Бесплатный фрагмент - Какой народ, такая и армия

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ПРОШЛИ КАК МИГ

Когда в Афганистан вошли первые части десантников, еще учились в первом классе те мальчишки, кому предстояло уходить оттуда последними. У каждого прошедшего Афганистан своя память, своя боль, но объединяет их одно — боевое братство.

Охотники за караванами

Валерий Елкин в 1984—1985 годах служил в одной из самых элитных частей Советской Армии — в бригаде спецназа ГРУ. Без таких частей в Афганистане не могли обойтись с самого начала.

— Бригада стояла под Тбилиси, а в феврале 84-го мы пересекли границу возле Кушки, — вспоминает Валерий. — В Афганистан входили всей частью. Были у нас и молодые, и дембеля, кому оставалось дослужить какой-то месяц. Все были добровольцами. Прошли Кандагар и недалеко от аэропорта разбили свой городок. У каждой роты была своя зона ответственности, задача — перехват караванов душманов с оружием. Разведка работала хорошо, и, получив данные, уходили на задание.

Экзотика Востока была впечатляющей: мулла орет с утра, женщины в паранджах, жара, как в бане, с особым запахом пыль.

Уходили обычно на трое суток. Минировали тропы, где мог пройти караван. В караване — машины душманов типа нашего «Атамана», с привернутыми пулеметами. Обычно три-пять машин, бывало до десяти. Мы сидим в горах, ждем. Все это только ночью. Днем душманы отсиживались в кишлаках, в пещерах. Зашел караван в зону обстрела — подрываем фугас, начинается шквал огня. Весь бой — минут десять, и все кончено. Потом оружие каравана забираем с собой, если его много — вызываем «вертушки». Через год склад в части был забит этим оружием.

Первая кровь? На своей растяжке подорвался солдат-дембель. Если не попадали в засаду, то потери были всегда небольшие. У нас во взводе за весь период убитыми — семь человек за полтора года. А вот раненых было много. Ходили налегке, без бронежилетов, брали с собой только воду, немного сухпайка и боеприпасы.

Преферанс, драка, и — война

Для Вадима Гладкова дорога в Афганистан началась необычно:

— Служил в Герате старшим лейтенантом. Играли в преферанс, подрались. Мне светил выговор по партийной линии. На парткомиссии предложили ехать служить в Афганистан. Как человек сознательный, я отказываться не стал. Служил в 104-й воздушно-десантной дивизии, командовал которой генерал Павел Грачев. Кстати, как о командире дивизии я о нем очень высокого мнения — он старался беречь солдат и офицеров. Я был начальником разведки батальона. На операции нас забрасывали вертолетами на несколько дней, но могли прошарахаться и три недели.

Каждый такой выход на задание мог закончиться бедой…

— Ничего не боятся только полные идиоты, — считает Вадим Гладков. — Мы знали: что бы ни случилось, нас не бросят, выручат или вытащат.

Он был ранен в разведке.

— В высокогорном районе уничтожили два склада с боеприпасами, — вспоминает Вадим, — но всей ротой попали под плотный минометный обстрел. Накрыло миной. Осколочные ранения в голову и позвоночник. Эвакуировали только через сутки. Провалялся два с половиной месяца.

Орден или отпуск

Андрей Захаров в 1983—1985 годах служил в десантно-штурмовой группе Пянджского пограничного отряда, закончил старшиной.

— Мы занимались только зачистками, прочесыванием кишлаков, — вспоминает Андрей. — Вглубь Афганистана летали не больше чем на двести километров.

За Таш-Курганскую операцию его представили сначала к ордену Славы, потом наградной переписали на Красную Звезду. От награды он отказался, о чем ничуть не жалеет, предпочел отпуск, его как раз выделили один на 180 человек.

— Замполит положил на стол наградной лист и отпускные документы: «Выбирай», — вспоминает Андрей. — А нельзя вместе?

Но до ухода в отпуск он успел получить пулевое ранение в операции в горах Памира.

«Противника мы уважали»

Душманы были сильным противником, воевали смело.

— Умение владеть оружием пуштуны воспринимают с молоком матери, — вспоминает Вадим Гладков. — С чеченцами их и близко не поставить. Воевали духи грамотно, по стрелковому вооружению нам не уступали. Оружие у них было из США, Италии, много было китайского оружия. Правительственные войска Кабула они молотили в пух и прах. А противника мы уважали.

— Мы пришли помогать правительственным войскам, — вспоминает Валерий Елкин, — а им все было до лампочки. Нам прямо говорили: «Что вы здесь делаете? Мы сами между собой разберемся». Без поддержки нашей артиллерии они не воевали. Прочесываем кишлак, потом идут «зеленые», правительственные войска. Мы выходим из кишлака налегке, а они тащат ковры, тюки. Поэтому помогать им не было настроения. Если о наших планах узнают «зеленые», то это значило, что знают и духи.

— Военным путем проблему Афганистана было не решить, — уверен Вадим Гладков. — Надо было или полностью выбить мужчин, или вообще туда не лезть. Местное население охотно принимало нашу помощь — муку, сахар… Клялись, что они за народную власть, а уходим — ставят мины на дороге.

Афганистан — как светлый луч

Для Валерия Елкина служба в Афганистане в целом вспоминается так: «Это было самое главное дело в моей жизни, луч света. Я честно выполнил свой долг».

Если сначала советские солдаты воевали и думали, что они выполняют свой интернациональный долг и защищают южные рубежи Родины, то скоро эти высокие чувства отошли на задний план. Надо было мстить за погибших товарищей, выполнять приказы и боевые задачи.

— Мы с обидой восприняли, когда о войне в Афганистане стали говорить только негативно, — сказал В. Елкин. — Когда мы были там — страна молчала. Думали, что вернемся — и Родина встретит нас как героев. А вернулись — ничего.

Валерий Елкин, отслужив в армии, поступил на рабфак, потом в политехнический институт. А работать стал все же скорее по военной специальности — начальником службы безопасности в банках, крупных фирмах. Женат, есть сын.

Снится ли Афганистан?

— Нечасто, но бывает, — с грустью говорит Валерий.

Вадим Гладков считает, что его жизнь после Афганистана сложилась нормально:

— Работал на заводе. Двое детей, старший сын учится в институте.

Что такое «афганский синдром», знает хорошо:

— Год, наверное, я крепко после работы выпивал. Но потом справился с этим.

К сожалению, не у всех солдат, прошедших Афганистан, все нормально с психикой.

— В год в городе и области кончают жизнь самоубийством по двенадцать-семнадцать «афганцев», — рассказал Вадим Гладков. — В области на войне погибло 156 человек, а после войны за десять лет больше покончили жизнь самоубийством.

Андрей Захаров после службы в Афганистане вернулся на родной нефтеперерабатывающий завод в Кстове.

— Сначала я не мог понять, что здесь творится, — вспоминает он. — Я думал, что меня ждут на родном предприятии, но при первой же тарификации сразу понизили разряд. Скоро понял, что на предприятии никому не нужен. Помог комсомол. Стал поднимать первый в Кстове военно-патриотический клуб.

С 1990 года он возглавляет детский оздоровительный центр, в пяти клубах которого занимаются 570 ребят. По организации работы с детьми центр занял первое место в России.

— Эти двадцать лет пролетели как один день, — рассказал Андрей. — Постоянно переоборудовал подвалы под спортзалы для занятий с детьми. Все приходилось выбивать. Целое поколение выросло за это время. Можно сказать, что я нашел свое дело в жизни.

АФГАНСКИЙ КРЕСТ РОССИИ

25 декабря 1979 года решением Политбюро ЦК КПСС в Афганистан были введены советские войска. С этого дня не только для многих военных, но и для миллионов семей в СССР жизнь разделилась на две части: до и после Афгана. Это была, хотя и необъявленная, но самая длительная война, которую вел в своей истории Советский Союз — более 9 лет. 15 февраля 2009 года исполнится 20 лет со дня вывода советских войск из Афганистана. Для десятков тысяч матерей и отцов Афганистан навсегда останется символом гибели их сыновей, для сотен тысяч ветеранов — символом их боевой юности.

По официальным данным, всего военную службу в Афганистане прошли 620 тысяч советских военнослужащих. Из них 546 тысяч были непосредственными участниками боевых действий. За 9 лет войны 14433 человека убитыми потеряла Советская Армия в Афганистане. К этим потерям надо прибавить 180 погибших военных советников, 584 человека из других ведомств. Количество раненых составляет 49985 человек. Огромны санитарные потери — более 415 тысяч человек.

Не обошла афганская война и наш регион. В Афганистане воевали более 6,5 тысячи нижегородцев. 189 из них погибли, 834 вернулись раненными, 155 стали инвалидами. Но воевали наши земляки достойно: около половины — 3021 человек — были награждены орденами и медалями.

Что осталось в памяти у тех, кто прошел Афганистан…

«К обстрелам привыкли быстро…»

Валерий Бирюков, председатель Нижегородского областного отделения Российского Союза ветеранов Афганистана:

— Меня призвали в армию в день моего рождения, 10 мая 1980 года. Сначала попал в Дмитров, в школу военного собаководства. Из Горьковской области нас было 30 человек. Начали комплектовать команду в Туркестанский военный округ. Меня оставляли в спортроте, но я попросился вместе с земляками, и меня зачислили в эту команду. Когда на вечерней поверке командир назвал в этом списке и мою фамилию, все ребята закричали «Ура!». Это было приятно слышать. Из 30 горьковчан нас из Дмитрова полетели в Туркестан 27 человек.

Прилетели 30 мая в Ашхабад, в учебный полк, в сапогах и пилотках, а была уже жара. Жили в палатках, подготовка, причем очень серьезная, шла на полигоне — вместе со змеями, скорпионами, фалангами, но ничего, привыкли. Две недели тренировались в горах. Все мы прекрасно понимали, что скоро поедем в Афганистан, хотя мало себе представляли, что нас там ждет. 18 ноября из Ашхабада мы прилетели в Кабул, на пересылке распределили, кого куда. Я, в звании младшего сержанта, попал в 181-й мотострелковый полк, стоял он в Кабуле. Зона ответственности полка была — от Термеза до южной окраины Джелалабада. К обстрелам привыкли быстро, это даже казалось нормальным явлением. В 18 лет об этом мало задумывались. В перерывах между боевыми действиями сопровождали колонны с грузами. На месте не сидели, каждый день было что-то новое.

«Во попали! Бери голыми руками…»

Сергей Подпечкин, полковник в отставке:

— В 1981 году я служил в Горьком, в 60-й танковой дивизии инструктором политотдела, старшим лейтенантом. В июне 81-го через управление кадров, по приказу, был направлен в Афганистан. В тот момент ехать туда большого желания не было: только что родился сын. Но приказ есть приказ. Самолетом через Ташкент — в Кабул, а оттуда нас развезли по гарнизонам. Я попал в Шиндант, в 5-ю гвардейскую мотострелковую дивизию, замполитом в отдельный разведывательный батальон. Зона ответственности дивизии была — от Кушки до Кандагара, до 300 километров. Задачи — сопровождение колонн, разведка. Обстановка была сложной, напряженной. Боевые действия — не сказать, что были активны, но засады и обстрелы — постоянно. Нам, как разведчикам, приходилось мотаться много. Взаимодействие с афганской армией было, но не напрямую. Они воевали, а мы обеспечивали их, подстраховывали. С нашей стороны активных боевых действий, как правило, не было. Климат напрягал — пока к нему привыкнешь. Жара донимала…

Ситуации были разные… Однажды шли в колонне на Кандагар. БМП наша встала, а колонна ушла. Мы копались в двигателе, я и водитель, подняли трансмиссию. Вдруг — смотрю, кто-то стоит рядом, бородатый. Оглянулся — человек 10—12 в чалмах, с автоматами. Я и не увидел, как подъехала их «барбухайка» с колокольчиками. «Все, — думаю, — приехали… Во попали! Бери голыми руками…» А у меня и пистолет сзади на ремне, и руки в машине. Что-то они поговорили, я не понимаю, вдруг сели в свою машину и уехали. После этого пистолет стал носить за пазухой.

«Почувствовать себя настоящим солдатом…»

В. Бирюков:

— Я был самый молодой в полку, ушел в армию мальчишкой. А через полгода был зам. командира взвода, еще через месяц — старшиной роты.

Дедовщина у нас была, но — правильная. Бытовые проблемы лежали на молодых, но воевали-то старики. В горах тащишь свои 30—40 килограммов, да за молодого половину этого веса. Практически на себе тащишь еще один свой вес. Нагрузки были громадные. К этому надо добавить перепады температур в горах — то жара, то снег. Но все равно интересно было — почувствовать себя настоящим солдатом. Война многих закалила. Героем я никогда не был. Попадали в окружение, но выходили успешно.

После учебки я думал, что умею все, но оказалось — далеко не так, надо учиться. За полгода до дембеля мог сказать, что профессионал, и то каждая боевая ситуация — надо учиться.

«Командиры винили себя…»

С. Подпечкин:

— Потери в батальоне были. Тяжело к ним все относились. Командиры винили себя в первую очередь. Думаешь: что недосмотрел? Не догадался, не додумал… Сам себя ругаешь. Но чувства обреченности у солдат не было. Случались и срывы, конечно, но таких поправляли, выводили из стресса. У меня был хлопчик, так переживал, что из-за него, как он считал, погиб его товарищ. Он винил себя, что не успел в бою ему помочь. Парень впал в депрессию, замкнулся. Неделю я его от себя не отпускал. Тяжелым было ожидание боя… Нападали душманы исподтишка. Некоторые наши солдаты очень боялись, другие держались настороженно, но бравады не было, а таких немногих быстро ставили на место. Очень люди ценили, когда их награждали. Это радовало всех. Офицеры это спокойней воспринимали, а солдаты, были случаи, даже убегали из госпиталя в часть, чтобы попасть в строй на процедуру награждения.

Тогда еще было ощущение, что мы выполняем интернациональный долг. Конечно, когда солдат в атаку идет, он о Родине не думает, здесь другие чувства. Думали больше о товарищах, как их не подвести. Я, как замполит, говорил солдатам прописные истины, больше напирая на необходимость сплочения коллектива. Очень большое значение придавалось формированию нормальных межличностных отношений. Некоторые трусили — все было. Хотя говорили мы, политработники и командиры, и о больших вещах, что мы защищаем здесь наши южные границы, и люди это понимали. Солдаты знали свои обязанности, знали, зачем они здесь находятся. Уровень подготовки наших солдат был хороший. Все — с учебок. Хотя просчеты и были. Не все, конечно, были специалисты, приходилось и на ходу учиться. Сержанты и младшие офицеры были достаточно толковые. Обстановка кого-то отодвигала на второй план, кого-то выдвигала в лидеры.

«Случалось, и плакали…»

В. Бирюков:

— Лично для меня это было лучшее время моей жизни, хотя были не только приятные, но и печальные моменты, и гибель друзей. Потери были, но небольшие. Случалось, и плакали, не без этого. Бывало, что парень, с которым вчера разговаривал — погибал, как, например, наш запевала роты.

А домой писал, что все нормально. Некоторые из нас писали, что служим в Германии. Информации в газетах о той войне не было, только центральные иногда писали о доблестной афганской армии, которая разгромила банду в каком-нибудь ущелье. Мы читали и посмеивались, мы все понимали…

«Душманы стойкие были ребята…»

С. Подпечкин:

— Наш противник был — достаточно подготовленный. Душманы оружие свое знали хорошо, воевали грамотно. Стойкие были ребята. Правда, вряд ли они понимали, за что воюют — их умело обманывали полевые командиры.

Местное население к нам относилось в ту пору хорошо. У нас были специальные подразделения, которые вели агитационную работу, раздавали продовольствие, кое-что из одежды, давали концерты. Военные из афганцев к нам тоже хорошо относились, тем более, что многие из афганских офицеров учились в наших военных училищах. Афганская армия состояла в основном из крестьян. Грамотность у них была на нуле. Вытаскивали такого солдата в цивилизацию, ставили в строй, а он не понимал, за что воевать. Боевой дух у афганцев был невысоким. Лидеры в стране менялись, как перчатки, а некоторых и мы меняли. Авторитетом большим они не пользовались. Мулла в деревне имел больше авторитета, чем президент страны.

«Как все ждали писем из дома…»

С. Подпечкин:

— Многим после нескольких месяцев боевых операций нужен был отдых, длительный и хороший. Многим после Афганистана предлагали поправить здоровье, съездить в госпиталь, но тогда это даже с обидой воспринимали. Тем более молодые — что значит лечиться! Никто не считал себя больным, а тем более, если речь заходила о голове. Реабилитация нужна была, но должна была идти как-то незаметно и тактично. После года службы офицерам давали месяц отпуска. Передышка нужна была, но это было и опасно, очень тяжело возвращаться, снова привыкать. Люди рвались домой, мечтали о доме. Как все ждали писем… Мой механик-водитель, Паша, в результате контузии еле-еле видел одним глазом, несмотря на все увещевания, что надо сделать операцию, у него как раз срок службы вышел: «Только домой!». Пришлось отправлять его домой таким. А страна наша ничего не знала, дома нас ждали только родные. Через эту ситуацию в жизни прошли практически все, кто побывал в Афганистане.

Ощущения, что война заходит в тупик, не было, да и как-то не задумывались над такой проблемой. Мы были молодые… Не до раздумий было, особенно когда находишься в напряженной ситуации. Когда человек отстреливается в бою, он не думает о высоких идеалах. Надо ли было нам ввязываться в эту войну… Может быть, и надо, но если бы я стоял у руководства — действовал какими-то другими методами. Кто мог тогда предвидеть негативные последствия, что очень дорого война обойдется для государства, экономики… Конечно, все — от гвоздя до патронов — приходилось туда привозить.

«Мы были заняты делом…»

В. Бирюков:

— Мы гордились, что служим в Афганистане, прекрасно понимали, что защищаем южные рубежи. Об интернациональном долге тогда меньше говорили. Вернулись из Афганистана, такое было чувство гордости!

Вернулись домой, власть — райком, комсомол — скоро поняла, что нас надо использовать: у нас опыт, влияние, надо «афганцев» занять. Но мы и сами этого хотели. Стали создавать патриотические клубы в школах, занимались с детьми. Наш потенциал тогда использовался, мы были заняты делом. Занимались с детьми очень серьезно, на базе Дзержинского учебного центра. Учили мальчишек стрелять, рукопашному бою, преодолевать полосу препятствий, жить в полевых условиях. Ребята, которые прошли нашу школу, потом попали воевать в Чечню, и многие остались живы благодаря тому, что мы передали им свой афганский опыт.

С. Подпечкин:

— После Афганистана служил в Таманской дивизии, окончил академию, затем в Коврове, в Забайкалье, и снова — в Нижний Новгород. Службу закончил заместителем начальника отдела по воспитательной работе 22-й армии. За Афганистан награжден медалью «За боевые заслуги».

«Этим должно заниматься государство…»

В. Бирюков:

— Организация «афганцев» в Ленинском районе была самая первая в нашем городе. Уже в 83—84 годах мы начали собираться, обсуждать наши проблемы. Сначала создали объединение воинов запаса. А потом, в 1987 году, был первый съезд воинов-интернационалистов. Из Горького нас на том съезде было 10 человек. В 1991 году объединение воинов запаса оформилось в областное отделение Российского Союза ветеранов Афганистана. За это время организацией сделано было много. Важнейшее дело — создание в парке «Швейцария» мемориального комплекса памяти погибших в Афганистане и других «горячих точках». Мы считаем его лучшим в России. Сколько нам ни предлагали удешевить его стоимость, мы не соглашались. А потом открыли здесь же стелу с именами нижегородцев, погибших в Афганистане и Чечне. 498 фамилий…

Деятельность областной организации воинов-«афганцев» — многогранная. Очень серьезно вели законотворческую работу, стараемся, чтобы депутаты не забывали ветеранов Афганистана. В свое время помогали получить нашим боевым товарищам образование — договаривались с ректорами, чтобы в институт принимали без экзамена. Одна из наших главных задач — помогать семьям наших погибших боевых товарищей. То, что родители и члены семей погибших получают по 1-й тысяче рублей в месяц — это заслуга нашей организации. Ежегодно проводим несколько массовых мероприятий. Когда мне родители погибших ребят говорят, что если бы не вы, нас бы забыли, это приятно и в то же время грустно слушать: то, чем занимаемся мы, этим должно заниматься государство.

По-разному сложились судьбы тех, кто прошел Афганистан. Наверное, самая успешная, с точки зрения карьеры, — судьба Дмитрия Савельева. Он руководил «Норси», был депутатом Госдумы. Но таких успешных, которые пришли бы к нам в организацию и спросили: «Чем помочь?» — мало. Нам помогают те, у кого больше сердца, чем денег.

Ну, а Афганистан сегодня живет своей, восточной жизнью, подчас очень далекой от европейской…

Справка: сегодняшний Афганистан — крупнейший в мире производитель наркотиков. До 90 проц. героина, реализуемого в Европе, афганского происхождения. В наркобизнесе занято 22 проц. всего трудоспособного населения.

СОЛДАТСКИЙ ОПЫТ НЕ ПОМЕШАЕТ

Как работает областное объединение воинов запаса

«Стрелы Магомета» — так называли душманы реактивную артиллерию, в которой служил и Эдуард Бругге заместителем командира взвода. Вернулся из Афганистана, стал работать в речном училище. Но хотелось Эдуарду найти единомышленников, чтобы сообща вести военно-патриотическую работу.

В феврале 1988 года состоялся I слет воинов запаса, через год председателем совета объединения был избран Э. Ю. Бругге. Прошло два года, срок достаточный, чтобы объединение воинов запаса проявило себя.

Наш корреспондент встретился с Э. Ю. Бругге.

— Эдуард Юрьевич, в нашем городе, наверное, не одна сотня воинов запаса разного возраста, но, думаю, многие еще просто не знают о существовании объединения, поэтому есть смысл рассказать: зачем оно было создано, каковы цели, направления его работы.

— Организациями-учредителями объединения стали областной Совет народных депутатов, обкомы ВЛКСМ, ДОСААФ, областной совет профсоюзов. Отделения объединения работают сейчас почти во всех районах города и области. Мы участвовали во всех сборах инициативной группы Всесоюзной ассоциации воинов запаса и военно-патриотических клубов.

Зачем все это нужно? Считаю, что опыт, полученный нами в армии, может и должен работать на перестройку. У нас, воинов запаса, огромные возможности и, главное, желание готовить подростков к военной службе. Мы понимаем, как тяжело служить в армии, если не получил заранее необходимой подготовки. Пожалуй, нам с подростками и легче найти общий язык, мы для них свои, как старшие братья.

Но воспитание будущего солдата — не самоцель. С помощью военно-патриотического воспитания мы рассчитываем подготовить прежде всего гражданина, труженика, крепкого физически и нравственно, человека с чувством собственного достоинства, который бы не боялся трудностей, гордился тем, что он живет именно России.

Сейчас мы работаем над созданием постоянного областного военно-патриотического центра (ОВПЦ) при объединении воинов запаса. Направления его работы можно определить так: координация деятельности военно-патриотических клубов, а их, кстати, в области на сегодня 38, и занимаются там более двух тысяч подростков под руководством опытных инструкторов, прежде всего «афганцев», десантников, пограничников; вовлечение в военно-патриотическую деятельность молодежи из неформальных объединений, в том числе «трудных» подростков, и всем вместе — содействие охране общественного порядка, предупреждению правонарушений среди подростков. Как теоретическая часть нашей деятельности — проведение разъяснительной работы об интернациональной миссии советского народа, повышение авторитета и престижа Вооруженных Сил. Практический метод работы — организация оборонно-спортивных лагерей, военно-патриотических клубов для занятий с подростками.

— А как сейчас обстоит дело с организацией таких лагерей!

— Нам приходится начинать почти с нуля. Все учредители объединения воинов запаса одобряют нашу деятельность, но вот помочь реально… Все упирается в создание материально-технической базы. а чтобы ее иметь, нужны прежде всего деньги. В городе есть несколько популярных среди подростков военно патриотических клубов, бывает, родители буквально упрашивают нас записать туда своего сына, и ребят оттуда вечером не выгонишь. Сколько раз мы убеждались, что все-таки спорт и вообще все, что так или иначе связано с армией, гораздо больше привлекает молодежь, чем дискотеки и сопутствующие им развлечения. Настоящий парень охотнее будет «качаться» в спортзале, чем трястись на дискотеке, думаю, и родители предпочтут первое. Особенно популярны такие клубы, как «Кобальт», где Дмитрий Кузнецов готовит разведчиков, «Пограничник» под руководством Дмитрия Нестерова, «Подвиг» — Владимира Дегтярева, «Десантник» — Сергея Некрасова. Этим клубам приходится самим создавать себе условия для занятий — где-нибудь в подвалах, в лучших случаях, при школах. Можно и нужно больше строить таких клубов, нашлись бы и инструкторы, но вот с оплатой их работы — вопрос сложный. Ставок мало, и они минимальны. Если бы инструкторы были освобожденные, то есть работали бы в клубах, то и эффект был бы значительнее. Своих же денег у нас нет.

— А как вы собираетесь решать свои финансовые проблемы!

— На спонсоров надежда небольшая. Наше объединение должно быть хозрасчетным, тем более что мы в состоянии сами заработать деньги. Для организации ОВПЦ нам надо 500 тысяч рублей, но средств этих финансовое управление облисполкома не дает, хотя в областном бюджете на организацию военно-спортивных лагерей выделяется 700 тысяч рублей в год. Деньги немалые, но используются они децентрализованно, нам из них ничего не перепадает.

— В идеале, видимо, должно стать так: на базе какой-либо воинской части организовать такой центр — со своей, переданной из армии техникой, помещениями.

— Пока это только мечта. Идет конверсия, сокращение армии, но это не значит, что военно-патриотическая работа должна сворачиваться.

Военно-патриотический центр должен иметь свои танки, бронетранспортеры, конечно, непригодные для боевого использования, учебное стрелковое оружие, снаряжение, вообще, короче говоря, все необходимое для обеспечения лагеря примерно не полк. Мы могли бы через такой лагерь пропускать до трехсот человек в смену, допустим, — за десять дней. Готовить пехотинцев, разведчиков, десантников, водителей — кто требуется армии. За лето необходимую предармейскую подготовку могли бы получать все юноши — школьники девятых классов, учащиеся СПТУ. Они пришли бы в армию уже достаточно подготовленными и, уверен, с хорошим настроем не службу.

Что может быть в этом плохого? Крепкие и обученные, ребята перед армией — им только легче будет служить, каждый воин запаса это знает по себе, особенно «афганцы». Да и родители тогда могут быть спокойнее за своих сыновей — трагические случайности будут сведены к минимуму, ребята получат неплохую закалку заранее.

В ОВПЦ должны работать штатные инструкторы. Вся учебно-воспитательная работа, теоретические занятия будут осуществляться в соответствии с потребностями армии по программам, утвержденным областным управлением народного образования. Набор и комплектование секций ОВПЦ будет производиться из числа учащихся 5—10-х классов школ, учащихся СПТУ. студентов, молодых рабочих призывного возраста. Полный курс обучения — три года. Выпускники его после лагерных сборов будут получать соответствующие свидетельства и иметь преимущественное право выбора рода войск при призыве на срочную службу.

— У вас есть схема военно-патриотического центра!

— Здесь мы планируем иметь три сектора: подготовки инструкторских кадров, где должны работать пять штатных работников, сектор организации клубной работы в районах и сектор постоянной подготовки инструкторов военно-патриотических клубов на базе ОВПЦ — семь постоянно работающих инструкторов, а также образцово-показательный военно-патриотический клуб с четырьмя инструкторами и 120 курсантами, где можно будет получить методические рекомендации для организации работы. Всего —28 штатных работников в ОВПЦ. Но когда это будет, сказать трудно. Надеемся, что в этом году.

— На днях состоялся II областной слет воинов запаса. Какие вопросы вы там решали?

— Главный вопрос — о переформировании нашего объединения из любительского в хозрасчетное, профессиональное. Были гости. Был отчет о работе по направлениям. У нас есть сектор по операции «Долг», это работа с инвалидами-«афганцами», семьями погибших. И, конечно, обсуждение состояния работы с подростками, нашей хозяйственной деятельности, ее перспектив. Подготовили мы и предложения в государственную программу, направленную на решение вопросов, связанных с устройством жизни и быта «афганцев». У нас в области, кстати, проживает 4605 воинов-интернационалистов, в том числе 71 инвалид, а также 151 семья погибших в Афганистане. Эти предложения мы обсуждали на слете.

Итак, областное объединение воинов запаса набирает силу. Впереди много интересных дел и начинаний, особенно учитывая сегодняшнюю обстановку в стране.

И последнее. Председатель областного объединения воинов запаса член обкома ВЛКСМ Эдуард Бругге выдвинут кандидатом в областной Совет, и именно от воинов запаса.

МАМЫ ПРОТИВ «ДЕДОВЩИНЫ»

Создан Нижегородский комитет солдатских матерей

«Здравствуйте, дорогие родители. Во-первых, хочу сообщить, что у меня случилась беда: я убил человека…» Это письмо сына из армии показали мне родители Дмитрия Королева на слете солдатских матерей, который состоялся 3 ноября в гарнизонном Доме офицеров.

Более ста мам, сыновья у которых служат или будут служить в армии, собрались здесь, чтобы создать Нижегородский комитет солдатских матерей. И почти каждая из них пришла сюда со своей болью, а то и горем. Не может не беспокоить родителей солдат обстановка, — сложившаяся сейчас в Советской Армии: многочисленные случаи избиений, самоубийств, убийств, извращений, садизма. Есть воинские части, побывав в которых, родители видели в казармах грязь, вшей, своих похудевших, а то и голодающих сыновей. Недалеки от истины и утверждения, что наших парней в некоторых регионах страны превращают в живые пограничные стены и что в сегодняшней армии у солдат порой отнято право на жизнь и на защиту собственного достоинства, «дедовщина» ломает не только кости, но и души, а стройбатовцы — рабы в солдатской форме.

Естественно желание матерей увидеть внуков, а не памятники своим сыновьям на кладбищах.

— Сын попал в стройбат, — плачет женщина, сидящая рядом со мной, — там его так избивают, что два раза убегал жаловаться в военную прокуратуру. Вернется — никаких мер не принимают против виновных, а его опять бьют. И как его взяли армию: без четырнадцати зубов пошел служить.

Или такой факт: призвали в армию парня, у которого имеются признаки более десятка различных заболеваний. Какой из него солдат? В институт по состоянию здоровья не приняли, а в армию, оказалось, можно. Там он и погиб.

— Моего сына избили так, что в госпиталь положили, — рассказывает другая мама. — Приехала к нему, а у него уже и гастрит, и давление, а ведь здорового в армию отправляла. И какая служба: в стройбате лес валит.

— Сын в отпуск пришел с перебитым носом!

— А мой вернулся, смотрю: у него в паху синяк, отпечаток сапога.

И это еще не самое, страшное. Бывает и хуже.

— Сын попал во внутренние войска, в Московскую область, — рассказывает Н. Е. Фарафонова. — Прослужил всего три месяца, а сейчас в госпитале в тяжелом состоянии, две операции сделали. После отбоя поднял его «дед», дагестанец, разжалованный сержант, и давай сонного бить. И как: перитонит, травма черепа, гематомы. Трое суток его в казарме скрывали и уж только потом отвезли в реанимацию. Били его, а никто из роты не заступился, хотя все сто двадцать человек видели. Сначала нам сообщили, что у сына аппендицит, а когда мы приехали — долго к нему не пускали. Офицеры не хотят с этим делом разбираться, полное бездушие, документы нам не показывают. Сын ушел в армию, был семьдесят килограммов весом, а сейчас пятьдесят. Подали в суд, но будут ли результаты? Даже телеграмму о состоянии его здоровья из госпиталя нам дали только через месяц.

Тяжело было все это слушать… К офицерам облвоенкомата и гарнизона, приглашенным на слет, прежде всего обращались матери. Вопросов было много, трудных вопросов, на которые ответить просто так невозможно.

— Почему российские парни должны разнимать кавказцев, а они служат у нас, да еще наших ребят бьют?

— У меня внук в Степанакерт попал, восемнадцатилетний против этих бородачей, автомат не умеет держать. Да лучше бы я за него отслужил! — говорит дедушка-ветеран.

— Пока в Советской Армии такие генералы, как Макашов и Язов, мы вам не доверяем, — кричат из зала.

Попытался объяснить мамам, почему в армии «дедовщина», начальник политотдела облвоенкомата Ю. Г. Новиков:

— Мы еще перед отправкой в войска говорим ребятам: «Не замыкайтесь, не молчите, сообщайте о всех случаях издевательств командирам или в военкомат». Но ребята боятся «дедов». И еще одна причина: много стало призывников со слабым здоровьем. Это и оттого, что не хватает врачей-педиатров, на призывных комиссиях бывают ошибки. Тяжело с питанием, экологические проблемы…

Но, конечно, корни «дедовщины» не только в этом, и приказом министра обороны ее не запретишь. Вот что вспоминают бывшие солдаты, которым уже некого бояться, рассказывая об армии.

С. СЕРГЕЕВ, ныне рабочий:

— Служил в стройбате. В учебке у нас «дедовщины» вообще не было. Все одного призыва, все равны, и сержанты были хорошие. А когда попал в роту, там все было. Из ста восьмидесяти человек русских только пятнадцать, немцев из Киргизии и то больше — восемнадцать. Сорок украинцев, сорок — грузин, остальные азербайджанцы и другие, в основном из Средней Азии. Все, кроме русских, держались друг за друга, попробуй тронь кого из азербайджанцев. Украинцы держались вместе, а наши — дураки, и били их чаще. Драки каждый день. Я и сам челюсть ломал. Никому не поддавался, и меня боялись даже украинцы.

— А офицеры чего смотрели?

— Так и офицеры били. И их били. Но вот я бил только за дело, если не слушались «молодые». Кавказцы считают, что пол мыть и посуду — это женское дело, а почему это мы, русские, должны за ними убирать? Пока, бывает, в морду не дашь, он и не сделает. «Дедовщина» — это такая уж традиция, без нее нельзя. Ну почему «дед» перед дембелем должен, как « молодой», все делать?

В. МОРОЗОВ, сейчас мастер на заводе:

— Служил в мотострелковых войсках. В учебке было особенно тяжело, но «дедовщину» на себе ощутил и там. Сержанты как-то выпили, один наблевал, приказали: убирать. Пока «молодой» — вся грязь его. В армии не любят тихонь, слабых, им чаще всего и достается. И очень важно, как себя поставишь. Друзей-земляков надо иметь, да и вообще — что это за солдат, если он же себя не может защитить? Я был сержантом — никогда никого не обижал. А уж таких избиений, убийств не помню. Один солдат у нас застрелился в карауле из-за того, что девчонка изменила, а так все нормально было.

«…Если не можешь себя защищать…». Дмитрий Королев, с письма которого мы начали этот рассказ, защити себя, но при этом убил другого. История эта еще не закончилась, ему предстоит военный трибунал. Но и случай этот такой, что произойти в армии может с каждым. Пять дней его жестоко избивали солдаты-азербайджанцы. Друг Дмитрия накануне трагедии избитый, попал в госпиталь, а сам он в тот день, отбиваясь в столовой от пятерых, ударил одного из них жом. «Папа, — сказал он отцу при встрече, — если бы я его не убил, тогда ты бы приехал за гробом». Родителей убитого солдата командование незадолго до трагедии вызывало в часть, жалуясь на его хулиганство. Не приехали, сочли за шутку: командиры, как учителя в школе, вызывают родителей «нашалившего» солдата.

Конечно, нельзя безапелляционно утверждать, что вся наша армия больна «дедовщиной». Но тем не менее проблема эта есть, и она все более обостряется.

Для того и создаются комитеты солдатских матерей, чтобы помогать тем военнослужащим, кто попал в беду. Всем призывникам, куда бы они ни попали служить, даются теперь номера телефонов ближайшего комитета солдатских матерей, куда они могли бы обратиться. Мамы отныне будут присутствовать на призывных комиссиях, им бывает виднее, чем врачам и офицерам, можно ли служит парню и где ему будет легче. Комитеты солдатских матерей призваны оперативно реагировать на все случаи неуставных отношений в армии, издевательств, избиений и помогать попавшему в беду парню. Солдат должен знать, что в случае чего ему поможет мать, пусть и не его, но мать солдата, которая поймет все.

Комитеты солдатских матерей, конечно, не панацея от «дедовщины». Проблему надо решать комплексно всем обществом. На этом слете был и народный депутат РСФСР Б. Немцов. Вот его предложения:

— Старую армейскую структур нельзя реанимировать. Генералы далеки от ваших забот, одиозно сейчас выглядят и политорганы. Армию нельзя быстро реорганизовать, это заскорузлая структура. Необходимо разработать основы для создания российской армии, которая была бы профессиональной. И начать надо с реорганизации внутренних войск в национальную гвардию, которая подчинялась бы Верховному Совету РСФСР. И роль комитета солдатских матерей в этом должна быть большой. Российский парламент имеет право приостановить призыв в армию. И мы так сделаем, если в Степанакерте будут оставаться российские парни…

Высказываний и предложений было много, нередко противоречивых. Но мысль у всех едина: армейские проблемы решать надо безотлагательно, и желательно — профессионально, если мы хотим иметь и надежную армию, и наших сыновей, вернувшихся из нее живыми и здоровыми.

12.11.90 г.

«КОНДОР» ПОДАЕТ СИГНАЛ БЕДСТВИЯ

Погода в тот день выдалась такая, что сразу вспомнилась поговорка про собаку и ее хорошего хозяина. Офицеры-пехотинцы же такую погоду без тени юмора называют «тактической». Холодный пронизывающий ветер с дождем не смутил в тот день ребят из нижегородских военно-патриотических клубов, проходивших аттестацию на звание курсанта городского военно-патриотического центра «Кондор».

Предстояло совершить семикилометровый марш-бросок с полной выкладкой пехотинца, за ним без остановки преодолеть полосу препятствий, а потом — стрельба из автомата. И лишь лучшие, а не все могли после этого рассчитывать на звание курсанта «Кондора» — своеобразной гвардии военно-патриотических клубов.

Тридцать два человека (кто был уверен в своих силах) прошли в тот день эту дистанцию. Остальные ребята были только зрителями.

Трудно было поверить, что этому парню ростом под 180 сантиметров всего 16 лет и он учится в школе.

— Павлович Женя, — представился он, — в военно-патриотическом клубе занимаюсь год. Хочу поступить в Рязанское воздушно-десантное училище и стать профессиональным военным. А здесь, в клубе, я чувствую себя настоящим мужчиной. С парашютом уже три раза прыгал.

Или Михаил Карасев. Его судьба — пример того, как должен бороться парень за свою мечту. Строгая медкомиссия признала его негодным к службе в армии, а Миша пошел в клуб «Панджшер», что при СПТУ №5, и за два года тренировок доказал врачам, что он годен к службе. Скоро уходит в армию.

Офицер разведбата Н-ской части, шефа «Кондора», с завистью сказал после того, как Дима Козинов уложил автоматной очередью восьмую по счету мишень:

— Да, повезет какому-то командиру. Это же готовые солдаты!

А «готовому солдату» Диме Козинову всего 15 лет и учится он в Сормовском машиностроительном техникуме.

Среди ребят была в тот день и одна девушка: Лариса Ершова (11 «В» класс, школа №20). Наравне с парнями — кросс, полоса препятствий, а стреляла из автомата Лариса так метко, что позавидовал бы и опытный солдат.

Она тоже была среди тех девяти ребят, кто стал курсантом «Кондора» и получил форму — пятнистые маскхалаты разведчиков и шевроны клуба.

Экзамен был строгий, никаких поблажек и скидок на возраст. И этим ребятам, которым сейчас по 15—17 лет, служить в армии будет гораздо легче.

— Это уже почти профессионалы, — говорит Александр Трухин, руководитель клуба «Панджшер» Сам Александр служил в воздушно-десантных войсках, поэтому вправе давать такие оценки.

Сейчас в нашем городе 9 военно-патриотических клубов, в которых постоянно занимаются около 600 ребят, в основном учащиеся школ и ОПТУ. Занятия с ними ведут 40 инструкторов, бывших десантников, пограничников, многие из которых имеют боевой опыт. Эти парни для мальчишек, занимающихся в военно-патриотических клубах, как старшие братья. Авторитет их непререкаем, плохому они не научат. И тянутся ребята в такие клубы.

— Написал мне из армии, — рассказывает Сергей Некрасов, — один мой ученик. Как-то, еще в первые дни службы, его ночью разбудили «деды» и заставили отжиматься от пола. Он спокойно отжался сто шестьдесят раз. «Деды» обомлели, задумались и сразу стали его уважать.

Кто будет спорить — нужны или не нужны такие клубы в нашем городе? Ответ однозначен, потому что в военно-патриотических клубах ребят к службе в армии готовят практически и профессионально. Спокойнее и мамам этих ребят, потому что они уверены — «дедам» их сын не поддастся. Но между тем в организации воспитательной работы в этих клубах накопилось много проблем. Инструкторы ребятами занимаются в основном на общественных началах, на одном энтузиазме. Только трое из них получают зарплату в ЖЭУ, да и то чисто символическую.

Главная проблема у военно-патриотических клубов: отсутствие средств. На ведение занятий и создание хотя бы минимальной материально-технической базы военно-патриотических клубов необходимо 234 тысячи рублей. Когда организаторы военно-патриотического центра «Кондор» при областном объединении воинов запаса обратились с заявкой на эту сумму в горисполком, то услышали: «А куда вы денете эти деньги?» Хотя, казалось бы, ясно куда; на зарплату инструкторам, закупку формы и тренажеров, оплату аренды помещений. И не абсурд ли: ребята просят у директора школы или СПТУ спортзал для занятий с их же учащимися, а тот требует деньги за аренду зала.

В городе нет денег на воспитательную работу с подростками? Да в каждом ЖЭУ есть статья расходов на эти цели и, как правило, эти деньги не используются.

Казалось бы, в крепком и обученном пополнении для армии должны быть заинтересованы райвоенкоматы, ДОСААФ, сама Советская Армия, но вот настоящей заботы о военно-патриотических клубах что-то не чувствуется. ДОСААФ небольшую сумму согласился выделить, но при условии, что дадут деньги и другие. У облвоенкомата средств нет. Обком ВЛКСМ — вроде небедная организация, но отстегнуть хотя бы толику от своих доходов никак возможности не найдет.

Нужна сейчас военно-патриотическим клубам учебная техника и форма. Но… был приказ министра обороны о запрете передачи техники в рабочем состоянии военно-патриотическим клубам. И вот техника стоит в бездействии на складах, а бывает, что и продается в разные гражданские организации. Полезно бы нашим военным перенять опыт США — там подобные клубы создаются на базе армии.

Если бы военно-патриотический центр «Кондор» имел свою учебную базу, средства, то мог бы ежегодно готовить для службы в армии сотни и тысячи парней. Пока в наших парламентах народные депутаты обсуждают, быть или не быть профессиональной армии, воины-интернационалисты в военно-патриотических клубах уже создают ее костяк.

В городской депутатской комиссии по делам молодежи на просьбу о помощи «Кондору» не откликнулись, и в горисполкоме организаторам «Кондора» не дали никакой надежды, что вскоре их центр получит средства для работы.

Жаль будет, если распадутся военно-патриотические клубы: сотни подростков хлынут на улицы, и где тогда гарантия, что не пополнят они криминальную среду?

27.12.90 г.

ЮНОСТЬ ПОД КИРЗОВЫМ САПОГОМ

Впечатления со съезда движения «Солдатские матери России», состоявшегося в Москве

В таблице со множеством фамилий напротив каждой — «злодейское убийство», «пьяное убийство», «умышленное отравление газом», «расстрелян», «избит до смерти», «убит с расчленением». Эти 18–20-летние ребята погибли не от рук фашистов, не при штурме рейхстага, даже не в афганских пустынях. Их убили в мирное время в Советской Армии. А матери провожали их в армию, чтобы они защищали Родину.

Убит садистом-прапорщиком, пьяным офицером, забит насмерть кирзовыми сапогами своими же сослуживцами… Солдаты погибают не только в забытых начальством и Богом дальних гарнизонах. «Застрелен замполитом у знамени части», «убит в военкомате», «убит напротив здания штаба округа», даже — «убит в караульном помещении у здания ЦК КПСС».

На сцене — сотни фотографий бравых парней в армейской форме, и здесь же снимки — обезображенные лица в гробах. С этими фотографиями на свой съезд в Москву приехали представители движения «Солдатские матери России». Доведенные до отчаяния, они приехали, чтобы потребовать у руководства страны и Вооруженных Сил СССР начать, наконец, решать застарелые армейские проблемы, сломать систему, в которой калечатся физически и морально молодые жизни.

С 1945 года в мирное время при прохождении службы в Советской Армии погибло 310 тысяч солдат. За пять лет перестройки — 15 тысяч, за 1990 год — 3900, даже сейчас, после неудавшегося путча и смены руководства в Вооруженных Силах, ежедневно по 25–30 цинковых гробов получают российские матери. И не только российские. А. Кайрис (из Литвы) убит в Калининграде, на третьем месяце службы. 24 сентября из Амурской области в независимую Литву привезли еще один цинковый гроб с литовским парнем. Неужели и этот не последний?

Безутешно горе матери, потерявшей единственного сына, и разве она не вправе знать, как погиб ее сын, увидеть его перед тем, как простится с ним навсегда?! Военная прокуратура, обязанная заниматься расследованием причин гибели военнослужащих, часто работает не на раскрытие, а на сокрытие преступлений. Примеров — сотни. Глумление — иначе не назвать такую, например, запись: «Причина смерти — подавился пищей». А мать, когда вскрыли гроб, увидела сына с выколотыми глазами. «Резкие гнилостные изменения трупа» — с такой записью получили родители И. Новаша извещение о его смерти на корабле в Персидском заливе.

— Сын сам рвался в армию, — рассказывает мама Саши Кудрявцева, нижегородца. — Служил десантником, здоровый был парень, а написали, что умер от острой сердечной недостаточности. Его бросили «деды» на электропровод высокого напряжения.

Вот еще выдержки из бесчисленных рассказов матерей погибших солдат.

— У сына отрезали все, что можно отрезать… Саша, говорила ему, не ходи ты в эту проклятую армию. Пошел… Такой был добрый, красивый…

— Его нашли в Амуре рыбаки, тело обезображено, конечности отрублены…

— Привезли гроб с сыном, а там гнилое месиво…

Их убивали и в первые дни службы, и за день до демобилизации. С. Лебедев из Мордовии «зверски казнен в день отправки домой», такую же смерть принял — С. Петров из Ярославля. А мать получила извещение, что он умер от рака печени.

«Живу, как в плену у эсэсовцев… Теперь мне не страшен Бухенвальд… Мама, меня, наверное, скоро убьют…»

«У меня вся грудь синяя, а врач не обращает внимания…» — это из солдатских писем. Бьют, «чтоб служба медом не казалась», просто так, от избытка дури, за то, что ты русский, литовец, армянин…

Ребята, убежавшие от издевательств «дедов» и приехавшие на съезд солдатских матерей, рассказывали мне такое, что невозможно пересказать даже мужчине. Есть в армии и такая каста — «опущенные». Солдат ходит в… лифчике, его используют как женщину… И это на глазах других, в том числе и офицеров. Чистить картошку в противогазе — это еще «милая армейская шутка».

«В 1988 году в нашем городе поселилась воинская часть №06951, — написали в Международное общество прав человека медики центральной районной больницы г. Давлеканова, — от того, что в части нет медсанбата, мы стали невольными свидетелями совершенно ненормальных явлений. Нет дня, чтобы на прием не приходил избитый солдат, а к нам в отделение госпитализируют самых тяжелых — с переломами конечностей, челюстей, носа, сотрясением головного мозга, травмами позвоночника. На ребят невозможно смотреть бея слез! Они похожи на пленников концлагеря.

— В армию я попал из суворовского училища, — рассказал съезду А. Суменков, — раздумал быть офицером, когда посмотрел в училище, какие они на самом деле. Никто из нас не имел имени, только «козлы», «шакалы». Меня били за то, что я был суворовцем, сразу человек десять, а подстрекали прапорщики…

Вот что рассказал военный прокурор Печорского гарнизона (республика Коми) майор В. Власов:

— Проверяли один строительный батальон. Солдаты работают по 12–14 часов. Изнурительный труд в нечеловеческих условиях. В батальоне волчьи обычаи. Из 330 человек списочного состава половина на лечении, еще сорок нуждались в срочной госпитализации. Теплыми вещами обеспечены на 40 процентов, постельные принадлежности используются по пятому сроку! Солдаты рассказали, что за год у них побывали 19 генералов. Дадут накачку, пообедают — и в самолет. А в батальоне ничего не меняется.

Были на съезде солдатских матерей и представители союза военнослужащих «Щит». Старший прапорщик В. Величко рассказал:

— Я служу в отдельном батальоне обслуживания Министерства обороны. Это считается элитная часть — строим дачи для генералов. Солдаты превращены в бессловесных рабов, лакеев генералов. Командиры части — настоящие рабовладельцы. Есть в батальоне своя «камера пыток», где провинившиеся сидят по месяцу в ужасных условиях. С начала года из части дезертировало около 40 военнослужащих. Личный состав запуган, солдат постоянно бьют, масса фактов глумления…

Старший прапорщик В. Величко показал мне пачку заявлений солдат этой части. Лучше бы не знать всего этого…

После выступления на съезде старшего прапорщика В. Величко первый заместитель министра обороны СССР генерал-полковник П. Грачев, также приглашенный на съезд, сказал:

— Завтра утром первый мой приказ будет о расформировании этой части!

Но сколько же еще парней в военной форме занимаются в армии отнюдь не боевой подготовкой… Вот картинка, увиденная мной утром в день открытия съезда на одной из аллей, ведущих к Белому дому России: группа солдат с потухшими глазами подметает дорожку, и здесь же дородные москвичи прогуливают своих не менее благородных кровей собак. Вспомнилось: «Народ и армия едины…»

Список в более чем 30 тысяч номеров воинских частей, где зафиксированы факты гибели и издевательств солдат на почве «дедовщины», подал комитет солдатских матерей в Министерство обороны. Это настоящий Гулаг, со всеми его традициями преступного мира. Достаточно сказать, что в стройбатах (а служит в них не меньше 500 тысяч) 70 процентов солдат — ранее судимые.

«Зачем нам „светлое будущее“ без наших сыновей?» — висит на сцене съезда плакат. Проймут ли «руководящие» сердца слезы матерей, потерявших своих сыновей в конечном счете из-за их бюрократизма? В прошлом году, когда солдатские матери собрались у здания Верховного Совета РСФСР, их разогнали дубинками омоновцы. Когда же они, объявив голодовку, стояли в пикетах, через них буквально перешагивали народные депутаты, спешащие на свои дебаты.

Вот и сейчас, во время съезда, когда «крестный ход» солдатских матерей подошел к Белому дому России, чтобы заявить о своих требованиях, никто оттуда не вышел. Выглядывали из-за портьер своих кабинетов народные избранники, но выйти и хотя бы утешить и выслушать матерей не решились. Колонна женщин в черных платочках с портретами своих погибших сыновей прошла по улицам столицы к зданию Министерства обороны СССР. И здесь — ни у одного генерала не хватило смелости выйти к матерям. Москва слезам не верит…

Съезд предъявил Президенту СССР М. Горбачеву ультиматум: если он не примет делегацию солдатских матерей, то они объявят голодовку.

И вот — второй день работы съезда. Объявлено, что Президент примет делегацию движения «Солдатские матери России». В 17 часов 1 октября началась эта встреча, и в это же время сотни матерей у Спасской башни Кремля рассказывали собравшимся москвичам и гостям столицы о своих сыновьях. Люди не стеснялись слез…

Наконец из ворот показались председатель движения «Солдатские матери России» Л. Лымарь и другие делегаты.

— Победа! — радостно сказала Л. Лымарь. — Сегодня это был другой Президент, не такой, как в прошлом году. Он нас выслушал, понял и обещал принять все требования: создается общественно-государственный комитет по защите прав военнослужащих и расследованию фактов гибели и травматизма, будут созданы группы быстрого реагирования, которые могли бы оперативно рассматривать все факты «дедовщины» по заявлениям солдат. Дезертиры, из-за издевательства «дедов» покинувшие свои части, будут амнистированы без дальнейшего прохождения службы, дисциплинарные батальоны ликвидируются, военная прокуратура реорганизуется в независимый орган, принцип экстерриториального несения службы станет постепенно заменяться на территориальный. Будет решаться вопрос и о компенсации родителям за погибших сыновей.

Дошли, наконец, мольбы матерей? Дай-то Бог, чтобы началась теперь в армии настоящая борьба с «дедовщиной», были бы расследованы все дела по фактам гибели и самоубийств солдат, наказаны все виновные за это, уволены из армии командиры, неспособные навести в частях порядок. Но… Есть хорошая русская пословица: «Царские милости через боярское решето сеются». Армия серьезно, может быть, действительно неизлечимо больна. Всех «дедов» и солдафонов одним президентским указом из армии не вычистить. Работа предстоит огромная, реформы — радикальные и бескомпромиссные.

А что собирается предпринимать высшее руководство Вооруженных Сил СССР? Вот слова первого заместителя Министра обороны СССР генерал-полковника П. Грачева:

— На восемьдесят процентов высший командный состав Вооруженных Сил сменился в последнее время, в руководстве Министерства обороны — новые люди. Но когда начнется военная реформа — сказать затрудняюсь, пока есть только попытки начать ее. События в стране меняются очень быстро. Вчера был Союз, сегодня его уже нет, поэтому и шараханья — какими будут Вооруженные Силы. Самое страшное будет, если армия разойдется по национальным квартирам. Многие склоняются к решению, чтобы ребята служили вблизи от своего дома. Но тогда через два-три призыва армия превратится в национальные формирования, а как быть с флотом, ракетными войсками, кто будет охранять границы? На Украине и в Белоруссии скоро могут быть свои армии.

Новое командование Вооруженных Сил не будет скрывать ни одного факта гибели и травматизма военнослужащих. Наоборот! Будет строгий учет всех таких фактов, под суд пойдет каждый, кто поднимет руку на своего сослуживца. Сейчас мы открыли для посещения родителями и общественностью все воинские части. Если где найдете безобразие — не молчите! И я чувствую за собой часть вины за гибель военнослужащих, но этим горю не поможешь, надо принимать меры, чтобы больше смертей в армии не было. Мы за то, чтобы во главе Министерства обороны стояло гражданское лицо. Когда проведем в армии реформу, то быстрее пойдет и ее профессионализация. Пока же создавать профессиональную армию трудно: не позволяет экономика, неясной остается политическая ситуация. Готовится решение о введении нового срока службы — 18 месяцев. Причем полгода солдат будет служить вблизи от дома в учебном подразделении, а потом, с получением военной специальности, в других местностях. Военкоматы будут более тщательно отбирать призывников, отвечать за каждого индивидуально. А работать всем нам надо не в конфронтации, а сообща разрабатывать тактику и стратегию реформы в армии.

— Боюсь, что борьба с «дедовщиной» выльется в очередную кампанию, как борьба с пьянством, — так высказал свое мнение о перспективах гуманизации Советской Армии военный юрист из Верховного Суда СССР Б. Кожемякин.

А вот пришло и такое сообщение о ходе съезда движения «Солдатские матери России»: 2 октября делегаты его объявили бессрочную голодовку у центрального входа в здание Верховного Совета РСФСР. Делегаты потребовали: немедленной встречи с и. о. Председателя Верховного Совета РСФСР Р. Хасбулатовым, отставки руководителя секретариата Президента РСФСР В. Ильюшина, немедленной отставки с поста председателя Комитета по социальной защите военнослужащих народного депутата РСФСР А. Алексеева, незамедлительного предоставления эфирного времени в вечерней информационной программе. В случае невыполнения этих требований делегаты съезда солдатских матерей готовы начать блокаду железных дорог.

Никогда еще так поздно не подписывался Указ об увольнении с действительной военной службы и об очередном призыве. Армия ждала, ждали родители юношей, которым предстоит идти служить. Ждали с надеждой, что им-то предстоит служить в новой армий.

Для многих из нас все, что связано с армией, свято, но для скольких парней она стала школой ненависти и жестокости, сколько из них не находят иных слов, вспоминая об армейских годах, как «в гробу я видел эту Советскую Армию»… Неужели и сейчас в ней не начнет ничего меняться к лучшему? Вспоминаются с горечью и черным юмором сказанные одним офицером слова: «Пока в Красной Армии бардак, она непобедима…»

До начала работы съезда солдатских матерей на одной из аллей недалеко от Белого дома России я встретил сидящего на скамейке солдата. Судя по заношенной и неопрятной форме — беглый стройбатовец. Так оно и оказалось, но рассказать что-либо о себе этот парень не смог: отвернулся и, уткнувшись лицом в ладони, горько, как-то утробно даже не зарыдал, а завыл.

Еще одна юность, раздавленная кирзовыми солдатскими сапогами…

[10.10.1991]

ДОБРОВОЛЕЦ-НИЖЕГОРОДЕЦ ИЗ ПРИДНЕСТРОВЬЯ

Из скупых, а подчас и односторонне поданных сообщений из Приднестровья трудно представить себе картину событий, которые там сейчас происходят. Приднестровская Молдавская республика создана, но Россия ее не признает. Молдова считает, что приднестровцы — это сепаратисты. Правительство России ведет политику, направленную на мирное разрешение конфликта. Судя по сообщениям прессы, обстановка там остается критической, льется кровь. Кто прав в этом конфликте? Не будем судить, а послушаем, что говорит о нем один из его участников.

Он пришел к нам в редакцию в черном берете, в форме, похожей на экипировку морского пехотинца, и сказал:

— Я только что из Приднестровья.

Естественно, первый же наш вопрос: «А как там оказался?»

— Как услышал, что русских там убивают, сразу и поехал.

Владимир Соболев — по гражданской специальности путеец-железнодорожник, в армии служил прапорщиком. Отслужив, в 1980 году добровольцем поехал в Афганистан.

— Служил в десантных войсках, — рассказывает он. — Умею все: взрывать, стрелять, могу водить вертолет.

В Приднестровье он поехал в конце марта, поездом Москва — Бухарест до Тирасполя.

— Там нашел штаб ополчения, оттуда направили в Григориополь, в спецгруппу «Москва». Было нас в ней 12 человек, командир — «афганец», все ребята добровольцы. Вообще приезжают многие помогать приднестровцам, со всей России. Казаки — с Дона, терские, кубанские, даже из Сибири.

— Как вы сами оцениваете сейчас обстановку в Приднестровье?

— Идет настоящая война. С того берега на нашу сторону то и дело проникают диверсионные группы. Есть у них танки, бронетранспортеры, «Шилки», минометы, вот только систему «Град» пока не видел. Вооружены они гораздо лучше, у нас на троих бывает два автомата.

— Что конкретно вы там делали, какие задачи выполняли?

— Охраняли в Григориополе водонапорную башню, с той стороны было уже несколько попыток отравить воду. За два дня в поселке навели порядок, а то не пройти было по улице — все время с той стороны стрельба. Нас 12 человек, а отбивались от групп в 40—60 человек.

— Есть и потери?

— Конечно, есть. Они нас в плен не берут…

— На чьей стороне сейчас перевес?

— Президент Снегур объявил мобилизацию в армию Молдовы всех мужчин до 40 лет. У нас сил меньше, весь берег реки Днестр нам не закрыть. Есть батальон «Днестр» из местных, гвардейцев несколько тысяч, казаки, но все равно нас меньше.

— Какую позицию занимает 14-я армия?

— Держит нейтралитет. Пока ее бронетранспортеры стоят на нейтралке, оттуда не стреляют, боятся. Офицеры больше симпатизируют нам, но ходят по улицам — в глаза людям не глядят. Пока местное население надеется на Россию, но помощи настоящей нет. Офицеры и рады бы нам дать оружие, но нельзя: приказ.

— Как к вам относится местное население?

— Если встретится на улице старушка — последние гроши готова отдать из пенсии. Многие еще помнят румын с войны, поэтому не хотят, чтобы они опять вернулись. Местные нас кормят, деньги дают, курево. Очень хорошо относятся. Если мы уйдем — резня будет. Казаки хорошо действуют — на ходу на бронетранспортеры запрыгивают и жгут их бутылками с горючкой. Все местные мне перед отъездом говорили: «Расскажите там в России правду, чтобы люди знали». Никто не хочет жить под румынами. А фактически Молдова уже в составе Румынии.

— Приходилось ли видеть там представителей прессы?

— Очень много. Но журналистам там быть опасно. На наших глазах с той стороны сожгли у шведов машину. «Скорую помощь» на наших глазах изрешетили, а потом все это валят на нас и казаков.

— То есть вы считаете, что воюете там за правое дело?

— Да. Вот приехал на побывку, а по телеграмме оттуда снова поеду в Приднестровье.

Рассказал В. Соболев и такой факт: «Ребята-снайперы говорили, что и на той стороне воюет нижегородец, за большие деньги…» Может быть, у него своя точка зрения на происходящее, или, кроме 25 тысяч в месяц, его ничего не интересует. А пока же мы можем оценить ситуацию в Приднестровье только с одной стороны.

28.04.92 г.

ПОД ПУЛЯМИ

Приднестровье… Сейчас это, пожалуй, самая горячая точка страны. Все тревожнее оттуда сообщения. Перемирия сменяются перестрелками, переговоры пока не обещают быстрого разрешения конфликта.

28 апреля в нашей газете было опубликовано интервью с нижегородцем-добровольцем В. Соболевым, который месяц воевал в Приднестровье.

Он снова пришел к нам в редакцию, Владимир Соболев, приехал на побывку. На этот раз воевал две недели, там же, в Григориополе.

— Ездил опять один, — рассказывает. В. Соболев, — попал в ту же спецгруппу «Москва».

— Какая сейчас обстановка в Приднестровье?

— Идет настоящая война. Жители, кому есть куда уехать, уехали, остались в прифронтовой полосе немногие. Пришел к командиру отряда просить оружие — бери, сколько хочешь. Навалом.

Наша спецгруппа — маневренная; поднимали по тревоге, на машину — и вперед. Теперь уже никто и не скрывает, что на стороне Молдовы воюют румыны. Атаки их все чаще. Отбиваемся, но все трудней и трудней. Парня из нашей группы, москвича 24 лет, тяжело ранили. Наше командование не разрешает делать вылазки и первыми открывать огонь. Только если уж надоест какой их БТР, так сползаем и сожжем.

— Знаете ли вы, что в Приднестровье приезжал министр иностранных дел России А. Козырев и сейчас там генерал А. Макашов?

— Знаю, но Козыреву там никто не верит. Макашова лично не видел, он где-то в штабе. И все же приднестровцы не верят, что Россия их оставит.

— Неужели ничего нельзя сделать для заключения мира?

— Да никому эта война не нужна! Ополченцы молдавские сидят, в окопах довольно тихо, вот опоновцы и румыны — те серьезно воюют. Сейчас Молдова добивается, чтобы 14-я армия ушла, тогда она Приднестровье возьмет. Армия по обоим берегам Днестра, и что интересно: на нашей стороне она уже отдает нам оружие, а на той его забирают молдаване. Как-то к ним попали наши МИГи, но летчиков у них нет, так обменяли самолеты на вертолеты. Но на нашей стороне стоит тоже вертолетный полк, стал помогать вести разведку. Думаю, что армия оттуда не уйдет, да это не так и просто, вывести столько войск и вооружения. Если же уйдет — резня будет страшная. Сейчас у офицеров настроение меняется, надо все же защищать свои семьи. Однажды встретил усачей в маскхалатах с трезубцами на рукавах — руховцы, значит, уже на стороне Приднестровья. Если уж Украина встает за Приднестровье, это много значит,

— А казаки как, не уходят?

— Стоят. Недавно погиб их атаман, полковник Кучер. Ехал на машине, и пацан наперерез. Свернул в кювет и там разбился. Ну, казаки после этого озверели…

— Как проходят дни перемирия?

— По-разному. Как-то договорились не стрелять, так казаки ходили на ту сторону выпивать, а то — бьют нам в спину, даже по женщинам. Я такие трупы видел изуродованные — фашисты, наверное, так не делали.

— Было сообщение в газетах, что на той стороне воюют женщины-биатлонистки из Санкт-Петербурга…

— Это правда. Одну такую снайперку наши ребята сняли. На той стороне много и русских, им по 25 тысяч в месяц платят.

— А вам сколько?

— Шесть тысяч в месяц платят местные власти.

— После публикации интервью с вами в редакции были звонки, спрашивали, как с вами связаться, чтобы тоже туда поехать.

— Сколько ко мне ни приходило людей, сначала согласны были ехать, а потом — нет, страшно. Если убьют, это еще ничего, а вот намучиться перед смертью… Поэтому поодиночке ездить не советую. Молдовская разведка чуть не до Москвы работает. Особенно в поезде Москва-Тирасполь. У нас в группе есть один парень, его еще в поезде скрутили и в Кишинев отвезли, чудом он оттуда к нам добрался.

— Сам как, опять поедешь?

— Жена в слезы… «Убьют, доездишься». Пока не знаю. Но помощь Приднестровью нужна, хотя бы материальная.

У каждого, говорят, своя правда. У приднестровцев и тех, кто им помогает, она такая. Но страшно, что, когда не могут договориться политики, начинают говорить автоматы.

17.06.92 г.

В ЭТИХ ГОРАХ — СМЕРТЬ

Война идет на территории бывшего Советского Союза, гибнут женщины и дети, горят города и села, звереют в боях люди, а политики никак не могут договориться.

Он пришел в редакцию и первым делом показал пачку фотографий — разрушенные дома, бородачи на фоне гор, бронетранспортеры на улицах, могилы, занесенные снегом. Потом показал «сувениры»: осколок от ракеты «Алазань», обломок от сбитого вертолета.

Андрей Т. (он просил не называть фамилию по понятным соображениям) только что из Южной Осетии.

По образованию он историк, после землетрясения в Армении работал строителем в Спитаке, оттуда в ноябре прошлого года заехал в Цхинвал. Сначала просто так, посмотреть…

— Когда первый раз увидел по видику в Цхинвале расчлененные тела людей, а потом и своими глазами горе осетин, понял, что мое место сегодня там.

Конфликт в Южной Осетии разгорелся потому, что народ этой страны хочет жить в составе России. Грузия же считает, что осетины должны жить с ними.

— Какая сейчас обстановка в Южной Осетии?

— Цхинвал уже около года в осаде. В прошлом году там было 45 тысяч человек населения, в том числе 11 тысяч беженцев из окрестных сел, сегодня — 27 тысяч. Зимой в городе не было света, тепла; продовольствие строго нормируется. Много стариков умерло от переохлаждения.

Он показал мне карту Цхинвала с нанесенной на ней боевой обстановкой.

— Из окон здания Верховного Совета Южной Осетии видны позиции грузинских боевиков.

— Какое сейчас там соотношение сил?

— На стороне грузин от 14 до 21 тысячи человек. Отряды национальной гвардии, «Мхедриони», которые подчиняются Джабе Иоселиани. Есть у них и тяжелое оружие — минометы, артиллерия, около десятка танков. На стороне осетин — отряды республиканской гвардии и добровольцев, около полутора тысяч человек всего. Раньше отряды действовали самостоятельно в горных селах, потому что связи почти нет, сейчас до 80 проц. их контролирует правительство. Внутренние войска СНГ оттуда выведены в апреле, остались только саперный полк и вертолетный.

— Как интенсивно идут боевые действия?

— Перестрелки каждый день. На сегодня количество убитых в Южной Осетии достигло полутора тысяч человек. Полностью сожжено и разграблено 96 селений, это точные данные, или около трети всей Южной Осетии. Грузины контролируют один район из четырех. Один, Знаурский, фактически не существует, там в селах всего человек 80 осталось. Сколько угодно можно привести фактов зверств грузинских боевиков…

— Андрей, с вашей точки зрения, кто воюет лучше — грузины или осетины?

— Я сначала думал, что грузины — крутые ребята. Нет, не вояки они. С техникой еще могут, а без нее в бой стараются не ввязываться. Я был свидетелем, как четыре огневые точки осетин успешно отбились от шестнадцати огневых точек грузин. Да что говорить: год не могут, взять город при таком превосходстве сил.

— Когда мы здесь узнали, что Э. Шеварднадзе снова во главе Грузии, подумали, что он добьется справедливого мира в Южной Осетии…

— Шеварднадзе не контролирует ситуацию и не влияет на события в южной Осетии. Иоселиани и Кетовани от него нисколько не зависят, у них есть люди, это как в Афганистане полевые командиры моджахедов, сами по себе.

— Какие же вы видите перспективы развития событий в Южной Осетии?

— Она уже не останется в Грузии, слишком много крови пролито. Осетины скорее погибнут все, чем согласятся жить в составе Грузии. Последнее заявление правительства России свидетельствует, что оно начинает предпринимать практические меры для стабилизации обстановки в Южной Осетии. Осетины надеются, что Россия их не оставит. А воевать они умеют лучше грузин, вот только с оружием у них плохо.

— Опять туда?

— Да, надо ехать. Не могу не ехать. Русские добровольцы там есть.

Но неужели нельзя обойтись в разрешении конфликта в Южной Осетии без добровольцев из России, без применения каких-то санкций? А ведь первая кровь тянет за собой и вторую, третью, заслоняет разум. Но, с другой стороны, стоять ли в стороне Великой России, когда на ее окраинах люди убивают друг друга?

24.06.92 г.

ПОЧУДИЛИ, ПОКУРАЖИЛИСЬ

— Кто это такие, не пойму?

— Десантники, бабушка.

— А чего они так кричат?

— Праздник у них.

Такой диалог состоялся у меня с одной старушкой на площади Минина и Пожарского в День Воздушно-десантных войск.

Да, поорали парни всласть, досыта. Представьте себе, кто не видел их в этот день, на всю Б. Покровскую: «Вэ-дэ-вэ! Вэ-дэ-вэ!»

— Десантура! Витебские! Баграм! Самарканд! — на всю площадь крики, свист. То и дело на асфальт кто-нибудь роняет бутылку. Чего-то взорвали, дыму красного напустили на площадь. Милиция стояла на почтительном расстоянии. Ветераны-десантники, прошедшие Великую Отечественную, все это воспринимали нелегко.

Долго ждали на площади духовой оркестр, но не дождались, хотя узнали, что музыканты «выехали». Куда заехали музыканты, неизвестно, но в общем-то и без оркестра шуму хватало. На минуту-другую успокоились только у Вечного огня, когда преклонили колени перед памятью павших и возложили цветы.

А потом опять — крики, свист, пока не дошли до стадиона «Динамо», где состоялись показательные прыжки парашютистов. АН-2 из Богородского аэроклуба с высоты 1100 метров выбросил четыре группы парашютистов. Яркие купола в голубом небе. С изумительной точностью опускаются в центре поля.

А после этого праздник практически подошел к завершению, так как выступления спортсменов не состоялись, на трибунах опять начали прикладываться к бутылкам, разбившись на компании.

Отгуляли нижегородцы-десантники свой праздник. Городу это обошлось всего лишь в 30 тысяч рублей — разве это деньги по нынешним временам!

А ведь есть в истории Воздушно-десантных войск страны и действительно славные страницы. Все-таки одно то, что первые десантники в мире были в нашей стране, о многом говорит. В годы Великой Отечественной десантники дрались с гитлеровцами под Вязьмой, Сталинградом, Будапештом, десять их дивизий стали гвардейскими. И, наконец, Афганистан.

А теперь грустная статистика: в этот день было задержано за нарушение общественного порядка 23 десантника.

4.08.92 г.

ПОД ПЕПЛОМ КРОВЬ…

Эти люди — очевидцы и участники событий — не политики, у них, конечно, своя «кочка зрения», свое понимание причин и хода событий. Вольно ли, невольно, но россияне участвуют в них. Что влечет их туда, где стреляют? «Испанские» гены, появившиеся у некоторых из нас с 30-х годов, инстинктивное ли чувство справедливости, патриотизма и национализма, жажда ли приключений, заложенная прочитанными в детстве «индейскими» романами? Кто эти люди, добровольцами отправляющиеся воевать в чужие теперь для России земли, — фанатики, просто авантюристы или они из тех, кто первым приходил в ополчение Минина и Пожарского?

— Южная Осетия

Андрей Тихомиров, боец отряда русских добровольцев в Южной Осетии. В Цхинвале был три раза по нескольку месяцев. Вернулся оттуда, как только там начался процесс стабилизации после Дагомысских соглашений.

— Андрей, какая обстановка была в Цхинвале, когда вы туда приехали в конце июня?

— Еле удалось пробиться в город, положение его защитников, осетин, было почти безнадежным. Грузинские отряды овладели заречной частью Цхинвала и с высот простреливали город насквозь. По данным разведки, у грузин было до 25 тысяч человек, две установки «Град», пулеметы, минометы, танки, гаубицы. Численность осетинских отрядов — около двух тысяч человек.

— А все-таки почему вы, русский, там оказались? Может быть, осетины и грузины сами бы разобрались?

— Это трудно сразу объяснить… Считаю своим долгом защищать тех, кого убивают только за то, что они хотят жить на своей земле, со своим народом. Те, кто приезжал в Южную Осетию в поисках приключений, обычно быстро уезжали, остались те, кто осетин считает за своих. Там верят в Россию. А вот российскому правительству — не очень.

— В таком случае, что вы имеете против грузин?

— Меня убивали грузины, когда я к ним попал в плен, но и спасли меня грузины. Так что отношение к ним у меня неадекватное.

— После подписания Дагомысских соглашений что изменилось в Южной Осетии?

— Никогда не забуду этот день — 14 июля, когда после подписания соглашений в Цхинвал вошел батальон десантников из Псковской дивизии для разъединения враждующих сторон. Их встречали цветами. Да и грузины тоже, им также надоело воевать.

— Значит, есть надежда на мирное разрешение конфликта?

— Трудно сказать. Пока там российские войска — будет мир. Но грузины из отрядов, осаждавших Цхинвал, не скрывают, что будут спокойны только тогда, когда здесь не останется ни одного осетина. Осетины свою родину покидать не собираются. У обеих сторон — лобовые позиции. Сложно мириться после такой крови.

— И все-таки — начинает ли возрождаться жизнь в Цхинвале?

— Город сильно разрушен. Например, когда установки «Град» дали залп по еврейскому кварталу — от него ничего не осталось, хорошо, что жителей никого там уже не было. В город начали возвращаться беженцы. Я был на заседании правительства Южной Осетии — готовят к пуску заводы. Начинают разбирать развалины, пустили первые автобусы. Очень сильно разбиты окрестные села. Правительство хочет их сейчас быстрее заселить, чтобы создать там отряды из мужчин для самообороны. Там никто не верит, что мир продлится долго, так, перекур. Все ждут, чем закончатся выборы президента Грузии в октябре, может быть, после этого положение начнет по-настоящему стабилизироваться. Если война продолжится, Грузия Южную Осетию задавит, ее могут спасти только политики.

— Значит, говорить, что эта горячая точка начинает остывать, еще рано?

— Да, всем ясно, что бои будут еще. И очень плохо, что в конфликте и на стороне грузинских отрядов действуют русские наемники. Мы как-то подбили танк, экипаж сгорел, но по документам погибших установили, что это солдаты из танкового полка в Гори. Один из погибших был, помню, рязанец. Наверное, грузины их наняли повоевать после демобилизации. Вообще, считаю, рано говорить о мире в Южной Осетии. Эта рана будет кровоточить еще долго.

Приднестровье

Владимир Майоров, старший лейтенант запаса, командир взвода российских добровольцев в Дубоссарах. Находился в Приднестровье с 23 мая по 15 августа. Женат, имеет двоих детей.

— Владимир, первый вопрос такой: как жена отпустила туда?

— А я сказал, что в военкомат вызывают, на сборы. Потом подал телеграмму: «Я в Дубоссарах». А так — какая бы жена отпустила.

— Можете все же назвать причины, почему вы туда поехали? Не лучше ли заниматься дома, например, огородом?

— Мне еще в армии, когда служил, всегда было стыдно за русских. Все национальности держатся вместе, только мы врозь. Меня часто сейчас спрашивают: зачем, почему я туда поехал? Лучше всего съездить туда самому и поговорить с местными жителями, они скажут, нужны ли там были русские добровольцы.

— И все же, на ваш взгляд, из-за чего в Приднестровье начался конфликт, а потом и настоящая война?

— Приднестровье — это кусок России, в свое время несправедливо переданный Сталиным в Молдавию. Две трети там русские и украинцы, да и молдаване многие обрусевшие. Когда президент Молдовы Снегур захотел ввести латиницу вместо кириллицы и учить в школах детей только на молдавском языке — с этого и начался конфликт. Пошла политика румынизации страны, а многим это не нравится.

— А может быть, сами молдаване и хотели бы соединиться с Румынией?

— В Приднестровье таких молдаван очень мало. У нас, например, командир роты был молдаванин, во взводе у меня были молдаване. Это не какой-то межнациональный конфликт, а гражданская война. Приднестровье не хочет жить в составе Румынии, и это его право.

— А насколько все же можно утверждать, что со стороны Молдовы действовали и румыны?

— Отряды «бурундуков», так они себя называют, состоят из людей про-румынской ориентации, отряды «Кишинэу» — из студентов, прошедших боевую подготовку в Румынии, а «скорпионы» — это отряды сигуранцы и молдовских спецслужб. Оружие у них в основном румынское. Ополченцы молдавские, от сохи, не очень-то хотят воевать. Если заключаем с ними перемирие, то нам и им в спину стреляют «бурундуки» и «скорпионы», чтобы стравить обе стороны.

— Владимир, какая была обстановка в те дни, когда вы приехали в Дубоссары?

— Встретили сначала недоверчиво, потому что многие приезжают, могут быть и шпионы. Но дали взвод, сначала нас было 10—12 человек, потом 26. Обороняли участок в 1200 метров на окраине Дубоссар. Сначала был у нас на двоих-троих один автомат и по три-четыре гранаты. Специально ездил к генералу Лебедю просить оружие. Дал. Когда он приехал, как раз в этот день снаряд с той стороны попал в здание горсовета. Много людей тогда погибло из руководителей города. Лебедь объявил ультиматум: «Еще один выстрел!..» Не поняли. По этой гаубичной батарее наша армия дала один залп из установок «Град». Я потом был на этом месте — все сожжено. Только после этого началось настоящее перемирие.

22.09.92 г.

КОМАНДИРОВКА В ИНГУШЕТИЮ

Не уменьшается напряженность в этой горной республике, что вынуждает МВД России направлять туда оперативные группы. Наш корреспондент встретился с заместителем командира спецгруппы Нижегородского УВД, которая вернулась из Ингушетии, где находилась 40 дней, В. Тисленко.

— Василий Лукьянович, из кого состояла ваша группа и какие выполняла задачи?

— Нас было 30 человек. Из них 20 — спецназ, рядовой и сержантский состав, остальные — следователи и дознаватели, офицеры. В Москве был сформирован специальный эшелон со всей России, несколько сот оперативно-следственных работников. А задачи нам были поставлены такие: охрана общественного порядка на разделительной полосе, изъятие оружия у населения, прикрытие границы с Северной Осетией.

— В каких условиях вам приходилось работать?

— Жили в вагончиках, пищу готовили сами, кто как мог. А работали по 12 часов в сутки как минимум, без выходных. Напряжение было очень большое. Мы находились на посту №13 у Назрани, проверяли транспорт, идущий в Чечню. Сопровождали беженцев, уходящих из опасных мест. С маневренными группами ездили в рейды.

— А под огнем приходилось бывать?

— Несколько раз наш пост обстреливали трассирующими пулями, ночью. С какой стороны — установить было трудно. Приходилось ловить бронетранспортеры, тоже неопознанные.

— В вашей группе были потери?

— У нас нет, в других были. Одного раненого отправили в Рязань, погибшего — в Тамбов.

— Какие итоги работы вашей группы можно подвести?

— Раскрыли 5 преступлений, изъяли большое количество оружия. Очень много там оружия. На базаре можно легко купить кинжал, даже радиостанцию. А вот патроны — в дефиците. Один патрон стоит тысячу рублей.

— С вашей точки зрения, кто же виновен в этом конфликте?

— Мы соблюдали нейтралитет и обязаны были разоружать обе стороны. Там дошло до кровной мести. За голову ингуша дают от 2 до 10 миллионов рублей. В Назрани 6 декабря был президент России Б. Ельцин, но после его визита обстановка к лучшему не изменилась. Конфликт затягивается и может превратиться во второй Карабах. Сложно сказать, когда в Ингушетии будет мир.

— Но оправданны ли такие командировки туда специалистов со всей России?

— Приказ есть приказ. Думаю, что они нецелесообразны. И дома работы хватает. Там надо обустроить границу, и пусть бы противоборствующие стороны разбирались между собой без участия России.

— Но, может быть, в Ингушетии много русских, поэтому есть необходимость их защитить?

— Русских там нет, все выехали. Местное население нищее в основной массе. Но есть и такие, кто денег не считает. Есть дома-дворцы, из одного забора можно еще три дома построить. Но приходилось видеть и очень много разрушенных домов,

— Вы уехали, а вам на смену — другая группа?

— Да. Работы там еще много и надолго.

А МЫ ЗДЕСЬ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБ МЕНЬШЕ БЫЛО КРОВИ…»

Когда вернулся из командировки в Северную Осетию — Аланию отряд нижегородской милиции, во время встречи на вокзале я попросил одного бойца хотя бы кратко рассказать о своих впечатлениях. «Очень устал…» — неохотно ответил он, давая понять, что не расположен к разговору. «Да что рассказывать, все одно и то же, ничего не меняется», — ответил второй, для которого это была восьмая командировка в «горячие точки».

В 1994 году нижегородские милиционеры ездили в Северную Осетию первый раз. Нашим отрядом тогда командовал подполковник милиции Олег Мандрусов. Он работал заместителем коменданта поселка Карца. Его воспоминания помогут составить впечатление о том, что происходило и происходит сегодня в этой северокавказской республике.

— Помню недавний сюжет по телевидению: на аэродроме в Чкаловском приземлился самолет с пятью освобожденными из чеченского плена российскими офицерами. Они были похищены с территории Северной Осетии, из местечка Карца…

Карца… Перед глазами встает череда разрушенных домов. Когда я прибыл туда во главе сводного отряда УВД области, там из 960 домов разрушены и сожжены были 264, из 1684 жителей проживало не более трехсот. А до событий октября 1992 года в поселке дружной семьей жили ингуши, осетины, русские, армяне… Жутким памятником кровавым событиям 92-го лежали развалины Дома культуры. Здесь были расстреляны осетины, около полутора десятков человек.

Все окружающее нам казалось тогда нереальным. Улицы, по которым мы ездили на бронетранспортере, назывались улицами Дружбы, Мира. А вокруг стояли разрушенные дома, здесь убивали людей.

Главной задачей нашего отряда была поддержка общественного порядка, а если проще — не давать ингушам и осетинам убивать друг друга. Никакой власти в поселке не было, все хозяйственные вопросы риходилось решать нам, комендатуре. Как заместителю коменданта, мне часто приходилось встречаться с местными жителями, в основном с ингушами. Многие жаловались на трудности, вызванные войной, на бедность. Кстати, с выражения «Я бедный ингуш» начинались почти все разговоры со мной. При этом в качестве свидетельства своей бедности человек показывал мне свой двух-трехэтажный дом с гаражом для нескольких автомашин. На мой вопрос, кто же тогда здесь считается богатым, мне показывали дом в 42 окна и с личным автопарком в 13 автомашин…

А тогда, в октябре — ноябре 1994 года, бойцам моего отряда приходилось несладко: почти ежедневные обстрелы КПП, надо было проводить конвои, участвовать в операциях. Всех нас потрясла гибель сотрудников УВД Омской области.

Не давала покоя мысль: почему здесь гибнут люди? Как. случилось, что на улицах Мира и Дружбы соседи убивают друг друга? Тогда на эти вопросы я не находил ответа, да и некогда было. Сегодня, особенно после чеченской кампании, многое становится яснее.

По существу, у России не было и нет четкой национальной политики. Простые люди не понимают, чего хочет Москва на Кавказе. Знаменитый призыв Б. Ельцина: «Берите суверенитета столько, сколько сумеете проглотить», обернулся на Кавказе бедой. Малые народы «подавились» суверенитетом. А принятый в 1991 году закон о реабилитации репрессированных народов только подлил масла в огонь. И вот уже семь лет прошло, а ингуши и осетины все еще стреляют друг в друга.

Бурлит Дагестан, а теперь и Карачаево-Черкесия. И тянутся на Кавказ эшелоны с нижегородскими милиционерами, напевающими под гитару популярную среди «бывалых» песню Леры Тамбовского «А мы здесь для того, чтоб меньше было крови…»

ДНЕВНИК РУССКОГО ДОБРОВОЛЬЦА

Однажды он пришел в редакцию в черной форме морского пехотинца, и оставил тетрадь. На первой странице был список какой-то спецгруппы «Москва» — имена и фамилии, из них несколько москвичей, волгоградец, казак по имени Рома, Костя-омоновец из Орска. Это был дневник, который велся во время военных действий в Приднестровье с конца марта 1992 года. О той войне, для многих из нас неизвестной, уже начали забывать. Осталось после ее окончания никем не признанное государство, а люди, его защищавшие, разлетелись по горячим точкам. Вот и автор дневника давал о себе знать, приезжая из горячих точек, а потом сказал, что собирается в Чечню. С тех пор о нем ни слуху ни духу. Зачем и в кого они там стреляли, в Приднестровье, нужны ли были вообще — об этом и дневник. В нем почти нет дат, и написан он языком человека, привыкшего держать автомат, а не авторучку. Не собирался он делать и какие-то политические выводы. Давайте сделаем их сами.

Март 1992 года. Сформировалась группа из 12 человек, владеющих приемами рукопашного боя. В конце марта получили назначение в Григориополь, что между Тирасполем и Дубоссарами. Поступили в распоряжение майора Болгова и приступили к патрулированию населенного пункта. Комендантский час — с 22 часов до 5 утра. Задерживаем подозрительных. Ночью нас обстреливают с правого берега молдавские румыны. У нас есть раненые. Против нас действуют диверсионные группы.

Нашу группу послали на перехват диверсантов. Были в засаде на берегу Днестра, всю ночь. В 5 часов утра нас сменили из батальона «Днестр». Их группа вооружена лучше нас — есть приборы ночного видения, снайперские винтовки, радиостанция и гранаты. У нас — всего по 3 магазина к автомату и по одной гранате.

Защищаем военкомат Григориополя. Всю ночь просидели в засаде. Перехватили радиосообщение, что военкомат защищают «черные береты» спецгруппы «Москва». Поэтому никто и не рискнул идти на нас.

В 2 часа ночи подняли по тревоге, и на двух «уазиках» поехали в сторону села Ташлык. Здесь была расстреляна машина «скорой помощи». Она стояла на середине дороги, без стекол, там были раненые. Одна женщина убита наповал, вся в пулевых дырках

Получили приказ охранять установки «Алазань» и боеприпасы к ним. На этом участке, нам сказали, погиб Саша Р., его окоп был у самого Днестра. Ночью нас с той стороны обстреливают снайперы, но мы молчим: пусть думают, что здесь никого нет. А пойдут — мы их встретим как положено, по-русски.

Ночью был сильный обстрел, и нам пришлось занять позиции и открыть огонь по той стороне. Стреляли, пока они не затихли.

Днем отдыхаем, иногда и выпиваем все дружно.

Ездил провожать друзей до Москвы и заехал домой, в Нижний Новгород.

3 июля снова отбыл в Приднестровье, воевать. Надо было ехать снова в Григориополь, но туда только по пропуску, а так — посты задержат. Проехать не удалось, и остался с необстрелянными ребятами. Кормят обещаниями, что скоро на передовую, но чувствуется, что идет саботаж.

Послали людей на разведку, узнать, где требуется личный состав для защиты Приднестровья. Наконец договорились с командованием, что нас возьмут воевать. Дали нам ЗИЛ-130, и мы всем взводом приехали в расположение комбата Косарева. Он построил нас, спросил, кто командир, ребята показали на меня. Назначил командовать взводом. Вечером нас одели и вооружили, каждому записали номер его оружия в военный билет или в паспорт. Дали по магазину и по пачке патронов. Старшина обещал дать сапоги, а то обуты кто во что.

Побыли при штабе как комендантский взвод и увидели всю прелесть штабной жизни: пьянки офицеров, стрельбы по бутылкам, выходки комбата.

(Далее в дневнике опять список взвода. География обширная: Москва, Нижний Тагил, Кишинев, Баку, Санкт-Петербург, Воронеж, Выборг, Иваново, Джамбул. У одной фамилии приписка: «Трус. Расстрелян», у другой: «Засланный молдаванин, ушел к румынам»).

Прибыли на передовую и ознакомились с позициями нашего левого фланга. Окопы на дамбе. Расставил людей, готовимся к открытию огня. Ночью на левом фланге был убит наповал доброволец не из нашего взвода, ему всего 17 лет. Бегал за патронами, и его снял снайпер. У нас ночь прошла без боя, все живы.

9 июля. Прибыло пополнение из ленинградцев, заняли окопы.

10 июля. Ночью нас обстреляли так внезапно, что многие не поняли, в чем дело. Все бойцы сидели по своим окопам, и только наш Наркоша ползал и кувыркался под пулями, боясь, что его убьют. Жене он сказал, что поехал косить сено, а сам сюда, на войну.

11 июля. Ночью неожиданно у нас за спиной начался бой. В., предатель, подозвал к себе Васю и Малого и начал стрелять по ним. Тяжело ранил Васю, а Малого — в ногу. И тут же смылся. К Василию подбежали наши, и он сказал, что измена, среди нас предатель. Мы услышали крик о помощи, но сначала не придали значения. Потом узнали голос Малого, долго всматривались в темноту, но ничего не было видно. Тогда Олег побежал на крик. На плащпалатке притащил Малого, тот кричал от боли. Перевязал ему ногу своей портянкой, но он все равно кричал.

Утром пошли прочесывать лес и нашли убитого пулей в челюсть Пашку, а потом и Наркошу. Он был убит в спину в упор. Кругом были разбросаны боеприпасы, штык-нож воткнут в землю. За убитыми пришла машина.

Из леса вышли Лебедев, поцарапанный, но с оружием, и М. — без оружия и в одних трусах. Побежал такой в штаб, стал кричать, что нас всех обложили румыны, его за трусость арестовали, а когда он хотел бежать, пристрелили из автомата.

13 июля. Нас сменили и отвели на отдых в штаб батальона. Вечером послали гонцов, чтобы помянуть погибших ребят. Олег принес шесть банок по три литра. Но вино у нас было изъято и поставлено у штаба на виду у всех. Думали, что банки с вином расстреляют в упор, но потом комбат все же отдал, когда я сказал, что собираемся помянуть погибших.

14 июля. Пошли на свои позиции и взяли на пополнение одного лейтенанта из Москвы, рядовым. Проверим на деле, чего он стоит. Румыны от нас за садом, на окраине села Кицканы, в 300 метрах. Даже ночью слышно, как у них техника гудит. Разведчики говорят, что там у них танки и БТРы.

Всю ночь ползал, проверял посты. Б., москвич, спит, гад, на посту, то и дело его проверяю и бью слегка по шее прикладом. Все, выдохся он. Когда его сменили, он дополз до землянки и тут же уснул.

На рассвете к нам пришли соседи и сказали, что есть распоряжение президента Приднестровья Смирнова: всех добровольцев и казаков уволить, а кто хочет — пусть подписывает контракт и служит в 14-й армии. Большинство согласились ехать домой.

В 5 утра снимаемся с позиций, отдаем лишние патроны и гранаты смене и пешком по дамбе уходим к штабу батальона. Доложил командиру, что прибыл сдать оружие и обмундирование и получить документы. Сдали все и стали ждать машину.

Не доезжая моста через Днестр, свернули с дороги на площадку, остановились, все построились для проведения личного досмотра. У пятерых из нас нашли патроны, магазины, штык-ножи. Их и меня, как командира, сразу арестовали — и в машину.

По дороге нас спрашивали, где оружие, кому переносили, где прятали и кому продавали в Тирасполе. Пообещали, если не скажем, расстрелять у берега Днестра и спустить в реку.

Привезли в Тирасполь к коменданту города. Тот, не посмотрев на нас, сказал: «Делайте с ними, что хотите». Снова посадили в машину и куда-то повезли, по дороге продолжая допрашивать.

Привезли на автобазу, посадили в бункер под землей. Пришел рыжий майор и сказал: «Или вы все расскажете, или живыми отсюда не выйдете». Повели на допрос Леню Б., москвича, не было его больше двух часов, привели еле-еле. Вызвали меня, повели под охраной двоих автоматчиков. Сказали: «Шаг влево-вправо — стреляем без предупреждения».

Привели в полутемную комнату с плиточным полом. Спросили: «Наручники тебе надеть или как?» Я сказал, что не считаю себя и своих ребят виноватыми. «Ах так! А ты знаешь, куда попал?» — «Догадываюсь. В контрразведку». — «Точно. Давай рассказывай, а то размажем тебя по этому полу, а потом смоем водой». Я сказал, что мы приехали сюда на помощь, добровольцами, были в окопах, ребят потеряли, а вы нас обвиняете в том, что мы и не могли сделать, мы же все время были на глазах или на передовой.

Контрразведчик продолжал утверждать, что у них есть сведения, как мы похищали оружие и продавали его в городе. Один из них приказал мне встать и ударил пистолетом по шее, и давай кричать и угрожать. Я ему говорю: «Давай уж сразу, чтоб не мучиться». — «У нас так просто не уйдешь, даже на тот свет». А другой неожиданно ударил меня локтем в бок. Думаю, упаду и затопчут. Один бьет пистолетом, второй — прикладом автомата. Очнулся я уже в бункере, голова трещит. После меня повели допрашивать другого из моей группы.

Утром опять зовут меня: «Будешь себе могилу копать!» Привели к траншеям, приказали спрыгнуть. Говорят мне: «Ну, иди». В висках стучит, ноги стали как ватные. Думаю, почему не стреляют? Подошел рыжий майор: «Ну, прапор, давай колись, где оружие». Чувствую запах алкоголя, глаза его налились кровью. Ударил меня ногой в живот. Тогда он приставил к горлу румынский штык-нож: «Ну, говори, а то я тебя отправлю к тем, кого я уже отправил туда, откуда не возвращаются». — «Убей меня, но никакого оружия ни я, ни ребята не брали». Чувствую, как сталь ножа вонзается в шею, он полоснул им снизу вверх, пошла кровь.

Ночью нас всех вывели с усиленной охраной и поставили к стене. Охранник сказал, что приехал следователь из управления контрразведки и будет разбираться с нами. Уводили по одному, и никто не возвращался. Значит, расстреливают, думаю. Привели и меня к командиру в камуфляже. Стал расспрашивать, я рассказал, как попал в Приднестровье, а он заявил мне: «Есть данные, что вы похитили оружие и хотели уйти с ним в Турцию или в Ирак». Ответил, что это бред, мы же воевали за вас.

Следователь пообещал мне сообщить родным, что я погиб при защите Приднестровья. Опять пришел рыжий майор, сел сзади и шепчет: «Колись, прапор, колись». Был он пьяным. Следователь попросил его уйти, а потом дал команду увести и меня.

Утром нам принесли бак с макаронами, ведро с компотом. Наелись, и стало повеселей. Вывели подышать свежим воздухом. Пришел следователь и сказал, что скоро нас всех отсюда выпустят, а кто хочет, может влиться в 14-ю армию по контракту.

На следующий день нас вывели из бункера, построили и извинились. Прощаясь, контрразведчики попросили нас не держать обиды на них и на Приднестровье.

Через несколько дней я вернулся домой. В буфете меня ждал графинчик водки. О том, что произошло со мной, не жалею, не держу и обиды на тех, кто нас пытал. Война есть война, она всегда безжалостна к людям.

ГОРЯЧЕЕ МНОГОТОЧИЕ ГЕНЕРАЛА ПАВЛОВА

У нынешнего председателя комитета по делам военнослужащих городской администрации генерал-лейтенанта Льва Павлова судьба сложилась так, что ему одному из первых в стране пришлось гасить конфликты в «горячих точках».

Первый шок

Вечером 22 февраля 1989 года генерал Павлов, исполнявший обязанности командующего Приволжским округом внутренних войск, был вызван для прямой связи к главкому внутренних войск СССР и получил задание: вылететь на самолетах с шестью батальонами Шумиловского учебного полка в Азербайджан.

— Предстояло навести общественный порядок в Карабахе, — вспоминает Лев Васильевич. — А что там случилось — никакой ориентировки. До этого конфликтных событий большого масштаба в стране не было, психологически к ним мы были не готовы.

Приземлились в Нагорном Карабахе ночью. Куда двигаться — не знаем… Под утро встретил командира 103-й воздушно-десантной дивизии, которая там дислоцировалась. Он предоставил транспорт — и вперед, в Степанакерт. Впервые я тогда увидел на площади перед обкомом партии громадную толпу и лозунги типа «Карабах плачет — Москва молчит». Я был тогда просто ошеломлен… Толпа армян требовала срочной встречи с Михаилом Горбачевым.

В суть национальных проблем нашим командирам приходилось вникать на ходу. Они не выясняли, кто прав, кто виноват, а старались просто разделить людей, в одночасье ставших непримиримыми врагами.

Первая кровь

Через четыре дня генерал Павлов получил новую задачу: немедленно взять с собой 900 бойцов и маршем — на Сумгаит.

— Мне заместитель министра внутренних дел только сказал: «Там идут безобразия с кровью». Когда мы въехали в Сумгаит, увидели сгоревшие здания, разбитые машины, разбросанное имущество, а в центре — трупы на улицах, — говорит Лев Васильевич. — К нам тут же подбежала громадная толпа армян, за ними азербайджанцы, в нас полетели камни… Несколько дней мы были в подавленном состоянии. Непонятно было, как люди, годами жившие вместе, могут бить друг друга палками. Было море крови…

Войска оказались между двух огней. Надо было и разнимать враждующих, и себя в обиду не давать.

— Мы защищали тех и других и получали от тех и других. Моему зампотылу обе ноги переломали брошенными камнями… Помню дебош азербайджанцев в поселке Красное, где проживали армяне. Там наших десантников тоже закидали камнями. В Кировабаде между армянами и азербайджанцами было самое настоящее побоище. После того как и мы вклинились, у нас было очень много раненых. Применять оружие было запрещено. У моих солдат были хотя бы щиты и каски, а у десантников — только парашюты за спиной. Десантники, конечно, озверели, когда булыжники в них полетели, и вынуждены были работать лопатками.

«Можно было предотвратить конфликты…»

До весны 1989 года группа войск генерала Л. Павлова наводила порядок в Нагорном Карабахе.

— Потом я с Бакинской бригадой внутренних войск и школой милиции попал в Тбилиси, на второй день после апрельских ночных событий. Крови уже не было, нам просто пришлось расхлебывать заваренную там кашу. Потом опять в Баку. Тринадцатого августа 1989 года массы азербайджанцев численностью примерно в триста тысяч человек пошли громить армянский район. Шли они по пяти улицам. А у меня группировка была численностью всего семь тысяч человек. Надо было остановить эту толпу, иначе погром был бы страшный. Остановили. Правда, не обошлось без жертв. Десантники не выдержали и открыли огонь. Но прокуратура признала применение оружия правомерным. Когда я доложил в Москву командующему внутренними войсками, что есть жертвы, он меня снял с должности. А когда доложил в ЦК, меня через час восстановили.

Затем был Ереван, потом Фергана, Абхазия, Молдавия…

— Сейчас вспоминаю, — говорит Павлов, — и такое ощущение, что всеми этими событиями в стране кто-то руководил. Они шли по нарастающей. Было предчувствие, что страна вот-вот развалится. Оставалось только гадать, когда и как это случится. Тяжело было на душе все это время. Гасишь одну «горячую точку» — вспыхивает другая. Анализировали, где может разгореться очередной межнациональный конфликт. Думали и про Татарию. Но Шаймиев сумел удержать ситуацию в руках…

Пять месяцев генерал Павлов был военным комендантом Баку. Практически управлял городом. За все это время там было совершено всего семь уголовных преступлений. Ночная жизнь Баку была полностью под контролем военных.

— Все эти события могли быть предотвращены в самом зародыше, — убежден Лев Васильевич. — Прежде всего надо было послушать конфликтующих между собой людей. И, главное, решительно браться за борьбу с коррупцией. На Кавказе ведь взятки брали не только золотом, но и бриллиантами. В высших эшелонах власти на Кавказе коррупция была исключительно высокой, и это злило людей. Коррупционеры и прикрывались национализмом, чтобы уйти от ответственности.

Приговорён к смертной казни

Очень часто генералу Павлову приходилось бывать в ситуациях, когда некогда было спрашивать совета у вышестоящего командования, надо было брать ответственность на себя.

— А потом сам себя терзаешь: правильно ли поступил? Ведь кровь людская — не водица…

За ввод войск в Нагорный Карабах Лев Павлов армянской террористической организацией был приговорен к смертной казни.

Кстати, эта организация не раз приводила смертные приговоры в исполнение.

— В Кировабаде на меня напал один армянин с саблей, хотя я там защищал армян, — вспоминает Лев Васильевич.

Друзей бояться не надо

Когда развернулись события на Кавказе, Л. Павлов принялся изучать обычаи, традиции народов, чтобы лучше понять людей.

— Если человек относится с уважением к другим народам, то он всегда встретит и ответное уважение, — говорит генерал. — Действовать на Кавказе только с позиции силы — значит, заранее обречь себя на поражение. Я никогда не пренебрегал, когда меня, например, приглашали на свадьбу. Всегда приходил без оружия. Меня спрашивали те, кто приглашал: «А ты не боишься?» — «А как я могу бояться, вы — друзья».

Со стариками, женщинами часто приходилось разговаривать. И с молодыми парнями. Помню, в Кировабаде узнал, что студенты готовят выступление. Пришел к ним в общежитие, один. Под кроватями стояли тазы с камнями, бутылки с бензином. Поговорил с ребятами, и они мне пообещали, что никакого выступления не будет.

«Они уважают только силу…»

Потом была Чечня…

— Если бы в самом начале событий, когда пришел к власти Дудаев, мы вывезли оружие из Чечни, все могло быть по-другому, — считает Л. Павлов. — Когда командующий Северокавказским округом внутренних войск Анатолий Куликов попросил разрешения вывезти оружие — министр внутренних дел запретил: «Не лезь!» Когда в одном из районов нашего Приволжского округа стала складываться обстановка, схожая с Чечней, я вообще никому не докладывал и вывез оттуда оружие. Куликов потом мне говорил: «Лучше бы я тоже не докладывал, а вывез бы оружие сам…» В принципе мы не предполагали, что события в Чечне приобретут такой размах и приведут к таким тяжелым последствиям. Кавказец говорит одно, думает другое, а делает третье… Этой особенности мы не учитывали. И сейчас, кстати, не учитываем.

Когда началась война в Чечне, Павлов работал в областной администрации директором департамента по делам военнослужащих. Бывал в Чечне. «Мы ее всю исколесили на бронетранспортере…»

— Политики не дали армии решить чеченский конфликт военным путем, — убежден генерал. — Хасавюртовские соглашения были глубочайшей ошибкой. Переговоры привели к тому, что боевики восстановили свои силы. Если мы снова сядем с ними за стол, то опять повторим 1996 год, и еще одно поколение будет воевать. Мы станем переговоры вести, а они по нам стрелять. Я хорошо знаю чеченцев, они уважают только силу. Я неоднократно замечал: дашь чеченцу сдачи — он начинает тебя уважать, но если ты струсил, дал слабинку — бить будут каждый день. В Чечне надо довести дело до конца.

По долгу службы Лев Павлов внимательно следит за обстановкой на Северном Кавказе, держит связь с Шумиловской бригадой, которая находится сейчас на кизлярском направлении. Контролирует сбор гуманитарной помощи для наших войск. И в планах — новая поездка на Северный Кавказ.

«НАС ОСТАВАЛОСЬ ТОЛЬКО ТРОЕ…»

Во всех частях Нижегородского гарнизона в воскресенье, 31 января, прошел торжественный ритуал приведения к присяге молодого пополнения

На плацу танковой Вислинской Краснознаменной орденов Суворова и Кутузова дивизии выстроились подразделения, в их составе и те солдаты, кто должен был принимать присягу. Внешне все было, как всегда, торжественно и трогательно: играл военный оркестр, части стояли «смирно» под знамя дивизии, молодых воинов поздравили командование, старослужащие воины, родные и близкие, представители комитета солдатских матерей города, каждый, кто принимал присягу, зачитал ее текст, расписался. Потом в солдатском клубе перед родителями молодых солдат выступил заместитель командира соединения по работе с личным составом Н. Колосов, рассказал об условиях службы.

Все было бы в этом ритуале, как обычно, если бы не одно «но»: принимали присягу на все соединение лишь 18 молодых воинов. Если учесть, что обычно сюда должно поступать с каждым призывом 2,5 — 3 тысячи человек, то можно себе представить, какой здесь уровень боеспособности. Это соединение, считающееся одним из лучших в Московском военном округе, укомплектовано личным составом всего на 25 процентов. То есть каждый солдат несет службу за четверых.

В танковом полку сейчас присягу принимали только… три человека. Если и в следующем призыве сюда поступит столько же, то через год-два «деды» здесь запоют: «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят…» И во всем танковом полку останется один экипаж.

Ветераны и люди старших поколений могут упрекнуть меня, что я раскрываю военную тайну о нынешнем уровне боеспособности нашей армии. Но, думаю, это и так известно тем, кому надо. Да и можно ли говорить сейчас о боеспособности армии, когда страна наша до сих пор не имеет военной доктрины, то есть неизвестно — кто же у нее потенциальный противник, до сих пор не принят Закон о прохождении воинской службы, не утвержден Закон о мобилизации, армия сейчас вообще не имеет правовых актов — прежние устарели, новых не придумали. Нынешний призыв в армию в масштабах страны фактически провален (Нижегородская область — исключение), ее реорганизация по американскому образцу снизит и без того невысокий уровень боеспособности. Переход армии на контрактную систему осуществляется крайне медленно, несмотря на то, что тем, кто пожелает поступить сейчас на службу, даются существенные льготы.

И действительно: чем болтаться молодому парню без дела по улицам, не лучше ли сразу, с 18 лет, или после службы, тем более что безработица растет, идти в армию по контракту. За три года при полном обеспечении всем необходимым можно накопить как минимум 200 — 300 тысяч и ходить при этом на службу, как на работу, в своем же городе. Если же учесть, что служащим по контракту положен в месяц паек, в котором только масла и мяса соответственно 3 и 6 килограммов, не считая прочих продуктов, то стоит прикинуть, гае же сейчас лучше — в армии или на «гражданке».

В таком состоянии, чтобы в ротах насчитывалось по одному-два солдата и офицеры ходили бы вместо них в караулы, наша армия не была даже в самые свои тяжкие времена. В Вислинской танковой дивизии нашли способ пополнения частей, как в 41 -м году: принимают сюда тех солдат, кто по каким-либо причинам покинул подразделения свои в других республиках СНГ. Едва ли не каждый день в прошлом году на КПП приходили до 7 — 8 парней, кто оказался в частях, фактически брошенных на произвол судьбы в Закавказье и в других Регионах бывшего Союза. За год таких набралось около 400 человек, и это только те, кто не изменил присяге и решил дослуживать в родном городе. А сколько таких, кто скрывается и нигде не числится? Неужели перевелись в нашей армии такие офицеры, как капитан Иванов из романа «Живые и мертвые», который, помните, говорил: «Мне приказали к вечеру сколотить из таких вот беглецов триста человек пополнения, и я это сделаю»?

Одними же призывами к чувству долга, пайками и льготами Российскую армию не возродить.

2.02.93 г.

СПОХВАТИЛИСЬ… НЕ ПОЗДНО ЛИ?

Вооруженные Силы России укомплектованы сегодня в среднем всего на 50 проц., есть части, где не хватает двух третей личного состава, оставшиеся несут службу за троих.

Из-за неукомплектованности армия России сейчас на грани катастрофы. Эта мысль четко прозвучала на совместном совещании представителей Нижегородского гарнизона, облвоенкомата, совета ветеранов, областного департамента образования и науки, комитета солдатских матерей.

Впервые за осенний призыв прошлого года наша область не выполнила план по набору призывников. Быстрыми темпами растет по области количество уклоняющихся от службы в армии: в 1990-м — 38 человек, в 1992-м — уже 486. Более 9 тысяч молодых людей в прошлом году получили отсрочку от службы в армии по состоянию здоровья. Такого в нашей истории еще никогда не было: 95 проц., призывников имеют отклонения в состоянии здоровья. Резко снизились качество и морально-нравственное состояние призывного контингента.

На этом совещании двух мнений не было: причина нынешнего катастрофического состояния с комплектованием армии во многом кроется в ликвидации системы военно-патриотического воспитания.

Сейчас в школах города военруков можно по пальцам пересчитать, они остались только там, где директора понимают значение военно-патриотического воспитания. Такого предмета, как начальная военная подготовка, нет уже и в помине. Кстати, не мешало бы знать нашим пацифистам, что в Германии каждый выпускник школы умеет водить танк, в США — легкий спортивный самолет. Не говоря уж о том, что стреляют из всех видов оружия. Наши выпускники школ даже автоматы видят сейчас только по телевизору. Когда-то чуть ли не в каждой школе и ПТУ был свой музей боевой славы, на каждый праздник приходили ветераны, проводили уроки мужества, напоминали молодежи о славной истории Родины. Сейчас же музеи в школах — под замками, пылятся их экспонаты, давно нигде не проводятся военно-спортивные игры «Зарница» и «Орленок», не стало военно-спортивных лагерей. С горечью сказал, выступая на этом совещании, полковник Е. Стоценко: «Мы уже боимся произносить такие слова, как Отечество, Родина». Развенчаны прессой подвиги 3. Космодемьянской, А. Матросова. Н. Кузнецова, яд недоверия заложен в тысячи юных душ. Дошло до того, что одноклассники-коммерсанты смеются над ребятами из военно-патриотического клуба «Беркут».

Ветераны Великой Отечественной, кто еще не ушел из жизни, в основном самоустранились от воспитания молодежи. Энтузиастов по городу — единицы. Еще немного, и Великую Отечественную будут вспоминать, как войну с Наполеоном, не чаще. Да еще и прибавлять: «Это было давно и неправда».

За каких-то год-полтора суметь разрушить десятилетиями работавшую систему военно-патриотического воспитания в городе! До того дошло дело, что на этом совещании в качестве ближайших задач ставилась и такая: «Выявить количество имеющихся в городе военно-патриотических клубов…» Сейчас их 1 —2, а было совсем недавно около 20. Сколько в городе точно музеев боевой славы, тоже толком неизвестно.

Не стоит сейчас ворошить недавнее прошлое и называть виновников создавшегося положения в системе подготовки молодежи к армии, тем более что и так все ясно. На этом совещании было принято несколько важных решений, которые в принципе могут положить начало возрождению системы военно-патриотического воспитания в городе. Заинтересованные в этом люди и организации по крайней мере есть, не перевелись еще в нашем городе подвижники. Беспокоит одно: не поздно ли хватились? Мало того, что, как признало совещание, сейчас нет даже методики воспитания патриотизма, молодые учителя умеют только учить и не знают, как воспитывать, главное — на подвигах каких людей воспитывать в молодых людях чувства патриотизма? Если брать опыт Великой Отечественной, то, к немалому огорчению некоторых воспитателей, ее герои были в основном коммунистами и комсомольцами, а далеко не у всех даже педагогов сейчас поворачиваются языки произносить эти слова, да еще славить их. Рассказывать на уроках мужества о генерале-предателе А. Власове или юношах, погибших в августе 1991-го у «Белого дома»?

Моральный ущерб армии и воспитанию молодежи нанесен огромный, отметило это совещание, и дело не поправить одними решениями и директивами.

6.04.93 г.

ПАНЫ ДЕРУТСЯ — У СОЛДАТ ЧУБЫ ТРЕЩАТ

В работе состоявшегося на днях в Москве Всероссийского совещания по проблемам социальной защиты военнослужащих и членов их семей принял участие председатель комиссии областного Совета по делам военнослужащих Ю. НОВИКОВ.

— Юрий Григорьевич, кто был организатором этого совещания и какая была в ней необходимость?

— Организатор — Верховный Совет России. В его работе приняли участие В. Агафонов, заместитель Председателя Верховного Совета, А. Коровников, председатель Комитета по делам инвалидов, ветеранов и социальной защите военнослужащих и членов их семей, вице-премьер Ю. Яров, заместитель Генерального прокурора России Е. Лисов, заместитель министра обороны К. Кобец. На второй день в работе совещания принял участие и Р. Хасбулатов. Это действительно немаловажно знать, какая из ветвей власти была организатором того или иного совещания. Поскольку это организовал Верховный Совет, то, надо понимать, поэтому в нем не участвовали ни министр обороны, ни премьер-министр. Не было и министра финансов. Зная отношения между двумя ветвями власти, можно быть уверенным, что если бы это совещание прошло под эгидой правительства, то у него были бы свои взгляды на положение в армии. По этому совещанию чувствовалось, что Верховный Совет старается заручиться поддержкой армии в конфронтации с правительством и президентом.

— Но, конкретно, что обсуждалось на этом совещании?

— Обсуждалось, как выполняется принятый Верховным Советом Закон «О статусе военнослужащих», положение с социальной защитой военнослужащих и членов их семей. Закон этот выполняется очень плохо. Причина же в том, что у Верховного Совета нет рычагов воздействия на тех, кто обязан выполнять этот закон. И отвечать некому.

— Что говорили на этом совещании о нынешнем состоянии в армии?

— С докладом выступил В. Агафонов, заместитель Председателя Верховного Совета. Проблем столько, что остается чувство безысходности. В силовых министерствах более 200 тысяч семей не имеют квартир, 100 тысяч — нуждаются в улучшении жилищных условий, 61 тысяча семей офицеров живет в военных городках вместе с солдатами, 77 тысяч уволенных в запас офицеров ждут жилья по месту жительства. Масса телеграмм с мест о задержке выплаты денежного довольствия военнослужащим. Моряки Северного флота телеграфируют, что три месяца без денег, продают личные вещи, пограничники требуют одежду, даже мыла нет на некоторых заставах. В Оренбурге командир дивизии посылает солдат зарабатывать на питание. К чему все это приводит? Заместитель министра обороны К. Кобец привел факт, что экипаж одной атомной подводной лодки отказался выполнять приказе заступлении на дежурство в море. Темпы вывода войск из Германии в десять раз превышают темпы их обустройства в России. В Германии наша армия сдала немцам 546 военных городков, а в России взамен построено только 2, сдали 23 тысячи квартир, а построили здесь только 2 тысячи. Немцы своих обязательств не выполняют, а президент Б. Ельцин на встрече с Г. Колем принял решение еще на 4 месяца ускорить вывод войск. Люди будут размещаться в поле, в палатках. К нам в область перебрасываются две дивизии.

— Кстати, у нас как решаются эти проблемы?

— Должны быть построены военные городки для этих двух дивизий, но в сроки уложиться вряд ли удастся. Но деньги на это выделены, два миллиарда рублей из федерального бюджета целевым назначением. У нас только бесквартирных офицеров запаса в области 2700.

— Очевидно, что решение многих проблем армии упирается именно в деньги?

— Верховный Совет принял Закон «О статусе военнослужащих», но у правительства нет денег на его обеспечение. Огромный дефицит бюджета. Правительство не знает, где орать деньги, потому что недобирает налогов. Не успеет залатать одну дыру, как другая возникает. Вот сейчас нашли 600 миллиардов на выплату денежного довольствия армии с мая по июнь, а где брать деньги на август и дальше — неясно. Объявили о контрактной системе комплектования армии, а она в финансовом отношении не обеспечена. Сейчас в армии не хватает 25 тысяч молодых офицеров, это значит, что через несколько лет будет огромный некомплект офицеров среднего и старшего звена. Президент издал указ о призыве в армию офицеров-двухгодичников, но качество их подготовки невысокое, это уже партизанщина. А сколько военных училищ закрыто…

— А Хасбулатов что говорит? В газетах ведь это совещание не освещалось…

— Вот читаю по своему блокноту: «Нам хотя бы сохранить управление в нашем неуправляемом обществе… Мы имеем дело с властью, которая не управляет страной. Мы не знаем, какие Вооруженные Силы нам нужны, полная потеря ориентиров во внутренней и внешней политике государства. Иностранные государства не могут понять, какие дьявольские игры происходят в нашей стране… Главная цель Верховного Совета — добиться четкого соблюдения законности…»

— Какие-то документы были приняты на этом совещании?

— Были. Но уезжали мы с этого совещания в очень плохом настроении, без надежды, что принятые на нем решения будут выполнены.

— В чем все-таки выход?

— В перевыборах обеих ветвей власти. Правительство убеждает, что оно поставлено в тяжелое положение Верховным Советом, что бюджет, им принятый, неисполним. Верховный Совет утверждает, что на исполнение Закона «О статусе военнослужащих» денег должно хватить. Конфликт между ними зашел настолько далеко, что страдает от этого все общество, и армия в том числе.

18.08.93 г.

СОЛДАТЫ — СОБСТВЕННОСТЬ ГОСУДАРСТВА?

На очередной информационный час в областном законодательном собрании, который проводил председатель правовой комиссии и по делам военнослужащих С. Сперанский, пришли члены Нижегородского комитета солдатских матерей Г. Лебедева и Н. Жукова.

С началом войны в Чечне работа комитета солдатских матерей в Нижнем Новгороде после длительного затишья обрела второе дыхание. И, наверное, такое же горячее, как и телефонная линия комитета. Представьте себе: ежедневно сюда приходят 10—15 солдатских мам, а телефон звонит непрерывно.

Комитет солдатских матерей, сказала Г. Лебедева, был создан для помощи всем ветвям власти, и армии прежде всего. Необходимость в такой помощи огромная, и никто с этим не спорит, кроме, может быть, некоторых генералов. В комитетах сегодня мамы, искренне болеющие за нашу армию. Им особенно нужна помощь медиков и юристов.

Выступление Г. Лебедевой тяжело было слушать:

— Из Чечни шла необъективная информация о находящихся там солдатах. Например, одной маме 21 марта сообщили, что ее сын жив и воюет, а оказалось, что он убит еще 9 января. Командиры не имеют списков солдат, нам дали списки погибших — сотни страниц, ищите сами. Снабжение армии из рук вон плохое, солдат неделями не кормят, месяцами не моют, а жить им вообще негде. Нищая, оборванная, голодная армия… Офицеры нам говорили: «Как вы, матери, допускаете, что идет такая война?» Аэропорт в Грозном забит войсками, солдаты пьют, воруют, при нас ребята торговали оружием — рожок с патронами меняют на шашлык.

И уж совсем убийственный факт, который сообщила Г. Лебедева: у командира дивизии во Владикавказе связисты отключили служебный телефон за неуплату.

— А генералам срочно потребовалось сшить фуражки стоимостью полтора миллиона каждая. Зачем их именно сейчас было шить? — говорит Г. Лебедева.

— А когда мы приехали с проверкой от комитета в Шумиловскую бригаду, медкомиссия установила, что 51 солдат из пополнения — с недостатком веса, 24 — с отклонениями в психике, 80 — с отклонениями в здоровье, а 50 вообще негодны к армии. Мальчик горбатый в армии служит! И это где — в спецназе! — И она показала пачку фотографий…

14.02.96 г.

ГУЛЯШ, ГРЕЧКА И ИКРА — НЕПЛОХА СОЛДАТСКАЯ ЕДА

Последнее время в газетах все чаще стали появляться пугающие материалы t о том, что продовольственное снабжение в российской армии таково, что солдаты буквально на грани голода. Действительно, финансирование армии сейчас далеко от потребности, но так ли уж все плохо сегодня и, главное, везде?

Чтобы убедиться, как кормят наших солдат, мы побывали в 30-м Винницком ордена Александра Невского отдельном полку связи и, чтобы не судить по одной части, в 31-й Вислинской орденоносной танковой дивизии. Появление журналистов в солдатских столовых было неожиданным для командования, но особого удивления не вызвало.

Начальник столовой старший прапорщик Ю. Ковалец показал раскладку продуктов на неделю. В обед на первое не только щи, но и борщ — на выбор. На завтрак — гуляш с перловкой, яйцо, хлеб с маслом, чай.

Как раз в столовую строем вошла рота. Не удержался от удивления, накрыт стол на четверых.

— Это что, вам каждый день столько дают?

— Бывает, что и больше, — ловко орудуя ложкой, ответил краснощекий сержант.

— Я здесь с 15 января, — рассказал рядовой П. Гусинский (нижегородец, кстати), — отлично кормят, не жалуюсь.

Кабачковая икра и пирожки сразили меня окончательно. Но неужели никаких проблем со снабжением продуктами?

— С мясом нормально всегда, — рассказал старший прапорщик Ю. Ковалец. — Овощи мы заготовили осенью. Вообще за последние три года с продуктами, как это ни странно, стало лучше.

Наверное, все же многое зависит и от деловых качеств людей. Ю. Ковалец в Афганистане служил старшиной десантной роты, а всего в армии — более 17 лет. Приходится, конечно, крутиться и начальнику продовольственной службы полка капитану Ю. Згырче, и заместителю командира полка по тылу подполковнику Г. Кузьмину.

— Вы про нашего повара напишите, — говорят солдаты. — Про Ольгу Васильевну Тарасову, изумительно готовит.

У танкистов в этот день на обед был гороховый суп, салат овощной, гречка с тушенкой, компот с пирожком.

— Хорошо кормят, хватает, не жалуюсь, — рассказал рядовой А. Годяев (кстати, сормович).

— Снабжение нормальное, — сказал начальник столовой старший прапорщик В. Чичкин — Масло у нас бесперебойно, пирожки или булочки сами печем, каждый день. По четвергам — молочный суп, каша рисовая со сгущенкой.

При столовой этой части есть даже кулинарный совет.

В городе проблем, конечно, меньше, а вот как в Чечне? Капитан А. Бабичев из полка связи только что оттуда.

— Когда я туда приехал в мае прошлого года, питание было очень хорошим. Похуже стало, когда нас хотели выводить, потом, когда встали под Шали, опять нормально, — сказал он. — Овощи и фрукты были регулярно, масло по норме, тушенка. Жалоб от солдат не было. Один день были перебои, когда колонна к лагерю не прошла. Вот мотострелковый полк на зимовке в горах, там может быть сложнее со снабжением.

— А как налажен быт солдат?

— В каждой роте своя баня, из снарядных ящиков сколотили, котел поставили. Вода из горного источника, привозная. В неделю баня по 2—3 раза. Вшей там я ни разу не видел. Да и машина для санобработки есть. Почта работает нормально, газеты получаем.

— В армии сейчас много контрактников, как это влияет на взаимоотношения солдат?

— У нас в части половина контрактников, — рассказал психолог полка связи подполковник В. Савченко, — они серьезнее, к солдатам срочной службы у них отношение, как к младшим братьям. Сейчас в армии не стало конфликтов на национальной почве.