Заговорил потом тихо — при тихо, не исключено даже, для себя стихами.

В словах мудрёных, почувствовалось, на мой взгляд, какое-то нытьё;

Вот-те строфы, но их просто трудно передать поэтическими словами.

Вредны бесчисленные сне-дающие, пагубные страсти:

От их влияния нам суждены всегда — одни напасти.

Однако же природа таковых от них почти едина;

И, кажется, печаль в судьбе опять непреодолима.

Но это всё, увы, от тысяч дум, волнений и забот,

С которых нас затянет в свой гибельный круговорот,

И им уж здесь не будет никогда, ни края, ни конца:

Раскрытые, растерзанные, смутьянские, гиблые сердца.

Но всё- таки настанет день, когда всему предел,

Положен будет нашим тяжким сильно испытаниям:

Лавине всяких пустотелых, столь неотложных дел,

Всем суетным мечтам, а также суетным дерзаниям.

Прибудет всё же день, когда к земным страстям

Дух человеческий, неугомонный разом охладеет,

Тогда душа, ослепшая на веки — вечные, прозреет;

И, образ, взяв один нетленный, вознесётся к небесам!

«И так, гости дорогие, — к пришедшим обратился вновь волшебник, —

Моих стихов вам не понять, хотя вас ровно здесь восемь человек.

Но вы летели столько времени ко мне, как на какой-то праздник:

Хотите истину узнать про этот, ну и, конечно ж, про грядущий век.

Что ж! Для вас готов любое сделать чудо, лишь от души пришло оно.

Но, как я и говорил, по одному желанию, это есть условие моё одно.

Пусть даже бредовая или мудрая идея, её исполню враз к примеру;

Притом, что в голову при этом, к сожаленью, вам не ёкнула сдуру.

И вот теперь, когда моё желание вам тоже, как говорится известно,

Скажите прямо, без кривляк: на моё условие сие вы согласны честно?»

Тут наши путешественники дружелюбно дружно, конечно, пошептались,

И сразу ж одобрительно после закивали головами, то есть согласились.

Тогда Сун Дин похлопал вмиг в ладоши, как истинный владелец дома,

Перед приверженцами — послушниками своими, и тут же так распорядился:

«Сию минуту: накрыть в этом зале стол, для самого высшего приёма!»

Но сразу после слов своих, почему — то, от чего — то тут же испарился.

Но ненадолго, примерно, через одну минуту он снова появился здесь.

Прямо пред ошарашенными чудо искателями, просто как-то извиваясь;

Но за такой поступок свой он поклонился им, и этим извинился всем.

И сразу же потом Сун Дин забормотал губами заклинание своё затем.

И чудо! Из ничего появился на полу прямоугольный деревянный стол.

И он расположился там, где находился у чародея его золотой престол.

И как ни странно, уже напичкан был разными, изысканными яствами;

А запах с этих блюд, заставил всех гостей уж предвкусить слюнями.

Все ученики чародея, разбежались по дверным проёмам кто куда.

Но ненадолго, и вот уже к яствам на столе, несут добавочки свои сюда,

А также принесли послушники ещё обтянутые в кожи кресла-стулья,

И сразу ими, естественно, обставили богатый стол со всех его сторон.

И вот как в ресторане уж, шум да гам и разный посудный перезвон.

Теперь подробней, что из блюд с яствами тут увидел восхищённо я.

На столе большом, покрытом строго — чёрным лаком

С тонким, врезанным, замысловатым в нём рисунком

Разложены сотни лакомств — много рядно — ловко тут.

В чашах, вазах дорогих к искушенью сразу вовлекут.

А сколько в них плодов румяных или изумрудных;

Груши с заячью головку или мясистый виноград,

Груды яблок, персиков, бананов, ананасов сочных;

Радующий на вкус любой и на искушенный взгляд.

Ну, и конечно, здесь закусок просто море свежих:

Это рыба и икра, всякой масти видов осетровых,

Тут заправленные блюда лишь с подливкой острой.

Здесь с горошком вся, а вот уже под сладкой соей.

Безусловно, есть и с мясной начинкой баклажаны —

Будто только что с плиты горячей сразу принесены.

Есть даже шашлыки тут, а также всякие балычки;

В закопченном виде ещё дичь: утки, гуси, куропатки.

А сколько на столе колбас, это просто туча блюд,

А к ним томаты и на их основе перчик, и аджика

Почитателей своих, бесспорно, уж давно тут ждут.

Золотые сыры везде, а ещё со сливками клубника.

Здесь и рис отварной, со специальной приправой,

От него распространяется пар аппетитный такой.

А сколько хлебных пирогов воздушных и сдобных:

Столько же было и пампушек солёных медовых.

Сколько из рассола здесь нежно сладких грибов,

Или ряды салатов из хрустящей капусты да огурцов.

Яств и кушанья, различных валом, просто вдоволь,

Перечислить о застолье этом точно болей не берусь.

Без сомненья, все там были вкусовые сочетанья:

Винов вдоволь всех и всё, для такого угощенья.

И вот лишь под попечительством кудесника, за угощением все расселись,

Глаза чудо-искателей вмиг невольно жадно по застолью разлетелись.

Сун Дин тоже сел к столу, но перед едой расслабиться призвал.

Затем опять привстал и без церемоний, отведать пищу наказал.

А дальше по-простецки, всем гостям сказал лишь напоследок:

«Вы ещё не знаете, но перед вами я очень даже старый предок.

Сейчас за застольем всё, что вы будете, несомненно, пить и есть

Является тут божественным волшебным питанием, что ни на есть;

И, следовательно, если вы, господа, каждый день такую пищу ели,

То, без сомнения, тогда три столетия, без болезней вы б прожили!

И уж после этого моего скромного и чудодейственного угощения

Три дня не будете справлять свою нужду от благого причащения.

Столько времени, потом забудете ощущать ещё и чувство голода.

И потому тревожится затем, вам нет никакого от этого повода».

И лишь после этого кудесник сел, а его гости кушать принялись,

У многих путешественников от нетерпения даже руки затряслись.

Но всё же все здесь они свою бесцеремонность дружно проявили:

Набросились, как голодные волки, на еду и почти всё употребили.

Но волшебник распорядился, и сызнова накрыли так же этот стол.

А гости, поедая всё за обе щеки, говорили, чмокая, все до одного:

«Что за вкус и аромат? И что за дух в нас божественный зашел?!

Признаться честно, никогда и нигде мы не ели ничего подобного!».

А дальше здесь всё, может было бы за застольем таким отлично;

Но вот когда изрядно гости все до отвала тут наелись и напились,

Как бы из-за барского стола Громыко вышел дерзко непристойно.

И обратившись до Сун Дина, сказал ему, зловеще ухмыльнувшись:

«Владыка! Вам нужно знать, что не для того в гости едут далеко,

Что в своём родимом доме кушать, может, нет совершенно ничего.

Хотелось бы убедиться в вас на самом деле, какой бессмертный вы?!

Или, к сожалению, такая же труха, как все собравшиеся здесь мы?!

А в ваши фокусы не верю, и, следовательно, не желаю их я знать,

И в ваш капкан гипноза не позволю, своим товарищам попасть?!».

Лишь Громыко смолк, волшебник из-за стола к трону чинно вышел

И, развернувшись до гостей, сказал, как будто всё уже предвидел:

«Есть у русских поучительная поговорка: «от волка оборонишься,

А вот от злого ненавистного человека уже никуда, не упрячешься?!»

И только после этого он Громыкину здесь на заданный вопрос сказал.

«Ну что ж, герой, гляди сюда, — и палец кверху, говоря ему, поднял, —

Сейчас ты и все, безусловно, видят надо мной крохотное светило,

Но это, скажу так: внеземная сфера, чтобы моя душа в ней царила!

И чтобы разум твой и моих гостей в догадках сердце не томило,

Скажу вам по секрету лишь одно: в этой оболочке вся моя сила!

Но именно из-за неё я смог однажды бессмертие в себя вдохнуть!

А чтоб оно светило эдак?! Я в тигле золотом покорил живую ртуть!»

Здесь все головы приподняли и бросили окончательно пить и есть,

И к бровям приставили ладошки, чтоб вновь светило рассмотреть.

А это «Крохотное солнце», быть может, лишь величиною, так с кулак

Было, в верху, как я уже сказывал, примерно, в метрах около тридцати так.

И всё так же на плаву в пространстве храма, теплотой дышало и парило,

Давая вечный день в подземном храме этом, как микромодуль НЛО.

«Ха-ха! Бессмертный? — и Громыко начал нарываться на волшебника, —

Так я на слове, как мошенника, сейчас тебя уже подловил, владыка,

И посмеяться никому не дам, над нашей коммунистической главой,

Хотя б и пришлось бы мне за правду — матку поплатиться головой!»

Тут все глядят, как в одно мгновенье, этот большевистский идеал

Перевоплотился на глазах у всех, и стал уже как уличный жиган.

Под продолжающийся свой хохот, он враз из своих брючин достал

Настоящий самый, скажем так, шпионский, чёрный, небольшой наган.

«А ну-ка, сидеть тихо, господа, — Громыко на американцев закричал, —

А не то с кудесником вас всех могу до одного, как собак перестрелять!

Сегодня я на вас, проклятые буржуи, очень даже сильно осерчал:

За одурачивание пролетарий, таких людишек надо б точно истреблять».

Тут дальше, без сомнения, события уж больно круто развернулись.

От дерзости такой у всех приоткрылись рты, и языки зараз отнялись.

Зато хозяин дома, достойный чудотворец про-прадедушка Сун Дин

Не выдавал своего, к удивлению, никакого беспокойству тут один.

А, в общем, со стороны казалось, что ему, наверно, здесь всё равно,

Хотя наган этого злодея был направлен точно и только на него давно.

Конечно, сей рассказ мой больно тихонечко и медленно уж ведётся;

А дальше дело происходило так, как в комнате веничком метётся.

И министр Громыко никого здесь не собирается зазря страшить,

Но хочет взять на душу грех большой и личную правду доказать.

Для точности злодейства подошел к волшебнику почти вплотную

И, выстрелив в него четырежды, осознал в момент, что всё впустую.

Гордец Громыко побледнел тут, сконфузился, и даже содрогнулся,

И, быстро он потер глаза, которым впервые не поверил, испугался.

Зато дедушка Сун Дин нагнулся и, найдя четыре пули под ногами,

Подбросил ловко на ладошках их, и хило посмеялся пред гостями.

Тут лишь у гуляк страх сошел, и они вздохнули мигом с облегчением.

Вскочили с мест, хлопая в ладони, как будто в цирке веселились.

Но Громыко никогда с позиций так своих, не уходит с пораженьем.

Он поднимает сызнова свой наган, и снова все тут насторожились.

По натуре Громыко тихий был, а тут как демоны в него вселились:

Зелёные злые огоньки в его глазах, отчего-то разом засветились.

На сей раз он цинично метится уже не в человека и не в людей;

А в чудо — сферу над Сун Дином, в его талисман «Маленькое солнце».

А с зала выкрики уже чудо искателей: «Ты что же делаешь, злодей?

Не смей, басурман, стрелять туда, ведь там, у чудотворца сердце?!»

Но, к сожалению, скажем, к бунтарю слова встревоженных людей

Как будто бы так в пустое место, иль вовсе не доходят до его ушей.

И вот из его нагана, гремят уже два прицельных выстрелов всего,

Но только сам как скошенный замертво упал от злодеяния своего.

Но сразу ж рифмы, как нещадные грехи,

Сложились в ситуации такой в стишки.

Откроем мы ж тогда неугомонные сердца,

Чтоб жизнь была без тлена, без конца.

Так, бренное тело, презрев и покинув,

Родной дух отошёл, оболочку отринув.

Вот пробил разлуки томительный час:

Тигель остался, а пламя огня уж угас.

Кто отлетевший тот дух потревожит?

Кто воспрепятствовать этому сможет?

Нам сразу знать то, всё пока не дано;

А в жизни бывает так, что всё решено!

Но всё же все подробности, дорогой читатель мой, уже в другой главе,

Чтоб с передышкой, несомненно, посвежей, виденья были б в голове.

Глава — третья

Праведник Сун Дин старается оживить путешественников.

…

Конечно, всякое лихо имеет двоякое лика, и потому — то это споро.

Но только оно ко всему не меняется в сюжете так быстро — скоро;

И оттого я остановил рассказ в предыдущей в той главе лишь тогда,

Когда лихой Громыко расстался с жизнью вроде как бы навсегда.

Напрасны оказались козни у этого министра тёмных дельцов тут.

А за злодеяние, как правило, всегда три шкуры всё равно сдерут.

И точно, когда советский дипломат из нагана в сферу стрельнул,

В ответ в него из сияющего шара сразу ж луч беззвучно саданул

На вроде молнии, праведник при этом не успел вымолвить и слова.

Удар луча попал в наган, и он превратился вмиг в кусочек сплава.

Ну, а со светилом тут, конечно, ничего каверзного не получилось,

И оно всё также в пространстве зала в лучах своих переливалось.

Все бросились на помощь к бедолаге, а Сун Дин по-своему решил:

Он тут же ловко, с магическим движеньем, заклинание проговорил;

И потому-то на своё непонятное для всех какое-то это бормотанье,

Двух призраков получил, чтобы исполнили они его бы приказание.

Опустившись на колени перед ним, оба воскликнули, склонившись:

«О, Властелин! Священных вод! Мы по твоему приказанию явились!».

Сун Дин сперва поблагодарил духов, и по–приятельски им сказал:

«Вы уж извините, что побеспокоил вас, но я по делу лишь позвал.

Поймайте — ка душу разбойника, который в моё бессмертие стрелял:

Не хочу я, чтобы он три дня безнаказанно по земле грешной гулял.

Поймав его сразу в преисподнюю к моему побратиму сопроводите;

А когда вернётесь назад, мне тот час, срочно об этом доложите!».

Чело видные призраки поклонились на волеизъявление волшебника,

И молча вмиг исчезли с вида, для поимки души этого проказника.

А в тоже время уж склонилась, тут толпа над телом нашего рвача.

Заводят все усопшему, по очереди, его сердечко, так, от толкача.

И лишь намаявшись до седьмого пота, ослабел над ним ажиотаж:

Ведь, к сожалению, бесполезны мёртвому все припарки иль массаж.

И, диво-то, что на теле не было следов насилия, от чего-то преступлений,

Что изумило так, государевых мужей достопочтенных тут фамилий:

Хотя бы на синяк какой, или на царапинку какую-нибудь наткнуться;

А здесь ещё пришла беда: тело трупа стало потихоньку охлаждаться.

И вот уже и первая перебранка между нашими мытарями произошла.

И накаляющаяся обстановка сразу тут по другому сценарию пошла.

Но владыка храма крикнул басом: «А ну-ка, гости дорогие, тихо!»

И мигом над телом в этом зале закончилась перебранка и шумиха.

А в это время прибыли к волшебнику призрачные его слуги духи,

Которые душу Громыко доставили в преисподнюю на большие муки.

Они перед святейшим станом опустились, и сразу на коленья пали.

И не поднимая лиц от пола, они в такой смиреной позе доложили:

«О, наш кристальный и сияющий Владыка «Девяти святых истоков!»

Мы уже выполнили все до малейшей точности ваше приказание!».

В ответ праведник махнул рукой и отпустил восвояси эих пережитков.

А те, откланявшись ему, исчезли молча вновь в свой мир, в своё неведение.

А гости, к сожалению, уж дерзко за-скандалили опять между собой;

И у застолья ещё бы чуть и пошёл бы точно, страшный мордобой.

Но, безусловно, хозяин храма вновь в такой конфликт вмешался;

И в зале этом, незамедлительно, на эту свору глас его раздался:

«А ну-ка, бравые ребятки, хулиганить в божьем месте прекратите!

Я все желание исполню, но только не бузите и по порядку говорите».

Опережая русских, первыми американцы вынесли всеобщее своё решение;

И, в своей просьбе уличить коммунистов в их нем умопомрачение.

«Сдается, безусловно, нам, — съязвил Никсон, — у наших этих русских

Какие-то куриные мозги заложены в их головах абсолютно узких.

Возможно, из-за идейных соображений, есть в головах, провалены;

И первое желание такое: есть ли в их мозгах пустоты иль прогалины?

Хотелось бы увидеть наяву, хоть вы подумаете, что это шалость,

Но желаем на мозг кретинов посмотреть, надеясь на вашу милость».

«Ну что ж, — отвечал Сун Дин, — на милость я готов вам поручиться.

Доверьтесь сердцем мне, и с вами точно ничего плохого не случится.

Но за эту вашу просьбу как бы вы ни стали бы, потом на себя пенять;

Я предупреждаю, — продолжал Сун Дин угрюмо и как-то через зубы, —

Но первые желания, думается, у всех будут здесь довольно глупы.

Однако мне договор придется все равно сегодня всем исполнить.

Но я, безусловно, знаю: когда меня покинете все, как джентльмены;

Почувствуете счастливцами, а по здоровью будете, как супермены.

А вот насчет лежащего сейчас на полу остывающего, здесь трупа:

Я оживлю его потом, но выходка неверующего была страшно глупа.

Однако же, — договаривал кудесник, — нужно всем к столу присесть.

И только с шумом русские и американцы к застолью тут присели;

Сун Дин подошел к русским, сказав им: «Ну-ка, братцы, замереть!».

Потом махнул на них рукой, и те, к удивлению, словно закаменели.

У всех троих граждан СССР, остановилось тут же и сердцебиение,

Как, разумеется, остановилось у коммунистов полностью и дыханье.

В последний миг, что делали россияне, и какая у всех была поза,

В таком положении они и остолбенели от чародейского наркоза.

Тем часом кудесник вытащил из-под пол своего широкого халата

Сверкающий кривой кинжал для выполнения невероятного сюжета;

И для убедительности сперва оружием таким, разминаясь, помахал.

Вот три ученика пришли с подносами в руках, которых он позвал.

Они, как бы, скажем, построились возле обреченных сразу в ряд.

А американцы вышли из застолья и смотрят на жертвенный обряд.

Лишь Сун Дин закончил финт с оружием, он заставил бойких всех

Немного только подождать: ведь коль желаешь правдиво ворожить,

То надо, для Нирваны*, магические движенья со словами совершить,

И вымолить сюжет у Высших сил, чтобы исполнить некоторые чары без помех.

И вот лишь после каких-то выкрутасов, и его сильно зычных, непонятных слов,

Всем трём своим гостям из Советского Союза, макушки с их голов;

Как тесаком каким, он с лёгкостью лихой, у них подряд тут срезал.

И не содрогнувшись даже, эти как поверженные, с арбуз вершки,

Он на каждый поднесённый к жертвам прямоугольные разносчики их аккуратно снял.

А далее теперь всё просто: можно уж заглянуть в такие вот горшки.

«Ну, что тут в головной дыре? — спросил бесхитростно так Сун Дин,

У стоявших рядом, побледневших враз от страха так американцев.

Ну, что, — подтрунивал их, как бы он, — внутри у русских европейцев?

Не робейте и смотрите поскорей, а то тут смрад уже стоит один».

И всё же, к слову, здесь один из группы обомлевших американцев

Нашелся смелый джентльмен, то был высокий, молодой блондин.

«Позвольте мне, — сказал, вспотев изрядно он, — наш чудотворный господин;

Посмотреть: есть ли извилины в мозгах у коммунистов — тунеядцев».

И не дожидаясь согласия от чародея, стал в открытые черепа глядеть.

«Но в этих черепках, — проговорил разочарованно исследователь затем, —

Одна лишь пустота зияет, и просто здесь не на что, совсем смотреть.

Куда у них, — договаривал кудеснику, — пропали здесь мозги совсем?»

На что волшебник с холодком пожал пред ним лишь вмиг плечами

И ответил с улыбочкой ему, что многие живут с пустыми головами.

«А я вот не верю ни за что! — воскликнул тот же бойкий американец, —

Ведь на лицо подвох? Я всё-таки вам, в конце концов, тут не туземец!

Как можно так у людей зараз почти пол головы кинжалом срезать:

Без боли и, без крови, желаю тут Владыка, всю правду враз узнать?».

«Я подвижник, — отвечал на то праведник, — одного Истинного ученья!

Возможно ли, добавить что-то к тому, без лукавого преувеличения;

Конечно, есть, безусловно, в этой цепи ученья и оковы колдовства,

Как, следовательно, имеются звенья там и белой магии волшебства.

Я же обещал вам всем любое чудо сотворить без крови и мученья;

Как, думается, для вашего же удовольствия и, конечно, развлеченья».

А к этому времени все американцы уже от шокового испуга отошли

И, пошушукавшись между собой, Никсона об одной услуге попросили:

Произвести проверку, и влезть рукою к коммунистам в их черепа,

И точно убедиться, что такие головы просто как пустая скорлупа.

И Никсон, согласившись, взялся осматривать их, а потом сказал —

«Амитофо! — Бог ты мой! У них и впрямь друзья, все черепа пустые!

Но погодите, я кажется, у генсека в голове здесь что-то отыскал;