Бесплатный фрагмент - Из дневника Василия Трубкина, человека во всех отношениях порядочного и честного

Из жизни самого Василия Трубкина

Имбецил

После того как закончился проливной дождь и остро запахло распустившимся тополем, я пошел в универсальный магазин через дорогу. Возле входа, у припаркованных под запрещающим знаком машин, суетился странный молодой тип в цветастой рубашке, зеленых штанах и улыбкой счастливого, но недалекого, мягко выражаясь, человека. За его плечами висел школьный рюкзак. В руках он держал блокнот и ежесекундно наклоняясь, словно близорукий, к капотам автомобилей, переписывал их номера. При этом что-то бурчал себе под нос и довольно почесывал дешевой авторучкой нос. Между его ног металась длинномордая собачка, похожая на таксу.

Из крутого синего внедорожника с гигантскими колесами вылез толстяк с короткой стрижкой на квадратном черепе, якорной золотой цепью под кадыком, выплюнул жвачку.

— Тебе чего надо, ты кто такой, имбецил? — с презрительным вызовом окликнул явный браток суетящегося переписчика.

Тот ничего не ответил, лишь мельком взглянул на амбала и еще шире заулыбавшись, продолжил свое дело.

— Нет, ну вы поглядите на него! — возмутился браток и сделал шаг вперед. — Ничего понимать не желает!

Точно сейчас чудаку достанется, подумал я, а ведь сразу видно, что юродивый. Братку то что, двинет кулаком и уедет, а бедняга наверняка опять в больнице окажется. И, скорее всего, уже не в психиатрической. Нет, жалко беднягу, надо спасать пока не поздно, не имею права пройти мимо, все же я порядочный человек.

Подошел я сзади к хозяину внедорожника, тронул за локоть:

— Это сотрудник транспортного отдела управы, вчера его там видел. Переписывают номера неправильно припаркованных автомобилей у магазинов, потом сразу в суд направляют. Штрафы, говорят, страшные и не отвертишься, сам Шойгу контролирует.

Брякнул про Шойгу и язык прикусил — при чем тут министр обороны! Но, видимо, тип слабо разбирался в структуре отечественной власти, сбросил напряжение в мышцах, уставился на меня полупрозрачными, как кварцевые камушки, глазами:

— Из управы, а что же на имбецила похож?

— Там все такие, — вздохнул я, поймав себя на мысли, что говорю искренне.

— Это правда, — обрадовался понравившимся словам браток и сам заулыбался так незатейливо, будто долгое время лежал в одной палате с переписчиком. — Ну их к черту.

Толстяк шустро развернулся на тумбообразных ногах, кряхтя залез в «Ровер», завел дизельный двигатель и с ревом укатил прочь. «Сотрудник управы», казалось, и не заметил для себя потери, ему вполне хватало других машин, номера которых он, видимо, уже переписывал по десятому разу.

Один ему не навалял, другой в ухо даст, вздохнул я. Жаль чудака, ладно, хоть от братка спас, тот бы с ним церемониться не стал. Сделал доброе дело, может, зачтется.

Я вошел в магазин и пробыл там без малого полчаса. То пиджак присматривал, то джинсы мерил, а потом пельмени в продуктовом отделе выбирал.

Человек со счастливым лицом и зеленых штанах продолжал неустанно водить авторучкой по блокноту. Я решил немного понаблюдать со стороны. К нему подходили, ругались, но явной агрессии не проявляли, вероятно, в определенный момент догадывались с кем имеют дело. Когда почти все машины от входа в магазин разъехались, я все же решился подойти к нему. Любопытно и немного страшно — покусает еще, потом уколы от бешенства делай. Шутка. Откашлялся, вежливо спросил, зная что с психами, а тем более по выражению братка, имбецилами, нужно говорить осторожно, аккуратно, а главное спокойно и как с равными:

— Извините, ради бога. Уже час наблюдаю, как вы переписываете номера автомобилей у магазина, наверное, до дыр блокнот одними и теми же цифрами протерли. Для чего вам?

Чудак опять растянулся в широченной улыбке и взглянул на меня, черт побери, вполне осознанным, нормальным взглядом. Как молнией прошибло — так он, оказывается, не псих! И не пьяный. Чего же ему тогда тут надо?

— Вы будете смеяться, — сказал парень, — но я действительно из управы.

— Как так?! — невольно вырвалось у меня. Неужели я и в самом деле оказался прав, что там все такие?

— Да, из районной управы, — подтвердил свои слова чудак в зеленых штанах. — Только я

не сотрудник, а добровольный помощник. Один из тех, кому важно, что происходит в городе. Я активный гражданин, слышали о таком социальном проекте?

— Конечно, слышал, — выдавил я из себя, неприятно пораженный тем, что человек, несмотря на мою убежденность опытного психолога, оказался вовсе не дебилом. — Только странно вы себя как-то ведете для активного гражданина.

— Отчего же?

— Ну… улыбаетесь постоянно, номера демонстративно переписываете, в штанах опять же зеленых… И вообще не пойму смысла вашей акции.

— Тогда извольте выслушать, — спрятал парень блокнот в карман рубашки. Первое — номера нарушителей, мы, разумеется, никуда не отправляем. Действуем исключительно психологическим методом. В следующий раз автолюбитель вряд ли поставит машину в неположенном месте, он подумает ровно то, что подумали про меня вы.

— Вообще-то я решил, что вы…

— Знаю, тронутый на оба полушария, но бугаю из внедорожника вы сказали то, что обычно приходит в голову остальным гражданам — возможно дурак, а возможно и имеет полномочия, так что лучше не связываться и убраться скорее по добру по здорову. Что и сделал квадратноголовый. С вашей подачи, спасибо. А штаны и рубаха-чтобы сразу обращали внимание и побыстрее сматывались. Видите, почти никого у магазина не осталось. Экология в безопасности. Так что старания наши не напрасны.

— Да, уж, — не нашелся я сказать ничего более умного. — Но ведь побить могут.

— Конечно, могут. И уже случалось, правда, не со мной. Что поделаешь, такова участь активного гражданина. Ладно, нечего больше тут, пойду к метро, там товарищи мои работают.

Я стоял и, разинув рот, смотрел вслед странному парню в зеленых штанах и цветастой рубахе. По виду имбецил, а оказывается порядочный человек, болеющий всей душой за родной город. Откуда-то из-за угла вынырнула такса, державшая в узкой пасти что-то типа мужской сумки. Запрыгнула на руки парню, он посадил ее себе за спину, в рюкзак; и так и пошли — довольные и безмятежные. Эх, плохой ты все же психолог, хоть и общался за свою жизнь со многими проходимцами, укорил я себя.

Сзади раздался визг тормозов, я машинально отскочил в сторону, оглянулся. Прямо за моей спиной дымились колеса синего «Ровера», из окна которого торчала квадратная голова братка.

— Где этот имбецил?! — не вылезая из машины, задергал он кадыком, опоясанным цепью.

— Кто?

— Ну, этот дебил из управы, с собачкой. А-а, так ты с ним за одно, теперь все понятно.

Браток невероятно ловко выпрыгнул из автомобили и не успел я моргнуть своими синими глазами, схватил меня за шиворот куртки. Задышал в лицо чесноком:

— Ты ведь мне сказал, что он из управы.

— Я. Нет, не я. Я сказал, что видел его там. А в чем, собственно, дело? — о чем-то смутно догадываясь, заволновался я.

— Меня, старого следака с Петровки, как последнего лоха развели! — почти криком обращался квадратноголовый толстяк к прохожим. — Ай-ай, стыдоба! И кто! Прыщавый имбецил с этим, как тебя…?

— Так вы мент, простите, как его, полицейский?

— Я-то полицейский, а вот ты, прохиндей, на дыбе расскажешь мне не только свою криминальную биографию, но и как Фарадей открыл электричество.

— Так у вас сумку украли? — наконец, оформил я свои мысли.

— Барсетку с тремя тысячами евро.

— Незачем столько с собой носить.

— Что?

— Теперь и я все понял. Вот это да! Пока парень в зеленых штанах выводил из себя автолюбителей, его пронырливая собачка воровала из салонов машин сумки. А я-то! Я-то подумал, что вы ему, болезному, физиономию хотите начистить, потому и выгородил, сказал, что видел его в управе. А ни в какой управе я его не видел и более того, там лично никогда не был.

— Где он?! Дайте мне его! — затрубил на всю округу, словно раненный мамонт, обворованный следователь.

— К метро пошел, — махнул я рукой в сторону красной буквы «М». — Если поймаете этого активного гражданина, сильно не бейте. Казалось бы, обычный барсеточник, а все же ловко он вас провел. И меня тоже. А опыт в вашей и моей профессии дорого стоит.

— Ты кто?

— Я? Да как вам сказать. Просто порядочный человек.

Через минуту, когда синий внедорожник уже дымил дизелем возле метро, сложив ладони рупором, я крикнул: «Имбецил!» А кому адресовал это нелестное определение — шустрому парню в зеленых штанах или следователю, похожему на братка, я и сам не знал. Может, и себе.

Маргарита

Духота навалилась на город с самого утра, а часов в 10 вообще нечем стало дышать. Сначала я покосился на кондиционер, от которого уже ломило шею и правую руку, потом на ноутбук, где висел текст незаконченного рассказа. Нет, работать в таких условиях решительно невозможно. Что-то подтолкнуло в спину, будто невидимыми кулаками, быстро собрался еще точно не зная куда, сунул ноутбук в сумку и почти выбежал из пропаренного тропическим летом дома. Лишь на перекрестке четко осознал куда меня так внезапно понесло. Спустился в метро и через сорок минут вышел в Сокольниках.

Парк «Сокольники» встретил меня освежающей прохладой и изумрудной зеленью старых сосен, вязов и бог знает еще каких деревьев. Брызги поливочных фонтанчиков остро пахли скошенными травами, откуда-то из зарослей ветер приносил ароматы роз и сирени. Благодать.

Свернул с центральной аллеи, побрел по узкой дорожке, уходящей неизвестно куда. Приглядел раскидистую березу, опустился на чистую лавочку с привинченной железной табличкой — «Не курить!».

А я и не курю! — гордо подумал я, блаженно втянув в легкие прозрачный парковый воздух, — уже две недели. Сколько продержусь неизвестно, мучить себя до изнеможения не буду, если уж подожмет до жабр, закурю, но это все равно победа после долгого торжества надо мной никотина.

Достал ноутбук, еще раз втянул ноздрями райский воздух, стал вспоминать на чем остановил свой рассказ.

Она появилась незаметно, во всяком случае, я не слышал как подошла, опустилась рядом мифической птицей. Девушка была в изумительном белом платье почти до щиколоток, с розовыми бретельками, завязанными на узел на чистых плечиках, в греческих сандалиях, не скрывающих её изящных стоп и, видимо, недавнего перламутрового педикюра.

Да, барышня понравилась мне сразу, именно нижней частью ножек, потом уже обратил внимание на все остальное. Скажу вам со всей ответственностью — не общайтесь с женщинами, у которых мужской размер ноги, они или лесбиянки или упрямые, словно тысяча ослиц. Так вот о ней, да… Лицом она была довольно обыкновенна, смазлива, с прической кажется, гарсон, длинным, подтравленным перекисью русым чубом до края скулы. Но имела в загорелом лице некую пряную, чайную особенность, которая отличает рядовое создание от уникальной личности и если вовремя не спрятаться, не закрыться, наполняет этой пряностью всю твою душу. И как ни старайся, потом не проветришь. Не могу сказать, что она меня околдовала, но взволновала несомненно, хотя я и не видел ее глаз. Они были спрятаны за темными солнцезащитными очками с желтыми душками, которые выбирались явно с хорошим вкусом и ей очень шли. По возрасту — студентка 2—3 курса, не из бедной семьи; ее левое запястье небрежно украшали явно недешевые часики.

Девушка расстегнула замшевую сумочку, вставила в рот сигарету. Меня удивило то, что это была не тонкая сигаретка с золотистым ободком на фильтре, какими обычно балуются барышни ее возраста, а обычная толстая сигарета из желтой пачки «Кемэл», то есть самая крепкая. Она повернула ко мне свою изящную головку и спросила вполне музыкальным, каким я и ожидал, голосом:

— Не могли бы дать мне прикурить?

Я был несказанно рад её обращению ко мне, а еще тем, что могу похвастаться, что не курю уже почти месяц.

— С удовольствием, но я бросил, — не оборачиваясь, ответил я, очень боясь, что после такого ответа она встанет и уйдет. Черт, кажется, не вовремя завязал.

Но она не ушла, а смотрела на меня довольно продолжительное время, не отрываясь, сквозь темные очки; вдруг решительно сказала:

— Тогда и я брошу. Зачем мне одной?

У меня невольно дернулся глаз. Это что, бог послал мне Маргариту? Та швырнула на мостовую желтый букет хризантем, потому как они не понравились Мастеру, а эта решила отказаться из-за меня от табака? Чудеса, конечно, бывают в жизни, но не такие же. Зачем я ей, когда я чуть ли не вполовину старше её? Хотя Маргарита не спрашивала возраста Мастера. А эта вдруг спросила:

— Сколько вам лет?

Я почувствовал себя ужасно неловко, захотелось встать и уйти к чертовой матери. Для чего продолжать диалог, который все равно ни к чему хорошему не приведет? Но что-то держало на месте, будто я был приколочен к скамейке. Фрейд сказал бы, что основным инстинктом, я бы добавил — еще и страхом. Из-за страха, боязни перемен мы часто проходим мимо своего счастья, но именно благодаря ему, мы, бывает, не упускаем его из рук. Я, как порядочный человек, должен был ответить честно, ответил же неожиданно для себя уклончиво:

— Я нахожусь в том возрасте, когда всё еще могут, но не всё из того что могут, уже хотят. И вообще считаю, что жизнь — до сорока, а потом на собачьи консервы.

С её носа начали сползать очки, однако так и не открыли глаз, всего лишь обнажили верхнюю кромку мягких перышек бровей.

— Вы очень категоричны и несправедливы к себе.

Поняла, наконец, что я давно не юный Вертер, тем лучше. Чего же тебе еще от меня, красотка? Теперь захотелось или убежать в кусты, или тут же поцеловать её в засос, до стонов и удушья. Тьфу, жаль, что нельзя. Или можно? Сидел, как на иголках и до боли тер о зубы язык.

— Как же вам удалось бросить курить? — задала она очередной вопрос.

Признаться, что от чрезмерного курения случилась дистония сосудов головного мозга, оттого со страху и завязал, не осмелился. Какой даме нравится, когда мужик рассказывает о своих болезнях?

— Просто захотелось в жизни перемен, — соврал я и тут вспомнил, что в сумке должна валяться зажигалка. Нащупал её в нижнем кармашке, поднял к ее лицу:

— Прикуривайте.

— Вы же бросили.

— Плевать, — невежливо отозвался я. — Резко бросать нельзя. Никотин встраивается в биохимические и физические процессы организма и никотиновое голодание способно нанести более сокрушительный удар по здоровью, нежели курение. Скажу больше, не курить для курильщика — опасно для жизни. Так можно и не дописать свой последний рассказ, — кивнул я на ноутбук.

— Но вы же бросили, — повторила она.

— Чего только не сделаешь по глупости, — совсем уж понесло меня не в ту сторону.

— Так вы писатель?

— Я? Как вам сказать… Писателями, считаю, можно назвать только Гоголя, Достоевского, Чехова и еще пару гениев, у которых философия души удачно сочеталась с мастерством слова. Остальные же просто сочинители. Вот и я пытаюсь сочинять.

— Удачно?

— Кто ж его знает, себе не судья, а посторонние никогда не дадут объективную оценку, на вкус и цвет, так сказать.

— Что пишете сейчас?

— Наблюдал на днях любопытную сцену: парень выдавая себя за внештатного сотрудника управы, демонстративно переписывал номера неправильно припаркованных автомобилей, а когда появлялись автовладельцы и начинали выяснять с ним отношения, его собачка воровала из машин сумки.

— Да, — вздохнула девушка, — жуликов развелось много. Дайте, пожалуйста, почитать.

Честно говоря, не хотелось мешать творчество и личные отношения, на которые я уже нешуточно рассчитывал. Женщины, если они не профессиональные редакторы, не могут оценить степень литературного таланта. У них слишком потребительское отношение к жизни, в том числе и к литературе.

Но она же, вроде, Маргарита, а я Мастер, как же отказать? Будь что будет. Не поймет, тем лучше, значит, случайно встретились и нам не по пути.

Вывел на экран текст недописанного рассказа, аккуратно положил ноутбук на колени девушки. Да, хороша, так и хочется обнять, чем же я ей приглянулся? Нет, не верю, но хочется верить, что мы соединились наконец-то, как две половинки яблока, разбросанные по разным земным полушариям. Что за чепуха, как половинки яблок могут быть разбросаны по разным частям света? Мечтай, да не заговаривайся.

А девушка погрузилась в чтение. Она читала внимательно, сосредоточенно, иногда кивая моим или своим мыслям, отчего ее чуб слетал из-за уха и загораживал экран.

Кажется, нравится. И вдруг сказала, не поднимая головы:

— Принесите мороженного. С розочкой в вафельном стаканчике или бананового.

— Что? — сразу и не понял я, давно отвыкший от общения с особами, питающимися мороженным.

— Мороженного принесите, — повторила она почти повелительно.

— Ага. Мигом. А где его взять?

— Там, — указала девушка на кусты сирени.

Я взглянул в указанном направлении и действительно увидел на краю аллеи, за деревьями, белый угол ларька. Помялся. Как сказать Маргарите — извольте отдать ноутбук, вот вернусь с мороженным, тогда снова получите? Маргарита, можно сказать, всей душой ко мне припала, а я в нее плюну. Вспугнешь удачу, улетит за высокие горы и больше никогда не вернется. Нет, можно не доверять себе, но не доверять человеку, которому ты хочешь доверять, преступление перед природой, милостиво дарующей тебе потрясающие шансы.

Встал и пошел по дорожке из розового гравия, и даже ни разу не обернулся. У ларька взглянул на лавку. Сидела моя Маргарита все так же, немного сгорбившись, и внимательно читала. Надо бы сказать, чтоб не горбилась, а то заработает шейный остеохондроз. На кой мне больная Маргарита! Шутка.

С розочкой не было, взял три шарика бананового мороженного и шоколадку. Пива бы сейчас. Нельзя, вдруг ей не понравится?

Вышел на аллею и обомлел. На скамье никого не было. Пошел быстрее, потом побежал, шоколадка, которую я пытался засунуть в карман льняной куртки, упала на гравий, но поднимать не стал; до нее ли теперь! Где Маргарита, куда делась?

На лавочке ни ноутбука, ни сумки, ни вообще какого бы то ни было следа недавнего моего и ее присутствия. Опустился и тупо уставился на желтые шарики бананового мороженного. И что сие означает, меня просто тупо обокрали? Вдруг я рассмеялся, громко и дико, так что парочка, свернувшая было на аллею, немедленно повернула назад. Размечтался о кренделе небесном, Маргариту встретил, ага! Дурак дураком. Сколько жизнь била и все бесполезно, съездил в парк, дописал рассказик. И мобильный в сумке остался.

Побежал к ларьку, крикнул продавщице:

— Меня обокрали, срочно вызовите полицию!

— Нет проблем, — спокойно ответила мороженщица, скрылась за дверью, а когда вышла кивнула:

— Сейчас будут, ждите на месте преступления.

Когда вернулся к скамье, к ней уже с параллельной аллеи, через кусты пробирались полицейские. Вернее один, с рыжими усиками как у Пуаро, двое других были казаками в серых папахах набекрень и нагайками за поясами. Оперативно, подумал я. И тут на перпендикулярной дорожке, там где стоял желтый туалет, расписанный синими динозаврами, появилась Маргарита.

— Живот разболелся, — сказала без доли стеснения Маргарита, — Второй день поносом мучаюсь, наверное, сметаны несвежей поела.

Полицейский учтиво закашлялся, казаки его поддержали. Я поморщился — мне совсем не хотелось знать о желудочно-кишечных проблемах Маргариты, если в женщине нет загадки, она тебе не интересна. Поторопился я с полицией, правильно говорила моя бабушка: кто поторопится, тот утопится. Грубо, но верно.

— И что же будем делать? — почесал под фуражкой Пуаро. — Оплатим ложный вызов или пройдем в отделение?

Да, ситуация. Из заднего кармана брюк достал две тысячи. Полицейский поморщился, но взял, махнул рукой своим помощникам — пошли.

Я устало опустился на скамейку, история переставала мне нравится. Как-то все не так. Но и с Маргаритой расставаться не хотелось. А она уже снова залезла в мой компьютер, распоряжалась им, как своим.

— Расскажите мне о себе, — вдруг попросила она.

Она знала куда надавить, психолог. Минут двадцать, без остановки я распинался ей о путешествиях в дальние страны и самых невероятных приключениях, происходивших там со мной. Она слушала внимательно, потом вдруг перебила:

— Мороженого хочу, клубничного.

Меня словно электричеством прошибло. Если честно, я этого ожидал, но не думал, что будет наверняка. Стало интересно.

Пошел к ларьку, через несколько секунд обернулся. Она помахала мне ручкой. Возле передвижного киоска, заказывая мороженое, я лишь ненадолго потерял её из виду, а когда взглянул на дорожку, Маргариты на скамейке уже не было.

— У нее опять понос? — спросил я у продавщицы.

— В каком смысле? — не поняла она.

— А в том, что только засранки мне в жизни не хватало.

Я просидел на лавочке минут двадцать, потом быстрым шагом направился к сортиру. Из дверей желтого заведения вышли пожилые дамы в бриджах, кажется, иностранки.

— Девушку в белом платье не видели? — в отчаянии спросил я. — У нее расстройство из-за сметаны.

Дамы от неожиданности отскочили в сторону, посмотрели на меня, как на полоумного и боком, кустами заспешили прочь. Тогда я, сделав несколько глубоких вдохов, решительно вошел в женский туалет. Внутри было свежо и пусто. Гулко капала вода из крана. Все кабинки открыты, но никого в них не наблюдалось. Из служебного помещения вышла тетка, всплеснула руками:

— А вам-то чего тут надо? Кругом извращенцы!

Вернувшись на лавочку, загрустил окончательно — не, ну и где эта чертова Маргарита, почему не отобрал у нее ноутбук, не вынул сотовый из сумки? Два раза на одни и те же грабли.

Ладно, придет, — успокаивал я себя. Но девушка в белом платье не появилась ни через час, ни через полтора. Разочарованию моему не было предела. Ну надо же быть таким болваном! Ничего не оставалось, как снова идти к ларьку.

— Вызывайте полицию, — сказал я продавщице.

— Нет проблем.

Де жа вю да и только.

На этот раз стражи порядка выросли словно из-под земли, будто ждали моего вызова.

— Ну-с, какие на этот раз проблемы? — спросил сержант с рыжими усами детектива Пуаро.

Я открыл было рот, но в этот момент на аллее показалась Маргарита. Я, конечно, не сдержался:

— Вы где были?!

— Почему вы на меня кричите? — зашмыгала она носом. — Второй день поносом мучаюсь, сметаны несвежей поела.

Мент и казаки опять дружно закашлялись.

— Это я уже слышал, — поморщился я. — Полтора часа вас жду, а у меня, может, дело важное.

— В аптеку ходила, за лекарством. В одной нет, в другую пошла, там очередь. А ноутбук с собой взяла, чтобы не украли.

И тут я крикнул на весь парк:

— У вас с головой все в порядке, девушка?!

Господи, думал наконец-то спутницу жизни встретил, свою Маргариту, ан, нет, опять идиотка клиническая попалась, да еще с больным животом.

— Вы с поносами сами разбирайтесь, — сказал полицейский. — Платите штраф да мы пойдем. За второй ложный вызов… это, знаете ли, уже злостное хулиганство. Или в отделение.

Тьфу! — сплюнул я себе под ноги. Капля попала на дружинника, но он сделал вид, что не заметил.

Вторая моя заначка в 4 тысяч рублей находилась в кармашке сумки ноутбука. Протянул было половину, но Пуаро перехватил все, ухмыльнулся, погрозил пальцем.

А она опустилась как ни в чем не бывало на скамейку, попыталась открыть ноутбук. Но на этот раз я уж не позволил ей этого сделать. Схватил аппарат, встал, хотел было уйти, но не смог. У кого проблем с животом не бывает? Что же касается головы, так все бабы, как известно, на нее слабы. В конце концов не убежала ведь, вернулась, а деньги, черт с ними, счастья на них все равно не купишь.

И тут до меня дошло. Нет, ну надо же быть таким ослом! А еще дам этими парнокопытными обзывал.

Я снял с девицы темные очки, впервые взглянул в её янтарные, с красновато-медным оттенком глаза. Где-то читал, что такой цвет обуславливает пигмент липохром. Глаза явно ведьмачьи, не оторваться.

— Будем сами сознаваться, или как? — заглянул я на самое дно её липохромовых озер.

На озерной глади не появилась ни одной волны.

— Будем.

— Мент с ряженными казаками и мороженщица твои подельники?

— Да. Я не хотела, но они меня заставили, сказали, что иначе отнимут квартиру. Отец-алкоголик, перед тем как умереть от цирроза, написал им какую-то доверенность и теперь они держат меня на крючке. Простите.

— Ничего не скажешь, оригинальный метод разводки — брать с лохов деньги, якобы за ложные вызовы полиции. А куда же смотрит настоящая охрана парка, наверняка ведь твои кореша попадаются им на глаза?

— В доле.

— Ну да, все просто, как может быть просто только в России. Жаль. Нет, не денег, тебя жаль и себя. Я ведь почти поверил, что ты моя Маргарита. А могли бы быть вместе. Надо бы всю вашу теплую компанию в полицию сдать, да понравилась ты мне, загремишь на нары и тогда уж точно тебе конец. А я, если ты успела заметить, порядочный человек.

— Я верну деньги, оставьте мне номер вашего телефона, я положу их на электронный кошелек. Или, если хотите, еще раз встретимся.

— Вот уж нет! — вскочил я с лавки. Лицо мое пылало гневом, но я готов был расплакаться. Взял её за руку. — Ты меня ранила в самое сердце, я не желаю тебя больше никогда видеть. И денег мне возвращать не нужно, пусть они жгут тебя незримым укором всю жизнь. Прощай.

Сказал про деньги, а сам подумал — шесть тысяч слишком дорого за один взгляд её янтарных глаз, к тому же когда до зарплаты, как от Земли до Юпитера. Только бы порисоваться перед самим собой. Ох, как плохо, что девушка оказалась обычной бандиткой. Заставили? Не верю!

В горле застрял кусок дерева, подошел к будке с мороженным, кивнул продавщице, как старой знакомой:

— Привет, полицию вызывать будем?

— Опять?

— Вам, как понимаю, чем чаще, тем лучше. Благодарите бога, что мне понравилась ваша подсадная утка, иначе париться бы вам всем на нарах лет по пять.

Тетка закрыла крышку с зеленым, видимо, фисташковым мороженным, заморгала глазами:

— Какая утка, в своем уме, гражданин? — и вдруг всплеснула руками, заходила упитанными боками. — А-а и вы в сети Марго попались.

— Марго?

— В белом длинном платье такая, вся из себя, хорошенькая и в темных очках.

— Точно, — сглотнул я.

— Марго из психиатрической клиники. Её погулять отпускают. Не знаю как уж девочку зовут на самом деле, только начиталась она Булгакова и вообразила себя Маргаритой. Подсаживается здесь к умным с виду мужчинам и разыгрывает сцену встречи с Мастером. Те уши-то развесят и радуются, что свою судьбу наконец-то встретили, а она их на излом проверяет: попросит на время айфон или какой другой гаджет, отправит за мороженным, а сама исчезнет. Потом появляется и смотрит на реакцию кандидатов в Мастера. Ежели те полицию вызывают, значит, проверку не прошли. Непонятно кого на самом деле ищет, душа-то больная, но похоже так пока никого и не нашла. А вы полицию уже два раза вызывали.

— Значит, вы ей, полоумной, подыгрываете?

— Если из психушки, не обязательно полоумная.

— А менты?

— Что менты?

— Настоящие или тоже из дома скорби?

— Самые что ни на есть натуральные. Они по началу-то эту Марго в психушку отвозили, а потом поняли, что на ней можно неплохо подкармливаться. Вы сколько уже отдали?

— Неважно, — скрипнул я зубами.

Маргарита из психиатрической клиники, замечательно. Горло с досады сдавило так, что нечем стало дышать. Я замахал рукой и защелкал пальцами:

— Дайте нарзану, что ли.

Продавщица ухмыльнулась, достала из шкафа бутылку с желтой этикеткой:

— Все словно по Булгакову. Нарзану нет, есть теплая абрикосовая. Будете, нет?

Я выпил из горлышка почти всю бутылку, остатки вылил себе зачем-то на ладони, понюхал. Пахло отвратительно. Надеюсь, я тут не в роли Берлиоза? Видимо, менты и продавщице отстегивают. Хотя, какая разница, вляпался по самые уши, не отмыться. Вот история так история. И как я сразу Марго нее раскусил, сметаны несвежей поела, поносом мучается, ну кто об этом в открытую незнакомому человеку рассказывает? Тьфу! Короче, бежать отсюда и скорее, и никогда ноги моей в этом парке больше не будет.

Не попрощавшись с мороженщицей, и забыв сдачу с последних ста рублей на прилавке, я пошел в противоположную сторону от дорожки со скамейкой.

И тут из кустов вылетела она, Марго, упала передо мной на колени. Прохожие остановились, продавщица присвистнула.

— Прости меня, Мастер, — горячо заговорила Маргарита, обхватив руками мою правую ногу. — Я не сразу поняла, что ты — тот мой единственный, с которым я отправлюсь в вечное путешествие по вселенной.

Я готов был провалится сквозь землю. И не отдерешь ведь силой, мало ли что у душевнобольной на уме — пырнет чем-нибудь или вены себе перегрызет. Тем не менее я пытался держать себя в руках:

— Как же, единственный, когда я не прошел твою проверку, Маргарита?

— Чепуха эти все проверки, я по глазам вижу, что ты мой Мастер. Только с тобой и больше ни с кем разделю я страдания и радости. Прими меня или убей!

Вот еще новости! Никого я убивать не собираюсь, — старался показать я всем своим видом. А зевак вокруг становилось все больше. Вдруг Марго выхватила из сумочки кривой нож с глубоким жёлобом и рукояткой протянула его мне.

«Кто бы передо мной на коленях в пыли валялся, — забубнил лысый дядька, — а этот ломается». «Да не стоит он вас, девушка!» — завидовал другой. «Прими у нее тесак от греха! — крикнула продавщица, — а я сейчас известный номер наберу».

Я взял нож, сунул его в карман. Попытался поднять Марго на ноги, но она поджимала их и попытки мои оказывались напрасными. Ментов и сейчас ждать долго не пришлось.

— Опять вы? — обрадовался сержант с усами Пуаро.

— Он, — подтвердил один из казаков. — Вот ведь неугомонный, сын Абрамовича, наверное. Встаньте девушка, так и простудиться можно, — взял он под локоть Марго. Но она вырвалась:

— А пришли, мироеды? Граждане, знаете сколько они с претендентов на мое сердце уже содрали? Столько и ограблением банка не заработаешь.

— Она сумасшедшая, — поднял обе руки сержант. — Пациентка психиатрической клиники имени Ганнушкина. Сейчас будем отправлять. Расходитесь, граждане, погода хорошая.

И тут меня подстегнуло — а что, собственно, я теряю?

«Нет, говорю я, граждане, она не сумасшедшая, а моя любимая и единственная жена! Поссорились, с кем не бывает, теперь вот миримся».

Маргарита вскочила на ноги, припала к моей щеке, горячо зашептала в ухо:

— Правда, жена?!

— Конечно, кто же еще, — ответил я и обернулся к сержанту:

— Не надо больше ничего говорить и делать, иначе я на вас жалобу в Службу собственной безопасности напишу. Не отчиститесь.

Мент разинул рот, но так ничего и не сказал, а мы с Маргаритой под ручку пошли к выходу из парка. Она прижималась щекой к моему плечу и чуть ли не постоянно его целовала. Господи, подумал я, почему так искренне влюбляться могут только сумасшедшие?

У метро я остановился, взял её за руку, помял пальчики, взглянул в янтарные глаза:

— Ну пока, Маргарита. Мне пора. Рад был познакомиться. Ты обязательно еще встретишь своего Мастера. Верь в это. То во что веришь, обязательно исполняется.

— Не врите, — сузила она по-кошачьи глаза. — То хорошее, на что надеешься, никогда не сбывается. Удача выныривает из-за угла и нередко с ножом. Только губы раскатаешь, она тебе и в горло этим железом.

С этими словами она протянула мне деньги:

— Ваши шесть тысяч. И достаньте из кармана нож, он у вас торчит лезвием вверх, не дай бог настоящие менты увидят.

Меня обожгло словно казацкой плетью, смоченной горилкой. Пытался подобрать слова, но так и не смог выбрать между «извольте объясниться» и «какого черта ты такое говоришь?» Она же дружески похлопала меня по груди, сверкнула изумительными янтарями:

— Не напрягайтесь, вы итак сегодня получили из-за меня изрядную дозу адреналина. Извините. Но вы творческий человек, вы поймете. Видите ли, Табаков набирает новый актерский курс в ГИТИСе, шансов к нему попасть мало, но очень хочется. Вот мы, студенты школы-студии МХАТ, решили потренироваться, вжиться в жизненные роли.

— Так вы не из психушки?! — наконец воскликнул я. — Слава богу.

И тут же опомнился:

— Вжиться в жизненные роли — идиотская тавтология. Это вы меня, порядочного человека, в качестве Ваньки-дурачка использовали? И менты, значит, и продавщица ваши актеры.

— Мороженщица — моя тетка, в детстве тоже театром увлекалась. Я из Мурманска, у нее пока живу, она и насоветовала в парке попрактиковаться. Дураков там, говорит, одиноких бродит много, сказочное раздолье для начинающих актеров. А мент и казаки, да: Петька, Юрка и Мишка. Ножик-то верните, мы его из реквизиторской позаимствовали.

Я вытащил кривой тесак с такой яростью, что от меня шарахнулись бабка с дедом.

— На те, заберите. Что вам от меня еще надо?

— Обиделись? Но ведь было здорово!

— Чего же хорошего! Хоть бы облагородили действие пьесы. А то явление главной героини из сортира или из аптеки, и монологи о больном животе, бездарность. Стражи порядка, так вообще уроды.

— Но вы же мне поверили!

— Я? ничуть. Ну, хотя, признаться…

— Ага, значит, поверили и ментам поверили, хотя Мишка дурак приклеил усы, как у Пуаро, я же ему говорила, что перебор. Но вы и это проглотили. Не говоря уж о том, что на нем была старая полицейская форма.

Да, это точно, признался я себе, вспомнив его амуницию. А ведь эти незакомплексованные ребята далеко пойдут.

— Что ж, удачной актерской карьеры, — горько произнес я. — Вы даже не поняли, что оскорбили и унизили человека. А ведь это так просто растоптать душу на асфальте, а потом пройтись по ней коваными сапогами как по грязной луже. Молодцы! Лучше бы вы были из сумасшедшего дома.

— Подождите.

— Пошла вон, дура! — вложил я всю свою природную желчь и обиду в эти три слова, бросил на асфальт нож, резко развернулся на каблуках и скрылся в вестибюле метро.

На глаза набежали слезы. Напьюсь, решил я твердо.

Не успел налить себе полный стакан водки, в дверь позвонили.

На пороге стояла она, подмигнула:

— Привет, Мастер. Я вернулась. Взгляни какие у твой Маргариты прекрасные ведьмины глаза, где ты еще найдешь такие?

— Как ты меня нашла?

— Плевое дело. В сумке для ноутбука была твоя визитка с номером телефона. Ребята пробили адрес по контрафактной базе данных. А рассказ твой полная дрянь, сожги его в камине.

— Тогда проходи.

Я не стал спрашивать, какие напитки она предпочитает в это время суток, просто разлил свою водку по двум стаканам. Выпили и молча смотрели в окно на взошедшую Луну, от которой к звездам уходила подвижная от жары золотая дорожка.

Старуха

Тысячу раз был прав Раскольников — все беды земные от старушек, от этих подлых, искушающих существ, не имеющих ни принципов, ни совести! Только они, старухи, толкают порядочного человека на преступление, не оставляя ему выбора между добром и злом, между совестью и животными инстинктами, потому как сами живут только последними, а светлых качеств иметь в себе и не желают. О, Достоевский с его слезой ребенка, с его формулой — не убий, мучился бы его несчастный студент муками совести, коль встретил бы на своем пути старуху ещё более мерзкую, более подлую и во всех отношениях отвратительную, нежели процентщица Алёна Ивановна, такую которую встретил я и коей был низвергнут в духовную бездну?! Пропал и сгорел, словно свечка в собственных глазах, и нет мне падшему никакого оправдания, а потому и прощения ни ныне, ни присно, ни во веки веков. А ведь могла эта подлая старушонка пройти мимо, но нет именно ко мне и подошла, именно меня и погубила. И ведь подкралась так тихо, сзади, когда не ожидал её коварного появления. Выросла, будто гриб после тропического ливня и тихонько так за мизинчик сзади ухватила. Ухватила и держит. Обернулся я и обомлел. Хотя нет, сначала не обомлел, а лишь удивился. Вполне себе приличная бабуля: маленькая, чистенькая, с благородными морщинками на смуглом, ровном личике, подвязанном ситцевым платочком, в глазах осмысленность, не свойственная большинству старух и даже некая ирония. Да. А ведь ирония во взгляде, господа, есть признак неспящего, вполне себе живого разума. Итак удивился я, а так как рядом находились церква и строительный магазин, говорю:

«Очень приятно ваше благожелательное отношение, расположение ко мне, так сказать, но помочь, к сожалению материально не могу, потому что сам, позвольте сообщить, нахожусь в довольно затруднительном финансовом состоянии».

Может, сказал и короче, но смысл тот же и стиль общения, извольте заметить, был именно такой, благородный. А она все держит мой пальчик, не отпускает и заглядывает мне прямо в душу своими синими, почти не выцветшими пуговками. Заглядывает и скребет там внутри что-то, а что не пойму, то ли душу, то ли селезенку. И вдруг открывает свои ведьмины уста: «А пойдем, говорит, голубчик прямо сейчас со мной, хочу, говорит, узреть прямо сейчас на что ты способен, а коли способен на что я рассчитываю, отблагодарить тебя материально от всей своей щедрой и уставшей обходиться без мужчины души».

Возможно, сказала короче, разве все в точности упомнишь после полученного шока, да только смысл подлый и искушающий был тот же. О, думаю, какая ты штучка! Вот это намеки! Хотя какие намеки, когда все открытым текстом. Так и обомлел я как стоял — да что же это делается, граждане, думаю, мир совсем с ума сошел, когда старухи на улице подходят не стесняясь к порядочным мужчинам и предлагают самое что ни на есть непристойное. Тут и после недельного запою не осмелишься предложить ничего похожего прямо на улице, а тут на тебе, кушайте и извольте быть довольны неприличными предложениями. Гляжу ей в глаза, а там ни шевеления, ни смущения, видно, бабка привычная требовать посреди дороги подобные услуги. Нет, думаю, карга ты старая, твое время ушло еще до смутных времен, на кой ты мне такая красивая сдалась! Да и как я смогу с тобой быть? При одной мысли в дрожь бросает.

И тут — о, прав был тысячу раз Федор Михайлович, о подлая человеческая натура, ко всему-то привыкающая и на все-то из-за подлости своей готовая, о, низменные и слабые внутренние створы, выпускающие из клетки дьявола, твоего второго и главного я! А что, думаю, если плюнуть на свои устои. Временно, потихонечку, так, чуть-чуть. Бабка-то деньгу предлагает, подумаешь — пять минут отвращения и новый телевизор, к примеру, для дачи, на меньшее и не соглашусь. Как?! — вскричал я внутренне, ты уже согласился? И тут же себя успокоил — конечно, нет, это так гипотетически, умозрительно, шальная фантазия. Смешно ведь — я и бабка. Хотя, что тут смешного, денег нет уже какой месяц и не предвидится, сижу на шее у жены как последний выжига, как хомяк на колхозном поле и жру на халяву. Стыдно и ужасно обидно, что порядочному человеку в нынешнее время приходится как ни кому сложно.

Э-э, думаю, куда загнул, где себе оправдание отыскал. Нет бы шёл, коли ни на что теперь более не пригоден, вагоны разгружать или горшки из больницы выносить, ан нет, не охота, охота из себя благородного изображать и на старух ругаться, когда те заработок предлагают. И что в самом деле? Зажмуриться как следует и доставить человеку удовольствие. В конце концов для того и живем-с, чтобы друг друга радовать, а не только жилы рвать. Вот встретился незнакомый человек, а ты ему приятное. Тьфу! Но если бы не бабка, а помоложе кто-нибудь, продавщица, к примеру, толстая каких я на дух не переношу, было бы ясно от чего страдать, от жира и пота, но можно было бы и что приятное, наверное, найти, а тут извольте получить — старуха и попробуй откопать в ней что-то привлекательное. Не откопаешь никакими лопатами и даже бульдозером. Нет, ну а ты-то каков, уже что почти и согласился! Нет и еще раз нет!

А бабка все смотрит и за пальчик все держит и уже подергивает его, мол, пойдем касатик, чего ломаешься. А я не ломаюсь, я принципиально против противоестественных контактов. И никто никогда меня, порядочного человека, не переубедит.

Сколько же, однако, она готова билетиков, как говорили герои Достоевского выдать? А? Даже интересно, очень интересно, нет просто любопытно и ничего более. Надо же, я и бабка, наедине и в полном, так сказать, прелюбодеянии. А ведь церква рядом и не боится. Вот бы кто меня сейчас из бывших сослуживцев увидал, вот бы посмеялся. Да и сам я готов смеяться, отчего же не рассмеяться, дико до слез, а может и крови на глазах. Когда такая история диковинная выходит, только и остается что смеяться и больше ничего. Над собой, ага, посмейся. Все люди как люди, деньги зарабатывают, а ты все мечтаешь, планы дикие, романтические строишь. И что от них толку, много ли нафантазировал? В кармане билетиков-то, как говорят герои Достоевского, раз два и обчелся и те женой, можно сказать, единоутробной выданы. А коли бы не супруга стал бы полным прощелыгой и окончательным пустым элементом. Так что ты еще должен старухе спасибо сказать, и обливаясь слезми, руки ей морщинистые целовать. Так-то. Так много ли платит? Говорит, от всей щедрой души, да сию формулу у старух не разгадаешь — или слезки муравьиные или даже подумать страшно. Можно ведь и постоянные услуги оказывать, на регулярной, так сказать, основе. Пальчик уже даже как-то по-особенному сжимает, прямо тут завелась, оторва, даром что при последнем царе крестилась.

«На мужа ты мого бывшего похож, приглянулся, — сказала бабка. — Пойдем что ли, тут не далече. Али не хочешь?». «Отчего же? — выдавил из себя я. — Отчего же и не пойти, когда зовут».

И пошел ведь за ней, на ногах не гнущихся, словно глиняных, а пошел! О, натура человеческая, не измерена еще глубина твоей низости! Шел и смотрел ей в затылок и мысль сама пробивалась наружу, без всякого усилия — вот бы топор сейчас, как у Родиона Раскольникова, вот бы хрястнуть ей по темечку без всякого сожаления, чтоб кровища на всю округу! Какого порядочного человека смогла с пути истинного сбить, да что там сбить, просто погубить! Раз и навсегда, окончательно и бесповоротно.

А она идет, порой оступается, ойкает, тогда оборачивается и улыбается своей кажущейся милой улыбкой. Но меня-то не обманешь, я то знаю, что это маска наипритворнейшая, а под ней истинная злая личина. И ведь иду, хотя мог бы сто раз, тысячу раз убежать и надышаться свежим ветром где-нибудь за углом, на другой улице. Но не побежал, а брел обреченно, горя внутри страшным серным пламенем, выжигая себе последние здоровые внутренности. А как смотрели на меня ее приятельницы у подъезда! И видел я, что созерцают они меня с сожалением и укором, и в тоже время с пониманием — кто ж не согласится нынче заработать лишнюю копейку?

Я, я не соглашусь, для меня принципы важнее материальных благ и всяких глупых философий. Я не переступлю черту, которую переступил Раскольников, замаравшись о старуху. И какая разница, убил бы он ее или удовлетворил её похоть, а все равно бы погиб. Но я сильный, я выдержу, меня не возьмешь голыми руками.

«Очередной?» — ухмыльнулись соседки. «Ага», — только и ответила бабка, пропуская меня в подъезд. Квартирка маленькая, чистенькая, вылизанная в каждом уголке, с белыми занавесочками и тюльками на столах и древних комодах. Запах пирогов, мытых окон и корвалола. А вот и кровать, довольно широкая, неужели здесь это и произойдет? О, подлая человеческая натура! Улететь бы прямо теперь в космос, что ли, на Марс, а то и в другую галактику. И как дальше-то станем, неужели должен буду созерцать ее вульгарное обнажение? Она заказчик, я исполнитель, ничего не поделаешь, как решит. Бежать, неприменимо бежать! А, может, не надо, раз пришел? Бабке, видать, многого не понадобится, хотя в сетях пишут, что встречаются такие, что и в девяносто лет трех коней замучают.

«Может, сначала чаю?» — спросила старуха снимая платок и обнажая три желтые волосинки на голове». Чаю, на водку раскошелиться было жалко, а сама золотые горы обещает. Впрочем, тут сколько водки не пей, все одно не поможет. «Не надо чаю, — прохрипел я, будто перед повешением, — приступим сразу. Зачем же тянуть. Где ванная?» «В ванну потом, — ответила бабка, — напервой тут делать будем».

Вот значит как, тут. Прямо с улицы извольте контактировать с немытым человеком. Трудно даже представить, что у бабки могло завестись от жары и сырости. Нет, уж увольте, непременно бежать или будьте любезны предложить мне и сами попользовать ванну, черт возьми. А иначе я не согласен. Или согласен? Сто бед один ответ.

«Не желаете ванной, — говорю, — ладно, но давайте уж приступим». «Какой нетерпеливый», — игриво сказала старушка и скрылась в смежной комнате, отгороженной массивными вишневыми шторами с кистями. Одну из них жевал черных кот.

Ушла и нет, а воображение рисовало самые страшные картины. Сейчас появится в короткой юбке и чулках с желтыми бантиками на каблуках. Бежать, непременно бежать!

«А много ли заплатите?» — по петушиному воскликнул я, не выдержав томительного ожидания. Но ответа не последовало. Справа из кухни, видимо, смежная комната с ней соединялась, появилась старуха с огромной портретной рамой в руках. «Помоги, милок, еле держу». «Что это?» «Портрет мого мужа Афанасия Петровича, погиб от чахотки, да признаться и пил без меры. Давно хотела повесить да дырку в стене сама просверлить не могу, вот за тобой сходила. Дрель там, под диваном». «Не понял». «Что же тут не понятного? Ты же шабашник?» «Нет». «А чего тогда у строительного магазина околачивался? Я вашего брата там постоянно нанимаю, то гардинку повесить, то плинтус починить, берете недорого, всё беженцы бог знает откуда. Денежкой какой ни какой вам помочь — грех лишний списать». «И все? Я хотел спросить, только для этого и приглашали?» «Тебе мало?»

С плеч свалилась Джомолунгма вместе с Эверестом. А я-то подумал! Милая, дорогая ты моя старушка, я тебе не только портрет твоего мужа повешу, но и тебя, стерву, вместе с ним на стену приколочу! Что же ты со мной наделала! Ты же погубила меня, уничтожила сама того не понимая. Пропади ты пропадом вместе со своим алкоголиком Афанасием Петровичем, умершим от чахотки. Чтоб тебя черти на сто частей порвали и по белу свету разметали. Я же из-за тебя черту переступил. Убийство совершил, как Родион Раскольников, только убил не старуху (дьявол бы их всех побрал), а самого себя!

Соседки возле подъезда, прищурив поросячьи глазки, бросили мне в спину: «Быстро управился, молодец. Сразу видно, порядочный».

Черная кошка

Ну, с кем такое не бывает — идешь, а дорогу перебегает черная кошка? Наглая такая, облезлая. И у тебя сразу включаются тормоза — стоп, путь закрыт! Нет, понимаешь, конечно, что все эти приметы — язычество, пережиток прошлого, но ничего с собой поделать не можешь. Инстинкты сильнее разума и это абсолютно точно. И начинаются метания души — черт бы побрал эту хвостатую тварь… нет, я же современный, цивилизованный человек, я не то что в приметы, я и в бога-то верю через раз, когда прижмет. А тут кошка блохастая. Тьфу! Смешно даже и говорить… Смешно-то смешно, но кто-то внутри держит за горло железной рукой и шепчет: ишь какой умный, а ты не умничай, никто не знает сути и глубины мироздания и как в нем взаимосвязаны приметы и реальность. Ну сколько раз на себе проверял — уйдет перед носом автобус и дальше пути не будет и задуманное дело даже не продолжай. Тоже самое касается забытого телефона, кредитной карточки и внезапного расстройства желудка перед деловой встречей. Про оставленных дома перед рыбалкой червей и речи не идет. Будет удача? Как же, и не мечтай. Словом, как бы ты перед собой не выеживался, а приметы часто сбываются, как-будто кто-то тебе подсказывает что нужно делать, а о чем и не мечтай. Уехавший автобус или, там, троллейбус еще ладно, ничего, можно принять во внимание, но реагировать на облезлого кота, отступать перед ним, к тому же когда тебя видят посторонние, очень уж стыдно.

Так же было и тогда. Иду себе в хорошем настроении, что-то насвистываю, а аллею пересекает черная кошка. Навстречу приближается миловидная брюнетка. Вижу и она кошку замечает, и глазами так в разные стороны бегать начинает. Чуть замедляет шаг, явно в растерянности, тоже, видно, стыдно отступать. Дама-то вполне себе приличная, даже можно сказать красивая. Высокая, стройная, с крепкими бедрами, обтянутыми светлыми джинсами. На каблуках, но не чрезмерных, на таких, что делают женщину сексуальнее, а не вульгарнее и глупее, чем есть на самом деле. Вы, наверное, тоже заметили, что дамы на очень высоких каблуках, тем более шпильках, выглядят, как полные дуры. Только они этого не понимают, а потому и носят с птичьим высокомерием свои «куриные лапы».

Да. И вот эта дама, что шла навстречу, мне и своей судьбе, встречается со мной взглядом. И что я вижу? Она тоже понимает, что я в растерянности и что думаю сейчас об одном — кто из нас первым пересечет опасную черту. А кошка-гадюка, шустро перебежав дорожку, усаживается рядом, у дерева и теперь абсолютно ясно нам обоим, где проходит незримая черная линия.

И остановились мы, словно вкопанные, посмотрели друг другу в глаза. Мне показалось, что прошла вечность. И рассмеялись, нервно так, почти по-идиотски. Во всяком случае, я. И не знаешь что сказать в такой ситуации, чтобы не выглядеть совсем уж ужасно и отвратительно. Но сказать-то все равно что-то нужно. Втянул я ноздрями острый осенний воздух и спросил:

— А верите ли вы в приметы?

— Нет, конечно, — ответила она.

— И я нет, — сказал я и заржал совсем уж как полный дебил.

Женщина хмыкнула. Она сама напоминала черную кошку с коричневыми, как горький шоколад глазами.

— Вы каждый день ходите утром этой аллеей? — указал я рукой на дорожку между двумя зданиями холдинга, где работал.

— Увы, — сказала она и вздохнула.

— Почему «увы»?

— Сама еще не знаю, надо ли мне это.

Как порядочный человек, я, разумеется, не стал спрашивать, что ей надо, а чего нет. Я понимающе кивнул и мы расстались. Вроде бы одновременно пересекли кошачью черту, но мне показалось, что я это сделал первым.

И день мой в тот понедельник не заладился совершенно. Завотделом Вадик Керосинов вернулся от высокого начальства и сказал, что оно, начальство в гневе, что мой материал никуда не годится и его нужно переписывать от «а» до «я». Настроение упало до нуля. Сколько можно переделывать! Черт бы побрал это тупое начальство. А вечером купил в универсаме пачку, как оказалось, протухших пельменей и остался без ужина. Короче, день пошел насмарку. Вот и не верь после это в приметы.

Утром решил идти на работу другой дорогой, но что-то опять подтолкнуло на аллею. Шел и гадал — какая же кошка принесла мне проблемы — с хвостом или та крутобедрая, с шоколадными глазами? Надо по возможности проверить, хоть и опасно. Еще один «начальственный гнев» может закончиться для меня печально. Накануне с дамой встретились без пяти минут девять. Я выждал время и двинулся вперед.

Когда я свернул на аллею, она уже шла по ней. Незнакомка была не в джинсах, сексуально обтягивающих бедра, а в белом шикарном костюме. Контраст между одеждой и внешностью был потрясающе сильным, можно даже сказать, широким как трещина в арктическом леднике. Она была изумительна и я со всей очевидностью понял, что эта женщина мне нужна.

То что она может быть замужем, на ум не пришло. Больше всего беспокоило другое — вдруг она и есть та самая черная кошка, приносящая несчастье? Именно она, а не та хвостатая тварь, что опять сидит у дерева. Смешно? Совсем и нет. Проверенно на богатой практике: от каждой дамы ты несешь определенные потери. От одной физические, от другой моральные. О финансовых не говорю, потому что каждая женщина — прорва. Встречаются и такие, общение с которыми просто опасно для жизни. Видимо, разность потенциалов галактических объектов. При сближении происходит аннигиляция. Не из тех ли объектов эта незнакомка?

Когда до нее оставалось несколько метров, между нами опять прошмыгнула черная кошка. На этот раз я не стал рисковать, остановился. А она, ухмыльнувшись, нехотя, первой пересекла черту.

— Что, вчера были неприятности? — спросила она, не поздоровавшись, проникая прямо в душу своими горько-шоколадными глазами.

— Да, так, — потупился я. — Пельмени несвежие попались.

— Это мелочи.

— И с работы, наверное, придется уходить. Начальство достало. Ничего в материалах не смыслит, только критикует. Теперь не ценят опытные кадры.

— У меня обратная ситуация — хочешь как лучше, даешь рекомендации, а их не слышат.

— Бывает. Мир стал глухим и беспощадным, — сказал я с глупой патетикой, не понятно на что рассчитывая. Видно на сочувствие, которое порой важнее секса. Все мы, мужики, одинаковые. Но она сочувствия не проявила, лишь посоветовала:

— Ну что ж, держитесь. Сегодня мой черед проверять черную примету. Завтра расскажу.

— Вы… Вы действительно хотите снова со мной встретиться?

— Почему бы и нет? — пожала она плечами. — И не только из-за кошки.

Я возликовал. Неужели?! Неужели я ЕЁ встретил? Свою единственную и неповторимую. Вот ведь действительно не знаешь где найдешь, где потеряешь. К дьяволу плохие приметы, нужно всегда верить в хорошее, тогда и будет все замечательно… говорила мне когда-то одна знакомая дура, в которую я был влюблен… Да.

Окрыленный я прибежал на работу, за несколько часов переработал материал и отдал Вадику Керосинову, который тут же побежал с ним к начальству. От нервного перевозбуждения заболело сердце. С одной стороны ожидание того, что руководство опять зарубит материал, с другой — сладкое предчувствие большой любви.

С начальством я не ошибся. Вадик вернулся поникший, закурил прямо в комнате, где курить было строжайше запрещено.

— Я уже не знаю что им надо. Опять не так.

— Да пошли они! — взорвался я. — Мальчика нашли. Кто они такие? В системе без году неделя, а я тут собаку съел.

— Хуже. Всего несколько дней.

— Что?

— Нового главного привели, из администрации. Вернее, главную. Говорят, любовница вице-премьера. Ну, я не знаю, свечку не держал, но тетя, насколько понял, с крепкими когтями.

Вадик подошел к окну и тут же постучал пальцем по стеклу:

— Да вон она, можешь полюбоваться. В белом костюме, как Маргарит Тетчер. Впрочем, та кажется, темные предпочитала.

Я подскочил к окну. Да, это была она, моя незнакомка. Стояла и мило беседовала с кем-то на аллее. Ветер шевелил ей пышные волосы, напоминавшие воронье перо. Предвкушение любви моментально сменилось страхом и ненавистью. Я чуть не поперхнулся воздухом. Потом страх пропал, осталась одна ненависть. Сжал кулаки, стиснул зубы до боли в скулах, кажется, затрещала пломба.

— Вот, значит, как. Ну ладно, мне терять нечего.

Плюнул на стекло, капля попала на Вадика.

— Спятил что ли?!

Слетел кубарем по лестницам, выскочил из подъезда, по инерции чуть не врезался в фонарный столб. Выпрыгнул на аллею из кустов, чем напугал и начальницу в белом костюме, и её собеседника. Но на него мне было начхать.

— Ну, привет еще раз, — вонзил я в нее злой взгляд.

— Вы?

— Да, я, не стал ждать следующего утра, чтобы сказать вам искреннее спасибо. Значит, это вы черная кошка, приносящая несчастье.

— Ничего не понимаю.

— Что же здесь понимать? Это вы который уже раз зарубаете мой материал, выполненный на высоком профессиональном уровне. Что такое профессионализм, вам, номенклатурным выскочкам, получающим должности не за ум, а за… услуги, неизвестно. Вам неважен конечный результат, вам главное показать какие вы умные и крутые. Ну что ж, ликуйте, вы своего добились. Я оплеван и растоптан.

Мужчина, стоящий рядом с руководительницей, разинул рот. Она подтолкнула его в бок, а когда он оттаял, кивнула на центральный офис:

— Идите, позже договорим.

Когда мужик ушел, она внимательно взглянула на меня. Помолчала, потом вдруг подмигнула:

— Так, значит, это вы тот автор, что готовил материал, это о вас я говорила — даешь рекомендации, а их не слышат. Честно говоря, предвкушала нашу встречу в другом месте и при других обстоятельствах. Ну что ж, раз так, побеседуем.

— А мне не о чем с вами говорить! — не унимался я. — Все, хватит, делайте сами что считаете нужным, а я умываю руки, заявление об увольнении сегодня же будет на вашем столе.

— Значит, примета сбудется? — спросила она после некоторой паузы.

— Что?

— Черная кошка перебежала вам дорогу и все пошло у вас наперекосяк. Уйдете и куда устроитесь в кризис? Везде сокращения.

— Не ваше дело.

Но она не обратила внимания на мою последнюю грубость или сделала вид, что не обратила.

— Разве можно допустить, чтобы примета сбылась? Это будет нарушением физического равновесия мира. Так ведь?

Кареглазая попала прямо в цель. Да, идти на поводу у языческого мракобесия нельзя. Я хотел было снова вернуться к материалу и высказаться о ее некомпетентности в данном вопросе, но она указа на скамейку.

Мы присели под кудрявыми березами, рядом уже вовсю сыпал красной листвой клен. Один из листьев упал на ее голову, застрял в волосах в виде венца. Она не заметила, а я рассмеялся.

— В таком виде вы мне больше нравитесь, — сказала она.

— Идти на поводу у языческого мракобесия нельзя, — повторил я. — Что же вы предлагаете?

— Сначала разобраться с материалом.

Она вынула из сумки папку, в которой лежал текст.

— Я шла к вам в отдел, чтобы побеседовать с автором с глазу на глаз, то есть с вами, общение через интернет — пусто занятие. Так вот, вы пишите, — похлопала она по мятой странице, — что…

— Так это первый черновой материал, а не тот, что я отсылал вам сегодня, — воскликнул, точно зная все листы своего текста с правками. — На титульной странице даже нет ваших рекомендаций.

— Да, действительно, — согласилась начальница.

Я сбегал в офис и принес последний оригинал. Пока она читала, лицо ее вытягивалось.

— Великолепно, — наконец сказала она. — Так и должно быть. Но господин Керосинов показывал мне совсем другой вариант.

— Зачем?

— Видел, что вы на грани и решил помочь вам освободить свое рабочее место. Для своего человека.

— Вот как.

— Лучший способ избавиться от сотрудника — подставить его перед начальством.

— Ну, Вадик!

— Но мы же не можем…

— Идти на поводу у мракобесия, — продолжил я.

— Точно.

Вадика уволили через неделю и я занял место завотделом. Усевшись в новое кожаное кресло, я смотрел в окно на аллею и думал: а занял бы я это место, если бы она не захотела доказать, что в приметы верить нельзя? Ведь текст в черновике и оригинале не очень-то расходился. Так кто она моя черная кошка — та что сидит снова под деревом или та, которая руководит холдингом и ждет меня сегодня вечером у себя дома?

Зазвонил мобильник. Она. Говорила возбужденно:

— Во время совещания в мой кабинет влетела большая бабочка с черными крыльями. И села мне на голову. Я посмотрела — это к серьезной болезни или даже смерти. Но мы же не можем допустить чтобы примета сбывалась? Пишите заявление на отпуск, поедем на профилактическое лечение в горную Австрию.

Да-а, — закурил я сигарету, — чувствую, в борьбе с приметами, мы далеко зайдем. А что? Пока складывается всё неплохо, а там видно будет.

Купил в буфете сосиску, вышел на аллею. «Кис-кис!» Из кустов почти тут же вышла черная кошка. Не такая уж она была облезлая, наоборот — мордатая и гладка.

Кошка выгнулась, подняла хвост — «м-мур».

— На тебе, киска, вкусную сосиску, — почесал я ей пальцем между ушами, — заслужила.

Соучастник

Месть, господа, дело святое, но с ней нужно обращаться осторожно, как с гремучим газом. Может и самому голову оторвать.

Сомневался, писать об этой истории в дневнике или нет. А потом решил — нельзя пропускать никакие яркие страницы своей биографии. Будет чего вспомнить на старом продавленном диване.

Итак, где-то за неделю до 31-го декабря я решил посетить гипермаркет за Кольцевой дорогой. Ну прикупить заранее спиртного, закусок, мишуры для елочки. Люблю я большие магазины, ходишь как по выставке достижений народного хозяйства, смотришь на изобилие и невольно настроение поднимется. Если, конечно, не зацикливаться на ценах. А куда еще в нашей стране, скажите мне, пойти? Театры, музеи, спортивные клубы? Так не находишься теперь, накладно. И, главное, что получаешь взамен? Одни эмоции, от которых через пару часов и следа не остается. Здоровьем же, господа, заранее не запасешься.

Короче, приехал я в магазин пораньше, чтобы с народом не толкаться. Набрал в тележку все, что было нужно из продуктов, решил пылесосы посмотреть, мой в последнее время током драться начал. Кто был в том гипермаркете, знает, техника там находится на высоких, массивных стеллажах сбоку от входа и проходы между ними довольно темные, глухие и не просматриваются из зала. Свернул к холодильникам, прошел мимо электрических плит.

У стеллажа со сковородками стоит высокий мужик в темных очках и широком бежевом пальто. Оно сшито словно из паруса. Увидев меня, оглядывается по сторонам, хватается за сердце. Как порядочный человек, я разумеется, не мог пройти мимо.

— Вам плохо, гражданин, может, персонал позвать?

— Нет, ничего, — морщится он, и лицо его становится похожим на выдавленный апельсин, снимает очки, сдавливает пальцами глаза. — Сейчас пройдет. Бывает. Не могли бы помочь? Подайте, пожалуйста, вон ту сковороду, она, кажется, тефлоновая.

Я снимаю с полки сковородку. «Майер Бош», диаметр 20 сантиметров. Литой алюминий. Ручка съемная. Цена 5120. Однако, на такой котлеты жалко жарить будет.

Протягиваю мужчине. Тот вздыхает и… начинает запихивать сковороду под пальто.

— Подайте-ка еще одну.

— Что же вы делаете, товарищ? — изумляюсь я. — Это же… Как вам не стыдно! Извините, но как порядочный человек, я вынужден буду сообщить.

— Стыдно, очень стыдно, — продолжает утрамбовать приспособление для жарки мужик. — А как я должен поступить, скажите мне на милость? Вы же знаете международное положение, страна под санкциями. И фамилия моя — Куксиков.

— Знаю, разумеется, но это не повод воровать. И при чем здесь ваша фамилия?

— А при том, — бешено вращает глазами гражданин и на лице его появляется плаксивая гримаса. — Теща — инвалид первой группы, жена второй, какой месяц в горячке пребывает. Пятеро детей и все тоже болезные. У одного рахит с грыжей, про других и говорить не хочу. А меня с работы прогнали, говорят, когда отменят экономическую блокаду, приходи. И когда ее отменят? А дети праздника хотят, подарков! Дразнятся — папа Куксиков только куксится. Толку от него никакого, уйдем от него в детдом.

Я сглотнул и подумал — да, ситуация. С нашими правителями не соскучишься. Играют в свои политические игры, а народ страдает.

Жалко мне дядьку стало. Ладно, решил я, черт с ним, владельцы магазина — французы, не обеднеют. Пойду-ка лучше восвояси. А этот Куксиков пусть сам со своими проблемами разбирается.

Но он хватает меня за рукав:

— Подайте, будьте любезны, еще и вон ту сковородочку, уж больно красивая.

— Зачем вашим детям сковородки, — удивляюсь я, — они что у вас в кулинарный техникум готовятся? Украли бы лучше для них игрушек, что ли.

Однако сам себе возразил: когда безысходность, практичность превыше всего.

Проворчав что-то в адрес чиновничьего капитализма, я снял со стеллажа сковороду с красной этикеткой, которая тут же исчезла под пальто Куксикова.

И тут из-за соседнего стеллажа с нужными мне пылесосами, выскакивает парень в зеленом комбинезоне. На его переднем кармашке болтается бейджик с чёткой надписью — «охрана». Парень высок, тощ и прыщав, редкие русые волосы спадают на узкий морщинистый лоб. Лицо красное и непропорциональное. Подскакивает, хватает меня за плечо.

— Попались, воришки, я все видел! Более того, заснял на айфон.

В его руке появляется плоский гаджет, на котором хорошо видно, как я снимаю с полки сковороду, передаю Куксикову, а тот прячет ее под пальто.

Кровь прилила к моей голове, внутри закипело, забулькало. Ситуация. И что скажешь в свое оправдание?

— Я вообще-то здесь ни при чем, это вот он, — указываю я на мужика и делаюсь противен самому себе. Приходится сдавать человека, которого вроде бы внутренне уже оправдал. Почти оправдал.

— Этот жулик известный, уже не первый раз ловим, рецидивист, — говорит прыщавый охранник. — С ним разговор короткий и ясный — на нары. А вот с вами, гражданин, беседа будет особая. Но не здесь, пройдемте в охранное отделение, составим протокол, вызовим полицию.

Сходил в магазинчик. И не отвертишься. Я самый что ни наесть соучастник преступления. Поди докажи, что я вижу этого Куксикова первый раз в жизни. Сообщник и все, на видео ясно видно. Перед Новым годом и в кутузку. А работа, а дела, а кто цветы в квартире поливать будет?! Боже, только не это.

— Извините, — затоптался я, будто босой на битом стекле. — Может, не будем полицию вызывать? Давайте как-нибудь по-другому, в самом деле. Я же не хотел.

— Знаем мы вас, «не хотел»! От вас, воров, одни убытки. Так и магазин придется закрывать.

— Готов возместить, — воспринял я слова охранника, как намек.

Тот сразу меняется в лице, дергает узкими плечами:

— Взятку при исполнении? Хм. Так и быть, учитывая ваше раскаяние, десять тысяч.

— Сколько?!

— А вы думали! Одних сковородок на пятнадцать тонн собирались унести. Карточки не принимаем.

На самом деле я обрадовался названной сумме. Много, конечно, но свобода и честное имя порядочного человека стоят больше.

Лезу в карман за кошельком. Есть ли столько наличных? Есть. В лопатнике лежат двенадцать тысяч. Протягиваю две розовые купюры.

Прыщавый их принимает, подхватывает Куксикова под локоть и уволакивает за стеллажи. Я же, бросив телегу с продуктами, скорым шагом направляюсь к выходу. Уже за кассами что-то щелкает в голове. Стоп. Все охранники в магазине в синей одежде, а прыщавый в зеленой. Подхожу к одному из секьюрити, что прохаживается у банкоматов.

— Простите, — обращаюсь я к нему, — у вас тут коллега-охранник работает в комбинезоне крокодилового цвета. Не подскажите его фамилию?

Пожилой сотрудник службы безопасности выкатывает рачьи глаза, ухмыляется:

— Эх, гражданин, до Нового года еще неделя, а вам уже крокодилы мерещатся, нехорошо. Форма у нас у всех стандартная, а вам квашеной капустой закусывать надо, не так развозит.

Ну вот, приплыли. Развели меня, будто последнего лоха. Это же надо, на ровном и людном месте! В полицию обратиться? А чего я ментам скажу, что помогал воровать сковородки, а меня при этом самого облапошили? Славно.

На оставшиеся деньги купил возле дома водки и с горя напился. А когда очухался понял — нет, спуску я этим барыгам не дам, не на того напали. Поймаю собственными руками и удушу. Нет… душить, разумеется не стану, а сдам правоохранительным органам. Пусть лишнюю галочку перед Новым годом в отчетах поставят. И им приятно будет, и мне.

Я не сомневался, что жулики вновь объявятся в том гипермаркете. Слишком легко у них все вышло, от хорошего не отказываются. Возможно, я был у них не первой жертвой. Никуда не денутся. Это неправда, что снаряд не падает в одну и ту же воронку. Падает, еще как падает и в ту же речку можно дважды, а то и трижды войти. Все зависит от обстоятельств и, главное, желания.

Несколько дней подряд я ходил в гипермаркет и только на четвертый мне улыбнулась удача. Утром, 29-го декабря я увидел Куксикова на том же самом месте, а за стеллажами притаившегося с айфоном его прыщавого подельника. Поверх зеленого комбинезона — коричневая куртка. Видимо, чтобы не привлекать внимания настоящих охранников.

Не долго думая и не рассуждая, я подхожу к прыщавому, хватаю за шиворот и тащу к Куксикову.

— Ну что, барыги, попались, — злорадно говорю я и далее выдаю сочиненный заранее текст:

— Все ваши художества моим другом засняты на профессиональную видеокамеру и могут быть представлены в суде. Вы ведь не только меня уже успели развести.

Жулики промолчали, значит я попал в точку.

— Короче, с вас мои десять тысяч, плюс еще десять в качестве неустойки. Или в тюрьму.

Куксиков запахивает широкие полы пальто, начинает сопеть, как ёжик. Шустрый парень извивается в моих руках ужом:

— Не надо, дяденька, в тюрьму, мы хорошие.

— Я уже это понял.

— Теща, то есть бабушка — инвалид первой группы, а мама какой месяц в горячке.

— Слышал в прошлый раз, — киваю я, — что-нибудь поновее бы придумали.

И вдруг понимаю — это же семейная преступная бригада! Да уж, молодцы.

— Возвращать будете?

— Обязательно. Только денег нет, еще не заработали. Возьмите натурой.

— Это как?

— Папа вынесет для вас все что пожелаете. На означенную сумму. В разумных объемах.

— Будете торговаться?

— Нет, но под пальто же не влезет, скажем, телевизор.

— Сковородок мне не надо. Ладно. Запоминайте: сыра пошехонского два кило, четыре палки копченой московской колбасы, три банки красной икры, две бутылки водки, да не дешевой, а той, что по 950 рублей, виски Джек Дэниэлс, палтуса копченого, целого, окорока свиного… ну и еще чего-нибудь деликатесного на свой выбор и будем в расчете.

— Обещаете?

— Разумеется, зуб даю, — подмигиваю я папаше, хотя стразу, как порядочный человек, решил сдать эту банду на выходе секьюрити. Вот потеха будет! Черт с ними, с моими деньгами, может, потом через суд с них вытребую, а пока должна восторжествовать справедливость.

Отпускаю я паренька, сам же иду в другой зал. Оттуда за ними наблюдаю — интересно все же посмотреть, как они будут воровать продукты, а главное, проносить через кассу. Денег-то у них нет.

Но в какой-то момент я теряю жуликов из виду. А когда вновь вижу, они уже приближаются к выходу.

Со всех ног я бросаюсь к старшему охраннику, к тому что с рачьими глазами.

— Вон те двое, — указываю я на парочку, — с ног до головы обвешаны ворованными продуктами. Задержите их.

— Вы кто?

— Просто порядочный человек. Упустите, сами возмещать будете.

Охранник тут же направляется к семейке.

— Подождите! — грозно останавливает он их, когда те проходят через «выход без покупок».

— Что вам надо?! — с вызовом спрашивает прыщавый юнец. — Рамка не зазвенела.

— Покажите, что у вас под одеждой.

— Сейчас, разбежался, не полицейский, обыскивать не имеешь права.

— Я же говорил, — подпихиваю я охранника.

Возле нас собралась любопытствующая толпа.

— Выполняйте!

— Брюки расстегну и покажу! — издевается парень.

— Зову полицию.

К охраннику вплотную приближается Куксиков.

— Такого безобразия и оскорбления личности я с роду не встречал. Какое право имеете подозревать честных людей? Вот, нате!

С этими словами он распахивает пальто, под которым… ничего ворованного нет. Затем расстегивает куртку сынка. И под ней пусто. Бейджика на зеленом комбинезоне тоже не видно.

— Что же это, граждане, делается, — обращается Куксиков к толпе, — на весь свет ни за что опозорили. С чего, ну с чего вы решили, что мы воры?!

— Он сказал, — указывает на меня обескураженный охранник.

Народ угрожающе гудит, в мой адрес несутся угрозы:

«Морду набить». «Поди, сам жулик, ишь морду отъел, его проверьте».

— Разберемся, господа, — поднимает руку секьюрити, — разберемся и накажем виновных. — А вы пройдемте со мной.

Охранник, я, папаша с сыночком отходим в сторону.

— Ну-с, — вздыхает секьюрити, — будем полицию вызывать? Здесь уголовное дело — злостная клевета и очернительство. Статья 128.1 УК РФ.

— Да-а, — протягивает утвердительно Куксиков, — я требую сатисфакции.

— Это жулики! — сорвавшимся голосом кричу я. — Они меня в прошлый раз на десять тысяч нагрели.

— Не знаю ничего, гражданин, — жалобы от вас не поступало, заявления вы не писали, значит, и мошенничества не было. Разбирайтесь сами.

— И я требую этой самой… сатисфакции, — кривится в мерзкой улыбке подросток. — Будем настаивать на суде присяжных.

Да, я вновь оказался в луже, причем более глубокой, чем в прежний раз. Может, и не посадят, но душу измотают точно, да еще оштрафуют черт знает на какую сумму. Не исключено квартиру придется продавать.

А потому я слезно прошу:

— Не надо уголовного дела. Готов компенсировать моральный ущерб.

— Пятнадцать тысяч, — сразу говорит парень. — И охраннику за беспокойство. Всего двадцать.

— Что ж… — мнется секьюрити и выкатывает на этот раз глаза так далеко, что, кажется, они выпадут к его ботинкам.

Пришлось идти к банкомату. Троица от меня не отставала. Снял почти последние деньги.

Такого позорного поражения я еще ни разу в жизни не испытывал. Это был полный крах, абсолютная капитуляция.

Пришлось опять покупать водку. После седьмой рюмки в мозгах вдруг просветлело. Подождите! Так семейка Куксиковых и старший охранник заодно. Ну, конечно, как я сразу не понял! В гипермаркете кругом видеокамеры, тем не менее жулики действовали нагло, никого не боясь. Значит, или камеры отключались или тот кто имел к ним доступ, был в доле. Понятно. Ну, ладно, потягаемся.

В хмельной голове тут же созрел простой, как десять копеек план. Чем проще, тем надежнее — аксиома не требующая доказательств.

Вынул из заначки 100 евро, вгляделся в рисунок архитектурных сооружений в стиле барокко-рококо. Низенький мост над водной гладью. Я, как Чкалов должен аккуратно пролететь между пролетами, не задев их крыльями.

Включил цветной принтер, выбрал двустороннюю печать и наштамповал этих самых 100 евро 35 штук. Поглядел и ахнул — от настоящих не отличишь. На ощупь, конечно, не то, но краска не мажется, это уже хорошо. Впрочем, все это было не так и важно.

В дальнем ящике комода откопал потрепанный кошелек, вынул из него несколько монет, старые визитки. Эх, где меня только в последнее время не носило!

Вложил в лопатник 20 фальшивок, остальные завернул в прозрачный полиэтиленовый пакет.

И утром, 31-го декабря отправился в гипермаркет. Надел темные очки, надвинул кепку до бровей, поднял воротник демисезонного пальто. Новый год на носу, а на дворе мартовская погода. Точно глобальное потепление.

На этот раз сразу повезло, жулики мои были на месте — один топтался у стеллажей с техникой, другой занял позицию неподалеку. Старший охранник хищно оглядывал округу возле банкоматов. Ну что ж, ребята, сами выбрали свою судьбу. Бой курантов будете слушать в обезьяннике.

Сделав вид что завязываю шнурок, кладу на пол пакет с фальшивками, хлопаю по плечу секьюрити.

— Кто-то уронил, будут искать, к вам обратятся.

— Ага, — только и отвечает охранник.

Когда я вошел в торговый зал, он не покинул своего поста, но взгляд его уже был не хищный, а хитрый. Первый клюнул.

Увидев меня и, разумеется, не узнав, Куксиков, или кто он там на самом деле был, привычно хватается за сердце.

— Помогите, товарищ, вон ту вещицу с полки достать, руку свело.

Тамбовский волк тебе товарищ.

— Некогда, — грубо кидаю я.

Подтолкнув его слегка плечом, прохожу к холодильникам, как бы невзначай роняю пухлый кошелек. Боковым зрением вижу, как напрягается глава семейного воровского клана.

И нескольких секунд не проходит, как моя приманка скрывается во внутреннем кармане бежевого пальто проходимца. К нему тут же подлетает сынок, начинает жестикулировать. Видно, тоже увидел добычу. Моей задачей было не дать им посмотреть что внутри. Поймут, что деньги фальшивые, сразу сбросят. А потому следую за ними по пятам. Но они и не собираются проверять содержимое кошелька, идут к выходу. Это мне и нужно было. В лопатник я незаметно подложил отодранный от футболки магнитный чип.

Рамка на выходе, конечно, звенит. К папаше и сынку тут же бросается старший охранник. Невооруженным взглядом видно, что они друг друга знают, но не принять мер подельник не может. Нужно было выиграть всего несколько минут.

Я бросаюсь к полицейскому посту, что находится на улице за углом:

— Не могу не сообщить о банде фальшивомонетчиков. Случайно подслушал их разговор. Что-то не поделили и теперь выясняют отношения прямо в зале. Глядишь, стрельбу откроют. Успеете взять, получите от начальства к Новому году благодарность.

— Больше от него ничего и не дождешься. Ну, показывай, — вздыхают менты.

Троица уже суетится у туалетов.

— Не вспугните, — советую я стражам порядка, — хитрые очень.

— Учи ученых.

Полицейские поступают профессионально, молниеносно укладывают на пол всех троих. Папаша Куксиков в последний момент тщетно пытается избавиться от моего старенького кошелька, в котором лежат красивые евро, за что несколько раз получает по голове.

Вот как, господа. Не знаю посадят жуликов или нет, а я свое дело сделал — и отомстил, и людей от проходимцев избавил.

Так я размышлял, подняв бокал шампанского после поздравительной речи президента.

Думаете история на этом закончилась? Ошибаетесь.

В первые дни наступившего года в мою дверь позвонили. Еще не отойдя от встречи с Огненной обезьяной, я в трусах пошел открывать. На пороге стояли двое молодых людей. Один из них протянул красное удостоверение.

— Гражданин Трубкин?

— Не понял.

— Сейчас поймете.

Ох… В том самом лопатнике, который я подбросил Куксикову, завалялась моя старая визитка. А на ксероксных купюрах оказались мои отпечатки пальцев.

Следователь ОВД упорно пытался записать меня в фальшивомонетчики и соучастники преступной банды. И только железный аргумент, что я сам эту банду разоблачил и сдал, заставил его задуматься. Словом, после долгих, мучительных разбирательств, от меня отстали.

Но обошлась эта месть мне довольно дорого — сердечными неврозами и аритмией. Так что мой вам совет — прежде чем кому-то мстить, проверьте на месте ли ваши визитки, телефоны и прочие гаджеты.

А Куксиковых все же закрыли по полной программе, нашлись за ними еще делишки. Так что не зря я старался.

Рассказы, записанные Василием Трубкиным с чужих слов

Чудо власатое

Петя решительно бросил курить. Произошло это знаменательное событие 25 ноября. Почему именно 25-го? А какая разница, когда было бросать, если все остальные попытки заканчивались полным провалом, и эта тоже была заранее обречена.

И, тем не менее, Речкин решил приурочить свой отчаянный поступок к чему нибудь знаменательному, значимому. Открыл Википедию, но как назло энциклопедия предлагала в этот день всякую чепуху: например, отметить Международный день борьбы за ликвидацию насилия в отношении женщин или отпраздновать день независимости Суринама. А православная церковь и вовсе праздновала память блаженного Иоанна Власатого.

Нет, к церкви у Пети претензий не было, но не Власатого же брать в свидетели своей духовной героической победы? Может, он и хороший человек, но как-то уж чересчур… волосат.

Однако Речкин все же изучил его биографию: юродивый чудотворец родом из Германии, «подвизался» же в Ростове. И чего ему в Германии не сиделось? Из Жития: «пристанища ж не име нигде, кроме церковных притворов и папертей, идеж изволии. На главе же имел власы великие». Словом бомж, а исцелил множество людей. Вдруг и мне поможет?

Правда, выяснилось, что в этот же день родилась артистка Нона Мордюкова. Нет, Власатый юродивый все же лучше, оригинальнее. И вообще, может и знаменателен этот день тем, что ничем особенным не знаменателен?

Праздновать победу над пагубной привычкой Речкин явно поторопился. Целый день руки жили отдельно от головы, постоянно лазали, где ни попадя, судорожно искали заветные палочки. Однажды нашли, даже засунули сигарету в рот, но вовремя включился мозг. На место, клешни! И что с этими руками делать, отрубить что ли? Все начинание погубят.

А еще у меня трусы с пуговицами на гульфике, регулярно причиндалы вываливаются. Причем здесь трусы? А притом, что терпеть эти муки невозможно, курить охота!

На следующий день совсем стало невмоготу. Да еще заведующий лабораторией со странной, если не сказать больше, фамилией — Проктит все нервы истрепал. Однозначно хуже геморроя. Все уволить, тарантул, грозится, ножки подставляет. То отчеты Петины кислотой обольет, то пробирки со стола украдет. А сегодня и вовсе колбу с раствором натрия сульфата упер. Дурак. Ну как тут не закуришь?

Речкин держался, как мог, но к вечеру почувствовал, что от никотинового голода у него опухают не только уши, но и ботинки. Ходить стало больно. Так и передвигался вразвалку, как медведь.

Зная, что алкоголь крепкий союзник табака, тем не менее, мрачным дождливым вечером купил бутылку пива, зашел за угол магазина. Не успел откупорить, как из тьмы вылезла грязная лохматая образина, дыхнула гнилыми зубами, лошадиным жиром и чесноком.

— Закурить есть? — нагло спросила образина.

Петя носил с собой пачку «Парламента» на всякий случай, когда уж совсем пульс начнет останавливаться.

— Есть, — ответил он простодушно.

— Ах, ты еще и курящий?! возмутилось волосатое создание. — Курить вредно, на, получи!

В ту же секунду Речкин почуял возле носа зловонный кулак, а потом в голове зазвенело и треснуло. Придя в чувство, обнаружил себя в луже пива и грязи. Челюсть свернулась набок, но он быстро вернул ее на место. Сумка расстегнута, карманы вывернуты. Ни денег, ни телефона. Вот ведь, гад! Хорошо хоть документы оставил. В полицию, срочно в полицию!

Однако в полицию Речкин не побежал. Денег похищено было всего десять рублей, а мобильник старый, постоянно отключающийся. Но не скромный размер материального ущерба остановил Петю. Он вдруг почувствовал, что совершенно не хочет курить! И это после такого стресса. Долго думал почему, пока не вспомнил слова бандюгана: «курить вредно» и его власатый образ. Прямо юродивый Иоанн. Совпадение или…?

Петя боялся мистики, поэтому прервал полет мысли в том направлении. Но ведь, чудо!

И на утро Речкин не почувствовал тяги к курению. Челюсть болеть перестала, настроение выправилось. Грабитель у магазина, несомненно, сыграл позитивную психологическую роль. Физический стресс и моральная установка — курить вредно!

Впрочем, если бы я сказал, что сигарет нет, ничего бы не изменилось. Или изменилось?

Но к концу недели никотиновая тоска сначала легко, а потом все тяжелее стала давить Петю. Он в очередной раз принялся рассматривать в интернете страшные картинки со вскрытыми внутренними органами курильщиков, жевать мятную жвачку, но все бесполезно. В пятницу вечером понял, что терпение вот-вот лопнет. А тут опять Проктит. Украл уже не колбу, а микроскоп на батарейках.

И Речкина осенило. Очередным темным вечером купил пива, зашел за угол магазина. Ждать пришлось долго, выпил почти четыре бутылки, захотелось по нужде. Только зашел в арку, услышал за спиной:

— Закурить есть?

Слава богу, вернее Власатому, — подумал Речкин, — наконец-то!

— Могу предложить «Парламент», — с готовностью ответил Петя.

И снова знакомая фраза о вреде курения и вспышка в мозгу. На этот раз Речкин свернутой челюстью не отделался. Вся его физиономия превратилась в сплошной синяк, пришлось брать больничный.

Власатый явно переборщил, видимо, от того, что ничего в карманах Пети не обнаружил: ни денег, ни телефона. Ошибка, в следующий раз нужно поступать осмотрительнее, прихватить хотя бы мелочь, — решил Речкин. Курить-то ведь опять не хочется! Чудо! Ну, кто скажет, что не так?

В следующий раз? И сколько этот мазохизм будет продолжаться? — вдруг прикусил разбитую губу Петя. — Физический ущерб от небритого идиота явно превышает вред, наносимый организму табаком. Не дело. Очередная встреча может стоить жизни. Нужно что-то придумать.

Время активизировать извилины было. Только через неделю Речкин смог появиться в институте. Завлаб его встретил недобрыми словами:

— Страна требует прорывных открытий, а некоторые научные сотрудники являются на работу лишь для получения зарплаты.

— У меня справка, — хмуро ответил Петя.

— В метро купили? Буду ставить вопрос о вашей профнепригодности и увольнении, — в который раз пообещал Проктит.

У Пети уже имелся план, а теперь отпали всякие сомнения в необходимости его реализации. Сколько можно терпеть этого сволочного проктолога?

В пятницу в обычное время встал с пивом за магазином. На этот раз прихватил с собой баллончик со слезоточивым газом. Власатый ждать себя не заставил. Как только спросил — есть ли закурить, сразу же получил в кустообразную физиономию мощную перцовую струю.

Он не закричал, не схватился за глаза, а только протер чесночной пятерней бороду и повалился навзничь, дернув на прощанье правой задней конечностью. Пришлось приводить в чувство пивом. Уже через минуту у образины ожил лохматый нос, зашевелились шерстяные уши:

— Закурить есть?

— Обождите, — влил ему в пасть пенную жидкость Речкин. — У меня к вам дело. Хорошо оплачиваемое.

— Курить вредно, — не отступал от своего Власатый.

Тогда Петя съездил бомжу палкой по лбу, схватил за рваный воротник:

— Откажешься, в полицию сдам. Понял?

— Понял, — сразу же кивнул грабитель.

И зачем я должен себя изводить? — потирал Речкин руки по дороге домой. — Пусть враги изведутся. Главное — ликвидировать основной раздражающий фактор.

Через неделю, как раз к пятнице, осторожно подступился к Проктиту:

— Илья Сидорович, я к вам по личному делу.

— Что еще? — раздраженно передернул плечами завлаб. — Вопрос о вашем увольнении будет рассматриваться на коллегии во вторник. Подумать только, из-за этого бездарного хлюста отрывать от работы серьезных ученых! Развел президент демократию! Таких, как вы нужно из науки мусорной метлой выметать, а не дискуссии разводить. Метлой!

— Не хотите ли вечером пивка выпить? Угощаю, — неожиданно предложил Петя и Проктит растерялся, заерзал на продавленном стуле.

— Поздно спохватились. Да я с вами на одном поле…. И вообще предпочитаю пить пиво в одиночку, чтобы лучше думалось о возвышенном. Впрочем, вам этого не понять.

Речкин, конечно, не стал говорить, что пьянство «один на один» добром не заканчивается, наклонив голову, прошептал:

— На проспекте новый пивной бар открыли, «Белый желток» называется. Свежее пиво из Германии и недорого.

— Не интересуюсь, — как-то неуверенно сказал завлаб, что очень порадовало Петю. — Займитесь, наконец, работой, пока вас не…, пока вы еще здесь.

— У меня опять пробирки исчезли.

— Я не брал.

На этом беседа двух злейших антагонистов и закончилось. А вечером после работы, Речкину оставалось лишь проследить за своим непосредственным начальником. Он не ошибся. Проктит, выйдя из института, бодрым шагом направился не к метро, а на проспект, где недавно действительно распахнул двери «Белый желток». Когда он скрылся в чреве злачного заведения, Петя взмахнул рукой и из кустов тут же вылез Власатый.

— Срисовал личность?

— Закурить есть? — спросила образина, не изменяя своим принципам.

— Будет тебе и турецкий табак и миндальный ликер с квасом. Потом. Действуй.

Речкин не стал дожидаться начала «спектакля», на Власатого можно было положиться, а светиться рядом с местом преступления было неосмотрительно. Для подведения итогов операции и расплаты с образиной была назначена встреча в понедельник за магазином, где бомж несколько раз чрезвычайно резко обходился с Петей.

В понедельник, придя на работу, Речкин с «ужасом» узнал, что Проктит попал в реанимацию. Вроде уже на ладан дышит.

То-то, радовался Петя, будет знать, мерзавец, как жизнь порядочному человеку портить, к курению табака подталкивать. Кстати, всю неделю хотелось закурить, а когда узнал о «несчастье» с завлабом, тягу, словно рукой сняло. Не ошибся, не прогадал с заказом. Теперь Проктит на костыли переберется, ему не до меня будет. Если выживет.

Денег Власатому Петя, конечно, платить не собирался. Их просто не было. Да даже если бы и были! Пусть радуется, что в полицию за грабеж и членовредительство на него сразу не донес. А теперь-то с полицией самое время связаться.

Своим новым аппаратом светиться не стал, а найти в городе телефонный автомат оказалось делом непростым. Отыскал один единственный на вокзале. Набрал «02». «Хочу сообщить о личности бандита, напавшего на завлаба Проктита, записывайте». Петя не опасался, что бандюган укажет на него. Какие ваши доказательства? — как говорят в американских фильмах. Кому поверят — сотруднику известного института или алкашу волосатому из подворотни? Знать его не знаю и видеть никогда не видел. Все.

Вечером после работы купил пива, устроился на лавке у детского сада, чтобы издалека видеть угол магазина, где копы будут крутить Власатого.

Образина притащилась ровно в девять. Петя сначала уловил запах конского жира и чеснока, а потом уже увидел волосатого бомжа. Время шло, но никто на громилу наручники не надевал. Где эта чертова полиция? Не умеют работать.

Когда все сроки прошли, не утерпел, снялся с лавки, озираясь по сторонам, приблизился к Власатому. Все же интересно, что он Проктиту переломал?

— Ну? — задал короткий вопрос Петя.

— Закурить есть? — ожидаемо поинтересовался Власатый.

— Ладно, вот тебе двести рублей.

И тут Речкина повязали. Оперативники появились из стен, как тати. Плюхнули лицом в лужу.

— Можем зачитать вам ваши права, — сказали копы в штатском.

— Закурить есть? — неожиданно для себя спросил обескураженный Речкин.

Пете предъявили обвинение в организации нападения на завлаба Проктита. Власатого задержали случайно. В подворотню, где бомж метелил жертву, по малой нужде случайно заглянул какой-то пристав. Он и повязал бандита. У того нашли старый Петин телефон, по нему на Речкина и вышли.

Петя сидел на нарах, кусал локти — черт меня дернул дать Власатому деньги. Иначе хрен бы что доказали! О-о, я идиот!

Вечером в камеру привели бомжа. Он уставился на Речкина нечесаной физиономией, попросил закурить, а потом, не напоминая, что курить вредно, приложился огромным кулаком к Петиному лбу.

Жизнь никогда не меняет своего русла, обваливаются лишь берега, открывая судьбе дополнительные пути — дороги, — успел подумать Петя. — Кто ты, чудо власатое, реальный человек или призрак окаянный? Оказывается, не курить тоже вредно.

Василёк

— Надеюсь, охота будет удачной, — подмигнул Диме золотозубый продавец хозяйственного магазина, протягивая банку с крысиным ядом «Василёк».

— Эх, с вашим бы оптимизмом да начать жизнь заново, — вздохнул Дима и сдвинул брови. — А почему, собственно, «Василёк»? Как-то не вяжется.

Основание для сомнения имелось, Дима носил фамилию Васильков. Жена иногда звала его Васильком.

— Видимо, чтобы никто не догадался, — хмыкнул торгаш и постучал никотиновым пальцем по банке, где большими буквами было написано: «Труп крысы превращается в мумию, а потом исчезает и она». — Главное — безотходное производство. Ни запаха, ни пыли, одно воспоминание.

— То, что надо, — обреченно покачал головой Дима, купив еще деревянную мышеловку, резиновые перчатки и пластиковые очки.

В аптеке напротив он приобрел три больших шприца и настойку валерьянки. Настойку для себя.

В последнее время Васильков стал неврастеником. Потерял покой и сон. И все из-за Марика.

Как и все порядочные мужчины, Дима недолюбливал тещу, но ее кота Марика с некоторых пор просто ненавидел. И ладно бы, если эфиопский котяра только гадил в его тапочки и драл когти о новые пиджаки.

Главная подлость кота состояла в том, что он залезал на деревья и не мог с них спуститься. И деревья приходилось спиливать. Да не в лесу, а на дачном участке, где Дима двадцать лет выращивал собственноручно посаженные критские лиственницы, итальянские сосны и крымские кипарисы.

Марик, всегда застревал в таких местах экзотических ветвей, что к нему нельзя было подобраться. Орал громко, противно и долго, лишая сна даже жителей окрестных деревень.

Нет, животных Дима очень любил. Чуть ли не плакал над каждой пойманной на удочку рыбкой, засовывая ее еще живой в морозилку холодильника. Сердце обливалось кровью, когда под сенокосилку попадали лягушки и их, изуродованных, но еще живых, приходилось из сердоболия пристреливать из пневматического пистолета. Да что там лягушки, желтых муравьев было жалко. А приходилось давить насекомых каблуками резиновых сапог до боли в пятках, чтобы не обжирали капусту.

А тут целый кот. Не пропадать же живой душе из-за дерева! К тому же, во время очередной выходки Марика, теща так жалобно и тоскливо смотрела на Диму, что хотелось застрелиться.

Давно сгорели в печи средиземноморские и таврические красавицы. А в пятницу Марик добрался и до шикарной алеппской сосны. Дима выжидал двое суток, так и сяк пытался вскарабкаться по гибкому, гладкому стволу, но тщетно. После того как пришел не выспавшийся лесник и предложил бесплатно пристрелить кота разрывной пулей, Дима взялся за инструмент.

Рухнувшее алеппское чудо стало последней каплей. Васильков решился на преступление….

Ночью, надев резиновые перчатки и очки, принялся терпеливо ждать. Только перед рассветом раздался щелчок мышеловки. Есть! Дима повздыхал над тщедушным грызуном с обгрызенным наполовину хвостом, мысленно попросил у Космоса прощение за прошлые, нынешние и будущие грехи.

Разложив мертвого мыша на письменном столе, ввел в его тельце полный шприц «Василька». Показалось мало. Надо действовать наверняка. Добавил еще. Мышонок раздулся и стал похож на мультяшный персонаж.

Ну, так. Марик любит мышек, где-то их ловит и притаскивает на крыльцо, хвастается. Нате, мол, смотрите, какой я замечательный охотник. Но ест редко, гаденыш, в основном поиграет, бросит и бежит за новой добычей. Приходится за ним убирать. Как бы на этот раз осечки не вышло.

На цыпочках, чтобы не скрипели ступеньки лестницы, спустился на первый этаж, заглянул в комнату тещи. Марик, как всегда, спал в ногах у хозяйки.

Нет, к кровати подбрасывать нельзя. Варвара Кантемировна спит чутко, проснется, все поймет, она догадливая. Нужно сначала куском колбасы эфиопа приманить.

Но колбаса не понадобилась. Кот приоткрыл фосфорный глаз, выпустил когти, зевнул. Потом мягко спрыгнул с постели, задрав хвост, побежал к Диме, молниеносно выхватил из его рук отравленного «Васильком» мыша. Стал метаться с ним по веранде.

Васильков отворил входную дверь, с облегчением выпустил Марика во двор. Тот тут же скрылся со своей добычей в кустах черной смородины.

Приятного аппетита, дружище! Жаль, конечно, красивый был, но нервы дороже.

Собрав преступный реквизит в полиэтиленовый пакет, чтобы днем незаметно сжечь, Дима в приподнятом настроении лег спать.

До завтрака жена и теща распугали на участке своими голосами всех птиц. Звали Марика. Напрасно. Кот исчез бесследно.

— Может, опять на дерево забрался? — с испугом смотрела на Диму Варвара Кантемировна.

— Тогда бы орал как резанный, — спокойно ответил Дима, запивая жирный кусок буженины крепким кофе. — Вернется, если соседи все же не утопят.

— Дима! Василёк! — взвилась жена. — Как тебе не совестно! Марик ведь не знает, что залезать на деревья нельзя.

«Да? А он знает, подлец, что редкие деревья, вот этими самыми руками выращенные, тоже пилить нельзя?» — хотел спросить Васильков, но, конечно, промолчал.

— Шутка. Пойду, поищу.

Искать, разумеется, не стал. А кого искать? Если верить надписи на отраве — «Труп крысы превращается в мумию, а потом исчезает и она».

Интересно, от Марика еще что-нибудь осталось? Например, хвост. Или тоже, того, растворился без остатка? Неплохо было бы сохранить что-нибудь на память. Впрочем, ну его к черту, одна пакость была от этого кота.

Так, покричал в лесу до приличия. Вернувшись домой, изобразил на лице скорбь, развел руками:

— Как в воду канул.

— Типун тебе на язык, — отреагировала жена, как-то нехорошо посмотрев на Диму.

— Ты чего косишься, — зарделся Васильков. — Я-то тут причем?

Супруга опустила пытливые глаза:

— Может, змея укусила?

— Укусила, приползет. Коты не сразу от гадюк подыхают.

— Дима!

От расстройства у жены случился страшный аппетит, а у тещи наоборот — пищевая апатия.

Отказывалась принимать даже пироги с грибами и луком. Без какой-либо заинтересованности поставила разогревать на плиту вчерашний борщ, который накануне сама варила и сама же нахваливала.

Не дождавшись, когда суп закипит, супруга сунула в кастрюлю нос:

— Не борщ, а праздник объедения, свекольный Хэллоуин.

— Как вы можете думать о желудке, когда пропал член семьи! — вытирала слезы Варвара Кантемировна.

— Найдется, — облизал приготовленную ложку Дима. — Куда он денется от заботливых и всепрощающих родителей?

Жена в сердцах бросила половник. Она так и не поняла — шутка это мужа или нечто другое. Пока раздумывала, борщ на плите забурлил, побежал через края. А ведь не хотела в такую жару доводить до кипения. Пришлось ставить на траву остывать.

Ели молча. Дима полез за добавкой. Подцепил половником что-то объемное в капусте. Свинина. Нет, не похоже.

— Мама! — я же просил не класть в борщ лук, а тут целая головка. У меня же гастрит.

— Вчера кушал и ничего, — равнодушно ответила с крыльца теща, пристально всматриваясь вдаль. — И не клала я никакого лука.

— А это что? — разгреб в своей тарелке овощной клубок Васильков.

— Тебе виднее.

Боже! Под овощами клубком показался обрубок хвоста, а потом голова мыша с выпученными от варки белыми глазами.

Жена схватилась за горло, выскочила в сад.

— Мышь съели! — выдавила она из себя вместе со струями борща.

— Да ты что?! — всплеснула руками теща и тоже начала давиться приступами тошноты.

А Дима окаменел. Мышонок был в точности такой же, как и «подаренный» Марику.

Неужели…? Каким образом эта тварь попала в борщ? Если бы кот был здесь, можно было бы предположить, что он подбросил мышку в кастрюлю, когда борщ остывал. Но ведь эфиопский проходимец наверняка опять застрял на каком-то дереве.

И тут раздался радостный крик тещи:

— Марик, мальчик мой! Ты где был? Слава богу, живой и здоровый!

Варвара Кантемировна схватила кота на руки, принялась вертеть как плюшевого, целовать в мокрые усы.

В душе Василькова завяло лето, началась ветреная осень. С листопадом, холодным дождем. Надпись на упаковке с крысиной отравой всплыла в сознании, дьявольскими иероглифами: «Труп крысы превращается в мумию, а потом исчезает и она».

Посмотрел через окно на блюющую жену — не начала еще растворяться? Да и черт с ней. Жен может быть много, а я один. Вот ведь, африканский убийца! И что теперь делать?

Опустился на стул, стал прислушиваться, когда в животе начнут лопаться внутренности.

— Подумаешь, мышь! — не могла не нарадоваться на целого и невредимого кота Варвара Кантемировна. — Не кусок дерьма, в самом деле, сварился, а тоже мясо. Ха-ха! Даже если мышь была переносчицей бубонной чумы, бациллы погибли в кипятке.

— Мама! — простонала супруга.

Крысиный яд вряд ли распадается при нагреве, лихорадочно соображал Дима. Вот ведь, вражий Марик! Специально подбросил отравленного мыша в борщ. А умирать, тем более в муках, совсем не хочется, какие наши годы!

— Скорую! Немедленно вызывайте скорую помощь! — завопил вдруг как резаный Васильков, почувствовав внутри некоторое жжение. — Я эту мышь крысиным ядом накачал!

Жена оторвала голову от кустов крапивы:

— Ты что, дурак? Зачем?

— А затем, что мне надоели ваши коты на моих деревьях! Мне надоело губить то, что с таким трудом создавал! А все из-за вас! Вы всю жизнь мне отравили… Нет, не надо скорой. Поздно. Это конец, бесславный, но закономерный. За мою мягкотелость. О! Он посмеялся надо мной. Так смейся и дальше, гнусный котяра, гляди, как будет погибать в судорогах человек, призванный к великим свершениям! Пусть на земле останутся только глупые и бездарные коты!

— В самом деле, пора вызывать скорую помощь, — вполне спокойно отреагировала на истеричный монолог зятя Варвара Кантемировна. — Дочь, зачем ты позволяешь ему с утра пить? Диме и грамма нельзя.

— Не пил я! — прохрипел уже осипшим голосом Васильков. — Не верите?

Он сбегал к кострищу, где уничтожался дачный хлам, принес полиэтиленовый пакет, высыпал к ногам тещи содержимое. Разворошил груду ногой.

Варвара Кантемировна подняла перчатку, потом шприц.

— Я всегда говорила, что от алкоголизма до наркомании — один шаг.

— Вот, — сунул ей Васильков под нос банку с отравой.

— Очки забыла где, не разгляжу.

Не замечая ожогов от крапивы, жена вытерла об нее руки, взяла яркую банку с названием «Василёк».

— Это что, твой любимый корм? — попыталась пошутить она.

И через две секунды упала в обморок.

— А так ты, зятек, хотел моего сыночка на тот свет отправить?! — обнажила желтые зубные протезы теща.

— К черту Марика! Подумайте, если не обо мне, так о своей дочери. Она сейчас растворится как Снегурочка на костре! Глядите, у нее уже локти синеют.

— Не трогай мою дочь ядовитыми пальцами! Еще до ЗАГСа предупреждала, что ты ей не пара. Для начала я о тебе позабочусь, — потянулась теща к поленнице, нащупывая колун.

И вдруг рука ее повисла в воздухе.

— Погодите. Так я же борщ утром ела, холодным. Прямо из кастрюли.

— Мама, как вам не стыдно прямо из кастрюли, — очнулась дочка.

— Так что же, и я растворюсь вместе с вами, как крыса?

— Ага! — удовлетворенно кивнул зять.

Над лесом и полноводной рекой раздался душераздирающий крик «Спасите!» Кто именно кричал: Варвара Кантемировна, ее дочь или Дима, пьяный лесник не разобрал, но врачей вызвал.

Всех троих погрузили в санитарную лодку, предварительно уколов димедролом. Марик запрыгнул на грудь тещи, которая стонала и, закатив глаза, пыталась думать о вечном.

Дима покосился на Варвару Кантемировну: хоть бы в последние минуты жизни ее не видеть вместе с проклятым котом.

Неожиданно глаза его широко открылись, заблестели. Эфиопский проходимец держал в зубах мышь с обгрызенным хвостом. Была она тщедушная, но с круглым животиком, словно ее надули через соломинку.

Это же моя мышка, точно, вон ноготок на правой лапе сломан, я заметил! Значит, в борще побывала другая тварь? Но как она туда попала? Хм. Видимо унюхала вкусное, забралась на поленницу, да и свалилась в кипяток. И почему тут все мыши бесхвостые….?

Хотел уже крикнуть: стойте, не надо в больницу, я ошибся, мышь была не ядовитой! Но передумал. Критические ситуации обнажают человеческие души, которые в обычных условиях так и остаются для тебя потемками.

Нет, надо посмотреть, на что еще способны по отношению ко мне две эти выдры. И сделать соответствующий вывод. А неплохо было бы, если бы они растворились к чертовой матери, без остатка, как от средства «Василёк». Ни запаха, ни пыли, одно воспоминание.

Кот раскрыл пасть и накаченный «Васильком» грызун упал за борт. Покачиваясь на волнах, тушка медленно поплыла по течению.

А жизнь Василькова явно меняла направление течения, но в какую сторону теперь его понесет, он еще не догадывался.

Блеф дегенерата

Чтобы быть охранником, нужно иметь отменное здоровье. Чтобы в течении суток не умереть от скуки и тоски в каком-нибудь универсаме, а потом два выходных дня заливать водкой мысли о собственной бездарности.

Люди нефтяными вышками ворочают, а ты только и способен на то, что крутиться собакой вокруг чужого добра. Не каждый выдержит.

Здоровье Илья Пяткин имел замечательное. Конечно, и он иногда переживал, что годы сгорают впустую, но не сильно.

Хлеб есть, зрелищ хватает. Чего еще надо? Парень он относительно молодой, может, еще и улыбнется удача.

Был Илья сутул, желт невыразительным лицом. Штаны всегда висели на худом заду мешком, и у него часто, без видимой причины, чесалась пятка. А еще он имел грустные оленьи глаза и две непричесываемые макушки, которые постоянно торчали попугайными хохолками. Но нет-нет, да и проскальзывала в его взгляде какая-то отчаянная чертовщинка. Что это, для чего он не понимал.

Так бы и тянулись безликие будни неизвестно сколько, если бы однажды Илья не нашел во время дежурства в гипермаркете лотерейный билет. Обычный билетик то ли Спортлото, то ли Гослото. Он и не разглядел его толком. Почесал пятку под стоптанным ботинком, сунул в карман, принялся мечтать, как выиграет пару миллионов. Купит себе домик где-нибудь на берегу реки и станет ловить горбатых лещей.

Вполне себе безобидные мечты прервал старший охранник-контролер Купоросов:

— О чем грустишь, Пятак, о потерянном Крыме? Ха-ха.

Ни к Крыму, ни к Киеву Пяткин не имел никакого отношения. Как и ко всему окружающему миру. Он сам по себе, мир сам по себе. Купорос всегда шутил не смешно и не в тему.

— Да нет, — вздохнул Илья, которого мужики в магазине звали Пятаком, а женщины, видимо, из жалости, Пятачком. — Вот выиграл в лотерею десять миллионов и теперь думаю, во что лучше вложить.

Соврал и глазом не моргнул. И не удивился собственному вранью. Даже понравилось.

— Да ну?! — разинул рот Купоросов. — Врешь. И давно?

— Месяц уже.

— И молчал! Охрану, значит, теперь побоку?

— Почему? Мне нравится.

— Ну, ты даешь! Точно Пятачок. И не проставился, зажал. Все вы миллионеры такие. Завтра после смены накрывай в подсобке поляну. И слышать ничего не желаю. Всем нашим сообщу.

Пяткин пожевал потрескавшимися от пива на ветру губами. Он чувствовал, что ложь приподняла его над обыденностью и понесла в какой-то другой, неизвестный, но явно нескучный мир.

На какие шиши накрывать поляну? Вчера на последние две бутылки лимонного ликера купил. До сих пор отрыжка цитрусовая.

Нащупал в кармане мелочь, определил пальцами достоинства монет. И двух червонцев не наберется. А зарплата через два дня. Хорошо хоть до метро бесплатно возят.

К вечеру о новоиспеченном миллионере знали все сотрудники магазина. Подошла кассирша Валя, подмигнула:

— Снова жениться не собираешься?

Жена пару лет назад сбежала от Ильи с актером театра юного зрителя. Печать в паспорте осталась, а от супруги до сих пор ни слуху, ни духу.

— Кандидатуры нет, — изобразил Пяткин на лице равнодушие напополам со скукой. — Одни кривоногие попадаются.

— Зато у меня ноги, как у Джулии Робертс. А? — подмигнула кассирша сразу двумя глазами и поддернула платье на крепких ляжках. — Может, подойду?

— Ты жадная.

— С чего взял?

— Попрошу в долг, не дашь.

— Ты же миллионер!

— Все средства в сырьевые компании вложены. Вчера из Газпрома звонили, на совет директоров приглашали.

— Ну да…!

Валя не только дала пять тысяч, но и притащила на следующий день из дома трехлитровую банку салата оливье собственного производства, а также бутылку самогона.

После девяти вечера в подсобке собрались, все свободные сотрудники. Одни пришли выпить на халяву, другие постоять рядом со счастливчиком. Говорят, счастье-то заразно.

Валины деньги Илья потратил на армянский коньяк, шотландские виски, крабов и зернистую икру. Заведующая рыбным отделом даром хотела отдать крабов, но Пяткин поднял вверх ладонь:

— У нас, миллионеров, так не принято.

Инициатор мероприятия Купоросов отсутствовал, подвернул ногу.

— Как же теперь жить собираешься? — закусывал Валиным оливье начальник охраны Девушкин.

— Все зависит от биржи ценных бумаг, — вяло ковырялся в крабах Пяткин. — Думаю, в рост пойдут. В Интернете виллу под Ниццей присмотрел. А остальные средства в оборот. В оборонку теперь неплохо реинвестировать.

Умные слова Пяткин заучивал всю ночь и не напрасно.

— Да-а, — протянул начальник. — Как-то несолидно получается. Такой человек и в простых охранниках ходит. Зачем тебе это?

— От народа отрываться не хочу, — повторил слова какого-то большевика Пяткин. — Не гордый.

— Понятно, — кивнул взмокшим от коньяка носом Девушкин. — Подумаем.

Через два дня утром Илья утянул за полки с кастрюлями, вышедшего на работу Купоросова. Протянул металлическую фляжку с коньяком.

— Прими за мое здоровье, тебя на банкете не было.

— Ты что?! Заметят, выгонят.

— Этот сектор не просматривается. Сто граммов не помешает. Для тонуса.

Пяткин не раз замечал, что Купоросов иногда мучается по утрам. Явно не от высокого давления.

В точку. Старший охранник поправил на груди бейджик, пригнувшись, сделал из фляги большой глоток. Потом еще один.

А через минуту Илья подошел к вздыхающей над чеком бабке в розовых рейтузах с полной телегой диетических яиц.

— Обсчитали?

— Каждый раз без тысячи домой возвращаешься, — не глянув в сторону Ильи, прошамкала старуха.

— Жулики, — поддакнул Пяткин. — И пьют с утра. Прямо на работе.

— Да ну?! — изумилась бабка. — Совсем стыд потеряли.

— При Сталине такого не было. Вон тот, видите, белобрысый охранник с красными ушами? Уже коньяком опохмелился.

Старуха, наконец, повернула голову, прищурилась:

— Да ты же один из них, чего тогда наговариваешь?

— Честные люди есть везде, а я в партию вступил. Под аркой кабинет начальника охраны Девушкина. Я бы на вашем месте сообщил о безобразии. И жалобу в книгу написал.

Отошел, заложил руки за спину. Старуха еще немного повздыхала над чеком, потом решительно покатила телегу к кабинету Девушкина, мстительно косясь на ничего не подозревающего Купоросова.

Старшего охранника-контролера выгнали сразу. Бабка накатала в книгу жалоб и предложений обстоятельный пасквиль.

Вскоре Пяткина вызвал начальник охраны, и, извиняясь непонятно за что, предложил место «алкоголика» Купоросова.

Помявшись для приличия и еще раз напомнив, что не хочет отрываться от народа, согласился. А через полторы недели позвонил с таксофона директору гипермаркета Клавдии Афанасьевне Подпрудкиной. Говорил ровным, доверительным голосом:

— По имеющимся у меня сведениям, начальник охраны Девушкин создал мафиозную структуру и обкрадывает ваш магазин. И до того уже обнаглел, что каждый вечер выносит в карманах плаща по килограмму голландского сыру. Если не примете мер, сообщу на Петровку.

Небольшим куском голландского сыра Пяткин запасся заранее. Прошел незаметно в раздевалку, засунул в широкий карман плаща начальника охраны. А вечером стал свидетелем неприятного разговора Подпрудкиной и Девушкина.

— Я так вам доверяла, — доносилось из кабинета директора. — Воевали в Афганистане, приличный человек, а воруете сыр.

— Какой сыр? — возмущался главный охранник. — Это провокация.

— А что у вас в кармане?

Картину Илья не видел, но судя по звукам, догадался, что Девушкин извлек из плаща подброшенный кусок голландского сыра.

— Ничего не понимаю.

— И я не понимаю, — раздраженно говорила директор. — И зарплата хорошая и соцпакет. Что же вам еще надо было? Нет, создали банду. В общем, следовало бы обратиться в полицию, но я это дело раздувать не хочу. Пресса, телевидение, ой! Думаю, вы примете единственно правильное решение.

Говорили, что после этого Девушкин спился, а потом застрелился. Или наоборот. Впрочем, Пяткину было абсолютно все равно.

Навертел номер на том же таксофоне. На этот раз директрисы.

— Извините, ради бога. У вас трудится Илья Саврасович Пяткин. Потеряли, к сожалению, его мобильный телефон. Не могли бы ему передать, если вас не затруднит, что заседание акционеров нефтяной компании состоится в пятницу в 12.00. Очень просим его быть.

Как и ожидал, его немедленно вызвала Клавдия Афанасьевна. Долго смотрела в окно, курила коричневую сигарету.

— И почему людям нельзя верить? — тихо и грустно спросила она.

— Потому что они сами никому не верят, — спокойно ответил Илья.

— Да? — резко обернулась директор. — Вот вы — акционер крупной сырьевой компании, а работаете охранником. Зачем, почему? Экстравагантность?

— Не хочу отрываться от народа.

— Хм. Наслышана про ваши миллионы. Кстати, вам просили передать, что заседание акционеров в пятницу. У вас есть высшее образование?

— Закончил с отличием военно — космическую академию.

Соврал и, конечно же, не моргнул глазом. Вряд ли будет проверять. Если что, диплом в метро можно купить.

— О космосе потом поговорим. Ладно? Предлагаю занять должность начальника охраны. А то миллионер, и — простой охранник. Не солидно. Что обо мне подумают? Народ от вас никуда не денется.

— Я не согласен.

— Отчего же?

— Не в моих принципах занимать место несправедливо уволенного человека.

— Этот несправедливо уволенный человек вагонами воровал. Правда, не знаю каким образом, но это теперь неважно.

— Да? Тогда согласен.

Так всего за месяц из обычного охранника-топтуна Пяткин превратился в начальника охраны гипермаркета. От переполнявших эмоций, ущипнул Валю за пышную ягодицу. Кассирша игриво ойкнула, в ее глазах появилась надежда и тут же погасла. Слишком большая пропасть появилась между ними. Не деньги разделяют людей, а социальное положение.

Останавливаться на полпути Илья не собирался. Зарплата теперь была очень даже ничего. Купил шикарный черный костюм от «Sartoria Reale» в еле заметную полоску и несколько акций нефтяной компании. Положил акции, в карман, зашел в кабинет директрисы.

Подпрудкина печатала на компьютере, а Илья сел напротив и как бы невзначай выронил ценную бумагу.

— Что это у вас? — тут же клюнула Клавдия Афанасьевна.

— Да так, ерунда, мелочь. Пара акций «Черного золота».

— Ничего себе, ерунда, — ухмыльнулась директор. — Как прошло заседание? Как вам на новом рабочем месте? — задала она сразу несколько вопросов, и ни на один не дожидаясь ответа, сказала:

— Завтра совет директоров холдинга. Хочу вас познакомить с полезными людьми.

Встреча оказалась чрезвычайно полезной. После заседания Подпрудкина представила его заместителю руководителя сети гипермаркетов холдинга «Белый маг», с которым он выпил пару рюмок водки.

— И большой у вас пакет ценных бумаг? — вежливо поинтересовался заместитель Хорьков.

— На фондовом рынке меня уже неплохо знают, — уклончиво ответил Пяткин.

Обменялись визитками.

Через неделю набрал номер секретаря Хорькова:

— Извините, ради бога. Из администрации президента беспокоят. Да, да, со Старой площади. В вашем холдинге трудится господин Пяткин, мы его визитку потеряли. Не могли бы ему передать, что в пятницу его ждут в Кремле. Проход через Боровицкие ворота. Пропуск будет на вахте.

«Шеф! — раздалось в трубке. — Тут из Кремля какого-то Пяткина разыскивают». «Цыц! — послышался окрик. — Если не знаешь человека, не называй его «какой-то!»

Трубку взял Хорьков, промочил горло из графина, заговорил громко, как раскаявшийся дезертир перед трибуналом. «Даже и не думайте переживать. То есть, непременно передам».

Пяткин тут же переключился на Роспотребнадзор и сообщил от имени ветерана Второй мировой войны, что в гипермаркете по такому-то адресу постоянно торгуют просроченными продуктами. Купил кефир и чуть не умер от дизентерии. А от водки вообще началась экстрасистолия. «Если не примете меры, пожалуюсь в администрацию президента. На вас».

Жалобу продублировал в мэрии, налоговой инспекции и Союзе потребителей. Три раза в течение недели.

И в торговом центре высадился десант. Проверяющих было много, словно термитов в термитнике. Разумеется, нашли, кучу нарушений. А где их нет?

В эти дни снова пришлось мобилизовать печень. Подпрудкина активно лечила нервы коньяком, и Илья считал своим долгом ее поддерживать морально и физически.

Поверки выбили из колеи не только директрису, но и руководителей холдинга «Белый маг». Дыма без огня не бывает. Значит, Клавдия Афанасьевна и вправду запустила хозяйство. Пора менять. От греха подальше.

И сняли.

И позвонили Илье от Хорькова, поинтересовались какое у него образование.

— Плешку закончил, — непринужденно соврал Пяткин.

Через неделю Илья уже сидел в кресле директора гипермаркета, а Подпрудкину срочно отправили в зарубежный филиал. В Белоруссию. Якобы временно. Она предлагала Илье поехать вместе с ней, но он приказал секретарше Вале больше с Клавдией Афанасьевной никогда не соединять.

Бывшая кассирша Валя не нарушала дистанции, не намекала Илье на женитьбу и, вообще, не позволяла себе вольностей. Только вытащенные из нищеты индивидуумы способны на собачью преданность. Им есть с чем сравнивать нынешнюю жизнь. И Валя была предана Пяткину. К тому же обладала недюжинными талантами, дремавшими ранее в ней из-за ненадобности.

За полгода Илья неплохо заработал. И честно и не очень. Удалось купить даже ролс ройс. Правда, подержанный. Левыми делами заведовала именно Валя, Пяткин в них не вникал. И она же помогла грамотно наладить торговое производство. Поменяла конфигурацию залов, рекламы, лично следила, чтобы на полках не было просроченного и бракованных товаров. Деловой рейтинг магазина значительно вырос. Пяткин получил от руководителей холдинга благодарность и 2млн. рублей в придачу.

А однажды Илью, как успешного руководителя, даже показали по телевизору. Перед камерой он, конечно, растерялся, но пару слов из себя выдавил. Валя вытребовала у телекомпании копию сюжета и теперь его регулярно крутили на мониторах торгового центра.

Как-то промозглой осенью он сидел в мягком кресле своего кабинета, потягивал мартини с прозрачной испанской вишней и в тысячный раз смотрел себя по телевизору. Зазвонил прямой городской телефон.

— П-пяткин? — заикались в трубке. — В д-депутаты хочешь?

А почему бы и нет? — облизнул сладкие губы Илья. Неплохая идея.

— Кто говорит?

— Айб-болит. Знаю, что х-хочешь. Готовь б-бабло.

Звонок, конечно, неожиданный, принялся лихорадочно рассуждать Пяткин, но не такой уж и странный. Его показали по телевизору, представили как успешного и небедного предпринимателя. Буржуев не любят лишь на словах. Когда они дают деньги, любят. Давать необязательно, главное пообещать.

— Выборы только через три года. Вместо какого же депутата? — задал деловой вопрос Илья.

— Б-баблуйский выдохся.

— Из правящей партии? Так он же пока… жив. В новостях сегодня видел.

— Вот именно, п-пока. Жди.

На следующий день Илья поехал на работу не по бульварам, а через Охотный ряд. Проезжая мимо Госдумы, подумал о кресле спикера. А с него и Кремль как на ладони.

Смущали несколько вопросов. Каким образом будет решена «проблема» с Баблуйским? Становиться соучастником темных дел он, разумеется, не хотел. Или все это розыгрыш, звонил сумасшедший?

Однако вскоре все телеканалы сообщили о внезапном и таинственном исчезновении депутата Баблуйского. Пообещал жене быть дома к восьми часам и словно испарился. Шофер показал, что довез народного избранника до самого подъезда, видел, как тот в него заходил.

Началось. Обратной дороги нет, ужаснулся Илья. Но быстро взял себя в руки. А зачем она, обратная-то дорога? Неприятным типом был этот Баблуйский. Физиономия, словно у графа Дракулы. К тому же не раз писали, что он из Солнцевских братков. Черт с ним, с Баблуйским, не жалко. А я пользу народу принесу. Достоевский пусть пока отдохнет со своей слезой младенца. Здесь можно и переступить черту.

Звонок.

— Н-ну как, П-пяткин, — заикался неизвестный, — надумал?

— Да, — выдохнул Илья.

— Т-то-то. Двадцать лямов в рябчиках и ты к-король. Бабло принесешь в м-морг 366-ой больницы. З-зайдешь ночью с торца, первая д-дверь направо. Посылку оставишь в холодильнике для т-трупов. Камера-15.

— А как-нибудь иначе нельзя? — испугался перспективы оказаться в морге Пяткин.

— И не шути, а то т-тебя туда труповозка привезет. П-понял?

— Как не понять, — вздохнул Илья. — Что с Баблуйским?

— П-полный порядок.