Бесплатный фрагмент - Как мы боролись с коррупцией

Разговор с внуком-министром

Рассказ

Дед Егор шел по селу, радостный и довольный. На его лице сияла улыбка, а блеск глаз выдавал, что у него не просто хорошее настроение, а настоящий прилив внезапно нахлынувшего счастья. И было из-за чего, ведь его единственного внука Дениса на днях назначили федеральным министром. И пусть не солидным силовиком или престижным главой дипломатического ведомства, а министром торговли и экономического развития, но и это впечатляло не меньше, потому что к вершине карьерной лестницы внук взлетел исключительно за счет деловых качеств, ума и трудолюбия, а самое главное — без кумовства и связей. И уже эта радостная весть давала повод деду Егору гордиться внуком. Да и не только ему, а всем жителям села, знавшим будущего министра еще простым Дениской, неугомонным мальчишкой-сорванцом, проводившим летние каникулы у деда. Даже соседка Прасковья, которая лет двадцать пять назад всыпала Денису крапивой за то, что он, обрывая у нее в саду яблоки, сломал дерево, и то была искренне рада за него. Правда, поначалу она немного сокрушалась, что жестко тогда поступила с Дениской, но дед Егор ее успокоил, сказав, что небольшая порка в воспитательных целях еще никому не помешала. «Она выбивает дурь из головы, как хлопушка — пыль из половика, — с улыбкой произнес дед Егор, — но здесь, главное, не переборщить». Конечно, это было шуткой, ведь и он, и соседка еще прекрасно помнили «дедовские» методы воспитания и их обязательный атрибут — кожаный ремень. И кстати, эффективное средство, если в меру да за дело.

Дед Егор еще немного поговорил с соседкой о Денискиных «подвигах» и пошел домой. Настроение было отличным, но небольшой осадок на душе все же беспокоил. И причиной этому было слово «торговля» в названии новой должности внука. Уж больно оно не нравилось деду Егору. Так уж повелось, что в советский период времени торговля с ее тонким товарным ручейком была скудной, мутной и вороватой, в общем, худой замухрышкой. Но в начале девяностых годов прошлого века рухнуло плановое хозяйство и пришли рыночные отношения. А с ними и новые реформаторы со своими стремлениями заимствовать все зарубежное без разбора, игнорируя наши национальные традиции. И получилось так, что торговля — скромная нищенка, желая быть европейской Золушкой, промахнулась в своих ожиданиях и превратилась в какое-то страшное косматое чудовище. Им оказался славянский покровитель торговли Велес, — необузданный и диковатый. Заполонив все прилавки товарами, он вначале распоясался и повел себя неподобающим образом: обманывал потребителей, вводил их в заблуждение, а то и просто хамил. Но депутаты не стали терпеть такое непотребство и быстро загнали его в правовое стойло. А затем суды и Роспотребнадзор своими решениями, словно хлыстами, выбили из него дурь и погнали его к цивилизованному рынку, обтесав, таким образом, безобразное чудовище до более-менее пристойного вида.

Но торговля есть торговля; несмотря на приобретенные в последнее время правильные черты и форму, она по-прежнему была непредсказуемой в ожиданиях потребителей: могла порадовать, а могла и огорчить даже по самому незначительному поводу.

Дед Егор вспомнил, как на прошлой неделе ездил в город на рынок, чтобы купить насос для колодца. Там, в небольшом магазине, он приобрел его за две тысячи рублей. И все бы хорошо, если бы через полчаса в другом магазине он не увидел бы точно такой же насос, но за полторы тысячи рублей… Дед Егор стоял у прилавка, смотрел на ценник, и его потихоньку грызла досада оттого, что купил насос не там, где надо, и пятьсот рублей отдал спекулянту просто так.

«Обидно, конечно, но что поделаешь, — подумал он, — попал так попал, в следующий раз умнее буду».

Зато среди рядов с мужским бельем он наткнулся на прилавок с написанными от руки ценниками и небольшую табличку с надписью «Распродажа», всегда притягивающую потребителей словно магнитом. Остановился и дед Егор.

«Надо бы трусы купить, цена хорошая» — подумал он и, взяв первые попавшиеся, начал рассматривать.

— Бери, недорого, — затрещал продавец, расхваливая товар, — дешевле не найдешь! У меня сегодня распродажа: покупаешь одни — вторые в подарок. Узбекские дешевле, наши подороже, но у них и качество лучше.

— Давай наши, — сказал дед Егор и назвал размер.

Продавец стал копаться в большом мешке с бельем, откуда вскоре вытащил трусы необходимого размера, и весело произнес:

— Вот они — наши… боевые!

— А что в них боевого? Если наложишь от страха, то не порвутся, что ли? — поинтересовался дед Егор.

— Да нет, — заулыбался продавец, разворачивая трусы, — на них надпись боевая.

— Что за надпись такая? — не понял дед Егор. — А ну, прочитай, а то не вижу без очков.

Продавец повернул трусы надписью к себе и прочитал: «Пуля — дура, штык — молодец».

— И куда мне в таких трусах ходить? Меня же бабка засмеет! — воскликнул дед Егор. — А в баню приду, мужики на смех поднимут!

— Тогда возьми с бабочками или цветочками, — произнес продавец и стал копошиться в мешке с бельем.

Дед Егор хмыкнул и произнес:

— Нет, давай наши, боевые. Мне это родное, как-никак двадцать пять лет в армии отслужил. А надпись — пусть будет, не буду же я в них по улице ходить, народ смешить.

Дед Егор попробовал ткань на прочность и, удовлетворенный качеством, достал деньги и произнес:

— Подойдет, беру! И цена хорошая, да и вторые — даром… повезло.

Довольный покупкой дед Егор направился на вокзал. Он шел и думал о новом назначении внука, о том, что экономика и торговля даже для знающего человека представляют собой темный лес. И хотелось, чтобы Денис уверенно шел по его тропинкам, а не плутал по опушкам и проплешинам с умным видом, занимаясь словоблудием и пустой болтовней.

— Уж лучше бы его назначили министром сельского хозяйства или в крайнем случае рыбной промышленности, — поделился он за ужином своими соображениями с супругой.

— Ты, старый, совсем из ума выжил, — закричала на него бабка, услышав его недовольные рассуждения, — наш Дениска молодец, стал министром; вот он и наведет порядок на этом рынке, чтобы не было там всяких жуликов, обманывающих народ.

— Конечно, молодец! Я же совсем другое имел в виду, — примирительно произнес дед Егор, — что тяжело ему будет, ведь там работы непочатый край и порядка мало. Да и непонятно еще, что за люди его окружают. Ему надо всех лоботрясов из министерства выгнать, а набрать нормальных людей: умных и честных. Вот тогда и толк будет.

— Справится он! — уверенно сказала словно отрезала бабушка. Она всегда стояла горой за внука и сейчас нисколько не сомневалась в его успехе на новой высокой должности.

И спорить с ней смысла не было, ведь Денис с детства подавал большие надежды: среднюю школу окончил с золотой медалью и с хорошим знанием английского языка. Потом был университет, аспирантура и работа в министерстве торговли, где он так быстро продвинулся по карьерной лестнице.

…А Денис Петрович Иванов и на самом деле стал федеральным министром торговли и экономического развития без всякого кумовства, связей и протекции. Знающие люди говорили, что это должность расстрельная, в том смысле, что нельзя на ней просто сидеть в роскошном кресле и чем-то там заниматься, — здесь нужен конкретный результат и хоть какие-то реальные сдвиги в экономике. Потому что без них даже самые убедительные рассуждения, приукрашенные сложными понятиями, превратятся в пустое словоблудие. Дед Егор не хотел, чтобы локомотив экономики, направляемый Денисом в светлое будущее, превратился в тыкву, как карета в сказке, а сам он в серого неудачника, раз и навсегда похоронившего так успешно начатую карьеру. Что говорить, работы у Дениса теперь будет непочатый край, ведь двигать экономику по пути рыночных реформ — задача непростая и надо очень и очень постараться, чтобы появились первые заметные результаты.

Конечно, Денис еще молод, — всего тридцать четыре года, жизни не видел, но знающие люди говорили, что он хорошо образован, масштабно мыслит, грамотно говорит и является генератором новых идей. Он уже показал себя толковым специалистом в подготовке и реализации нескольких прорывных проектов развития экономики.

«Да, Денис — молодец!» — обрадовался дед Егор, узнав, что назначение внука согласовано с президентом страны и одобрено Государственной думой. В порыве вспыхнувших чувств он даже позвонил Денису и поздравил его.

— Спасибо, дед! — ответил тот. — Я сейчас занят, иду на совещание в правительство. А вечером улетаю в Китай по делам.

Дед Егор понимал, что внук — человек занятой, поэтому отвлекать его не стал, а напутствовал короткой фразой:

— Ты там, Денис, правильно торгуй.

Под словом «правильно» дед Егор понимал, что это так, как надо, — везде и во всем. А фраза «так, как надо» уже не требовала разъяснений, — это по-людски и по совести, и чтобы честно и с прибылью. Наверное, только русский язык с присущей ему выразительностью, словарным и смысловым богатством может всего словом или фразой убедительно раскрыть содержание самых разных поступков, действий и событий, что вкладывают в них люди. Так и дед Егор, — уж он-то точно знал, что нет необходимости объяснять смысл сказанного им слова, ведь Денис парень умный и он все знает и понимает.

«Ведь до чего дожили! — подумал дед Егор, глядя в окно. — Пластмассовая метелка — и та китайская, правда, деревянный черенок — наш, местный, но это не повод гордиться». Он пробежал глазами по домашнему убранству и огорчился, увидев, что холодильник, как и телевизор, были корейскими, кресло — шведским из магазина «Икея», бритва — немецкой, а пылесос, настольная лампа, чайник и даже рыболовная удочка со снастями — китайского производства. «Это — не дело!» — с каким-то отчаянием воскликнул он.

Дед Егор уже давно был на пенсии и происходящее в жизни мерил со своей колокольни, имея по всем вопросам свое мнение. Офицер в отставке, он после службы в армии десять лет работал председателем профкома в колхозе. В период перестройки колхоз из миллионера в плюсе попал в минус, и, чтобы покрыть долги, его руководство распродало все имущество. Колхоз развалился, работы в селе не осталось, и люди, особенно молодежь, в поисках лучшей жизни повалили в город. Дед Егор с супругой пошли на заслуженный отдых и никуда из села уезжать не собирались. Хотя сын Петр неоднократно звал их к себе в столицу, где в его трехкомнатной квартире нашлось бы место и им. Но менять устроенный быт, неторопливый и размеренный, и перебираться в каменные джунгли с их суетой и скукой родителям не хотелось. Так и проживали они в своем зауральском селе за две тысячи километров от близких им людей. Внука в последнее время дед Егор видел редко, только по телевизору при обзоре новостей. Да и то мельком, где-то на заднем плане; но один раз с Денисом была специальная встреча на первом канале, где, размышляя об экономической ситуации в стране, он анализировал проблемы, сыпал непонятными терминами и приводил множество цифр и сравнений. Когда передача закончилось, дед Егор сидел, словно в тумане, осмысливая выступление внука. Он даже не заметил, как в дом вошла бабушка. Узнав, что пропустила передачу с Денисом, сильно расстроилась.

— Что он говорил? — стала допытываться она у деда.

— Многое чего, — уклончиво ответил дед Егор. Он и сам толком ничего не понял из выступления внука, но, что запомнил, сказал:

— Он говорил про волатильность рубля, про индексы экономического роста, про какой-то драйвер экономики…

— А про дрова он что-нибудь сказал? — с серьезным видом прервала его бабушка.

— Про какие дрова? — не понял дед Егор.

— Ты что, забыл? Сельсовет с сентября цены на дрова поднял в полтора раза.

— Да вроде нет, — неуверенно начал дед Егор. Он вспомнил, что пару месяцев назад сельчане возмущались очередным повышением цен на дрова и даже писали в Москву, но там жалобу рассматривать не стали, а отправили обратно к тому, на кого жаловались люди, поэтому толку от этой затеи не было. «Но слово „дрова“ в выступлении внука не прозвучало — это точно, — подумал дед Егор, — если только Денис сказал о дровах как-то завуалированно типа: „Дотаций социальной сфере не будет“, что в переводе на простой язык и могло означать, что дров не будет, в смысле — по прежней стоимости».

…Прошло полгода. Никакого экономического чуда в деревне не заметили. А то, что стало жить труднее, ощутили.

«Санкции, кризис», — объясняли причину этого на одних телевизионных каналах. «Это коррупция и системные просчеты в управлении», — твердили на других. А люди в селе в эти проблемы особо не вникали. Их жизнь шла своим чередом, переворачивая прожитые страницы. И среди них были не только белые полосы — радости, но и черные — грусти и печали. И, видно, в такой день и пришло неприятное известие о Денисе. А принес его сосед Потапыч. Увидев возвращающегося из лесу деда Егора, он с недовольным видом произнес:

— Слыхал, что Дениска-то натворил!? Какой номер выкинул!?

У деда Егора от таких слов чуть не подкосились ноги.

— Что такое? — удивился он и, сдерживая волнение, спросил: — Что случилось?

— Люди говорят… — Потапыч лукаво сощурил глаза и язвительно произнес: — Что Дениска полтора миллиона рублей утащил у государства.

— Ты что мелешь!? — возмутился дед Егор. — Дениска и рубля чужого никогда не брал. Он не вор и не жулик. А ну, говори, что знаешь?

Потапыч полез в карман и достал аккуратно сложенную в несколько раз газету, развернул ее и уверенно произнес:

— Вот почитай, здесь все написано.

Что это была за газета, дед Егор не понял, так как первый лист с ее названием отсутствовал.

— Вот, — Потапыч тыкал пальцем в какую-то статью, обведенную красным карандашом, — вот доказательства! И в интернете про это же написано. Зинка с почты всем рассказала. Я эту газету у нее выпросил. Первый лист она себе оставила, там про какую-то молодую актрису написано, что она большую грудь себе сделала и сразу удачно вышла замуж.

— Понятно, что за газета, — фыркнул дед Егор, но решил ее взять. Разговаривать с соседом он не стал; бросив на него недовольный взгляд, быстрым шагом направился домой. «Что толку с ним говорить? Надо сначала статью прочитать и узнать, в чем дело».

Но как только дед Егор зашел к себе во двор, он тут же присел на завалинку, достал газету и очки. На статью, выделенную красным цветом, он наткнулся сразу. В ней сообщалось, что министр торговли и экономического развития Денис Иванов швыряет государственные деньги направо и налево, как настоящий барин. Во время последней командировки за границу за сутки проживания в гостинице он заплатил полтора миллиона рублей из государственного кармана. А этот карман, как писал журналист, и так маленький и худой.

«Что за чушь? — не понял дед Егор. — Какие полтора миллиона? Может, он на эти деньги квартиру купил? Так нет, прямо пишут, что во время зарубежной поездки остановился в гостиничном номере за полтора миллиона рублей в сутки… Что же это за номер такой?»

На следующий день дед Егор покупал в поселковом магазине хлеб и услышал то же самое. Бабка Матрена, заноза — еще та, искоса поглядывая на деда Егора, поделилась с одной покупательницей известием о неимоверных расходах молодого министра. Очередь, услышав вопиющий факт, сразу оживилась, будто в нее плеснули кипятком: старики осуждающе заворчали, а остальные покупатели в знак солидарности с возмутительницей спокойствия недовольно закачали головами.

Но деда Егора никто не упрекал. Сельчане его прекрасно знали как человека честного и порядочного. Он весь на виду, никогда чужого не брал и особого богатства, кроме дома и небольшого подворья со скотом, не нажил. Про таких людей говорят тем же словом — «правильный», в смысле, что живет он по-людски и по совести. И, видя, как дед Егор переживает за внука, сельчане его искренне поддерживали и пытались отвлечь от плохих мыслей, но были и те, кто, наоборот, бередил его больную рану.

— Егор, не переживай! Может, Дениса еще и не посадят, а отделается каким-нибудь штрафом, — успокаивал сосед Потапыч. — Помнишь, в прошлом году Сонька-кладовщица утащила ведро известки? Ее же не посадили, а штраф дали.

— Зато Леху-тракториста за два мешка картошки посадили на два года, — возразил другой сосед Ванька, после чего продолжил: — Я недавно читал в газете, что сунули в почтовый ящик перед выборами, что сейчас в тюрьму садят только тех, кто ворует по мелочи, а тех, кто помногу, — не трогают.

— Что ты чушь несешь!? — возмутился дед Егор. — Смотри, как президент взялся за чиновников: чихвостит их направо и налево за воровство. У нас в области за последние несколько лет семь заместителей губернатора посадили в тюрьму, а самого губернатора, расплодившего коррупцию, выгнали к чертовой матери. А ты читаешь всякую ерунду и веришь сплетням… А ну вас, — дед Егор в сердцах махнул рукой и пошел домой. Ему было неприятно все это слушать, но и особо возражать было нечем.

Между тем внезапно пришедшее в село событие сильно затронуло сельчан. Еще бы, их известный земляк такое натворил: растратил полтора миллиона казенных рублей!

«Да на эти деньги, что Дениска выбросил на ветер, можно было всем пенсионерам в селе пенсии платить целый месяц. Или купить стадо коров, новую ферму построить, да мало ли чего полезного сделать», — рассуждали практичные пенсионеры.

Жизнь в селе оживилась; люди пытались понять, что же это за номер такой в гостинице, где проживание только за одни сутки стоит больше, чем десяток домов в их селе? Думали, гадали, высказывали предположения. Но так и не могли понять; в голове просто не укладывалось, что же такого необычного должно быть в номере за полтора миллиона рублей в сутки: ну, койка — понятно, стол, табуретка, вешалка для одежды, плоский телевизор, графин со стаканами, — но что еще? Поступок Дениса никак не укладывался в стандартные рамки практичного деревенского мышления, ведь сельские жители с детства знали цену каждой копейке, заработанной тяжелым трудом. И им было непонятно, как можно потратить такие большие деньги, к тому же не свои, а казенные, — просто так. И поэтому люди толковали произошедшее по-разному: в меру своего воспитания, жизненного опыта, фантазии и испорченности. От этого и попытки объяснить неимоверные Денискины траты выглядели одна нелепей другой.

— А может, в том номере какие-нибудь гейши были, — предположил продвинутый Мишка-тракторист и, видя непонимающие мужские лица, объяснил, что это такие восточные женщины, которые развлекают мужчин, когда им скучно. — Они и спляшут, и споют. И кстати, стоят очень дорого, — произнес он с таким видом, будто постоянно пользовался их услугами.

— Это что, как Зойка из клуба, что ли? — спросил скотник Семен. — Та тоже спляшет и споет. Баба — огонь!

Зоя Ивановна, о которой зашла речь, работала заведующей клубом. Веселая и заводная, она с большим успехом проводила культурно-массовые мероприятия в селе и на всех свадьбах была тамадой.

— Нет, она замужем, скорее, как Зинка — разведенка с почты, — ответил Мишка-тракторист.

— Нет, Зинка тоже не то. Она просто замуж хочет и кого попало развлекать не будет. А приставать начнешь — пошлет подальше, — произнес молодой мужчина по имени Степан из отдела снабжения.

— Да, Зинка, — она такая… может и послать, — согласился охранник Васька, стыдливо отводя глаза в сторону.

— Вы, мужики, не о том говорите, — авторитетно сказал бригадир Михалыч, — я слышал от деда Егора, что у Дениса хорошая жена и никакие гейши ему не нужны.

Его слова прозвучали настолько убедительно, что тему возможного распутства Дениса закрыли, не раскрывая.

Мужчины замолчали, погруженные в свои мысли. Молчание прервал снабженец Степан:

— А помните, у нас в прошлом месяце был День села? И на него приезжал клоун из районного Дома культуры и смешил народ. Ему тогда сельсовет три тысячи рублей заплатил. А может, у Дениса в номере тоже был клоун и он веселил его после работы, чтобы настроение поднять?

— Сам ты клоун! — недовольно отрезал бригадир.

— Зачем это ему? — поддержал бригадира инженер, серьезного вида мужчина. — Министр приходит с работы усталый, вымотанный весь. Это ты у себя в конторе весь день дурака валяешь, а ему некогда.

— Это кто дурака валяет? — обиделся снабженец за упрек в свой адрес, но ссориться с инженером не стал.

Мужчины размышляли, обдумывая высказанное предположение про клоуна. Но выглядело оно каким-то несерьезным, поэтому все посчитали его неубедительным. Скотник Семен даже представил себя на месте Дениса, но почему-то не в гостинице, а вопреки всякой логике и здравому смыслу у себя дома: «Вот бы я пришел домой с работы, а там на кухне сидит клоун и развлекает жену. Нет, дома цирка и так хватает: то жена Нюрка что-нибудь учудит, то сосед Мишка — тоже клоун, напьется и номера откалывает».

Затянувшуюся паузу прервал тракторист Васька, он рассказал, что в прошлом году ездил в Турцию по путевке за тридцать тысяч рублей и там целую неделю жил в номере, где все было включено. Он авторитетно заявил, что, уезжая домой, забрал из номера десять пакетиков шампуня, а из мини-бара бутылку рома с красивой этикеткой. Правда, напиток оказался паршивым, но все же в хозяйстве сгодился для мытья стекол.

— И может, за эти деньги Денису тоже в подарок что-нибудь отдали из номера? — произнес он.

— Да за такие деньги можно всю мебель и даже бытовую технику оттуда забрать. Только как ее из номера утащишь? Посылкой не отправишь, только контейнером, — рассуждали мужчины.

— Ты какую-то чушь несешь! — произнес бригадир. — Это что, после каждого проживания люди из того номера всю мебель подчистую выгребают?

Все засмеялись над нелепым предположением.

— И все же что это за номер такой? — продолжали гадать мужчины.

— Понятно, что туалет там не на улице, а в доме; и газ туда заведен, есть горячая вода и спутниковая антенна.

— Ну, это само собой, там все должно быть: и телевизор, и радио, и печка микроволновая.

— Еще в газете писали, что в том номере есть специальная машинка, чтобы ногти точить, — произнес высокий мужчина-тракторист.

— Точило, что ли? — спросили сразу несколько мужчин.

— Ну, типа того.

— А зачем Денису ногти точить? — поинтересовался кто-то. — Я понимаю, точило в хозяйстве — вещь полезная и всегда пригодится: кухонный нож наточить, тяпку или лопату. Но он же с ножами и лопатой не ездит по заграницам, чтобы их там точить. А ногти, их же постригают. Зачем нормальному мужику их точить?

Такое безрассудство никак не укладывалось в голове у мужчин, поэтому вопрос завис в полном молчании.

Местный пьяница Федот предположил, что в номере, наверное, стоят ящики водки. Раз все включено, пей — не хочу.

Ему кто-то возразил:

— Да за эти деньги там должно быть ящиков триста водки. Зачем ему так много?

— Ну да, это много, — согласился Федот, — на вечер хватит и пару ящиков, чтобы нормально с мужиками посидеть… но с другой стороны, они по заграницам целыми самолетами летают и могут больше выпить.

— Ты, Федя, пьяница, а они люди трезвые, — начали упрекать его остальные мужчины. — Выпьют полстакана сухого вина, и все. Вот еще не хватало, чтобы Денис приехал в Китай на переговоры, напился там и везде шарахался пьяный. Нет… не то ты говоришь.

— А может, ему разрешено так тратиться? — прозвучал чей-то робкий голос.

— Да где разрешено, — послышался гул возражений, — вон как на него все накинулись, и нигде не пишут, что разрешено, только ругают.

…Жители села продолжали обсуждать произошедший случай, но никакого конкретного объяснения разумности Денискиных трат так и не нашли. Им было непонятно, что же могло входить в такую громадную стоимость суточного проживания в гостиничном номере и какая необходимость была вселяться в него, если имелись свободные номера намного дешевле.

А тем временем прошла неделя. Дениску не арестовали, под суд не отдали и даже не сняли с должности. Дед Егор немного успокоился, хотя шум был и еще какой: журналисты писали язвительные статьи на этот счет, а тысячи читателей в отзывах на них разносили Дениса в пух и прах. Наверное, человек, имеющий совесть, сгорел бы со стыда, узнав мнение простых людей по поводу своих немыслимых расходов. Но Денис продолжал работать, не обращая внимания на возникшую в отношении его шумиху. Зато у деда Егора в связи с этим поселились в душе нехорошие предчувствия, и они грызли и терзали его.

«Как же так? — думал он и не понимал. — Сегодня Дениска полтора миллиона выбросил в одном месте в трубу, завтра — в другом. Потом — в третьем. Сколько же у нас таких труб впустую коптит по всей стране? Наверное, и в промышленности столько нет. Вот от этого и дыра в бюджете. И о каком процветании может идти речь при такой-то бережливости, когда миллионы бездумно летят на ветер? Нет, надо обязательно поговорить с Денисом и разобраться, что же он такое творит».

А здесь еще и сын Петр позвонил — отец Дениса. Он собирался уйти на пенсию, а тут некстати подняли пенсионный возраст. Ему добавили два года отработки и очень вежливо предложили потерпеть, объяснив, что в пенсионном фонде денег нет.

Дед Егор всерьез забеспокоился. Все одно к одному — денег нигде нет. А тут еще и Дениска чудит: швыряет их направо и налево. И было бы это только раз, — так нет, недавно опять поднялся шум, что он на арендованном самолете летал за семь миллионов рублей на какое-то совещание.

«Он летал, чтобы торговлю двигать, — судачили женщины в конторе. — Там большой завод вагоны делает, и Денис летал, чтобы помочь им в сбыте продукции. Помог или нет, неизвестно, но от такой поездки один вагон точно вылетел в трубу… Ну ладно бы, если бы бюджет ломился, как колхозный амбар, засыпанный осенью под завязку; так нет же, везде твердят о дефиците бюджета и недостаточности средств на здравоохранение и образование».

А пресса тем временем продолжала раскапывать факты бездумных трат народных слуг. Чего только ни покупали они за казенный счет: и престижные иномарки, и детские пистолеты, и хрустальные погоны, и прочую ерунду на миллионы рублей. Читая все это, народ поражался бестолковой расточительности чиновников. У людей не укладывалось в голове, почему президент Франции ездит на обычной машине, канцлер Германии довольствуется скромным, по ее меркам, жилым помещением, президент Армении для поездок на работу использует велосипед, а президент Австрии, вообще, ходит пешком на работу с рюкзаком на плечах. И все эти обеспеченные люди богатством не кичились, считая излишнюю и показную роскошь дурным тоном. На фоне всей этой разумной скромности действия Дениса выглядели просто дико и, вполне естественно, шокировали общественность.

Дед Егор понимал, что стремление к красивой жизни и излишней роскоши — путь опасный и на нем можно потерять уважение простых людей. А это намного хуже, чем лишиться высокой должности. Но еще хуже — потерять себя и превратиться в равнодушное к людским проблемам алчное существо в человеческом облике. По телевизору постоянно показывали аресты вороватых чиновников, не знающих, куда девать похищенные деньги. Они покупали себе часы и авторучки за десятки миллионов рублей, устанавливали в квартирах золотую сантехнику, строили себе роскошные дворцы за миллиарды рублей, а наличные деньги тупо хранили, как картошку в холщовых мешках.

То, что в обществе назрела проблема с коррупцией, дед Егор видел; он и сам недавно столкнулся с ней. И случай вроде простой: местный глава администрации взял да и отдал озеро, где сельчане ловили рыбу, в аренду своему другу — предпринимателю. Люди жаловались губернатору, но от него пришла отписка, что договор аренды заключен в соответствии с законодательством и все претензии необоснованны. Другие инстанции отвечали так же, дополняя, что арендатор поставляет на рынок рыбу, платит единый вмененный налог и намерен создать два рабочих места. Поэтому все по закону.

Куда только не писали возмущенные жители села, но пробить бюрократическую стену так и не смогли. А предприниматель тем временем огородил часть озера глухим забором, перекопал подходы к нему и запретил всем сельчанам ловить рыбу. Инспектор рыбоохраны, вставший на его сторону, с важным видом ходил вокруг озера с охранниками арендатора и строго-настрого предупреждал встретившихся людей с удочками об уголовной ответственности за незаконный вылов рыбы.

— Михалыч, мы же с детства здесь ловили рыбу. Почему сейчас нельзя? — спрашивали рыбаки у инспектора.

— У арендатора есть договор, — с важным видом отвечал инспектор, поднимая вверх указательный палец, — а это — документ с печатью, по которому он владелец озера. Вот так! А у вас никаких бумаг нет, поэтому и нельзя ловить рыбу.

Конечно, люди все равно ходили на озеро и тайно рыбачили, но это было уже незаконно. И все бы так осталось, если бы не случайное событие. Каким-то чудом вопрос о запрете рыбалки, записанный на видео одним продвинутым жителем села, попал президенту страны во время его публичного общения с населением. Глава государства посчитал вопрос актуальным и ответил на него. Он искренне возмутился таким несправедливым подходом к использованию рыбных ресурсов озера и встал на защиту местных жителей.

Уже через пятнадцать минут после ответа президента народ демонстративно повалил на рыбалку, облепив удобные подходы к озеру. Арендатор вышел из своего домика, взглянул на рыбаков, в отчаянье махнул рукой и зашел обратно. Его охранники сидели на лавочке и ничего не предпринимали. Один только инспектор рыбнадзора, не смотревший выступление президента, крутился в камышах недалеко от рыбаков, переписывая нарушителей. Но внезапно к камышам подъехал неизвестный автомобиль. Из него вышли двое мужчин серьезного вида, позвали инспектора и увезли его с собой. Что это были за люди и зачем они забрали инспектора, никто не понял.

— А что, президент — молодец! — радовались рыбаки. — Он все грамотно объяснил: «Развел арендатор пелядь — ради бога, мы на нее не претендуем. А окунь, карась, щука, — он, что ли, их разводил? Их и будем ловить. Вот так и надо было решить. Что думали администрация и губернатор целых два года? Ведь все ясно и понятно! Только людей обозлили своим невежеством».

«При встрече Дениске обязательно расскажу об этом случае, — подумал дед Егор, — чтобы знал проблемы простых людей и как они решаются… Эх, Дениска, Дениска, сходил бы ты в народ, узнал бы его беды и печали… А что, было бы неплохо, если бы перед назначением на должность будущий министр еще и школу жизни проходил. Ведь министры учатся подолгу и помногу и по бумагам вроде умные, но реальной-то жизни порой не знают. Вот если бы им перед назначением давали на руки тысяч пятнадцать-двадцать рублей, ключи от однушки в каком-нибудь задымленном Шахтерске и предлагали пожить пару месяцев среди простых людей, чтобы узнать реальную жизнь и понять, где ценности мнимые, а где настоящие, — вот тогда бы и толк был от таких руководителей. Ведь русский человек к особому богатству и роскоши не приучен. Отвык за время советской власти. И когда деньги и богатство идут в руки помногу и сами собой, то хочется схватить столько, сколько душа пожелает. Тут уж не до манер, которых по большому счету-то и нет. А пока человек наберется жизненного опыта да поймет, что в жизни главное, а что второстепенное, — тогда и придет умеренность и мудрость и все в его сознании станет на свои места. Вот эти качества и нужны министру, ведь умный по бумагам — не значит мудрый. А без мудрости в управлении государством никак нельзя. И для этого нужны школа жизни и учителя из народа — честные, совестливые и порядочные. Вот если бы Дениска прошел эту жизненную школу, то точно бы не заплутал на этой дороге искушений.

«Нет, его надо остановить и вывести обратно на нормальную дорогу, пока не поздно», — озадачился дед Егор. Он думал о внуке и одновременно смотрел пресс-конференцию президента, который уверенно отвечал на самые разные вопросы. В это время на экране появился корреспондент. Он сообщил о реакции региональных властей на ответ президента по поводу запрета рыбалки сельским жителям. Дед Егор отвлекся от своих мыслей и внимательно уставился в телевизор.

Докладывал прокурор области. Он заявил, что арендатор водоема и инспектор рыбнадзора уже арестованы, а договор аренды озера расторгнут. В отношении заместителя губернатора, покрывавшего нарушения прав граждан, возбуждено уголовное дело за превышение полномочий. Сейчас в суде решается вопрос об избрании в отношении его меры пресечения.

«А ведь всего-то два часа прошло, — подумал дед Егор, глядя на часы, — молодцы, оперативно работают. Могут ведь. А мы два года впустую бились».

Следом слово взял губернатор. С серьезным видом он доложил, что глава местной администрации отправлен в отставку, а забор вокруг озера в настоящее время уже разбирают. Для этого из соседнего района прибыла спецтехника. К вечеру в селе будет наведен полный порядок и жители села спокойно смогут ловить рыбу.

— Вот как! — не верил своим глазам дед Егор.

Вечером он позвонил сыну Петру, отцу Дениса, и спросил:

— Как дела?

— Нормально, — ответил сын. — Когда в гости приедешь?

— Скоро. Жди. С Дениской разговор есть.

— Хорошо, батя, приезжай, повидаемся. Денис придет с супругой, посидим, поговорим.

Тянуть с поездкой дед Егор не стал. На следующий день он купил билет на поезд, а еще через день сидел в вагоне, где под стук колес думал о предстоящем разговоре с внуком. «Эх, Дениска, Дениска, видно, мало тебя пороли в детстве. Завела тебя кривая не на ту дорогу. А может, несет тебя течение и плывешь ты безвольно по этой бюрократической реке, поддавшись соблазну и роскоши. И ничего нельзя сделать, потому что обстоятельства сильнее тебя… Нет, — решил дед Егор, — надо помочь Денису разобраться в себе».

Путь до Москвы занял более суток. Ехал дед Егор в обычном плацкартном вагоне, где волей-неволей пришлось общаться с пассажирами и слушать те же самые разговоры, что и в селе, в том числе и критику в адрес самого молодого министра — Дениса Иванова. Высказывались люди резко. Дед Егор хмурился, понимая, что говорить в защиту внука просто нечего. «Его бы сюда, чтобы послушал мнение этих людей, и тогда совсем бы по-другому оценил свое мотовство».

На Ярославском вокзале деда Егора встретил сын Петр. Они поехали в его трехкомнатную хрущевку на Юго-Западе столицы, где пообедали, потом съездили на Красную площадь и прогулялись по центральным улицам. К вечеру вернулись домой, где пили чай, вспоминали прошлое и говорили о настоящем.

— А когда Денис придет? — спросил дед Егор.

— Я ему звонил, — ответил Петр. — Он обещал завтра вечером. Сегодня ему некогда: у него какое-то заседание в министерстве, а потом фуршет или корпоратив.

— Что за фуршет? Работают, что ли, допоздна? — спросил дед Егор.

— Нет, там выпивают и разговаривают.

— Так он что, не на работе? В ресторане?

— Да нет, они сидят на работе и так непринужденно разговаривают, обсуждают проблемы и пьют, кто кофе, кто шампанское.

— А корпоратив — это что такое?

— Это так праздник проводят. Собирается коллектив на работе, приглашают ведущих, развлекаются, пьют и веселятся.

— А чего они празднуют-то? — искренне удивился дед Егор. — И почему пьют и веселятся? Сейчас не праздновать надо, а, засучив рукава, работать. Столько проблем в стране! И какие могут быть праздники в сентябре? Сенокос, урожай, работы — невпроворот. У нас тоже мужики во время сенокоса разные разговоры о жизни ведут, бывает, и пьют, правда, не шампанское, а водку, но только после работы, — с устатку и немного. А вот когда урожай соберем, тогда всем селом и отметим. А как иначе? Главное — урожай собрать, дело сделать, а потом уже отдых. Всегда так было!

— Да ладно, отец, ты рассуждаешь по-старому. Сейчас работают по-другому… Слушай, давно хочу тебе сказать: переезжайте с матерью к нам, в Москву, места хватит. Квартира большая.

— Нет, — наотрез отказался дед Егор, — где родился, там и пригодился. В селе доживать буду. А жить в каменных стенах не могу, давит что-то. То ли дело у нас в селе: вышел за околицу, душа радуется! Такие просторы вокруг! А красота-то какая: солнце встает, туман над озером стелется, птицы поют! А в городе что? Вместо леса — уличные столбы, вместо полей — асфальт, а вместо куриц и коров автомобили шныряют туда-сюда. Спешка, суета… Вы даже соседей по подъезду не знаете! Нет, такая жизнь не по мне.

На следующий день накрыли стол, ждали Дениса, но он задержался на целый час.

«Собирал премьер-министр. Решали важную государственную задачу», — с серьезным видом объяснил причину задержки Денис, здороваясь с дедом.

Дед Егор сразу отметил, как внешне изменился Денис. В нем появился какой-то лоск, даже блеск, словно его почистили специальной щеткой, а затем отполировали. На вопросы он отвечал сложно и непонятно, будто присутствовал на каком-то важном совещании. На вопрос деда, когда наладится жизнь, ответил, что все идет по плану, в соответствии с макропоказателями и индексами экономического роста. Сказанное внуком дед Егор уяснил для себя просто: в целом, по экономическому прогнозу, вроде ничего, а в реальной жизни что-то не так, а вот что не так — непонятно.

После третьей рюмки коньяка Денис стал проще; он словно вылез наружу из своих экономических дебрей и стал нормально общаться. И здесь все перешли к обычным разговорам о простых и понятных вещах.

— Ты скажи мне, Денис… — начал дед Егор и напрямую спросил: — Почему ты так шикуешь?

— В смысле шикую? — не понял Денис.

— Ну вот в гостинице жил за полтора миллиона рублей, летал на самолете за семь миллионов. Живешь как барин за казенный счет.

— А, ты об этом, — самодовольно усмехнулся Денис. — Я ведь министр — мне положено!

— Положено, говоришь? — удивился дед Егор. Внутри его закипело возмущение от такого ответа, но свое эмоциональное состояние он сдержал, понимая, что оно не помощник в разговоре.

— А не стыдно тебе? — спокойно произнес дед Егор. — Министр, говоришь. А ты интересовался, как простой народ к этому относится? Ты, вообще, когда в последний раз с людьми разговаривал? Выйди на улицу и спроси у них, что они скажут тебе по этому поводу.

Денис молчал. А дед Егор все так же спокойно продолжал:

— Я вот наслушался всего этого и дома, и когда в поезде ехал. И везде люди говорят одно и то же. И никто из них, заметь, никто не высказался в твою защиту! Только осуждают.

Денис смотрел на деда и слушал.

— Я не хочу тебя учить, ты парень умный и грамотный. Но кто, как не дед или отец, скажет тебе всю правду. Ты послушай ее, а потом уже сам решай, как быть: слушать нас и жить так, как надо, по-людски и по совести, или жить не своей, а чужой жизнью — пустой и никчемной.

Денис хотел возразить, но понял, что возражать-то особо и нечего. Его дед — обычный человек, честный и порядочный, сейчас говорил ему простые жизненные истины, подбирая такие слова, которые, словно иглы, кололи его, вызывая чувство стыда и неловкости. И он, федеральный министр, ничего не мог возразить своему деду — умудренному жизнью человеку, который тысячу раз был прав. Нет, эти близкие люди не упрекали, не отчитывали и не учили его жить, они просто говорили ему правду, горькую правду, и этот разговор постепенно очищал его от пустого и бестолкового налета напыщенности, тщеславия и вседозволенности — всего того, чего он нахватался за последнее время на своей новой должности.

— Ты, Денис, не обижайся на деда, ведь он прав, — доверительно произнес отец.

Денис молчал. Он понимал, что так оно и есть: и отец, и дед действительно переживают за него.

— Давайте выпьем, — предложил дед Егор, чтобы снять возникшую напряженность.

Все выпили. Разговор стал проще. Денис преобразился и стал прежним. С него будто сняли кожуру ложных представлений о его звездности и статусности, обнажив чистую и светлую душу.

А дальше вспоминали прошлое, говорили о настоящем, мечтали о будущем. Вечер прошел отлично.

Через несколько дней дед Егор поехал домой. Он сидел в поезде, глядел в окно и думал: «Нет, внук у меня правильный, и все будет у него нормально!»

А Денис в это время шел по лабиринтам своего министерства на расширенное заседание коллегии. На ней кроме депутатов и премьер-министра присутствовал и президент России, заинтересовавшийся важными вопросами экономического развития страны.

Заседание проводилось по стандартному плану. Первый и главный вопрос был связан с поиском новых источников пополнения бюджета. Сначала выступали депутаты и начальники департаментов. Они говорили о повышении налогов и введении дополнительных сборов, в общем, звучала известная песня о том, как залезть в карман к простым людям и вытащить оттуда деньги, ну и, конечно же, выжать все соки из малого бизнеса. Это и были, по мнению докладчиков, новые источники пополнения бюджета.

Дальше пошла конкретизация предложений. Их диапазон оказался настолько широк, что Денису становилось порой стыдно за своих подчиненных от их нелепых, а то и глупых предложений. Он даже мельком взглянул на президента, боясь его реакции, но тот молчал и что-то записывал себе в блокнот.

«Ну и выдержка», — подумал Денис; у него же самого внутри не тлел, а горел огонь возмущения. И было из-за чего.

— Надо поднять коммунальные платежи жителям первых и вторых этажей, — говорил один из выступающих.

— Надо ввести налог на грибы и ягоды, да и неплохо бы походы в лес обложить сбором, — говорил другой, — глядишь, и в бюджете появится несколько миллиардов рублей.

— Можно еще обложить налогом всю речную рыбу.

Полная женщина средних лет в очках предложила ввести налог на холостых мужчин с девятнадцати лет, чтобы они не болтались без дела и не жили в свое удовольствие, а думали о демографии и государственных проблемах. Эту тему чиновники подхватили неохотно, только разведенные и незамужние женщины да те, у кого дочери засиделись в невестах.

— Надо ввести сбор на кошек и собак, — начал следующий выступающий, — а еще можно на хомячков, белых крыс, мышей, попугаев, канареек и даже на аквариумных рыб. Их хозяев следует обязать предоставлять в налоговую инспекцию данные о количестве имеющихся у них рыб и поголовье домашних птиц и животных в установленные сроки. А чтобы собираемость сбора была максимальной, надо создать в регионах специальные подразделения налоговой полиции с контрольными функциями, ввести жесткие штрафы, а еще лучше — уголовную ответственность за уклонение от уплаты сбора.

Мозговой штурм продолжался. Что только не предлагали облагать налогами и сборами чиновники.

Когда прозвучало очередное нелепое предложение, Денис не стерпел и копившееся внутри его недовольство выплеснулось наружу. Он оборвал выступающего, велел сесть ему на место, а сам подошел к трибуне; пару секунд он смотрел на своих коллег, а затем начал:

— Наша задача не в том, чтобы ободрать бизнес и залезть в карман к гражданам. Она совсем в другом: в развитии промышленности и сельского хозяйства. Будет производство — будут и деньги. А этого я как раз и не услышал. Даю вам срок — один месяц. Сидите на работе сутками, без выходных, но через месяц у меня должны быть конкретные предложения. Запомните: не надо доить малый бизнес и граждан, как коров. Не трогайте их — они и так у нас небогатые: треть населения живет за чертой бедности, а среднего класса все меньше и меньше. Надо развивать производство, сельское хозяйство, создавать новые технологии и продавать их — вот оттуда и брать деньги. Если у вас нет идей и нечего предложить, освободите места другим людям, инициативным и думающим. И второе: надо минимизировать все расходы и затраты. Больше никаких частных самолетов, престижных автомобилей и роскошного проживания в отелях. Мы с вами на государственной службе — стране служим! За свой счет летайте и живите как хотите. А за счет страны шиковать будем тогда, когда заслужим и люди в знак благодарности нам это позволят.

— Над нами же смеяться будут зарубежные партнеры, ведь скромно — это непрестижно! У нас же у всех — статус: мы топ-менеджеры, — недовольно заворчал один из заместителей Дениса.

— Престиж зависит от честности и порядочности, а не от роскошного проживания. Зарубежные партнеры и так смеются над нами, видя наше неумное барство на фоне общей бедности в стране. Если вы еще это не поняли, нам с вами не по пути, — резко осадил его Денис.

Зал притих.

В этот момент Денис встретился взглядом с президентом и увидел, как он улыбнулся, а затем в знак одобрения кивнул головой и показал большой палец ладони вверх.

…Вечером Денис позвонил деду и тепло поблагодарил его:

— Знаешь, дед, спасибо тебе за урок! Ты у меня самый лучший!

Борец с коррупцией

Рассказ-фантазия

Алексей проснулся и посмотрел на часы. Светящееся в темноте электронное табло показывало пять минут седьмого. Болела голова. Правда, не так сильно, как вчера; от принятой таблетки боль немного притупилась, но полностью не прошла. Ее причина была непонятна Алексею: спиртного накануне он не пил и ничего вредного для здоровья не употреблял. На работе все нормально, вот только дома… да, пожалуй, вот она причина. Неделю назад у жены Алексея диагностировали хирургическое заболевание, и она нуждалась в операции.

Несомненно, это отразилось на самочувствии Алексея, но выбило его из колеи совсем другое обстоятельство. Он хотел забыть о нем, чтобы не испытывать возникающие при этом чувства стыда и угрызения совести. Но не удавалось.

То, что произошло вчера, возможно, для кого-то и является нормальным средством решения проблем, для Алексея же это было противоестественным, каким-то даже мерзким и грязным.

А дело в том, что он дал врачу взятку, чтобы его жену положили в больницу. Конечно, это сделали бы и без денег, в порядке очереди, но недели через три, по мере освобождения свободного места в хирургическом отделении. Ждать операции в таком состоянии почти месяц — выбор не лучший. Один знакомый Алексея, искушенный в решении жизненных проблем в обход закона, посоветовал ему «найти дорогу к врачу», т.е. отблагодарить, чтобы доктор внимательнее присмотрелся к его проблеме. И если вначале главный врач был непоколебим и неприступен, то после получения конверта с деньгами внезапно преобразился. На его хмуром лице появилась улыбка; отложив больничные карты на край стола, он стал внимательно изучать какие-то списки, после чего радостно воскликнул: «Есть как раз одно место!» Это выглядело так, будто больничное место обнаружилось случайно.

У Алексея даже мелькнула мысль, что, наверное, и не надо платить денег, но спросить об этом врача не решился. Тот же, мельком бросив взгляд на содержимое конверта, убрал его в стол и сообщил, что операция будет проведена в ближайшее время; его жене обеспечат дополнительный уход и особое внимание со стороны персонала.

После этих слов Алексей понял: о деньгах придется забыть. Он еще что-то спросил у врача про операцию и, попрощавшись, пошел домой. Встречая взгляды людей, Алексею казалось, что они знают или догадываются о даче им взятки и осуждают его. Он испытывал ненависть к коррумпированной власти за тот нравственный выбор, что пришлось сделать ему. От этого на душе было не по себе.

Дома его успокоила теща: «Не расстраивайся и не переживай. Ты все правильно сделал!» Бледный и растерянный Алексей прошел в комнату и сказал супруге, что с больницей договорился. Она улыбнулась и поблагодарила его. Стало легче, но чувство внутреннего беспокойства осталось. И оно продолжало терзать его душу.

Теперь, как никогда, Алексей понимал людей, мучившихся совестью за совершенные преступления и явившихся с повинной в полицию. Но сейчас все было по-другому: он боялся за жену и этим успокаивал себя, — ведь по большому счету он никого не убил, ничего не украл, — ну, дал врачу деньги, и все.

Такое оправдание слабо, но утешало. Вообще, Алексей старался не нарушать закон, точнее, он чтил уголовный кодекс и был с ним в ладах: жил честно, по совести, пытаясь сохранить в душе спокойствие и умиротворение. Только так, считал он, жизнь обретает иное качество, раскрашивая серую повседневность в яркие и светлые тона, давая понять, что в ней главное, а что второстепенное и лишнее. Эта истина стара как мир, только следовать ей зачастую не удается. А отсюда и все беды наши.

Утром ничего особенного не произошло, за исключением странного случая. Алексей отвозил жену в больницу, и по дороге его обогнал полицейский автомобиль, где на пассажирском сидении находился человек в форме, но вместо головы у него была коровья морда. Алексей вначале подумал, что везут чучело, но, увидев, как морда повернулась и уставилась на девушку, стоящую на тротуаре, удивился.

«Значит, полицейский надел на голову чучело коровы и ездит с ним, — улыбнулся Алексей, — ну и шутки у них! Нет, конечно, это интересно. Вот бы здорово вменить им в обязанности поднимать по утрам настроение водителей такими забавами, хотя здесь главное — не перегнуть палку, а то ребята из ГИБДД очень изобретательные и могут так пошутить, что мало не покажется».

Это необычное событие отвлекло Алексея от мрачных мыслей, и ему стало легче.

В приемном покое больницы все прошло быстро и гладко. Жена, переодевшись, попрощалась с Алексеем и по длинному коридору ушла вглубь здания, к лифту для подъема в хирургическое отделение.

К ней Алексей приехал вечером, после работы. Видя ее грустные глаза, он попытался ее успокоить, и в какой-то мере ему это удалось. Жена улыбнулась и повторила сказанные им слова: «Да, все будет хорошо».

Попрощавшись с ней, Алексей вышел из палаты. В коридоре он увидел, как в ординаторскую зашел мужчина в белом халате. У него Алексей решил поинтересоваться здоровьем супруги.

Заглянув в кабинет, он поздоровался и вежливо сообщил о цели визита. Доктор, его звали Павел Юрьевич, предложил сесть, после чего выбрал из стопки документов медицинскую карту со знакомой Алексею фамилией. Бегло пробежав глазами по единственной заполненной после утреннего осмотра странице, сказал, что делать выводы пока рано: первичное обследование подтвердило диагноз и необходимость операции.

Во время их разговора в кабинет заглянул человек в белом халате. Увидев его, Алексей от неожиданности чуть не упал в обморок: у мужчины вместо головы была козлиная морда с длинной бородой. Попросив Павла Юрьевича зайти к нему, странное существо удалилось.

— Почему у него козлиная голова? — растерянно произнес Алексей, находясь под сильным впечатлением от увиденного.

— Какая голова? — удивился доктор. — Вы о чем? Это был главный врач. Что с вами? Как вы себя чувствуете? — быстро произнес взволнованный Павел Юрьевич.

— Нет, мне показалось, — выдавил из себя Алексей. Его бледное лицо, отстраненный взгляд и несвязная речь еще больше обеспокоили врача.

Алексей даже не заметил, как оказался на кушетке, где медсестра ловко воткнула ему укол ниже спины. Врач в это время пытался его успокоить, рассказывая о нежелательных последствиях стресса для организма.

Минут через пятнадцать Алексею стало легче. Он отказался от предложения Павла Юрьевича отвезти его домой, ответив, что живет недалеко и прогулка по свежему воздуху пойдет ему только на пользу. Тем более этому способствовала и погода: немного мрачная, сродни его чувствам и настроению, но зато теплая и безветренная. Прогулка действительно повлияла на Алексея благоприятно: он успокоился и собрался с мыслями.

После ужина Алексей занялся редактированием статьи для газеты. Он работал журналистом в независимом печатном издании, и завтра у него была масса дел: утром — подготовка аналитического обзора, редактирование очерка, встречи и беседы с людьми, а после обеда — посещение пресс-конференции в мэрии, где хотелось получить ответы на интересующие вопросы.

На следующий день все складывалось удачно: управившись с делами в редакции, Алексей приехал в городскую администрацию, где в ожидании пресс-конференции в коридоре толпились его коллеги, правозащитники и просто любопытные граждане из числа пенсионеров.

Алексей общался со знакомым журналистом, как вдруг увидел… да, с чем-то подобным он уже сталкивался. По коридору навстречу ему уверенным шагом шел мужчина в строгом светлом костюме, но вместо головы у него была морда свиньи. Да, Алексей не ошибся: большие розовые уши торчали в разные стороны, нос в виде пятачка дергался вверх, обнажая желтые клыки, а небольшие глаза внимательно рассматривали находящихся в коридоре людей.

Это выглядело так странно, что Алексей прервал разговор и замолчал. Он неотрывно смотрел на этого непонятного ему человека, тот же, не дойдя до Алексея несколько шагов, зашел в один из кабинетов.

— Кто это? — осторожно спросил Алексей, пытаясь оценить реакцию коллеги, но ничего странного в его поведении не заметил.

— Это же Хрюкин Степан Петрович, начальник жилищного отдела, коррупционер еще тот!

— Странно, а почему его не посадили? — удивился Алексей; он знал, что на Хрюкина в прошлом году завели уголовное дело по махинациям с жильем. Поначалу этот факт взорвал общественное мнение, но потом все затихло.

— Дело в отношении его прекратили; оказалось, что он просто подписывал документы и не знал о незаконной продаже квартир, а всем заправляла какая-то учетчица из его отдела, — ее и посадили.

— Что у него с лицом? — осторожно спросил Алексей, боясь сообщить увиденные им особенности внешности Хрюкина.

— Лицо как лицо, и ничего в нем не отражается: ни стыд, ни совесть. И кто его только здесь держит? — грустно произнес коллега.

В этот момент всех пригласили в зал, где Алексея ожидал похожий сюрприз. За столом сидели несколько высокопоставленных чиновников местной администрации. В центре с головой быка расположился мэр, на что указывала табличка с его фамилией и должностью. Справа от него находились двое мужчин — нормальных, именно так подумал о них Алексей, узнав их в лицо. А слева сидел мужчина с головой собаки непонятной породы. Алексей внимательно разглядывал его черную морду с завалившимся на бок правым ухом, пытаясь понять, кто этот человек. Ясность внесла табличка на столе, сообщавшая, что это — начальник отдела муниципальных закупок Шкуркин. Именно ему и задал Алексей неприятный вопрос, связанный с заключением ряда невыгодных для мэрии контрактов на приобретение детского питания для дошкольных учреждений. Его почему-то закупили дороже рыночной цены почти в два раза.

Шкуркин говорил много, но по существу не сказал ничего. Добиться от него чего-то конкретного вместо льющегося рекой пустословия Алексею не удалось. Но стало ясно, что в этом странном деле надо разбираться в прокуратуре. Похоже, это понял и мэр, внезапно предложивший перейти к другому вопросу, где речь зашла о двух извечных проблемах: плохих дорогах и раздутых штатах в мэрии. Далее обсуждали социальные льготы, после чего мероприятие закончилось.

Вечером Алексей обдумывал, что же с ним случилось и почему некоторых людей он видит таким странным образом. Ничего определенного в голову не приходило, но внезапно его осенила мысль: все эти люди были коррупционерами, — об этом твердила народная молва, писала независимая пресса, по ним возбуждались уголовные дела. Он вспомнил, как внешне изменился после получения взятки главный врач, и не мог поверить в такое открытие, — этого просто не могло быть! Наверное, на фоне стресса, связанного с дачей взятки, у него что-то произошло с психикой. Ведь именно после этого ему было не по себе: сильно болела голова, а душу мучили и терзали страшные мысли.

Для проверки этого предположения Алексей решил посмотреть программы криминальных новостей, где среди преступников разных мастей показывали и коррупционеров. Он судорожно искал пульт телевизора, затем перебирал кнопки. Ему повезло — на одном из каналов шла передача о незаконных сделках с государственным имуществом.

То, что он увидел, полностью подтвердило его открытие: на скамье подсудимых сидели бывший министр и компания подчиненных ему девиц. Дамы были с головами каких-то мартышек, а министр, известный по глуповатому выражению лица, вообще имел ослиную голову, что, в принципе, и объясняло его поведение в период работы.

Теперь Алексею стало ясно, что после дачи взятки с его психикой произошли какие-то странные изменения. Он даже испугался за свое здоровье, но, поразмыслив, успокоился: никаких отклонений в организме не произошло и опасных последствий не наступило. Все было, как и прежде, за исключением приобретенных им необычных способностей да беспокойства, возникшего по этому поводу.

Прошло две недели. Супруге удачно провели операцию, и она пошла на поправку. У Алексея тоже все складывалось хорошо. Да, он изредка встречал людей с головами животных: две мартышки были полицейскими, еще одна — заместителем губернатора по социальной политике, абсолютно не умеющая разговаривать с людьми. Ректором местного университета был солидный мужчина с мордой хомячка. Постоянно путая свой карман с казенным, хомячок жил на широкую ногу, так, что за пару лет ободрал образовательное учреждение как липку, за что и получил три года колонии.

В силу профессии журналиста, возможность видеть коррупционеров представляла интерес, и Алексей начал составлять список таких лиц. По вполне понятным причинам он не подлежал публичному оглашению, зато позволял правильно определять направление журналистского расследования.

— Да у тебя просто нюх на коррупцию, — удивлялись коллеги, а редактор потирал руки в предвкушении очередного коррупционного разоблачения.

И все у Алексея получалось; после сенсационного журналистского расследования было возбуждено уголовное дело в отношении начальника налоговой инспекции. Человек с головой крокодила постоянно пугал предпринимателей страшными карами за налоговые нарушения, хотя сам был нечист на руку. По иронии судьбы его звали Геной, но, в отличие от сказочного персонажа, чиновник добрые дела делал не безвозмездно, а главное — незаконно: он помогал нужным людям освободиться от налогов, используя какие-то серые схемы и пробелы в законе. Одна фирма, обиженная налоговиком, до этого докопалась и поделилась информацией с Алексеем. По результатам проведенного им журналистского расследования печально известный чиновник был арестован и впоследствии осужден на четыре года. Кстати, следом за ним (и тоже по результатам журналистского расследования) в колонию отправился на пять лет и сотрудник мэрии Шкуркин.

Но самым главным испытанием для Алексея стало осуждение за многочисленные взятки главного врача. Его прибыльный промысел закончился трагически, он лишился всего: должности, работы, уважения людей, получив вдобавок еще судимость и громадный штраф. В период расследования этого дела Алексей стоял перед нелегким выбором: явиться в прокуратуру и добровольно заявить о даче взятки или молчать, оставив все на своей совести. Он выбрал первый вариант, понимая, что нельзя писать о коррупции, будучи причастным к ней, пусть даже и косвенно. Его освободили от уголовной ответственности, и теперь у Алексея было моральное право бороться с коррумпированной властью, используя свои способности. К ним он относился спокойно: на здоровье они не влияли, на работе и в быту помогали, а порой даже забавляли своей необычностью.

В один из летних дней коллектив редакции отмечал в ресторане юбилей сотрудника. Было весело, но настроение Алексею испортила компания из троих мужчин, сидевших рядом, точнее — небольшое стадо свиней, судя по их головам. И если три веселых поросенка из детской сказки только резвились и смеялись, то эти поросята еще и пили по-взрослому водку, раскованно танцевали с женщинами, в общем, вели себя так, что их затуманенные алкоголем глаза были наполнены неподдельной радостью и счастьем.

«Да, времена нынче другие, поросята уже не живут в соломенных домиках, да и каменные дома у них покруче: у каждого элитная квартира или хороший коттедж из красного кирпича», — подумал Алексей. Он вспомнил, как однажды, проезжая по Лесному поселку — местной Рублевке, видел в распахнутом окне шикарного трехэтажного особняка поросенка с блестящим пятачком, смотревшего на него маленькими злыми глазами.

А поросята тем временем заказали еще спиртного и попросили оркестр за тысячу рублей исполнить песню «Синий туман». Зазвучала музыка, поросята засуетились с бутылками, выпили и в припеве громко подпевали солисту. Вообще, пили они здорово, так, что вскоре один поросенок упал мордой в тарелку, а второй — под стол.

Алексей и сам хорошо набрался; алкоголь развязал ему язык, и он поделился своей тайной сначала с главным редактором, а потом и с остальными коллегами. Показав им компанию поросят, он рассказал, как их видит. Сначала ему не поверили, но потом, сопоставив факты, сомнения у коллег отпали.

— Да ты же, — редактор, немного задумавшись, произнес, — талант! Тебе надо на сцене выступать!

Но Алексей по-прежнему не мог определиться со своими способностями, хотя и склонялся к тому, что это дар, позволяющий ему правильно определять ориентир в поисках тайн и сенсаций для журналистских расследований.

— Нет, его надо в тюрьму, — еле выговорил один из коллег.

Алексей непонимающе посмотрел на журналиста.

— Тебе надо работать экспертом при тюрьмах, — уточнил тот, — чтобы выявлять незаконно осужденных за корру… — заплетающийся язык не позволил ему выговорить слово.

Вскоре вечер в ресторане закончился. Странные способности Алексея перестали быть тайной для сотрудников редакции, а вскоре после публикации в одной из газет о них узнала и общественность. В статье содержался комментарий специалиста, затрагивающий исключительно медицинские аспекты необычного проявления психики Алексея. Вопрос же, связанный с прикладным характером странного дара, врач из этических соображений оставил открытым.

После этого жизнь Алексея изменилась. У него брали интервью, к нему неформально обращались сотрудники правоохранительных органов для подтверждения правильности своих версий по уголовным делам. Они даже проверили его способности. Для этого Алексею предложили отобрать из сотни фотографий неизвестных ему лиц пятерых осужденных за коррупцию.

Удивительно, но Алексей выбрал шесть фотографий: пять — тех, кого надо, а шестым оказался свидетель по одному коррупционному делу. Его вину на следствии не доказали и дело прекратили, и вот на тебе, — оказывается, он коррупционер, но без юридических к нему претензий. Прокурор, изучив материалы дела в отношении этого лица, усмотрел, что следователь просто-напросто скрыл отдельные факты его преступной деятельности. По ним провели новое расследование, и впоследствии виновное лицо было осуждено.

Так способности Алексея были признаны не только правоохранителями, но и широкой общественностью, хотя он заметил, что друзей у него не добавилось, а количество недоброжелателей выросло в геометрической прогрессии. От коррумпированных сотрудников ГИБДД, пытавшихся докапываться до него по разным мелочам за его разоблачающие статьи, он с легкостью отбился, используя свои связи в прокуратуре. Труднее оказалось с медициной; здесь все было сложно и непонятно для простого человека. Медики просто горели желанием поставить Алексея на какой-нибудь учет, ссылаясь на инструкции Минздрава. Ему объясняли, что все это формально и в его же интересах.

Такая инициатива Алексею была понятна, — уж больно ненавидели его коррупционеры и всеми силами хотели его изолировать. Вначале они даже пытались действовать через ветеринарный надзор, где у них были свои люди. Врач-ветеринар, по виду скользкий и неприятный тип, будучи осведомленным о том, что Алексей видит людей с головами крупнорогатого и мелкого домашнего скота, пытался все это логически увязать с ветеринарией и даже предлагал ему принять какое-то импортное средство для вакцинации.

«Это несерьезно!» — Алексей сразу дал понять, что он не скотина и вакцинации не подлежит. И если проводить ее, то только в отношении коррупционеров, имеющих головы животных. Ветеринар с этим был категорически не согласен и продолжал настаивать на своем. Кончилось тем, что Алексей послал его подальше и ушел.

Однако проблемы возникли с психоневрологическим диспансером, где Алексея все-таки поставили на учет. Об этом ему стало известно случайно. Выяснилось, что он не ходил на профилактический прием к врачу-психиатру и оказался лицом, чуть ли не уклоняющимся от обследования и лечения, при этом никаких извещений о вызове Алексей не получал. В диспансере в отношении его была заведена медицинская карта, где отражались факты неявки его к врачу, а впоследствии, когда он узнал о постановке на учет, и нежелание сдавать анализы. Ему не раз предлагалось пройти обследование в психиатрической больнице, и, когда он отказывался, это воспринималось как проявление опасной прогрессирующей патологии. Через пару лет больничная карта Алексея от всяких медицинских бумаг набухла и походила на досье. Там и фразы были соответствующие: «не понимает важность профилактического осмотра», «игнорирует вызовы к врачу», «на предложение врача реагирует неправильно», «стал вспыльчив».

Все это заставляло Алексея нервничать, однако успокаивало то, что принудительно лечить его от психического заболевания, не имеющего опасного проявления и не влекущего вреда здоровью, медицина не могла, — здесь закон был на его стороне. Жизнь продолжалась: Алексей по-прежнему работал в газете, и все складывалось у него хорошо… до определенной поры.

В один из промозглых октябрьских дней, будучи в командировке, он сильно простудился и попал в больницу. Врачи диагностировали воспаление легких, назначили лечение, но болезнь протекала тяжело, и вскоре его перевели в специализированную клинику. Вначале он не понял куда, но через пару недель догадался, что это психиатрический стационар. Алексей возмутился, но назначенные ему лекарства сделали свое дело: вместо агрессивности появились равнодушие и расслабленность, хотелось лежать и тупо смотреть в одну точку. Думать не получалось, мысли обрывались или путались в цепи элементарных рассуждений. От чего его теперь лечили, Алексей не знал. Врачи успокаивали, уверяя, что он обязательно поправится. Встречи с женой были редкими, да и толку от них не было, — он безразлично смотрел на ее опухшее от слез лицо и молчал.

Где-то в глубине его души что-то пыталось бунтовать, но преграда из лекарственных препаратов наглухо закрыла все возможности для проявления чувств и протеста. Как и почему он оказался в диспансере, Алексей не знал. Он жил своей странной жизнью: утром заканчивалось действие лекарств, и он потихоньку оживал и приходил в себя, но очередная партия таблеток закрывала его сознание плотной стеной, заставляя уходить в себя и молчать. При этом никаких людей с головами животных он уже не видел. Врачей такое поведение Алексея устраивало, и они открыто говорили об улучшении его состояния и возможности выписки через несколько месяцев.

Однажды Алексей неподвижно сидел на кровати, уставившись потухшим взглядом в окно, где разыгравшаяся декабрьская метель закрашивала белым цветом осеннюю серость городской окраины, словно давая понять, что начинается новая, другая жизнь, — жизнь с чистого листа, где все будет иначе. Но об этом Алексей не думал, его голова гудела от принудительно принятых, непонятных ему лекарств.

Внезапно Алексей услышал нарастающий звук телевизора и голос соседа по палате: «Слушай, слушай, — кричал он, — про тебя говорят!»

Алексей медленно повернул голову к телевизору и увидел на экране президента России, отвечающего на вопрос журналиста из зала:

— Да они что, совсем с ума сошли? Это их самих надо в психушку посадить. Если человек видит коррупционеров и нетерпим к ним, — что здесь плохого? Нам бы всем такими стать, — тогда бы и жизнь другая была!

Президент еще что-то говорил. По выражению его лица, по резкой манере разговора было видно, что он огорчен этим событием.

Только сейчас Алексей понял, что речь идет о нем.

— Я обещаю вам, что обязательно во всем разберусь, — продолжил президент, обращаясь к журналисту. В нем Алексей узнал редактора своей газеты.

Затем президенту стали задавать другие вопросы, и пресс-конференция продолжилась.

Алексей пытался понять и осмыслить произошедшее, вспоминал слова и особенно реакцию президента на помещение его в психиатрическую больницу. На его глазах навернулись слезы, а в груди от нервного волнения появились дрожь и холод.

Алексей не знал, сколько прошло времени, но внезапно распахнулась дверь, и в палату вошли незнакомые люди в штатском. За ними стоял врач в белом халате, с головой не то барана, не то козла.

«Значит, я остался таким, как был, — то есть самим собой, — подумал Алексей, и это вызвало у него тревожное ощущение беспокойства. — А что дальше?»

Один из людей в штатском объяснил Алексею, что он свободен, а с его помещением в диспансер обязательно разберутся и виновных накажут. Услышав эти слова, человек в белом халате поспешил удалиться.

Процедура выписки заняла всего несколько минут, после чего Алексея на служебной машине непонятного ему ведомства привезли домой, где его уже ждали жена и дети.

Вечером Алексею позвонил редактор газеты, поинтересовался состоянием здоровья и сообщил, что никто его не увольнял.

Жизнь продолжалась…

Жуткий сон коррупционера

Рассказ

Все изложенное в рассказе касается исключительно недобросовестных и коррумпированных чиновников. К честным и принципиальным муниципальным служащим это не имеет никакого отношения.

Степан Жабин к своим сорока годам достиг немало. Помимо высокой должности в местной мэрии, он имел хорошую квартиру, добротный загородный дом, престижную иномарку и еще много чего. Его материальное благополучие, успешная карьера удачно сочетались и с личным счастьем — с красавицей-женой, свившей из роскошной недвижимости уютное семейное гнездышко.

В городской администрации, куда Степан попал по распределению молодым специалистом, он за пятнадцать лет из скромного работника технического отдела дослужился до первого заместителя мэра, отвечающего за все городское хозяйство. За это время Степан усвоил особенности муниципальной службы, понял специфику взаимоотношений между чиновниками и удачно встроился в этот сложный, во многом непонятный простому обывателю механизм местной власти.

Послушный и исполнительный, он уверенно двигался вперед по служебной лестнице, поняв, что главное в его работе — не высовываться и не переходить дорогу влиятельным лицам, и не важно, откуда они: из власти или из бизнеса. Связанные между собой множеством невидимых нитей, и те и другие порой прямо указывали, какое следует принять решение.

Казалось странным, но такие качества, как профессионализм, принципиальность, а самое главное — умение разговаривать с людьми и понимать их, почему-то оказались второстепенными. В этом Степан не раз убеждался, видя больших чиновников, полностью лишенных этих качеств. Они годами сидели в своих кабинетах, а когда вскрывалась их полнейшая некомпетентность или обнаруживалось головотяпство, они с занимаемой должности уходили, но благодаря связям оказывались в другом высоком кабинете. Как говорится, их за дверь, а они в окно!

В чиновничьей иерархии Жабин хотя и не был тяжеловесом, но и мальчиком на побегушках не считался, так как мог принимать самостоятельные решения. К нему на прием шли разные предприниматели и руководители предприятий для получения разрешений и согласований, где его подпись была последней и самой главной.

Конечно, не все было в его власти; иногда палки в колеса вставляли представители общественности. Но для опытного чиновника пустить им пыль в глаза большого труда не составляло. Общественной палатой, контролирующей местную власть, руководил послушный ветеран муниципальной службы лет семидесяти. В силу возраста, он любил тишину и спокойствие, поэтому превратил палату в тихую гавань, полностью лишив ее дееспособности. Жалобы граждан на местную власть в палате, конечно, прочитывали, но разводили руками, давая понять, что ничего не решают.

В городской думе, несмотря на сопротивление отдельных депутатов, особых проблем с принятием нужных решений тоже не возникало. Жабин уже понял, что в любом деле главное — его правильно подать: что-то приукрасить, о чем-то умолчать, а при необходимости использовать и властный ресурс.

Наверное, из Жабина вышел бы неплохой артист, — настолько хорошо владел он собой в разных ситуациях. На встрече с недовольными жителями он вместе с ними возмущался и обещал сделать все от него зависящее. Однако на следующий день Жабин по-дружески общался с виновником людских бед, пил с ним коньяк и обсуждал не спорный вопрос, который уже был решен так, как надо, а совместный отдых за границей.

Правда, иногда настроение портил прокурор, вечно выискивающий что-то в работе администрации. Публично позиционируя себя жестким борцом с коррупцией, он категорически отказывался от застолий, прочего отдыха с власть имущими, стараясь везде и во всем держаться независимо.

Вместе с тем прокурор надзирал только за законностью и вмешиваться в хозяйственную и управленческую деятельность мэрии не мог. И каким бы нелепым ни было решение местной власти, — если оно не противоречило закону, прокурор был бессилен. Например, строительство высотного дома вплотную к зданию средней школы, на небольшом участке земли, без места для двора и автостоянки.

Бестолковщина полнейшая, посчитали недовольные жители близлежащих домов, обжалуя такое решение мэрии; это — коррупция, вынесли свой вердикт правозащитники. Понимал это и прокурор, но подступиться к чиновникам, формально прикрывшимся разными разрешениями, не мог. И на самом деле, земля муниципальная, за школой не зарегистрирована, поэтому мэрия вправе была ею распорядиться и передать застройщику в собственность. Это — первое, а второе — директор школы со строительством дома полностью согласна. А как ей возражать, если контракт с ней заключал сам Жабин. Вот такая простая, в отличие от шахмат, трехходовка, где возмущенные жители играли пешками, а предприниматель, построивший дом, более важными фигурами.

С таким подходом к службе Степан за несколько лет оброс нужными связями и знакомствами. Слово «взятка» он не любил, — уж больно резало оно слух, звучало некрасиво, а главное, криминально. Наиболее подходило слово «благодарность» за оказанную услугу.

Да, порой приходилось жертвовать чем-то казенным или общественным, но таковы были негласные правила, сложившиеся в его среде уже не один десяток лет. И ломать их никто не собирается, разве что придет новый губернатор и выгонит со службы грязных и нечистоплотных чиновников, невзирая на их звания и заслуги.

С ужасом представлял Жабин и тотальный контроль общественности за местной властью. «И как тогда работать? — думал он. — Ведь придется отказывать нужным людям, отчитываться перед общественностью и объяснять мотивы принятых им непопулярных решений. И если сейчас отдельных граждан можно обвести вокруг пальца, то с широкой общественностью такое не пройдет, — уж больно умный у нас народ, все видит и понимает, хотя порой и молчит. А попробуй допусти его до решения городских проблем».

«Не дай бог, если такое будет», — подумал однажды Жабин и чуть не перекрестился. Нет, в Бога он не верил и в церковь не ходил. Иногда по делам службы встречался с руководителями религиозных конфессий, но только в силу своих должностных обязанностей.

Степан понимал, что уже пошел по опасному и рискованному пути, но по-другому работать не хотел, — уж больно манила его красивая и обеспеченная жизнь, а власть над людьми просто пьянила и тешила его самолюбие.

И все было хорошо у Жабина до определенного дня, когда к нему в кабинет без записи, согласования и всякой договоренности вошли суровые люди в штатском. Зашли уверенно, бесцеремонно, как будто к себе домой.

— Вы кто такие и почему без разрешения? — хотел поставить их на место Жабин, привыкший видеть у себя в кабинете заискивающие взгляды. Уже по ним и содержанию просьбы он прикидывал расклад сил и возможные подводные течения, в общем, представлял перспективу решения вопроса. Бывало, что просьба предполагала противодействие двух влиятельных сторон, и здесь надо было держать нос по ветру. Вот такая непростая аналитика, где ошибка и неправильный выбор решения могли стоить и должности.

Но в этот раз пришедшие вели себя не так, как обычные просители. Уж больно уверенными они были в своих действиях. Жабин сразу почувствовал, что что-то не так, и его опасения подтвердились. Представившись, что они из следственного комитета и полиции, эти люди повели себя, по мнению Жабина, нагло и бесцеремонно. Один без приглашения сел напротив него и предъявил постановление о его задержании и санкцию на обыск кабинета, другой достал из кармана наручники и демонстративно вертел их в руках.

От всего этого Жабин опешил. Он не мог собраться с мыслями и не понимал, что делать в такой необычной для него ситуации.

— Собирайтесь, поехали, — сказал мужчина с наручниками, и в этот момент в кабинет вошли два человека в полицейской форме.

— Наручники не надо, обойдемся без них, — произнес мужчина, показавший документы о задержании и обыске.

Степан отстраненно смотрел на полицейских, и впервые у него появился страх за свое будущее. Он встал и, подчинившись распоряжению, направился к выходу. Ему было не по себе, ведь его с позором на глазах многочисленных сотрудников администрации и посетителей выпроводили из кабинета и под конвоем повели по коридору.

«Что со мной будет?» — в голове у Степана засела единственная мысль. Он даже пытался возмущаться и предъявлять полицейским претензии, но его не слушали.

— Разберемся, у нас с вами теперь разговор будет долгий, — коротко отрезал мужчина, взглянув на Жабина холодным суровым взглядом. Для этого полицейского, казалось, не существовало понятия субординации; он вел себя так, будто перед ним находился не второй человек во властной структуре города, а обычный уголовник. Его строгий взгляд, крепкая фигура и уверенность давали понять, что с таким не договоришься.

«Ладно, и на него найдется управа, — подумал Жабин, — у меня есть большие связи, и эти люди еще будут извиняться за свои действия, и в первую очередь — этот наглый и самоуверенный тип».

В следственном комитете Степана допросили, а потом отправили в изолятор для задержанных лиц, подозреваемых в совершении преступлений. В помещение размером три на три метра находились двое молодых мужчин с очевидным криминальным прошлым и настоящим. Условия содержания, по мнению Жабина, были просто отвратительными. В камере с мрачными серыми стенами, покрытыми колючей «шубой» из штукатурки, имелись только деревянные полки со старыми потертыми матрацами. Воздух в помещении был сырой, затхлый и прокуренный; питание — ужасное. А ведь на свободе Степан привык кушать вкусно и спать сладко, в общем, жить комфортно; к тому же на следующей неделе он собирался лететь в Испанию по путевке, оплаченной одним благодарным предпринимателем. И теперь вместо всего этого он попал в самый настоящий ад, по-другому это мрачное место с ужасными условиями содержания он назвать не мог.

Вдобавок ко всему соседи по камере вели себя с ним по-хамски, обзывая его то барыгой, то чучелом, абсолютно не принимая во внимание, что он все-таки высокопоставленный чиновник, перед которым на свободе люди лебезили и заискивали.

Спать он не мог, так как постоянно включенный свет, а главное, стресс, не давали заснуть; правда, иногда Степан забывался и ненадолго засыпал, но вскоре, проснувшись, приходил в себя, ощущая трагичность своей участи.

А дальше Жабину повезло: три ужасных дня хотя и тянулись медленно, но все же истекли, а попытка следователя его арестовать не удалась. Адвокат свое дело знал неплохо. В суде он так обрисовал личность своего подзащитного, что его впору было не под стражу брать, а награждать. Еще бы, Степан, со слов защитника, оказался локомотивом всех городских реформ и невинной жертвой грязных интриг конкурентов, пытающихся любыми способами убрать его из власти; его — человека честного и порядочного, а главное, уважаемого и любимого в народе.

Услышав о себе такое, Степан даже выпрямил спину и сделал лицо несчастного мученика. Затем адвокат зачитал несколько обращений каких-то незнакомых Жабину общественных организаций в его защиту, приобщил к делу грамоты за успехи в работе и медицинские справки о плохом состоянии здоровья своего подзащитного.

Верил во все это адвокат или нет, было непонятно. Но, удачно закрасив черную страницу биографии своего клиента сочными, яркими красками, он отлично выполнил свою работу.

На фоне блестящего выступления адвоката речь прокурора выглядела скучной и косноязычной.

Неясно, что повлияло на суд: то ли речь адвоката, то ли у следствия не было достаточных доказательств, но судья отказалась арестовывать Жабина.