Бесплатный фрагмент - Как закалялся Штальц

Калининградским таксистам и переводчикам 90-х посвящается

Об авторе

Александр ФЕЛИКС — литературный псевдоним Александра Рубченко. А.Ф.Рубченко журналист-переводчик, лауреат журналистских конкурсов «Золотой гонг», «Янтарная свеча», «Журналист года».

Активно издавать свои литературные работы начал в 2020 году. Дебютировал с ироничным рассказом «Кардиологический роман» из сборника «Записки Корнея Пчелкина, человека и гражданина». В книгу вошли документальные истории, байки из жизни Калининградских районных газетчиков.

Среди известных, сборник «Два Дневника», основан на мемуарах деда-фронтовика и отца-ракетчика. В год юбилея Великой Победы главы «Война. Начало», «Война. Окупация», «Фронтовик» из мемуарного сборника изданы во Всероссийском сборнике и номинированы на одноименную премию «НАСЛЕДИЕ».

Повесть «Как закалялся Штальц» основана на документальных фактах начала 90-х. В неожиданно распахнувшую все двери и некогда закрытую Калининградскую область хлынули ностальгические туристы, авантюристы и инвесторы всех мастей. Начало 90-х в Калининградской области были годы не паханой целины для работы переводчиков, таксистов и, конечно же, спецслужб. Повесть «Как закалялся Штальц», это первая литературная попытка обращения в то время.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Итоги Первой Мировой войны, подписанные договоры и послевоенное устройство мира в начале прошлого века не устраивали многих. После Первой Мировой войны, в Восточной Пруссии, осталось целая сеть законспирированных агентов и не только стран Антанты. В конце 20-х, в начале 30-х годов на территории нынешней Калининградской области орудовали резиденты МИ-6, разведчики Речи Посполитой, французского Генштаба.

Не уступали им и их коллеги из молодой Советской Республики. Во многом, разведка СССР использовала старые кадры, но были и молодые, пришедшие по комсомольскому набору, а так же после ускоренных разведкурсов при школах НКВД. Своих агентов в Восточной Пруссии имели, как Иностранный отдел НКВД, так и Разведывательное управление Генерального штаба Наркомата Обороны СССР. Ситуация в Восточной Пруссии, на нынешней территории Калининградской области, осложнялась тем, что по Версальскому договору Германия не могла иметь ни массовой армии, ни военно-морского флота, ни авиации. Ограничения на службу по призыву коснулись и органы военной разведки. После ликвидации кайзеровской армии, осенью 1919 года, центральные органы разведки и контрразведки были тут же распущены. Со службы была уволена целая армия кадровых офицеров и гражданских специалистов. Нелегальное положение только укрепило их профессиональные навыки. Поэтому Абвер, после прихода Гитлера к власти, смог в кратчайшие сроки стать весьма влиятельной организацией.

Запретные положения Версальского договора заставили все ведущие концерны Германии обзавестись собственными отделами технической разведки. Под видом специалистов сельского хозяйства, геодезии, коммерческих транспортных сухопутных и морских компаний они работали по всему миру. С нарочными, в простых связках книг, донесения доставлялись адресату быстрее дипкурьерской почты. Малоизвестными остаются и факты о работе немецких концессий на территории России.

В конце 20-х, в начале 30-х годов активизируется сотрудничество Советской России и Германии в военной сфере. Военные специалисты Германии и СССР совместно работали над программами модернизации бронетанковых сил и авиации молодой Советской Республики. Не имея возможности производить собственные танки и самолеты ведущие концерты поставляли трактора, гусеничную сельхлзтехнику в Советскую Республику. Помогали переоснащать тракторные заводы по всей России.

Аспекты этого секретного сотрудничества двух стран интересовали многие разведки бывших стран Антанты. Вольный город Данциг был перевалочным пунктом всех разведок по пути в Кёнигсберг, в Восточную Пруссию. И вот, спустя полвека после начала Великой Отечественной войны, история повторилась. После Перестройки, территория Калининградской области стала настоящим «волшебным клубком» для разведок стран Балтии и НАТО. В ход пошли обрывки копий секретных соглашений подписанных в Потсдаме и из архива Нюрнбергского процесса по Восточной Пруссии и Калининградской области.

Россия и Германия вновь активно сотрудничали вместе по всем направлениям. Инвесторы из Германии, как когда-то в 20-е годы немецкие концессионеры, вкладывали средства в совместные предприятия в России, в Пилотный регион под названием Свободная Экономическая Зона «Янтарь». Калининградцы без виз ездят по кратчайшему пути в страны ЕС, через все тот-же вольный город Гданьск.

ГЛАВА 1

Перед глазами Вилли кружились стройные березки. А в их зеленые ветви с молодыми зелеными листочками вплетались длинные косы русских красавиц в кокошниках и нарядных сарафанах. Все вокруг кружилось, как хоровод: голубое небо, белые облака… Вилли слегка приоткрыл глаза. Он не любил просыпаться в столовой на кухонной кушетке. Этот роскошный резной потолок в старинном родовом имении Швамбек в цветах голубого неба и белых облаков пугал его спросонья всегда. Однако, в этот раз Вилли не хотел открывать глаза. Он жадно вглядывался в это голубое небо и никак не хотел просыпаться. От этого зажмуривал глаза еще сильнее и сильнее. Стройные березы, тополя врезались острыми кронами в небо. В то самое голубое небо, в которое он никак не мог наглядеться во сне, с большими белыми облаками из далекого-предалекого детства.

Во дворе роскошного поместья Швамбек, больше похожего на маленький уютный дворец с черепичной крышей, горела изысканная иллюминация. В которую никак не вписывались простенькие революционные плакаты на белом ватмане. Красной краской из баллончика размашисто повсюду были выведены лозунги Pe-re-stroj-ka! Glas-nosty! Gor-ba-tschov! Прислуга убирала посуду со столов. В глубине двора берайтор Отто выводил лошадей на прогулку. Подтянутый, сухощавый, в форменной жокейской одежде, давнишний друг семьи.

— Гутен морген, хэрр Штальц, — по-военному, кивком Отто поприветствовал Вилли.

— Да-да… Морген, морген… Гутен морген, — запричитал Вилли, как бы давая всем понять, что он прибывает в хорошем расположении духа.

На вчерашнем прощальном банкете был весь бомонд Баден-Вютемберга и почти все шишки из Землячества Гумбиннен. Абсолютно все пришли поддержать Вилли. Особенно отличились длинными тостами и не менее длинными речами функционеры из благотворительного фонда Землячества. Никто из них со времен войны не бывал на родине, в старой доброй Пруссии. А тут такое событие! Отпрыск самого Штальца едет на родину в Восточную Пруссию, в свое родовое имение Буйлин.

Вилли был любезен как никогда. Даже когда он уезжал в Австралию разводить бройлеров, ни даже когда он вдруг рванул в Штаты воплощать проект с выращиванием бычков Ангусов, — он и тогда не был так любезен. В этот раз Штальц-младший был абсолютно уверен в успех. Его глаза не то чтобы блестели, они излучали уверенность и удачу. Он смеялся, улыбался, отпускал роскошные комплименты. Члены Землячества Гумбиннен платили ему еще большей благодарностью. Подносы с пожертвованиями, чеками и пухлыми конвертами не успевали относить в рабочий кабинет Вилли. Фрау фон Шеффер отозвала Вилли в сторону и дрожащим голосом, слегка подергивая головой, пыталась серьезно напутствовать любимого отпрыска Штальцей. Тот пытался вырваться от настойчивой старушки, но безуспешно.

— Вилли, голубчик, задержись. Мне нужно с тобой еще раз все серьезно обсудить. — фрау фон Шеффер говорила тоном не требующим возражений, — вот фамильный перстень моего покойного супруга…

— Ну фрау фон Шеффер… — попытался возразить Вилли. — Мы ведь уже все сто раз обговорили. Под Вальтерсдорфом, в ста метрах от вашего дома, в огороде под дубом..

— Нет-нет, Вилли, ты все опять напутал. Сейчас у русских поселок называется Ольт-ко-ватка… и не сто метров, а 250… Ближе к кладбищу, под липой…

— Да-да, Оль-кховатка, вы как всегда правы, фрау фон Шеффер, — пытался оправдаться Вилли, выговаривая название деревни по-русски. — Это у старины Фритьёфа во дворе под раскидистым дубом. Там его фамильный фарфор и серебро закопаны. Вот видите, все помню. Да у меня это все записано в нотиц-блоке. И Вилли кивнул на пухлую записную книжку из которой торчало множество разрозненных листов с записками от членов Землячества.

— Я не об этом, — перебила его фрау фон Шеффер. — Будь осторожен..

— Фрау фон Шеффер, все прекрасно помню, — пытался отшутиться Шталць-младший. — Есть в мире дамасская шталь, а есть еще «польская диб-шталь» (игра слов в немецком языке Stahl-сталь и Dibstahl-воровство) … Помню-помню, тот забавный анекдот вашего покойного супруга, которым он всегда подтрунивал моего отца, когда тот увлекался рассказами про Россию, про их сельскохозяйственную ферму в концессии Круппа на Маныче, про Кремлевские интриги и чистки, про коварных КГБ-мэнеров…

— Нет, Вилли, все гораздо опаснее, чем ты можешь себе представить, — у фрау фон Шеффер на глазах навернулись слезы. Она протянула вместе с перстнем потертый кожаный ежедневник с золотым замочком-застежкой и отошла к окну. — Здесь дневник твоего отца. Перед смертью он принес его моему мужу в издательство и попросил распорядиться по своему усмотрению. Ханс не хотел печатать при жизни и велел издать после его смерти, если придет время. Но мой муж тоже не смог, не дождался лучших времен. Здесь подробные заметки о России, о жизни Ханса с твоей мамой… В этой ужасной, бескрайней российской степи… Ну и да, о московских интригах, а точнее — чистках. Ты же знаешь, это были сложные годы и у нас в Германии тоже. К тому же от дружбы твоего благородного отца с этим безродным выскочкой Генрихом Гетцем я никогда не была в восторге. И он так подло использовал его в темную, для своих грязных целей…

— Так уж и в темную..

— Тш-тш, тише-тише со своими дурацкими шуточками, Вилли. После войны на нас еще долго косо поглядывали соседи из-за этого Гетца и его друзей из Гелена. Возьми дневник с собой. Тем более сейчас, когда ты едешь в Россию…

— Ну фрау Шеффер, полно вам.. Да и причем тут этот Гетц, он тоже уже, наверное… Да и какие сейчас времена. Пе-рэ-строй-ка… и Глас-ность. В России сейчас все по другому, — Вилли поймал строгий взгляд тётушки Шеффер и как послушный мальчик присел на кушетку у окна.

— Вилли, Вилли! Гетц жив и сейчас в России. Именно потому, что в России сейчас такие времена Гетц опять там. Конечно, он уже не в своем черном мундире, как пятьдесят лет назад. Возможно даже изменил внешность. Ему удалось избежать послевоенных преследований. В Патагонии с помощью новых хозяев он выправил себе новые документы. Под предлогом поисков Янтарной комнаты он морочит русским голову. Как представитель немецкого общества Дружбы городов побратимов Киль-Калининград Генрих Гетц теперь вхож в высокие кабинеты даже в Кремле. Там он показывает какие-то архивные секретные документы своего бывшего ведомства и спокойно разъезжает по всей области беспрепятственно. Ельцинские демократы дали ему такие полномочия, что он вхож в воинские части, и они оказывают ему содействие.

— Но откуда эти страшные подробности, тётушка Шеффер… Неужели русские настолько беспечны, что готовы пустить первого встречного. А уж тем более с таким военным прошлым, да еще и наделить полномочиями…

— Я точно не уверена… Но в сюжете о Кильской неделе, в новостях говорили, что большая делегация общества Дружбы Киль-Калининград отбыла в Особую экономическую зону «Янтарь». А глава делегации, кажется, Берг…

— Неужели Берг, как наш берейтор, старина Берг?..

— Не перебивай, Вилли… Он в конце интервью бросил фразу «…мы всегда об этом помнить, но никогда не говорили в слух». Immer daran dencken — nie davon sprechen. И меня это насторожило. Такая присказка была у Гетца, когда он перед войной колесил по Восточной Пруссии. Якобы в поисках духовной энергии, корней и вербовал единомышленников.

— Ну и что он там найдет этот Гетц, или как его там теперь величать?..

— Калининградская область, оторвана от России. Это очень непростой, особенный регион…

— Да-да, тетушка, регион напичканный ракетами Сатана, КГБистами… Особый-преособый регион, бла-бла-бла. Но все их секретные, даже сверхсекретные карты, с расположением ядерных установок, помощник Ельцина по обороне Баталкин, давно уже выложил на стол американцам. Янки за это заваливают Россию ножками Буша. Помилуйте, в этой ситуации что там делать бывшим подручным овчаркам Гетца или даже ему самому, в этой Свободной от всего экономической зоне Калининград. Там рады сейчас любому инвестору, главное не упустить время и вовремя застолбить колышек в нужном месте…

— Вот и я про это же… Главное — застолбить колышек. Гетц в этом деле мастер. У него есть секретная информация от наших МИДовских архивных кротов. Вилли, в узких кругах уже давно ходят разговоры, что есть какие-то соглашения на счет Калининградской области. Гриф секретности будет снят только через 50 лет… Да-да, в 1995 году, осенью…

У Вилли заблестели глаза. Он чуть не взлетел с кушетки, если бы не сжимал руку своей любимой тетушки, но строгая фрау фон Шеффер невозмутимо продолжала:

— Осталось два года. Как бы там ни было, постарайся не повторить своих ошибок американских и австралийских бизнес-похождений. Тогда за три года ты растранжирил состояние моей покойной сестры Эммы, а австралийских бройлеров и американской мраморной говядины от чистопородных Ангусов так никто в Баден-Вюртемберге и не отведал.

— Тётушка Эмма меня очень любила, и только она верила в мой успех. Дала денег на трехмесячные сельскохозяйственные курсы, а потом и на проекты в Австралии и Америке. Просто не повезло. Кризис перепроизводства в Штатах. Ну а в Австралии эти долбаные.., простите. Эти вездесущие экологи из партии Зеленых! Эти долбанутые, простите, вездесущие Гринписовцы с их лозунгами «За чистую Австралию» и «Бройлеров без уколов и анаболиков»… Бред!

— Вечно у тебя кто-то виноват!.. Так вот, помни обо всем, что я тебе сказала. Обустрой фамильную усадьбу твоего отца и деда в Буйлине..

— Сейчас это Дуб-ра-ва, тётушка…

— Не перебивай меня! Займись усадьбой. Обустрой в заброшенной школе гостевой дом, заведи хозяйство и жди. Главное — репутация. Не поддавайся на авантюры немецких инвесторов, которые сейчас повалят на наши родные земли… И не связывайся с Гетцем, он погубит не только твою репутацию, но… — фрау фон Шеффер не договорила. Посоветовала прочитать мемуары Штальца-старшего, чтобы быть готовым к любым неожиданностям в России. Еще раз посмотрела в голубые глаза внучатого племянника Вилли и, покачивая головой, вышла из кабинета к другим членам Землячества.

Штальц-младший так и остался стоять. Стоял обалдевший, не то от будущей поездки в Россию, не то от рассказов тётушки Шеффер и наказов других членов Землячества Гумбиннен. Вилли хорошо помнил послевоенные сборища Землячества, на которые его всегда водил отец. Иногда после таких ферзамлунгов на обратном пути к дому они, вдруг, сворачивали на железнодорожный вокзал. Отец подолгу стоял как будто потерянный посреди зала ожидания у центральной тумбы с расписанием поездов. Маленький Вилли видел это лицо отца Ханса только здесь. Очень задумчивое, будто он с грустью вглядывался не в строгие буквы расписания поездов, а в самого себя. Временами шаффнер (Schaffner-контролер кондуктор, проводник) что-то менял, передвигал цифры в громоздком расписании, вставлял новые дощечки. Но одна дощечка снизу постоянно оставалась неизменной: «Штутгарт-Данциг-Кёнигсберг временно отменен».

А еще отец рассказывал Вилли о счастливых годах из его далекой молодости. Воодушевленный Веймарской республикой, Октябрьской Революцией, индустриализацией и НЭПом Штальц-старший в 20-е годы прошлого века работал в России, на Маныче. Вместе с молодой социалистической республикой помогал осваивать степные районы юга России.

Вилли всегда помнил эти глаза своего героического отца, когда тот рассказывал ему про Россию. Жаль, Ханс Штальц-старший не дожил до того дня, когда шаффнер поменял таблику на ж/д вокзале Штутгарта. Поезд на Кёнигсберг теперь регулярно курсировал с лета 1993 года раз в неделю по пятницам. Точнее сказать, это был всего один спальный прицепной вагон к поезду до Варшавы. Там его цепляли к дизель-электропоезду до Калининграда. Это была излюбленная дизельная электричка у «челноков», «спортовцев».

ГЛАВА 2

На громадном стадионе в Варшаве, где в коммунистические времена партийные функционеры наслаждались успехами польских футболистов теперь был гигантский вещевой рынок. «Челноки-спортсмены» с клетчатыми баулами съезжались сюда со всей Польши. Калининградские челноки-спортовцы тащили сюда цветные телевизоры, бытовую технику, дешевое курево, водку, а назад загружались продуктами: сахаром, макаронами, диковинным баночным пивом, заграничными сигаретами. Некоторые просто меняли злотувки на доллары и тащили их в свободную экономическую зону. Кто пускал их опять в дело, кто просто жил от случая к случаю, от поездки до поездки. Таков был круговорот сигарет и долларов в природе.

Обо все этом Вилли знал и по сему решил лететь самолетом. Из аэропорта Штутгарт в аэропорт Киртимай, что в Вильнюсе. Самолеты в Калининград еще не летали. Знакомый турист из Мюнхена, на одной Рождественской вечеринке, посоветовал ему этот безопасный маршрут. К тому же в Вильнюсе всегда было полно таксистов из фирмы Кайнер&Майнер. Проверенные ребята, для перестраховки платили и бандитам, и полиции. Два акробата, репатрианты новой волны, вовремя сориентировались и основали турфирму для Восточно-Прусских ностальгических туристов. Оба акробата были членами землячества Гумбиннен, но уже из переселенцев начала 90-х. Волга-дойче, российские немцы… Вилли ухмыльнулся от такого оксюморона, но потом погрустнел. Где-то он уже слышал нечто подобное о переселенцах в Германию, репатриантах, о фолькс-дойче и т. д. Правы, все же, были классики марксизма… Все развивается по спирали. Правда, тогда, этот коридор с переселенцами через Польшу и Данциг оказался… Короче, полвека назад все закончилось печально.

С этими экскурсами в историю Восточной Пруссии, извечными проблемами с Польшей и Данцигским коридором, с мыслями о России и об отце Вилли оставил гостей и прошел на кухню. По рассказам его молоденькой учительницы русского языка он знал, что русские очень любят сидеть на кухне. На кухне русские могут читать и общаться по душам, а могут и праздновать большой шумной компанией. Он взял потертый кожаный таге-бух своего отца с золотистым замочком-защелкой и уединился на кушетки в столовой с резным голубым потолком и белыми облаками.

Вилли перелистывал пожелтевшие странички дневника с крупным размашистым почерком. Временами, где отец мельчил и писал убористо, почерк был похож на его собственный, только аккуратнее. Вилли любил рассказы отца про Россию. Многое ему было знакомо. Он быстро пролистал несколько страниц и остановился на воспоминаниях отца о Пруссии. Особенно ему хотелось почитать про его родной Буйлин. Тот Буйлин, в котором, после своего рождения, он еще ни разу не был. Буйлин, о котором отец мечтал на вокзале, задумчиво вглядываясь в расписание «Штутгарт-Кёнигсберг временно отменен». Он жадно вглядывался в отцовские строки. За окнами столовой сверкала и мигала иллюминация. Как фонари за окнами купированного вагона на перроне проходящей станции. Вилли листал страницы, как будто подгонял часы до отлета все быстрее и быстрее. Пока не уснул…

ГЛАВА 3

Майским утром Аэробус из Штутгарта приземлился в Вильнюсе. Витька Сараев на своей девятке уже был в аэропорту с табличкой выведенной фломастером «Herr Stahlz». Моложавый, чуть лысеющий дядька, слегка взъерошенный, больше похожий на американского фермера шел к нему и широко улыбался. Сараев никак не дал бы ему полтинник, от силы чуть больше сорока. Коричневые джинсы, ботинки на толстой рифлёной подошве, из-под синего пуловера торчала белая дорогая рубашка.

— Сдра-ствуйте господин перевотчик — приветствовал Сараева Штальц.

— О, гутен таг, хэр Штальц. Вы хорошо говорите по-русски, — удивился Виктор.

— Нет это все, что я знаю, а ещё «Шчи да каша, пишча наша», пытаюсь читать некоторые ваши лозунги и транспаранты. Вот и все. Перед отъездом из Штутгарта взял пару уроков русского языка у одной студентки из Питера. Ничего, неплохо позанимались, миленькая девчушка. Ладно, поболтаем по дороге в Гусев, а сейчас, давай-ка в ресторан. Вчера были бурные проводы, хорошо посидели, надо подкрепиться. Да и, как у вас говорят, здоровье не мешало бы поправить.

Сараев знал только один бар-ресторан за валюту в Вильнюсе, и они поехали в «Интурист». Громадный дорожный чемодан Штальца еле поместился в девятку, пришлось даже разложить заднее сидение. Обед в «Интуристе» был шикарный. На удивление официанта Штальц попросил плеснуть в бокал с пивом немного яблочного сока. И тот переспросил, правильно ли он все понял.

Да уж, странный народ эти немецкие миллионеры, подумал Сараев. Вместо водки с похмелья пиво пьют с соком, да еще марки свои к нам везут, а не вывозят, как наши олигархи. Вот уж воистину, что немцу хорошо, то русскому смерть.

По пути в Гусев Штальц рассказал, что фермерствует он неслучайно. Сараев слушал Штальца и кивал из вежливости, не особо вникая в суть. Надо было следить за дорогой, да и после работы учителем немецкого языка в школе он давно не практиковался и привык слушать через слово. Только с наплывом ностальгического туризма в начале девяностых у него появилась возможность заняться любимым делом. Времена, когда он с неугомонными детьми, учениками с видами и ВОЗ (с задержкой в развитии) долбил «das, des, dem, das — нынче праздник у нас», были в прошлом. Благодаря местным переселенцам из фирмы Кайнер&Майнер он работал с немцами на своей машине и зарабатывал в день школьную месячную ставку учителя. Жена перестала его пилить, даже прощала загулы с редактором местной оппозиционной газеты, одноклассником Ванькой-писателем.

Водить экскурсии привлек его бывший учитель истории Мамлин. Николай Александрович был классным историком-краеведом. Ходил с учениками в походы, проводил археологические раскопки. После таких походов Сараев с мальчишками перекапывали все дворы и скверы в поисках немецкой утвари, монет и прочих артефактов Второй Мировой. Благодаря учителю Витька стал крутым переводчиком. Да и Мамлин, хоть и водил экскурсии, но не был уже учителем. В разгул демократии 90-х Мамлина выбрали в депутаты, а потом и Председателем Горсовета. Вот такие парадоксы времен перемен.

Тем временем Штальц, закончил перечисление всех своих родственников, которые раньше проживали тут же, в Восточной Пруссии. И потом заметил, что ещё в 20-е годы его отец, Ганс Штальц, работал на Маныче. Штальц-старший вместе с другими немецкими специалистами помогал тогда осваивать бескрайние ростовские, калмыцкие степи и вел подробный дневник. Дневник тот перед поездкой в Свободную экономическую зону Янтарь, передала ему любимая тетушка.

ГЛАВА 4

Два дня, отведенные Хансу Штальцу на визит к невесте в Буйлин (Buylien Дубрава) пролетели чрезвычайно быстро. И уже во вторник, 19 января 1926 года, с некоторым чувством тяжести в душе и на сердце он распрощался с родными. У него из головы не выходила неожиданная встреча накануне отъезда с приятелем Генрихом Гетцем. В Мюнхенской сельскохозяйственной школе одногрупники звали его агроном-кадет Генри. За его желание стать служакой, юношескую увлеченность религиозными мифами и всевозможными оккультными странностями. Мистическими идеями Гетц был одержим не на шутку. Поселения древних ариев в Адыгеи, священная вода из глубин озера Рица и т. д. и т. п. Агроном-кадет Генри не только искренне верил, но и в доказательство был готов перелить воду из озера Рица себе в кровь, для укрепления духовной энергии.

Вот и в этот раз, в Кёнигсберге Генрих Гетц был в связи с оккультной группой славянских эмигрантов Грюне Айхе. Так во всяком случае тот сказал Хансу. В Гумбиннене Ханс сел в поезд до Эйдкунена (Eydtkuhnen Нестеров), чтобы там встретиться со своими будущими коллегами по Концессии и уже вместе отправиться в неведомое шестидневное путешествие в Россию. Кадет Генри пришел проводить Ханса на вокзал и попросил передать связку книг по оккультизму для приятеля в Ковно. Гетц восторженно завидовал этой поездке и напутствовал Ханса цитатами из своего дневника, который вел с детства. Полезные советы агроном-кадет Гетц сопровождал рассказами о мифических персонажах из Русской истории, о её сказочных лесах, долах и горах, хранящих многочисленные оккультные тайны и что-то еще про загадочную русскую душу.

Вдохновленный рассказами Генриха, Ханс и не заметил, как от Эйдкунена, минуя паспортный и таможенный контроль, они двинулись по Литве, которая управлялась тогдашним правительством в Ковно (Каунас). В Ковно, за связкой книг пришел Йоахим Кляйн. Интеллигентного вида представитель немецкой транспортной компании в Литве. Кляйн мимоходом поинтересовался про «Сумрачное Солнце» или силы. И хотя Ханс вежливо кивнул, но не сразу сообразил, что речь об оккультных делах его друга кадета-Генри. Далее поезд шел через Латвию, с её старой рыцарской курляндской столицей Ригой и потом до самой Москвы.

Глядя в окно, Ханс представлял бескрайние степи, Сибирские леса, полноводные реки. Тем временем, минуя станцию Себеш концессионеры пересекли латышско-русскую границу. Напряженный момент и вопрос самим себе «Как все сложится дальше?» остался у каждого без ответа.

Группа немецких концессионеров была одной из немногих среди пассажиров, направляющихся из Восточной Пруссии в Москву. Вооруженные особыми бумагами членов Концессии они были удостоены вежливого, без излишних придирок, обхождения со стороны советского персонала границы. Между тем рассвело, и при дневном свете Ханс попытался опробовать свои познания в языке. Почитав крупные буквы названий русских станций, он с ужасом обнаружил, что это выглядело вовсе не так понятно, как в учебнике. Но ничего, все спутники, среди которых и предшественник Ханса, специалист по растениеводству доктор Файштритцер из Австрии, были по-дружески весьма милы к удивленному новичку.

В субботу, 23 января 1926 года концессионеры прибыли в Москву, на Рижский вокзал. Здесь Ханс имел возможность познакомиться с колоритными носильщиками и извозчиками на легких дрожках, другими русскими людьми, которые точно жили еще в те царские, как они говорили «старые добрые времена». Для Ханса было большим удовольствием торговаться за услуги этих носиль-шчикоф и исвос-шчикоф.

Так ни без труда и приключений концессионеры добрались до гостиницы Selekt. От добрых людей все знали, что путешествующие иностранные постояльцы здесь всегда под пристальным вниманием ГПУ. Кадет Генри тоже рассказывал пугающие страсти о зловещих ГПУшниках. Но Ханс, как всегда, отмахивался. Самая престижная гостиница на тот момент была полностью занята, так как на следующий день, 24 января 1926 года, была вторая годовщина со дня смерти Ленина.

На площади вокруг Кремля народа было немного. Ханс предположил, что это из-за лютого холода, а может по причине бедноватой теплой одежды и её фактического недостатка. Из любопытства Хансу удалось побывать и на Лубянке, тогдашней резиденции ГПУ, наследнице революционной ЧК, пользовавшейся дурной славой. Впрочем ГПУ впоследствии оказалось ничем не лучше и не хуже своих последователей и предшественников.

Конечный пункт концессионеров был Ростов, нужно было приобрести билеты на поезд Москва-Ростов Дон. По существующему правилу любой пассажир того времени кроме проездного билета должен покупать и плацкарту. Без этих двух документов в поезд никого не пускали. К удивлению Ханса, в поездах дальнего следования было два типа вагонов: мягкий и жесткий. Все с верхними полками второго яруса. В вагоне концессионеров было одно существенное преимущество, проводник подавал кипяток и чай.

— Чшай с сахаром и по-возможности Чшай с лимон, — пытался говорить по-русски Ханс. В первые годы его пребывания раздобыть лимоны еще удавалось, они росли в ограниченном количестве на побережье Черного моря. В дальнейшем эта культура была абсолютным дефицитом, даже несмотря на ограниченный импорт.

Это была первая поездка вглубь европейской части России. До Ростова она длилась, как минимум часов 36 и проходила по городам: Тула, Орел, Курск, Харьков, Таганрог на Азовском море. На этих больших станциях пассажиры могли посетить буфет в здании вокзала. Тут же на перроне селянки, одетые в ватник прямо на холоде предлагали свои продукты. Прежде всего, это были яйца, подмёрзлое молоко, сметана, сливки и жареный кусочками гусь. Подобную картину можно было наблюдать не долго. От силы года через два все это прекратилось, и если ты сам не позаботился о провизии, то можно было совершенно изголодаться в дороге.

Всем этим премудростям иностранцам приходилось учиться во время пребывания в России. По настоянию агроном-кадета Генри, Ханс начал вести подробный дневник. Таким образом, ты не только узнаешь и сохраняешь много нового о, но и разгоняешь скуку. Кроме того, существенно облегчаешь жизнь себе, а в дальнейшем и своим коллегам. Скажем, звенит Фтарой Сванок, на вокзале это означает, что через пять минут твой поезд отправится и следует поторопиться, чтобы не отстать.

В Ростове на вокзале концессионеров всегда встречали тамошние русские представители. В этот раз, это был Руднев. Справный царский офицер, хороший наездник, служивший в русской и Красной Армии. В революционные времена гражданской войны Ростов переходил несколько раз от белых к красным и назад. По этой причине город встретил концессионеров полностью, либо частично разрушенными зданиями. Из-за недостатка средств и стройматериалов их восстановление двигалось очень и очень медленно. Тем не менее, единственный в городе гранд-отель «Москва», расположенный на главной улице, кажется Садовой, был приведен в божеский вид и был пригоден для проживания. Напротив располагался не очень большой, но от этого еще более прекрасный парк, как это впоследствии смог оценить Ханс летом. При регулярном поливе его цветочный наряд был просто замечательный.

ГЛАВА 5

Витька Сараев проснулся в вытрезвителе утром. Мало приветливый надзиратель выгонял всех местных алкашей на построение. Сараев судорожно перебирал в голове обрывки вчерашнего дня. Точнее его бурного завершения. Встреча немецкого инвестора в аэропорту, потом обсуждали в баре план на завтра. Потом уточнили время встречи в Администрации в Озерске и… Его тщетные мыслительные потуги прервал бравый голос начальника вытрезвителя.

— Ну ты Витёк и дал вчера, павлин-мавлин, — пытался шутить знакомый старлей. — Ты просто вывалился из УАЗика, когда гаишники тебя остановили.

— Да ты не ехал, а пилотировал по площади, — подхватил разговор сержант-гаишник. — Алешин попросил тебя не выпускать до его прихода. Что-то ты ему должен, так что сиди в камере, отсыпайся.

— С какого перепугу я его тут держать буду, павлин-мавлин, — возмутился начальник трезвяка. — Да и уматал твой Алёшин куда-то. Много вас тут начальников, павлин-мавлин.

Тут Сараев в миг протрезвел. В голове, как от выстрела все вдруг прояснилось. Встреча немецкого фермера в аэропорту, гостиница, ресторан и… И потом, черт его дернул заехать в редакцию. Захотел выручить друга и подкинул в местную газету сенсацию про немецкого инвестора. С друганом, Ванькой-писателем, мать-его, вечно так. Он краев не знает. И, наверное, как всегда поперлись на его редакционном желтом УАЗике за водкой в ночной чепок «Подлипки». Ну, а кто же в округе не знает этот ментовского цвета редакционный УАЗик. На нем Сараев с главным редактором местной газеты, одноклассником Ванькой-писателем, не раз попадали в разные передряги. Но все обходилось, газете верили, как раньше Левитану. Одноклассник Иван Рябышев выводил на чистую воду зарвавшихся чинуш, взяточников и волокитчиков… Перестройка! Гласность! Мать-её… Вот и в этот раз, Ванька, как всегда, сверкнул своими красными корочками и был таков, оставив Сараева откупаться без прессы и лишних глаз…

— Нельзя мне тут сидеть. — заныл Сараев. — У меня переговоры важные в администрации в Озерске, мне ж переводить надо. Будут подписывать договор аренды земли на 50 лет с миллионером из Германии.

— Ладно трепать, Сараев, какие миллионеры из Германии, да еще в Озёрске, павлин-мавлин. Чего они там забыли? Ты еще скажи, запчасти для своих Мэрсов будут производить… — и начальник трезвяка заржал во всю глотку.

— Да говорю тебе. Приехал один фермер, немец. Он жил до войны в Дубраве, у них большое хозяйство там было. Видать, потянуло к родным местам. Ностальгия. Вон сколько их тут в город понаехало. И важные шишки из их Землячества Гумбиннен, и из фонда какого-то благотворительного тоже. Да, выпускай же!..

— То-то я смотрю они вокруг отдела крутятся фотографируют наши старые гусевские развалины на Московской.

— Вот-вот, а этот в родную деревню махнул. Да отпусти ты меня Вован, некогда мне, говорю же, переводить надо. Машину редактора Рябушева ещё забирать…

— Машину без Алёшина не отдам, — вмешался сержант-гаишник. — Да и про наш медвытрезвитель давно газета не писала. Про то, как мы с пьянством боремся и… Короче, не отдам. Пусть твой друган из редакции сам за ней приходит и не проси!

— Не отдавай, на такси поеду. Вызови таксиста, Серёгу-армяна. Только отпусти… Ну выпускай же!

— Да я тебя не держу, мне в трезвяке ты не нужен, павлин-мавлин. С тебя бильярд и пиво, как обычно, а с Алёшиным сам рассчитаешься.

— Заметано, Володя, я ж никогда не подводил, ты меня знаешь…

— Да уж знаем, павлин-мавлин, — и начальник с гаишником опять заржали вспоминая былые похождения Сараева в «Спартаке», и в бане… Витька и сам хотел посмеяться, но в голове опять переклинило, и голова затряслась как-то нервно. Не то от смеха, не то от хорошего бодуна.

Выпроваживая Сараева начальник трезвяка хитро ухмыльнулся, а про себя подумал. Надо бы сообщить майору Молчи-молчи про заезжего немца в Озерске. Местный гэбист Щипитюк давно обещал пристроить старлея из ментовки к себе в контору, за что тот платил ему дружескими услугами.

Вяло махнув рукой на прощание, Сараев затрусил на площадь к таксистам. Быстро умыться, побриться и в администрацию на переговоры. Серега Заргарян ждал его на своем Жигуленке у подъезда. Улыбался во все свои белые зубы и почему-то приговаривал одну и ту же фразу.

— Форзихьшт, битте. Форзихьшт!

Сараев ни сразу смекнул, что это Заргарян не по-армянски, а по-немецки пытается болтать. В начале сезона Сараев за две недели обучил всех местных таксистов расхожим фразам на ускоренных курсах немецкого языка, по просьбе фирмы Кайнер&Майнер. К слову сказать Заргарян был самым старательным. Но дальше Форзихьшт дело так и не пошло. По дороге в Озерск он сумел даже кимарнуть в такси и вчерашний день промелькнул в подробностях, как в кино. Благо Заргарян болтал без умолку, как радио.

ГЛАВА 6

С утра, не дождавшись Витьку Сараева, Штальц прогуливался по центральной площади Озерска, фотографировал старые немецкие здания, присматривался к нехитрому скарбу в торговых рядах тут же на площади. Неожиданно появившийся из неоткуда Сараев даже напугал Шталльца.

— О-оу-уф! Это дёше-ва, — пролепетал Штальц вместо приветствия и потащил Сараева к торговым рядам.

— Куда вы, господин Штальц?! Нам в мэрию надо,.. там уже все собрались… нас ждут уже, — тщетно пытался остановить немецкого фермера Сараев. Но Штальц был непреклонен. До умопомрачения торговался с дородной тётей за совковую лопату и оцинкованную лейку с ситечком для дизтоплива. Когда тётя все же уступила 20 дореформенных рублей никчемному немчику, никак не хотевшему понимать, что этот черенок на лопату еще её покойный муж сам строгал, а ситечко сам припаивал, Штальц довольный достал пять марок и сказал:

— Сдача ненада…

— От бестолочь нерусская, что же ты мне голову морочил. За двадцатку чуть мозг не выклевал — причитала тётя засовывая марки в лифчик.

Несмотря на уговоры Сараева, гордый своим первым самостоятельным приобретением Штальц так и заявился в кабинет к Оковатому с лопатой и лейкой на судьбоносную встречу аппаратчиков с немецким инвестором. Глядя на недоуменных чиновников немецкий фермер тыкал пальцем в окно, восхищался зарождающимся рыночным хозяйством под окнами администрации. На что начальник местного ЖКХ тут же отрапортовал, что завтра же уберем это безобразие… Как профсоюзный оратор с трибуны, ни на кого не обращая внимания, Штальц продолжал толковать о гигантских мировых концернах, которые придут на смену партийному руководству. Уверял нафуфыренных барышень администрации, что не пройдет и два года, как откроют границы и мы все без виз поедем в Польшу, Германию…

Возможно кто-то из заозерских дам и повелся на скорые вояжи в Польшу, но глава администрации сдвинул брови и призадумался. Сараев понял, что если дело так и дальше пойдет, то не видать немецкому мечтателю папашиных земель в аренду не то что на год, а и на день. Лёгкий фуршет в кабинете начальника Агропромкомитета несколько разрядил ситуацию. В непринужденной обстановке Штальц охотно рассказывал о себе, о своем имении под Штутгартом, о том как разводил бычков в Штатах, занимался бройлерами в Австралии. Живописал про своего легендарного отца Ханса Штальца, фермерствовавшего в далекие двадцатые-тридцатые годы в Ростовских степях на Маныче. Что сам он родом из Буйлина, нынешнего поселка Дубрава, Озерского района. Тут же до конца войны и хозяйствовал его отец на нынешних Озерских землях. Однако всех интересовал один и тот же вопрос, чего он хочет?

Даже глава администрации Оковатый подошел к Сараеву и попросил в двух словах обрисовать планы неизвестно откуда свалившегося на его голову инвестора. Да оно и понятно, наверху уже давно планировали присоединить отстающий Озерский сельхозрайон к соседнему. Вот только без указки сверху даже в области не решались к какому присоединять — соседнему Гусеву или все же к Черняховску. А тут на тебе, немецкий инвестор хочет взять землю в аренду на 50 лет. После путча и перестроечных передряг кто хочешь нахмурится, не только такой тертый калач как Оковатый. Да и кто его знает, как там отреагируют на подобную инициативу.

Сараев передал просьбу Оковатого Штальцу. Кроме того, через знакомого журналиста порекомендовал организовать нечто вроде сенсационного репортажа в областной газете и посоветовал для пользы дела накрыть поляну, чем поставил немецкого инвестора в тупик.

— Што сначит покрыть по-льяну?!.. — залепетал по-русски немчик.

— Не покрыть, а накрыть, — как нерадивого ученика, поправил по старой учительской привычке немецкого инвестора Сараев. Поймав себя на мысли, что менторские замашки не пропьешь и как мог пояснил. Точнее растолковал всю важность такого шага с «поляной» в решении вопроса с арендой заветных отцовских земель. Штальц хитро кивнул, давая понять, что знаком с этой русской традицией. Только добавил, что накрывать поляну будем в Дубраве, там и земли заодно посмотрим. Чиновники, уже привыкшие к перестроечным веяниям тоже охотно согласились с выездом на место. Какого же было удивление руководство района, приехавшего на фуршет. Штальц накрыл поляну не для аппаратного междусобойчика, а для всего поселка. Обошел и пригласил лично каждого жителя Дубравы. Мужики весь день колотили столы, лавки, мастерили рядом непонятные кормушки на уровне груди. И как не пытался Штальц убедить, что это не кормушки, а нечто в роде барных стоек, за которыми можно стоять, непринужденно беседовать, обсуждать вопросы, выпивать, никто из мужиков так и не мог взять в толк — почему все это нельзя делать за столом. А по сему, в отличие от крепких столов, вкапывали столбы с кормушками весьма неохотно и тяп-ляп. Тем не менее, «покрытие поляны» сплотило мужиков в деле аренды немчиком отцовских земель.

Обслуживать этот непривычный по озерским меркам банкет Штальц поручил директору комбикормового завода. Его столовая для рабочих славилась добротной кормежкой. Мясо со своего подсобного хозяйства, зелень, огурцы из своих теплиц. Таким образом, накрывая поляну в Дубраве Штальц перезнакомился со всеми с кем ему придется работать в будущем: с руководителями соседних хозяйств, с механизаторами, переработчиками. Ничто так не сближает, как коллективная подготовка торжества. В итоге, накрытая поляна превратилась в выездное заседание партхозактива, а тосты — в одобрительные речи за предоставление земли в аренду немецкому фермеру. Причем проходило это на виду у всей деревни. Так сказать совместное заседание партхозактива и трудового коллектива, что вполне в духе последних веяний в стране.

Хитрый расчет Штальца сработал. К назначенному на следующий день заседанию малого Совета в Озерске вышла и статья в областной газете. Постарался одноклассник Сараева, редактор районной газеты Иван Васильевич. Как ни крути, обратной дороги у чиновников просто не было. Да и Штальц пришел на Совет с ящиком диковинного в Озерских краях датского баночного безалкогольного пива. Несмотря на предупреждения Сараева больше не живописать о прожектах в конце Штальц всё же не удержался. Да и желание на арендованных землях выращивать не просто овес для местных озерских лошадей, пшеницу для людей, а и ячмень для Железнодорожного пивзавода хоть и из соседнего Правдинского района, подкупила всех. Железнодорожное пиво любили все в округе, этот пиар-ход подсказал Сараеву все тот же одноклассник-журналист. Решение малого Совета было единогласным, его и скрепили ячменным напитком, зерно для которого и будет выращивать Штальц.

К слову сказать, ячменя соседи так и не дождались. Нет-нет, фермерствовал Штальц неплохо. Да только, через два года другие немецкие инвесторы, совладельцы Калининградского пивзавода, остановили конкурентный им и всенародно любимый Железнодорожный пивзавод. Жутко серчал Штальц на такое рыночное хазяйствование и в тайне недолюбливал всех этих немецких инвесторов. Кричал шайзе, бул-шит, аршлёхер (грубые немецкие ругательства) и еще что-то в этом роде. Чего Сараев никак не мог взять в толк. Не в смысле ругательств, а ппереживания шефа. Ну что ему до них, до этих буржуев-капиталистов?! Нечто Штальц лично привел их в область?! Так, нет же. Он их и знать, не знал, а подишь ты стыдился. Да и как не стыдится, если по пути из Калининграда сам стоял с трехлитровой банкой в чепке на вокзале в Черняховске за самым вкусным пивом в области — Железнодорожным жигулевским. Знал бы он, что в 90-е годы за бесценок половину предприятий продали и никому за это стыдно не было.

ГЛАВА 7