Бесплатный фрагмент - Избранные рассказы

АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ИСТОРИЯ

Иерихоновы трубы Теслы

1

Март 1916 года. Западный фронт.

…Часам к девяти по полудню канонада затихла. Подполковник Трубачёв неожиданно понял, что в этот момент весь этот мир, с его железными трещотками и грохочущими цепями, для него не так уж и важен. Нахлынувшая мягкая вечерняя тишина вернула его на мгновение в довоенные дни, когда с супругой прогуливался по Грибоедовскому каналу, среди таких же, как он обывателей. Тогда о войне никто и не думал.

— На молитву! — доносится до него крик фельдфебеля.

Трубачёв пятится и пытается уйти. Он уже давно не верил в бога, который отвернулся от русских в один из зимних дней 1905 года.

— Говорят, гвардейский корпус заставил австрияков поддаться, — весело бросил капитан Нехлюдов и хлопнул его радостно по плечу. — Пойдемте на молитву, сударь.

— Ну, уж нет. Вы мне дайте пару часов в этой тишине вздремнуть, а то сами, ваше благородие знаете, что опять канонада начнется.

— Ну, как изволите…

Капитан ушел, а подполковник спустился в землянку. Вот уже, который год воюет, а привыкнуть к «комфорту» так и не смог. Трубачёв иногда завидовал тем офицерам, что квартировались в избах. Боялся, что когда-нибудь от длительного сидения под землей и клаустрофобия начнется. Одним словом — не курорт. Постоянная канонада. То русские обстреливают позиции, то австрияки.

Расположился на нарах. Под голову мешок подложил, собирался уснуть, но поспать не дали. Приблизительно в одиннадцатом часу примчался ординарец из штаба корпуса. Трубачёва растолкал караульный и сообщил, что его требуют. Пришлось подниматься и идти.

Ходил слух, что со дня на день должно начаться наступление. Отсюда и затишье. Такое ощущение, что буря начинается. Впрочем, дыма без огня не бывает. За пару месяцев до этого дня сюда доставили какое-то странное оборудование. Начался даже монтаж. На какой он стадии был процесс, Трубачёв не знал. К оборудованию допускались только солдаты и инженеры, что привезли ящики на его участок.

После того, как подполковник прочитал шифровку из штаба, понял — проект явно завершен. В штабе корпуса сейчас прибывали Николай Николаевич Романов и Никола Тесла. О последнем Трубачёв ни разу не слышал, но явно важная шишка, раз прибыл с самим Великим князем. К тому же Николай Николаевич в прошлом году был по приказу государя отстранен от армии. Чем он занимался сейчас, не известно никому.

Приказал найти угол для ординарца, сам отправился в землянку, рассчитывая, что важные персоны раньше десяти утра на позициях не появятся. Ошибся.

На рассвете Трубачёва разбудил голос караульного:

— Ваше благородие! Господа из штаба.

Подполковник вскочил. Натянул сапоги, что стояли у нар. Быстро застегнулся на все пуговицы, накинул шинельку и выскочил из землянки, понимая, что вряд ли Романов с Теслой уже приехали. Видимо разведка донесла об их приближении.

Вытянулся по струнке и стал ждать. Затем взглянул на часы. Восьмой час. И чего им в штабе корпуса не сидится?

Шум двигателей привлек внимание подполковника. Он взглянул в ту сторону, откуда они доносились, и разглядел Руссо-балт. Тот ехал вдоль позиции. Спутать Великого князя с кем-то другим трудно. Он даже в машине высился над всеми.

Рядом с ним, по всей видимости, Тесла.

2

Весна 1884 года. Франция.

Чарльз Бечлор вот уже целый час ждал Теслу. Гениальный изобретатель, а в этом американец был уверен, запаздывал. Что сейчас у того творится на душе, Чарльз и представить не мог. Руководство компании явно нехорошо поступило, не выплатив Николя, как называл того Бечлор, заработанным денег. Сумма небольшая, но способная подтолкнуть изобретателя к новым гениальным проектам. Чарльз надеялся, что этот конфуз был совершен без ведома Эдисона. Если уж здесь не желают видеть Теслу, то в Америке ему завсегда будут рады. Бечлор заранее, ещё вчера написал для изобретателя письмо. Пока ещё его слово как-то влияло на Эдисона. Прислушивался он к его советам, и сейчас должен будет прислушиваться. Тут главное недоразумение исправить. Уговорить Николя ехать не в Россию, о чем тот не раз говорил ему тет-а-тет при их встречах, а в США. Чарльз чувствовал запах денег. Прекрасно понимал, какие барыши можно будет получить…

Бечлор вновь взглянул в сторону двери, когда она скрипнула. В этот раз на пороге стоял Никола. Твидовое пальто, кашне. В руках зонтик. Не удивительно, но Тесла как ребенок носится со своим здоровьем. Боится, как огня любой простуды.

Серб оглядел бистро и заметил американца. Помахал ему рукой и направился к столику.

— Рад вас видеть, друг мой, — проговорил он, пожимая руку Чарльзу. — Вы хотели со мной поговорить?

— Хотел. Думаю, за обедом это будет сделать куда сподручнее. Важные решения лучше принимать на сытый желудок.

— Возможно, вы правы, Чарльз. — Пальто уже висела на вешалке, а Никола так и не спешил присоединяться к трапезе. — Вот только сейчас у меня почти нет денег. Сами знаете, как нехорошо со мной поступили в вашей конторе.

— В нашей, — попытался его поправить американец. Тесла отрицательно замотал головой.

— Нет в вашей. — Проговорил он. — Я ушел оттуда. Не люблю, когда люди не выполняют свои обещания. — Никола пристроил котелок и начал озираться. Затем подозвал официанта и спросил, где находится туалет. Попросив его подождать, ушел мыть руки.

Бечлор проводил его взглядом, понимая, что тот всё ещё колеблется. Мечется между русской столицей и престижной работой. Если он всё ещё верит в Эдисона, то у Чарльза есть хоть небольшой, но шанс. Нужно только уговорить.

Тесла вернулся за стол. Сел. К нему подошел официант и протянул меню. Никола, недолго думая, выбрал суп. Устриц и красное вино урожая 1860 года. Пока ждали, посмотрел на американца и спросил:

— И всё же о чём вы хотели со мной поговорить, Чарльз?

— О вашем будущем. Вы уже решили, что будете делать?

— Уже решил. Поеду в Россию.

Двух часовой разговор, в результате которого Бечлор был на сто процентов уверен, что ему удалось убедить Теслу не ехать вСанкт-Петербург. Пришлось, правда, вытерпеть некоторые причуды серба. Давно бы уже привыкнуть должен был, но не получалось. Никола несколько раз вставал из-за стола и уходил мыть руки. Один раз он вскочил и закричал, что есть суп, который пару минут назад принесли, не будет. Черная муха свалилась в тарелку. Прибежал откуда-то хозяин заведения. Божился, что это случайность. Обещал заменить. Чарльз поразился, каким настырным оказался серб. Тесла заявил, что больше обедать в заведении не будет. И ещё, что видимо больше всего перепугала хозяина, будет всем знакомым говорить, а их у Николя оказалось предостаточно, чтобы те не обедали здесь. Владелец пообещал, что вся оставшаяся на столе еда будет за счет заведения. Когда он ушел американец только прошептал:

— Вот всегда бы так.

Тесла не обратил на его слова внимания. Вместо этого он вновь убежал мыть руки.

И всё же ему удалось убедить, а это была маленькая, но победа.

***

Погода была хорошая. Солнце играло своими лучами по водной глади. С десяток кораблей, что жду в порту.

Никола вытащил из кармана рекомендательное письмо к Эдисону и покрутил в руках. Смотрел на него и думал.

Через несколько дней после его разговора с Бечлором, он случайно столкнулся с Яблочкиным. Русский при виде его обрадовался и чуть ли не целоваться полез. Ох уж эта русская натура.

— Слышал я, Никола, что у вас неприятности с Континентальной компанией Эдисона. — Проговорил он, обнимая серба. Тот еле успел избавиться от его объятий.

— Откуда вы знаете? — Спросил Тесла.

— Земля слухами полнится, — подмигнул Павел Николаевич. — Ну, и куда вы теперь?

— Да подумываю в Америку податься к Эдисону.

Русский не сдержал смех.

— Я смотрю вы, Николай, любите на одни и те же грабли наступать, — молвил он, — они один раз вас обманули, так вы второй раз к ним лезете. Ехали бы в Россию. Там наука сейчас под личным контролем государя батюшки. Вы подумайте над моими словами.

Уговаривать, как американец не стал. Снял с головы котелок, поклонился и ушел.

Прошло две недели, и вот он приехал в Кале. Отсюда уходил пароход в Новый свет. Хотел, было уже билет покупать, но вдруг вспомнил разговор с Яблочкиным. Вытащил из кармана письмо к Эдисону и минут пять глядел на него, наконец, не выдержал — выругался. Скомкал конверт и швырнул в воду.

Он принял решение. Вместо того чтобы идти к кораблю, что отправляется в Америку, направился в справочную. Там он узнал, что в порту находится фрегат, идущий в Санкт-Петербург.

Вечером того же дня Никола Тесла уже был на борту судна. Стоял на корме и смотрел на французский берег. Впереди была неизвестность.

3

Март 1916 года. Западный фронт.

— Позвольте представить, Георгий Иванович, — проговорил полковник Игнатов, обращаясь к Трубачёву, — Николай Тесла — изобретатель. — Тут же обернулся к сербу: — Подполковник Трубачёв. Это он держит под контролем ваш объект.

Тесла протянул подполковнику руку, но перчаток не снял. Трубачёв в душе обиделся, уже потом ему рассказали, что серб очень мнительный боится микробов. Если бы не желание посмотреть механизм в работе лично, то и на передовую вряд ли поехал. Наступил ногой на собственную фобию.

— Мы хотели бы взглянуть… — начал Николай Николаевич, но Игнатов остановил Великого князя:

— Давайте уж лучше подождем рассвета.

— Хорошо.

— Пройдемте в землянку, ваше высочество, — предложил Трубачёв, рукой указывая на вход.

— И то верно, чего комаров кормить.

Романову пришлось нагнуться, прежде чем войти. Он первый, за ним Тесла и полковник, подполковник задержался. Подозвал караульного и распорядился, чтобы тот на кухню сбегал. Принес чего-нибудь. Отдал указание и присоединился к офицерам.

Когда зашел Тесла и Великий князь стояли, склонившись над картой, что лежала на столе. Игнатов вкратце пытался рассказать им диспозицию. Карандашом указывал то в одну точку, то в другую.

Пока они этим занимались, Трубачёв привел в порядок нары. Обратил внимание, что серб так и не снял перчаток.

— Обед, ваше благородие, — раздался голос повара, что появился в проеме входа.

Подполковник взглянул на него недовольно. Нужно было по-тихому. Принес, поставил и ушёл. Игнатов первым отреагировал, повернулся, улыбнулся и произнес:

— Ставь на стол. — Затем взглянул на Великого князя и Теслу и добавил: — Попробуйте, господа, армейской еды.

Тесла сразу попытался отказаться. Николай Николаевич лишь брякнул:

— Ну, как изволите, а я вот готов заморить червячка. Ну, что там у вас?

— Уха, Ваше благородие, — проговорил повар. — Рыбка ещё вчера в речке плавала.

— Ночью что ли варил? — Спросил полковник, убирая со стола карту и ставя алюминиевые миски.

— Так точно, Ваше высокоблагородие!

— Ну, потише, потише, — улыбнулся Великий князь, — раз уж решил накормить, так наливай свою уху в тарелки.

Ели уху. Николай Николаевич нахваливал, да грозился повара к себе забрать. Тот стоял в дверях, ждал и краснел. Трубачёву даже стыдно за него стало. Полковник тоже уплетал за обе щёки, а вот Тесла не ел. Он всё это время смотрел на дуговую лампу, что светила под потолком землянки.

4

1889 год. Санкт-Петербург.

Пять лет, как же они быстро пролетели. Были и успехи и провалы.

В первый же год своего пребывания в России Тесла познакомился с самим императором. Его лучший друг, коим Александр Попов стал по мгновению ока, словно и не случайно это произошло, а было спланировано небесами, лично познакомил его с Александром III, когда тот в один из дней с высочайшим визитом прибыл в Академию наук. Поговаривали, что государь лично желал взглянуть на гениального ученного, что за несколько месяцев смог неординарно проявить себя.

Неизвестно, как на других, но на Николу русский монарх произвел неизгладимое впечатление. Жесткий государь, но какому ему быть, если на его глазах был убит предшественник.

Затем были годы исследований и вот летом 1889 года они с Александром сделали первый радиопередатчик, работающий на дуговых лампах Теслы. И вновь правитель самолично приехал на демонстрацию прибора. Как же волновался в тот миг Никола, как же был спокоен Попов. Как же был восхищен царь, когда в кабинете услышал голос своего министра, что находился в тот момент в Балтийском море.

— Вы гении! — Воскликнул царь, обнимая сначала Теслу, а затем Попова. — Ваше изобретение способно изменить мир!

А вечером, когда он с Александром в ресторане «Астория» праздновали успех, к ним подошел военный министр Пётр Сёменович Ванновский. Поклонился, что было не характерно для него, и попросил разрешения сесть за стол.

— Я под впечатлением, Александр Степанович, — проговорил он, получив дозволение присоединиться к праздничному ужину, — ваше изобретение перевернёт будущие войны. Теперь не понадобятся провода, и корабли смогут друг с другом общаться без световых сигналов.

Никола смотрел на него и никак не мог понять, а какая между этим военным и Эдисоном разница? Неужто все изобретения должны нести миру гибель? Он невольно взглянул на Ванновского. Тот все ещё нахваливал их творение и вдруг спросил, не то в серьёз, не то шутя:

— А вы бы смогли, господа, создать такое оружие, что смогло бы предотвратить войны?

Видимо Попов в тот момент удивлённо посмотрел на министра, словно не представляя, о чём может говорить Пётр Семёнович. От Ванновского видимо это не ускользнуло.

— Вы когда-нибудь слышали, Николай, — обратился он к Тесле, — о библейских Иерихоновы трубах, способных звуком своим разрушить неприступные стены…

— «И вострубили в трубы, и раздались воинственные кличи народа, идущего на приступ. Стена города рухнула до основания, и войско вошло в город и взяло его» — процитировал библию Александр.

— О да… — улыбнулся министр, — именно это я и имел в виду. Можно ли создать нечто подобное?

5

Март 1916 года. Западный фронт.

Трубачёв посмотрел на Теслу. Казалось, что в этот момент его в землянке не было. Будто разум Николы отправился в другую реальность. Он явно не слушал, о чём говорили за столом. Неожиданно полковник взглянул на часы и произнес:

— Пора, господа.

Тесла вздрогнул. Вернулся в реальность. Что-то пробормотал. Великий князь впервые за последние два часа улыбнулся. Ему явно серб казался забавным.

— Тогда пойдёмте, господа, — проговорил он.

Они вышли из землянки. Автомобиль уже стоял у выхода и ждал их. Полковник, Романов и Тесла сели на заднее сидение, а Трубачёв с права от водителя. Сейчас он был тут главным. Даже полковник не мог дать команду пропустить их на запрещённую для посторонних территорию.

Шофер завел двигатель, и машина поехала. Вдоль линии фронта, параллельно окопам, затем свернула на восток и углубилась в сторону леса. Именно там были спрятаны странные механизмы.

Неожиданно до них донеся шум пропеллера. Он нарастал, и стало видно, как побледнел Тесла. Великий князь вцепился руками в борт автомобиля, полковник позеленел от злости, а Трубачёв только и успел прошептать шофёру:

— Вот что, дружок, мчи как можно быстрее…

Георгий Иванович оглянулся в тот самый момент, когда появившийся в воздухе аэроплан несся по прямой линии на них, как недобрая хищная птица.

Он пронесся над ними и пошел на второй круг, сердце Игнатова в это мгновение замерло, ему показалось ещё чуть-чуть и застрочит пулемет, как вдруг откуда-то с юга, спеша к ним на помощь, летели два русских биплана. Австрияк тут же переключился на противников и автомобиль в этот момент въехал в лес. Шофер остановил машину и офицеры, выскочив из нее, скрылись в кустах. Прилегли к земле и стали наблюдать.

В небе между тем шел бой. Трещали пулемёты. Наконец австрияк загорелся. Начал падать.

— Ну, всё, господа. — Проговорил, поднимаясь с земли, шофёр: — можно ехать, думаю, нам никто больше не помешает.

Приблизительно минут через десять автомобиль остановился у огороженного забором из колючей проволоки забора. Подполковник выбрался из Руссо-балта и направился к вышедшему навстречу караульному. Тот признал Трубачёва. Вытянулся по стойке смирно. Затем уточнил цель прибытия и только после этого кинулся поднимать шлагбаум, что преграждал путь.

Машина въехала на закрытую территорию. Пришлось ещё около версты проехать на юг, прежде чем они оказались у небольшого домика и огромной башни, накрытой камуфляжной зеленой сеткой. Точно такая же башня находилась в противоположной от ворот стороне. Именно эти два объекта и были целью визита важных гостей.

6

Июль 1915 год. Где-то на Ладожском озере.

Вот уже почти полгода, как шла война. Уже в самом начале её стало ясно, что мир уже не будет таким, каким он был прежде. Первый же удар она нанесла по той стране, что невольно подоткнула мир к пропасти. Этой страной была — Сербия.

— Некого винить в том, что Австро-Венгрия вторглась в Сербию, Никола, — проговорил Абрам Федорович Иоффе: — Если бы не Гаврила Принцип ничего этого не было. Но, что сделано, то сделано. Я думаю ещё пара дней, и государь объявит о мобилизации.

Как бы это было не прискорбно, но с этим Тесла был согласен. Изобретатель никак не мог понять, зачем нужно было убивать наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда. Увы, но видимо организации «Молодая Босния» не удалось достигнуть тех целей, которых они желали, и, то если их целью не являлась задача развязать войну между Австрией и Сербией. Да и предсказателем быть не обязательно, чтобы понять, что сразу же после начала конфликта за младшего брата (так, по крайней мере, считали здесь) за нее вступится Россия. Объявит войну Австро-Венгрии. То, что этим не ограничится, понимали сейчас все.

На следующий день австрийцы бомбили Белград, а царь Николай, прозванный в народе Кровавым, объявил частичную мобилизацию. По Санкт-Петербургу прошел слух, что начался сбор средств для сербов. Недолго думая Тесла присоединился к этой акции.

В тот вечер Никола впервые вспомнил слова бывшего министра Ванновского. Долго думал, а потом сказал, приехавшему к нему на дом ассистенту, что когда-нибудь придет время и какой-нибудь гений придумает машину, способную одним действием уничтожить одну или несколько армий.

— А вы бы смогли это сделать? — Спросил вдруг ассистент и пристально взглянул в глаза сербу.

— Я?

— Да вы!

Тесла вдруг задумался. Он неожиданно понял, что сейчас перед ним был выбор. Никола уже сто раз задумывался о том, что можно во время войны использовать электромагнитные волны. Мысль эта у него крутилась с того самого момента, как Ванновский не то в шутку, не то в серьёз заикнулся о пресловутых «Иерихоновых трубах».

Увы, но Вонновского вот уже лет десять не было в живых, а идея его летала в воздухе.

Через два дня Тесла понял, что войны не избежать. В тот же день он отправился к Владимиру Александровичу Сухомлинову. Разговор был долгим, и в результате Николе удалось его убедить.

— Так и быть. Сможете такую установку собрать к зиме? — Спросил Владимир Александрович.

Тесла минуты три думал, наконец, сказал:

— Думаю, что нет. Если только к лету следующего года.

— М-да. Задача. Кто знает, может быть, уже к зиме война эта закончится, но всё равно, так и быть я поговорю с государем. Это, — он тяжело вздохнул, — не первая, и как я думаю не последняя война. Езжайте к себе и ждите ответа. Я пришлю к вам своего человека.

На этом аудиенция закончилась, а уже на следующее утро прибыл человек от Сухомлинова с письмом. Владимир Александрович сообщал, что государь дал добро.

И вот теперь в начале июля 1915 года должна была состояться демонстрация оружия. Две высокие металлические башни и еще одна такая же маленькая были смонтированы на берегу Ладожского озера. Для его императорского величества, а так же министров, среди которых находился и Сухомлинов, была собрана специальная ложа. Каждому из присутствующих были выданы наушники. Так же на трибуне был смонтирован специальный пульт, с помощью которого запускалась в работу установка. Нечто подобное Тесла проделал на даче Иоффе, что любезно согласился предоставить ему под Рождество 1915 года. В тот день у него всё получилось. Эффект превзошел все ожидания. Николе даже на мгновение стало страшно.

В тот же день государь дал указание создать более совершенную модель и применить против Австро-Венгрии. Начались тяжелые будни. На создание были выделены деньги…

7

Март 1916 года. Западный фронт.

Трубачёв разглядывал конструкцию. Не смотря на то, что он нес ответственность за объект, его сюда не пускали. Он догадывался, что тут что-то монтируется, но не более. И вот сейчас, глядя как с металлической вышки (которая была построена на половину) стягивали маскировочную сетку, офицер был удивлен. Поучалось, что объект был не готов к предстоящим событиям. Вторая часть, на вершине которой был метровый медный шар, лежала рядом, около небольшого монтажного крана. Трубачёв взглянул сначала на Николу Теслу, затем на Николая Николаевича и понял, что ситуация развивалась так как и предполагало высшее руководство. Подтверждением этого были слова Николы, обращенные к вышедшему из домика ротмистру:

— Успеете собрать конструкцию к завтрашнему утру?

— Так точно, Ваше благородие. Основные работы завершены.

Основные работы, как выяснилось: это две собранные на половину вышки высотой около двадцати метров и ещё одна мачта, что лежала сейчас на земле, где-то посередине. Инженер прошел в дом и связался по телефону (радио всё-таки не решили использовать) с двумя другими командами. Отдал приказ к началу демонтажа. Полигон, по крайней мере, тот участок, на котором они находились, ожил.

Из землянки, наличие которой не чем не было выражено, один за другим начали выходить солдаты. Трубачёву сразу стало ясно, где Тесла с Великим князем будут ночевать.

— Вы свою часть миссии выполнили, подполковник, — обратился к нему Изотов. — Теперь вам необходимо выполнить следующее. Это, во-первых, раздать солдатам наушники, а во-вторых, ждать звонка. И ещё распорядитесь, чтобы служивые выполнили приказ. Неизвестно какой эффект будет.

Возможно, полковник не знал о последствиях, а может, просто не хотел раскрывать перед Трубачёвым все карты. Хотя вряд ли удастся избежать «бойни».

— Александр Семёнович, — проговорил Изотов, обращаясь к шоферу, что сейчас стоял, прислонившись к машине, — отвезите подполковника Трубачёва на позиции.

— Прошу вас в машину, Ваше благородие, — молвил тот, садясь за руль.

Дорого обратно на позиции. Затем раздача наушников и строгий инструктаж, что с ними делать. Унтер-офицеры слушали, но понять для чего эти приспособления, защищавшие уши нужны, не могли.

Утром следующего дня его разбудил караульный.

— Ваше благородие, вас к аппарату.

Почти бегом на узел связи. Пятиминутный разговор. Взгляд на часы и команда приготовиться. Когда позиция вдруг ожила, Трубачёв направился на возвышенность. Вместо того чтобы смотреть на позиции австрийцев, он устремил свой взор туда, куда ещё вчера отвез Теслу и Великого князя.

Сейчас там возвышались две высокие вышки. Их трудно было не заметить. Наверху обе украшали большие медные шары, что переливались в солнечных лучах. Третья вышка, но не с шаром, а с какой-то огромной тарелкой (приблизительно больше пяти аршинов в диаметре) покрытой не иначе золотом. Сейчас на эту точку было больно смотреть. Трубачёв невольно зажмурился. Отвернулся и посмотрел на часы. До начала оставалось еще чуть больше двух часов.

— Ваше благородие, — раздался вдруг голос унтер-офицера Ватутина: — противник активизировался.

Этому подполковник не удивился. Явно необычные объекты остались не замеченными. Только там пока не знали, чем это может им грозить.

— Спасибо, Аристарх, — проговорил Трубачёв, назвав унтера по имени. Затем взглянул на него и спросил: — Солдаты надели наушники?

— Так точно, ваше благородие.

Какое-то второе чувство, а может быть, и третье подсказало, что сейчас этого будет не достаточно.

— Вот, что распорядись, чтобы солдаты не смотрели в сторону леса.

— Так точно, Ваше благородие.

Ватутин ушел, а Трубачёв вдруг вытащил из кармана кисет и начал делать самокрутку. До этого он думал, что отвык, забыл, а сейчас вдруг что-то накатило…

8

Осень 1915 года. Петроград.

Война шла уже год с переменным успехом. Полной инициативы не было ни у кого. Разработка секретного оружия подошла к концу, но на применение его не мог решиться, ни Николай II, ни Тесла. В один из дней, когда Сербия оказалась, оккупирована Центральными державами, Никола не выдержал. Он самолично заявился в кабинет к Николаю Николаевичу Романову, что был назначен куратором проекта. После небольшого разговора Великий князь пообещал поговорить с императором.

Он сдержал своё слово и уже через две недели, поезд, груженный оборудованием, отправился на Западный фронт.

9

Март 1916 года. Западный фронт.

Тесла подошел к пульту управления и потянул рычаг на себя. Прислушался. Надевать наушники он не стал. Здесь в доме звук, издаваемый установкой, не был таким сильным.

Сначала была тишина. Все находившиеся в здании молчали и даже пытались не шевелиться. Затем раздался гул. Он нарастал. Николай Николаевич подошел к одному из окон и посмотрел. Оба медных шара начали накаляться. Тысячи вольт прошивали их насквозь. Затем по направляющей (её не было видно с дальнего расстояния) побежал голубоватый цвет. На конце он образовался в луч. Точно такой же был сейчас на другой вышке. Оба они устремились к золотой тарелке. Затем, когда они столкнулись, раздался гром и Тесла невольно закрыл уши. Никола прекрасно понимал, как плохо сейчас будет тем, кто стоит на улице без специальных наушников.

Гром и через мгновение электромагнитные волны устремились в сторону австрийских позиций.

***

Никто и представить не мог, что произойдет через какое-то мгновение. О том, что русские что-то готовят, было уже известно давно. Летчики пытались выяснить что именно, но из этого ничего не получалось. Русские берегли свой секрет, как зеницу ока. Делали всё, чтобы тайна осталась тайной.

О том, что что-то должно было произойти, стало ясно уже утром. Русские позиции вдруг ожили. Полковник, что командовал в тот момент австрийской армии, при первых лучах солнца ахнул. На горизонте высились три вышки. Откуда они взялись там, когда до этого на том месте ничего не было, стало ясно сразу. Это был именно тот секретный объект, что так сильно стерегли.

О том, что эти конструкции могли нести смерть, даже мысли не было. Полковник даже улыбнулся.

Потом вдруг раздался непонятный гул. Две вышки, что стояли по краям окутались голубым свечением, которое устремилось к шарам. Полковник инстинктивно закрыл уши руками. Затем две вспышки и два луча от крайних устремились к средней башне. После этого раздался гром, такой, что страх побежал по всему телу и через мгновение огромные круги, растущие на глазах, устремились на их позиции.

Эти волны перевернули немецкий танк, что находился в их расположении. Его солдаты гибли один за другим, да и сам он вдруг понял, что смерть уже завет его свой гулким голосом…

***

Второй раз такое событие Трубачёв пережить не хотел. Он сначала смотрел на происходящее, а затем опустился и зарыдал. Впервые русский офицер плакал. Подполковник понимал, что мир менялся и менялся в не лучшую сторону. И если сейчас это оружие было у них, то неизвестно через какое время, точно такое же появится у противника. То, что это произойдет, Георгий Иванович не сомневался.

9 января 2014 года.

Трубецкой

«Я, Григорий Трубецкой, до сих пор не могу понять своего прадеда, почему тогда в 1825 году, он так поступил.

Александр I умер где-то под Таганрогом. Весь дошла до Санкт-Петербурга, и столичное общество оказалось перед выбором. В тот момент предстояло решить, кто станет Императором Все Российским — царевич Константин или его брат Николай. Первый впрочем, и сам не желал, по крайней мере, такие слухи ходили в те дни, становиться монархом. Поэтому знать, за исключением двух дворянских обществ (Северного, находившегося в Санкт-Петербурге и Южного, что было в Киеве), хотела видеть на престоле Николая Павловича, человека упрямого и самолюбивого. Впрочем, кроме этих двух сил была и третья, о которой до последнего момента никто и не догадывался, а сложись всё по-другому, так и не узнали.

Прадеда моего, Сергея Петровича Трубецкого, офицеры Северного общества, волевым решением назначили Диктатором. Именно ему поручили преградить путь, преданных Николаю Павловичу войск, в Сенат для принятия присяги. Около трех тысяч солдат выстроились в каре на Сенатской площади. Для пущей надежности по периметру расставили сорок проверенных офицеров. Вот только все складывалось не так, как хотелось. В морозном воздухе уже пахло пороховым дымом. Казалось, что все катилось к финальному концу, когда к моему прадеду прискакал молодой драгун от «противника» с посланием от князя Милославского. Отозвав в сторону, чтобы спокойно переговорить, руководство повстанцев.

Рылеев, Оболенский, Бестужев и Сергей Трубецкой для начала, решили узнать, что все-таки от них хочет его сиятельство.

Предложение было простым — объединить войска. «Для чего»? — поинтересовался дед, понимая, что вряд ли оно связано с возведением на престол Константина. Ответ был вразумительный, но при этом неожиданный. Князь предлагал возвести его на трон, так как человек он был уважаемый по обе стороны «баррикад». Милославский обещал, при воцарении отменить крепостное право, и принять «Конституцию». Вот только это будет не свод законов Муравьева-Апостола, а его. Драгун вытащил из-за пазухи и в тот же момент протянул моему прадеду. Руководство мятежных войск лично убедились, что расхождения в них были не существенные. В три голоса против одного (Рылеев был не согласен и предлагал стоять до последнего) они приняли план князя. Получив утвердительный ответ, парламентер уехал. Сигналом объединения армий был выезд перед войсками двух лидеров.

Вскоре барабанный бой в стане императорских солдат смолк. Ружья вернулись в первоначальное положение. Из строя выехал всадник. Мой прадед вскочил на коня и проделал то же самое. Проскакал перед строем солдат, в гарцующем всаднике признал князя Милославского. Кавалеристы подъехали друг к другу, и соскочили с коней. Обнялись. И тогда над армиями раздалось многократное «Ура». Оно пронеслось над площадью и с прохладой устремилось во все стороны города. Строй зашевелился, и солдаты обоих сторон кинулись на встречу…

И если мне кто-то скажет, что такого не может быть, я, лишь усмехнусь. Это произошло, иначе жил я сейчас в Сибири. Ведь вы, как и царевичи, наверно полагаете, что Милославский вел солдат присягать Николаю? Понимаете, к чему я клоню? Трубецкой, Оболенский и Бестужев поступили по-другому — они выбрали третий путь.

Я не понимаю прадеда. Неужели он боялся погибнуть, в назревавшей бойне. Я не сомневаюсь в том, что войска князя Милославского, просто раздавили бы их. Или ему все равно было, кто будет управлять Россией. Неужели он поверил в слова князя?

Объединенные войска организованно, как во времена матушки Екатерины II, двинулись к Зимнему дворцу, где в просторных кабинетах находилось теперь уже старое правительство и братья цесаревичи (Константин приехал на коронацию), а Николай с минуты на минуту собирался выехать к Сенату. Без особого сопротивления их попросту взяли под стражу. Силой оружия, и угрозой смерти — заставили подписать отречение. Престол под предлогом родственных связей перешел к роду Милославских. На следующий день был составлен манифест, а затем в течение суток с ним были ознакомлены войска и жители города. Горожанам его зачитали на площадях.

Рылеев уехал на Украину вечером 14 декабря. Об этом Сергей Трубецкой узнал лишь через два дня. Приблизительно через неделю пришла плохая весть. Юг взбунтовался. Освобожденные шестью ротами из-под стражи Пестель и Муравьев (их арестовали летом 1825) узнали от Рылеева о событиях происшедших в северной столице. Новый император, кто бы будь то Константин или Милославский, их не устраивал. Руководители «Южного общества» объявили о выходе Южных провинций Российской империи и Украины из-под власти Санкт-Петербурга.

22 декабря, для выполнения своих планов, и создания конституционной республики войска «южных» выступили в сторону Российской столицы. В противовес им Император Российский повелел начинать поход на юг, для подавления мятежа и возвращения земель русских. Десяти тысячную армию предложили возглавить моему прадеду. Видимо тот заслужил доверие нового монарха.

Во всем мире люди обычно не воюют зимой, исключение разве только война 1812 года, когда русская армия гнала Наполеона прочь из России. Правда тогда это была вынужденная мера, да и обстоятельства заставляли это делать тогда немедленно и незамедлительно. Сейчас же мой прадед без всякого желания выступил в поход. И вновь я не могу понять, почему он это сделал. Возможно, он хотел поправить ситуацию декабрьского восстания в столице. Мыслимо ли предположить, что Сергей Трубецкой разочаровался в новом правителе. Вероятно, он пересмотрел свои взгляды на положение дел, а может, не хотел кровопролития, ведь среди мятежников, шедших на град Петров, были его друзья.

В самый сочельник две армии сошлись в районе деревень Малые Петушки и Верезино. Несмотря на мороз, разбили лагеря и встали боевыми построениями друг напротив друга. И так они простояли почти сутки, не произведя ни одного выстрела. Надеясь, что кто-то совершит первый шаг к объединению. Но, как и прадед, Пестель с Муравьевым боялись сделать первыми ход. А на второй день случилось непоправимое. В промерзшем воздухе у «южан» застучали барабаны, затем нежно запел гобой, а затем эту мелодию подхватили флейты. Серые шинели заколыхались. То же самое произошло и у «северных». Затем колонны начали двигаться в направлении друг друга. Зазвучали выстрелы. С воплями, нарушая всю субординацию, поскакали кубанские и донские казачьи полки. Наперевес им выступил драгунский полк Оболенского и гусарский полк Бестужева. С обеих сторон загрохотала полковая артиллерия. Белоснежная поляна медленно стала окрашиваться в красные и черные цвета. Атаки, словно волны, сменяли друг друга. Солдаты то наступали, то медленно отходили на прежние позиции. Где-то в середине дня войско, ведомое Муравьевым-Апостолом, прорвал оборонную линию западного полка Северных, прорываясь к ставке моего прадеда.

Пуля-дура, верно, заметил когда-то Суворов, настигла Сергея Трубецкого, когда тот решил лично возглавить отражение атаки. Он рухнул с коня, как куль. Стукнулся головой о землю.

Очнулся в палатке, где над ним склонился Пущин. Единственное что он попросил, умирая — принять командование. А уж затем… Ведомые тем солдаты переломили ход сражения. Мятежники попытались уйти в Оттоманскую империю. Впрочем, наступающая армия настигла их под Киевом, где уже в плен попали Муравьев, Муравьев-Апостол, Рылеев и Пестель. Их тела потом висели три дня на площади Санкт-Петербурга. Вполне возможно, моему прадеду повезло, что он этого не видел. Как настоящий дворянин Сергей Трубецкой вряд ли допустил это. Ему не суждено было видеть, как провалилась отмена крепостного права, приведшая к развалу деревенского быта. Оказалось, крестьяне не готовы были к этому. Возможно, стоило подождать с ее введением, ну лет тридцать — сорок. Народ просто не осилил той свободы, что на него свалилась. Поместные дворяне лишились своих вотчин. Не знал, он и того, что, уезжая в поход, его жена была уже беременна. Моим деду с отцу повезло… правда, теперь для меня не имело это значения.

Я так и не понял, почему Сергей Трубецкой тогда так поступил. Зато знаю, как суждено сейчас поступить мне.

Вот уже около пяти лет, я состою в обществе «Земля и воля», где собрались те, кто готов вновь изменить мир. Правда, на этот раз все должно вернуться на круги своя.

Я, князь Иевлев, граф Овечкин-Подольский, Феофан Глинский и еще около ста тысяч людей. Представителей всех сословий от крестьян до рабочих. Балтийский флот, гвардия и полки регулярной армии. Все мы готовы вернуть власть тому, у кого когда-то отнял ее мой прадед. Мы готовы привести к власти Романовых. И это должен быть Николай.

Николай Романов — внук Николая Павловича.

Сегодня мы выступаем… Не поминайте лихом, если что не так.

20 сентября 1917 года. Санкт-Петербург».

Положив записку, в почтовый конверт, Григорий Трубецкой отошел от стола. Пристегнул к ремню кобуру с наганом, накинул на плечи шинель и вышел из особняка. Последний раз взглянул на дом. Помахал рукой супруге и зашагал вслед за полком. В районе Смольного института собирались мятежники. Оттуда пятитысячная армия, состоящая из матросов, солдат и рабочих, утром 21 сентября 1917 года должны были двинуться в направлении Зимнего дворца.

Адвокаат

Экспресс «Санкт-Петербург — Вологда» сбавил скорость и сделал остановку у небольшой станции, уездного городка под чудным названием «Череповец».

Мне человеку, знакомому с историей Российской империи в общих чертах, название городка ни о чем не говорило. Так что перед тем, как отправиться в деловую поездку сюда (по просьбе одного из уважаемых жителей города) я порылся в Интернете. Оказалось, что городок был основан в 1777 году, на месте двух сел, находившихся под патронажем Воскресенского монастыря. До сегодняшнего дня, а на календаре было лето 2006 года, в мировую историю вошли только четверо его жителей. Это Василий Васильевич Верещагин — художник баталист, автор многих всемирно известных картин. Генерал Кутепов, отметившийся своей отвагой в Мировую войну, и погибший в самом ее конце. Если мне память не изменяла — в двадцать втором году. Да поэт Игорь Северянин, что учился здесь. Скандалист и пьяница. Четвертым, был человек пригласившим меня сюда. Предводитель местного дворянства. Потомок знатного рода. Важная, как говорят русские, — «шишка». Владелец заводов, кораблей-пароходов. Пятым, если мне понравятся условия, возможно, стану я. Первый иностранец, о котором будет говорить вся Россия. Причем стану пятым — благодаря четвертому.

Да вот собственно и все, чем известен этот город. Нет здесь ни металлургического производство, ни гидроэлектростанции, которые по указанию правительства России стали возводить по всей стране в начале тридцатых годов, ни атомной станции, что стали популярны в середине прошлого двадцатого века. Единственный завод — судостроительный, который еще играет для города, какую-то роль, и построен он был в конце XIX века. Сам же городок раскинулся на пересечении Ягорбы и Шексны, рек небольших, почти не судоходных, но зато богатых рыбой. Интересно, а что бы было здесь, если бы история пошла по иному руслу? Металлургический комбинат, наподобие того, что существует за Уральскими горами? Химическое предприятие? Но ничего такого не произошло. История пошла так, как ей было и положено.

Я вышел на перрон. Поправил воротник на пальто. Поднял с земли чемодан, услужливо вынесенный из вагона проводником, и побрел к часовенке Николая Угодника, что находилась между главным зданием вокзала и пригородными кассами.

Не смотря на то, что по религиозным воззрениям я католик, у самых ее дверей перекрестился, вошел внутрь и поставил свечку. Вышел и направился к стоянке такси.

На небольшой площади, в окружении двух-трех этажных домов, стояло несколько таксомоторов, большая часть которых были русского производства — «Руссо-Балт». Желтые, с черными шашечками на борту они призывно звали воспользоваться их услугами.

Я подошел к одному из сидевших шоферов. Заглянул вовнутрь машины.

— Усатьба Хальских, — произнес, смущаясь, на плохом русском.

— Do you speak English, sir? — Неожиданно спросил он, отчего застал меня врасплох. Я и не думал, что обычный извозчик может владеть иностранным языком.

— Yes. — Проговорил я, и повторил уже по-английски, куда мне нужно.

— Доставим, — прошептал тот по-русски, разобрав мой лепет. Вылез из машины и открыл (все по этикету) заднюю дверцу для меня. Чемодан положил в багажник.

Забравшись на мягкие кожаные сиденья, я чуть было не задремал. Вовремя вспомнил, что ни разу не бывал в этом городке. Хотелось посмотреть его, раз уж выпала такая возможность. Вот только, сбыться всему этому — было не суждено, а все потому, что таксист вырулил на проспект. Я впервые поблагодарил поисковый сайт, на котором была карта Череповца. Прокатиться по городу не получится. Мне вдруг вспомнилось название этой улицы. В честь местного градоначальника, управлявшего Череповцом сто лет назад, некоего Ивана Андреевича Милютина. Сейчас я жалел, что не узнал о нем ничего.

Мы миновали одноэтажную застройку, проехали мимо мельницы и городского кладбища, расположенного у небольшой церквушки, купола которой, пробивались сквозь густые заросли. Проскочили мимо краснокирпичных торговых палат и сенного рынка, что располагались на перекрестке Милютина и Крестовского проспекта (о чем можно было прочитать по надписи на здании).

Начали съезжать под горку. Возле парка, в переднем стекле, я увидел голубую гладь реки. Получалось, что усадьба находилась на противоположном берегу. Неожиданно автомобиль остановился. Таксист выругался.

— Опоздали, — проговорил он, покосившись на меня. Поняв, что я ничего не понял, повторил по-английски. Автоматически кивнул, а он вдруг стал оправдываться, словно это была его вина: — паром каждые минут двадцать ходит с этого берега на тот. Усадьба Гальских на той стороне. Извините сэр, — вздохнул он, — но другого пути попасть туда, увы, нет. Вот уж, сколько лет городская дума пишет письма в Санкт-Петербург, самому Императору, о необходимости строительства моста. А оттуда только и слышится, — «вот если бы ваш город был стратегически важнейшим то тогда, а так…»

Невольно я поразился тому, что этот русский так хорошо владеет иностранным языком. Или может быть он вынужден его знать, так как работал таксистом? Выяснять я не стал.

— Ерунда одним словом, — закончил он свою речь уже на своем родном языке.

Что значит слово «Ерунда» я не знал, но отчего-то понял, что смысл у него не очень хороший. Таксист замолчал и стал смотреть на светофор, который смотрел на нас красным глазом.

— And how long is it?– Уточнил я.

— Twenty minutes.

Я подумал и решил прогуляться, о чем тут же сообщил таксисту.

— All right. But do not forget about time.

Я выбрался из автомобиля. Перешел дорогу и подошел к чугунной ограде парка. Там, на той от меня стороне среди деревьев, бегали мальчишки и девчонки. Всюду раздавался детский смех. Поправив пальто, я стал спускаться вниз к речке.

Я миновал ворота, ведущие в парк, над которыми висела надпись — «Соленой сад». Об этом саде читал информацию в Интернете. Невольно заинтересовался и был удивлен, когда узнал, что он собой представляет. Оказалось, что там за забором были собраны более ста разновидностей деревьев, что росли в Новгородской губернии. В памяти вновь всплыла фамилия — Милютина.

Вскоре забор соленого сада сменился оградой стадиона (точной копией парковой). На зеленой поляне гоняли кожаный мяч футболисты. Одни из них в желто-черной, другие в красно-белой форме. Игроки перемещались вдоль одной трибуны от одних ворот к другим, словно челнок в ткацком станке. На противоположной стороне, от трибуны, возвышалось трехэтажное темно-серое здание, в котором, по-видимому, были раздевалки. На большой стене, между первым и вторым этажом — электронное табло.

— Een-nul, — проговорил я вслух счет.

Мне вновь вспомнилась информация, прочтенная в Интернете. В городке имелся клуб первой лиги по футболу — «Шексна». Клубные цвета команды — желто-черные. Выходит, играл местный клуб. Вот только с кем? Гадать не хотелось. Да и зачем. Если все получится, то в скором времени я лично познакомлюсь с командой поближе и вполне возможно буду в ней самым главным. Ну, после владельца, конечно же.

Раздались аплодисменты. Вполне возможно, что одна из команд провела красивую атаку, а может быть наоборот вратарь «Шексны» удачно взял мяч. Я уже хотел было идти дальше, когда с той стороны донесся радостный крик — Голл! Взглянул на табло и улыбнулся. Там теперь вместо единички теперь была двойка.

Резкий гудок прервал мое наблюдение. Я повернулся и увидел такси. Таксист открыл дверцу и знаком пригласил ехать. Взглянув в последний раз на стадион, вернулся к автомобилю и забрался в салон.

Такси съехала с асфальтового покрытия дороги на деревянный паром, на котором было, уже машин пять, и замерла.

— Еще бы немного, и пришлось еще полчаса ждать, — проворчал по-английски шофер.

Я открыл дверцу и выбрался наружу. Справой от машины стороны речка уходила куда-то вдаль, петляя среди лугов. Позади на холме виднелся собор.

— Храм Рождества. — Проговорил таксист по-английски, выбираясь из машины: — Там уж города и нет. Там деревни. Рождество, Панькино, ну, и другие.

Слева едва позади, был городской Воскресенский собор, чуть подальше в Шексну впадала Ягорба. На тои стороне реки тоже был город. Впереди, чуть левее от пристани парома, виднелся деревянный особняк русского зодчества. Именно в этот двухэтажный дом с колоннами, который в Голландии превратили бы в музей, я так стремился.

— А это, и есть усадьба Гальских. — Невольно подтвердил мою правоту таксист: — Дом предводителя дворянства. Уважаемого в городе человека. — Взглянул на меня и произнес, уже по-русски, так что я не понял: — Если чихнет, так весь город за фельдшером спешит.

Он захохотал. Я взглянул на него и понял, что тот пошутил. Тонкий русский юмор. Улыбнулся. Посмотрел на реку. Сквозь прозрачную гладь воды было видно, как там внизу плавали рыбешки. Не удивительно, что с обеих сторон можно было разглядеть рыбацкие лодочки. Неожиданно подумал, а что было бы здесь, если бы кто-нибудь решил в этих местах построить гигантский металлургический комбинат? Содрогнулся. Одно радовало, что в место парома тут, в этом я не сомневался, был бы красивейший мост. Невольно закрыл глаза и представил его. Вантовый. Да и река, скорее всего, была бы в два раза шире.

— У нас тут — хорошо, — проговорил таксист, садясь в машину.

Вскоре паром стал причаливать к берегу. Я забрался в автомобиль, и таксист завел двигатель.

Одна за другой машины стали съезжать на левый берег реки. Некоторые начали уходить вправо. Таксист взял влево и выехал на асфальтированную дорогу, ведущую к усадьбе. Обогнав машину, затем свернувшую в сторону, он остановил «Руссо-Балт» около особнячка.

Шофер выбрался из автомобиля. Открыл дверцу для меня, после чего помог мне извлечь из багажника вещи. Я расплатился и он уехал.

Постоял в ожидании, что из дома выскочит слуга и возьмет мой чемодан, но ничего этого не произошло. Пришлось все делать самому. У двери остановился, и только после того как убедился, что она открыта, вошел в дом. Пожилой дворецкий, в темно-зеленом сюртуке, с золотыми лацканами и такими же пуговицами, покосился на меня и осведомился:

— Как доложить?

Я удивленно взглянул на него и поставил на пол чемодан. Он видимо понял, что перед ним стоит иностранец и тут же повторил свой вопрос по-английски.

— Адвокаат! — Представился я.

— Доигрался барин, — проворчал старичок по-русски и пошел докладывать.

Я только руками в стороны развел. Вот тебе и гостеприимство. А может старик адвокатов недолюбливает? Ведь явно не правильно понял. Ведь Адвокат это моя фамилия, а не профессия. Придется все делать самому. Отчего недовольно скинул пальто, повесил его на вешалку. Снял фуражку. Поправил свои седеющие волосы, и приготовился ждать.

— Алексей Петрович соизволит принять вас, — проговорил дворец, спускаясь по лестнице со второго этажа (вновь по-английски). — Первая дверь на втором этаже, — пояснил он, затем взглянул на меня и добавил: — Направо от лестницы, сэр.

Лестница скрипела. Казалось, что ей уже лет так сто никто и не делал ремонт, хотя доски еще пахли недавно срубленной сосной. Так и возникало желание взять и остановиться. По всему лестничному пролету были развешаны всевозможнейшие портреты. Большие и маленькие. Дамы в шикарных платьях, мужчины в смокингах и френчах. Около одного я задержался. На картине с метр высотой и сантиметров сорок шириной, был изображен мужчина лет тридцати в черно-желтой футболке, старенькой потрепанной кепке. В руках он сжимал кожаный мяч, на подобии тех, что выпускались лет тридцать назад, во времена моей бурной юности. Не было никого сомнения, что с картины на меня смотрел отец хозяина дома.

Наверху я свернул направо. Открыл первую дверь и очутился в просторном зале. Первое, что бросилось в глаза — бильярдный стол, обтянутый зеленым сукном. Он стоял посреди комнаты. Возле стены, у самой голландской печки — несколько стульев. Между окнами, выходившими на реку, висела небольшая полка, в которой уже лежали бильярдные шары.

В самой же комнате трое. Двое играли в бильярд, а третий, развалившись в кресле пил вино. При виде меня, он встал. Подошел ко мне, протянул руку и на чистом английском представился:

— Алексей Петрович Гальских предводитель местного дворянства. Я рад, что вы согласились и приехали, господин Адвокаат, — проговорил он. — Надеюсь, вы, понимаете, для чего я вас пригласил?

— Я догадываюсь для чего, Алексей Петрович, — проговорил я. — Я видел команду, которую мне придется тренировать, если конечно мы сойдемся в оплате моих услуг…

— Вот и хорошо. — Перебил меня работодатель. — С деньгами проблем не будет. Честно признаюсь, что для меня деньги ничто, так пустой звук. — Тут он по-русски сказал: — Фантики, — и улыбнулся. — Я хозяин футбольного клуба «Шексна». — Он вновь заговорил по-английски: — Мой отец когда-то выступал за этот клуб и был голкипером. — Я понял, что не ошибся. Человек с футбольным мячом, тот самый, что был изображен на портрете, действительно приходился отцом моему нанимателю. — Команда сейчас играем в первой лиге. Честно скажу, меня это не устраивает. В память отца я желал бы, чтобы она играла в элите. Иначе, зачем бы я вас стал приглашать из самой Голландии. Хороших специалистов и у нас хватает.

Он пристально взглянул в мои глаза, отчего у меня по телу мурашки пробежали и сказал:

— Я хочу, что бы вы, Дик Адвокаат! — Он ткнул в мою грудь своим длинным пальцем: — Вывели мою «Шексну» в Высшую лигу Российского Футбола. А там глядишь, о Череповце будет знать весь мир. Вы согласны?

«Имперский телеграф» (АИ)

Коллежский регистратор даже не взглянул на посетителя. Много их тут ходит. Всех разглядывать времени не хватит. Взял в руку мелованную бумагу и пробежал глазами по тексту. Хотел, было завизировать, да не успел. Печать остановилась в нескольких сантиметрах от бумаги. Взгляд устремился на фамилию. Сердце вдруг екнуло в груди. Вспомнились последние месяцы прошедшего 2013 года…

То субботнее не задалось с самого утра. Неожиданно Савелий Иванович Хрюкин, мужчина средних лет, неотягощенный житейскими проблемами, обнаружил, что по забывчивости, а это с ним случалось довольно редко, что не оплатил не только за кабельное телевидение, транслировавшее картинку в 3D, но и собственно скоростной Интернет, который иногда, да и приходил ему на помощь. Представьте, что почувствовал коллежский регистратор, когда вместо привычных изображении на мониторе он увидел — «Доступ запрещен». Он неожиданно вскочил и закричал, как умалишенный. В другой день он ограничился бы всего лишь парой ласковых, но только не сегодня. Один раз уже такое с ним было. Отключили за день до последнего дня приема платежей. Тогда Савелий Иванович поворчал. Пообещал, что подаст в суд за такие услуги, но этим и ограничился. Потом два дня ныл на ухо супруги, что всего-то из-за какой-то копеечной задолженности.

— А ведь бывали месяцы, я даже переплачивал…

Супруга лишь тяжело вздыхала в такие моменты, но ничего благоверному возразить не могла. Он же смиряясь со всем, бежал на телеграф. Платил, а потом ровно сутки ждал, когда его подключат. В этот раз все должно было повториться опять.

— Сонечка, душенька, что же ты милая мне не напомнила? — Спросил он, когда его супруга прибежала в комнату.

— О чем милый? — Уточнила женщина.

Хрюкин хотел, было вновь вспылить, но вдруг понял, что благоверная и в самом деле не понимает, о чем она должна была ему напомнить. Она опустилась на резной стул, что стоял возле круглого стола, и посмотрела вопросительно на Савелия Ивановича.

— Забудь, дорогая, — проговорил печально он. — Сам виноват. Раньше нужно было головой думать. Видишь ли, забегался…

Хрюкин посмотрел в окно. Такой прекрасный на улице ноябрьский день. Погода солнечная. Вот только не для него. Неожиданно праздник, устроенный по случаю четырехсотлетней годовщины правления венценосной семьи Романовых, вдруг как-то ушел в тень. На душе так стало противно, что Савелий Иванович понял, что если не выпьет рюмочку анисовой, то дня, как и не бывало. Он встал и направился к шкафу, где она была припрятана. Сонечка с укоризной смотрела на то, что Савелий Иванович время от времени баловался сим напитком. О тайнике она прекрасно знала, да вот только вида не подавала. В этот раз ее сердечко не выдержала и она, гневно взглянув на мужа, не то посоветовала, не то поинтересовалась:

— Может тебе, душенька, на парад сходить?

— Да сдался мне этот парад. — Вновь вспылил Хрюкин. Он уже хотел, было открыть дверцу шкафа, как вдруг чудесная мысль посетила его голову. — А может еще не все потерянно? — Промурлыкал он, направляясь к этажерке, на которой стоял старенький телефон.

Савелий Иванович быстро набрал номер, словно сейчас от его действий зависела чья-то жизнь, и стал ждать.

На том конце провода вначале были гудки. Казалось, что все в один миг вдруг лишились Интернета, затем заиграла мелодия и женский, очень даже приятный голосок, посоветовал подождать, пока какой-нибудь из операторов не освободится.

— Ёшкин кот, — проворчал Хрюкин. — Да, что за день-то такой!

Он еле выдержал, пока в трубке пел Шаляпин. У него даже возникло желание бросить трубку и не звонить (видимо операторы на это и рассчитывали), но Савелий сдержался, не поддался на порыв и своего дождался. Музыка вдруг прекратилась, и женский голосок произнес:

— Оператор Игнатьева слушает.

— Барышня, — чуть ли не жалобным голосом проговорил Савелий Иванович, — миленькая не могли бы вы подключить меня к Интернету?

— Номер телефона? — Потребовала дама, и Хрюкин назвал заветные семь цифр.

В трубке минуты три, а может быть, четыре стояла гробовая тишина. Коллежскому регистратору даже показалось, что он слышит свое сердце. Наконец голосок произнес:

— Ваш номер отключен за неуплату.

— И сколько, позвольте узнать, я задолжал? — Поинтересовался Савелий Иванович.

Девушка назвала сумму, и коллежский регистратор еле сдержался, чтобы не наговорить в трубку все-то, что он думает не только о девушке, но и о конторе. Хрюкин набрал в легкие воздуха. Подождал секунду и выпустил его со свистом. На том конце провода видимо не поняли, что это было.

— Барышня, миленькая, — пролепетал он в трубку, сдерживая свой гнев, — а может это того… можно подключить?

— Только после уплаты.

— Так ведь сумма-то ничтожная…

— Я тут не старшая, не мне решать… но у меня есть указание без оплаты долга никого не подключать.

Будь сейчас в руках регистратора кочерга, он, наверное, ее в узел бы связал.

— Ну, вы подключите, а я заплачу, — пообещал Савелий Иванович, да вот только дама была неугомонной.

— Вы погасите долг, — пояснила Игнатьева, — и только на следующий день. Запомните, на следующий день, мы вам вновь предоставим линию.

Казалось, что Хрюкин был ее убить. Он швырнул трубку. Взглянул на супругу, словно та была виновата во всем, и направился к окну. Идти на улицу, хоть и солнечный день, а ветерок тот еще, не хотелось. Савелий Иванович вдруг задумался, а, сколько дней он вот так вот будет сидеть без телевизора и Интернета? Выходило, как минимум три дня. Суббота, воскресение и понедельник. Сегодня «Имперский телеграф» не работал, как впрочем — и завтра. Получалось, заплатить он сможет в понедельник… Плюс еще день ожидания.

— Вот, что теперь делать? — Пробормотал он, то ли обращаясь к самому себе, то ли к Сонечке.

— Может, Филиппка пошлем? Он заплатит…

— А смысл? — Перебил ее Хрюкин. — Да и сегодня, впрочем, как и завтра «Имперский телеграф» не работает. — Он взглянул на удивленное лицо супруги. — Ну, откуда тебе знать… Ты же целыми днями дома сидишь. Я эти три дня, — вдруг взвыл Савелий Иванович, — не переживу! Ох, уж этот «Имперский телеграф».

Он грохнулся в кресло, так что оно под ним заходило, и закрыл глаза.

— Представляешь, дорогая, как хорошо бы было, если бы мир пошел по другому пути развития. Вместо Романовых, — он заметил испуганное лицо супруги, — президент. Ну, как в Америке. Вместо десятой думы, учредительное собрание. — Сонечка еще сильнее побледнела. Она боялась. В душе супруга была рада, что столь крамольные мысли ее супруг говорит дома, а не в парке. — Вместо «Имперского телеграфа», государственный «Ростелеком», с возможностью отсрочки платежей…

Что-то в голове щелкнуло. Хрюкин вдруг вскочил, взглянул на Сонечку и спросил:

— Где у нас газеты, дорогая?

— Так в прихожей.

Савелий чуть ли не стрелой вылетел в коридор. Отыскал среди груды всевозможной прессы — «Раз в неделю», газетку небольшую, печатавшую в основном рекламные объявления. Обычно ее доставляли бесплатно в надежде, что кто-нибудь возьмет да и заинтересуется услугами. Раньше в ней печатали объявления о досуге, теперь об Интернете. Именно последнее сейчас очень интересовало коллежского регистратора.

— Где же, где же, — бормотал он, перелистывая страницы, — видел это объявление. — Он пробегал глазами по тексту и, наконец, воскликнул, радостно: — Нашел!!!

Тут же к телефону. В этот раз ответили куда быстрее. Видимо, частнику нужны были деньги. В двух словах Савелий Иванович изложил ситуацию. Хрюкин уже решил, что если его все будет устраивать, то он обязательно подключится, а если нет… Впрочем, на нет и суда — нет. Коллежского регистратора все устраивало. Главное подключить обещали в этот же день. А, если он вдруг забудет заплатить, то с помощью своего же компьютера выставить себе отсрочку на неделю. При этом Интернет будет работать.

— Когда? — Спросил Савелий Иванович, в предвкушении потирая руки.

— В течение двух часов.

Он назвал адрес. В тот момент Хрюкин и не задумался, какие последствия его ожидают. Савелий Иванович уже решил, что во вторник, он лично поедет в «Имперский телеграф» и откажется от услуг этой конторы.

— Не собираюсь я платить, — проговорил он, когда на него удивленно взглянула Симочка, — за такой паскудный сервис.

Ждать пришлось почти два часа. Коллежский регистратор начал нервничать. То и дело глядел на часы, затем заходил по комнате от окна к телефону и обратно. Савелий Иванович уже хотел, было позвонить в компанию, но мастер пришел. Оказалось, он все это время возился на улице с проводами. Штекер туда, штекер сюда и компьютер, американское изобретение, вновь заработал, как ему было положено. Экран засветился, и на нем выступили знакомые надписи. Монтер улыбнулся и произнес:

— Еще пару минут и все готово, а вы пока проверьте, уважаемый телевизор. Он должен хорошо работать.

Хрюкин сделал все, что просил связист. Честно сказать даже вовремя. По телевизору транслировали праздничную церемонию во дворце. Для царской семьи выступали известные артисты.

— Ну, как? — Спросил монтер, протягивая договор.

— Все устраивает.

— Вот и хорошо. Теперь поставьте подписи и отдайте мне деньги.

Когда все было сделано, и монтер уже собрался уходить, Савелий Иванович задал вопрос, который его мучил вот уже несколько часов:

— А, что нужно сделать, если я вдруг забуду заплатить…

Монтер все понял. Вернулся к компьютеру и открыл сайт. Добавил его в закладки. Затем подозвал Хрюкина и продемонстрировал, что нужно ввести, чтобы войти в личный кабинет. Потом открыл нужную страничку и объяснил в двух словах, что и как нужно нажать.

— Отсрочка платежа семь дней.

Когда монтер ушел, супруга наслаждалась трансляцией по телевизору, а Савелий Иванович ползал по сайтам изучая, что пишут по поводу празднования. Его интересовали слухи и сплетни.

Казалось, жизнь налаживалась.

И так было целый месяц, пока вновь почтальон не принес бумагу об оплате услуг «Имперского телеграфа». В нем была указана сумма за этот месяц, а ведь Интернетом этой компании коллежский регистратор не пользовался. Хрюкин тут же позвонил в компанию и попросил, чтобы его отключили от услуг, он еще попытался оспорить сумму, указанную в квитанции. Увы, но не получилось. Барышня на том конце телефонного провода была категорична. В итоге она посоветовала Савелию Ивановичу прийти в офис и написать заявление.

— Хорошо, — вздохнув, проговорил регистратор, — я так и сделаю.

Девушка назвала время приема посетителей, и он от возмущения вскричал:

— Да, вы что! Издеваетесь?!

Это со временем, особенно когда припрет, начинаешь понимать, что все учреждения работают как-то не по-людски. До 16:00 в будний день Хрюкин не успевал, а в выходные — контора не работала. В итоге в понедельник, как только появилась возможность, он договорился в суде на счет отгула на следующий день. Коллежский асессор, при котором состоял на службе Савелий Иванович, полюбопытствовал, а может Хрюкин успеет уладить свои дела во время обеда?

— Боюсь, что нет, — проговорил регистратор. — Что-то мне подсказывает, что не все так просто, как кажется.

— Ну, как знаете, — сказал Акакий Акакиевич и подмахнул бумажку. Теперь ее осталось только зарегистрировать.

Уже дома Хрюкин понял, что опасения его не беспочвенные. Выяснилось, когда он нашел договор с «Имперским телеграфом», что бумажка сия была заключена на тещу Савелия Ивановича. Женщину во всех делах щепетильную, но уже вот как год покойную. Старушка как-то не позаботилась перезаключить договор ни на зятя, ни на дочку. Вроде проблема пустяшная.

— Я позвоню в «Имперский телеграф» и все узнаю, — проговорила Сонечка, когда заметила, как изменился в лице ее супруг.

И она позвонила. Долго о чем-то разговаривала, наконец, сказала:

— Все куда проще. Ты возьмешь документы на квартиру и завтра с ними пойдешь в «Имперский телеграф». Девушка сказала, что она все сделает.

Все было бы так просто.

Утром, после того, как, плотно позавтракав, Хрюкин направился по указанному в договоре адресу. Добрался туда на метро. Минуты две-три простоял у входа, набираясь смелости войти. Потом полчаса просидел в приемной, дожидаясь своей очереди.

— Хрюкин Савелий Иванович, — произнес секретарь. Коллежский регистратор встал с деревянной лавки. — Вас ждут-с.

Хрюкин вошел в кабинет и огляделся. За длинным столом, тянувшимся через огромный зал, сидел мужчина лет тридцати-сорока в черном сюртуке, белой рубашке и желтом галстуке. То ли у него не было вкуса, то ли это был такой дресскод «Имперского телеграфа». На вошедшего посетителя он даже не взглянул. Указал рукой на стул, что стоял у стены и спросил:

— Чем могу служить?

Хрюкин положил документы на край стола и сел.

— Я бы хотел расторгнуть договор с «Имперским телеграфом», — проговорил Савелий Иванович.

— Я вас понял. Не вижу никаких проблем. Давайте ваш договор.

Хрюкин встал. Подошел к столу и взял бумаги. Затем направился к представителю компании и протянул их ему. Тот взял, пробежался по нему глазами. Зацепился на закорючке подписи и посмотрел на коллежского регистратора.

— Так договор заключен не с вами?! — То ли спросил, то ли уточнил, то ли констатировал факт чиновник.

— С моей тещей, — признался Савелий Иванович.

Чиновник положил бумагу на стол и сказал:

— Увы, но я не имею права расторгнуть его.

— Почему? — Не понял Хрюкин.

— Потому, что он заключен на вашу тещу. Расторгнуть его может только она.

— Но она давно мертва, — произнес Савелий Иванович.

— А это не играет роли. Предоставьте справку.

Коллежский регистратор протянул договор на владение квартирой, он был ее владельцем, но чиновник даже и не взглянул.

— Мне нужно свидетельство о смерти или чтобы старушка сама пришла…

Хрюкин побледнел. Ему так и захотелось дать этому бюрократу по морде, но он сдержался. В какой-то степени этот «чинуша» прав.

— Хорошо, я принесу бумагу.

— Вот принесете тогда, и поговорим, — молвил бюрократ, — а сейчас не задерживайте меня. У меня, кроме вас, есть еще посетители.

Выходя, Савелий Иванович чуть не хлопнул со злости дверями. Прошел, ничего не сказав секретарю. Посетители проводили его тревожными взглядами, и коллежский регистратор понял, что не один из них не хотел бы оказаться на его месте.

То, что неприятности не закончились, Хрюкин понял уже дома. Бумага, так необходимая в «Имперском телеграфе», в квартире не нашлась. Сонечка жалобно простонала:

— Я не виновата. Я не знаю где. Я завтра схожу и возьму другую…

Что-то коллежскому регистратору подсказывало, что все будет не так просто. Бюрократическая машина работала исправно вот уже столько лет. Не смоги ее разрушить, ни Николай II, ни Константин I, ни Михаил…

И вот теперь увидев перед собой иск, коллежский регистратор оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на подателя. Черный сюртук, белая бумага, желтый галстук. Чиновник явно не узнал его. Да и как он мог признать, если во время визита Хрюкина, он ни разу не посмотрел в его сторону.

Савелий Иванович улыбнулся. Еще раз оглядел весь текст. Заметил маленький недочет, не такой важный (без него иск можно было зарегистрировать) и сказал:

— Боюсь, что бумага оформлена не по всем правилам…

Эх, Наденька, Наденька… (АИ-Юмор)

Поезд. 7 октября по старому стилю.

— К сожалению, боюсь, Владимир Ильич, что возвращение в Петроград, придется отложить … — проговорил товарищ Рахья, старый приятель Ленина по подполью.

— Что ж так батенька? — перебил его коренастый, среднего роста человек, в черном пальто и кепке, в котором любой жандарм бы опознал Ульянова-Ленина.

— Видите ли, Владимир Ильич, Гуго Эрикович серьезно болен, и сегодня поезд ведет совершенно другой машинист…

— Понимаю, не наш человек. Но в Пет’ог’аде я должен быть, ведь там меня ждет мой на’од. В фев’але мы опоздали, и я не хочу опоздать в октяб’е. Что ж, п’идется ехать в вагоне…

— Но, шпики Керенского, Владимир Ильич?

— Им сейчас не до меня. Вот поэтому я и еду в Пет’ог’ад.

— Пожалуй, вы, правы Владимир Ильич, пожалуй, вы правы. Ну, раз вы хотите ехать в вагоне, ну, что ж поезжайте.

— Вот и хо’ошо. Жаль, что билет не купили, ну, не чего, п’иоб’етем их в вагоне.

Сначала вдалеке, в холодном воздухе Кольского полуострова, раздался длинный паровозный гудок, а затем в темном осеннем небе возникла серая струйка дыма, вырывавшаяся из трубы.

Из здания вокзала, шествуя важно, как генерал-губернатор, вышел толстый обер-кондуктор. Он посветил в темноту керосиновым фонарем, и где-то там, вдали вновь раздался гудок, после чего поезд стал медленно снижать скорость и останавливаться. Раздался скрежет, и состав замер. Из кабины выскочил кочегар и удалился в ближайшие кусты.

— Садитесь во второй вагон, Владимир Ильич, — проговорил большевик и улыбнулся, — я поеду в первом, если появятся люди Керенского, я вам дам знать.

— Хо’ошо, очень хо’ошо.

Ильичу еще ни разу не приходилось ездить в вагонах 3-го класса, даже когда он скрывался в Швейцарии. На этот раз, выбирать не приходилось, и ему придется ехать среди бедноты, чтобы не привлекать внимания. Хотя человеку, одетому совершенно по-другому, сделать это было очень даже проблематично.

Тем временем обер-кондуктор дал сигнал отправления. Машинист потянул за рычаг, и воздухе опять прозвучал длинный паровозный гудок. Состав тронулся.

— Тук, тук, тук, — пели колеса.

Поезд набирал скорость, вагоны медленно покачивались из стороны в сторону.

— Жаль, что п’ишлось в августе не остаться в Те’иоки, — пробормотал Ильич вглядываясь в полумрак, — даже в де’евне Ялкала не удалось отсидеться, п’ишлось, как последнему т’усу бежать в Выбо’г.

В августе он экстренно бежал в Финляндию, когда оставаться в Сестрорецком разливе стало небезопасно. Как назло к концу месяца, зачастили дожди, да и сенокос закончился. Прятаться в лесу, когда всюду рыскали ищейки Керенского, стало опасно. Вот тогда Гуго Эрикович Ялава переправил его нелегально через границу — в Финляндию. Остановились в Териоки, потом перебрались в деревню Ялкала, но и откуда революционерам в скором времени пришлось бежать в Выборг.

Когда же ЦК РСДРП (б) приняло решение: «Предложить Ильичу перебраться в Петроград, чтобы была возможна постоянная и тесная связь», Гуго Эрикович заболел.

Владимир Ильич расстегнул пальто, и поправил свой любимый галстук в крупный горошек.

— П’омедление сме’ти подобно, — еще раз пробормотал он, — а мысль то хо’ошая, — полез в карман костюма-тройки и достал маленькую записную книжку, подаренный ему Энессой, когда он скрывался в Швейцарии.

Ленин уже собирался раскрыть блокнот, и записать мысли пришедшие в голову, как вдруг сидевший напротив него крестьянин проговорил:

— Я вот погляжу, что ты мил человек, человек вроде образованный. Может, ты мне товарищ скажешь, когда в Российской империи работному люду жить то будет хорошо?

— Ско’о, очень ско’о, — проговорил Ильич, и, поняв, что ему сейчас будет не до записей, стал быстро стенографировать свои мысли в книжку.

— Скоро-то, скоро, но ведь мил человек, — не унимался крестьянин, — докой поры, нам, еще предстоит бояться человека с ружьем?

— Вы батенька имеете в виду жанда’ма?

— Ну, и их тоже.

— Вы уж, батенька, поте’пите, всему свое в’емя. Вот скинем минист’ов капиталистов, возьмет п’олета’иат власть в «уки, и не нужно будет бояться ни человека с «ужьем, ни человека…

Здесь он замолчал, через дальнюю дверь, в вагон вошли двое. Ильича передернуло. Кто мог ожидать, что здесь, на территории Финляндии будут ищейки Керенского. Хотя за время его отсутствия в стране многое могло измениться, кто знает, не заключил ли Керенский договор с правительством Суоми.

К счастью, для Ильича, это были два кондуктора. Одеты они были в железнодорожную форму, а над левым карманом красовалась бляха с надписью «Ревизоръ».

— …и не человека с бляхой, — проговорил Владимир Ильич, приходя в себя.

— Дамы и господа, граждане, — прокричал на весь вагон, один из ревизоров, на русском и финском языках, — просьба предъявить ваши билеты и оплатить проезд.

Народ засуетился, сквозь шум движущегося поезда, было слышно, как в металлическую банку посыпались медные монеты.

— Как, Вас, понять мил человек? — не унимался мужичек, просовывая руку под старенькую шинельку, в поисках денег.

— В п’олета’ском госуда’стве, а’мия и полиция не нужна. Г’аниц не будет. Так как все люди б’атья, а билеты будут уп’азднены, как и деньги…

— Но, мил человек, как же без денег?

— А вот так.

Тем временем ревизоры приближались. Крестьянин достал горсть монет и зажал в кулаке. Видя, что пора тоже приготовить деньги за проезд Ленин, потянулся в карман, где у него обычно лежала мелочь, но там ничего не было.

— Вот ста’ый ду» ак, — проворчал он, так чтобы крестьянин его не слышал, — забыл положить деньги.

— А чего это, Вы, человек, вроде зажиточный, — проговорил вдруг крестьянин, — а вот ездите в вагоне третьего класса, а не в вагоне первого класса, ну или второго?

Проговорил и так нехорошо покосился на Ильича, что тому чуть плохо не стало.

— Видите ли, батенька, — Ленин, поднес палец ко рту, давая понять, что этот разговор должен был остаться между ними двоими, — я вождь ми’рового п’олета’иата, и мне нужно быть с т’удовым на’одом. Даже в поезде.

— Ленин? — догадался крестьянин.

— Да, а, Вы, что обо мне слышали?

Ответ на этот вопрос Владимир Ильич так и не получил. Ревизоры возникли, как из-под земли. По-видимому, он, Ленин, упустил их из виду.

— Оплачиваем проезд, граждане, — проговорил седой ревизор, и повторил эту же фразу по-фински.

Крестьянин протянул ему деньги и высыпал их в руку. Тот пересчитал мелочь, и через минуту она со звоном упала на дно металлической кружки.

— Ну, а вы? — обратился ревизор к Ильичу, осмотрел своим внимательным взглядом. Зажиточный человек в солидном костюме, правда, давно вышедшем из моды.

— Одну минуточку, — проговорил тот, и вновь стал щупать свои карманы. Потом неожиданно хлопнул себя по лбу, и сказал, — какой же, я, ду’ак, — полез рукой за пазуху, и тут его лицо снова перекосило. Там было пусто. — Эх, Наденька, Наденька, — проворчал он.- Вот ду’а — баба, заначку вытащила…

Ревизор, словно не расслышав слов пассажира, продолжал наседать.

— И так вы отказываетесь платить господин хороший?

— По всей видимости, да-с.

Владимир Ильич окинул взглядом вагон, но людей, которые ему могли бы сейчас помочь, не было. Товарищ Рахья ехал в соседнем вагоне, и, по всей видимости, не подозревал, в какую канитель угодил товарищ Ленин. Опасаясь ищеек Керенского, они забыли про контролеров, которые перемещались по составу, собирая плату за проезд.

— Я не буду вам платить? — твердо сказал Ильич, — ско’о билетов не надо будет…

— Вот когда не будет, вот тогда и ездите бесплатно, — проговорил ревизор, — а сейчас я попрошу вас покинуть поезд. Для вас это последняя остановка Териоки. Вот там, дорогой господин-заяц, вы и выйдите. Думаю, для вас это послужит хорошим уроком. Сейчас же пройдемте со мной.

Пока второй кондуктор продолжал собирать оплату за проезд, седой и Ленин удалились в тамбур.

Оставшись один, крестьянин долго смотрел в окно поезда, а когда ревизор ушел в соседний вагон, проговорил:

— Вождь, вождь, — плюнул на пол, — заяц он, а не вождь, а еще прилично одет. Теперь мне понятно, почему он боится людей с бляхой.

В осенней темноте показалось освещенное керосиновыми фонарями, деревянное здание вокзала Териоки. На перроне было немного народу, отчего складывалось впечатление, что ни кто, ни куда не хочет ехать. Лишь несколько мужчин, в черных котелках толпились здесь.

Приближаясь к станции, машинист дал сигнал, и после того, как увидел свет фонаря обер-кондуктора, стал медленно снижать скорость.

Состав остановился. Двери вагонов открываются, и пассажиры, а это молодая парочка, да товарищ Рахья, выходят на перрон. В поезд садятся мужчины в котелках, но это не жандармы. Ряхье конечно же, в это полностью уверен, но все же, стоило проверить. Он возвращается в вагон.

Как только революционер скрылся в вагоне, не по своей воле состав покидает Владимир Ильич. Вслед за ним вылетает его старенький саквояж, побывавший в ни одной эмиграции.

— В следующий раз берите с собой деньги, господин хороший, — кричит кондуктор, закрывая дверь.

Обер-кондуктор дает сигнал, поезд трогается, оставляя стоять Ильича на прохладном воздухе.

Ленин еще долго смотрел на отъезжавший состав.

— Ах, Наденька, Наденька, — проговорил он и наклонился, чтобы поднять саквояж. От резкого движения тот раскрывается, и на перрон выкатывается целковый. Монета медленно катится по доскам и падает между двумя из них в щель.

— Вот ста’ый ду’ак, — пробормотал он, — п’о саквояж я и забыл. Ну что ж п’идется ждать д’угой поезд.

Печальным взглядом он провожает уезжающий поезд, а на душе больно, он должен быть в Петрограде. Он должен.

Ленин идет в здание вокзала, подходит к окошечку обер-кондуктора, который уже дремлет, расслабившись в кресле, и начинает стучать в окно.

От этого стука станционный смотритель проснулся, и посмотрел на припозднившегося путника.

— Что, вам, нужно любезнейший? — застегивая верхнюю пуговицу мундира, спросил он.

— Милейший, а когда следующий поезд на Пет’ог’ад?

Станционный смотритель поднимется со стула и подходит к столу, на котором лежит толстая книга. Открывает ее, листает и говорит, зевая:

— Боюсь что только завтра. Восьми часовой.

— Что же мне делать любезнейший, — проговорил Ильич, — мне с’очно нужно в Пет’ог’ад?

— Не могу знать-с. В Санкт-Петербург только на поезде можно попасть, да и на лошадях в город вы приедете только к утру, а автомобилей в нашем городе, увы, нет-с.

— Че’т. Мат’осы и солдаты меня не поймут…, — прошептал Ленин.

Петроград. Ночь с 25 на 26 октября по старому стилю.

— Комиссар связан, — проговорил старший офицер Петр Петрович Огранович, — матросы, основная их часть, на нашей стороне. После того, как товарищ Ленин не приехал 7 октября в Петроград, большая часть в нем разочаровалась, назвав его выскочкой. Это, гражданин Керенский, сыграло нам на руку. После убийства командира крейсера капитана 1 ранга М. И. Никольского и моего ранения, казалось, что все потерянно. На крейсере даже был поднят красный флаг, а часть матросов перешла к большевикам… Но господин Ульянов все сам и испортил. Кто же ему теперь поверит…

Керенский кивнул, он все еще помнил те памятные дни начала октября, когда Питерский воздух был насыщен духом революции. Город ожидал приезда Ульянова-Ленина, но после того как Ленин не приехал 7 числа в Петроград, все поменялось. Недовольные и замершие матросы вернулись на крейсер, после чего судовой комитет постановил присягнуть на верность Временному правительству, пусть и буржуазному, но все же демократическому.

Сегодня 24 ноября крейсер вышел в Петроград и встал напротив Зимнего дворца. Вот почему в данный момент председатель правительства Александр Керенский был на его борту. Из информации, которой он владел, стало известно, что основная масса матросов, за исключением анархистов ушла из Смольного, на корабли к которым они были приписаны. В данный момент в Смольном институте только недовольные войной солдаты, дезертировавшие с фронта.

— Раздробленность армии, которая была вызвана большевиками и немецким шпионом Ульяновым привела нас к тому, что Россия находится на краю пропасти, — проговорил Керенский, — в том, что Ленин немецкий шпион, я могу привести серьезные аргументы, а уж тем более факты. Зная о том, что мы готовим контрнаступления по всем фронтам, а так же захват продовольственных баз Кенигсберга, немецкое руководство торопит «товарищей» на свержение законно избранного, я напоминаю всем народом, временного правительства.

Керенский замолчал, поправил френч, который от бурной жестикуляции сбился и продолжил:

— Господа матросы, верные нам войска стянуты уже к Смольному институту, в котором засели бунтовщики, от вас же требуется подойти к Смоленой набережной и произвести один холостой выстрел, который послужит сигналом к штурму.

От Дворцовой набережной, после того как корабль покинул председатель правительства, крейсер отошел поздно вечером. Он ожил, из только что спящего, тот превратился в бушующий муравейник. Машинное отделение заработало, над ним раздался звук боцманской дудки, а из всех трех труб в черное октябрьское небо поднялся дымок. В холодном воздухе стало слышно, как ругаются матросы и как стучат по палубе их ботинки.

Комендант Литейного моста, приступил к его разводу, давая проход для корабля.

Через час сквозь листву двухсот летних деревьев был виден Смольный. Он был весь в огнях. Только что на крейсер поступило известие, что туда пробрался, миновав заслоны, главный заговорщик Ульянов.

В прохладном воздухе вновь заиграла дудка боцмана.

— Орудия к бою, товсь… — раздался его голос.

152 мл орудие начало медленно перемещаться в боевое положение.

— Орудие к бою готово, — донеслось со стороны орудия.

— Холостым… по Смольному институту… Пли!

В воздухе раздался грохот, а где-то там, в саду из окон посыпались разбитые стекла, а через минуту раздалось:

— Ура! Да здравствует государственная дума и временное правительство! УРА!!!!

— Ну, началось, — проговорил мичман, перекрестился и отправился в кают-компанию, где уже собрались офицеры корабля.

— Приказ Временного правительства выполнен, — проговорил он, — «Аврора» провела холостой выстрел по Смольному институту.

***

В ноябре русские моряки вошли в Кенигсберг, чем вдохновили солдат. Контрнаступление удалось, а шесть месяцев, в Германии произошла пролетарская революция.

В России и в Германии начиналась новая эра…

Санкт-Петербург — - Череповец 25 сентября 2005

СПЕЦСЛУЖБЫ ВРЕМЕНИ

Великое посольство

Кто управляет прошлым,

Тот управляет будущим.

Дж. Оруэлл «1984».

2013 год. Москва.

В этот раз меня полковник Заварзин предпочел не вызывать на Лубянку. Он просто позвонил мне и произнес:

— Игорь, приезжай на Чистые Пруды. Завтра к десяти.

Отпуск, который планировался, теперь откладывался. Случилось нечто не ординарное, раз Геннадий Осипович обратился ко мне не официально. Ну, вот и пришлось запихнуть чемодан, с пляжными принадлежностями, далеко на антресоль.

Утром проснулся, побрел в ванную. Взглянул на себя в зеркало и улыбнулся. Старичок — лесовичок. Оброс. Хотел, было побриться, но передумал. Пусть борода пока побудет. Прошелся на кухню, заварил кофе. Нарезал бутербродов. Кинуть взгляд на часы. Времени достаточно, значит — успеваю.

Включил телевизор — скукотища. Опять Запад на Россию бочку катит. Да что они привязались. В сердцах хотел плюнуть на пол, но передумал. Самому ведь придется, потом мыть.

На кухню возвратиться заставил бодрящий запах любимого кофе. Сделал несколько глотков. На душе стало хорошо, аж петь захотелось.

Вновь взглянул на часы. Пора. До гаража еще пешком топать. В коридоре, уже у самых дверей остановился. Надумал свой табельный ТТ дома оставить. Вернулся в комнату, положил в ящик, и тут же бегом побежал к дверям, чувствуя, что могу опоздать.

Старенький, но по-прежнему любимый, «Форд» оставил у обочины. До места решил прогуляться пешочком. Под ногами шуршат листья желтые и красные — осень. Бархатный сезон.

Заварзина разглядел издали. Тот стоял у самой кромки пруда и кормил белым хлебом уток. Привыкшие к человеку птицы явно не желали улетать на юг. На полковнике темно-синее пальто, клетчатая кепка, чуть сдвинутая на глаза. У ног стоял дипломат.

Увидев меня, он улыбнулся и рукой показал в сторону скамейки.

Садиться не стали (холодно). Прислонились к спинке. Геннадий Осипович, запихнул руку в карман и достал оттуда портсигар. Открывая, протянул мне.

— Закуривай, — предложил он.

Я взял. Пока искал в карманах пальто зажигалку, полковник раскрыл дипломат и протянул бумагу.

— Читай, — молвил Заварзин.

От поиска зажигалки пришлось отказаться. Сигарета тут же оказалась за ухом, и я взял документ. Грамота старая, исписанная мелким почерком, таким же, как и у меня корявым.

— Читай, читай, — проговорил Геннадий Осипович.

Разобрать удалось немного, часть текста по краям просто превратилась в труху. Писал, по всей видимости, кто-то из людей царя Петра Алексеевича Романова. Автор сообщал, что во время путешествия по Европе государя Московского, на того готовилось покушение. Целью, которого было заменить Петра Великого на двойника, человека преданного (тут текст не возможно было прочитать). Далее дьяк сообщал, что в ходе операции ему, как представителю (тут снова не возможно было прочитать) числа (цифры размыты) удалось предотвратить измену. Внизу дата — 7201 год и подпись, последняя произвела на меня, куда большее впечатление, чем сам текст.

Подпись принадлежала мне!

— Теперь понимаешь, зачем я тебя вызвал? — поинтересовался Заварзин.

— Нет! — Честно признался я.

— Не, думал, что у нас в ФСБ, — добавил Геннадий Осипович, — такие «тупые» сотрудники.

Полковник, скорее всего, шутил, да вот только слова его сильно ударили по моему самолюбию. Человек с высшим образованием не мог быть тупым!

— Вот, что Игорек, — сказал Заварзин, — дело тебе предстоит не простое. Подпись на документе твоя. Я проверял. Следовательно, писал ее в 7201 году от сотворения мира, или в 1693 году от Рождества Христова, как принято говорить сейчас, — ты. Поэтому и выполнять задание придется, скорее всего, тебе. Мне больше не кого послать в прошлое. Об этом судить можно вот по этому документу. Правильно говорю?

— Правильно товарищ полковник.

— Так вот, — продолжил Заварзин, и кратко изложил предполагаемое задание. — Теперь тебе миссия ясна. Исход, судя по этой записке, — Геннадий Осипович, взял у меня из рук грамоту, — то же. — Положил ее в дипломат, — Вот только понимаешь Игорь, — тут он сделал паузу, — существует одна загвоздка.

Я удивленно посмотрел на полковника, не понимая смысла сказанных им слов. В прошлом мне приходилось бывать. Один раз забросили в пятнадцатый век, другие разы в двадцатом. Только в семнадцатый и восемнадцатый меня не забрасывали. Неужели настал черед, и я увижу Петра Великого? С миссией справлюсь без проблем, так чего опасаться? Или полковник считает по-другому? Чего он колеблется? Чего опасается? А может Геннадий Осипович, что-то не договаривает? Но вот что?

— Загвоздка, — между тем, продолжал Заварзин, — в том, что я не уверен, что тебе удастся вернуться назад. В родную эпоху, а вдруг не все пойдет не так гладко, как хотелось. Не забывай, тебе придется не просто контролировать события, но и влиять на них. До этого, Игорь, ты этим не занимался. Был простым наблюдателем и все. Теперь же у тебя статус совершенно иной.

Тут он закурил сигарету, и мне пришлось последовать его примеру.

— Нам многое неизвестно, — продолжал полковник. — Дата события уничтожена временем. Боюсь, придется тебе прожить в конце семнадцатого века, несколько лет…

— Несколько лет? — переспросил я, понимая, что отпуск помахал мне ручкой.

— Увы, несколько лет, — вздохнул Заварзин. — И еще (тут мне просто пришлось сосредоточиться) у меня нет уверенности, что ты вернешься!

Последнее мог бы и не говорить. Тут и так понятно. Прошлое страны нам известно, а мое будущее нет. Шальная пуля и жизнь прервалась, в самом рассвете сил.

— Так что вот, — продолжил между тем полковник, — бери этот дипломат. Езжай домой. Проштудируй литературу по той эпохе. Времени на посещение архивов у тебя сейчас нет! — К чему это он сказал, я так и не понял. (Разве что-то изменится, если пороюсь в поисках информации там). Видимо Заварзин понял мое недоумение и добавил, — Бумаги выправлять долго. Раньше думал, успею, но когда сунулся, понял, что бюрократических препятствий больно много. Так что прибегни к рассекреченным материалам. А уж затем приступай к выполнению задания. Ты не должен допустить изменения истории. — Тут он оглядел меня и добавил, — побрейся, а вот усы оставь!

Оставив «Форд» в гараже, вернулся домой. В комнате положил дипломат на стол, а сам на кухню. Заварил кофе и задумался.

Почему именно я?

Вот такой вот вопрос. «Почему именно я?» В смысле, не почему мне поручено это задание, тут вопросов нет. Если грамота написана в прошлом мной, то я и должен выполнять это задание. С другой стороны, почему все так складывается? Простой лейтенант. За спиной несколько «командировок» в прошлое. Один раз с напарником. Задача всегда простая — наблюдать. А тут, бас и такая миссия. Без подготовки, а если провалю? Тут же отогнал сомнение.

Налил кофе. Кинул в него несколько ложек сахара, помешал.

Вся жизнь какая-то у меня не логичная. Когда на службу призывали, не предполагал, что в секретный отдел угожу. Вначале очутился в дивизии имени Дзержинского, но не прошло и недели, как меня к себе вызвал подполковник Егоров. Сообщил, что мной один полковник с Лубянки интересуется, дескать, изъявляет желание к себе забрать. Ушел на пару минут, а затем вернулся не один. Потом позже узнал, что по мою душу явился сам руководитель секретного отдела — полковник Заварзин Геннадий Осипович.

— Я вас оставлю, — произнес подполковник и ушел из кабинета.

Полковник, словно не сомневаясь, что я соглашусь, подсунул мне подписку о неразглашении. Видимо в душе мечтал служить в таком ведомстве — подмахнул. Вот тогда и рассказал Геннадий Осипович, что это за секретный отдел такой. Я вначале не поверил, пока на задание не отправился.

Но это было уже потом. Тем же вечером, мы покинули часть, а уже на следующий день оказался зачисленным в Академию ФСБ. Там несколько лет изучал языки, радиодело и прочие премудрости. Думал — на шпиона готовят. Оказалось — нет.

Когда закончил обучение (ну, я так предполагал) отправился на первое задание, но не один. Дали напарника. Когда вернулся, полковник лично поздравил с успешным завершением учебы. Теперь в прошлое путешествовал один. В итоге, после третьей по счету самостоятельной миссии, присвоили звание лейтенанта. Сейчас вот отпуском наградит, должны были, но Заварзин все переиграл. Почему?

А может, они давно знали, что я обязан отправиться именно в эпоху Петра Первого?

Теперь я, когда все хорошенечко продумал, в этом ни капельки не сомневался.

Поставил чашку на стол, пошел в комнату. Там открыл дипломат и выложил на стол содержимое. Маленькая черная коробочка, для перемещения во времени. Пистолет. Парик на подобии тех, что носили в Петровскую эпоху. Курительная трубка. Ну, тут понятно от сигарет придется отказаться. Радует, что полковник не забыл о моей вредной привычке. Флэшка.

Последнюю покрутил с минуту в руках и бросил в дипломат. Вряд ли пригодится. По себе знаю, что в Интернете информации об любых эпохах не так уж и много. Разве вот биографии в «Википедии» посмотреть. Отправиться бы в архив, да в документах порыться. Увы, нельзя, полковник почему-то торопит. Может, сомневается, что удастся найти что-то ценное?

Так что информацию придется искать в книгах. Поэтому, сложив вещи в дипломат направился к книжному шкафу. Пробежался глазами по полкам, вытащил несколько томов посвященной эпохе Петра Великого.

— Не густо, — вздохнув, проговорил я через час.

Информации по интересуемому меня периоду оказалось не так уж и много. Все что связано с именем Петра Великого в основном относилось либо к его детскому возрасту, либо к Северной войне. Было несколько записей, но каких-то поверхностных. И все это меня не устраивало.

Такое ощущение, что отправляться придется в неизвестное. Оставалось только одно, узнать об окружении Петра, как можно больше.

Звонок в домофон прервал мои размышления. Я встал и подошел к входной двери. Прибыл курьер от полковника Заварзина. Открыл уличную дверь и стал ждать.

Молодой человек в штатском протянул мне большую сумку и пакет. Я посмотрел на него, в надежде, что может быть, Заварзин передал что-то на словах, но парень попросил только расписаться в бумагах, что пакет доставлен. После того, как была выполнена просьба, он ушел.

Вернувшись в гостиную, открыл сумку. Там оказалась одежда, которую носили в семнадцатом веке и письмо. Распечатал пакет. Всего несколько стандартных скупых строк.

— И так, — проговорил я в слух, — Игорь Сергеевич, во времена Петра Первого вы отправляетесь в качестве французского авантюриста.

Улыбнулся.

Звали меня теперь Мишель Ля Гранд.

1698 год. Европа.

Уже три года прошло с того момента, как, перенеся в конец семнадцатого века, а заговорщиков так обнаружить не смог. Даже проник в окружение Петра, для чего познакомился с Лефортом.

Совершил путешествие с государем по Европе. Побывал в Польше, Германии, Голландии и Англии. Чтобы быть все время около Петра, вынужден был работать с ним бок о бок на корабельных вервях Амстердама. Лично наблюдал, как самодержец заключал договор с англичанами о поставке в Россию табака.

Почувствовал, что одному не справиться, отчего был вынужден нанять людей, которые медленно и верно собирали мне сведения об окружении Петра.

Вот, например Меншиков Александр Данилович, сын конюха, оказался единственным настоящим другом государя. В душе сама простота. Это потом он будет грести под себя все, а сейчас чистый ангел. По вечерам составлял компанию Петру в борьбе с Ивашкой Хмельницким. Вот только не могу понять, ему то зачем организовывать заговор? Сейчас Алексашка второй человек в государстве, а при дубликате может просто в небытие уйти.

Франц Я́ковлевич Лефо́рт человек предложивший совершить путешествие государю по Европе. Сподвижник Петра. Военную карьеру в России начал еще при Алексее Михайловиче. Имел возможность организовать заговор. Если это так, то тогда неудивительно, что он умер через год, после возвращения царя из заграницы.

Патрик Гордон. Открытый переход во время смут 1689 года на сторону Петра Великого поставил шотландца в близкие, и даже дружеские отношения с царём. Вроде бы смысла нет, менять его на кого-то другого. Вот только и он умер в том же году, что и Лефорт.

Было ли это простым совпадением, одному богу известно.

Существовали и другие кандидаты, но их имена просто в истории не сохранились. Стоит отметить только одно, что среди них не было русских. Каким бы не был плохим царь, он считался помазанником божьим, а на него в ту эпоху ни у кого рука бы не поднялась.

Зато сам царь разочаровал меня. Он не был таким, каким его изображали в последствии историки. Не было того напора и удали, что способна была изменить судьбу Московского государства. По мне он — просто пьяница. Обычный больной человек, постоянно страдавший от похмелья. Единственное что делал Петр с удовольствием, так это работал. В этом я убедился, когда мы строили на Амстердамских вервях корабль. Царь грезил морем. Когда мы засиживались, бывало в трактирах он, подливая нам в кружки вино, говаривал:

— Вот разобьем турок, пробьемся в Средиземное море! Вот тогда и будем торговать с Европой.

Иногда бывало, прогуливаясь по берегу Атлантического океана, проклинал этот вечный холод и слякоть.

— В России и так лета нет. А Гордон с Лефортом, да ты Алексашка все подначиваете: «К Балтике тебе надо выходить Петр, к Балтике! Без Балтики России не будет!».

Петр смотрел на меня и говорил:

— А я ведь, Мишель, лето люблю.

Такие диалоги сейчас, и такие поступки потом. Может, мне миссия все же не удалась? И государя подменили? И что заставило его поменять свои привычки? Изменить решения?

А ведь он после приезда отказался от русской одежды. Заключил мир с ненавистными турками и выступил против Швеции, стараясь вернуть себе море, которое просто терпеть не мог.

Ближе к концу 1697 года, я впервые увидел двойника Петра. Звали его Исаак. Работал он плотником на одной из французских верфей, куда нас с государем привела судьба. Был паренек на несколько вершков выше государя, чуть шире в плечах, длинные волосы у него почти не вились, а говорить по-русски совсем не умел.

Петр, когда увидел его, руки в стороны развел. Долго восхищался и даже звал с собой в Россию. С какой целью я мог только догадываться.

Пришлось, приставит к нему человека, который должен был мне сообщать обо всех контактах Исаака с подозрительными для меня людьми. Вот только ни кто (кроме государя) сходством царя с плотником не заинтересовался.

До тех пор, пока в августе 1698 года мы втроем: я, Меншиков и Петр не завалились в один из придорожных трактиров, что находился недалеко от городу Парижа, куда государь наведался проведать «своего брата» — короля французского.

Пили мы помногу. Особенно усердствовал государь, казалось временами, что тот готов был осушить все бутылки в трактире. Мне пришлось даже напомнить, но так чтобы монарх этого не слышал, Меншикову, что напитки эти не бесплатные и стоят очень дорого. Увидев удивленный взгляд Алексашки, пояснил, что хозяин, узнав, что гости его иноземцы, попытается содрать с них как можно больше.

— У Петра есть деньги, — пояснил фаворит.

Ну, еще бы не было. Здесь за границей Петр деньги тратил не разумно только на вино и инструмент. Заказал два огромных сундука, с морскими приборами. (Наверно они уже в России, и ждут, не дождутся, когда царь откроет первую навигаторскую школу.)

— Денег хватит, — повторил Меншиков, подливая в кубок вина.

«Лишь бы здоровья хватило», — подумал я, и тяжело вздохнул.

— Ты, Мишель лучше не вздыхай, — проговорил Петр, — а пей.

Против воли царя не пойдешь. Пить старался в меру, но все равно после нескольких бутылок, вслед за Петром и Меншиковым вырубился. Причем явно сделал это по-русски — лицом в салат.

Меня разбудил Алексашка. Весь бледный.

— Все пропало, — прошептал он.

— Что пропало? — поинтересовался я.

— Пееттрр!

— Что Петр?

— Он, он не дышит.

После этих слов, сон как рукой сняло.

«Вот те бабушка и юрьев день», — пронеслось в моей голове. Посмотрел на Меншикова и спросил:

— Где он? Это ты его убил?

Меншиков побледнел. Перекрестился и промямлил:

— Да, ты что? Чтобы я? Государя… Перепил его величество, вон валяется. — и дрожащей рукой Алексашка показал на лежащего, на полу, государя.

Встал, подошел и присел над монархом. Тот возлежал, раскинув руки. В одной бутылка, в другой кубок. Глаза открыты. Пришлось вернуться к столу, взять серебряную тарелку. Обтерев ее рукавом, проверил дыхание Петра, затем коснулся его руки и понял, что жизнь прекратилась много часов назад. Меншиков оказался прав, царь был мертв.

— Что будем делать Мишель? — спросил фаворит.

— Думать.

Такого ответа тот явно не ожидал. Да и я сам признаться тоже.

— Ты лучше Алексашка расскажи мне, пока я думать буду, как сие произошло?

Меншиков начал, что-то лепетать. Но я его не слушал, сосредоточившись на своих мыслях.

Задание — провалено. Мне не только не удалось избежать подмены, так еще и пришлось стать свидетелем смерти государя, в столь молодом возрасте. А может это моя вина? Не окажись я в этой эпохе, вполне возможно Петр никогда не отправился бы в этот трактир. И тут вновь меня посетила мысль о подмене.

— Алексашка, — скомандовал я.

Меншиков вздрогнул. Ожидал увидеть гневный взгляд, но этого не произошло. Александру Даниловичу сейчас было явно не до этого. Рушилась вся его карьера. Кому он теперь в России нужен?

— Что? — произнес он, каким-то мертвым голосом.

— Нужно чтобы сюда прибыли Лефорт, Возницын и Головин.

Последние двое были сейчас очень значительными персонами, и их карьера напрямую зависела от Петра.

— Зачем? — удивился фаворит.

— Ну, ты же хочешь остаться у власти?

Меншиков явно ни чего не понял, но бросился выполнять просьбу.

— Стой Александр Данилович, — проговорил я, удержав его в дверях, — найди еще людей, что смогли бы отыскать нам плотника Исаака. А лучше самого Исаака.

Он улыбнулся (видимо до фаворита дошла моя мысль) и скрылся в дверях.

Теперь следовало уговорить трактирщика, чтобы тот забыл о попойке. Заодно уломать его, придать бренное тело московского царя (хотя тот вряд ли догадывается, кто гулял у него этой ночью) земле. Я обшарил карманы кафтана государя и извлек на свет божий пару кошельков. Думаю, этого хватит.

Вышел из комнаты и отправился искать хозяина. Разыскал того на улице. Славный малый беседовал с какой-то девицей, осыпая ту сальными шутками. Красотка хохотала.

Я прокашлял, стараясь привлечь, таким образом, его внимание. И мне это удалось. Трактирщик попросил у дамы разрешения отлучиться на минуту. Когда он подошел поближе, я отвел его в сторону и изложил сложившуюся ситуацию. Славный малый перекрестился. Спросил только: не я ли его убил? А после того как получил отрицательный ответ, да кошелек с деньгами, молвил:

— Вы, уж господин не беспокойтесь. Похороним в лучших традициях.

— Вот и славно, — сказал я, потом протянул второй кошель и добавил, — а это тебе за то вино, что мы с приятелями выпили.

Приблизительно через два часа прискакали Меншиков, Головин и Прокофий Возницын. С ними был и Исаак.

Я удивленно посмотрел на Алексашку и спросил:

— А где Лефорт?

Головин вот уже минут десять ходил из угла в угол. «Это не хорошо, — шептал посол, — очень не хорошо». Прокофий Возницын теребил в руках шапку, не понимая, что теперь делать. Меншиков, потянулся, было за бутылочкой вина, но я убрал ее, из-под самого его носа. Тот хотел, было возмутиться, но, вспомнив последствия вечеринки — промолчал. Теперь вот сидел, задумчиво смотря на остатки вчерашнего обеда. Исаак, необычно высокого роста молодой человек лет двадцати пяти — двадцати семи, одетый в темный кафтан голландского покроя с поношенным галстуком, стоял у окна в недоумении. Он ни как не мог понять, для чего его обычного плотника притащили в этот трактир на окраине Парижа.

— Петр мертв, господа, — проговорил я, — а с его смертью умерла и ваша власть в Московском государстве. Ваше влияние на правителей теперь ничтожно. Не думаю, что царевна Софья, а она сейчас осталась единственной наследницей, за которой есть силы, будет к вам прислушиваться. Так что я предлагаю, заменить умершего Петра — двойником. — Тут кивнул в сторону Исаака. Тот встрепенулся, словно поняв, что речь зашла о нем. — Ибо другого решения для сложившейся ситуации не вижу. Софья не простит тех, кто заставил ее отречься от трона. Она не забудет жизни за стенами монастыря.

Все трое, кроме Исаака (он просто не понимал русскую речь) побледнели.

— Вам лишь нужно, постоянно держать «плотника» под своим контролем. Не допускать его к войскам. Назначьте его, — тут я задумался, вспомнил, кем был Петр, и проговорил — капитан-бомбардиром.

— Но, ведь народ заметит подмену, — проговорил Возницын.

— Заметит, — согласился я. — После приезда в Москву, закройте близнеца в Преображенском. Уничтожьте стрельцов, что несут службу в Кремле. Сошлите жену Евдокию в монастырь.

— Но, как же Лефорт и Гордон? — спросил Меншиков, — они знают Петра лично.

— Я же спрашивал, почему ты Алексашка не привел Лефорта, — проговорил я.

Фаворит промолчал, может и к лучшему. Теперь судьба Лефорта и Гордона решена. Видимо их смерти в 1699 году не избежать.

— Если не будут возмущаться, — решение принималось с трудом, — убить!

Все трое, кроме Исаака побледнели.

— Убить! — повторил я.

Было еще несколько вопросов, которые нам предстояло решить. Во-первых, Исаак не владел русским языком. По-русски тот конечно научится говорить, в этом я ни сколько не сомневался. Правда, скорее всего акцент останется. Об этом мне Возницын напомнил:

— Как же этот немчура разговаривать будет?

Ответ пришел сам собой. Вспомнилась вдруг сказка «Голый король». Либо ты глуп, либо ты не свою должность занимаешь. С другой стороны, с простым народом государь не так уж сильно и общался, были простые мужики около него, да и то те, что успехом были обязаны царю. Взять того же Демидова. Да и сам Петр, как помнилось мне, в будущем говорил странными фразами, к тому же не всем и понятными.

В-вторых, (это уже выяснилось потом) плотник ни в какую не хотел надевать одежду покойного царя, то ли из предубеждений, то ли просто из-за того, что она ему не нравилась. В-третьих, (это была предположение Меншикова) интересно было узнать, будет ли Исаак продолжать войну с Турцией? Последняя не нравилась ни Возницыну, ни Головину. Были еще вопросы. И как только мы пришли к согласию, оставалось уговорить плотника.

И его удалось уговорить.

Под шумок предложил создать Тайную канцелярию при Преображенском приказе. Сие не было принято с восторгом, но заговорщикам просто ничего не оставалось делать. И еще, настоял на том, чтобы сей эпизод с посещением окрестностей Парижа, а уж тем более Франции в документах не упоминался.

Хотели бы возразить, да не смогли.

Через два дня посольство, покинув Францию, отправилось к границам Московского царства.

Москва, как много в этом слове для сердца русского…

В последний раз в столице московского государства я был, пожалуй, два года назад. Тогда бродил по кривым улочкам, разглядывал дома да интересовался у прохожих как добраться до Кукуя. Нет того впечатления, что я ожидал, она на меня не произвела. Большая деревня — одним словом. Тогда, когда впервые переместился сюда — я был ни кем, сейчас же вернувшись с Великим посольством, стал важной шишкой. К моим словам (если со стороны взглянуть) прислушивалось не только окружение царя, но и сам монарх. Как бы злопыхателей в лице Лефорта, да Патрика Гордона не получить.

То, что для них, да некоторых стрельцов подмена не прошла незамеченной, я не удивился. Ну, это и понятно. Лефорт и Гордон друзья наипервейшие, они, как сказали бы в моем времени, и подсадили государя на стакан. Попросту говоря, были косвенными виновниками его смерти. Стрельцы же неладное заподозрили только из-за того, что царь одежду русскую носить перестал, да и общаться стал все больше по иноземному. Не ускользнуло и то, что раннее образованный человек стал все чаще и чаще прибегать к услугам писаря. Вроде пустяки, но так задевающие русскую душу. Если иноземцы еще как-то помалкивали, по-видимому, выгоду пытались в сей подмене отыскать, то стрельцы сразу: «Царя иноземцы подменили!» Последних утихомирили. Пришлось главарей, тех, кто лично встречался с государем, казнить.

Как не противился Головин, а разрешил он мне заняться и Лефортом с Гордоном. С помощью надежных людей, потихоньку убрал обоих. Умерли тихо и мирно. Что было причиной их смерти меня, мало волновало. Дал задания душегубам, а как те его исполнят — меня не волнует. Подослал человечка и к царевне.

Вскоре сам ощутил на себе недобрые взгляды. В один из дней, закрылся у себя в горнице в Преображенском дворце. Долго сидел и думал, под конец взял бумагу, и написал то злосчастное письмо, послужившее причиной моего появления здесь.

Вечером, когда дворец спал, а во дворе были только одни караульные, выскользнул с его территории. Дворами, дворами в сторону того место, где у меня в будущем был оставлен «Форд».

Когда оказался на месте, вытащил из карман коробочку, да и нажал кнопочку. Сам вдруг подумал, а почему я ей раньше не воспользовался.

2013 Москва.

Утром попытался дозвониться до полковника Заварзина. Сначала искал долго сотовый, потом махнул рукой и попробовал с домашнего. Вот только мобильный номер не ответил. Ладно бы если женский голос сказал: «Телефон в не зоны действия сети», так ведь нет. При наборе номера отсутствовали даже гудки.

Пришлось ехать на Лубянку, и тут я почувствовал, что с мир вокруг меня изменился. Словно люди стали другими. Но что произошло? Неужели я «убил бабочку»?

Но мир, в котором я очутился, не был связан с моим путешествием.

На стене в кабинете полковника Заварзина, там, где обычно висел портрет президента Российской федерации, сейчас был — Лев Троцкий. Да и сам я оказался разведчиком, что должен был находиться в Лондоне. Поэтому, о письме, что, скорее всего, хранилось в архивах госбезопасности, мне пришлось умолчать.

Что-то произошло в прошлом, но что? Не, уже ли вновь придется вернуться в прошлое, чтобы восстановить мой мир?

Аэростат

Черный плащ, черные очки. Никаких знаков того, что я секретный сотрудник. На всякий случай взглянул в зеркало, чтобы убедиться, что особого внимания к себе не привлеку. Обычная одежда статского советника 3 класса.

Понимая, что задание может затянуться, в этом времени, как минимум на несколько часов, проверил, выключил ли все приборы. Современным гэджитам, коими были наводнены наши дома, я не доверял и только после этого спустился в гараж, где у меня стоял мой старенький добрый флаер с московскими номерами. В итоге, через час, после продолжительного полета, оказался около офиса. Приземлил флаер на крышу, кинул ключи от него, дежурившему охраннику и бегом по лестницам на второй этаж, туда, где находился кабинет моего начальника — полковника Маралюка Феактистовича Мосалева.

Полковник меня уже ждал. Когда я открыл дверь и вошел, без доклада в кабинет, он стоял у окна разглядывал новостройки. Заметив меня, Марлюк Феактистович улыбнулся и указал на кожаное кресло, что стояло по другую сторону стола.

— Присаживайся, майор, — проговорил он. — Наверное, догадываешься, для чего я тебя вызвал?

— Так точно, товарищ полковник. «Красная тревога».

— Вот-вот, — прошептал Марлюк Феактистович, — «Красная». — Он вздохнул. Опустился в кресло, которое тут же приняло очертание его тела, и произнес: — К «красной тревоге» ты уже готов, а значит, объяснять я тебе не буду. Времени у нас с тобой, майор, мало. Так что бери конверт с инструкциями.

Только сейчас я заметил небольшой конверт, что лежал посредине стола.

— Когда окажешься там, — продолжал Марлюк Феактистович, — ознакомишься.

— Разрешите обратиться, товарищ полковник.

— Разрешаю.

— Там это где?

— В 1812 году. — Пояснил Мосалев. — В какой-то степени, я тебе, майор, даже завидую. А теперь ступай. Тебе еще переодеться в одежду той эпохи нужно. Да вот еще бумагу прихвати. Отдашь гардеробщику. В ней все написано. Получишь тогдашние деньги. Но помни! Много не трать. Я за них перед бухгалтером еще отчитаться должен.

Полковник протянул мне листок. Я мельком взглянул и понял, что предназначался он, в отличие от бумаг, не мне. Запихнул за пазуху и покинул кабинет. О том, что в офисе спецслужб, что обеспечивали безопасность не только в России, но и на Марсе (колонии, что принадлежала нашему государству), есть странный гардероб, с одеждами различных эпох, во всей России, как впрочем, и на Марсе, наверное, никто не догадывается. Даже федералы, несшие здесь службу в этом же здании, не подозревали о существовании отдела по контролю над историей. Если у них и возникал вопрос, чем занимается 31 отдел, то важные персоны тут же пытались его замять.

В отдел отбирали людей по особым рекомендациям. Брали не абы кого. Мне в какой-то степени повезло.

Костюмерная находилась в подвальном помещении за железной дверью, на которой были нарисованы череп и кости. Прежде, чем попасть внутрь, пришлось приложить к замку палец, затем взглянуть в прибор проверяющий сетчатку глаза, и под конец плюнуть. Безопасность не обходимая.

— Трудную задачку задал, Марлюк Феактистович, — прошептал хранитель стариной одежды, после того, как ознакомился с инструкцией. — Кем бы тебя приодеть. Условия поставил. Хотя, что мне его условия.

Он прошелся вдоль вешалок с одеждой, что-то ворча под нос. Пару раз останавливался.

— Может купцом? Или крестьянином?

Затем кинув на меня взгляд, словно оценивая, добавлял:

— Да какой из тебя купец, о крестьянине уж и не говорю. Тут бороденка нужна, а у тебя — ее нет. Пока отрастишь — поздно будет. Может горожанином? Ну, типа как у Толстого — Пьер Безухов. Нет, не пойдет. Да тебя на секретный объект никто и не пустит. Да и оружие бы необходимо.

Наконец он остановился перед вешалками с военными мундирами. Оглядел их и прошептал:

— Может гусаром? Нет. Не то. А что если… Иди сюда, майор!

Я подошел. Он вновь оглядел меня. Усмехнулся и сказал:

— Метр семьдесят. Сорок шестой размер. Обувь, — он взглянул на мои ноги, — сорок второй. Ну, что ж так и быть выдадим тебя за обер-офицера лейб-гвардии Литовского полка.

В голове сразу вспомнились события последних лет. На курсах, организованных именно для нашего отдела, мы проходили историю России со времен Рюрика вплоть до наших дней. Неожиданно вспомнились все названия полков, что существовали в начале девятнадцатого века. Я точно знал, что в 1812 году как такового — лейб-гвардии Литовского полка, в общем-то, не существовало. Был Московский. Невзначай напомнил об этом костюмеру.

— Ты уж, товарищ майор, не обессудь, — проговорил гардеробщик, как-то не по уставу, — но я уж привык. Да и надпись соответствует именно лейб-гвардии Литовскому полку. А насчет Московского полка вы ошибаетесь, товарищ майор.

Я удивленно посмотрел на костюмера. Неужто действительно ошибся?

— В 1811 в русской армии появился лейб-гвардии Литовский полк. — Пояснил гардеробщик и тут же добавил: — Который уже потом за отличие в компании был переименован в Московский. Так что не выделывайся, а бери что дают.

В итоге я получил: белые панталоны, сапоги черные до колен, двубортный с двумя рядами пуговиц, с высоким, скошенным спереди воротником и фалдами мундир фрачного типа. Кивер с высоким черным султаном. Ко всему прочему шпага и офицерский шарф.

— Переодеться можешь там, — и гардеробщик указал на дверь.

— А лошадь, хоть положена? — Полюбопытствовал я, понимая, что в прошлом она понадобится.

Ответа не дождался. Оставалось надеяться, что в инструкции, что дал мне полковник Москалев все расписано. Переоделся, вышел.

— Хорош! Ох, хорош!

Оглядел меня. Убедился, что все ладно сидит.

— Теперь вот ступай в капсулу времени.

Капсула находилась в соседней комнате, а то и понятно. Будут всякие в карнавальных костюмах по офису расхаживать, и конец тогда Государственной тайне. Я же не спешил. Все проверил. Поправил кивер. Взял пакет под мышку и только после этого вошел в капсулу времени. Как ей пользоваться я прекрасно знал. Опыт путешествия в прошлое, правда, в качестве наблюдателя имелся.

Выкинуло меня на окраине тогдашней Москвы. Одно хорошо не в воздухе повис, и не в воду свалился. Когда кнопку нажимал запуска глаза, по инструкции закрыл, когда же шум в ушах прекратился, открыл и огляделся. Яблоневый сад. Ветки от яблок так и ломятся. Правда зеленые они еще и явно до спаса еще далеко. Сорвал одно и надкусил.

— Кислятина. — Проворчал и кинул к себе под ноги. — Надо бы местечко найти, да с инструкциями ознакомиться, а там…

Впрочем, идти там еще было далеко. В итоге после получасовых поисков обнаружил пенек. Самое подходящее место. Сел распечатал конверт и прошептал:

— Посмотрим, что тут у нас.

Перспектива не радостная. Во-первых, как выяснилось, в эту эпоху заброшен точно такой же агент, как и я. Представитель спецслужб Англии и Франции, те отчего-то последние сто лет уже открыто начали сотрудничать, и поговаривали, что если ничего не изменятся, образуют собственную Федерацию, независимую от Евросоюза. Цель, которого обеспечить любыми путями победу Наполеона над Россией. Во-вторых, как выяснилось, именно 1812 год стал той самой точкой бифуркации. Той самой, когда если бы, то все было бы по-другому. Вот только это другое правительство моей России не устраивало. Вот вроде два варианта и третьего было не дано, но как выяснилось из инструкций, что победу над Наполеоновской Францией можно было совершить гораздо раньше. У меня аж «глаза на лоб полезли». Я присвистнул.

— Ни фига себе. — Воскликнул, и еще раз перечитал содержимое.

О воздушном шаре (вполне возможно дирижабле) я когда-то слышал. Запустил руку в карман, чтобы убедиться, что это так. Извлек миникомпьютер и включил. Хорошая вещь, учитывая, что заряда фотонных батарей хватит, как минимум, на десять лет. Столько в прошлом у меня желания быть не было. Через поиск нашел старый не то документальный, не то научно-фантастический фильм и запустил. Когда его снимали, еще точно не знали, где именно создавалось воздушное судно. Сейчас это было известно точно. Строил аэростат немецкий механик Франц Леппих в селе Воронцово, что принадлежала московскому губернатору графу Растопчину.

Передо мной ставилась задача помешать захватить французам секретное оружие Александра I, а если не получится, то уничтожить шар. Или попросту говоря сжечь.

— Сжечь, — проговорил я, просматривая инструкцию еще раз, — это мы всегда успеем.

Далее сообщалось, что в Москве меня будет ждать наш сотрудник, работающий под прикрытием вот уже несколько лет. Звали его…

Бумага самопроизвольно вспыхнула у меня в руках. Одно хорошо имя сотрудника запомнил. Я тут же отшвырнул ее и попытался подушить огонь. Честно признаюсь, чему я удивляюсь. Мог бы сразу сообразить, что инструкции, напечатанные на бумаге, уничтожаются через час, после того, как был вскрыт конверт. Лучше ничего не придумано, аж за целых двести лет. Еще сто пятьдесят лет назад было доказано, что любую информацию, стертую с цифрового носителя можно восстановить, даже если пройдет сто лет, а вот восстановить письмо из пепла… А вы попробуйте?

— Итак, — проговорил я вслух. — Что мы имеем? Ну, во-первых, секретного агента в правительстве губернатора города. Во-вторых, аэростат, способный нести на своем борту пушки, и, в-третьих…

Прочем, все эти преимущества сейчас сводились на нет. Мне еще нужно было до этого самого агента добраться. А для начала определить точку, где меня выкинуло. Все тот же миникомпьютер и вот результат.

— М-да… Идти и идти. Нужно бы лошадку какую-нибудь найти.

В итоге с горем пополам я добрался до Кремля. Отыскал секретного агента довольно быстро. Повезло, Аким Феодосьевич Алкевич занимал при генерал-губернаторе графе Растопчине довольно высокое место. Руководство 31 отдела сделала все, чтобы в крупных городах этого времени, а именно в Санкт-Петербурге, Москве и Киеве были надежные люди. Я сначала, при виде Акима Феодосьевича подумал, что он завербованный из местных, но во время разговора понял, что ошибаюсь.

— Эко как вас нарядили в конторе, — проговорил Алкевич, разглядывая меня. — Погорячились. Лучше бы из вас гусара сделали, а так… Впрочем лошадь я для вас достану и бумагу позволяющую приехать в село Воронцово сделаю. Иначе чего доброго вас за лазутчика примут.

Аким Феодосьевич оказался человеком довольно добродушным. Напоил меня чаем с пряниками. Пока трапезничали, расспрашивал, что дома делается. Потом вдруг заявил:

— Не верю я этому немцу.

Я удивленно взглянул на него.

— На шарлатана похож. В этих условиях, — Алкевич вздохнул, — нормальный воздушный шар, да еще способный нести на своем борту артиллерию, создать не возможно.

— А может он из нашего времени? — Спросил я, припоминая, что частенько авантюристы пытались вмешаться в ход времени. Вот кого-кого, а их проконтролировать довольно сложно. Одно дело налаженная агентурная сеть в прошлом, и совершенно иное одинокие авантюристы.

— Да нет. Из этой эпохи он. Видел я его и даже, по делам служебным разговаривал. Он только деньги, еще 70 тысяч рублей запросил.

Я понимающе посмотрел на Акима Феодосьевича и вдруг воскликнул:

— Слушайте, Аким Феодосьевич, а какое сегодня число?

— Вам по нынешнему времени исчисления или по грегорианскому?

— По грегорианскому.

Алкевич назвал. До Бородинского сражения оставалось совсем ничего.

— А успею? — Поинтересовался я.

— Если сохранить аэростат, — проговорил Аким Феодосьевич, — то не знаю, а если уничтожить, чтобы он в руки французов не попал, то вполне.

В итоге после задушевной беседы, ночи проведенной в доме секретного агента, с бумагой с подписью самого Растопчина (откуда Алкевичу удалось ее достать) я выехал в карете к селу Воронцову.

Бумагу долго рассматривали. Потом начали задавать вопросы. Я честно отвечал, благо еще накануне был проинструктирован Акимом Феодосьевичем, что будут спрашивать. Затем побеседовал с немцем. А что я собственно хотел?

Франц Леппих действительно оказался немцем. Долго меня разглядывал, а затем прямо в лоб спросил:

— А зачем мне нужен обер-офицер Литовского полка?

— Есть опасения, что аэростат могут захватить или на худой конец уничтожить французы.

Немец подивился на столь дивные слова, что прозвучали из уст дворянина, как было указано в бумагах, и произнес:

— Хорошо. Делайте, что хотите, но только в мою работу не лезьте. Знаю я вас русских.

В тот момент у меня промелькнула мыслишка, что Аким Феодосьевич вполне мог и ошибаться. Человек, что сейчас расхаживал передо мной, куря трубку, вполне мог быть попаданцем. Только не из моей эпохи. Попытаться его остановить? А смысл? Дело-то мы делаем с ним общее.

— Я хотел бы лично убедиться, господин Леппих, — проговорил я, выделяя каждое слово, — что лично хотел бы убедиться в том, что воздушное судно, кое вы обещали построить государю-амператору — существует.

— Что ж, — проговорил немец, — не вижу никаких проблем. Только у меня одно условие, граф.

Я покосился на него.

— Оставьте здесь оружие и трубку.

— Я не курю, господин Леппих.

— Один? — Удивленно спросил я.

— Пока один, — вздохнул немец.

— А как же обещание Его Величеству?

Леппих опустил глаза. Видимо, что-то складывалось не так, как он рассчитывал. Я вспомнил письмо, что прочитал накануне. Александр I писал, что немец обещал пятьдесят таких вот аэростатов, причем оснащенных по полной программе, а именно: небольшими пушками, которые должны были обслуживать как минимум сорок человек.

— Не выходит у меня пятьдесят шаров, — проговорил он. — Один бы создать.

— А, что есть проблемы?

— Были. — Признался немец. — Месяц назад в окрестностях был замечен французский отряд. Пришлось резко сворачивать. Хорошо все не успели разобрать. Думали, Наполеон прорывается. Повезло. Уничтожили неприятеля малой кровью могучим ударом.

Выходит, замедление было вынужденное. Впрочем, и одного шара достаточно, чтобы изменить ситуацию под Бородино. Главное его сохранить и не дать в руки французам. Рука так и потянулась к чему-нибудь деревянному.