Бесплатный фрагмент - Как я полюбил дождь

Пролог: Кодекс теней

Тишина. Лишь шепот ветра в мертвых листьях да скрип старого дома, затерянного в глухом лесу. Время здесь застыло, словно в ожидании чего-то неизбежного, словно хищник, затаившийся в тени вековых деревьев.

«Ты — пламя. Ты должен идти навстречу судьбе, и никак иначе. Ты — оружие в руках смерти».

Эти слова, словно выжженные каленым железом в памяти, стали евангелием для каждого, кто ступил на путь Бессмертных — древнего клана убийц, чья история терялась во тьме веков. В этом мире, где смерть была не концом, а началом, царила железная дисциплина, отточенная временем до остроты кинжала.

«Смерть — не враг, а учитель. Боль — иллюзия, препятствие на пути к истинной цели».

С малых лет адептов учили не бояться смерти, принимать ее как неизбежную часть бытия. Физическая боль была ничем, лишь слабым отголоском той силы, что таилась в каждом из них. Силы, способной менять саму реальность.

Эвтанатос — не просто убийца, он — художник смерти, искусный скульптор судеб, ткущий свою паутину в тени. Его прикосновение незримо, но неотвратимо, как сама судьба.

«Ты — дым. Тебя не должно быть видно. Ты — инструмент тьмы».

Лишенный эмоций, Эвтанатос растворялся в ночи, подобно призраку, скользящему в лабиринтах теней. Эмоции — слабость, делающая его уязвимым, выдающая его присутствие. Каждое задание — танец на лезвии ножа, где цена ошибки — жизнь.

«Ты должен уметь плавать в потоке времени, как рыба в реке».

Время для Эвтанатос было не линейным, а многомерным, текучим, как ртуть. Прошлое, настоящее, будущее — все переплеталось в единый клубок возможностей, где они могли выбирать свой путь, оставаясь незамеченными.

«Каждая жизнь, которую ты забираешь, требует жертвы. Отдай что-то дорогое тебе, и ты потеряешь частичку себя. Обмен должен быть точным, иначе ты рискуешь потерять собственную жизнь».

За бессмертие приходилось платить. Каждое убийство оставляло шрам на душе, забирая частичку человечности. Нельзя было отнимать жизнь, не отдав взамен что-то равноценное. Таков был закон равновесия.

«Ты — охотник, зоркий, как орел. Ты должен уметь различать ложь, проникающую в самые потаенные уголки мира».

Три дня — вот и все, что давалось Эвтанатос на изучение своей жертвы. Три дня, чтобы стать тенью, раствориться в толпе, узнать все секреты, все слабости, все страхи. Три дня, чтобы стать палачом.

«Никогда не вступай в схватку из-за глупости. Защищайся, если тебя атакуют, но не будь инициатором насилия. Твоя цель — не война, а невидимое уничтожение».

Эвтанатос — не воин. Он — инструмент, действующий хладнокровно и расчетливо. Его сила — в невидимости, в способности быть незамеченным, словно ядовитая змея, поджидающая свою жертву в засаде.

«Ты — призрак. В тебя должны верить, но никогда не встречаться с тобой глаза в глаза. Тебя не должны найти».

Найденный Эвтанатос — мертвый Эвтанатос. Лишившись имени, он терял ту нить, что связывала его с кланом, с силой, дарующей бессмертие. Маска, скрывающая лицо, становилась второй кожей, защитным коконом, ограждающим от внешнего мира.

«Твое оружие — это доверие жертвы. Никто не должен подозревать, кто ты на самом деле. Маскировка — это твоя броня, твоя защита. Никогда не используй оружие, выданное тебе кланом. Оружие должно быть украдено. Никаких знакомых. Никаких нитей за собой».

Эвтанатос не имел права на привязанности, на друзей, на любовь. Он был тенью, призраком, исчезающим без следа после выполнения задания.

«После выполнения задачи необходимо избавиться от оружия. Сбрось его в глубокую бездну, где его никто не найдет».

Каждое орудие смерти, использованное Эвтанатос, должно было исчезнуть, раствориться в небытие, словно его и не существовало.

«Ты — воздух. Никому не должно быть известно твое направление, даже самому Эвтанатос».

Путь Эвтанатос лежал по дорогам судьбы, петляя между городами и странами, словно нити паутины, протянувшиеся по всему миру.

«Всегда имей при себе игральные кости и карту. Карта должна быть поделена на часовые пояса и разбита на 6 частей по горизонтали.

• Значение первой кости — твой следующий часовой пояс.

• Значение второй кости — часть карты, в которой необходимо выбрать случайное место обитания».

Случайность — вот лучший друг Эвтанатос. Непредсказуемость — залог выживания. Нельзя было оставаться на одном месте слишком долго, нельзя было привязываться к вещам, к местам, к людям.

«Никогда не возвращайся в прошлые места проживания минимум год. Работай над походкой, приемы тебе должны быть известны. Работай над внешностью. Никогда не имей любимых вещей и привычек».

Каждый Эвтанатос — мастер перевоплощения, способный менять внешность, походку, голос, привычки. Он должен был стать хамелеоном, сливаться с окружающей средой, оставаясь невидимым для посторонних глаз.

«Ты — бессмертен. Пламя наградило тебя духом война. Никакой семьи. Никакой любви».

Бессмертие — дар и проклятье одновременно. Оно даровало вечную жизнь, но отнимало все, что делало ее ценной — любовь, дружбу, семью.

«За нарушение этих правил у тебя заберут нечто важное в твоей жизни. Ты должен чтить клан и помнить, каким бы ты был без него».

Клан был всем для Эвтанатос — семьей, домом, убежищем. Предать клан — значило предать самого себя.

• Никогда не бери в ученики тех, кто не сдаст испытания.

• Никогда не помогай тем, кто в этом не нуждается.

• Никогда не спасай тех, кто сам сможет выжить.

• Никогда не спорь и не доказывай то, чего люди не смогут понять.

• И, конечно, никогда не раскрывай себя без веской на то причины».

Это были не просто правила — это был кодекс чести, высеченный в сердцах Бессмертных.

«Эвтанатос, что ушел из клана — навсегда остается Эвтанатос. Он может жить обычной жизнью, но за ним всегда будут следить. Если техники Эвтанатос будут раскрыты, то он лишится жизни».

Нельзя было просто так уйти из клана, стереть свое прошлое, словно его и не было. Тени прошлого всегда следовали за тобой, напоминая о том, кем ты был и кем тебе суждено оставаться до конца своих дней.

«Это — путь Эвтанатос. Путь, где нет места слабости, и нет возврата».

Это был путь одиночества, боли и самоотречения. Путь, который выбирали лишь немногие. И лишь сильнейшие из них могли выжить, ступив на тропу теней, откуда не было возврата.

Глава 1. Пробуждение тьмы

Пробуждение пронзило ледяными иглами, вырывая из тягучей глубины сна. Перед глазами всё ещё стояла яркая картинка: безупречный, нереальный закат. Я стоял на вершине горы, овеваемый прохладным ветром. Внизу простирался бескрайний, теряющийся в дымке горизонта ландшафт, окрашенный в багровые и золотые оттенки. Рядом, словно сотканная из сумерек, стояла Ева. Черты её лица были размыты, но я отчётливо видел светлые волосы, трепещущие на ветру.

Никогда прежде я не испытывал такого всепоглощающего покоя, наблюдая за угасанием дня. Небо переливалось от нежно-розового до кроваво-алого, словно пламя, медленно сжирающее полотно дня. Ева что-то шептала, но слова тонули в шелесте ветра. Я не хотел слышать её, желая лишь раствориться в безмолвии заката.

Ночь опустилась на мир бархатным полотном. На небе, словно россыпь алмазов, зажглись мириады звёзд. Странное безразличие к окружающему миру овладело мной, вытесняя желание говорить, думать, чувствовать. Но Ева продолжала говорить, её голос звучал всё настойчивее, прорываясь сквозь стену безразличия.

Внезапно меня захлестнула волна необъяснимой ярости. Я резко развернулся, подавив желание сбросить её с вершины.

— Говори же! — рявкнул я, и собственный голос показался чужим — хриплым, исполненным звериной злобы.

— Я люблю тебя! — выкрикнула она в ответ, и в её голосе слышались нотки боли и отчаяния.

— Это всего лишь сон. И ты должна исчезнуть… — процедил я, отворачиваясь.

Мир перевернулся. Я летел вниз, в бездонную пропасть, и ледяной ужас парализовал волю. Я мог проснуться, остановить падение, но… хотел ли этого?

Резкий звонок будильника грубо вырвал меня из кошмара. Я лежал, не двигаясь, уставившись в потолок, чувствуя, как липкие щупальца страха опутывают душу. В комнате царил полумрак, лишь бледный свет уличного фонаря пробивался сквозь щель в занавесках. Не хотелось вставать, не хотелось возвращаться в тот сон, в тот всепоглощающий ужас падения… Раньше я любил спать… Или до сих пор люблю? Последние дни меня мучил один и тот же кошмар, и я снова и снова задавался вопросом: «Что это значит? К чему эти сны?»

Взгляд упал на тумбочку. Там лежала старая металлическая зажигалка — подарок Евы на день рождения. Мелочь, но такая приятная. Она часто напоминала мне о прошлом… Я взял зажигалку в руки. Её холодный металл, грубоватый на ощупь, сейчас казался тёплым и удивительно родным в этой гнетущей тишине.

Я, Марк Пустой, человек с прошлым, полным тьмы и боли. Всегда считал, что не смогу обрести будущее, наполненное светом и теплом. Но жизнь — непредсказуемая штука. Я одновременно жив и мёртв, весел и бесконечно печален…

Мой мир так мрачен и жесток,

Но есть и доля теплоты,

Течет средь мрака тот приток,

Что губит сердце мерзлоты.

Течение, подобно реву зверя,

А зверь — есть отражение мое,

Что не дает забыть то время,

Когда я встретил… Полюбил ее…

Сверкают молнии повсюду,

Сгорает мой бессмертный дух,

Кричат осколки чувств в минуту,

И криком мне калечат слух.

Стоит и дуб в сознании моем,

Такой же, как и я — бессмертный,

Он стар, и ссохся, но вдвоем,

Мы будем вместе дожидаться смерти.

А волк… Еще одна моя натура,

Такой же грустный… Одинокий,

Он часть души моей, ее структура,

И взор его такой глубокий…

Я потерялся в этом мраке,

Я странник… Пленник в этом мире,

А люди злые, как собаки,

Мне выход с пропасти закрыли.

Чувств так много, словно море,

Но в жизни все имеет берег,

Скажу я всем: «Memento mori»,

Во мне кипит порой холерик.

Я знаю, настанет тот день,

Когда все начнут отвечать за ошибки,

Оглянешься, увидишь лишь свою тень,

Тогда и исчезнут шакалов улыбки…

Грянет гром и вспыхнет пламя,

Падут коррупции вожди,

Яд ваших слов вам душу травит,

Пойдут кислотные дожди.

Пустой… Это не прозвище в тиши,

Не титул и не масть рождения,

Не гадай, а знаешь — так скажи,

Пустой — есть состояние души!

Я выбрал путь свой одинокий,

И нет в нем больше теплоты,

С пустой душой я стал жестоким,

Смирился с сердцем мерзлоты…

Пора вставать. Дело, которое не давало мне покоя, ждало своего завершения.

Глава 2. Отголоски любви

Проселочная дорога уходила вдаль, теряясь в серой дымке наступающей зимы. Ветер, предвещая скорый приход снега, кружил опавшие листья, словно скорбя о прошедшем лете. Не люблю зиму. Слишком много белого, слишком тихо. Мне больше по душе осень, с её хмурыми красками, пронизывающим ветром и неизменным ощущением меланхолии. И, конечно же, дожди… Ливни… Почему? Все просто. Когда льет как из ведра, а гроза разрывает небо над головой, я не слышу собственных мыслей, которые порой, словно стая голодных псов, набрасываются на меня, не давая ни минуты покоя. Я слишком много времени провожу в собственном лабиринте сознания, где тенями бродят призраки прошлого.

Сегодня выходной, и улицы города полны людей. Все куда-то спешат, словно муравьи в разорённом муравейнике, поглощенные своими мелкими заботами. Так было всегда и будет, ведь людям вечно не хватает времени. Я вижу вокруг лишь серую массу лиц, которым нет дела ни до кого, кроме самих себя.

Внезапно у меня возникло желание сходить к реке. Когда-то я проводил там много времени, и чаще всего — не один…

________________________________________________________________________

— Смотри! — воскликнул я, указывая на открывающийся с пригорка вид. Берег реки сиял в лучах закатного солнца, словно выкованный из чистого золота. — Красиво, правда?

— Не то слово, — Ева, стоявшая рядом, улыбнулась. — Ты первый раз здесь?

— Да, — признался я, заметив под могучим дубом упавшее дерево. — Вон там дерево лежит, пойдем к нему.

— Зачем? — спросила она с игривым любопытством в глазах.

— Просто, — я пожал плечами, стараясь скрыть смущение. — Там можно посидеть, полюбоваться рекой.

Мы подошли к дереву и уселись, наслаждаясь тишиной. Не хотелось нарушать эту хрупкую гармонию пустыми разговорами. Ева была рядом, и этого было достаточно. Мне казалось, что она чувствует то же самое.

— Давай будем приходить сюда почаще? — наконец предложил я.

— Тебе понравилось это место? — переспросила Ева, словно удивляясь очевидному.

— Да, — ответил я, чувствуя, как от волнения пересыхает в горле. — Здесь так спокойно. Только и слышно, как река течет. Ни души вокруг, никто не помешает… Да и красиво здесь.

— Убедил! — Ева звонко рассмеялась.

________________________________________________________________________

Вот и то самое дерево. Время не пощадило его — кора покрылась мхом, а ветви поникли, словно от тяжких дум. Я присел у его подножия, вдыхая прохладный воздух. Ничего лишнего, только шелест камышей да мерный плеск воды. Это помогало хотя бы на миг забыть о душевной боли. Я наблюдал за тем, как вода уносит опавшие листья, и представлял, что это мои печали уплывают в неизведанную даль.

Неожиданно я почувствовал на лице влажные прикосновения. Дождь. Я был удивлен — зима уже дышала в затылок, и снег в это время года был привычнее. Дождь… Словно кто-то наверху решил напомнить мне о нём. О том, что когда-то он значил для меня. Сейчас же дождь был мне безразличен. Или я пытался себя в этом убедить?

________________________________________________________________________

— Привет, солнышко, — улыбнулся я, протягивая Еве плюшевого белого медвежонка. — Это тебе.

— Боже мой! — она буквально сияла от счастья, обнимая меня за шею. — Спасибо! Ты такой милый!

— Отнеси его домой. Я подожду здесь, — я прикоснулся губами к её волосам.

Пустяковый подарок, но сколько радости он ей доставил. Мне нравилось делать её счастливой, несмотря на все ссоры и трудности, которые выпадали на нашу долю. Мы действительно любили друг друга.

Вечером мы, как обычно, отправились гулять. Стояла невыносимая духота, воздух буквально плавился от жары. Но моё отношение к погоде круто изменилось, когда спустя какое-то время небо заволокли тучи и на землю обрушился настоящий тропический ливень. Мы с Евой, смеясь, бросились к ней домой, словно дети.

— Ева, ты вся промокла! — мама Евы, хотя и пожурила нас для приличия, в глазах её мелькала улыбка. Ева тут же метнулась к шкафу и достала большие махровые полотенца, а затем переоделась сама. Мы с ней, кутаясь в полотенца, пили горячий чай, сидя на кухне и болтали ни о чем. Несмотря ни на что, я терпеть не мог дождь. Сырость, грязь… А вот Ева, наоборот, его любила. Она говорила, что дождь смывает всё плохое, очищает душу.

Клянусь… Эта её фраза спасла мне жизнь.

________________________________________________________________________

Хватит. Нельзя ворошить прошлое. Иначе я, и правда, сойду с ума.

— Ну что же, — прошептал я, поворачиваясь к реке, — унеси все мои печали и невзгоды. Но прежде я хочу поведать тебе одну историю… Историю о том, как Марк Пустой перестал существовать…

Глава 3. Цена дара

— Слушай меня, река! — прошептал я, склонившись к холодной глади. Капли дождя, словно крошечные зеркала, отражали серое небо, сливаясь с темной водой в единый бездонный простор. — Слушай внимательно! Пусть мои воспоминания отразятся на твоей поверхности, словно кадры старой киноленты, уносясь вдаль вместе с течением.

Я достал сигарету, закурил, выпуская дым в сторону неугомонной воды, и погрузился в раздумья, пытаясь нащупать ту неуловимую нить, что связывала прошлое с настоящим.

— Если честно, я даже не помню точного момента, когда стал таким… — мои слова, словно вороны, беспокойно кружили над водой, ища пристанища в этой серой бесконечности. — Может, я всегда был таким, а может, и нет. Так или иначе, сейчас я просто растворяюсь в тебе, река, становясь частью твоей безмятежной мудрости.

Вода, как и любая другая стихия, всегда была мне близка. Я — лишь малая частица этой необъятной природы, как и она является частью меня. Я — шаман, дитя двух миров, окутанный невидимыми нитями энергии.

________________________________________________________________________

— Встань, Азраил! — резкий голос Чингиса, словно удар хлыста, рассек утреннюю тишину, заставляя меня вскочить с постели. — Сегодня ты должен побороть ненависть, что гнездится в твоем сердце.

Я опустил голову, чувствуя, как щеки обжигает румянец стыда.

— Я не могу ненавидеть никого, кроме себя, — признался я, с трудом сдерживая подступившие к горлу слезы.

— Ненависть — одна из движущих сил человеческого естества, — произнес Чингис, его голос звучал спокойно и твердо, словно горный ручей, пробивающий себе путь сквозь камни. — Поэтому ты не сможешь сбежать от этого чувства. Но научиться жить с ним, контролировать его — жизненно необходимо, чтобы подчинить себе волю и разум.

________________________________________________________________________

Чингис — мой учитель, мой проводник в мире духов и древних знаний. Он обучает меня шаманизму — искусству, к которому я испытывал непреодолимую тягу с самого детства. Но сейчас, в этот переломный момент моей жизни, мне необходимо было взять себя в руки, обуздать свою натуру. «Любопытство сгубило кошку» — как же верно это выражение! И оно, к сожалению, было почти про меня.

Однажды, в пылу юношеского интереса к неизведанному, я наткнулся на старые оккультные записи, повествующие о множестве алхимических и духовных опытов над людьми. В самом начале этой рукописи, словно ключ к запретному знанию, было вступление (остальную часть текста я так и не смог расшифровать), где говорилось о неком обмене с миром духов, позволяющем получить неведомую силу. Там же была подробная инструкция о том, как правильно провести этот ритуал, и, наконец, само заклинание, написанное на латыни.

По своей глупости, движимый юношеской жаждой знаний, я прочел это заклинание вслух. Спустя несколько дней, я потерял половину слуха и зрения, но взамен получил нечто иное, нечто, что навсегда изменило мою жизнь. Мой правый глаз обрел способность видеть духовный мир, а утраченный слух компенсировался способностью слышать все, что происходит в потустороннем мире.

Следующим этапом моего превращения стала эмпатия — способность чувствовать чужие эмоции на расстоянии. Этот дар оказался настоящим проклятием. Я одновременно ощущал радость и печаль, гнев и страх, любовь и ненависть, исходящие от окружающих меня людей. Меня буквально разрывало на части изнутри, этот хаос эмоций грозил поглотить меня целиком. Я чувствовал себя радиоприемником, настроенным сразу на все волны, не в силах отключить этот нескончаемый поток чужих мыслей и чувств.

Чингис появился в моей жизни совершенно случайно, словно посланный самой судьбой. Он протянул мне руку помощи, без которой я бы просто погиб, сгорев в пламени собственных чувств, или же сошел с ума, не выдержав этого нескончаемого потока чужих эмоций.

________________________________________________________________________

— Завтрак ждет, — окликнул меня Чингис, направляясь в сторону кухни.

— Иду, — отозвался я и последовал за ним.

На кухне, на столе, меня ждала тарелка с непонятным зеленым веществом, от одного вида которого меня передернуло.

— Что это? — с опаской спросил я, указывая на тарелку.

— Это «Сон волка», — ответил Чингис, его лицо было непроницаемо, словно маска. — Съешь это и быстро за мной.

— Хорошо, — выдавил я из себя, стараясь не выдать своего отвращения.

Превозмогая тошноту, я принялся разжевывать противную на вкус травяную смесь, а затем поспешил за учителем, который уже вышел из дома.

— Как себя чувствуешь? — спросил мастер, когда я догнал его.

— Голова кружится, — ответил я, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

— Сам виноват, — внезапно прошептал Чингис, его голос звучал приглушенно, словно доносился издалека.

— В чем же? — спросил я, с трудом фокусируя взгляд на учителе, который, как мне показалось, на мгновение стал полупрозрачным. Но я списал это на головокружение, вызванное «Сном волка».

— Во всем, — произнес Чингис, его голос становился все громче, приобретая металлические нотки. — Все смеются над тобой, ты никому не нужен. Кто ты такой, чтобы ходить по святой земле?

— Что ты такое говоришь? — злобно спросил я, чувствуя, как гнев поднимается во мне, словно огненный смерч.

— Твои родители презирают тебя, — продолжал Чингис, постепенно повышая голос, его слова били меня, словно плети. — Ты и гроша ломаного не стоишь. Твоя жена…

— Хватит! — закричал я, не в силах больше терпеть эти оскорбления.

Я попытался ударить Чингиса, но мой кулак прошел сквозь него, словно он был соткан из тумана.

Учитель растворился в воздухе, затем появился позади меня, продолжая издеваться надо мной, сыпать соль на незаживающие раны прошлого. Я начал думать, что схожу с ума, реальность вокруг меня трещала по швам, превращаясь в кошмарный сон. Стало невыносимо больно, эта боль пронзала меня насквозь, разрывая душу на части. Я кричал, умоляя Чингиса остановиться, пытался ударить его, убежать, но все было бесполезно. Он был словно призрак, неуловимый и безжалостный. Все, что я мог — это кричать, захлебываясь в собственной боли.

Мрак сгущался, мир вокруг меня плыл, превращаясь в бесформенную массу. Чингис мерцал из стороны в сторону, словно насмехаясь над моим бессилием, а затем начал бить меня, нанося удары по всему телу. Я продолжал кричать, но постепенно мой голос пропал, превратившись в хриплый шепот.

— Сдаешься, мальчишка? — смеялся шаман, его голос звенел, словно клинок, выхваченный из ножен. — Это все, на что ты способен? И я тебя должен учить?

Я хотел ответить, но уже не мог. Чувствовал себя, как рыба, выброшенная на берег, — таким же немым и беспомощным. Чингис нанес по мне сокрушительный удар, после чего я потерял сознание… Точнее сказать, как мне казалось…

— Очнулся? — спросил Чингис, его голос звучал спокойно и ровно, словно ничего не произошло.

— Отойди! — прохрипел я, пытаясь пошевелиться, но тело меня не слушалось, скованное невидимыми путами.

— Тише! — сказал Чингис, его голос был мягок, словно шелк. — Будь спокоен, ты справился. Вот, выпей.

Он протянул мне чашу, наполненную прохладной жидкостью. Я ужасно хотел пить, поэтому, не раздумывая, сделал несколько глотков странного на вкус напитка.

— С чем справился? — спросил я, чувствуя, как силы постепенно возвращаются ко мне.

— С ненавистью, — пояснил учитель. — Я дал тебе сильнейший шаманский отвар. Он вызывает сильные видения в сознании неподготовленного человека. Другими словами — это очень мощный наркотик.

— Ты напичкал меня наркотой?! — ужаснулся я, осознавая всю глубину произошедшего.

— Не все так страшно, — успокоил меня Чингис. — Он одноразовый. Однажды попробовав его, ты уже не вернешься к нему.

— И все, что я видел, было ненастоящим? — спросил я, пытаясь осмыслить произошедшее.

— Я дал тебе «Сон волка» и сразу вышел на улицу, — сказал Чингис. — Все, что происходило здесь, было только у тебя в сознании. Что ты чувствуешь?

— Даже не знаю, — задумался я, пытаясь разобраться в своих ощущениях. — Мне по-прежнему больно, все сковывает изнутри, но что-то изменилось. Будто меня охватила некая слабость и легкость.

— Ты победил последнее чувство, что мешало тебе продолжать тренировки, — пояснил Чингис. — Боль твою ничем не унять. Лишь кто-то в будущем сможет помочь тебе. Твоя новая любовь. Сила истинной любви способна абсолютно на все.

— Да-да, как в сказке, — произнес я, чувствуя, как в груди поднимается волна горечи. — Я не хочу никого любить. Это то, из-за чего я сейчас нахожусь здесь. Это то, что меня съедает изнутри.

— Тебя еще ничего не разрушило, — сказал учитель, его голос звучал твердо, вселяя в меня надежду. — Кстати говоря, мне нужно предложить тебе три пути.

— Какие еще пути? — спросил я, с трудом подавляя зевок.

— Три пути «Бессмертных», — произнес он. — Каждый шаман в нашем клане идет по своему пути, который он выбирает сам. Оракул, Отшельник и Эвтанатос, он же «Разрушитель».

— И что значат эти направления? Чем отличаются? — спросил я, заинтересованный словами учителя.

— Тут все просто, — начал он. — Я — Отшельник. Я могу лечить болезни, делать амулеты, заряжать вещи, а также мне присуща Эмпатия, как и тебе. Мне тяжело находиться вблизи большого скопления людей, поэтому я и называюсь Отшельником.

— Но ты ведь меня учишь всему, что перечислил, как же тогда я могу выбрать другой путь? — снова спросил я, пытаясь разобраться в хитросплетениях шаманских традиций.

— Мастера моего уровня при желании могут изучать способности, присущие другим путям, — сказал Чингис. — Поэтому я предлагаю тебе все направления. Оракул полностью основан на предсказаниях, что понятно и с названия, а Эвтанатос — на проклятиях, порчах, ритуалах и тому подобном.

— Насколько сильны проклятия? — спросил я, чувствуя, как во мне просыпается интерес к этому темному искусству.

— Очень могущественны, — ответил он. — Способны убить как человека, так и его сознание.

— Тогда я хочу стать Эвтанатос, — произнес я, чувствуя, как во мне крепнет решимость.

________________________________________________________________________

Я встал, отряхивая с пальто капли дождя. Прошлое хоть и позади, унесено течением времени, но его отголоски все еще жили во мне, словно призраки, обреченные вечно скитаться по лабиринтам моей памяти.

Глава 4. Уроки сострадания

— Не бывает плохих детей. Есть дети несчастные, — прошептал я, вглядываясь в темную, стремительную гладь реки. Капли дождя, словно слезы, падали с неба, смешиваясь с речной водой, унося с собой боль и воспоминания.

Чингис… он был прав. Именно эту фразу я пронес через всю свою жизнь. Через все испытания, через все потери, через все ошибки. Она стала моим компасом, моим наставником, моим судьей. Обучение в Клане Бессмертных было нескончаемым потоком новых знаний, практик, испытаний. Чингис, мой наставник, не давал мне ни минуты покоя, оттачивая мой дух и тело, словно кузнец, выковывающий из сырой заготовки острый клинок. Он погружал меня в мир духов, обучал тайным знаниям клана, рассказывал о пути Эвтанатос — пути тени и смерти. Я впитывал знания, словно губка, жаждая силы, жаждая понять свое предназначение.

________________________________________________________________________

Однажды, еще до моего первого испытания, Чингис сказал:

— Пришло время применить твои знания на практике, Марк. Мы отправляемся за пределы клана.

— Куда мы идем, мастер? — спросил я, чувствуя волнение и нетерпение.

— В одно небольшое поселение, — ответил Чингис. — Твоя задача — найти того, кто без твоей помощи не справится. Того, кому ты сможешь принести пользу, используя свои навыки.

— И как же мне его найти? — я недоуменно пожал плечами.

— Прислушайся к своей интуиции, — ответил Чингис, его глаза сверкнули хитрым огоньком. — Посмотри на людей, почувствуй их боль, их нужду. Мир полон страданий, Марк, и наш долг — помогать тем, кто в этом нуждается. Но помни, — его голос стал серьезным, — это твой выбор, Марк. И только ты сможешь определить, правильный ли он.

Мы пришли в поселение, расположенное у подножия гор. Небольшие деревянные домики, утопающие в зелени садов, узкие улочки, по которым лениво бродили куры и козы… Тишина и покой, нарушаемые лишь пением птиц и далеким лаем собак.

— Помни о своей задаче, Марк, — напомнил Чингис, когда мы остановились на небольшой площади, где местные жители торговали своим нехитрым товаром. — Найди того, кто нуждается в твоей помощи. Того, чье сердце исполнено боли и отчаяния.

Я бродил по поселению, вглядываясь в лица людей, стараясь почувствовать их эмоции, их скрытую боль. Женщина с усталым лицом торговала яблоками, её руки были грубыми и потрескавшимися от тяжелой работы. Старик с костылем сидел на скамейке, его глаза были полны печали и одиночества. Молодая девушка с младенцем на руках просила милостыню, её одежда была поношенной, а лицо — бледным и изможденным. Их жизни, словно ручейки, сливались в единый поток, шумный и неспокойный. Среди всего этого многообразия судеб нужно было найти одну, которую я смог бы изменить.

Мой взгляд привлек мальчик лет десяти. Худой, нескладный, с большими грустными глазами. Он сидел на пороге дома, опустив голову, и бесцельно вертел в руках палку, словно меч.

— Этот? — спросил я Чингиса, наблюдая за мальчиком. — Он совсем один. Чувствую его боль, словно свою собственную.

— Ты уверен в своем выборе, Марк? — спросил Чингис, его взгляд был пронзительным, словно он видел меня насквозь. — Помни, ты несешь ответственность за свое решение.

— Да, мастер, — кивнул я, не в силах оторвать взгляд от мальчика. В нем было что-то знакомое, что-то близкое… словно я видел в нем отражение самого себя.

Чингис не стал спорить. Он лишь кивнул и сказал: — Тогда действуй. Но помни, что твоя помощь должна быть ненавязчивой. Ты не должен вмешиваться в его жизнь, лишь направить ее в нужное русло. И еще, — добавил он, — не привязывайся. Эвтанатос не имеет права на привязанности.

Я стал наблюдать за мальчиком. Каждый день он выходил на улицу и, вооруженный палкой, изображал великого мечника, сражаясь с невидимыми врагами. Я чувствовал его одиночество, его тоску по дружбе, его жажду силы. Он был словно волчонок, выброшенный из стаи, затерянный в чужом мире. Его родители, опустившиеся люди, проводили дни в пьяном угаре, не обращая внимания на сыновей. Мальчик был предоставлен самому себе, его единственным другом была деревянная палка, которую он ни на минуту не выпускал из рук.

Однажды я решился подойти к нему. Он, как обычно, размахивал палкой, изображая бой с невидимым противником. Я остановился рядом и сказал:

— Привет.

Мальчик испуганно вздрогнул и поднял на меня глаза, полные недоверчивого страха.

— Ты кто? — спросил он, отступая назад.

— Меня зовут Марк, — улыбнулся я. — А тебя?

— Илья, — пробормотал он, все еще не доверяя мне.

— Ты хорошо владеешь мечом, Илья, — сказал я, кивая на его палку. — Хочешь, я научу тебя нескольким приемам?

В его глазах вспыхнул интерес. Он неуверенно кивнул, и я понял, что лед тронулся.

— А у тебя есть настоящий меч? — спросил он, разглядывая меня с любопытством.

— Есть, — ответил я. — Но сначала нужно научиться владеть им. Иначе он может стать опасным оружием.

Мы стали встречаться каждый день. Я обучал Илью основам фехтования, рассказывал ему о кодексе чести, о том, что настоящий воин должен быть не только сильным, но и добрым, справедливым, милосердным. Илья был способным учеником. Он жадно впитывал знания, стараясь выполнять все мои указания. Я видел, как в нем просыпается уверенность, как гаснет огонек отчаяния в его глазах.

Но пришло время прощаться. Традиции клана требовали, чтобы Эвтанатос оказывал помощь лишь однажды, не привязываясь к тем, кому помогал. Это было необходимо, чтобы не нарушать равновесие мира, не вмешиваться в судьбы людей.

— Я должен уйти, Илья, — сказал я, и в моих словах была горечь. — Но ты не бойся, ты не один. Ты сильный, ты знаешь, как постоять за себя. И у тебя обязательно появятся друзья.

— А ты… ты вернёшься? — спросил он, и в его глазах вновь появилась тревога.

— Нет, Илья, я не вернусь, — покачал я головой. — Но помни то, чему я тебя научил.

Я обнял его на прощание и ушел, не оборачиваясь. В сердце была пустота.

Через несколько дней Чингис рассказал мне о том, что произошло. Его слова ударили меня, словно молния.

— Илья… он напал на своего отца и ранил младшего брата. Его забрали в приют.

— Но почему? — я не понимал, как это могло произойти. Ведь он так хорошо справлялся, казалось, он понял цену силы, цену жизни…

— Не все воспринимают помощь так, как мы этого ожидаем, Марк, — тихо ответил Чингис. — Иногда наша помощь может принести больше вреда, чем пользы. Ты пробудил в нем силу, научил его сражаться. Но ты не смог изменить его судьбу. Он посчитал, что ты его предал, что он никому не нужен в этом мире…

— Но я хотел как лучше… — прошептал я, чувствуя, как вина сжимает мне горло.

— Не бывает плохих детей, Марк, — повторил Чингис свою любимую фразу. — Есть дети несчастные. Иногда мы не в силах изменить их судьбу. Но мы можем сделать выбор, как самим поступать. Помни об этом.

Его слова запали мне в душу. Я долго не мог прийти в себя, меня мучила вина. Но я решил продолжить. Продолжать искать тех, кому нужна моя помощь.

Несколько дней спустя, бродя по окраине поселения, я увидел пожилую женщину, сидевшую у дороги. Ее лицо, испещренное морщинами, казалось картой долгой и тяжелой жизни. Спина была согнута годами и трудом, а руки — тонкими и дрожащими. Перед ней на импровизированном прилавке, сколоченном из старых досок, лежали семена и саженцы цветов. Она тихо предлагала их прохожим, но мало кто обращал на неё внимание.

— Цветы… красивые цветы… — бормотала она, её голос был слабым и надтреснутым, словно старинная музыкальная шкатулка. — Для вашего сада… для вашей души…

Я остановился рядом и внимательно рассмотрел её товар. Семена были аккуратно упакованы в бумажные пакетики, на которых женщина дрожащей рукой написала названия цветов. Саженцы — маленькие, хрупкие, но полные жизни — стояли в глиняных горшочках.

— Сколько стоит вот этот саженец розы? — спросил я, указывая на небольшой кустик с ярко-красными бутонами.

— Пять рублей, сынок, — ответила женщина, и в её глазах вспыхнула искра надежды. — Это редкий сорт… очень красивый…

Я достал из кармана купюру и протянул ей.

— Возьмите, — сказал я. — И вот ещё…

Я достал ещё несколько купюр и положил их рядом с саженцем.

— Но… но это слишком много… — пробормотала женщина, её глаза наполнились слезами. — Я не могу взять столько…

— Возьмите, — настоял я. — Вам нужно купить еды, лекарств…

Женщина молча взяла деньги, её руки дрожали. Она долго смотрела на меня, словно не веря в происходящее, а потом тихо сказала:

— Спасибо тебе, сынок… Ты даже не представляешь, как ты мне помог…

— Как вас зовут? — спросил я.

— Алевтина, — ответила она. — А тебя?

— Марк.

— Ты хороший человек, Марк, — сказала Алевтина, её голос дрожал от волнения. — Дай Бог тебе здоровья и счастья…

Я попрощался с ней и ушёл. Но что-то не давало мне покоя. Я вернулся на следующий день. И на следующий. Я приносил Алевтине продукты, помогал ей по хозяйству. Она рассказывала мне о своей жизни, о своей семье… о сыне, который забыл о ней.

Её избушка была маленькой и ветхой. Стены — тонкими и промёрзшими, окна — заклеенными бумагой. Печь дымила, плохо прогревая помещение. Но в этом доме было что-то неуловимо уютное… что-то, что напоминало мне о моём детстве, о доме моей бабушки, где всегда пахло свежим хлебом и сушёными травами.

— Мой сын… он давно не навещает меня, — рассказывала Алевтина, вздыхая. — Он обиделся на меня… говорит, что я была плохой матерью… слишком строгой…

— А что ваш муж? — спросил я.

— Умер он… давно уже… — Алевтина утерла слезу уголком платка. — Пил он много… вот и не выдержало сердце…

— А сын? Он помогал вам? — удивился я.

— Нет… не приходил он… даже на похороны не явился… — голос Алевтины дрожал. — Обиделся он на меня… сказал, что я сама виновата… Даже с внучатами меня не познакомил…

Я слушал её и думал о том, как жесток и несправедлив может быть мир. Как легко мы раним тех, кто нас любит… и как трудно простить самих себя.

Мы с Чингисом продолжали помогать Алевтине. Рубили дрова, носили воду, чинили крышу, утепляли окна. Она угощала нас чаем с сухарями, рассказывала истории из своей жизни. И я постепенно начал понимать, что она нуждается не только в физической помощи, но и в простом человеческом общении, в тепле и заботе.

— Почему ты так стараешься ей помочь? — спросил меня однажды Чингис, когда мы возвращались в клан после очередного дня, проведенного у Алевтины.

— Не знаю, мастер, — ответил я. — Наверное, я хочу искупить свою вину перед Ильей. Я понял, что нельзя просто так вмешиваться в чужие судьбы. Мы должны быть осторожны, мы должны думать о последствиях своих действий.

— Ты сделал правильный выбор, Марк, — сказал Чингис, остановившись и положив мне руку на плечо. — Ты нашел человека, который действительно нуждался в твоей помощи. Ты подарил ей не только тепло и заботу, но и надежду. А надежда, Марк, — это то, что помогает нам жить.

Вернувшись в клан, Чингис рассказал мастерам о том, что произошло. Они долго молчали, слушая его рассказ, а потом Элиас, главный шаман клана, сказал:

— Ты доказал, что достоин носить имя Азраил, Марк. Ты проявил не только силу и ловкость, но и милосердие, сострадание. Ты понял, что истинная сила — не в разрушении, а в созидании.

— Отныне ты будешь зваться Азраил II, в честь первого мастера Клана, — торжественно произнес он. — Он был также молод, как и ты сейчас. Ещё мы даруем тебе титул «Бессмертный Рассвет», чтобы ты помнил: какие бы тьма и горе ни окружали тебя, после тебя должен остаться свет.

________________________________________________________________________

Так начался мой путь Эвтанатос. Путь тени и смерти… Но в моём сердце всегда жил огонёк надежды. Огонёк, который зажгла во мне Алевтина, простая старушка, которой я случайно помог… Я замолчал, прислушиваясь к шелесту дождя и шуму реки. Прошлое осталось позади, унесено течением времени. Но уроки, которые я из него извлёк, навсегда остались со мной.

Глава 5. Испытание огнём

Я брел по осеннему лесу, рассеянно наблюдая за тем, как под легким ветерком кружатся и падают на землю золотистые листья, устилая ее словно роскошным ковром. Осень… Тяжелое время для меня. Время года, когда тени прошлого сгущаются, а воспоминания о совершенных ошибках терзают душу с неумолимой яростью голодных волков. Все сжимается внутри, в висках стучит молот боли… Наверное, снова срыв энергии, расплата за шаманские практики, цена, которую я плачу за свой дар.

________________________________________________________________________

— Сегодня важный день для нас обоих, Азраил, — сказал Чингис, его голос был серьезен и сосредоточен. — Ты должен показать клану, что мы с тобой единое целое, два аспекта одной силы.

— Я понимаю, — ответил я, чувствуя, как в груди нарастает напряжение.

— Монахи из клана не будут поддаваться, — пояснил учитель, его взгляд был пронзителен, словно клинок. — Они будут испытывать тебя на прочность, проверять, достоин ли ты носить имя Азраила.

— Догадываюсь, — вздохнул я. — Волнуюсь немного.

— «Немного» — это не то слово, — произнес Чингис, качая головой. — Ты сейчас не можешь испытывать эмоции. Ты чист, словно горный хрусталь, свободен от мирских страстей.

— Ты прав, — согласился я. — Какое первое испытание?

— Испытание огнем, — неохотно сказал Чингис. — Не моя стихия, — добавил он, поморщившись. — Поэтому я не люблю подобные вещи. Сам сунулся в пламя, теперь расхлебывай последствия.

— Но я же говорил, что элементаль огня сам пришел ко мне и предложил свою силу, — сказал я, пытаясь оправдаться. — Откуда я мог знать, что это по-настоящему?

— Теперь в твоей жизни все по-настоящему, — сказал мастер, его голос был тверд, словно камень. — Все равно ты виноват сам. Элементали — очень могущественные существа, и черпать силу у них очень опасно, тем более ты выбрал путь Эвтанатос.

— Я справлюсь, — произнес я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно.

— Это хороший настрой, — подметил Чингис. — Идем в зал, нас ждут.

Мы прошли с ним в зал Просвещения — просторное помещение с высокими потолками, украшенными искусной резьбой. Несколько монахов стояли кругом, их лица были непроницаемы, словно маски, а в центре круга стоял высокий седовласый старец, держа в руках небольшой пузырек с темной жидкостью.

— Подойди, Азраил! — с легким азиатским акцентом сказал старец, жестом приглашая меня в центр круга.

Я подошел ближе, чувствуя на себе пристальные взгляды монахов. В зале царила тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием свечей, отбрасывающих причудливые тени на стены.

— Вытяни руки и раскрой ладони, — приказал старец.

Я повиновался, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Холодный пот выступил на лбу.

Старец вылил содержимое пузырька мне на ладони. Жидкость была холодной, словно лед, и издавала резкий, неприятный запах, от которого у меня защипало в носу.

— Растирай кисти, — объяснил старец.

Я сделал, как он сказал, чувствуя, как жидкость впитывается в кожу, оставляя ощущение жжения. Кожа покраснела, словно ее опалили пламенем.

— Как только я подожгу твои руки, твоей задачей станет попасть мне в смертельную точку, — сказал старец, его голос был ровным и бесстрастным. — Понял?

— Да, учитель Ли, — ответил я, стараясь скрыть свое волнение. Голос предательски дрогнул.

— Тогда начнем, — сказал старец и, достав из складок своей одежды веточку можжевельника, поджег ее от одной из свечей.

От веточки поднялся тонкий язык пламени, и старец поднес его к моим ладоням. Руки вспыхнули ярким пламенем, но я не чувствовал боли, только жар, исходящий от огня. Огонь лизал мои руки, но я не чувствовал боли. Лишь жар, обжигающий, но терпимый.

— В бой! — грозно сказал старец, принимая боевую стойку. Несмотря на свой преклонный возраст, он двигался с ловкостью молодого тигра.

Мы начали поединок. Я пытался нанести ему хотя бы простой удар, но безуспешно. Старец был невероятно ловок, он двигался, словно тень, уклоняясь от моих атак с какой-то невероятной легкостью. Внезапно он пробил одну из моих семи смертельных точек, и я рухнул на пол, теряя сознание…

— А ну живо встань! — прокричал голос у меня в голове. Голос был подобен раскатам грома.

— Мастер! — вздрогнул я, осознав, что нахожусь внутри себя, в пространстве собственного разума. Передо мной стоял высокий мужчина, облаченный в огненные одежды. Лицо его было скрыто в тени капюшона.

— Встань! — приказал он. — Посмотри ему в глаза! Я покажу тебе, что нужно делать!

Я открыл глаза и поднялся на ноги, чувствуя прилив сил и энергии. Пламя на моих руках продолжало гореть, не причиняя мне вреда. Я чувствовал, как сила элементаля струится по моим венам, наполняя меня мощью.

— Реванш? — удивленно спросил старец, наблюдая за моим преображением. В его глазах мелькнуло удивление.

— Да, учитель, — произнес я, встречаясь с ним взглядом. Мой голос звучал твердо и уверенно.

— Тогда защищайся, пока не потухло пламя, и помни о своей задаче, — пояснил оппонент, вновь принимая боевую стойку.

Старец вновь пошел в наступление, а я словно оцепенел, не в силах пошевелиться. Но в этот момент я встретился с ним взглядом и увидел в его глазах… страх. Неужели мастер Ли, прошедший через огонь и воду, познавший все тайны клана Бессмертных, способен испытывать страх?

— Взор бездны! — прошептал Элементаль моим голосом, и старец схватился за голову, корчась от боли. — Атакуй! Не медли!

Мое тело вмиг среагировало на команду, и я нанес удар, поражая свою цель. Легкий, почти невесомый удар, но от этого не менее сокрушительный. После удара пламя погасло, а мои руки были совершенно чистыми и нетронутыми.

— Первое испытание пройдено, — произнес один из монахов, стоявших за моей спиной. Его голос был бесцветен, лишен каких-либо эмоций. — Следующее будет через два дня. Испытание смерти. С функцией базы Эвтанатос ты справился.

________________________________________________________________________

Это был ужасный день… Да и весь тот период был одним из самых трудных в моей, столь короткой, жизни. Мне было всего двадцать лет. Мои ровесники занимались учебой, играми, виртуальной реальностью, проводили время со своими родными и друзьями, а меня в это время превращали в орудие для убийства и пыток.

Боевое ушу, фехтование, куча разных проклятий, выживание в условиях, непригодных для жизни, и многое другое — меня обучали всему, что необходимо, чтобы стать идеальным оружием, безжалостным и эффективным. Я достиг уровня Мастера за очень короткое время, выполнил свою цель, к которой шел все время обучения. Теперь же, достигнув вершины мастерства, я стал задаваться вопросом: «Нужно ли мне все это?» Как оказалось позже, я никогда не смогу уйти от этого. Не убежать. Не спрятаться…

Я чувствую эмоции людей на небольшом расстоянии. Я могу видеть и слышать мир духов. У меня появилась привычка проникать в душу людей, собирать их слабые места и видеть их скрытые возможности. Я стал видеть все буквально насквозь. Самое грустное во всей этой истории — это то, что я сам выбрал путь Эвтанатос, вступив в «Клан Бессмертных». Я сам создал из себя монстра. Сейчас я бы все отдал, чтобы вернуться обратно в тот день и все изменить. Хотя нет… Я хотел бы пережить тот день заново. День, когда мы познакомились с Евой.

Мне было семнадцать. Совсем еще ребенок, как мне тогда казалось. У меня была девушка — София. С ней я встречался не очень долго. Наши отношения были несерьезными, скорее, мимолетным увлечением. Девушка легкого поведения. Я получал от нее все, что хотел. Другими словами, мы просто использовали друг друга, не более. Возможно, я тогда думал, что люблю ее, но это было не так. Только с возрастом я начал понимать, что такое настоящая любовь.

История началась с моего друга, я был горд называть его лучшим другом. Его зовут Степан. С ним мы могли общаться на любые темы. Он был единственным человеком, который понимал меня и разделял мои идеи. В любой ситуации с ним можно было просто поговорить, и становилось легче. У Степы были проблемы с девушками. По каким-то причинам у него не получалось строить с ними долгие и серьезные отношения, поэтому со временем он начал негативно относиться к девушкам и считал, что все они — стервы. Два-четыре дня — это был его предел «отношений» с кем-либо. Он считал себя никчемным, недостойным любви. Часто он спрашивал меня, как правильно общаться с девушками, как начинать разговор, и все в этом роде, но я, к сожалению, не мог дать ему точного ответа, ведь у меня это получалось само собой. Нельзя объяснить человеку то, что не можешь объяснить самому себе. Я ничего не придумывал, шел на встречи с любой из девушек, которые у меня были, без какого-либо плана. Все приходило в голову спонтанно.

Вскоре Степа нашел свое «истинное предназначение» и с головой ушел в мир виртуальной реальности. В компьютерных играх он находил то, чего ему не хватало в повседневности — признание, успех, ощущение собственной значимости. Там он мог позволить себе то, что не мог сделать в реальном мире. Это было неправильно, и я пытался ему объяснить, что нужно развиваться «в реале, а не в матрице», но ему было все равно, поэтому я старался не поднимать эту тему.