Бесплатный фрагмент - Изгои

От автора

Дорогие читатели, поверьте, приняв решение написать повесть, основанную на реальных событиях, вмещающую в себя настоящие людские судьбы, их хитросплетения, взлёты и падения, человеческие слабости и настоящие чувства, делать её достоянием общественности не планировал. Стопка исписанной бумаги должна была занять почётное место в письменном столе, в надежде на прочтение собственными детьми, но случайность, как всегда, внесла свои коррективы. Попавшаяся, на глаза друзьям, рукопись вызвала массу эмоций от проклятий до признаний — это и стало отправной точкой в решении о публикации. Как знать, может быть, описанная история будет не только интересна, но и, возможно, заставит читателя остановиться, задуматься и взглянуть на мир с непривычной точки зрения. Легко ли увидеть мир глазами любимого человека? А глазами ненавидящего? Достоин ли человек ненависти, если завтра его не станет? Возможно ли прощение и что не прощается никогда? Любовь и измена, предательство и настоящая дружба, счастье и неразделённое горе — мир многогранен, и в этом его непостижимость и красота. Главный инструмент в принятии окружающего, открывающий восхитительное устройство мира, как «Золотой ключик», в сказке Алексея Толстого, — умение прощать. За этим затёртым и уже обыденным для нашего уха, словом, стоит главное — Любовь. Именно она, Любовь, позволит, научит и подскажет дорогу к безусловному прощению самих себя и окружающих.

Для того, чтобы рассказать о судьбе главных героев вполне достаточно, скорее всего, было бы несколько десятков страниц. Задача, поставленная мной сложнее, поэтому судьба героев второстепенна… Намного важнее предложить задуматься о многообразии оттенков людских характеров, отсутствии белоснежно нежных и идеально чёрных персонажей, их косвенном или прямом воздействии на окружающих, а также о колоссальных последствиях, абсолютно каждого нашего поступка и даже помысла. Опираться в своём повествовании я буду исключительно на воспоминания.

Воспоминания — суперкар, выданный нам в пользование для перемещения во времени Всевышним, с великим, я думаю, смыслом — взглянуть на себя, свои поступки в прошлом для того, чтобы сделать выводы и предостеречь, обезопасить и, возможно, научить будущие поколения. Может так и предаётся мудрость? Кто-то, сев за руль удивительной машины времени, врастает в неё и живёт одними воспоминаниями, кто-то, загнав в гараж, боится даже подумать о прожитом, пряча всплывающие картинки прошлого в самые потаённые уголки памяти. С уверенностью можно утверждать, что жить без памяти проще, — спокойнее, удобнее и даже выгоднее. Почему? Ответ прост: именно там, в прошлом, вспоминая события, мы можем наткнуться на собственную совесть. Спорить с ней тяжело, а переубедить — невозможно. Кто я такой, чтобы кого-то осуждать или тем более учить? Моя задача — заставить задуматься, не более…

Парадокс заключается ещё и в том, что абсолютное большинство воспоминаний, а, скорее всего, почти все, не являются собственностью! Спросите друзей о совместном посещении кинотеатра, на предыдущей неделе, вы удивитесь, — это уже не ваши воспоминания, а воспоминания коллектива! Так или иначе, переплетаясь с судьбами тысяч и тысяч встретившихся нам людей, они становятся общими. Поистине, уникальные воспоминания формируются лишь собственными, никому невидимыми, радостями, страхами, переживаниями, наслаждениями, мечтами и разочарованиями. То, что пережило наше сердце, только это является личным прошлым. Вспоминая прошлое, человек, прежде всего, делится именно тем, что запомнилось именно ему, что волновало его в тот момент, на что он надеялся, рассчитывал и мечтал. Может ли это совпадать с вашими ощущениями? Уверен, что нет. Вы видели, казалось, то же самое, но своими глазами, сидели на подобном стуле, но напротив и шли по той же мостовой, но в неудобной обуви — воспоминания могут быть прямо противоположными! Если вы не хотите увидеть мир другими глазами, с другой стороны улицы, почувствовать мозоль соседа, натёртый его неудобной обувью оставьте эту книгу в покое — для вас припасено множество других.

Решившись выслушать чью-то историю, необходимо помнить: вам открывается уникальное произведение, а, следовательно, относиться к нему необходимо так же, как перелистывают бесценный фолиант сотрудники музея — в тишине и перчатках. Смысл вслушиваться в текст может быть только в одном — в личных заметках «на полях». Абсолютная глупость топать ногами рассматривая картину «Грачи прилетели» из-за своего несогласия с Саврасовым, в цветопередаче, или возмущаться некомпетентностью Геродота, склонившись над картой Мира — это их история, это их ви́дение мира. Также признаёмся честно сами себе, — и Алексею Саврасову, и древнегреческому географу абсолютно наплевать на ваше мнение об их правде. Отсюда вывод: если их труд, мировоззрение, история привнесли в ваш мир опыт, красоту или знания, оставив те самые заметки «на полях», — вы стали душевно богаче. Если же нет — это значит только одно: это не ваша война, пройдите тихонько мимо.

Я не обещаю вам лёгкого чтения, извините, но… Впервые поймал себя на мысли, что выступать рассказчиком значительно сложнее, чем слушателем. От принятия решения поделиться и до последней точки необходимо, предельно честно, не вырывая неприятные, а может, и постыдные страницы, вспомнить, прочувствовать заново и найти буквы, которые хотя бы от части передадут то, что чувствовал когда-то главный герой. Слова иногда застревают в горле, а пальцы отказываются переносить мысли на бумагу, но решение рассказать принято, цель — заставить хотя бы на минутку задуматься о последствиях своих поступков или, наоборот, безразличия, определена. Я справлюсь — цель того стоит.

P.S. Все имена, фамилии, населённые пункты, в большинстве своём, изменены до неузнаваемости, в связи с чем пить корвалол и рвать, в бешенстве, волосы на голове, тем, кто себя узнал в героях повести, не имеет смысла.

ГЛАВА I ИЗМЕНА

май, 2006 г., г. Мелучинск.

Игорь проснулся на полу кухни, — Хорошо, хоть стола нет, — первая мысль, пришедшая в голову, звучала достаточно убедительно и жизнеутверждающе, — иначе как бы я поместился на двух квадратных метрах? Господи, что за вселенский праздник вчера был? Почему выбор пал именно на кухню? В зале намного уютнее и, как минимум, мягче! — Отбросив идею вскочить или хотя бы, встать с пола, он перевернулся на спину и вытянулся во весь рост. — Чёрт, какие только не приснятся сны, в полукаматозном состоянии, даже страшно, — рассуждал Игорь, оглядывая масштаб нанесённого ущерба ураганом, который, по всей видимости, бушевал здесь вчера.

Только коварным сговором Перуна и Диониса можно было объяснить, почему выбор эпицентра разрушений пал на маленькую кухню общежития. Несколько бутылок пива, разбросанных по полу, рассыпанная пепельница, рюмки, несколько тарелок, розетка с вареньем и даже чайник, уютно разместившийся в нише для мусорного ведра — вызывали массу вопросов. — Видимо, чай всё же пили, — сделал однозначный вывод Игорь, — молодцы, культурно отдыхать умеем. Вот и гитара стоит целая — удивительно, но тоже зачёт… Ну что же картина проясняется — орали песни, пили чай с вареньем, случайно в танце кто-то зацепил пепельницу… Так всё и было… Наверное. — Собирал из увиденного, логическую цепочку Игорь, — хотя, безусловно, белых пятен ещё много… Ладно, — мыслено махнув рукой, произнёс он, — это будет основой официальной версии. Мысли всё же материальны, — отметил он, провожая взглядом откатившуюся по полу стеклотару. Нелепым выглядела аккуратно стоя́щая стопка чистой посуды, накрытая ярким кухонным полотенцем, в компании с пустыми бутылками, из-под настойки. — Ну вот, Иринка вчера, даже сделала попытку навести порядок, — констатировал Игорь, — дай ей бог здоровья. С соседями мне определённо повезло. Н-да уж… Зачем же так было напиваться-то? — Пытался вспомнить, вчерашний вечер, ночь, взволновавший сон и, одновременно, уложить непослушные волосы, хозяин капища.

— Во сне-то всё может быть, да? — Конечно! Там может быть даже то, чего не может быть никогда, — успокоить чувство тревоги, нахлынувшее вместе с воспоминаниями, почему-то не удавалось. — Так-с, сына позавчера, Иринка забрала и положила спать у себя — это я ещё помню, сам попросил… Значит, за Лёшку могу быть спокоен — хоть что-то хорошо, — поставил «галочку» Игорь, — сейчас порядок наведу, и всё будет так, как будто ничего и не было. А зачем я просил за сыном присмотреть? Ах да-а!..

Это было давно, прошло почти десять лет, с того момента, как Игорь с женой и годовалым сыном перебрались из небольшого городка Краснодарского края на Крайний Север. Только там, казалось, существовала надежда найти свой райский уголок, где можно было бы спокойно жить и работать. Жажда семейного гнёздышка превратилась в борьбу за выживание и существование, а четыре официальных места работы Игоря окончательно приземлили все желания и стремления. Быт, который с таким трудом налаживался и приобретал формы уютного жилища, всё меньше и меньше казался ценностью. С каждым приобретением, чего бы то ни было, улучшением, он всё меньше и меньше хотел сюда возвращаться — в доме пропала Любовь… Неуловимо, плавно и безвозвратно, как анестезия, действующая одновременно на обоих, страсть и нежность растворялись, превращаясь из безумной зависимости, необходимости в абсолютное безразличие. Основным цементом отношений Игоря и Нади всё больше и больше становилось понятие долга. В семейной жизни было почти всё: уют, забота, сопереживание, поддержка и даже отдельная уборная и ванная комната, но Любовь настолько незаметно, что он даже не заметил, ушла.

Можно не сомневаться — путь от «перестали быть желанными» до «необязательными друг для друга», очень короток. Цель оправдывала любые вложения и трудозатраты — спасти отношения, казалось, ещё, возможно, пока не перейдён Рубикон. Деньги, не главное — они зарабатываются, воруются, находятся, тратятся, теряются, — это не тот жизненный ресурс, о котором сто́ит переживать, более того, чем этого требуют обстоятельства.

Какой первый признак кризиса отношений? По мнению Игоря, ответ был на поверхности — отсутствие близости. Опираясь на этот факт, учитывая бурную фантазию, можно выстроить массу конспирологических теорий начиная от «пропавшей искре», «отсутствие интереса», «утрате уважения» до «нежелания общаться», «находиться рядом» и «открытой неприязни». Совместное посещение сексопатолога, по инициативе Игоря, обернулось откровенным разговором и принятием совместного решения о пластике. Согласно мнению доктора, супруг не удовлетворён отношениями, а у супруги, появились комплексы, в связи с набранным весом. Для Игоря было удивительным, насколько быстро Надежда поддержала идею привести себя в порядок. В тот момент показалось, что ещё ничего не потеряно и можно вернуть и былые чувства, и страсть, нужно только вспомнить, как всё было, когда они были счастливы. Ещё чуть-чуть и его Малыш, как он её называл, станет привлекательной, он — опять желанным, как когда-то, а в семье опять будет звучать смех и воскреснет нежность — так считал Игорь.

Сегодняшняя ситуация косвенно связана с попыткой реанимации безумной страсти между Игорем и Надеждой — он остался один в ожидании супруги, находившейся в больнице, — операция прошла успешно. Переживания за успех остались позади, но тлели ли ещё угли? Отношения последних лет усиленно и целенаправленно превращали тлеющие угли в пепел… Возможно ли вернуть уже ушедшую Любовь? Конечно, можно и, более того, — это случается сплошь и рядом, — рассуждал Игорь, но, к сожалению, не догадываясь, что случается это, как правило, только в индийских сериалах. Были ли одни и те же цели у него и у неё, в этой операции, — теперь остаётся только гадать…

Верите ли вы, что сможете любить безногого или безнадёжно больного? Здесь никого нет — только вы и эта повесть — можно ответить абсолютно искренне! Отдавать долг, заботиться, ухаживать, быть опорой и поддержкой, возможно? Безусловно — да, но это не Любовь! Настоящая Любовь — это не только потребность дарить счастье, но и необходимость обрести его. Все мы созданы для того, чтобы быть счастливыми — читай — получать Любовь. Что же такое Любовь? — это костёр, в который необходимо постоянно подбрасывать дрова, дрова счастья. Пламя будет гореть столько времени, насколько хватит сил и желания двоих — это труд, причём труд общий! Стоит одному зазеваться, отвлечься, или уверовать в то, что костёр уже никогда не погаснет, как случается неизбежное — довольствоваться угольками, а впоследствии — пеплом. Кто может с этим не согласиться? Ещё раз, представьте на минуточку, что вы по-настоящему любите парализованного человека, такое возможно — безусловно! И день, и месяц, год, два… Вы счастливы? Любовь ли это? Ведь именно она должна приносить счастье! Что же произошло? Может, вы устали поддерживать огонь в одиночку или просто одних ваших дров недостаточно? Тлеет ли костёр или это уже угли — привычка или холодный пепел?

Вся повседневная рутина может слететь во сне, как надоедливая пыль; его любят, он лучший, им гордятся, дышат его существованием, и он, с наслаждением, возвращает ответным чувством, всё ей… Ей одной. И так будет вечно! Всё то, о чём он, казалось, забыл, то, что было так давно, а последние несколько лет уже кажется собственной фантазией, бредом и сном, способно проявиться снова, в царстве Морфея. От случайных прикосновений, к её коже, бьёт током и бросает в жар… Остаётся только ответить самому себе на единственно важный вопрос, в этом сне, — кто она?! Белокурые волосы, ниспадающие на оголённые плечи, короткая, чёрная юбка, с весело пританцовывающей кисточкой на поясе, разноцветные, яркие носочки — Обернись! Я тебя знаю?!

Страх сменился ужасом от одной только мысли, что это мог быть не сон, а всё происходившее во сне было наяву, на этой кухне, на не первой свежести линолеуме, и, главное, с кем? Со Светкой, — женой лучшего друга — Сашки! Попытка привести себя в относительно вертикальное положение, увенчалась успехом. Игорь, прислонившись к стене, сел, — Фух, ну и приснится же такое… Слава Богу — это сон. — Он вспомнил, как ещё позавчера сидели с соседями, пили вино, общались, играли на гитаре, а когда стоять стало тяжело, он сам предложил им переместиться в идеальное для посиделок место — кухню! Конечно, ведь именно там можно курить и сидеть прямо на полу, а в данном случае, отсутствие мебели — большой плюс! Во-первых, это даже удобнее: расположение «на корточках», вносит своеобразный интим, сближает собеседников, так как неудобно всем одинаково, а во-вторых, тянуться к пепельнице совсем недалеко, а если станет и вовсе тяжело, то и необязательно… Хронология последних дней восстанавливалась, жизнь налаживалась практически без помощи человека…

— Да, Надя позавчера приезжала, — вспоминал Игорь, — зачем нужно было срываться из больницы и мчаться домой, ночью? Тем более, сразу после операции! Переживала за детей, мол, они остались с отцом наедине, и он не справится? Чушь какая-то! Приехала — проверила… Ну да, за болтовнёй, под настойку, с соседями, не услышал телефонного звонка, но с детьми — то всё хорошо, да и не могло быть по-другому. Перезвонил бы я позже, когда увидел пропущенный звонок — очередной скандал, на ровном месте. Потом уехала обратно, на такси, — чего добилась? Успокоилась насчёт детей — может быть, как вариант, помотали друг другу нервы — абсолютно точно. Некрасиво, конечно, с моей стороны, но это же случайность… Да, это было позавчера, а вчера — то что? Чёрт! — В воспоминаниях вчерашнего вечера выпало имя Светлана, — Да, она мне вчера позвонила, посиделки были моментально свёрнуты, и я пошёл, к ней, вернее, к ним, с Сашкой, а дальше…

Игорь вздрогнул от неожиданности — в окно постучали. Для привыкшего к звукам жизни, на первом этаже общежития: телепортации мусора и мебели из окон, вечных разборок подвыпивших соседей, драк, зашедших погреться, любителей подъездов, стук в окно был в новинку.

Этот стук Игорь запомнит на всю жизнь — так стучалась новая глава его жизни, тихо, настойчиво, кончиками пальцев. Подняв голову, он увидел переполненные мусорные баки, под окном, месиво грязного снега, лежащего островками между луж, и детскую шапочку в бело-красную полоску, с красным помпоном — шапка Светы. — Игорь, открой, это я!

ГЛАВА II ВСТРЕЧА

Май, 2006 г., г. Мелучинск

— Привет, входи, — стараясь не смотреть в глаза Светлане, выйдя из ступора, с секундной задержкой, отреагировал Игорь.

— Послушай, ты ни в чём не виноват, так сложились, если хочешь, обстоятельства. Вспомни, мне нужна была помощь, мне давно нужна помощь, — Света взяла Игоря за руку, — Сашка сам виноват… Знаешь, честное слово, если бы не Надя, твои дети и, если бы Сашка не был твоим другом, я никогда не сказала, что мне жаль, что так получилось. Хочешь, я это скажу, но мне совсем не жаль. Мне было хорошо с тобой вчера и сейчас, когда я рядом, мне тоже хорошо, с тобой. — Она прижалась и обняла его, — Я сейчас уйду, для всех всё останется по-прежнему, но я буду ждать твоего звонка, если захочешь, столько, сколько потребуется… Я буду ждать… Молча… Напиши мне, когда ты захочешь, когда будешь готов разговаривать — я отвечу. Я обязательно тебе отвечу… Пока! — С этими словами, пряча слёзы и не дожидаясь ответа, Света выскочила из квартиры.

Игорь вспомнил начало стремительно развивавшихся событий, до малейших подробностей: девятое Мая, ледяной дождь и такой же парад Победы, замёрзшее Комсомольское озеро.

— Зачем мы туда попёрлись? — спросил сам себя Игорь, и сам же ответил, — Н-да, но было же весело.

Потом поход в парк, — картинками вспоминал Игорь, — большой, весёлой и дружной компанией, — что-то выпивали, по дороге от одного магазина до другого, потом покупали ещё…

— Ах, вот почему мы пошли к Сашке — от его квартиры до «Вечного огня» — триста метров! — поймал себя на мысли Игорь. Света чего-то много и красиво собрала на стол, но поскольку он не был больши́м гурманом и считал, что закуску в еду превращать не стоит, вспомнить чего, конкретно было много, не смог — да это было и неважно. Песни орали, точно… Дойч, старинный друг, на бис, хотел бесконечно исполнять «Владимирский централ», пока все единогласно не решили, что уже вполне достаточно. Потом пришли друзья Сашки и Светы — хорошие ребята, с отличным чувством юмора и тоже пели, если можно, так сказать. Вовку Деточкина забрала Наташка и увела домой… Хотя всё было культурно. Он зашёл на кухню и увидел, как Сашка со своим другом, имя которого, вчера же и потерялось в памяти, делали отверстие в пластиковой бутылке, а на столе уже стояла коробочка с травой… Игорь попытался сказать, мол, ребята и без этого говна всем весело, а спиртного столько, что хватит хоть до утра, но его шутками и прибаутками вытолкали из кухни, закрыв дверь изнутри. Потом, все куда-то разбрелись и музыка, наконец-то замолчала. Светка с Игорем ещё долго болтали, пока не заметили, длительного отсутствия Сашки — пошли искать. Она впереди, Игорь сзади, зашли на кухню, друга, имя которого потерялось, уже не было. Видимо, со своей напарницей ушли, по-английски. Света сделала какое-то замечание, связанное с анашой и запахом в квартире — Сашка же, как сорвавшийся с цепи зверь, со всей силы ударил её в лицо. Закрыв лицо руками, она попятилась назад и наткнулась на Игоря. В этот момент, взбесившийся Александр, нанёс настолько сильный удар ногой её в живот, что она практически припечаталась к Игорю, а тот, в свою очередь — к стене. Слов не было, всё происходило молча. Игорь с одного удара, в голову, сбил Сашку с ног, и тот, упав на стол кухни, казалось, умер, или уснул.

— Однако здорово посидели… Будет что вспомнить на свалке, — только и смог произнести Игорь, проверив пульс, — Свет, ты в порядке?

— Да, Игорь, всё нормально… К сожалению, это «нормально» уже действительно входит в норму.

— Понятно. Увы. Дальше сами… Если что — звони, я пошёл. Пока.

Не успел он спуститься этажом ниже, как сверху на него набросился Сашка. Повисшее на спине тело настолько сильно вцепилось в одежду, что бросок его на пол сорвал с Игоря куртку, свитер, и даже майку. Поднимая друга с пола из соображений, что лежачих и потерявших, в очередной раз сознание, друзей бить нельзя, он склонился над ним, взвалил на плечо и понёс домой. Неожиданно очнувшийся симулянт воспользовался эффектом неожиданности и, впившись зубами в оголённую спину, откусил кусок кожи, сколько поместилось в рот. Игорь, взревев от боли стряхнул с себя психопата и не доверяя тому, что очередная потеря сознания — это не игра, принялся избивать лежащего до тех пор, пока тело не обмякло.

— Свет, я тебе опять мужа принёс. Извини, что так… — Убедившись в том, что Сашка дышит и больше симулировать потерю сознания не собирается, он затащил его в квартиру и бросил его на пол коридора. — Если он не успокоится, — указывая на лежащее в коридоре тело, продолжил Игорь, — набери меня, а лучше вызови ментов. Мордобоем, мне кажется, здесь уже ничего не добьёшься. Идиота кусок… Я ушёл. Пока.

Надев сорванную одежду, на залитую кровью спину, Игорь не торопясь отправился домой, рассуждая о дружбе и семейном счастье, в отдельно взятой ячейке общества. Светку было очень жаль — жить с наркоманом очень сомнительное удовольствие. Всё произошедшее было, можно сказать, откровением — никогда он ещё не сталкивался вживую с подобными проблемами, перевоплощениями, потерями даже не облика, нет — разума! Человек моментально превратился в зверя! Считаных минут было достаточно, чтобы забыть собственную жену, избить её и рвать зубами друга.

На следующий день, на работу вышли все, кроме Сашки. Он сам позвонил Игорю, через несколько дней, извинялся и просил прощения, объясняя помешательством на фоне алкоголя, клятвенно заверяя в осознании своего неадекватного поведения. В конце разговора он поблагодарил Игоря за то, что тот остановил его, в неадекватном поведении, но посетовал, что с разбитым в кровь лицом на работе сможет появиться не раньше, чем через неделю.

— Дурак ты Саня, лицо у тебя не через неделю, так через две придёт в норму, а у меня шрам, на спине, останется на всю жизнь. И вообще, завязывал бы ты с дурью — бычий это кайф, лучше бухай. Выйдешь, на работу, — поговорим. Выздоравливай. — Напутствовал его в ответ Игорь.

Продолжение последовало через несколько недель. Неожиданный, но предсказуемый телефонный звонок застал Игоря за просмотром, вместе с сыном, Лёшкой, лишённого какого-либо человеколюбия, доброты и смысла, зарубежного мультфильма. Пытка отца мультфильмом продолжалась недолго.

— Игорёк, срочно приезжай, — ревела, в трубку, Света, — у меня беда. Не по телефону. Срочно! — Всхлипы в телефонной трубке не оставляли ни малейшей надежды на розыгрыш.

— Свет, как ты себе это представляешь? У меня сын, маленький, Нади нет, — попытался возразить Игорь, одновременно представляя, что намеченная на сегодня пьянка с друзьями-соседями по общежитию, видимо, переносится. — Ладно, сейчас что-нибудь придумаю, еду, вернее, иду, не реви!

Поднявшись этажом выше, он постучал в дверь к друзьям. Как и положено в дружной семье, дверь постарались открывать сразу оба, но в узком коридоре комнаты помещался только один взрослый человек, поэтому за спиной, открывшей дверь Ирины скалой возвышалась громада Виктора.

— Всем привет! Посиделки переносятся, пардон те меня… Ребята, выручайте, мне нужно бежать, посмотрите за Лёшкой? — Обратился он скорее не к ячейке общества целиком, а отдельно к Ирине, и, заметив в глазах недоумение, добавил, — Блин, простите меня. Я и сам не очень рад, но так надо… Что-то случилось у друзей — срочно нужно к ним… Думаю, что я быстро, но обещать не могу.

— Посмотрим, конечно, не переживай, — отозвалась Ирина, — у меня такой же вон, кота мучает. — Кивком головы указывая на мальчугана, раскачивающего кота, из стороны в сторону, держа за задние лапы, отчего тот уже готов был потерять сознание или, как минимум, сорвать голос. — Где один там и двое! Сам приведёшь или мне спуститься?

— Спасибо тебе, Иринка. Вот, — он протянул связку ключей Ирине, — ты там всё знаешь. Лёшка дома телек смотрит. В любом случае — я на связи. Обещаю, на следующих выходных я весь ваш. — Натягивая, в дверях, шапку, попрощался Игорь, — всех целую! Пока!

Расстояние между общежитием Игоря и домом, в котором находилась двухкомнатная квартира друзей, обычным шагом преодолевалось около получаса, но, местами переходя на бег, Игорь преодолел его меньше чем за пятнадцать минут.

— Привет, где Сашка? — начал Игорь с порога, обращаясь к Светлане, но сделав шаг в коридор, потерял дар речи.

Открывающееся зрелище легко дало бы фору всем декорациям к фильмам ужасов Тоби Хуберу или Альфреду Хичкоку, вместе взятым, — все стены и даже потолок были залиты кровью. В нос ударил смешенный запах алкоголя, анаши, сигарет и чего-то влажного и, казалось, тёплого. Кроссовки Игоря тут же прилипли к полу и при попытке сделать шаг, с трудом оторвавшись, с хлюпающим звуком, прилипли снова.

— Не разувайся, — произнесла Светлана, — проходи.

У Игоря не было ни малейшего желания, ни то, что разуваться, но и находится в загоне для бойни крупного рогатого скота или самом центре Куликовского поля, поэтому любезное предложение хозяйки осталось без ответа.

— Жесть… Что случилось? Где Сашка? — Выдавил из себя Игорь, — ты его убила? Расчленила и съела?

Света села на край кровати, обхватила голову руками и сквозь слёзы рассказала, что муж уже больше недели курил наркотики не переставая. Несколько дней он уговаривал её присоединиться, и она, в конце концов, согласилась попробовать, но чуть не умерла в конвульсиях…

— Знаешь, что я ему не прощу никогда? — Она вытерла слёзы рукавом, — То, что когда я, вот тут, — она показала на пол, возле кровати, — корчилась, он на мои мольбы вызвать скорую ответил: «Нельзя вызывать скорую — они приедут вместе с ментами и меня посадят!» Сука! Он предал меня! Он боялся за себя, понимаешь?! На следующий день я собрала детей и ушла к маме. Он обычно каждый день звонил… Я не брала трубку — он с детьми разговаривал… А тут второй день нет звонков — вот я и решила зайти, проверить… Я и в милицию звонить-то сейчас боюсь, поэтому и позвала тебя… Как ты думаешь, с ним всё хорошо?

— Свет возьми себя в руки, — приобнял Светлану за плечи Игорь, — судя по тому, что мы видим, я не уверен, но в том, что всё будет хорошо — это точно.

— Конечно, я никого не убивала! У меня бы рука не поднялась… Что мне делать? — Рыдая навзрыд, спросила Света. Где мне его искать? Это я во всём виновата! Не нужно было уходить…

— Так, давай сначала успокоимся, как минимум труп мы не видим — это хорошо, — с этими словами Игорь пошёл осматривать квартиру, — да и ты-то тут при чём? Это его выбор. Квартиру, конечно, за неделю в порядок не привезти… Трёшь!

На кухне находился эпицентр апокалипсиса — окурки, разбитая посуда, разбросанная по полу, вперемежку с пустыми бутылками, всё было густо полита кровью. Лужи крови на полу можно было хоть как-то объяснить, но кровоподтёки на стенах и отчасти на потолке объяснению не поддавались. Нож для хлеба, картонная коробка, блока сигарет «Winston», с остатками крови и зеркало, бросились Игорю в глаза. Единственное объяснение увиденному было одно — он резал сам себя, набирая кровь в коробку из-под сигарет.

— Господи, ну ты и дурак! Зачем?! Что ты хотел этим доказать? Захотел бы сам себя убить, спокойненько лёг бы в ванну, включил тёпленькой водички и вскрыл вены. — Пытался найти разумное объяснение Игорь, — Но нет, такой задачи не было! Нужен был вау-эффект! Ну, Саня, ты переплюнул сам себя! Пока логично… Да! А чтобы войти в транс — стоял и резал сам себя возле зеркала, после чего, набрав достаточное количество крови, разбрызгивал её по стенам и потолку. Твою ж мать…

Фрэнсис Форд Коппола, вышел и нервно закурил на лестничной площадке.

— Машины нет, — прервала размышления Света, — видимо, уехал. Блин, куда?! В таком состоянии! За руль?! Чёрт — чёрт, ну что за идиот?! — В этот момент у неё зазвонил телефон, — Алло, да, Сашка, это ты? А вы кто? Слушаю. Где он сейчас? Я еду! Поехали, это дурак врезался в цветочный магазин, на автобусной остановке, пытался убежать, его поймали, сейчас везут в «Психоневрологический центр».

Хлюпая и прилипая к полу, они выбежали из квартиры, чтобы поймать такси. В «ПНД» обрадовались, что у пациента есть родственники, намекая на благодарность, которую обязательно нужно выразить лечащим врачам, а лучше сразу принести в пакете или конверте. Люди в белых халатах не скрывали своего разочарования, увидев растрёпанных и запыхавшихся молодых людей, ворвавшихся в медучреждение с пустыми руками. Сильно расстроившиеся последователи Гиппократа, без каких-либо подробностей, через стекло ординаторской сообщили: «Жив-здоров, лежит под капельницей. В ближайшие три дня мы к нему никого не пустим. — И, для непонятливых, уточнили, — Даже вас», — обращаясь к Светлане. Так что всем спасибо, все свободны.

Удовлетворённые ответами медиков, насколько это возможно, Игорь и Света отправились в направлении дома. Ночь, дождь и редкие фонари, успокаивали создавая своеобразную атмосферу умиротворения, а учитывая бурно проведённый вечер, располагали к полному откровению. Выговорится было необходимо обоим. Путь от места, где остался Сашка, до дома занял, по ощущениям несколько часов. Эмоциональный диалог постепенно перешёл в разговор о смысле жизни, изредка прерываемый всхлипываниями Светланы. Игорь, чтобы как-то отвлечь её от происходящего, рассказывал странные, на его взгляд истории, из совместной жизни с Надей. На своём примере он пытался объяснить, что даже в кажущейся, со стороны, идиллии в его семейной жизни тоже не всё так просто, а значит, и их жизненная ситуация тоже решаема. Он тоже давно не открывался никому, вот так — честно, откровенно и обо всём, что накипело за последние несколько лет, как развивались отношения и к чему они привели.

Он вспомнил, как когда-то давным-давно, тёплой кубанской ночью, держал Надежду в объятиях и рассказывал, о себе, своих мыслях, о планах и мечтах, объясняя влюбившейся в него Надежде, что абсолютно не достоин её — это было первое и, самое откровенное покаяние в его жизни. Текущие сами по себе слёзы, той далёкой ночью, ещё больше подстёгивали говорить только правду, даже ту, в которой он сам себе неохотно признавался, даже оставаясь наедине с собой. Да, он прав, именно так и должно проходить истинное покаяние. И она приняла его! Приняла таким, какой он есть, со своими страхами, грехами, мечтами и надеждами! Именно после этого, он через всю свою жизнь, нёс уверенность в том, что у любящих людей не может быть абсолютно никаких секретов ни в настоящем, ни в прошлом, а будущее должно строиться сообща. На этом, по его мнению, и должна держаться семья, а любая ложь, недосказанность неминуемо приведёт к лавине, которая, сорвавшись, сметёт всё на своём пути, включая Любовь.

Тогда он не понимал, что подобное мировоззрение достаточно спорно и, как правило, не выдерживает критики, в обычной человеческой жизни, так как открывшись, кому бы то ни было полностью, ты неминуемо подсвечиваешь свои слабые стороны и болевые точки. Все случаи, когда подобная откровенность не приводила бы к обратному эффекту, — использованию при должном стечении обстоятельств, против самого доверившегося, скорее всего, занесены в жития святых.

Много лет прошло с тех пор, и только начинавшийся разговор, на неудобную для Надежды тему, упирался в лучшем случае, в стену непонимания, а в худшем, обвинения. Со временем, все переживания, сомнения и мечты, были вынесены за скобки семейной жизни и отправлены на полки, с дорогими сердцу, но уже бесполезными книгами. Рассказывать то, что тебя беспокоит, делиться, мнением, со временем, стало не с кем. А как приятно иногда взять книгу, с названием «Мечты», смахнуть пыль рутины и читать её вдвоём — верить, что всё записанное достижимо и, предвкушать уже не строительство фантастических планов, а их реализацию!

Провожая Светлану, он осознал, что мечты — это не столько планы, выстроенные в голове, сколько ощущение восторга предстоящего исполнения.

— Чёрт, я только сейчас, — обратился он к Свете, — поймал себя на мысли, что я разучился мечтать! Как это могло случиться? Когда?

— Везёт тебе — ты ещё можешь вспомнить, — ответила она, — и начать мечтать заново. Мне же лучше не начинать даже думать, а то выть захочется. Я стала собственностью, но даже не это самое страшное — намного хуже и страшнее, что я не вижу из этого выхода… Это навсегда…

К удивлению, он обнаружил, что совсем забыл то чувство «нужности» или даже «обязательности» присутствия в жизни другого человека, для ощущения счастья. Вдруг, общаясь со Светой, он почувствовал, себя совершенно незаменимым, и если в начале диалога он из последних сил он гнал от себя мысль, о том, что человек, которому он был интересен и нужен не его «Малыш», а супруга его друга, то сейчас это отошло на второй план.

Наркомания — не лучшая зависимость, если и есть какая-то зависимость со знаком плюс, то это точно не она. Сашка, медленно, но уверенно всё больше и больше, погружался в затягивающее его болото. Начав приобретать наркотики по праздникам, через несколько месяцев он уже покупал их несколько раз в неделю и даже вынужден был подтаксовывать, чтобы потратить заработанное на дополнительную коробочку травы. Постепенно рукоприкладство, в семье, стало нормой, а её дети всё больше времени начали проводить у бабушки, — так Света пыталась оградить их от домашнего кошмара. В семье друзей, именно она была тем крепким плечом, о которое можно было опереться, а стабильная работа судебным приставом, открывала перспективы карьерной лестницы и уверенности в завтрашнем дне. Она выступала в виде надёжной бухты, всегда имеющей возможность приютить попавшую в шторм шлюпку — квартира, подаренная родителями Светы, всё же, принадлежала ей. Именно поэтому поведение Сашки было отчасти понятно: бесшабашное сумасбродство, уверенность в безнаказанности, выросли из ощущения никчёмности и злобы на самого себя. Он мог позволить себе практически всё, при этом семье, детям, за все его выходки достанется «лёгкий ветерок» — всю бурю примет Света и её родители. Её мама, безусловно, из лучших побуждений, но явно не сталкивавшаяся с подобными ситуациями, делала всё от неё зависящее, для сплочения семьи. Она, как могла, успокаивала, мирила и объясняла молодым, как они необходимы друг другу, какие у них чудесные дети, а как дальше всё будет только лучше и лучше. Именно из этих соображений она периодически забирала Ваню, которому недавно исполнилось три годика, и большенькую, пятилетнюю Дашу, к себе, оставляя молодым больше времени побыть наедине. Достигнутый эффект оказался диаметрально противоположным, возможно, наличие трудностей, постоянная необходимость в заботе о себе и детях, сплотила бы семью, но было уже поздно.

Только в парке, совсем возле дома, они замолчали и шли молча, обдумывая сказанное, услышанное и произошедшее, за сегодняшний день.

— Я не хочу домой, — сказала Света, — даже больше скажу, — я не могу туда идти, там везде кровь. Там кровью пахнет, понимаешь? Игорь молча кивнул в ответ. — Я, конечно, пойду, вымою там всё, наведу порядок, но не сейчас, не сегодня… Я не могу сейчас… А ты, что будешь делать ты? Домой пойдёшь?

— Я сейчас возьму водки, — устав от прожитого дня, ответил Игорь, — после такого вечера, грех не выпить, выдохну, посижу, где ни будь на лавочке, а потом, да, пойду домой. Торопиться мне сегодня некуда. Надя в больнице, на липосакции, за детьми соседку попросил сегодня посмотреть, так что дома, я уверен, всё хорошо и без меня.

Света схватила его руку — Можно я с тобой, пожалуйста? Я не хочу сегодня туда идти, — она кивнула в сторону подъезда, у которого они остановились, — Я не хочу даже думать, что мне придётся туда вернуться. Я хочу быть с тобой.

ГЛАВА III ИДИЛЛИЯ

июнь, 1996 г., п.г. т. Светлый путь

В дверь квартиры, которую уже около года снимали Игорь и Надежда, позвонили:

— Я открою, опять сосед с разборками пришёл, — сказал Игорь и отложил учебник истории седьмого класса, в сторону.

Перешагнув лежащие на полу развалы книг, в основном учебники по истории, разных классов, контурные карты, стопкой сложенные тетради и открыв дверь, он увидел старшую сестру своего одноклассника — Лену и её мужа Максима. Ребята были незначительно старше Игоря и, живя где-то далеко, на Крайнем Севере, по знакомству, ещё со школы, сдали им, пустующую квартиру.

— Привет, молодёжь! Как жизнь, — весело начала Лена, — грызёте гранит науки? А у вас уютненько, Макс, посмотри, как они детскую кроватку впихнули, здорово! Ну рассказывайте, как вы?

Игорь, не ожидавший такого жизнерадостного напора, слегка замялся, — Привет, всё здорово, спасибо вам, если б не вы хрен знает где бы мы сейчас жили. А чего рассказывать, вы и так половину уже знаете — из дома в деревне, родственники Нади, громогласно подарившие его нам на свадьбу, правда, на словах, попросили нас уйти; я взял академ и работаю в школе учителем истории…

— Привет, ребята! — в коридор вошла Надежда, — Не обманывай друзей, не учителем истории, а учителем всего! История — это основное — про этих арабов и берберов я уже слышать не могу! Он же преподаёт ещё естествознание, основы жизнедеятельности ещё что-то и физкультуру! Вчера ему книжку читала, вслух, пока он тетрадки по естествознанию проверял, и уснула, представляете? Заметил это он, — ткнув, со смехом пальцем в Игоря, — тогда, когда я несколько раз запнулась и уже во сне, повторяла: арабы и берберы, арабы и берберы. Пошли на кухню, я вас чаем напою!

— А ещё Игорь позавчера шубу сжёг соседу! — Продолжила хвастаться заслугами Надя, не обращая внимания, что заслуга весьма сомнительна.

— Стоп, — оборвал её Макс, — какую шубу? На дворе июнь!

— Точно! — Весело смеясь, подхватила Надя, — мы и сами обалдели, когда сосед, живущий двумя этажами ниже, предъявил нам шубу с дырой. Я не удержалась и, мысленно перекрестив, сказала: чур меня.

Официальная, дедова версия гласит, — продолжил Игорь, — я, если опустить нецензурную лексику, нехороший человек, курил на балконе и бросил бычок вниз, который спланировал на только что сшитую, из соболиных хвостов, шубу, последней коллекции. Двумя этажами ниже, как назло, дед решил проветрить шубу — на фиг она ему сдалась на юге, тут даже на Новый год дождь идёт, где он в ней собрался рассекать?! Ну так и вот, — бычок, вылетевший с четвёртого этажа, абсолютно горизонтально упал на шубу времён пугачёвского восстания, отчего потерпевший очень рассорился и вызвал милицию.

Макс, втирая слёзы смеха, произнёс, — Ну-ну, не останавливайся, я заинтригован.

— Ну а что дальше, дальше, через несколько дней, пришёл участковый, который осмотрел место преступления — моё место для курения, оборудованное уже на кухне, а не на балконе, где я, как обычно, греясь на солнышке, готовился к завтрашним урокам. Потом провёл анализ погодных условий, чёрного, для шубы, дня календаря и выяснил, что в городе в этот день был сильный ветер, после чего пришёл к выводу: версия, высказанная потерпевшим, имеет место на существование, но моя вина, однозначно, установлена быть не может! Ну а как иначе? Сами рассудите — пострадавший — в наличии, но бычка сигареты с отпечатками нет, шуба, хоть и с пропалинами, но существует, плюс ветер в тот день был сумасшедший, а все следы к раритету ведут в лохматую древность. На том и порешали, — закончил рассказ Игорь.

— А вы знаете, как мы тетради проверяем? Весело смеясь, продолжала Надежда, — Он сидит, читает, какую-то дополнительную литературу, а я ему — вслух, ответы тестов — одну, другую тетрадь беру, потом он отрывается и спрашивает: это чья тетрадь? Я ему — Маша Воронкова. Знаете, что он мне ответил — этой девочке ставь пять! Он даже недослушал ответы теста до конца! Я начинаю ревновать! — С этими словами она села Игорю на колени и обняла за шею, — потом, правда, он попытался объяснить, вернее, оправдываться, я думаю, что мол, очень любознательная девочка, много читает и засыпает его вопросами на уроках, — подмигнув, с улыбкой, Игорю, продолжала рассказывать о жизни Надя.

— Что ещё, что ещё? А! У нас же крокодил живёт, вернее, жил… К нему тут соседские дети выстраивались в очередь на просмотр! Рассказываю, — продолжала Надя, — мой рыбак притащил недавно несколько пескарей и одного тритона — вылитый крокодил, только маленький и рассказал соседям, что он выращивает настоящего аллигатора, усиленно кормит, чешет за ушком и всё такое — детвора была в восторге! Увы, в неблагоприятный день, для млекопитающих, он вылез из аквариума и утопал на балкон, где благополучно высох и превратился в мумию… Жалко животное, конечно, но пескари у нас ещё живут… Детвора расстроилась, конечно, узнав, что мы отдали его в зоопарк, но с другой стороны — что нам с ним было делать? Жрёт-то он много, а рано или поздно и нас бы, и их сожрал…

— Нужно было кассу ставить и билеты продавать! — Рассмеялся Макс. — Ты какие сигареты куришь?

— В основном «Есаульские», — угощайся, — Игорь протянул ему пачку сигарет.

— Нет уж спасибо, у меня свои, — Максим достал пачку Lucky Strike, — пошли покурим, там, где ты не куришь, заодно помянем безвременно ушедшего аллигатора, — он засмеялся, — на балкон.

— Слушай, Игорь, мы тут с Ленкой посовещались, она прям горой за вас и готова дальше помогать, мы не просто так в гости пришли, а по делу. Короче говоря, Ленка попросила поговорить с тобой и предложить ехать с нами на Север. На работу устрою, квартира у нас там, поживёте некоторое время с нами, потом и тебе квартиру дадут. Вот смотри, сейчас ты что куришь? Не показывай даже! Будешь курить L&М! Мне Ленка рассказала, что ты сейчас, на две с половиной учительской ставки, нахапав всё, что можно из предметов, и даже физкультуру, чтобы больше получать и тянуть семью, так? Так! И что ты имеешь? А имеешь двести пятьдесят шесть рублей в месяц, из которых сто двадцать отдаёшь нам, за съём. У тебя три месяца назад родился сын, что его здесь ждёт? Надюша не работает… Ну сейчас понятно, а оклемается, куда выйдет? Где ей здесь работать? На Севере её Ленка к себе возьмёт — она там шмотками торгует. Ты рассчитываешь накопить на квартиру?! Любовь и всё такое — это очень хорошо, но даже Надя, твоя, скоро весь мозг тебе высосет из-за отсутствия нормальных условий, а главное — денег. Ты же знаешь, что я родился и вырос в этом посёлке, но уверен, — этот «Светлый путь» точно никуда не приведёт. В общем, мы приехали, до конца лета — начала осени, в отпуск, время у тебя ещё на раздумье есть. С тебя только деньги на билеты, на обоих, ну и так… на мелкие расходы. Всё остальное — с нас. Ну всё, думай, мы зайдём через месяц — два, — хлопнув Игоря по спине, Макс крикнул, — Ленка, пошли домой — я — готов.

Игорь никогда не помышлял уезжать из родного для него города — от здесь вырос, тут жили все его друзья, одноклассники, родственники, пусть даже отношения с некоторыми, совсем не сложились. Именно здесь была та природа, которую он знал и любил — река, горы и связанные с ними палатки, костры и песни под гитару; здесь уже появились любящая его детвора — школьники, у которых он был учителем.

Несколько дней назад Надя встретила Игоря, в приподнятом настроении — Любимый, ты не поверишь, я сегодня была в твоей школе и узнала много нового! — Улыбалась она, сверкая серо-зелёными глазами, — Я даже забыла, зачем пришла, да это и неважно! Спросила у дежурного, где ты ведёшь урок, поднялась на второй этаж, нашла кабинет… Я хотела, честное слово, постучать и вызвать тебя на минутку, но потом подумала, интересно, что мой любимый может рассказывать? Увидела в приоткрытую дверь, как ты, размахивая руками, что-то рассказываешь, прохаживаясь между рядами парт. Вот что я тебе скажу, — она взяла театральную паузу, — блин, какой ты у меня умный, как можно в тебя не влюбиться?! Я стояла и слушала про Тарле, о бегстве войск Наполеона, про съеденных лошадей… У меня мурашки по коже! Ты почему мне ничего не рассказываешь?! — С этими словами она запрыгнула, обняв руками шею, на стоя́щего, в дверях, Игоря и поцеловала.

— Малыш, я тебе всё-всё расскажу, у нас вся жизнь впереди. — Только и успел ответить Игорь.

Апогеем преподавательской деятельности стало проведение, учителем русского языка и литературы теста — написание сочинения на тему «Человек, который изменил мою жизнь». Одна из выпускниц, от чистого сердца, написала о любимом учителе истории — Игоре. Это было не просто трогательно, важно, нужно и неоценимо — это было настолько несопоставимо с заработной платой, что слово «деньги» здесь просто не могло лежать рядом, на весах сравнения. Главное, для Игоря было абсолютно очевидно — он выбрал правильную и единственно возможную, для него профессию, а трудности в жизни — просто трудности, и они вместе, с любимой, обязательно их переживут.

Трудностей хватало, но они вместе учились их преодолевать. Заработной платы, получаемой Игорем, не хватало, за вычетом аренды, на элементарные продукты, но с ними помогали родители одноклассников, — одни дадут ведро картошки, другие — огурцов и яблок. С беременностью Нади молодая семья столкнулась с ещё одной проблемой: не хватало знаний ни о беременности, ни тем более об уходе за малышом. Рождение Лёшки было очень неожиданно, если можно, так сказать. Ожидаемо, но неожиданно по факту.

Выйдя по просьбе Нади, на рынок, за настоящим, парным молоком, он встретил бывшую одноклассницу, которая к тому времени уже училась в медицинском училище и знала Надю и то, что она беременна.

— Привет, Игорёк, как вы? Как самочувствие у Нади?

— Привет, сто лет, сто зим, Юль. Спасибо, всё хорошо… За молоком вот в поход отправила. Малыш мой чудить начинает, представляешь, сегодня проснулись, а она ночью описалась… Что будет с ней в старости?! — рассмеялся Игорь.

Юлька схватила его за рукав — Да ты что! Давно ты из дома ушёл? Брось ты это молоко — беги домой, воды отошли! Рожает твоя Надя, беги!

Игорь со всех ног бросился домой, но дверь была закрыта, а соседи сказали, что недавно приезжала скорая помощь и увезла роженицу в роддом. В родильном доме ему без всякого пафоса и моральной подготовки объявили: «Да, родила, полтора часа назад. Мальчик пятьдесят шесть сантиметров, три килограмма шестьсот грамм. Поздравляю, папа. Увидеться можно только завтра и только через окно». Он не помнил, как прошёл весь город пешком и оказался в квартире, все мысли крутились вокруг слова «папа».

Семья казалась благословенна! Главное — Любовь там не просто была, она там жила! Госпоже Удачи не оставалось ничего другого, как, аккуратно, за ручку, вести их по избитой, грязной, в ямах и рытвинах дороге жизни, обводя вокруг всех препятствий. Ни Надя, ни Игорь не могли этого чувствовать тогда, ведь великое и большое видится только на расстоянии или по прошествии времени.

ГЛАВА IV ИЗГОИ

сентябрь, 1996 г., п. г. т. Светлый путь

Игорь нажал на кнопку дверного звонка, поправляя конверт с маленьким Лёшкой.

— Малыш, так надо. Не переживай, всё будет хорошо, — обратился он к Наде и постарался её обнять, — не можем мы уехать, не попрощавшись — неправильно это.

— Конечно, я с тобой согласна, Игорь. Ты всё делаешь правильно. — Прильнула головой к Игорю Надежда. — Я — готова.

Дверной глазок моргнул, открывающийся замок щёлкнул. Не глядя на пришедших, мама Игоря, Вера, распахнула дверь, развернулась и направилась в зал.

— Отец, тут, видимо, к тебе пришли.

Отец, Алесандр Михайлович, появился в конце коридора, выйдя из родительской спальни, с газетой, встряхнул её, расправляя, двумя руками и со словами: «Нет, Вера, это не ко мне, ты ошиблась», — удалился на кухню.

В неловкой паузе Игорь обратился к Наде, — Малыш, заходи. Стой здесь, — они зашли и прикрыли за собой дверь.

— Родители, — начал Игорь, — мы всей моей семьёй пришли попрощаться. Мы едем на Крайний Север, поэтому зашли сказать: извините, если что не так. Увидимся или нет, не знаю, денег у нас только в одну сторону. Не поминайте лихом. Прощайте, — с этими словами он подтолкнул супругу на тёмную лестничную клетку и прикрыл за собой, до щелчка замка, дверь. Никаких слов поддержки, заботы, переживания… Ни-че-го. Щелчок замка, в тёмном подъезде, и тишина. Игорь, стараясь скрыть слёзы, которые в тёмном подъезде и так были не видны, но чувствовались Надеждой каким-то шестым чувством, обнял Надю — Всё будет хорошо. Не расстраивайся. Мы молодцы — так нужно было сделать.

— Это ты не расстраивайся, любимый — я знаю — всё будет хорошо. Я в нас верю.

— Я тоже, — стараясь подавить волнение, приобнял супругу Игорь, — давай ускоримся, сейчас дядя Вова приедет, чтобы отвезти нас на вокзал, не хочется его задерживать.

Не прошло и получаса, как они уже мчались, по пустынным улицам их родного города, на железнодорожный вокзал, где их уже ждали Максим и Лена. Посёлок плакал сентябрьским дождём, бившим в лобовое окно старенького, красного «Москвича».

— Чего загрустили, молодёжь? — Пытался поднять им настроение, отец одноклассника Игоря, Владимир Михайлович, — всё же хорошо?! Устроитесь, обживётесь, люди везде живут…

— Да, дядь Вов, всё хорошо, просто непривычное, незнакомое, — Игорь обнял за плечо Надю, — а так всё хорошо, нам куча народа деньги помогла собрать и вам — большое спасибо. Вообще, спасибо всем родителям одноклассников, кто нам помог. Представляете, у родителей Любы, денег не было наличных, так они пошли в банк и сняли! Мы устроимся и обязательно всем отдадим, спасибо всем. Вы вот нас даже везёте… Как бы мы добирались с чемоданами и Лёшкой?! Да, зашли сейчас к моим родителям, попрощались, продолжал Игорь, — всё нормально.

— Вот так-то другое дело! Всё будет хорошо! — поддержал его Владимир Михайлович, — А то, что к родителям зашли — молодцы. Так правильно. Где это видано, чтобы дети чёрт-те куда ехали, не попрощавшись?! Удачи вам, дети, приехали, выходим.

Обустроившись в вагоне и убедившись, что Наде с Лёшкой, удобно, насколько это возможно в плацкарте, Игорь забрался на верхнюю полку и закрыл глаза. Он пытался вспомнить, а вспомнив объяснить самому себе, как, почему и когда, произошёл тот разрыв с родителями, который довёл до ситуации полного неприятия. В настоящее время их помощь, их моральная поддержка, нужна была, как никогда раньше, ведь никогда раньше он не был заботливым мужем и тем более отцом.

Всё началась, как ему казалось, с того момента, когда его отец, подводя итоги очередной четверти учебного года, глядя на сына, заявил: «А чему ты радуешься, бестолочь, все эти пятёрки в дневнике, не твои! Это бабушкины оценки!»

Самая опасная ложь — ложь, содержащая часть правды. Игорь усиленно занимался со своей бабушкой геометрией, алгеброй и физикой, так как она была учителем не только данных предметов, но и предметов, с более хитрыми названиями — «детали машин», «сопротивление материалов» и прочих, в городском институте — это было абсолютной правдой. Но знания-то уже в голове Игоря! Бабушка их передала! Если следовать логике отца, то и её отметки в институте — это отметки Ломоносова, Ньютона или Герца! Его задело не это… Задела интонация, с которой сказал тогда эту фразу отец, то пренебрежение к нему, как к личности, с которой это было сказано. Дальше Игорь, полностью отказавшись от наставничества, из соображений «назло маме отрежу уши», незаметно, но уверенно скатился, к концу года, на тройки.

— Ну вот, что я говорил, — с восторгом констатировал отец, — я абсолютно прав — ты бездарь, неуч и лентяй! Сила есть — ума не надо! Ничего из тебя путного в жизни не получится! Будешь как вон эти, — он махнул рукой в сторону окна, под которой вечерами собиралась молодёжь и играла на гитаре, — недоросли.

Он вспомнил, как навёрстывал упущенное, как ему начало нравится учиться и удивлять знаниями одноклассников, что до медали на выпускной ему не хватило несколько балов. Всё это были его достижения и заслуги, в этом сомнения не было — только его. Именно с тех пор, он начал не только отвечать за свои поступки, но и принимать самостоятельные решения, пусть даже, иногда, и на эмоциях, как загнанный в угол щенок, оскалившийся и взъерошенный, визжащий и гавкающий одновременно. Именно отсюда этот юношеский максимализм, обострённое чувство справедливости, уверенности в своей правоте и, одновременно, обиды на весь мир. Он совершенно не был идеальным и послушным ребёнком, а с возрастом и вовсе научился делать всё наперекор. Задача не стояла сделать наоборот — стояла задача сделать так, как он считает нужным, правильным и, главное, справедливым. А порка матросским ремнём! Он помнил, что бил его отец, с завидным постоянством, по поводу и, как правило, без — из принципа кто-то должен быть наказан, а он старший, в семье, ну не пороть же сестру, младше Игоря на шесть лет… Острая боль, сквозь стиснутые зубы, через несколько лет, превратилась в сгусток злобы. Закончилось физическое воздействие только тогда, когда на очередной удар по лицу, от которого очки Игоря улетели за сто́ящее в его комнате пианино, он встал и с силой оттолкнул отца, замерев в бойцовской стойке. Он был готов на всё, демонстрируя решимость, ударить в ответ.

— Сила есть — ума не надо. — Только и смог произнести отец, уходя на кухню и обращаясь уже к маме, добавил, — Плевать я на него хотел с высокой колокольни.

Безразличие — лучше насилия, подумал Игорь, услышав диалог родителей. К тому времени он уже несколько лет ходил на занятия, которые никогда не поощрялись отцом, — занятия рукопашным боем. В то время он притащил домой самодельную штангу, гантели и даже сдал норматив на пояс по карате — кёкусинкай, белый — да, но с коричневой полосой, и это тоже было одно из первых его достижений. Он встал первый раз! Встал навстречу силе! И… победил! Морально, с синяком, но это была победа.

Буквально через несколько дней отец, видимо, желавший взять реванш, устроил очередное показательное выступление, с молчаливого согласия мамы, но драки уже быть не могло — начавшиеся оскорбления привели к тому, что Игорь, хлопнув дверью, ушёл из дома. Это не было бы чем-то новым, кроме того, что, разочаровавшись в себе, как личности, Игорь решил отравиться. Выпив более сорока таблеток всевозможных успокоительных, он вышел из дома, чтобы не отравлять своим существованием жизнь идеальной семьи родителей. Друзья, к которым, предвидя события, он, теряя сознание, пошёл прощаться, сопроводили его, в беспамятстве, домой, послав вперёд переговорщика, потребовавшего от мамы Игоря того, чтобы отца дома не было. Скорая помощь, письменный отказ от госпитализации, попытки «выйти в окно» и уход родителей из квартиры — всё это уже рассказывали друзья, помогая восстановить в памяти, хронологию событий. Он не помнил ничего. Родители не вернулись ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю — переехали жить к бабушке, оставив его одного. Безразличие — лучше насилия, ежедневно убеждал себя Игорь, живя на протяжении почти года в одиночестве.

Он ошибался тогда, нет, не насилие является самым страшным поступком, а именно безразличие. Даже насилие может и зачастую становится доказательством того, что человек или его судьба, не безразличны. Именно так выражают своё переживание те, кто не может что-то изменить — это злоба на обстоятельства, не сложившуюся жизнь, на не воплощённые мечты, усугубляемое, одновременно, осознанием упущенного времени — это, в конце концов, злоба на себя, выплеснувшаяся на родного и близкого. Ощущая эту боль и злобу, каждый переживает ситуацию по-своему: уходят в запой, бросают семью и детей, бьют всё и окружающих заодно, уходят в себя, но это — боль, боль внутри, а безразличие — это совсем другое и прямо противоположное. Игорь не знал, что через это всё ему самому придётся пройти… Безразличие — это ненависть без эмоциональной окраски, это неприятие и исключение из себя и своей жизни, ситуации, человека, для собственного комфорта. Безразличие — апогей эгоизма.

В тот год, насыщенный событиями, буквально съев всё, что было в кладовке и столкнувшись с полным отсутствием денег, он согласился поехать со своим хорошим знакомым — Толиком, челноком, чтобы отвезти какой-то ширпотреб — две огромны сумки — «мечта оккупанта», в город Северобайкальск. «Увидеть Байкал и умереть» — перефразировал тогда известную фразу Игорь. Именно тогда, он первый раз увидел настоящую зиму, с огромными сугробами, тайгой и простыми, в общении, людьми. Несколько моментов, всплыли в памяти у Игоря, сами по себе. Первый, когда, увидев замёрзший Байкал, он, от восторга, на бесконечном замёрзшем озере вытоптал огромные буквы: «Надя — Люблю». Второй потряс его человеческим, а вернее, нечеловеческим отношением к людям, — при пересадке в Москве, на обратной дороге, Игорь, с Толиком обратили внимание на играющего, на баяне бомжа, сидящего в одной рваной майке, под падающим, и тающем на открытом теле, снегом. Прохожие, Курского вокзала, крайне редко кидали ему копейки и бумажные рубли, но это его не останавливало. Признаться, мотив, мелодия и слова очень часто не совпадали, не то, что с оригиналом, исполняющим хиты, которые он пытался воспроизвести, но и сами между собой. Сотни людей проходило мимо… Сотни безразличных людей. Выйдя из вокзала на очередной перекур, через несколько часов, Игорь обратил внимание, что музыки больше нет, а человек, игравший, ещё недавно, для прохожих, завалился набок, в руках у него треплется от ветра, зажатый рубль, а снег, падающий на тело, не тает. Игорь, находясь, в каком-то непонятном, для него состоянии бросился к проходящему, с безразличием наряду ППС и схватив за рукав первого попавшегося сотрудника, закричал: «Вы куда? Тут человек умер!» Толик оттянул его, от служителей закона, которые вслед бросили только одну фразу: «Кто он тебе? Никто! Вот и убирайся отсюда», — после чего продолжили, как не в чём ни бывало, патрулирование здания вокзала. «Ненавижу», — пульсировало тогда в голове, — самое страшное в жизни — это равнодушие.

И вот оно сейчас, но уже по отношению к нему и его семье — равнодушие и безразличие… Всем многочисленным родственникам, и даже родителям, было всё равно! Это не укладывалось в голове. Может быть, они не понимали и не осознавали, что выбранная манера поведения — это предательство в первую очередь самих себя, своих корней, рода, ради спокойной и размеренной жизни, в своём маленьком мирке? Именно эти люди сколь угодно долго могут рассуждать о морали, нравственности, вставлять своё экспертное мнение, по любому вопросу, как правило, даже там, где это мнение меньше всего интересно и необходимо. Встать во весь рост им под силу только за праздничным столом, с бокалом вина. Именно эти люди спрячутся в раковину безразличия, при малейшем дуновении ветра угрожающим им нарушением собственного спокойствия — истинные эгоисты, при этом именно они будут возмущены в первую очередь, тем, что о них не заботятся и ими не интересуются.

Вспомнил, как, задолго до этого события, он несколько раз уходил из дома «навсегда», как возвращался сам, или возвращали его, как просили одуматься и просить прощения. Вот почему! — Игорь вздрогнул оттого, что вспомнил, — «про-ще-нья!» Мама сказала, пустит его домой, только тогда, когда он, стоя на коленях, приползёт из двора, на второй этаж, в квартиру родителей и попросит прощенья, при условии, что они, родители, должны стоять и видеть это унижение в окно. Сам факт мольбы был не важен — важен факт унижения и признания своей власти, правильности и мудрости. Возможно ли построение отношений на унижении? Безусловно! Но это не отношения, которые хочется поддерживать. Именно поэтому он лежит сейчас в темноте и слушает стук колёс.

Куда они сейчас едут? Как они будут жить там без друзей, знакомых, одни в незнакомом городе? Надюшку жалко — предупреждал я её, что влюбляться в меня — нехорошая идея… Хотя может быть и хорошо, то, я её вытащил из её семьи, думал Игорь, — там тоже далеко не идиллия. Папа Нади откровенно пьёт, хороший мужик, рукастый, добрый, но периодически уходит из дома, избитый супругой, жить в гараж, к единственному, кто его понимает — мотоциклу. Тёща, полностью оправдывая народное мнение, в бешенстве, порой непредсказуемом, гневе может запросто разбить о голову мужа трёхлитровый баллон с огурцами или тащить за волосы через всё квартиру, дочку, за опоздание на десять минут. И мат… В семье Нади мат не употребляли — на нём разговаривали, меняя интонации одних и тех же слов, хвалили, ругали, требовали и успокаивали, и даже выражали чувства нежности.

Уважение в этой семье можно было добиться только силой, что и случилось однажды совершенно спонтанно. Гараж, в котором стоял мотоцикл дяди Миши, отца Нади, примыкал к огороду — детище и сбывшуюся мечту, её мамы. Игорь отправился в гараж с целью встретиться и обговорить вопросы по работе над докладом, который он писал Наде, для сдачи государственного экзамена, в школе. Игорь не хотел идти, так как догадывался, что вчерашнее опоздание Нади домой, после вечерней прогулки, не пройдёт незаметно, но идти было нужно. Выслушивая в свой адрес мнение про его образование, воспитание и личные качества, Игорь только диву давался знанием и разнообразием ненормативной лексики, и её филигранным применением. Казалось, что это может продолжаться вечно, но когда её мама коснулась Нади, и стала приближаться к ней, с явным желанием ударить, Игорь, сам не понял, как, но схватил тяпку и со всей силы замахнулся на будущую тёщу… «Зарубил бы, ей-богу, зарубил, — подумал Игорь, — спасибо Наде — вовремя перехватила руку». Может, всё и правильно, нужно было уезжать? Что ждало бы её, оставшись, в своей семье?

Ладно, здесь более или менее всё понятно, но Лёшка, он-то в чём виноват? Почему он оказался ненужным ни одним бабушкам и дедушкам, ни другим? Неужели у него не будет дедушкиных «сказок на ночь», чтения «Жюля Верна» вслух и бабушкиных блинов? Безразличие… Чем больше рассуждал Игорь, тем больше убеждался в мысли, что никогда и кого не простит, а ненависть не такое уж и плохое чувство, и в его апогее, как на гребне волны, он всё сможет и со всем справится, вместе с любимой девочкой.

Сентябрьский южный дождь тем временем сменялся замёрзшими сосульками на железнодорожных станциях, изморосью на полях, а через двое суток путешествия, под стук колёс и мелькающие огоньки, они уже въезжали в настоящую сибирскую зиму. К удивлению, он заметил, что сигареты курятся, в тамбуре поезда намного быстрее в районе Тюмени, чем на станции Лиски, так как температура упала не на градусы, а в несколько раз. Но как же было чисто… Чисто, нетронуто, девственно и светло от переливающегося в ночи снега. Стук колёс успокаивал, говоря о том, что назад дороги нет и расстояние между «сейчас» и прошлой жизнью, с каждой минутой увеличивается — поезд не остановить, жребий брошен. Под всем, что они знали, умели, чем дорожили и любили, подводилась косая черта — «итого», абсолютно чётко деля жизнь на известное «до» и неведомое, пугающее «после».

ГЛАВА V ЗОНА

Октябрь, 1996. г.

г. Мелучинск. Военный городок.

— Вот тут и будешь работать, а вернее, служить, — Макс весело хлопнул Игоря по плечу подтолкнул к входу в трёхэтажное здание. — Да, конечно, придётся тебя подстричь, так как твоя хипповая причёска в данном случае неуместна, — он посмотрел на Игоря, — и усы, усы — долой!

По виду Игоря было понятно, — он не пребывает в таком восторженном расположении духа, как Максим, — Ну что же, пошли, — еле слышно ответил Игорь.

Занесённый снегом военный городок, сугробы, размеры которых искренне удивляли Игоря, так же как и температура в минус тридцать восемь, вкупе с небольшой метелью, не располагала к необоснованному оптимизму. Поднявшись по ступенькам, он на мгновение остановился, читая вывеску: «ИК-3366/12 ФСИН МВД РФ», мысленно выругался, как бы подводя жёсткую оценочную черту происходящему во Вселенной, а заодно и перипетиям судьбы, отдельно взятого учителя истории в среднеобразовательной школе Краснодарского края в целом, сплюнул и вошёл в здание.

Устроиться на службу в это богоугодное заведение не составило никаких сложностей — очередь на трудоустройство отсутствовала. Пройдя медицинскую комиссию уже через несколько дней Игорь, красуясь формой солдата внутренних войск, заступил в свой первый караул. Знакомая ещё из армии караульная служба, по охране объектов, носила здесь романтическое название — «вертухай» и заключалась в недопущении побегов из охраняемой территории и пресечении проникновения в охраняемую территорию, запрещённых предметов и веществ. Реальных «боевых задач» было две: не уснуть и не замёрзнуть. Над парадоксом патовой ситуации никто не задумывался, а он был! Если со второй задачей руководство колонии усиленно помогало — выдало тулупы, видимо, сохранившиеся после Первой мировой войны, и электрические обогреватели, то этой же помощью полностью обнуляло выполнение первой задачи — глаза слипались сами по себе, так как сидеть верхом на обогревателе в тулупе и не спать стало невозможно. Старожилы вспоминали, что во времена, когда вышка часового отапливалась дровами, то качественно растопленную вышку можно было заметить издалека по раскалённой до красна дымовой трубе и части кровли. Если бы туда подвести воду, или выкопать, невдалеке, колодец, то отдельно стоя́щая конструкция, автоматически превратилась бы в настоящую русскую баню, а её удачное возвышение над складками местности, открывало сказочные виды Северо-Западной Руси. Но увы, технический прогресс не остановить, поэтому вместо того, чтобы энергично топить свой пост, часовой заворачивался в тулуп, усаживался на электрический обогреватель и засыпал.

Перспективы службы в колонии строгого режима, нарисованные Максимом, просто обязаны были очаровать, покорить и сделать из среднестатистического учителя как минимум генерала внутренних войск или в крайнем случае настоящего полковника. Игорь скептически отнёсся к радужным перспективам, хотя в отделе кадров и пообещали направить запрос в институт, в котором он учился, и в случае положительно ответа, незамедлительно присвоить первое офицерское звание. В той жизненной ситуации, в которой оказалась семья Игоря, размышлять было некогда и даже безответственно. Ради поиска выхода из сложившейся ситуации можно было даже, переступив свои воспоминания о срочной службе, вновь надеть погоны. Нужна крыша над головой — вот её дают, да — общежитие, да — барак практически в лесу, зато тепло, далеко от города — близко от работы; нужны деньги — их тут обещали платить в несколько раз больше, чем в школе учителем, даже и на две ставки. Весь скарб, при поступлении на службу, его, как главы семейства, Нади и маленького Лёшки, легко умещался в два походных рюкзака и одного повидавшего виды чемодана, поэтому раздумывать было не о чем.

Надя вышла на работу «на точку», как звучало, на сленге городского рынка, продавщицей обуви… Открытый всем ветрам, в сорокаградусный мороз торговый павильон, под хозяйством россиянина южно-кавказского происхождения, тоже не представлял собой мечту о трудоустройстве. Выход на работу напоминал фотографии выхода космонавта в открытый космос: ватные штаны, пара свитеров, обмотанные пуховыми платками, поверх которых одетый пуховик, завершал дресс-код валенки, шапка и варежки — верхонки. Уже через несколько дней работы на рынке можно было точно сказать, что общепринятое выражение — «сибиряк не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло одевается» — является литературным вымыслом — всё вопрос времени. Открытые участки тела — лицо, отчасти запястья и руки к вечеру если не были обморожены, то ярко багровый цвет точно говорил о том, что организм борется с обморожением из последних сил. Простоять восемь часов, в лютый мороз, возможно, только в одном случае — отсутствии возможности не стоять. Выходные на рынке объявлялись только в одном случае — температура воздуха должна была опуститься ниже сорока пяти градусов ниже нуля. Уезжала Надя в город, на рынок, с первым вахтовым автобусом — около семи утра и возвращалась в военный городок, поймав попутку от символа города — памятнику покорителям Самотлора в лучшем случае, в девятом часу вечера. Не работа — мечта!

Но, предостерегая читателей от подобной «мечты», невозможно не сказать, что соглашаться на подобную работу можно только в нескольких случаях: если вас отправили в ссылку или у вас в этом мире нет больше никаких шансов выжить. При этом и в первом и втором случае нужно понимать, что шансов завести детей, в будущем, у вас больше, скорее всего, не будет.

Поскольку в военном городке ни о каких детских образовательных учреждениях не задумывался даже начальник колонии, любой день недели строился следующим образом: Игорь, убегая на работу, кормил Лёшку, разбрасывал игрушки и уходил на работу. Обеденное время — более насыщенное. За неполный час необходимо было разогреть, накормить и уложить малыша спать, так как послеобеденный сон, никто не отменял, после чего отправлялся «дорабатывать». Сказать, что подобный ритм жизни психологически невыносим — ничего не сказать, так как все мысли и у Нади, и у Игоря, были дома, с сыном, но другого решения не находилось. Через некоторое время наступило успокоение — всё нормально, «Лёшка сам с собой неплохо играет и сам себя отлично развлекает» — говорили, периодически они друг другу. Закончилось это спокойствие моментально и неожиданно.

— Родители, успокойтесь, вещал улыбающейся пожарный, выломавший дверь в квартиру, где хозяйничал трёхлетний ребёнок, — ваш сын просто решил сделать яичницу. Мы, кстати, только дверь выбили, чтобы дым вышел, а то ведь в квартире ни черта не было видно, собственно, и всё — отделались лёгким испугом! Дверь вставите — не проблема, а вам, мама, я бы рекомендовал научить сына готовить яичницу, а то ведь он запомнил, что нужно взять сковородку, включить плиту, а про масло ему никто не рассказал, вот эти яйца и сгорели!

После ЧП, недолго совещаясь, Игорь с Надей приняли решение нанять няню, в виде бывшего заключённого. Решив не покидать знакомых пейзажей и, видимо, дорогих сердцу, знакомых лиц, сотрудников колонии, получив, каким-то чудом квартиру в соседнем двухэтажном здании, бывший подопечный жил на непонятные ни для кого доходы. Имелась у него и женщина, в непонятном ни для кого социальном статусе, и её наличие, как символа заботы о подрастающем поколении, окончательно развеяло страх сомнения. За символическую оплату и дары в виде части сухпайка семейство радостно согласилось быть коллективной няней. Других вариантов не было, и Игорь, почти каждый день перед уходом на службу, отводил маленького Лёшку в соседний дом, передавая из рук в руки.

— Не боись, гражданин начальник, мы справимся! Да, малой? Точно говорю, — приветствовал его сиделец, — всё будет хорошо.

Жизнь рядового и сержантского состава, военного городка, была подчинена строгому распорядку, правилам и распоряжениям вышестоящего командования, но, правда, только в служебное время. В свободное время, как и все остальные жители планеты, они искали хлеба, зрелищ и возможности улучшить свой быт.

Поскольку продажа спиртного находилась под строжайшим запретом, пешее путешествие по нетронутой снежной целине по пояс, в соседнюю деревню, находившуюся приблизительно в десяти километрах, при морозе, который иногда переваливал за отметку в минус пятьдесят градусов, считалось плёвым делом. Впервые отправившись в подобное увлекательное путешествие, Игорь был шокирован, неизвестной до этого реакцией организма. Практика показала — глаза тоже замерзают! Нет, холода они не чувствуют всё равно, а вот ресницы успевают смёрзнуться, при моргании, разлепить их можно, только сняв рукавицу и приложив ладонь к глазам. Странно и удивительно южанину испытывать диссонанс между знанием того, как уверяют учёные, самое быстрое действие, которое может выполнить человек — это моргнуть, и реальностью, моментальной потери изображения. Даже это было бы полбеды, если бы не второй, не менее значимый для Игоря факт — диссонанс мироощущения! Физически он тут, но, прогноз погоды, в Краснодарском крае, заставлял скатываться незримой слезе…

Седьмого марта, чтобы накрыть стол к Международному женскому дню, Игорь оделся, для выхода в «открытый космос»: бекеша*, валенки, шапка-ушанка и верхонки. Градусник, единственным возможными для него способом, пытался остановить безумца, показывая минус пятьдесят четыре градуса.

— Вариантов нет, чего только не сделаешь, чтобы праздник удался, — подумал Игорь и шагнул в мороз.

В его родном городке, если верить напомаженной дикторше из программы новостей, стояла «по-настоящему комфортная погода — без осадков, температура воздуха плюс двадцать пять — двадцать семь градусов». Весь путь в деревню Игорь представлял себя Алексеем Маресьевым, продирающимся через чащу и тайгу, а оттуда — превратился в тихого философа, размышляющего о превратностях судьбы и природы, с разницей в восемьдесят градусов Цельсия.

Именно тогда, впервые в жизни, моментально потеряв зрение, Игорь опешил, скинув варежки, и начал растирать глаза, не верив в то, что ослеп навсегда.

— Да ладно, так не бывает! Господи, прости меня за всё! Я больше не буду… — Зрение вернулось, прежде чем Игорь успел раскаяться даже в том, чего не совершал, пообещать совершить Хадж по святым местам, и, может, даже податься в монахи.

— Охренеть, — обретя зрение, вырвалось у Игоря, — Господи, куда я попал?! Это же жопа! Люди не должны жить в таких условиях!

Сама природа, всеми силами говорила человеку: «здесь жить нельзя!»

Мать природа поселила триллионы, комаров, мошек, организовала зиму длиной в девять месяцев, замесила достаточное количество торфа, чтобы получились одни из самых больших болот в России и даже вентиль подачи кислорода в воздух прикрутила!

Упрямые люди намёка не поняли — притащили насосы, построили намывочные станции, засыпали болото песком, с горем пополам, построили дома и борются с комарами, мазью «Дета», ванилью с

*Бекеша — овчинный тулуп или полушубок, пошитый из натуральной овчины мехом внутрь, а не продуваемой, водонепроницаемой кожей — наружу.

мошкарой и пьют кислородные коктейли! И то и другое так же, как и третье — сомнительные достижения человечества, если не принимать во внимание маркетинговый успех чудесного спрея и приятный запах булочки. Счёт, в матче «Люди/Природа», по всей видимости, на сегодня, «0/0», но игра не закончена.

— Двадцать восемь плюс! Как вы там на Юге живёте?! Я переживаю! — Натягивая шапку на обмороженные кончики ушей, думал Игорь, — Вернусь — поставлю свечку.

Чего только не сделаешь ради женщины! Пытливые, рукастые и отчаянные мужья собственноручно даже канализацию проводили в отдельно взятую комнату общежития! Ещё раз скажу, для тех, кто, возможно, не оценил: в отдельной комнате, отдельно стоя́щего здания, общежития — отдельного от любых коммуникаций, кроме отопления. Невозможно? Как бы не так! Да, сливной ямы на конце новой канализационной сети нет. Разве это проблема? Даже военные инженеры не предполагали наличие пятизвёздочных отелей в лесу и, возводя двухэтажные дома, о канализации, не думали тоже. Пример! Чувствующего себя прирождённым сантехником, инженером-проектировщиком и заодно столяром, сержанта Маслова было не остановить. Проковыряв круглое отверстие на уровне второго этажа, гений архитектуры, первым делом вставил в неё шестиметровую трубу. Наши руки не для скуки! На вошедший в комнату, конец трубы он, не сомневаюсь, торжественно, водрузил унитаз. Получившаяся конструкция, могу предположить, сильно отличалась от нарисованного в его голове, проекта, так как даже маленький наклон трубы «за бортом» давал тот же самый угол, но со знаком плюс, внутри обетованного жилища. Все сложнейшие математические расчёты Маслова пошли прахом. Унитаз можно было смело называть «троном», поскольку конструкция вынуждена была обзавестись двумя ступеньками и приподнимала восседающего над бренной действительностью на немалые тридцать — сорок сантиметров. Само по себе ноу-хау не вызвало в городке строительного бума, и толпы желающих переселиться в комфортабельные комнатки, не выстроились. Аборигенам просто не хватило времени по достоинству оценить рационализаторские идеи, воплощённые сержантом в реальность. Простота, и в то же самое время, гениальность применённого метода прокладки канализации заключалась в том, что второй конец трубы ни шёл ни куда — он просто вызывающе зависал над центром проезжей части. Можно, как угодно, восторгаться применённым новациями, но был один, весьма досадный минус — моментально образовывавшаяся ледяная пирамида, на проезжей части, сильно отличавшаяся цветом снега, полностью демаскировала конструкцию.

Незамедлительно и неминуемо вызванное удивление руководства колонии, в цензурной форме можно описать словами: «Дорогой ты наш сержант, Иван Петрович Кулибин (Маслов), мы высоко ценим твои рационализаторские способности, любим и обещаем любить ещё сильнее, если ты не вернёшь всё взад, максимум за пять минут. Но это ещё не всё! Мы клятвенно обещаем тебе, учитывая массу свободного времени, у сержантского состава, в свободное от несения службы время, добиться стопроцентного применения твоим способностям, и прославить твоё имя в веках! На сегодняшний момент, нам предстоит очень и очень много, с тобой работать, поэтому для начала — три наряда вне очереди и оплата восстановления фасада здания за счёт твоего семейного бюджета!» Связано ли постигшее Маслова фиаско с тем, что его половинка переехала в город, оставив выживать, несостоявшегося инженера, одного, Игорю было не известно. Однако, то, что он перестал стирать носки и трусы, просто выбрасывая, с тех пор, использованные в окно, было заметно всем, так как ель, под его окном, во все времена года, смотрелась празднично и нарядно.

Служба тоже привносила разнообразие, и один караул совсем не был похож на другой. Не проходило недели без мало-мальского происшествия. Ползущий на работу, по снегу, пьяный до состояния медикаментозного отравления, но с чувством невыполненного долга, прапорщик, вызвал у Игоря первые размышления об ответственности перед Родиной.

— Гвозди б делать из этих людей, крепче б не было в мире гвоздей, — пришёл к такому же, как классик, выводу Игорь.

Через неделю, такой же как Игорь, рядовой, чего-то испугавшийся или разочаровавшейся во всём и во всех, открыл стрельбу по-своему же караулу — обошлось. Не прошло и пару дней, как другой сослуживец всё же довёл миссию до конца и сам пустил себе пулю в лоб. Романтика была во всём.

Как и в любая профессия, имеющая многовековую историю, караульная служба также обрастала своеобразной мистикой и неподдающимися объяснениями, происшествиями. Если поведение прапорщика и даже некоторые выходки сослуживцев можно было объяснить рационально, то случай, случившийся с Игорем через два месяца, никакому рациональному объяснению не поддавался. Получив распределение, на новый для себя пост, он не обратил внимание на переглядывающихся сослуживцев, хлопающих его по плечу, как выигравшего в лотерею «Спортлото» — пост номер четыре. Лишь продвигаясь по заснеженной тропе, в составе караула, Игорь узнал историю, от которой заступить на этот самый пост и остаться один на один с ночью, вьюгой и морозом на четыре часа, захотелось ещё больше!

— Братан, — обратился к нему разводящий, — ты только не ссы и помни — мы рядом. У тебя там телефон есть… если что… Шуба, опять-таки… Да, и не верь в то, что все говорят. Правда в том, что действительно здесь застрелился солдат, лет десять назад. Ходят слухи, рассказывают, что он до сих пор в районе вышки ходит, поэтому ту вышку, на которой он пустил пулю в лоб, пришлось завалить — солдаты отказывались на ней стоять, да и от крови её было уже не отмыть. Что же делать, построили новую, прямо на этом месте, а старая рядом валяется… Сам всё увидишь. Но, никто там не ходит, и ничего там ужасного нет — вышка как вышка, понял? Если что — звони.

Поднявшись, на высоту трёхэтажного здания, вьюга моментально скрыла от Игоря разводящего и следующий, за ним гуськом, караул. Установленные на маскировочном, то есть бетонном заборе фонари, обязанные освещать не только территорию от поста до поста, контрольно-следовую полосу, не добивали светом даже до вышки, но и остов предыдущей вышки, лежащей на боку, и покрытый метровым слоем снега, просматривался отчётливо.

— Зашибись, — отметил для себя Игорь, привычно раскладывая АКМС*, таким образом, между углами вышки, чтобы получилась импровизированная лавочка. Ноу-хау придуманное, наверняка ещё несколько веков назад позволяло, завернувшись в тулуп, усесться на автомат, таким образом, что положенный набок масляный радиатор отопления, под ноги, также обёрнутый тулупом, давал наибольший КПД.

— Ладно, четыре часа не так уж и много, — рассуждал Игорь, хотя Хоме Бруту, из «Вия», тоже не потребовалось много времени…

Буду думать о море, например, — с этими словами он взгромоздился на жёрдочку из автомата, закутался и, надвинув ушанку, прислонился головой к стеклу вышки. Тёплое море, палатка у самой кромки воды, Надя, сидящая на берегу и засыпающая ноги в песок… — воспоминания прервал отчётливый звук поднимающегося, по железной лестнице, человека.

— Стой, кто идёт? — Прокричал Игорь, вскочив с «насеста», толкнув дверь ногой. Пусто! Только вьюга встретила его в распахнутом проёме. Даже следов, некогда проходящего караула не осталось.

— Вот же чёрт, так нормально засыпалось. Просто вьюга, вот что-то и гремит, — с силой захлопнув дверь, Игорь ногой постарался убрать моментально образовавшийся сугроб, в проёме двери.

Взгромоздившись на автомат, разговаривая сам с собой и прислоняясь головой к стеклу, произнёс: «Так, на чём мы там закончили? Море, Надя, я! Точно…»

*АКСМ — автомат Калашникова, модернизированный со складывающимся прикладом.

Вышка вышке рознь — эта конструкция предполагала возможность выхода часового и увлекательный маршрут вокруг самой «будки». Шестьдесят сантиметров огороженной площадки по периметру, летом, позволяли размять ноги и полюбоваться тайгой, раскинувшейся до горизонта.

Игорь, очнулся от воспоминаний только тогда, когда понял, что настолько чётко отдающие по всей вышке шаги возможны только от солдатских сапог, а не от поступи Надежды, по песку. Но не успел он поднять голову, как в то самое место, где его голова соприкасалась со стеклом, трижды кто-то постучал. Удары были настолько сильные, что странным был уже тот факт, как выдержало стекло! Игорь, сбрасывая тулуп, передёргивая затвор автомата, вжался в противоположный угол.

— Кто здесь? Стрелять буду!

Только вьюга, ночь, сугробы и жёлтый, болтающийся фонарь — даже следов, но вышке не было, которые он отчётливо слышал… Ничего!

— Приём, — схватил он трубку телефона, — пост номер четыре, меня срочно нужно сменить! И меня тут кто-то ходит по вышке! Начальник караула, казалось, совсем не удивился.

— Рядовой, успокойся, посмотри на время — разводящий и караул уже минут, как пятнадцать вышли. Идут к тебе. Всё нормально, успокойся! Пять — семь минут и тебя сменят. Смотри на тропу — они уже идут, всё нормально. И мой тебе совет, — если не хочешь, чтобы тебя не считали сумасшедшим, закрой рот и никому не рассказывай тот бред, который рассказал мне.

Служба затягивала разнообразием! Одного вытащи из сугроба, отогрей, другого успокой, забери автомат и хорошенько дай по морде, третьего просто заверни и отнеси в караулку — развлечений хватало, зарплату платили, жизнь потихонечку налаживалась.

Через восемь месяцев, то есть как раз через три, обещанных в отделе кадров при трудоустройстве, но, умноженных немногим более чем на два, Игорю торжественно вручили офицерские погоны и перевели на должность начальника отряда отдела по воспитательной работе с осуждёнными.

Неделя изучения нормативных актов, обязанностей и прав по заведённой в колонии традиции заканчивалась грандиозной попойкой отдела, в котором на одного офицера становилось больше. Официальная версия, лишь отчасти отражавшая суть и смысл дворянского собрания, звучала следующим образом: «Присвоение первого офицерского звания и представление офицерам части». Игорь слышал от сослуживцев, что где-то в пятидесяти километрах, вверх по реке Оби, существует база отдыха офицерского состава, но сакральный смысл её содержания оставался неизвестным. Обслуживалась база отдыха, так называемыми бесконвойными осуждёнными — освобождёнными от обязательного нахождения внутри колонии и предоставленные, по большей части сами себе. Попасть в этот элитный отряд, можно было несколькими путями, но безоговорочное служение, а вернее, прислуживание вкупе с демонстрацией искреннего раскаяния в очередных, совершённых преступлениях, было необходимо.

— Надюш, ну я поехал, автобус уже ждёт, все уже собрались, — прощался перед поездкой на базу отдыха, Игорь, — знаешь, я и сам не очень хочу туда ехать, но традиция есть традиция… Я тебе оттуда ёлочку привезу! Будет маленькая ёлочка на подоконнике жить — красота!

— Ладно, традиция так традиция, — Надя с укоризной посмотрела на Игоря, — Поезжай уже, но будь там аккуратнее, не пей много.

— Всё будет хорошо, честное слово, — целуя жену, ответил Игорь, — пока.

Классическая пьянка на берегу реки, в двухэтажном доме, окружённом вековыми соснами, периодически прерывалась тостами за нового офицера, погружением звёздочек в разнообразные спиртные напитки и выходом к мангалам, для контроля приготовления шашлыка. Выйдя из дома и подойдя к мангалу, Игорь обратил внимание на то, что бесконвойник, подойдя к столу, выложил из ведра несколько ещё живых рыбин.

— Здорово, что за рыба? Кило три-четыре каждая, наверное! Где поймал? — обратился Игорь к аборигену, — что делать с ней собираешься?

— Здравствуйте, гражданин начальник, — ловко орудуя ножом, отвечал осуждённый, — рыба называется стерлядь, сейчас я вам её на стол принесу. Только поймал, вон там лунку видите, — он указал куда-то в сторону реки, — посолю, поперчу и принесу. Не мёрзли бы вы, гражданин начальник, шли бы вы в дом. Я тут сам справлюсь.

Игорь опешил, никогда на его памяти пойманную рыбу, в Краснодарском крае сырой не ели…

— Сергей, — окликнул он коллегу, начальника пока неизвестного Игорю, отряда, — слушай, что мне тут сейчас тот тип сказал, показывая на бесконвойника, — сырую рыбу нам на стол принесёт! Мы это будем есть? Вернее — вы… Она же ещё дёргается! Я сам видел! Вы что здесь на Севере совсем дикари?! Она же сырая! Я не буду… Я лучше пойду ёлочку выкопаю — обещал жене привезти. Да и вообще мне с утра в наряд заступать…

— Н-да, это диагноз, — засмеялся Сергей, — пойдём намахнём, «деревня», пока то да сё она сдохнет. Ты дохлую-то рыбу ешь? По всей видимости, тебя к этому блюду нужно ещё готовить и готовить. Ну да ничего, я беру это на себя! Ты будешь готов, обещаю!

Попробовал ли он в тот вечер строганину, для Игоря осталось загадкой, то ли шокирующая информация о поедании живых рыб, то ли количество спиртного стёрло из памяти остаток вечера, включая не только путешествие домой, но даже поиск и выкапывание ёлочки. Сергей сдержал обещание — Игорь был готов.

Заботливые сослуживцы водрузили в руки Игоря увесистый кусок дёрна, из которого торчало две небольшие ёлочки, и, прислонив к двери квартиры, постучали в дверь. Убедившись, стоя этажом выше, что офицер прибыл домой, а вернее — тело доставлено, разошлись. Тело тем временем потеряв равновесие, в тот момент, когда дверь открылась, рухнуло в открывшийся проём, со словами: «Малыш, прости. Я ёлочку принёс». Праздник закончился.

Ни ледяной ветер, ни снег в лицо не смогли привезти Игоря к восьмичасовому разводу наряда в чувства. Еле сдерживая рвотные позывы, пошатываясь, он занял своё место в строю — первый полноценный рабочий день начинался не неплохо, а катастрофически!

— Кто не может нести службу, — оглядывая строй, закончил речь полковник, стандартной фразой, — два шага вперёд!

Игорь, не раздумывая и, не считая шагов, замер, выйдя из строя и еле удерживая равновесие.

— Что с вами, товарищ лейтенант? — начальник колонии пытался прочесть ответ на свой вопрос на лице молоденького офицера.

— Вчера отмечали присвоение звания. Отравился рыбой, товарищ полковник, — послышалось откуда-то из строя, — Не пошла…

По строю прокатился еле сдерживаемый смех.

— Ясно, — поправляя папаху из каракуля и переводя взгляд на строй офицеров, — и так может быть с каждым, запомните! Закрыли рты! Лейтенант, свободен. Завтра на службу.

Это был первый и, пожалуй, единственный по-настоящему мужской и вызывающий безусловное уважение поступок начальника колонии. Этим поступком Игорь, в будущем, частенько оправдывал нелепые приказы и распоряжения руководства: «Но человек-то хороший».

Проснувшись на следующий день, Игорь пытался не подать вида, как сильно волнуется перед представлением отряду, но вышло всё настолько быстро, что всё, к чему он готовился, проигрывая мысленно ситуацию, репетируя, оказалось абсолютно лишним. Отряды, которые достались Игорю, как и положено, молодому офицеру, были «сливками» колонии: отряд номер три — отряд, склонных к побегам и, по совместительству, к нарушениям режима отбывания наказания, а также отряд номер восемь — туберкулёзный отряд. В первом отряде личный состав — триста восемьдесят пять человек, во втором — семьдесят восемь. Максимальное количество людей, перед которыми до этого публично выступал Игорь — двадцать восемь недорослей, поэтому, даже если прибавить директора, завуча и представителя городской администрации по образованию, получившееся число не дотягивало до той аудитории, с которой ему предстояло работать, производить впечатление и, согласно должности, — воспитывать. Колония, в которую попал Игорь, носила статус колонии строго режима, а, следовательно, большинство «благодарной аудитории» — лица, отсидевшие не один срок, а, следовательно, в два, а то и три раза, старше самого Игоря. С точки зрения психологии для Игоря это тоже был рубикон, который необходимо было переступить.

— Проходи. Чего встал-то? — Металлическая дверь, локального участка отряда номер восемь, открылась, и седой как лунь, майор Джумаев, улыбнувшись, поприветствовал Игоря, — Будь как дома! Открою тебе первый секрет — это место будет тебе вторым домом.

В то же самое время он подозвал к себе осуждённого, дежурного по отряду и распорядился: «Строй отряд на плацу». Не менее десяти минут со всех сторон в центр локального участка стекались люди, кто-то что-то обсуждал, кто-то смеялся, но большинство всё же шли молча, самоорганизовываясь по пятёркам. В конце концов, броуновское движение закончилось, и наступила почти полная тишина — все с любопытством рассматривали молоденького лейтенанта и ждали речи старого таджика. Расул Самал Оглы получал неописуемое наслаждение, передавая свой отряд новому начальнику, он смаковал каждую минуту этого ритуала и даже не пытался спрятать то выражение лица, которое говорило: «Как же я долго ждал этой минуты». Выйдя перед строем, майор сказал фразу, которую, видимо, отрепетировал ещё лет пять-шесть назад:

— Граждане осуждённые, представляю вам нового начальника вашего отряда — лейтенант, … — С этими словами он подошёл к Игорю, дружески хлопнул по плечу и добавил, — Всё, я всё передал, давай, знакомься, удачи тебе, — после чего, направился к выходу из территории отряда.

Дверь со скрипом открылась, пропуская седого и умудрённого опытом майора, и также закрылась — он вышел, не оборачиваясь. Перед Игорем стояло почти восемьдесят человек.

Окончание первого рабочего дня, внутри зоны, оказалось смазанным — услужливый дежурный, из числа осуждённых, предложил угостить новоиспечённого начальника чифирём с конфетками — организм Игоря боролся как мог, но всё же сдался. Очнувшись утром, после ночных судорог, высокой температуры и колик в животе, он принял решение впредь разбавлять предложенный ему «чаёк» как минимум один к двадцати — тридцати или не пить это пойло совсем.

Принятие второго, отряда номер три, совпало с проведением «профилактических мероприятий в отряде», а проще говоря, обыске всех и всего в отряде, включая постельное бельё, тумбочки и прочие личные принадлежности. Совпало ли это случайно или так было задумано руководством, не волновало Игоря абсолютно — он делал свою работу, уверенный в том, что главное, в любом месте и в любой ситуации, оставаться человеком. Руководил обыском его давний знакомый Максим, прозванный в зоне «Макс Бешеный» — заместитель начальника оперативного отдела. Подойдя к одной из двухъярусных кроватей, Игорь заметил уютно разместившийся на тумбочке потолочный светильник.

— Чья тумбочка? Немедленно верните плафон на место и не думайте, что ваш уют важнее освещения общественного коридора. Повторяю, вопрос: чья тумбочка?

Из окруживших молодого лейтенанта зэков выскочил парень, лет на пять — семь старше Игоря, схватил плафон и кинул его в потолок, над головами собравшихся. Всех присутствующих густо осыпало осколками битого стекла.

— Фамилия?! — Рявкнул Игорь, обращаясь к жонглёру, который сделал попытку раствориться в толпе, но вовремя был пойман за шиворот.

В разгар происходящего появившийся бывший исполняющий обязанности начальника отряда, который по сценарию должен был передать все дела Игорю, Сергей Решетников. Именно Сергею Игорь уже был благодарен за строганину и, видимо, ёлочки, которые он всё же принёс домой.

— Быстро за мной! — Безапелляционно, но тихо, чтобы слышал только Игорь, буркнул Сергей, одной рукой, увлекая Игоря за рукав, сквозь толпу.

Свободной рукой Сергей незаметно толкнул ближайшую двухъярусную кровать — шконку таким образом, что при падении набок, она повлекла за собой соседнюю кровать, а та, подчиняясь законам физики, следующую. В искусственно созданном бардаке Сергей уволок вершителя справедливости в кабинет начальника отряда.

— Ты идиот?!… Если тебя… Не ждут дома, то у меня дома жена и дети! Я только тебя, придурка тут жду! Я жду, чтобы Хозяин подписал рапорт на перевод в городской СОБР! Ты знаешь, в какой отряд пришёл?! — Кричал Сергей, густо перемежая литературную речь полным своеобразием русского языка, — на нашем этаже почти четыреста отморозков, этажом выше — столько же, этажом ниже тоже! Больше тысячи уродов, которые тебя ненавидят! Сколько здесь наших? Пятнадцать! Ты знаешь, сколько времени до наших отрядов, — а Сергей был начальником четвёртого отряда, расположенного этажом выше, — бегом добирается тревожная группа? По нормативу — четыре с половиной минуты, так вот, лейтенант, немного успокоившись, продолжал Сергей, — почему я И.О. в твоём отряде, знаешь? Потому что к прежнему начальнику отряда тревожная группа не успела добежать… Вернее, добежала и даже быстрее норматива, но, не было там начальника отряда, не было! Куски мяса — были, море крови — было, ботинки с ногами — были, а его — нет! Понимаешь? Разорвали! Голыми руками разорвали!

— Но он же был не прав, он пренебрёг общественным ради частного, — только и смог пробормотать Игорь.

— Так, я понял, просто так тебя не вразумить, — сказал Сергей, выглянул за дверь и позвал дежурного зэка, — сделай-ка нам чайку.

Закурили, помолчали. Чай откровенно был хорош.

— Знаешь, — продолжал Сергей, — я тебе одну умную вещь скажу, как в том фильме, только ты не обижайся, запомни — ты тоже сидишь, также и там же, где вот эти все, — он махнул рукой вокруг, — единственная разница в том, что ты ходишь спать к жене, а они остаются здесь. Поверь, со временем ты поймёшь, что разница совсем невелика, и они тоже это прекрасно понимают, но этой разницы вполне достаточно, чтобы тебя ненавидеть. И делают они это с удовольствием двадцать четыре часа семь дней в неделю. К чему я это? К тому, что в этой ненависти нужно научиться жить. Ты меня услышал?

ГЛАВА VI
БЛАЖЕННЫЙ

К Олегу Разгонову подошёл недавно прибывший по этапу молодой парнишка, имя или прозвище которого тот ещё не успел запомнить, но, что он знал о нём точно, так это то, что парню сильно не повезло. Дело даже не в статье и тяжести преступления, а в том, что девятнадцатилетнему парню, согласно решению суда до выхода из колонии, предстояло отбыть двадцатилетний срок заключения. Диссонанс между возрастом и сроком заключения был настолько силён, что молодой преступник периодически просто терялся во времени и пространстве.

— Тебя Седой к себе зовёт, — произнёс он, сел на лавочку и потерял интерес к жизни. Тело обмякло, а зрение сфокусировалось на воображаемой точке.

Олег, имевший уже две ходки за плечами, отсидел уже больше половины нового срока по 144 статье — кража и выйти раньше, по условно-досрочному освобождению, не рассчитывал.

— Здравствуй, Лев Николаевич, звал? — обратился Олег к улыбающемуся ему старику, сидящему на кровати.

— Здравствуй, Олеженька, не заходишь давно, никаких новостей не знаю, поговорить даже не с кем, не жизнь, а старческие посиделки какие-то. Вот и пришлось за тобой послать… Как здоровье? На работу-то ходишь? Присаживайся, — не дожидаясь ответа, он продолжил, — ты знаешь, что завтра нам приведут сватать нового начальника отряда? Я тут что подумал, давай не будем тянуть кота за причиндалы, а сразу и познакомимся с ним, не против? Вот и придумай что-нибудь, а мы посмотрим. На том и порешим. Ладно, бывай, не забывай старика, заходи в гости. — Не дожидаясь реакции Олега, дед засеменил на выход из отряда. Спорить с вором в законе, мягко говоря, не принято…

Ничего лучшего, чем скрутить с потолка огромный круглый светильник и приладить его к своей прикроватной тумбочке, Олег не придумал. Перформанс был рассчитан на то, что пройти мимо чудесной инсталляции было, в принципе, невозможно. Судя по реакции сотрудников, нужный эффект был достигнут, но, чем закончится его выходка, Олег даже не догадывался.

На следующий день его вызвали в дежурную часть, надели наручники и отправили в ШИЗО*, где его уже ждали… Наручники перестегнули в камере таким образом, что Олег остался лежать на полу, прикованный к лавочке, вмонтированной в цементный пол.

— Проси прощения у нового начальника отряда, — обратился к нему старший лейтенант Решетников, — проси и расходимся.

Олег выматерился и плюнул на пол, добавив в конце своей тирады, что больше ни слова от него никто не услышит. Сергей протянул резиновую дубинку Игорю.

— Давай, так нужно.

— Не буду я его бить. Тем более, прикованного и лежачего, — Игорь попятился в сторону выхода из камеры.

— Ну что ж, не зря же мы тут все собрались, как в той песне, — продолжил старлей и первым нанёс удар ниже спины…

Разъярённые поведением Олега и особенно его демонстративным плевком, сотрудники дежурной смены так душевно охаживали Олега, что тот периодически терял сознание. Как только тело переставало реагировать, его обливали водой,

из стоя́щего в углу ведра, а, опершийся о косяк дверного проёма, военный доктор, подходил и участливо мерил пульс.

*Штрафной изолятор (ШИЗО) — отделение исправительного учреждения, где расположены камеры для нарушителей режима содержания.

В очередной раз, теряя сознание, Олег заметил, что у того, у кого требовали просить прощения за выходку, потекла кровь из ушей, и он всё ещё пытается остановить происходящий беспредел…

— Да он блаженный, — подумал Олег и снова потерял сознание.

Прощения он всё же попросил, уже в отряде, выйдя из ШИЗО, через месяц с небольшим.

— Извини, лейтенант, — сказал он Игорю, — не знаю, что на меня тогда нашло…

Ты был прав, я упёрся как баран… Попьём ещё чайку вместе, да, начальник? Так и быть — конфетки с меня! На следующей неделе жду подгон с воли…

— Да ничего, всё позади, проехали, — ответил начальник отряда, в ответ — ты напомнил мне тогда Овода из фильма, стойкий такой, идейный, но если тот был революционером и «против всего плохого ради всего хорошего», то, как ты верно заметил — ты был не прав. Ну да ладно, с кем не бывает. Будет желание, заходи, чайку попьём.

— Спасибо, гражданин начальник, — оживился Разгонов, — в знак примирения, я тут нарды вырезал, хорошо получилось, могу вам практически даром, за пару пакетов чая, подарить.

— Как же я вынесу из зоны, подарок за два пакета чая? — улыбнулся Игорь.

— Всему приходится учить! Вы прям как блаженный, ей-богу, — расплылся в улыбке Олег, — мы же делаем нарды на продажу, так? Платите в кассу восемьдесят рублей, берёте чек, заходите с этим чеком в зону, я вам отдаю нарды и вы выходите… Для контролёра на КПП неважно какие нарды! Нарды и нарды… Оплаченные, всё чин чинарём, следовательно, к вам вопросов нет. Получаете вместо ширпотреба шикарные нарды! А я — два пакета чая… Не забудьте!

— Ох, ты и мошенник, — засмеялся Игорь, — хорошо, договорились.

С тех пор за Игорем закрепилось прозвище — «Блаженный», и это, как он для себя отметил, не худшее прозвище сотрудника внутренней службы, колонии строго режима.

ГЛАВА VII ХАОС

Прошло уже несколько лет, как Игорь получил офицерское звание и двухкомнатную квартиру в военном городке, настала очередь решения проблемы по устройству сына в детский сад. Получение места в этом богоугодном заведении, несмотря на преференции детям офицерского состава, оказалось нетривиальной задачей.

— Как хорошо, что вы зашли, поприветствовала заведующая детским садиком Игоря, — мы здесь как раз обсуждаем с воспитателем схему расположения аквариума для детишек. Вы детишек любите? А, я вспомнила, вы же пришли за местом в нашем замечательном садике! Конечно, мы вас определим в лучшую группу, можете не сомневаться! Пойдёмте за мной, я вам покажу схему…

С этими словами она сопроводила его в свой кабинет.

— Вот смотрите, — разворачивая лист формата А1, на столе, произнесла заведующая, явно гордясь кропотливой работой профессионального чертёжника, — вот аквариум…

Если бы Игорь был в головном уборе, то тот точно бы поднялся над головой от вставших в недоумении волос.

— Это аквариум?!

— Ну что вы, молодой человек, конечно, да! — она указала в угол нарисованной конструкции, — вот аквариум! А вот, смотрите клетка для канареек. Ах, как они поют, да? А вот клеточка для попугаев, — бред женщины было не остановить, — а вот здесь небольшой вольер для кошечек, а вот это террариум — черепашки будут жить…

Игорь, склонился над планом — размах мысли заведующей поражал — конструкция, согласно размерам, должна быть семь метров восемьдесят сантиметров в длину, полтора метра в ширину и два с небольшим в высоту.

— Однако… — успел произнести Игорь, но мысль заведующей было не остановить ни коню, ни тем более Игорю, — впереди маячила горящая изба!

— Молодой человек, что же вы хотите?! У меня здесь почти двести пятьдесят детишек! Как вы думаете, они должны видеть животных? Ваш ребёнок, между прочим, тоже на них смотреть будет! Берите чертёж, мы подождём, пока ваши подчинённые его изготовят… Месяца два хватит, как вы думаете? А ребёночка вашего мы завтра ждём в садике. Смотрите, не опаздывайте, в девять утра у нас завтрак.

Не прерывая фонтанирующий поток сознания, Игорь свернул ватман, перебарывая в себе желание отбить земной поклон, произнёс

— Спасибо большое. Обещаю приложить максимум усилий для согласования плана работ, с руководством. Завтра мы к вам придём. До свиданья.

— Чего она там хочет, — начальник колонии склонился над планом размещения аквариума, — ты тётку эту лично видел? Отлично… Она там совсем…

Переводя на гражданский язык, полковник искренне удивился познаниями в зоологии, любви к животным, отдельно выделяя любовь к рыбкам. Минуты полторы заняло описание «где», вернее, куда бы он поместил рыбок и с каким наслаждением наблюдал это зрелище. Отдельно он поинтересовался психическим здоровьем заведующей детским садиком, её семейным положением и сделал единственно правильный вывод о сексуальной неудовлетворённости барышни исходя из размеров мечты. Не обошёл полковник и варианты решения проблемы, лишь бы вдали от вверенной ему воинской части, офицерского состава, при этом отдельно усомнился в здоровье, передаваемых детей на воспитание, неадекватной барышне. Двадцатиминутная тирада закончилась пожеланием поправлять здоровье заведующей в тёплых или любых других местах и странах, лишь бы подальше от полковника. Несколько раз, раскрасневшийся военачальник показывал направление лично. Чудесное место, судя по жестикуляции Хозяина находилось не так уж и далеко и было доступно практически всем, но заведующую там уже, безусловно, ждали давно. Направление, чётко указанное между вторым и третьим окном кабинета, должно было точно указать маршрут в Эльдорадо: «Вон туда, на северо-северо-восток!»

Тем не менее миссия была выполнена — групповой няне была дана отставка — малыш был устроен в детский сад, в городе. Надя продолжала работать на рынке. Казалось бы, начались серые будни и борьба за выживание позади. К сожалению, руководствуясь неизвестными Игорю соображениями, Министерство обороны, пришло к умозаключению: армия стране не нужна — другого объяснения тому факту, что заработную плату Игорь не получал больше года, он не находил. Если не считать, ежемесячный, сух паёк, получаемый им на продовольственном складе, то в части обеспечения семьи ему подходило выражение — «как от козла молока». Конечно, это не способствовало гармонии в семье. Чувство вины — разрушительное чувство, причём оно разрушает не только самого ощущающего это чувство человека, но и всё вокруг. Он понимал, что работа в лютые морозы на открытом рынке — это даже не пытка, это ежедневный подвиг супруги, во имя выживания его, офицера, и маленького сына, но изменить что-то не мог. Игорь полностью отдавал себе отчёт в том, что на протяжении уже долгого времени она обеспечивает и его, и себя, при этом от него помощи ровным счётом не было никакой. Наденька всё заслужила и всего была достойна: дорогой, по его мнению, косметики, одежды, и даже шубы, но позволить себе всего этого он не мог, поэтому неожиданные приобретения Нади, цепляли его самолюбие и вызывали иногда неприкрытое негодование. Да, выглядело это, как гнев, в её адрес, но фактически вызвано собственной неудовлетворённостью и было направлено на самого себя. Борьба же с самим собой, как известно, — самое сложное и зачастую разрушительное противостояние.

Вернувшись после двухнедельной тревоги, по случаю побега группы заключённых домой, Игорь первым делом зашёл в единственный магазинчик в городке. Продавщица, привыкшая выдавать товар под запись в долговую книгу, ничуть не удивилась просьбе Игоря и, протянув бутылку водки, сделала соответствующую запись. Не раздеваясь, Игорь устроился на полу зала, включил видеоконцерт Розенбаума, вытащил школьный альбом и погрузился в мысли и воспоминания. Школа, одноклассники, походы в горы, а вот и море, палатка, маленькая и его любимая Надя, дом, якобы подаренный на свадьбу, приведённый им в божеский вид, а потом оказавшийся обманом, куры, которых Игорь практически собственноручно выхаживал и гордился каждым удивительным цыплёнком…

Да, дом… Игорь вспомнил, как выгнали его из дома, как их приютила бабушка Нади, жившая в сорока километрах от города в посёлке Ярком. Хорошо, всё же, что посёлок располагался по пути в город, где уже учился Игорь и куда старалась поступить Надежда. Хорошо, с точки зрения экономии, так, как можно было ездить в город, иногда даже «зайцем». На этом все плюсы посёлка заканчивались. Вернее, они наверняка были, но обращать внимание, на что бы то ни было, в то время было некогда — они столкнулись с самым настоящим голодом. Бабушка, оставив молодым дом и громогласно заявив, что дарит его, такой замечательной паре, уехала жить в город.

Всё в доме и окружении было запущено, даже забор, некогда отделявший облупившееся строение от дороги, завалился и пророс бурьяном. Картину райского уголка, для жизни, дополняло полное отсутствие ванной комнаты и туалета, то есть не отсутствие туалета внутри дома, а отсутствие туалета, уборной как такового достижения цивилизации, в принципе. Периодически это ставило в тупик, но на помощь приходил тот самый, не тронутый лопатой, огород — райские кущи девственной природы. Проблема с душем тоже оказалась решаемой, но несколько экстравагантно — нагрев воды в вёдрах, на плите, в душевую комнату превращалась целая кухня, и Игорь, с удовольствием выполнял роль душевой системы, поливая Надю из ковшика. После чего оба, довольные, ползали по полу с тряпками и собирали разлившуюся воду — романтика!

Сколько же было в этом доме любви, ласки и нежности! Только чтобы окружающая жизнь не прекратилась как таковая из-за голода, молодые Надежда и Игорь выходили в курятник насыпать комбикорма нескольким пернатым. Кур было жалко, Игорь не смог себя заставить убить, ради того, чтобы поесть никого, тем более курицу, которая по всем меркам куриной жизни, была заслуженной старейшиной курятника. По самым скромным подсчётам ей было, со слов бабушки, больше десяти лет. Да и не решило бы это убийство проблему глобально, а решение необходимо было искать срочно. Работы, на которую мог бы устроиться Игорь, в посёлке не было, да и работать не было времени, так как он студент — очник. Проблема с посещением института решилась легко — он перевёлся на заочную форму обучения. Денег на существование требовалось, таким образом, меньше, но проблему с пропитанием не решало. На перспективу он вспахал огород, засеял картофелем, огурцами и помидорами, а для того, чтобы выжить здесь и сейчас, день через день они брали вёдра и отправлялись на поселковую бойню. Игорь оставлял Надю около соседней лесополосы, так как подходить ближе было невыносимо из-за трупного запаха разлагающегося мяса, сам же, шёл дальше, залезал в чан для отходов и пытался там найти то, что можно было бы приготовить и съесть. Копыта, хвосты, желудки — всё это тщательно очищалось от опарышей, чувствующих себя просто великолепно в преддверии ада, после чего всё добытое долго варилось и, в принципе, было готово к употреблению. Главное было — перебороть рвотный рефлекс при воспоминании о том, откуда и как добыт тот или иной кусок мяса в супе, да они и не задумывались — они были счастливы! Так шёл месяц за месяцем, дом уже был отштукатурен и побелён, новый забор радовал глаз, а в углу земельного участка гордо высился туалет, с прибитой табличкой — «memento mori». Количество живых душ выросло кратно! Десятки маленьких жёлтых цыплят радовали глаз, а несколько кроликов, приобретённых для размножения, вызывали два желания — потискать, пушистика, и… любопытство. Как отличить кролика от крольчихи? Ответ Игорю подсказал хитрый джигит, на рынке, — отличить со слов специалиста по кроликам можно было только по глазам, а вернее — по взгляду, и никак иначе!

— Видыш, что в глазах! Эй, ну как нэт?! Пасматры внимательна — у нэго в глазах жэнщыны! — Держа за ужи комочек пуха, улыбался продавец.

Решением проблемы с пропитанием могло стать только трудоустройство, и он нашёл выход, даже в этой глуши! В конце восьмидесятых — начале девяностых найти работу можно было либо в милиции, либо у бандитов, ко вторым Игорь относился предвзято, а среди первых даже знакомые были — его отец. Александр Михайлович служил в соседнем райотделе и дослужился к тому времени до заместителя начальника РОВД, в звании майора милиции, но обращаться к нему за помощью, учитывая, мягко говоря, натянутые отношения, было глупо. Тем не менее новому потенциальному сотруднику, в местном отделении милиции обрадовались и после прохождения медицинской комиссии и заполнении кучи бланков и заявлений, предложили должность помощника участкового. Нескрываемую радость испытывал капитан милиции, увидев в Игоре своего сменщика. Участковый тут же похвастался своим предпенсионным дембельским аккордом — неделю назад ему, в нагрузку, дали ещё три населённых пункта, в которые входил и посёлок Яркий. В предвкушении передачи дел, молодому пополнению, капитан с упоением ежедневно возил Игоря на личном мотоцикле «Урал» по входившем в его зону ответственности населённым пунктам. Во время экскурсий он подробно рассказывал практически о каждом доме и его обитателях, знакомил с «нужными», как он говорил, людьми и параллельно с историей раскрытия чрезвычайно запутанных преступлений.

Волею судьбы, нераскрытых преступлений века, внезапно, стало два: исчезновение гуся у милой старушки Полины Митрофаньевны и украденный, коллекционерами железобетонных конструкций, столб — опора линии электропередачи. Расследование первого преступления неминуемо и сразу же забуксовало, так как рассматривалось слишком много версий начиная от «улетел на ЮГ», «заблудился у соседей» и заканчивая — «бабка сама съела своего гуся и забыла». Выбрать верную версию расследования и строго ей следовать было практически невозможно. Зато второе циничное преступление против человечности было раскрыто, как говорится, «по горячим следам», а именно по следам волочения столба, оставленных на поле, дороге и далее к частному двору. Именно по этим следам Игорь с капитаном милиции, как Шерлок Холм и доктор Ватсон, обнаружили и столб, привязанный к трактору, и пьяных ого обладателей. Членораздельно объяснить, зачем им понадобился столб, преступники не смогли, но клятвенно пообещали вспомнить, при условии — капитан даёт им бутылку водки здесь и сейчас. В случае получения двух бутылок водки вымогатели клялись вкопать его, в течение пяти минут, на прежнее место, или в любое другое, понравившееся капитану, объясняя это тем, что этот вопрос, в части, касающейся географических координат, расположения столба, для них не принципиален.

Прервалась практически начатая государева служба крайне неожиданно — явившегося в ОВД на совещание Игоря вызвали в отдел кадров, и милая девушка озвучила принятое где-то решение:

— Игорь Александрович, извините, мы не можем сейчас принять вас на службу — объяснять причины нет необходимости, но одно могу сказать: поговорите с отцом, а потом приходите к нам. Мы будем ждать. Уладьте с ним все дела, а мы пока документы ваши придержим у себя, чтобы не отправлять «в край» и восстановить вас в тот же день.

Чудеса, подумал Игорь, обычно родители радуются успехам сыновей, а если уж и не радуются, то стараются не мешать и не лезть в их жизнь, но здесь, видимо, совсем другая история и необъяснимая логика. Да и задача, видимо, другая — не дать встать на ноги. С точки зрения здравого смысла, понять это невозможно, тем более в отношении отца к сыну. «Вот интересно, — подумал Игорь, — сюда, видимо, дотянуться не смог, что ли? А то бы и здесь уже уволили… Ни одного письма, ни одного звонка… Может, не знает, где мы? Да нет, знает — бабушка точно ему рассказала. Просто безразличие… Ну что ж, это лучше, чем своеобразная помощь».

— Всё-таки здорово было, — подумал Игорь и услышал, как домой вернулась Надежда. — Привет, Малыш, — с трудом повернувшись, поприветствовал он.

— Привет, бухаешь? Слушай, пока тебя не было, я подумала и решила, так как ты говоришь, больше не будет, теперь слушай меня, … — С порога и без прелюдий начала Надя.

— Чудеса, — подумал Игорь, революции не бывает без ситуации, описанной вождём пролетариата — а это уже чистой воды бунт, но вслух произнёс, — Чуток выпиваю — скандалить не хочу, точно. Музыку слушаю, никому не мешаю… Слушай, я не знаю, что произошло, пока меня не было, но сегодня я бух и в дискуссию вступать не хочу. Давай, перенесём выяснение, я даже не понимаю, чего, на завтра? Хорошо?

— Нет, никаких завтра не будет! — Отреагировала крайне возбуждённо Надежда.

В ответ Игорь прибавил громкости Розенбауму и отвернулся от разгорающегося мятежа. От табуретки, летящей в него, он увернулся с непривычной для него грациозностью, также куда-то мимо пролетела цветочная ваза, громко разбившись за его спиной.

— Блин, Малыш, ты чё? — Игорь начал вставать с пола, чтобы положить конец началу разрухи и перевести метание домашнего скарба в вербальную перебранку, но тут в лицо ему полетели кусочки разорванных Надей фотографий друзей.

Дело было совсем не в бумаге и не в оскорбительном выпаде, дело было в том, что повторить данные фотографии было уже невозможно, — некоторых друзей, запечатлённых на них, уже не было в живых. Он сорвался первый раз в жизни, за себя, за них, за обиду на свою жизнь и за своё бессилие — хлёстким ударом ладони Игорь сбил Надежду с ног, аккуратно взял на руки и понёс в комнату.

— Малыш, давай, поговорим завтра? Пожалуйста! Не сегодня. Сегодня я устал, — повторял он как мантру, — я сейчас свяжу тебя, утром развяжу, и мы поговорим, — с этими словами он снял портупею и крепко, но не туго связал руки супруги за спиной, перевернул её набок и добавил, — Лежи, сейчас найду ремень — свяжу ноги.

Пока Игорь искал куда-то запропастившийся ремень, от парадной формы, Надя бросилась бежать — по коридору, на улицу, по снегу в соседний, офицерский двухэтажный барак, гордо называвшимся домом, к любимой подруге, тоже жене офицера.

В тот день он поднял руку не просто на женщину — на свою любимую, с которой, казалось, прошли то, что другим парам даже в кошмарных снах не суждено было испытать.

Меньше часа прошло, как в квартиру постучали сотрудники оперативного отдела, которые решили не вызывать милицию, как того требовала Надежда, а разобраться внутри маленького военного городка самостоятельно.

Первый раз в глазах Нади Игорь увидел ненависть и осмысленное желание причинить ему максимально возможную боль и страдания. В ту ночь Игорь услышал о себе много нового. В подтверждении того факта, что он алкоголик и дебошир, ни копейки не привнёсший в благосостояние ячейки общества, Надежда демонстративно, провела экскурсию, по руинам некогда уютной квартиры. С какой-то кровожадной удовлетворённостью она показывала дежурным офицерам оборванные занавески, содранный со стены ковёр, разбитую мебель, разбросанные куски разбитого фарфора и стекла. Проблема, с её слов имела глубинный смысл: именно Игорь искалечил детство сыну и растоптал молодость Надежды. Казалось бы, ничего нового, и в воздухе давно витали подобные намёки, но сказано, причём в присутствии, пусть и сослуживцев, но чужих людей, было впервые.

Чтобы погасить так замечательно разгоравшийся скандал, Игорь оделся и, попрощавшись с коллегами, ушёл жить в свой кабинет. Оперативники, рассчитывающие на продолжение действа и весёлое дежурство, тем более что первый акт обещал быть только завязкой интриги, разочарованные, поплелись следом.

Расстояние от дома до работы, от силы, составляло триста — четыреста метров, теперь же оно сократилось до нуля — он жил на работе. Через неделю, заступая в караул, Игорь обнаружил, что впопыхах сборов, клубах, батальной пыли и дыма орудий, не говоря уже о свистящих пулях и табуретках, забыл дома служебное офицерское удостоверение. «Делать нечего — нужно идти к Наде, — размышлял Игорь, — кто знает, может, это будет началом примирения?» Реальность была другой, и она шокировала — взамен удостоверения Надежда потребовала купить комнату в городе для того, чтобы они с сыном переехали от него и больше никогда не виделись. На долю секунды Игорю даже показалось, что одного синяка под глазом ей реально недостаточно, но он плюнул, причём фактически, на пол, развернулся и ушёл.

Странно, страшно и совершенно непонятно как, казалось бы, любимый человек вдруг перешагивает невидимый Рубикон и глаза его моментально заполняет ненависть. Причём не менее страшным и непонятным является то мгновение, в которое происходит перерождение, — без предупреждения, как щелчок пальцев, как выстрел… К этому нельзя подготовиться.

Усевшись на роскошный кожаный диван, стоя́щий у него в кабинете, запершись на ключ, он просидел так до утра, обхватив голову руками. Может быть, это он переродился и не заметил этого? Сам слишком сильно был погружен в себя и свою работу, в зэков, многим из которых стал, почти другом и не заметил… Он вспомнил, как седой Джумаев советовал ему, ещё молодому лейтенанту:

— Запомни, сынок, вот здесь у тебя, — он показал на правый карман штанов, должен быть секретный тумблер, собственный, твой личный тумблер. При переходе через КПП утром засунь руку в карман и переключи тумблер на «мент» и не забудь нащупать его вечером по дороге домой и переключить в режим «человек». И смотри, не потеряй его! Как только потеряешь и забудешь переключиться — дело кончено, понесёшь всю погань себе домой.

Может, Игорь его потерял? В любом случае такие рассуждения совершенно не успокаивали, а наоборот создавали ещё больший ворох мыслей в голове, вектор которых можно было бы выстроить в одну линию фразой: «Что я сделал не так в прошлом и, как жить дальше, в будущем?»

— Да нет, мы были счастливы! Очень… Как же хорошо было там, на Юге, когда мы жили одни, в подаренном доме… Единственный верный друг в гости приезжал… Как же было хорошо, спокойно и уютно жить… Надежда на будущее называлась УВЕРЕННОСТЬЮ, то есть ВЕРА жила…

Рассматривая возникшую ситуацию, он пытался найти первопричину в прошлом, всё углубляясь и углубляясь в ту счастливую жизнь, которая была когда-то… Накатывающие слёзы бессилия постепенно высохли, нервная дрожь сменилась расслабленностью и накрывшись тулупом Игорь закрыл глаза.

ГЛАВА VIII MEMENTO MORI

посёлок Яркий. 1991 год.

Яркий, как и большинство населённых пунктов Краснодарского края, в целом вполне мог претендовать на статус «относительно пригодный», для существования, если бы такая номинация существовала. Воплощение идеи вождя об электрификации страны, шагнуло далеко за самые смелые планы Владимира Ильича — к счётчикам электроэнергии тут относились как к пережитку. В домах, в которых они присутствовали местные Яблочковы и Лодыгины путём нехитрых приспособлений если и не заставляли крутиться диски в обратную сторону, то уверенно фиксировали их на месте. Даже водопровод, хоть и не магистральный, и исключительно с холодной водой, но был, почти во всех домах. Судьба остальных удобств вверялась целиком и полностью местным жителям. Бабушку Надежды, любезно предложившую молодым пожить в её доме, вполне устраивали удобства раннего Средневековья, то есть наличие ведра и таза. Туалета, не говоря уже о ванне или душе, как предмета, как части интерьера и задумки архитектора не было в принципе. За полгода проживания молодой семьи, дом заметно похорошел — фасад отштукатурен и побелён, развалившиеся кирпичи ступеней заменены на новые, забор, завалившийся на дом, поднят и местами заменён, появилась калитка, пропавшая, в глубине веков. Территория облагорожена тропинками и невысокими, покрашенными в белый цвет, деревянными заборчиками. Огороды радовали глаз, второй за сезон, ботвой картофеля, и цветочками по периметру. Апофеозом стало возведение, в глубине сада, туалета, как бы сказал герой киноромана: «туалэта

типа «сортир», с философской фразой на фронтоне — «Memento mori». В нескольких метрах от входа в дом удобно расположился деревянный стол, опирающийся на яблоню, и лавочка — именно тут и встретил Игорь, своего бывшего одноклассника.

— Как же я рад тебя видеть, — обнимая друга, — поприветствовал Игорь, — столько времени прошло, даже не верится! 
— Я тоже очень рад, дружище, — Владимир светился от радости, — не так уж и много! Всего-то чуть больше полугода с момента вашей свадьбы… Я, кстати, еле выжил в роли «дружка». А где законная супруга? 
— Надюшка, когда узнала, что ты приезжаешь, решила удивить тебя кулинарными изысками, поэтому с утра у плиты… Заходи, будь как дома! 
— Господи, как вы тут живёте? — Владимир, с хрустом, откусил огурец. 
— А что, собственно, не так? Это ты у нас городской житель, а мы с Надюшкой уже почти год тут обживаемся. Видел бы ты, что тут было раньше! — Игорь многозначительно покачал головой, — Жуть! 
— То есть то, что я сейчас вижу — это Монмартр, а это тропа, — Владимир указал на размокшую, от ночного дождя, тропинку, виляющую между деревьями и теряющуюся в зарослях лопуха, — Елисейские поля?! 
— Ничего, ничего, — улыбнулся Игорь, — Надюш, ты огурцы, которые на столе валяются, не мыла? 
— Игорёк, я не успела — донеслось из недр дома. 
— Вот и замечательно! Вовке, через некоторое время, просто необходимо будет осмотреть достопримечательности и, позабыв городские манеры, подумать о вечном. А я, как мудрый самурай, посижу на берегу реки и помою огурец, прежде чем жрать всё, что не прибито. — Рассмеялся Игорь. 
— У меня почти всё готово — торт в духовке! — На пороге появилась Надежда. Вовка! Привет! — Ребята обнялись, как старые добрые друзья. 
— Без фаты тебя прям не узнать, — улыбнулся Владимир, — здорово выглядишь! — Демонстративно оглядывая девушку, подытожил знаток. Фартук хозяйки не справился с кипучей энергией — коротенькая юбка, рубашка, мочка уха и даже правая коленка, вымазанная мукой, сразу выдавала в ней шеф-повара, а точнее, кондитера, испёкшего только за сегодняшнее утро не один пуд хлебобулочных изделий. — Ребята, накрывайте стол. Игорь, ты чего расселся? 
— Действительно, чего это я расселся, — улыбнулся Игорь, — я несколько раз предлагал свою помощь, но от неё вежливо отказались и послали меня в сад… Где, собственно, я, в смирении, и прибываю. Жду распоряжений и указаний. Малыш, мы же на улице сядем, да? Кстати, откуда у нас такая роскошь, как мука? Ещё и в таких количествах… 
— Конечно, на улице, — Надежда оглянулась, назад, в проём двери, на кухню, оценивая размер бедствия и масштабы разрушений, — у меня стол на кухне занят… Туда нельзя. Муку я у соседки попросила — нужно же было организовать праздничный стол? Праздник — значит торт! Хотя у нас с Игорем и торт — автоматически означает праздник. 
— Да я наслышан, как вы тут живете… — Владимир расстегнул сумку, с которой приехал — Студенчество должно голодать — оно так знания впитывает лучше. Вспомните хотя бы Раскольникова… А, нет, это плохой пример… Игорь, как будущий историк, может это подтвердить. Держи, ставь всё на стол — не с пустыми же руками я к вам приехал?!
Праздник, посвящённый приезду Владимира в гости, постепенно начал обрастать незаменимыми атрибутами любого праздника: на столе появилась банка солёных огурцов, шмат сала, сковородка с обжигающе горячей, жареной картошкой, литровая бутылка спирта Royal и, чуть поменьше, вина «Улыбка». Юношеский максимализм иногда ставит организм на грань Гамлетовского вопроса «Быть или не быть» и тогда туловищу ничего не остаётся, кроме того, как бороться за жизнь самостоятельно, без помощи мозга. 
— Мы это будем пить? — То ли с надеждой, толи с отчаянием в голосе, произнёс Игорь. — У меня завтра экзамен, по немецкому языку. Хотя бы допивать не будем? Мне бы ещё по билетам пройтись… 
— Да и да, — ответил Владимир, на каждый из вопросов, — не каждые же выходные мы с тобой видимся! 
— Что ты, что ты! Если б каждые я бы уже давно умер…
Несколько часов пролетели, в дружеском общении, как пара минут — тёплый кубанский вечер незаметно, но очень быстро, накрыла кромешная темнота. Освещение прилегающей территории ещё находилось в стадии проектирования и согласования. Игорь уже несколько раз, мысленно расставил столбы, протянул провода и вкрутил лампочки, но планы были заморожены, в связи с отсутствием столбов, проводов и лампочек. Проблема решалась очень древним способом: сдёрнув шкуру животного, закрывающую вход в пещеру, можно было осветить огнём очага соседскую пещеру, подкрадывающегося саблезубого тигра, стол, лавочку и засидевшихся друзей. 
— Малыш, — обратился Игорь к супруге, — открой, пожалуйста, дверь. Я и так у тебя слепой, а тут даже очки не помогают — ни черта не видно, что и куда мы тут наливаем…
Надя потянула ручку двери, и неожиданный эффект не только моментально отрезвил друзей, но и разбудил соседскую собаку — Пожар! Игорь! Пожар! Горим! — Столб дыма, подсвечиваемый тусклой лампочкой, вырвался из дверного проёма. 
— Твою ж мать! Малыш, стой! — Игорь бросился на кухню, не оставляя стихии ни малейшего шанса потухнуть, не испепелив его дотла. Неравная борьба за жизнь и само строение ограничилась открытием всех окон, и официальным объявлением о завершении приготовления торта. Массивный кусок угля, занявший самую большую сковородку, выглядел небольшим Везувием. Спасая содержимое самого себя, торт пытался извергнуть хотя бы часть ингредиентов, отчего в центре образовалось возвышение с кратером и растёкшейся, по краям, «лавой». 
— Мы это будем есть? — с надеждой на опровержение и нотками тревоги, спросил Владимир? — рассматривая сковороду, дымящуюся в центре стола. 
— Ребята, простите, я совсем про него забыла… 
— А как он назывался, — зачем-то поинтересовался Владимир, — рассчитывая, видимо, что, называя его в прошедшем времени, подписывает приговор и списывает лакомство со счетов. 
— Он называется «Зебра», — не оставляя ни малейшего шанса на утилизацию, ответила Надя, — сейчас Игорь его ножиком поскоблит и всё будет хорошо. Да, Игорь?! 
— Естественно! Это просто следующий этап! Вовка ничего не понимает в кулинарии! Рецепт тут такой: яйца, тесто, духовка, пожар, поскоблить и покрыть глазурью! Щассс всё будет! — рассмеялся Игорь и принялся за дело…
Не грустное торжество подходило к концу. Спирт, как и положено, был выпит, торт почти съеден, а во дворе забрезжил рассвет. Надя, оставив друзей за столом, уже просматривала седьмой сон. 
— Как тебе семейная жизнь? — Поинтересовался Владимир, — смотрю всё у вас хорошо… Даже не смотря, что я убеждённый холостяк, признаюсь, смотрю на вас, счастливых и даже завидую… 
— Ты прав, дружище — у нас всё просто замечательно. Я и сам готов себе завидовать, если бы не переживания за Надюшку… Денег нет, перспектив тоже — сам видишь. Даже руки иногда опускаются. Стараюсь не показывать это Наде. Может зря она со мной? Без меня была бы счастлива и обеспечена… Хорошо хоть урожай, какой-никакой собрали — картошка, маркошка… А то ведь голодали… Реально голодали… Я, признаться, даже не знаю, как окончить универ! Билеты на автобус стоят денег, а их у меня нет и взять негде — работы, как ты понимаешь, на этом «Светлом пути» нет совсем… А ты знаешь, что такое счастье или несчастье, друг мой? 
— Как тебя деревенская жизнь-то прёт! — Улыбнулся Вовка — у меня не было времени подумать, но ты, видимо, восседая на троне, под табличкой «memento mori» уже придумал ответ? 
— И да, и нет, — совершенно серьёзно ответил Игорь, — счастье и несчастье очень эфемерные и в то же время реальные понятия. Вот смотри, счастье субъективно — его нельзя потрогать, засунуть в карман или за пазуху, им даже я уверен, нельзя поделиться. Оно личное, очень незаметное и ранимое. Кроме того, счастье максимально эгоистично! Оно реально только для одного… И ещё — осознаём мы его, к сожалению, как правило, задним числом. Согласен? Ну так вот, а несчастье — легко видимое состояние со стороны, иногда даже бросающееся в глаза. Очень часто его можно в прямом смысле подержать в руках, почувствовать тактильно! Да-да! Представь окровавленные медицинские бинты, справку из онкологической клиники, пепел родного дома, свидетельство о смерти… И, что характерно, несчастье не где-то там сзади или там — впереди — оно чётко, конкретно здесь и сейчас! 
— Игорёк, я бы на твоём месте меньше времени проводил там, — мотнул головой в сторону туалета Вовка, — а то я тебя потеряю через годик другой… — Всё у вас будет хорошо. Я уверен, — пытаясь сменить тему, ответил собутыльник, — не знаю как, но точно! Москва не сразу строилась, а туалет у тебя зачётный… Надпись на латыни сразу говорит о том, что живёт здесь не просто серун, а философ-интеллектуал. Шикарный вид! Как на сооружение снаружи, так и на окружающие плантации изнутри! Особенно тебе удалась вентиляция — щели в два пальца!!! Н-дааа и картошка — это, конечно, здорово, но я люблю мясо… 
— Не придирайся — я начинающий архитектор! А кто тебе, кстати, сказал, что у нас нет мяса? Вон, ходит в курятнике… Этой курице лет двадцать, наверное, отроду… Может, она даже наша ровесница! Не поднимается на неё топор… Пробовал уже пару раз… Жалко животину. Ну, не могу я! Вот и жду, когда помрёт. 
— А потом в суп или гуляш, есть планы? — поинтересовался Владимир. 
— Похороним! Какой суп? Это ж почти член семьи! Ничего в тебе святого нет… Всё в военном училище тебе кокарда отдавила. Ладно… Слушай, дружище, я тебе говорил, что у меня сегодня экзамен по немецкому языку? — не трезво смотря на друга, спросил Игорь, ожидая сочувствия и сострадания друга. 
— Конечно, говорил! Ты мне весь мозг своим немецким вынес… Вот что я тебе скажу: не на одном немецком строится образование! Нашёл из-за чего расстраиваться! — Владимир ностальгически задумался, — А знаешь, как меня в военном училище сейчас по немецкому гоняют! Уууу… Кошмар! У меня такое чувство, что из немецкого нам хотят сделать второй родной! Что ты?! Я сейчас по-немецки почти как по-русски могу говорить… Толи ещё будет! Может, даже переводчиком буду… 
— Стоп! — прервал полиглота Игорь. — Ты знаешь немецкий?! А я забыл, что знал, ещё в армии… Как говорит мой папа, «не знал, не знал и забыл окончательно…» План такой: сдаёшь экзамен за меня — ты! 
— Я? — Владимир поперхнулся остатками торта, — кардинальное решение, а когда? 
— Ты! — сказал, как отрезал Игорь, — Мы же с тобой внешне похожи, так? Так! Ты знаешь немецкий, так? Так! Я не знаю это факт! Ты приехал ко мне, а не я к тебе. Я пьян — ты тоже. У меня экзамен — ты сдаёшь… Логично? Вполне! Экзамен через три часа… Собирайся! Поехали…
Город встретил друзей солнечным утром, запахом приближающегося лета, светло-зелёной листвой и головной болью. 
— Лучше бы я умер вчера, — поделился ощущением Игорь, — ладно пить-то, но допивать зачем нужно было? 
— Ну ты даёшь, что же мы до утра сидели бы и смотрели на бутылку? И вообще, не стони, не у тебя сегодня экзамен, а у меня… И я переживаю… Кстати, вон смотри, — Владимир показал на жёлтую бочку с пивом, разместившуюся в тени сквера, — Я в таком состоянии точно завалюсь. Мне в оздоровительных целях просто необходим литр, а лучше два! Пошли быстрее, до экзамена ещё двадцать минут!
Немолодая продавщица посмотрела на своих первых, по всей видимости, клиентов и, с немым укором во взгляде, налила молодым людям по пол-литровой банке пенного… 
— И жизнь хороша, и жить хорошо — констатировал Вовка, — подражая киногерою, — пойдём, мой юный любитель немецкого языка. Показывай, где мы сдаём экзамен! 
— Я-то тебе зачем? Вход вон, зачётка вот, — протягивая книжку и показывая на старинное двухэтажное здание с выразительными куполами и острыми шпилями, — второй этаж, аудитория триста пять. Запомнил? 
— Запомнил, — кивнул Вовка, — а факультет у нас какой? 
— Факультет, у нас с тобой, — «Истории и мировой художественной культуры». — Обречённо произнёс Игорь и сел на лавочку.
Солнце, выглядывая сквозь листву, приятно грело, озабоченные студенты, сбившись в небольшие компании и обсуждая глобальные проблемы сдачи совершенно ненужных никому экзаменов, проходили мимо. Особо отчаявшиеся и потерявшие веру в глобальную справедливость отставали от своих соплеменников и останавливались на пит-стоп возле бочки с пивом. Лица безнадёг выражали одновременно вселенскую тоску, мольбу о помощи и веру в светлое будущее, может быть даже такое, где экзаменов не будет вовсе… 
— А жизнь-то налаживается, — удивился пришедшей в голову мысли Игорь, — тепло, пиво тут хорошее и экзамен как-то сам собой… 
— Можешь нас поздравить, — подошедший сзади Вовка, весело хлопнул Игоря по плечу, — я всё сдал! 
— Да ладно, — недоверчиво отреагировал Игорь, подпрыгнув от неожиданности — серьёзно?! 
— Ты сомневался?! Я же тебе говорю, что буду переводчиком с немецкого! Держи свою зачётку!
Игорь недоверчиво взял в руки зелёную книжицу, развернул на нужном семестре… «Немецкий язык, экз., — 180 акад./час. — „3“ — УДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНО».

ГЛАВА IX ДЕМБЕЛЬ

Яркое солнце, даже на ночь не заходящее за горизонт, разбудило Игоря в кабинете. Продрав глаза, в штанах, майке, с полотенцем через плечо, привычным уже маршрутом он отправился в туалет. Картина, мягко скажем, для здания администрации колонии неординарная. Одно радовало точно, пока его сослуживцы, просыпаются, умываются, бреются и идут на работу — он, впереди планеты, уже здесь. Но были и минусы — сказать, что слухи в колонии распространяются немного быстрее скорости звука, это значит, недооценивать скорость их распространения.

— Куда-то засунул… Найду обязательно, но завтра… — Именно так Игорь преподнёс пропажу служебного удостоверения, которая уже была секретом Полишинеля, для вызвавшего его, начальника отдела кадров. — Ума не приложу, — размышлял Игорь, — как более или менее членораздельно объяснить, и, главное, кому?.. Найдётся ли тот человек, который поверит, что за удостоверение жена требует покупку квартиры или комнаты? Я могу что-то изменить здесь и сейчас? — Нет. Следовательно, нужно отпустить ситуацию и попробовать спокойно работать дальше.

Каким бы ни был несовершенным принятый план, но он позволял хотя бы иногда забывать о семейных неурядицах и переключаться на выполнение краткосрочных, рабочих задач. Сеченову, Павлову или вообще Лао-Цзы, принадлежит фраза о том, что смена деятельности является отдыхом, Игорь уже не помнил, но психологический эффект был не единожды проверен и подтверждён лично: устал спорить — вскопай огород!

«Вывод отряда на работу» — культурно-массовое, если можно так выразиться, мероприятие, подразумевающее исключительно положительное отношение заключённых к минимально оплачиваемому, но тяжёлому труду, к сотрудникам администрации, а также к осуждённым других мастей, которые по тем или иным причинам, не выходят на работу. Тем не менее участвовать в этом мероприятии должны были все. Игорь, как начальник отряда, лично должен был выкрикнуть фамилию осуждённого и тот, выйдя из строя, обязан выйти из жилой зоны и пройдя через внутренние ворота колонии, попасть в производственную — «промку». Выведя один из своих отрядов, он остановился возле офицеров, чего-то бойко обсуждавших между собой. Рыбалка и сопутствующая ей пьянка или, наоборот, для него было абсолютно не важно — нужно было просто отвлечься от сжиравших его изнутри мыслей.

— Лейтенант, я к тебе обращаюсь, да — ты! — Услышал он окрик начальника колонии, проходящего мимо, — ты вконец охренел, ты кто такой? Ты что себе позволяешь?! — Начал переходить на крик полковник, — тебе, урод, законы не писаны? На тебя смотрят подчинённые, я смотрю! Я смотрю, а ты куришь!

Игорь, слегка опешил от такого напора, но взяв себя в руки, произнёс

— Товарищ полковник, вы, верно, ошиблись, я не курю…

— Ты что, сопляк, будешь со мной спорить? — Взревел полковник, — Закрой свой рот, лейтенант!

— Товарищ полковник, извините, но считаю, это место неудобным для общения, в таком тоне, поэтому с вашего разрешения, буду ждать вас возле вашего кабинета, — отчеканил Игорь, после чего развернулся и пошёл на выход из жилой зоны, в административное здание.

Крик вслед преследовал лейтенанта до момента, пока железная дверь не скрыла его в недрах КПП. Произведённый эффект имел долгосрочные последствия, но в данный момент Игорю даже льстило, как маленький, тщедушный, тихо неуважаемый всеми, но всё же полковник, кричал вслед что-то из классиков.

— Стоять, лейтенант! Стоять, я сказал! Как ты смеешь меня ослушаться?! Из-за таких, как ты, наша страна и армия в жопе!

Пошёл третий час, как он пересчитал всех мух в приёмной начальника колонии, пообщался с секретарём и даже прикорнул на стуле, но намеченное рандеву откладывалось по независящим и неизвестным для него причинам.

— Н-дааа… развод на работу. — Он вспомнил, как выводил свой отряд в самый первый раз — семь тридцать утра, январская метель, мороз около градусов тридцать, качающийся от ветра плафон, в офицерская бекеша — армейский полушубок, времён ВОВ. Напротив, построившись по пятёркам, весь его отряд, выглядевший так же, как наверняка выглядели каторжане начала века — одетые, кто во что горазд: грязные порванные фуфайки, брюки-трико и валенки. Похвастаться наличием шапки и варежек могли далеко не все.

— Граждане осуждённые, обращаю ваше внимание, что ум, честь и совесть эпохи говорят нам о необходимости трудовой деятельности в колонии. И мы обязаны с вами выйти в промку и начать работать. Если есть желающие бросить глупое стояние, чреватое обморожениями, и выйти на работу — милости прошу. В конце концов, чем вы хуже меня? Я же хожу на работу и смотрю на вас ежедневно, — начал Игорь, — остальных поздравляю — мы с вами вместе будем сначала читать, а потом заучивать наизусть «Уголовно-Исполнительный кодекс Российской Федерации», в части наиболее интересующих нас с вами статей.

Желающих оказалось немного — из почти трёхсот человек из строя вышло максимум восемь — десять человек. Экзекуция продолжалась почти два часа. Когда руки уже отказывались держать книгу, Игорь делал закладку — заминал уголок страницы и объявлял следующее действие.

— Антракт! Не расходимся!

После этого он уходил в дежурную часть отогреваться горячим чаем, сидя на батарее отопления. Уже через неделю его отряд выбился в лидеры по количеству желающих искупить вину честным и практически бескорыстным трудом. Видимо, так должно работать СЛОВО, которое, как известно, согласно Евангелию от Иоанна, «было в начале».

— Как меня ещё не прибили? — Хмыкнул Игорь и, улыбнувшись вспомнил о том, насколько обоюдоострым оружием является слово и применять его необходимо очень филигранно, особенно в том месте, где он сейчас.

Чего стоил только один его «любимчик» — осуждённый Золотарёв! Отношения с осуждённым у Игоря не задалось изначально, при этом каких-либо выдающихся причин для этого не было. Невысокого роста, пухленький, рыжеволосый мошенник — рецидивист, практически ничем не выделялся из общей массы. Но пытливый ум при любом удобном случае норовил максимально озадачить Игоря огромным количеством вопросов и просьб. Задачки начинались с простенького: какого именно числа и года у того оканчивается срок, какая сумма у него на счету, сколько он потратил в предыдущем месяце денег, заканчивая просьбами уточнить адрес Конституционного суда РФ, чтобы написать жалобу на чудовищное отношение со стороны администрации в целом и отдельно взятого лейтенанта, в частности. Однажды, проводя ночной обход отряда, Игорь заметил, что Золотарев, накрывшись по самый нос одеялом, подмигивает ему!

— Золотарев! Чё, не спим? Не дай бог, завтра соберёшься на работу и будешь ходить там, как сонная муха! Спи! — Пожелал спокойной ночи Игорь.

— Кто здесь? Ничего не вижу! — Ответил театральной сценой, видимо, заранее подготовившись, осуждённый, и, поковырявшись в прикроватной тумбочке, хлопая глазами, добавил, — Господи, какая же тёмная ночь?! — Привстав на локте, продолжил сценку более эмоционально.

— Не трогайте меня! Я вам ничего не сделал! — Актёр достал из прикроватной тумбочки сплетённые из медной проволоки очки, водрузил их на нос и, глядя сквозь вымышленные линзы, вытирая пот со лба, добавил.

— Фух, гражданин начальник, — это вы. Я так перепугался! Я ведь так боюсь темноты, а тут вы… Я счастлив! Я в безопасности.

Игорь улыбнулся, махнул рукой и ушёл в дежурную часть. Каково же было его удивление, увидев Золотарева, одетого в одни трусы и валенки, с матрасом, как говорится, «в скрутку», с пакетом каких-то вещей, под окнами дежурки. И всё бы ничего, но зима, мороз и время три часа ночи!

— Ты чё припёрся, придурок?! — крикнул ему дежурный по колонии, выйдя на крыльцо здания, на что получил вполне осмысленный ответ, учитывая вышеперечисленное. Выждав мхатовскую паузу, рецидивист — филантроп выдал заранее подготовленную тираду, заставившую схватится дежурного от смеха за живот.

— Прошу изолировать меня, до момента принятия решения, по моей жалобе, Организацией Объединённых Наций, или уполномоченного представителя по защите прав человека в Российской Федерации, батюшки нашего, на которого возлагаю все свои надежды и молюсь, господина Миронова. Жалоба подана мной на начальника отряда номер три, так как нет сил терпеть более всем нам его унижения и оскорбления, — и подумав, ткнув пальцем в Игоря, добавил, — вон он, рядом с вами, стоит. Давно подал — ответ жду…

Не без удивления и даже с какой-то завистью, как показалось Игорю, дежурный скосил на него глаза и поправив шапку.

— Однако…

Занавес. Ночь перестала быть томной…

Осуждённого всё же спасли, поместив в индивидуальные апартаменты — камеру в штрафном изоляторе, так как изолированный пациент для прокуратуры намного ценнее, чем отмороженный придурок. Зачитанный манифест, написанный Золотарёвым и прочитанный вслух на офицерском собрании, произвёл ошеломительный эффект. Если бы у кого-то из присутствующих спросили: «Как вам премьера?» Все как один ответили бы, что даже не ожидали такого ошеломительного успеха! «Господину нашему, человеколюбцу, на которого только и уповаю, в исполнении возложенных обязанностей по защите прав людей в России, президентом нашим, Миронову О. О.», — начиналось послание. Перечисляя все смертные грехи, включая и мужеложство, рыжий, униженный и оскорблённый осуждённый, жаловался на лейтенанта, носившего прозвище Блаженный, ни в чём себе не отказывая. Шесть листов убористого текста, «от имени раба божьего Золотарёва И. М., а также от имени всего отряда номер три божьих мытарей колонии № ИК-3366/12 ФСИН МВД РФ», подписями единомышленников, правда, подкреплены не были. Под занавес почётного собрания это письмо было торжественно вручено Игорю, со словами: «Идиот он, но будь с ним аккуратнее». Как аккуратнее, куда ещё аккуратнее? — осталось для Игоря загадкой. Смех и возгласы господ офицеров, в стиле: «можно мне копию письма?», «я возьму автограф», «браво!», «лейтенант, ты что-то от нас скрываешь?!» ещё долго слышались в актовом зале. Игорь, улыбаясь, лишь, махнул рукой и вышел, оставив балагурам хорошее настроение.

Время вышло, рабочий день закончился, и секретарь начальника колонии попросила Игоря выйти, чтобы закрыть кабинет,

— Ну, нет так нет, идти домой — только подняться этажом выше, — Поблагодарил секретаря за гостеприимство Игорь.

Знания о том, что боксёры перед первым раундом могут позволить себе задержку перед выходом на ринг, чтобы заставить противника ещё больше волноваться, не укладывалось в голове. Как ему казалось, сравнивая ситуации, он находился не в той ситуации, чтобы переживать слишком сильно, — всё будет так, как будет, да и волноваться по-настоящему ему есть о чём, кроме встречи с полковником.

Утро следующего дня началось бодро — в дверь постучал секретарь Хозяина и предложила срочно явиться «на ковёр».

— Во даёт! — Пробубнил под нос Игорь, слушая всё своеобразие русского языка в свой адрес, рассматривая окна своего отряда, отлично видимые из кабинета полковника.

— Вот ведь блин. — Вспомнил он, как принёс обои, оставшиеся после ремонта в квартире, и то, что забыл распределить работы по оклейке, в комнате отдыха. — Н-дааа, а ещё, отогревая паяльной лампой замёрзшие трубы отопления в своём отряде, напрочь испортил внешний вид труб отряда, который курировал «Бешеный Макс» — придётся тоже их приводить в порядок своими силами. Максим уже не раз «намекал», что ждёт капитального ремонта, выжженных напалмом камер ШИЗО, — Игорь ухмыльнулся, не показывая вида, — хотя, с другой стороны, нужно было ждать весны, наблюдая красоту свежевыкрашенной, но ледяной системы отопления? Дружище, прости…

Размышления прервал разъярённый начальник.

— Ты хоть, урод, знаешь, какое у тебя погоняло? — Выдыхался уже полковник. И не дожидаясь ответа, продолжил, — Бла-жен-ный! Ты, бл…, хотя бы «Отче наш», знаешь?

— Знаю, — ответил Игорь, — на современном русском, старославянском и постараюсь вспомнить на древнерусском, но вам, товарищ полковник, читать не буду, так как это моё личное дело.

— Будешь! Будешь, сука! Ты мне будешь рассказывать всё, что я спрошу! В том числе как, и в каких позах ты спишь со своей женой!

После этих, слов Игорь произнёс,

— Извините, товарищ полковник, не вижу смысла продолжать этот диалог, у меня срочные дела в отряде. Разрешите идти? — Не дождавшись ответа, Игорь жестом отдал честь, развернулся и, сделав несколько шагов, закрыл за собой дверь.

Отдавая должное полковнику, именно он нашёл какие-то важные и главные, в тот момент для Надежды слова, встретился лично и убедил её принять Игоря назад, домой. Удостоверение, правда, так и числилось «пропавшим», за что Игорь получил выговор в виде объявления неполного служебного соответствия, но это не помешало пойти на повышение и занять должность заместителя начальника колонии по интендантскому и хозяйственному обеспечению. С осуждёнными он теперь встречался только в режиме дежурного по жилой зоне, раз в две-три недели. Специфика работы полностью изменилась — на него легли задачи по обеспечению колонии продовольствием, материально-техническими ресурсами, а также поддержание и ремонт жилищно-коммунального хозяйства в военном городке.

Выполнение приказов полковника иногда походило на квест или авантюру, граничащую с безумием, так как львиная доля приказов, отдаваемых с целью снабжения колонии, чем бы то ни было, заканчивались фразой: «С деньгами я и сам найду! Вы найдите без денег! Марш выполнять!» Так, Игорь, не без удивления, поправляя фуражку, узнал из местных новостей, освещаемых по телевидению, что «разбойная группа, разобрала и увезла в неизвестном направлении несколько километров дороги, соединяющей отдалённые нефтедобывающие месторождения. Стоимость похищенных дорожных плит составила несколько десятков миллионов рублей. Автомашины «УРАЛ», задействованные в хищении, а также несколько кранов, на той же колёсной базе, разыскиваются сотрудниками милиции. Объявлен план «ПЕРЕХВАТ».

— Вот ведь какие сволочи, ну надо же, — комментируя Надежде увиденное по телевидению, резюмировал Игорь, — ничего не боятся! Тащат и тащат! Малыш, слышишь, в те выходные, пока я выполнял поручение, кто-то дорогу разобрал?! Ладно, стащили — куда девать-то? Пять километров дороги на даче никому точно не нужны, даже даром!

— Я слушаю, слушаю… Откуда ты взял, что именно пять?

— Поверь мне, точно пять… Здесь просто не сказали.

Очередная задача, поставленная полковником, вообще пошла не по плану. Выход на заброшенный завод бетонных конструкций, за облицовочными листами — профильным листом шестиметровой длины, чуть не закончился трагедией. В тот день один из сорвавшихся с крыши листов, съехав по скату крыши, врезался в не вовремя высунувшегося осмотреть красоты Западной Сибири, с высоты птичьего полёта, молодого лейтенанта. Переданному в подчинении сотруднику, а по совместительству многодетному отцу, Игорь сам не оставил выбора, участвовать ли в этом сомнительном субботнике или нет,

— Родина — мать зовёт. Жду на работе завтра в восемь утра. — приказал Игорь. Кинетической энергии сорвавшегося листа хватило, чтобы задуматься о смысле жизни и целесообразности покрытия строящегося барака именно бесплатным, и, почти ничейным профлистом. Ровная полоса разреза на бушлате, подтверждала в верности вывода о сюрреализме происходящего в армии. Диссонансом в голове звучали мысли: «Я русский офицер, что я здесь делаю, со своими подчинёнными? Для кого? Этого требует Родина? Но, согласно уставу офицерской чести, приказ может быть обжалован только после его исполнения, значит, исполняю. Насчёт „обжаловать“ — кому? Тому, кто эти приказы и отдаёт?» Ситуация напоминала анекдот про правило сотрудников прокуратуры: «главное, в любом расследовании, не выйти на самих себя».

Требования увеличились, но заработная плата от этого не то что не прибавилась, не появилась, в принципе — заработную плату задерживали более чем на год! Игорь был один из многих, и, наверное, даже не самый нуждающийся военнослужащий, так как Надежда, подвязавшись подвигом жены декабриста, исправно кормила, поила и, даже обула Игоря в дорогущие и тёплые иностранные ботинки. Меньше повезло его другу Вовке — младший лейтенант, четверо детей, ищущая себя и своё предназначение супруга — психолог, казалось — идиллия, но… Второй год жизни в военном городке, без средств к существованию, привёл к тому, что в первый раз, Вовка просто потерял сознание, сидя в кабинете Игоря, а во второй — рухнул в его объятия, по пути на службу, от голода.

Содержание семей офицерского состава полностью лежало на жёнах, ушедших с головой в ту или иную торговлю, кто-то торговал одеждой, кто-то обувью, особо общительные — HERBALIFE, пылесосами Kirby, посудой и косметикой. Семьи напоминали небольшие, но реально работающие, полупреступные группировки, где один пытается что-то продать, а второй прикрывает, участвует в разборках с конкурентами, выбивает торговые площади и возможности, страхует его своими погонами и влиянием.

Решение об увольнении витало в воздухе. Ощущение содержанки не могло привести к укреплению семейных отношений и вызывало всё возрастающее чувство вины, которое, в свою очередь, становилось отличным катализатором и подкормкой неудовлетворённости собой, семьёй и даже сыном. Изучение азбуки сыном, казалось, взорвёт мозг Игоря. Играющего дичайшие ритмы игрушечного магнитофона, подаренного Надей, сыну на день рождения, хватило не более чем на полчаса — разбит, броском в противоположную стену. Бездарность ситуации и глупость поступка он, конечно, попытался исправить — адская коробочка была собрана, перетянута изолентой, батарейки вставлены в оставшиеся, чудом целые гнёзда. Китайская игрушка продолжила долбить в самый центр головного мозга Игоря, светясь от счастья разноцветными лампочками, но симптом, как сказал бы любой доктор, налицо. Медленно, но, верно, он становился противным и омерзительным самому себе. Мироощущение Игоря можно было описать одним коротким предложением: «бесит всё». Отлично понимая, что вслед за чувством вины, практически, след в след, идёт более разрушительное чувство ненависти к себе и ко всему окружающему. Игорь всё более и более склонялся к мысли о том, что тянуть с изменениями недопустимо и в случае опоздания, никакая революция будет уже никому не нужна — семья рухнет в одночасье, превратившись в пепел и воспоминания, а он, из офицера, званием которого гордился, — в рядового вертухая.

Очередной отпуск на море, с заездом к родственникам, позволил решить главную проблему — развязать руки с увольнением, оставив трёхлетнего Лёшку с бабушкой, в родном сердцу посёлке городского типа Светлый путь. Бабушка, единственный человек из всех родственников переживавший о судьбе внука и появившегося правнука, предложила оставить маленького Лёшку на несколько месяцев, у себя. Несколько лет вся связь с малой родиной, осуществлялась только путём переписки с бабушкой, обычной почтой — письмами, поэтому ответной весточки приходилось ждать месяцами. Как же он был ей благодарен за ту, удалённую поддержку и переживание, известно было только ему одному… Да и получился бы из Игоря тот человек, которым он стал, без этой поддержки, любви и воспитания бабушки и дедушки — конечно, нет! Сотни и сотни, перечитанных вслух, маленькому Игорю, книг, тысячи «сказок на ночь» сформировали из него того, кем он стал. Даже отец принял участия в устройстве малыша в садик из соображений упростить задачу присмотра за правнуком, своей маме. Весь опыт, вся история общения с родственниками чётко и безапелляционно говорила ему простую истину: «Чем дальше от родственников, тем крепче семья», но в этом случае это было огромным подспорьем. Вместе с Надей, как казалось, они могут выдержать и справиться со всем, ведь переживала семья и более сложные жизненные ситуации. Удивительно и непривычно было для обоих впервые чувствовать поддержку и помощь родственников. Вернувшись в часть, Игорь отказался заключать новый контракт и написал заявление на увольнение — армейская жизнь осталась в прошлом.

Замечали ли вы, что память крайне избирательна? Хорошие и весёлые истории, друзья и подруги, закаты, горы, костры, палатки, стихи и песни под гитару вываливаются из памяти самопроизвольно — всё это позитивные воспоминания. Крайне сложно вспомнить гнетущий, сдавленный воздух ШИЗО, запах одежды и собственной кожи — запах зоны, ситуации балансировки на грани жизни и смерти, собственное унижение, предательство и глаза восемнадцатилетнего парня, вся жизнь которого, на ближайшие двадцать пять лет, ясна, — всё это защитная реакция. На этом держится вся нервная система человека, никто не смог бы нести, внутри себя, на протяжении всей жизни столько боли и страдания, которые окружают нас ежечасно. Мозг, пытаясь спасти разум, удаляет больные воспоминания, как злокачественные образования. Ни одно сердце не выдержало бы такого внутреннего давления, так как оно само подвергается ежедневным ударам и уколам. Некоторые оставленные гематомы и порезы зарастают и почти забываются, другие кровоточат всю жизнь, как бы мы ни пытались забыть, заменить или просто задвинуть их на задворки воспоминаний — всё это лишь даёт временный эффект. Шрам можно зашить, обработать, и, в конце концов, он перестанет кровоточить, болеть, но, сняв повязку, мы увидим, — он никуда не делся, и, более того, понимаем, что теперь он с нами на всю жизнь. Да, ныть, крутить, и зудеть он будет только в непогоду, но он с нами навсегда, и при определённых стечениях обстоятельств, не нужно будет прилагать даже минимального усилия, чтобы он закровоточил вновь.

ГЛАВА X СРЫВ

октябрь 2001 г.

— Станция Екатеринбург, через час. Через десять минут закрою туалеты. Сдаём бельё. — Включив свет в вагоне, прокричала, в его недра, проводница.

Все надежды Игоря на то, что поезд задержится хотя бы на пять-шесть часов в пути и он тем самым сократит время ожидания на вокзале, следующего поезда, рухнули. Как назло, проехав более двух с половиной тысячи километров из Краснодара, до Екатеринбурга, поезд не задерживался даже на пару минут. Он взглянул на часы, — три часа, — в четыре он в Екатеринбурге, а до следующего поезда двенадцать часов, ну что же ладно, буду изучать вокзал и окрестности, делать нечего.

Сдав в камеру хранения три огромные сумки и микроволновую печь, завёрнутую в пододеяльник, оттого напоминавшую котомку, Игорь вышел на вокзальную площадь.

— Блин, когда у них здесь рассветает? Ну и погодка, ни снег и ни дождь, а что-то среднее, а судя по каше на асфальте, ещё и грязного цвета, идти знакомиться с окрестностями рано точно, — размышлял Игорь, — времени у меня — вагон, пусть хотя бы рассветёт.

Зал ожидания вокзала не задумывался как помещение, в котором люди вынуждены будут спать, есть, развлекать детей, на протяжении больше двенадцати часов. Грязь и слякоть, принесённая сюда тысячами путешественниками, с улицы, Игоря не смущали, устроившись на свободное место, между военными, с чемоданами и котомками, он закрыл глаза. После пяти минут, в зале ожидания, к изобретателю деревянных кресел, с чудовищными подлокотниками, скреплённые по шесть штук в ряд, возник один вопрос: откуда столько ненависти к людям? Примерно такой же вопрос можно было задать начальнику вокзала: «Дорогой ты мой, место позволяет расставить кресла таким образом, чтобы расстояние между ними позволяло ходить, не запинаясь о ноги, человека, напротив, зачем же составлять их именно так? Сядь, посиди хотя бы два-три часа, ты многое поймёшь о смысле жизни и своих функциональных обязанностях». Задавать все эти вопросы было некому, да, в сущности, и не нужно, у Игоря и так было о чём подумать и задать вопросы, самому себе — более касающиеся его жизни, нежели вре́менные неудобства, в отдельно взятом вокзале.

Как так произошло, что после увольнения, он вместе с Надей и Лёшкой вселились в комнатку общежития? Спасибо, конечно, коллегам, они помогли переехать, вместе со всем нажитым скарбом, но уже сразу было понятно, что доверху нагруженный ЗИЛ, привёз к подъезду такое количество вещей, которую комнатка, снятая его семьёй, вместить не сможет. И это был неглавный вопрос, на который у Игоря не было ответа — как случилось так, что рядовой скандал закончился дележом имущества, взаимными проклятьями и хлопаньем дверью. Память как будто вычеркнула из жизни несколько недель жизни в общежитии, и даже ссора, возникшая, видимо, на пустом месте, вспоминалась вспышками. Он вспомнил, почему сейчас он тащит такое количество вещей — объяснимо, но безумно стыдно.

— У тебя здесь вообще ничего нет, всё, что ты видишь, куплено мной и на мои деньги. — В пылу ссоры Надя бросила ему.

Часть правды в её словах, безусловно, была — заработная плата Игоря, в колонии, задерживалась безбожно. Красной тряпкой для него послужило это обвинение, именно после этих слов остановиться было уже невозможно — обида застелила глаза. Он был уверен, что всё, чего достигли они с Надей, это заслуга обоих и, несмотря ни на что, его вклад также присутствует, и он осязаем. Упрёки Надежды, основывавшиеся на полуправде, выливались на голову Игоря, общей навозной кучей, не давая ни малейшего шанса разобрать, где вымысел, а где истина. Доводы о том, что он тоже не на диване валялся, заработную плату хоть и задерживали более года, иногда, всё же выдавали. Факт того, что жили они всё же в ведомственной квартире, полученной Игорем, и Лёшка был устроен в ведомственный детский садик, никого не интересовали. Несмотря на то что, общая картина ясна, вспомнить детали, предпосылки он не мог никак. Да и смысл, в выяснении кто прав, в принципе отсутствовал — именно его обида на самого себя, подкреплённая обвинениями, послужила катализатором случившегося.

Дальше картина резко прояснялась: выйдя из дома, со сваленным кучей барахлом, другого слова он не находил, абсолютно на эмоциях принятом решении, Игорь купил билеты на поезд и поехал туда, где его когда-то ценили, ждали — туда, где ему, пусть и давно, но были рады — в свой маленький провинциальный посёлок. Пять суток в пути позволили выдохнуть последний скандал и, успокоившись, понять глупость своего поступка как минимум, в части дележа имущества. Чем больше он абстрагировался, тем более чёткой и ясной открывалась совершенно не радужная картина — ехать абсолютно некуда.

— Зачем я поехал? — думал Игорь, чего тебе было непонятно до этого? Общение с родителями прервано, очень давно, сёстры заняты решением своих проблем, многочисленные родственники возвели хоть не осязаемый, но вполне реальный забор между «мы» и «вы» — рассчитывать на помощь — идиотизм! Да, бабушка — она мне точно была бы рада, а как бы я посмотрел её в глаза и рассказал, что ушёл, после скандала и вот… прихватил с собой скарб, который нажили?! Ты точно ненормальный! Сам не понимаю… Как оправдание, не более — на автомате, нужно было, что-то делать я и делал. Нет, разумного объяснения нет, — это точно.

Игорь, бросил на деревянное кресло, куртку, чтобы занять место, и вышел покурить, на привокзальную площадь. Мокрый снег, падая практически отвесно и ложась уже на плечи и голову крупными капельками воды, усиливал ощущения душевного дискомфорта.

— А дома настоящая зима, красотища — думал Игорь, — Екатеринбург не для меня. Даже на Юге комфортнее, хотя кому я там нужен? Бабушке, друзьям?

Три дня пути пролетели как пятнадцать минут — устроившись на верхней полке и смотря на мелькающие деревни, дома и поля он пытался разобраться и ответить самому себе всего лишь на один вопрос: «зачем всё это?» Хорошо хоть друзья в городе детства остались, встретили, — вспоминал Игорь.

— Здорово дружище! Вот уж не ожидал! Но рад, чертовски рад! Не переживай, я с Валюхой договорился — поживёшь у нас, она не против, — начал Юрка, встретивший его на вокзале, — мы дом снимаем, почти в центре. Детвора пока с нами в комнате поживёт, а у тебя будет своя комната.

— Привет, Юрка, тоже рад! — Игорь обнял школьного друга, — Вот ведь судьба — твой папа нас, с Надей, провожал, на Север, а ты теперь меня встречаешь. Спасибо огромное за гостеприимство, я думаю, что ненадолго, я вас стесню… С мыслями сейчас соберусь — пару-тройку дней, хорошо?

— Говорю же, — убирая узел с микроволновкой, в багажник легенды советского автопрома автомобиля «Волга», — ответил Юра, — с женой договорился, она не против. Всё норм! Поехали! Кстати, нужно обязательно наших парней, хотя бы позвать — повод есть! Да я знал, что ты за, но сегодня уже никак, а завтра четверг — утром на работу, а вот на послезавтрашний вечер планы не строй — обзвоню ребят, посидим, выпьем, поболтаем. Парни будут рады, да и тебе не помешает, вдруг решишь остаться в городе.

Расстояние между домом, который снимал одноклассник Игоря, и домом бабушки составляло не более полутора километров, но, проехав очень быстро и не задумываясь четыре с половиной тысячи, именно последняя миля, оказалась непреодолимой. На следующий день, выйдя прогуляться, он незаметно добрёл до бабушкиного дома. В этом городе он, казалось, знал всё: каждое дерево, бордюр, живую изгородь вдоль дороги, даже прохожие казались ему давно знакомыми людьми. Медленно подбирая слова, он подошёл к дому, в котором прожил, практически, всё девство, вырос, прикоснулся к ручке калитки, но открыть не решился.

— Какого чёрта?! Что я скажу?! Я вернулся… с микроволновкой!!! Самому нужно разбираться со своими проблемами. — Стыд за свой поступок не позволил войти во двор. Перейдя на противоположную сторону, Игорь сел на корточки и долго смотрел, а вернее, рассматривал, вспоминая детство — калитка, забор, знакомое здание Сбербанка, некогда бывшего его первой школой, в которую он пошёл, когда-то. Здесь было, казалось, всё, чего ему так не хватало сейчас — любви, понимания, поддержки и чувства родины… Но это было давно.

— Ну что же, Игорёк, я всем нашим сообщил, что ты приехал, — торжественно объявил вернувшийся с работы Юрка. — Все очень обрадовались, обещались сегодня прийти. Валь, ты слышишь? К восьми вечера оба Сашки придут, Валерка и Вовка. Это же здорово, давно не собирались вместе! Тебе помочь на стол накрыть? Кстати, я пригласил ещё Юльку — коллегу по работе, — он подмигнул Игорю, — она в разводе уже года два, ребёнок есть… В общем, познакомитесь, чем чёрт не шутит, может, понравитесь друг другу.

Провожая, далеко за полночь, Юлю домой, Игорь прекрасно понимал, что ни о каких отношениях, как минимум пока, и речи быть не может — он должен исправить ситуацию с Надей. Девушка, казалось, всё поняла без слов, за что Игорь был очень благодарен. Необходимо было вернуть эти треклятые вещи, с которыми он таскается, как дурень с писаной торбой — стыдоба! После этого нужно поговорить с Надей, всё-таки общий сын, и уже тогда принимать какие-то решения и строить планы на жизнь.

На следующий день, Игорь поблагодарил, за гостеприимство друзей и, собрав вещи, отправился на вокзал, где тут же купил билеты на поезда Краснодар — Екатеринбург и Екатеринбург — Мелучинск. Дорога, подстёгиваемая стыдом за свой поступок, пролетела как одно мгновение. И вот он, этот вокзал, как ям на дороге…

Затёкшая правая нога, отвлекла Игоря от воспоминаний.

— Так, ну что же, шесть часов отсидел — ещё шесть и можно собирать котомки, — он встал со стула, из-за неудобной позы болело, казалось, всё, — жизненно необходимо пройтись и размяться. — Будь проклят конструктор этих стульев и все его родственники, до третьего колена… Нужно ещё какой-нибудь подарок Лёшке привезти — не могу же я с пустыми руками приехать?!

Обойдя в сотый раз территорию вокзала, Игорь, купил яркую радиоуправляемую гоночную машинку, которую присмотрел ещё ночью на витрине ларька.

— Какие классные игрушки, мне бы в моё детство такую машинку — самым счастливым киндером бы был! Папа мне из загранки привозил похожие, не радиоуправляемые, конечно, но всё же… Куда всё дел?

Через два дня Игорь постучал в дверь комнаты в общежитии.

— Привет, Надь, я был не прав, устроив делёж вещей, прости. Мне стыдно за себя. Все вещи — вот тут, — он подтолкнул лежавшую ближе всех к двери, сумку ногой, — мне они не нужны. Если они и тебе не нужны, то я просто выброшу в мусорку, возле общаги, но на душе станет легче. Да и ещё, я тут Лёшке подарок привёз — позовёшь его или я войду?

Надя, открывшая дверь, посмотрела на Игоря, на сумки, стоя́щие на полу.

— Привет, проходи, уже почти ночь, куда же ты пойдёшь… Всю ночь они просидели возле импровизированного стола, организованного Надей, на полу комнатки, пили вино и говорили… говорили…

ГЛАВА XI ВОЛЬНЫЕ ХЛЕБА

март 2002 г., г. Мелучинск

Съёмная комната в общежитии не шла ни в какое сравнение с теми условиями, в которых они жили, пусть даже и вдалеке от города, но всё же в квартире, поэтому поиск подходящего угла был начат практически сразу. Накопить необходимую сумму, на съём двухкомнатной квартиры в уютном месте города, в непосредственной близости от Комсомольского озера, располагавшегося практически в центре города, удалось только через несколько месяцев. Надя продолжала работать на рынке, а Игорь окунулся в поиск работы.

Как оказалось, он с этим ещё не сталкивался, реформа по отмене крепостного права, начатая в 1861 году, не была завершена от слова «совсем», вплоть до конца XX века! Правда, институт «приписных крестьян» к заводам и фабрикам заменили словом «прописка» и соответствующим штампом в паспорте, с отметкой о той же приписки, но уже к населённому пункту, отчего суть происходящего не изменилась ни на йоту! Как раньше нельзя было бросить одну мануфактуру или завод и уйти на другой, так и, сейчас лишившись прописки или имея прописку в другом регионе устроиться на работу, оказалось невозможно. Но не сто́ит отчаиваться, действие-то происходит в России, а это значит, что безвыходных ситуаций не бывает! В подобной ситуации, скорее всего, порядочный бюргер, наложил бы на себя руки, а среднестатистический маори, в Новой Зеландии, продал бы себя в рабство. Но, повторюсь, — действие происходит в России, а это значит прописку можно было купить — об этом нескончаемой бегущей строкой, рассказывал телевизор или получить, заключив фиктивный брак.

С каким бы чувством юмора ни относился Игорь к официальному статусу бомжа, но само осознание своего места под солнцем, вернее, места в безвыходной ситуации, в которой он оказался, заставляло мозг принимать самые неординарные решения. Поскольку стоимость прописки в месяц, практически соответствовала стоимости снятия квартиры и одновременно средней заработной плате в месяц, а фиктивный брак не рассматривался, как таковой он обратился к знакомым сотрудникам МВД. Друзья, в свою очередь, не без удивления его ситуации, отправили его, к своим знакомым, в «Социальный центр по оказанию помощи лицам без определённого места жительства». Такими «несложными» манипуляциями Игорь стал счастливым обладателем прописки в городе Мелучинск, не за восемь тысяч рублей в месяц, а за двадцать четыре копейки, государственной пошлины, за целый год. Побочные эффекты тоже были — при приёме на работу изумление и удивление вызывала аббревиатура места жительства «Социальный центр помощи лицам БОМЖ». Но главное — акция с пропиской в богоугодном заведении была одноразовая и прописаться на второй год было невозможно. По всей видимости, государство считало свою миссию, по оказанию помощи выполненной, а карму просветлённой. Ровно за год, по замыслу законотворцев, то есть за отпущенный льготный период, бомж должен был или приобрести квартиру, женится на имеющей квартиру хантыйке, или, на худой конец, далее покупать прописку ежемесячно, у желающих подзаработать. Игорь, давно отделяя, понятия Родина и Государство, в очередной раз убедился, второе — это дурдом, за лоском которого скрывается полное отсутствие даже намёка на справедливость и равенство, а всё, что ты можешь добиться это не благодаря, а вопреки этому самому Государству.

Тем не менее его с распростёртыми объятьями приняли на работу, в винно-водочный склад, в должности, носившую гордое наименование — кладовщик-комплектовщик. Как оказалось, текучка кадров на этом предприятии была более чем оправдана отношением руководства, задержками заработной платы, всевозможными переработками и дополнительными нагрузками, но коллектив, в который попал Игорь, с лихвой компенсировал многие нюансы. Совершенно разные, но добрые, с прекрасным чувством юмора, казалось, они ходили не на работу, а для того, чтобы выполнять какие-то обязанности, а только чтобы встретиться друг с другом, для того чтобы подшучивать друг над другом и просто отлично проводить время — своего рода клуб по интересам. Это удивительно, но их тянуло на работу, ведь это была встреча с друзьями!

— Игорь, дружище, — обратился Сашка Юдин, — ты как с компом дружишь? Давай Валерку разыграем! Смотри, что у меня есть, — он ткнул пальцем в экран монитора, на котором красовалась пара — мужчина сидел на стуле, похожем на стулья, которые находились в помещении кладовщиков, со сложёнными руками на коленях, а за его спиной стояла очень презентабельная девушка, с ярко-голубыми глазами и белоснежными локонами волос. Картину дополняла главная деталь, на которой автор сделал наибольший акцент — дама была топлес, а её шикарная грудь покоилась на плечах мужчины.

— Если ты сможешь вставить фото лица Валерки Деточкина, вместо этого хмыря, то я с удовольствием распечатаю, и мы обклеим весь склад, фотографиями форматом А1, с надписью — «Осторожно мошенники», или — «Гордость винно-водочного склада» — круто? — заливаясь смехом и размахивая руками, рисовал он картинки достигнутого эффекта.

Всего час потраченного, рабочего времени и вот уже десять листов огромного формата выскочили из производственного принтера. Склад преобразился моментально! То тут, то там можно было наткнуться на практически произведение искусства, в исполнении одного из сотрудников, с поясняющей, для не посвящённых и далёких от высокого искусства, тружеников, припиской, что именно изображено на холсте и как это необходимо трактовать. Стоит ли говорить, что руководство среднего звена в лице заведующего складом, недоумевало, некоторое время от осознания того, что их любимый склад, в одночасье превратился в выставку одного художника, и осознав, что время работает не в его пользу, незамедлительно ринулось искать изображённого героя. Деточкин, тем временем мирно и трудолюбиво, абстрагировавшись от всего сущего, собирал заказ из нескольких сотен, разноцветных бутылок, для очередного магазина. Тем временем по странному стечению обстоятельств, неизвестному ни Игорю, ни Сашке, звёзды сошлись не в пользу Валерия — на пороге склада появилась его супруга.

Можно было только догадываться, что она рассчитывала, видимо, на романтическую прогулку с работы домой, а может, просто не доверяла ситуации, когда любимый супруг, коллектив и винно-водочный склад останутся наедине, втроём, после окончания рабочего дня. Тем не менее первое, кого увидел Владимир, влетая в комнату кладовщиков, подстёгиваемый отборным матом Толика — заведующего складом, была его дражайшая половина, со стулом наперевес. Как оказалась, барышня всем была хороша, но чувство юмора у неё отсутствовало, как таковое — простительный, но досадный минус любой девушки. Принятие изображения на холсте истиной в первой инстанции вариантов на дальнейшую совместную жизнь не оставляло никаких, поэму следующий месяц Валерка жил как царь — один в хоромах, то есть пустой квартире, лишь иногда сетуя, на то, что у него не получилось приготовить то или иное блюдо. Отдельную тоску у него вызывала уверенность в том, что супруга, и он в этом абсолютно уверен, живя в соседнем микрорайоне с родителями, ни в чём себе не отказывала и готовила лучше и каждый день. Более того, любая попытка, со стороны Валерия, на примирение встречала жёсткий отпор, сначала со стороны тёщи, а уж потом со стороны суженой. Правда в этом был и интригующий плюс: тесть, видимо, поспорив, с кем-то, на никому не ве́домые сокровища, в случае перемирия молодых, пообещал тут же купить Валере новенькую автомашину ВАЗ. Одна мысль о подобной награде несла ноги изгоя в соседний микрорайон, и если бы не работа, то почти наверняка можно было предсказать, что он перебрался бы в люк теплотрассы, у подъезда любимой, чтобы откуда фонтанировать просьбами о пощаде, двадцать четыре часа семь дней в неделю. «Города берут обаянием», — как мантру повторял общий друг и в очередной раз, после работы, шёл на свой пост — лавочку возле подъезда любимой, предварительно нацепив маску искреннего раскаяния и испачкав куртку складской пылью. Одного взгляда на раскаявшегося грешника было достаточно, чтобы вызвать чувство сострадания и человеколюбия практически у всех жителей города. Редкий прохожий не испытывал желания посочувствовать, приободрить страдальца, но крепость сопротивлялась.

День рождения Игоря, отмечаемое всем коллективом, не могло закончиться банально — это было понятно всем и сразу. Начатое торжество на складе, благо ассортимент позволял, через шесть-семь часов переместился в съёмную квартиру Игоря. Безнадёжно уставшие, к тому времени, коллеги, были посажены в такси или отправлены пешком, по морозцу, с целью проветривания, до момента появления перед членами семей и в продолжившейся вакханалии не участвовали. Утро следующего дня можно было бы сравнить с поминками — все молчали, думали и вспоминали… Разрядило молчание появление виновника вчерашней попойки.

— О, здорово Игорёк, — поприветствовал его Юдин, — твою ж мать, что с тобой? — вглядевшись в физиономию Игоря, не отреагировать было невозможно, — вроде ж всё нормально было и даже разошлись по-человечески!

Игорь, потирая заплывший глаз, осмотрел, с недоверием, присутствующих оставшимся, как бы выискивая знакомое лицо…

— Так, я и думал, с Рамилем беда, нужно звонить ему домой и узнавать, что и как — нам вчера обоим накостыляли, когда я пошёл его провожать домой… Не дошли, увы.

Рамиль тоже был одним из сотрудников золотого коллектива, не очень хорошо владеющий русским языком, но зато имеющий рост ниже среднего и худощавую комплектацию.

— С Рамилем? — уточнил Деточкин, — если уж тебя так отделали, то Рамиля, скорее всего, убили! Давайте звонить!

Супруга «убиенного», построила диалог не ответом на прямой вопрос — «Где Рамиль?», а полностью отвечающим представлениям о женской логике, набором умозаключений. Около десяти минут Александр выслушивал мнение, супруги Рамиля, о спившейся банде алкашей, празднующих все праздники, в отрывном календаре, отсутствии совести, отцовских чувств, а также наличии грязи, которую он вчера принёс домой. По косвенным признакам можно было сделать вывод о том, что пациент скорее жив, чем мёртв.

Игорь поведал, что, провожая Рамиля домой, очень сильно захотелось выпить по кружечке пенного, поэтому они и пошли в круглосуточно работающую забегаловку. Зайдя, они напомнили друг другу, что очень сильно торопятся домой, в связи с этим принялись очень рьяно следить, чтобы в занятую очередь никто не просунулся, а особо наглым даже сделали замечание. Погода тем не менее располагала к употреблению пива, строго в тёплых и сухих помещениях, так как «за бортом», в марте, было в районе минус тридцати, поэтому уходить из магазинчика не было никакой возможности, следовательно, пили прямо в магазине, так сказать, «не отходя от кассы».