Бесплатный фрагмент - Изменить/оставить

Когда я была маленькой, у меня не возникало сомнений, что мама меня очень любит. Я не помню, чтобы мама делала мне замечания, запрещала что-то или сомневалась в правильности моих решений.

Я удивлялась, когда слышала от одноклассников, что мама может ругаться, наказывать, а то и «убить, если узнает».

Но мама может. Мамы бывают разными. По разным причинам.

Дети вырастают с любыми мамами. Вырастают разными.

Я стала такой, какая есть, не только благодаря маме. Я многое взяла от папы, от бабушек и дедушек, от старшей сестры. Я посвящаю эту совсем не автобиографическую книгу моей семье, семье, в которой я выросла.

Спасибо вам за то, что я есть.

Такая, какая есть.

Наталия Бородачева

*********************************************************************************

1

— Один, два, три, четыре… двадцать восемь, двадцать девять… сто пятьдесят шесть, сто пятьдесят семь…

Аля механически считала шаги, заполняя ритмом голову и исключая возможность размышлять, думать, анализировать.

— Двести шесть, двести семь, двести восемь…

Перешагнула через трещину на тротуаре. Наступать на неё — плохая примета, день не заладится. На цветную плитку запрет, можно идти только по серым квадратам и ставить ногу так, чтоб помещалась чётко посередине.

Она внимательно смотрела под ноги, чтобы не нарушать правила, придуманные много лет назад. Она знала, что нормальные люди не считают шаги и не замечают стыки между плитками. Значит, она ненормальная. Разве кому-то мешают её привычки? Когда человек курит на ходу и все вдыхают его дым, мешает. А её привычки — нет. Разве что ей самой. Ну вот, сбилась.

Аля вздохнула, покачала головой и начала заново:

— Один, два, три, четыре…

Она давно разрешила себе сбиваться сколько угодно раз. Когда была ребёнком, расстраивалась. Тогда казалось, она считает из интереса: сколько шагов до остановки, до школы, до библиотеки. Потом поняла, что ей всё равно сколько. Ей просто нравилось считать. И нравилось, что никто не может мешать это делать. Никто не научился залезать к ней в голову.

— Расправь плечи!

— Не сутулься!

— Ставь ноги ровно!

— Не шаркай!

— Подними голову!

— Вынь руки из карманов!

— Улыбнись!

— Ты же девочка!

Когда маленькая Аля ходила с мамой, поток замечаний не иссякал. Аля очень не хотела огорчать маму ни спиной, ни походкой. Она запоминала и старалась делать правильно. Но годы шли, а мамино недовольство не заканчивалось. Чтобы не слышать одёргивания, Аля сделала попытку включать музыку в наушниках.

— Ещё чего! — фыркнула мама. — Ты идёшь по улице со мной. Изволь освободить свои уши.

Аля освободила уши, но голову заняла счётом.

— …тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять…

Что-то блеснуло на асфальте. Правая ступня остановилась в опасной близости от глубокой трещины. Аля смотрела на находку и сомневалась, стоит ли поднять. Мама учила не брать чужое. Присела на корточки, не обратив внимания, что под ногами оказался асфальт с изъяном. Необычная монета, крупнее привычных размеров и другого оттенка, не «золотого» и не «серебряного», переливалась сине-розовым металлическим светом. Аля огляделась. Монету наверняка кто-то только что потерял, иначе её давно бы уже подняли.

Но никто в зоне видимости ничего не искал. Поколебавшись, Аля подняла находку. Она оказалась неожиданно холодной, хотя лежала в лучах солнца и должна была нагреться. Пожав плечами, опустила монетку в карман куртки. «Всё равно кто-то поднимет, почему не я?» — подумала она, удивившись своей смелости, ускорила шаг и начала счёт с начала.

2

Пять автобусных остановок спустя Аля оказалась на работе. Она любила прийти пораньше, чтобы успеть подготовить класс к появлению детей: проветрить, вымыть доску, разложить на партах материалы, рассадить плюшевых помощников на учительском столе.

В кабинет заглянула Ирина Петровна. Строгая и стильная, она идеально подходила на должность директора учебного центра, в котором работала Аля.

— Я снова прошу вас: уберите ваших зайцев-мишек-кошек. У родителей обучающихся у нас детей другой запрос.

— Ирина Петровна, это же дети. Им так понятнее.

— За занятия платят родители. И им это непонятно!

— Ну давайте я им объясню!

— Не надо ничего объяснять. Просто уберите и всё. Разговор окончен.

Але так хотелось объяснить, что детям шести лет нужно играть, нужно отдыхать после садика, нужно развивать воображение, а не сидеть на подготовке к школе весь вечер. Но никого её мнение не интересовало: ни начальство, ни родителей. А Аля… Аля человек подневольный: делай что велено. Она нехотя убрала мягкие игрушки в верхний ящик стола.

Урок прошёл по стандартной схеме. Буквы, цифры, клетки, физкультминутка. Один мальчик увлечённо смотрел в окно минут двадцать. Аля порывалась спросить, что его так заинтересовало, мог бы выйти интересный разговор, в который она бы вовлекла остальных ребят, но за стеклянной дверью мелькала тень Ирины Петровны и грозила пальцем: работай, не отвлекайся от методических указаний и поурочного плана.

Потом было ещё два индивидуальных занятия. Первое с Катей четырёх лет, она ещё не умела читать. Это очень тревожило её бабушку, заслуженного учителя России, которой некогда учить свою внучку, поэтому девочку на занятия приводила плохо говорящая по-русски няня-филиппинка. Простое решение заменить няню на обычную русскую студентку, которая будет чётко вслух пятнадцать минут в день читать Кате книжки с картинками, семье не подходило. Или не приходило в голову. Но кто такая Аля, чтобы советовать заслуженному учителю с сорокалетним стажем?

Второй урок с третьеклассником Димой. Он не справлялся со школьной программой. Его стоило отвести к неврологу и найти причину, почему у мальчика, которого терпеливо учили читать с пяти лет, до сих пор так плохо получалось. Но Димина семья не верила врачам. Они искали подход к ребёнку, меняли школы каждые полгода, платили репетиторам. Аля могла бы дать контакт хорошего доктора, но кто будет слушать рядового педагога, пусть и элитного учебного заведения?

В начале девятого уставшая Аля закрыла дверь своего кабинета и, улыбнувшись охраннику, вышла на улицу. Начинало темнеть. Путь к автобусной остановке лежал через неосвещённый двор. Устраиваясь сюда работать девять месяцев назад, она не учла, что лето закончится, а вместе с ним закончится солнце. В тот июльский день солнечные лучи рисовали причудливые тени сквозь плотную зелёную листву. Дорожка к крыльцу учебного центра казалась сказочным тоннелем. Потом листья опали, голые ветви тоскливо качались на ветру, и дорога к остановке виделась скорее тропинкой в страшном лесу, где Мальчик-с-пальчик бросал крошки, чтобы не заблудиться. Никаких крошек Але, к счастью, бросать не приходилось. Отогнав мрачные мысли о возможном нападении в полумраке, она пошла к автобусу, привычно считая шаги. Должно было получиться двести восемьдесят девять. Пара шагов погрешности допускалась.

К сороковому шагу ветки над Алиной головой зашумели, к шестидесятому первые крупные капли опустились за шиворот и потекли по спине, оставляя холодную дорожку. Она подняла воротник куртки и застегнула молнию, которой обычно не пользовалась, потому что вертикаль вытягивает фигуру, а Але всё время хотелось себя вытягивать, желательно в длину, но чаще почему-то получалось в ширину.

Начался ливень. Не морось, которая не закончится следующие двадцать восемь часов, а мощный дождь, смывающий пыль с дорог и косметику с лица.

— Опять не взяла зонт! Ведь держала его в руках перед выходом! Трудно было в окно на небо посмотреть? Растяпа! — произнесла Аля вслух с маминой интонацией и засунула руки поглубже в карманы. Пальцы наткнулись на что-то холодное. — Надо было брать зонт.

Не успела Аля договорить, как её сильно тряхнуло, будто кто-то сзади толкнул в спину. Она приготовилась возмутиться. Мало ей дождя, так ещё кто-то имеет наглость толкаться! Что за…

— …безобразие, — произнесла Аля, стоя в своём классе перед открытым ящиком и глядя на зонт.

Она растерянно огляделась. В выдвинутом ящике прямо поверх бежевого зонтика лежали убранные по просьбе Ирины Петровны плюшевые помощники. На доске остались записи, сделанные её рукой, когда она, объясняя Диме разницу между сложить и умножить, рисовала большие круги с палочкой сверху, обозначавшие яблоки. Почему не стёрла, кстати? Ирина Петровна не поощряла невымытые в конце занятий доски. Аля машинально взяла губку и стала водить по контурам рисунка, пытаясь сообразить, почему она снова в кабинете, если только что размышляла, как добежать до автобуса, не промокнув до трусов?

— Ясно, что ничего не ясно, — произнесла она, положила губку, взяла из ящика зонт, на всякий случай застегнула куртку, закрыла дверь своего кабинета, улыбнулась охраннику и вышла на улицу.

Теперь она смотрела не на тоннель между деревьями, а на небо. Огромная чёрная туча нависла над двором. Сомнений не было — сейчас хлынет. Но теперь Аля крепко сжимала в руке зонт.

Через шестьдесят шагов полил дождь. Потрясённая, она открыла зонтик и ускорила шаг.

3

— Да не промокла я, не переживай, у меня волшебным образом оказался с собой зонт, — отчитывалась Аля по телефону Коле.

Коля — единственный товарищ, проверенный временем друг. Он всегда внимательно слушал её рассуждения о детях, о работе, о родителях, которые поголовно неправильно растят детей, о прочитанных книгах, просмотренных сериалах и интересных аккаунтах. Коля слушал и кивал, время от времени мягко комментируя Алины умозаключения. Никогда не спорил, никогда не возмущался. Аля отдыхала душой, когда приходила к нему. А приходила она довольна часто. Коля работал в Алином графике: мог долго спать, а на работу идти после обеда. Вернее, это Але надо было идти, а Коле — только ноутбук включить и стучать по клавишам.

Аля набрала Колин номер, как только зашла домой и сняла промокшие кроссовки, наступив носком на пятку. Каждый раз делая так, она слышала мамин голос: «Зачем ты обувь портишь! На новую не заработала!»

— Приходи. Покормлю тебя, — сказал Коля вместо приветствия.

Дважды просить не пришлось. Через десять минут Аля сидела по-турецки в мягком кресле, удобно поставив тарелку горячего плова на скрещенные ноги, и говорила с набитым ртом:

— Ну как ты вкусно готовишь всё-таки! Что бы я без тебя делала? Давно бы в макаронину превратилась.

— В сильно разваренную макаронину, — усмехнулся Коля. — В макаронный бантик, пролежавший в воде часа два. Потому и не толстая, что я спасаю тебя от макаронной зависимости.

— И я тебе благодарна от души.

— Обращайся! — ответил Коля, уткнулся в монитор и быстро застучал по клавиатуре, всем видом демонстрируя невероятную занятость. Как будто это не он только что пригласил подругу к себе.

Аля привыкла, что Колю отвлекать от работы нельзя, поэтому полезла за телефоном в карман. Конечно, она знала, что сидеть в телефоне за едой вредно, что мозг не получает сигнал о том, что организм наелся, но есть без визуальной картинки было скучно. С тем, что Коля не считал нужным развлекать её, когда приглашал к себе, Аля давно смирилась и не пыталась что-то изменить. Телефона в кармане не оказалось. Забыла дома. Придётся сидеть в тишине и наслаждаться ритмичным постукиванием Колиных пальцев по клавиатуре. Она следила за его богатой мимикой: он изумлённо поднимал брови, хмурился, улыбался, глядя в монитор. Сразу видно, что человек увлечён своим делом. Приятно посмотреть.

Неожиданно Коля оторвался от экрана и сказал:

— Может, сходим куда-нибудь? Я на улице, кажется, три дня не был.

В небольшом баре недалеко от дома было не очень темно, не очень шумно, не очень дорого, не очень дёшево. Ему бы подошло название «Не очень», хотя, наверное, такое название тоже не очень — большая вероятность отпугнуть потенциальных посетителей. Настоящее название не запомнилось: что-то слишком оригинальное для её учительского слуха. Назвали бы «Сиди ровно», «Не отвлекайся», «Старайся!», «Пиши по строчке» — это было бы привычно и понятно. А всякие там «горячие псы» и «розовые слоны» — это по окружающему миру; на подготовке к школе, которую вела Аля в учебном центре, такого не проходят.

Почему-то им дали одно меню на двоих. Пришлось сесть рядом, хотя вообще-то Аля предпочитала, чтобы собеседник сидел напротив. Рядом она садилась со своими учениками, чтобы их не разделял стол, чтобы она могла поправить руку или показать самые красивые буквы, выведенные нетвёрдой рукой дошколёнка. Сидеть рядом с человеком, который не выписывал по строчке буквы, высунув от усердия язык, было непривычно.

— Вот не знаю, с чего начать: с Мохито или с Голубой Лагуны? — Аля водила пальцем по красочной странице с алкогольными коктейлями.

— Тут я тебе не советчик, извини. Я буду пить пиво, — Коля махнул скучавшей официантке.

— Никакой от тебя помощи! Ладно. Возьму Мохито. Смотри, как красиво тут листик засунут, — Аля пихнула в бок друга, внимание которого сосредоточилось на подходившей к столику официантке. Её наряд примагничивал взгляды посетителей мужского пола. Глубокое декольте, короткая юбка. Понятно: униформа официанток тоже не очень.

— Определились с заказом? — широко улыбаясь, обратилась девушка к Коле, как будто он сидел один.

— Не определились, — ответила Аля, хотя её никто не спрашивал.

— Может быть, я могу как-то помочь?

Девушка подалась всем телом к Коле. Слегка заикаясь и стараясь смотреть исключительно ей в глаза, он, громко сглотнув, уточнил:

— Какое нефильтрованное пиво есть?

Официантка задумалась, как будто её попросили объяснить закон Ома. Почесав ручкой за ухом, она назвала пару наименований, явно не утруждая себя перечислением всего ассортимента. Коля смущённо захихикал. Выглядело это, с Алиной точки зрения, глупо, но она предпочла не вмешиваться и открыла рот, только когда декольте соизволило повернуться в её сторону. Сложно сосредоточиться на лице, тут Колю можно понять. Потом такие красотки плачут, что в них никто не видит личность. Прикройся, тогда есть шансы, что кого-то заинтересует твой внутренний мир, не исключено, что интересный и не менее глубокий, чем декольте. Аля обычно испытывала неловкость и за одетых таким образом девушек, и за мужчин, пялящихся на них. Ей хотелось, чтобы девушка поскорее ушла, так что на не самое вежливое «выбрали?» ткнула пальцем в красочное фото бокала с Мохито.

Официантка отошла к соседнему столику, покачивая бёдрами и не сомневаясь, что взгляды посетителей прикованы к ней. Правда, через пару шагов она запнулась о протянутый между колонками шнур и чуть не полетела головой вперёд. Аля не смогла сдержать смешка, и Коля неодобрительно покачал головой.

За соседний столик сели две девушки, Коля тут же отвлёкся на них. Одна уронила со стола сумку. Всё содержимое высыпалось на пол. Вторая наклонилась и принялась заталкивать обратно вещи, потом встала на колени и стала шарить руками под диваном. Почти распластавшись по полу, она смогла достать помаду. Хорошая помада теперь столько стоит, что, возможно, стоит ползать по грязному полу ради её спасения. Аля внимательно следила за её действиями и Колиной реакцией, он порывался помочь, но не решался.

— Фу, ну и грязища, — сказала девушка, отряхивая светлые брюки.

Через несколько минут официантка вернулась с напитками. Теперь она смотрела под ноги, а не в глаза Коле, едва успевшему пересесть напротив. Аля смогла расставить пошире локти, не делая вид, что у неё зажаты книги подмышками, как положено благородной девице.

— Пожалуйста, — улыбнулась девушка, выставив перед Колей пиво и жареные гренки, и небрежно поставила бокал с Мохито, расплескав немного. Вероятно, Алина реакция на её несостоявшийся полёт была чересчур громкой.

Принесённый коктейль выглядел совсем не так, как на картинке. К тому же он оказался со льдом. В баре и так было прохладно, Аля даже не сняла куртку и не торопилась вытаскивать руки из карманов.

— Ну, была не была! За встречу! За выход в свет! — торжественно произнесла Аля и приложила свой стакан к массивной пивной Колиной кружке. — Какая гадость!

Коктейль был слишком мятным. Как будто кто-то измельчил ядрёную жвачку, а не листья мяты. Аля отставила стакан в сторону:

— Надо было брать Голубую Лагуну!

В ту же секунду она почувствовала сильный толчок в спину и успела, глядя на сидевшего напротив Колю, подумать: «Что за хамство?», как он оказался на диванчике рядом и снова во все глаза смотрел на приближавшуюся к столику официантку.

Что за ерунда? Как Коля мог так быстро пересесть обратно и зачем? Почему официантка снова подходит? Куда делись бокалы и девушки из-за соседнего столика?

— Определились с заказом? — официантка снова обращалась к Коле, словно он был один.

Коля зачем-то опять уточнил, какое нефильтрованное пиво есть, как будто что-то могло измениться за прошедшие десять минут. Он снова нелепо хихикал и пытался не смотреть в глубокий вырез, и у него опять не получалось. Но теперь Аля чувствовала себя неловко не из-за этого. У неё случались дежавю и раньше, но сейчас события повторялись с невероятной точностью.

Наконец, официантка повернулась к ней. Тот же безразличный взгляд, ни следа улыбки:

— Выбрали?

— Ну Мохито у вас не очень, — протянула Аля.

— Ты же только что хотела попробовать! — удивился Коля.

— Обстоятельства, кажется, изменились. Давайте теперь попробуем Голубую лагуну.

Официантка кивнула и отошла к соседнему столику. Она снова запнулась о шнур от колонки.

Аля напряжённо молчала, пока Коля пересаживался на противоположную сторону. Тем временем к соседнему столику подошли девушки. Не успела Аля толком их рассмотреть, как сумка упала, содержимое высыпалось, а помада укатилась под диван. Девушка в белых брюках опустилась на колени и просунула руку под громоздкое кресло.

— Фу, ну и грязища, — сказала она ровно так, как ожидала Аля, и показала подруге слой пыли, который выгребла вместе с помадой.

— Что происходит? — спросила Аля, переводя взгляд на Колю. Он не казался удивлённым: листал что-то в телефоне и явно не замечал ничего необычного. — Почему всё повторяется?

— Что повторяется? — Коля шумно отпил пиво, и Аля поморщилась, представив, что сказала бы на это мама.

— Да всё повторяется. Официантка опять пришла. Помада опять укатилась.

— В смысле «опять»?

— Да в самом прямом смысле. Тебе уже приносили пиво, а мне Мохито.

— Ты же заказала Голубую лагуну.

— Это я сейчас заказала Голубую лагуну, потому что Мохито здесь — отрава.

— Откуда ты знаешь? — Коля ничего не понял. — Ты здесь уже была? Чего ты тогда хотела брать Мохито, если знала, что это отрава?

— Да я не знала! Я заказала Мохито, его принесли, он оказался невкусным. Нам же уже приносили напитки? — неуверенно спросила Аля.

— И где они?

— Без понятия! Как ты не видишь, что эти, — она махнула рукой в сторону соседнего столика, — уже роняли сумку, уже искали помаду. Сейчас официантка придёт и сначала поставит твой заказ, хотя положено сначала обслужить женщину.

— Ну что такого в том, что кто-то сначала обслужит мужчину? Вы ж боретесь за равноправие… — попытался возразить Коля.

— Ты серьёзно ничего странного не видишь?

— Я вижу, что ты странно себя ведёшь, но этим меня, знаешь ли, не удивить.

К столику подошла официантка. Теперь она смотрела под ноги, но всё равно сначала поставила пиво и тарелку Коле, а потом повернулась к Але и плюхнула бокал, немного расплескав содержимое, формально извинилась сквозь зубы и отошла, прихватив с собой меню. Единственное отличие последних десяти минут заключалось в том, что теперь перед Алей стоял бокал с другим напитком.

Второй коктейль оказался лучше. С каждым глотком Аля расслаблялась и спустя двадцать минут перестала искать разумные объяснения. Коля молча пил пиво и покачивал головой в такт музыке. Разговор не клеился. Аля обдумывала историю с зонтиком и коктейлем и не знала, как рассказать о них, чтобы не показаться сумасшедшей. Вдруг Колин телефон, лежавший на столе в нарушение правил этикета, настойчиво прививавшихся Але мамой, завибрировал.

— Извини, наша вечеринка сворачивается. Сроки сдвинулись, — сказал он, прочитав сообщение. — Пойдёшь домой?

— Ну не оставаться же мне здесь одной.

— Почему нет? Вон парень на тебя пялится, составит тебе компанию.

Аля усмехнулась. Оба прекрасно знали, что не в Алиных правилах знакомиться с кем-то. У неё в принципе были сложности со сближением, тем более с развязными мужчинами, которые вряд ли ищут серьёзных отношений вечером в баре.

Они вышли, расплатившись у барной стойки. Официантка, несмотря на все свои декольтированные старания, получила минимальные чаевые. Аля специально проконтролировала Колину щедрость.

4

На улице было темно и холодно. Аля подняла воротник и засунула руки поглубже в карманы. Её пальцы наткнулись на что-то холодное. Она достала из кармана монетку.

— Ой, я и забыла, — она протянула монету Коле, — нашла по дороге на работу монетку. Смотри, какая красивенькая.

— А чего это она такая холодная? — Коля перекинул монету из одной ладони в другую. — Как будто только из холодильника.

— Скажешь тоже, из холодильника. В кармане лежит весь день.

— И ты молчишь?

— А что надо делать? Разместить в газете объявление?

— Не знаю, кто сейчас даёт в газетах объявления, но монета точно редкая. Кто-то скорее всего опечален её потерей. А ты даже не считаешь нужным узнать её ценность.

— Почему же не считаю? Очень даже считаю. Просто я про неё забыла.

— Забыла она! Да у тебя в кармане, может, миллион лежит. Ну что ты за человек?

— С мамой моей надо было обсуждать, что я за человек. Она бы тебе рассказала в подробностях. Дай сюда!

Аля засунула монету поглубже в карман. Настроение испортилось. Фраза «что ты за человек» была из маминых любимых. Теперь срабатывал рефлекс — обижаться, защищаться, закрываться.

Коля обнял её за плечи:

— Ну что ты сразу обижаешься? Не хочешь миллионов — не надо. У нас с тобой другие ценности.

— И какие же у нас с тобой ценности?

Аля выделила голосом «у нас с тобой». Она считала, что никаких «нас с тобой» относительно неё и Коли не существует. Она хотела быть сама с собой. Коля почувствовал напряжение, убрал руку и пошёл рядом молча. Так и не заговорив снова, они дошли до Алиной парадной.

— Зайдёшь? — дежурно спросила Аля, понимая, что друг откажется, потому что ему надо срочно писать, читать, редактировать.

Коля улыбнулся, махнул на прощание рукой и зашагал к своему дому наискосок через тёмный двор. Доставая ключи из кармана куртки, Аля снова наткнулась на ледяную монету и вынула её, чтобы рассмотреть внимательней при свете в лифте.

В парадной стоял незнакомый мужчина. Он недобро оглядел Алю. Заходить с ним в лифт — не вариант. Выйти на улицу? Это будет выглядеть странно. Хотя какая разница, как это будет выглядеть? Вечная зацикленность на том, что о тебе подумают другие. «Хорошие девочки так себя не ведут! Ты меня позоришь перед людьми! Что подумает дядя?» — мамины замечания всплывали по любому поводу.

«Вот бы Коля проводил меня до квартиры!» — мелькнуло в голове. Тотчас она почувствовала толчок в спину. «Странно, почему сзади?» — успела отметить Аля перед тем, как оказалась перед домом рядом с Колей.

Она стояла в растерянности. Никаких сомнений в том, что она уже видела уходящего друга, что уже искала ключи и уже заходила в парадную, не было. Но вот Коля перед ней. А в парадной странный тип. Или его там нет? Очередное слишком подробное дежавю?

— Поднимись со мной, пожалуйста, — попросила она мягко.

Коля бросил взгляд на часы и кивнул. Аля снова нащупала в кармане ключи, открыла дверь и пропустила друга вперёд. Он удивился: всё-таки хорошо воспитан и знает, что сначала в помещение заходит дама, а кавалер придерживает дверь, чтобы её кринолин не прищемился. Но Аля всем видом показывала: правила кринолинов её не касаются, и она ни за что не зайдёт первой.

Около лифта стоял тот же подозрительный мужчина: кепка надвинута на глаза, чёрная куртка расстёгнута, под ней мятая футболка. Аля успела рассмотреть это в первый раз и лишь поразилась очередному повторению деталей. Кнопка вызова не горела. Создавалось ощущение, что незнакомец не планировал подниматься, а просто чего-то ждал. Или кого-то. Коля взял Алю за руку и прошёл мимо чужака, угрюмо на него взглянув. Лифт приехал через минуту. Мужчина с ними внутрь не зашёл.

Оказавшись перед дверью в квартиру, Аля с тревогой в голосе предложила:

— Может, останешься? Странный мужик какой-то. И меня опять кто-то в спину толкнул.

— Как толкнул? Когда он мог тебя толкнуть?

— Вот и я опять не понимаю.

— Аль, ты извини, мне не до загадок сейчас. Говори прямо, а? — Коля снова посмотрел на часы.

— Да я говорю прямо. Я зашла в парадную, там стоял мужик. У лифта. Я испугалась. И меня кто-то в спину толкнул. А потом я оказалась опять на улице. И ты со мной зашёл.

— Мы вошли в парадную вместе, толкнуть тебя ни в спину, ни в грудь, — он показал, куда конкретно в грудь обычно толкают, — никто не мог.

— Я понимаю, — медленно произнесла Аля. — Я понимаю, что зашла с тобой. Но ещё я точно помню, что зашла без тебя и меня сильно толкнули в спину.

— Так, — Коля понял, что придётся задержаться, — что ты там такое пила сегодня?

— Это отдельная странная история, — Аля прислонилась к стене в коридоре и закрыла глаза. — Тебе же там срочно надо что-то писать. Ты не можешь у меня это писать? Я что-то себя пугаю.

— Это ты меня пугаешь. Раздевайся давай, — скомандовал Коля и снял куртку.

— Три толчка в спину. Три. Сильных. И потом как перемотка назад, — объясняла Аля через пять минут не то себе, не то Коле. — Сначала зонт. Потом коктейль. Потом парадная. Да-да, я теперь точно вижу связь. Боль в спине идёт дуэтом с повтором.

— Каким повтором? Ты можешь как-то яснее выражаться?

Аля поставила перед Колей кружку. Мама учила её гостеприимству: подай тапочки, предложи чай. Заваривать вкусный чай, правда, не научила, но залить кипятком пакетик Аля могла.

— Мне из тебя каждое слово вытягивать? — спросил Коля нетерпеливо.

— Я не смогу рассказать коротко, а тебе надо работать.

— Рассказывай длинно. Как я тебя брошу с призраками, которые наглым образом толкаются?

Аля села напротив, взяла салфетку и стала мять её в руках. Она не решалась говорить, понимая, как прозвучит её история для любого нормального человека.

— Ты будешь говорить или нет?

— Буду. Или нет. Или буду. Не дави на меня! Я сама на себя надавлю лучше тебя. Я ничего не понимаю, — она сложила салфетку в четыре раза и провела ногтем по краям. — В общем, сначала я забыла зонтик.

— Какой ещё зонтик?

— Который ты мне подарил на Новый год. Бежевый. Неважно. Я вышла с работы. Начался дождь. А я зонтик оставила в ящике стола. Не успела про это толком подумать, как оказалась в кабинете перед столом. Мол, пожалуйста, бери зонтик. Я вышла второй раз, но уже с зонтиком. Причём охранник снова попрощался со мной теми же словами. И дождь начался, когда я оказалась ровно на том же месте, где в первый раз подумала о зонтике.

— А толкал тебя кто?

— Понятия не имею! Когда я сообразила, что нет зонта, меня толкнул кто-то. Или что-то. Сильно так, от души.

— Так. Ясно, что ничего не ясно, — сказал Коля и сделал большой глоток ставшего слишком крепким чая. То есть не крепким, а чёрным. Как известно, чайные одноразовые пакетики больше про цвет, чем про вкус. — Что дальше?

— Дальше в баре.

— Ну уж в баре я точно видел, что тебя никто не толкал.

— А ты видел, что я сначала заказала Мохито?

— Чего-чего? Разве эта голубая муть — Мохито? — удивился Коля.

— Голубая муть — это Голубая лагуна.

— Причём тут тогда Мохито?

— При том, что я сначала заказала Мохито. И официантка принесла Мохито. Она споткнулась.

— Споткнулась.

— Нет, это второй раз.

— Какой второй?

— Ну раз ты не видел Мохито, то для тебя она споткнулась один раз.

— Я ничего не понял, — признался Коля.

— В общем, Коля. Следи за мыслью, — каждое предложение Аля отмечала кусочком салфетки, к концу её речи на столе получилось подобие схемы. — Я заказываю Мохито, официантка приносит Мохито. Уходит, спотыкается. Я пробую Мохито: бурда ужасная. Я думаю, что надо было брать Голубую лагуну. Меня опять толкает кто-то в спину. Бац. Опять официантка спрашивает, что я буду пить. Теми же словами. Так же уходит. Так же возвращается. Только я уже пью другой напиток. Вот.

Аля как будто поставила точку в рассказе этим «вот» и подняла глаза от салфеточного плана.

— Я сидел напротив тебя и никакого Мохито не видел. Ты сразу взяла Голубую лагуну. Никто тебе два раза ничего не приносил. Я бы запомнил, — Коля убрал лишние «детали» из Алиной схемы и скомкал их.

— Не сомневаюсь. Ты пялился на… как бы назвать поприличней эту мадам, в общем, я боялась, что у тебя глаза выпадут.

— Кто-то ревнует?

— Кому-то стыдно за её декольте и твою озабоченность.

— Так. Ладно, — Коля привык не обращать внимания на едкие замечания, — невидимые силы избили тебя и заменили коктейль. Это второй раз. Что в третий? Прилетали марсиане и забирали тебя на летающей тарелке?

Коля пытался разрядить обстановку, но Аля не улыбнулась.

— Третий раз был только что. Ты довёл меня до парадной. Я зашла одна. Испугалась этого дядьку у лифта, подумала, что надо было, чтоб ты зашёл со мной, потом толчок, потом я опять на улице.

— Ты хочешь сказать, что я не поднимался с тобой в квартиру? — Коля склонил голову набок, всем своим видом показывая озабоченность тяжёлыми Алиными галлюцинациями. — Откуда я тут тогда?

— Говорю же. Я опять оказалась на улице, и второй раз мы зашли вместе. И дядька уже не ухмылялся мне, потому что я была не одна. Что тут непонятного? — Аля почти кричала.

Коля подошёл к ней и обнял. Вообще, Аля не любила, когда кто-то её трогал. Она где-то вычитала, что дети, которых мало брали на руки в младенчестве, вырастают во взрослых, которые не любят чужих прикосновений. Но Коля как-то умел пробиваться через Алину броню, его прикосновения не бесили.

— А где монета? — вдруг спросил Коля.

— Монета? Опять будешь рассказывать мне про её ценность вместо того, чтоб помочь разобраться? Тоже мне друг.

— Нормальный я друг, не придумывай, — он встал и пошёл в коридор за Алиной курткой, нащупал там монетку. — Чёрт, какая холодная!

— Да, ужасно холодная. Как наткнусь на неё в кармане, так передёрнет… Подожди-ка, подожди-ка! — Аля вскочила и выхватила из рук друга монетку. — Да это она делает, что ли?

Её глаза горели. Она срочно хотела провести эксперимент и заметалась по кухне, хватая то чашку, то кастрюлю, то электрический чайник. Разбить чашку? Отрезать провод на чайнике? Всё не то…

— Ты можешь объяснить, что ты хочешь сделать? — Коля отошёл в угол и наблюдал за хаотичными движениями подруги.

Вдруг Аля резко остановилась, подошла к Коле и поцеловала его в губы. Он оторопел, но поцелуй поддержал и крепко прижал Алю к себе. Она тут же резко отстранилась и, пока он переваривал произошедшее, схватила монетку и сказала:

— Не надо было целовать Колю!

Сильный толчок в спину переместил её в другую часть кухни, где она стояла до поцелуя. У неё в руке снова был чайник, провод которого она собиралась резать. Коля следил за ней из угла. Очевидно, никакого поцелуя для него не было. Не было. Но ведь он был! Аля прекрасно запомнила свои ощущения, она и не предполагала, что Коля так откликнется.

— Эксперимент признаю удачным, — мрачно произнесла Аля и добавила: — и неудачным тоже признаю. Не лучшая это была идея.

— Какая идея? Бегать по кухне и хватать всё подряд? — не понял Коля.

Аля медленно села на стул. И что теперь делать? Сказать, что они только что целовались по-взрослому, а потом монетка стёрла этот факт из его памяти без следа? До этой минуты она никогда не смотрела на Колю как на потенциального бойфренда. Они дружили так давно и столько друг про друга знали, но никогда не обсуждали переход в романтическую плоскость. Але требовалось время, чтобы обдумать неожиданно страстный поцелуй. Почему ей вообще пришло это в голову? Рассказать сейчас Коле о поцелуе, который для неё был, а для него — нет, невозможно, пришлось срочно выдумать другую версию.

— Я… э… я дала тебе в руки чашку, а потом загадала, чтоб не давать тебе в руку чашку, и вот… у тебя в руках нет чашки, — кое-как выкрутилась Аля.

— Что за ерунда? Какая чашка?

— Сам ты ерунда. Я поняла, что монета, зажатая в руке, даёт ещё одну попытку.

— Какую ещё попытку? Что ты сейчас пыталась сделать? Дать мне чашку? — Коля сомневался.

— А что ещё я должна с тобой делать? — краска залила Алины щёки.

— Ну поцеловать там… — засмеялся он.

Аля почувствовала, как у неё краснеют уши. Она поставила чайник на место и, пряча лицо, ушла в ванную. Прислонилась к раковине и закрыла глаза. Монетка по-прежнему была зажата в руке, холод от неё перестал жечь, монетка прикидывалась обычной. Но теперь было очевидно, что в ней прячется волшебство.

Извинившись сто раз, что оставляет подругу в похожем на психоз состоянии, Коля ушёл. Аля надела любимую фланелевую пижаму с блестящими котятами и залезла под одеяло.

— Наконец-то повезло! — радостно выдохнула Аля и, зажав монетку в кулаке, сказала заветное для любого россиянина: — Хочу миллион долларов!

Интересно, если миллион долларов упадёт ей на голову в прямом смысле слова, её не зашибёт? Должно быть, это большая коробка, тяжёлая. Как она появится? Свалится с потолка? Аккуратно появится в ногах? Аля приоткрыла один глаз. Ничего нового в комнате не появилось. Она слезла с кровати. Осмотрелась. Миллионом долларов не пахло. На всякий случай проверила баланс на банковской карте. Вдруг у монетки продвинутые технологии, и она осуществила банковский перевод. Но высветившийся остаток разбил все мечты — никаких новых миллионов. Да и старых тоже не наблюдалось. Совсем крошечная финансовая подушка, долго на такой не протянуть. Плохо, что монетка не исполняет материальные просьбы. Хорошо, что монетка помогла сегодня избежать увольнения.

— В чём же твой секрет? Что же ты умеешь? Что-то же умеешь! Мне не показалось. Я не сошла с ума! — крутила в руках монетку Аля.

В голове было столько мыслей, она не знала, о чём думать в первую очередь. О состоявшемся-несостоявшемся поцелуе? О неполученном заветном миллионе долларов? Об открывающихся возможностях? Не всё сразу, пожалуйста! «Бесплатно только сыр в мышеловке! За все удовольствия надо платить!» Аля готова заплатить. Только чем? Не продала же она душу дьяволу за эту монету? Никто с ней договоров не заключал, она запросов на исполнение желаний в космос не посылала. Она просто внимательно смотрела под ноги. Всю жизнь смотрела, хотя знала от мамы, что настоящие леди не опускают подбородок. Но она на леди не претендовала, а ходить, не наступая на линии, не смотря под ноги, не получалось.

5

Утро встретило Алю головной болью. Светящиеся часы показывали 8:38. Завернувшись в одеяло и не наклоняя голову, она спустила ноги с кровати и пыталась нащупать тапочки. В висках стреляло. Взгляд наткнулся на монету. Она мерцала на тумбочке, хотя в комнату не проникал свет — плотные шторы были задёрнуты со вчерашнего утра. Аля улыбнулась, вспомнив про находку и возложенные на неё надежды. Только бы голова перестала болеть!

— Давай-ка тебя проверим, — сказала Аля вслух, взяла монету с тумбочки, уже не удивившись тому, что она осталась холодной, будто лежала в снегу несколько часов. — Хочу, чтоб голова не болела!

Снова ничего не произошло. Она по-прежнему сидела на краю кровати в одеяле и ощущала кирпич на затылке. Что-то не работало. Монета в руке, желание определено. Что она упустила? Нужна другая формулировка? Аля читала в интернете в не внушавших доверия мотивационных постах про чёткие формулировки желаний. Ну и что нечёткого в «хочу, чтоб голова не болела»?

— Хочу… хочу проснуться без головной боли!

Снова ничего.

— Хочу быть здоровой, — сказала она и стукнула кулаком по тумбочке для верности.

Нет. Ничего не менялось. Ни толчка, ни исполнения желания.

Что ж, значит никакого волшебства. Показалось. Перепуталось. Надо меньше в телефоне сидеть, чтоб мозг не перегревался. Зонт, коктейль, поцелуй. В спину её кто-то толкал… Ага, конечно. Сколько мама говорила, что надо реально смотреть на жизнь, а не в облаках витать?

Кутаясь в мягкий голубой халат, Аля прошаркала на кухню за аптечкой. Лучше сразу принять таблетку, чем промучиться два часа, а потом всё равно принять. Она рылась в коробке с лекарствами одной рукой, держась второй за висок, как будто прикосновение могло помочь снять боль. Таблеток не было. То есть была пустая пачка. Аля, как хорошая девочка, никогда не выкидывала упаковку, чтобы проверить дозировку, фармакологические свойства и противопоказания. Идея о том, что эту информацию можно найти за пару секунд в интернете, Але в голову не приходила. Велено сохранять упаковку — будем сохранять, нам не нужны неприятности.

Делать нечего, придётся идти в аптеку. Минусы свободной и независимой жизни: ни от кого не зависишь, но никто о тебе не заботится. Мама вечно ругалась, но, когда дочка заболевала, таблетки приносила. Натянув спортивный костюм, Аля взяла телефон и ключи, машинально сунула бесполезную монетку, на которую было столько теперь уже рухнувших надежд, в карман и выползла на улицу.

Двор встретил холодным ветром, голова заныла сильнее. «Не помешала бы шапка,» — не успела подумать Аля, как получила мощный толчок в спину и снова оказалась в квартире перед комодом, на котором валялась шапка.

— Работает! — чуть ли не закричала она. — Работает! Опять работает!

Аля запрыгала по коридору, забыв о головной боли в ту же секунду. Так, надо подумать. Почему монетка не хотела работать в кровати? Надо стоять, когда загадываешь желание? Нет, вчера в баре она сидела, когда сменился коктейль. Надо быть не дома? Снова нет. История с Колей произошла на кухне. Что же, что же, что же? Аля не могла сообразить, что-то ускользало из зоны её внимания, но радость переполняла. Волшебство вернулось, и теперь было вдвойне страшно его упустить. Она натянула шапку и взяла на всякий случай рюкзак с зонтом.

Аля вышла на улицу во второй раз. Она стояла перед парадной и пыталась вспомнить, зачем вообще ей потребовалось выйти из дома в такое время. Голова болеть перестала: монетка ли помогла или радость от возвращения волшебства что-то поставила на место, но необходимости в таблетках от головной боли больше не было. Прогуляться до аптеки просто так? Запастись лекарствами на будущее? Аля глубоко вдохнула свежий утренний воздух. Как давно она не оказывалась на улице в 9 утра. Опаздывающие школьники, сдавшие детей в детский сад мамы, бабушки с тележками… Зазвонил телефон.

— Спишь? — шёпотом спросил Коля из трубки.

— Какое там! Уже вовсю наслаждаюсь жизнью. Представляешь, я на улице! В девять утра! Уже и не помню, когда со мной такое было! — засмеялась Аля.

— А зачем ты на улице?

— В аптеку пошла.

— В аптеку? Что-то случилось? С тобой всё в порядке?

— В порядке. Голова болела. Но больше не болит. Без таблеток починилась.

— Твои монетные… эээ… приключения продолжаются? — даже не спросил, а утвердил Коля.

— Продолжаются.

— И как успехи? Уже побывала испанской королевой?

— Да ну тебя! Только за шапкой домой вернулась.

— А монетка при чём? — не понял Коля.

— Так это же она меня вернула за шапкой. Очень удобно. Не надо лишний раз на лифте ездить. Но вообще, я уже успела испугаться, что монетка не работает. Например, голову она мне наотрез отказалась лечить. И миллион долларов не дала, хотя я так просила. Не золотая рыбка, в общем. А твои успехи как? Дописал?

— Мои успехи меркнут по сравнению с твоими приключениями.

— Нет никаких особых приключений. Пока. Но я продолжаю наблюдения. Дописал, спрашиваю?

— Не дописал. Хотя очень старался. Спать не ложился. После пива ночные тексты даются с трудом. Ты больше ничего волшебного не находила? Желательно такого, что пишет дипломы для бестолковых студентов.

— Находила.

— И молчишь? — Коля оживился.

— Так тебя и находила. Ты и есть это волшебное, которое пишет для бестолковых студентов. И ничего с этого не имеет.

— Ну как «ничего». Кое-что имею всё-таки! — голос в трубке звучал обиженно.

Большие заработки ни ей, ни Коле не грозили. Сколько бы они ни читали про успешный успех, найти зоны для достойного применения своих талантов с одновременной высокой оплатой не получалось.

— Ладно, иди зарабатывай своё «кое-что», а я пойду подумаю, как интегрировать волшебство в свою обыденность, — сказала Аля и отсоединилась, не дав Коле ответить.

6

Аля и Коля дружили больше десяти лет.

Началось всё, когда Аля пришла в новую школу в шестой класс. Мама решила, что школа рядом с домом, в которой дочь проучилась пять лет, не вполне соответствует талантам девочки: не даёт ей раскрыться в полной мере, не находит к ней индивидуальный подход.

Двенадцатилетней Але всего этого не казалось. Ей нравились учителя, особенно математичка Екатерина Андреевна, атласная юбка которой красиво переливалась в солнечных лучах. Аля завороженно смотрела на игру света, пропускала теоретическую часть о процентах, но получала от уроков истинное удовольствие. Перемены уходили на болтовню с подружками. Забравшись на подоконник в рекреации, девочки горячо обсуждали самого красивого мальчика из седьмого класса и разрабатывали план по привлечению его внимания. Они никогда не успевали дойти до обсуждения вопроса, кому же в итоге достанется красавец, каждая, само собой, считала, что ей, и не интересовалась, что думают остальные. Пожалуй, их ждало сильное разочарование, а то и крупная ссора, если бы однажды они решились воплотить план. Но они не решились.

Не решились потому, что Алина мама забрала дочь из школы. Узнав, что в году вышла тройка по математике, она отправилась прямо к директору и, несмотря на жалобные писки дочери, обожавшей математичку и мечтавшей смотреть на её юбку до окончания школы, устроила разнос:

— Кого вы держите в штате? Покажите мне диплом этого педагога, который не может найти подход к ребёнку! Моя дочь не может иметь три по математике. Не может, вы понимаете? Я училась на одни пятёрки. Её дед — профессор. А вы ставите ребёнку три? Вы понимаете, что вы делаете с её психикой?

В то время Аля ещё не понимала, что с её психикой делала мама. Некоторые одноклассники даже завидовали, что мама её защищает, тратит своё время, приходит в школу. Они не знали, как стыдно Але от такой защиты, и не догадывались, что происходит дома. Мама по-хозяйски залезала в Алин рюкзак и доставала тетради. Мама гневно комментировала каждый пример. Мама заставляла переписывать набело, чтобы не было помарок. Мама кричала, если Аля не знала, как решить задачу. Помогала ли мама? Пыталась ли объяснить? Нет. Она требовала, чтобы Аля лучше слушала, внимательнее считала, быстрее думала.

Аля пыталась. Но снова сияла юбка или блестели стразы на джемпере, и объяснения не попадали в Алины уши. Дома она пробовала разобраться сама, но ничего не выходило. Полученные тройки не отражали её знаний в полной мере — тут мама была права. Тройки было много. Аля безнадёжно отстала от программы и имела тройку только благодаря своей любви к красивой блестящей одежде, любви, которую от души разделяла учительница, и по этой причине ставила не два, а три.

Но объяснить маме детали было невозможно. Мамина точка зрения была единственно верной. Мама старше, мама опытней, мама знает, как правильно. А Аля… ну что Аля? До какого-то момента каждая мама самая любимая, красивая, лучшая.

В конце пятого класса мама со скандалом забрала документы из школы и невероятными усилиями устроила Алю в гимназию. Тройка по математике на фоне остальных отлично-хороших отметок прекрасно вписывалась в требования новой школы.

— У девочки явные склонности к литературе, — со знанием дела произнесла завуч, когда впервые увидела Алю.

Откуда она это взяла, девочка не поняла. Да, она читала Незнайку раз десять, пару раз перечитывала книжки про Поллианну. Но она точно не была ребёнком, которому чтение приносило большое удовольствие. Она даже не вела девчачий дневник, как делали её подружки, с которыми жизнь развела её навсегда.

Но склонности к литературе были запротоколированы, и Аля пошла в шестой класс не в джинсовой юбке и джемпере с Микки-Маусом, а в бордово-зелёной шерстяной форме, утверждённой гимназическим уставом. Литры слёз, пролитых в подушку за три летних месяца, маму не смягчили. Никакие уговоры не могли поставить эту женщину в неловкое положение перед университетской подругой, которая организовала перевод девочки в учебное заведение более высокого уровня.

Первого сентября Аля, пытаясь не думать о том, что план по завоеванию теперь уже восьмиклассника, будет обсуждаться без неё, зашла в новый класс. Она храбрилась на линейке на школьном стадионе, но никто не обращал внимания на девочку с двумя косичками и гладиолусами. (Мама считала, что в первый школьный день уместны только гладиолусы.) Позже в классе, стоя у доски и глядя на шумную бордово-зелёную массу, Аля мечтала исчезнуть. Но исчезать мама не велела, а она всегда была послушной дочкой.

— Садитесь скорее. Цветы положите в проход. Ничего с ними не будет. На пол положите. Да, в проход.

Учительница, бойкая женщина лет семидесяти с виду, взяла красивый букет из рук девочки, сидевшей за первой партой, и равнодушно положила его на пол. Девочка только ахнула. Остальные ученики, оглядываясь друг на друга и пожимая плечами, сложили букеты между партами.

Аля крепко прижала к груди гладиолусы. Пусть это не лучшие цветы на свете, но класть их на пол — это как-то… как-то… Она не успела подобрать подходящее слово, потому что учительница, разделавшись с цветами, обратилась к ней.

— Так, девочка, ты новенькая, да? Где-то у меня было записано, как тебя зовут, — она начала перебирать бумаги на столе, как будто нельзя было спросить у Али.

Ещё сильнее захотелось исчезнуть.

— Александра Сергеева, — пискнула она из-за гладиолусов, собрав всю волю в кулак.

Учительница оставила бумаги и внимательно посмотрела на Алю.

— Александра Сергеевна здесь я, — грозно сказала, не отрываясь от бумаг на столе. — Вот, нашла. Что ж. Сергеева Александра. Действительно.

Она задумалась, как будто до этой минуты сомневалась, не соврала ли Аля.

— Значит, никакой Александры нам здесь не надо. Саш и так уже четыре штуки, совершенно невозможно работать, сплошная путаница. Как будто других имён нет. Как же быть… Ладно, садись, мне некогда сейчас об этом думать.

Аля поплелась между рядами, переступая через огромные праздничные букеты, которые накануне выбирали мамы или везли с дач бабушки. Она дошла до свободного места рядом с худеньким мальчиком и, не глядя на него, села, пристроив ненавистные гладиолусы на полу рядом с кроваво-красными георгинами.

Парень ткнул её в бок. Не хватало ещё оказаться за партой с драчуном. Но, повернув голову, она увидела листок, на котором удивительно ровным почерком было написано:

«Я Коля Печорский. Не обращай внимания на АС. Она всегда такая, приходится терпеть».

Аля подняла глаза на учительницу. Что делать, если дома её зовут исключительно Александра? В прошлой школе это ни у кого не вызывало вопросов: Александра и Александра. Может, и удивлялись поначалу, но это уже стёрлось из памяти. Почему Алисе можно быть Алисой, Марине можно, а Александре нельзя?

Аля подвинула к себе листок и написала «спасибо», подумала и дорисовала грустный смайлик.

Сосед взял листок, сложил его и убрал в карман. До конца урока он не сказал ни слова, даже когда Александра Сергеевна обращалась к классу. Аля тоже сидела, не двигаясь. И даже когда прозвенел звонок, она не пошевелилась. И когда учительница, строго глядя на неё через очки, спросила: «И что мне с тобой делать, очередная Саша», она не подняла глаз, не представляя, что нужно ответить человеку, который пытается отнять у тебя имя. На выручку пришёл Коля:

— А пусть она будет Алей?

Так Аля стала Алей. А Коля стал другом.

7

Нынешняя Алина жизнь могла показаться пустой — полдня лежит в кровати, спит до обеда, потом работает с детьми, возвращается домой и снова ложится в кровать. Где же бурная молодость — лучшее время жизни? Но ей нравилось никуда не торопиться, ничем не рисковать, не напрягать себя по пустякам. Она не понимала призывов покинуть зону комфорта. Зачем отказываться от того, что тебе нравится, в надежде, что потом тебе опять понравится? Преодоление себя, победа над своими страхами, покорение новых вершин — зачем, если можно и так жить в удовольствие? Потому что потом ты пожалеешь, что чего-то не сделал? А если пожалеешь, что сделал? Все эти лучезарные «всегда говори да» её не впечатляли.

Она и так всегда говорила да. Маме, учителям, взрослым. Прилежная неконфликтная девочка. Ходит в школу, делает уроки, занимается музыкой. Никогда не спорит, ни на чём не настаивает. Мама решила — Аля сделала. Учительница попросила — Аля согласилась.

Взрослой Але ничего не хотелось. То есть хотелось, чтоб никто не трогал, чтоб никто не торопил, не давал советов. Когда-то давно у неё было столько желаний. Как она мечтала танцевать («Посмотри на себя, какие танцы? Ты и так не успеваешь уроки после музыкалки доделать!»), как мечтала бросить пианино («Приличная девочка должна играть на инструменте. Ты неприличная?»), как хотела покрасить волосы в рыжий («Тоже мне, рыжая бестия! Тебе не пойдёт!»), как ждала концерт группы «Звери» («Сколько-сколько стоит билет? Да ты понимаешь вообще, что на эти деньги можно купить пальто и носить его десять лет!»)

Теперь Аля не мечтала. Даже не могла придумать, как ей использовать монетку. Миллион долларов вот хотела, а дальше её фантазия не шла. Что-то подсказывало Але, что монетка исполняет желания определённого рода, как-то это связано с повторением действия, с дополнительной возможностью выбора. Постояв на улице десять минут, она вернулась домой и залезла обратно под одеяло. Ей хотелось лежать и бездумно листать ленту новостей. Для этого волшебство не нужно. Работай в комфортном графике, не наваливай на себя тысячу лишних обязанностей без необходимости, разреши себе лежать, даже если весь мир будет считать тебя лентяйкой. Кому-то нравится в лесу на лыжах по утрам кататься, а кому-то — зависать в соцсетях. Личное дело каждого. Аля не завидовала картинкам идеальной жизни, она просто не проецировала эти картинки на себя. Как будто ей показывали инопланетян. Она же не могла стать инопланетянкой! Вот и этой подтянутой красавицей, матерью троих детей, отличной женой, великолепной хозяйкой и владелицей успешного бизнеса разом она стать не могла. И вообще понимала, что никто не мог, в жизни так не бывает.

А как бывает? Аля знала только, что не будет так, как было в её детстве. Она не будет класть свою жизнь на воспитание детей, чтобы дети не могли дышать от несвободы, не будет реализовывать свои несбывшиеся мечты через дочку или сына, потому что тогда у них появятся свои несбывшиеся мечты. Она лучше вообще ничего не будет. На всякий случай. Чтобы не разочаровываться. Чтобы не ошибаться.

Но монетка лежала в кармане куртки. И монетка открывала новые горизонты. Ведь если не получится, можно всё отменить. И никто не узнает, что не получилось.

— Но я узнаю. Я узнаю, что не смогла, — вслух сказала Аля и швырнула телефон на подушку.

На экране застыла фотография длинноволосой блондинки. Волосы красиво струились на ветру и переливались на солнце. Аля вдруг представила себя с такими волосами. Могло бы быть красиво. Сразу же десятки доводов против окрашивания возникли в голове: не пойдёт, испортятся волосы, дорого… Но если использовать монетку? Она не потратит ни деньги, ни время, ни волосы, в конце концов. Надо решиться! Как с коктейлем. Конечно, волосы немного важнее Голубой лагуны, но ведь можно будет отыграть.

Аля вылезла из кровати и пошла в прихожую за курткой. По дороге увидела своё отражение в зеркале: русые волосы, самые обыкновенные, ничем не примечательные. У всех такие. И у неё. И лицо обыкновенное: глаза, нос, рот, щеки, брови. Не за что зацепиться взглядом. Мама всегда говорила, что она должна развивать таланты, потому что на внешность рассчитывать не приходится. Аля и не рассчитывала.

Нащупав в кармане монетку и снова удивившись её холодным краям, Аля, зажмурившись сказала:

— Хочу стать ослепительной блондинкой!

Но снова ничего не произошло.

— Да как же ты работаешь? Исполняешь то, что считаешь нужным сама? А я всё равно буду блондинкой! Тебе назло!

Она швырнула монетку обратно в карман и взяла телефон, чтобы найти салон красоты поприличнее. Желание покрасить волосы вопреки воле монетки пересиливало здравый смысл. Не идти же в первую попавшуюся дворовую парикмахерскую, где пенсионерок по акции стригут в первой половине дня.

Пара запросов, геолокация, и вот салон с отличным рейтингом и галереей свежеокрашенных красавиц. Аля написала сообщение. Звонить незнакомым людям — всегда стресс. Благо, нынче мир максимально лояльно относится к интровертам, почти везде можно записаться в прямом смысле слова — когда пишешь, а не звонишь.

— Один, два, три…

Аля считала шаги до салона, но так волновалась, что всё время сбивалась. Три раза досчитывала до пятисот, ещё несколько доходила только до сотни. Итоговое количество шагов осталось неизвестным.

Салон встретил блеском зеркальных стен, мраморного пола и белоснежной улыбки администратора. Девушка так приветливо поздоровалась, как будто всю жизнь ждала встречи с Алей.

— Давайте я повешу вашу куртку, — предложила она. — Чай? Кофе?

— Спасибо, ничего не надо, — ответила Аля, передала куртку и плюхнулась на мягкий кожаный диван.

Провалившись между уютными подушками, она сообразила, что оставила монетку в кармане. Нет, так не пойдёт, нельзя оставлять её без присмотра. Не без труда Аля выбралась из диванного плена, нашла куртку в шкафу среди других и стала рыться в кармане. За этим занятием её и застала мастер.

— Александра?

Аля густо покраснела, как будто её поймали за чем-то запрещённым. Ей очень хотелось объясниться, сказать, что она роется в своём кармане, но женщина в форменном переднике с эмблемой салона на груди выглядела слишком строго. Аля зажала монетку в ладони и закрыла дверцу шкафа.

— Пройдёмте, — сухо сказала мастер.

Её интонации не вязались с лучезарной улыбкой администратора. Аля сжалась и засомневалась, стоило ли вообще сюда приходить. Ледяная монетка, зажатая в ладони, напомнила, что она решила пробовать новое.

— Меня зовут Елена, сегодня с вами буду работать я, — оказавшись за Алиной спиной, мастер немного смягчилась. — Решили, что хотите?

Аля, глядя куда-то между своими коленками, сказала:

— Решила, что хочу быть блондинкой.

Мастер усмехнулась. Или показалось?

— Думаете, мне не пойдёт?

— Неважно, что думаю я. Важно, что думаете вы. Вам же потом ходить с такой головой.

Аля уже была укутана в фиолетовый пеньюар, здорово сочетавшийся с сочным цветом стен, и чувствовала себя заложницей строгой Елены. Мастер говорила вежливо и по существу, не спорила, но создалось впечатление, что она осуждала Алин выбор. Но почему Алю вообще должно заботить мнение этой женщины, которую она видит впервые в жизни? Аля решила стать блондинкой. Точка.

— Да, я решила быть блондинкой. Вот такой! — для наглядности Аля ткнула пальцем в сторону постера, на котором вальяжно раскинулась шикарная красавица в ярко-красном платье. Светлые волосы струились по голым плечам и сияли в солнечных лучах, как любимая когда-то атласная юбка математички в старой школе.

— Уверены? Это холодный оттенок.

Аля подтвердила свой выбор твёрдым кивком в сторону постера и приготовилась на любые возражения сказать что-то вроде: «Красьте так, как я сказала!» или «Почему вы не делаете то, что просит клиент» или даже «Засуньте свои советы…» Она ещё никогда не хамила незнакомым людям. Она вообще не хамила. Разве что маме. Вернее, мама считала, что Аля ей хамила, если пыталась высказать мнение, отличное от её собственного.

Но мастер не вступила в дискуссию. Клиент прав. Ей всё равно. Алины заготовки не пригодились. Она снова тактичная хорошая девочка, которая не спорит со старшими. А Елена точно была старше.

Аля красила волосы впервые в жизни. Она помнила, как однажды оказалась в гостях у подружки и увидела, как дедушка красил седую бабушку чем-то вроде намотанной на палочку ваты. Аля заворожённо следила за процессом и посчитала этот ритуал одним из воплощений заботы. Как на фантике в жвачке Love is: «Любовь — это красить её волосы».

Иногда она пыталась представить, как её родители любили друг друга до того, как она родилась. Потому что «после того как» они друг друга уже не любили. Они никуда не ходили вместе, не смотрели телевизор обнявшись, не умилялись растущей дочке. Ничего не было «вместе». Была сосредоточенная мама. Подробностей в детстве Аля не знала, спрашивать боялась, потому что «любопытной Варваре на базаре нос оторвали», а без носа только сифилитики ходят. Спросить, кто такие сифилитики, она не решалась: ведь чтобы узнать, надо любопытствовать. Получался замкнутый круг.

Аля узнала о папе только в четырнадцать лет. Мама сняла гриф секретности, достала пачку фотографий. Молодая мама и симпатичный парень сидели на качелях, смеялись в парке, обнимались у какой-то парадной. Они казались счастливыми.

Не глядя ни на Алю, ни на фотографии, Алина мама сказала:

— Мы с самого начала не подходили друг другу. Я это знала. Он это знал. Наши родители знали. Ты должна предохраняться, чтобы не получилось вот так.

— Как? — не поняла Аля. Разве плохо, что она получилась? Живёт. Ходит в школу. Занимается музыкой. Делает уроки.

— Я могла учиться в университете. Я могла чего-то добиться. Я могла жить, — грустно сказала мама.

Что можно ответить? Извини, что я испортила тебе жизнь? Извини, что ты забеременела? Извини, что ты не сделала аборт? Захотелось освободить маму от себя. И себя от неё. Аля считала дни до восемнадцатилетия. Почему-то не сомневалась, что в 18 лет заживёт самостоятельно. Мало думала как, но думала, что заживёт.

И зажила.

8

— Ну что, нравится?

Голос Елены оборвал поток Алиных воспоминаний. Она так глубоко задумалась, что совсем не следила за процессом. Что-то смешивали, наносили, снова смешивали, наносили, обматывали пакетом. Или не обматывали? Аля очнулась, когда её повернули в кресле к большому зеркалу в тонкой металлической раме, как героиню телешоу, в котором из страшилки делают красавицу.

Но что случилось с лицом? Почему оно такого странного цвета? Это и есть «землистый» — эпитет из книжек для создания художественного образа? Именно это прилагательное лучше всего описывало цвет Алиной кожи, когда мастер торжественно показала ей результат своей кропотливой работы.

Эксперимент был провален. Вернее, не так. Оттенок волос был очень близок к тому, в который Аля тыкала на постере. Тут мастер заслуживала высших оценок. Но почему так ввалились глаза и вывалился нос?

— Нравится? — повторила вопрос Елена.

В её глазах Аля увидела усмешку, такую же, как в самом начале работы. «Неважно, что думаю я, важно, что думаете вы». Бе-бе-бе. Зачем же так уродовать человека? Надо было посоветоваться с ней перед покраской!

Сильный толчок в спину. Ни следа блонда. За спиной Елена.

— Уверены? Это холодный оттенок, — услышала Аля.

Теперь стало понятно, какие желания исполняет монетка: она даёт шанс принять другое решение, отмотать назад, переиграть. Взять из ящика зонт, выбрать другой коктейль, зайти в парадную с Колей, не целовать его, надеть перед выходом шапку, посоветоваться с опытным мастером — всё укладывалось. Аля переложила зажатую в кулаке под пеньюаром монету в карман. По пальцам пробежала судорога. Она и не чувствовала, как сильно сжимала ладонь. Наверняка останутся следы.

— Вообще-то не уверена. Может, вы что-то посоветуете? Я ни разу не красила раньше волосы, — Аля постаралась улыбнуться как можно милее.

Через три часа на Алю из большого зеркала смотрела настоящая рыжая красавица. Зелёные глаза засияли, цвет кожи из землистого превратился в нежно-персиковый, губы стали ярче. Нет, причина не в удачном освещении. Аля разглядывала себя в то же зеркало в тонкой металлической раме. Просто рыжий цвет ей подходил. Она когда-то была права, а мама — нет. И как только мастер сумела разглядеть, что волосы нужны именно такие — янтарные, многослойные! Ведь Аля всю вторую окраску сидела, недовольная собой и мастером, потому что устала, потому что постеснялась задать вопросы. Но Елена попала в цель. Аля робко потрогала новые волосы.

— Невероятно! — прошептала она.

— Вы невероятны! — улыбнулась мастер. — Можно я вас сфотографирую для своего профиля?

Аля засмущалась. Фотографии — это не про неё, и вообще где-то потом висеть на всеобщем обозрении. У неё даже ресницы не накрашены. Пока Аля собиралась с духом, чтобы отказаться, её уже поставили под профессиональную лампу и сделали несколько снимков.

— Давайте я отмечу ваш аккаунт на фото, — предложила администратор.

Аля отшатнулась:

— Какой ещё аккаунт?

— Ну страничку вашу упомяну, чтобы к вам новые подписчики пришли.

— Нет у меня никаких подписчиков, что вы. Я в эти игры не играю.

— А зря, — вздохнула администратор. — Вас бы заметили. Вы очень красивая.

Аля покраснела до корней своих новых волос, молча расплатилась и вышла.

9

Подготовишки были в восторге. Никак не удавалось начать урок — столько возникло вопросов про новый цвет волос. Её называли Златовлаской, Рапунцель и другими именами сказочных принцесс, которых Аля не знала, потому что бросила смотреть мультики лет пятнадцать назад. Сколько всего можно было бы обсудить с детьми — какие бывают цвета волос (не белые и чёрные, а официальные названия — шатен, брюнет, блондин), какие стрижки носят мальчики и девочки и как необязательно носить именно такие; вспомнить сказки, в которых с волосами связано волшебство (хотя бы бороду Старика Хоттабыча — тоже ведь волосы, а лучше про Самсона — заодно получилось бы про древнегреческие мифы), но эти темы не укладывались в образовательную программу и не могли гарантировать детям поступление в лучшие гимназии и лицеи.

Устав учебного заведения, в котором работала Аля, предполагал, что вместо весёлых дискуссий, расширяющих кругозор и развивающих любознательность, нужно организовать в классе тишину и писать буквы и цифры. Почему нельзя идти в школу, не умея читать и писать, если программа первого класса по-прежнему предполагает обучение письму и грамоте, никто не объяснял. У родителей конкретный запрос: подготовка к школе. Подготовка в узком смысле: научить ребенка писать, читать, считать. Про смену времён года, про дружбу и ненависть, про театры и музеи они сами поговорят на досуге. Только никакого досуга обычно у родителей нет. Они зарабатывают деньги, чтобы «дать детям самое лучшее», в том числе элитный учебный центр. Замкнутый круг.

Аля провела шумные полные восторга от её новых волос уроки и собиралась домой, когда почти у выхода её задержала Ирина Петровна.

— Александра, зайдите.

Пришлось снять куртку и идти. Не предложив присесть, Ирина Петровна раздражённо бросила:

— Опять?

Аля поняла, что «опять». Она видела недовольную директрису за стеклянной дверью, когда разрешила желающим потрогать волосы и убедиться, что это настоящие волосы, и заодно рассказала про парики, про выпадение волос и необходимость разнообразно питаться, чтобы организм получал витамины. Попутно, вскользь, во время всеобщего веселья. Но из коридора было видно только веселье вместо строго выверенного образовательного процесса.

— Во всех классах идёт работа. Только у вас… — Ирина Петровна задумалась, подбирая слово, — балаган, беспредел! Вы понимаете свои задачи? Вы понимаете, какого результата ожидают родители? Понимаете, что это не детский сад, а первая ступень элитного образования? Понимаете?

Аля кивнула, хотя закипала внутри. Директриса сейчас очень напоминала маму с бесконечными: «Ты должна бережно относиться к вещам, понимаешь? Ты должна больше заниматься, понимаешь? Я устала, понимаешь?» Аля понимала. В первую очередь понимала, что вопросы риторические и её мнение никого не интересует. Она не поднимала на Ирину Петровну глаз и изучала рисунок на полу. В кабинете директора был паркет. Предполагалось, что в интерьере должны использоваться только натуральные материалы, чтобы дети не дышали ламинатом, мебелью из ДСП и партами из пластмассы. «Здоровая комфортная атмосфера» — так было написано в уставе, соблюдения которого директриса настойчиво требовала. Родители платили не только за обучение, но и за обстановку.

— Я вас спрашиваю. Что вы молчите? О каких результатах на ваших уроках можно говорить, когда вы за полгода не научили детей сидеть за партами?

Директриса требовала ответа, но что могла противопоставить Аля? Разве здесь кого-то интересовали самые настоящие общечеловеческие результаты: дети научились общаться, перестали стесняться друг друга и учителя, начали активно проявлять себя на уроках. Разве это не достаточные результаты? Что-то внутри Али взорвалось, как будто рухнула плотина. По-прежнему не поднимая глаз от дубового паркета, она заговорила, с каждым словом повышая уровень громкости и эмоций:

— У детей, которые со мной занимаются, отличные результаты! Им интересно, они подружились, они научились слушать, дружить, сопереживать, радоваться за другого! Они стали любознательными! Вы знаете, какие вопросы они задают? Вы знаете, как им интересно всё на свете? Вы видели атмосферу на моих уроках? Нет! Вы только стоите за стеклом и грозите пальцем! Вам важно, чтоб они писали по линеечке и зубрили стихи. И родителям внушаете, что это важно. Или нашли где-то родителей, у которых каша в голове. Которые растят маленьких лордиков вместо счастливых детей. А они не лордики! Они не должны сидеть по струнке, будто их уже в шесть лет сдали в военное училище подальше с глаз! И если вам нужен надзиратель с палкой, то давайте бумагу, я увольняюсь сию минуту.

Брови директрисы поползли вверх, но она моментально вернула их обратно. Каменное лицо. Поразительная выдержка. Помолчав секунд пятнадцать, она протянула Але лист:

— Пишите.

— Что писать?

— Ну вы же увольняетесь сию минуту. Увольняйтесь.

Она говорила так спокойно, что Аля, полная решимости, схватила лист и дрожащей рукой, не присаживаясь и не выпуская из руки куртки, сумки и зонтика, написала «Прошу уволить меня по собственному желанию».

— Причину укажите.

Аля дописала «по причине разошедшихся педагогических взглядов».

Ирина Петровна пробежала глазами заявление и грустно усмехнулась:

— Педагогических взглядов. Много вы понимаете в моих педагогических взглядах! Есть запрос — есть услуга. Забирайте вещи, оставляйте ключи на охране.

Она повернулась к шкафу, быстро достала папку с Алиными документами и положила её на край стола. Разговор был окончен. Аля к этому моменту уже отдышалась и ужаснулась своей дерзости. Она взяла свои документы и молча вернулась в класс. Опустошённая внезапным эмоциональным всплеском, она села на детский деревянный натуральный стул, опустила голову на прекрасно обструганную парту и корила себя за несдержанность. Она не понимала, куда денется сейчас, в середине апреля. На что будет жить? Что за непростительная горячность, недостойное поведение? Что Ирина Петровна сказала про запрос и услугу? И что на самом деле известно о её педагогическом опыте? Пыталась ли Аля когда-то увидеть человека в своей начальнице? Она же приходит домой, снимает костюм в тонкую полоску, распускает волосы из туго стянутого на затылке хвоста. Есть ли у неё дети? Муж? Родители? Сколько ей вообще лет?

10

Позапрошлым летом Аля уволилась по собственному желанию из общеобразовательной школы, где несколько лет работала на продлёнке и использовалась для затыкания каждой дыры во время болезней учителей всех направлений. Освободившись от опостылевшей работы, она хотела пять лет лежать и ничего не делать. Не видеть детей, не слышать коллег, не писать отчёты, не беседовать с тревожными и агрессивными родителями, не уговаривать себя жить. Она посчитала финансы, переборола мамины установки о лентяях и лодырях, уволилась в никуда и легла. Она думала, что будет терзаться муками совести и не сможет чувствовать себя полноценным членом общества, если перестанет приносить пользу ежедневной работой с утра до вечера. Но муки совести не появлялись. Оказалось, что ничего не делать прекрасно. Дни пролетали за просмотром фильмов и чтением книг, в чатах и онлайн-сообществах. У неё появились друзья, с которыми можно было переписываться в любое время дня и ночи. Правда, за фотографиями симпатичной девушки мог скрываться кто угодно, но Алю это не тревожило, она не собиралась ни с кем встречаться, не сообщала никому свой адрес и пароли от банковских карт и чувствовала себя максимально комфортно, проводя сутки в кровати под одеялом или на подоконнике в кухне.

Но отсутствие живого общения постепенно начало проявляться. Аля заметила, что стала разговаривать с незнакомыми людьми в очереди, слишком подробно объясняла дорогу и вмешивалась в конфликты в автобусе. Созвонов с Колей оказалось недостаточно, чтобы покрыть потребность в живом общении. К тому же запасы на банковском счету таяли быстрее, чем она запланировала, а обращаться за финансовой помощью было не к кому. Готовность вступать в необременительные беседы с незнакомцами неожиданно принесла плоды: она разговорилась с женщиной в аптеке, которая пожаловалась, что не может найти нормального репетитора для дочери-первоклассницы. Аля покивала, посочувствовала, а потом предложила себя. Сначала были сомнения: ну какой из неё репетитор, она в математике после расставания с атласной юбкой не сильно прибавила. Но девочка ходила в первый класс, учительница строгая, мама много работала и не хотела тратить вечера на прописи и слёзы над ними. Але показался такой подход разумным, она согласилась попробовать, тем более выяснилось, что ходить никуда не надо — только в лифте на этаж спуститься прямо в домашних тапочках. Решили, что это судьба, и скрепили договоренность неловким рукопожатием.

Контакт с девочкой установился легко. Аля получала удовольствие от нового вида деятельности, а заодно и деньги. Не очень большие, но очень лёгкие. Все три участника процесса (мама, девочка и Аля) были довольны. Потом и четвёртый участник оценил преимущества семьи без ежедневных скандалов из-за уроков, получив спокойную жену и уравновешенную дочку, какими не видел их всё первое школьное полугодие. Свою благодарность он запечатывал в белый конверт и незаметно вкладывал в карман Алиного кардигана.

Все были довольны и счастливы. До мая. В мае соседка увидела торчащий из кармана конверт и заподозрила мужа в особом интересе к Але, одним мерзким разговором перечеркнула всё взаимное удовольствие, обозвав её вертихвосткой, которая втёрлась в семью и теперь через дочь пытается увести мужа. Женщина так убедительно обвиняла, что Аля даже засомневалась: может, она что-то пропустила, не заметила ухаживаний? Но она сталкивалась в коридоре с главой семейства не больше трёх раз, вежливо здоровалась и проходила мимо. Один раз поговорили на лестнице, когда началась история с конвертами. Аля, конечно, отказывалась, но глава семьи строго сказал, что надо уметь ценить себя и своё время. Аля никогда не спорила со старшими, тем более деньги не были лишними.

Больше всего в скандале, который разразился как гром среди ясного неба, Аля жалела девочку. Заканчивался учебный год, заканчивался успешно, в полной идиллии с мамой и школой, а теперь результаты шли прахом. Верно говорят, что в каждой избушке свои погремушки. В этой семье погремушкой оказалась необузданная женская ревность. Необузданная настолько, что через пару недель соседи переехали. Подробностей Аля не знала, переживала за полюбившуюся девочку, но ничем не могла помочь. Зато больше не надо было опасаться столкнуться с кем-то из них в лифте или на лестнице.

Репетиторство закончились, а вместе с ними и финансирование, которое неплохо поддерживало Алю на плаву почти полгода. Через пару месяцев она окончательно убедилась, что существующих пассивных доходов для комфортного существования мало, и решила устроиться на работу. Однозначно с детьми (больше она ничего не умела), однозначно не в общеобразовательной школе, однозначно не индивидуально на дому.

Посмотрев на карте ближайшие детские развивающие центры, Аля разослала резюме и вернулась к лежачему течению жизни под уютным одеялом. Нигде не было комфортнее, чем в своей кровати.

К июлю стало очевидно, что лето — не лучшее время для поиска работы в сфере детского образования. Аля уже совсем опустила руки, как вдруг наткнулась на рекламу очередного детского центра. Сначала она решила, что это знак — развивашка сама её нашла и высветилась на экране в минуту отчаяния. Потом сообразила, что так и устроена контекстная реклама — пару раз что-то поискал, теперь вся всплывающая реклама будет о том же. Никакой мистики и провидения. Но из центра ответили и пригласили на собеседование почти сразу. Аля оделась поприличнее, оставив белые шорты и маечку небрежно брошенными на стуле, достала строгую юбку, не вполне по сезону, но очень по-учительски, нашла ненавистный утюг, отгладила блузку («И никаких стрелок на рукавах! Никогда» — мамины невыполнимые инструкции, сколько ни пытаешься — стрелки остаются) и отправилась на кастинг. Слово кастинг ей нравилось больше, чем собеседование.

По краям длинной дорожки от остановки к детскому центру были высажены деревья. Але сразу это понравилось. Здесь легче дышалось. А вот здание показалось чрезмерно презентабельным и серьёзным, учитывая, что в нём ничего, кроме детского учреждения, не было. Примерно так же, чересчур официально, выглядела женщина, представившаяся Ириной Петровной. Строгий брючный костюм, дорогие очки, моднейшие туфли на шпильках, идеальная причёска. Аля немного растерялась. Всю дорогу она сомневалась, не слишком ли скучно оделась. Она ожидала оказаться среди игрушек и яркой мебели, ковров и развивающих плакатов.

Коля, с которым Аля обсуждала перспективы своего трудоустройства, постоянно твердил, что надо изучить хотя бы сайт компании, в которую идёшь на собеседование, а лучше аккаунты в соцсетях, чтобы знать, чем живёт коллектив, и увереннее отвечать на вопросы. Но за прошедший месяц Аля просмотрела столько сайтов детских центров с шаблонными формулировками и стандартными названиями занятий, что была уверена: ничего нового она не встретит.

Однако встретила. Внутренние интерьеры больше подошли бы головному офису банка: сдержанные цвета, натуральные материалы, медные ручки, хрустальные люстры. Дорого, но не вычурно. Больше похоже на музей. С трудом можно представить бегающих здесь детей.

— Как видите, у нас необычное учебное учреждение, — начала Ирина Петровна, как только Аля присела на стул, который уместней выглядел бы в Эрмитаже. — Мы очень серьёзно относимся к своей миссии «Достойное место достойным семьям».

«Что за дурацкая миссия?» — мелькнуло у Али в голове, но она понимающе улыбнулась и кивнула.

Ирина Петровна тоже улыбнулась, слегка покровительственно, но не надменно, и продолжила:

— Мы долго разрабатывали концепцию нашего учебного заведения. Мы не для всех детей. Не каждая семья сможет влиться в наш коллектив и оценить наши методики. В первую очередь мы настроены развивать личность ребёнка. Вы ознакомились с нашим уставом на сайте?

Аля снова кивнула, хотя никакого устава в глаза не видела. Какой ещё устав у детской развивашки?

— Тогда не будем тратить время. Если вы видели устав и отправили нам резюме, я предполагаю, вы разделяете наши ценности и подходы к классическому обучению.

Аля опять кивнула. Уже не так уверенно, классического обучения ей хватило в школе. Но не кивать было нельзя — очень хотелось устроиться на работу. Устав — не устав, дети остаются детьми, а с ними Аля контакт установит и подход найдёт, в этом она не сомневалась. Тем более тут не будет завуча начальной школы, ФГОСов, поурочного плана и прочей тягомотины, от которой Аля сбежала год назад. Так что она кивнула для надёжности ещё раз и, по команде Ирины Петровны, начала рассказывать о себе: где училась, где работала, что умеет, что планирует. Это она хорошо умела, тем более вопросы задавались чёткие, по существу. Когда речь зашла про методики работы, Аля сделала акцент на дисциплине, выработке ответственности у учеников, порядке на рабочих местах. Креативность, инициативность и прочие «ности» придержала.

Протягивая руку при прощании, директор как-то устало улыбнулась и сказала:

— Если с вашими документами всё в порядке, мы пригласим вас для оформления до конца этой недели. Пожалуйста, будьте на связи.

11

Теперь Аля сидела, уткнувшись головой в деревянную парту и не понимала, зачем она набросилась на Ирину Петровну. Ведь её никто не обманывал, никто не обещал, что она будет петь песенки, сидеть в кругу на полу и учить детей отстаивать личные границы. Ей сказали: читай устав, делай по уставу. Здесь такие правила игры. Она сама согласилась. Чего теперь возмущаться? Не нравится — иди в другое место. Только на носу опять лето. Другого места не будет.

Разве плохо проходили уроки? Разве не научился Дима с её помощью умножать и делить? Разве у неё не получилось найти баланс между уставом и детскими потребностями? Разве ей не нравились зарплата и график работы? Разве так уж сложно обойтись без плюшевых помощников?

Снова слышались мамины слова: «Ты думаешь, будет легко? Идеальной работы не существует! Даже на самой любимой работе найдётся что-то, что тебе не понравится. Пока будешь перебирать, жизнь пройдёт. Не соглашайся на плохое, но не гонись за идеалом».

От осознания маминой правоты стало ещё тоскливей. Сколько раз она слышала: «Вырастешь — поймёшь. Вспомнишь, что мать говорила. Дойдёт, что мама права! Вот я посмеюсь!» Что ж, мама, можешь смеяться: ты была права. Жаль, ты об этом не узнаешь.

Надо было собирать вещи и уходить, поджав хвост. А какое было хорошее настроение перед уроками! Так сияли волосы, так радовались дети!

Стоп. Волосы. Монетка! Аля даже подпрыгнула! Что же она сидит тут, себя жалеет и рассуждает, что надо было сделать иначе, если можно сделать иначе! Наконец-то можно испытать монетку на чём-то посерьёзнее в масштабах жизни. Она схватила куртку, нашла монетку, надёжно спрятанную во внутреннем кармане под молнией, зажала её в ладони, зажмурилась и задумалась. А что надо загадывать? Чтоб разговора не было? Чтоб не увольняли? Чтоб держать своё мнение при себе? Может быть, не ходить совсем сегодня на работу? Прикинуться заболевшей? Отменить Димино индивидуальное занятие, уйти пораньше? Но именно сегодня мальчик убедился в своих силах перед предстоящей контрольной и сказал, что не боится и не нервничает, а если занятия не будет, он не повторит основные правила, не порешает примеры, не проверит свои знания, не будет спать всю ночь и обязательно провалится. Нет, это тоже не подходит. Аля никогда не ставила свои интересы выше интересов других людей, потому что «о себе думают только эгоисты».

Ладонь почти онемела от ледяной монетки, а она никак не могла решить, что конкретно загадывать. Попробовать избежать разговора с Ириной Петровной? До завтра она отвлечётся, а Аля уж постарается оставшиеся до лета недели быть сдержанной.

— Хочу уйти с работы, не встретив Ирину Петровну!

Толчок в спину, и Аля уже перед дверью, хотя только что стояла около стола. Время на часах передвинулось на сорок минут назад. В очередной раз Аля удивилась необъяснимому переносу и поскорей отошла вглубь класса, чтобы не столкнуться с Ириной Петровой, которая вот-вот пройдёт по коридору. Быстро повесив обратно в шкаф куртку, Аля села за стол и уткнулась в ноутбук, всем своим видом изображая активную деятельность. Время от времени она поглядывала в коридор через стеклянную дверь и успела заметить Ирину Петровну, прошагавшую в кабинет.

Вот так просто? Просто прошла мимо и ничего не сказала? Не заглянула, не пригрозила, не вызвала к себе? Выходит, Аля просто попала под горячую руку?

Подождав для верности ещё полчаса, Аля отважилась выйти на разведку. Приоткрыв дверь, она высунулась в коридор. Темно и тихо. Никем не замеченная, она вышла на улицу, добежала до остановки, даже не считая шаги, и буквально впечаталась в Ирину Петровну.

— Александра, почему так поздно? — спросила директриса и оценивающе осмотрела Алю с ног до головы.

— Я… э… — Аля не могла найти правдоподобную причину.

— Так поздно не стоит ходить девушке одной. Сын вас подвезёт в целях вашей безопасности, — тон Ирины Петровны не предполагал возражений.

— Сын? А у него уже есть права? — удивилась Аля. Она думала, что Ирине Петровне не больше тридцати пяти.

Подъехала сильно тонированная иномарка. Аля открыла было рот, чтобы попробовать отказаться, но передумала. Она очень устала и хотела быстрее упасть в кровать.

— Аля, Алик, — Ирина Петровна пристёгивалась, и Аля не сразу поняла, что ей представили водителя, пока директриса не повернулась к ней и не добавила: — Александра. Альберт.

Альберт, хотя на Алика отражение в зеркале заднего вида походило больше, приветливо улыбнулся. Аля кивнула и опустила глаза.

— Можно не пристёгиваться, — великодушно разрешил парень и тут же так резко тронулся, что Алю вжало в кресло.

— Да я, пожалуй, пристегнусь, — пробормотала она себе под нос.

— Альберт, пожалуйста, веди спокойнее. Это не гоночный автомобиль, — привычным тоном произнесла директриса.

Парень не обратил внимания на её слова. Он вовсю газовал, проезжал перекрёстки на жёлтый свет, не пропускал пешеходов. Аля успела подумать, не вернуться ли в целях безопасности с помощью монетки на остановку. Но машина уже промчалась мимо поворота в её двор, она едва успела крикнуть:

— Мне сюда! Остановите, пожалуйста.

— Давай подвезу тебя до парадной. Не нужно ходить одной в такое время.

«Ты» неприятно резануло ухо. Аля не любила, когда к ней так обращались незнакомые люди, особенно парни. Что за панибратство?

— Спасибо, я выйду здесь.

— Александра, давайте не будем спорить, — вмешалась Ирина Петровна.

Аля решила не перечить и послушно показала дорогу. Переигрывать вечер заново, если Ирине Петровне что-то не понравится в её словах, сил не было. Остановившись с визгом у парадной, Алик довольно развязно сказал:

— Доставка по адресу осуществлена в лучшем виде.

— Спасибо, — ответила Аля и поскорей выбралась из машины. — До свидания, Ирина Петровна, до завтра.

Она видела сквозь стекло широкую улыбку сына директрисы и чувствовала его взгляд, пока шла к парадной. Неприятный тип. Даже не верилось, что у строгой вышколенной начальницы мог вырасти такой ребёнок.

Дома Аля сделала огромный бутерброд, положив на него всё, что доживало свой век в холодильнике, переоделась в пижаму, залезла под любимое одеяло и набрала Колин номер. Привычке звонить ему каждый вечер было уже лет десять. Но пока в трубке шли гудки, Аля почувствовала непривычную неловкость, вспомнив вчерашний поцелуй. Как теперь вести себя с Колей? Она слишком живо помнила, как нежно и крепко он прижал её к себе, и не могла про это не думать. Так и не дождавшись ответа, нажала отбой, выключила звук и засунула телефон под подушку.

12

— Фу, что это?

Волосы были в масле и крошках. На щеке размазано что-то жирное, на руках — что-то липкое, а на простыне — что-то масляно-розовое. При ближайшем рассмотрении причина оказалась банальной: не стоило засыпать с майонезным бутербродом в руке. Откинув локтем подушку, чтобы минимизировать ущерб, наносимый грязными руками, Аля увидела телефон, на экране которого мигали оповещения о куче пропущенных звонков и сообщений.

В эту же секунду телефон ожил. Из трубки кричал Коля:

— Ну наконец-то! Где ты? Всё в порядке? Я всю ночь с ума схожу!

— Зачем?

— Что зачем? Позвонила, сбросила и двенадцать часов не отвечала!

Аля посмотрела на часы. 10 утра. Проспала двенадцать часов. Давно с ней такого не случалось.

— Я уже начал больницы обзванивать! Приготовился в Лизу-Алерт писать заявку! Где ты?

— Дома я, — робко сказала Аля. Чувство вины накрывало. Она тут дрыхла без задних ног, а друг всю ночь её искал и чёрти-что за это время передумал.

— Дома она! Вы посмотрите! — Колиному возмущению не было предела. — Открывай давай! Буду тебя убивать!

Аля посмотрела на себя, на перемазанную пижаму и испачканный майонезом пододеяльник и услышала в голове мамины причитания о неряшливости.

— Открывай давай! Я знаю, что у тебя на домофоне выключен звук, так что просто нажми кнопку. Я звоню.

— Всё-то ты знаешь! — Аля обрадовалась, что Коля не прямо за дверью, а хотя бы на улице. Значит, есть несколько минут, пока он будет подниматься, чтобы застелить кровать, переодеться и умыться.

Она нажала кнопку на трубке домофона и с невероятной скоростью принялась наводить подобие порядка. Сколько сил потратила мама, объясняя, что аккуратность — главное качество приличной девочки. Сколько скандалов из-за незастеленной кровати и неубранных игрушек, сколько вынесенных на помойку раскрасок и блокнотов, не сложенных вовремя в аккуратную стопку. И всё ради чего? Чтобы теперь стул использовался вместо шкафа, посуда мылась раз в три дня, носки и лифчики валялись на полу. К приходу гостей Аля пыталась соответствовать привитым идеалам. Коле придётся подождать за дверью, пока она мечется между комнатой и кухней. Как ей удалось столько всего накидать в каждом углу? Когда она целовала Колю на кухне, она не видела беспорядка вокруг. Или она была под впечатлением от монеткиных толчков и не обратила внимания, а тут так и было? Аля хватала то чашку, то вывернутую наизнанку футболку. Вдруг её взгляд наткнулся на куртку, которая валялась в коридоре под вешалкой. «Даже куртку не можешь повесить, чтоб она не упала», — сказал в голове мамин голос. В кармане монетка. Монетка, которая может помочь не встречать друга с майонезом на лице. Можно попробовать переиграть: не ложиться спать с бутербродом, не выключать звук на телефоне. И не только не опозориться, но сберечь нервы Коле, который неизвестно сколько часов её ищет. Точно! Ради Коли нужно отменить бутерброд, не ради себя! Аля почти поверила, что воспользуется монеткой исключительно ради друга. Интересно, придётся ли заново спать?

Пока Аля думала, за что хвататься: за покрывало, чистую пижаму или монетку, раздался звонок в дверь. Настойчивый и длинный. Она метнулась к кровати, к зеркалу. Не успеть. Вот стыд! Коля никогда не сможет «развидеть» размазанный по простыне бутерброд! Аля подняла куртку, нащупала под молнией монетку и загадала:

— Хочу не выключать звук на телефоне и не спать с бутербродом!

Она снова лежала в кровати с бутербродом и телефоном. В комнате было темно, в дверь никто не звонил, светящиеся часы показывали 22:03. Спать не хотелось. Она только что спала двенадцать часов подряд. Чувствуя прилив сил и одновременно ужас почти состоявшегося разоблачения её неряшливой сущности, Аля собралась заняться уборкой. Как только поест, конечно. Откусив кусок, Аля набрала сообщение Коле: «Я дома. Устала. Не волнуйся»

Тут же пришёл ответ: «Очень мило, что сообщила. Почему я должен волноваться?»

И точно: почему он должен волноваться? Он же ещё не начинал её искать и беспокоиться. Это у неё в ушах звенел его возмущённый голос.

Аля жевала бутерброд и думала о Коле. Романтики между ними не существовало. Во всяком случае с её стороны. Коля — верный товарищ, поддержка, жилетка поплакать. Даже одноклассники никогда не пытались объединять их в парочку, не кричали вслед «тили-тили-тесто, жених и невеста». Заручившись Колиной поддержкой в первый школьный день, Аля ни с кем толком не сошлась. На всех уроках сидела с Колей, домашку узнавала у Коли. Мама была этим недовольна.

«Что это за дружба с мальчиком в твоём возрасте? Смотри у меня, чтоб никаких глупостей!»

«Почему ты с девочками никуда не ходишь? Не зовут? Много о себе думаешь, наверное, вот с тобой и не хотят общаться!»

«Опять Коля? Не надо себя компрометировать и проводить столько времени с этим мальчиком.»

«У тебя нет подруг. Почему? Ты испытываешь нездоровый интерес к девочкам и поэтому их сторонишься?»

«Только и слышу — Коля, Коля, Коля! Огради меня от этого, сделай одолжение.»

Какие-то мамины предположения расстраивали, какие-то шокировали, какие-то обижали. Алины попытки объясниться пресекались строгим «Я лучше знаю!» Проще было опустить глаза и молчать.

Мама верила, что воспитывает в дочери человека. Когда Аля была маленькой, она боялась, что, если будет недостаточно слушаться, не сможет стать человеком и превратится в свинью. Почему-то ей представлялась именно свинья. Такая, из грязного корыта, с жёсткой щетиной и противным визгом. Становилось ужасно жалко себя, хорошую девочку, которая вот-вот начнёт покрываться грубой кожей и обрастать жиром со всех сторон. Аля принималась усерднее выполнять бесконечные мамины требования. Когда стало ясно, что в свинью можно превратиться разве что метафорически, Аля обрадовалась и придумала что-нибудь считать: так лицо выглядело сосредоточенным и со стороны казалось, будто она слушает. Время от времени она кивала, чтобы мама не догадалась об обмане.

Мамин голос снова и снова звучал в Алиной голове, комментировал каждое действие и принятое решение. Мысли переключались на маму, даже когда Аля думала совсем о другом, например, о Коле, как сейчас. Мама занимала слишком много места в её голове несмотря на то, что уже шесть лет мамы рядом с Алей не было.

Бутерброд был доеден, переписка с Колей окончена, часы показывали половину одиннадцатого. Полная сил Аля настроилась на уборку. Она не сомневалась, что утро начнётся с Колиного прихода. Мозг упорно не хотел брать в расчёт, что Коля, получив сообщение, будет спокойно спать всю ночь, не имея причин для утреннего беспокойства. Снова и снова Аля убеждалась, как зависит от чужого мнения. Даже убрать джинсы в шкаф она готова ради того, чтоб не прослыть неряхой. Что же будет её мотивировать, если она научится абстрагироваться от чужого мнения?

К трём часам ночи Аля снова устала. Устала от перекладывания вещей, от заталкивания белья в стиральную машинку, от таскания мокрых вещей на балкон для развешивания на сложно устроенной поднимающейся конструкции. Одновременное мытьё пола, посуды и унитаза тоже отняло прилично сил, так что, вымотанная домашними хлопотами, она легко уснула во второй раз.

13

Апрельское солнце ощутимо грело, когда Аля вышла из дома. Но прямо перед парадной её ждал сюрприз: навстречу из машины вылез парень в спортивном костюме с характерными тремя полосками по периметру, в ярко-красной кепке с неразборчивой надписью и в розовых кроссовках.

— Привет, Александра! — довольно развязно проговорил он. — Повезло тебе, я уже почти ушёл. Жду тебя уже избитый час.

— Битый, — машинально поправила Аля.

— Кто битый?

— Час битый. А не избитый.

— Молодец, заметила. Внимательная, значит. Мне нравится.

Он широко улыбнулся и, к Алиному удивлению, улыбка в буквальном смысле озарила его лицо. Аля часто встречала это словосочетание в книгах и никогда не могла понять, что за озарение такое может наступить на лице. Приготовившаяся не тратить время на не сильно интеллектуальную беседу с незнакомцем, Аля замедлилась и пригляделась внимательнее.

— Алик? — неуверенно уточнила она, когда образ из зеркальца заднего вида всплыл в её памяти.

— Он самый. Но для Александры лучше подойдёт Альберт, — ещё шире улыбнулся он.

«Для Александры, может, и подойдёт, а для такого прикида Алик — самое то», — подумала Аля, но вслух ничего не сказала, ожидая, как развернутся события дальше.

Сын директрисы приподнял кепку, почесал голову, надел кепку обратно, проверив, ровно ли она сидит относительно крупного носа, и сказал:

— Давай подвезу тебя.

— Ты меня ждёшь столько времени, чтобы подвезти? — уточнила Аля.

— Мама не дала твой телефон. А ты мне понравилась. Вот и жду.

Аля растерялась. Она не пользовалась большой популярностью у мужчин. Ей не оборачивались вслед и не падали штабелями под ноги. Её фотографии не лайкали сотни незнакомцев и не заваливали непристойными предложениями. Но парень, хоть и улыбался, как будто говорил серьёзно.

— Да я пешком хотела пройти. Погода хорошая. Обувь вот удобную надела, — Аля выразительно посмотрела на белоснежные кроссовки, которые купила себе в подарок на Новый год и наконец-то дождалась возможности выгулять на улице, а не в коридоре.

— Пешком? Ну можно и пешком. У тебя не криминальный двор? Тачку можно оставить?

— Двор как двор, я не веду статистику угонов.

— Ладно, пошли, — неохотно согласился Алик, как будто Аля его уговаривала составить ей компанию.

Он закрыл машину, подёргал ручки по периметру машины, застегнул до верха молнию на спортивной кофте и галантно предложил Але взять его под руку. Это выглядело так комично, что Аля не сдержалась и расхохоталась. Парня задел её хохот, он убрал руку и покраснел. Мило, но недостаточно для того, чтобы она пошла с ним под руку. Кто вообще сейчас ходит под руку? Раньше девочки на переменах по рекреациям ходили, а теперь они в телефоны утыкаются, не до ходьбы. Это Аля прекрасно видела, когда работала в школе.

— Ну рассказывай, — сказал Алик, когда они прошли метров триста в полном молчании.

Какой ответ ожидает человек, когда так формулирует вопрос? Что собеседник должен рассказывать? Сказку? Стихотворение? Параграф по географии? Пока Аля думала над ответом, Алик заговорил сам:

— Ладно, я сам расскажу. Значит, ты мне понравилась ещё у мамы на фотках. Я давно хотел познакомиться, но повода не было. А вчера такая удача. Ну я упускать случай не стал, утром сразу сюда приехал. Волновался, что ты уже свинтила куда-то. Как проверить? Никак. Мама ни в какую не давала твой телефон. «Это, говорит, нарушит её личные границы!» Как мои границы нарушать — так пожалуйста. А как чужие — ни за что

В голосе Алика звучала обида. И несмотря на то, что в ситуации с телефоном Аля была согласна с Ириной Петровной, она понимающе кивнула: кому, как не ей, знать, что такое мама с единственно верным мнением — своим.

— То есть ты здесь стоишь с самого утра?

— Часов с десяти стою. Уже решил, что всё, нет тебя. Думаю: жду последние пять минут и уезжаю. И вот ты выходишь, вся такая… воздушная.

Если он стоял с десяти утра, то он стоял тут вместе с Колей, который пытался пробиться через домофон. Возможно, они даже разговорились. То есть Коля же здесь не стоял. Аля запуталась. Или в той версии, в которой Коля всё-таки стоял, Алик тоже стоял? Даже жаль, что эта ветка обрублена волшебством монетки. Могло бы быть интересно.

— Повезло мне, получается, — сказала Аля, чтобы что-то сказать.

— Ну или мне. Прикинь, я б уехал! Но я решил, что тогда тебя вечером ждал бы. После уроков. Ха, как со школьницей встречаться — после уроков, — Алик громко засмеялся, как будто очень удачно пошутил. — Ты что делаешь вообще по жизни?

— Работаю.

— Это понятно. А ещё что?

— Гуляю, с друзьями встречаюсь, книги читаю, в кино хожу. В театр ещё.

Про театр Аля добавила, потому что постеснялась ответить, что в свободное от работы время она лежит в кровати и ходит ужинать к школьному другу. Алик неожиданно живо откликнулся:

— В театр я тоже люблю. А пошли вместе? Ты что предпочитаешь?

Неудачно получилось. В последний раз Аля была в театре с мамой лет в шестнадцать. Спектакль оказался ужасно нудным, места достались плохие: была видна только половина сцены. Аля запомнила, что герои сидели на стульях в разных углах и молча смотрели друг на друга. Учитывая, что один из стульев с Алиного места виден не был, оценить режиссёрскую задумку полностью не удалось. Но маму переполнял восторг, она картинно закатила глаза, когда Аля робко призналась, что не поняла смысла этого сидения и вообще половину не видела. Мама резко сказала:

— Да, я не могу позволить себе купить билеты на хорошие места. Это дорого, понимаешь? Не видно ей! Да тысячи людей мечтают оказаться в этом театре хотя бы в гардеробе, а она опять недовольна.

Пришлось сделать вид, что довольна, но в театр с тех пор не хотелось.

Надо же было так проколоться с Аликом. Но как можно распознать театрала в человеке, явившемся знакомиться с девушкой в спортивном костюме? Или это по нынешней жизни нормально? Мама точно не оценила бы.

— С театром сложно. Я по вечерам работаю, — выкрутилась Аля.

— У тебя не бывает выходных, что ли? — не сдавался Алик. — Мама меня учила приглашать приличных девочек в театр. Приличная ты или не приличная?

— Кажется, приличная.

— Вот и мне так кажется. Так что идём в театр. У меня как раз билеты есть. Спектакль классный, сейчас отзывы покажу тебе.

В подтверждение своих слов парень помахал дорогущим телефоном, который не выпускал из рук с первой минуты.

— Билеты — это серьёзный аргумент, — улыбнулась Аля. — Ну что там пишут в отзывах заядлые театралы?

Всю дорогу читали отзывы. Алик комментировал каждый, формулировал грубо, но исключительно по делу. Аля только удивлялась и никак не могла понять, кто перед ней: хулиган или интеллигент.

— Ну всё, идём тогда вместе, — подвёл итог их беседы Алик.

— Смотрю, ты уже всё решил за меня?

— А чего бы не решить? Ты вон какая-то нерешительная. Тем более я мужчина. Ты же не из этих, современных, которые считают, что мужчина ничего не решает?

— Я из тех, кто считает, что решают все.

— Все… — Алик странно ухмыльнулся. — Ладно, посмотрим, кто и что решает. Телефон продиктуй.

Але не понравился тон, которым парень произнёс последнюю фразу. Но она послушно продиктовала номер, не чувствуя в себе сил противостоять напору. Она привыкла слушаться и спорить могла только с Колей. Да и увольнение, которое последовало после её решительной тирады в адрес Ирины Петровны, лишний раз подтвердило верность привычной стратегии: соглашаться и не высовываться.

Со смешанными чувствами она махнула Алику рукой на прощание, пообещав ждать его звонка. Он так и сказал: «Наберу тебя, детка». Алю передёрнуло и от «детки», и от неграмотного «наберу тебя», но деваться уже было некуда.

14

— Зайдите ко мне, — Ирина Петровна заглянула к Але в кабинет в конце дня.

Аля быстро перебрала в памяти прошедшие уроки: плюшевых помощников не доставала, песен не пела, на ковёр детей не пересаживала, волосы не трогали. Максимально чётко придерживалась устава, который успела наконец-то просмотреть. Помогло уснуть, кстати. Неужели неприятная беседа всё-таки состоится? Неужели она рано расслабилась? Твёрдо решив молчать до последнего, Аля поплелась в кабинет директора.

Ирина Петровна сидела за столом точно так же, как вчера. Её взгляд был строг, выражение лица серьёзно. Она снова не предложила Але присесть. Но сейчас казалось, будто ей сложно начать говорить.

— Ладно. Я не буду ходить вокруг да около. Я скажу, как есть. В общем, будьте с Альбертом осторожны.

Аля хотела возразить: какой Альберт, что вы, но Ирина Петровна жестом остановила её порыв.

— Я знаю про его интерес к вам. Он давно меня спрашивал, я препятствовала вашему знакомству, сколько могла. Ну раз вчера так получилось, значит получилось. Только… — она замялась, — только я хочу предупредить: будьте осторожны.

— Он произвёл на меня хорошее впечатление, — сказала Аля, понимая, что любой матери приятно услышать похвалу в адрес своего ребёнка.

— Хорошее впечатление… — эхом повторила директриса. — Впечатление он может произвести. Это правда. К сожалению, мой сын вырос не таким человеком, каким я хотела его видеть.

Что Аля могла ответить на такое заявление? Она вот тоже выросла не такой, какой её хотела видеть мама. Не оправдала возложенные надежды — извините, пожалуйста! Ох уж эти родительские загоны! Парень взрослый, а мама, вероятно, не может это принять и его отпустить. Всё о своих несостоявшихся идеалах мечтает. Аля почувствовала солидарность с Аликом, даже пожалела, что поход в театр назначен только на субботу.

— Я только хотела предупредить. Никаких официальных причин не разрешать вам видеться у меня нет. К сожалению, — устало сказала Ирина Петровна.

Аля хотела сказать, что не стоит преувеличивать масштаб проблемы, но вспомнила, чем обернулось вчерашнее несогласие со словами директрисы, и промолчала. Разговор на этом закончился. Удивлённая, вышла из кабинета и почувствовала, что предупреждение имело обратный эффект: только захотелось продолжить знакомство с Альбертом.

Вечером пошёл дождь. Аля с сожалением посмотрела на свои белоснежные кроссовки. Не надо было их надевать сегодня! Обманчивая апрельская погода. «Только что светит солнце, и вот уже сильный-сильный дождь» — эта фраза прочно засела у неё в мозгу и всегда всплывала в такие дни. Когда-то в детстве они с мамой ездили на электричке за город, и по вагонам обязательно ходили продавцы разной ерунды: журналов, мороженого, кухонных мелочей. Алиным любимчиком был продавец дождевиков. Его громкий хорошо поставленный голос выбивался среди монотонного бубнежа «коллег», а текст врезался в память навеки. Недавно Аля видела дождевики и для обуви тоже, но купить не додумалась. Даже зонтика в столе, за которым можно было бы вернуться в кабинет, не было.

Она засунула руки поглубже в карманы куртки и, поёжившись, вышла под дождь. Рука нащупала монетку. За весь день Аля ни разу не воспользовалась её волшебством. Отменить весь день ради того, чтоб спасти новые белые кроссовки? Снова познакомиться с Аликом? Или выйти на пять минут позже, чтобы он успел уехать? Прислушаться к совету Ирины Петровны и избежать неодобренной встречи?

Аля погладила монетку. Если каждый день проживать по два, а то и три раза, это что же выйдет? К тридцати она будет выглядеть на пятьдесят? Или процессы старения при повторном проживании тоже отменяются? На днях увидела первые морщинки и расстроилась. Интересно, нет ли в монетке какого-то волшебного омолаживающего эффекта? Если на ночь приложить её под глаза, сначала под один, потом под второй, не поможет ли это от наметившихся гусиных лапок?

Задумавшись о неумолимо ускользающей молодости, Аля не заметила, как добежала до остановки. Только в автобусе она сообразила, что ни разу не считала шаги со вчерашнего похода в салон красоты. Хоть эта привычка ей не мешала, она знала, что отсутствие монотонного счёта в голове — хороший признак душевного равновесия. Равновесия, которому не нужны дополнительные подпорки. Человек, с которым всё в порядке, не считает шаги и не перепрыгивает через трещины в асфальте, если ему больше девяти лет. Аля всё про себя знала, но ничего не могла поделать. А если ничего не можешь поделать, принимай то, что есть, и не ной. Не хочешь принимать, делай что-то и всё равно не ной. Как ни крути, ныть нельзя.

Ныть было запрещено мамой года в два, и о запрете постоянно напоминалось. «Не ной», «Сколько можно ныть», «Я устала от твоего нытья», «Я больше не могу слышать, как ты ноешь» — десятки вариаций, запрещавших Але чувствовать то, что она чувствовала. То есть чувствовать было можно, только молча, подальше от мамы. А Але хотелось быть с мамой, она маму очень долго любила. Поэтому переставала ныть, а заодно делиться с мамой переживаниями, советоваться. На всякий случай.

В сумке зазвонил телефон.

— Алё, слышишь меня? — спросил Коля. — Я рассольник сварил. Придёшь?

— Что сварил? Рассольник? — Аля не слышала это слово лет двадцать.

— Очень вкусно, между прочим. Наткнулся на блокнот с бабушкиными рецептами. И так захотелось! У меня волшебных монеток для исполнения желаний нет, так что пришлось одеться, сходить в магазин за солёными огурцами и стоять у плиты.

Она не стала объяснять, что волшебство монетки устроено немного иначе, чем «по щучьему велению, по моему хотению подать сюда солёные огурцы», предпочла не пускаться в долгие разговоры. Пассажиры и так недовольно смотрели на неё, посмевшую говорить по телефону в автобусе.

— Приду, раз рассольник. Я уже еду домой.

— Вот сразу и приходи. Хоть посмотрю на тебя в человеческом виде, а не в плюшевых котятах.

Уточнить, что Коля имеет против плюшевых котят на Алиных пижамах, не вышло: он нажал отбой.

15

За супом Аля красочно рассказывала о новых монетных приключениях. Термин для ежедневных неправдоподобных историй предложил Коля. Он сомневался в Алиных рассказах и не пытался этого скрыть. Задавал множество уточняющих вопросов и очень внимательно слушал ответы, пытаясь поймать Алю на фактической ошибке. В историю с увольнением он наотрез отказался верить: не могла его школьная подруга не сдержаться перед начальством, не в её привычках и правилах. Доказательств предъявить Аля не могла и только сердилась, что Коля её подозревает во вранье. Хотя она сама себе не верила и всё ещё пыталась найти правдоподобное объяснение. Сон? Галлюцинации? Переутомление? Хотя откуда у неё может взяться переутомление с таким графиком жизни?

Коля продолжал вести допрос про монетку. Его пытливому уму было необходимо добраться до сути. Сути, которой Аля сама не понимала.

— А ты не думала про дальность действия монетки? — спросил Коля, намывая тарелки. Он, в отличие от Али, посуду мыл сразу и тщательно, хотя не раз признавался, что его в детстве вообще никогда не принуждали к домашним обязанностям.

— Какая ещё дальность? Монетка же у меня в руке. Между нами нет никакой дальности, — не поняла вопрос Аля.

— Да я не про такую дальность. Я про время.

— Не понимаю.

— Ну вот ты рассказываешь, что монетка отменяет события, которые произошли только что, так?

— Так.

— А если отменить что-то, что было давно?

— Зачем?

— Да мало ли зачем. Просто интересно, получится ли.

— Ну прикинь, получится, и я окажусь в альтернативной реальности, как в «Назад в будущее». Или в «Эффекте бабочки». Нужны мне эти эксперименты!

— А я бы точно попробовал! Ну какая ты не любопытная! Ведь ты можешь проверить, что бы было, если бы ты приняла где-то другое решение, не сходила на свидание…

— Какое ещё свидание? — напряглась Аля, пытаясь сообразить, не ляпнула ли что-то про Алика. Она решила ничего о нём Коле не рассказывать, было неловко говорить, что она кого-то заинтересовала. Она и сама ещё не привыкла к мысли, что кто-то мечтал с ней познакомиться.

— Да любое! — сказал Коля, вытирая руки полотенцем. — Хоть в первом классе которое было. Жаль, не я нашёл эту монетку. Если всё так, как ты говоришь, ух, я бы развлёкся! Кстати, что-то с тобой не то.

— В смысле, не то? — Аля опять насторожилась.

— Да лицо какое-то другое. Ты похудела?

— Коля, ты прекрасный друг, и однажды кому-то очень повезёт выйти за тебя замуж.

— Причём тут это?

— Как это «причём»? Так невзначай сделать комплимент и прикидываться, что не специально, — засмеялась Аля.

— Какой ещё комплимент? Не делал я тебе комплимент. Ты иначе как-то выглядишь. Не монетка же тебе наколдовала!

Аля посмотрела на своё отражение в зеркале. Стол на кухне стоял так, что можно было в открытую дверь смотреть на себя во время ужина. Отличная находка для худеющих. Особенно если ужинать в чём-то облегающем.

В отражении сидела Аля с рыжими волосами. Она и забыла, что не виделась с Колей после салона. Получалось, она его хвалила за комплименты, хотя надо наоборот ругать за невнимательность. Она пришла чуть ли не час назад, а новый цвет волос он только заметил.

— Ты про волосы, что ли? — она накрутила янтарный локон на палец.

— Точно. Волосы! — Коля хлопнул себя по лбу, потом присмотрелся: — А какие были раньше? Не такие?

— Коль, ты дурак?

— Спасибо на добром слове.

— А какое ты хочешь слово, если после двенадцати лет знакомства ты спрашиваешь у меня про волосы?

Коля натянул себе на голову футболку и спросил:

— Ну и какие у меня волосы? Какие? Какие?

— Да ну тебя!

— Не «да ну меня», а какие?

— Ну такие… тёмные… русые…

К своему ужасу, Аля не могла сообразить, какого цвета у Коли сейчас волосы. Он не брюнет, не блондин. Хотя было время, когда он красился во что-то почти белое, это было жуткое зрелище. А что было с его головой теперь, она не помнила. Так привыкла, что Коля — это Коля, и всё равно, что там у него с волосами.

— Не можешь сказать ничего толком про мои волосы, а ко мне придираешься! — Коля вылез из футболки. — Как ты решилась на краску? Ты же не хотела. Тоже монетка?

— Не совсем. Пришлось идти в салон своими ногами. Монетка исполнять желания не умеет. Только даёт второй шанс. Теперь я точно знаю. Так что это вот, — Аля потрогала волосы, — только со второй попытки вышло, парикмахерша посоветовала. Блонд, который выбрала я, превратил меня в серую мышь.

— А теперь ты рыжая мышь? — он прикрыл руками голову, ожидая расплаты за свою шутку.

— Сам ты мышь. Сиди тут со своими солёными огурцами, а я домой пойду.

— Оставайся, — примирительно сказал Коля. — Киношку посмотрим. Красивые волосы. Мне правда очень нравится цвет. Было бы плохо, я бы сразу заметил. А тебе так хорошо, как будто так и должно быть.

— А тебе не надо доделывать твои писульки? — Аля домой не торопилась.

— Не писульки, а дипломный проект для будущего большого босса. И да, не надо.

— Отказался? — испугалась Аля. Она знала, что работа останется неоплаченной, если итогового результата не будет.

— Почему отказался? Доделал!

— Когда доделал? Почему мне не сказал?

— Кто-то вчера написал, что лёг спать сразу после «Спокойной ночи, малыши».

— А сегодня чем ты был так занят?

Но Коля уже ушёл в комнату и не слышал её вопроса. Аля побрела за ним по коридору и плюхнулась на диван. Она не хотела думать ни о новых волосах, ни о монетках, ни об Аликах, ни об увольнении.

Проснулась Аля на Колином диване. Заботливо накрытая пледом, она не сразу сообразила, почему спит здесь. Потом вспомнила, как осталась смотреть фильм, как долго не могли определиться, что включать, как начали один, потом второй и даже третий, и всё было никак не втянуться. Вероятно, Аля так и уснула, потому что сообразить, какой фильм они в итоге досмотрели, не смогла.

Она встала, потянулась, взяла с журнального столика чашки с остатками чая и понесла их на кухню. По пути заглянула в спальню, откуда доносилось громкое Колино сопение. Он крепко спал. Его лицо, примятое подушкой, выглядело точно так, как в тот день, когда он придумал звать её Алей и спас от грозной Александры Сергеевны.

Коля как будто почувствовал её взгляд и резко сел в постели.

— Что такое? В чём дело? — он растерянно крутил головой по сторонам, стряхивая остатки сна. — А, это ты! Чего зыришь, глаза пузыришь?

Он откинулся обратно на подушку и накрылся одеялом с головой. Аля засмеялась: очень уж этот обиженный тон и детская присказка подходили к его сонному лицу.

— Завтраком накормишь или мне идти домой? — спросила она.

— Ты для этого меня разбудила? Ну какая наглость! — донеслось из-под одеяла.

— Да, наглость самая настоящая, — согласилась Аля. — Кормишь или нет?

— Да кормлю-кормлю. Дай хоть проснуться. Могла бы и сама приготовить что-то, кстати.

Аля живо нарисовала в своём воображении, как печёт прозрачные блинчики и подаёт их удивлённому Коле. Вот это был бы сюрприз! Правда, она никогда раньше блинчиков не пекла и даже не видела, как это делается. Мама всегда вставала заранее, и к Алиному приходу на кухню завтрак был готов. А когда она стала жить одна, бутерброды и глазированные сырки прекрасно избавляли от необходимости что-то готовить на плите и пачкать сковородки. Но картинка совместного завтрака, приготовленного ею не только для себя, но и для безотказного надёжного Коли, вдруг так приглянулась, что она сказала:

— А давай! А приготовлю. Спи ещё!

Коля недоверчиво смотрел на неё, откинув одеяло с лица.

— Спи-спи! Что я, завтраком тебя не накормлю? — уверила его Аля.

— А что, накормишь? — в вопросе слышалось сомнение.

— Готовься удивляться!

Первым делом Аля нашла в интернете инструкцию «Как готовить блины». На первый взгляд, ничего сложного. Яйца разбить, молоко влить, муку насыпать. Подробности про просеивание и взбивание она перемотала. Сахар нужен, соль зачем-то ещё. Аля не поняла, зачем и сахар, и соль. Решила солью пренебречь. Еда должна быть или сладкая, или солёная. Что-то там ещё про щепотку ванилина для запаха, про хлопья овсянки для пользы, про ложку клетчатки для пищеварения тоже пропустила. Все продукты нашлись в Колиных запасах. У Али дома не было ни муки, ни молока, ни яиц. На звание хозяйки года она точно не претендовала. А вот Коля мог бы. Немного полазив по ящикам, Аля нашла две идеальные сковороды и красивую миску в разноцветный горошек. Взяла венчик с перламутровой ручкой, но потом положила его обратно, увидев блендер. Блендер определённо справится лучше венчика, решила она и стала складывать ингредиенты в прозрачную чашу, отставив красивую миску в сторону.

Осколки скорлупы утонули в молоке, Аля хотела их выловить, но после десятка попыток поняла, что это гиблое дело. Не хотелось признаваться, но фраза из мультика про Вовку «И так сойдёт» служила её девизом на кухне. Как бы мама ни внушала, что «если быть, то быть лучшим», Аля смогла с годами принять мысль, хоть и с большим трудом, что это невозможно. Прекрасная балерина не может быть отличной штангисткой. Так что да, у Али другие таланты. Какие? Неважно. Другие.

Молоко немного пролилось, мука рассыпалась, столовая ложка застряла в сахарнице. Пришлось засунуть туда же чайную, прикинув, что одна столовая — это примерно три чайных. Или две? Или четыре? Вспомнив считалку про Лунтика на тележке, развозившего всем орешки, остановилась на соотношении три чайных к одной столовой. Засыпала сахар в блендер к яйцам и молоку и сообразила, что можно было не считалку считать, а определить опытным путём, использовав другую такую же столовую ложку, их у Коля было в избытке. Вздохнув, Аля махнула рукой. И так сойдёт.

Содержимое чаши подозрительно близко подобралось к отметке «мах» и даже местами за неё перевалило, но Аля не обратила на это внимания. Ещё она не учла, что блендер предполагал обязательное использование крышки при использовании.

— А-а-а-а-а-а, — истошно заорала Аля, когда смесь муки, молока, яиц и чего-то ещё полетела во все стороны разом, заливая глаза, нос и рот.

В панике она продолжала давить на кнопку, не понимая, что только усугубляет положение и увеличивает масштаб бедствия. Только прибежавший на шум Коля смог отцепить её пальцы и остановить извержение тестового вулкана. Он не успел одеться, и блинная жижа стекала по его голому торсу, задерживаясь на резинке от трусов на секунду и продолжая движение дальше. Алины роскошные рыжие локоны повисли густыми сосульками вдоль лица. Глаза залепило тягучим тестом. Казалось, кусок скорлупы оказался под правым веком, но достать его руками, измазанными несостоявшимися блинами, не получалось. Потолок, шторы, кухонные шкафчики, плита, вытяжка, стулья, пол — как такое небольшое на первый взгляд количество теста могло нанести кухне такой урон?

Аля боялась шевелиться. Она хорошо знала Колю, но даже его терпение не безгранично. Сколько часов потребуется, чтобы привести кухню в надлежащий вид, страшно даже представить. Перспектива отпрашиваться у Ирины Петровны ради уборки после вчерашнего разговора пугала не меньше перспективы провести с тряпками ближайший месяц.

Вдруг Коля засмеялся. Он вытер лицо надетой на Алю футболкой, нагнувшись для этого пониже, и сел на пол прямо в лужу теста.